Мопассан Ги_де
Признание

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Ги де Мопассан.
Признание

   Солнце полудня широким дождем изливается на поля. Пестрая мантия хлебов колышется на голом чреве земли -- созревшая рожь, поспевающая пшеница, бледно-зеленые овсы и черная, глубокая зелень клевера.
   У вершины холма на клеверном поле пасутся деревенские коровы; животные дремлют лежа или стоят на всех на четырех и скашивают в сторону большие глаза, ослепленные полуденным зноем.
   К этому стаду коров бредут по узкой, вытоптанной в хлебах, тропинке две женщины -- мать и дочь; они подвигаются тяжелой, мерной, качающейся походкой. Каждая из них несет на коромысле по два оцинкованных ведра; солнце белым слепящим лучом играет в ведрах.
   Женщины хранят молчание, они идут доить коров. Вот они пришли, поставили на землю ведра, толкнули коров в бок деревянными башмаками. Животные становятся сначала на передние ноги, медлительно и трудно они поднимают затем широкие крупы, отягощенные розовым мясом непомерных сосцов.
   Обе Маливуар -- мать и дочь -- умостившись под животом у коровы, быстро перебирают набухшие соски, бросающие в ведро тонкую сильную струю молока. Желтоватая пена закипает по краям ведра; женщины переходят от одной коровы к другой, и так до конца длинной цепи. Покончив с одной, они переводят ее на новое место, где еще не тронута трава. И потом бабы уходят, согбенные под молочным грузом -- мать впереди, дочь сзади. Но дочка останавливается вдруг, снимает с себя ведра, садится на землю и разражается плачем. Старуха, не слыша за собой шагов, оборачивается и застывает на месте.
   -- Что с тобой? -- спрашивает она.
   А Селеста, дочка, большая, рыжая девка с волосами, сожженными на солнце, и с щеками, запятнанными веснушками -- каплями огня, густо посеянными по лицу, -- дочка тихонько взвизгивает, как побитое дитя, и бормочет:
   -- Я не донесу моего молока... Старуха уставилась на девку и опять спросила:
   -- Что с тобой?
   Селеста рухнула на землю между ведрами, закрыла передником глаза и сказала:
   -- Оно тянет меня книзу. Я не могу больше... Тогда мать спросила в третий раз:
   -- Да что с тобой такое?.. Селеста простонала:
   -- Сдается, что я брюхата...
   И она зарыдала. Тут наступил черед старухи выпустить из рук ведра; она совсем потерялась, не знала, что сказать, и после долгого молчания пробормотала:
   -- Ты... ты брюхата?.. Как же это возможно?!
   Маливуары были богатые фермеры, почтенные люди, уважаемые, изворотливые, могущественные в своей округе.
   Селеста сказала заикаясь:
   -- Мне... мне сдается, что я и вправду брюхата... Старуха с испугом смотрела на причитающую, валявшуюся перед ней девку. Опомнившись, она заорала:
   -- Брюхата... Вот она и брюхата... Где это ты схватила, дрянь?
   Селеста, дрожа от страха, прошептала:
   -- Сдается мне, что это в повозке у Полита...
   Старуха силилась понять, -- она старалась сообразить: кто бы это мог наделать такую беду дочке?.. Если это парень богатый, положительный, тогда дело может уладиться, тогда оно полбеды, история с животом у всякой девушки может приключиться; но вот от пересудов куда денешься, о Маливуарах, почтенных людях, всякому небось хочется посудачить...
   Старуха опять закричала:
   -- А кто это тебе, стерва, прицепил?
   И Селеста, решившая все открыть, пробормотала:
   -- Сдается мне, что это Полит...
   Тогда старуха Маливуар, охваченная неистовым гневом, накинулась на дочку и принялась колотить ее с такой силой, что чепец слетел у той с волос. Она колотила по голове, по спине, по всему телу; Селеста, растянувшись между ведрами, только закрывала лицо руками.
   Озадаченные коровы перестали щипать траву, они обернулись, воззрились на баб большими светящимися глазами, а самая последняя в ряду корова тревожно замычала и потянулась к хозяйкам мордой.
   Притомившись от битья, старуха остановилась, чтобы передохнуть; она пришла в себя и захотела разузнать все точно.
   -- Полит! И это возможно, о боже! Как это взбрело тебе в башку -- с кучером? Спятила ты, или околдовал он тебя, дурищу?..
   Селеста, не вставая с земли, пробормотала:
   -- Я... я не платила ему за проезд...
   И старая нормандка все поняла.
   Каждую неделю, по средам и пятницам, Селеста отвозила в город на продажу птицу, сливки, яйца. Она выходила из дому на большую дорогу в седьмом часу утра, с двумя большими корзинами -- в одной корзине были молочные продукты, в другой живность, -- и там же, на большой дороге, она поджидала почтовый дилижанс из Ивето.
   Товары свои она раскладывала на земле и сама усаживалась в ров; короткоклювые цыплята и носатые утки просовывали головки сквозь ивовые прутья корзины и устремляли в пространство круглые, цветистые, бессмысленные глаза.
   Вскоре после этого прибывал дилижанс, тряский желтый ящик с черным козырьком, громыхавший и раскачивавшийся от вихлявой рыси белой клячи.
   Кучер Полит, веселый, жирный парень, успевший, несмотря на молодость, нагулять брюшко, и до такой степени спаленный солнцем, ветрами, водкой, омытый деревенскими дождями, что шея и лицо его приняли кроваво-красный цвет кирпича, -- кучер Полит, приветствуя ее, хлопал кнутом и кричал издалека:
   -- Доброе утро, мамзель Селеста. Здоровьичко-то как, ничего?
   Девушка подавала ему одну за другой корзины, он ставил их наверх, и Селеста взбиралась затем на подножку; она высоко поднимала при этом ногу и показывала могучие икры в синих чулках. И тут Полит повторял каждый раз одну и ту же шутку:
   -- А икры-то, черт меня побери, никак не хотят худеть.
   Селеста неизменно смеялась ему в ответ. Она находила эту шутку пристойной и очень остроумной.
   После этого Полит издавал зычный возглас: -- Ну-ка, шансонеточка, шевелись! -- И чахлая его кляча вприпрыжку пускалась по дороге.
   Селеста вытаскивала из мужицкого, бездонного своего кармана кошелек, вынимала из него десять су -- шесть за себя и четыре за корзины -- и протягивала их через плечо Политу. Он брал деньги и непременно при этом спрашивал:
   -- Ну, а потеха-то, не назначить ли ее нам на сегодня? И оборачиваясь к ней, он заливался веселым смехом.
   А ей -- ей, право, не легко было отдавать каждый раз полфранка за каких-нибудь три километра пути. А бывало еще, что под рукой не оказывалось мелочи и приходилось менять серебряную монету -- тогда она страдала невыносимо. И вот однажды, уплачивая Политу деньги, Селеста сказала:
   -- С такой хорошей клиентки, как я, вам не следовало бы брать больше шести су...
   Полит прыснул со смеху:
   -- Вам цена больше шести су, моя красавица, верное слово, больше...
   Но Селеста настаивала:
   -- Для вас это составит всего два франка в месяц разницы... Полит хлестнул кобылу и закричал:
   -- Верное слово, я малый покладистый, да я за одну только потеху прощу вам все эти деньги...
   Прикидываясь простушкой, Селеста спросила его:
   -- Что это вы такое болтаете?
   А он надрывал животики от хохота:
   -- Потеха -- это значит потеха, черт меня побери... Потеха между девочкой и мальчиком, и валяйте, детки, музыки не надо...
   Она поняла, покраснела и сказала сухо:
   -- Я не из таковских, мосье Полит... Он нисколько не смутился, и, забавляясь все более, твердил без всякой устали:
   -- Уж мы с вами потешимся, красотка, я сойду за мальчика, вы за девочку...
   И с тех пор он не упускал случая спросить ее:
   -- Ну, а потеха-то, -- не на сегодня ли мы ее назначим?
   Селеста, привыкшая к этим шуткам и находившая их очень светскими, отвечала:
   -- Сегодня что-то не хочется, мосье Полит, но вот в субботу -- это уж наверное...
   И он, покатываясь со смеху, покорно с ней соглашался:
   -- В субботу -- так в субботу, подождем субботы, красотка...
   А Селеста тем временем вычислила, что за два года она переплатила Политу не менее сорока восьми франков, а сорок восемь франков, надо вам знать, в канаве не валяются. И она рассчитала еще, что через два года сумма эта достигнет ста франков. Цифры эти легли ей на сердце, и однажды в весенний день, когда никого, кроме них, в дилижансе не было, и Полит по привычке своей все домогался:
   -- Ну, а потеха-то, не позабавиться ли нам сегодня? -- она ответила:
   -- К вашим услугам, мосье Полит.
   Полит не удивился. Он перекинул ногу через скамейку, перескочил в дилижанс и сказал:
   -- Вот и ладно... Я так и думал, что мы потешимся рано или поздно...
   И старая белая кляча мирно зашагала по дороге, зашагала так тихо и осторожно, что казалось, она топчется на месте и совсем не слышит звонкого голоса, доносящегося из глубины дилижанса: -- Ну-ка, шансонетка, пошевеливайся!..
   Через три месяца Селеста почувствовала себя беременной.
   Вот эту-то историю Селеста плаксивым, хриплым голосом поведала своей матери. Старуха, побелевшая от бешенства, спросила ее:
   -- Сколько же ты выгадала на этом? Селеста ответила:
   -- За четыре месяца -- восемь-то франков, наверное, вышло...
   Мужицкая, несдержанная ярость вырвалась тогда наружу; старуха набросилась на дочку и молотила ее до тех пор, пока совсем не обессилела. Потом она спросила:
   -- Сказала ты ему про брюхо?..
   -- Не сказала, -- пробормотала Селеста, -- зачем бы я стала говорить...
   -- Почему же ты не сказала?
   -- Он заставил бы меня опять платить за проезд... Мать поразмыслила, взвалила на себя ведра.
   -- Вставай, корова, авось дотащишься как-нибудь...
   Старуха помолчала несколько мгновений, потом промолвила:
   -- И не смей болтать, пока он сам не увидит... Хоть бы пять месяцев оттягать у него...
   И Селеста, поднявшаяся наконец с земли, плачущая, распухшая, взъерошенная, потащилась за старухой. Она ступала тяжело и все бормотала:
   -- Уж я-то ему не скажу, ничего не скажу...

---------------------------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: Мопассан Гюи де. Собрание сочинений: В 3 т. / Пер. с фр. под ред. И. Бабеля. М.-Л.: Земля и фабрика, [1926--1927].
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru