Монтескье Шарль-Луи
Персидские письма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Lettres persanes.
    Перевод П. Д. Первова.
    Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы". С.-Петербургъ. 1892.

   

ПЕРСИДСКІЯ ПИСЬМА

МОНТЕСКЬЕ

СЪ ХАРАКТЕРИСТИКОЙ

П. Первова.

   

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1892.

   

Монтескье.

(Литературная характеристика).

   Не массами создаются великія идеи, но за то самыми грандіозными и прогрессивными являются тѣ историческіе моменты, когда идеи шире всего проникаютъ въ массу. Чѣмъ шире область, охваченная идеей, тѣмъ выше стоитъ ея творецъ. Обновить понятія почти уже значить обновить общественный складъ: за реформой въ умахъ неизбѣжна реформа въ практической жизни.
   Когда говорятъ о литературномъ движеніи, подготовлявшемъ французскую революцію, то неизбѣжно упоминаютъ три имени: Вольтера, Руссо и Монтескье {Шарль де-Секонда, баронъ ла-Бредъ и де-Монтескье родился въ 1689 г. и умеръ въ 1755. Получивши воспитаніе въ духовной конгрегаціи Ораторіи, сначала онъ занимался естественными пауками и былъ судьею въ Бордо. Задумавъ вмѣстѣ съ Бюффономъ составить "физическую исторію древняго и новаго міра", онъ такъ увлекся изученіемъ исторіи, что ему посвятилъ всю послѣдующую жизнь.}. Если роль послѣдняго была менѣе блестяща, чѣмъ роль первыхъ, за то она была не менѣе плодотворна.
   Его "Персидскія письма" появились въ 1721 г. Никогда писатель не отвѣчалъ лучше на запросы времени, никогда не разоблачалъ такой искусной рукой желаній еще скрытыхъ и мыслей еще смутныхъ. Авторъ чувствовалъ всю шаткость учрежденій, устарѣвшихъ отъ времени, болѣлъ за ту испорченность, которая царила въ обществѣ. Онъ рѣшилъ анализировать зло и найти средство противъ него. Но описывая зло, онъ не замѣчалъ, что онъ только пропагандируетъ его, что самое произведеніе его представляетъ одинъ изъ важныхъ симптомовъ кризиса, который онъ хотѣлъ предотвратить. Послѣдніе годы пышнаго царствованія Людовика XIV были временемъ усиленнаго благочестія. Но преслѣдуя гугенотовъ и янсенистовъ, налагая на себя благочестіе, на дворъ и подданныхъ онъ могъ наложить только лицемѣріе. Политика, извлеченная Боссюэтомъ изъ Св. Писанія, была безсильна передъ придворной моралью, извлеченной изъ миѳологіи. Людовикъ умеръ, и всѣ Тартюфы обратились въ донъ-Жуановъ. Регентство сбросило съ себя всякія маски, вольнодумство прорвало всѣ плотины, все стало предметомъ вопроса, спора, сомнѣнія, насмѣшки. Дубоа внесъ разнузданность въ политику, Джонъ Ло въ общественную экономію. При всемъ томъ всѣ лелѣяли себя розовыми надеждами. Будучи дворяниномъ и членомъ парламента, мечтая просвѣщать и блистать, стремясь къ реформѣ и довѣряя иллюзіямъ, Монтескье ищетъ для своихъ идей занимательной и гибкой формы, чтобы не оскорбить оффиціальной стыдливости цензоровъ. Онъ выводитъ двухъ персовъ, которые, совершая путешествіе по Европѣ, обмѣниваются письмами съ своими пріятелями. Внѣшнюю обстановку персидской жизни, картину деспотизма и восточныхъ нравовъ Монтескье взялъ у тогдашняго моднаго путешественника Шардена. Но такъ какъ цѣль Монтескье -- нарисовать картину испорченности своей родины, то мѣстный колоритъ у него мало выдержанъ: гаремы являются скорѣе гасконскими, чѣмъ персидскими, полигамія скорѣе европейской, чѣмъ восточной. Романтическая подкладка этихъ писемъ очень фривольнаго характера, она въ духѣ той эротической поэзіи, на которую былъ такой большой спросъ при веселомъ дворѣ регента. Но за то какимъ глубокимъ и полнымъ ироніи наблюдателемъ является авторъ! Онъ то осмѣиваетъ -- и тогда даетъ перо въ руки Рикѣ, одному изъ выведенныхъ имъ персовъ, то поучаетъ -- тогда онъ говоритъ устами другого перса, Узбека. Передъ нами цѣлая роскошная галлерея типовъ, достойныхъ сатиры. Вотъ важный сеньеръ, который даже кашляетъ или ласкаетъ своихъ собакъ оскорбительно для людей. Вотъ модный "руководитель" совѣсти, который овладѣлъ не только душами, но и имуществомъ своихъ духовныхъ овецъ. Вотъ жалкій писака, которому пріятнѣе выносить палку на своихъ плечахъ, чѣмъ критику своихъ произведеній. Вотъ смѣлый догматистъ, который въ четверть часа рѣшаетъ по три моральныхъ вопроса и по четыре историческихъ задачи. Но эти типы не перечтешь: ихъ такъ-же много, какъ много въ обществѣ уродливостей и смѣшныхъ сторонъ. Монархъ завидуетъ простотѣ турецкаго правленія, министры блуждаютъ безъ системы, парламенты лишены значенія, сословія враждуютъ, семейныя связи порваны,-- вотъ что представляется Узбеку въ общественной жизни. Не мало пораженъ персъ и авторитетомъ папы, который можетъ заставить вѣрить во что угодно. Впрочемъ Монтескье не походитъ здѣсь на Вольтера; онъ обрушивается только на дѣйствительные безпорядки. Рознь между словомъ и дѣломъ, между моралью на устахъ и отсутствіемъ ея въ жизни -- вотъ цѣль, куда онъ мечетъ свои сатирическія стрѣлы. "Пока епископы въ собраніи", говоритъ онъ, "они устанавливаютъ правила, а лишь только разошлись, стали придумывать исключенія". Тамъ дервиши (такъ персъ называетъ монаховъ) даютъ три обѣта: повиновеніе, бѣдность и цѣломудріе, но исполняютъ только первый. Что касается общества, то тутъ полный индифферентизмъ къ религіи; люди живутъ въ приливѣ и отливѣ: куда волна несетъ, тамъ и вѣра. Разъ поколебалась религіозная почва, не прочны и нравственные устои: роскошь и зрѣлища, игра и любовныя интриги наполняютъ пустоту жизни. Особенно сурово Монтескье относится къ женщинамъ и людямъ, составляющимъ себѣ карьеру съ помощью любовныхъ интригъ. Онъ клеймитъ позоромъ тѣхъ Ловеласовъ и Вельмоповъ, которые тщеславились своею распущенностью. Строго онъ относится и къ литературѣ, которая только забавляла скучающую праздность или погружалась въ буквоѣдство. Особенно достается поэтамъ, дававшимъ столько мишурнаго блеска предыдущему царствованію. Литература должна руководить и наставлять, а не забавлять. Не такъ сурово онъ относится къ низшимъ классамъ общества: тутъ онъ находитъ любовь къ труду, экономію и производительность. Всѣ ремесленники соперничаютъ другъ съ другомъ, но это соперничество есть одинъ изъ двигателей національной индустріи. По мѣрѣ развитія переписки, изъ "Писемъ" все болѣе и болѣе исчезаетъ романъ и условность, восточная мишура и сатирическая рѣзкость: стрѣлы сатирики замѣняются спокойнымъ созерцаніемъ историка моралиста. Въ "Письмахъ" Монтескье ставитъ большую часть вопросовъ и задачъ, въ которые онъ углубился впослѣдствіи. Въ "Письмахъ" тутъ и тамъ разсѣяны зерна тѣхъ идей, которыя разрослись потомъ въ обширное сочиненіе, доставившее всю славу Монтескье. Мы говоримъ о "Духѣ законовъ"/надъ которымъ Монтескье работалъ болѣе 20 лѣтъ. Глубокая ученость, обширная начитанность, продолжительныя путешествія дали ему огромный запасъ фактовъ и наблюденій. Онъ задумалъ сгруппировать всѣ отдѣльныя явленія исторической жизни народовъ, чтобы открыть законы въ развитіи человѣческихъ обществъ. До него исторія была наборомъ фактовъ, онъ хотѣлъ дать систему, въ прихотливой смѣнѣ событій найти неизмѣнные принципы. Климатъ и религія, законы и примѣры прошлаго, нравы и обычаи -- вотъ элементы, составляющіе всякое человѣческое общество. По общество не случайный наборъ предметовъ, а живой организмъ. Законы -- нервы этого соціальнаго тѣла, они должны соотвѣтствовать природѣ и функціямъ органовъ, которые ими одушевляются; они зависятъ отъ такихъ элементовъ, которыхъ человѣкъ не можетъ измѣнить, а если мѣняетъ, то съ боль шимъ трудомъ и очень медленно. Они должны соотвѣтствовать физическому виду страны, климату и почвѣ, положенію и величинѣ ея, образу жизни населенія, степени свободы гражданской, религіи и склонностямъ, богатству и числу жителей, ихъ торговлѣ, нравамъ и обычаямъ. Наконецъ они имѣютъ отношеніе другъ къ другу, къ своему происхожденію, къ цѣли законодателя, къ порядку вещей,. на которомъ они основываются. Изученіе всѣхъ этихъ отношеній и есть изученіе духа законовъ. Соціальныя учрежденія, въ глазахъ Монтескье, это душа людскихъ обществъ. Они сильны и здоровы -- общество благоденствуетъ; они слабы и испорчены -- общество рушится. Нѣтъ учрежденія, которое само по себѣ было бы лучше всѣхъ прочихъ. Самымъ лучшимъ и самымъ законнымъ Монтескье называетъ то, которое больше всего соотвѣтствуетъ характеру и преданіямъ народа. Вотъ съ какой точки зрѣнія изслѣдуетъ Монтескье различные виды управленія, различая въ каждомъ природу и принципъ. Природа -- это внѣшняя структура, форма; принципъ -- это тѣ добродѣтели или страсти, на которыя опирается управленіе. Отъ природы правленія зависятъ политическіе законы, а отъ принципа -- гражданскіе и общественные въ частности. Разрушеніе всегда начи нается съ принциповъ. Справедливость создана привычкой, говорилъ Паскаль: привычка -- это и есть мистическая основа авторитета законовъ.-- Нѣтъ, возражалъ Монтескье: корень закона въ природѣ.
   Три формы правленія различаетъ Монтескье: республиканскую, монархическую и деспотическую. Начинаетъ онъ съ республиканской. Образецъ -- Римъ той эпохи, когда республика была еще городомъ, Аѳины и Спарта тѣхъ вѣковъ, когда греки были міромъ, а города ихъ націями. Сжатая территорія, дѣленіе на классы, громадный численный перевѣсъ рабовъ надъ гражданами, дававшій послѣднимъ возможность посвящать свой досугъ войнѣ и политикѣ, рѣдкость торговыхъ сношеній и равность земельныхъ участковъ, мѣшавшая сосредоточиванью богатствъ въ однѣхъ рукахъ,-- вотъ элементы такого рода республики. Законы издаетъ народъ, т. е. собраніе гражданъ; голоса -- ихъ воля. Но за то кромѣ голоса индивидъ не имѣлъ другихъ личныхъ правъ: во всемъ остальномъ -- въ области вѣрованій, въ семейной жизни, въ каждомъ поступкѣ индивидъ подчиненъ большинству голосовъ, которое и образуетъ собою государственный законъ. Такой порядокъ мыслимъ только тамъ, гдѣ глубоко чувствуется общественная солидарность, гдѣ личный интересъ приносится на алтарь общей жертвы. Поэтому-то Монтескье и приходитъ къ выводу, что принципъ республиканскаго правленія есть добродѣтель, разумѣя подъ нею любовь къ отечеству и его законамъ. Если добродѣтель -- основа учрежденій, то она одна только и способна ихъ поддерживать, поэтому законы должны учить гражданъ этой добродѣтели и заставлять ихъ поступать сообразно съ нею. Изъ основнаго тезиса, что благо народа есть высшій законъ, вытекали верховная власть государства надъ семействомъ, обязательное воспитаніе дѣтей, равномѣрный раздѣлъ земель, ограниченіе наслѣдствъ, законы противъ роскоши и другія подавляющія личную свободу установленія.
   Съ особенною любовью Монтескье останавливается на монархіи. Природу монархіи составляютъ основные законы. Монархъ -- источникъ всякой политической и гражданской власти, но она течетъ изъ этого источника особыми "каналами": такъ Монтескье называетъ посредствующія и подчиненныя власти, которыя умѣряютъ капризную волю одного лица. Кромѣ дворянства и духовенства такою властью является корпорація чиновниковъ, которая охраняетъ основные законы и напоминаетъ о нихъ монарху, когда онъ забываетъ о нихъ. Подобная іерархія -- необходимое условіе монархическаго правленія. Принципъ монархіи -- честь, подъ которой разумѣется любовь къ монарху и къ своимъ привилегіямъ. Не будучи въ силахъ управлять собою, нація подчиняется одному главѣ, но это подчиненіе должно быть почетнымъ, оно неразрывно съ величіемъ духа. Вытекающіе изъ этого принципа законы, составляющіе основную пружину монархіи, должны поддерживать чувство чести и тѣ прерогативы, на которыхъ оно покоится. Къ такимъ законамъ относятся всякаго рода привилегіи, права старшинства, права наслѣдства, запрещеніе дворянамъ заниматься торговлей и т. д. Опираясь на посредствующія власти, которыя часто противоположны другъ другу, монархія должна отличаться умѣренностью. Исчезаетъ умѣренность, и тогда честь обращается въ тщеславіе, повиновеніе въ рабство; служба личности заслоняетъ службу государству. Если государь любитъ свободныя души, онъ будетъ имѣть подданныхъ; если-же онъ любитъ униженіе, онъ будетъ имѣть рабовъ. Въ послѣднемъ случаѣ основные законы скоро рушатся, произволъ портитъ придворныхъ, придворные своимъ примѣромъ портятъ народъ; монархія падаетъ, обращаясь въ народное правленіе или деспотическое. Чтобы предостеречь отечество отъ грозной бѣды, картину деспотизма Монтескье рисуетъ самыми черными красками. Правда, этой картинѣ нехватаетъ жизни: взятая въ примѣръ политическая жизнь Персіи и Турціи мало ему была знакома. Сущность деспотизма прекрасно выразилъ Монтескье той знаменитой главой, въ которой всего три строчки, но которая заключаетъ въ себѣ такой живой образъ: "Когда дикари Луизіаны хотятъ добыть плодовъ, они срубаютъ дерево у самаго корня и такимъ образомъ собираютъ плоды. Вотъ что значитъ деспотическое управленіе".
   Для большаго контраста рядомъ съ темной картиной деспотизма Монтескье рисуетъ свѣтлую картину политической свободы. Отличая ее отъ національной независимости и гражданской свободы, иначе свободы личности и имущества, онъ опредѣляетъ ее, какъ право дѣлать то, что позволяютъ законы. Необходимое условіе политической свободы -- это умѣренность правленія, а такая умѣренность является тогда, когда одна власть останавливаетъ другую, -- это и есть знаменитая теорія раздѣленія властей. Законодательную, судебную и исполнительную власть различаетъ еще Аристотель, но Монтескье первый {Между прочимъ нельзя не указать на то, что Янзеномъ (Jannsen, Montesquieu's Theorie von der Dreiteilund der Gewalten im Staate auf ihre Quelle zurückgeführt, 1887 г.) доказано, что это ученіе о раздѣленіи властей изложено Свифтомъ, за 44 года до "Духа законовъ", въ его "Discourse of the Contests and Dissensions between the Noblea and the Commons in athens and Rome".} такъ ярко и убѣдительно выставилъ необходимость системы раздѣленія властей, что скоро изъ теоріи она перешла въ практику.
   Выяснивъ связь законовъ съ природой и принципами правленія, Монтескье изслѣдуетъ ихъ въ отношеніи къ преступленіямъ и наказаніямъ, въ отношеніи къ налогамъ и государственнымъ доходамъ. Его опредѣленіе налога стало классическимъ мѣстомъ: это часть, которую даетъ каждый гражданинъ изъ своего имущества, для того чтобы безопасно пользоваться остальною частью. Монтескье доказываетъ преимущества косвенныхъ налоговъ, осуждаетъ правительственныя монополіи и налогъ на соль. Но нигдѣ Монтескье не развиваетъ столько силы мысли, какъ въ своихъ разсужденіяхъ объ уголовныхъ законахъ. "Нельзя вести людей крайними путями", восклицаетъ онъ вслѣдъ за Монтэнемъ: "изслѣдуйте причины всякаго рода распущенности, и вы всегда увидите, что она происходитъ отъ безнаказанности преступленій, а не отъ умѣренности наказаній". Какъ, напримѣръ, вѣетъ духомъ XVIII в. отъ той полной намековъ главы, которая носитъ неожиданное заглавіе: "Безсиліе японскихъ законовъ!" "Чрезмѣрныя наказанія могутъ испортить даже самый деспотизмъ!" Законодатель долженъ вести умы съ помощью справедливой умѣренности наказаній и наградъ, съ помощью правилъ философіи, морали и религіи, съ помощью правильнаго примѣненія понятій о чести, долженъ внушать стыдъ... Вотъ философская идиллія, о которой мечтали въ XVIII вѣкѣ. Монтескье сурово порицаетъ конфискаціи, осуждаетъ lettres de cachet, восхваляя англійское Habeas corpus. Онъ положилъ истинныя основанія для свободы мысли и пера. "Не за слова нужно наказывать", говорилъ онъ, "а за совершенныя дѣйствія". Прежній режимъ не зналъ этой свободы, на практикѣ она провозглашена только революціей. Онъ возстаетъ противъ жестокаго преслѣдованія реформаторовъ. Говоря объ аутода-фе, которыя еще не прекратились тогда въ Испаніи и Португаліи, Монтескье замѣчаетъ, что все зло произошло отъ того убѣжденія, что нужно мстить за Божество. Наказаніемъ для еретика должно быть отлученіе отъ церкви, а если ересь вноситъ смуту въ общество, то она относится къ тѣмъ преступленіямъ, которыя нарушаютъ спокойствіе гражданъ. Онъ рекомендуетъ большую осторожность въ преслѣдованіи магіи и ересей. Монтескье боится религіозной пропаганды. Когда мы въ правѣ принять и не принять новую религію, то мы не должны ее принимать.
   Больше всего нападеній вызвали соображенія Монтескье о вліяніи климатовъ на законы. Въ странахъ плодородныхъ, говоритъ Монтескье, устанавливается единоличное управленіе, а въ странахъ безплодныхъ -- правленіе многихъ лицъ. Холодный климатъ производитъ больше силы и самоувѣренности, меньше подозрительности и лукавства. Располагая слишкомъ малымъ числомъ наблюденій, онъ дѣлаетъ здѣсь слишкомъ большія обобщенія, приписывая первичнымъ и мало доступнымъ причинамъ то, что зависитъ отъ вторичныхъ причинъ, т. е. нравовъ и страстей, предразсудковъ и инстинктовъ,-- однимъ словомъ, отъ національнаго характера народовъ. Исходная точка Монтескье все-таки вѣрна. Образъ жизни зависитъ отъ нуждъ, говоритъ онъ, а нужды зависятъ отъ климата, а отъ образа жизни зависятъ законы. Одностороння у него и теорія происхожденія рабства, которое онъ приписываетъ свойствамъ климата, но за то въ высшей степени гуманны и страстны его нападенія на это позорное явленіе въ исторіи человѣчества. Не менѣе краснорѣчиво вооружается онъ противъ постоянныхъ войнъ. Продолжая вооружаться, говоритъ онъ, мы будемъ бѣдны при всѣхъ богатствахъ вселенной: у насъ скоро ничего не будетъ кромѣ солдатъ и сами мы станемъ татарами. Онъ ищетъ средства противъ зла и находитъ его во взаимномъ равновѣсіи силъ, такъ чтобы рядомъ съ сильнымъ государствомъ былъ сильный-же сосѣдъ. Всякую войну Монтескье считаетъ актомъ насилія; обязанность побѣдителя -- поправить нанесенную имъ бѣду: всякая побѣда -- огромный долгъ передъ человѣчествомъ. Сама природа, по мнѣнію Монтескье, кладетъ предѣлъ завоеваніямъ: прочно завоевать можно только то, что можно ассимилировать.
   Говоря объ экономическихъ законахъ, Монтескье первый, раньше Адама Смита, пытался дать научную форму проблемамъ государственной экономіи. Правда, въ его дѣленіи торговли на торговлю предметами роскоши, свойственную большимъ монархическимъ государствамъ, и торговлю экономическую, свойственную буржуазнымъ націямъ, республикамъ и небольшимъ странамъ, виденъ тотъ феодальный духъ, который находитъ еще противорѣчіе между монархической честью и торговлей. Но его размышленія объ опасности спекуляцій, о необходимости строго поддерживать законы о банкротствахъ, о тарифахъ и торговыхъ трактатахъ, о протекціонизмѣ и свободѣ торговли -- полны глубокаго интереса и пониманія. Получая огромныя суммы съ таможенъ въ Кадиксѣ, испанскій король, говоритъ онъ, является-очень богатымъ частнымъ человѣкомъ въ очень бѣдномъ государствѣ: его могущество было-бы больше, если-бы онъ получалъ ту же сумму со своихъ кастильскихъ провинцій. Торговлю Монтескье считаетъ однимъ изъ самыхъ важныхъ факторовъ международнаго мира.
   Кругъ обязанностей государства въ отношеніи къ своимъ членамъ, очерченный Монтескье, очень обширенъ. Государство должно дать всѣмъ гражданамъ обезпеченное существованіе, должно предупреждать промышленные кризисы, открывать профессіональныя школы, содержать стариковъ, больныхъ и сиротъ, и т. д. Всѣ эти обязанности у Монтескье вытекаютъ изъ того-же начала, какъ и іерархія сословій и система прерогативъ, т. е. изъ феодальнаго характера монархіи. Вопросу о феодальныхъ законахъ Монтескье посвятилъ большую часть своего труда, послѣдовательно изучая происхожденіе феодальныхъ податей, системы вассальныхъ отношеній и леновъ, вопросъ о военной службѣ свободныхъ людей, о юрисдикціи сеньоровъ, о переходѣ бенефицій въ лены, о возникновеніи права старшинства, и т. д. Монтескье первый поставилъ изученіе среднихъ вѣковъ въ ряду наиболѣе серьезныхъ историческихъ проблемъ. Освѣщая законы исторіей и исторію законами, онъ оставилъ своимъ послѣдователямъ намѣченное поле дѣятельности и далъ имъ методъ.
   Вотъ основной остовъ идей Монтескье. Мы не будемъ говорить о той массѣ тонкихъ наблюденій, остроумныхъ сближеній и яркихъ картинъ, которыми пересыпано развитіе этихъ основныхъ положеній.
   Его произведеніе не сухой трактатъ, а живая картина. Онъ не менѣе требовательный артистъ, чѣмъ, строгій мыслитель. Литературная сторона дѣла его не менѣе безпокоитъ, чѣмъ изысканіе началъ и методъ. Строгій порядокъ онъ хочетъ соединить съ постояннымъ разнообразіемъ. Онъ отлично зналъ читателя своего времени, вѣтренаго и легкомысленнаго, постоянно перебѣгающаго отъ одной мысли къ другой. Отсюда эта обрывистость, эти постоянныя рубрики и многочисленныя оглавленія. Но, съ другой стороны, онъ не только заставляетъ читать, заставляетъ и мыслить: онъ несравненный мастеръ въ дѣлѣ открытія широкихъ перспективъ, которыя заманиваютъ и будятъ мысль. Бюффонъ упрекаетъ его въ мозаичности стиля, Вольтеръ -- въ томъ, что въ его книгѣ слишкомъ много ума. Его стиль не только искусенъ, но и изворотливъ. Нужно было обходить цензуру, сбить съ толку Сорбону. Пропагандируя, напримѣръ, англійское государственное устройство, онъ долженъ былъ описывать его въ общемъ видѣ, безъ техническихъ терминовъ и собственныхъ именъ. О роскоши французскаго двора онъ говоритъ въ главѣ, озаглавленной: "Фатальныя послѣдствія роскоши въ Китаѣ", и т. д. Но за то какъ ярка и легка его кисть тамъ, гдѣ можно называть вещи по имени. Монтескье любитъ обобщенія: въ этомъ его величіе и его слабость. Его примѣры разсчитаны на общія заключенія. У него нѣтъ ни хронологіи, ни общей перспективы: все помѣщено на одномъ планѣ. Это -- единство времени, мѣсто и дѣйствія, перенесенное съ театра въ сферу законовъ. Законы у него представлены не въ историческомъ развитіи, а какъ бы законченными и собранными со всѣхъ эпохъ. Правда, онъ прочно заложилъ фундаментъ и глубоко забилъ сваи, но онъ скрылъ ихъ съ глазъ. Республику или монархію онъ изучалъ и рисовалъ, какъ Мольеръ своего скупого или мизантропа, какъ Лабрюйеръ своихъ вельможъ. Его общія идеи не результатъ чистаго умозрѣнія, не составленый а priori, а слѣдствіе фактовъ, которые онъ наблюдалъ. Тѣмъ болѣе ему чести, что всѣ эти факты вновь и вновь подтверждаются исторіей, что подъ каждой его картиной можно поставить имена и даты, такъ какъ каждая изъ нихъ имѣетъ тѣсное соотношеніе съ дѣйствительностью.
   "Духъ законовъ" появился въ 1748 г., безъ имени автора и напечатанъ въ Женевѣ. Во Франціи книга Монтескье сначала встрѣтила не мало враговъ: Гельвецій находилъ гигіену Монтескье слишкомъ медленною, Вольтеръ видѣлъ въ книгѣ Монтескье соперницу своему "Опыту о нравахъ", іезуиты вооружились противъ проповѣди религіозной терпимости, янсенисты язвительно нанали на книгу, которая, по ихъ мнѣнію, учитъ, что въ монархіи добродѣтель безполезна. За то итальянцы и англичане встрѣтили ее съ энтузіазмомъ. Король Сардинскій заставлялъ читать ее своего сына, Фридрихъ Великій руководился ею въ своихъ отношеніяхъ къ покоренной Силезіи, Вашингтонъ не разъ справлялся съ нею въ вопросахъ объ устройствѣ великой демократіи, Екатерина II называла ее своимъ требникомъ: ея Наказъ проникнутъ идеями Монтескье. Для Франціи прежняго режима книга Монтескье была яркимъ зеркаломъ. Строгій сторонникъ монархіи, Монтескье хотѣлъ исцѣлить болѣзни господствующаго режима. Королевская власть рядомъ съ привиллегированными сословіями, магистратура, стоящая на стражѣ закона, дворянство, гордое своею честью, отсутствіе монополій, отдаленныхъ экспедицій и завоеваній, религіозная терпимость, гражданская свобода и умѣренность,-- вотъ по мнѣнію Монтескье, идеалъ французской монархіи. Но рисуя этотъ идеалъ, Монтескье не замѣчалъ, что время ушло уже, что принципъ уже испорченъ. Тюрго, Вержень, Неккеръ хотѣли воспользоваться рецептами, предложенными Монтескье, но событія быстро и далеко опередили эти мѣры. Созваніе генеральныхъ штатовъ приглашало каждаго француза высказать свои мысли о реформѣ государства; каждый образованный французъ конца прошлаго вѣка имѣлъ у себя въ библіотекѣ Монтескье, Вольтера и Руссо. И вотъ каждый обращается къ этимъ книгамъ и ищетъ у любимыхъ авторовъ идей и основаній для поддержанія этихъ идей. Но Вольтеръ, разрушая старое, мало давалъ новаго. Руссо давалъ цѣлую систему: ее можно было брать или не брать, но непремѣнно цѣликомъ. Монтескье предлагалъ цѣлый рядъ системъ, собранныхъ со всей исторіи: у него было что выбрать. У Руссо было много учениковъ, но ссылались чаще на Монтескье. За Руссо стояла одна партія, а на Монтескье опирались многія партіи. "Духъ законовъ" сдѣлался чѣмъ-то въ родѣ Дигестовъ: всѣ партіи извлекали изъ него правила и прецеденты для поддержки своихъ желаній и претензій. Все съ верху до низу подвергалось ломкѣ и реформѣ. На каждомъ шагу приходилось имѣть свой собственный планъ. Никогда примѣры прошлаго не играли такой выдающейся роли; ни одна тогдашняя книга не группировала такъ стройно, не рисовала такъ ярко этихъ примѣровъ прошлаго. Дворянство цѣликомъ и буквально держалось взглядовъ Монтескье на форму, опираясь на его убѣжденіе, что монархическая свобода основана на привилегіяхъ и дѣленіи сословій. Третье сословіе заимствовало у Монтескье раздѣленіе властей и массу частныхъ реформъ. Послѣ ночи 4 августа монархія стала только утопіей эмигрантовъ. Съ тѣхъ поръ Франція цѣлый вѣкъ оправдываетъ дилемму Монтескье, что если падаютъ привиллегіи знати, духовенства и городовъ, то монархія обращается въ народное правленіе или въ деспотическое. Внушенная эмигрантами картина старинной монархіи и возможныхъ реформъ, нарисованная пылкимъ англійскимъ ораторомъ Боркомъ въ его "Размышленіяхъ" цѣликомъ взята у Монтескье. Но Монтескье, этотъ апологистъ монархіи и прежняго режима, благодаря своимъ ученикамъ и послѣдователямъ, превратился даже въ пророка демократіи и республики, построенной по образцу римской. Этотъ странный метамисихозъ произошелъ, благодаря той формѣ, которую Монтескье придалъ своимъ идеямъ. Пытаясь воскресить древнихъ, онъ воодушевлялъ ихъ своею собственною душою, душою своего вѣка. Классическая литература издавна привила на французской почвѣ духъ античныхъ учрежденій. Тотъ же голосъ, который побуждалъ Монтескье съ такою любовью описывать античныя учрежденія, побудилъ французовъ возобновить эти учрежденія. Историческое воображеніе Монтескье какъ разъ пришлось въ пору наслѣдственному инстинкту французовъ. Они понимали древнихъ, какъ понималъ ихъ Монтескье. Онъ описалъ, а они задумали реализировать; онъ анализировалъ законы, которые даютъ жизнь республикѣ, они издали эти законы, не принявъ въ разсчетъ тѣхъ условій климата, нравовъ, народнаго характера, которыя въ системѣ Монтескье оказываются самыми существенными Монтескье смѣшалъ всѣ времена и всѣ республики, а они перенесли это идеальное законодательство черезъ 20 вѣковъ, въ совершенно другую страну, въ сферу совершенно противоположной цивилизаціи. Это противно "Духу законовъ", но это духъ вѣка. Изолируя его правила, они путемъ діалектики выводили изъ нихъ различныя логическія послѣдствія, изъ его идей сдѣлали идеи абстрактныя и всеобщія, отливши въ ихъ форму не что иное, какъ свои собственныя страсти. Монтескье послѣдовательно становился гражданиномъ каждой націи, чтобы излѣчить каждую націю отъ худшаго изъ ея предразсудковъ, отъ незнанія самой себя, а его истолкователи сдѣлали его гражданиномъ цѣлаго міра, космополитическимъ законодателемъ. Терроръ думалъ принудить французовъ перейти отъ вѣка Людовика XVI къ вѣку Ликурга. Конституція III-го года республики, этотъ первый призывъ къ порядку и умѣренности, проникнуты духомъ Монтескье, но перевороть, произведенный Бонапартомъ, снова изгналъ этотъ духъ изъ республики. Бонапартъ тоже постоянно перелистывалъ книгу Монтескье: Code civile, редактированный Порталисомъ, горячимъ поклонникомъ Монтескье, повторяетъ наставленія послѣдняго! Но если руководители движенія и перестали слѣдовать духу Монтескье, событія все-таки продолжаютъ идти какъ разъ такъ, какъ они должны идти по мысли Монтескье. Всѣ событія, сопровождавшія переходъ отъ республики къ имперіи и возвышеніе Бонапарта, удивительнымъ образомъ предсказаны Монтескье. "Если у націи подъ республиканскими законами скрываются монархическіе нравы, говоритъ онъ, то война, начатая при республинѣ, обязательно кончится монархіей. Если армія будетъ зависѣть отъ законодательнаго корпуса, то правленіе станетъ военнымъ. Если республику смѣнитъ единоличный властитель, то его власть будетъ самою абсолютною". Какъ поразительно все это исполнилось! Какъ точны и вѣрны историческіе законы, выведенные Монтескье изъ прошлаго и неизбѣжно примѣнимые къ будущему! Вся политика Бонапарта есть ничто иное, какъ повтореніе того, что извѣстно у Монтескье въ главѣ о римскихъ завоеваніяхъ. Картина Франціи и Европы при Наполеонѣ -- это точная копія съ нарисованной Монтескье картины римской имперіи. Та же всеобщая погоня за славой, та же необходимость изумить народъ, чтобы подчинить его, тѣ же войны изъ-за честолюбія, то же искусство нападать на врага его собственнымъ оружіемъ, то же соединеніе народовъ, ничего не имѣющихъ общаго кромѣ повиновенія. Какъ часто представлялись Наполеону колоссальные образы Александра Македонскаго и Карла Великаго, эти любимые герои Монтескье, такъ ярко ими освѣщенные и такъ мощно возвеличенные. Реставрація дала власть тѣмъ поклонникамъ Монтескье, которые были изгнаны революціей. Франція увидала у себя опытъ преобразованной монархіи, о которой мечталъ Монтескье. ТПатобріанъ и Бенжаменъ Констанъ стали теоретически развивать еще дальше идеи Монтескье о монархіи, прилаживая ихъ къ новому порядку вещей. Тайлеранъ былъ большимъ поклонникомъ Монтескье. На материкѣ тутъ и тамъ появились конституціонныя монархіи. Монтескье перенесъ конституціонныя идеи изъ Англіи на материкъ. Такимъ образомъ нѣсколько главъ его сочиненія сдѣлали свое дѣло особо, намѣтивъ особый путь въ развитіи человѣческихъ обществъ. Не малую услугу оказалъ Монтескье и самой исторической наукѣ: онъ научилъ связывать факты, искать причинъ, объяснять законы исторіей и исторію правами. Гизо -- прямой преемникъ Монтескье.
   Таковъ Монтескье. Это человѣкъ знанія, размышленія и здраваго смысла; середина между Монтэнемъ и Паскалемъ, между верхомъ ироніи и верхомъ разума, уничтожающаго самого себя. Это честный человѣкъ, поставившій задачею жизни ознакомить людей съ ихъ положеніемъ, чтобы сдѣлать его болѣе выносимымъ. Его взгляды вѣрны природѣ и исторіи, его методъ истинно научный, его вліяніе было громадно.

Павелъ Первовъ.

   

ПЕРСИДСКІЯ ПИСЬМА.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Узбекъ къ своему другу Рустану въ Испагань.

   Мы пробыли не болѣе одного дня въ Комѣ.
   Отговѣвъ на могилѣ дѣвы, подарившей міру двѣнадцать пророковъ, мы снова отправились въ путь и вчера на двадцать пятый день по выѣздѣ изъ Испагани, мы прибыли въ Тавризъ. Рика и я, мы, быть можетъ, первые изъ Персовъ, движимые жаждой знаній, покинули всѣ прелести спокойной жизни ради труда познанія истины. Мы родились въ цвѣтущей странѣ, но никогда не думали, чтобы на ея границахъ прекращался міръ и что насъ долженъ просвѣщать только свѣтъ восточныхъ наукъ.
   Сообщи, что говорятъ о нашемъ отъѣздѣ; не льсти мнѣ, и повѣрь, что я далеко не расчитываю на одобреніе большинства. Твое письмо адресуй въ Эрзерумъ, гдѣ я пробуду нѣкоторое время.
   Прощай, дорогой Рустанъ. Будь увѣренъ, что гдѣ бы я ни былъ, я всегда останусь твоимъ вѣрнымъ другомъ.

Изъ Тавриза, въ 15 день мѣсяца Сафара, 1711 г.

   

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Узбекъ къ старшему черному евнуху въ свой Испаганскій сераль.

   Ты охранитель красивѣйшихъ женщинъ Персіи и я довѣрилъ тебѣ то, что мнѣ дороже всего въ мірѣ. Въ твоихъ рукахъ ключи отъ завѣтныхъ дверей, открывающихся только для одного меня. И я знаю, что пока ты охраняешь это сокровище моего сердца, оно въ полнѣйшей безопасности. Ты бодрствуешь надъ нимъ днемъ и ночью. Твои неутомимыя заботы поддерживаютъ колеблющуюся добродѣтель. Если-бы охраняемымъ тобою женщинамъ пришло въ голову измѣнить своему долгу, то ты съумѣлъ бы ихъ удержать. Ты богъ порока и опора вѣрности. Ты повелѣваешь ими и вмѣстѣ съ тѣмъ повинуешься имъ. Ты слѣпо исполняешь ихъ капризы, и вмѣстѣ съ тѣмъ заставляешь ихъ исполнять законы сераля. Ты охотно оказываешь имъ самыя унизительныя услуги; ты почтительно исполняешь ихъ законныя требованія и служишь имъ, какъ самый послѣдній изъ ихъ невольниковъ. Но, если ты начинаешь замѣчать, что онѣ преступаютъ границы скромности,-- ты приказываешь имъ, какъ бы то сдѣлалъ я самъ.
   Не забывай, что я вывелъ тебя изъ ничтожества, когда ты былъ послѣднимъ изъ моихъ рабовъ и поставилъ тебя на это мѣсто, поручивъ тебѣ сокровище моего сердца. Будь глубоко почтителенъ передъ тѣми, кто раздѣляетъ мою любовь, но въ то же время, давай имъ чувствовать ихъ крайнюю зависимость. Доставляй имъ всевозможныя невинныя удовольствія; успокаивай ихъ, забавляй ихъ музыкой, танцами, угощай ихъ вкусными напитками и уговаривай ихъ собираться почаще вмѣстѣ.
   Если онѣ захотятъ ѣхать въ деревню, свези ихъ; но не допускай къ нимъ ни одного мужчины. Наблюдай за ихъ опрятностью, которая служитъ олицетвореніемъ душевной чистоты; иногда напоминай имъ обо мнѣ. Какъ бы мнѣ хотѣлось ихъ видѣть въ этомъ прелестномъ убѣжищѣ, которое онѣ украшаютъ своимъ присутствіемъ! Прощай.

Изъ Тавриза въ 18 день мѣсяца Сафара, 1711 года.

   

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.

Захи къ Узбеку.

Въ Тавризъ.

   Мы приказали начальнику евнуховъ свезти насъ въ деревню и онъ тебѣ скажетъ, что дорогою съ нами ничего особеннаго не случилось. При переправѣ черезъ рѣку, намъ пришлось выйдти изъ носилокъ и мы, какъ всегда, сѣли въ ящики; двое невольниковъ несли насъ на своихъ плечахъ и намъ удалось укрыться отъ глазъ толпы.
   Какъ могла бы я жить, дорогой Узбекъ, въ твоемъ испаганскомъ сералѣ въ мѣстахъ, которыя напоминаніемъ о былыхъ радостяхъ, ежедневно возбуждали мои желанія съ новою силою? Я блуждала изъ комнаты въ комнату, тщетно отыскивая тебя и находя вездѣ лишь воспоминанія о моемъ прошломъ блаженствѣ. Иногда мнѣ казалось, что я снова переживаю то, что было: то видѣла я себя на томъ мѣстѣ, гдѣ въ первый разъ ты упалъ въ мои объятіи; то тамъ, гдѣ ты прекратилъ извѣстный споръ между твоими женами. Каждая изъ насъ считала себя красивѣе другихъ, и мы пришли къ тебѣ, разубранныя въ наши лучшіе наряды. Ты съ удовольствіемъ посмотрѣлъ на чудеса нашего искусства и былъ доволенъ, видя насколько мы старались тебѣ понравиться. Но черезъ нѣсколько минутъ ты разрушилъ нашу работу: мы были вынуждены снять стѣсняющія тебя украшенія и явиться передъ тобою въ природной простотѣ. Я забыла всякую стыдливость и думала только объ ожидающей меня славѣ. Счастливый Узбекъ! Какія прелести открылись твоимъ глазамъ! Мы видѣли, какъ долго ты не сводилъ съ нихъ своего восхищеннаго взгляда; ты долго не могъ сдѣлать выбора, каждая новая прелесть, открываемая тобою, требовала у тебя дани; и въ одну минуту мы были осыпаны твоими поцѣлуями. Ты осматривалъ все, заставилъ насъ принимать различныя позы, твои приказанія были безъ конца, но мы не уставали повиноваться. Признаюсь тебѣ, Узбекъ, еще одна страсть, сильнѣе честолюбія, внушала мнѣ желаніе тебѣ нравиться. Я тотчасъ же поняла, что твое сердце принадлежитъ мнѣ: ты взялъ меня, потомъ оставилъ; снова вернулся ко мнѣ и я съумѣла удержать тебя около себя. Я восторжествовала, а мои соперницы были въ отчаяніи. Намъ казалось, что мы однѣ на свѣтѣ; мы не замѣчали ничего окружавшаго насъ. Хорошо бы было, если бы у моихъ соперницъ хватило настолько мужества, чтобы присутствовать при всѣхъ доказательствахъ твоей ко мнѣ нѣжности. Если бы онѣ видѣли мой восторгъ, онѣ бы поняли разницу, существующую между ихъ и моей любовью; онѣ бы увидѣли, что если онѣ и могутъ соперничать со мною въ красотѣ, то во всякомъ случаѣ имъ далеко до моей чувствительности... Но, гдѣ я?.. Куда ведутъ меня мои воспоминанія?.. Горе не любимой какой стыдъ -- покинутой. Ты оставляешь насъ, Узбекъ и отправляешься странствовать въ земляхъ варваровъ. Какъ! Ты не придаешь никакого значенія быть любимымъ? увы!.. Ты самъ не знаешь, чего лишился! Я вздыхаю, но никто не слышитъ вздоховъ.
   Мои слезы льются и ты не видишь ихъ!
   Мнѣ кажется весь Сераль дышетъ любовью, а твоя нечувствительность влечетъ тебя отсюда!
   Ахъ, дорогой Узбекъ! еслибъ ты умѣлъ пользоваться твоимъ счастьемъ!...

Изъ Сераля Фотме, 22 день мѣсяцъ Магаррома 1711 г

   

ПИСЬМО IV.

Зефисъ къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

   Это черное чудовище рѣшило привести меня наконецъ въ отчаяніе, Во что бы то ни стало, онъ хочетъ отнять у меня мою невольницу Зелиду; Зелиду, которая мнѣ такъ предана, и ловкія руки которой всюду вносятъ роскошь и красоту. Ему мало того, что эта разлука огорчаетъ меня, ему хочется еще опорочить меня.
   Негодяй считаетъ мое довѣріе преступнымъ; а такъ какъ ему скучно за дверями, куда я высылаю его, то онъ осмѣливается обвинять меня въ такихъ вещахъ, что я даже и вообразить себѣ не могу.
   Какъ я несчастна! Ни мое уединеніе, ни моя добродѣтель не защищаютъ меня отъ его нелѣпыхъ подозрѣній: низкій рабъ оспариваетъ у меня твое сердце, и я вынуждена защищаться!...
   Нѣтъ! Я слишкомъ уважаю тебя, чтобы унизиться до оправданій; моя лучшая защита мое поведеніе, твоя любовь, ты самъ, моя любовь и (не знаю, нужно ли это говорить, дорогой Узбекъ?) мои слезы.

Изъ Сераля Фатме въ 29 день мѣсяца Магаррома, 1711 года.

   

ПИСЬМО V.

Рустанъ къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

   Ты предметъ всеобщихъ разговоровъ въ Испагани: только и говорятъ, что о твоемъ отъѣздѣ.
   Одни приписываютъ его твоему легкомыслію, другіе какому нибудь огорченію: только одни твои друзья тебя защищаютъ, но имъ никого не удается убѣдить. Никто не можетъ понять, какъ это ты разстался съ твоими женами, твоими родными, друзьями, родиной ради поѣздки въ неизвѣстныя Персамъ страны. Мать Рики неутѣшна; она требуетъ у тебя своего сына, котораго по ея словамъ ты похитилъ у нея. Что же касается до меня, дорогой Узбекъ, то я, какъ и всегда, вполнѣ одобряю все, что ты только ни дѣлаешь, но я не могу тебѣ простить твое продолжительное отсутствіе, чѣмъ бы ты его ни оправдывалъ. Прощай. Люби меня всегда.

Изъ Испагани, въ 28 день мѣсяца Ріабъ I, 1711 г.

   

ПИСЬМО VI.

Узбекъ къ своему другу Нассиру, въ Испагань.

   На разстояніи одного дня отъ Эривани мы покинули Персію и въѣхали въ подвластныя Турціи владѣнія. Черезъ двѣнадцать дней, мы прибыли въ Эрзерумъ, гдѣ и пробудемъ два -- три мѣсяца.
   Я долженъ тебѣ признаться, Нессиръ, что я почувствовалъ страшную тоску, когда потерялъ Персію изъ вида и очутился посреди вѣроломныхъ Османлисовъ.
   По мѣрѣ того, какъ я углублялся въ страну невѣрныхъ, мнѣ казалось, что я и самъ превратился въ невѣрнаго.
   Я вспомнилъ родину, семью, друзей; мнѣ стало ихъ жаль и я понялъ, что слишкомъ понадѣялся на свои силы. Особенно мнѣ жаль моихъ ясенъ. При одной мысли о нихъ, тоска начинаетъ терзать меня.
   Не потому, Нессиръ, чтобы я ихъ любилъ, вовсе нѣтъ. Въ этомъ отношеніи я настолько не чувствителенъ, что не имѣю никакихъ желаній. Въ моемъ многочисленномъ сералѣ я убилъ любовь,-- а потому, что тайная ревность снѣдаетъ меня. Я вижу цѣлую толпу женщинъ почти что предоставленныхъ самимъ себѣ и окруженныхъ низкими людьми, которые приставлены мною къ нимъ. Я едва ли могу быть спокоенъ, если слуги мои окажутся вѣрными и что если они измѣнятъ мнѣ? Какія печальныя извѣстія могу я получить? Этому горю мои друзья помочь не могутъ: они не должны проникать въ эти печальныя тайны да чѣмъ бы и могли они помочь?
   Не лучше ли для меня тайная безнаказанность, чѣмъ скандальное удовлетвореніе? Тебѣ одному повѣряю я мое горе, дорогой Нессиръ: это единственное утѣшеніе, которое мнѣ остается въ моемъ теперешнемъ положеніи,

Эрзерумъ, въ 10 день мѣсяца Ребіабъ 2-й, 1711 года.

   

ПИСЬМО VII.

Фатьма къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

   Вотъ уже два мѣсяца, какъ ты уѣхалъ, дорогой Узбекъ; я такъ тоскую, что не могу себя даже увѣрить въ томъ, что произошло.
   Я бѣгаю по всему сералю и ищу тебя. Чего же ты хочешь отъ женщины любящей тебя, привыкшей держать тебя въ своихъ объятіяхъ и единственной заботой которой было оказать тебѣ свою любовь женщиной свободной по рожденію, но рабой своей любви? Когда я вышла за тебя замужъ, я не видѣла еще ни одного мужчины, кромѣ тебя, такъ какъ я не считаю за мужчинъ этихъ ужасныхъ евнуховъ. Когда я сравню твое лицо съ ихъ безобразными лицами, то благодарю небо за посланное мнѣ счастье. Мое воображеніе не можетъ представить себѣ ничего красивѣе тебя. Клянусь тебѣ, Узбекъ, что если бы мнѣ позволено было выйти изъ мѣста моего заключенія, если бы я освободилась отъ окружающей меня стражи, если бы мнѣ было предоставлено выбирать себѣ мужа между всѣми мужчинами живущими въ этой столицѣ, Узбекъ, клянусь тебѣ, я выбрала бы только тебя. Только ты одинъ во всемъ мірѣ стоишь быть любимымъ. Не думай, что въ твое отсутствіе я отношусь небрежно къ красотѣ, столь любимой тобой. Хотя и живу совершенно уединенно и меня никто не видитъ, я все же упражняюсь въ искусствѣ нравиться: я до тѣхъ поръ не ложусь въ постель, пока не надушусь самыми лучшими духами. Какъ часто вспоминаю я о томъ счастливомъ времени, когда ты приходилъ въ мои объятія; иногда во снѣ я вижу твой плѣнительный образъ и въ моей душѣ вновь рождаются надежды.
   Я надѣюсь, что когда тебѣ надоѣстъ путешествовать, ты вернешься къ намъ; цѣлыя ночи напролетъ я провожу между сномъ и волненіемъ, я ищу тебя около себя и, мнѣ кажется, ты избѣгаешь меня; но сжигающій меня огонь разсѣеваетъ эти мечты и я прихожу въ себя. Ты не повѣришь, какъ я взволнована.... Я не могу дальше жить такъ, огонь течетъ въ моихъ жилахъ. Ахъ, отчего я не умѣю выразить свое чувство! Бываютъ минуты, Узбекъ, что я готова отдать весь міръ за одинъ твой поцѣлуй. Какъ несчастна женщина, сжигаемая такимъ пламеннымъ желаніемъ, когда тотъ, кто только одинъ можетъ удовлетворить это желаніе, далеко отъ нея. Предоставленная сама себѣ, она тоскуетъ, не знаетъ чѣмъ разсѣяться и проводитъ жизнь во вздохахъ и въ раздраженіи; не будучи сама счастливою, она даже не имѣетъ утѣшенія составить счастіе для другого! Она не болѣе, какъ совершенно безполезное украшеніе сераля, оберегаемое ради чести, а не ради счастья своего супруга! Вы, мужчины, жестоки. Вы рады, когда видите, что мы не можемъ удовлетворить свою страсть. Вы обращаетесь съ нами, какъ съ безчувственными, а. между тѣмъ вамъ было-бы очень непріятно, если бы мы оказались таковыми: вы думаете, что желанія наши, столь долго умерщвляемыя, сильнѣе вспыхнутъ при свиданіи съ вами. Но если трудно заставить полюбить себя, то легче добиться отъ нашего отчаянія всего того, чего не можетъ ожидать ваше достоинство. Прощай, дорогой Узбекъ, прощай. Знай, что я живу только любовью къ тебѣ; моя душа полна тобою и твое отсутствіе не только заставитъ меня тебя забыть, но, напротивъ, еще болѣе увеличитъ мою любовь, если это только возможно.

Изъ испаганскаго сераля, въ 12 день мѣсяца Ребіабъ 1, 1711 г.

   

ПИСЬМО VIII.

Узбекъ къ своему другу Рустану.

Въ Испагань.

   Твое письмо мнѣ отдали въ Эрзерумѣ, гдѣ я нахожусь въ настоящее время. Я и не сомнѣвался, что мой отъѣздъ надѣлаетъ шуму, но меня это не огорчаетъ. Развѣ я долженъ поступать такъ, какъ думаютъ враги, а не такъ, какъ я самъ думаю? Ко двору я явился почти ребенкомъ, а могу сказать, что мое сердце не развратилось тамъ; я даже взялъ на себя подвигъ: я осмѣлился быть добродѣтельнымъ. Какъ только я встрѣчалъ порокъ,-- я тотчасъ-же удалялся отъ него. Я всегда старался разоблачать порокъ и доводилъ правду даже до подножія трона. Я говорилъ дотолѣ неизвѣстнымъ языкомъ -- поражалъ лесть и въ то же время удивлялъ и поклонниковъ и ихъ идоловъ.
   Но, когда я увидѣлъ, что моя откровенность пріобрѣла мнѣ враговъ, привлекла на меня зависть министровъ, не давши мнѣ въ то же время милости государя, что я едва могъ держаться при порочномъ дворѣ, я рѣшилъ покинуть этотъ дворъ. Я представился большимъ любителемъ наукъ и такъ вошелъ въ свою роль, что дѣйствительно полюбилъ ихъ. Я пересталъ вмѣшиваться въ дѣла и переѣхалъ въ свой загородный домъ. Да и это рѣшеніе имѣло свои неудобства: злоба враговъ преслѣдовала меня, а я лишилъ себя средства защиты. Нѣкоторыя предостереженія, сообщенныя мнѣ секретно, заставили меня подумать о себѣ серьезно: я рѣшился покинуть родину и мое удаленіе отъ двора послужило мнѣ къ тому удобнымъ предлогомъ. Я пошелъ къ государю и объявилъ ему о моемъ желаніи обучиться западнымъ наукамъ и указалъ ему на пользу, которую онъ можетъ извлечь изъ моего путешествія. Онъ милостливо выслушалъ меня. Я уѣхалъ и вырвалъ жертву изъ рукъ моихъ враговъ.
   Вотъ, Рустанъ, истинная причина, побудившая меня предпринять это далекое путешествіе. Пусть Испагань говоритъ, что хочетъ; защищай меня только предъ тѣми, кто любитъ меня. Предоставь моимъ врагамъ дѣлать какія имъ угодно предположенія; я слишкомъ счастливъ ужъ тѣмъ, что это единственное зло, которое они могутъ мнѣ сдѣлать.
   Теперь обо мнѣ говорятъ; но, быть можетъ, забудутъ и мои друзья... Нѣтъ, Рустанъ, я не хочу поддаваться этой печальной мысли: я всегда останусь имъ дорогъ и расчитываю на ихъ вѣрность, какъ и на на твою.

Изъ Эрзерума, въ 20 день мѣсяца Геммади 2-й, 1711 г.

   

ПИСЬМО IX.

Старшій евнухъ къ Ибби.

Въ Эрзерумъ.

   Ты слѣдуешь за твоимъ прежнимъ господиномъ въ его путешествіи; ты проѣзжаешь провинціи, государства и огорченія не могутъ имѣть на тебя никакого вліянія: каждая минута знакомитъ тебя съ новыми предметами. Все, что ты видишь, развлекетъ тебя и время бѣжитъ для тебя незамѣтно.
   Совсѣмъ не такова моя участь; заключенный въ ужасной тюрьмѣ, окруженный все одними же и тѣми же предметами, я изнемогаю подъ тяжестью моихъ пятидесяти лѣтъ. За всю мою продолжительную жизнь, я не могу припомнить ни одного спокойнаго и счастливаго дня.
   Когда моему первому господину пришла въ голову жестокая мысль поручить мнѣ своихъ женъ и заставить меня прельщеніями и угрозами отречься отъ самого себя, то, наскучивъ службой въ самыхъ трудныхъ должностяхъ, я повиновался ему въ надеждѣ, что, жертвуя страстью, я пріобрѣту покой и богатство.
   Несчастный! я только смотрѣлъ тогда на вознагражденіе, не думая о томъ, чего я лишился! Я воображалъ, что буду избавленъ отъ стрѣлъ любви, такъ буду безсиленъ удовлетворять ее; увы! во мнѣ погасили проявленіе страстей, не погасивъ причины ихъ и мнѣ не сдѣлали облегченія, но окруживъ предметами возбуждающими страсть.
   Я вступилъ въ сераль, гдѣ все возбуждало во мнѣ сожалѣніе о моей утратѣ и я былъ безпрерывно возбужденъ: тысячи прелестей открывавались предо мною какъ будто для того только, чтобы приводить меня въ отчаяніе и въ довершеніе моего несчастья я постоянно вижу передъ собою счастливца. Въ это смутное время я ни разу не привелъ одной изъ женъ моего господина къ его ложу, я ни разу не раздѣлъ ея безъ того, чтобы не вернуться къ себѣ со злобою въ сердцѣ и съ страшнымъ отчаяніемъ въ душѣ.
   Вотъ какъ прошла моя несчастная юность. Но свое несчастье я довѣрялъ только самому себѣ, подавляя въ себѣ одолѣвшія меня скуку и горесть. На этихъ женщинъ, на которыхъ мнѣ хотѣлось смотрѣть съ нѣжностью, я бросалъ суровые взгляды. Я бы пропалъ, если бъ онѣ меня разгадали; онѣ взяли бы верхъ надо мною.
   Какъ теперь помню, однажды, сажая въ ванну одну изъ женъ моего господина я такъ увлекся, что потерялъ разсудокъ и позволилъ себѣ нѣкоторую вольность. Сначала я думалъ, что этотъ день будетъ моимъ послѣднимъ днемъ; я, къ счастью, избѣгнулъ наказанія, но красавица, которую я сдѣлалъ повѣренной моей слабости, дорого продала свое молчаніе, она положительно вышла изъ повиновенія и изъ за нея съ тѣхъ поръ принуждала меня къ такому снисхожденію, которое не разъ подвергало меня опасности лишиться жизни.
   Но вмѣстѣ съ молодостью исчезли и эти вспышки страсти. Я состарился и въ этомъ отношеніи я сталъ старикомъ: я совершенно равнодушно смотрю на женщинъ и плачу имъ презрѣніемъ за причиняемыя ими мнѣ страданія. Я всегда помню, что рожденъ ими повелѣвать и въ тѣхъ случаяхъ, когда мнѣ случается, имъ приказывать, чувствую себя мущиной.
   Я ихъ ненавижу съ тѣхъ поръ, какъ смотрю на нихъ хладнокровно, и какъ мой разсудокъ показалъ мнѣ всѣ ихъ слабости. Не смотря на то, что я охраняю ихъ для другого, мнѣ доставляетъ удовольствіе повелѣвать ими.
   Когда я ихъ лишаю чего нибудь, мнѣ кажется, что я это дѣлаю для себя, и это мнѣ всегда доставляетъ удовольствіе. Въ сералѣ я живу, какъ въ маленькомъ царствѣ и мое тщеславіе, единственная страсть, которая мнѣ остается, удовлетворяется этой жизнью. Я съ удовольствіемъ вижу, что все лежитъ на мнѣ и что я всегда необходимъ. Я охотно принимаю на себя ненависть всѣхъ этихъ женщинъ, дѣлающую мое положеніе еще крѣпче. Но и я остаюсь неблагодарнымъ и возстаю даже противъ самыхъ невинныхъ удовольствій и являюсь имъ во всемъ непреодолимой преградой. Онѣ составляютъ планы, а я ихъ вдругъ останавливаю отказомъ.
   У меня только и разговору съ ними, что напоминаніе имъ о долгѣ, добродѣтели, скромности и стыдѣ. Я привожу ихъ въ отчаяніе, напоминая имъ о слабости ихъ пола и власти ихъ господина, но въ тоже время я жалуюсь имъ на то, что вынужденъ относиться къ нимъ какъ можно строже и стараюсь имъ внушить, что поступаю такъ единственно изъ желанія имъ добра и изъ великой привязанности къ нимъ.
   Но не думай, чтобы и онѣ, эти мстительныя женщины, не старались дѣлать мнѣ какъ можно больше непріятностей. О, онѣ бываютъ ужасны! Между нами точно приливъ и отливъ власти и покорности: онѣ даютъ мнѣ всегда самыя унизительныя порученія; они выказываютъ мнѣ безпримѣрное презрѣніе; и, не уважая моей старости, приказываютъ меня будить по ночамъ разъ десять изъ-за какихъ нибудь пустяковъ: на меня такъ и сыплются приказанія, повелѣнія, порученія и капризы. Онѣ какъ будто забавляются тревожа меня, и фантазіи ихъ постоянно смѣняютъ одна другую. Нѣкоторыя изъ нихъ заставляютъ меня усугублять мои заботы и дѣлаютъ мнѣ ложныя признанія: то сообщаютъ мнѣ, что около ограды сераля явился какой то молодой человѣкъ, то ночью имъ слышится какой то шумъ, то оказывается, что должно быть передано письмо... Все это волнуетъ и безпокоитъ меня, а онѣ смѣются надъ этимъ. Имъ доставляетъ удовольствіе видѣть, какъ я мучусь. Иногда онѣ ни днемъ ни ночью не отпускаютъ меня отъ себя. Онѣ отлично умѣютъ представляться больными, слабыми, испуганными: и у нихъ всегда найдется предлогъ заставить меня исполнить ихъ желаніе. Въ этихъ случаяхъ необходимо слѣпое повиновеніе и безграничное снисхожденіе. Отказать имъ нельзя; а если бы я сталъ колебаться, онѣ были бы въ правѣ наказать меня, но я согласенъ лучше лишиться жизни, чѣмъ подвергнуться такому униженію. Это еще не все: я никогда не могу быть увѣреннымъ въ расположеніи ко мнѣ моего господина. У меня такъ много враговъ, владѣющихъ его сердцемъ и ищущихъ моей погибели.
   Онѣ имѣютъ у него иногда минуты, когда я не могу быть выслушанъ, минуты, въ которыя имъ не бываетъ отказа и въ которыя я бываю всегда виноватъ; я привожу къ ложу моего господина раздраженныхъ на меня женщинъ. Неужели ты думаешь, что онѣ хлопочутъ за меня? Я всего могу ожидать отъ ихъ вздоховъ, слезъ и объятій. Оставаясь наединѣ съ нимъ, онѣ торжествуютъ, и ихъ красота дѣлается страшною для меня. Услуги, оказываемыя ими въ настоящемъ, заслоняютъ мои прошлыя услуги и никто не можетъ поручиться за повелителя, находящагося подъ чужимъ вліяніемъ.
   Какъ часто случалось, что я лягу спать въ милости и проснусь въ опалѣ! Чѣмъ провинился я въ тотъ день, когда меня бичевали, водя вокругъ сераля?
   Я привелъ къ господину одну изъ его женъ. Какъ только она осталась съ нимъ одна, она принялась рыдать, жаловаться на меня. Какъ могъ я устоять въ такую критическую минуту? Я погибъ, какъ разъ въ то время, когда я менѣе всего могъ этого ожидать. Я былъ жертвою любовной сдѣлки договора, порожденнаго вздохами. Вотъ, дорогой Ибби, какъ тяжела была моя жизнь! Какъ счастливъ ты! Твои заботы ограничиваются только однимъ Узбекомъ. Тебѣ легко ему угождать и сохранить его милость до послѣдняго твоего дня.

Изъ испаганскаго сераля, въ послѣдній день мѣсяца Сафара, 1711 г.

   

ПИСЬМО X.

Мирза *) къ своему другу Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

   Только ты одинъ могъ вознаградить насъ за отсутствіе Рики, и только одинъ Рика могъ утѣшить меня въ твоемъ. Намъ не достаетъ тебя, Узбекъ; ты былъ душой нашего общества. Какъ тяжело разставаться съ любимымъ человѣкомъ!
   У насъ часто возникаютъ споры, обыкновенно по вопросу о нравственности. Такъ, напримѣръ, вчера былъ поднятъ вопросъ,-- что доставляетъ людямъ больше счастья, удовольствія чувственныя и удовлетвореніе страстей или упражненіе въ добродѣтели?
   Я часто слышалъ, какъ ты говорилъ, что люди рождены быть добродѣтельными и что справедливость имъ врождена.
   Объясни, пожалуйста, что хотѣлъ ты этимъ сказать.
   Я говорилъ съ моллоками, (этотъ титулъ въ Персіи дается высшимъ духовнымъ сановникамъ, въ Турціи же моллокъ значитъ судья) и они привели меня въ отчаяніе своими извлеченіями изъ Алкорана, такъ какъ я говорилъ съ ними не какъ вѣрующій, но какъ гражданинъ и отецъ семейства. Прощай.

Изъ Испаганіи, въ послѣдній день мѣсяца Сафара, 1711 года.

   *) Мирза есть почетный титулъ, который, по странной случайности, въ Персіи даютъ писателямъ и князьямъ. Писатели ставятъ его передъ именемъ, а князья послѣ.
   

ПИСЬМО XI.

Узбекъ къ Мирзѣ.

Въ Испагань.

   Ты отказываешься отъ своего разума и испытываешь мой; ты совѣтуешься со мною и считаешь меня способнымъ поучать тебя. Дорогой Мирза, твоя дружба, даже болѣе чѣмъ твое хорошее мнѣніе обо мнѣ, несказанно мнѣ льститъ. Для исполненія твоего желанія я не счелъ нужнымъ вдаваться въ отвлеченности. Есть истины, въ которыхъ мало убѣдить, ихъ нужно заставить прочувствовать; таковы истины нравственныя. Быть можетъ этотъ краткій историческій разсказъ подѣйствуетъ на тебя болѣе, чѣмъ отвлеченная философія.
   Нѣкогда въ Аравіи жило небольшое племя Троглодитовъ, происходившее отъ древнихъ Троглодитовъ, которые, если вѣрить исторіи, болѣе походили на звѣрей, чѣмъ на людей. троглодиты, о которыхъ идетъ рѣчь, не были такъ уродливы, какъ ихъ предки; они не были покрыты шерстью, какъ медвѣди; не шипѣли, какъ змѣи и имѣли глаза: но они были такъ злы и хищны, что даже и понятія не имѣли о справедливости. Ихъ царь, иноземнаго происхожденія, хотѣлъ ихъ исправить и былъ съ ними очень строгъ. HoJohh возмутились противъ него, убили и уничтожили всю его семью.
   Убивъ царя, они собрали совѣтъ, чтобы установить правительство. Послѣ многихъ несогласій они, наконецъ, избрали правителей; но тотчасъ же послѣ избранія, эти правители сдѣлались для нихъ невыносимы и они умертвили и ихъ.
   Освободившись отъ этого новаго ига, они стали руководствоваться единственно своей жестокой натурой. Они всѣ пришли къ единственному рѣшенію, что повиноваться они никому болѣе не станутъ и что каждый будетъ заботиться только о самомъ себѣ, не обращая никакого вниманія на другихъ.
   Это единогласное рѣшеніе очень понравилось всѣмъ и они говорили между собою:-- Что мнѣ за охота надсаживаться въ работѣ для другихъ? Буду думать объ одномъ себѣ, я буду жить счастливо; какое мнѣ дѣло до счастья другихъ? Я буду удовлетворять своимъ потребностямъ; пусть другія Троглодиты будутъ несчастны, лишь бы мнѣ было хорошо!".
   Настало время посѣва и каждый сказалъ себѣ: -- Я обработаю землю ровно настолько, сколько мнѣ необходимо для моего пропитанія. Большее же количество хлѣба будетъ мнѣ совершенно безполезно, и я не стану напрасно утруждать себя. Земля этого царства не вездѣ была одинакова: во многихъ мѣстахъ она была суха и гориста, а въ другихъ низменна и орошена источниками.
   Въ этотъ годъ была ужасная засуха, такъ что въ гористой мѣстности погибъ весь хлѣбъ, а въ низменной части былъ урожай. Жители горъ большею частью погибли отъ голода и отъ жестокости своихъ сосѣдей, отказавшихъ имъ въ помощи.
   Слѣдующій годъ былъ дождливый: на возвышенныхъ мѣстахъ былъ отличный урожай, низменныя -- залило водою. Насталъ голодъ для другой половины народа, но и съ ними поступили такъ же, какъ и они со своими сосѣдями.
   У одного изъ старшинъ была красавица жена; его сосѣдъ влюбился въ нее и похитилъ ее. Началась ссора; послѣ ругани и драки, они, наконецъ, рѣшили обратиться къ суду одного изъ Троглодитовъ, имѣвшему нѣкоторое значеніе въ республикѣ.
   Они пришли къ нему и стали ему объяснять въ чемъ дѣло, но тотъ отвѣтилъ имъ) какое мнѣ дѣло, кому изъ васъ должна принадлежитъ эта женщина? Мнѣ некогда разбирать ваши споры, мнѣ нужно обрабатывать мое поле. Оставьте меня, пожалуйста, въ покоѣ и не надоѣдайте мнѣ. И, съ этими словами, онъ ушелъ на поле.
   Похититель, который былъ гораздо сильнѣе мужа похищенной женщины, поклялся, что ни за что въ жизни не отдастъ этой женщины, и тотъ, возмущенный несправедливостью сосѣда и грубостью судьи, пошелъ было къ себѣ домой, какъ встрѣтилъ молодую и красивую женщину, возвращающуюся отъ источника. У него не было болѣе жены, а эта понравилась ему: она еще болѣе понравилась ему, когда онъ узналъ, что она была жена судьи, такъ жестоко поступившаго съ нимъ.
   Онъ повелъ ее къ себѣ въ домъ.
   У одного человѣка было поле, довольно плодородное и которое онъ тщательно обрабатывалъ. Двое сосѣдей соединились вмѣстѣ, выгнали его изъ дома и завладѣли его полемъ. Они заключили между собою союзъ противъ всѣхъ, кто пожелалъ бы захватить ихъ землю. Нѣсколько мѣсяцевъ они, прожили дружно, поддерживая одинъ другого, но, наконецъ, одинъ изъ нихъ, не пожелалъ раздѣлять съ товарищемъ того, чѣмъ бы онъ могъ пользоваться одинъ, убилъ сосѣда и завладѣлъ всѣмъ полемъ. Но его власть продолжалась не долго: двое другихъ Троглодитовъ напали на него; онъ оказался слишкомъ слабъ, чтобы защищаться и былъ убитъ.
   Одинъ Троглодитъ, почти совсѣмъ нагой, увидѣлъ продающуюся шерсть; онъ освѣдомился о цѣнѣ. Купецъ разсуждалъ такъ:-- Я долженъ бы выручить за эту шерсть стоимость двухъ мѣръ хлѣба; но я продамъ ее вчетверо дороже и этимъ добуду себѣ восемь мѣръ. Дѣлать нечего, пришлось покориться и заплатить спрошенную цѣну.
   -- Я очень радъ, сказалъ купецъ, теперь у меня будетъ хлѣбъ.
   -- Что вы говорите? началъ снова покупатель. Вамъ нуженъ хлѣбъ. У меня есть продажный; но только его цѣна, быть можетъ, удивитъ васъ; хлѣбъ очень вздорожалъ и всѣ голодаютъ: но отдайте мнѣ мои деньги и я вамъ дамъ мѣру ржи; такъ какъ дешевле я не уступлю, хотя бы вы помирали съ голоду.
   Между тѣмъ страшная болѣзнь опустошала страну. Изъ сосѣдней страны пріѣжалъ искусный врачъ. Онъ лечилъ такъ удачно, что вылечилъ всѣхъ, кто только обращался къ нему за помощью. Когда эпидемія окончилась, онъ началъ обходить своихъ паціентовъ и требовать платы, но всѣ отказали ему въ сей. Онъ вернулся домой усталый и измученный такимъ длиннымъ путешествіемъ. Черезъ нѣсколько времени ему сказали, что эпидемія снова вернулась и еще сильнѣе, чѣмъ была въ первый разъ. Они снова обратились къ нему за помощью и просили его пріѣхать къ нимъ.
   -- Идите домой, неблагодарные, отвѣтилъ онъ имъ. Въ вашей душѣ есть ядъ гораздо сильнѣе того, отъ котораго вы хотите вылечиться; вы недостойны жить на землѣ, такъ какъ вы безчеловѣчны и правило справедливости не существуетъ для васъ. Воспротивиться справедливому гнѣву наказующихъ васъ боговъ и излечить васъ было бы настоящимъ оскорбленіемъ справедливости.

Изъ Эрзерума, въ 3-й день мѣсяца Геммада 2-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XII.

Узбекъ къ тому-же.

Въ Испагань.

   Ты видѣлъ, дорогой Мирза, какъ Троглодиты погибли жертвой своей собственной несправедливости и злости. Изъ всѣхъ семей остались только двѣ, сохранившія еще чувство человѣколюбія и справедливости. Онѣ соединились вмѣстѣ и работали сообща. Жизнь ихъ была счастлива и спокойна, и земля, обрабатываемая ихъ добродѣтельными руками, давала хорошій урожай.
   Они любили своихъ женъ, и тѣ платили имъ взаимностью. Цѣлью ихъ жизни было дать нравственное воспитаніе дѣтямъ. Они постоянно напоминали имъ о несчастіяхъ, постигшихъ ихъ соотечественниковъ и выставляли этотъ несчастный примѣръ; особенно они старались имъ внушить, что частная выгода заключается въ общемъ благѣ; и что справедливость къ ближнему есть милосердіе къ самому себѣ. Въ скоромъ времени добродѣтельные отцы нашли утѣшеніе въ своихъ дѣтяхъ, походившихъ на нихъ. Молодое населеніе увеличилось, благодаря счастливымъ бракамъ. Численность увеличилась, но дружба осталась та же и добродѣтель не только не ослабла, но, напротивъ, еще болѣе укрѣпилась отъ большаго числа добрыхъ примѣровъ.
   Кто съумѣетъ описать счастье этихъ Троглодитовъ? Такой справедливый народъ долженъ былъ быть любимцемъ боговъ. Какъ только онъ узналъ боговъ, онъ сталъ ихъ бояться. Религія смягчила правы, грубые по природѣ.
   Они учредили праздники въ честь боговъ. Молодыя дѣвушки, украшенныя цвѣтами и юноши чествовали боговъ танцами и музыкой; далѣе устраивали пиршества, на которыхъ царили веселость и умѣренность. Въ этихъ сборищахъ высказывалась ихъ наивная природа; тамъ научались отдавать сердце и покорять его; тамъ дѣвствѣнная стыдливость произносила краснѣя признаніе, которое скоро утверждаемо было согласіемъ родителей; тамъ нѣжныя матери имѣли удовольствіе предугадывать пріятный и прочный брачный союзъ. Троглодиты ходили въ храмъ и просили милости у боговъ; они просили не богатства и изобилія, такія пожеланія были бы недостойны счастливыхъ Троглодитовъ,-- этого они желали для своихъ соотечественниковъ. У престола боговъ они просили здоровья своимъ родителямъ, согласія между братьями, любви своихъ женъ и любви и послушанія своихъ дѣтей. Молодыя дѣвушки приносили въ жертвы свои сердца и не просили ничего иного, кромѣ какъ возможности сдѣлать счастливымъ одного изъ Троглодитовъ. По вечерамъ, когда стада возвращались съ луговъ и усталые волы въѣзжали во дворъ съ работъ, они собирались вмѣстѣ и за скуднымъ ужиномъ воспѣвали несправедливости первыхъ Троглодитовъ и поразившія ихъ несчастья, возрождающуюся въ новомъ народѣ добродѣтель и счастье прославляли боговъ и ниспосылаемыя ими милости, почитающимъ ихъ людямъ и гнѣвъ противъ людей не боящихся ихъ. Они изображали прелесть сельской жизни и счастіе своего положенія невинныхъ людей.
   Затѣмъ они предавались сну, который не былъ нарушаемъ горемъ и заботами.
   Природа доставляла имъ все необходимое. Въ этой счастливой странѣ не знали о лѣности. Они дѣлали другъ другу подарки и тотъ, кто дарилъ, считалъ себя въ выгодѣ. Весь народъ Троглодитовъ считалъ себя одной семьей; стада были почти всегда смѣшаны, и они никогда не дѣлили ихъ.
   

ПИСЬМО XIII.

Узбекъ къ тому-же.

   Я не могъ бы и пересказать всего, что разсказываютъ о добродѣтеляхъ Троглодитовъ. Напримѣръ, одинъ изъ нихъ сказалъ однажды:
   -- Завтра мой отецъ долженъ вспахать свое поле: я встану двумя часами раньше его и когда онъ пойдетъ на поле, то найдетъ его уже вспаханнымъ.
   Другой говоритъ самъ себѣ:-- Мнѣ кажется, что моей сестрѣ нравится одинъ изъ нашихъ родственниковъ; объ этомъ нужно поговорить съ отцомъ и уговорить его на этотъ бракъ.
   Одному Троглодиту сказали, что воры увели его стадо.
   -- Жаль, отвѣтилъ онъ, тамъ была бѣлая кобылица, которую я хотѣлъ принести въ жертву богамъ.
   Одинъ изъ Троглодитовъ сказалъ однажды:-- нужно мнѣ пойти въ храмъ возблагодарить боговъ: мой любимый братъ и любимецъ отца выздоровѣлъ послѣ тяжкой болѣзни.
   Или потомъ:-- на полѣ, рядомъ съ нолемъ моего отца, рабочіе работаютъ на самомъ припекѣ. Нужно тамъ посадить два дерева, чтобы эти бѣдные люди могли отдыхать подъ ихъ тѣнью.
   Однажды на сходкѣ какой то старикъ говорилъ объ одномъ молодомъ человѣкѣ, котораго онъ подозрѣвалъ въ дурномъ поступкѣ и упрекалъ его въ немъ.
   -- Не вѣримъ, чтобы онъ сдѣлалъ это преступленіе, сказали молодые Троглодиты, но если ваши слова справедливы, то да умретъ онъ послѣднимъ изъ своей семьи!.. Какому то Троглодиту сказали, что чужеземцы разграбили его домъ и унесли всѣ вещи.
   -- Если бы они не были несправедливы, отвѣтилъ онъ сообщившимъ ему это извѣстіе, я бы пожелалъ, чтобы боги допустили ихъ пользоваться этими вещами долѣе, чѣмъ я.
   Но это благоденствіе внушило зависть: сосѣдніе народы соединились вмѣстѣ и подъ какимъ то ничтожнымъ предлогомъ рѣшили отнять у нихъ стада. Какъ только это рѣшеніе сдѣлалось извѣстно, Троглодиты послали къ нимъ пословъ, которые говорили такъ:
   -- Что вамъ сдѣлали Троглодиты? Развѣ они отняли у васъ вашихъ женъ, угнали вашъ скотъ, напали на ваши села? Нѣтъ, мы справедливы и боимся боговъ. Чего же вы хотите отъ насъ? Не хотите ли вы шерсти для вашихъ одеждъ? Или молока нашихъ стадъ или плодовъ нашей земли? Долой оружіе! придите къ намъ и мы дадимъ вамъ всего этого. Но, если вы врагами вступите на нашу землю, клянемся вамъ всѣмъ святымъ, мы поступимъ съ вами, какъ съ хищными животными.
   Но эти слова были отвергнуты съ презрѣніемъ и вооруженные дикари напали съ оружіемъ на земли Троглодитовъ, считая ихъ беззащитными.
   Но тѣ хорошо приготовились къ защитѣ: помѣстивъ своихъ женъ и дѣтей посрединѣ, дружно встрѣтили враговъ. Ихъ поразила несправедливость враговъ, а не ихъ численность.
   Новое рвеніе овладѣло ихъ сердцами: одинъ хотѣлъ умереть за своего отца, другой за жену и дѣтей, этотъ за своихъ братьевъ, тотъ за друзей и всѣ за свой народъ. Какъ только одинъ падалъ, его мѣсто сейчасъ же занималъ другой, который кромѣ какъ за общее дѣло, мстилъ еще и за смерть павшаго товарища.
   Такова была битва несправедливости съ добродѣтелью. Низкія племена, стремившіяся за добычей, уступили мужеству Троглодитовъ.

Изъ Эрзерума, въ 9 день мѣсяца Геммада 2-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XIV.

Узбекъ къ тому-же.

   Съ каждымъ годомъ народонаселеніе увеличивалось и Троглодиты рѣшили, что настало время избрать себѣ царя. По общему согласію было рѣшено отдать корону самому справедливому изъ нихъ. Взоры всѣхъ устремились на почтеннаго старца, прославившагося своей добродѣтелью. Старикъ не присутствовалъ на сходкѣ и удалился съ печалью въ сердцѣ. Когда депутаты сообщили ему о выборѣ, онъ сказалъ:
   -- Неужели между Троглодитами нѣтъ никого справедливѣе меня? Вы предлагаете мнѣ корону и если такова воля народа, то я долженъ ее принять, но мысль, что при моемъ рожденіи Троглодиты были свободны, а теперь они находятся подъ властью, убьетъ меня. Сказавъ это, онъ залился слезами.
   -- Несчастный день! шепталъ онъ; зачѣмъ я дожилъ до этого. Затѣмъ онъ продолжалъ строгимъ голосомъ:
   -- Я понимаю, Троглодиты! ваша добродѣтель тяготитъ васъ. Не имѣя главы, вы должны быть добродѣтельны, даже противъ вашего желанія; въ противномъ же случаѣ, васъ постигнутъ несчастія, погубившія вашихъ отцовъ. Но это иго кажется вамъ слишкомъ тяжелымъ: вы бы лучше желали подчиняться князю и повиноваться его законамъ, менѣе строгимъ, чѣмъ ваши нравы. Вы знаете, что тогда вы будете имѣть возможность пріобрѣтать богатства, удовлетворять вашему тщеславію и утопать въ наслажденіяхъ; и, избѣгая большихъ преступленій, вы не будете имѣть нужды и въ добродѣтели.
   Онъ остановился на минуту, и его слезы полились еще сильнѣе.
   -- Чего же вы ждете отъ меня? началъ онъ снова. Возможно ли, чтобы я приказалъ что либо Троглодиту? Неужели вы хотите, чтобы всякій слѣдовалъ добродѣтели по моему приказанію, тогда какъ онъ это дѣлаетъ и безъ меня, слѣдуя единственно своимъ добрымъ наклонностямъ? О, Троглодиты! Мой конецъ близокъ, въ моихъ жилахъ уже похолодѣла кровь, и въ скоромъ времени я соединюсь съ вашими священными предками: неужели вы хотите, чтобы я оскорбилъ ихъ, сказавъ имъ, что оставилъ васъ подъ другимъ игомъ, кромѣ ига добродѣтели?

Изъ Эрзерума, въ 10 день мѣсяца Геммади 2-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XV.

Старшій евнухъ къ Жарону, черному евнуху.

Въ Эрзерумъ.

   Я прошу небо, чтобы оно привело тебя сюда и спасло тебя отъ опасностей.
   Хотя я никогда не зналъ дружбы и всегда жилъ въ самомъ себѣ, ты все же заставилъ меня почувствовать, что и въ моей груди бьется сердце; и въ то время, какъ я былъ суровъ для всѣхъ невольниковъ, находящихся подъ моимъ начальствомъ, я съ удовольствіемъ любовался твоимъ дѣтствомъ.
   Настало время и мой господинъ устремилъ на тебя свой милостивый взоръ. Голосъ природы еще молчалъ, когда желѣзо поразило тебя. Не стану говорить тебѣ, жалѣлъ ли я тебя или радовался, когда тебя возвеличили до меня. Я успокаивалъ твой плачъ и стоны. Мнѣ казалось, что ты родился вторично и вышелъ изъ рабства, гдѣ ты бы долженъ былъ повиноваться, чтобы поступить въ число рабовъ, которые повелѣваютъ. Я заботился о твоемъ воспитаніи. Моя строгость долго скрывала отъ тебя мою любовь. И все же, я любилъ тебя; да, я любилъ тебя, какъ отецъ любитъ своего сына, если только названія отецъ и сынъ могутъ быть примѣнены къ намъ.
   Тебѣ придется проѣхать по странамъ, населеннымъ христіанами, никогда не знавшими истинной вѣры. Не можетъ быть, чтобы эти встрѣчи остались безъ вліянія на тебя. Какъ сохранитъ тебя Пророкъ посреди такого множества его враговъ? Я бы желалъ, чтобы мой господинъ на возвратномъ пути заѣхалъ въ Мекку, по крайней мѣрѣ вы бы очутились въ святой землѣ.

Изъ испаганскаго сераля, въ 11 день мѣсяца Геммади, 1711 г.

   

ПИСЬМО XVI.

Узбекъ къ Моллаку Мехмету-Али, охранителю трехъ могилъ въ Комѣ.

   Зачѣмъ живешь ты въ могилахъ, безсмертный Моллакъ? Ты созданъ для жизни на звѣздахъ. Ты скрываешься вѣрно потому, что боишься затмить солнце: на тебѣ нѣтъ пятенъ, какъ на этомъ свѣтилѣ, но подобно ему и ты покрываешься тучами.
   Твоя наука глубже чѣмъ бездна океана; твой умъ острѣе Зулькафора {Зулькафоръ -- сабля Магомета.}, сабли Али о двухъ концахъ: ты знаешь о томъ, что происходитъ въ небесахъ: ты читаешь Алкоранъ, покоющійся на груди нашего божественнаго пророка; и когда тебѣ встрѣчаются непонятныя мѣста, по его приказанію ангелъ небесный распускаетъ быстрыя крылья свои, спускается къ тебѣ и объясняетъ тебѣ непонятное.
   Черезъ тебя я могъ бы имѣть ближайшее общеніе съ серафимами; такъ какъ ты числишься тринадцатымъ имамомъ и служишь точкой прикосновенія неба съ бездной.
   Я нахожусь посреди невѣрнаго народа: позволь мнѣ очиститься въ бесѣдѣ съ тобою; дозволь мнѣ обернуть мое лицо къ священнымъ мѣстамъ, обитаемымъ тобою; отличи меня отъ злыхъ, подобно тому, какъ отличаютъ бѣлую нить отъ черной. Помоги мнѣ твоимъ совѣтомъ; позаботься о моей душѣ, вдохнови ее духомъ пророка, воспитай ее въ правилахъ райской науки и дозволь повергнуть мои раны къ твоимъ стопамъ. Твои письма адресуй въ Эрзерумъ, гдѣ я пробуду по крайней мѣрѣ нѣсколько мѣсяцевъ.

Изъ Эрзерума, въ 11 день, мѣсяца Іеммоди 2-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XVII.

Узбекъ къ тому же.

   Я не могу успокоиться, божественный моллакъ, и съ нетерпѣніемъ ожидаю твоего отвѣта. Я сомнѣваюсь и нужно опредѣлить мои сомнѣнія: я чувствую, что мой разумъ начинаетъ заблуждаться; приведи его на путь истинный, просвѣти меня, источникъ свѣта, разсѣй твоимъ божественнымъ перомъ всѣ трудности, сжалься надо мною и не заставляй меня краснѣть за вопросъ, который я предложу тебѣ.
   Почему законодатель лишаетъ насъ мяса свиньи и вообще всякаго мяса, которое онъ называетъ нечистымъ? Почему онъ запрещаетъ намъ дотрогиваться до мертваго тѣла и для очищенія нашей души предписываетъ постоянныя омовенія? Мнѣ кажется, что предметы., сами по себѣ, не могутъ быть ни чисты, ни не чисты. Я не могу понять, какое свойство, присущее предмету, можетъ сдѣлать его нечистымъ. Грязь кажется намъ грязной потому, что она оскорбляетъ наше зрѣніе или другое какое-нибудь чувство, но сама по себѣ, она не грязнѣе золота и брильянтовъ. Идея объ оскверненіи, черезъ прикосновеніе къ трупу, родилась изъ естественнаго отвращенія, которое мы чувствуемъ къ мертвому тѣлу. Если бы тѣла никогда не моющихся людей не оскорбляли ни зрѣнія, ни обонянія, то почему бы мы узнали, что они нечисты? Слѣдовательно, божественный моллакъ, наши чувства -- единственный судья чистоты или нечистоты предметовъ. Но такъ какъ предметы дѣйствуютъ не на всѣхъ людей одинаково и на однихъ производятъ пріятное, а на другихъ непріятное впечатлѣніе, то свидѣтельство чувствъ нельзя принять за руководство, если только не допустить, что каждый по своему усмотрѣнію разрѣшитъ этотъ вопросъ и различаетъ чистые предметы отъ нечистыхъ. Но я боюсь, божественный моллакъ, такое разсужденіе не поколеблетъ ли различій, установленныхъ нашимъ божественнымъ пророкомъ, и основныхъ законовъ, написанныхъ руками ангеловъ.

Изъ Эрзерума, въ 20 день, мѣсяца Геммада 2-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XVIII.

Мехметъ-Али, служитель пророковъ, къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

   Ты все еще задаешь намъ тѣ-же вопросы, что тысячу разъ задавали нашему святому пророку. Отчего ты не читаешь священныхъ книгъ? Отчего ты не прибѣгаешь къ этому источнику всѣхъ знаній? Тамъ ты нашелъ бы разрѣшеніе всѣхъ твоихъ сомнѣній.
   Несчастные! всегда озабоченные земными дѣлами, вы никогда не обращаете взоровъ на небо, и почитая санъ моллаковъ, не рѣшаетесь слѣдовать за ними. Невѣрные! не постигающіе тайнъ Предвѣчнаго! Ваши знанія походятъ на тьму бездны, а мудрствованіе вашего разума не болѣе, какъ дорожная пыль, подымаемая ногами вашими въ полуденный зной мѣсяца ПТабона.
   Зениту твоего ума далеко до надира послѣдняго имама. Твоя пустая философія напоминаетъ молнію, возвѣщающую грозу и тьму: ты находишься посреди бури и блуждаешь по волѣ вѣтра. На затрудняющіе тебя вопросы отвѣтить очень легко: для этого достаточно разсказать о томъ, что случилось съ нашимъ пророкомъ, когда искушаемый христіанами и испытываемый евреями, онъ пристыдилъ, какъ тѣхъ, такъ и другихъ.
   Еврей Абдіасъ-Ибесалонъ спросилъ его однажды, почему Богъ запретилъ ѣсть свиное мясо.
   -- Конечно, не безъ причины, отвѣтилъ ему Магометъ: это животное нечистое и я сейчасъ-же докажу это тебѣ. Онъ сдѣлалъ изъ грязи человѣческую фигуру, бросилъ ее на землю и закричалъ ей:
   -- Встань!
   Въ ту же минуту фигура превратилась въ человѣка и сказала:
   -- Я Іафетъ, сынъ Ноя.
   -- Былъ ли ты также сѣдъ въ тотъ день, какъ умеръ? спросилъ его пророкъ.
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ тотъ. Но когда ты разбудилъ меня, я подумалъ, что насталъ день страшнаго суда и такъ испугался, что мои волосы посѣдѣли въ одну минуту.
   -- Ну, сказалъ пророкъ, разскажи мнѣ всю исторію о Ноевомъ ковчегѣ. Іафетъ повиновался и въ мельчайшихъ подробностяхъ разсказалъ о томъ, что произошло въ первые мѣсяцы; потомъ онъ продолжалъ такъ:-- нечистоты животныхъ мы сметали въ одну сторону, чти наклонило ковчегъ набокъ. Мы страшно испугались, особенно женщины, начавшія даже плакать со страху. Когда нашъ отецъ Ной, посовѣтовался съ Богомъ, то Богъ велѣлъ ему взять слона и повернуть его головой къ наклоненной сторонѣ. Это животное произвело столько нечистотъ, что изъ нихъ родился поросенокъ.-- Вотъ почему, Узбекъ, мы считаемъ его нечистымъ животнымъ и воздерживаемся отъ него.
   Но такъ какъ поросенокъ цѣлый день рылся въ этихъ нечисто: такъ, что въ ковчегѣ стоялъ такой смрадъ, что поросенокъ не выдержалъ и чихнулъ: изъ его носа вышла крыса, которая начала грызть все, что ей встрѣчалось. Это показалось такъ несносно Ною. что онъ счелъ нужнымъ снова посовѣтоваться съ Богомъ. Тогда Богъ велѣлъ ему ударить въ лобъ льва, который тоже чихнулъ, а изъ его носа вышла кошка.
   Неужели и послѣ этого ты думаешь, что эти животные чисты?
   И такъ, когда ты не замѣчаешь причину нечистоты какихъ-либо предметовъ, то только потому, что не знаешь множества другихъ, и что тебѣ неизвѣстно, что произошло между Богомъ, ангелами и людьми. Мы не знаемъ исторіи вѣчности; ты никогда не читалъ книгъ, начертанныхъ на небесахъ; то, что тебѣ открыто, есть только небольшая часть божественнаго ки иго-хранилища и тѣ, которые, какъ мы, приближаются къ небу, переставая еще жить на землѣ, блуждаютъ еще впотьмахъ. Прощай. Да пребудетъ Магометъ въ твоемъ сердцѣ!

Изъ Кома, въ послѣдній день мѣсяца Шабомъ 1-й, 1711 г.

   

ПИСЬМО XIX.

Узбекъ къ своему другу Рустану.

Въ Испагань.

   Въ Токатѣ мы пробыли только восемь дней; послѣ тридцати пяти дневнаго пути мы прибыли въ Смирну.
   Изъ Токата въ Смирну нѣтъ ни одного города, заслуживающаго, чтобы еги назвали. Я съ удивленіемъ увидѣлъ слабость имперіи Османлисовъ. Это больное тѣло поддерживается не умѣренной діэтой, а сильными средствами, истощающими и разрушающими организмъ.
   Паши получаютъ свои мѣста за деньги, и, явясь въ провинціи совершенно разоренными, опустошаютъ ихъ, какъ непріятельскую землю. Дерзкое войско подчиняется только своимъ капризамъ. Крѣпости въ развалинахъ, города безлюдны, деревни разорены, и земледѣліе и торговля заброшены. Безнаказанность царствуетъ въ этомъ дотолѣ строгомъ государствѣ: христіане, обрабатывающіе землю, и евреи, сборщики податей, подвергаются всякимъ насиліямъ. Поземельная собственность не безопасна, вслѣдствіе чего уменьшилось стремленіе возвысить ея стоимость, документы на владѣніе не имѣютъ значенія передъ произволомъ правителей.
   Эти варвары до такой степени забросили искусство, что даже военное у нихъ въ пренебреженіи.
   Между тѣмъ, какъ европейцы совершенствуются съ каждымъ днемъ, они коснѣютъ въ своемъ невѣжествѣ; и вздумаютъ вводить новыя изобрѣтенія только тогда, когда они уже много разъ послужили противъ нихъ. На морѣ они совершенно неопытны и неискусны въ маневрированіи. Говорятъ, что горсть христіанъ, вышедшая изъ скалы, наводитъ страхъ на Османлисовъ и заставляютъ дрожать ихъ имперію {По всей вѣроятности это говорится о Мальтійскихъ рыцаряхъ.}.
   Неспособные къ торговлѣ, они едва выносятъ торговлю трудолюбивыхъ и предпріимчивыхъ европейцевъ и смотрятъ, какъ на милость, на свое позволеніе имъ обогащать себя.
   На огромномъ пространствѣ, которое мнѣ удалось проѣхать, я нашелъ, что только одна Смирна похожа на богатый городъ. Если она не похожа на другіе города, то это благодаря европейцамъ, а никакъ не туркамъ.
   Вотъ, дорогой Руста въ, настоящее изображеніе этой имперіи, которая не позже какъ черезъ два вѣка сдѣлается театромъ побѣдъ какого нибудь завоевателя.

Изъ Смирны, во 2-й день мѣсяца Рамазана 1-го, 1711 г.

   

ПИСЬМО XX.

Узбекъ къ своей женѣ Захи.

Въ испаганскій сераль.

   Ты обидѣла меня, Захи, и въ моей душѣ пробуждается чувство, котораго ты должна-бы была бояться, если-бы отдаленіе, въ кагоромъ я нахожусь, не давало тебѣ времени исправиться и тѣмъ успокоить снѣдающую меня ревность.
   Я узналъ, что тебя застали наединѣ съ Надиромъ, бѣлымъ евнухомъ, который за свою измѣну и лукавство отвѣтитъ головой.
   Какъ могла ты забыться до такой степени, что пренебрегла запрещеніемъ принимать въ своей комнатѣ бѣлаго евнуха, тогда какъ для услугъ у тебя есть черные? Напрасно ты постоянно говоришь, что евнухи не люди и что твоя добродѣтель защищаетъ тебя отъ всякихъ подозрѣній. Этого мало, какъ для меня, такъ и для тебя. Для тебя, потому что ты нарушаешь запрещеніе сераля, для меня -- потому что ты безчестишь меня. Быть можетъ ты скажешь мнѣ, что всегда была мнѣ вѣрна. Да развѣ ты могла мнѣ измѣнить? Какъ могла ты обмануть бдительность черныхъ евнуховъ, слѣдящихъ за тобою? Какъ могла ты сломать засовы и двери, охраняющіе тебя? Ты ставишь себѣ въ заслугу свою добродѣтель, которая несвободна: быть можетъ, твои порочныя желанія давно уже уронили заслугу и цѣну твоей честности, которой ты такъ хвастаешь.
   Мнѣ хочется вѣрить что мои подозрѣнія были несправедливы, что дѣйствительно этотъ измѣнникъ не осмѣлился поднять на тебя свои святотатственныя руки, что ты скрыла отъ его взора прелести, доступныя только его господину: что прикрытая одеждою ты оставила на себѣ это хотя слабое препятствіе между нимъ и тобою; что пораженный святымъ уваженіемъ онъ опустилъ глаза: что. несмотря на свою смѣлость, онъ устрашился наказанія, которое самъ себѣ готовилъ. Но если все это было такъ, тѣмъ не менѣе ты поступила вопреки твоему долгу: и если ты его нарушила ни изъ-за чего, не удовлетворивъ твоихъ безпорядочныхъ наклонностей, что же бы ты сдѣлала для удовлетворенія ихъ? Что бы ты сдѣлала, еслибъ могла уйти изъ священнаго мѣста, которое для тебя суровая тюрьма, а для подругъ твоихъ -- надежное убѣжище отъ язвы порока, священный храмъ, въ которомъ вашъ полъ утрачиваетъ свою слабость и дѣлается непобѣдимымъ, не смотря на всѣ недостатки вашей природы!
   Что было бы съ тобою: предоставленная самой себѣ, ты не имѣла бы противъ него другой защиты, кромѣ твоей любви ко мнѣ, оскорбленной тобою, и твоего долга, которому ты такъ недостойно измѣнила? О какъ святы нравы страны, въ которой вы живете, избавляющіе васъ отъ искушеній подлыхъ невольниковъ! Ты должна быть мнѣ благодарна за стѣсненія, которыми я окружилъ тебя, потому ты заслуживаешь жить только при этихъ условіяхъ.
   Ты ненавидишь начальника евнуховъ, потому что онъ постоянно слѣдитъ за твоимъ поведеніемъ и даетъ тебѣ добрые совѣты. Ты говоришь, что онъ такъ безобразенъ, что ты даже не можешь его видѣть: какъ будто на подобныя должности выбираютъ красавцевъ?
   Тебя огорчаетъ, что на его мѣстѣ не бѣлый евнухъ, обезчестившій тебя.
   Но что же тебѣ сдѣлала твоя первая раба? Она сказала тебѣ, что твое поведеніе съ молодой Зелидой не прилично: вотъ почему ты ненавидишь ее.
   Захи, я долженъ бы быть строгимъ судьей, а между тѣмъ, я не болѣе, какъ супругъ, желающій найти тебя невинной. Не смотря на мою любовь къ Роксанѣ, моей новой женѣ, вся моя нѣжность принадлежитъ тебѣ. Мою любовь я раздѣляю между вами двоими; и у Роксаны только одно преимущество передъ тобою -- она добродѣтельна.

Изъ Смирны, въ 12 день мѣсяца Уилькаде, 1711 г.

   

ПИСЬМО XXI.

Узбекъ къ первому бѣлому евнуху.

   Бойся, открывая это письмо, или лучше сказать, ты бы долженъ былъ бояться, когда допустилъ вѣроломство Надира. Ты, не осмѣливающійся даже при твоей старости поднять глаза на предметы моей любви; ты, не смѣющій переступить порогъ скрывающей ихъ роковой комнаты, ты допускаешь, чтобы подчиненные твои поступали, какъ ты самъ не смѣешь поступать и не замѣчаешь, что молнія падаетъ на тебя и на нихъ.
   Что ты такое, какъ не ничтожное орудіе, которое я могу уничтожить по своему произволу? Ты существуетъ до тѣхъ поръ, пока слѣпо мнѣ повинуешься. Ты живешь на свѣтѣ единственно только для того, чтобы исполнять мои законы и по моему приказу долженъ безпрекословно умереть.
   Ты дышешь до тѣхъ поръ, пока мое счастье, моя любовь и ревность нуждаются въ твоей подлости; наконецъ, твоя участь -- покорность, душа твоя подчинена моей волѣ и всѣ надежды твои должны заключаться въ моемъ счастіи, я знаю, что нѣкоторые изъ моихъ женъ съ трудомъ исполняютъ свой долгъ; постоянное присутствіе чернаго евнуха наскучило имъ; я знаю это, но ты допускаешь этотъ безпорядокъ, ты будешь жестоко наказанъ, въ примѣръ всѣмъ, злоупотребляющимъ моимъ довѣріемъ.
   Клянусь всѣми пророками неба, клянусь Али величайшимъ изъ нихъ, что если ты будешь отступать отъ своего долга, я раздавлю тебя, какъ букашку.

Изъ Смирны, въ 12 день мѣсяца Зилокаде, 1711 г.

   

ПИСЬМО XXII.

Жаронъ къ первому евнуху.

   По мѣрѣ того, какъ Узбекъ удаляется отъ сераля, онъ все чаще и чаще вспоминаетъ своихъ женъ. Онъ вздыхаетъ, плачетъ, сердится, его подозрѣнія усиливаются.
   Онъ хочетъ увеличить число ихъ охранителей и отсылаетъ меня вмѣстѣ со всѣми черными невольниками, сопровождающими его.
   За себя онъ не боится: онъ боится за тѣхъ, кто въ тысячу разъ дороже ему самого себя.
   И такъ, я буду жить подъ твоимъ начальствомъ и дѣлить съ тобою твои заботы: Боже великій, какъ много нужно для счастья одного человѣка!
   Природа какъ будто поставила женщинъ въ зависимое положеніе, и избавила ихъ отъ него; несогласія возникли между обоими полами, потому что каждый полъ имѣлъ свои права. Мы вошли въ планъ новой придуманной гармоніи: мы поставили между собою и женщинами ненависть, а между женщинами и мужчинами -- любовь.
   Мой лобъ строго нахмурился; взглядъ, сдѣлается мрачнымъ. Радостная улыбка исчезаетъ съ моего лица. Наружность будетъ спокойна, а душа тревожна. Преждевременныя морщины избороздятъ мое лицо.
   Я былъ-бы радъ слѣдовать за моимъ господиномъ на западъ, но моя воля не принадлежитъ мнѣ. Онъ желаетъ, чтобы я охранялъ его ясенъ; и я буду вѣрнымъ ихъ хранителемъ. Я знаю, какъ мнѣ вести себя съ этимъ опаснымъ поломъ, который становится гордымъ, когда, ему не позволяютъ быть легкомысленнымъ, и который легче унизить, нежели подавить.
   Скоро, скоро ты увидишь меня.

Изъ Смирны, въ 12 день мѣсяца Зилькаде, 1711 г.

   

ПИСЬМО XXIII.

Узбекъ къ своему другу Иббену.

Въ Смирну.

   Послѣ сорока дневнаго плаванія, мы прибыли въ Ливорно. Это совсѣмъ новый городъ, и свидѣтельствуетъ о геніи герцоговъ Тасканскихъ, сдѣлавшихъ изъ болота самый цвѣтущій города" въ Италіи.
   Женщины въ немъ пользуются большой свободой: онѣ видятъ мущинъ черезъ множество небольшихъ окошекъ, называемыхъ жалюзи, и могутъ выходить каждый день на улицу въ сопровожденіи какой нибудь старухи. Онѣ закрыты только вуалемъ. Ихъ зятья, дяди, племяники видятся съ ними и это нисколько не смущаетъ ихъ мужей.
   Христіанскій города, представляетъ великолѣпное жилище для магометанина, увидѣвшаго ихъ въ первый разъ, я уже не говорю о предметахъ, поражающихъ тотчась всякаго, какъ, напримѣръ, разнообразіе зданій, одежды и важнѣйшихъ обычаевъ; но даже въ малѣйшихъ бездѣлицахъ есть нѣчто своеобразное, хотя я и не могу его опредѣлить словами.
   Завтра мы отправимся въ Марсель, но долго мы тамъ не останемся. Рика и я, мы намѣреваемся прямо проѣхать въ Парижъ, столицу Европы. Путешественники всегда стремятся въ большіе города, составляющіе для всѣхъ замѣняющее иностранцамъ какъ бы общее отечество. Прощай. Будь увѣренъ, что я всегда буду любить тебя.

Изъ Ливарно, въ 12 день мѣсяца Сафаръ, 1712 г.

   

ПИСЬМО XXIV.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

   Вотъ уже мѣсяцъ, какъ мы въ Парижѣ въ постоянномъ движеніи. Много хлопотъ пока найдешь себѣ помѣщеніе, людей, которымъ тебя рекомендовали, пока запасешься необходимыми вещами, которыя всѣ разомъ нужны.
   Парижъ такъ-же великъ какъ и Испагань: дома въ немъ такъ высоки, что можно подумать, что они населены астрологами. Посуди самъ, построенный въ воздухѣ городъ, имѣющій шесть-семь домовъ одинъ надъ другимъ, долженъ быть очень населенъ, и когда всѣ выходятъ на улицу, начинается порядочная суматоха.
   Быть можетъ, ты мнѣ даже не повѣришь, что въ теченіи мѣсяца какъ я здѣсь, я не видѣла" чтобъ кто нибудь шелъ пѣшкомъ. Нѣтъ на свѣтѣ людей, которыя бы такъ ловко пользовались своими машинами. Они бѣгаютъ, летаютъ. Медленно передвигающіяся повозки Азіи, размѣренный шагъ верблюдовъ, привели бы ихъ въ ужасъ. Что же касается до меня, непривыкшаго къ этого рода передвиженію, и вообще ходящаго пѣшкомъ, не измѣняя хода, то я здѣсь иногда прихожу въ бѣшенство какъ какой нибудь христіанинъ, потому чти пускай бы меня забрызгали грязью съ головы до ногъ, но я никакъ не могу простить толчки отъ локтей, постоянно и періодически получаемые мною. Человѣкъ, обгоняющій меня, заставляетъ меня сдѣлать пол-оборота; другой, идущій навстрѣчу, вдругъ опять возвращаетъ меня на прежнее мѣсто; и прежде, нежели я сдѣлаю сто шаговъ, я чувствую себя настолько разбитымъ, какъ будто я отхватилъ десятокъ лье.
   Мнѣ кажется, что въ настоящее время, я ничего еще не могу тебѣ сообщить о нравахъ и обычаяхъ европейцевъ: я еще самъ имѣю о нихъ смутное понятіе и я едва имѣлъ времени подивиться имъ.
   Французскій король самый могущественный государь въ цѣлой Европѣ, у него нѣтъ золотыхъ рудниковъ, какъ у его сосѣда, испанскаго короля, но онъ гораздо богаче его, такъ какъ извлекаетъ это богатство изъ тщеславія своихъ подданныхъ, болѣе неистощимыхъ, чѣмъ всѣ рудники въ мірѣ. Онъ предпринималъ и велъ большія войны, не имѣя другихъ фондовъ, кромѣ продажи почетныхъ титуловъ, но по какому то чуду жалованье его войску оказывалось у плоченнымъ, крѣпости снабженными и флотъ экипированнымъ.
   Этотъ король настоящій колдунъ: его власть простирается даже на умы его подданныхъ. Онъ заставляетъ ихъ думать, какъ ему хочется. Его власть надъ ихъ умами настолько велика, что онъ увѣрилъ ихъ въ томъ, что своимъ прикосновеніемъ исцѣляетъ ихъ отъ всякихъ болѣзней. Все что я говорю объ этомъ государѣ не должно тебя удивлять: есть еще колдунъ посильнѣе его и управляющій умомъ короля такъ же точно, какъ король управляетъ умомъ другихъ -- это папа.
   А для того, чтобы король не потерялъ привычку вѣрить, онъ отъ времени до времени даетъ ему нѣкоторыя правила вѣры. Года два тому назадъ онъ прислалъ ему рукопись, названную имъ "конституціей" и подъ страхомъ наказаній хотѣлъ заставить короля и то рода, вѣрить всему что въ ней написано.
   Относительно короля ему вполнѣ удалось его увѣрить, но нѣкоторые изъ народа возмутились и объявили, что не вѣрятъ тому, въ чемъ онъ ихъ увѣрялъ. Во главѣ этого возмущенія стояли женщины; дворъ, государство и семьи, все раздѣлилось на двѣ партіи. Эта конституція запрещаетъ имъ читать книгу, которую всѣ христіане считаютъ святой, должно быть ихъ Алкоранъ.
   Женщины, возмущенныя оскорбленіемъ, нанесеннымъ ихъ полу, всѣ поголовно возстали противъ конституціи. Онѣ привлекли на свою сторону и мужчинъ, которые въ этомъ случаѣ отказались отъ всѣхъ своихъ преимуществъ. Все же нужно признаться, что этотъ муфтій разсуждаетъ не дурно, и, клянусь великимъ Али, онъ навѣрно знаетъ правила нашего святаго закона: такъ какъ, если женщины -- существа низшія, и наши пророки говорятъ, что онѣ не войдутъ въ рай, то зачѣмъ же имъ читать книгу, учащую, какъ найти дорогу въ рай?
   Я слышалъ множество разсказовъ о королѣ, и вѣрю вполнѣ, что ты не безъ колебанія повѣришь имъ.
   Говорятъ, что во время войны съ сосѣдями, которые всѣ соединились противъ него, его окружали невидимые враги, что онъ ихъ искалъ въ продолженіи цѣлыхъ тридцати лѣтъ и что несмотря на неутомимыя старанія нѣкоторыхъ дервишей, пользующихся его довѣріемъ, онъ ни нашелъ ни одного, а они наполняли его дворъ, его столицу, его армію и суды. Носятся слухи, что онъ и умретъ, не нашедши ихъ.
   А между тѣмъ они существуютъ и составляютъ одно цѣлое, неимѣющее членовъ. По всей вѣроятности, небо хочетъ наказать этого короля за его дурное обращеніе съ побѣжденными, посылая ему невидимыхъ враговъ, гораздо умнѣе его.
   Я буду тебѣ писать и познакомлю тебя съ вещами, совершенно чуждыми персидскому складу жизни. Конечно, мы живемъ всѣ на одной и той же землѣ, но люди той страны, гдѣ живу я, и той -- гдѣ ты живешь, совсѣмъ не похожи другъ на друга.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Ребсаба 2-го, 1712 г.

   

ПИСЬМО XXV.

Узбека къ Иббену.

Въ Смирну.

   Я получилъ письмо отъ твоего племянника Реда: онъ извѣщаетъ меня о своемъ отъѣздѣ изъ Смирны и о своемъ намѣреніи посѣтить Италію. Онъ пишетъ, что единственная цѣль его путешествія есть поучиться и тѣмъ сдѣлаться достойнымъ тебя. Отъ души поздравляю тебя и племянника, который со временемъ будетъ утѣшеніемъ твоей старости.
   Рика пишетъ тебѣ длинное письмо: онъ сказалъ мнѣ, что много писалъ тебѣ объ этой странѣ. Его живой умъ быстро схватываетъ предметы; что же касается до меня, то я рѣшительно ничего не могу тебѣ написать новаго.
   Мы часто съ нѣжностью вспоминаемъ о тебѣ, мы не можемъ наговориться о сдѣланномъ намъ тобою пріемѣ въ Смирнѣ, и о твоей дружбѣ къ намъ. Да пошлетъ тебѣ Аллахъ, великодушный Иббенъ, побольше такихъ признательныхъ и вѣрныхъ друзей, какъ мы...
   Поскорѣе бы настали счастливые дни нашей встрѣчи! Прощай.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Ребсаба 2-го, 1712 г.

   

ПИСЬМО XXVI.

Узбека къ Роксанѣ.

Въ Испаганскій Сераль.

   Какъ ты счастлива Роксана, что живешь въ прекрасной Персіи, а не въ отравленномъ климатѣ, гдѣ не знаютъ ни стыда, ни добродѣтели! Какъ ты счастлива! Ты живешь въ моемъ сералѣ, какъ въ раю, и все, происходящее за стѣнами, не касается тебя. Оступиться тебѣ невозможно: никогда ни одинъ мужчина не осквернитъ тебя страстнымъ взглядомъ; даже твой свекоръ во время празднества не видѣлъ твоего восхитительнаго ротика. Ты никогда не оставляла его безъ священной повязки. Счастливица! Въ деревнѣ тебя сопровождали евнухи, готовые убить дерзновеннаго, осмѣливавшагося бросить на тебя взглядъ. Даже я, которому небо послало тебя въ утѣшеніе, едва овладѣлъ сокровищемъ, которое ты такъ храбро защищала. Какое было мое горе въ первые дни брака не видѣть тебя; какъ я горѣлъ нетерпѣніемъ увидѣть тебя. Твой отказъ только раздражалъ меня. Ты смѣшивала меня съ прочими мущинами отъ которыхъ ты всегда пряталась. Помнишь ли ты тотъ день, какъ ты затерялась среди моихъ невольницъ, которыя спрятали тебя отъ меня. А помнишь ли ты, какъ чтобы остановить пылъ моей любви, ты прибѣгла къ защитѣ твоей матери? Но, когда и это не помогло, ты схватила кинжала" и защищаясь занесла его надъ супругомъ, обожающимъ тебя. Два мѣсяца продолжалась эта борьба любви и добродѣтели. Ты простерла свою скромность ужъ слишкомъ далеко, и даже побѣжденная не хотѣла сдаться. Ты смотрѣла на меня, не какъ на любящаго супруга, а какъ на врага, оскорбившаго тебя; болѣе трехъ мѣсяцевъ ты не могла на меня смотрѣть, не краснѣя.
   Если бы ты родилась здѣсь, ты не была бы такъ потрясена этимъ. Здѣсь женщины утратили всякую стыдливость: онѣ разговариваютъ съ мущинами съ открытыми лицами, смѣло смотрятъ на нихъ и встрѣчаются съ ними на прогулкахъ, въ мечетяхъ, и даже у себя дома: евнухи имъ не извѣстны. Вмѣсто благородной простоты и скромности, царствующей между вами, встрѣчаешь грубое безстыдство, къ которому не возможно привыкнуть.
   Да, Роксана, если бы ты была здѣсь, то навѣрное почувствовала бы какъ низко упала здѣсь женщина; ты бѣжала бы изъ этихъ ужасныхъ мѣстъ въ свое тихое убѣжище, въ которомъ тебѣ нечего бояться и гдѣ ты можешь меня любить, не опасаясь, чтобы въ тебѣ могла погаснуть эта любовь, которую ты обязана мнѣ оказывать.
   Когда ты усилишь цвѣтъ твоихъ ланитъ и надушишь самыми дорогими благовоніями свое прелестное тѣло, когда ты нарядишься въ свои самыя лучшія платья и во времи танцевъ твои глаза станутъ встрѣчаться съ моими, тогда Роксана, тогда я не могу сомнѣваться въ твоей любви.
   Но какое же мнѣніе я могу составить объ европейскихъ женщинахъ. Искусство раскрашивать свое лицо и украшать себя; старанье прельщать кромѣ мужа и другихъ людей, постоянно ихъ занимающее, должно только оскорблять ихъ мужей.
   Не думай, Роксана, чтобы я считалъ ихъ способными нарушить супружескую вѣрность, Мало кто изъ нихъ доходитъ до этого. Въ душѣ всѣ онѣ носятъ начало добродѣтели, прививаемой съ ихъ рожденія, но ослабѣвающей отъ воспитанія. Они могутъ нарушать внѣшнія правила приличія, но когда дѣло доходитъ до послѣдняго шага, то ихъ природа возмущается. Поэтому, когда мы запираемъ васъ въ сераляхъ и поручаемъ евнухамъ охранять васъ, когда мы стѣсняемъ ваши слишкомъ далеко идущія желанія, то дѣлаемъ это не изъ опасенія, что вы измѣните намъ, но потому, что малѣйшее пятно портитъ чистоту.
   Я сожалѣю о тебѣ, Роксана. Твоя скромность, такъ долго испытываемая, заслуживала бы супруга, который бы никогда не разставался съ тобою.

Изъ Парижа, въ 7 день Речебъ 1, 1712.

   

ПИСЬМО XXVII.

Узбекъ къ Нессиру.

въ Испагань.

   Въ настоящее время мы находимся въ Парижѣ, настоящемъ соперникѣ столицы солнца.
   Уѣзжая изъ Смирны, я поручилъ моему другу Иббену передать тебѣ ящикъ съ подарками, вмѣстѣ съ которыми ты получишь и это письмо. Не смотря на разстояніе въ пятьсотъ или шестьсотъ лье я переписываюсь съ нимъ, какъ будто бы онъ былъ въ Испагани, а я въ Комѣ. Я посылаю мои письма, въ Марсель, и оттуда постоянно отходятъ корабли въ Смирну. Изъ Смирны же отсылаются уже письма въ Персію черезъ караваны, каждый день отправляющіеся въ Испагань.
   Рика совершенно здоровъ; его комплекція, молодость и врожденная веселость способствуютъ ему переносить все. Мое же здоровье плохо: мое тѣло и мой духъ разбиты; съ каждымъ днемъ мои мысли дѣлаются все мрачнѣе и мрачнѣе, здоровье слабѣетъ, и меня тянетъ на родину...
   Дорогой Нессиръ, умоляю тебя, не говори ничего о моемъ здоровьѣ моимъ женамъ.
   Если онѣ меня любятъ, я хочу ихъ избавить отъ напрасныхъ слезъ; если же нѣтъ,-- я не хочу увеличивать ихъ смѣлость. Если евнухи сочтутъ меня въ опасности, если они подумаютъ, что все сойдетъ имъ съ рукъ, они станутъ внимать голосу женщинъ, способному тронуть скалы и двинуть горы.
   Прощай, Нессиръ. Мнѣ пріятно выразить тебѣ мое довѣріе.

Изъ Парижа, въ 5 день мѣсяца Шабана 1712.

   

ПИСЬМО ХXVIII.

Рика къ ***.

   Вчера я видѣлъ нѣчто странное, хотя въ Парижѣ это случается каждый день. Послѣ обѣда.поди собираются вмѣстѣ и разыгрывается сцена, что, какъ я слышалъ, называется комедіей. Главное дѣйствіе происходитъ на возвышеніи, называемомъ театръ. Съ обѣихъ его сторонъ, въ небольшихъ углубленіяхъ, называемыхъ ложами, видны женщины и мужчины, розыгрывающіе нѣмыя сцены, въ родѣ тѣхъ, что розыгрываются у насъ въ Персіи.
   Здѣсь оскорбленная любовница высказываетъ свою тоску; другая, болѣе оживленная, пожираетъ глазами своего любовника, также не спускающаго съ нее глазъ. Всѣ страсти краснорѣчиво отражаются на лицахъ. Въ этихъ ложахъ актрисы, вѣроятно изъ скромности, видны только до пояса, и прикрываютъ свои руки муфтами. Внизу стоятъ мужчины и подсмѣиваются надъ тѣми, кто сидятъ на верху, а тѣ, въ свою очередь, смѣются надъ ними.
   Но вся тяжесть представленія падаетъ на нѣкоторыхъ, кто помоложе и обязанность которыхъ быть вездѣ; они бѣгаютъ изъ одного этажа въ другой съ удивительною ловкостью; они и внизу и вверху во всѣхъ ложахъ; они, такъ сказать, ныряютъ: только потерялъ ихъ изъ виду, какъ они снова появляются. Часто они съ одного мѣста представленія переходятъ на другое. Есть между ними такіе, которые, будучи на костыляхъ, ходятъ какимъ то чудомъ, какъ и прочіе. Въ большомъ залѣ идетъ какое-то особенное представленіе, начинающееся поклонами и кончающееся объятіями. Говорятъ, что даже самое поверхностное знакомство даетъ право задушить въ объятіяхъ кого нибудь. Видно самое мѣсто внушаетъ нѣжность. Говорятъ, что принцессы не отличаются жестокостью и что кромѣ двухъ, трехъ часовъ въ сутки, когда онѣ неприступны, остальное время дня онѣ бываютъ довольно сговорчивы.
   То же самое происходитъ и въ другомъ зданіи, въ такъ называемой Оперѣ, только съ той разницей, что здѣсь говорятъ, а тамъ поютъ. Одинъ изъ моихъ друзей свелъ меня въ ложу, гдѣ раздѣвалась одна изъ главныхъ актрисъ. Мы познакомились съ ней такъ близко, что на другой день я получилъ отъ нея слѣдующее письмо:

Милостивый Государь!

   "Я самая несчастная дѣвушка на свѣтѣ, я всегда была самой добродѣтельной актрисой опернаго театра. Мѣсяцевъ семь или восемь тому назадъ я находилась въ ложѣ, гдѣ вы вчера навѣстили меня въ то время, какъ я одѣвалась жрицей Діаны, ко мнѣ зашелъ молодой аббатъ и, не имѣя уваженія къ моей бѣлой одеждѣ, покрывалу и священной повязкѣ, началъ меня ласкать. Напрасно я представляла ему всю важность принесенной мной ему жертвы, онъ только смѣялся, утверждая, что я оказалась далеко не священной. Но въ настоящее время я такъ растолстѣла, что не могу даже явиться на танцы, такъ какъ въ дѣлахъ чести я очень щепетильна.
   "И я всегда утверждаю, что для порядочной дѣвушки гораздо легче потерять добродѣтель, чѣмъ скромность. Вы поймете, что при моемъ благородствѣ аббату никогда бы не удалось одержать надо мною побѣду, если бы онъ не обѣщалъ жениться на мнѣ. Эта законная причина заставила меня упустить нѣкоторыя формальности, а начать тѣмъ, чѣмъ слѣдовало бы кончить. Но такъ, какъ его не вѣрность обезчестила меня, то я не хочу болѣе оставаться въ Оперѣ, гдѣ (но пусть это останется между нами) мнѣ даютъ такъ мало, что это не хватаетъ даже на мою жизнь. Съ каждымъ днемъ я дѣлаюсь старше, а мои средства все уменьшаются. Одинъ изъ "сопровождавшихъ васъ молодыхъ людей сообщилъ мнѣ, что въ нашей странѣ очень цѣнятъ хорошихъ танцовщицъ и что въ Испагани я могла бы сдѣлать блестящую карьеру. Если бы вы взяли меня подъ свое покровительство и свезли меня въ Персію, вы облагодѣтельствовали бы бѣдную добродѣтельную дѣвушку, которая бы не оказалась недостойною вашихъ благодѣяній".
   Остаюсь.....

Изъ Парижа, во 2 день мѣсяца Шальвалъ, 1712 г.

   

ПИСЬМО XXIX.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

   Папа -- глава всѣхъ вѣрующихъ. Это старый идолъ, которому воскуряютъ фиміамъ по привычкѣ. Въ прежнія времена его боялись даже коронованныя особы, такъ какъ онъ смѣщалъ ихъ съ троновъ такъ-же легко, какъ наши султаны смѣщаютъ царей Имеретіи и Грузіи. Но теперь его уже не боятся болѣе. Онъ называетъ себя наслѣдникомъ одного изъ первыхъ христіанъ, и именно св. Петра: должно быть наслѣдство было очень богатое, такъ какъ у него огромныя сокровища и цѣлая страна находится подъ его властью. Епископы подчинены ему и отправляютъ подъ его руководствомъ двѣ обязанности, весьма различныя между собою. Когда они собираются вмѣстѣ, они, какъ папа, установляютъ правила вѣры. Когда-же они врозь, то они занимаются только разрѣшеніемъ отъ обязанности соблюдать законъ. Въ христіанской вѣрѣ существуетъ множество обрядовъ, и такъ какъ находятъ, что исполнять всѣ обязанности гораздо труднѣе, чѣмъ содержать епископовъ, которые могутъ разрѣшать неисполненіе этихъ обязанностей, то ихъ и установили для народной пользы, такъ что если не хочешь праздновать Рамазана, или подчиниться формальностямъ брака, или нарушить свои обѣты, иногда даже, если хочешь нарушить клятву, то прямо идутъ къ папѣ, или даже къ епископу и тотъ даетъ сейчасъ разрѣшеніе на это.
   Правила вѣры составляются епископами не по ихъ произволу: множество докторовъ, ученыхъ, большинство изъ нихъ дервиши, возбуждаютъ безпрестанно религіозные вопросы. Имъ не мѣшаютъ спорить и война продолжается до тѣхъ поръ, пока рѣшеніе папы ея не прекратитъ. Могу тебя увѣрить, что никогда не было государства, гдѣ бы было такъ много междоусобныхъ войнъ, какъ въ папскомъ.
   Тѣхъ, кто выдвинетъ какой нибудь новый вопросъ сначала, назовутъ еретиками. Каждая ересь имѣетъ свое названіе, служащее какъ бы лозунгомъ. Но еретиками являются только желающіе прослыть еретиками. Нужно раздѣлятъ убѣжденіе только въ половину и дать толкованіе, обвиняющее въ ереси: какое бы это ни было толкованіе, понятное или нѣтъ, оно обѣляетъ человѣка и онъ можетъ назвать себя православнымъ. Все, что я говорю, годится для Франціи и Германіи; такъ какъ я слыхалъ, что въ Испаніи и Португаліи есть дервиши, не понимающіе шутки и которые жгутъ людей, какъ солому. Изъ попавшихся въ лапы этихъ людей счастливъ тотъ, кто молился всегда Богу, держа въ рукѣ деревянныя бусы, носилъ въ себѣ куски сукна, подвязаннаго тесьмою и бывалъ въ провинціи, называющейся Галиціею. А то бѣдняку круто придется, хотя бы онъ клялся, что онъ правовѣрный, съ нимъ легко могутъ несогласиться и сжечь его, какъ еретика: напрасно бы сталъ онъ давать свои толкованія: никакихъ толкованій, его обратятъ въ пепелъ, прежде чѣмъ вздумали бы его слушать.
   Судьи всегда считаютъ подсудимаго невиннымъ, а здѣсь наоборотъ -- всегда виновнымъ. Въ случаяхъ сомнительныхъ они обыкновенно склоняются къ суровымъ мѣрамъ, повидимому, вслѣдствіе того, что считаютъ людей злыми. Но, съ другой стороны, они о нихъ столь хорошаго мнѣнія, что не считаютъ ихъ способными говорить неправду, потому что допускаютъ противъ нихъ свидѣтелями ихъ главныхъ враговъ, распутныхъ женщинъ и людей предосудительнаго поведенія. Они въ своихъ приговорахъ оказываютъ нѣкоторую вѣжливость тѣмъ, которыхъ одѣли въ сѣрныя рубахи, говоря, что имъ очень жаль, видя какъ тѣ плохо одѣты, что они очень кротки, и отвращаются отъ крови и въ отчаяніи, что должны были судить ихъ для утѣшенія же себя, они конфискуютъ въ свою пользу все имущество этихъ несчастныхъ.
   Счастлива земля, населяемая дѣтьми пророка! Эти тяжелыя зрѣлища имъ не извѣстны. Святая вѣра, низведенная на землю самими ангелами, защищается сама своей правдой и не нуждается для своей поддержки въ такихъ ужасныхъ средствахъ.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Шальволь, 1712 г.

   

ПИСЬМО XXX.

Рика къ тому-же.

Въ Смирну.

   Жители Парижа отличаются любопытствомъ, доходящимъ до крайности. Когда я пріѣхалъ, всѣ смотрѣли на меня, какъ на выходца съ того свѣта. Старцы, мужчины, женщины, дѣти,-- всѣ хотѣли посмотрѣть на меня. Когда я выходилъ, всѣ бросались къ окнамъ
   Въ Тюльери, около меня сейчасъ же собрался кружокъ; даже женщины радужнымъ кругомъ окружали меня. Въ театрѣ сотни лорнетовъ устремлялись мнѣ въ лицо. Словомъ, никогда еще не смотрѣли такъ много на мужчину. Иногда я улыбался, слыша сужденія людей, никогда не выходившихъ далѣе своей комнаты.
   -- Да, нужно признаться, онъ смотритъ настоящимъ персомъ.
   Удивительное дѣло! Всюду я находилъ мои портреты: на каминахъ, въ лавкахъ; казалось, на меня не могли наглядѣться.
   Такія почести не могутъ быть въ тягость, я никогда не думалъ, что я такой рѣдкій и любопытный человѣкъ; и хотя я о себѣ далеко не низкаго мнѣнія, но мнѣ никогда и въ голову не приходило, чтобы я могъ взволновать такой большой городъ, который никогда меня не зналъ. Это побудило меня снять персидскую одежду и надѣть европейскую, чтобы узнать, будетъ-ли и послѣ того въ моей физіономіи что либо достойное удивленія?
   Посредствомъ этого опыта я узналъ себѣ настоящую цѣну: безъ чужеземныхъ украшеній меня не узнали, какъ слѣдуетъ. Благодаря моему портному, я потерялъ уваженіе и вниманіе публики и погрузился въ полное ничтожество: я иногда находился по цѣлому часу въ обществѣ и на меня вовсе не глядѣли; мнѣ не представлялось случая даже открыть ротъ; но когда кому-либо изъ общества дѣлалось извѣстно, что я персъ, то сейчасъ я слышалъ вокругъ себя шепотъ:
   -- Ахъ, этотъ господинъ персъ. Странное дѣло! Какъ это можно быть персомъ!

Изъ Парижа, въ 6 день мѣсяца Шальваль, 1712.

   

ПИСЬМО XXXI.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

   Въ настоящее время я нахожусь въ Венеціи, дорогой мой Узбекъ! Можно побывать во всѣхъ городахъ свѣта и все-же удивишься, пріѣхавъ въ Венецію; да и какъ не удивиться увидя городъ, съ башнями и мечетями, выходящими изъ воды, и найдя многочисленное населеніе людей тамъ, гдѣ бы можно было найти только рыбъ!
   Но въ этомъ нечестивомъ городѣ нѣтъ главнаго сокровища -- живой воды; здѣсь невозможно совершить ни одного правильнаго омовенія. Нашъ пророкъ ненавидитъ этотъ городъ и съ гнѣвомъ взираетъ на него съ небесъ.
   А то, дорогой Узбекъ, я охотно бы жилъ въ этомъ городѣ, гдѣ мой умъ развивается съ каждымъ днемъ. Я изучаю тайны торговли, интересы властителей и формы правленія, я даже не пренебрегаю суевѣріемъ европейцевъ; я занимаюсь медициной, физикой и астрономіей; изучаю искусства и, мало по малу, выхожу изъ тумана, застилавшаго мои глаза на родинѣ.
   

ПИСЬМО XXXII.

Рика къ * * *

   Однажды я пошелъ въ домъ, гдѣ содержится около трехсотъ человѣкъ, впрочемъ, довольно бѣдно. Я скоро окончилъ обходъ; такъ какъ церковь и строенія не заслуживаютъ вниманія, находящіяся въ томъ домѣ были довольно веселы; многіе изъ нихъ играли въ карты или въ другія игры, которыхъ я не знаю. Когда я входилъ, со мною вмѣстѣ вошелъ одинъ господинъ и, услыша, что я спрашивалъ дорогу въ Марѳ, самый отдаленный кварталъ Парижа, сказалъ:
   -- Я иду туда, и охотно провожу васъ. Слѣдуйте за мною.
   Онъ отлично провелъ меня, ловко спасая отъ быстро ѣхавшихъ каретъ и колясокъ. Мы уже подходили къ Маре, когда я, подстрекаемый любопытствомъ, спросилъ его:
   -- Другъ мой, не могу-ли я узнать, кто вы такой?
   -- Я слѣпой, отвѣтилъ онъ мнѣ.
   -- Какъ! вскричалъ я, вы слѣпы! Отчего-же вы не попросили любезнаго господина игравшаго съ вами въ карты провести васъ?
   -- Потому что онъ также слѣпъ, отвѣтилъ онъ мнѣ; вотъ уже четыреста лѣтъ, какъ въ домѣ, въ которомъ вы меня встрѣтили, живутъ триста слѣпыхъ. Но мнѣ пора идти: вотъ улица, которую вы спрашивали. А я смѣшаюсь съ толпой и войду въ церковь, гдѣ, клянусь вамъ, ни мнѣ никто, ни я никому не помѣшаю.

Изъ Парижа, въ 17 день мѣсяца Шальваль, 1712 года.

   

ПИСЬМО XXXIII.

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

   Въ Парижѣ вино очень дорого, благодаря наложеннымъ на него пошлинамъ, какъ будто для того, чтобы народъ исполнялъ законъ Алкорана, запрещающаго его пить.
   Когда я подумаю о пагубныхъ дѣйствіяхъ этого напитка, я невольно назову его самымъ опаснымъ даромъ природы людямъ. Если что либо испортило жизнь и славу нашихъ монарховъ, то это ихъ невоздержность. Вино есть источникъ ихъ несправедливости и жестокости.
   Нужно сознаться къ стыду людей, что законъ запрещаетъ нашимъ властителямъ употребленіе вина, а они до того напиваются имъ, что унижаютъ достоинство человѣческое. Христіанамъ-же это дозволено, а между тѣмъ не видно, чтобы оно причиняло имъ какой-либо вредъ. Человѣческій умъ есть само противорѣчіе. Человѣкъ во время разгула возмущается противъ правилъ нравственности, и законъ, установленный, чтобы сдѣлать насъ лучше, справедливѣе, часто дѣлаетъ насъ болѣе преступными.
   Я не одобряю употребленіе этого напитка, до степени лишающей человѣка разума, но въ то же время не осуждаю вообще увеселяющихъ напитковъ. Восточная мудрость состоитъ въ томъ, чтобы такъ-же старательно изыскивать средства противъ горя, какъ и противъ опасныхъ болѣзней. Когда съ Европейцемъ случается какое нибудь несчастье, онъ утѣшаетъ себя чтеніемъ сочиненій философа Сенеки, но Азіатцы гораздо умнѣе ихъ и прибѣгаютъ къ увеселительнымъ напиткамъ.
   Нѣтъ ничего обиднѣе, какъ утѣшенія, вынужденныя несчастіемъ, безполезностію средствъ, неизбѣжностію судьбы, волею Провидѣнія, или печальными условіями человѣческаго существованія. Не смѣшно-ли желать усладить свое горе разсужденіемъ, что человѣкъ рожденъ несчастнымъ? Не лучше-ли стать умомъ выше этихъ размышленій и смотрѣть на человѣка, какъ на существо чувствительное, а не какъ на существо разсудительное. Душа соединенная съ тѣломъ постоянно терзаема имъ; если кровообращеніе слишкомъ медленно, мы впадаемъ въ уныніе и тоску; если же мы выпьемъ жидкость, измѣняющую состояніе нашего организма, наша душа снова получаетъ способность воспринимать веселящія впечатлѣнія и ощущать тайное удовольствіе въ томъ,что механизмъ ея снова приведенъ въ движеніе.

Изъ Парижа, въ 25 день мѣсяца Зилькоде, 1713.

   

ПИСЬМО XXXIV

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

   Персіянки гораздо красивѣе француженокъ; но француженки гораздо милѣе ихъ.
   Первыхъ трудно не любить, а вторыми нельзя не любоваться; однѣ скромны и нѣжны, другія же болѣе веселы и игривы.
   Здоровой крови въ Персіи способствуетъ спокойная жизнь тамошнихъ женщинъ. Онѣ не играютъ, не проводятъ безсонныхъ ночей; не пьютъ вина и почти никогда не выходятъ на воздухъ. Нужно признаться, что сераль устроенъ скорѣе для здоровья, чѣмъ для удовольствія. Эта жизнь спокойная, не возбуждающая и вся состоитъ изъ подчиненія и обязанности; даже удовольствія серьезны и радости строги.
   Въ Персіи даже мужчины никогда не имѣютъ веселости французовъ; въ нихъ не встрѣчаются ни эта свобода ума, ни этотъ довольный видъ, встрѣчающіеся здѣсь во всѣхъ сословіяхъ и при всякихъ обстоятельствахъ.
   Въ Турціи еще хуже: тамъ можно найти цѣлыя поколѣнія, гдѣ отъ отца къ сыну никто никогда не смѣялся съ самаго основанія государства. Эта важность Азіатцевъ происходитъ отъ рѣдкаго сообщенія ихъ между собою: они видятся только по случаю какой нибудь церемоніи.
   Дружба, эта пріятная связь сердецъ, украшающая здѣсь жизнь тамъ почти неизвѣстна. Они запираются въ свои дома, гдѣ всегд" находятъ тѣхъ, кто ихъ ожидаетъ, такъ что каждое семейство живетъ обособленно.
   Однажды я разговаривалъ объ этомъ съ французомъ и онъ сказалъ мнѣ:
   -- Въ вашихъ нравахъ меня особенно поражаетъ то, что вы вынуждены жить съ невольниками, которые и сердцемъ и умомъ сознаютъ приниженность своего положенія. Эти подлые люди ослабляютъ въ васъ врожденное чувство добродѣтели, и развращаютъ все съ самаго дѣтства. И въ самомъ дѣлѣ, отбросьте предразсудки и подумайте, чего можно ожидать отъ воспитанія, полученнаго отъ человѣка, который считаетъ за честь охранять чужихъ женъ и гордится самою низкою должностью, какая только существуетъ въ свѣтѣ? который заслуживаетъ презрѣнія вслѣдствіе самой своей вѣрности, единственной своей добродѣтели, потому что добродѣтель эта имѣетъ источникомъ его зависть, ревность и отчаяніе; который пожираемъ страстію отомщенія обоимъ поламъ, и подчиняется угнетенію со стороны пола сильнѣйшаго только ради того, чтобы самому угнетать полъ слабѣйшій; который все значеніе получаетъ вслѣдствіе своего физическаго недостатка, своей уродливости и безобразія; который, наконецъ, будучи прикованъ навсегда къ дверямъ сераля, болѣе жестокъ и твердъ, чѣмъ ихъ засовы и петли, и тщеславится 50 годами жизни, проведенной въ этой грязной должности, удовлетворяя ревности своего господина и изощряя всю свою низость?

Изъ Парижа, въ 4-й день мѣсяца Зилаче, 1713.

   

ПИСЬМО XXXV.

Узбекъ къ Гамшиду, своему двоюродному брату, дервишу славнаго монастыря въ Тавризѣ.

   Что думаешь ты о христіанахъ, великій дервишъ? Вѣришь ли ты, что въ день страшнаго суда они, какъ невѣрные турки, будутъ служить ослами жидамъ и рысью повезутъ ихъ въ адъ? Я знаю, что они не войдутъ въ мѣстопребываніе пророковъ и что, великій Али пришелъ не для нихъ. Но неужели они, только потому, что были такъ несчастны, что не имѣли въ своей странѣ мечетей, будутъ осуждены на вѣчныя мученія и Богъ ихъ накажетъ зато, что они не принадлежали къ неизвѣстной имъ вѣрѣ? Признаюсь тебѣ, я часто наблюдалъ за христіанами и распрашивалъ ихъ, чтобы узнать, имѣютъ ли они хотя малѣйшее понятіе о лучшемъ изъ людей, великомъ Али, и увидѣлъ, что они никогда даже и не слыхали о немъ.
   Они вовсе не походятъ на тѣхъ невѣрныхъ, которыхъ наши святые пророки истребляли мечемъ за то, что они невѣрили божественнымъ чудесамъ: они скорѣе ужъ походятъ на несчастныхъ, которые погружены были во мракъ идолопоклонства, прежде чѣмъ божественный свѣтъ осѣнилъ нашего великаго пророка.
   Разсматривая ближе ихъ вѣру, находишь въ ней какъ бы задатки нашихъ догматовъ. Я не разъ изумлялся таинственному промыслу, повидимому, желавшему подготовить ихъ къ всеобщему обращенію. Я слышалъ о книгѣ одного изъ ученыхъ подъ названіемъ: "Торжество многобрачія", въ которой доказывается, что полигамія предписывается христіанамъ. Ихъ крещеніе есть прообразъ нашихъ омовеній, и христіане заблуждаются лишь въ томъ, что считаютъ это первое омовеніе достаточнымъ на всю жизнь. Ихъ священники и монахи молятся какъ и мы семь разъ въ день. Они надѣятся попасть въ рай, гдѣ будутъ наслаждаться, для чего ихъ тѣла воскреснутъ. Они, какъ и мы, имѣютъ установленные посты, умерщвленія плоти, которыми они надѣеются смягчить божественное милосердіе. Они почитаютъ даже ангеловъ и остерегаются отъ злыхъ. Они слѣпо вѣрятъ въ чудеса, которыя Богъ творитъ черезъ своихъ служителей и, какъ и мы, сознаютъ ничтожество своихъ заслугъ и необходимость имѣть заступника передъ Богомъ. Всюду чувствую я здѣсь магометанство, хотя не нахожу Магомета. Что ни дѣлай, а правда выходитъ наружу, пробиваясь сквозь мракъ, которымъ ее окружаютъ. Настанетъ время, когда на землѣ будутъ только одни истинно вѣрующіе. Всеразрушающее время разрушитъ и заблужденія. Всѣ люди съ удивленіемъ увидятъ себя подъ однимъ знаменіемъ; все, даже законы, будетъ исполнено; божественные образы будутъ взяты отъ земли и восхищены на небо.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Зилаче 1713.

   

ПИСЬМО XXXVI

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

   Кофе въ большомъ употребленіи въ Парижѣ, есть много публичныхъ мѣстъ, гдѣ его продаютъ. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ разсказываютъ новости, въ другихъ играютъ въ шахматы. Въ одномъ изъ этихъ публичныхъ мѣстъ кофе приготовляется такимъ способомъ, что онъ придаетъ употребляющимъ его умъ; по крайней мѣрѣ, каждый выходящій изъ этой кофейни думаетъ, что вчетверо сталъ умнѣе съ тѣхъ поръ, какъ вошелъ въ нее.
   Но меня возмущаетъ то, что эти умники не приносятъ своему отечеству никакой пользы и употребляютъ свои таланты на одни только пустяки. Напримѣръ, когда я пріѣхалъ въ Парижъ, я засталъ ихъ спорящими о самомъ пустомъ предметѣ, какой только можно вообразить: дѣло шло о значеніи древняго греческаго поэта, умершаго уже двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ, и мѣсто рожденія и смерти котораго никто не знаетъ. Обѣ партіи соглашались, что поэтъ превосходенъ: вопросъ заключался лишь въ томъ, насколько велики его заслуги. Каждый цѣнилъ его по своему, но одинъ болѣе, другой менѣе, и вотъ изъ за этого возникъ споръ.
   Они спорили сильно, потому что откровенно говорили другъ другу такія грубости и непріятныя шутки, что я не зналъ чему болѣе удивляться, предмету ли спора или манерѣ спорить. Ну, подумалъ я, еслибы кто нибудь былъ настолько опрометчивъ, чтобы явиться передъ этими защитниками греческаго поэта съ критикой противъ какого нибудь почтеннаго гражданина, хорошо бы его они приняли! Полагаю, что усердіе, такъ деликатно выражаемое ими къ памяти умершихъ, воспылало бы для защиты живыхъ! Какъ бы тамъ ни было, Боже меня сохрани навлечь на себя неудовольствіе этихъ цензоровъ поэта, котораго двухтысячелѣтнее пребываніе въ могилѣ не могло избавить отъ такого непримиримаго преслѣдованія. Теперь они сражаются съ вѣтромъ -- но что было бы, еслибы ихъ ярость была возбуждена личнымъ присутствіемъ врага? Тѣ, о которыхъ я говорю, еще ведутъ споръ на обыкновенномъ языкѣ, и надо отличать ихъ отъ тѣхъ спорщиковъ, которые употребляютъ языкъ варварскій, который какъ будто придаетъ еще болѣе ярости и упорства противникамъ. Существуютъ цѣлые кварталы, обитатели которыхъ живутъ заблужденіями и ложными заключеніями. Это ремесло, отъ котораго можно было бы умереть съ голоду, процвѣтаетъ. Былъ примѣръ, что цѣлый народъ, изгнанный изъ своей страны, переплылъ моря и основался во Франціи, привезя съ собою, вмѣсто необходимыхъ для существованія средствъ, только страшную способность спорить. Прощай.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Зилаче, 1713.

   

ПИСЬМО XXXVII

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

   Король Франціи состарился. Въ нашей исторіи нѣтъ примѣра такого продолжительнаго царствованія. Говорятъ, что онъ обладаетъ въ высшей степени даромъ внушать повиновеніе. Онъ съ одинаковымъ искусствомъ управляетъ своей семьей, дворомъ и государствомъ. Разсказываютъ, что онъ не разъ говорилъ, что изо всѣхъ правительствъ въ мірѣ, ему лучше нравится турецкое и наше, такое большое значеніе придаетъ онъ восточной политикѣ.
   Я изучалъ его характеръ и нашелъ въ немъ совсѣмъ неразрѣшимыя для меня противорѣчія. Напримѣръ, его министру всего только восемнадцать лѣтъ, а любовницѣ -- восемьдесятъ; онъ приверженъ къ своей вѣрѣ и ненавидитъ тѣхъ, кто говоритъ, что правила ея должны быть соблюдаемы строго. Онъ избѣгаетъ городскаго шума и мало съ кѣмъ видится, а между тѣмъ его главная забота -- заставить говорить о себѣ, какъ можно больше; онъ любитъ трофеи и побѣды, но настолько боится, чтобы во главѣ его арміи стоялъ хорошій генералъ, какъ если бы онъ предводительствовалъ враждебной арміею. Я думаю, что только ему одному случалось обладать богатствами, недоступными для другого государя и въ то же время терпѣть такую нужду, которую едва-ли вынесетъ частный человѣкъ. Онъ любитъ награждать своихъ слугъ; онъ также награждаетъ старанье, или лучше сказать бездѣятельность придворныхъ, какъ и трудные походы своихъ полководцевъ. Онъ часто предпочитаетъ человѣка, подающаго ему за столомъ салфетку и раздѣвающаго его но вечерамъ, тому, кто завоевываетъ для него города и одерживаетъ побѣды. Онъ не думаетъ, чтобы величіе государя должно было стѣсняться при роздачѣ милостей, и, не обращая вниманія на то, заслуживаетъ-ли награждаемый оказываемыхъ ему милостей, онъ думаетъ, что награда сдѣлаетъ его достойнымъ.
   Въ зданіяхъ онъ превзошелъ себя: въ его саду статуй больше, чѣмъ жителей въ любомъ городѣ. Его гвардія сильна, какъ у государя, передъ которымъ пали всѣ троны, армія его многочисленна и средства неистощимы.

Изъ Парижа, въ 7 день мѣсяца Магоррама, 1713 г.

   

ПИСЬМО ХXXVIII.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

   Мужчины часто задаютъ себѣ вопросъ, что лучше, дать-ли женщинамъ свободу или нѣтъ? Мнѣ кажется, существуетъ много причинъ и за и противъ. Если европейцы говорятъ, что не великодушно дѣлать несчастными тѣхъ, кого любишь, то азіатцы отвѣчаютъ на это, что не благородно для мужчинъ отказываться отъ власти надъ женщинами, предоставленной имъ самой природой.
   Если имъ скажутъ, что множество запертыхъ женщинъ стѣснительно, они отвѣтятъ, что десять женщинъ послушныхъ стѣсняютъ меньше, чѣмъ одна не послушная. На ихъ замѣчаніе, что европейцы не могутъ быть счастливы съ невѣрными женами, имъ отвѣчаютъ, что эта вѣрность не предохраняетъ отъ отвращенія, которое слѣдуетъ за полнымъ удовлетвореніемъ страсти; что наши женщины слишкомъ близки къ намъ, что спокойное обладаніе исключаетъ всякое желаніе, боязнь, и что немного кокетства возбуждаетъ какъ соль и предотвращаетъ порчу. Пожалуй, человѣкъ и умнѣе меня, вѣроятно, затруднился-бы разрѣшить этотъ вопросъ, потому что, если азіятцы хорошо дѣлаютъ, изыскивая подходящія средства, какъ успокоить себя отъ тревогъ, то европейцы тоже правы, стараясь совсѣмъ не имѣть этихъ тревогъ. Кромѣ того, утѣшаютъ себя европейцы, когда мы несчастны какъ мужья, то всегда можемъ вознаградить себѣ, какъ любовники. Чтобы человѣкъ былъ въ правѣ жаловаться на невѣрность своей жены, нужно бы было, чтобы въ цѣломъ мірѣ было только три человѣка, а если ихъ будетъ четверо, то они всегда будутъ у цѣли.
   Теперь другой вопросъ, подчиняетъ-ли естественный законъ женщину мужчинѣ?
   -- Нѣтъ,-- сказалъ мнѣ одинъ очень вѣжливый философъ,-- природа никогда не давала такого закона. Наша власть надъ женщинами есть настоящая тиранія; онѣ подчинились намъ потому, что онѣ кротче насъ, человѣчнѣе, а потому разумнѣе. Эти преимущества, которыя должны были-бы дать имъ первенство надъ нами, если-бы мы были разсудительны, напротивъ, послужили къ ихъ подчиненію.
   Не смотря на то, что мы подчинили себѣ женщинъ, онѣ все же имѣютъ надъ нами власть, дарованную имъ самой природой, и именно власть красоты, передъ которой никто не можетъ устоять. Да и за что мы имѣли бы такое преимущество? Не потому ли, что мы сильнѣе? Но это настоящая несправедливость. Мы употребляемъ всевозможныя средства, чтобы убить въ нихъ мужество. Силы были бы равны, если бы и воспитаніе было одинаково. Попробуемъ ихъ испытать въ тѣхъ способностяхъ, которыя не ослаблены ихъ воспитаніемъ, и тогда посмотримъ, дѣйствительно ли мы сильнѣе ихъ.
   Нужно признаться, хотя это противно обычаю, что у наиболѣе образованныхъ народовъ женщины всегда имѣли власть надъ своими мужьями; она была установлена закономъ у египтянъ въ честь Изиды, а у вавилонянъ въ честь Семирамиды. Про римлянъ говорили, что они повелѣвали всѣмъ народомъ, но сами повиновались своимъ женамъ. Я не говорю уже о сарматахъ, находившихся въ настоящемъ рабствѣ у своихъ женъ. Они были слишкомъ дики, чтобы ставить ихъ въ примѣръ.
   Ты видишь, дорогой Иббенъ, что мнѣ поправилась эта страна, гдѣ любятъ поддерживать необыкновенныя мнѣнія и все приводить къ парадоксу.
   Пророкъ давно уже рѣшилъ этотъ вопросъ и установилъ права обоихъ половъ.-- Женщины, сказалъ онъ, должны чтить своихъ мужей, и мужья должны уважать ихъ, но передъ женами они имѣютъ преимущество на одну степень.

Изъ Парижа, въ 26 день мѣсяца Геммади, 1713 г.

   

ГЛАВА XXXIX.

Аги Ибби, къ еврею Бенъ-Жозюе, послѣдователю Магомета.

Въ Смирну.

   Мнѣ кажется, Бенъ-Жозюе, что рожденію великихъ людей всегда предшествуютъ какія нибудь знаменія, какъ будто въ природѣ происходитъ переворотъ, и рожденіе ихъ стоитъ ей нѣкоторыхъ усилій.
   Нѣтъ ничего чудеснѣе рожденія Магомета. Господь Богъ, рѣшивъ послать на землю великаго пророка и тѣмъ ограничить власть сатаны, создалъ свѣтъ за двѣ тысячи лѣтъ до Адама, и этотъ свѣтъ, переходя отъ одного предка Магомета къ другому, дошелъ наконецъ, и до Магомета, какъ доподлинное свидѣтельство его происхожденія отъ древнихъ патріарховъ.
   Онъ родился на свѣтъ уже обрѣзаннымъ, и съ самаго его рожденія на его лицѣ сіяла радостная улыбка. Въ ту минуту, какъ онъ рождался, земля содрогнулась три раза, какъ будто она сама родила младенца; идолы попадали на землю, и царскіе троны опрокинулись.
   Люциферъ свергнутъ былъ въ море и только послѣ сорокадневнаго плаванія, ему удалось выплыть на берегъ и спастись на горѣ Кабесъ, откуда онъ сталъ сзывать страшнымъ голосомъ ангеловъ.
   Въ эту ночь Богъ положилъ между мужчиной и женщиной преграду, которую никто изъ нихъ не можетъ перейти. Колдовство и волшебство оказались безсильными. И съ неба послышалси голосъ:
   -- Я послалъ міру моего вѣрнаго друга.
   По свидѣтельству Избенъ-Абена, арабскаго историка, птицы, облака, вѣтры, и легіоны ангеловъ заспорили между собою, кому воспитывать младенца.
   Птицы щебетали, что никто лучше ихъ не съумѣетъ воспитать младенца, такъ какъ никто кромѣ нихъ не можетъ собрать плоды со всѣхъ концевъ земли.
   Вѣтры шептали: нѣтъ мы, такъ какъ мы можемъ принести ему всѣ ароматы, которые только существуютъ на свѣтѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, говорили облака, поручите его намъ, такъ какъ мы всегда можемъ доставить ему свѣжую влагу. Но тутъ, выведенные изъ себя, ангелы вскричали:
   -- А мы то что же будемъ дѣлать?
   Въ это время съ неба послышался голоса" и прекратилъ всѣ споры:
   -- Онъ останется въ рукахъ смертныхъ, говорилъ голосъ, и счастлива грудь, питающая его, руки держащія его, домъ, въ которомъ онъ будетъ жить, и постель, на которой онъ будетъ отдыхать!
   Послѣ такихъ ясныхъ свидѣтельствъ, дорогой Жозюе, нужно имѣть каменное сердце, чтобы не увѣровать въ его святой законъ. Чѣмъ могло еще небо выказать божественное назначеніе своего избранника?
   Оставалось только перевернуть весь міръ и погубить всѣхъ людей.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Речебъ, 1713 г.

   

ПИСЬМО XL.

Узбекъ къ Иббену. въ Смирну.

   Какъ только одинъ изъ сильныхъ міра умретъ, всѣ собираются въ мечеть и молятся за него и говорятъ надгробную рѣчь, изъ которой трудно вывести вѣрное заключеніе о достоинствахъ покойнаго.
   Я бы хотѣлъ совершенно уничтожить пышныя похороны. Человѣка нужно оплакивать при рожденіи, а не тогда, когда онъ ужъ пересталъ страдать. На что эта пышность и всѣ эти мрачныя церемоніи, совершаемыя передъ смертію, слезы родныхъ и печаль друзей, онѣ только увеличиваютъ его сожалѣнія о покидаемой жизни.
   Мы такъ слѣпы, что даже не знаемъ, когда намъ плакать и когда радоваться, и почти всегда ошибаемся.
   Когда я вижу Могола, каждый годъ взвѣшивающаго себя какъ быка, когда я вижу радость народа, узнавшаго, что повелитель его увеличился въ вѣсѣ, и слѣдовательно сдѣлался еще менѣе способенъ къ управленію имъ, то сумасбродство людей мнѣ становится жалкимъ.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Речебъ, 1713 г.

   

ПИСЬМО XLI.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку.

   Пресвѣтлый господинъ, Измаилъ, одинъ изъ твоихъ черныхъ евнуховъ умеръ, и мнѣ нужно его замѣнить. Такъ какъ въ настоящее время евнухи очень рѣдки, то я думаю воспользоваться чернымъ невольникомъ, находящимся въ твоей деревнѣ, но до сихъ поръ мнѣ не удалось его уговорить къ посвященію на эту должность. Зная, что, кромѣ пользы, это ничего ему не принесетъ, я хотѣлъ уже прибѣгнуть къ строгости и, согласясь съ управляющимъ сада, приказалъ, чтобы, несмотря на его сопротивленіе, его сдѣлали способнымъ оказывать тебѣ услуги, наиболѣе тобою цѣнимыя, но онъ началъ громко ревѣть, какъ будто его рѣзали и вырвался изъ нашихъ рукъ.
   Я узналъ, что онъ хочетъ тебѣ писать и просить у тебя милости, объясняя мое намѣреніе ненасытнымъ мщеніемъ моимъ ему за дерзкія насмѣшки надо мною. По, клянусь тебѣ, стотысячно пророками, что въ моихъ поступкахъ я руководился единственно твоею пользой, составляющей всю цѣль моей жизни.
   Припадаю къ твоимъ стопамъ.

Изъ Сераля Фатьме, въ 7 день мѣсяца Магаррамъ, 1713 г.

   

ПИСЬМО XLII.

Фаранъ къ Узбеку, своему повелителю и господину.

   Если бы ты былъ здѣсь, могущественный господинъ, я бы явился къ тебѣ весь покрытый бѣлой бумагой, но и ее бы не хватило описать тебѣ всѣ оскорбленія, которыми послѣ твоего отъѣзда осыпалъ меня твой старшій черный евнухъ, самый злой человѣкъ на свѣтѣ.
   Обвиняя меня въ насмѣшкахъ надъ его несчастнымъ положеніемъ, онъ преслѣдуетъ меня мщеніемъ и вооружилъ противъ меня жестокаго управителя твоихъ садовъ, который съ самаго твоего отъѣзда принуждаетъ меня къ невыносимымъ трудамъ, отъ которыхъ тысячи разъ ждалъ смерти. Сколько разъ говорилъ я самъ себѣ:
   -- Мой господинъ такъ добръ, а я самый несчастнѣйшій невольникъ на свѣтѣ.
   Признаюсь тебѣ, могущественный господинъ, я не воображаю быть предназначеннымъ еще къ большему несчастью, этотъ подлый евнухъ задумалъ довершить свое злобное преслѣдованіе. Нѣсколько дней тому назадъ, онъ собственною властію назначилъ меня въ охранители священныхъ твоихъ женъ, т. е. къ операціи, которая для меня въ тысячу разъ ужаснѣе смерти. Тѣ, надъ кѣмъ она совершена уже въ дѣтствѣ, быть можетъ утѣшаются тѣмъ, что никогда и не знавали иной жизни, но если только меня искалѣчатъ, то я умру съ отчаянія, если не погибну подъ ножомъ.
   Униженно цѣлую ноги твои, великій господинъ мой, и прошу тебя о милости: да не будетъ сказано, что по твоему повелѣнію сдѣлалось однимъ несчастнымъ больше.

Изъ садовъ Фатьме, въ 1 день мѣсяца Магаррамъ, 1713 г.

   

ПИСЬМО XLIII.

Узбекъ къ Фарану.

въ садъ Фатьме.

   Радуйся и читай эти строки: Покажи и дай ихъ облобызать старшему евнуху и управляющему садами. Я запрещаю имъ предпринимать что либо противъ тебя: пусть они купятъ недостающаго имъ евнуха. Исполняй свой долгъ, какъ будто бы ты всегда находишься передо мною, такъ какъ знай: чѣмъ больше мои милости, тѣмъ сильнѣе наказаніе за нарушеніе моей воли.

Изъ Парижа въ 25 д. мѣсяца Речеба, 1718 г.

   

ПИСЬМО XLIV.

Узбекъ къ Реди.

Въ Венецію.

   Во Франціи три званія: духовное, военное и судейское. И каждое изъ нихъ относится къ двумъ другимъ съ величайшимъ презрѣніемъ: такъ, инаго презираютъ за его судейское платье, когда онъ достоинъ презрѣнія просто за глупость. Даже простые ремесленники выхваляютъ каждый свое ремесло; каждый превозносится надъ людьми другой профессіи. Я читалъ гдѣ то, что однажды какой-то французскій корабль присталъ къ Гвинейскому берегу и нѣсколько человѣкъ экипажа пожелали выдти на берегъ, чтобы купить себѣ нѣсколько барановъ. Ихъ повели къ королю, который въ это время подъ деревомъ творилъ судъ надъ своими подданными. Онъ сидѣлъ на тронѣ, т. е. на деревянномъ обрубкѣ, и былъ такъ-же гордъ, какъ будто бы онъ сидѣлъ на тронѣ Великаго Могола.
   Около него стояли три или четыре тѣлохранителя съ деревянными пиками въ рукахъ, огромный зонтикъ, въ видѣ балдахина, укрывалъ его отъ палящихъ лучей солнца; всѣ его украшенія, а равно и королевы, его жены, состояли въ ихъ черной кожѣ и нѣсколькихъ металлическихъ обручахъ. Этотъ же король, столь же надменный какъ и ничтожный, спросилъ чужестранцевъ, много-ли говорятъ о немъ во Франціи? Онъ думалъ, что его имя извѣстно на всемъ протяженіи отъ одного полюса до другого, подобно тому завоевателю, который, говорятъ, заставилъ весь міръ молчать, онъ воображалъ, что онъ заставитъ говорить о себѣ цѣлый свѣтъ. Какъ только татарскій ханъ отобѣдаетъ, герольдъ тотчасъ же прокричитъ, что теперь князья земли могутъ, если хотятъ, сѣсть обѣдать. Этотъ бездомный варваръ, питающійся однимъ молокомъ, и живущій грабежемъ, смотритъ на всѣхъ королей, какъ на своихъ рабовъ и оскорбляетъ ихъ по два раза въ день.

Изъ Парижа въ 28 день мѣсяца Речебъ, 1713.

   

ПИСЬМО XLV.

Рика къ Узбеку.

въ ***

   Вчера утромъ, еще лежа въ постели, я услышалъ громкій стукъ въ мою дверь; вдругъ дверь подалась и въ нее вошелъ человѣкъ, съ которымъ я недавно познакомился: онъ былъ внѣ себя.
   Его платье было болѣе чѣмъ скромно; его парикъ сидѣлъ криво и былъ не чесанъ. Въ этотъ разъ противъ своего обыкновенія, онъ былъ одѣтъ неряшливо и грязно.
   -- Вставайте, сказалъ онъ мнѣ; вы мнѣ нужны сегодня на весь день; мнѣ нужно сдѣлать тысячу покупокъ и мнѣ будетъ очень пріятно, если вы поможете мнѣ. Во первыхъ намъ необходимо отправиться въ улицу Сенъ-Оноре къ нотаріусу, которому поручено продать земли на пятьсотъ тысячъ ливровъ, и я желаю, чтобъ онъ продалъ ее мнѣ. Дорогой сюда я на минуту остановился въ Сенъ-Жерменскомъ предмѣстьи, гдѣ я нанялъ отель за двѣ тысячи экю, и хочу сегодня же заключить контрактъ.
   Какъ только я одѣлся, мой знакомый сталъ торопить и мы быстро спустились по лѣстницѣ.
   -- Начнемъ, сказалъ онъ, покупкой кареты. И дѣйствительно мы купили карету, но и разнаго товару на сто тысячъ франковъ, не болѣе какъ въ часъ времени. Это произошло такъ быстро, потому что мой знакомый совсѣмъ не торговался и почти не считалъ деньги. Смотря все это и приглядываясь къ этому человѣку, я находилъ въ немъ странную смѣсь богатства и бѣдности, такъ что я не зналъ, что и подумать о немъ. Наконецъ я прервалъ молчаніе, и отведя его въ сторону, спросилъ:
   -- Да кто же заплатитъ за это?
   -- Я, отвѣтилъ онъ. Пойдемте ко мнѣ, я покажу вамъ несмѣтныя сокровища, которымъ позавидовали бы даже самые могущественные монархи, но вамъ нечего имъ завидовать,-- я раздѣлю ихъ съ вами.
   Я послѣдовалъ за нимъ. Мы взобрались на пятый этажъ, а затѣмъ по лѣстницѣ добрались до шестаго, т. е. на чердакъ, открытый сквозному вѣтру, и гдѣ стояло только нѣсколько дюжинъ глиняныхъ горшковъ, наполненныхъ разной жидкостью.
   -- Я всталъ рано, сказалъ онъ мнѣ, и сдѣлалъ то, что я дѣлаю вотъ уже впродолженіи двадцати пяти лѣтъ, т. е. пришелъ посмотрѣть на свою работу и увидѣлъ, что наконецъ-то насталъ великій день, который сдѣлаетъ меня самымъ богатымъ человѣкомъ на свѣтѣ. Видите эту красную жидкость? Она обладаетъ всѣми каче ствами, требуемыми философами для перерожденія металловъ. Я извлекъ изъ нея эти зерна, которыя вы видите: они имѣютъ цвѣтъ настоящаго золота, хотя не вполнѣ совершеннаго по своему вѣсу. Эту тайну, которую открылъ Николай Фгамель, которой Раймундъ Люль и тысяча другихъ всегда тщетно добивались, сдѣлалась мнѣ извѣстна. Да научитъ меня Богъ употребить эти сокровища во славу Его!
   Я ушелъ, или лучше сказать, бросился внизъ по лѣстницѣ, разсерженный, оставивъ этого богача на его жалкомъ чердакѣ.
   Прощай, дорогой Узбекъ. Я навѣщу тебя завтра, и, если ты хочешь, мы вмѣстѣ вернемся въ Парижъ.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Речебъ, 1713.

   

ПИСЬМО XLVI.

Узбекъ къ Реди.

въ Венецію.

   Я часто вижу здѣсь людей въ безконечныхъ спорахъ о религіи, но мнѣ кажется, что они въ то же время соперничаютъ въ томъ кто изъ нихъ менѣе соблюдаетъ правила. Они не только не лучшіе христіане, но даже не лучшіе граждане, и это особенно огорчаетъ меня, такъ какъ какова бы ни была вѣра, но главныя ея правила всегда состоятъ въ исполненіи законовъ любви къ ближнимъ, и въ почтеніи къ родителямъ,
   И въ самомъ дѣлѣ, не есть-ли первая обязанность набожнаго человѣка угождать Богу, установившему религію, которую онъ исповѣдуетъ? Но вѣрнѣйшее средство достичь этого заключается, безъ сомнѣнія, въ соблюденіи правилъ общежитія и обязанности къ человѣчеству, ибо къ какой бы религіи человѣкъ ни принадлежалъ, онъ необходимо предполагаетъ, что Богъ любитъ людей, если онъ устанавливаетъ религію, съ цѣлію сдѣлать ихъ счастливыми; а коль скоро Онъ любитъ людей, то мы увѣрены, что угодимъ Ему, если тоже будемъ ихъ любить; т. е. если будемъ исполнять по отношенію. къ нимъ всѣ обязанности милосердія и человѣколюбія и ненарушать тѣхъ законовъ, подъ сѣнію которыхъ они живутъ. Этимъ путемъ можно болѣе увѣреннымъ угодить Богу, нежели соблюденіемъ тѣхъ или другихъ обрядовъ, потому что обряды сами по себѣ содержатъ никакого блага: они хороши лишь при условіи и въ предположеніи, что предписаны Богомъ. Впрочемъ, это вопросъ, подвергаемый большимъ спорамъ: тутъ легко впасть въ ошибку, потому что приходится выбирать религіозные обряды изъ числа двухъ тысячъ.
   Одинъ человѣкъ каждый день просилъ Бога:
   -- Господи, я ничего не понимаю въ спорахъ о вѣрѣ. Я хотѣлъ бы исполнять твою волю, но къ кому я не обращусь, всякій учитъ меня вѣровать по своему, я хочу молиться и не знаю на какомъ языкѣ обращаться къ Тебѣ. Я также не знаю, въ какомъ положеніи быть на молитвѣ: одинъ говоритъ: молись стоя; другой говоритъ: молись сидя, а третій говорить: молись на колѣняхъ.
   Но это не все: нѣкоторые требуютъ, чтобы я совершалъ ежедневно омовеніе холодной водой; другіе увѣряютъ, что Ты отвратишься отъ меня, если я не отрѣжу небольшую частицу моей плоти. Однажды, зайдя въ караванъ-сарай я съѣлъ кусокъ жаренаго кролика, и три человѣка, сидѣвшіе около меня, напугали меня, увѣряя, что я оскорбилъ Тебя: одинъ (еврей), потому что кроликъ -- животное нечистое, другой (турокъ), потому что этотъ кроликъ былъ задушенъ, и, наконецъ, третій армянинъ, потому что кроликъ не рыба. Проходившій мимо браминъ, къ которому я обратился за разрѣшеніемъ сомнѣнія, сказалъ мнѣ:
   -- Они ни правы; по всей вѣроятности, вы не сами убили этого кролика?
   -- Напротивъ, отвѣтилъ я.
   -- О! воскликнулъ браминъ, вы поступили ужасно, и Богъ никогда вамъ не проститъ этого дѣянія. Почемъ вы знаете, быть можетъ душа вашего отца перешла въ это животное?..
   Все это, Господи, повергаетъ меня въ безъисходное затрудненіе, и я боюсь даже повернуть голову, чтобы не оскорбить Тебя, а между тѣмъ я бы хотѣлъ быть тебѣ угоднымъ, и посвятить тебѣ мою жизнь. Быть можетъ, я и ошибаюсь, но мнѣ кажется, что самый лучшій способъ угодить тебѣ -- это быть хорошимъ гражданиномъ среди того общества, въ которомъ Ты меня поставилъ, и добрымъ отцомъ въ семействѣ, которое ты мнѣ далъ.

Изъ Парижа въ 8 день мѣсяца Шабана, 1713.

   

ПИСЬМО XLVII.

Захи къ Узбеку, въ Парижъ.

   Я должна сообщить тебѣ большую новость: я помирилась съ Зефисой; раздѣленный между нами сераль снова соединился. И теперь въ нашемъ мирномъ уголкѣ не достаетъ только тебя. Пріѣзжай же скорѣе, дорогой Узбекъ, устроить торжество любви. Я задала Зефисѣ пиръ, на который были приглашены -- твоя мать, твои жены и главныя наложницы; твои тетки и нѣкоторыя изъ твоихъ двоюродныхъ сестеръ также принимали участіе въ празднествѣ. Онѣ пріѣхали верхомъ, покрытыя темными покрывалами.
   На другой день мы поѣхали въ деревню, гдѣ мы надѣялись пользоваться большею свободой, мы сѣли на нашихъ верблюдахъ по четыре на каждомъ. Такъ какъ рѣшеніе ѣхать въ деревню было принято очень быстро, то не успѣли ему послать вѣстового, но изобрѣтательный старшій евнухъ принялъ другія предосторожности; къ защищавшему насъ отъ постороннихъ взоровъ полотну онъ прибавилъ такой плотный запавѣсъ, что мы не видѣли рѣшительно никого.
   Когда мы пріѣхали къ рѣкѣ, черезъ которую надо переправляться, каждая изъ насъ, какъ и всегда, сѣла въ ящикъ; и такимъ образомъ насъ перенесли въ лодку. На берегу, говорятъ, было много народу и какой то любопытный, подойдя къ намъ близко, получилъ смертельный ударъ, излечившій его навсегда отъ любопытства, другого, плававшаго въ рѣкѣ, постигла та же участь; такимъ образомъ твои вѣрные евнухи принесли эти двѣ жизни въ жертву твоей чести. По выслушай же остальныя приключенія. Когда мы находились по среди рѣки, поднялся такой сильный вѣтеръ и небо покрылось такими черными тучами, что гребцы стали отчаяваться. При видѣ такой опасности, почти мы всѣ попадали въ обморокъ. Я слышала, какъ сквозь сонъ, голоса и споръ евнуховъ, одни говорили, что насъ слѣдуетъ предупредить объ угрожающей намъ опасности и вынуть насъ изъ ящиковъ, но старшій изъ нихъ объявилъ, что онъ лучше умретъ, чѣмъ потерпитъ, чтобы его хозяинъ былъ обезчещенъ и что онъ пронзитъ кинжаломъ каждаго, кто предложитъ что либо подобное. Одна изъ моихъ невольницъ, внѣ себя, полураздѣтая, прибѣжала меня спасать, по черный евнухъ грубо отогналъ ее. Тутъ я окончательно потеряно сознаніе и пришла въ себя, когда ужъ опасность миновала.
   Какъ затруднительны путешествія для женщинъ! Мужчинамъ угрожаетъ опасность только ихъ жизни, а мы женщины должны каждую минуту опасаться потерять, не только жизнь, но и нашу честь: Прощай, дорогой Узбекъ. Я всегда буду любить тебя.

Изъ Сераля Фатме, во 2-й день мѣсяца Рамазана. 1713.

   

ПИСЬМО XLVII.

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

   Любящія поучиться никогда не останутся праздными. Не смотря на то, что у меня нѣтъ никакого важнаго дѣла, я постоянно занять. Я цѣлыми днями наблюдаю, и вечеромъ записываю все, что замѣтилъ днемъ; меня все интересуетъ и удивляетъ; я какъ ребенокъ, быстро воспринимаю малѣйшія впечатлѣнія.
   Быть можетъ, ты не повѣришь мнѣ, что во всѣхъ собраніяхъ и обществахъ насъ вездѣ принимаютъ очень любезно. Я приписываю это живому уму и врожденной веселости Рика. Наша чужеземная наружность никого не поражаетъ болѣе. Насъ даже забавляетъ видѣть, какъ удивляются нашей учтивости; французы повидимому воображаютъ, что нашъ климатъ не можетъ производить людей; впрочемъ, надо признаться, что едва ли стоитъ труда разувѣрять ихъ въ этомъ
   Я провелъ нѣсколько дней за городомъ, у одного значительнаго лица, который пришелъ въ восхищеніе отъ своихъ гостей. У него очень любезная жена, соединяющая въ себѣ скромность и веселіе, недостающее персіянкамъ, благодаря ихъ замкнутой жизни.
   Мнѣ, какъ иностранцу, не оставалось ничего болѣе какъ изучать собравшуюся толпу.
   Сначала я замѣтилъ одного господина, отличающагося своей простотой; я привязался къ нему и онъ привязался ко мнѣ, такъ что мы почти все время проводили вмѣстѣ.
   Однажды, отойдя отъ остальнаго общества, мы вели съ нимъ интимный разговоръ.
   -- Быть можетъ, сказалъ я ему, вы находите меня слишкомъ любопытнымъ, но умоляю васъ, дозвольте мнѣ задать вамъ нѣсколько вопросовъ; мнѣ скучно, что я ничего не понимаю въ томъ, что вокругъ меня происходитъ. Я стараюсь уяснить себѣ нѣкоторые вопросы и не знаю къ кому обратиться.
   -- Охотно, тѣмъ болѣе, что надѣюсь на вашу скромность.
   -- Кто этотъ человѣкъ, разсказывавшій такъ много о пирахъ, которые онъ задавалъ сильнымъ міра сего, о своей дружбѣ съ князьями, графами и министрами? Должно быть онъ принадлежитъ къ хорошему обществу, но у него такое непріятное лицо, что онъ не дѣлаетъ чести хорошему обществу. И мнѣ кажется онъ совсѣмъ не образованъ. Я иностранецъ, но думаю, что вообще вѣжливость обязательна для всѣхъ народовъ.
   -- Это, отвѣтилъ мнѣ, смѣясь, мой пріятель, фермеръ; благодаря своему богатству онъ стоитъ выше всѣхъ, но происхожденія онъ самаго простаго. Вы сами видите, онъ очень дерзокъ, но у него превосходный поваръ.
   -- А этотъ толстякъ, въ черномъ, котораго эта дама усадила около себя, спросилъ я его, почему это при такомъ мрачномъ одѣяніи у него такое цвѣтущее и веселое лицо? Какъ только съ нимъ заговорятъ, онъ начинаетъ улыбаться.
   -- Это, отвѣтилъ пріятель, проповѣдникъ и, что еще хуже духовникъ; какъ видите, онъ знаетъ гораздо болѣе, чѣмъ мужья. Онъ знаетъ слабости своихъ кліентокъ, и онѣ въ свою очередь, знаютъ его слабости.
   -- Какъ! воскликнулъ я, значитъ онъ постоянно говоритъ о спасеніи?
   -- Не постоянно, отвѣтилъ мнѣ тотъ, на ухо хорошенькой женщинѣ онъ гораздо охотнѣе говоритъ объ ея паденіи; это только въ обществѣ, но, между прочимъ, онъ кротокъ, какъ ягненокъ.
   -- Мнѣ кажется его очень уважаютъ, замѣтилъ я.
   -- Еще бы! это необходимый человѣкъ; онъ первое утѣшеніе въ частной жизни, онъ подаетъ совѣты, утѣшаетъ, оказываетъ разныя услуги. Онъ излѣчиваетъ отъ головной боли, гораздо лучше свѣтскаго человѣка; однимъ словомъ онъ восхитителенъ.
   -- Но, если я вамъ еще не надоѣлъ моими вопросами, скажите мнѣ, пожалуйста, кто это сидитъ противъ насъ и еще такъ дурно одѣтъ? Отъ времени до времени онъ дѣлаетъ гримасы, и его говоръ рѣзко отличается отъ прочихъ?
   -- Это, отвѣтилъ онъ, поэтъ и шутъ, потѣшающій общество. Эти люди говорятъ, что это качество у нихъ врожденное: да, должно быть это правда, такъ какъ они останутся на всю свою жизнь потѣшниками, и ихъ всѣ презираютъ. Голодъ ввелъ его въ этотъ домъ; хозяинъ и хозяйка, ласковые ко всѣмъ, и его приняли ласково: въ день ихъ свадьбы онъ написалъ эпиталаму и это его лучшее произведеніе, такъ какъ этотъ бракъ оказался такимъ же счастливымъ, какъ онъ его предсказалъ.
   -- Можетъ быть, вы заражены восточными предразсудками и не повѣрите мнѣ, но и у насъ случаются счастливые браки и женщины съ незапятнанной добродѣтелью. Люди, о которыхъ мы говоримъ, живутъ мирно и уважаемы всѣми, имъ можно сдѣлать только одинъ упрекъ, именно то, что они принимаютъ у себя всѣхъ безъ разбора; вотъ отчего въ ихъ гостиной иногда собирается дурное общество. Не думайте, я ихъ не осуждаю, съ волками лентъ по волчьи выть!
   -- А этой" старикъ, спросилъ я его вполголоса, съ такимъ печальнымъ лицомъ? Я принялъ его сначала за иностранца, такъ какъ во первыхъ онъ одѣтъ иначе чѣмъ другіе, и во вторыхъ осуждаетъ все, что происходить у васъ во Франціи и не одобряетъ ваше правительство.
   -- Это старый солдатъ, подвиги котораго всѣ еще помнятъ. Онъ не выноситъ мысли, что Франція и безъ него одерживаетъ побѣды. Онъ думаетъ, что вмѣстѣ съ нимъ кончается и исторія Франціи.
   Черезъ нѣсколько времени я снова обратился къ нему съ вопросомъ.
   -- Кто этотъ молодой человѣкъ съ длинными волосами и крошечнымъ умомъ, обладающій нѣкоторой дозой дерзости? Почему онъ говоритъ громче другихъ, и держитъ себя такъ свободно?
   -- Это богачъ, отвѣтилъ онъ мнѣ.
   Въ эту минуту все общество заволновалось, одни вышли, другіе вошли въ комнату, кто то заговорилъ съ моимъ пріятелямъ, и я такъ и не могъ ничего болѣе узнать. Но черезъ нѣсколько времени, по какой то случайности, этотъ молодой человѣкъ очутился около меня и сказалъ мнѣ:
   -- Прекрасная погода, не угодно ли вамъ, сударь, пройтись по палисаднику?
   Я вѣжливо поблагодарилъ, и мы вышли въ садъ.
   -- Я пріѣхалъ въ деревню, чтобы доставить удовольствіе хозяйкѣ дома, съ которой я въ хорошихъ отношеніяхъ. Конечно, на свѣтѣ много сердитыхъ женщинъ, по что же дѣлать? Я имѣю возможность видѣть самыхъ хорошенькихъ женщинъ Парижа, но я никогда не останавливаю своего выбора на нихъ, такъ какъ (по пусть это останется между нами), я сама" не Богъ вѣсть какая птица.
   -- По всей вѣроятности, сударь, сказалъ я ему, ваша служба или вообще какое нибудь занятіе не дозволяютъ вамъ ухаживать на ними.
   -- Нѣтъ, вся моя служба состоитъ въ томъ, чтобы тревожить одну женщину и приводить въ отчаяніе отца. Я люблю волновать женщину, которая воображаетъ, что держитъ меня въ рукахъ, и верчу ею, какъ хочу. Парижская молодежь такимъ образомъ подѣлила между собою всѣхъ парижанокъ.
   -- Насколько я понимаю, сказалъ я ему, вы шумите больше, чѣмъ самый храбрый завоеватель, и пользуетесь общественнымъ уваженіемъ на ряду съ заслуженнымъ чиновникомъ. Если бы вы жили въ Персіи вы бы не пользовались такими преимуществами. Кровь бросилась мнѣ въ голову, и я чуть было не наговорилъ ему дерзостей.
   Что скажешь о странѣ, гдѣ терпятъ подобныхъ людей? гдѣ невѣрность, измѣна, хищенія, хитрость и несправедливость внушаютъ уваженіе; гдѣ человѣка уважаютъ за то, что онъ увозитъ дочь отца, жену у мужа и нарушаетъ семейную жизнь. Счастливы дѣти Али защищающіе своихъ женъ отъ позора и обольщенія. Солнечный свѣтъ не блеститъ ярче свѣта любви въ сердцахъ нашихъ ясенъ. Святая родина, ты не запятнана позоромъ, заставляющимъ солнце скрываться на черномъ западѣ!

Изъ Парнаса, въ 5 день мѣсяца Рамазана 1713.

   

ПИСЬМО XLIX.

Рика къ Узбеку въ ***

   Однажды, когда я сидѣлъ въ своей комнатѣ, ко мнѣ вошелъ странно одѣтый дервишъ; его борода доходила до его веревочнаго пояса, ноги его были босы, сѣраго цвѣта платье было грубо и грязно. При первомъ взглядѣ на него, онъ показался такимъ страннымъ, что я хотѣлъ послать за художникомъ, чтобы онъ его срисовалъ.
   Послѣ обычныхъ привѣтствій, онъ объявилъ мнѣ, что принадлежитъ къ ордену Капуциновъ.
   -- Мнѣ сказали, прибавилъ онъ, что въ скоромъ времени вы вернетесь къ персидскому двору, гдѣ вы занимаете довольно значительный постъ. Я пришелъ просить вашего покровительства и ходатайства передъ шахомъ о позволеніи нѣсколькимъ духовнымъ лицамъ жить около Казбина.
   -- Отецъ мой, сказалъ я ему, вы хотите ѣхать въ Персію?
   -- Я, милостивый государь, ни за что въ мірѣ не рѣшился бы на это и не промѣняю мою жизнь ни на какія сокровища.
   -- Въ такомъ случаѣ, о чемъ же вы хлопочете?
   -- А вотъ о чемъ: если у насъ будетъ это убѣжище, наши итальянскіе братья отправятъ туда нѣсколько монаховъ.
   -- Вы вѣрно знаете лично этихъ монаховъ? спросилъ я его.
   -- Нѣтъ, сударь, я ихъ не знаю.
   -- Но какое же вамъ до того дѣло, что они поѣдутъ въ Персію?
   -- Вопервыхъ, капуцины подыщутъ чистымъ воздухомъ Казбина, это принесетъ пользу Европѣ и Азіи. Необходимо этимъ заинтересовать монарховъ! Вотъ что называется прекрасныя колоніи!
   -- Но, ступайте съ миромъ: вы и вамъ подобнѣе не созданы для того, чтобы быть перенесенными на другую почву. Оставайтесь тамъ, гдѣ вы уже пустили корни.

Изъ Парижа въ 15 день мѣсяца Ромазана 1713.

   

ПИСЬМО L.

Рика къ ***

   Я видѣлъ людей, у которыхъ нравственность врожденна, которые исполняютъ свой долгъ, даже не чувствуя стѣсненія. Вотъ такихъ людей я люблю; а не тѣхъ добродѣтельныхъ людей, которые сами удивляются своей добродѣтели и смотрятъ на каждый хорошій поступокъ, какъ на какое нибудь чудо, долженствующее поразить весь міръ.
   Если скромность необходима тѣмъ, кого небо одарило большими талантами, то что же можно сказать объ этихъ насѣкомыхъ, которыя тщеславятся и гордятся своею добродѣтелью?
   Я вижу всюду людей, безпрестанно говорящихъ о себѣ: ихъ разговоры есть зеркало, въ которомъ отражается ихъ дерзкое лицо. Они въ мельчайшихъ подробностяхъ разсказываютъ о тотъ, что съ ними случилось, и хотятъ, чтобы это возвысило ихъ въ вашихъ глазахъ. Они все дѣлали, все видѣли, все думали. У нихъ на все готовъ примѣръ.
   Какъ противна похвала, когда она обращена на самого хвалящаго.
   Нѣсколько дней тому назадъ, одинъ подобный господинъ битыхъ два часа разсказывалъ намъ о своихъ талантахъ и достоинствахъ. Но такъ какъ вѣчнаго нѣтъ ничего на свѣтѣ, то настала минута, когда и онъ пересталъ говорить.
   Тогда одинъ изъ собесѣдниковъ началъ жаловаться на скуку, царствующую въ обществѣ.
   -- Дураки, сказалъ онъ, говорятъ только о самихъ себѣ, и все приписываютъ себѣ!
   -- Вы правы, произнесъ ораторъ; но поступайте, какъ я: я никогда себя не хвалю, я богатъ и знатенъ; живу открыто и мои друзья находятъ во мнѣ нѣкоторый умъ. Но я никогда не говорю объ этомъ: и если у меня есть хорошія качества, то я придаю значеніе только одному, а именно -- скромности.
   Я любовался этимъ "мѣднымъ лбомъ", и въ то время какъ онъ громко говорилъ эти слова, я утѣшалъ себя вполголоса:
   -- Счастливъ тотъ, кто обладаетъ достойной гордостью, чтобы не хвалить самого себя или бояться людскаго суда.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Рамазана, 173 3.

   

ПИСЬМО LI.

Nargum
посланный изъ Персіи въ Московію
къ Узбеку

въ Парижъ.

   Меня извѣстили въ Испагани, что ты покинулъ Персію и въ настоящее время находишься въ Парижѣ. Отчего это я получаю о тебѣ извѣстія черезъ третьихъ лицъ, а не отъ тебя!
   Приказанія царя царей вотъ уже пять лѣтъ, какъ удерживаютъ меня въ этой странѣ, гдѣ мнѣ удалось заключить много весьма важныхъ договоровъ. Ты знаешь, что царь, только одинъ изъ всѣхъ христіанскихъ монарховъ имѣетъ общія дѣла съ Персіей, такъ какъ онъ также, какъ и мы, враждуемъ съ Турціей.
   Его имперія больше нашей: между Московіей и границей Китая насчитываютъ тысячу льё.
   Онъ верховный судья надъ жизнью и имуществомъ своихъ подданныхъ, которые все рабы, кромѣ четырехъ семей.
   Намѣстникъ пророка, царь царей не пользуется такъ своею властью.
   Климатъ Московіи такъ суровъ, что нельзя считать наказаніемъ изгнанія изъ нея, но, какъ только кто либо провинится въ чемъ нибудь, его тотчасъ-же ссылаютъ въ Сибирь.
   Законъ пророка запрещаетъ намъ пить вино, а Московамъ запрещаетъ это законъ ихъ царя.
   Ихъ обычай приминать гостей совсѣмъ не походитъ на Персидскій. Какъ только гость входитъ въ домъ, мужъ подводитъ къ нему свою жену и тотъ цѣлуетъ ее: это считается вѣжливостью, оказанной мужу.
   Хотя при заключеніи брачнаго контракта, отцы выдающіе замужъ своихъ дочерей всегда упоминаютъ, чтобы мужья не били своихъ женъ, но никто не повѣрить какъ москвички любятъ быть битыми! Если мужья ихъ не бьютъ, онѣ думаютъ, что они ихъ не любятъ. Кроткое обращеніе принимается за не простительное равнодушіе. Привожу письмо недавно написанное одной изъ нихъ къ матери:

Дорогая Матушка!

   "Я самая несчастная изъ всѣхъ женщинъ на свѣтѣ: чего ужъ я не дѣлала чтобъ мужъ полюбилъ меня, но это никакъ не удавалось мнѣ. Вчера, я была очень занята по хозяйству: я поѣхала за закупками. Вернулась я поздно вечеромъ, и испугалась, думала, мой мужъ крѣпко побьетъ меня, но онъ даже ни слова не сказалъ мнѣ. А съ сестрой мужъ обращается совсѣмъ по другому: онъ бьетъ ее каждый день; она не смѣетъ даже взглянуть на чужого мужчину, чтобы онъ ее не побилъ. Они очень любятъ другъ друга и живутъ очень дружно.
   "Она гордится этой любовью, но я не позволю моему мужу презирать себя. Я рѣшила во что бы то ни стало заставить его полюбить себя. Я выведу его изъ себя и тогда-то онъ навѣрное изобьетъ меня. Никто не посмѣетъ сказать, что онъ не бьетъ меня и не думаетъ обо мнѣ. При малѣйшемъ толчкѣ съ его стороны, я закричу, что есть мочи, чтобы люди окружающіе насъ подумали, что онъ колотитъ меня, и если сосѣди прибѣгутъ ко мнѣ на помощь, я ихъ убью. Умоляю тебя, матушка, скажи моему мужу, что его обращеніе со мною безчеловѣчно. Мой отецъ, такой честный человѣкъ, никогда не поступалъ такъ, и я помню, какъ въ то время, когда я была еще ребенкомъ, онъ часто давалъ тебѣ доказательства своей любви. Цѣлую тебя, дорогая матушка".
   Москвички не могутъ выѣзжать заграницу Россійской Имперіи, и такимъ образомъ, отдѣленныя отъ другихъ народовъ, онѣ вполнѣ сохранили старинные обычаи, къ которымъ онѣ тѣмъ болѣе привязаны, что даже и не подозрѣваютъ о существованіи иныхъ. Но царствующій въ настоящее время князь пожелалъ все измѣнить и по поводу ихъ бороды произошли большія смуты. Духовенство и монахи не мало защищали невѣжество народной толпы.
   Онъ хлопочетъ о процвѣтаніи искусства и не пренебрегаетъ ни чѣмъ, чтобы просвѣтить свое отечество.
   Онъ не имѣетъ покоя и въ его обширномъ государствѣ нѣтъ уголка гдѣ бы не остались слѣды его суровости.
   Цѣлую тебя, дорогой Узбекъ. Пиши скорѣе, умоляю тебя.

Изъ Москвы, во 2-й день мѣсяца Шамвась. 1713.

   

ПИСЬМО LII.

Рика къ Узбеку

въ ***

   Недавно я былъ въ одномъ обществѣ и очень веселился. Въ обществѣ находились женщины всѣхъ возрастовъ: одна восьмидесяти лѣтъ, одна шестидесяти и одна сорока, имѣющая племянницу лѣтъ двадцати или двадцати двухъ. Какой то инстинктъ внушилъ мнѣ подойти къ послѣдней и она сказала мнѣ на-ухо:
   Какъ вы находите мою тетку, которая въ ея года еще ищетъ себѣ любовника и желаетъ нравиться?
   -- Напрасно, сказалъ я, лучше бы она предоставила это вамъ.
   Черезъ нѣсколько времени я какъ то очутился около ея тетки и та сказала мнѣ:
   -- Какъ вы находите эту женщину, ей, по крайней мѣрѣ, шестьдесятъ лѣтъ, а она цѣлый годъ провела передъ зеркаломъ?
   -- Напрасно она теряла время, отвѣтилъ я ей, для этого нужно обладать вашими чарами. Я подошелъ къ несчастной шестидесятилѣтней старухѣ и та шепнула мнѣ на ухо:
   Если что смѣшнѣе на свѣтѣ этой восьмидесятилѣтней старухи, въ красныхъ бантахъ? Она молодится и, право, это ей удается: она приближается къ дѣтству.
   Боже мой! подумалъ я про себя: неужели мы сознаемъ только смѣшную сторону у другихъ? Быть можетъ это счастье, сознавать слабости нашихъ ближнихъ. Но я былъ въ веселомъ расположеніи духа и сказалъ ей:
   -- Сударыня, вы такъ походите на даму, съ которой я только что разговаривалъ, что, кажется, будто вы сестры: мнѣ кажется вы сверстницы.
   -- Да, сказала она, когда одна изъ насъ умретъ, другая должна бояться. Мы дѣйствительно родились съ ней въ одинъ день.
   Отъ дряхлой старухи я перешелъ къ шестидесяти-лѣтней и сказалъ ей:
   Сударыня, рѣшите нашъ споръ: я держалъ пари, что вы и эта дама (при этомъ я указалъ на сорокалѣтнюю) сверстницы.
   -- Честное слова, отвѣтила она, между нами нѣтъ и дня разницы.
   Прекрасно, но пойдемте дальше!
   Я подошелъ къ сорокалѣтней и произнесъ:
   -- Сударыня, скажите пожалуйста, вы вѣрно въ насмѣшку называете эту дѣвицу вашей племянницей? Вы выглядите не старше ея; она мнѣ даже кажется, что въ ея лицѣ больше опытности, чѣмъ въ вашемъ и вашъ свѣжій цвѣтъ лица...
   -- Подождите, остановила она меня; я прихожусь ей теткой, но ея мать была по крайней мѣрѣ на двадцать пять лѣтъ старше меня. Мы были отъ разныхъ матерей. Моя сестра, а ея мать, говорила мнѣ, что я и она, мы родились въ одинъ годъ.
   -- Я такъ и думалъ, отвѣтилъ я ей, низко кланяясь.
   Дорогой Узбекъ, престарѣлыя женщины, чувствующія, что ихъ красота увядаетъ, охотно вернули-бы свою молодость.
   Почему же не попытаться обмануть окружающихъ, если они стараются обмануть даже самихъ себя??

Изъ Парижа, въ 3 день мѣсяца Шальвань, 1713 г.

   

ПИСЬМО LIII.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Никогда въ жизни не было страсти сильнѣе и живѣе, какъ та, которую Казру, мой бѣлый евнухъ, питаетъ къ моей невольницѣ Зелидѣ. Онъ такъ страстно проситъ позволенія на ней жениться, что я никакъ не могу ему отказать. И зачѣмъ противиться, если даже его мать желаетъ этого и сама Зелида въ восхищеніи отъ этого брака?
   -- Что хочетъ она сдѣлать съ этимъ несчастнымъ, который изъ всѣхъ правъ мужа получитъ только мучительное право ревновать.
   -- Какъ, всю жизнь провести только въ призракахъ! Жить только однимъ воображеніемъ!
   -- Я говорю съ тобой совершенно свободно, такъ какъ ты любишь мою откровенность и предпочитаешь ее притворной скромности моихъ подругъ.
   -- Я слышала, что евнухи въ своихъ отношеніяхъ съ женщинами испытываютъ неизвѣстное намъ наслажденіе; что природа вознаграждаетъ ихъ за потерпѣвшую утрату.
   -- Если это правда, то я не жалѣю Зелиду, она все-таки будетъ счастлива.
   -- Напиши мнѣ, желаешь ли ты этого брака, и если да, то можно ли его отпраздновать въ сералѣ. Прощай.

Изъ Испаганскаго Сераля, въ 5 день мѣсяца Шаловаля, 1713 г.

   

ПИСЬМО LIV.

Рика къ Узбеку

   Сегодня я все утро былъ въ комнатѣ, которая, какъ ты знаешь, отдѣлена отъ сосѣдней только тонкой перегородкой, такъ что все, что тамъ говорится, слышно у меня отъ слова до слова. Тамъ, за стѣною, кто-то разгуливалъ большими шагами и говорилъ:
   -- Не знаю, что это значитъ, но все противъ меня: вотъ уже цѣлыхъ три дня, какъ я ни сказалъ ничего остроумнаго. Я приготовилъ нѣсколько остротъ, чтобы блеснуть ими въ обществѣ, но мнѣ никакъ не удается сказать ихъ.
   Тутъ его собесѣдникъ предложилъ ему дѣйствовать сообща.
   -- Условимся, сказалъ онъ, кому и о чемъ говоритъ; будемъ помогать другъ другу и если кто захочетъ ламъ помѣшать, привлечемъ его самого, а если онъ не захочетъ, заставимъ силою. Вотъ единственно, что намъ остается дѣлать. Исполняй, что я тебѣ прикажу, и, я обѣщаю тебѣ, что не пройдетъ и шести мѣсяцевъ, какъ ты займешь кресло въ академіи. Что бы тамъ ни было, а тебя признаютъ умнымъ человѣкомъ, и я боюсь только, чтобы всеобщія аплодисменты не смутили тебя.

Изъ Парижа, въ 6 день мѣсяца Зилькоде, 1714.

   

ПИСЬМО LV.

Рики къ Иббену въ Смирну.

   У всѣхъ европейскихъ народовъ, первая четверть часа брака сглаживаетъ всѣ препятствія; ихъ женщины не похожи на персіянокъ, которыя упорствуютъ иногда цѣлыми мѣсяцами.
   Французы почти никогда не говорятъ о своихъ женахъ, вѣроятно потому, что боятся говорить о нихъ передъ людьми, знающими ихъ лучше, чѣмъ они сами.
   -- Между ними есть очень несчастные, но ихъ никто не утѣшаетъ,-- это ревнивцы. Есть нѣкоторые, которыхъ всѣ ненавидятъ. Вообще французы очень дурнаго мнѣнія о своихъ женахъ. Они предполагаютъ, что всѣ предосторожности азіятцевъ, какъ-то: покрывала, гаремы, евнухи только изощряютъ ихъ способности къ обману, а вовсе не обезоруживаютъ ихъ. Здѣсь мужья безропотно переносятъ свою участь и на невѣрность смотрятъ, какъ на нѣчто неизбѣжное. Мужъ, желающій одинъ обладать своей женой, считается похитителемъ общественныхъ удовольствій, и безумцемъ, вообразившимъ, что солнце свѣтитъ только для него одного.
   Здѣсь мужъ, любящій свою жену, считается глупцомъ не сумѣвшимъ внушить любовь другой женщинѣ. Никто не осуждаетъ мужа, сносящаго невѣрность своей жены, напротивъ, всѣ хвалятъ его осторожность и только въ рѣдкихъ случаяхъ это считается безчестьемъ.
   Это происходитъ не потому, чтобы здѣсь не было добродѣтельныхъ женщинъ; ихъ даже очень много. Мой проводникъ всегда обращалъ на нихъ мое вниманіе; но онѣ были такъ безобразны, что морозъ подиралъ по кожѣ.
   Послѣ всего того, что я разсказалъ тебѣ о нравахъ этой страны, ты конечно понялъ, что французы не отличаются постоянствомъ. По ихъ мнѣнію, также смѣшно клясться женщинамъ въ вѣчной любви, какъ и утверждать, что будешь всегда здоровъ или счастливъ. Обѣ щая женщинѣ вѣчную любовь, они расчитываютъ съ ея стороны на постоянную любезность, и если она нарушитъ свое обѣщаніе, то и они считаютъ себя свободными отъ данной клятвы.

Изъ Парижа, въ 7 день мѣсяца Зилькоде, 1714 г.

   

ПИСЬМО LVI.

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

   Въ Европѣ игра въ большомъ ходу; и въ словѣ игрокъ заключается все: и званіе, и титулъ, и степень знатности и честности. Всѣ играющіе считаются честными людьми, хотя не разъ оказывалось наоборотъ, но такова сила привычки.
   Особенно женщины охотно предаются игрѣ. Конечно не въ молодости, когда ихъ занимаетъ другая страсть, но по мѣрѣ того, какъ онѣ начинаютъ старѣться, онѣ все болѣе и болѣе начинаютъ заниматься игрою. Онѣ хотятъ разорить своихъ мужей и чтобы достигнуть этого во всѣхъ возрастахъ, обладаютъ къ тому всѣми средствами... наряды и экипажи начинаютъ разореніе, кокетство помогаетъ, а игра довершаетъ его.
   Мнѣ часто случалось видѣть, какъ десять или девять женщинъ, или лучше сказать десять или девять столѣтій, сидѣли вокругъ игорнаго стола, какъ на ихъ лицахъ надежда смѣнялась страхомъ и гнѣвомъ. Казалось, онѣ не могли успокоиться и, смотря на нихъ, ты не узналъ бы, кто изъ нихъ должникъ и кто кредиторъ.
   Мнѣ кажется нашъ великій пророкъ желалъ избавить насъ отъ всего, что только могло удручающе повліять на нашъ умъ: онъ запретилъ намъ употребленіе вина, усыпляющаго разумъ; онъ запретилъ намъ азартныя игры, и такъ какъ ему было невозможно изгнать изъ насъ страсть, то онъ умертвилъ ее. У насъ любовь не приноситъ ни горя, ни несчастій. Это нѣжное чувство только успокоиваетъ душу. Многочисленность нашихъ женъ спасаетъ насъ отъ ихъ владычества, и умѣряетъ пылкость нашихъ страстей.

Изъ Парижа, въ 10 день мѣсяца Зилаге, 1714.

   

ПИСЬМО LVII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Развратники здѣсь содержутъ себѣ безчисленное число дѣвушекъ, а благочестивые столько же дервишей. Эти дервиши даютъ три обѣта: послушанія, бѣдности и чистоты. Говорятъ, что первый исполняется лучше всего; что же касается до втораго, то, даю тебѣ честное слово, онъ не неисполняется вовсе, о третьемъ же предоставляю тебѣ судить самому.
   Но какъ бы богаты не были эти дервиши, они всегда называютъ себя бѣдными.
   Доктора и нѣкоторые изъ этихъ дервишей, такъ называемые исповѣдники, бываютъ всегда или слишкомъ уважаемы или ужъ слишкомъ презираемы; но, говорятъ, что наслѣдники любятъ лучше докторовъ чѣмъ исповѣдниковъ.
   Однажды я былъ въ монастырѣ дервишей, и одинъ изъ нихъ, украшенный сѣдинами, принялъ меня очень ласково. Онъ показалъ мнѣ весь домъ. Мы вошли въ садъ и стали прогуливаться по его аллеямъ.
   -- Отецъ мой, спросилъ я его, какую вы занимаете должность въ общежитіи?
   -- Я казуистъ (разрѣшитель сомнѣній) отвѣтилъ тотъ, довольный моимъ вопросомъ.
   -- Казуистъ! воскликнулъ я, я никогда еще до сихъ поръ не слыхалъ объ этой должности.
   -- Какъ! вы не знаете, что такое казуистъ? Ну, такъ вотъ, слушай-те я объясню вамъ, что значитъ это слово. Есть два рода грѣховъ: смертные грѣхи и не смертные, и все наше искусство состоитъ въ распознаваніе этихъ грѣховъ, такъ какъ всѣ христіане, за исключеніемъ не многихъ вольнодумцевъ, хотятъ попасть въ рай, и всѣ хотятъ получить вѣчное блаженство, какъ можно дешевле. Зная какіе бываютъ смертные грѣхи, каждый старается ихъ не дѣлать, но находятся нѣкоторые, не заботящіяся о первыхъ мѣстахъ, но все же попадающія въ рай.
   И такъ вы видите, сударь, мы необходимы, но это не все. Не въ поступкѣ грѣхъ, но въ сознаніи этого поступка.
   Я открываю вамъ тайны ремесла, въ которомъ я состарился.
   -- Отецъ мой, сказалъ я ему, это все прекрасно, но какъ же вы примиряетесь съ небомъ?
   Если бы при дворѣ Софи (династія въ Персіи) былъ человѣкъ, поступавшій съ нимъ такъ какъ вы поступаете съ вашимъ Богомъ, такимъ добрымъ и милосердымъ, онъ навѣрное тотчасъ же посадилъ бы его на колъ. Я поклонился дервишу и, не дожидаясь его отвѣта, ушелъ.

Парижъ, въ 23 день мѣсяца Магаррама, 1714.

   

ПИСЬМО LVIII.

Рика къ Реди

въ Венецію.

   Дорогой Реди, въ Парижѣ много ремеслъ. Одинъ, за деньги, научилъ всѣхъ дѣлать золото. Другой обѣщаетъ вамъ познакомить васъ съ небесными духами. Вы найдете людей, которые въ мельчайшихъ подробностяхъ скажутъ вамъ всю вашу жизнь, если только имъ удастся, хотя бы четверть часа, поговорить съ вашей прислугой.
   Всѣ стремятся жить въ городѣ, который, по справедливости, можно назвать матерью всякихъ изобрѣтеній.
   Доходы гражданъ въ городской жизни не увеличиваются, но за то умъ и производство процвѣтаютъ.
   Законники, филологи, художники и профессора многочисленны, какъ песокъ морской, и обучаютъ тому, чего и сами не знаютъ; и этотъ талантъ чрезвычайно уважается въ обществѣ, такъ какъ для того, чтобы выказать то, что знаешь, многаго ума не надо; но за то, для того чтобы учить тому, чего не знаешь, надо имѣть его очень много.
   Здѣсь всѣ умираютъ внезапно: такъ какъ противъ всевозможныхъ болѣзней существуютъ разныя средства.
   Въ лавкахъ всюду раставлены невидимыя сѣти, которыми опутываютъ покупателей. Но иногда можно отдѣлаться очень дешево: напримѣръ молоденькая продавщица любезничаетъ битый часъ съ какимъ нибудь господиномъ и, въ концѣ концовъ, онъ уходитъ, купивъ какую нибудь зубочистку.
   Изъ этого города всѣ уѣзжаютъ -- сдѣлавшись гораздо осмотрительнѣе, чѣмъ въѣхали: всѣ научаются беречь свое, единственное преимущество иностранцевъ въ этомъ волшебномъ городѣ.
   

ПИСЬМО LIX.

Рика къ Узбеку

въ ***

   Недавно я былъ въ гостяхъ, въ одномъ домѣ, гдѣ собралось очень разнообразное общество: разговоръ вели двѣ старухи, употребившія все утро на старанія помолодѣть.
   -- Нужно сказать правду, сказала одна изъ нихъ, что нынѣшніе мужчины совсѣмъ не похожи на прежнихъ: въ наше время, мужчины были вѣжливы, любезны, граціозны; теперь же они сдѣлались невыносимы.
   Все измѣнилось, произнесъ одинъ изъ находящихся тутъ мужчинъ, повидимому страдавшій подагрой, времена настали другія: сорокъ лѣтъ тому назадъ всѣ были здоровы; ходили, веселились, плясали; а теперь всѣ сдѣлались какіе-то унылые.
   Черезъ нѣсколько времени разговоръ перешелъ на политику.
   -- Чертъ побери! произнесъ одинъ высокопоставленный господинъ, государство никѣмъ не управляется! Найдите мнѣ теперь такаго министра, какимъ былъ Кольберъ! Я хорошо зналъ его, Кольбера: онъ былъ однимъ изъ моихъ друзей и всегда выплачивалъ мнѣ мою пенсію, раньше чѣмъ другимъ. Нечего сказать образцовый былъ министръ! подъ его управленіемъ всѣмъ жилось хорошо, а теперь я разоренъ.
   -- Милостивый государь, произнесъ одинъ изъ духовныхъ, вы говорите о самомъ чудесномъ времени въ царствованіи нашего непобѣдимаго монарха; развѣ можетъ что либо сравниться съ его дѣятельностью въ гоненіи противъ ереси?-- А уничтоженіе то дуэлей? произнесъ съ довольнымъ видомъ другой собесѣдникъ, до сихъ поръ не проронившій ни слова.
   -- Съ юридической точки зрѣнія, ваше замѣчаніе справедливо, произнесъ кто то на-ухо, но этотъ человѣкъ въ восхищеніи отъ эдикта; и онъ такъ хорошо его исполняетъ, что шесть мѣсяцевъ тому назадъ получилъ за его нарушеніе сто ударовъ палкой.
   Мнѣ кажется, Узбекъ, что мы судимъ о вещахъ всегда по ихъ отношенію къ намъ. Я вовсе не удивляюсь, что негры представляютъ себѣ дьявола ослѣпительно бѣлымъ, а своихъ боговъ -- черными, какъ уголь;-- что всѣ идолопоклонники давали своимъ богамъ человѣческія лица и всѣ ихъ наклонности.
   Дорогой Узбекъ, когда я вижу людей, ползающихъ по землѣ, составляющей всего только одну точку вселенной, и считающихъ себя вершителями судебъ, я никакъ не могу согласовать такую странность съ такой вѣжливостью.

Изъ Парижа, въ 14 день мѣсяца Сафора, 1714.

   

ПИСЬМО LX.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

   Ты спрашиваешь меня -- есть-ли во Франціи Евреи? ну такъ знай, что всюду, гдѣ есть деньги -- есть и Евреи.
   Ты спрашиваешь что они тутъ дѣлаютъ? то же, что и въ Персіи: европейскій еврей, какъ двѣ капли воды походитъ на азіатскаго.
   И здѣсь, какъ и у насъ, они упорно, до безумія, преданы своей вѣрѣ.
   Еврейская религія есть старый стволъ, пустившій двѣ вѣтви, покрывшія всю землю, т. е. магометанство и христіанство, или, лучше сказать, это мать, родившая двухъ дочерей, нанесшихъ ей множество ранъ, такъ какъ, въ дѣлѣ религіи самые ближайшіе то и есть наши злѣйшіе враги. Но, несмотря на ихъ дурное обращеніе, онъ не перестаетъ ими гордиться и черезъ нихъ вліяетъ на весь міръ.
   И такъ, евреи"считаютъ себя источникомъ всеобщей святости и началомъ всѣхъ религій. На насъ же они смотрятъ, какъ на еретиковъ измѣнившихъ закону, т. е. какъ на мятежныхъ евреевъ.
   Если бы эта перемѣна произошла незамѣтно, они бы подумали, что ихъ соблазнили, но перемѣна произошла вдругъ, они могутъ даже записать день и часъ того или другаго рожденія, и не могутъ простить намъ нашего отпаденія. Вотъ почему они все еще держатся религіи, явившейся до сотворенія міра.
   Въ Европѣ они никогда не наслаждались покоемъ. Христіане утратили свою нетерпимость. Испанія почувствовала себя скверно, прогнавъ отъ себя. То же произошло и во Франціи.
   Было бы желательно, чтобы наши мусульмане также подумали объ этомъ. Пора бы заключить миръ между Али и Абубекромъ и предоставить Богу рѣшить, кто изъ пророковъ лучше.

Изъ Парижа, въ 18 день мѣсяца Сафора, 1714.

   

ПИСЬМО LXI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Въ одно прекрасное утро я вошелъ въ знаменитую церковь Нотрѣдамъ (соборъ Пресвятой Богородицы). Разсматривая это прекрасное зданіе, я заговорилъ съ какимъ то патеромъ, также какъ и я, зашедшимъ сюда изъ любопытства.
   Между прочимъ мы заговорили о духовенствѣ.
   -- Большинство, сказалъ онъ мнѣ, завидуетъ нашему счастью и они правы. Но и у насъ есть свои непріятности: намъ часто приходится соприкасаться съ міромъ и наша роль въ немъ очень трудна.
   -- Люди очень странны; они терпѣть не могутъ ни нашихъ одобреній, ни нашихъ запрещеній. Когда мы хотимъ ихъ исправить, они находятъ насъ смѣшными, если же мы начинаемъ ихъ хвалить, они начинаютъ на насъ смотрѣть какъ на людей безхарактерныхъ.
   -- Слѣдовательно, мы вынуждены держаться двухсмысленнаго поведенія, для чего необходимо обладать недюжинымъ умомъ. Держаться нейтралитета трудно: свѣтскимъ людямъ это удается гораздо лучше.
   -- Но это не все. Наше спокойствіе, наше счастье, которому всѣ такъ завидуютъ, мы не сохраняемъ его въ свѣтѣ.
   -- Какъ только мы появляемся въ обществѣ, сейчасъ же поднимается споръ: одинъ заставляетъ насъ доказать невѣрующему въ Бога о пользѣ молитвы, другой о необходимости поста отвергающему безсмертіе души. Мало того: насъ постоянно мучитъ желаніе привлечь себѣ сторонниковъ. Это конечно также смѣшно, какъ если бы европеецъ пожелалъ обѣлить лицо африканцевъ. Мы производимъ волненія въ государствѣ, мучаемъ себя, чтобы доказать нѣкоторые религіозные догматы, не совсѣмъ твердые, и въ этомъ случаѣ походимъ на знаменитаго завоевателя Китая, поднявшаго щитъ, чтобы заставить китайцевъ обрѣзать себѣ волосы или ногти.
   -- Даже наше рвеніе заставить свою паству исполнять догматы нашей святой церкви, бываетъ иногда опасно, и нужно быть очень осторожнымъ. Одинъ императоръ, по имени Ѳеодосій избилъ разъ въ одномъ городѣ всѣхъ жителей, даже женщинъ и дѣтей. На другой день онъ отправился въ церковь, но епископъ Амвросій заперъ передъ нимъ двери, и назвалъ его убійцей и святотатцемъ. Епископъ поступилъ какъ настоящій герой. Черезъ нѣсколько времени императоръ покаялся и въ церкви всталъ на ряду съ священниками; но тотъ-же епископъ выслалъ его, и въ этомъ случаѣ онъ поступилъ какъ фанатикъ и еще разъ доказалъ, что излишнее рвеніе вредитъ. Какое дѣло религіи и государству, стоялъ ли этотъ князь на ряду съ священниками или нѣтъ?

Изъ Парижа, въ 1-й день мѣсяца Ребіабъ 1-й, 1714.

   

ПИСЬМО LXII.

Зеликъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Твоей дочери минуло седьмой годъ, и я думаю, что пора ее перевести во внутренніе покои сераля, и не дожидаться десяти лѣтъ, чтобы поручить ее надзору черныхъ евнуховъ.
   Никогда не рано лишить дѣвушки дѣтской свободы и дать ей хорошее воспитаніе.
   Я не раздѣляю мнѣнія матерей, запирающихъ своихъ дочерей только передъ замужествомъ.
   Нельзя полагаться на одно послушаніе: нужно съумѣть пріучить къ нему, чтобы въ томъ возрастѣ, когда въ дѣвушкѣ проснутся страсти, послушаніе остановило бы ее въ роковую минуту. Конечно, если бы къ тебѣ насъ привязывалъ только одинъ долгъ, мы могли бы иногда позабывать о немъ; но если насъ увлекаетъ только склонность, то какая нибудь болѣе сильная склонность могла бы ее ослабить, но когда законъ отдаетъ насъ мужу, онъ удаляетъ насъ отъ всего міра.
   Природа внушила желанія не однимъ только мужчинамъ, но и намъ. Она зажгла въ насъ огонь страстей, что бы дать имъ мирную жизнь. Но, Узбекъ, не думай, что ты счастливѣе меня. Здѣсь я узнала наслажденія, о которыхъ ты и понятія не имѣешь. Мое воображеніе работало неустанно: я жила, а ты только прозябалъ.
   Даже, здѣсь, въ этой тюрьмѣ, я свободнѣе тебя. Какъ бы ты меня ни стерегъ, я все-таки чувствую себя свободной: твоя подозрительность, ревность, тоска суть только знаки твоей зависимости.
   Но продолжай, дорогой Узбекъ, сторожи меня день и ночь; не полагайся на обычную предосторожность; увеличь мое счастье, упрочивая свое, и знай, что я боюсь только твоего равнодушія.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2 день мѣсяца Ребіеба 1, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXIII.

Рика къ Узбеку

въ * * *.

   Мнѣ кажется, ты хочешь провести твою жизнь въ деревнѣ. Прежде мы разставались съ тобою только на два, на три дня, а теперь прошли уже цѣлыя двѣ недѣли, что я не видалъ тебя. Правда, ты живешь въ прекрасномъ домѣ, въ приличномъ для тебя обществѣ, ты можешь говорить, спорить и этого совершенно довольно, чтобы заставить тебя забыть весь свѣтъ.
   Что же касается до меня, то я живу попрежнему; посѣщаю общество и стараюсь его изучить. Мало по малу мой умъ теряетъ то, что въ немъ было азіятскаго и я, безъ всякихъ усилій, подаюсь европейскимъ нравамъ. Я уже не удивляюсь болѣе при видѣ пяти, шести женщинъ въ обществѣ такого же числа мужчинъ и вовсе не нахожу, что бы это было дурно придумано.
   Я могу смѣло сказать, что узналъ женщинъ только съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь: здѣсь я въ одинъ мѣсяцъ узналъ больше, чѣмъ въ тридцать лѣтъ проведенныхъ въ сералѣ.
   У насъ характеры всѣ похожи одинъ на другой, потому что воля связана: люди кажутся не такими, какія они есть въ дѣйствительности, но какими ихъ заставляютъ быть. Въ этомъ рабствѣ сердца и ума все дѣлается изъ страха.
   Скрытность, необходимая у насъ, здѣсь совсѣмъ не извѣстна.
   Всѣ говорятъ, видятся, соглашаются между собою. Сердце такъ-же открыто, какъ и лицо.
   Для того, чтобы нравиться женщинамъ, нужно обладать талантомъ, который нравится имъ болѣе всего на свѣтѣ: онъ состоитъ въ забавной болтовнѣ, обѣщающей имъ то, что никогда не можетъ быть или, по крайней мѣрѣ, въ весьма отдаленной будущности.
   Это шутливая болтовня даетъ общій характеръ народу: всюду одна шутка: шутятъ въ совѣтѣ, шутятъ во главѣ армій, въ посольствѣ, вездѣ.
   Каждая профессія носитъ на себѣ шутливый характеръ.

Изъ Парижа, въ 10 день мѣсяца Ребіебъ 1, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXIV.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку.

въ Парижъ.

   Могущественный повелитель, я нахожусь въ такомъ затрудненіи, что даже не умѣю его выразить. Въ сералѣ страшный безпорядокъ: твои жены враждуютъ между собою, евнухи раздѣлились на партіи; всюду жалобы, упреки, ропотъ: на мои внушенія никто не обращаетъ никакого вниманія и я сохранилъ только титулъ охранителя сераля.
   Каждая изъ твоихъ женъ считаетъ себя происхожденіемъ, красотой, богатствомъ, умомъ и твоею любовью выше другихъ.
   Не хочешь ли ты, могущественный повелитель, чтобы я открылъ тебѣ причину этихъ безпорядковъ? Главная причина заключается въ твоемъ добромъ сердцѣ и любви къ нимъ. Если бы ты не удерживалъ меня, если бы вмѣсто того, чтобы уговаривать ихъ, ты позволилъ бы мнѣ прибѣгнуть къ наказаніямъ, если бы вмѣсто того, чтобы умиляться на ихъ жалобы и слезы, ты посылалъ ихъ ко мнѣ, который не знаетъ жалости, я бы скоро пріучилъ ихъ къ послушанію.
   Пятнадцати лѣтъ меня привезли изъ Африки; сначала меня продали хозяину, у котораго было болѣе двадцати женъ и наложницъ. Благодаря моему мрачному лицу, меня нашли удобнымъ къ служенію въ сералѣ и хозяинъ велѣлъ сдѣлать надо мною мучительную операцію, сдѣлавшую меня счастливцемъ, такъ какъ благодаря ей мои господа приблизили меня къ себѣ. Я вошель въ сераль, ставшій для меня новымъ міромъ. Старшій евнухъ, самый строгій человѣкъ, какого я только видѣлъ на свѣтѣ, самодержавно царствовалъ въ немъ. О ссорахъ, бунтахъ и слуху не было: все было спокойно и тихо. Всѣ женщины ложились и вставали въ одно время; въ баню онѣ ходили по очереди и при малѣйшемъ приказанія съ нашей стороны, тотчасъ же выходили изъ нея. Остальную часть дня онѣ проводили въ своихъ комнатахъ. Въ комнату моего господина жены входили только тогда, когда ихъ звали, и каждый призывъ радовалъ ихъ. Даже я, послѣдній изъ черныхъ евнуховъ, былъ въ тысячу разъ болѣе уважаемъ чѣмъ здѣсь у тебя, гдѣ я распоряжаюсь всѣми.
   Какъ только старшій евнухъ узналъ мои способности, онъ обратилъ на меня вниманіе и сказалъ хозяину, что я способенъ занять его мѣсто.
   Моя молодость не поразила его и черезъ нѣсколько времени ключи отъ сераля были уже въ моихъ рукахъ.
   Подъ начальствомъ этого-то человѣка я изучилъ искусство повелѣвать и не разъ поражался его силой волей. Онъ обладалъ не только силой воли, но и проницательностью. Онъ читалъ ихъ мысли; ихъ движенія, ихъ хитрыя лица и притворныя улыбки рѣшительно ничего не могли отъ него скрыть.
   Пользуясь одними, онъ узнавалъ тайны другихъ и щедро награждалъ оказавшихъ ему услуги. Такъ какъ они приходили къ мужу только тогда, когда ихъ звали, то отъ старшаго евнуха зависѣло кого позвать и на кого обратить вниманіе своего господина. Это то отличіе и служило наградой за открываемыя тайны. Господину же онъ говорилъ, что соблюдаетъ очередь и этимъ придавалъ себѣ еще больше цѣны. Вотъ какъ, могущественный повелитель, управляли въ сералѣ, который,^ какъ мнѣ кажется, былъ образцовымъ въ Персіи.
   Развяжи мнѣ руки: дозволь мнѣ заставить ихъ повиноваться: въ недѣлю я возстановлю порядокъ, необходимый для твоей славы и безопасности.

Изъ твоего Испаганскаго сераля, въ 9 день мѣсяца Ребіабъ 1714 г.

   

ПИСЬМО LXV.

Узбекъ къ своимъ женамъ.

въ Испаганскій Сераль.

   Я узналъ, что сераль въ безпорядкѣ и полонъ ссоры и интригъ. О чемъ просилъ я васъ уѣзжая? О мирѣ и спокойствіи. Вы обѣщали мнѣ, а теперь я вижу, что вы обманули меня.
   Если бы я послушался совѣтовъ старшаго евнуха, если бы я захотѣлъ воспользоваться моей властью, я могъ бы жестоко наказать васъ. Но я прибѣгаю къ этимъ мѣрамъ только послѣ того, какъ всѣ остальныя мѣры будутъ мною уже испробованы. И потому, хотя бы ради себя, водворите порядокъ въ сералѣ.
   Старшій евнухъ правъ, жалуясь на васъ: онъ говоритъ, что вы совсѣмъ не уважаете его. Развѣ ваше поведеніе можно согласовать со скромностью свойственной женщинамъ? Ваша добродѣтель поручена ему и вы должны относиться къ нему съ уваженіемъ. Прошу васъ, измѣните свое поведеніе и тѣмъ заставьте меня измѣнить мое намѣреніе относительно васъ, чтобы я могъ забыть, что я вашъ господинъ, и помнилъ только одно, что я вашъ супругъ.

Изъ Парижа, въ 5 день мѣсяца Шабана, 1714 года.

   

ПИСЬМО LXVI.

Рика къ ***

   Науки здѣсь въ большомъ ходу, но не знаю, есть-ли здѣсь ученые. Тотъ кто, какъ философъ сомнѣвается во всемъ, ничего не смѣетъ отвергать, какъ теологъ. Эти люди, противорѣчащіе сами себѣ, всегда довольны собою. Всѣ французы стремятся обладать умомъ, а обладающіе умомъ -- стремятся писать книги.
   Но нѣтъ ничего хуже этого: природа премудро озаботилась, чтобы подобныя глупости проходили безслѣдно, а книги дѣлаютъ ихъ безсмертными. Глупецъ долженъ бы быть доволенъ тѣмъ, что ему удалось надоѣсть своимъ современникамъ; а онъ хочетъ надоѣдать и своимъ потомкамъ. Онъ хочетъ, чтобы его глупость прославила его имя и чтобы потомство знало, что онъ жилъ и что онъ былъ дуракъ.
   Изъ всѣхъ писателей я презираю больше всѣхъ компиляторовъ, собирающихъ лохмотья произведеній другихъ авторовъ и размѣщающихъ ихъ въ своихъ, какъ цвѣты въ полисадникѣ. Я бы желалъ чтобы къ оригинальнымъ произведеніямъ относились съ уваженіемъ и, мнѣ кажется, что брать чужія произведенія и выставлять ихъ на позоръ, вовсе незаслуженное ими святотатство.
   Чего не дѣлается, когда человѣкъ не можетъ сказать ничего новаго?! Что дѣлать! Но мнѣ бы захотѣлось дать новое повелѣніе. Ты человѣкъ ловкій! Ты напримѣръ часто ходишь въ мою библіотеку такъ возьми переложи книги съ верхней полки на нижнюю, а съ нижней на верхнюю: славная выдумка! нечего сказать!
   Я пишу тебѣ объ этомъ, потому что книга, которую я только что читалъ, вывела меня изъ себя: судя по ея толщинѣ можно было подумать, что въ ней находится вся наука, что только есть на землѣ а между тѣмъ, она только разломила мнѣ голову, и рѣшительно ни чему не научила.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Шабана, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXVII.

Иббенъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Три корабля прибыли сюда, а отъ тебя все нѣтъ вѣсточки. Здоровъ ли ты? или ты нарочно забавляешься моимъ безпокойствомъ? Если ты не любишь меня, живя въ совершенно чуждой тебѣ странѣ, то что же было бы въ Персіи, гдѣ тебя окружала бы родная семья? Но быть можетъ я ошибаюсь: ты просто, благодаря своей любезности, всюду находишь себѣ друзей; сердце есть гражданинъ всѣхъ странъ: какъ можетъ прямая душа не найти себѣ друзей?! Признаюсь тебѣ, я уважаю старую дружбу; но въ то же время, не откажусь и отъ новой.
   Гдѣ бы я ни жилъ, я всегда чувствовалъ склонность къ добродѣтельнымъ людямъ, къ несчастнымъ и вообще ко всѣмъ тѣмъ, кого богатство не ослѣпило. Вотъ каковъ мой характеръ, Узбекъ: всюду, гдѣ бы я ни былъ, я найду себѣ друзей. Здѣсь есть одинъ огнепоклонникъ, который, какъ мнѣ кажется, послѣ тебя, занимаетъ первое мѣсто въ моемъ сердцѣ; этотъ человѣкъ сама честность. Совершенно особенныя причины заставили его пріѣхать сюда, гдѣ онъ живетъ честной торговлей, вмѣстѣ съ своей женой, которую онъ любитъ больше всего на свѣтѣ. Вся его жизнь полна добрыхъ дѣлъ и въ его сердцѣ больше героизма, чѣмъ въ сердцѣ любого изъ великихъ монарховъ.
   Я часто разговариваю съ нимъ о тебѣ, показываю ему всѣ твои письма, замѣчаю, что это доставляетъ ему удовольствіе и вижу, что у тебя есть еще неизвѣстный тебѣ другъ.
   При семъ прилагаю разсказъ объ его наиболѣе замѣчательныхъ приключеніяхъ. Хотя ему очспь не хотѣлось его написать, но ради нашей дружбы онъ исполнилъ мою просьбу, и я посылаю его тебѣ.
   

Исторія Аѳеридона и Астарты.

   Я родился между огнепоклонниками, вѣра которыхъ, какъ кажется, есть самая древняя вѣра на свѣтѣ. Я былъ такъ несчастенъ, что полюбилъ раньше чѣмъ научился разсуждать. Шести лѣтъ я могъ жить только съ моей сестрой: мои глаза были всегда устремлены на нее; а когда она уходила отъ меня, хотя бы на одну минуту, мои глаза уже наполнялись слезами: съ каждымъ днемъ моя любовь увеличивалась все болѣе и болѣе. Мой отецъ, удивленный такой сильной симпатіей, охотно бы поженилъ насъ, по обычаю огнепоклонниковъ, введенному Камбизомъ, но боязнь магометанъ, подъ игомъ которыхъ мы находимся еще до сихъ поръ, удерживаетъ насъ отъ этихъ святыхъ союзовъ, предписываемыхъ намъ нашей святой вѣрой, и которые олицетворяютъ собою таинственный союзъ человѣка съ природой.
   Отецъ, видя, что слѣдовать моей склонности было бы опасно, рѣшилъ загасить, какъ онъ думалъ, рождающееся пламя, но которое, увы! дошло уже до своего послѣдняго предѣла. Подъ предлогомъ путешествія, онъ взялъ меня съ собою, а сестру оставилъ у своихъ родныхъ, такъ какъ моя мать умерла уже два года тому назадъ. Не стану описывать нашего отчаянія при разлукѣ. Долго цѣловалъ я омоченное слезами лицо сестры; самъ же я не плакалъ: горе сдѣлало меня нечувствительнымъ. По пріѣздѣ въ Тифлисъ, отецъ поручилъ мое воспитаніе одному изъ нашихъ родственниковъ и, оставивъ меня у него, вернулся домой.
   Черезъ нѣсколько времени я узналъ, что черезъ одного изъ своихъ друзей онъ помѣстилъ мою сестру въ султанскій бейромъ, гдѣ она и находилась въ услуженіи у одной изъ султаншъ. Извѣстіе объ ея смерти поразило бы меня менѣе, чѣмъ эта вѣсть; ея поступленіе въ бейромъ дѣлало ее магометанкой и, по законамъ нашей вѣры, она должна была отшатнуться отъ меня. Между тѣмъ, жизнь въ Тифлисѣ сдѣлалась для меня нестерпимой и я, возненавидѣвъ жизнь, самого себя, вернулся въ Испагань. Моя встрѣча съ отцомъ была далеко не дружелюбна. Я упрекнулъ его въ томъ, что онъ помѣстилъ свою дочь въ такое мѣсто, гдѣ она необходимо должна была измѣнить своей вѣрѣ.
   Вы, сказалъ я ему, привлекли на свою семью гнѣвъ Божій и солнца, освѣщающаго васъ. Вы загрязнили душу вашей невинной дочери. Я умру съ горя; но дай Богъ, чтобы моя смерть была вашимъ единственнымъ горемъ.
   Съ этими словами я вышелъ изъ комнаты и въ продолженіи двухъ лѣтъ, я ходилъ смотрѣть на стѣны бейрома, гдѣ была заключена моя сестра. Несмотря на то, что я ежеминутно подвергался опасности быть зарѣзаннымъ евнухами, сторожащими это ужасное мѣсто, я ходилъ туда каждый день.
   Наконецъ мой отецъ умеръ. Султанша, въ услуженіи у которой жила моя сестра, видя что она съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе хорошѣетъ, стала ее ревновать и выдала ее замужъ за влюбленнаго въ нее евнуха. Такимъ образомъ моя сестра вышла изъ сераля и со своимъ евнухомъ поселилась въ Испагани.
   Цѣлыхъ три мѣсяца я не могъ съ нею говорить; евнухъ, страшный ревнивецъ, постоянно откладывалъ день моего посѣщенія. Наконецъ я вошелъ въ его бейрамъ; но говорить съ нею онъ мнѣ позволилъ черезъ занавѣсъ. Самые быстрые глаза не могли бы ничего увидѣть сквозь густыя покрывала закрывающія лицо моей возлюбленной сестры, и я узналъ ее только по голосу. Очутившись около ее, я сильно смутился, тѣмъ болѣе, что чувствовалъ, что ея мужъ слѣдитъ за мною. Что же касается до нея, то мнѣ показалось, что она плакала. Ея мужъ принялъ меня очень не любезно, но я обошелся съ нимъ, какъ съ послѣднимъ изъ невольниковъ. Онъ былъ пораженъ, услыша, что я разговариваю съ сестрою на незнакомомъ ему языкѣ: я говорилъ съ нею на древне-персидскомъ нарѣчіи, на священномъ языкѣ нашихъ предковъ.
   -- Сестра, сказалъ я, неужели правда, что ты измѣнила вѣрѣ нашихъ отцовъ? Я знаю, что при поступленіи въ бейрамъ ты была вынуждена перейти въ магометанство, но неужели твое сердце допустило тебя покинуть твою вѣру?
   И ради кого измѣнила ты? ради негодяя, носившаго еще недавно цѣпи.
   -- Братъ, отвѣтила она мнѣ, человѣкъ, о которомъ ты говоришь мой мужъ. Я должна его чтить не смотря ни на что...
   -- Сестра, ты огнепоклонница; онъ никогда не былъ и не можетъ быть твоимъ супругомъ: и если ты будешь такъ же вѣрна, какъ и твои отцы, то должна смотрѣть на него, какъ на чудовище.
   -- Увы! сказала она, я такъ мало знала эту вѣру, что совершенно забыла ее. Видишь, языкъ, на которомъ я говорю съ тобою, сдѣлался мнѣ совершенно чуждъ и я съ трудомъ объясняюсь на немъ. Но повѣрь мнѣ, я никогда не забуду о нашемъ дѣтствѣ; съ тѣхъ поръ я не знавала чистыхъ радостей и не проходило дня, чтобы я не вспоминала о тебѣ. Я и замужъ-то вышла только въ надеждѣ снова увидѣться съ тобою. Ты никогда не узнаешь, какъ много я выстрадала, и какъ много я страдаю даже въ настоящую минуту. Мой мужъ страшно ревнивъ и никогда не позволитъ мнѣ видѣться съ тобою; по всей вѣроятности я говорю съ тобою въ послѣдній разъ въ жизни, и, повѣрь мнѣ, дорогой братъ, она не будетъ продолжительна.
   При этихъ словахъ она расчувствовалась и, не будучи въ состояніи продолжать разговора, оставила меня одного. Я былъ въ отчаяніи.
   По прошествіи трехъ, четырехъ дней, я снова пожелалъ повидать сестру. Жестокосердый евнухъ охотно бы помѣшалъ мнѣ въ томъ, но такъ какъ, во первыхъ, такого рода мужья не имѣютъ на своихъ женъ такого вліянія, какъ другіе, а во вторыхъ онъ безумно любилъ мою сестру и не могъ ей рѣшительно ни въ чемъ отказать. Я снова увидѣлъ ее въ той же комнатѣ и точно также закутанную въ густое покрывало. Ее сопровождали два невольника, что и заставило меня говорить съ ней на нашемъ родномъ языкѣ.
   -- Сестра, сказалъ я! Почему я не могу видѣться съ тобою на свободѣ. Эти стѣны, запоры и невольники, окружающіе тебя, выводятъ меня изъ себя. Какимъ образомъ утратила ты свободу, которой до сихъ поръ всегда пользовалась наша семья? Твоя мать, такая чистая и цѣломудренная, пользовалась свободой и ея мужъ не сомнѣвался въ ея добродѣтели? Они были счастливы взаимнымъ довѣріемъ.
   -- Измѣнивъ вѣрѣ своихъ отцевъ, ты потеряла свободу, счастье и равенство, приносящее честь вашему полу.
   -- А еще хуже то, что ты ему не жена, такъ какъ ты не можешь быть ею, но рабыня раба исключеннаго изъ среды людей.
   -- Братъ, остановила она меня, уважай въ немъ моего мужа, и почитай принятую мною вѣру. По ея правиламъ говорить съ тобою -- уже преступленіе.
   -- Неужели, дорогая сестра, вскричалъ я, ты считаешь эту вѣру настоящей?
   -- Я слишкомъ многимъ пожертвовала ради нея, чтобы не считать ее истинной и если бы мои сомнѣнія...
   Тутъ она остановилась.
   -- Каковы бы ни были твои сомнѣнія, произнесъ я, они имѣютъ основаніе. Чего ты ждешь отъ вѣры, дѣлающей тебя несчастной въ этомъ мірѣ и не дающей тебѣ никакихъ надеждъ на счастье и въ томъ? Подумай только, наша вѣра -- самая древняя на свѣтѣ, и всегда процвѣтала въ Персіи. Магометанство попало сюда случайно и водворилось здѣсь не убѣжденіемъ, а силою оружія. Если бы наши природные князья не оказались слишкомъ слабыми, вы увидѣли бы царство древнихъ маговъ. Перенесись въ эти отдаленные вѣка: все напомнитъ тебѣ объ ученіи маговъ и ничто о магометанахъ, явившихся здѣсь уже гораздо позднѣе.
   -- Но, возразила мнѣ моя сестра, допустимъ, что моя новая вѣра гораздо новѣе, за то она гораздо чище, потому что учитъ поклоняться Богу, между тѣмъ какъ вы поклоняетесь еще солнцу, звѣздамъ, огню и другимъ элементамъ.
   -- Я вижу, сестра, что, живя съ мусульманами, ты научилась клеветать на нашу святую вѣру. Мы не поклоняемся ни солнцу, ни элементамъ, а равно и наши отцы никогда не поклонялись имъ, но чтили въ нихъ выраженіе божества. Но, ради Бога, дорогая сестра, прими отъ меня эту священную книгу; она написана основателемъ нашей вѣры, Зороастромъ, читай ее внимательно, и, читая ее, прими сердцемъ лучи свѣта, которые освѣтятъ тебя, вспомни своихъ предковъ изъ поконъ вѣка почитающихъ солнце, и наконецъ вспомни и обо мнѣ, чье счастье, покой и даже самая жизнь находится въ твоихъ рукахъ.
   Я оставилъ ее сильно взволнованной.
   Черезъ два дня я вернулся. Когда она вошла въ комнату, я не произнесъ ни слова и молча ждалъ ея рѣшенія.
   -- Братъ мой, сказала она, ты любимъ, любимъ огнепоклонницей. Я долго боролась, но, боги! Любовь преодолѣваетъ всѣ препятствія! Какъ мнѣ легко! Я по боюсь болѣе любить тебя слишкомъ много; я не могу положить предѣла моей любви. Ты разрушалъ цѣпи, сковывавшія мой умъ, когда же ты разорвешь узы, сковывающія мои руки? Съ этой минуты я отдаюсь тебѣ, спѣши и докажи, что дорожишь моимъ подаркомъ.
   -- Братъ мой, мнѣ кажется, что когда я поцѣлую тебя въ первый разъ, я умру въ твоихъ объятіяхъ.
   Я никогда не умѣлъ выражать мою радость: въ одну минуту я почувствовалъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ.
   Теперь мнѣ необходимо нужно было обмануть бдительность ея стражи. Я не смѣлъ никому довѣрить тайны моей жизни; у меня никого не было, кромѣ сестры, у ней же никого, кромѣ меня. Мы условились съ ней, что завтра она пришлетъ ко мнѣ за оставленными ей отцомъ часами, а я долженъ въ нихъ вложить веревочную лѣстницу и пилу, чтобы она могла подпилить оконную рѣшетку; что я не буду искать болѣе свиданія съ ней, но за то каждую ночь буду приходить подъ ея окно и наблюдать за нею. Цѣлыхъ пятнадцать ночей я напрасно прождалъ подъ окномъ, ожидая пока она приведетъ свое намѣреніе въ исполненіе, наконецъ на шестнадцатую, я услышалъ шумъ работающей пилы. Время отъ времени, работа прерывалась и въ эти промежутки я страшно боялся. Прошелъ часъ и наконецъ я увидѣлъ какъ сестра повисла на веревкѣ. Черезъ минуту она очутилась въ моихъ объятіяхъ. Я повелъ ее за городъ, гдѣ насъ ожидала совсѣмъ осѣдланая лошадь. Я посадилъ ее за собою и быстро помчался отъ этого, столь опаснаго для насъ обоихъ, мѣста. Еще до разствѣта мы пріѣхали къ одному огнепоклоннику, жившему въ пустынномъ мѣстѣ трудами рукъ своихъ. Мы побоялись долго остаться у него и, по его совѣту, пошли въ дремучій лѣсъ, гдѣ и расположились въ дуплѣ стараго дуба, пока не разсѣется слухъ о нашемъ бѣгствѣ. Мы долго жили въ этомъ тѣсномъ помѣщеніи, выжидая удобнаго случая, чтобы священнослужитель огнепоклонниковъ благословилъ нашъ союзъ.
   -- Сестра, сказалъ я ей, какъ святъ этотъ союзъ! природа соединила насъ, и нашъ святой законъ благословитъ его.
   Наконецъ появленіе священнослужителя успокоило насъ. Въ домѣ крестьянина были сдѣланы всѣ приготовленія къ брачной церемоніи; онъ благословилъ васъ и тысячу разъ пожелалъ намъ силу Густоепа и святость Горостоепа. Въ скоромъ времени мы покинули Персію, гдѣ мы были далеко не въ безопасности и отправились въ Грецію. Тамъ мы прожили ровно годъ и съ каждымъ днемъ наша любовь возростала все болѣе и болѣе. Но такъ какъ мои деньги приходили къ концу, то я, боясь нищеты, не ради себя, но ради сестры, поѣхалъ къ роднымъ за помощью. Никогда еще прощаніе не было нѣжнѣе. Но, къ несчастью мое путешествіе оказалось для меня не только [безполезнымъ, но даже погибельнымъ, такъ какъ я нашелъ всѣ наши имѣнія конфискованными и родные, не будучи въ состояніи помочь мнѣ, снабдили меня только необходимыми для возвратнаго пути средствами.
   Но кто вообразитъ мое отчаяніе: по возвращеніи домой я не нашелъ моей сестры. За нѣсколько дней до моего пріѣзда въ городъ явились татары и найдя мою сестру красивой, схватили ее и продали евреямъ, отправляющимся въ Турцію, оставивъ дома ея трехъмѣсячную дочь.
   Я пустился въ погоню за этими евреями, и настигъ ихъ въ трехъ верстахъ отъ дома. Ни мои просьбы, ни слезы не тронули ихъ. Они спросили съ меня тридцать тумоновъ и стояли на своемъ. Я обращался ко всѣмъ за помощью; просилъ даже турецкихъ и христіанскихъ священниковъ, армянскаго купца, и продалъ ему мою дочь, и даже, самого себя за тридцать пять тумоновъ. Получивъ деньги, я пошелъ къ евреямъ, уплатилъ имъ тридцать тумоновъ, а остальные пять принесъ къ сестрѣ и сказалъ ей:
   -- Ты свободна, и теперь я могу тебі обнять. Вотъ тебѣ пять тумоновъ, жаль только, что за меня не дали больше.
   -- Какъ! вскричала она, ты продалъ себя?!
   -- Да, отвѣчалъ я спокойно.
   -- Несчастный, что ты сдѣлалъ! Ты погубилъ меня. Мысль, что по крайней мѣрѣ хоть ты свободенъ утѣшала меня, а твоя неволя убьетъ меня. Ахъ, братъ, какъ твоя любовь жестока. А моя дочь? я ее не вижу...
   -- Я продалъ и ее, сказалъ я.
   Мы зарыдали.
   Затѣмъ я отправился къ моему хозяину, а за мною послѣдовала и сестра. Она бросилась къ его ногамъ и произнесла, рыдая:
   -- Я прошу васъ взять меня въ рабыни, какъ другія просятъ у васъ свободы; возьмите меня гораздо дороже чѣмъ моего мужа.
   Въ сердцѣ моего хозяина произошла борьба, и слезы выступили на его глазахъ.
   -- Несчастный, вскричала моя жена, неужели ты подумалъ, что я куплю свою свободу, цѣною твоего рабства? Господинъ, передъ вами двое несчастныхъ, которые умрутъ, въ разлукѣ. Берите меня, покупайте, быть можетъ эти деньги и мои услуги дадутъ мнѣ возможность получить отъ васъ то, о чемъ я не смѣю въ настоящую минуту даже и просить васъ. Для вашей же пользы не разлучайте насъ!
   Армянинъ былъ человѣкъ добрый и наше несчастье тронуло его.
   -- Служите мнѣ оба вѣрно и усердно и я обѣщаю вамъ, что черезъ годъ возвращу вамъ свободу. Я вижу, что никто изъ васъ не заслуживаетъ такого горя. Я увѣренъ, что если счастье вамъ улыбается вы уплатите мнѣ мой убытокъ.
   Мы цѣловали его колѣна и поблагодаривъ его за милостивое обѣщаніе, отправились съ нимъ въ путь.
   Мы взаимно помогали другъ другу въ работахъ и я былъ счастливъ, если мнѣ удавалось сдѣлать работу моей сестры.
   Конецъ года приближался: нашъ хозяинъ сдержалъ свое слово и освободилъ насъ. Мы вернулись въ Тифлисъ.
   Здѣсь я встрѣтилъ стараго друга моего отца, очень удачно занимающагося медициной. Онъ ссудилъ меня небольшой суммой денегъ, благодаря которой я открылъ небольшую торговлю. Дѣла отозвали меня въ Смирну, гдѣ я и поселился.
   Въ Смирнѣ я прожилъ цѣлыхъ шесть лѣтъ счастливо и въ пріятномъ обществѣ. Моя семья живетъ согласно и я не промѣняю мое настоящее положеніе ни на какія блага въ мірѣ. Я былъ такъ счастливъ, что мнѣ удалось отыскать армянскаго купца и я уплатилъ ему мой долгъ.

Изъ Смирны, въ 27 день мѣсяца Геммади 2-го, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXVIII.

Рика къ Узбеку

въ ***.

   Однажды я пошелъ обѣдать къ одному знакомому, служащему въ судѣ и давно уже приглашавшему меня къ себѣ.
   Послѣ разговора о всевозможныхъ предметахъ, я сказалъ ему:
   -- Милостивый государь, мнѣ кажется, ваше ремесло очень тяжело.
   -- Далеко не въ такой степени какъ вы, быть можетъ, воображаете, отвѣтилъ онъ. При нашемъ исполненіи оно превращается въ настоящую забаву.
   -- Какъ, да вѣдь вы вѣчно заняты чужими дѣлами?
   -- Вы правы, но это ровно ничего не значитъ.
   -- Видя, что онъ такъ откровененъ, я попросилъ его показать мнѣ его кабинетъ.
   -- Но у меня его и нѣтъ. Когда я вступилъ въ мою должность, я страшно нуждался а платить за нее было необходимо, вотъ я и продалъ мою библіотеку.
   -- Не думайте, я вовсе не сожалѣю о ней, мы. судьи, не интересуемся пустой наукой. Къ чему намъ эти книги законовъ? Почти всѣ случаи, представляющіеся въ судебной практикѣ подчинены общему правилу.
   -- но какъ же вы примѣните законы, не зная ихъ?
   -- Если бы вы знали судъ, вы не говорили бы такъ: у насъ въ судѣ есть ходячіе своды законовъ, въ лицѣ адвокатовъ: они работаютъ для насъ и поучаютъ насъ.
   -- А не случается ли иногда, чтобы они обманывали васъ? спросилъ я его. Смотрите, будьте на сторожѣ и не попадитесь въ просакъ.

Изъ Парижа, въ 18 день мѣсяца Шабана, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXIX.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Твой любимецъ Солиманъ въ отчаяніи отъ случившейся съ нимъ непріятности.
   Молодой вѣтренникъ, по имени Софисъ, цѣлыхъ три мѣсяца просилъ руки его дочери. Онъ представился влюбленнымъ въ нее по разсказамъ женщинъ, знавшихъ ее въ дѣтствѣ. Условились насчетъ приданаго, и все шло тихо, мирно. Вчера, послѣ обычныхъ церемоній, молодая дѣвушка, въ сопровожденіи своего евнуха, и по обычаю, покрытая съ ногъ до головы, отправилась въ домъ жениха. но какъ только она подъѣхала къ дому своего будущаго мужа, онъ заперъ дверь и поклялся, что приметъ ее только въ томъ случаѣ, если увеличатъ ея приданое. Родственники обѣихъ сторонъ старались уладить какъ нибудь это дѣло, и наконецъ Солиманъ согласился сдѣлать небольшой подарокъ своему зятю. Брачныя церемоніи совершились и дѣвушку силою повели въ домъ ея мужа. Но черезъ часъ Софисъ выбѣжалъ въ бѣшенствѣ изъ брачной комнаты. Молодую нашли въ обморокѣ съ изрѣзанымъ лицомъ. Софисъ утверждалъ, что она не была невинна и отослалъ ее къ ея отцу. Подобное оскорбленіе простить нельзя. Между тѣмъ утверждаютъ, что дѣвушка рѣшительно ни въ чемъ не виновата.
   Несчастные отцы. Если бы моя дочь подверглась подобному оскорбленію мнѣ кажется, я просто умерла бы отъ горя. Прощай.

Изъ Сераля Фатме, въ 9 день мѣсяца Геммоди 1-го, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXX.

Узбекъ къ Зелисъ.

   Отъ души сожалѣю Солимана, тѣмъ болѣе, что зло непоправимо и его зять поступилъ вполнѣ законно.
   Я нахожу, что этотъ законъ, подвергающій счастье цѣлой семьи, капризу безумца, жестокъ.
   Напрасно говорятъ, что всегда можно отличить истину.
   Твои заботы о воспитаніи твоей дочери доставляютъ мнѣ несказанное удовольствіе.
   Дай Богъ, чтобы ея мужъ нашелъ ее такой же красивой и чистой, какъ Фатиму, чтобы ее охраняли десять евнуховъ, чтобы она была гордостью и украшеніемъ своего сераля, чтобы вся ея жизнь прошла на бархатныхъ коврахъ! И въ довершеніи всѣхъ моихъ желаній да узрятъ ее мои глаза во всемъ блескѣ и славѣ!

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Шальваля, 1714 г.

   

ПИСЬМО LXXI.

Рика къ Узбеку

въ ***.

   Недавно я находился въ одномъ обществѣ и видѣлъ одного очень довольнаго собой человѣка. Въ четверть часа, онъ рѣшилъ три вопроса о нравственности, четыре историческія задачи и пять физическихъ. Я никогда еще въ жизни не встрѣчалъ подобнаго человѣка. Его умъ не останавливался ни передъ чѣмъ.
   Оставивъ науки, перешли къ новостямъ дня. Онъ и тутъ взялъ вверхъ. Мнѣ захотѣлось его поймать, и я сказалъ себѣ:
   -- Начну-ка я говорить о мой родинѣ, тутъ ужъ онъ навѣрное спасуетъ.
   Я заговорилъ съ нимъ о Персіи, но едва я произнесъ нѣсколько словъ, какъ онъ два раза опровергнулъ меня, опираясь на авторитеты гг. Тавернье и Шардена. Боже мой! сказалъ я самъ себѣ, что это за человѣкъ! Онъ, пожалуй, знаетъ улицы Испагани лучше меня. Чтобы избѣгнуть споровъ, я рѣшился молчать, предоставивъ ему говорить сколько и о чемъ хочетъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Зилькоде, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXII.

Рика къ ***.

   Мнѣ говорили объ одномъ учрежденіи, въ родѣ суда, называемомъ здѣсь Французская Академія. Она пользуется очень незначительнымъ уваженіемъ въ народѣ; всѣ ея постановленія тотчасъ же отмѣняются народомъ, требующимъ отъ нея исполненія народныхъ законовъ.
   Нѣсколько времени тому назадъ, для утвержденія своей власти, она издала книгу своихъ законовъ. Этотъ ребенокъ, имѣющій столькихъ отцовъ, оказался старымъ при самомъ рожденіи и, несмотря на его законность, -- незаконорожденный, явившійся на свѣтъ раньше его, удушилъ его.
   На людяхъ, составляющихъ ее, не лежитъ другой обязанности, кромѣ какъ болтать безъ умолку; вся ихъ болтовня состоитъ изъ непрерывной похвалы и безконечныхъ панегириковъ. Это тѣло имѣетъ сорокъ головъ, переполненныхъ метафорами, антитезами: они говорятъ только восклицаніями.
   Что же касается до глазъ, то, кажется, они созданы только чтобы говорить, а не смотрѣть. Это тѣло стоитъ не твердо на сво ихъ ногахъ, такъ какъ время, его бичъ, каждую минуту потрясаетъ его и разрушаетъ его работу. Прежде говорили, что его руки алчны, но объ этомъ, я рѣшительно ничего не могу сказать, и предоставляю говорить тѣмъ, кто знаетъ это лучше меня.
   Подобныя странности не случаются у насъ, въ Персіи. Нашъ умъ не доходитъ до подобныхъ, выдающихся изъ ряда вещей; въ нашихъ простыхъ обычаяхъ и скромномъ обращеніи мы всегда держимся ближе къ природѣ.

Изъ Парижа, въ 27 день мѣсяца Зилаге, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXIII.

Узбекъ къ Рикѣ

въ ***.

   Нѣсколько дней тому назадъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ сказалъ мнѣ:
   -- Я обѣщалъ вамъ ввести васъ въ хорошіе дома Парижа, въ настоящее время, я поведу васъ къ одному сановнику, одному изъ наиболѣе выдающихся людей государства.
   -- Что это значитъ, сударь? Онъ вѣрно вѣжливѣе, любезнѣе другихъ?
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ онъ.
   -- А, понимаю: онъ вѣрно ежеминутно даетъ чувствовать окружающимъ его свое превосходство надъ ними. Если это такъ, то лучше мнѣ туда и не ходить.
   Но идти было нужно и, черезъ нѣсколько минутъ, я увидѣлъ передъ собою маленькаго человѣка съ гордымъ лицомъ. Онъ такъ высокомѣрно вынулъ свою понюшку табаку, такъ громко сморкался, такъ презрительно обращался съ окружающими его людьми, что я не могъ налюбоваться имъ. Ахъ, Боже мой! говорилъ я себѣ, если бы при персидскомъ дворѣ, я велъ себя такъ, то сколькихъ-бы мнѣ пришлось обидѣть. Всѣ знаютъ, что мы стоимъ гораздо выше ихъ, наши благодѣянія каждый день напоминаютъ имъ объ этомъ. Пользуясь ихъ уваженіемъ, мы стараемся быть съ ними любезными. Несмотря на окружающее насъ величіе, заглушающее всякое доброе чувство, мы относимся къ нимъ съ участіемъ, и входимъ въ ихъ нужды. Но когда бываетъ нужно поддержать княжеское величіе, напр. въ публичныхъ процессіяхъ, когда бываетъ нужно заставить иностранцевъ уважать нашъ народъ, или въ бою воодушевить солдатъ, мы быстро возвышаемся надъ толпой, наши лица принимаютъ гордое выраженіе и окружающіе насъ находятъ иногда, что мы являемся не дурными представителями народа.

Изъ Парижа, въ 18 день мѣсяца Софора, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXIV.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Я долженъ тебѣ признаться, что у христіанъ нѣтъ такого убѣжденія въ вѣрѣ, какъ у мусульманъ. У нихъ нѣтъ этого перехода отъ исповѣданія къ вѣрѣ, отъ убѣжденія къ дѣйствію. Религія не есть предметъ для всеобщихъ споровъ. Придворные, воины, даже женщины, возстаютъ противъ духовенства и просятъ его доказать имъ то, во что они рѣшились не вѣрить.
   Не думай, что они рѣшилась на, это потому, что хотятъ узнать справедлива или нѣтъ отвергаемая ими религія; нѣтъ, они просто захотѣли свернуть иго, даже еще не почувствовавъ его.
   И такъ не тверже же они въ своемъ безвѣріи, чѣмъ въ вѣрѣ? Одинъ изъ нихъ сказалъ мнѣ какъ-то:
   -- Я вѣрю въ безсмертіе души по полугодіямъ; мои убѣжденія положительно зависятъ отъ состоянія моего организма: чѣмъ болѣе или менѣе во мнѣ животнаго разума, тѣмъ лучше или хуже варитъ мой желудокъ, и смотря потому что я ѣлъ, хорошую или худую, легкую или тяжелую пищу, я дѣлаюсь спинозистомъ, социніаянцемъ, католикомъ, нечестивцемъ или ханжей. Когда около моей постели стоитъ врачъ, священникъ находитъ меня гораздо любезнѣе. Когда я здоровъ, я мало обращаю вниманія на религію, но за то, когда боленъ я ищу въ ней утѣшенія. Когда у меня нѣтъ болѣе ни на что надежды, я хватаюсь за религію и ея обѣщанія подкрѣпляютъ меня.
   Давно уже всѣ христіанскіе государи освободили своихъ рабовъ, говоря, что христіанство дѣлаетъ всѣхъ равными.
   Правда, что этотъ поступокъ принесъ имъ много пользы, ослабивъ знать, отнятіемъ у ней крестьянъ. Но, освободивъ народъ, они тотчасъ-же завоевали себѣ новыя земли, съ новыми невольниками которыхъ они дозволили продавать и покупать, совсѣмъ забывъ о тронувшей ихъ заповѣди. Что сказать тебѣ еще? Сегодня правда,-- а завтра заблужденіе? Почему мы не поступаемъ, какъ христіане? Мы отказываемся отъ легкихъ завоеваній въ болѣе счастливыхъ климатахъ потому, что тамъ нѣтъ чистой воды для совершенія омовенія, предписываемаго Алкораномъ.
   Я благодарю и прославляю всемогущаго Бога за то, что онъ прислалъ къ намъ Али, своего пророка, за то, что исповѣдую вѣру лучшую изъ всѣхъ и чистую, какъ небо, откуда она пришла къ намъ.

Изъ Парижа, въ 13 день мѣсяца Сафора, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXV.

Узбекъ къ своему другу Иббену

въ Смирну.

   Въ Европѣ законъ строго преслѣдуетъ самоубійцъ. Ихъ, такъ сказать, убиваютъ во второй разъ; ихъ трупы волочатъ по улицамъ, ихъ обвиняютъ въ нечестіи, и арестовываютъ ихъ имущество.
   Мнѣ кажется, Иббенъ, что это несправедливо. Когда я нахожусь въ горѣ, въ нищетѣ, въ презрѣніи, зачѣмъ мнѣ мѣшаютъ положить этому предѣлъ и не позволяютъ воспользоваться единственнымъ находящимся въ моихъ рукахъ средствомъ?
   Зачѣмъ меня заставляютъ работать на общество, которому я не хочу болѣе принадлежать? Общество основано на взаимной выгодѣ; но когда оно перестаетъ мнѣ нравиться, кто можетъ мнѣ помѣшать отказаться отъ него?
   Жизнь была мнѣ дарована, какъ милость, и мнѣ кажется, я могу отказаться отъ нея во всякое время.
   Нѣтъ причины -- нѣтъ и слѣдствій? Неужели государь захочетъ, чтобы я былъ его подданнымъ, когда я не нахожу выгоды въ этомъ подданствѣ? Могутъ-ли мои сограждане требовать раздѣла ихъ полезности и моего отчаянія? Неужели Богъ, не похожій на всѣхъ остальныхъ благодѣтелей, захочетъ заставить меня принимать милости, удручающія меня!.. Живя подъ охраною законовъ, я обязанъ имъ повиноваться, но, когда я откажусь отъ нихъ, они перестаютъ меня связывать.
   -- Но, возразятъ мнѣ. вы нарушаете порядокъ. Богъ соединилъ душу съ тѣломъ, а вы раздѣляете ихъ; слѣдовательно вы противитесь Его намѣренію и не повинуетесь Ему.
   Что это значитъ? Развѣ перемѣна вещества нарушаетъ порядокъ? Не все ли равно, какова будетъ форма шара, круглая или продолговатая? Конечно все равно; я только пользуюсь дарованнымъ мнѣ правомъ.
   Когда моя душа будетъ разлучена съ тѣломъ, неужели нарушится порядокъ во вселенной? Неужели вы думаете, что это новое соединеніе менѣе совершенно и менѣе зависимо отъ общихъ законовъ, что міръ теряетъ тутъ что-то и что, благодаря этому, творенія Божьи дѣлаются менѣе великими?..
   Неужели вы думаете, что мое тѣло, превратясь въ ржаной колосъ, въ червяка или въ траву, сдѣлалось хуже и что моя душа, отдѣлившись отъ всего земного, сдѣлалась менѣе величественной?..
   Всѣ эти мысли имѣютъ одинъ источникъ -- нашу гордость. Мы не сознаемъ своего ничтожества, и, не смотря ни на что, хотимъ играть значительную роль во вселенной.
   Мы воображаемъ, что уничтоженіе такого совершеннаго существа, какимъ мы считаемъ себя, произвело бы переворотъ въ природѣ. Мы не понимаемъ, что одинъ человѣкъ или сотни милліоновъ, составляютъ не болѣе, какъ одинъ ничтожный атомъ вселенной, замѣ, чаемый Богомъ только по Его безконечному всевѣдепію и благости.

Изъ Парижа, въ 15 день мѣсяца Сафора, 1715 г.

Конецъ перваго тома.

   

Томъ II.

ПИСЬМО LXXVI.

Иббенъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Дорогой Узбекъ, мнѣ кажется, что для истиннаго мусульманина несчастье служитъ скорѣе угрозою, чѣмъ наказаніемъ. Самые драгоцѣнные дни тѣ, когда мы можемъ искупить свои проступки. Время счастья и благоденствія слѣдовало бы сократить.
   Развѣ мы не для того бросаемся изъ стороны въ стороны, чтобы обнаружить наше желаніе быть счастливыми, независимо отъ того, кто знаетъ это счастье, потому что счастье -- они сами?
   Если каждое существо состоитъ изъ двухъ существъ и если необходимость сохранить этотъ союзъ свидѣтельствуетъ о покорности велѣніямъ Творца, то понятно, что изъ этого могли создать божественный законъ. Если же эта необходимость сохранить союзъ служитъ лучшей гарантіей человѣческихъ дѣйствій, то изъ нея могли сдѣлать законъ гражданскій.

Изъ Смирны, въ послѣдній день мѣсяца Сафора, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXVII.

Рика къ Узбеку

въ ***

   Посылаю тебѣ копію съ письма, написаннаго здѣсь однимъ французомъ, который въ настоящее время находится въ Испаніи. Я думаю, что ты прочтешь его съ удовольствіемъ. Въ продолженіи шести мѣсяцевъ, я разъѣзжаю по Испаніи и Португаліи и живу посреди народа, презирающаго всѣ остальные народы, за исключеніемъ французовъ, которымъ они оказываютъ честь ихъ ненавидѣть.
   Важность есть характеристичная черта обоихъ народовъ, и выражается двояко: очками и усами. Очки наглядно свидѣтельствуютъ, что носящій ихъ есть человѣкъ ученый и до такой степени погруженный въ глубокомысленное чтеніе, что его зрѣніе ослабло отъ безпрерывныхъ занятій. Каждый носъ, украшеный очками, можетъ безспорно прослыть за носъ ученаго. Что же касается до усовъ, то они сами по себѣ достойны почтенія независимо отъ послѣдствій, хотя здѣсь не упускаютъ случая извлекать изъ нихъ великую выгоду для пользы государя и націи, какъ это доказалъ знаменитый португальскій генералъ Жанъ-де-Костро. Нуждаясь въ деньгахъ, онъ отрѣзалъ себѣ одинъ усъ и послалъ его къ жителямъ Гоа, съ просьбою ссудить его подъ этотъ залогъ двадцатью тысячами пистолей, что тѣ тотчасъ и исполнили, и впослѣдствіи онъ честно выкупилъ свой залогъ.
   Очевидно, что такіе важные и флегматичные народы должны обладать нѣкоторой гордостью. Ихъ гордость имѣетъ два основанія: тѣ, которые живутъ въ Испаніи и Португаліи очень гордятся тѣмъ, что принадлежатъ къ старымъ христіанамъ, т. е. не къ тѣмъ, которыхъ, въ послѣдніе вѣка, инквизиція обратила въ христіанство. Тѣ же, которые живутъ въ Индіи, не менѣе ихъ гордятся своей принадлежностью къ расѣ "бѣлыхъ". Никогда еще, ни въ одномъ сералѣ, ни одна султанша не гордилась своей красотой болѣе, чѣмъ любой испанецъ, въ Мексикѣ, сидя сложа руки, гордится оливковою блѣдностью своего лица.
   Человѣкъ, обладающій такимъ выдающимся качествомъ, считаетъ себя совершенствомъ; ни за какія сокровища въ мірѣ онъ не будетъ работать и не запятнаетъ своей чести и достоинства своей расы какимъ нибудь простымъ ремесломъ.
   Въ Испаніи каждый человѣкъ, имѣющій извѣстный вѣсъ и при упомянутыхъ выше качествахъ обладаетъ шпагою или научился отъ своего отца брянчать на разстроенной гитарѣ, ни за что не станетъ работать: его честь не позволяетъ ему этого.
   Человѣкъ, сидящій на стулѣ десять часовъ подъ рядъ, внушаетъ вдвое болѣе уваженія, чѣмъ сидящій не болѣе пяти, потому что благородство пріобрѣтается на стульяхъ. Но, эти непобѣдимые враги труда въ душѣ далеко не такъ спокойны, какъ стараются казаться, потому что они всегда бываютъ влюблены. Они охотно умрутъ подъ окнами своихъ возлюбленныхъ и если у испанца нѣтъ насморка, то его не назовутъ любезнымъ кавалеромъ. Они очень набожны и ревнивы. Они побоятся оставить своихъ женъ съ раненымъ солдатомъ, или дряхлымъ судьею,3 но охотно запрутъ ихъ съ набожнымъ и юнымъ послушникомъ, постоянно опускающимъ свои глаза внизъ или съ рослымъ францисканцемъ, дерзко смотрящимъ передъ собою.
   Они позволяютъ своимъ женамъ являться въ общество съ открытой грудью, но ни за что не позволяютъ имъ показать свои ноги.
   Всѣ говорятъ, что любовь жестока, особенно же у испанцевъ.
   Женщины облегчаютъ ихъ горе, но взамѣнъ причиняютъ имъ непріятности и оставляютъ имъ долгое и печальное вспоминаніе объ угасшей страсти.
   Испанцы вѣжливы и церемонны до смѣшного: напримѣръ капитанъ никогда не ударитъ солдата, не спросивъ у него на то позволенія, или инквизиція никогда не сожжетъ ни одного жида, не извинившись передъ нимъ.
   Испанцы, которыхъ не жгутъ, кажется такъ привязаны къ инквизиціи, что навѣрное возмутились бы, если бы ее уничтожили. Я бы хотѣлъ, чтобы учредили еще одну инквизицію, не противъ еретиковъ, но противъ ересеначальниковъ, приписывающихъ исполненію мелкихъ монашескихъ обрядовъ то же значеніе, какъ и семи таинствамъ, обожающихъ все, чему поклоняются и которые такъ благочестивы, что ихъ едва-ли можно назвать христіанами.
   Въ испанцѣ вы найдете и умъ и здравый смыслъ; но не ищите его въ ихъ книгахъ. Загляните въ какую нибудь изъ ихъ библіотекъ:-- съ одной стороны романы, съ другой -- схоластика; можно подумать, что эти библіотеки созданы какимъ-нибудь тайнымъ врагомъ здраваго смысла. Самая лучшая изъ ихъ книгъ та, которая выставила ихъ смѣшныя стороны. Испанцы сдѣлали множество открытій въ Новомъ Свѣтѣ, но до сихъ поръ еще не знаютъ своей собственной страны: на ихъ рѣкахъ есть еще не открытые мосты и въ горахъ никому еще не извѣстные народы. Они говорятъ, что солнце встаетъ и заходитъ въ ихъ странѣ, но нужно добавить, что на своемъ пути оно встрѣчаетъ только пустыни и разоренныя деревни.
   Мнѣ бы очень хотѣлось, Узбекъ, прочитать письмо какого нибудь испанца, путешествующаго по Франціи; я думаю, онъ хорошо бы отомстилъ за свой народъ. Какое обширное поле, для человѣка задумчиваго и флегматичнаго! Мнѣ кажется, онъ началъ бы описаніе Парижа такъ:
   ... Здѣсь есть домъ, куда сажаютъ сумасшедшихъ. Онъ такъ великъ, что можно бы было подумать, что это самый большой домъ въ городѣ. Но увы! средство слишкомъ мало противъ зла. Французы запираютъ нѣсколько человѣкъ въ сумасшедшій домъ, чтобы увѣрить, что тѣ, кто на свободѣ, въ здравомъ умѣ. Здѣсь я оставляю моего испанца.
   Прощай, дорогой Узбекъ.

Изъ Парижа, въ 17 день мѣсяца Сафора, 1715.

   

ПИСЬМО LXXVIII.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Вчера армяне привезли въ сераль молодую черкешенку и предложили ее купить. Я велѣлъ ее привести въ потайную комнату, раздѣлъ ее, осмотрѣлъ опытнымъ глазомъ, и чѣмъ больше я смотрѣлъ на нее, тѣмъ больше находилъ въ ней прелестей. Дѣвственная стыдливость, казалось, хотѣла скрыть ее отъ моихъ взоровъ: увидя себя нагою, она покраснѣла даже въ присутствіи меня, который, свободный отъ страстей, могущихъ возбудить стыдливость, неподчиненъ могуществу этого пола и, будучи министромъ скромности, на самыя свободныя дѣйствія смотритъ невинными глазами, и можетъ внушить только невинныя мысли.
   Признавъ ее достойной тебя, я опустилъ глаза: я накинулъ на ея плечи пурпурную мантію, надѣлъ на ея палецъ золотое кольцо и, распростершись передъ нею, я поклонился ей какъ царицѣ твоего сердца.
   Я заплатилъ армянамъ и скрылъ ее отъ всѣхъ. Счастливый Узбекъ! Ты обладаешь большимъ числомъ красавицъ, чѣмъ содержатъ въ себѣ всѣ дворцы востока. Какое удовольствіе испытаешь ты при возвращеніи домой, увидя, что въ твоемъ сералѣ являются все новыя и новыя красоты по мѣрѣ того, какъ время и обладаніе стараются ихъ уничтожить!

Изъ Сераля Фатме, въ 1-й день мѣсяца Ребіабъ 1, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXIX.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Съ тѣхъ поръ, какъ я въ Европѣ, дорогой Реди, я видѣлъ много правленій. Здѣсь не такъ, какъ у насъ въ Азіи, гдѣ вездѣ одинаковый образъ правленія.
   Я часто старался найти, какое правительство самое разумное. И, мнѣ кажется, что то, которое достигаетъ своей цѣли съ возможно меньшими издержками; слѣдовательно то, которое управляетъ. людьми, сообразно съ ихъ наклонностями, лучше всѣхъ.
   Если при кроткомъ образѣ правленія народъ также послушенъ, какъ и при строгомъ, то первый предпочтительнѣе, такъ какъ болѣе соотвѣтствуетъ благоразумію; строгость же является чуждымъ элементомъ.
   Вспомни, дорогой Реди, что въ государствѣ, болѣе или менѣе жестокія наказанія никогда не заставятъ повиноваться законамъ. Въ странахъ, гдѣ наказанія умѣрены, ихъ такъ же боятся, какъ и тамъ, гдѣ онѣ жестоки.
   Кротко-ли или жестоко правленіе, но всегда наказанія идутъ постепенно: за большое преступленіе и наказаніе большое. Воображеніе невольно подается нравамъ страны, гдѣ живетъ человѣкъ. Восемь дней тюремнаго заключенія или легкій штрафъ также поражаетъ европейца, выросшаго въ мирной странѣ, какъ и лишеніе руки азіатца. Каждый изъ нихъ боится своего наказанія. Французъ считаетъ за позоръ наказаніе, отъ котораго турокъ даже и не поморщится. Я не нахожу, чтобы въ республикахъ голландской, венеціанской и даже въ самой Англіи, полиція была лучше организована, чѣмъ въ Турціи, въ Персіи и у монголовъ.
   Я не нахожу, чтобы тамъ было меньше преступленій, и чтобы даже люди болѣе подчинялись законамъ.
   Напротивъ, я замѣчаю, что тамъ дѣлается гораздо больше несправедливостей, и что даже государь, олицетворяющій законъ, пользуется властью меньше, чѣмъ гдѣ либо. Я вижу, что во время смутъ, когда главенство не принадлежитъ никому и власть свергнута, никто не можетъ ее захватить; что для большихъ переворотовъ вовсе не нужно важныхъ причинъ; напротивъ, ничтожная причина производитъ большое возмущеніе, часто вовсе не предвидѣнное, какъ тѣми, кто его производитъ, такъ и тѣми, кто страдаетъ отъ него.
   Когда Османъ, турецкій императоръ, былъ свергнутъ съ престола, никто изъ заговорщиковъ даже и не думалъ его свергать съ престола: они просто домогались, чтобы имъ была оказана справедливость: но въ толпѣ раздался чей то голосъ, произнесшій имя Мустафы и вотъ Мустафа былъ сдѣланъ императоромъ.

Изъ Парижа во 2-й день мѣсяца Ребіабъ I, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXX.

Наргумъ персидскій посланникъ, въ Московіи, къ Узбеку

въ Парижъ.

   Изъ всѣхъ народовъ міра, дорогой Узбекъ, нѣтъ ни одного, который бы превосходилъ своей славой и побѣдами татаръ. Этотъ народъ настоящій властитель вселенной, и всѣ остальные созданы, чтобы быть его рабами. Онъ основатель и въ то же время разоритель имперіи: во всѣ времена онъ показывалъ свое могущество, во всѣ вѣка онъ былъ бичемъ всѣхъ народовъ. Татары два раза завоевывали Китай и до сихъ поръ еще онъ находится подъ ихъ властью. Они владѣютъ огромными странами, составляющими Монгольскую Имперію.
   Владѣя Персіей, они сидятъ на тронѣ Кира и Густаепа. Они покорили Московію. Подъ именемъ турокъ они сдѣлали большія завоеванія въ Европѣ, Азіи и Африкѣ и, такимъ образомъ, завладѣли тремя частями свѣта.
   Что же касается до древности, то изъ ихъ племенъ образовались народы, разрушившіе римскую имперію.
   Что значатъ побѣды Александра, въ сравненіи съ побѣдами Чингисхана?
   Этому храброму народу недоставало только историковъ, для прославленія ихъ побѣдъ.
   Какъ много побѣдъ позабыто! Какъ много безсмертныхъ подвиговъ покрыты пепломъ забвенія! Какъ много имперій основанныхъ ими, остались намъ неизвѣстны! Этотъ народъ, думающій только о своей настоящей славѣ, и увѣренный въ постоянной побѣдѣ, не заботился о томъ, чтобы память объ ихъ побѣдахъ осталась всегда жива.

Изъ Москвы, въ 4 день мѣсяца Ребіабь 1715.

   

ПИСЬМО LXXXI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

   Не смотря на то, что французы любятъ говорить, у нихъ есть молчаливые дервиши, которыхъ называютъ картезіанцами. Говорятъ, что при поступленіи въ монастырь, они отрѣзаютъ себѣ языкъ; было бы желательно, чтобы и другіе дервиши рѣзали себѣ то, что въ ихъ положеніи оказывается для нихъ безполезнымъ.
   Кстати о молчаливыхъ; есть еще и постраннѣе картезіанцевъ: есть молчальники умѣющія говорить, не произнося ни слова, и занимать общество въ продолженіи двухъ часовъ, между тѣмъ какъ окружающіе ихъ люди никакъ не могутъ отдать себѣ отчета въ томъ, что и о чемъ они говорятъ.
   Подобныхъ людей особенно любятъ женщины; хотя люди обладающіе даромъ улыбаться кстати, то есть каждую минуту, пользуются предпочтеніемъ.
   Я знаю нѣкоторыхъ, которые очень любятъ вводить въ свой разговоръ неодушевленные предметы и заставлять говорить свои вышитыя платья, бѣлокурые парики, табакерки, трости и перчатки. Хорошо начать съ улицы, описаніемъ шума колесъ и ударомъ молотка: подобное предисловіе извиняетъ всякія глупости, по счастью, являющіяся слишкомъ поздно. Увѣряю тебя, что эти небольшіе таланты, на которые у насъ, въ Персіи не обращаютъ никакого вниманія, здѣсь оказываютъ значительныя услуги имѣющимъ счастье обладать ими, и дѣйствительно умный человѣкъ часто теряется передъ ними.

Изъ Парижа, въ 6-й день, мѣсяца Ребіабь II, 1716 г.

   

ПИСЬМО LXXXII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Если есть Богъ, дорогой Реди, то необходимо, чтобы онъ былъ справедливъ; такъ какъ въ противномъ случаѣ онъ будетъ самымъ несовершеннымъ изъ всѣхъ существъ.
   Понятіе о справедливости всегда бываетъ одинаково къ кому-бы оно не относилось, къ Богу, ангелу, или къ человѣку.
   Люди часто не видятъ нашихъ поступковъ или стараются не видѣть ихъ и удаляются прочь; они видятъ только то, что приноситъ имъ выгоду.
   Справедливость поднимаетъ свой голосъ, но увы! онъ едва слышенъ въ шумѣ страстей.
   Люди беззастѣнчиво дѣлаютъ несправедливости, потому что это доставляетъ имъ выгоду, а они предпочитаютъ свое удовольствіе удовольствію другихъ. Никто не сдѣлаетъ ничего даромъ, а всегда ради выгоды.
   Но нельзя допустить, чтобы Богъ поступилъ несправедливо. Онъ ни въ чемъ не нуждается и вполнѣ довольствуется собою. Если бы онъ былъ не справедливъ, то былъ бы самымъ злымъ существомъ на свѣтѣ, такъ какъ дѣлалъ бы зло безъ всякой цѣли.
   И такъ, если бы не было Бога, мы бы любили правосудіе т. е. наши усилія походить на это совершенное существо, которое, если бы существовало, было бы безконечно справедливо. Мы были бы свободны отъ всякаго религіознаго ига, но подчинялись бы одной только справедливости.
   Вотъ, Реди, что убѣдило меня въ томъ, что правосудіе вѣчно и не зависитъ отъ человѣческихъ условій; если бы оно зависѣло отъ нихъ, то это была бы ужасная правда, которую пришлось бы скрывать даже отъ самого себя.
   Мы окружены людьми сильнѣе насъ; они могутъ намъ вредить на всевозможные лады, и большею частью это проходитъ имъ безнаказанно. Какъ мы спокойны, зная, что въ сердцахъ этихъ людей живетъ внутренній принципъ, защищающій насъ отъ ихъ покушеній.
   А то намъ пришлось бы жить въ вѣчномъ страхѣ. Мы проходили бы мимо людей, какъ мимо львовъ и никогда не могли бы быть увѣренными въ своей безопасности, въ своемъ счастьи и въ своей жирни.
   Подобныя мысли возмущаютъ меня противъ ученыхъ представляющихъ Бога, какъ существо деспотическое, заставляющее насъ угрозами поступить противъ нашей воли, снабжающихъ Его всѣми несовершенствами и, въ своемъ противорѣчіи, представляющихъ Его то какъ существо въ высшей степени злое, то какъ ненавистника и карателя всякаго зла.
   Когда человѣкъ разберетъ себя и увидитъ, что его сердце справедливо и честно, какъ легко сдѣлается у него на душѣ!
   Не смотря на свою суровость это испытаніе восхищаеть его: онъ видитъ себя настолько выше окружающихъ его людей, на сколько онъ выше тигровъ и медвѣдей. Да, Реди, если бы я былъ увѣренъ, что всегда буду вѣренъ справедливости, находящейся передо мною, я бы счелъ себя первымъ изъ людей.

Изъ Парижа, въ 1-й день мѣсяца Геммади, I, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXXIII.

Рика къ ***.

   Вчера я былъ въ Инвалидномъ домѣ. Если бы я былъ государь, то это учрежденіе нравилось бы мнѣ больше, чѣмъ три выигранныя сраженія. Тамъ всюду видна рука великаго монарха. Мнѣ кажется это наиболѣе уважаемое мѣсто на всей землѣ.
   Какое величественное зрѣлище представляютъ эти собранныя вмѣстѣ жертвы отечества, живущія только имъ однимъ и жалующіяся на свою судьбу только потому, что не могутъ еще разъ пожертвовать собою ради него!
   Что можетъ быть милѣе этихъ дряхлыхъ воиновъ сохраняющихъ дисциплину, какъ будто они находятся лицомъ къ лицу съ непріятелемъ и находящихъ свое послѣднее утѣшеніе въ исполненіи своихъ обязанностей, налагаемыхъ на нихъ религіей и военнымъ искусствомъ.
   Я бы хотѣлъ, чтобы имена тѣхъ, кто умираютъ за свою родину, сохранялись во храмахъ и были записаны въ спискахъ составляющихъ источникъ славы и благородства.)

Изъ Парижа, въ 15 день Геммади, I, 1715.

   

ПИСЬМО LXXXIV.

Узбекъ къ Мирзѣ

въ Испагань.

   Ты знаешь Мирза, что нѣсколько министровъ Шаха-Солимана составили планъ, чтобы персидскіе Армяне покинули государство или сдѣлались бы магометанами, считая, что наше государство будетъ до тѣхъ поръ осквернено, пока здѣсь останется хоть одинъ невѣрный.
   Если-бы голосъ слѣпого благочестія былъ услышенъ, Персія бы возвеличилась. Не знаю какимъ образомъ, но дѣло не выгорѣло. Ни тѣ, кто сдѣлалъ это предложеніе, ни тѣ, кто его отвергъ, не знали, что отъ этого послѣдуетъ. Одинъ только случай спасъ Имперію отъ большей опасности чѣмъ она подверглась бы отъ потери одного сраженія и взятія двухъ городовъ.
   Изгоняя Армянъ, хотѣли въ одинъ день разорить всѣхъ купцовъ и почти всѣхъ ремесленниковъ государства. Я увѣренъ, что великій Шахъ Абасъ скорѣе отрѣзалъ бы себѣ обѣ руки, чѣмъ подписалъ подобный указъ и, отсылая къ Моголу и другимъ государямъ, своихъ наиболѣе обученныхъ ремесламъ подданныхъ, онъ бы подумалъ, что отдаетъ имъ половину своихъ владѣній.
   Гоненія начатыя ревностными магометанами противъ огнепоклонниковъ принудили ихъ цѣлыми толпами перейти въ Индію и лишили Персію земледѣльческаго народа, который только одинъ и могъ побѣдить безплодіе нашей почвы. Теперь оставалось только разорить промышленность, вмѣстѣ съ которой пала бы и религія, съ такимъ фанатизмомъ преслѣдовавшая огнепоклонниковъ.
   Не знаю, Мирза, но мнѣ кажется, что разсуждая прямо, придешь къ тому убѣжденію, что хорошо когда въ государствѣ много различныхъ вѣроисповѣданій.
   Замѣчено, что тѣ, кто исповѣдуетъ религію только терпимую, всегда приносятъ болѣе пользы своему отечеству, чѣмъ тѣ, которые исповѣдуютъ религію господствующую, потому что, удаленные отъ почестей они исполняютъ самые трудныя должности.
   Кромѣ того, зависть заставляетъ ихъ быть на сторожѣ и удерживаетъ ихъ отъ опрометчивыхъ поступковъ. Замѣчено, что новая секта, введенная въ какое нибудь государство, служитъ вѣрнымъ средствомъ для исправленій недостатковъ старой.
   Напрасно говорятъ, что государю не выгодно допускать нѣсколько религій въ своемъ государствѣ: хотя бы всѣ секты въ мірѣ собрались вмѣстѣ, это нисколько не повредило бы имъ, такъ какъ они всѣ проповѣдуютъ послушаніе и покорность.
   Признаюсь, исторія полна религіозными войнами: но причиной этихъ войнъ была не многочисленность вѣроисповѣданій, но гоненія на нихъ, возбужденныя вѣроисповѣданіемъ, считающимъ себя господствующимъ въ странѣ.
   Этотъ духъ прозелитизма Евреи заимствовали у Египтянъ, а отъ нихъ, какъ заразительная болѣзнь перешла къ магометанамъ и христіанамъ.
   Наконецъ, это и есть духъ заблужденія на успѣхи котораго можно смотрѣть какъ на полное затмѣніе человѣческаго разума.
   Человѣкъ, предлагающій мнѣ перемѣнить вѣру, дѣлаетъ это только потому, что самъ навѣрное не измѣнилъ бы своей, если бы его стали къ тому принуждать. Онъ удивляется что я не дѣлаю того, чего онъ самъ не сдѣлалъ бы ни за что въ мірѣ.

Изъ Парижа, въ 26 день мѣсяца Геммади, I, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXXV.

Рика къ К***.

   Кажется, что семья здѣсь управляются сама собою. Мужъ имѣетъ очень слабое вліяніе на свою жену, отецъ на своихъ дѣтей и господинъ на своихъ рабовъ. Правосудіе вмѣшивается во всѣ дѣла и будь увѣренъ, что оно всегда пойдетъ противъ ревниваго мужа, огорченнаго отца и суроваго хозяина.
   Однажды, я пошелъ въ домъ гдѣ производится судъ. Передъ тѣмъ, какъ войти въ судъ, нужно пройти сквозь строй молодыхъ торговокъ, зазывающихъ васъ хитрымъ голосомъ. Это зрѣлище сначала кажется очень привлекательнымъ, но, когда войдешь въ огромныя комнаты, наполненныя людьми въ мрачномъ черномъ одѣяніи, оно дѣлается уже мрачнымъ и тяжелымъ. Наконецъ входишь въ святилище, гдѣ открываются всѣ семейныя тайны и гдѣ самыя скрытыя дѣйствія выводятся на свѣтъ Божій.
   Здѣсь скромная дѣвушка жалуется на свое одиночество, и чтобы ея отецъ звалъ ея нужды, она объявляетъ ихъ всенародно.
   Женщина объявляетъ о своемъ позорѣ и подъ этимъ предлогомъ требуетъ развода съ мужемъ.
   Другая объявляетъ, что она устала носить титулъ жены, не пользуясь ея правами, и открываетъ брачныя тайны: она требуетъ, чтобы опытный экспертъ осмотрѣлъ ее и призналъ ее невинной.
   Безконечная толпа молодыхъ дѣвушекъ, жалующихся на мужчинъ: только и слышишь, что о разгнѣванныхъ отцахъ, обольщенныхъ дочеряхъ, невѣрныхъ любовникахъ и огорченныхъ мужьяхъ.
   Но ихъ закону каждый ребенокъ, рожденный во время брачной жизни, считается ребенкомъ мужа; несмотря на доказательство въ противномъ, законъ считаетъ ребенка законнымъ.
   Въ этомъ судилищѣ собираютъ большинство голосовъ, но, судя по опыту, лучше держаться меньшинства.

Изъ Парижа, въ 1 день мѣсяца Геммади 2, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXXVII.

Рика къ ***.

   Говорятъ, что человѣкъ есть животное общежительное. Съ этой точки зрѣнія, французъ болѣе другихъ человѣкъ: это человѣкъ въ полномъ смыслѣ слова, такъ какъ кажется созданнымъ собственно для общества.
   Я замѣтилъ, что между ними есть нѣкоторые но только общежительные, по сами составляющіе всемірное общество. Они въ одно и то же время населяютъ всѣ четыре квартала города.
   Въ глазахъ иностранцевъ, они легко могли бы пополнить причиненный голодомъ и чумой убытокъ. Въ школахъ задаютъ вопросъ, можетъ ли какое нибудь тѣло въ одно и то же время находиться въ нѣсколькихъ мѣстахъ? они служатъ доказательствомъ тому, что служитъ еще вопросомъ для философовъ. Они вѣчно спѣшатъ, потому что хотятъ все увидѣть и все узнать.
   Стуча въ двери домовъ, они портятъ ихъ гораздо болѣе, чѣмъ вѣтры и бури. Если кто нибудь взялъ бы на себя трудъ разсмотрѣть книги привратниковъ, то каждый день нашелъ бы въ нихъ ихъ имена. Вся ихъ жизнь проходитъ въ похоронахъ, поздравленіяхъ и сожалѣніяхъ. Каждый разъ, какъ король окажетъ какую либо милость кому нибудь изъ своихъ подданныхъ, имъ приходится раскошеливаться и нанимать карету. Наконецъ вечеромъ они возвращаются домой усталые и засыпаютъ, какъ убитые, чтобы на другой день приняться за то же.
   Однажды одинъ изъ нихъ умеръ отъ изнеможенія и на его могилѣ написали слѣдующую эпитафію:
   "Здѣсь отдыхаетъ тотъ, кто не зналъ отдыха. Онъ проводилъ пятьсотъ тридцать похоронъ. Присутствовалъ на двухъ тысячахъ шести стахъ восьмидесяти крестинахъ. Онъ сдѣлалъ въ городѣ девять тысячъ шесть сотъ стадій;-- въ деревнѣ -- тридцать шесть. Его разговоръ былъ занимателенъ; онъ зналъ по крайней мѣрѣ триста шестьдесятъ пять разсказовъ, кромѣ того онъ зналъ съ юныхъ лѣтъ сто восемнадцать остроумныхъ изреченій заимствованныхъу древнихъ, и которыя онъ всегда умѣлъ примѣнить кстати. Онъ умеръ на шестидесятомъ году рожденія. Я умолкаю, путникъ, такъ какъ не въ силахъ передать тебѣ всего, что онъ сдѣлалъ и видѣлъ.

Изъ Парижа, въ 3 день мѣсяца Геммади 2, 1715 г.

   

ПИСЬМО LXXXVIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Въ Парижѣ царствуетъ свобода и равенство. Рожденіе, добродѣтель, даже военное достоинство, какъ бы оно ни было блестяще, не выдѣляетъ человѣка изъ толпы. Говорятъ, что въ Парижѣ считается первымъ тотъ, у кого лучшія лошади.
   Вельможей называютъ человѣка, который часто видитъ короля, разговариваетъ съ министрами, у кого есть предки, долги и пенсіи. Если къ тому же подъ видомъ вѣчной торопливости или любви къ удоволіствіямъ, ему удается скрыть свою праздность, то онъ считаетъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ міръ.
   Въ Персіи сановниками бываютъ только тѣ, кому монархъ назначаетъ какую нибудь важную должность въ государствѣ.
   Короли походятъ на ловкихъ ремесленниковъ, употребляющихъ только самые простые снаряды. Благоволеніе есть главное божество французовъ. Министръ его Верховный жрецъ, приносящій ему множество жертвъ. Окружающіе его одѣты далеко не въ бѣлыя одежды: иногда они приносятъ жертву, а иногда и ихъ. Случается, что вмѣстѣ со всѣмъ народомъ они и сами себя приносятъ въ жертву своему идолу.

Изъ Парижа, въ 9 день мѣсяца Геммади 2, 1716 г.

   

ПИСЬМО LXXXIX.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

   Стремленіе къ славѣ мало отличается отъ свойственнаго всѣмъ животнымъ инстинкта къ самосохраненію. Намъ кажется, что, живя въ памяти нашихъ потомковъ, мы прибавляемъ себѣ жизни и дорожимъ ею такъ-же, какъ и дарованной намъ небомъ. Но, такъ какъ не всѣ люди одинаково привязаны къ жизни, то и не всѣ одинаково стремятся къ славѣ. Но эта благородная страсть все еще живетъ во всѣхъ сердцахъ, хотя, благодаря воображенію и воспитанію и выражается не всегда одинаково.
   Эта то разница, замѣтная между людьми, тѣмъ болѣе замѣтна между народами. Можно считать за правило, что во всякомъ государствѣ стремленіе къ славѣ увеличивается и уменьшается вмѣстѣ съ свободой гражданъ: слава никогда не сопутствуетъ рабству.
   Однажды одинъ далеко не глупый человѣкъ сказалъ мнѣ:
   -- "Во многихъ отношеніяхъ во Франціи гораздо свободнѣе, чѣмъ въ Персіи. Благодаря чему, во Францію охотно дѣлаютъ то, чего вашъ султанъ достигаетъ только наградами или казнями. Вотъ почему у насъ принцъ часто ревнуетъ о чести послѣдняго изъ своихъ подданныхъ. Для поддержанія этой ревности -- учреждены суды чести. Эти суды составляютъ священное сокровище народа и самъ государь здѣсь оказывается безсильнымъ. Напримѣръ, если государь оскорбитъ чѣмъ нибудь честь своего подданнаго, послѣдній оставляетъ дворъ, должность, службу и уединяется. Между нашими войсками и вашими та разница, что ваши, состоящія изъ рабовъ, идутъ на смерть только изъ боязни наказанія; чувство страха ошеломляетъ ихъ, между тѣмъ, какъ наши съ восторгомъ идутъ на вѣрную смерть.
   Въ республикѣ чувство чести бываетъ всегда очень развито. Въ Римѣ, въ Аѳинахъ, въ Спартѣ только одно слово награждало побѣдителя. Дубовый или лавровый вѣнокъ служилъ лучшей наградойКаждый человѣкъ можетъ сдѣлать добро другому человѣку, не сдѣлать его цѣлому обществу -- значитъ равняться богамъ.
   Слѣдовательно, это благородное соревнованіе должно жить въ сердцахъ персовъ. У васъ никто не вѣритъ славѣ и добродѣтели если онѣ не сопровождаются милостью государя. Человѣкъ, пользующійся народнымъ уваженіемъ, никогда не можетъ быть увѣренъ въ томъ, что завтра его не обезчестятъ. Сегодня -- онъ управляетъ арміей, а завтра, быть можетъ, государю вздумается сдѣлать изъ него своего повара и все его честолюбіе должно будетъ ограничиться стремленіемъ къ похвалѣ за удачно изготовленный рагу.

Изъ Парижа, въ 15 день мѣсяца Геммади 2, 1715 г.

   

ПИСЬМО ХС.

Узбекъ къ тому-же

въ Смирну.

   Изъ этой-то общей всему французскому народу страсти къ славѣ образовалось такъ называемое чувство чести. Собственно говоря, оно встрѣчается во всѣхъ сословіяхъ, но особенно въ военномъ. Мнѣ очень трудно опредѣлить тебѣ, что это такое, такъ какъ у нагъ объ этомъ не имѣютъ и понятія.
   Въ прежнія времена французы, особенно дворянство, повиновались только законамъ чести; они управляли ихъ жизнью и были такъ строги, что нарушеніе малѣйшаго изъ нихъ влекло наказаніе смертью.
   Когда нужно было примирить враждующихъ между собою, законъ предписывалъ дуэль. Одно только худо, что въ эти дѣла, кромѣ заинтересованныхъ, часто замѣшивались и посторонніе.
   Какъ бы мало человѣкъ ни зналъ другого, но онъ былъ вынужденъ вмѣшаться въ ссору. Этотъ выборъ льстилъ самолюбію выбраннаго, и часто, человѣкъ, не рѣшающійся пожертвовать четырьмя пистолями, чтобы спасти отъ висѣлицы своего ближняго и всю его семью; охотно рисковалъ за него своей жизнью.
   Подобное рѣшеніе было не особенно-то удачно: такъ какъ изъ того, что одинъ человѣкъ сильнѣе или ловчѣе другаго, нельзя заключить, чтобы онъ былъ болѣе правъ, чѣмъ его противникъ. Вотъ почему короли и запретили дуэли подъ страхомъ строжайшихъ наказаній; но напрасно: честь по прежнему господствуетъ надъ обществомъ и не подчиняется никакимъ законамъ. Итакъ, французы находятся въ весьма затруднительномъ положеніи: законы чести заставляютъ француза мстить за обиду, а между тѣмъ правосудіе строго преслѣдуетъ дуэли. Если человѣкъ слѣдуетъ законамъ чести, то погибаетъ на эшафотѣ, если же повинуется законамъ правосудія, то навсегда изгоняется изъ общества честныхъ людей. Одно изъ двухъ: или смерть или позоръ?..

Изъ Парижа, въ 18 день мѣсяца Геммади 1, 1715 г.

   

ПИСЬМО ХСІ.

Узбекъ къ Рустону

въ Испагань.

   Здѣсь явился человѣкъ, называющій себя персидскимъ посланникомъ, и дерзко насмѣхающійся надъ двумя величайшими государями въ мірѣ. Онъ привезъ французскому государю подарки, которыхъ нашъ государь не послалъ бы даже царямъ Имеретіи и Грузіи. Своей подлой скупостью онъ нанесъ оскорбленіе величію двухъ имперій. Онъ выказалъ себя смѣшнымъ передъ народомъ, считающимъ себя самымъ вѣжливымъ изъ всѣхъ народовъ Европы, и разгласилъ на западѣ, что царь царей властвуетъ надъ дикарями.
   Казалось, онъ охотно бы отказался отъ оказываемыхъ ему почестей; французскій дворъ, по всей вѣроятности, гораздо болѣе его принимаетъ къ сердцу религію персовъ и показалъ его окруженнымъ ореоломъ пышности и величія передъ народомъ, презирающимъ его.
   Но не разсказывай объ этомъ въ Испагани: не губи несчастнаго. Я не хочу, чтобы наши министры наказали его за свою собственную неосторожность въ выборѣ.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Геммади 2, 1715 г.

   

ПИСЬМО XCII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Царствовавшій такъ долго государь умеръ (1-го Сентября 1715 г.). Въ продолженіе своей жизни онъ много заставлялъ говорить о себѣ когда же онъ умеръ, всѣ смолкли. До послѣдней своей минуты онъ не терялъ самообладанія и уступилъ только судьбѣ. Такъ умеръ великій Шабъ-Аббасъ (Людовикъ XIV), наполнивъ своей стой всю землю.
   Не думай, что это происшествіе имѣло вліяніе только на нравственную сторону народа. Каждый подумалъ о своихъ дѣлахъ и старался воспользоваться минутой. Королемъ провозглашенъ правнукъ покойнаго государя, ребенокъ пяти лѣтъ, а его дядя, принцъ, сдѣланъ правителемъ государства.
   Покойный государь оставилъ завѣщаніе, ограничивающее власть регента. Этотъ ловкій принцъ отправился въ парламентъ и уговорилъ нарушить распоряженіе государя желавшаго царствовать даже послѣ своей смерти.
   Парламенты походятъ на развалины, которыя топчатъ ногами, но которыя все же напоминаютъ храмы исчезнувшихъ народовъ. Они вмѣшиваются только въ суды; ихъ власть исчезаетъ съ каждымъ днемъ и по всей вѣроятности исчезнетъ совершенно, если какой нибудь случай не вернетъ имъ жизни и силы.
   Ихъ постигла всеобщая судьба: они поддались всеразрушающему времени; развращеніе нравовъ ослабило ихъ, а верховная власть, уничтожающая все на свѣтѣ, стремится уничтожить и ихъ.
   Регентъ, желавшій понравиться народу, сначала, казалось, чтилъ народную свободу и, какъ бы желая поднять храмъ и его идола, требовалъ, чтобы на него смотрѣли какъ на опору монархіи и основаніе законной власти.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Регебъ, 1715 г.

   

ПИСЬМО XCIII.

   Узбекъ къ брату, Саитону, въ Казбинскій монастырь.
   Я преклоняюсь передъ тобою, святый Саитонъ (турецкій монахъ), и надаю ницъ, я смотрю на слѣды ногъ твоихъ, какъ на зѣницы моихъ очей. Твоя святость такъ велика, что кажется будто ты обладаешь сердцемъ нашего великаго пророка. Твоя строгая жизнь поражаетъ даже само небо; ангелы, взирающіе съ вершины своей славы, спрашиваютъ другъ друга:-- Какимъ образомъ онъ находится на землѣ, когда духъ его на небѣ и витаетъ у трона, поддерживаемаго облаками?..
   Какъ могу я не чтить тебя, когда ученые мужи Персіи сказали мнѣ, что дервиши, даже невѣрные, святы, и что Богъ избралъ себѣ самыя чистыя души, посты и молитвы которыхъ удерживаютъ Его гнѣвъ, готовый пасть на непокорныхъ?
   Христіане разсказываютъ чудеса о своихъ первыхъ монахахъ скрывавшихся въ глубинѣ ѳивоидскихъ пустынь, и во главѣ которыхъ находились св. Павелъ, Антоній и Пахомій. Если то, что они говорятъ, правда, то ихъ жизнь полна чудесами, какъ и жизнь нашихъ самыхъ святыхъ Имамовъ. По цѣлымъ десяткамъ лѣтъ они не видѣли лица человѣческаго; ночи и дни ихъ преслѣдовали демоны; куда бы они ни уходили, злые духи слѣдовали за ними. Если это правда, уважаемый Саитонъ, то нужно признаться, что едва-ли кому другому приходилось жить въ такомъ плохомъ обществѣ.
   Умные христіане смотрятъ на всѣ эти исторіи, какъ на аллегорію человѣческаго несчастья. Напрасно будемъ мы искать въ пустынѣ уединенія; искушенія послѣдуютъ за нами. Наши страсти, какъ демоны, никогда не разстаются съ нами, искушаютъ насъ и нападаютъ на насъ, не смотря на посты и власяницы.
   Многоуважаемый Саитонъ, я знаю, что Посланникъ Божій поработилъ сатану и низвергнулъ его въ бездну. Онъ очистилъ землю, нѣкогда находящуюся подъ властью дьявола и сдѣлалъ ее достойнымъ пребываніемъ -- для ангеловъ и пророковъ.

Изъ Парижа, въ 9 день мѣсяца Шабанъ, 1715 г.

   

ПИСЬМО XCIV.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Я никогда не слыхалъ, чтобы говорили о народномъ правѣ, безъ того, чтобы не принялись тщательно искать происхожденія обществъ: это кажется мнѣ смѣшнымъ. Если-бы люди совсѣмъ не составляли обществъ, если-бы они избѣгали другъ друга, то на это слѣдовало-бы обратить вниманіе и справиться, почему они держатся отдѣльно. Но они рождаются связанными между собою: сынъ рождается отъ отца и остается около него: вотъ и общество и причина общества. Народное право болѣе извѣстно въ Европѣ, чѣмъ въ Азіи; между тѣмъ можно сказать, что страсти правителей, народное терпѣніе и лесть писателей совершенно испортили всѣ правила.
   Это право, въ томъ видѣ, какъ оно существуетъ нынѣ, есть цѣлая наука, учащая государей до какихъ поръ они могутъ нарушать правосудіе, не вредя себѣ. Какъ можно, Реди, желать очерственія ихъ совѣсти; научить ихъ беззаконію, и потомъ пользоваться могущими произойти оттого слѣдствіями въ свою пользу.
   Безграничное могущество нашихъ великихъ султановъ, руководствующихся единственно только своей волей, не производитъ болѣе чудовищъ, чѣмъ это недостойное искусство, стремящееся согнуть правосудіе, несмотря на его твердость.
   Можно подумать, дорогой Реди, что существуютъ двѣ справедливости, совсѣмъ не похожія другъ на друга. Одна -- царствующая въ гражданскомъ правѣ, другая устанавливающая правило спорящихся и властвующая въ народномъ правѣ, какъ будто бы народное право не есть тоже гражданское право, ни какой нибудь страны, въ частности ни вообще цѣлаго свѣта.
   Въ слѣдующемъ письмѣ я сообщу тебѣ, что я лично думаю объ этомъ.

Изъ Парижа, въ 1 день мѣсяца Зилаге, 1715 г.

   

ПИСЬМО XCV.

Узбекъ къ тому же.

   Судьи должны быть справедливы со всѣми гражданами, а каждый народъ, въ свою очередь, долженъ оказывать справедливость другому народу. Во второмъ случаѣ, какъ и въ первомъ нужно руководствоваться тѣми же правилами. Въ международныхъ спорахъ, рѣдко бываетъ нуженъ третій, такъ какъ причины спора почти всегда бываютъ ясны и легко разрѣшимы.
   Обыкновенно выгоды двухъ народовъ такъ мало касаются другъ друга, что одной любви къ правдѣ достаточно, чтобы рѣшить споръ справедливо. Но не то споры частныхъ лицъ. Такъ какъ они живутъ въ обществѣ между людьми, то и ихъ выгоды перемѣшаны между собою; являются споры, тяжба, и необходимо, чтобы третій разъяснилъ то, что алчность партій старается затмить.
   Война бываетъ справедлива только въ двухъ случаяхъ: 1) когда ведется съ нападающимъ врагомъ и 2) когда помогаютъ осажденному союзнику.
   Было бы несправедливо вести войну изъ за частныхъ ссоръ государя, за исключеніемъ, конечно, если оскорбитель или его народъ не заслуживаетъ смерти. И такъ, государь не можетъ начать войны если ему отказали въ должномъ почетѣ или потому, что дурно обошлись съ его посланниками или что либо въ этомъ родѣ, а равно и частный человѣкъ не можетъ убить безнаказанно не любезно принявшаго его знакомаго. Такъ какъ объявленіе войны должно быть поступкомъ справедливомъ, то нужно всегда соразмѣрять наказаніе съ проступкомъ, мало того, нужно знать, достоинъ ли смерти тотъ, кому объявляютъ войну, такъ какъ воевать съ кѣмъ нибудь значитъ хотѣть наказать его смертью.
   Въ народномъ правѣ, самое строгое проявленіе справедливости есть война, такъ какъ она можетъ разрушить цѣлое общество. Месть, это ужъ вторая степень. Этому закону судъ не могъ помѣшать, и соразмѣрить его со степенью преступленія.
   Третье-же проявленіе справедливости состоитъ въ лишеніи государя преимуществъ и выгодъ, которыя онъ можетъ извлекать изъ насъ, все-таки соразмѣряя наказаніе съ оскорбленіемъ.
   Четвертое проявленіе справедливости, которое должно встрѣчаться очень часто, состоитъ въ отказѣ отъ союза съ народомъ, подлежащимъ наказанію. Это наказаніе соотвѣтствуетъ изгнанію, учрежденному судомъ, противъ провинившихся членовъ общества. Такимъ образомъ государь, отъ союза съ которымъ мы отказываемся, исключается изъ нашего общества и не состоитъ болѣе его членомъ.
   Нѣтъ большаго оскорбленія для государя, какъ отказъ отъ союза съ нимъ, и нѣтъ большей чести, какъ согласіе заключить его. Нѣтъ ничего пріятнѣе и даже полезнѣе для человѣка какъ если окружающіе его люди внимательно относятся къ нему.
   Но для того, чтобы союзъ насъ соединялъ, нужно, чтобы онъ былъ основанъ на справедливости: такъ союзъ, заключенный между двумя народами, для притѣсненія третьяго, незаконенъ, и его нарушить не составляетъ преступленія.
   Также не принесетъ государю чести и достоинства союзъ съ какимъ нибудь тираномъ. Разсказываютъ, что одинъ изъ государей Египта предупредилъ Самосскаго царя, славящагося своей жестокостью и злостью, что идетъ на него войной и потребовалъ, чтобы тотъ исправился отъ своихъ недостатковъ, но такъ какъ тотъ его требованія не исполнилъ, то онъ прислалъ ему сказать, что отказывается отъ его дружбы и союза съ нимъ.
   Побѣда, сама по себѣ, не даетъ никакого права. Если народъ уцѣлѣетъ -- она будетъ залогомъ міра и исправленія проступка; если же народъ уничтоженъ или разсѣянъ, она является памятникомъ этого избіенія. Мирные договоры считаются священными и люди смотрятъ на нихъ, какъ на голосъ природы, заявляющей свои права. Они всѣ законны, если только условія ихъ законны, въ противномъ же случаѣ обиженная сторона, въ большинствѣ случаевъ, всегда прибѣгаетъ къ войнѣ.
   Вотъ, дорогой Реди, что я называю народнымъ правомъ; вотъ право людей, или лучше сказать право разума.

Изъ Парижа, въ 3 день мѣсяца Зилаге, 1716 г.

   

ПИСЬМО XCVI.

Старшій евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Сюда привезли изъ Визапура много молодыхъ женщинъ и я купилъ одну изъ нихъ для твоего брата, правителя Мазандарона, приславшаго мнѣ. мѣсяцъ тому назадъ, свое приказаніе и сто тумановъ.
   Я знатокъ въ женщинахъ, и имъ не удается меня провести, такъ какъ мое сердце не легко разжалобить.
   Я никогда еще въ жизни не встрѣчалъ такой правильной красоты: ея блестящіе глаза оживляютъ все лицо, и еще болѣе выставляютъ нѣжный цвѣтъ лица, затмѣвающій всѣ прелести Востока.
   Вмѣстѣ со мною ее торговалъ еще старшій евнухъ одного богатаго испанскаго купца, но она съ презрѣніемъ отворачивалась отъ его глазъ и казалось, искала встрѣчи съ моими, какъ будто желая мнѣ сказать, что ничтожный купецъ недостоинъ ея, и что она назначена судьбою для болѣе знатнаго супруга.
   Признаюсь, что вспоминая прелести красавицы, я самъ чувствую тайную радость. Мнѣ кажется, что я вижу ее входящую въ сераль твоего брата и поражающую своею красотою всѣхъ его женъ. Несмотря на разстояніе, раздѣляющее меня отъ сераля твоего брата, я измѣню его жизнь. Сколько злобы, страха пробудится въ его замкнутыхъ стѣнахъ.
   Но несмотря на бушующую внутри бурю, снаружи все останется по прежнему спокойно.
   Мы замѣчаемъ, что чѣмъ больше мы имѣемъ дѣла съ женщинами, тѣмъ меньше онѣ стѣсняютъ насъ. Желаніе нравиться, затруднительное сближеніе, примѣры покорности, все это куетъ цѣпи, связывающія ихъ. но какъ часто онѣ возмущаются противъ власти и враждуютъ между собою! Конечно, это происходитъ только въ отсутствіи повелителя. Что можемъ мы сдѣлать съ ними, опираясь на свою призрачную власть? Мы, въ слабой степени, замѣняемъ только половину тебя и можемъ относиться къ нимъ только съ непреклонною строгостью. Ты, ты надеждой умѣряешь страхъ, и покоряешь ласками, гораздо болѣе, чѣмъ угрозами.
   Возвращайся же скорѣе, всемилостивѣйшій повелитель, и водвори порядокъ. Смягчи мятежныя страсти и утѣшь ропчущую любовь, возвращайся, и помоги твоимъ вѣрнымъ евнухамъ и облегчи имъ, съ каждымъ днемъ все увеличивающуюся, тяжесть.

Изъ твоего Испаганскаго сераля, въ 3 день мѣсяца Зилаге, 1716 г.

   

ПИСЬМО XCVII.

Узбекъ къ Гассану,

Дервишу горы Жарронъ.

   О ты, мудрый дервишъ, пытливый умъ котораго сверкаетъ знаніями, выслушай, что я хочу тебѣ сказать.
   Здѣсь есть философы, которые, говоря правду, далеко еще не достигли вершины восточной мудрости: они не слыхали ни неизгладимыхъ словъ, воспѣваемыхъ сонмами ангеловъ, ни чувствовали божественнаго гнѣва, но, предоставленные сами себѣ, и лишенью святыхъ чудесъ, они слѣдуютъ только голосу одного разсудка. Ты не повѣришь, куда завелъ ихъ этотъ проводникъ. Они разсѣяли хаосъ и очень просто объяснили сотвореніе міра. Творецъ природы далъ матеріи движеніе, чего было вполнѣ достаточно, для производства всѣхъ явленій природы.
   Пусть законодатели предлагаютъ намъ, для управленія обществами, законы такіе же измѣнчивые, какъ измѣнчивъ умъ, предлагающій ихъ; они говорятъ намъ только о законахъ общихъ, непреложныхъ, вѣчныхъ, непрестанно исполняющихся въ безконечныхъ пространствахъ.
   И какіе, думаешь ты, святой человѣкъ, это законы? Быть можетъ ты думаешь, что они поражать тебя величіемъ своихъ тайнъ и уже заранѣе отказываешься ихъ понять и намѣреваешься только любоваться ими. Но ты скоро измѣнишь свое намѣреніе. Они не ослѣпляютъ ложнымъ величіемъ, благодаря своей простотѣ они долго оставались въ неизвѣстности и только послѣ долгихъ размышленій люди увидѣли всю ихъ плодотворность и обширность.
   Первый законъ гласить, что всякое тѣло описываетъ въ воздухѣ прямую линію, если только не встрѣчаетъ на своемъ пути какого-нибудь препятствія; второй законъ является уже слѣдствіемъ перваго и гласитъ, что всякое тѣло, вертящееся около центра, стремится отъ него удалиться, такъ какъ чѣмъ оно дальше отъ центра тѣмъ болѣе описываемая имъ линія приближается къ прямой.
   Вотъ святѣйшій отецъ ключъ къ познаванію тайнъ природы, вотъ плодотворныя правила изъ которыхъ извлекаются безконечныя послѣдствія. Знаніе пяти или шести истинъ сдѣлало ихъ философію полной чудесъ, и тѣмъ похожей на ученіе нашихъ святыхъ пророковъ.
   Я увѣренъ, что нѣтъ ни одного изъ нашихъ ученыхъ, который бы не затруднился взвѣсить весь воздухъ, окружающій землю, или измѣрить воду, падающую ежегодно на ея поверхность.
   Быть можетъ если бы какой нибудь благочестивый человѣкъ украсилъ творенія этихъ философовъ высокими и великими извлеченіями, если бы онъ примѣшалъ къ нимъ смѣлые образы и таинственныя аллегоріи, вышло бы славное произведеніе, уступающее только одному святому Алкорану.
   Между тѣмъ, собственно я, далеко не одобряю иносказательный стиль. въ нашемъ Коранѣ многое кажется мнѣ весьма незначительнымъ, несмотря на то, что написано высокимъ слогомъ.
   Сначала кажется, что вдохновенныя книги суть божественныя мысли, выраженныя человѣческимъ языкомъ; въ нашемъ же Алкоранѣ, наоборотъ, часто встрѣчаются человѣческія мысли, выраженныя божественнымъ языкомъ.
   Быть можетъ, ты найдешь, что я слишкомъ смѣло выражаюсь о нашей святынѣ и скажешь, что это есть слѣдствіе моего путешествія въ свободной странѣ. Но нѣтъ: благодаря небу, умъ не развратилъ сердца и пока во мнѣ останется хоть капля жизни. Али всегда будетъ моимъ пророкомъ.

Изъ Парижа, въ 15 день мѣсяца Шаба на, 1716 г

   

ПИСЬМО XCVIII.

Узбекъ къ Иббену

Въ Смирну,

   Нѣтъ ни одной страны въ мірѣ, гдѣ бы счастье было такъ непрочно, какъ здѣсь. Каждые десять лѣтъ здѣсь происходятъ революціи, повергающія богачей въ нищету и бѣдняка дѣлающія богачемъ.
   Одинъ удивляется своей бѣдности, а другой поражается своимъ богатствомъ. Новоиспеченный богачъ не нахвалится мудростью Провидѣнія, а бѣднякъ не наплачется на свою судьбу.
   Сборщики податей купаются въ сокровищахъ, хотя вступаютъ въ должность почти нищими. Пока они бѣдны ихъ презираютъ, когда же разбогатѣютъ -- пользуются уваженіемъ, и нужно сознаться, что они рѣшительно ничѣмъ не пренебрегаютъ для пріобрѣтенія уваженія. Въ настоящее время ихъ положеніе ужасно. Недавно учредили палату называемую "судебною" потому, что оно отниметъ у нихъ все ихъ имущество.
   Они не могутъ ни спрятать, ни передать своего имущества, такъ какъ въ противномъ случаѣ имъ грозитъ смертная казнь. Такимъ образомъ ихъ заставляютъ пролѣзть сквозь узкую щель, я хочу сказать, имъ даютъ выборъ между жизнью и ихъ деньгами.
   Въ довершеніе несчастья, одинъ изъ министровъ, извѣстный своимъ умомъ, удостоиваетъ шутить надъ ними и подшучиваетъ надъ всѣми разглагольствованіями совѣта. Не каждый день встрѣчаются министры расположенные смѣшить народъ и нужно быть признательнымъ тому, кто положилъ этому начало.
   Во Франціи сословіе лакеевъ пользуется уваженіемъ болѣе, чѣмъ гдѣ либо: это настоящій разсадникъ вельможъ, и наполняетъ собою пустоту прочихъ сословій, состоящихъ обыкновенно или изъ раззорившихся чиновниковъ или пострадавшихъ на войнѣ дворянъ.
   Я нахожу, Иббенъ, что Провидѣніе прекрасно раздѣлило богатство между людьми.
   Если бы Оно даровала богатство только однимъ порядочнымъ людямъ, то ихъ нельзя бы было сразу отличить отъ добродѣтельныхъ; но когда разсмотришь, кто именно пользуется богатствомъ, то, презирая богачей, начинаешь презирать и само богатство.

Изъ Парижа, въ 26 день мѣсяца Мадаррома, 1717 г.

   

ПИСЬМО ХСІХ.

Рика къ Реди

въ Венецію.

   Меня удивляетъ, какъ у французовъ капризна мода. Вообрази, они даже не помнятъ, какъ были одѣты это лѣто, и не знаютъ, что будутъ носить эту зиму. Ты не повѣришь, что здѣсь стоитъ мужу одѣть по модѣ свою жену.
   Точное описаніе ихъ нарядовъ и украшеній не дастъ тебѣ никакого понятія о господствующей здѣсь роскоши. Прежде чѣмъ мое письмо дойдетъ до тебя, мода разрушитъ мою работу, а равно и работу приготовившихъ эти наряды.
   Женщина, уѣхавшая изъ Парижа и прожившая въ деревнѣ мѣсяцевъ шесть, при своемъ возвращеніи въ столицу Франціи кажется до такой степени отставшей отъ моды, какъ если бы она прожила въ деревнѣ не шесть мѣсяцевъ, а цѣлые тридцать лѣтъ.
   Сынъ не узнаетъ портрета своей матери, до такой степени ея платье кажется ему страннымъ.
   Иногда прически поднимаются очень высоко, по затѣмъ быстро опускаются внизъ. Было время, когда носили такую высокую прическу, что лицо приходилось по серединѣ; потомъ стали носить очень высокіе каблуки и ноги заняли это мѣсто.
   Кто бы могъ подумать? Архитекторы часто бывали вынуждены поднимать, опускать и расширять ворота, смотря по тому, опускались, расширялись или поднимались дамскія прически. Иногда дамы носили на лицѣ безчисленное число черныхъ мушекъ, безслѣдно исчезавшихъ на другой день.
   Прежде дамы щеголяли своими тальями и зубами, въ настоящее время этого нѣтъ и въ поминѣ. Чтобы тамъ не говорили шутники, а дочери совсѣмъ не походятъ на своихъ матерей.
   Во Франціи мода распространяется даже на обращеніе и образъ жизни: здѣсь нравы измѣняются смотря по возрасту ихъ короля. Если бы онъ только захотѣлъ, онъ могъ бы сдѣлать французовъ очень серьезнымъ народомъ.
   Характеръ принца отражается на его дворѣ, дворъ на городѣ и городъ на провинціяхъ. Душа государя есть форма, по которой выливаются души его подданныхъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Сафара, 1717 года.

   

ПИСЬМО С.

Рика къ тому же.

   Я какъ то писалъ тебѣ объ измѣнчивости моды у французовъ. Но ты не повѣришь, какъ много значенія они придаютъ этимъ пустякомъ; все иностранное кажется имъ смѣшнымъ. Увѣряю тебя я нисколько не одобряю ихъ непостоянства.
   Говоря, что они презираютъ все иностранное, я говорю только о пустякахъ; что же касается до серьезныхъ вещей, то они до такой степени не довѣряютъ себѣ, что даже унижаютъ свое достоинство.
   Они откровенно признаются, что другіе народы гораздо умнѣе ихъ, но что же касается до платьевъ, то тутъ они ужъ никому не уступаютъ первенства.
   Они охотно готовы подчиниться законамъ соперничествующаго съ ними народа, только бы французскіе парикмахеры обладали рѣшающимъ голосомъ въ спорѣ объ иностранныхъ парикахъ.
   Они въ восхищеніи, что французскіе повара признаны лучшими на всемъ югѣ.
   Обладая этими важными преимуществами, какое имъ дѣло, что благоразуміе идетъ къ нимъ извнѣ и что ихъ сосѣди завладѣли всѣмъ, что касается до политическаго и гражданскаго^ управленія.
   Кто бы подумалъ, что самое древнее и самое могущественное государство Европы управляется законами, составленными не для него? Если бы французы были побѣждены, то это понятно, но они всегда остаются побѣдителями.
   Они оставили древніе законы, составленные ихъ прежними государями на общихъ народныхъ собраніяхъ; и что еще страннѣе, римскіе законы, которыми они замѣнили свои, составлены римскими императорами, современниками ихъ законодателей.
   Въ довершеніе всего они приняли "всѣ постановленія папъ и составили изъ нихъ новый сводъ законовъ, нѣчто въ родѣ новаго рабства.
   Правда, въ послѣднее время составили нѣсколько письменныхъ статутовъ, но они почти всѣ заимствованы изъ римскаго права.
   Это изобиліе заимствованныхъ и усвоенныхъ народомъ законовъ такъ велико, что тяготитъ, какъ судъ, такъ и судей.
   Но эти своды законовъ ничто въ сравненіи съ цѣлой арміей толкователей, коментаторовъ и компиляторовъ, значительныхъ своимъ количествомъ, а не качествомъ.
   Но это еще не все: эти чужеземные законы ввели формальность, излишество которыхъ составляютъ позоръ для человѣческаго разума. Трудно рѣшить, когда испортилась форма, когда она вошла въ юриспруденцію или когда она водворилась въ медицинѣ; гдѣ она сдѣлала большій переворотъ: подъ мантіей юрисконсульта или подъ шляпой доктора медицины, и кто изъ нихъ двухъ больше разорилъ или убилъ людей.

Изъ Парижа въ 17 день мѣсяца Сажора, 1717 г.

   

ПИСЬМО CI.

Узбекъ къ ***.

   Здѣсь постоянно говорятъ о конституціи. Однажды я пошелъ въ одинъ домъ, гдѣ мнѣ бросился въ глаза толстякъ съ краснымъ лицемъ кричащій кому-то:
   -- Я издалъ мое посланіе и знать ничего не хочу! Стану я отвѣчать вамъ. Прочтите мое посланіе и вы увидите, что въ немъ я разрѣшилъ всѣ ваши сомнѣнія. Славно я пропотѣлъ надъ нимъ, произнесъ онъ, проводя рукою по лбу; не мало мнѣ пришлось перечитать латинскихъ авторовъ!
   -- Я вамъ вѣрю замѣтилъ одинъ изъ присутствующихъ при этомъ мужчинъ; это недюжинное произведеніе я охотно далъ бы прочесть іезуиту, такъ часто навѣщающему васъ.
   -- Прочтите его, продолжалъ толстякъ, и вы въ четверть часа узнаете болѣе, чѣмъ еслибы я говорилъ съ вами цѣлый день.
   Но такъ какъ отъ него не отставали, то онъ былъ вынужденъ уступить и началъ говорить разныя глупости, поддерживаемый какимъ-то дервишемъ, почтительно разговаривавшимъ съ нимъ. Когда кто нибудь изъ присутствующихъ отрицалъ какой нибудь принципъ, онъ возражалъ:
   --Это вѣрно, мы рѣшили это такъ, а мы въ этомъ дѣіѣ непогрѣшимые судьи.
   -- Какъ, спросилъ я его, вы непогрѣшимые судьи?
   -- Развѣ вы не видите, отвѣтилъ онъ мнѣ, что Св. Духъ просвѣтилъ насъ?
   -- Прекрасно, отвѣтилъ я ему, потому что вы сейчасъ говорили, я вижу, что вы имѣете нужду въ просвѣщеніи.

Изъ Парижа въ 18 день мѣсяца Ребіабъ 1, 1717 г.

   

ПИСЬМО CII.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

   Самыя могущественныя государства Европы принадлежатъ Императору, королямъ Франціи, Испаніи и Англіи. Италія и большая часть Германіи раздѣлена между безчисленнымъ числомъ мелкихъ государствъ, государи которыхъ, говоря по правдѣ, настоящіе мученики на тронѣ. Наши султаны имѣютъ болѣе женъ, чѣмъ нѣкоторые изъ нихъ -- подданныхъ. Особенно въ Италіи, они внушаютъ жалость. Ихъ государства открыты, какъ караванъ-сараи, гдѣ каждый можетъ поселиться; вотъ почему они и привязываются къ большимъ государямъ.
   Большею частью, въ европейскихъ государствахъ правленіе монархическое, или покрайней мѣрѣ такъ называется, такъ какъ, право, не знаю, были ли когда либо такія. Власть никогда не можетъ быть равно раздѣлена между государемъ и народомъ: слишкомъ трудно сохранить равновѣсіе. Необходимо, чтобы съ одной стороны власть увеличилась, а съ другой уменьшилась; обыкновенно преимущество на сторонѣ государя, стоящаго во главѣ арміи.
   Власть европейскихъ государей очень велика и можно даже сказать, что они обладаютъ ею ровно на столько, на сколько хотятъ, хотя никогда не пользуются ею такъ произвольно, какъ наши султаны. Ничто не касается такъ близко до государя, какъ выгода его подданныхъ, зато, съ своей стороны, они вполнѣ зависятъ отъ народа.
   Обычай, по которому они могутъ убить всѣхъ, кто только имъ не нравится, при малѣйшей съ ихъ стороны уликѣ, уничтожаетъ соразмѣрность между преступленіемъ и наказаніемъ, что составляетъ гармонію государствъ; хотя эта то соразмѣрность тщательно оберегаемая христіанскими государями и даетъ имъ безконечное преимущество передъ нашими султанами.
   Персъ по неосторожности или по несчастью навлекшій на себя немилость государя, увѣренъ, что его ждетъ смерть. Малѣйшая ошибка, или даже капризъ государя ставитъ его въ это ужасное положеніе. Если же онъ посягнулъ на жизнь своего государя, или хотѣлъ выдать армію непріятелю, его ждетъ тоже наказаніе.
   И такъ, при малѣйшей немилости, зная что ему не миновать смертной казни, и зная, что чтобы онъ тамъ не дѣлалъ, а хуже ужъ не будетъ, онъ начинаетъ злоумышлять противъ государя, единственно что ему остается.
   Другое дѣло, европейскіе вельможи; у нихъ немилость отнимаетъ только славу и расположеніе государя. Они просто удаляются отъ двора и начинаютъ наслаждаться семейной жизнью.
   Такъ какъ смертная казнь постигаетъ только за посягательство на жизнь государя, то они и боятся вмѣшиваться въ заговоры. Вотъ отчего у нихъ возмущенія рѣдки и мало государей умираютъ насильственною смертью.
   Еслибы при такой безграничной власти, какою пользуются наши государи, они не брали бы предосторожностей для сохраненія своей жизни, они не прожили бы и дня. Вѣковъ пять назадъ, одинъ французскій государь боясь убійцъ подосланныхъ какимъ то мелкимъ азіатскимъ князькомъ, взялъ себѣ тѣлохранителей; до тѣхъ же поръ короли мирно жили посреди своихъ подданныхъ, какъ отцы въ семьяхъ.
   Французскіе короли не только не располагаютъ по своему произволу жизнью своихъ подданныхъ, какъ наши султаны, но напротивъ, всегда прощаютъ преступниковъ, напр. если преступникъ удостоится лицезрѣть своего государя, онъ получаетъ прощеніе. Эти монархи, какъ солнце, всюду распространяютъ теплоту и жизнь.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

   

ПИСЬМО CII.

Узбекъ къ тому же.

   Чтобы слѣдить за питью моихъ мыслей, выраженныхъ въ моемъ послѣднемъ письмѣ, передаю тебѣ приблизительно, что сказалъ мнѣ одинъ довольно умный европеецъ.
   Азіатскіе князья не могли ничего худшаго сдѣлать, какъ то, что они сдѣлали, т. е.-- спрятаться. Они хотятъ внушить уваженіе, но они заставляютъ уважать государство, а не государя и привлекаютъ народную любовь къ извѣстному престолу, а не къ извѣстной личности. Кому бы не принадлежала эта невидимая власть, народу безразлично. Хотя бы десять королей, одинъ за другимъ перерѣзали другъ другу горло, народу все равно, какъ еслибы имъ управляли духи. Еслибы какого-нибудь индійскаго короля убили, какъ нашего великаго короля Гендриха IV, хранитель государственной печати, и огромныхъ сокровищъ преспокойно бы взялъ въ свои руки бразды правленія и никто даже не подумалъ бы заступиться за короля, его семью и его дѣтей.
   Удивляются, что въ восточныхъ государствахъ почти никогда не бываетъ перемѣнъ; но восточные государи избѣгаютъ ихъ, такъ какъ пользуются рѣшительно всѣмъ, что только имъ можетъ доставить ихъ высокое положеніе и малѣйшая перемѣна можетъ имъ только повредить.
   Что же касается до подданныхъ, то если бы кто нибудь изъ нихъ рѣшился на что либо, то не зналъ бы, какъ его выполнить и ему пришлось бы поколебать сильную и единственную власть. Но у него нѣтъ ни времени ни средствъ, онъ идетъ къ источнику этой власти и теперь ему нужна только вѣрная рука да минута времени.
   Убійца поднимается на престолъ, а государь падаетъ къ его ногамъ и испускаетъ духъ.
   Въ Европѣ, недовольный задумываетъ заговоръ, ищетъ случая броситься на враговъ, завладѣть какимъ-нибудь мѣстомъ, распространить между подданными ропотъ. Въ Азіи же онъ прямо отправляется къ государю и поражаетъ его. Въ одну минуту онъ уничтожаетъ и раба и хозяина, въ одну минуту узурпаторъ дѣлается законнымъ государемъ. Горе государю, имѣющему только одну голову! Собранная надъ его головой власть и могущество, какъ бы указываетъ первому попавшемуся честолюбцу мѣсто, гдѣ онъ можетъ ею завладѣть,

Изъ Парижа, въ 17-й день мѣсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

   

ПИСЬМО CIII.

Узбекъ къ тому же.

   Не всѣ европейскіе народы одинаково преданы своимъ государямъ, напр. нетерпѣливый характеръ англичанъ не даетъ государю время взвѣсить свою власть.
   Покорность и послушаніе суть добродѣтели, которыми они менѣе всего тщеславятся и говорятъ объ этомъ предметѣ весьма странныя вещи. По ихъ мнѣнію, только одно можетъ привязать людей: именно благодарность: мужъ, жена, отецъ и сынъ соединенны взаимной любовью или взаимными благодѣяніями и это то причины разнаго рода благодарности и служатъ началомъ всѣхъ государствъ и всѣхъ обществъ.
   Если же какой нибудь государь, вмѣсто того, чтобы заботиться о счастьи своихъ подданныхъ начинаетъ ихъ притѣснять, основаніе послушанія прекращается, ничто ихъ болѣе не соединяетъ, ничто не привязываетъ ихъ къ нему и они дѣлаются свободными. Они утверждаютъ, что безграничная власть не можетъ быть законной, такъ какъ основаніе ея было беззаконно. Потому что, говорятъ они, мы не можемъ дать другому болѣе власти, чѣмъ сами имѣемъ. Мы и сами не имѣемъ надъ собою безграничной власти, напр. мы не можемъ лишить сами себя жизни, слѣдовательно и никто на землѣ не можетъ имѣть такой власти.
   Преступленіе въ оскорбленіи величества -- по ихъ мнѣнію, есть ни что иное, какъ обыкновенное преступленіе слабаго противъ сильнаго и состоящее въ простомъ ослушаніи. Однажды англичане, почувствовавъ себя сильнѣе своихъ королей, объявили, что государь, ведущій войну съ своими подданными, совершаетъ преступленіе. Слѣдовательно, мусульмане правы, говоря, что совсѣмъ не трудно слѣдовать ученію Алкорана, учащему повиновенію властямъ, такъ какъ имъ и нельзя не исполнять ихъ тѣмъ болѣе, что ихъ заставляютъ повиноваться не самому добродѣтельному, но самому сильному. Англичане говорятъ, что одинъ изъ ихъ королей, повѣдавъ и взявъ въ плѣнъ государя, стремившагося завладѣть его короной, хотѣлъ его упрекнуть въ невѣрности и вѣроломствѣ.
   Одна минута, произнесъ несчастный плѣнникъ, рѣшила, кто изъ насъ двухъ измѣнникъ.
   Узурпатаръ считаетъ мятежниками всѣхъ, кто не угнетаетъ родину, какъ онъ, и, думая что гдѣ не видно судей, нѣтъ и законовъ, считаетъ случай за опредѣленіе неба.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

   

ПИСЬМО CIV.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

   Въ одномъ изъ твоихъ писемъ, ты много говорилъ мнѣ о восточныхъ наукахъ и искусствахъ. Ты смотрѣлъ на меня, какъ на варвара, но, право, не знаю вознаграждаетъ ли извлекаемая изъ нихъ польза весь вредъ, происходящій отъ злоупотребленія ими. Я слыхалъ, что изобрѣтеніе бомбъ лишило свободы всѣ европейскіе народы. Принцы, не будучи въ состояніи поручить охрану площадей гражданамъ, которые навѣрное бы сдались при первой бомбѣ, получили предлогъ держать цѣлый корпусъ обученныхъ военному искусству людей, благодаря которымъ они въ послѣдствіи держали въ повиновеніи своихъ подданныхъ.
   Мы знаемъ, что съ тѣхъ поръ, какъ изобрѣтенъ порохъ нѣтъ мѣстъ, которыми бы нельзя было овладѣть; это значитъ, Узбекъ, что на землѣ нѣтъ болѣе убѣжища противъ несправедливости и насилія.
   Я боюсь, чтобы въ концѣ концовъ, людямъ не удалось открыть какого нибудь скорѣйшаго способа -- губить людей, уничтожать народы и даже цѣлыя государства.
   Ты, кажется, читалъ историковъ, будь же внимателенъ: почти всѣ монархіи были основаны на незнаніи искусствъ и разрушились потому, что слишкомъ много ихъ развивали. Древняя персидская имперія служитъ намъ къ тому ближайшимъ примѣромъ.
   Я еще очень недавно въ Европѣ, но я слышалъ, какъ весьма умные люди говорили объ опустошеніяхъ, производимыхъ химіей. Она, какъ четвертый бичъ Божій, разоряетъ людей, правда, по немногу, но за то постоянно; между тѣмъ какъ война, чума, голодъ уничтожаетъ массами, но за то является черезъ большіе промежутки времени.
   Что принесло намъ изобрѣтеніе компаса и открытіе множества народовъ? Думаю, что -- скорѣе болѣзни, чѣмъ богатства.
   Общимъ совѣтомъ было рѣшено считать золото и серебро цѣною всѣхъ товаровъ, единственно по тому, что эти металлы рѣдки и не годны ни на какое другое употребленіе. Что намъ за дѣло, что его много въ обращеніи, и, чтобы обозначить стоимость какого нибудь товара, у насъ будетъ два или три знака, вмѣсто одного? Только еще больше затрудненій.
   Но, съ другой стороны, это открытіе было очень пагубно для вновь открытыхъ странъ. Цѣлые народы были уничтожены; избѣгнувшіе же смерти люди впали въ такое тяжелое рабство, что разсказы о немъ заставляютъ мусульманъ содрогаться отъ ужаса.
   Счастливое невѣденіе дѣтей Магомета! Восхитительная простота нашего святого пророка -- напоминаетъ мнѣ наивность древнихъ временъ и спокойствіе, царствующее въ сердцахъ нашихъ первыхъ отцовъ!.

Изъ Венеціи, въ 5 день мѣсяца Рамазана, 1717 г.

   

ПИСЬМО CVI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Или ты не думаешь того, что говоришь, или же поступаешь лучше, чѣмъ думаешь. Ты покинулъ родину, чтобы пріобрѣсти знанія, а самъ презираешь всѣ пауки. Ты пріѣзжаешь учиться въ страну, гдѣ обращено сильное вниманіе на искусства, а самъ считаешь ихъ вредными. Не признаться ли мнѣ тебѣ, Реди, я болѣе согласенъ съ тобой, чѣмъ ты со мною.
   Подумалъ ли ты о томъ, что повлекло бы на насъ потеря искусствъ? Впрочемъ, тучъ нечего воображать, тутъ все ясно. На землѣ есть еще народы, у которыхъ маломальски обученная обезьяна могла бы пользоваться почетомъ и почти ничѣмъ не отличалось бы отъ другихъ жителей; никто не нашелъ бы страннымъ -- ни ея ума, ни характера.
   Ты говоришь, что почти всѣ основатели имперій не знали искусствъ. Я не отрицаю что варварскія племена, какъ потокъ распространялись по землѣ и своими дикими полчищами покрыли даже самыя цивилизованныя государства, но берегись: они научились искусствамъ и обучили тому же и побѣжденныхъ, безъ чего ихъ нашествіе прошло бы такъ же незамѣтно, какъ лѣтняя гроза. Ты боишься, говоришь ты, чтобы не придумали какого нибудь болѣе жестокаго способа для разрушенія, чѣмъ тотъ, который ужъ находится въ употребленіи. Нѣтъ, если бы такое роковое открытіе было сдѣлано, люди не допустили бы его до исполненія и единогласное согласіе народовъ погребло бы это открытіе. Не въ интересахъ государей идти къ побѣдѣ этимъ путемъ; они ищутъ подданныхъ, а не земли.
   Ты жалуешься на изобрѣтеніе пороха и бомбъ; ты говоришь, что теперь нѣтъ болѣе недоступныхъ мѣстъ, т. е. ты удивляешься, что въ настоящее время войны оканчиваются раньше, чѣмъ прежде.
   Читая исторію, ты долженъ былъ замѣтить, что съ того времени, какъ изобрѣтенъ порохъ, сраженіи стали не такъ кровопролитны, какъ прежде, такъ какъ почти никогда не бываетъ стычекъ.
   Если бы и представился частный случай, въ которомъ искусство явилось бы предосудительнымъ, неужели же бросать его изъ за этого? Неужели, Реди, ты думаешь, что вѣра, принесенная съ неба нашимъ святымъ пророкомъ, можетъ быть пагубной, потому что настанетъ день, когда она послужитъ для уничтоженія вѣроломныхъ христіанъ.
   Ты думаешь, что искусства разслабляютъ народы и тѣмъ способствуютъ паденію имперій. Ты говоришь о разореніи древне Персидской имперіи, происшедшемъ вслѣдствіе размягченія нравовъ, но замѣть, что и ихъ побѣдители, греки, еще болѣе ихъ занимались искусствомъ.
   Когда говорятъ, что искусства -- дѣлаютъ мужчинъ женственными, то подразумѣваютъ не тѣхъ, кто ими занимается, такъ какъ тѣ никогда не бываютъ праздными; а праздность изъ всѣхъ пороковъ болѣе всего способствуетъ къ уничтоженію рвенія,
   Слѣдовательно, здѣсь говорится только о тѣхъ, кто наслаждается ими. Въ цивилизованной странѣ тѣ, кто пользуется искусствомъ, вынуждены и упражняться въ немъ, если не хотятъ впасть въ нищету. Парижъ есть можетъ быть самая сладострастная столица въ мірѣ, гдѣ особенное вниманіе обращено на удовольствія; но жизнь здѣсь тяжела. Для того, чтобы человѣкъ могъ наслаждаться жизнью, сто другихъ человѣкъ должны безпрестанно на него работать. Если напр. женщина возьметъ себѣ въ голову, что ей необходимо имѣть какое нибудь украшеніе, тотчасъ же пятьдесятъ рабочихъ принимаются за работу и работаютъ надъ нею день и ночь безъ отдыха. Это рвеніе къ работѣ, эта страсть къ обогащенію присуща какъ ремесленникамъ, такъ и дворянамъ.
   Никто не хочетъ быть бѣднѣе другаго.
   Въ Парижѣ человѣкъ работаетъ со дня рожденія до самой смерти. То же самое и народъ:-- всюду трудъ и промышленность. Гдѣ же разнѣженный народъ, о которомъ ты упоминалъ? Я полагаю, Реди, что каждое государство допускаетъ только тѣ искусства, которыя необходимы для него и изгоняетъ тѣ, которыя служатъ для наслажденія и возбужденія фантазіи,
   Если бы жители были настолько смѣлы, чтобы обойтись безъ необходимыхъ для нихъ вещей, народъ уничтожался бы съ каждымъ днемъ и государство ослабѣло бы до такой степени, что каждый могъ бы его завоевать.
   Обрати вниманіе, какой доходъ приноситъ промышленность. Обыкновенно капиталъ приноситъ ежегодно своему хозяину двадцатую часть своей стоимости.
   Художникъ, купивъ краски на одинъ пистоль, нарисуетъ картину, которая принесетъ ему пятьдесятъ. Тоже можно сказать и о золотыхъ дѣлъ мастерахъ, о фабрикантахъ шерстяныхъ и шелковыхъ издѣлій и прочихъ ремесленникахъ. Изъ всего этого можно заключить, дорогой Реди, что для того, чтобы государь былъ могущественъ, нужно, чтобы его подданные благоденствовали; но съ своей стороны онъ также долженъ стараться доставлять имъ излишнее, какъ и необходимое.

Изъ Парижа, въ 14 день мѣсяца Шальваля, 1717 г.

   

ПИСЬМО CVI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

   Я видѣлъ юнаго государя. Его жизнь дорога для его подданныхъ, да я думаю и для всей Европы, такъ какъ его смерть произвела бы большое волненіе. Но короли, какъ боги, и пока они живы ихъ считаютъ безсмертными. Его лицо величественно, но прекрасно: хорошее воспитаніе, соединенное съ счастливой природой, обѣщаетъ сдѣлать изъ него великаго государя.
   Говорятъ, никакъ нельзя узнать характеръ западныхъ государей, пока они не пройдутъ сквозь испытаніе ига своихъ любовницъ и духовниковъ. И тѣ и другіе стараются овладѣть ими и изъ за этого происходятъ большія распри, такъ какъ въ царствованіе молодого государя, эти двѣ силы постоянно враждуютъ между собою, между тѣмъ, какъ въ царствованіе стараго -- онѣ примиряются и соединяются между собою. Въ царствованіе молодаго государя роль дервиша очень трудна.
   Когда я пріѣхалъ во Францію, старый король находился подъ сильнымъ вліяніемъ женщинъ, и мнѣ кажется, что онъ менѣе, чѣмъ кто либо въ томъ нуждался. Я слышалъ однажды, какъ одна женщина говорила:
   -- Необходимо что либо сдѣлать для этого молодаго полковника: я знаю его достоинства и поговорю о немъ министру.
   Потомъ, другая:-- удивительно, что этотъ аббатъ забытъ; нужно его сдѣлать епископомъ; онъ хорошаго происхожденія и я могу отвѣчать за него.
   Но не воображай, что эти дамы были фаворитками государя; онѣ, быть можетъ, и видѣли то его раза два въ жизни, вещь впрочемъ очень легкая въ европейскихъ государствахъ. Каждый, служащій при дворѣ, въ Парижѣ или въ провинціи, имѣетъ при дворѣ знакомую, черезъ руки которой идутъ всѣ милости, иногда даже несправедливыя.
   Эти дамы имѣютъ постоянное сообщеніе между собою и взаимно помогаютъ другъ другу. Это настоящее государство въ государствѣ.
   Неужели ты думаешь, Иббенъ, что женщина дѣлается любовницей министра изъ любви къ нему? Пустяки! Она сходится съ нимъ, только для того, чтобы каждое утро подавать ему пять или шесть прошеній, и та поспѣшность, съ которой эти женщины торопятся дѣлать добро своимъ ближнимъ, доставляющимъ имъ сто тысячъ ливровъ годоваго доходу, свидѣтельствуетъ объ ихъ добротѣ.
   Въ Персіи жалуются, что государствомъ управляютъ двѣ или три женщины; но во Франціи гораздо хуже; тамъ вообще женщины управляютъ государствомъ и даже подѣлили власть между собою.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Шальваля, 1717 г.

   

ПИСЬМО CVII.

Узбекъ къ ***

   Здѣсь есть книги, о которыхъ въ Персіи даже и понятія не имѣютъ и которыя, какъ кажется, здѣсь въ большой модѣ;-- это журналы. Лѣнивцы въ восхищеніи отъ нихъ и не нарадуются, что могутъ пробѣжать тридцать книгъ, въ какія нибудь четверть часа.
   Какъ только авторъ прекращаетъ свои обычныя любезности, читатели тотчасъ же набрасываются на него. Цѣлое море словъ наполняетъ книгу. Одинъ хочетъ себя обезсмертить, печатая свое произведеніе in-douze, другой in-quarto, обладающій болѣе блестящими наклонностями -- in folio: слѣдовательно, содержаніе нужно расположить по размѣру, вотъ онъ и старается, не обращая никакого вниманія на труды бѣднаго читателя, желающаго уменьшить то, на что авторъ употребилъ столько труда.
   Я не знаю, какая заслуга писать подобныя произведенія; я бы отлично могъ дѣлать то же самое, еслибы хотѣлъ разстроить свое здоровье и разорить издателя.
   Главная ошибка журналистовъ состоитъ въ томъ, что они говорятъ только о новыхъ книгахъ, какъ будто истина была когда либо нова. Мнѣ кажется, какъ только человѣкъ прочелъ древнія книги, у него нѣтъ никакой причины предпочитать имъ новыя.
   Но разъ они поставили себѣ закономъ говорить только о вновь отпечатанныхъ произведеніяхъ, имъ, волей не волей, приходится быть надоѣдливыми. Оли остерегаются только критиковать книги, изъ которыхъ дѣлаютъ выписки, и дѣйствительно, кто будетъ настолько смѣлъ, чтобы пріобрѣтать себѣ каждый мѣсяцъ двѣнадцать или десять враговъ?.. Большинство писателей походятъ на поэтовъ, безропотно переносящихъ цѣлый градъ палочныхъ ударовъ, но не допускающихъ ни малѣйшей критики о своихъ произведеніяхъ. И такъ, слѣдуетъ остерегаться, чтобы не напасть на нихъ съ ихъ слабой стороны и журналисты знаютъ это хорошо, но поступаютъ, какъ разъ наоборотъ: они хвалятъ содержаніе -- первая глупость; за тѣмъ они переходятъ къ восхваленію автора, преувеличенному восхваленію, такъ какъ имѣютъ дѣло съ людьми только что начинающими свою литературную карьеру и готовыми мѣткимъ ударомъ пера поразить дерзновеннаго журналиста.

Изъ Парижа, въ б день мѣсяца Зилькаде. 1718 г.

   

ПИСЬМО CVIII.

Рика къ ***

   Парижскій университетъ есть старшая дочь королей Франціи; да, она не молода: ей болѣе девятисотъ лѣтъ, но несмотря на то случается, что и она мечтаетъ. Мнѣ разсказывали, что нѣсколько времени тому назадъ у ней была большая исторія съ нѣкоторыми учеными, по поводу буквы И (авторъ упоминаетъ о ссорѣ Рамуса).
   Она хотѣла, чтобы ее выговаривали какъ К. Споръ такъ разгорѣлся, что многіе лишились своего имущества, только вмѣшательство парламента прекратило эту ссору, издавъ постановленіе, разрѣшающее каждому подданному французскаго короля выговаривать эту букву, какъ ему вздумается.
   Нечего сказать, славную картину представляли изъ себя эти два наиболѣе уважаемыя учрежденія Европы, рѣшающія судьбу азбучной буквы!
   Мнѣ кажется, дорогой мой ***, что головы великихъ людей съуживаются, когда они собраны вмѣстѣ и, что тамъ, гдѣ больше мудрецовъ, находится меньше мудрости.
   Большія тѣла такъ крѣпко привязываются къ мелочамъ, пустымъ обычаямъ, что главное отходитъ уже на второй планъ. Я слышалъ, что одинъ Арагонскій король (въ 1610 г.) собралъ однажды чины Арагоніи и Каталоніи. На первомъ засѣданіи обсуждалось на какомъ языкѣ будутъ вестись пренія. Поднялся весьма жаркій споръ и по всей вѣроятности, чины перессорились бы между собою тысячу разъ, еслибы не придумали слѣдующаго способа: вопросы будутъ дѣлаться на каталонскомъ нарѣчіи, а отвѣты на арагонскомъ.

Изъ Парижа, въ 25 день мѣсяца Зилаге, 1718 г.

   

ПИСЬМО СІХ.

Рика къ ***

   Роль красивой женщины гораздо важнѣе, чѣмъ воображаютъ. Что можетъ быть серьезнѣе ея утренняго туалета? Ни одинъ генералъ, управляющій цѣлой арміей, не обдумываетъ такъ внимательно куда поставить ту или другую часть войска, какъ она -- куда прилѣпить мушку, отсутствіе которой, по ея соображеніямъ, лишило бы ее вѣрнаго успѣха.
   Какое вниманіе необходимо для того, чтобы согласовать интересы двухъ соперниковъ, чтобы казаться обоимъ равнодушной, между тѣмъ какъ ужъ она отдавалась и тому и другому! Сколько заботъ причиняютъ увеселительныя прогулки и какъ трудно ихъ оберегать отъ непредвидѣнныхъ случайностей, мѣшающихъ имъ! Но всего труднѣе не быть, но казаться веселой. Надоѣдайте имъ, сколько вамъ угодно, онѣ охотно простятъ васъ только бы казалось, что онѣ веселятся.
   Нѣсколько дней тому назадъ я ужиналъ за городомъ съ дамами. Дорогою, онѣ то и дѣло говорили:
   -- По крайней мѣрѣ, нужно хорошенечко повеселиться.
   Насъ собралась не слишкомъ то веселая компанія.
   -- Нужно сознаться, сказала одна изъ дамъ, что мы порядочно таки веселимся. Во всемъ Парижѣ сегодня нѣтъ такого веселаго общества, какъ наше!
   Но такъ какъ скука одолѣвала меня, то одна изъ дамъ потрясла меня за плечо и сказала:
   -- Что это, развѣ мы не веселимся?
   -- Конечно, конечно, отвѣтилъ я, зѣвая, я просто задыхаюсь отъ смѣха.
   Между тѣмъ, скука взяла верхъ надъ размышленіями и я зѣвалъ, зѣвалъ до тѣхъ поръ, пока не заснулъ глубокимъ сномъ, чѣмъ и окончилась эта увеселительная прогулка.

Изъ Парижа, въ 11 день мѣсяца Магоррома, 1718 г.

   

ПИСЬМО СХ.

Узбекъ къ ***

   Царствованіе покойнаго короля было такъ продолжительно, что конецъ заставилъ забыть начало. Въ настоящее время въ модѣ заниматься тѣмъ, что произошло во дни его юности, и воспоминанія о томъ времени читаются нарасхватъ.
   Вотъ рѣчь, произнесенная однимъ изъ Парижскихъ генераловъ на военномъ совѣтѣ. Признаюсь, много въ ней осталось для меня непонятнымъ.
   "Милостивые государи, не смотря на то, что наши войска отступили съ урономъ, мнѣ кажется, это дѣло поправить не трудно.
   У меня готовы шесть куплетовъ пѣсни, и, я увѣренъ, что они водворятъ равновѣсіе. Я выбралъ нѣсколько ясныхъ голосовъ, которые вылетая изъ глубины могучихъ грудей, чудесно повліяютъ на народную массу. Слова пѣсни положены на мелодію до сихъ поръ производившую сильное впечатлѣніе. Есkи этого будетъ недостаточно, мы выставимъ картину, изображающую повѣшеннаго Мазарини.
   На наше счастье, онъ плохо говоритъ по французски и мы не преминемъ обратить вниманіе толпы на его смѣшной выговоръ. Недавно мы нашли у него такую грубую грамматическую ошибку, что надъ ней смѣются на всѣхъ перекресткахъ.
   Я надѣюсь, что черезъ недѣлю, имя Мазарини будетъ народнымъ посмѣшищемъ.
   Со времени нашего наряженія, наша музыка до такой степени взбѣсила его, что для того чтобы не видѣть своихъ сторонниковъ, убывшихъ почти на половину, онъ былъ вынужденъ отослать своихъ пажей.
   Мужайтесь, и будьте увѣрены, что мы пощечинами заставимъ его вернуться вспять.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Шабанъ, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXI.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

   Во время моего пребыванія въ Европѣ я читалъ древнихъ и новѣйшихъ историковъ и имѣлъ возможность сравнивать всѣ времена и онѣ, какъ будто проходили передо мною.
   Ты, быть можетъ, не обратилъ никакого вниманія на то, что постоянно поражаетъ меня: почему это земля въ настоящее время гораздо меньше населена, чѣмъ прежде? Почему природа утратила плодородіе первыхъ временъ? Неужели она ужъ состарилась и обезислила?
   Болѣе года я провелъ въ Италіи и видѣлъ только развалины древней Италіи, нѣкогда столь знаменитой. Несмотря на то, что всѣ стремятся жить въ городахъ, они пустынны и до такой степени малонаселены, что кажется они существуютъ единственно только для того, чтобы напоминать о прошломъ могуществѣ.
   Встрѣчаются люди увѣряющіе, что въ прежднія времена въ Римѣ было больше жителей, чѣмъ въ настоящее время въ любомъ изъ большихъ европейскихъ государствъ. Каждый римскій гражданинъ обладалъ десятью или даже двадцатью тысячами рабовъ, не считая работающихъ въ загородныхъ домахъ и такъ какъ всѣхъ гражданъ насчитывали четыреста или пятьсотъ тысячъ, то нельзя даже приблизительно обозначитъ цифру всѣхъ жителей.
   Въ Сициліи нѣкогда было нѣсколько могущественныхъ государствъ, населенныхъ многочисленнымъ народомъ, но въ настоящее время они изчезли безъ слѣда, такъ что на островѣ осталось замѣчательнаго только однѣ огнедышащія горы.
   Греція такъ пустынна, что въ ней не насчитывается и сотой части ея прежнихъ обитателей.
   Испанія, нѣкогда славившаяся своимъ густымъ населеніемъ, въ настоящее время представляетъ изъ себя однѣ опустѣвшія деревни, а Франція -- ничто, въ сравненіи съ древней Галліей, о которой упоминаетъ Цезарь.
   Сѣверныя страны очень пустынны и дики; понятно, что въ древности населяющіе ихъ народы высылали, въ сосѣднія страны цѣлые рои жителей, отыскивавшихъ себѣ новую родину.
   Въ Польшѣ и Турціи почти совсѣмъ нѣтъ народа. Даже въ Америкѣ едва ли наберется пятидесятая часть населенія, основавшаго тамъ могущественныя имперіи.
   Азія находится въ точно такомъ же положеніи. Въ Малой Азіи, гдѣ нѣкогда находилось такъ много могущественныхъ государствъ и безчисленное число большихъ городовъ, въ настоящее время едваля наберется два или три. Что же касается до Азіи, то та часть которая подчинена Туркамъ, не можетъ похвастаться густотой своего населенія, другая же ея часть, подвластная нашимъ государямъ, сохранила только малую часть безчисленнаго населенія временъ Ксеркса и Дарія.
   Что же касается до мелкихъ государствъ, группирующихся около большихъ имперій, то про нихъ можно прямо сказать, что они пустынны.
   Несмотря на довольно обширныя государства, эти князья едвали насчитываютъ пятьдесятъ тысячъ подданныхъ.
   Въ Египтѣ тоже самое.
   Проѣзжая по землѣ, я всюду нахожу только развалины и мнѣ кажется, что я вижу, какъ изъ этихъ обломковъ выходятъ голодъ и чума.
   Африка всегда оставалась неизслѣдованной и потому о ней рѣшительно ничего нельзя сказать, какъ о прочихъ частяхъ свѣта, но. обративъ вниманіе на побережье Средиземнаго моря, давно уже извѣстнаго, можно видѣть, что оно сильно пало съ тѣхъ поръ, какъ имъ владѣли Карѳагеняне и Римляне. Въ настоящее время эти государи такъ ничтожны, что про нихъ можно только сказать, что это самыя слабыя державы въ мірѣ.
   Насчитавъ какъ только можно точнѣе, я нашелъ, что землѣ едва-ли уцѣлѣла десятая часть того количества людей, что жило въ древнія времена.
   Удивительно, что народонаселеніе уменьшается съ каждымъ днемъ, и если это еще такъ продолжится, то черезъ десять столѣтій, земля превратится въ настоящую пустыню.
   Вотъ, дорогой Узбекъ, самая ужасная катастрофа, какая только можетъ произойти на землѣ. Но никто не замѣтилъ приближенія ея, такъ какъ она подошла незамѣтно и въ продолженіе многихъ столѣтій, что свидѣтельствуетъ о скрытомъ порокѣ, о тайномъ ядѣ, о медленной болѣзни снѣдающей человѣческій родъ.

Изъ Венеціи, въ 10 день мѣсяца Регебъ, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Все на свѣтѣ тлѣнно, дорогой Реди даже небеса, и астрономы суть очевидные свидѣтели постояннаго измѣненія неба, что происходитъ вслѣдствіе всемірнаго движенія матери.
   Земля, какъ и прочія планеты, подчинена законамъ движенія; въ ней происходитъ постоянная борьба элементовъ: море и земля вѣчно враждуютъ между собою.
   Точно такъ и люди, подвергающіеся въ своихъ жилищахъ измѣненіямъ, не находятся въ безопасности; сто тысячъ причинъ въ состояніи ихъ разрушить и увеличить или уменьшить ихъ число.
   Не стану говорить о частныхъ катастрофахъ, упоминаемыхъ въ исторіи, какъ напримѣръ, о разрушеніи городовъ и цѣлыхъ царствъ; кромѣ нихъ есть еще и всеобщія, нѣсколько разъ чуть не погубившія человѣческій родъ.
   Исторія полна разсказами о всемірной проказѣ, нѣсколько разъ опустошавшей земной шаръ.
   Не прошло еще и двухъ столѣтій какъ въ Европѣ, Азіи и Африкѣ появилась самая позорная болѣзнь на свѣтѣ. Въ короткое время, она сдѣлала ужасающіе успѣхи и если бы она продолжала дѣйствовать съ той же силой, весь родъ людской исчезъ бы съ лица земли.
   Что если бы ядъ былъ нѣсколько сильнѣе? и онъ навѣрное усилился бы если бы людямъ не посчастливилось найти могущественнаго средства противъ него. Быть можетъ эта болѣзнь, напавъ въ нѣкоторыя части поколѣнія овладѣла бы и всѣмъ поколѣніемъ.
   Но что говорить о томъ, что могло бы быть? Развѣ оно не случилось? Нѣкоторые философы различаютъ два творенія: вещей и людей.
   Они не могутъ понять, что матерія и созданные предметы имѣютъ всего только шесть тысячъ лѣтъ, что Богъ цѣлую вѣчность откладывалъ сотвореніе міра и только недавно воспользовался своимъ творческимъ могуществомъ. Что онъ не могъ или просто не хотѣлъ?.. Но если бы онъ не могъ въ началѣ, то не могъ бы и въ концѣ, а чего Богъ захотѣлъ разъ, того онъ хотѣлъ всегда, а слѣдовательно и въ началѣ.
   Между тѣмъ всѣ историки говорятъ намъ о первомъ отцѣ и даютъ намъ возможность взглянуть на рождающуюся природу. Не естественно ли предположить, что Адамъ спасся отъ общаго несчастья, какъ Ной отъ потопа и что эти большіе перевороты часто повторялись на землѣ съ самаго сотворенія міра?
   Но не всѣ перевороты были сильны и мы видимъ, что во многихъ мѣстахъ земля устала снабжать людей необходимымъ для существованія; почемъ мы знаемъ, нѣтъ ли общихъ причинъ истощенія всей земли?
   Я очень доволенъ, что могу сообщить тебѣ эти общія мысли, прежде чѣмъ отвѣтить на твое письмо, въ которомъ ты упоминаешь объ уменьшеніи народонаселенія, начавшимся съ семнадцатаго столѣтія. Въ слѣдующемъ письмѣ, я докажу тебѣ, что это произошло нестолько вслѣдствіе физическихъ, сколько вслѣдствіе нравственныхъ причинъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Шабана, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXIII.

Узбекъ къ тому же.

   Ты отыскиваешь причину, почему въ настоящее время земля гораздо меньше населена, чѣмъ прежде, но если бы ты отнесся къ этому внимательнѣе, то увидѣлъ бы, что причина всему лежитъ въ измѣненіи нравовъ.
   Съ тѣхъ поръ какъ христіанство и магометанство подѣлили между собою міръ, многое что измѣнилось. Христіанство запретило полигамію, что и дало ей преимущество передъ магометанствомъ, дозволяющимъ разводъ, что, въ свою очередь, давало магометанству не менѣе важное преимущество надъ христіанствомъ.
   По моему нѣтъ ничего противорѣчивѣе, какъ дозволеніе многоженства Алкораномъ.
   -- "Взгляните на вашихъ женъ, говоритъ пророкъ, вы необходимы имъ, какъ ихъ одежда и онѣ, въ свою очередь, необходимы вамъ, какъ ваша".
   Вотъ правило придающее рвеніе истинному мусульманину. Человѣкъ, имѣющій четырехъ законныхъ женъ и столько же наложницъ рабынь, не долженъ ли затрудняться доставленіемъ такого множества одежды?
   "Ваши жены есть поля, которыя вы должны обработывать, также сказалъ пророкъ и такъ обработывайте ваши поля; дѣлайте добро вашимъ душамъ и современемъ обрящете его".
   Я смотрю на настоящаго мусульманина какъ на атлета, осужденнаго вѣчно бороться, но, несмотря на одержанную побѣду, изнемогающаго отъ усталости, подъ тяжестью своего собственнаго торжества.
   Природа всегда дѣйствуетъ медленно, такъ сказать бережливо; всегда и вездѣ она дѣйствуетъ умѣренно. Если же ее начнутъ торопить, она начнетъ изнемогать, несмотря на то, что она всѣми силами старается сохранить свою производительность и свою способность къ дѣторожденію.
   Вотъ до этого то безпомощнаго состоянія и доводитъ насъ многоженство, скорѣе истощающее, чѣмъ удовлетворяющее насъ. Какъ часто случается, что обладатель обширнаго сераля имѣетъ очень мало дѣтей и, въ большинствѣ случаевъ, эти дѣти бываютъ слабы и нездоровы.
   Но это не все: эти женщины, вынужденныя жить вмѣстѣ, требуютъ охранителей, которыми никто не можетъ быть, кромѣ евнуховъ. Вѣра, ревность и даже благоразуміе не дозволяетъ приблизить къ нимъ кого-либо другого. Этихъ охранителей нужно много, какъ для усмиренія постоянныхъ ссоръ, царствующихъ въ гаремахъ, такъ и для охраненія ихъ отъ нападеній извнѣ.
   И такъ человѣкъ имѣющій десять женъ или наложницъ, никогда не можетъ сказать, что у него слишкомъ много евнуховъ.
   Но какая потеря для общества -- это огромное количество людей, умершихъ тотчасъ же послѣ рожденія! Какой ущербъ народонаселенію!
   Дѣвушки-рабыни, вмѣстѣ съ евнухами прислуживающія въ сералѣ, почти всегда остаются старыми дѣвами. Пока онѣ служатъ въ сералѣ, онѣ не смѣютъ выйдти замужъ, а ихъ хозяйки, призы к. нувъ къ ихъ услугамъ, почти всю жизнь не разстаются съ ними.
   Вотъ какимъ образомъ, одинъ человѣкъ, ради своего удовольствія, убиваетъ гражданскою смертью такое множество подданныхъ обоего пола, и такимъ образомъ не дозволяетъ имъ служить для распространенія рода.
   Константинополь и Испагань суть столицы двухъ обширнѣйшихъ имперій въ мірѣ. Сюда со всѣхъ концовъ земли стекаются разные народы. Но не смотря на то, эти города разрушаются сами собою и въ скоромъ времени разрушились-бы совершенно, если бы ихъ правители не призывали бы туда цѣлые народы для ихъ населенія. Въ слѣдующемъ письмѣ, я докончу эту мысль.

Изъ Парижа, въ 13 день мѣсяца Шабана, 1718 г.

   

ПИСЬМО СXIV.

Узбекъ къ тому-же.

   Римляне обладали не меньшимъ количествомъ рабовъ, чѣмъ мы. у нихъ было ихъ даже больше, но они дѣлали изъ нихъ гораздо лучшее употребленіе. Они не только препятствовали ихъ размноженію, но, напротивъ, поощряли его; устроивали браки и тѣмъ наполняли свои дома слугами всѣхъ половъ и возрастовъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и увеличивали населеніе государства.
   Эти дѣти, составлявшія богатство хозяина, рождались и выростали около него. На обязанности хозяина лежала забота объ ихъ пищѣ и воспитаніи, родные же отцы, избавленные отъ этого, слѣдовали только природной склонности, и безъ боязни размножали семью.
   Я уже упоминалъ, что у насъ рабы обязаны оберегать нашихъ женъ и въ этомъ состоитъ вся ихъ обязанность. По отношенію къ государству они находятся какъ бы въ летаргическимъ снѣ, такъ что искусство и обработку земли приходится поручать людямъ свободнымъ.
   У римлянъ-же было не то.
   Республика извлекала изъ рабовъ безконечную пользу. Каждый изъ нихъ получалъ отъ хозяина надѣлъ, обрабатывалъ его, или же занимался какимъ нибудь мастерствомъ. Одинъ давалъ деньги въ ростъ, другой занимался морской торговлей; этотъ продавалъ въ розницу товары, тотъ занимался какимъ нибудь ремесломъ или покупалъ и перепродавалъ землю, но каждый непремѣнно старался извлечь выгоду изъ своего надѣла, доставлявшимъ ему въ настоящемъ нѣкоторое довольство и надежду на будущую свободу. Эти отношенія хозяина къ рабамъ сдѣлали изъ нихъ народъ трудолюбивый, любящій искусство и ремесло.
   Эти рабы, разбогатѣвшіе благодаря своему трудолюбію и усердію, выкупались на свободу и превращались въ римскихъ гражданъ.
   Такимъ образомъ, республика постоянно возобновлялась и, по мѣрѣ того, какъ старые рода уничтожались, она воспринимала въ свое нѣдро новые. Быть можетъ въ моихъ послѣдующихъ письмахъ мнѣ представится случай доказать тебѣ, что чѣмъ больше въ государствѣ людей, тѣмъ болѣе процвѣтаетъ торговля; и наоборотъ: чѣмъ больше процвѣтаетъ торговля тѣмъ гуще народонаселеніе.
   Если это такъ, то какъ сильно должно было увеличиваться народонаселеніе трудолюбивыхъ рабовъ!
   Промышленность и изобиліе способствовали ихъ рожденію, а они, съ своей стороны, способствовали увеличенію изобилія и промышленности.

Изъ Парижа, въ 6 день мѣсяца Шабана, 1718 г.

ПИСЬМО CXV.

Узбекъ къ тому-же.

   До сихъ поръ мы говорили о мусульманскихъ странахъ и старались объяснить себѣ причину, почему онѣ менѣе населены, чѣмъ находящіяся подъ властью римлянъ: посмотримъ теперь, что способствовала этому у христіанъ.
   У язычниковъ разводъ дозволяется, а у христіанъ запрещенъ. Это, повидимому такое незначительное различіе, имѣло такія ужасныя послѣдствія, что имъ едва можно повѣрить.
   Они не только отняли всю прелесть брака, но посягнули даже на нарушеніе его; желая стянуть крѣпче его оковы, ихъ только ослабили и вмѣсто того чтобы соединить сердца, чего они и желали,-- ихъ разлучили на-вѣки.
   Въ такомъ свободномъ союзѣ, гдѣ безспорно главенство принадлежитъ только сердцу, водворили стѣсненіе, необходимость и даже произволъ судьбы.
   Они не обратили никакого вниманія на отвращеніе, прихоти и несходства характеровъ. Они хотѣли закрѣпостить сердце, самое что только есть измѣнчивое и непостоянное въ природѣ. Безповоротно и на-вѣки, связывали они людей ненавидѣвшихъ другъ друга, какъ тираны, привязывавшіе живыхъ людей къ трупамъ.
   Ничто такъ не способствовало, взаимности привязанности, какъ возможность развода: зная, что отъ нихъ вполнѣ зависитъ рѣшеніе ихъ судьбы, мужъ и жена старались терпѣливо перенести взаимные недостатки, и никогда не пользовались своимъ правомъ.
   Христіане же не такъ: невозможность вернуть утраченную свободу угнетаетъ ихъ. Главное, что ихъ пугаетъ въ брачной жизни, это ея продолжительность, ея, такъ сказать, вѣчность: отсюда происходятъ: отвращеніе, ссоры, презрѣніе.
   Черезъ три года послѣ вступленія въ бракъ наступаетъ полнѣйшая холодность, слѣдствіемъ чего являются негласные разводы, быть можетъ болѣе опасные, чѣмъ если бы они были гласными. Каждый живетъ самъ по себѣ, не обращая никакого вниманія на приносимый имъ будущему поколѣнію вредъ. Когда мужчинѣ надоѣдаетъ вѣрная жена, онъ отдается публичной женщинѣ, позорный торгъ которой, избавленный отъ всѣхъ тягостей брака, доставляетъ только однѣ его радости.
   А если одинъ изъ участвующихъ въ томъ союзѣ уже по своей природѣ не способенъ для распространенія рода, то онъ губитъ и другаго и дѣлаетъ его такимъ же безполезнымъ, какъ онъ самъ. Зная всѣ эти условія, нечего удивляться, что въ христіанскихъ бракахъ такъ мало дѣтей. Разводъ не допускается ни за что на свѣтѣ и дурно подобранныя партіи нельзя исправить.
   Въ Спартѣ, гдѣ всѣ граждане составляли одну большую семью -- республику, было установленно, чтобы мужья ежегодно мѣняли своихъ женъ, что сильно способствовало къ увеличенію народонаселенія.
   Трудно понять, что руководило христіанами въ уничтоженіи развода. У всѣхъ народовъ міра бракъ есть условіе, подлежащее измѣненіямъ и нужно бы было уничтожить только тѣ, которыя ослабляли его.
   Но христіане смотрятъ на него съ другой точки зрѣнія, вотъ почему они и сами не могутъ объяснить, что это такое. Они смотрятъ на бракъ не какъ на чувственное удовольствіе: напротивъ, какъ я уже говорилъ тебѣ, они кажется хотятъ совершенно изгнать изъ него чувственность; по ихъ мнѣнію, это что то таинственное и я право не понимаю здѣсь ничего.

Изъ Парижа, въ 17 день мѣсяца Шабана, 1719 г.

   

ПИСЬМО СXVI.

Узбекъ къ тому-же.

   Уничтоженіе развода не есть единственная причина уменьшенія народонаселенія христіанскихъ странъ; множество евнуховъ, находящихся между ними также не мало способствуетъ тому.
   Я говорю о священникахъ и дервишахъ обоего пола, посвятившихъ себя вѣчному воздержанію. Христіане считаютъ это высшей добродѣтелью, чего я не понимаю, не зная что такое добродѣтель, не приносящая никакой пользы.
   Я нахожу, что ихъ ученые противорѣчатъ сами себѣ, говоря что бракъ святъ, а холостая жизнь, противоположность браку, еще болѣе свята, не считая уже того, что они ставятъ воздержаніе правиломъ, основнымъ догматомъ.
   Людей, проповѣдающихъ воздержаніе, ужасно много. Въ прежнія времена отцы обрекали на это своихъ дѣтей съ самой колыбели. Теперь-же они сами себя посвящаютъ, начиная съ четырнадцати лѣтъ, что почти одно и то же.
   Воздержаніе уничтожило болѣе людей, чѣмъ то сдѣлали когда либо чума или самыя кровопролитныя войны. Въ каждомъ благочестивомъ домѣ есть семья, гдѣ никто не рождается и которая живетъ на счетъ другихъ. Эти дома всегда открыты, какъ бездны, поглощающія будущія поколѣнія.
   Эта политика далеко не походитъ на политику римлянъ, строго преслѣдовавшихъ уклоняющихся отъ брака, и желавшихъ пользоваться свободой, идущей въ разрѣзъ съ народной пользой.
   Я говорю это только о католическихъ странахъ. У протестантовъ же всѣ пользуются правомъ имѣть дѣтей: у нихъ нѣтъ ни патеровъ, ни дервишей и если при основаніи этого вѣроисповѣданія, возстановившаго первыя времена христіанства, его основателей я не обвиняли въ невоздержаніи, то, введя во всемъ мірѣ бракъ, они навѣрное бы съумѣли облегчить его иго и въ концѣ концовъ разрушили бы преграду, отдѣляющую назареевъ отъ магометанъ.
   Но, что бы тамъ ни было, а протестантство имѣетъ большое преимущество предъ католицизмомъ.
   Я осмѣливаюсь сказать, что въ томъ положеніи, въ которомъ Европа находится въ настоящую минуту, не мыслимо, чтобы католичество продержалось еще пятьсотъ лѣтъ. До паденія испанскаго могущества католики были гораздо сильнѣе протестантовъ. Но мало по малу послѣдніе сравнились съ ними; со временемъ же протестанты сдѣлаются богаты и могущественны, а католики ослабѣютъ.
   Протестантскія государства должны быть гораздо болѣе населены, чѣмъ католическія; изъ чего слѣдуетъ во 1-хъ, что ихъ племена гораздо многочисленнѣе, такъ какъ увеличиваются пропорціанально своей численности; во 2-хъ, что ихъ земли гораздо лучше обработаны; наконецъ, что въ нихъ торговля процвѣтаетъ благодаря многочисленности желающихъ пріобрѣсти состояніе. Если людей хватаетъ только на обработку земли -- торговля гибнетъ и наоборотъ, если люди занимаются только одной торговлей -- земледѣліе погибаетъ.
   Что же касается до государствъ католическихъ, то въ нихъ нетолько заброшено земледѣліе, но даже промышленость является вредной и всѣ стремятся заучить нѣсколько словъ мертваго языка. Какъ только человѣкъ запасется этимъ знаніемъ, онъ уже не затруднится въ выборѣ занятій и идетъ прямо въ монастырь, гдѣ и находитъ спокойную жизнь и нѣкоторое довольство, за которыя въ міру ему бы пришлось не мало потрудиться въ потѣ лица.
   Но это не все. Въ рукахъ дервишей сосредоточиваются почти всѣ сокровища государства; это нѣчто въ родѣ цѣлаго общества скупцовъ, забирающихъ себѣ все и никогда, ничего, никому не дающихъ. Они копятъ, копятъ доходы и составляютъ капиталъ. Какое богатство находится, такъ сказать, въ параличномъ состояніи; нѣтъ обращенія -- нѣтъ и торговли, нѣтъ искусствъ, нѣтъ производства.
   Нѣтъ ни одного протестантскаго принца, который не накладывалъ бы паевой народъ болѣе податей, чѣмъ Папа -- на своихъ подданныхъ и между тѣмъ послѣдніе гораздо бѣднѣе первыхъ. Торговля оживляетъ однихъ, а монашество умерщвляетъ другихъ.

Изъ Парижа, въ 26 день мѣсяца Шабана, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXVII.

Узбекъ къ тому же

   Намъ нечего больше сказать объ Азіи и Европѣ; перейдемъ къ Африкѣ. Тутъ намъ придется ограничиться только ея берегами, такъ какъ внутренность ея еще не изслѣдовано.
   Берберія, съ господствующей религіей мусульманской, въ настоящее время гораздо меньше населена, чѣмъ во времена Римлянъ, о причинѣ же этого я уже говорилъ тебѣ. Берега же Гвинеи должны быть очень пустынны, такъ какъ вотъ уже болѣе двухъ сотъ лѣтъ, царьки или правители селеній продаютъ своихъ подданныхъ европейцамъ, для перевозки ихъ въ Американскія колоніи.
   Странно только, что Америка, получающая ежегодно такое множество новыхъ жителей, пустынна и не извлекаетъ никакой выгоды изъ постоянныхъ потерей Африки.
   Невольники, перевозимые въ другой климатъ, гибнутъ тысячами; работа въ рудникахъ, вредныя испаренія выходящія изъ нихъ, ртуть, добываемая переселенцами, убиваетъ ихъ безпощадно. Нѣтъ ничего страннѣе, какъ убивать такое множество людей ради того, чтобы вынуть изъ нѣдра земли золото и серебро; эти металлы сами по себѣ совершенно безполезны и превратились въ сокровища единственно только потому, что изъ выбрали ихъ обозначать.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Шабанъ, 1718 г.

   

ПИСЬМО СXVIII.

Узбекъ къ тому же.

   Плодородіе народа иногда зависитъ отъ самыхъ ничтожныхъ обстоятельствъ. Евреи, иногда совершенно исчезающіе съ лица земли и за тѣмъ опять возрождающіеся съ новой силой, восполняли свои постоянныя потери единственно только надеждой на рожденіе могущественнаго царя, будущаго властителя міра.
   Древніе персидскіе цари обладали такимъ множествомъ подданныхъ, благодаря только догмату своей религіи, гласящему, что каждый Персъ, чтобы угодить Богу долженъ: родить ребенка, обработать поле и посадить дерево.
   Если Китай и обладаетъ такимъ удивительно многочисленнымъ народомъ, то это является слѣдствіемъ извѣстнаго взгляда на вещи: у нихъ дѣти смотрятъ на своихъ отцовъ, какъ на боговъ, и уважаютъ ихъ наравнѣ съ ними.
   Послѣ ихъ смерти дѣти приносятъ имъ жертвы и, думая, что благодаря этимъ жертвамъ души покойниковъ возрождаются къ новой жизни, каждый старается увеличить свою семью такую покорную въ этой жизни, и такую необходимую въ будущей.
   Но и мусульманскія государства сильно пустѣютъ, благодаря господствующему мнѣнію, которое, несмотря на всю свою святость, вредно дѣйствуетъ на народъ. Мы считаемъ себя путниками, обязанность которыхъ думать о своемъ будущемъ отечествѣ. Полезныя и прочныя работы, заботы объ упроченіи состоянія нашихъ дѣтей, различныя предположенія, кажутся намъ странными.
   Спокойные въ настоящемъ, беззаботные въ будущемъ, мы не даемъ себѣ труда ни поправлять публичныя зданія, ни обработывать неплодородныя земли, ни воздѣлывать плодородныя; мы живемъ, относясь безучастно ко всему и предоставляемъ все Провидѣнію.
   Тщеславіе установило у европейцевъ несправедливое право старшинства, обращающее вниманіе отца только на одного изъ дѣтей, и заставляющаго его забывать объ остальныхъ. Состояніе одного образуется насчетъ прочихъ членовъ семьи. Мало того, оно разрушаетъ равенство между гражданами.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Рамазана, 1718 г.

   

ПИСЬМО СХІХ.

Узбекъ къ тому-же.

   Страны, населенныя дикарями, обыкновенно бываютъ очень скудно населены благодаря господствующему почти у всѣхъ ихъ отвращенію къ работѣ и земледѣлію. Это отвращеніе такъ велико, что когда они проклинаютъ своихъ враговъ, то не желаютъ имъ ничего другого, какъ обработывать землю, считая только охоту и рыбную ловлю благородными упражненіями, достойными ихъ.
   Но такъ какъ часто охота и рыбная ловля приносятъ очень мало дохода, то они часто голодаютъ, не говоря уже о томъ, что не во всякой странѣ водится въ такомъ изобиліи дичь и рыба, чтобы поддерживать существованіе большаго народа, къ тому же, какъ извѣстно, животныя избѣгаютъ слишкомъ населенныхъ мѣстъ.
   Селенія дикарей, въ двѣсти или въ триста жителей, расположенныя на довольно порядочномъ разстояніи другъ отъ друга, съ интересами такими же разными, какъ бываютъ разны интересы двухъ имперій, не могутъ помогать другъ другу, какъ то дѣлаютъ большія государства, гдѣ каждая часть соотвѣтствуетъ и взаимно помогаетъ другъ другу.
   У дикарей есть еще обычай, не менѣе пагубный, чѣмъ первый: женщины, изъ боязни потерять любовь своихъ мужей, дѣлаютъ себѣ выкидыши.
   Законъ здѣсь строго преслѣдуетъ преступницъ: каждая дѣвушка, необъявившая суду о своей беременности, наказывается смертью, если ея ребенокъ умретъ: ни стыдъ, ни страхъ, ни даже какое нибудь несчастье не извиняются.

Изъ Парижа, въ 9 день мѣсяца Рамазана, 1718 г.

   

ПИСЬМО СХХ.

Узбекъ къ тому-же.

   Вслѣдствіи колонизаціи страна, откуда берутъ невольниковъ, обыкновенно ослабѣваетъ, въ то же время не увеличивая народонаселенія той, куда ихъ переводятъ, такъ такъ, съ перемѣной климата, смертность между невольниками увеличивается. Самое лучшее, если люди остаются тамъ, гдѣ они есть: отъ перемѣны хорошаго воздуха на дурной являются разныя болѣзни. Воздухъ, какъ и растенія, состоитъ изъ частичекъ земли. Онъ до такой степени вліяетъ на насъ, что отъ него вполнѣ зависитъ нашъ характеръ. При переѣздѣ въ другую страну мы дѣлаемся больны.
   Скудное населеніе служитъ признакомъ какого нибудь дурнаго качества почвы или климата; слѣдовательно, когда человѣка посылаютъ въ какую нибудь мало населенную страну, то достигаютъ совсѣмъ другихъ результатовъ, чѣмъ предполагаютъ.
   Римляне убѣдились въ этомъ по опыту: они отсылали всѣхъ преступниковъ въ Сардинію, туда же посылали и Евреевъ. Дѣлать нечего, приходилось помириться съ мыслью объ ихъ потерѣ, что при ихъ презрѣніи къ нимъ было вовсе не трудно.
   Великій Шахъ-Аббасъ, желая лишить турокъ средствъ содержать на границахъ большія арміи, выслалъ почти всѣхъ армянъ изъ ихъ страны и отослалъ болѣе двадцати тысячъ семей въ Галинъ, гдѣ они всѣ перемерли въ очень короткое время.
   Точно также и переселенія народа въ Константинополь не принесли желаемыхъ результатовъ. Огромное количество негровъ, о которыхъ мы еще надавно упоминали, не могли населить Америки.
   Съ избіенія евреевъ Адріаномъ, Палестина совершенно опустѣла.
   Нужно признаться, что значительныя истребленія народа почти непоправимы, а если народонаселеніе и пополняется, то все же пройдутъ вѣка, прежде чѣмъ оно достигнетъ той цифры, что была прежде.
   Изгнаніе Мавровъ изъ Испаніи и въ настоящее время чувствуется такъ же, какъ и въ первый день: пустота не наполняется, а съ каждымъ днемъ дѣлается все больше и больше.
   Завоевавъ Америку, Испанцы заняли мѣсто ихъ прирожденныхъ жителей, но не могли населить ея: напротивъ, но какой то странной случайности, которую я назову лучше божественной справедливостью, разорители сами уничтожаютъ себя и съ каждымъ днемъ ихъ число дѣлается все меньше и меньше. Слѣдовательно, государямъ нечего и думать населить свои государства колоніями. Я не утверждаю, чтобы это никогда не удавалось: есть такіе счастливые климаты, что въ нихъ родъ человѣческій всегда размножается; напримѣръ эти острова { Быть можетъ авторъ упоминаетъ здѣсь объ островѣ Бурбонѣ.}, населенные трудно больными и выздоровѣвшими отъ дѣйствія благотворнаго климата. Но если бы колонизація и удалась, то все-таки вмѣсто того, чтобы увеличить власть, она ослабила бы ее.
   Карѳагеняне, какъ и Испанцы, открыли Америку, или, выражаясь точнѣе, большіе острова, на которыхъ и завели торговлю, но увидя, что число жителей уменьшается, эта мудрая республика запретила своимъ подданнымъ эту торговлю.
   Я осмѣливаюсь замѣтить, что вмѣсто того, чтобы переселять Испанцевъ въ Индію, слѣдовало бы переселить Индійцевъ и Метиссовъ въ Испанію и возвратить этой монархіи всѣ ея народы, разсѣянные по лицу земли. Если-бы Испанія сохранила хотя только половину своихъ колоній, она была бы самымъ опаснымъ и могущественнымъ государствомъ Европы.
   Имперіи можно сравнить съ деревомъ, раскинутыя вѣтви котораго отнимаютъ у ствола весь сокъ, а сами даютъ только одну тѣнь. Ничто такъ не удерживаетъ государей отъ завоеваній въ далекихъ странахъ, какъ печальный примѣръ Испанцевъ и Португальцевъ.
   Эти два народа, съ необыкновенной быстротой завоевавъ огромныя государства придумали два совершенно различныхъ способа для ихъ сохраненія.
   Испанцы, не надѣясь на вѣрность покоренныхъ народовъ, рѣшили ихъ уничтожить и населить страну приверженцами Испаніи. Никогда еще ни одно безчеловѣчное намѣреніе не было исполнено съ большей точностью.
   Съ появленіемъ Испанцевъ, огромное населеніе исчезло безслѣдно; какъ будто эти варвары, открывая Индію, руководствовались одной, только цѣлью, показать людямъ до чего можетъ дойти человѣческая жестокость. Этой то жестокостью они и взяли въ свою власть побѣжденную ими страну. Вотъ и суди по этому, какъ пагубны войны. Какъ могли они удержать въ повиновеніи столько милліоновъ? Какъ вести въ такой дали междоусобную войну? Что произошло бы съ ними, если бы они дали имъ оправиться отъ восторга и вмѣстѣ съ тѣмъ страха?
   Что же касается до Португальцевъ, то они избрали совершенно противоположный путь: они не прибѣгали къ жестокостямъ; но за то ихъ и изгнали изъ всѣхъ завоеванныхъ ими странъ. Голландцы поощряли это возстаніе и воспользовались имъ.
   Какой принцъ позавидуетъ участи этихъ завоевателей? Кто пожелалъ бы сдѣлаться побѣдителемъ при этихъ условіяхъ? Однихъ изгнали, а другіе сами опустошили страну.
   Ужъ такова судьба всѣхъ героевъ: или потерять завоеванную страну, или же, покоривъ страну, уничтожить ея жителей, уподобляясь безумцу, покупавшему дорогія статуи и зеркала и бросающему ихъ въ море.

Изъ Парижа, въ 18 день мѣсяца Рамазана, 1718 г.

   

ПИСЬМО СХХІ.

Узбекъ къ тому-же.

   Кроткое управленіе государствомъ удивительно какъ способствуетъ къ умноженію рода. Доказательствомъ служатъ всѣ республики и болѣе всѣхъ Швейцарія и Голландія, двѣ самыя худшія страны, во всей Европѣ, если смотрѣть на почву, и которыя, несмотря на то, населены больше всѣхъ.
   Ничто такъ не привлекаетъ иностранцевъ, какъ свобода и слѣдующій всегда за ней -- достатокъ. Всѣ стремятся къ свободѣ ради нея самой, къ достатку же заставляютъ насъ стремиться наши нужды.
   Въ странѣ богатой, гдѣ появленіе дѣтей не заставляетъ нуждаться отцовъ, народонаселеніе всегда бываетъ густо.
   Даже равенство гражданъ и вытекающее изъ него равенство въ средствахъ, даетъ изобиліе и жизнь всѣмъ частямъ государства и распространяетъ его вездѣ.
   Далеко не то въ странахъ, повинующихся одному лицу: государь, придворные и нѣкоторые избранные, обладаютъ богатствомъ, между тѣмъ какъ всѣ остальные терпятъ сильную нужду.
   Если человѣку худо жить, и онъ знаетъ, что его дѣтямъ будетъ еще хуже, онъ никогда не женится; или же, если и женится, то побоится имѣть слишкомъ много дѣтей, чтобы они разстроили его состоянія и не впали въ бѣдность.
   Но это не касается селянина или крестьянина: разъ женясь, онъ не побоится имѣть слишкомъ много дѣтей. Онъ знаетъ, что, сколько бы у него ихъ ни было, онъ всегда оставитъ имъ въ наслѣдство двузубую мотыку и кусокъ земли.
   Но какая же польза государству отъ дѣтей, умирающихъ въ нищетѣ? Они почти никогда не выростаютъ и, слабые и дряхлые, уже при самомъ рожденіи, дѣлаются жертвами эпидемій, являющихся слѣдствіемъ нищеты и плохой пищи. Если же нѣкоторые изъ нихъ и достигаютъ зрѣлаго возраста, то все же остаются болѣзненными на всю свою жизнь.
   Люди, какъ растенія, требуютъ ухода. Франція можетъ служить этому примѣромъ.
   Въ прежнія времена, всѣ молодые люди старались жениться, какъ можно раньше, чтобы не попасть въ солдаты. Отъ такого множества браковъ родилось и много дѣтей, но голодъ и болѣзни уничтожили ихъ.
   Если ужъ въ такомъ хорошемъ климатѣ, въ такомъ благоустроенномъ государствѣ какъ Франція, могло это случиться, то что уже говорить объ остальныхъ?

Изъ Парижа, въ 23 день мѣсяца Рамазана, 1718 г.

   

ПИСЬМО СXXII.

Узбекъ къ моллаку Мехмету-Али,
Охранителю Трехъ Могилъ,

въ Комъ.

   Какую пользу приносятъ намъ посты имамовъ и власяницы монаховъ?
   Господь два раза простеръ свою карающую руку надъ своими дѣтьми. Солнце померкло и освѣщаетъ только ихъ пораженія, ихъ арміи разсѣяны, какъ песокъ морской.
   Имперія Османлисовъ потрясена.
   Христіанскій муфтій съ трудомъ поддерживаетъ ее. Великій визирь Германіи есть бичъ Божій, посланный покарать послѣдователей Омара. Онъ всюду разноситъ гнѣвъ неба, возмущеннаго ихъ непокорностью и лукавствомъ.
   Священный духъ имамовъ, ты денно и нощно оплакиваешь дѣтей пророка, совращенныхъ противнымъ Омаромъ! Твои внутренности трепещутъ, при видѣ ихъ несчастій, ты хочешь ихъ обращенія, а не погибели. Ты бы желалъ видѣть ихъ собранными подъ знаменами Али, а не разсѣянными въ горахъ и пустыняхъ.

Изъ Парижа, въ 1 день мѣсяца Шальваль, 1718 г.

   

ПИСЬМО СXXIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Что могло бы быть причиной необыкновенной щедрости, изливаемой государями на своихъ придворныхъ? Хотятъ-ли они ихъ привязать этимъ къ себѣ? Но они уже привязаны къ нимъ, какъ только могутъ. И къ тому-же, пріобрѣтая себя подарками друзей, они въ то же время разоряютъ другихъ и теряютъ ихъ любовь.
   Когда я подумаю о положеніи принцевъ, всегда окруженныхъ толпою алчныхъ и ненавистныхъ людей, я не могу удержаться, чтобы не пожалѣть ихъ; но мнѣ ихъ еще больше жаль, когда у нихъ не хватаетъ силъ противиться вѣчнымъ просьбамъ.
   Каждый разъ, когда я слышу объ щедрости, и о раздаваемыхъ ими милостяхъ и пособіяхъ, я невольно задумываюсь и мнѣ кажется, что я слышу какъ публикуютъ слѣдующій приказъ:
   "Нѣкоторые изъ нашихъ подданныхъ безпрестанно обращаются къ намъ съ просьбами о выдачѣ имъ пособій. Уступая массѣ поданныхъ намъ просьбъ мы рѣшились довести до всеобщаго свѣдѣнія, что согласно ихъ заявленію, они всегда присутствовали при нашемъ вставаніи, что мы всегда встрѣчали ихъ на нашемъ пути, и, что находясь въ толпѣ, они всегда старались приподняться "какъ можно выше, чтобы, сидя на чужихъ плечахъ, смотрѣть на наше величество. Мы получили нѣкоторыя прошенія, даже отъ особъ прекраснаго пола, умоляющихъ насъ обратить вниманіе на ихъ просьбы: нѣкоторыя изъ нихъ, очень пожилыя, просили насъ вспомнить, что онѣ были украшеніемъ дворовъ нашихъ предшественниковъ, и что если генералы ихъ армій своими военными подвигами прославили Францію, то и онѣ не мало содѣйствовали къ прославленію двора своими интригами.
   "Желая быть милостивымъ къ просителямъ и исполнить ихъ просьбы, мы повелѣли:
   "Чтобы каждый земледѣлецъ, имѣющій пятерыхъ дѣтей, отдѣлялъ бы ежедневно пятую часть раздаваемаго имъ дѣтямъ хлѣба.
   "Повелѣваемъ отцамъ семействъ дѣлать это какъ можно вѣрнѣе.
   "Всѣмъ, имѣющимъ какое либо недвижимое наслѣдство, или, такъ называемую, ферму, мы запрещаемъ дѣлать какую либо поправку, въ чемъ бы то ни было.
   "Всѣмъ, занимающимся какимъ либо ремесломъ, и никогда не присутствовавшимъ при вставаніи Нашего Величества, мы повелѣваемъ покупать какую либо одежду себѣ, женамъ и дѣтямъ ихъ, только черезъ каждые четыре года; кромѣ того, мы запрещаемъ имъ пользоваться ихъ обычными небольшими удовольствіями, въ главные годовые праздники.
   "До свѣдѣнія нашего дошло, что большинство гражданъ нашихъ городовъ заботится объ устройствѣ своихъ дочерей, извѣстныхъ своею скромностью; мы повелѣваемъ имъ не выдавать ихъ замужъ до тѣхъ поръ, пока онѣ, достигнувъ положеннаго закономъ возраста, не принудятъ ихъ къ тому. Мы запрещаемъ властямъ заботиться о воспитаніи ихъ дѣтей".

Изъ Парижа, въ 1 день мѣсяца Шальваля, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXXIV.

Рика къ ***.

   Во всѣхъ вѣроисповѣданіяхъ очень затруднительно дать понятіе объ удовольствіяхъ, свойственныхъ людямъ ведущимъ добродѣтельную жизнь. Очень легко напугать дурныхъ людей длиннымъ рядомъ наказаній, угрожающихъ имъ; что же касается до людей добродѣтельныхъ, то, право, не знаешь, чего имъ и пообѣщать.
   Мнѣ случалось видѣть изображенія рая, при видѣ которыхъ каждый здравомыслящій человѣкъ охотно отказался бы отъ него: одни присуждаютъ души счастливцевъ попавшихъ въ рай вѣчно играть на флейтѣ; другіе осуждаютъ ихъ на вѣчную прогулку; третьи, наконецъ, заставляющія ихъ мечтать объ ихъ земныхъ возлюбленныхъ, совсѣмъ позабыли что сто тысячъ лѣтъ срокъ довольно продолжительный, во время котораго у нихъ исчезнетъ всякое поползновеніе въ любовнымъ треволненіямъ.
   Кстати, я припомнилъ исторію, слышанную мною отъ одного человѣка, долго жившаго въ странѣ Могола. Она доказываетъ, что индійскіе священники имѣютъ такое же скудное понятіе о раѣ, какъ и прочіе.
   Какая-то женщина, недавно потерявшая своего мужа, пришла къ губернатору и стала просить о дозволеніи ей сжечь себя на кострѣ. Но такъ какъ въ подвластныхъ магометанамъ странахъ, этотъ жестокій обрядъ строго запрещенъ, то онъ и отказалъ ей наотрѣзъ.
   Видя что ея просьбы и мольбы тщетны, она разсердилась.
   -- Посмотрите, какъ мы стѣснены! вскричала она внѣ себя.
   Бѣдной женщинѣ даже не позволяютъ сжечь себя на кострѣ, когда она того желаетъ! Видано ли это когда нибудь? Моя мать, мои сестры, всѣ сожгли себя на кострахъ! А когда я пришла къ этому скверному правителю и спросила у него позволенія, онъ разсердился и сталъ кричать на меня, какъ бѣшенный.
   При этой сценѣ, совершенно случайно, присутствовалъ молодой бонза.
   -- Невѣрный, обратился къ нему губернаторъ, не ты ли вложилъ гнѣвъ въ эту женщину?
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ онъ, я даже никогда не разговаривалъ съ нею, но если она повѣритъ мнѣ, то, совершивъ свою жертву, она сдѣлаетъ пріятное Брамѣ и будетъ за это вознаграждена сторицей, такъ какъ на томъ свѣтѣ встрѣтится съ своимъ мужемъ и вступитъ съ нимъ въ новый бракъ.
   -- Неужели? произнесла пораженная вдова. Неужели я встрѣчу тамъ мое^о супруга!
   -- Въ такомъ случаѣ, я не хочу болѣе сжечь себя. Онъ былъ ревнивъ, угрюмъ и къ тому же. такъ старъ, что если Брама не измѣнитъ его, то я буду ему совершенно не нужна. Сжечь себя ради него!... Но я не пожертвую и пальцемъ, чтобы вытянуть его изъ ада. Двое старыхъ бонзъ соблазнявшіе меня, и знавшіе, мою съ нимъ жизнь, побоялись сказать мнѣ объ этомъ. Но если богъ Брама думаетъ только этимъ вознаградить меня, то я отказываюсь отъ блаженства. Господинъ губернаторъ, я желаю принять магометанство. А вы, обратилась она къ бонзѣ, если вамъ угодно, вы можете сказать моему мужу, что я жива и здорова.

Изъ Парижа, во 2 день мѣсяца Шальваля, 1718 г.

   

ПИСЬМО СXXV.

Рика къ Узбеку.

   Завтра я ожидаю тебя здѣсь: но, несмотря на то, я посылаю тебѣ твои письма изъ Испагани. Полученныя мною письма сообщили мнѣ, что посланникъ великаго Могола получилъ повелѣніе выѣхать изъ государства. Говорятъ, что арестовали принца, дядю короля, которому было поручено его воспитаніе, что его отвели въ замокъ и что къ его дверямъ поставлена стража. Мнѣ отъ души жаль принца.
   Признаюсь, Узбекъ, я не могу видѣть слезъ, не пожалѣвъ плачущаго. Я люблю всѣхъ несчастныхъ, мнѣ кажется, что только они и есть люди; пока человѣка, въ славѣ, пользуется богатствомъ и почестями, я отношусь къ нему безучастно, но какъ только онъ падаетъ, я начинаю его любить. Дѣйствительно, на что богатымъ и счастливима, людямъ моя безполезная нѣжность? Она слишкомъ приближается къ равенству. Богатые предпочитаютъ уваженіе, не требующее взаимности. но какъ только они утеряютъ свое величіе, имъ остаются только наши сожалѣнія, напоминающія имъ о прошломъ.
   Я нахожу нѣчто безконечно наивное и вмѣстѣ съ тѣмъ великое въ словахъ государя, сказавшаго наканунѣ своего паденія, при видѣ плачущихъ придворныхъ:
   -- Ваши слезы свидѣтельствуютъ, что я еще вашъ король.

Изъ Парижа, въ 3 день мѣсяца Шальваль. 1718.

   

ПИСЬМО СXXVI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

   Ты вѣрно слышалъ о знаменитомъ королѣ Швеціи. Однажды онъ осаждалъ въ Норвегіи крѣпость; осматривая траншею въ сопровожденіи одного только инженера, онъ получилъ удара, въ голову, отъ котораго и умеръ. Тотчасъ-же арестовали его перваго министра; собрали государственный совѣтъ и его присудили къ обезглавливанію.
   Его обвиняли въ большомъ преступленіи: въ клеветѣ на народъ и въ лишеніи народа довѣрія короля, что по моему мнѣнію, заслуживаетъ не одну, а тысячу смертей. Такъ, какъ если очернить въ глазахъ государя одного какого нибудь подданнаго, считается нехорошимъ поступкомъ, то какъ же назвать стараніе министра очернить народъ во мнѣніи того, кого само Провидѣніе поставило для устроенія народнаго счастія?
   Я бы хотѣлъ, чтобы люди разговаривали съ королемъ, какъ ангелы съ нашимъ святымъ пророкомъ.
   Не знаю, какимъ это образомъ, но всегда какъ-то случается, что министръ бываетъ гораздо хуже и злѣе своего короля и если этотъ послѣдній дѣлаетъ какой либо дурной поступокъ, то всегда по внушенію своего министра. Но понимаешь ли ты, что человѣкъ только недѣлю сдѣлавшійся министромъ, а быть можетъ завтра рискующій потерять этотъ постъ, въ такой короткій срокъ можетъ возненавидѣть свою семью, свою родину и народъ?
   И государь имѣетъ свои страсти; министръ раздражаетъ ихъ; въ эту сторону онъ и направляетъ свое министерство, у него нѣтъ другой цѣли въ жизни. Придворные соблазняютъ его своими похвалами; а онъ льститъ ему своими совѣтами, планами, которые онъ ему внушаетъ и наконецъ правилами, которыя онъ ему преподаетъ.

Изъ Парижа, въ 25 день мѣсяца Сафоръ, 1719 г.

   

ПИСЬМО СXXVII.

Рика къ Узбеку

   Однажды я шелъ по Новому мосту съ однимъ изъ моихъ друзей. Дорогой онъ встрѣтилъ своего знакомаго, который былъ, какъ онъ мнѣ сказалъ, математикомъ, хотя и не походилъ на него, такъ какъ былъ до такой степени задумчивъ, что для того, чтобы спустить его съ облаковъ на землю, мой другъ долго трясъ его за плечо.
   Вотъ уже цѣлую недѣлю какъ его занимало исчисленіе длины кривой линіи!
   Они наговорили другъ другу любезностей и взаимно обмѣнялись нѣсколькими литературными новостями. Въ разговорахъ они незамѣтно дошли до дверей одного ресторана, куда и я послѣдовалъ за ними.
   Я замѣтилъ, что находящіеся въ ресторанѣ съ восторгомъ привѣтствовали математика и что гарсоны ресторана обращались съ нимъ гораздо почтительнѣе, чѣмъ съ сидѣвшими въ углу двумя мушкатерами. Что же касается до него, то общее поклоненіе было ему очень пріятно: его лицо прояснилось и весело смѣялось. Его прямой умъ служилъ мѣриломъ всему, что говорилось вокругъ. Онъ походилъ на садовника, срѣзающаго въ своемъ саду растенія выросшія выше другихъ. Жертва своей справедливости, онъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ отъ одной шутки подобно тому, какъ, слабое зрѣніе страдаетъ отъ слишкомъ яркаго свѣта. Все справедливое, честное находило въ немъ отзывъ. Почему его разговоръ и поражалъ своей странностью.
   Случилось, что въ тотъ день въ обществѣ находился человѣкъ, видѣвшій прекрасный замокъ и восхитительные сады; а онъ видѣлъ въ этомъ всего только зданіе въ шестьдесятъ футовъ въ длину и тридцать пять въ ширину, да небольшую рощицу, неровно продолговатую, въ десять десятинъ; онъ очень бы желалъ, чтобы по правиламъ перспективы всѣ аллеи были вездѣ одинаковой ширины. Онъ былъ очень доволенъ найденными тамъ часами, весьма странной конструкціи; и сильно возставалъ противъ ученаго, сидѣвшаго около меня, и къ несчастью спросившаго его не вавилонскіе ли часы показываютъ они?
   Какой то охотникъ до новостей говорилъ о бомбардировкѣ замка Фонтароби и объяснилъ намъ свойства линій, описываемыхъ бомбами въ воздухѣ; это ему очень понравилось, но о цѣли, съ которой это дѣлалось, онъ и слышать не хотѣлъ.
   .Одинъ изъ бесѣдовавшихъ съ нами жаловался, что наводненіе, бывшее"' въ прошлую зиму, положительно разорило его.
   -- Очень радъ, произнесъ математикъ: я вижу, что не ошибся въ сдѣланныхъ мною наблюденіяхъ и что дѣйствительно на землю выпало по крайней мѣрѣ на два фута воды больше, чѣмъ въ прошломъ году.
   Черезъ минуту онъ вышелъ изъ ресторана, и мы послѣдовали за нимъ. Такъ какъ онъ шелъ очень быстро и не обращалъ никакого вниманія на то, что происходило вокругъ, то и столкнулся съ какимъ то господиномъ, шедшимъ къ нему на встрѣчу. Толчекъ былъ такъ силенъ, что они взаимно оттолкнулись другъ отъ друга. Оправившись немного встрѣтившійся съ математикомъ господинъ поднесъ руку ко лбу и сказалъ ему:
   -- Я очень радъ, что столкнулся съ вами, такъ какъ долженъ сообщить вамъ большую новость. Я издалъ моего Горація.
   -- Какъ! произнесъ математикъ, да вѣдь онъ существуетъ уже двѣ тысячи лѣтъ?
   -- Вы не поняли меня, началъ снова тотъ, я издалъ переводъ древняго произведенія; вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ я занимаюсь переводами.
   -- Неужели? вы ничего не думаете цѣлыхъ двадцать лѣтъ! Вы говорите за другихъ, а они думаютъ за васъ.
   -- Милостивый государь, сказалъ ученый, неужели вы думаете, что переводя на общедоступный для всѣхъ языкъ знаменитыя произведенія извѣстнѣйшихъ авторовъ, я не оказалъ обществу никакой услуги?
   -- Я этого не говорю; я уважаю, какъ и всѣ прочіе, геніальныя произведенія, преведенные вами, но вы не походите на ихъ авторовъ; такъ какъ хотя вы и переводите постоянно, но васъ никогда не будутъ переводить. Переводы, какъ мѣдная монета, имѣютъ то же значеніе, какъ и золотая, и даже еще болѣе распространена въ народѣ, но они всегда слабѣе и хуже. Вы хотите, говорите вы, воскресить знаменитыхъ мертвецовъ, и я готовъ признать, что вы даете имъ тѣло, но жизни вы имъ не возвращаете: въ нихъ и нѣтъ оживлявшаго ихъ ума. Почему бы вамъ не заняться отыскиваніемъ истинъ посредствомъ изученій?
   Послѣ этого совѣта они разстались, какъ мнѣ кажется, весьма недовольные другъ другомъ.

Изъ Парижа, въ послѣдній день мѣсяца Ребіабъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО СXXVIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Большинство законодателей были люди весьма ограниченные, которыхъ только слѣпой случай поставилъ во главѣ другихъ и которые почти всегда соображались только съ собственной прихотью.
   Кажется они не имѣли никакого понятія о значеніи своей работы. и забавлялись, составляя ребяческія постановленія.
   Они вдавались въ совершенно ненужныя подробности и въ исключительныхъ случаяхъ выказали свой узкій умъ, охватывающій только часть предметовъ.
   Одни заговорили какимъ то высокопарнымъ языкомъ, что немыслимо для составителя законовъ. Какъ можно ихъ исполнять, если они написаны непонятнымъ языкомъ?
   Безъ всякой необходимости они уничтожали законы, составленные уже раньше, и этой ненужной перемѣной только смутили народъ.
   Правда, что по какой то причудливости скорѣе природы, чѣмъ человѣческаго ума, иногда нужно перемѣнить нѣкоторые законы. Но это случается очень рѣдко, а если и случается, то тутъ нужно дѣйствовать весьма осторожно и осмотрительно, чтобы народъ пришелъ къ тому убѣжденію, что законы святы, если для ихъ уничтоженія необходимы такія формальности.
   Иногда они дѣлали ихъ слишкомъ мудреными и слѣдовали скорѣе правиламъ логики чѣмъ голосу народной справедливости. Впослѣдствіи ихъ нашли слишкомъ суровыми и, по чувству справедливости, сочли нужнымъ ихъ уничтожить, но это средство причинило только вредъ. Каковы бы ни были законы необходимо имъ повиноваться и смотрѣть на нихъ, какъ на общественную совѣсть, съ которой и должны сообразоваться всѣ люди.
   Впрочемъ, нужно признаться, что нѣкоторые между ними выказали много мудрости, давъ отцамъ неограниченную власть надъ дѣтьми.
   Эта власть есть основа государственнаго спокойствія: нравы и обычаи гораздо лучше всякихъ законовъ воспитываютъ гражданъ.
   Этой властью меньше всего злоупотребляютъ: это самый святой судъ.
   Замѣчаютъ, что въ тѣхъ странахъ, гдѣ въ рукахъ родителей находится больше власти, и семьи лучше. Отцы есть изображенія Творца вселенной, Который изъ любви къ людямъ прощаетъ имъ все и несмотря ни на что не отнимаетъ у нихъ надежды на спасеніе.
   Я не кончу этого письма, прежде, чѣмъ не обращу твоего вниманія на особенность ума французовъ.
   Говорятъ, они сохранили изъ римскихъ законовъ безчисленное множество совершенно ненужныхъ и даже хуже: они не заимствовали у нихъ могущества родительской власти, установленной у этихъ послѣднихъ, какъ первая законная власть.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Семмада, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХХIХ.

Рика къ ***.

   Въ этомъ письмѣ я поговорю съ тобою о народѣ, называемомъ здѣсь "вѣстовщики"; эти вѣстовщики собираются въ прекрасномъ саду, гдѣ ихъ праздность всегда находитъ себѣ занятіе.
   Государству они не приносятъ никакой пользы и если бы ихъ разговоръ, продолжался цѣлыхъ пятьдесятъ лѣтъ онъ имѣлъ бы тѣ же послѣдствія, какъ и такое же продолжительное молчаніе. Но они сами считаютъ себя весьма значительными особами, такъ какъ говорятъ о блестящихъ планахъ и большихъ выгодахъ.
   Главнымъ основаніемъ ихъ разговора служитъ глупое и смѣшное любопытство. Не найдется такого таинственнаго уголка куда бы они ни хотѣли проникнуть. Незнаніе чего нибудь, равнялось бы для лихъ смерти. Они знаютъ сколько женъ у нашего султана, сколько у него бываетъ ежегодно дѣтей; и хотя они и не разоряются на шпіоновъ, но знаютъ какія онъ принялъ мѣры для униженія Турецкаго Имератора и великаго Могола.
   Какъ только у нихъ истощается разговоръ о настоящемъ, тотчасъ же переходятъ къ будущему, и опредѣляя будущее, руководятъ поступками людей. Они ведутъ въ бой генерала и, похваливъ тысячу пустяковъ, не сдѣланныхъ имъ, готовятъ ему тысячу другихъ, которыхъ онъ навѣрное никогда и не сдѣлаетъ.
   Арміи перелетаютъ у нихъ какъ журавли, крѣпости валятся, какъ карточные домики, на каждой рѣкѣ они строятъ мосты въ горахъ прокладываютъ дороги, въ пустыняхъ двигаютъ огромные магазины; все у нихъ есть, кромѣ здраваго смысла.
   Мой сосѣдъ по квартирѣ получилъ отъ одного изъ нихъ слѣдующее письмо: оно показалось мнѣ страннымъ и я сохранилъ его.
   Вотъ оно:

Милостивый государь!

   "Я рѣдко ошибаюсь въ моихъ предположеніяхъ относительно современныхъ дѣлъ. 1-го Января 1711 года, я предсказалъ, что въ продолженіи этого года умретъ императоръ Іосифъ; но такъ какъ тотъ былъ совершенно здоровъ, то я думалъ, что если я не объяснюсь яснѣе, меня поднимутъ на смѣхъ, а потому я высказался иносказательно, но люди, умѣющіе размышлять, поняли меня; 17-го Апрѣля въ назначенный мною годъ онъ умеръ отъ оспы.
   "Какъ только была объявлена война между турками и императоромъ, я отправился на поиски за нашими вѣстовщиками и, собравъ ихъ у фонтана, предсказалъ имъ осаду Бѣлграда и взятіе его. Я былъ такъ счастливъ, что мое предсказаніе сбылось. Правда, что во время осады я держалъ пари на сто пистолей, что Бѣлградъ возьмутъ 18-го Августа 1717 года; а его взяли только на другой день: вотъ такъ неудача!
   "Когда я увидѣлъ, что испанскій флотъ высадился въ Сардиніи, я тотчасъ же подумалъ, что они возьмутъ ее: я высказалъ мое мнѣніе и это сбылось.
   "Увлеченный успѣхомъ, я добавилъ еще, что побѣдоносный флотъ возьметъ и Миланъ. Со мной не соглашались, я побился объ закладъ на пятьдесятъ пистолей и проигралъ ихъ, такъ какъ этотъ дьяволъ, Альберони отослалъ въ Сицилію свой флотъ и за разъ обманулъ двухъ искусныхъ политиковъ,-- герцога Савойскаго и меня.
   "Это такъ смутило меня, что я рѣшился впредь только предсказывать, но ужь не биться болѣе объ закладъ.
   "Прежде, въ Тюльери, мы и не знали о пари и покойный графъ де-Л. не могъ ихъ терпѣть, но съ тѣхъ поръ, какъ толпа щеголей замѣшалась между нами, мы не знаемъ, чего намъ и держаться. Только что мы откроемъ ротъ, чтобы сообщить какую нибудь новость, какъ кто нибудь изъ этихъ молодыхъ людей уже предлагаетъ держать пари противъ насъ.
   "Однажды, когда я раскрывалъ мою рукопись и надѣвалъ на носъ очки, одинъ изъ этихъ фанфароновъ подскочилъ ко мнѣ и прервалъ мою рѣчь на полусловѣ:
   "-- Я держу пари на сто пистолей, что нѣтъ.
   "-- Я сдѣлалъ видъ, что не слышу его словъ, и продолжалъ:-- Маршалъ де ***, узнавъ...-- Это невѣрно, сказалъ онъ снова, ваши новости всегда невѣроятны; это не имѣетъ никакого смысла.
   Прошу васъ, милостивый государь, одолжить мнѣ тридцать пистолей, такъ какъ, признаюсь, эти мари поставили меня въ весьма затруднительное положеніе. Посылаю вамъ копію съ двухъ писемъ, посланныхъ къ министру".
   Остаюсь...

1-е письмо къ министру:

Милостивый государь!

   "Я самый ревностный изъ всѣхъ вѣрноподданныхъ короля. Это я заставилъ одного изъ моихъ друзей выполнить планъ, составленный мною по научнымъ даннымъ въ доказательство того, что Людовикъ Великій былъ самымъ великимъ изъ всѣхъ государей, носящихъ это прозваніе. Съ давнихъ поръ я тружусь надъ другимъ произведеніемъ, которое принесетъ нашему народу еще болѣе почета, если ваше преосвященство даруетъ мнѣ привиллегію. Я хочу доказать, что съ самаго основанія монархіи, французы никогда не были побиты и что то, что утверждали до сихъ поръ историки, есть чистѣйшая ложь. Я часто бываю вынужденъ возстановлять ихъ на истинный путь и, смѣю льстить себѣ надеждой, что моя критика извѣстна всей читающей публикѣ".
   Честь имѣю...

2-е письмо:

Милостивый государь!

   "Послѣ потери, понесенной нами въ лицѣ графа де-Л, мы умоляемъ васъ дозволить намъ избрать президента. Въ нашихъ совѣщаніяхъ безпорядокъ, и государственныя дѣла обсуждаются уже далеко не съ тѣмъ вниманіемъ, какъ прежде. Наша молодежь положительно не обращаетъ никакого вниманія на древнихъ, и между ними нѣтъ никакой дисциплины: это настоящій совѣта. Равоама, гдѣ молодые повелѣваютъ стариками.
   "Тщетно вразумляли мы ихъ, что мы мирно владѣли Тюльери лѣтъ двадцать раньше ихъ рожденія. Мнѣ кажется, что, въ концѣ концовъ, они выгонятъ насъ оттуда и, что вынужденные покинуть эти мѣста, гдѣ мы такъ часто вызывали образы великихъ героевъ Франціи, мы перенесемъ паши совѣщанія въ садъ короля или въ какое либо еще болѣе отдаленное мѣсто".

Изъ Парижа, во 2-й день мѣсяца Геммади 2, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХХХ.

Реди къ Рика

въ Парижъ.

   По пріѣздѣ въ Парижъ, меня болѣе всего интересовала исторія и происхожденіе республики. Ты знаешь, что большая часть азіатцевъ не только не имѣютъ понятія объ этомъ родѣ правленія, но они даже не могутъ себѣ представить другого, кромѣ деспотическаго.
   Первыя правленія, которыя мы узнали, были монархическія; и только впослѣдствіи и то совершенно случайно образовались республики. Наводненіе разорило Грецію, и новые жители населили ее; она привлекла къ себѣ почти всѣ египетскія колоніи и жителей азіатскаго побережья, а такъ какъ эти народы были управляемы королями, то и въ Греціи водворился тотъ же образъ правленія. Но тиранія этихъ государей тяготила народъ и онъ свергъ это иго. Изъ развалинъ столькихъ государствъ образовались республики, благодаря которымъ Греція возвысилась надъ другими государствами.
   Любовь къ свободѣ, ненависть къ королямъ надолго сохранила Грецію независимой. Греческіе города нашли себѣ союзниковъ въ Малой Азіи, они основали тамъ свободные, какъ они сами, города, и служили имъ укрѣпленіемъ противъ предпріимчивости персидскихъ царей. Но это не все:
   Греція населила Италію, Испанію и, быть можетъ, даже Галлію.
   Извѣстно, что Есперида, столь извѣстная въ древности, и была Греція, на которую ея сосѣди смотрѣли, какъ на мѣсто вѣчнаго блаженства.
   Греки, не нашедшіе у себя этого блаженства, отправились искать его въ Италію, Испанію; испанцы -- въ Бетику или Португалію; такимъ образомъ, что всѣ эти страны носили это названіе у древнихъ.
   Греческія колоніи привезли съ собой духъ свободы, заимствованный у этихъ благословленныхъ странъ. Вотъ почему въ эти отдаленныя времена въ Италіи, Испаніи и Галліи не встрѣчается монархическаго правленія. Ты увидишь, что и народы сѣвера и Германіи такъ нее были не менѣе свободны, и если у нихъ и находятъ нѣкоторые признаки королевской власти, то только потому, что приняли за королей главнокомандующихъ арміями и правителей республикъ. Все это происходило въ Европѣ: что же касается до Азіи и Африки, то онѣ всегда изнемогали подъ властью деспотизма, за исключеніемъ нѣкоторыхъ городовъ Малой Азіи, о которыхъ мы уже упоминали, и Карѳагенской республики, въ Африкѣ. Весь міръ былъ раздѣленъ между двумя могущественными республиками: Римской и Карѳагенской.
   Судьба африканскихъ государей, со временъ Дидона, положительно неизвѣстна. Возвышеніе могущества римской имперіи осчастливило бы весь міръ, еслибы не существовало несправедливой разницы между римскими гражданами и побѣжденными народами, еслибы правители провинцій не обладали бы такой неограниченной властью, и еслибы законы, запрещающіе тиранію, исполнялись въ точности.
   Кажется, свобода создана только для европейскихъ народовъ, а рабство -- для азіатскихъ. Тщетно римляне предлагали этотъ даръ каппадокійцамъ: этотъ подлый народъ отказался отъ него и устремился къ рабству, съ той же быстротой, какъ другіе къ свободѣ.
   Цезарь всталъ во главѣ римской республики и завладѣлъ неограниченной властью.
   Европа долго стонала подъ управленіемъ тирана; римская нѣжность смѣнилась насиліемъ.
   Между тѣмъ цѣлая вереница сѣверныхъ народовъ, какъ потокъ, хлынула на римскія провинціи.
   Напавъ врасплохъ они разгромили имперію и основали королевства. Эти народы были свободны и такъ ограничили власть своихъ королей, что въ строгомъ смыслѣ слова они были только командующими арміями и генералами.
   И такъ, эти государства, хотя и основанныя силой оружія, не почувствовали ига побѣдителя.
   Когда азіатскіе народы, какъ напр. турки или татары, завладѣвали какой либо страной, они старались силой оружія завладѣть побѣжденными народами и водворить свою власть. Но свободные на родинѣ сѣверяне, овладѣвъ римскими провинціями, не давали своимъ главнокомандующимъ большой власти. Нѣкоторые изъ нихъ, какъ напр. Вандалы въ Африкѣ, и Готы въ Испаніи, при малѣйшемъ неудовольствіи свергали своихъ королей съ престоловъ. И у другихъ власть государей была чрезвычайно ограниченна, члены совѣта раздѣляли ее съ нимъ; войны предпринимались не иначе, какъ съ ихъ согласія; добыча дѣлилась между командиромъ и солдатами; не допускалось никакой пошлины въ пользу короля; законы составлялись въ народномъ собраніи. Вотъ главныя правила государствъ, образовавшихся изъ развалинъ римской имперіи.

Изъ Венеціи, въ 20 день мѣсяца Регебъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХХХІ.

Рика къ ***.

   Пять или шесть мѣсяцевъ тому назадъ я зашелъ какъ-то въ ресторанъ и замѣтилъ тамъ какого-то господина, котораго всѣ слушали со вниманіемъ. Онъ говорилъ объ удовольствіи жить въ Парижѣ, и жаловался на свою судьбу, принуждающую его жить въ провинціи.
   -- У меня пятнадцать тысячъ годоваго дохода въ поземельной собственности, но и охотно удовольствовался бы четвертью этой суммы выраженной въ деньгахъ. Тщетно прижималъ я моихъ арендаторовъ, тщетно взыскивалъ съ нихъ судомъ, я не получилъ съ нихъ ни гроша и только еще болѣе разорилъ ихъ. Мнѣ ни разу не пришлось видѣть ста пистолей за-разъ. Если я задолжаю десять тысячъ франковъ, у меня возьмутъ всѣ мои помѣстья и я умру въ больницѣ.
   Я ушелъ, не обративъ большаго вниманія на этотъ разговоръ, но вчера, очутившись въ томъ же кварталѣ, я поровнялся съ тѣмъ же домомъ и увидѣлъ человѣка съ блѣднымъ, исхудалымъ лицомъ, разговаривающаго съ окружающими его людьми.
   -- Да, произнесъ онъ, возвышая голосъ, я разоренъ; мнѣ нечѣмъ жить; въ настоящую минуту у меня на двѣсти тысячъ ливровъ банковыхъ балетовъ и сто тысячъ экю деньгами. Я нахожусь въ ужасномъ положеніи, я считалъ себя богатымъ, а между тѣмъ я нищій. Ахъ, еслибы у меня былъ небольшой клочекъ земли, гдѣ бы я могъ укрыться отъ невзгодъ, я съумѣлъ бы ужь прокормить себя, но у меня нѣтъ и пяди земли.
   Совершенно случайно, я повернулъ голову въ другую сторону и увидѣлъ человѣка гримасничающаго, какъ безумный.
   -- Кому теперь вѣрить? кричалъ онъ, я довѣрилъ мои деньги измѣннику, котораго я всегда считалъ своимъ другомъ, и онъ возвратилъ мнѣ ихъ! Какое лукавство! Что бы онъ тамъ ни говорилъ, въ моихъ глазахъ онъ всегда останется обезчещеннымъ!
   Неподалеку отъ него стоялъ какой-то плохо одѣтый человѣкъ и поднявъ глаза къ небу, говорилъ:
   -- Да благословитъ Богъ намѣренія нашихъ министровъ! какъ бы мнѣ хотѣлось увидѣть акціи въ двѣ тысячи и всѣхъ лакеевъ, ставшихъ богаче своихъ господъ.
   Я полюбопытствовалъ узнать его имя, и мнѣ сказали, что это очень бѣдный человѣкъ, генеалогъ по профессіи. Онъ не теряетъ надежду, что съ поднятіемъ курса новоиспеченные богачи почувствуютъ въ немъ нужду для измѣненія своихъ именъ и украшенія своихъ каретъ. Онъ воображаетъ, что ему удастся сдѣлать знатными сколькихъ онъ только захочетъ и даже дрожитъ отъ радости при видѣ, какъ умножаются его кліенты.
   Наконецъ я увидѣлъ, какъ въ домъ вошелъ сухощавый и блѣдный старикъ и узналъ въ немъ вѣстовщика, съ которымъ бесѣдовалъ въ тотъ разъ. Онъ не принадлежалъ къ числу людей обладающихъ побѣдоносной увѣренностью противъ всѣхъ невзгодъ и предсказывающихъ всегда побѣды и трофеи! Напротивъ, онъ былъ робокъ и сообщалъ только печальныя новости.
   -- Со стороны Испаніи дѣла плохи, сказалъ онъ печально, у насъ нѣтъ на границѣ кавалеріи и есть данныя бояться, чтобы князь Піо, имѣющій большое войско, не обложилъ податью всю Лангедокъ.
   Противъ меня сидѣлъ философъ, довольно плохо одѣтый и, сожалѣя вѣстовщика, поднималъ плечи по мѣрѣ того, какъ тотъ возвышалъ голосъ. Я подошелъ къ нему и онъ шепнулъ мнѣ на-ухо:
   -- Видите, этотъ фатъ, вотъ уже съ часъ, какъ разсказываетъ намъ о своемъ страхѣ за Лангедокъ; а я вчера вечеромъ замѣтилъ на солнцѣ пятно, которое, въ случаѣ увеличенія, повернетъ всю природу въ усыпленіе, а между тѣмъ я никому ни сказалъ о томъ ни слова

Изъ Парижа, въ 17-й день мѣсяца Рамазана, 1719 г.

   

ПИСЬМО СXXXII.

Рика къ ***.

   Однажды я отправился осматривать большую библіотеку въ монастырь дервишей, считающихся ея владѣтелями, но вынужденныхъ допускать въ нее всѣхъ въ назначенные часы дня. При входѣ я замѣтилъ серьезнаго господина, разгуливавшаго посреди безчисленнаго числа томовъ. Я подошелъ къ нему и попросилъ его сказать мнѣ, какія именно книги въ дорогихъ переплетахъ.
   -- Милостивый государь, отвѣтилъ онъ мнѣ, я здѣсь на чужбинѣ и рѣшительно никого не знаю. Многіе дѣлаютъ мнѣ подобные же вопросы, но не могу же я перечесть всѣ эти книги, чтобы удовлетворить ихъ любопытству. Мой библіотекарь отвѣтитъ вамъ на вашъ вопросъ, такъ какъ, онъ день и ночь копается въ книгахъ. Это никуда не годный человѣкъ и давно уже въ тягость намъ, такъ какъ ничего не работаетъ на монастырь. Но я слышу звонокъ, сзывающій насъ въ трапезную, а такъ какъ всѣ подобно мнѣ стоящіе во главѣ общины, должны быть первыми во всѣхъ упражненіяхъ, то и мнѣ пора идти.
   Сказавъ это, монахъ вытолкалъ меня изъ комнаты, заперъ дверь и во мгновеніе ока исчезъ изъ моихъ глазъ.

Изъ Парижа, въ 21-й день мѣсяца Рамазана, 1719 г.

   

ПИСЬМО СXXXIII.

Рика къ тому же.

   На другой, день, я снова вернулся въ эту библіотеку и нашелъ тамъ уже другого человѣка. Видъ его былъ простъ, лицо умно, а обращеніе любезно. Какъ только я сообщилъ ему о мучившемъ меня любопытствѣ, онъ охотно согласился удовлетворить его.
   -- Отецъ мой, сказалъ я ему, что это за толстые фоліанты, занимающіе всю эту сторону библіотеки?
   -- Это, отвѣтилъ онъ, истолкователи писанія.
   -- Ихъ довольно таки много! произнесъ я; по всей вѣроятности въ прежнія времена писаніе было очень темно, а теперь ясно. Остались ли еще какія либо сомнѣнія? или спорные пункты?
   -- Ахъ, Боже мой, да какъ еще много! воскликнулъ онъ въ отвѣтъ, почти столько же, сколько строчекъ въ писаніи.
   -- А чѣмъ же занимались эти писатели?
   -- Они не отыскивали въ писаніи того, во что слѣдуетъ вѣрить, чему вѣрили сами; они смотрѣли на него, не какъ на книгу, содержащую догматы вѣры, но какъ на произведеніе, могущее придать авторитетъ ихъ собственнымъ мыслямъ; вотъ почему они и исказили весь смыслъ.
   -- Тутъ, рядомъ, находятся книги аскетическія или набожныя; затѣмъ нравственныя, болѣе полезныя; богословскія, вдвойнѣ непонятные и по своему содержанію и по способу его выраженія. Вотъ, произведенія мистическаго характера...
   -- Отецъ мой, остановилъ я его, обождите минутку, не торопитесь, раскажитѣ мнѣ объ этихъ листикахъ.
   -- Сударь, сказалъ онъ, благочестіе согрѣваетъ нѣжное сердце, а равно и умъ, гдѣ рождается восторгъ и восхищеніе. Это состояніе есть бредъ благочестія, иногда оно совершенствуется или, лучше сказать, переходитъ въ кіетизмъ. Вы знаете, піетистъ или приверженецъ мнѣнія о спокойствіи души, есть ничто иное, какъ безумный ханжа и вольнодумецъ. Какъ видите, сударь, я съ вами откровененъ и говорю, что думаю. Если бы я захотѣлъ, я могъ бы въ вашемъ присутствіи восхищаться: Ахъ, какъ хорошо! Ахъ какъ прекрасно! и тогда вышло бы одно изъ двухъ: или бы я обманулъ васъ, или же обезчестилъ бы себя въ вашихъ глазахъ.
   Тутъ нашъ разговоръ прекратился, такъ какъ дервиши отозвали его по какому то дѣлу и мы разстались.

Изъ Парижа, въ 23-й день мѣсяца Рамазанъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХXXIV.

Рика къ тому же.

   На другой день, въ назначенный мнѣ часъ, я снова пришелъ въ монастырь и знакомый мнѣ дервишъ повелъ меня на то именно мѣсто, гдѣ мы разстались.
   -- Вотъ, сказалъ онъ мнѣ, грамматики, толкователи и коментаторы.
   -- Отецъ мой, сказалъ я ему, не могутъ-ли эти люди обойтись безъ здраваго смысла?
   -- Да, отвѣтилъ онъ. могутъ и, какъ кажется, и обходятся безъ него, но ихъ произведенія отъ того не дѣлаются хуже, что для нихъ весьма удобно.
   Вотъ, продолжалъ онъ, метафизика, вотъ физическія книги, находящія чудеса только въ твореніяхъ рукъ человѣческихъ. Вотъ медицинскія, настоящіе памятники хрупкости человѣческой природы и могущества, искусства, ставящаго насъ въ полную безопасность относительно смерти и позволяющаго намъ считать себя безсмертными. Рядомъ стоитъ анатомія; эти книги содержатъ гораздо менѣе описаній человѣческаго тѣла чѣмъ ихъ варварскихъ названій, что вовсе не излѣчиваетъ ни больнаго отъ его болѣзни, ни врача отъ его невѣжества. Вотъ химія, вотъ книги ученыя, полныя скрытнаго невѣжества, таковы содержащія разную чертовщину. Ужасныя по мнѣнію большинства, по моему такъ просто жалкія! Какъ напримѣръ книги судебной астрологіи...
   -- Что вы говорите, отецъ мой! Книги судебной астрологіи, прервалъ я его пылко: это наиболѣе уважаемыя книги въ Персіи; онѣ направляютъ всѣ дѣйствія нашей науки и руководятъ нами. Строго говоря, астрологи управляютъ не только нами, но даже и государствомъ.
   -- Если это правда, то вы живете подъ игомъ болѣе суровымъ, чѣмъ иго разума; это самая страшная изъ всѣхъ имперій: и я отъ души сожалѣю семью, находящуюся подъ властью планетъ.
   -- Мы пользуемся астрологіей,-- произнесъ я, какъ вы алгеброй. Каждый народъ имѣетъ свою науку, съ которой онъ и сообразуетъ свою политику. Всѣ астрологи вмѣстѣ не надѣлали въ Персіи столькихъ глупостей, сколько ваши математики. Неужели вы думаете, что звѣзды болѣе ошибаются, чѣмъ ваши кропатели системъ? Если бы во Франціи и Персіи сосчитать голоса за и противъ, то вы увидите, что астрологія восторжествовала бы.
   Нашъ споръ прервали и мы должны были разстаться.

Изъ Парижа, въ 26-й день мѣсяца Рамазанъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО CXXXV.

Рика къ тому же.

   При слѣдующемъ свиданіи мой ученый свелъ меня въ отдѣльный кабинетъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ мнѣ, книги новѣйшей исторіи. Обратите вниманіе на историковъ церкви и папъ я нарочно читаю ихъ почаще, чтобы укрѣпиться въ вѣрѣ, но, къ несчастью, достигаю совершенно противоположныхъ результатовъ. Здѣсь стоятъ тѣ, въ которыхъ описывается паденіе римской имперіи, образовавшейся изъ развалинъ такого множества монархій и изъ паденія которой, въ свою очередь, образовались другія.
   Вотъ историки германской имперіи, слабая тѣнь первой имперіи и которая, какъ мнѣ кажется, есть единственное могущественное государство на землѣ, не ослабѣвшее еще отъ дѣленія на части. Вотъ французскіе историки, описывавшіе сначала возникновеніе могущества французскихъ королей, потомъ его уничтоженіе, вторичное возникновеніе и наконецъ медленное умираніе продолжающееся нѣсколько вѣковъ.
   Вотъ тамъ, вы найдете исторію испанскаго народа, вышедшаго изъ горъ; магометанскихъ князей, покоренныхъ также незамѣтно, какъ незамѣтно вмѣстѣ съ тѣмъ быстро покорили они Испанію. У англійскихъ историковъ вы увидите возникновеніе свободы изъ несогласія и мятежа. Государей колеблющихся на непоколебимыхъ престолахъ; нетерпѣливый народъ, благоразумный даже въ гнѣвѣ и хозяина моря (до сихъ поръ вещь еще не слыханная), соединяющій торговлю съ государствомъ.
   Рядомъ съ ними стоятъ историки другой царицы моря, голландской республики, столь уважаемой въ Европѣ, страшной въ Азіи, передъ которой преклоняются столько королей.
   Итальянскіе историки представляютъ намъ народъ нѣкогда владѣвшій всѣмъ міромъ, а теперь рабы всѣхъ остальныхъ. Вотъ исторія республики: Швейцаріи -- олицетворенія свободы, Венеціи, славящейся своими сбереженіями, Генуи, знаменитой своими зданіями. Вотъ и сѣверныя республики и между ними Польская, такъ дурно пользующаяся своей свободой и правомъ избранія своихъ королей, что, кажется, она хочетъ этимъ утѣшить своихъ сосѣдей, потерявшихъ и то и другое.
   Тутъ мы разстались до слѣдующаго дня.

Изъ Парижа, во 2 день, мѣсяца Шальваля, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХXXVI.

Рика къ тому-же.

   На другой день онъ повелъ меня въ другой кабинетъ.
   -- Здѣсь все поэты, сказалъ онъ мнѣ, т. е. писатели, ремесло которыхъ ставить преграды здравому смыслу и утруждать умъ разными развлеченіями, подобно тому, какъ нѣкогда покрывали женщинъ различными украшеніями и драгоцѣнностями. Вы ихъ знаете, они нерѣдко встрѣчаются и на Востокѣ, гдѣ горячее солнце болѣе разгорячаетъ воображеніе. Вотъ эпическія поэмы.
   -- А что такое эпическія поэмы?
   -- Говоря по правдѣ, сказалъ онъ мнѣ, я и самъ не понимаю: знатоки говорятъ, что ихъ только и было двѣ и то другія, издаваемыя подъ этимъ именемъ, вовсе не поэмы, но я и этого не могу утверждать. Мало того, говорятъ, что ихъ нельзя написать больше, что еще болѣе удивительно... Вотъ драматурги, которые, по моему, и есть настоящіе то поэты.
   -- Ихъ два сорта: комическіе и трагическіе. Вотъ лирики, которыхъ я презираю столько же, сколько уважаю другихъ. Вотъ авторы идилій и эклогъ, нравящихся своимъ содержаніемъ даже придворнымъ, и учащіе ихъ тихой спокойной жизни, по примѣру пастуховъ. Изъ всѣхъ авторовъ, которыхъ мы видѣли, вотъ самые опасные: это писатели эпиграмъ, которые, какъ маленькія стрѣлы ранятъ глубоко и опасно.
   Здѣсь вы видите романы, говорящіе уму и сердцу. Ихъ авторы проводятъ всю свою жизнь въ отысканіи природы и никогда не находятъ ее. Герои ихъ произведеній такъ-же странны, какъ крылатые драконы и центавры.
   -- Я видѣлъ, произнесъ я, нѣкоторые изъ вашихъ романовъ, но если бы вы видѣли нашихъ, они бы еще болѣе поразили васъ. Они вѣрны дѣйствительности и, кромѣ того, очень стѣснены нашими правами. Десять лѣтъ пройдутъ, пока влюбленный увидитъ лицо своей возлюбленной, что даетъ полную невозможность разнообразить происшествія. Я увѣренъ, что вамъ не понравилось бы, если бы волшебница вызвала изъ подъ земли цѣлую армію, и чтобы одинъ герой убилъ ихъ болѣе ста тысячъ человѣкъ.
   Въ нашихъ романахъ приключенія длинны и скучны,-- а эти чудеса просто возмущаютъ насъ.

Изъ Парижа, въ 6 день мѣсяца Шальваля, 1719 г.

   

ПИСЬМО СХXXVII.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

   Здѣсь министры смѣняются одинъ за другимъ, какъ времена года: въ три года, четыре раза смѣнилась финансовая система.
   Сегодня въ Турціи и Персіи взимается подать, какъ то дѣлывали прежде основатели этихъ государствъ. Необходимо поддерживать этотъ обычай. Правда, мы дѣлаемъ это далеко не такъ умно, какъ на востокѣ: мы думаемъ, что между завѣдываніемъ доходами принца и завѣдываніемъ состояніемъ частнаго лица не больше разницы, чѣмъ между ста тысячами тумановъ и просто ста туманами. Но здѣсь это происходитъ гораздо таинственнѣе. Здѣсь денно и нощно надъ этимъ трудятся великіе геніи и придумываютъ различные способы; они прислушиваются къ мнѣніямъ постороннихъ лицъ, безъ всякой просьбы вмѣшивающихся въ это дѣло. Они удаляются и живутъ въ уединеніи, куда входъ постороннимъ строго запрещенъ.
   Какъ только покойный государь закрылъ глаза, начали подумывать о новомъ управленіи. Всѣ сознавали, что дѣло идетъ не такъ какъ слѣдуетъ, но не знали, какъ поправить.
   Всѣ чувствовали себя не хорошо подъ неограниченной властью министровъ и пожелали ее раздѣлить, для чего и учредили нѣсколько совѣтовъ; вотъ почему, быть можетъ, это министерство одно изъ всѣхъ, съ наибольшимъ умомъ управляетъ Франціей. Но, существовало оно не долго, какъ и польза, принесенная имъ.
   Когда покойный король умеръ, Франція представляла собою тѣло, страдающее отъ множества болѣзней: Ноайль взялъ мечь. отрѣзалъ прочь больныя части и приложилъ лѣкарство. Но, несмотря на то, внутри организма остался зародышъ болѣзни. Тогда нашелся иностранецъ, взявшійся за это лѣченіе и, послѣ употребленія нѣсколькихъ весьма сильныхъ средствъ, онъ подумалъ, что вернулъ ему здоровье и толщину, а между тѣмъ оно только вздулось.
   Тѣ, которые шесть мѣсяцевъ тому назадъ были богаты, стали теперь нищіе, а тѣ, у кого не было даже хлѣба -- утопаютъ въ роскоши. Никогда еще эти двѣ противоположности не соприкасались такъ близко. Иностранецъ вывернулъ государство, какъ старьевщика" вывертываетъ платье. Онъ выказалъ то, что было скрыто и спряталъ то, что было снаружи. Отъ этой перемѣны произошло множество странностей. Лакеи, разбогатѣвшіе въ прошлое царствованіе, въ настоящее время хвастаются своимъ происхожденіемъ, къ носящимъ ихъ ливрею относятся съ тѣмъ же презрѣніемъ, съ которымъ еще такъ недавно относились къ нимъ самимъ. Они кричатъ что есть мочи:-- Дворянство разорено! Какіе безпорядки! Какое смѣшеніе чиновъ! Проходимцы богатѣютъ. Предсказываю тебѣ, что они въ свою очередь отомстятъ тѣмъ, кто будетъ послѣ нихъ и, что въ какія нибудь тридцать лѣтъ эти достойные люди надѣлаютъ порядочно таки шуму.

Изъ Парижа, въ 1 день мѣсяца Зилаге, 1720 г.

   

ПИСЬМО СXXXVIII.

Рика къ тому-же.

   Вотъ примѣръ супружеской нѣжности, не просто только къ женщинѣ, но къ королевѣ. Шведская королева пожелала во чтобы то ни стало уступить корону своему супругу и объявила всѣмъ державамъ, что отказывается отъ управленія въ его пользу.
   Шестьдесятъ съ чѣмъ то лѣтъ тому назадъ, другая королева, по имени Христина, отказалась отъ короны, чтобы всецѣло отдаться философіи. Не знаю, который изъ этихъ двухъ примѣровъ болѣе достоинъ восхищенія?
   Не смотря на то, что я далеко не одобряю слабость тѣхъ, кто, чувствуя себя ниже своего призванія, оставляетъ свой постъ, такъ сказать дезертируетъ, я все-таки пораженъ величіемъ души этихъ двухъ принцессъ и сознаю, что умъ одной и сердце другой стоятъ гораздо выше ихъ счастья. Христина, живя въ тѣ времена, когда всѣ стремились къ наслажденіямъ, пожелала изучать науки, а другая пожелала отдать свое счастье въ руки своего августѣйшаго супруга.

Изъ Парижа, въ 29 день мѣсяца Магаррома 1720 г.

   

ПИСЬМО СХХХІХ.

Рика къ Узбеку.

въ ***.

   Парижскій парламентъ перевели недавно въ небольшой городокъ, называемый Понту азъ. Совѣтъ велѣлъ ему внести въ протоколъ объявленіе оскорбительное для него, а онъ внесъ его такимъ образомъ, что оно оскорбляетъ совѣтъ.
   Подобное обращеніе угрожаетъ и другимъ парламентамъ.
   Эти собранія всегда бываютъ гнусны: они приближаются къ королямъ только для того, чтобы говорить имъ грустныя истины и въ то время, какъ толпа придворныхъ рисуетъ имъ благоденствующій подъ ихъ управленіемъ народъ, они изобличаютъ лишь и подносятъ къ подножію престола стоны и слезы народа.
   Это тяжелая ноша, дорогой Узбекъ, тяжело доводить истину до государей! Они должны понять, что тѣ, кто рѣшаются на это, вынуждены къ тому долгомъ, уваженіемъ и даже любовью.

Изъ Парижа, въ 21 день мѣсяца Геммади, 1720 г.

   

ПИСЬМО CXL.

Рика къ тому-же.

   Въ концѣ недѣли я навѣщу тебя; какъ пріятно мы проведемъ это время.
   Нѣсколько дней тому назадъ меня представили одной придворной дамѣ, пожелавшей взглянуть на мое чужеземное лицо. Я нашелъ ее красавицей, достойной милостиваго взгляда нашего монарха и высокаго званія утѣшительницы его сердца. Она много разспрашивала меня о правахъ Персовъ и образѣ жизни Персіянокъ. Мнѣ показалось, что жизнь сераля не понравилась ей и что мысль, что одинъ мужчина раздѣляетъ свою любовь между десятью или даже двѣнадцатью женщинами, показалась ей отвратительной. Она завидовала счастью одного и жалѣла о грустномъ положеніи другихъ. Такъ какъ она любитъ чтеніе, особенно романы и поэзію, то и пожелала, чтобы я познакомилъ ее съ нашей литературой. То, что я ей разсказалъ, удвоило ея любопытство и она попросила меня перевести одинъ изъ принесенныхъ мною отрывковъ. Я исполнилъ ея просьбу и черезъ нѣсколько дней прислалъ ей переводъ персидской сказки. Быть можетъ и ты пожелаешь послушать ее въ переводѣ.
   

Персидская сказка.

   Во времена шейка Али-Кана, въ Персіи жила женщина, по имени Зулема. Она знала наизусть весь Коранъ; ни одинъ дервишъ не понималъ лучше ея преданія св. пророковъ. Къ такому множеству знаній, она присоединяла еще и веселый умъ, такъ что когда она разговаривала съ кѣмъ нибудь нельзя было тотчасъ же понять, научала-ли она или просто забавляла своего собесѣдника.
   Однажды она находилась съ подругами въ одномъ изъ залъ сераля, и одна изъ нихъ спросила ее, что она думаетъ о будущей жизни и вѣритъ-ли она тому, что рай уготованъ только для мужчинъ.
   -- Таковъ общій взглядъ, отвѣтила она имъ: мужчины ничѣмъ не пренебрегали, только чтобы унизить нашъ полъ. По всей Персіи разсѣянъ еврейскій народъ, утвержающій, что мы не имѣемъ даже души. Эти оскорбительныя предположенія основываются на гордости мужчинъ, желающихъ распространить свою власть даже на загробную жизнь, забывая между тѣмъ, что передъ Богомъ всѣ люди равны. Какъ женщины, такъ и мужчины получатъ награду по своимъ заслугамъ. Добродѣтельные мужчины пойдутъ въ рай, гдѣ будутъ наслаждаться обѣщанными пророкомъ наслажденіями, а женщины блаженствомъ въ объятіяхъ божественныхъ мужчинъ, подвластныхъ имъ. Каждая изъ нихъ будетъ имѣть свой сераль, въ которомъ заперты мужчины и ихъ будутъ охранять евнухи еще болѣе преданные, чѣмъ паши. Я читала въ арабской книгѣ, прибавила она, что одинъ человѣкъ, по имени Ибрагимъ, былъ очень ревнивъ. У него было двѣнадцать женъ, настоящихъ красавицъ, съ которыми онъ обращался очень жестоко. Онъ былъ такъ ревнивъ, что не довѣрялъ болѣе ни евнухамъ, ни стѣнамъ сераля. Онъ вѣчно держалъ ихъ подъ замкомъ и не допускалъ къ нимъ никого изъ постороннихъ.
   Никогда ни одно ласковое слово не слетало съ его губъ, по отношеніи къ этимъ бѣднымъ затворницамъ. Однажды, когда онѣ находились въ залѣ сераля, одна изъ нихъ, болѣе смѣлая, чѣмъ другія, упрекнула его въ дурномъ характерѣ.
   -- Подобное обращеніе внушаетъ одну только ненависть, сказала она ему. Мы такъ несчастны, что невольно желаемъ перемѣны, другія на моемъ мѣстѣ пожелали бы твоей смерти, а я прошу только о моей, такъ какъ только одна смерть разлучитъ меня съ тобою.
   Эти слова, вмѣсто того, чтобы тронуть жестокаго старика, вывели его изъ себя; онъ выдернулъ изъ за пояса ятаганъ и вонзилъ его въ грудь молодой женщины.
   -- Дорогія подруги, прошептала она слабымъ голосомъ, если небо сжалится надъ моей добродѣтелью, вы будете отомщены...
   Съ этими словами она перешла туда, гдѣ царствуетъ блаженство, гдѣ добродѣтельныя жены наслаждаются никогда не прекращающимся счастьемъ.
   Первое, что она увидѣла, былъ прелестный лучъ, испещренный яркими цвѣтами; по немъ струился свѣтлый ручей. Она вошла въ рощу, гдѣ весело распѣвали птицы. Потомъ она увидѣла прекрасные сады, восхитительный дворецъ, наполненный красивыми мужчинами, ожидавшими ее. Двое изъ нихъ подошли къ ней и помогли ей раздѣться; другіе приготовили ей ванну и умаслили ея тѣло дорогими ароматами. Потомъ ей подали одежду гораздо богаче и красивѣе, чѣмъ та, которую она носила на землѣ и затѣмъ се повели въ зало, гдѣ стоялъ роскошно накрытый столъ и горѣли душистыя дрова. Казалось, все окружающее ее соперничествовало между собою, чтобы привести ее въ восхищеніе. На одной сторонѣ зала играла нѣжная музыка, на другой танцовали небесные духи. Но эти удовольствія были только началомъ другихъ. Изъ этой залы ее повели въ ея комнату, и, раздѣвъ ее, уложили въ великолѣпную постель, гдѣ ее приняли въ свои объятія двое мужчинъ божественной красоты. Здѣсь она почувствовала наивысшую степень восторга, такъ какъ эти наслажденія превышали даже ея желанія.
   -- Я внѣ себя отъ восторга, сказала она имъ; и если бы я не знала, что я бесмертна, то подумала бы, что умираю. Это выше моихъ силъ, оставьте меня, я изнемогаю отъ наслажденія. Вы успокоили меня и я начинаю приходить въ себя. Зачѣмъ потушили факелы? Зачѣмъ меня лишили удовольствія видѣть вашу божественную красоту? Зачѣмъ я не могу... Но зачѣмъ видѣть? Вы снова приводите меня въ восторгъ! О, боги! Какъ пріятна эта темнота! Неужели я вѣчно буду съ вами? Я буду... Но нѣтъ, умоляю васъ, пощадите меня, такъ какъ вижу, что вы никогда не попросите пощады!
   Послѣ долгихъ просьбъ, ея желаніе исполнили и она забылась въ ихъ объятіяхъ. Но ея сонъ продолжался не долго; минуты черезъ двѣ она очнулась и, ощутивъ два горячихъ поцѣлуя, она открыла глаза.
   -- Я боюсь, произнесла она, что вы меня не любите больше.
   Но они разсѣяли ея сомнѣніе, и она воскликнула съ восторгомъ.
   -- Простите меня, теперь я увѣрена въ вашей любви и хотя вы и не увѣряете меня словами, но доказываете ее. Да, признаюсь вамъ, меня еще никогда никто не любилъ такъ горячо. Но, что это! вы оспариваете другъ у друга честь доказать мнѣ эту любовь? Но если вы примѣшаете къ этом)г самолюбіе -- тогда я пропала! Вы оба останетесь побѣдителями и только я одна буду побѣждена, во предупреждаю васъ, я легко не сдамся.
   Затѣмъ споръ былъ прерванъ заглянувшимъ въ полу-темную комнату разсвѣтомъ. Въ спальную вошли слуги, разбудили молодыхъ людей и двое старцевъ свели ихъ въ сераль, гдѣ ихъ держали для ея удовольствій.
   Она встала, и вышла въ пріемную, сначала въ восхитительномъ утреннемъ нарядѣ, а потомъ въ нарядномъ и роскошномъ платьѣ. Въ эту ночь она еще болѣе похорошѣла, она придала ея лицу болѣе жизни и выраженія.
   Вечеромъ она заперлась въ сералѣ, гдѣ, говорила она, живутъ безсмертные, осужденные провести съ нею всю жизнь. Она обошла всѣ комнаты и насчитала въ нихъ пятьдесятъ невольниковъ божественной красоты. Цѣлую ночь переходила она изъ комнаты въ комнату, и въ каждой она находила тѣ же почести, но выраженныя неодинаково. Вотъ какъ проводила свою жизнь безсмертная Анаиса. Иногда, для разнообразія она переходила изъ дворца въ пещеру, и тамъ, гдѣ она ступала, выростали цвѣты.
   Ни разу, въ продолженія цѣлой недѣли, она не задумалась и всецѣло предавалась наслажденіямъ. На нее никогда не находило желанія углубиться въ самою себя. А между тѣмъ, живя въ сералѣ своего мужа, Анаиса часто раздумывала объ окружающемъ и ея размышленія были гораздо серьезнѣе, чѣмъ то можно было ожидать отъ, совершенно предоставленной самой себѣ, женщины. Это была единственная польза, принесенная ей суровымъ обращеніемъ ея мужа. Эта то сила духа и внушила ей презрѣніе къ смерти, прекратившей ея тяжелую жизнь и положившей начачо ея блаженству.
   Мало по малу она вышла изъ подъ обаянія наслажденій и заперлась въ отдѣльной комнатѣ своего дворца. Она задумалась о своемъ прошломъ зависимомъ положеніи и сравнивала его съ настоящимъ блаженствомъ. Несчастье ея бывшихъ подругъ тронуло ее и ей захотѣлось имъ помочь. Она приказала одному изъ приближенныхъ къ себѣ молодыхъ людей принять наружность ея мужа, идти въ сераль, овладѣть имъ, выгнать ея мужа и остаться тамъ до тѣхъ поръ, пока она не позоветъ его обратно.
   Онъ такъ и сдѣлалъ, пріѣхалъ въ сераль и постучался въ него. Дверь отворилась передъ нимъ и евнухи пали къ его ногамъ.
   Онъ бросился къ женскому отдѣленію, гдѣ были заперты жены Ибрагима. Дорогою онъ вынулъ ключи изъ кармана стараго ревнивца, для котораго онъ сдѣлался невидимъ. Онъ вошелъ и поразилъ ихъ сначала своимъ кроткимъ и ласковымъ видомъ, потомъ своей пылкостью и предпріимчивостью.
   Въ это время опомнившійся Ибрагимъ прибѣжалъ въ сераль и, громко крича и шумя, назвалъ себя. Испуганные евнухи разбѣжались во всѣ стороны. Ибрагимъ пришелъ въ женское отдѣленіе, и остолбенѣлъ, при видѣ распоряжавшагося тамъ двойника. Оправившись, онъ принялся звать на помощь, но евнухи отказались ему повиноваться; тогда онъ обратился къ своимъ женамъ, но и онѣ уже перешли на сторону его соперника. Несчастнаго Ибрагима выволокли вонъ, и навѣрное-бы убили, если бы новый Ибрагимъ не приказалъ щадить его жизни. Завладѣвъ полемъ битвы, новый Ибрагимъ оказался вполнѣ достойнымъ этого выбора и ознаменовалъ свое пребываніе дотолѣ неизвѣстными еще въ сералѣ чудесами.
   -- Ты вовсе не походишь на Ибрагима, говорили женщины.
   -- Скажите лучше, что этотъ самозванецъ не похожъ на меня, отвѣтилъ имъ торжествующій Ибрагимъ. Что же нужно дѣлать, если даже того, что я дѣлаю недостаточно для того, чтобы быть вашимъ супругомъ?
   -- Ахъ, мы даже не сомнѣвается, отвѣтили женщины. Если вы и не Ибрагимъ, то для насъ совершенно достаточно того, что ты достоенъ имъ быть.
   Въ одинъ день ты доказалъ себѣ болѣе Ибрагимомъ, чѣмъ тотъ въ десять лѣтъ.
   -- Вы обѣщаете мнѣ говорить въ мою пользу противъ этого самозванца?
   -- Не сомнѣвайся, воскликнули онѣ въ одинъ голосъ. Мы клянемся тебѣ въ вѣчной вѣрности, нами ужъ слишкомъ долго злоупотребляли. Измѣнникъ обращалъ слишкомъ мало вниманія на нашу добродѣтель. Теперь мы видимъ, что не всѣ мужчины походятъ на него. Они походятъ на тебя. Если бы ты зналъ, какъ мы его ненавидимъ.
   -- Я заставлю васъ еще болѣе его возненавидѣть, произнесъ Ибрагимъ, вы еще не знаете всей его вины передъ вами.
   -- Мы судимъ объ его несправедливости, по твоему мщенію, отвѣтили онѣ.
   -- Да вы правы. Я сообразовалъ искупленіе съ его виной; я очень радъ, что вы довольны мною.
   -- Но, произнесли смущенныя женщины, что намъ дѣлать, если онъ вернется?
   -- Мнѣ кажется, ему будетъ довольно трудно васъ обмануть, отвѣтилъ онъ. Вѣдь хитрость уже не поможетъ, да къ тому же я отошлю его такъ далеко отсюда, что вы и не услышите о немъ. Съ этой минуты я самъ займусь устройствомъ вашего счастья. Я не буду ревнивъ, и съумѣю, не затрудняя васъ, заручиться вашей вѣрностью. Я слишкомъ хорошаго о себѣ мнѣнія, чтобы сомнѣваться въ вашей вѣрности. Если вы не будете добродѣтельны со мною, то съ кѣмъ-же?
   Во время этого разговора, продолжавшагося довольно долго настоящій Ибрагимъ снова вернулся въ сераль и нашелъ своихъ женъ счастливыми и веселыми.
   Ревнивецъ не вытерпѣлъ и убѣжалъ въ отчаяніи. Ложный Ибрагимъ послѣдовалъ за нимъ, схватилъ его и унесъ за двѣ тысячи лье отъ сераля.
   О, боги! въ какомъ отчаяніи были бѣдныя женщины во время отсутствія ихъ дорогаго Ибрагима?!
   Ужъ евнухи съ прежней строгостью принялись преслѣдовать ихъ, весь домъ былъ въ слезахъ и имъ уже казалось что все это былъ только сонъ.
   Но вотъ наконецъ, божественный Ибрагимъ вернулся къ нимъ такой же добрый и ласковый, какъ и прежде.
   Новый хозяинъ велъ себя совершенно противоположно старому. Онъ отпустилъ всѣхъ евнуховъ и открылъ всѣмъ доступъ въ свой, домъ онъ даже не хотѣлъ, чтобы его жены носили покрывала.
   Даже странно было на него смотрѣть, когда онъ пировалъ со своими друзьями. Ибрагимъ былъ правъ, думая, что обычаи страны были не для него. Но онъ не отказывался ни отъ какой жертвы и охотно расточалъ сокровища ревнивца, который, вернувшись черезъ три года домой, нашелъ только своихъ женъ и тридцать шесть человѣкъ дѣтей.

Изъ Парижа, въ 16 день мѣсяцъ Геммади, 1720 г.

   

Письмо CLXI.

Рика къ Узбеку

въ ***.

   Вотъ письмо, полученное мною отъ одного ученаго: оно навѣрное покажется тебѣ очень страннымъ.

Милостивый государь.

   "Шесть мѣсяцевъ тому назадъ я получилъ въ наслѣдство отъ дяди шестьсотъ тысячъ ливровъ и прекрасно меблироварный домъ. Пріятно обладать богатствомъ, когда умѣешь имъ распоряжаться. Я не охотникъ до удовольствій и почти всегда сижу въ своемъ кабинетѣ. Здѣсь вы найдете настоящаго любителя древности".
   "Но въ настоящее время я разстался съ этими драгоцѣнными рѣдкостями. Нѣсколько дней тому назадъ я продалъ мой серебрянный сервизъ, чтобы купить себѣ глиняную лампу извѣстнаго философа стоика. Я избавился отъ зеркалъ, которымъ дядя покрылъ почти всѣ стѣны своихъ комнатъ, чтобы купить небольшое попорченное зеркальце временъ Виргилія; я съ наслажденіемъ вижу свое отраженіе тамъ, гдѣ отражался Монтуанскій лебедь. Но это не все. Я купилъ за сто луидоровъ пять или шесть мѣдныхъ монетъ, бывшихъ въ ходу двѣ тѣсячи лѣтъ тому назадъ. Теперь въ моемъ домѣ нѣтъ ни одной мебели, которая бы не была сдѣлана до паденія имперіи. У меня есть небольшой кабинетикъ драгоцѣнныхъ и дорого стоющихъ манускриптовъ (рукописей) и хотя ихъ очень трудно читать, но я читаю ихъ гораздо охотнѣе, чѣмъ печатные, которые не такъ правильны и къ тому же доступны всѣмъ. Не смотря на то, что я почти никуда не выхожу я ужасно люблю изучать древніе пути, временъ Римлянъ. Недалеко отъ меня, есть одинъ путь, проложенный Гальскимъ проконсуломъ. 200 лѣтъ тому назадъ. Отправляясь на дачу, я всегда прохожу по немъ, не смотря на то, что онъ удлиняетъ мой путь на цѣлый лье и къ тому же гораздо хуже почтовой дороги. Но что меня бѣситъ, такъ это то, что на немъ поставили верстовые столбы. Они приводятъ меня просто въ отчаяніе и я желалъ бы видѣть на ихъ мѣстѣ древнія колонны.
   Если вы знаете какую нибудь персидскую рукопись, то, приславъ ее мнѣ, доставите мнѣ большое удовольствіе; я заплачу вамъ за нее все, что только вамъ будетъ угодно и кромѣ того дамъ еще рукопись моего сочиненія, которая вамъ покажетъ что и я не безполезный членъ въ литературной республикѣ. Между прочимъ вы найдете въ ней диссертацію, гдѣ я доказываю, что вѣнокъ, вѣнчавшій нѣкогда побѣдителей былъ дубовый, а не лавровый; кромѣ того, васъ вѣрно займетъ еще и другая рукопись, въ которой я доказываю, основываясь на ученыхъ догадкахъ, заимствованныхъ у самыхъ знаменитыхъ греческихъ авторовь, что Камбизъ былъ раненъ въ лѣвую ногу а не въ правую; потомъ въ третьей довожу до всеобщаго свѣдѣнія, что маленькій лобъ считался у Римлянъ красотой, Я пришлю вамъ еще одинъ томъ in-4о въ поясненія стиха шестой книги Энеиды Виргилія. Все это вы получите не ранѣе какъ черезъ нѣсколько дней, а теперь я посылаю вамъ только этотъ отрывокъ древне-греческаго миѳолога, не бывшаго еще въ печати и котораго я откопалъ въ пыли библіотеки.
   Одно важное дѣло призываетъ меня: необходимо возстаноивть прелестный отрывокъ изъ Плинія, искаженный переписчиками пятаго столѣтія".
   Остаюсь и проч....
   На одномъ островѣ, недалеко отъ Оркадскихъ, родился ребенокъ; его отцомъ былъ Эолъ, богъ вѣтра, а матерью -- одна нимфа изъ Каледоніи. Разсказываютъ, что считать онъ выучился по пальцамъ и что съ четырехъ лѣтъ, онъ сталъ такъ хорошо различать металлы, что разъ даже уличилъ свою мать, давшую ему мѣдное кольцо вмѣсто золотаго.
   Когда онъ выросъ, отецъ научилъ его запирать вѣтры въ бурдюки, которые онъ и продавалъ путешественникамъ; но такъ какъ торговля шла плохо, то онъ ее бросилъ и пустился странствовать въ сопровожденіи слѣпого бога случая.
   Путешествуя онъ узналъ, что въ Бетикѣ всюду сверкаетъ золото, вотъ онъ и отправился туда. Сатурнъ, царствовавшій въ той странѣ припалъ его ласково, но когда тотъ покинулъ землю, сынъ Эола сталъ громко кричать на всѣхъ перекресткахъ:
   -- Жители Бетики, вы считаете себя богатыми, потому что обладаете золотомъ и серебромъ, но вы заблуждаетесь. Мнѣ жаль васъ. Послушайтесь меня, бросьте эту страну: переселяйтесь въ область фантазіи и я обѣщаю вамъ сокровища, которыя поразятъ даже васъ самихъ. Съ этими словами онъ открылъ свои бурдюки и стала" раздавать свои товары желающимъ.
   На другой день онъ пришелъ на тотъ-же перекрестокъ и снова принялся кричать:
   -- Жители Бетики, хотите разбогатѣть? Вообразите себѣ, что я богатъ, да и вы тоже. Воображайте себя каждое утро, что ваше состояніе удвоилось въ ночь; потомъ встаньте и если у васъ есть кредиторы то заплатите имъ тѣмъ, что вы вообразили и имъ посовѣтуйте сдѣлать тоже самое.
   Такъ повторялось нѣсколько дней.
   Наконецъ онъ пріѣхалъ однажды на перекрестокъ усталый, запыхавшійся и внѣ себя отъ гнѣва:
   -- Жители Бетики, я совѣтывалъ вамъ воображать и вижу теперь, что вы этого не сдѣлали; въ такомъ случаѣ я приказываю это вамъ. тутъ онъ хотѣлъ ихъ оставить, но благоразуміе остановило его. Я узналъ, что нѣкоторые изъ васъ такъ гадки, что спрятали свое золото и серебро. Пускай себѣ серебро, но золото!... золото!... Ахъ, это возмущаетъ меня... Клянусь моими священными бурдюками, что если они не принесутъ его мнѣ, я ихъ строго накажу. Затѣмъ онъ прибавилъ убѣдительно: неужели вы думаете, что я этого требую, чтобы спрятать эти презрѣнные металлы? Въ знакъ моей невинности я всегда возвращалъ вамъ половину, когда вы приносили его ко мнѣ.
   На другой день онъ говорилъ уже другимъ голосомъ, ласково и льстиво:
   -- Жители Бетики, я узналъ, что вы спрятали часть вашихъ сокровищъ въ чужія земли: прошу васъ, верните ихъ, вы этимъ доставите мнѣ большое удовольствіе.
   Несмотря на то, что сынъ Эола говорилъ съ людьми не расположенными смѣяться, они все же были вынуждены отвернуться, чтобы не разсмѣяться ему въ лицо. Это не укрылось отъ него, но, несмотря на то, онъ собрался съ духомъ и снова обратился къ нимъ съ просьбою:
   -- Я знаю у васъ много драгоцѣнныхъ камней; во имя Юпитера, избавьтесь отъ нихъ. Если вы не можете этого сдѣлать сами, я помогу вамъ. Если вы послушаетесь меня, вы увидите, какъ вы разбогатѣете!! Я обѣщаю вамъ въ награду, наилучшее изъ того, что находится въ моихъ бурдюкахъ.
   Наконецъ онъ влѣзъ на подмостки и началъ твердить увѣреннымъ голосомъ:
   -- Жители Бетики, я сравнилъ васъ какіе вы въ настоящую минуту, съ тѣмъ, что вы были до моего пріѣзда сюда и вижу, что вы стали самый богатый народъ на свѣтѣ. Но чтобы докончить ваше обогащеніе, позвольте мнѣ взять у васъ половину того, что вы имѣете.
   При этихъ словахъ сынъ Эола взмахнулъ крыльями и улетѣлъ, оставивъ въ изумленіи слушателей.
   На другой день онъ снова явился и началъ такъ:-- Вчера я замѣтилъ, что моя рѣчь не понравилась вамъ. Въ такомъ случаѣ забудьте ее. Правда половина слишкомъ много; чтобы достигнуть назначенной мною цѣли, можно прибѣгнуть къ другому способу. Соберемъ всѣ наши сокровища вмѣстѣ; это сдѣлать не трудно, такъ какъ они не слишкомъ велики. И тотчасъ же три четверти изъ нихъ исчезли.

Изъ Парижа, въ 8 день мѣсяца Шабана, 1720 г.

   

ПИСЬМО CXLII.

Рика Натаніилу Леви, еврейскому врачу

въ Ливорно.

   Ты спрашиваешь меня, что я думаю объ амулетахъ и талисманахъ. Почему ты обращаешься съ этимъ вопросомъ именно ко мнѣ?
   Ты еврей, а я магометанинъ, слѣдовательно мы оба суевѣрны. Я постоянно ношу болѣе двухъ тысячъ изреченій изъ Алкорана; къ моимъ рукамъ привязаны имена двухъ сотъ дервишей.
   Но, несмотря на то, я не осуждаю тѣхъ, кто не вѣритъ въ силу нѣкоторыхъ изрѣченій. Я ношу эти священные амулеты по привычкѣ и къ тому же чѣмъ они хуже колецъ и прочихъ украшеній? Но ты, ты вѣришь всей силой своей души въ ихъ таинственную силу и безъ нихъ, ты бы умеръ отъ страха.
   Что ты ждешь отъ этихъ изрѣченій? Какое они имѣютъ отношеніе къ вѣтру, чтобы успокоивать бури; къ пороху, чтобы умѣрять его силу?
   Ты скажешь мнѣ, что извѣстное обаяніе не разъ помогало выигрывать сраженіе; а я скажу тебѣ, что нужно быть слѣпымъ, чтобы не видѣть, что побѣды одерживаются благодаря мѣстоположенію, храбрости солдатъ и опытности командировъ.
   Я согласенъ съ тобою, что дѣйствительно существуетъ обаяніе: но и ты согласись со мною, что оно бываетъ не всегда.
   Неужели ты думаешь, что смерть въ этихъ случаяхъ являющаяся въ тысячи видахъ, не дѣйствуетъ панически на толпу? Неужели ты станешь утверждать, что въ стотысячной арміи не найдется ни одного робкаго человѣка? Неужели ты думаешь, что робость, страхъ не переходить отъ одного къ другому?
   Всѣ знаютъ, и чувствуютъ, что мужчины, какъ и всѣ созданія стремящіяся сохранить свою жизнь, страстно любятъ ее: это общій законъ и что тутъ искать, почему въ частномъ случаѣ человѣкъ боится ея лишиться!
   Нѣкоторыя священныя книги всѣхъ народовъ полны сверхестественнымъ; но въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго и чтобы это понять, необходимо удостовѣриться почему тысячи естественныхъ причинъ имѣютъ слѣдствіемъ сверхестественное.
   Я не стану болѣе распространяться, Натаніилъ, мнѣ кажется объ этомъ не стоитъ и говорить такъ серьезно.

Изъ Парижа, въ 20 день мѣсяца Шабана, 1720 г.

   P. S. Когда я кончилъ письмо, я вдругъ услышалъ, что на улицѣ продаютъ письмо провинціальнаго доктора къ Парижскому (здѣсь печатаютъ и продаютъ всякія глупости и, что страннѣе всего, находятся покупатели). Я счелъ нужнымъ послать его къ тебѣ такъ какъ оно имѣетъ отношеніе къ нашему разговору.
   

ПИСЬМО ПРОВИНЦІАЛЬНАГО ДОКТОРА КЪ ПАРИЖСКОМУ СОБРАТУ.

   Въ нашемъ городѣ находился больной страдавшій безсонницей тридцать пять дней. Докторъ, лечившій его, прописалъ ему опіумъ, но онъ не рѣшался его принять.
   Наконецъ онъ сказалъ врачу:
   -- Милостивый государь, я знаю человѣка, не занимающагося медициной, по обладающаго безчисленнымъ множествомъ средствъ противъ безсонницы. Позвольте послать за нимъ, и если въ эту ночь я не буду спать, то снова обращусь къ вашей помощи.
   По уходѣ врача, больной велѣлъ опустить занавѣсы и сказалъ своему слугѣ.
   -- Пойди къ г. Анису, и попроси его ко мнѣ.
   Г. Анисъ тотчасъ-же явился.
   -- Дорогой г. Анисъ, я умираю, я не могу спать; нѣтъ ли въ вашей лавочкѣ Е и G, или нѣсколько благочестивыхъ книгъ составленныхъ Д. О. I. (Досточтимыми отцами Іезуитами), которыхъ вы не могли продать?
   -- Сударь, отвѣтилъ мнѣ книгопродавецъ, у меня есть Cour Sainte, отца Коссена, въ шести частяхъ; я ихъ вамъ пришлю и желаю, чтобы онѣ помогли вамъ. Если вы хотите сочиненія досточтимаго отца Родригеза, испанскаго Іезуита, я доставлю ихъ вамъ, по повѣрьте мнѣ, держитесь лучше отца Коссена, и я увѣренъ, что съ Божьей помощью, вы почувствуете облегченія.
   Наконецъ принесли Cour Sainte, стряхнули съ него пыль, и сынъ больнаго принялся за чтеніе. Уже на второй страницѣ больной почувствовалъ дѣйствіе лекарства и всѣ присутствующіе почувствовали слабость. Черезъ минуту ужъ всѣ захрапѣли, исключая больнаго, но въ скоромъ времени и онъ забылся.
   На другой день, рано утромъ, явился докторъ.
   -- Ну что, принялъ больной прописанный мной опіумъ?
   Отвѣта нѣтъ. Жена, дочь, маленькій мальчикъ, всѣ въ восторгѣ показываютъ ему на сочиненіе отца Коссена. Онъ проситъ, чтобы ему объяснили, и ему отвѣчаютъ:
   -- Да здравствуетъ о. Коссенъ! его нужно послать въ переплетъ, Кто бы это могъ подумать? Да, это настоящее чудо!
   Вотъ это сочиненіе усыпило моего отца. И затѣмъ ему объяснили какъ это произошло.
   Этотъ случай поразилъ врача и онъ задумался надъ нимъ. Размысливъ, онъ рѣшилъ, что слѣдуетъ измѣнить методу лѣченія и испытать дѣйствіе духа. Основываясь на этомъ, онъ устроилъ совершенно новую аптеку, какъ вы и видите изъ перечисленія главныхъ лѣкарствъ.
   Слабительное. Возьмите три листа Логики Аристотеля на греческомъ языкѣ: два листа богословскаго схоластическаго договора наиболѣе остраго, какъ напр. Скота; четыре Парацельса, одинъ Ависена, шесть Аверросса, три Парфира, столько же Плотина, и столько же Ямилихія. Дайте этой смѣси настояться въ продолженіи сутокъ и лотомъ принимайте по четыре раза въ день.
   Слабительное болѣе сильное. Возьмите десять постановленій совѣта, относительно Буллы и учрежденія ордена іезутовъ, очистите ихъ въ паровой ваннѣ, смягчите каплей рѣзкой влаги, попавшейся въ общественный стаканъ и все это довѣрчиво, проглотите.
   Рвотное. Возьмите десять проповѣдей, дюжину панихидъ, все равно чьихъ, только не до-Нима; собраніе новыхъ оперъ, пятьдесятъ романовъ, тридцать новыхъ дневниковъ. Все это положите въ колбу съ длиннымъ горломъ, оставьте пробродить, дня два и, затѣмъ очистивъ пескомъ, принимать. Если же не поможетъ, то:
   Другое болѣе сильное: Возьмите мраморный листокъ бумаги, служившій переплетомъ для сборника произведеній французскихъ іезуитовъ; долейте водой и дайте постоять минуты три: затѣмъ согрѣйте ложку этой настойки и примите.
   Самое простое средство для излѣченія астмы: Прочтите всѣ произведенія досточтимаго отца Мембура, бывшаго іезуита, стараясь останавливаться только въ концѣ каждаго періода, и мало по малу вы почувствуете облегченіе.
   Средство для предохраненія лошадей отъ чесотки, гніенія стрѣлки и шелудей: Возьмите три категоріи Аристотеля, двѣ метафизическія степени, одно раздѣленіе, шесть стиховъ Шапелена, одну фразу, взятую изъ писемъ аббата СенъСирама. Напишите все это на клочкѣ бумаги, потомъ сложите его и прикрѣпивъ къ лентѣ, носите на шеѣ.
   Miraculum chimicum, de violenta fermentatio ne cum fumo, igné et flamma. Miscue quesnellianem infusionem cum infusione lallemaniana; fiat fermentatio cum magna vi, impetu et tonitru acidis pugnantibus, et indicem penetraatibus alcalinos sales; fiat evaporatio ardentium spirituum. Pone liquorem fermentatum in alambico; inde extrahes, et nihil inventes nisi caput mortuum.
   Senіtіvum.-- Recipe Molinae, ano dyni Chartas dtias. Escoboris relaxativi paginas sex; Vasquii emollientis folium unum; infunde in aquae communis libras iiij, ad consomptionem dimidiae partis: rolentur et exprimantur, et, in expessione, dissolve Bouni detersivi et Tamburini abluentis folia iij. Fiat clyster.
   In Chloro sim, quam vulgus pallidos colores, aut febrim amatoriam, appellat. Revipe Aretinifiguras iiij; R. Thomae Sanchii de matrimonio folia ij; infundatur in aquae communis libras quinque. Fiat ptisana aperiens.
   Вотъ лѣкарства съ необыкновеннымъ успѣхомъ употребляемыя нашимъ врачемъ. По его словамъ, онъ нарочно не употребляетъ рѣдкихъ средствъ, чтобы не разорить своихъ больныхъ, какъ напр. посвященную кому нибудь эпиграмму, не заставившую никого зѣвать, слишкомъ короткое предисловіе, пастырское посланіе епископа, и произведеніе янсениста, презираемое янсенистомъ или восхваленное іезуитомъ. Онъ увѣряетъ, что эти лѣкарства только поддерживаютъ шарлатановъ, къ которымъ онъ чувствуетъ непреодолимую антипатію.
   

ПИСЬМО CXLIV.

Узбекъ къ Рикѣ.

   Нѣсколько дней тому назадъ, я встрѣтилъ за городомъ, въ домѣ моихъ знакомыхъ, двухъ очень знаменитыхъ здѣсь ученыхъ. Они мнѣ очень понравились. Разговоръ съ первымъ можно озаглавить такъ: То, что я сказалъ тебѣ, вѣрно, потому что я сказалъ тебѣ это. А разговоръ съ другимъ такъ: То, чего я не говорилъ, не правда, такъ какъ я этого не говорилъ.
   Первый мнѣ очень понравился: такъ какъ упрямство человѣка до меня не касается, но если онъ дѣлается дерзокъ, то это становится для меня непріятнымъ. Первый защищаетъ только свое мнѣніе; онъ правъ, такъ какъ это его собственность. Второй же нападаетъ на мнѣнія другихъ, а это принадлежитъ уже всѣмъ:
   Дорогой Рика, тщеславіе приноситъ мало пользы тѣмъ, кто обладаетъ имъ въ большей дозѣ, чѣмъ слѣдуетъ.
   Эти люди стремятся нравиться во что бы то ни стало. Они хотятъ быть выше другихъ, а между тѣмъ не могутъ даже и сравниться съ другими.
   Скромные люди, придите въ мои объятія! Вы радость и утѣшеніе жизни! Вы, и сами того не подозрѣвая, богаче и лучше всѣхъ. И когда мысленно я сравниваю васъ съ людьми самонадѣянными, которыхъ я вижу вездѣ, я невольно свергаю ихъ съ пьедесталовъ и повергаю къ вашимъ ногамъ.

Изъ Парижа, въ 22 день мѣсяца Шабана, 1720 г.

   

ПИСЬМО CXLV.

Узбекъ къ ***.

   Умный человѣкъ всегда бываетъ непріятенъ въ обществѣ. Онъ мало съ кѣмъ говоритъ; и скучаетъ въ неподходящемъ къ нему кругу. Немыслимо, чтобы онъ не высказалъ своего неудовольствія, оттого-то у него и много враговъ.
   Увѣренный въ томъ, что можетъ понравиться, когда только захочетъ, онъ рѣдко прибѣгаетъ къ тому.
   Онъ почти всегда небрежно относится къ своему состоянію, такъ какъ всегда надѣется, благодаря своему уму, пріобрѣсти другое.
   Между тѣмъ, какъ обыкновенный человѣкъ всюду старается изъ влечь выгоду.
   Но если ужъ просто умный человѣкъ такъ мало пользуется выгодами своего положенія, то что сказать объ ученыхъ?
   Каждый разъ, какъ только объ этомъ заговорятъ, я вспоминаю письмо одного изъ нихъ къ своему другу.
   Вотъ оно.

Милостивый государь,

   "Каждую ночь я наблюдаю въ тридцати футовыя очки за огромными тѣлами, вращающимися надъ нашими головами, а когда я хочу отдохнутъ, то беру небольшіе микроскопы и наблюдаю за насѣкомыми.
   Я не богатъ, и у меня только одна комната; я не могу въ ней развести даже огня, такъ какъ тутъ находится мой термометръ, теплота подняла бы въ немъ ртуть.
   Въ прошлую зиму, я думалъ, что умру отъ холода, и хотя мой термометръ стоялъ на точкѣ замерзанія, но я не двигался съ мѣста. Меня утѣшаетъ мысль, что я одинъ знаю точное измѣреніе температуры прошлаго года. Я имѣю мало сообщеній съ людьми, и не знаю почти никого. Въ Стокгольмѣ, въ Лейпцигѣ и еще въ Лондонѣ есть люди, которыхъ я никогда не видѣлъ и по всей вѣроятности никогда не увижу, но съ которыми я нахожусь въ перепискѣ, и даже не пропускаю ни одной почты.
   Несмотря на то, что я никого не знаю въ кварталѣ, въ которомъ я живу, я пользуюсь такой дурной славой, что вынужденъ даже перемѣнить мѣсто жительства.
   Пять лѣтъ тому назадъ, моя сосѣдка сильно обругала меня за трупо-разсѣченіе собаки, которую она признала своей.
   Всѣ приняли ея сторону, а жена мясника бросила камень въ меня и въ находящагося при этомъ доктора L... и онъ получилъ сильный ударъ въ лобную и затылочную кости, сильно потрясшій его мозгъ.
   Съ тѣхъ поръ у кого бы ни пропала собака, всѣ говорятъ, что она попала ко мнѣ въ руки. Одна женщина, потерявъ своего малютку, по ея словамъ любимаго изъ всѣхъ ея дѣтей, пришла ко мнѣ и, не найдя его у меня, обвинила меня даже передъ судомъ. Мнѣ кажется, я никогда не избавлюсь отъ злобныхъ нападокъ этихъ женщинъ.
   Остаюсь и прочее...
   
   Въ древности всѣхъ ученыхъ обвиняли въ колдовствѣ. Я и не удивляюсь тому. Каждый думалъ самъ по себѣ: я развилъ мои способности, какъ только было возможно, между тѣмъ, какой нибудь ученый знаетъ гораздо больше меня, тутъ дѣло не обошлось безъ колдовства.
   Въ настоящее же время ихъ обвиняютъ въ ереси и безбожіи.
   Если ученый напишетъ какую нибудь статью, если онъ по своему характеру благороденъ и прямодушенъ, противъ него начнутся тысячи гоненій. Мало того его преслѣдователи не ограничатся этими оскорбленіями: какъ только его произведеніе появится въ печати -- начнутся безконечныя ссоры. А какъ ихъ избѣгнуть? Онъ высказалъ свое мнѣніе и подтвердилъ его письменпо. Не зналъ же онъ, что за двѣсти лье отсюда, кто-то высказалъ совсѣмъ противоположное. Но война началась.
   Еще если бы у него оставалась надежда, что современемъ на него обратятъ вниманіе, но нѣтъ! его уважаютъ только тѣ, кто занимается тою же наукой, что и онъ. Философъ всегда съ презрѣніемъ относится къ историку, да и тотъ отплачиваетъ ему тѣмъ-же.
   Что же касается до тѣхъ, кто рѣшительно ничѣмъ не запинается, то тѣ бы желали, чтобы весь родъ людской погибъ въ забвеніи, какъ современенъ погибнутъ они сами.

Изъ Парижа, въ 26 день мѣсяца Шагхана, 1720 г.

   

ПИСЬМО CXLVI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

   Давно уже сказано, что и справедливость и честность должны быть главными качествами великаго министра. Частный человѣкъ можетъ жить въ неизвѣстности: его знаютъ только его знакомые, но министръ, поступающій противъ чести, имѣетъ столькихъ судей, сколько свидѣтелей находятся при этомъ. Смѣю-ли я сказать? Главное зло, приносимое министромъ не въ томъ, что онъ разоряетъ свой народъ и вредитъ своему государю, но, по моему, въ томъ, что онъ подаетъ дурной примѣръ.
   Ты знаешь, я долго путешествовалъ по Индіи. Я видѣлъ тамъ народъ по природѣ великодушный, но развращенный дурнымъ примѣромъ правителя, начиная съ послѣдняго подданнаго и кончая самымъ знатнымъ. Я видѣлъ, какъ по природѣ великодушный, добрый и вѣрный народъ вдругъ превратился въ самый послѣдній;
   зло переходило отъ одного къ другому и не щадило даже самыхъ здоровыхъ. Самые лучшіе люди стали нарушать справедливость, подъ предлогомъ, что ее нарушили другіе.
   Оправдывая свои дурные поступки, они осуждали законы и называли необходимость несправедливостью и лукавствомъ.
   Я видѣлъ, какъ нарушались самые святые договоры, какъ отвергались семейныя правила. Я видѣлъ алчныхъ должниковъ, гордящихся своей притворной бѣдностью, недостойныя орудія законовъ, дѣлающихъ только видъ, что платятъ и не платящія вовсе и наносящія ударъ прямо въ грудь своихъ благодѣтелей. Я видѣлъ людей еще хуже; видѣлъ какъ они покупали за безцѣнокъ, или лучше сказать собирали на землѣ дубовые листья и отдавали ихъ на поддержаніе жизни вдовъ и сиротъ.
   Я видѣлъ, какъ во всѣхъ сердцахъ загоралась жажда къ богатству. Я видѣлъ, какъ образовался союзъ для обогащенія не честнымъ трудомъ и промышленностью, но разореніемъ государя, государства и гражданъ. Я видѣлъ, какъ честный гражданинъ, жившій въ это ужасное время, ложась спать, говорилъ себѣ каждый вечеръ:
   -- Сегодня я разорилъ семью и завтра сдѣлаю тоже.
   Я видѣлъ, какъ другой собирался убить своего обидчика съ помощью наемнаго убійцы.
   Какое преступленіе можетъ быть хуже преступленія министра, развратившаго свой народъ, испортившаго самыя великодушныя души, и затемнившаго даже самую добродѣтель?
   Что скажетъ потомство, когда ему придется краснѣть за своихъ отцовъ? Что скажетъ будущій народъ, когда онъ сравнитъ желѣзо своихъ предковъ съ золотомъ виновниковъ своихъ дней? Я не сомнѣваюсь, что дворянство откажется отъ безчесчащаго ихъ титула, и оставить настоящее поколѣніе въ ужасномъ ничтожествѣ, до котораго оно дошло.

Изъ Парижа, въ 11 день мѣсяца Рамазана, 1720.

   

ПИСЬМО CXLVII.

Старшій евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Такъ дольше продолжаться не можетъ. Твои жены вообразили себѣ, что твое отсутствіе даетъ имъ возможность дѣлать безнаказанно что только имъ придетъ въ голову. Тутъ происходятъ ужасныя вещи и я самъ дрожу при мысли о томъ, что я долженъ сообщить тебѣ.
   Зелисъ, по дорогѣ въ мечеть, уронила свое покрывало и открыла свое лицо передъ всѣмъ народомъ. Захи я нашелъ лежащую съ одной изъ ея рабынь, что строго запрещено законами сераля.
   Совершенно случайно я перехватилъ письмо, которое я посылаю тебѣ; я такъ и не могъ узнать, кому оно предназначалось.
   Вчера вечеромъ какой-то юноша прогуливался въ саду сераля а когда его начали ловить, перелѣзъ черезъ ограду и скрылся. Прибавь къ этому еще то, что я не знаю и повѣрь мнѣ тебѣ измѣнили. Ожидаю твоихъ приказаній.
   Если ты не отдашь въ мою власть всѣхъ женъ, то я не отвѣчаю тебѣ ни за одну изъ нихъ и мнѣ придется постоянно сообщать тебѣ подобныя же грустныя вѣсти.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 1 день мѣсяца Регебъ, 1717 г.

   

ПИСЬМО CXLVIII.

Узбекъ къ старшему евнуху

въ Испаганскій сераль.

   Этимъ письмомъ уполномочиваю тебя дѣйствовать съ безграничной властью надъ всѣмъ сералемъ; распоряжайся такъ-же самовластно, какъ бы я самъ. Страхъ и ужасъ да сопутствуетъ тебѣ. Переходи изъ комнаты въ комнату и вноси съ собою наказаніе и кару; да содрогнется все окружающее тебя. Допроси сераль; начни съ рабовъ, не щади мою любовь. Все должно преклониться передъ тобою. Открой самыя сокровенныя тайны; очисти это ужасное мѣсто и водвори въ немъ изгнанную добродѣтель, такъ какъ съ этой минуты ты отвѣчаешь головой за ихъ малѣйшій проступокъ. Я подозрѣваю, что присланное тобою письмо адресовано Зелисъ; изслѣдуй это повнимательнѣе.

Изъ ***, въ 11 день мѣсяца Зилаге, 1718 г.

   

ПИСЬМО CXIX.

Нарзитъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Могущественный повелитель, старшій евнухъ скончался: такъ какъ я старше всѣхъ невольниковъ, то и занялъ его мѣсто, пока ты самъ не назначишь кого-либо другого.
   Черезъ два дня послѣ его смерти, мнѣ принесли одно изъ твоихъ писемъ къ нему: но я побоялся его распечатать и съ благоговѣніемъ спряталъ его до тѣхъ поръ, пока ты не изъявишь свою волю.
   Вчера одинъ изъ невольниковъ прибѣжалъ ко мнѣ въ полночь и сообщилъ, что въ сераль забрался какой-то молодой человѣкъ. Я всталъ, обошелъ всѣ комнаты и пришелъ къ тому убѣжденію, что это имъ пригрезилось Припадаю къ стопамъ твоимъ, всемилостивѣйшій владыко, и умоляю положиться на мое рвеніе, опытность и преклонные лѣта.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 5 день мѣсяца Геммади 1, 1718 г.

   

ПИСЬМО CL.

Узбекъ къ Нарзиту

въ Испаганскій сераль.

   Несчастный! Въ твоихъ рукахъ мой приказъ дѣйствовать быстро и энергично, Малѣйшее промедленіе можетъ навлечь непоправимое несчастье, а ты бездѣйствуешь!..
   Происходятъ ужасныя вещи: быть можетъ половина моихъ невольниковъ заслуживаетъ смерти. Посылаю тебѣ письмо, присланное мнѣ старшимъ евнухомъ передъ смертью. Если бы ты распечаталъ присланный ему пакетъ, то нашелъ бы въ немъ кровавыя повелѣнія. Прочти ихъ и помни, что если ты ихъ не исполнишь, то поплатишься головой.

Изъ ***, въ 25 день мѣсяца Шальваля, 1718 г.

   

ПИСЬМО CLI.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Дальнѣйшее молчаніе сдѣлаетъ меня такимъ же преступникомъ какъ и прочіе въ сералѣ.
   Я былъ повѣреннымъ старшаго евнуха, самаго вѣрнаго изъ твоихъ рабовъ. Предчувствуя близость смерти, онъ позвалъ меня къ себѣ и сказалъ:
   -- Я умираю съ радостью, только мысль, что жены моего повелителя оказались преступными, огорчаетъ меня. Да сохранитъ его небо отъ несчастій, которыя я предвижу въ будущемъ. О, если бы послѣ моей смерти моя грозная тѣнь могла ихъ вернуть къ долгу! Вотъ ключи отъ сераля. Иди и снеси ихъ старшему изъ черныхъ невольниковъ. Но если онъ не будетъ достаточно бдителенъ, предупреди твоего господина.
   Сказавъ это, онъ скончался на моихъ рукахъ.
   Я знаю о чемъ онъ писалъ тебѣ за нѣсколько дней передъ своей смертью. Твои письма еще не распечатаны, но я знаю они водворили бы порядокъ. Послѣднее твое письмо перехвачено, не знаю кѣмъ, по все идетъ не такъ, какъ бы слѣдовало.
   Между тѣмъ твои жены не знаютъ удержу: послѣ смерти старшаго евнуха, онѣ какъ будто вообразили, что все имъ дозволено; только одна Роксана по прежнему скромна и послушна. Лица твоихъ женъ утратили свойственную имъ въ былое время скромность и сіяютъ счастьемъ и довольствомъ. Даже въ самыхъ мелочахъ я замѣчаю, до сихъ поръ невиданную здѣсь, вольность. Твои рабы сдѣлались небрежны въ исполненіи своихъ обязанностей.
   Твои жены пробыла цѣлую недѣлю въ деревнѣ, въ одной изъ твоихъ наиболѣе уединенныхъ дачъ. Говорятъ, что сопровождавшій ихъ невольникъ былъ подкупленъ и что передъ ихъ пріѣздомъ туда онъ спряталъ на дачѣ двухъ молодыхъ людей, которыхъ и выпускалъ, какъ только мы уходили къ себѣ. Старый евнухъ, замѣняющій старшаго, настоящій дуракъ, вѣритъ всему, что ему ни говорятъ.
   Это вѣроломство выводитъ меня изъ себя и если ты найдешь меня способнымъ управлять сералемъ, то обѣщаю тебѣ, если не добродѣтельныхъ, то по крайней мѣрѣ вѣрныхъ женъ.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 6 день мѣсяца Ребіабъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО CLII.

Нарзитъ къ Узбеку.

въ Парижъ.

   Роксана и Зелисъ пожелали поѣхать въ деревню: и я не счелъ нужнымъ имъ въ томъ отказать. Какъ ты счастливъ, Узбекъ, имѣя такихъ вѣрныхъ женъ и такихъ бдительныхъ невольниковъ! Я управляю мѣстомъ, гдѣ царствуетъ добродѣтель. Будь спокоенъ: твоя воля будетъ исполнена.
   Здѣсь случилось происшествіе, сильно огорчающее меня. Армянскіе купцы, недавно пріѣхавшіе въ Испагань, привезли твое письмо, я послалъ за нимъ невольника, а по дорогѣ письмо у него украли. Напиши скорѣе, такъ какъ я увѣренъ, что въ такое тревожное время, ты захочешь сдѣлать необходимыя распоряженія.

Изъ сераля Фатьма, въ 6 день мѣсяца Ребіабъ I, 1719 г.

   

ПИСЬМО CLIII.

Узбекъ къ Солиму

въ Испаганскій сераль.

   Тебя я избираю управлять сералемъ и поручаю тебѣ самое дорогое для меня на свѣтѣ -- отомстить за меня. Вступи въ свою новую должность, но забудь милосердіе и жалость. Я приказалъ моимъ женамъ слѣпо повиноваться тебѣ. Тебѣ я буду обязанъ спасеніемъ моей чести и моимъ спокойствіемъ.
   Возврати мой сераль такимъ, какъ я его оставилъ. Но начни уничтоженіемъ преступниковъ, и заставь дрожать тѣхъ, кто намѣревался имъ быть. За твою услугу я награжу тебя, чѣмъ только пожелаешь.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Шабана, 1719 г.

   

ПИСЬМО CLIV.

Узбекъ къ своимъ женамъ

въ Испаганскій сераль.

   Да падетъ это письмо на васъ, какъ молнія небесная! Солимъ мною назначенъ старшимъ евнухомъ не для того, чтобы охранять васъ, но чтобы наказать васъ за ваши преступленія, и весь сераль долженъ ему подчиниться. Онъ разберетъ сдѣланныя вами преступленія и впредь будетъ держать васъ такъ строго, что вы невольно пожалѣете о вашей свободѣ, если не жалѣете своей добродѣтели.

Изъ Парижа, въ 4 день мѣсяца Шабанъ, 1719 г.

   

ПИСЬМО CLV.

Узбекъ Нессиру

въ Испагань.

   Какъ счастливъ тотъ, кто зная цѣну тихой и спокойной жизни, живетъ въ своей семьѣ, и не знаетъ другой страны, кромѣ той, гдѣ онъ явился на свѣтъ Божій.
   Я живу въ варварскомъ климатѣ, далеко отъ всего дорогаго моему сердцу. Тоска овладѣла мною: мнѣ тяжело и только ревность, закравшаяся въ мою душу, внушаетъ мнѣ подозрѣнія, ненависть и сожалѣнія.
   Ты давно знаешь меня, Нессиръ: ты всегда читалъ въ моемъ сердцѣ, какъ въ своемъ собственномъ. Ты навѣрное бы пожалѣлъ меня, если бы зналъ мое плачевное положеніе. Иногда я цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ ожидаю вѣстей изъ моего сераля; я считаю часы, минуты, мое нетерпѣніе еще болѣе удлиняетъ ихъ и когда долго жданное письмо наконецъ приходить, я не рѣшаюсь его вскрыть и боюсь, что полученная вѣсть нанесетъ мнѣ ударъ въ тысячу разъ хуже самой смерти.
   Какая бы ни была причини, побудившая меня покинуть родину, но, Нессиръ, я не могу болѣе оставаться въ этомъ ужасномъ изгнаніи. Все равно, я умру здѣсь съ тоски! Сколько разъ я уговаривалъ Рику вернуться на родину, но онъ не соглашается и удерживаетъ меня здѣсь подъ тысячью предлогами. Онъ, кажется, совсѣмъ забылъ свою родину или, лучше сказать, совсѣмъ забылъ меня, такъ мало обращаетъ онъ вниманія на мои просьбы.
   Какъ я несчастенъ! Я стремлюсь на родину, гдѣ, быть можетъ, меня ожидаетъ еще большее несчастье! Къ чему? Я отдамъ себя во власть моихъ враговъ, но это еще не все: возвратясь въ сераль, я долженъ разспросить о томъ, что тамъ произошло безъ меня, и если я найду тамъ преступныхъ что будетъ со мной? Одна мысль объ этомъ пугаетъ меня и я прихожу въ отчаяніе.
   Я запрусь въ стѣнахъ гораздо страшнѣе для меня, чѣмъ для женщинъ, охраняемыхъ въ нихъ: мои подозрѣнія останутся со мною и даже въ моей постели, въ ихъ объятіяхъ, я не найду покоя. Даже въ эту минуту, столь неудобную для размышленій, моя ревность не оставитъ меня въ покоѣ.
   Если-бы люди, сердце которыхъ никогда не знавало любви, знали мои мученія, они перестали бы роптать на свою судьбу.

Изъ Парижа, въ 4-й день мѣсяца Шабана, 1719 г.

   

ПИСЬМО CLVI.

Роксана къ Узбеку

въ Парижъ.

   Какой ужасъ, страхъ и мракъ царствуютъ въ сералѣ; кровожадный тигръ даетъ волю своей свирѣпости. Онъ подвергъ пыткѣ двухъ бѣлыхъ невольниковъ, но не узналъ ничего. Большую часть нашихъ рабовъ онъ продалъ и принудилъ насъ смѣнить служившихъ намъ. Захи и Зелисъ подверглись ночью оскорбленію; онъ не побоялся даже поднять на нихъ руку. Онъ держитъ насъ взаперти, въ нашихъ комнатахъ и, хотя мы совершенно однѣ, но онъ велитъ намъ носить покрывала. Намъ запрещено говорить, а писать было бы преступленіемъ. Мы можемъ только плакать.
   Новые евнухи поступили въ сераль, и не отходятъ отъ насъ ни днемъ ни ночью. Своимъ притворнымъ или настоящимъ недовѣріемъ, они нарушаютъ нашъ сонъ. Но меня утѣшаетъ мысль, что это продлится не долго и что эти непріятности прекратятся вмѣстѣ съ моей жизнью, а она не будетъ продолжительна, жестокій Узбекъ; я не переживу этихъ оскорбленій.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-день мѣсяца Магаррама, 1720 г.

   

ПИСЬМО CLVII.

Захи къ Узбеку

въ Парижъ.

   О, небо! Варваръ оскорбилъ меня, поднялъ на меня свою святотатственную руку! Онъ примѣнилъ ко мнѣ самое позорное наказаніе, которымъ наказываютъ только дѣтей.
   Сначала я была поражена стыдомъ, потомъ, почувствовавъ боль, огласила своимъ крикомъ своды сераля. Я просила пощады у ничтожнѣйшаго изъ людей, но онъ былъ неумолимъ. Съ этой минуты, я возненавидѣла его. Его присутствіе, его взгляды выводитъ меня изъ себя. Когда я остаюсь одна, я могу хоть плакать, но въ его присутствіи гнѣвъ овладѣваетъ мною, я чувствуя свое безсиліе, я впадаю въ отчаяніе.
   Тигръ осмѣливается мнѣ сказать, что онъ дѣйствуетъ по твоему приказанію. Когда онъ произноситъ имя того, кого я люблю, я не могу болѣе жаловаться, я могу только умереть. Я съ покорностью переносила твое отсутствіе и силою моей любви сохранила мою лю бовь. Ночи, дни, минуты, все принадлежало тебѣ. Моя любовь возвышала меня надъ другими, а твоя заставляла меня уважать. Но теперь... нѣтъ, я не могу болѣе переносить этого униженія. Если я невинна, пріѣзжай скорѣе. Если же я виновна, вернись, чтобы я могла умереть у твоихъ ногъ.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-й день мѣсяца Магаррама, 1720 г.

   

ПИСЬМО CLVIII.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   На разстояніи тысячи лье, ты признаешь меня виновной, и наказываешь меня! Ты допускаешь, чтобы ничтожный евнухъ поднялъ на меня свою руку! Онъ говоритъ, что дѣйствовалъ по твоему приказанію: тиранъ оскорбляетъ меня, а не его орудіе.
   Мнѣ все равно, ты можешь удвоить свою жестокость съ тѣхъ поръ, какъ я не могу болѣе тебя любить спокойно. Ты падаешь все ниже и ниже, но повѣрь, эта жестокость не дастъ тебѣ счастья" Прощай.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-й день мѣсяца Магаррама, 1720 г.

   

ПИСЬМО CLIX.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Всемогущій повелитель, мнѣ жаль тебя и себя: никогда ни одинъ даже вѣрный слуга не впадалъ еще въ подобное отчаяніе. Я боюсь даже написать тебѣ о постигшемъ тебя несчастій.
   Клянусь всѣми пророками, что съ той минуты, какъ ты довѣрилъ мнѣ своихъ женъ, я ночь и день слѣдилъ за ними; я началъ мое управленіе наказаніями и повидимому онѣ покорились мнѣ. Но къ чему хвастать вѣрностью, не принесшей тебѣ никакой пользы?
   Забудь мои прежнія услуги и смотри на меня, какъ на измѣнника; накажи меня за преступленія, которымъ я не могъ помѣшать.
   Роксана, прелестная Роксана... о небо! кому довѣриться? Ты подозрѣвалъ Зелисъ и вполнѣ довѣрялъ Роксанѣ: но ея добродѣтель была не болѣе какъ маска. Я засталъ ее въ объятіяхъ молодаго человѣка. Увидя, что все открыто, онъ бросился на меня и ударилъ меня два раза кинжаломъ. На шумъ сбѣжались евнухи, и окружили его: онъ долго защищался и многихъ поранилъ. Онъ хотѣлъ проникнуть въ комнату Роксаны, чтобы, какъ онъ говорилъ, умереть на ея глазахъ. Но, наконецъ, онъ уступилъ и упалъ безъ чувствъ къ нашимъ ногамъ. Не знаю, слѣдуетъ ли ожидать твоихъ приказаній. Ты поручилъ мнѣ отомстить и я отомщу.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8-й день мѣсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

ПИСЬМО CLX.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

   Я рѣшился: твои непріятности прекратятся: я отомщу.
   Я предчувствую уже тайную радость: твоя душа и моя успокоятся: мы уничтожимъ виновниковъ преступленія, и наказаніе будетъ такъ жестоко, что даже невинные поблѣднѣютъ.
   Вы, не знающія своихъ чувствъ, и возмущающіяся даже противъ коихъ собственныхъ желаній, вѣчныя жертвы стыда и скромности, почему не могу я васъ ввести въ этотъ несчастный сераль и поразить васъ готовящейся въ немъ пролиться кровью.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8 день мѣсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

   

ПИСЬМО CLXI.

Роксана къ Узбеку въ Парижъ.

   Да, я обманула тебя! Я подкупила твоихъ евнуховъ: я посмѣялась надъ твоей ревностью и съумѣла сдѣлать изъ твоего страшнаго сераля пріютъ наслажденій и удовольствій. Я умру: ядъ разольется по моимъ жиламъ; зачѣмъ жить, когда единственнаго человѣка, удерживавшаго меня здѣсь, уже нѣтъ на свѣтѣ?! Я умираю, но моя тѣнь улетитъ вмѣстѣ съ нимъ.
   Какъ могъ ты думать, что я такъ легковѣрна и повѣрю, что я для тебя что-либо иное, кромѣ игрушки твоихъ прихотей? Нѣтъ, я могла вынести рабство, но я всегда оставалась свободной. Мой умъ всегда былъ независимъ.
   Ты долженъ быть мнѣ еще благодаренъ за принесенную тебѣ жертву, за то, что я притворялась вѣрной тебѣ и таила въ моемъ сердцѣ то, что я бы была должна объявить всѣмъ; за то, что я унизила добродѣтель, позволивъ этимъ именемъ назвать мою покорность Тебѣ. Ты удивился не найдя во мнѣ восторговъ любви; но еслибы ты зналъ меня, то нашелъ бы въ моей душѣ только страстную ненависть. Но ты долго вѣрилъ въ мою любовь. Мы оба были счастливы: ты считалъ меня обманутой, а я обманывала тебя.
   Этотъ языкъ, по всей вѣроятности, удивляетъ тебя. Неужели, огорчивъ тебя, я еще заставлю тебя любоваться моей смѣлостью? Но, дѣло сдѣлано, ядъ сжигаетъ меня, силы меня покидаютъ, и перо падаетъ изъ моихъ холодѣющихъ рукъ... Я чувствую, какъ ослабѣваю... даже моя ненависть дѣлается слабѣе... умираю.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8 день мѣсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

Конецъ II-го и послѣдняго тома.

"Пантеонъ Литературы", 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru