Мопассан Ги_де
Проклятый хлеб

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Le Pain maudit.
    Перевод С. Вигдор (1958).

Ги де Мопассан.
Проклятый хлеб

Анри Брэнну

I

   У дядюшки Тайля было три дочери: старшая -- Анна, о которой в семье не принято было говорить, средняя -- Роза, восемнадцати лет, и младшая -- Клара, еще девчонка, для которой едва наступила пятнадцатая весна.
   Дядюшка Тайль, вдовец, работал старшим механиком на пуговичной фабрике г-на Лебрюмана. Он был почтенный человек, очень уважаемый, честный и трезвый -- образец примерного рабочего. Жил он в Гавре, на Ангулемской улице.
   Когда Анна, как говорится, дала тягу из дому, старик пришел в страшный гнев; он грозил убить соблазнителя -- молокососа, приказчика одного из самых больших в городе магазинов мод. Но через некоторое время пошли слухи, что малютка устроилась, остепенилась, что она откладывает сбережения в банк, что она теперь в связи с пожилым человеком, судьей коммерческого суда г-ном Дюбуа, и отец успокоился.
   Он даже стал интересоваться ее жизнью и осведомлялся у навещавших ее прежних подруг, и, когда ему рассказывали, что она обзавелась собственной обстановкой, что у нее целая куча цветных ваз на каминах, картины на стенах, золоченые часы и повсюду ковры, легкая довольная улыбка скользила по его губам. А он-то работал целых тридцать лет, чтобы скопить по крохам жалкие пять -- шесть тысяч! В конце концов девочка не так уж глупа!
   В одно прекрасное утро молодой Тушар, сын бочара, жившего в конце той же улицы, пришел просить у него руки его второй дочери, Розы. У старика забилось сердце. Тушары были люди богатые и с положением, ему прямо-таки везло с дочерьми.
   Свадьба была решена, и отпраздновать ее условились со всей торжественностью в Сент-Адрессе, в ресторане тетки Жюза. Это, правда, будет порядочно стоить, ну да что ж, один раз куда ни шло.
   Но вот однажды утром, когда старик вернулся домой завтракать и уже садился за стол с двумя дочерьми, дверь внезапно распахнулась и появилась Анна. На ней был роскошный туалет, кольца, шляпа с пером. Она была просто прелесть во всем этом. Она бросилась на шею отцу, который не успел даже ахнуть, потом с плачем упала в объятия обеих сестер, затем села, вытирая глаза, и попросила тарелку: ей хотелось поесть супу за семейным столом. На этот раз дядюшка Тайль был растроган до слез и повторил несколько раз: "Это очень хорошо, малютка, очень хорошо". Тогда она рассказала о цели своего прихода. Ей не хочется, чтоб свадьбу Розы справляли в Сент-Адрессе, ей не хочется этого, ни за что! Свадьбу надо отпраздновать у нее, и это ничего не будет стоить отцу. Она уже сделала все распоряжения, все устроено, все готово -- одним словом, она берет все на себя!
   Старик повторил: "Это очень хорошо, малютка, очень хорошо". Но вдруг у него возникло сомнение. Согласятся ли Тушары? Роза, невеста, удивленно спросила:
    -- А почему бы им не согласиться? Предоставь мне это уладить; я сама поговорю с Филиппом.
   Действительно, она в тот же день переговорила с женихом, и Филипп заявил, что будет очень рад. Отец и мать Тушары тоже были в восторге от перспективы хорошего обеда, за который им ничего не придется платить. Они говорили:
    -- Наверно, все будет превосходно; ведь господин Дюбуа в золоте купается.
   Они только попросили разрешения пригласить свою приятельницу, мадмуазель Флоранс, кухарку жильцов со второго этажа. Анна охотно согласилась.
   Свадьба была назначена на последний вторник месяца.

II

   После формальностей в мэрии и церковной церемонии свадебный кортеж направился к дому Анны. Со своей стороны Тайли пригласили своего пожилого родственника г-на Совтанена, человека, любящего порассуждать, церемонного и напыщенного, от которого ждали наследства; пригласили они и свою старую тетку, г-жу Ламандуа.
   Было заранее условлено, что г-н Совтанен поведет под руку Анну. Их нарочно соединили, как самых важных и почетных лиц этого общества.
   Когда подошли к квартире Анны, она сейчас же оставила своего кавалера и побежала вперед, сказав:
    -- Я вам укажу дорогу.
   Она бегом поднялась по лестнице, в то время как вереница приглашенных медленно следовала за ней.
   Открыв дверь своей квартиры, девушка посторонилась, пропуская гостей, которые торжественно прошли мимо нее, тараща глаза и вертя головой во все стороны, чтобы хорошенько разглядеть эту удивительную роскошь.
   Стол был накрыт в гостиной, так как решили, что в столовой будет слишком тесно. Приборы были взяты напрокат у владельца соседнего ресторана. Графины, полные вина, сияли в лучах солнца, падавших из окна.
   Дамы прошли в спальню, чтоб освободиться от шалей и шляп, а Тушар-отец, стоя в дверях, подмигивал на широкую и низкую кровать и делал мужчинам шутливые и одобрительные знаки. Дядюшка Тайль, державшийся очень достойно, рассматривал с затаенной гордостью пышную обстановку дочери и переходил из комнаты в комнату, держа в руках свою шляпу, отмечая взглядом каждый предмет, расхаживая по квартире, точно пономарь в церкви.
   Анна уходила, приходила, бегала, распоряжалась, торопила с обедом.
   Наконец она появилась на пороге столовой, из которой была вынесена мебель, и позвала: "Идите-ка все на минутку сюда". Двенадцать приглашенных поспешили на ее зов и увидели двенадцать рюмок мадеры, расставленных венчиком на маленьком столике.
   Роза и ее муж, обнявшись, уже целовались по углам. Г-н Совтанен не спускал глаз с Анны и, должно быть, был охвачен тем пылом и нетерпением, которые волнуют всех мужчин, даже старых и безобразных, вблизи женщин легкого поведения, словно те должны по своему ремеслу, по долгу профессии отдавать частицу себя каждому самцу.
   Затем все сели за стол, и начался обед. Родители занимали один конец стола, молодежь -- другой. Г-жа Тушар-мать председательствовала направо, новобрачная -- налево. Анна заботилась о всех и каждом, следила, чтобы бокалы были всегда налиты, а тарелки всегда наполнены. Какая-то почтительность, смущение, робость перед богатством квартиры и пышностью сервировки парализовали гостей. Ели много, ели вкусно, но никто не веселился так, как полагается веселиться на свадьбе. Всех стесняла слишком изысканная обстановка. Г-жа Тушар-мать, любившая посмеяться, старалась оживить общество и, когда подали десерт, крикнула: "А ну, Филипп, спой-ка нам что-нибудь!". Ее сын славился у себя на улице своим красивым голосом, лучшим во всем Гавре.
   Новобрачный сейчас же встал, улыбнулся и, повернувшись, из вежливости и галантности, к свояченице, стал подыскивать что-нибудь подходящее к случаю, что-нибудь серьезное, вполне приличное и соответствующее торжественности обеда.
   Анна с довольным видом откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. Все стали внимательны, на лицах появилась неопределенная улыбка.
   Певец возвестил:
    -- "Проклятый хлеб".
   И, округлив правую руку, отчего сюртук полез ему на шею, начал:
   
   Священный это хлеб, что у земли весь век
   Должны мы отнимать победными руками.
   То трудовой наш хлеб, и честный человек
   
   Семье его несет, счастливый, вечерами.
   Но есть и хлеб другой, влекущий как цветок,
   Проклятый хлеб, что ад взрастил рукой тлетворной!
   Проклятый хлеб, что ад взрастил рукой тлетворной!
   Поосторожней с ним. В нем затаен порок.
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   
   Весь стол бешено зааплодировал. Тушар-отец заявил: "Вот это здорово". Приглашенная кухарка повертела в руках горбушку хлеба, с умилением глядя на нее. Г-н Совтанен пробормотал: "Очень хорошо". А тетушка Ламандуа уже вытирала себе глаза салфеткой.
   Новобрачный возвестил: "Второй куплет!" -- и затянул его с возрастающей силой:
   
   Почтенье к беднякам, что под ярмом годов
   Несмело просят нас пооблегчить их муку.
   Но заклеймим того, кто молод и здоров,
   Но вдруг, забросив труд, протягивает руку.
   Такое нищенство -- грабеж у стариков,
   Грабеж у тех, кто смят, согбен работой черной!
   Грабеж у тех, кто смят, согбен работой черной!
   Презренье тем, кто есть хлеб лености готов!
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   
   Все, даже оба лакея, стоящие у стен, хором проревели припев. Из-за фальшивых и визгливых голосов женщин густые голоса мужчин сбивались с тона.
   Тетушка и невеста плакали навзрыд. Дядюшка Тайль сморкался с шумом тромбона, а Тушар-отец в экстазе размахивал целым хлебом, доставая им до середины стола. У кухарки-гостьи немые слезы капали прямо на горбушку, которую она сжимала в руках.
   Г-н Совтанен провозгласил среди общего волнения:
    -- Вот поистине здравые мысли, далекие от разных плоских шуточек.
   Анна, тоже взволнованная, посылала сестре воздушные поцелуи и дружески кивала ей на мужа, как бы поздравляя ее.
   Молодой человек, опьяненный успехом, продолжал:
   
   В лачуге у себя, прекрасна и юна,
   Швея задумалась. Ее волнует что-то.
   О бедное дитя! Родителям -- одна
   Ты радость, счастье, свет! Так не бросай работу.
   В постыдной роскоши найдешь ли сладкий сон,
   Когда умрет отец, проклявши путь твой торный?
   Когда умрет отец, проклявши путь твой торный?
   Хлеб обесчещенный слезами орошен!
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   [Перевод Евгения Сокола]
   
   Только оба лакея и Тушар-отец подхватили припев. Анна, вся бледнея, опустила глаза. Новобрачный озадаченно оглядывался, не понимая причины внезапной холодности. Кухарка быстро выпустила из рук горбушку, как будто та стала вдруг ядовитой.
   Г-н Совтанен, желая спасти положение, важно заявил:
    -- Последний куплет -- это уж лишнее. Дядюшка Тайль, красный до ушей, бросал вокруг себя свирепые взгляды.
   Тогда Анна, глаза которой были полны слез, сказала лакеям упавшим голосом, голосом плачущей женщины:
    -- Принесите шампанское.
   Гости вздрогнули от радости. Лица просияли. И так как Тушар-отец, который ничего не заметил, ничего не почувствовал, ничего не понял, все еще продолжал петь, размахивая своим хлебом и показывая его гостям:
   
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный! --
   
   то и вся компания, наэлектризованная видом появившихся бутылок с серебряными горлышками, грянула изо всех сил:
   
   О дети милые! Не ешьте хлеб позорный!
   
   
   Напечатано в "Жиль Блас" 29 мая 1883 года под псевдонимом Мофриньёз.

-------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Ги де Мопассан. Собрание сочинений в 10 тт. Том 6. МП "Аурика", 1994. Перевод С. С. Вигдор. Примечания Ю. Данилина
   Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, март 2007
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru