Мопассан Ги_Де
Переписка с Башкирцевой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Перевод с неизданных автографов).
    Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", No 11, 1895.

   

Переписка Мопассана съ Башкирцевой.

(Переводъ съ неизданныхъ автографовъ).

ПРЕДИСЛОВІЕ.

   Настоящая переписка Гюи де-Мопассана съ М. Башкирцевой печатается въ полномъ видѣ впервые. Въ появившемся до смерти Мопассана сборникѣ писемъ Башкирцевой были напечатаны шесть ея писемъ къ Мопассану съ нѣкоторыми сокращеніями и безъ обозначенія жмени адресата. Письмо-же, печатаемое нами подъ No VII, вѣроятно, но нѣкоторой исключительности и неожиданной для молодой дѣвушки смѣлости содержанія, осталось до сихъ поръ не обнародованнымъ. Всѣ письма Мопассана, найденныя послѣ смерти Башкирцевой среди ея бумагъ, до сихъ поръ нигдѣ не появлялись и получены нами съ правомъ напечатанія на русскомъ языкѣ отъ ея матери, М. С. Башкирцевой. Въ настоящемъ видѣ эта переписка представляетъ серьезный психологическій интересъ. Талантливая, нервная и образованная молодая художница, почти наканунѣ смерти, сгорая отъ мучительной жажды живыхъ и свѣжихъ человѣческихъ впечатлѣній, глубоко задѣла и даже уязвила болѣзненную душу Мопассана, вызвавъ его на откровенность, въ которой чувственный цинизмъ перемѣшанъ съ глубоко интимными, личными признаніями. Какъ увидитъ читатель, переписка не лишена самой острой, ядовитой полемики съ обѣихъ сторонъ. Башкирцева, взбудораженная собственными артистическими запросами, сыплетъ съ присущимъ ей блескомъ превосходными, иногда парадоксальными афоризмами. Подъ ея мѣткимъ перомъ всякая ссылка на то или другое литературное имя, на сочиненіе древняго классическаго автора производитъ впечатлѣніе Живаго умственнаго общенія выдающейся натуры съ творчествомъ разныхъ временъ и народовъ -- безъ малѣйшаго искусственнаго напряженія.
   Понятно, что Мопассанъ, при всей своей геніальности, французъ по воспитанію и предразсудкамъ въ отношеніи къ женщинамъ, не могъ не почувствовать себя заинтригованнымъ этими странными, черезчуръ учеными для женщины и въ то-же время граціозно женственными письмами своего анонимнаго корреспондента. Однако, М. Башкирцева, не искавшая никакихъ романтическихъ встрѣчъ съ Мопассаномъ и даже глубоко огорченная неуважительною разнузданностью одного изъ его посланій, до конца сохранила свою анонимность, не поддавшись никакимъ просьбамъ Мопассана о личномъ свиданіи. Это крайне любопытный фактъ, хорошо рисующій ея серьезную, вдумчивую, истинно артистическую натуру.

Редакція.

I.
Г. Гюи де-Мопассану.

Милостивый государь!

   Я испытываю какое-то счастье, читая васъ. Вы обожаете правду въ природѣ, вы отыскиваете въ ней, по истинѣ, великую поэзію, вы волнуете насъ самымъ детальнымъ изображеніемъ человѣческихъ чувствъ, въ которомъ мы узнаемъ себя самихъ и за которое любимъ васъ чисто эгоистическою любовью. Вы скажете -- это фраза. Будьте милостивы: она искренняя... Само собою разумѣется, что я хотѣла бы сказать вамъ что-нибудь необычайное и утонченное, но это очень трудно -- такъ, ни съ того, ни съ сего... И я объ этомъ очень сожалѣю, тѣмъ болѣе, что вы достаточно замѣчательный человѣкъ, чтобы возбудить мечту сдѣлаться повѣренной вашей прекрасной души, если только ваша душа дѣйствительно прекрасна! Если же ваша душа не прекрасна и вы не увлекаетесь подобными вещами, мнѣ придется лишь пожалѣть объ этомъ ради васъ самихъ, а затѣмъ признать васъ обыкновеннымъ фабрикантомъ литературы и равнодушно отойти отъ васъ.
   Вотъ уже годъ, что я собираюсь писать вамъ, но... нѣсколько разъ я говорила себѣ, что преувеличиваю ваши достоинства и что писать вамъ не стоитъ. И вдругъ, дня два тому назадъ, я читаю въ "Gaulois", что кто-то наградилъ васъ любезнымъ посланіемъ и что вы спрашиваете адресъ этой милой особы, чтобы отвѣтить ей... Я сейчасъ же ощутила ревность, ваши литературныя достоинства снова ослѣпили меня и вотъ я...
   Теперь слушайте: я навсегда останусь неизвѣстной вамъ! Я не хочу видѣть васъ даже издалека. Кто знаетъ -- быть можетъ, ваше лицо мнѣ не понравится? Я знаю только одно,-- что вы молоды и не женаты,-- два пункта весьма существенныхъ даже при самыхъ платоническихъ мечтаніяхъ.
   Но предупреждаю васъ, что я очаровательна,-- эта пріятная мысль побудитъ васъ отвѣтить мнѣ. Мнѣ кажется, что если бы я была мужчиной, я не хотѣла-бы имѣть сношеній, даже письменныхъ, съ старой, дурно одѣтой англичанкой,-- чтобы объ этомъ ни думали!

Миссъ Хастингсъ.

   R. G. D. Бюро Маделэнъ.
   

II.
Отъ Гюи де-Монассана г-жѣ NN. (М. Башкирцевой).

Каннъ, rue de-Redan.

Милостивая государыня!

   Мое письмо, конечно, не будетъ такимъ, какъ вы ожидаете. Прежде всего, я хочу васъ поблагодарить за ваше вниманіе и любезность ко мнѣ, а затѣмъ мы поговоримъ, какъ люди благоразумные.
   Вы хотите быть моей повѣренной? На какомъ основаніи? Я васъ совсѣмъ не знаю. Зачѣмъ стану я говорить вамъ, человѣку мнѣ неизвѣстному, котораго умъ, стремленія и все прочее, можетъ быть, совершенно не подходятъ къ моему интеллектуальному темпераменту, то, что я могу сказать женщинамъ, которыхъ я считаю своими друзьями? Развѣ это не былъ-бы поступокъ легкомысленнаго и непостояннаго друга? Что можетъ прибавить тайна къ прелести письменныхъ отношеній?
   Вся прелесть привязанности между мужчиной и женщиной (я подразумѣваю привязанность цѣломудренную) не заключается-ли главнымъ образомъ въ удовольствіи видѣться и разговаривать, глядя на милыя черты, а потомъ мысленно представлять себѣ ихъ, когда пишешь другу. Какъ-же писать интимныя вещи, говорить о своемъ я какому-нибудь лицу, когда тебѣ неизвѣстна его внѣшность, цвѣтъ его волосъ, его улыбка и взглядъ? Зачѣмъ сталъ-бы я вамъ разсказывать: "Я сдѣлалъ то или другое", зная, что это не вызоветъ передъ вами образа того о чемъ я говорю, такъ какъ вы не имѣете обо мнѣ никакого представленія?
   Вы говорите про письмо, которое я недавно получилъ. Оно было отъ мужчины, который спрашивалъ моего совѣта. Вотъ и все.
   Но я возвращаюсь къ письмамъ неизвѣстныхъ женщинъ. За два года я получилъ ихъ примѣрно 50--60. Какимъ же образомъ выбрать между этими женщинами повѣренную души моей, какъ вы говорите?
   Если-бы онѣ захотѣли показаться и познакомиться, какъ это дѣлается въ простомъ буржуазномъ обществѣ, дружескія и довѣрчивыя отношенія могли бы установиться; въ противномъ случаѣ -- зачѣмъ пренебрегать очаровательными друзьями, которыхъ знаешь, для друга, который можетъ быть и прелестнымъ, но который неизвѣстенъ, т. е. могъ бы оказаться непріятнымъ для глазъ нашихъ или для нашего ума?
   Все это не слишкомъ галантно, не правда-ли? Но если-бы я бросился къ вашимъ ногамъ, могли-ли бы вы считать меня человѣкомъ твердымъ въ своихъ нравственныхъ привязанностяхъ? Простите, сударыня, эти размышленія человѣка болѣе практическаго, чѣмъ поэтическаго, и примите увѣреніе въ моей благодарности и преданности.

Гюи де-Мопассанъ.

   Простите за помарки въ письмѣ моемъ. Я не могу писать безъ нихъ, а переписывать мнѣ некогда.
   

III.
Г. Гюи де-Монассану отъ NN. (М. Башкирцевой).

   Ваше письмо вовсе не удивило меня. Вообще я и не думала предаваться тѣмъ ожиданіямъ, которыя вы мнѣ, повидимому, приписываете.
   Прежде всего, я вовсе не претендовала на то, чтобы сдѣлаться вашей повѣренной,-- это было-бы уже слишкомъ простодушно,-- и если у васъ есть время перечесть мое письмо, вы увидите сами, что вы не изволили замѣтить тотъ ироническій и непочтительный тонъ, который я приняла по отношенію къ себѣ съ самаго начала. Вы указываете мнѣ на полъ другого вашего корреспондента; благодарю васъ за доброе желаніе успокоить меня, но такъ какъ моя ревность была чисто духовная, то это для меня не имѣетъ значенія.
   И такъ, повѣрять мнѣ что-нибудь было-бы легкомысленно въ виду того, что вы меня не знаете? Отвѣтить на мое письмо интимными изліяніями (вѣдь вы подумали, что я ожидаю, съ ближайшей же почтой, чего-то въ этомъ родѣ) было-бы остроумной насмѣшкой съ вашей стороны, и если-бы я была на вашемъ мѣстѣ, я бы такъ именно и поступила, потому что я бываю иногда очень весела, хотя часто бываю и достаточно грустной, чтобы мечтать объ интимныхъ изліяніяхъ въ перепискѣ съ неизвѣстнымъ философомъ и чтобы раздѣлять всѣ ваши впечатлѣнія отъ карнавала. Очень хороша и глубоко прочувствована эта ваша хроника, которую можно съ удовольствіемъ перечитать трижды, но за то какая нелѣпость эта исторія старой матери, мстящей пруссакамъ (это, должно быть, совпадаетъ по времени съ чтеніемъ моего письма!). Что касается прелести тайны, то тутъ все зависитъ отъ вкусовъ... Васъ это не занимаетъ -- хорошо; но меня это безумно занимаетъ, я сознаюсь въ этомъ вполнѣ искренно, а также и въ томъ, что совершенно по-дѣтски обрадовалась вашему письму, каково-бы оно ни было по содержанію. Впрочемъ, если это васъ не занимаетъ, то это значитъ, что ни одна изъ вашихъ шестидесяти корреспондентокъ не сумѣла заинтересовать васъ,-- вотъ и все, а если и я не сумѣла взять вѣрный тонъ, то... я слишкомъ благоразумна, чтобы сердиться на васъ за это!
   Только шестьдесятъ?! Я думала, что васъ еще больше осаждаютъ... Всѣмъ-ли вы отвѣчали?.. Мой интеллектуальный темпераментъ могъ-бы не подойти къ вашему! Это значило-бы, что вы ужъ очень взыскательны! Однако, мнѣ кажется, какъ будто я знаю васъ... Правда -- всѣмъ глуповатенькимъ женщинамъ кажется это (по отношенію ко всѣмъ романистамъ!). Но, можетъ быть, вы и правы...
   Я обращаюсь къ вамъ, вслѣдствіе всего вышесказаннаго, съ величайшей простотой и потому, быть можетъ, могу показаться вамъ сентиментальной молодой особой, или даже искательницей приключеній!.. Это было-бы очень обидно. Но не извиняйтесь въ недостаткѣ поэзіи, галантности и т. н... Мое письмо было дѣйствительно совершенно плоско.
   Неужели-же, однако, мы съ вами на этомъ и остановимся? Вѣдь можетъ случиться, что въ одинъ прекрасный день мнѣ захочется доказать вамъ, что я не заслуживаю того, чтобы вы просто зачислили меня въ No 61. Что касается до вашихъ общихъ разсужденій, то они хороши, хотя исходятъ изъ ложной точки зрѣнія, и потому я прощаю ихъ вамъ такъ-же, какъ и всѣ ваши помарки, и вашу старуху съ пруссаками!..
   Желаю вамъ всего лучшаго!!!
   Однако, если-бы было достаточно лишь смутнаго указанія примѣтъ чтобы привлечь къ себѣ вашу старую и нечуткую душу, я могла бы сказать вамъ, напримѣръ: волосы бѣлокурые, ростъ средній, родилась между 1812 и 1863 г., въ нравственномъ отношеніи... Но нѣтъ, можно было бы подумать, что я хвастаюсь, и вы сразу догадались-бы, что я изъ Марселя.
   P. S.-- Извините меня за кляксы, помарки и т. п. Но я уже три раза переписывала!
   

IV.
Отъ Гюи де-Мопассаоа г-жѣ NN. (М. Башкирцевой).

Каннъ, rue de Redan, 17 марта.

   Такъ вотъ какъ, Милостивая Государыня,-- второе письмо! Это меня удивляетъ. Я ощущаю, быть можетъ, смутное желаніе наговорить вамъ дерзостей! Это позволительно, такъ какъ я васъ вовсе не знаю. Но, нѣтъ, я вамъ нишу,-- потому что меня грызетъ отчаянная скука. Вы упрекаете меня за то, что я сочинилъ такую нелѣпость, какъ эта старуха, мстящая пруссакамъ. Но вѣдь все есть нелѣпость. Я ничего другого и не дѣлаю. Всѣ идеи, всѣ фразы, всѣ разсужденія, всѣ вѣрованія -- сплошная нелѣпость.
   Не нелѣпость-ли, самая дикая, самая вздорная, эта переписка съ какой-то незнакомкой? Право, я веду себя, какъ настоящій глупецъ. Вы знаете, что вы дѣлаете и къ кому вы обращаетесь; вамъ говорили обо мнѣ то или другое,-- хорошее или дурное, все равно. Если даже вы не встрѣчали никого изъ моихъ знакомыхъ, которыхъ такъ много, вы читали обо мнѣ газетныя статьи, вы видѣли мои портреты -- съ физической и нравственной стороны, наконецъ, ваше поведеніе, очевидно, просто забавляетъ васъ. Но я? Правда -- вы можете быть молодой и прелестной женщиной, которой я былъ-бы счастливъ когда-нибудь поцѣловать руки...
   Но вы можете быть также старой привратницей (concierge), напичканной романами Евгенія Сю! Вы можете быть также компаньонкой, образованной, зрѣлой и сухой, какъ метла.
   Въ самомъ дѣлѣ,-- скажите: вы худощавы? Вѣдь не слишкомъ,-- не правда ли? Я былъ-бы въ отчаяніи, если-бы моя корреспондентка оказалась худощавой. Я опасаюсь всего, когда имѣю дѣло съ незнакомкой.
   Я столько разъ былъ въ смѣшномъ и глупомъ положеніи. Однажды цѣлый пансіонъ дѣвицъ поддерживалъ со мной переписку черезъ посредство учительницы. Мои отвѣты передавались изъ рукъ въ руки во время уроковъ. Это было смѣшно, и я много смѣялся, когда узналъ объ этомъ изъ устъ самой учительницы!
   Принадлежите-ли вы къ свѣтскому обществу? Или вы какая-нибудь сентиментальная натура? Или -- просто романтичны? Или еще проще -- скучающая женщина, ищущая развлеченія? Но я, видите ли, совсѣмъ не тотъ человѣкъ, котораго вы ищете.
   Во мнѣ нѣтъ ни на грошъ поэзіи. Я ко всему отношусь равнодушно и двѣ трети моего времени глубоко скучаю. Послѣднюю треть времени я употребляю на то, чтобы писать строчки, которыя я продаю елико возможно дорого, проклиная при этомъ свою судьбу за то, что она заставляетъ меня заниматься этимъ отвратительнымъ ремесломъ, которое доставило мнѣ честь быть отмѣченнымъ вами.
   Вотъ вамъ и признанія -- что вы о нихъ скажете, сударыня?
   Вы, должно быть, находите, что я совсѣмъ не стѣсняюсь -- извините меня! Переписываясь съ вами, я чувствую себя въ какомъ-то темномъ подземельѣ, гдѣ ежеминутно могу соскользнуть въ какую-нибудь яму. И я наудачу ударяю палкой о почву, чтобы ощупать ее.
   Какіе духи вы употребляете?
   Лакомка ли вы?
   Какое у васъ ухо (тѣлесное!)?
   Цвѣтъ вашихъ глазъ?
   Музыкантша ли вы?
   Я не спрашиваю, замужемъ ли вы? Если замужемъ, вы отвѣтите мнѣ -- нѣтъ, если не замужемъ, вы отвѣтите мнѣ, что замужемъ.
   Цѣлую ваши руки, сударыня.

Гюи де-Мопассанъ.

V.
Г. Гюи де-Мопассану отъ NN. (И. Башкирцевой).

   О! жестокій!! Вы ужасно скучаете... это для того, чтобы не оставить мнѣ иллюзіи относительно мотива, побудившаго васъ почтить меня письмомъ, которое, впрочемъ, придя въ благопріятную минуту, очаровало меня.
   Это правда, что я доставляю себѣ удовольствіе перепиской съ вами, но не правда, что я васъ настолько знаю; клянусь вамъ, что я не знаю вашего цвѣта и размѣра и что только изъ тѣхъ строкъ, которыми вы меня дарите, я знаю васъ, какъ честнаго человѣка,-- да и то сквозь призму столькихъ колкостей и такой рисовки!
   Нужно сказать, что для тяжеловѣснаго натуралиста, вы не глупы, и мой отвѣтъ заключалъ-бы въ себѣ цѣлый міръ, если-бы я не сдерживала себя -- изъ самолюбія. Я не хочу дать вамъ право думать, что я изливаю себя въ письмахъ всю безъ остатка.
   Но прежде всего покончимъ съ вопросомъ о "нелѣпостяхъ". Это займетъ довольно много времени,-- вѣдь, знаете, вы просто засыпали меня ими. Однако, вы правы... въ извѣстномъ смыслѣ. Искусство состоитъ именно въ томъ, чтобы заставить насъ глотать нелѣпости, вѣчно восхищая насъ ими, какъ дѣлаетъ это природа со своимъ вѣчнымъ солнцемъ, со своей старой землей и со своими людьми, построенными приблизительно но одному образцу и воодушевленными приблизительно одними и тѣми-же чувствами... хотя... Существуютъ музыканты, которымъ доступны только нѣсколько звуковъ, и художники, которые располагаютъ только нѣсколькими красками... Впрочемъ, вы сами знаете это лучше меня и только хотите заставить меня позировать, высказываясь на эту тему! Какъ-бы не такъ, очень польщена...
   Нелѣпости -- пусть такъ!-- старуха мать, мстящая пруссакамъ -- въ литературѣ, Жанна д'Аркъ -- въ живописи.
   Однако, увѣрены-ли вы, что какой-нибудь острый умъ не откроетъ въ этомъ чего-нибудь новаго, волнующаго?..
   Теперь перейдемъ къ другимъ нелѣпостямъ въ вашемъ столь тяжеломъ ремеслѣ! Вы принимаете меня, очевидно, за мѣщанку, которая принимаетъ васъ за поэта, и стараетесь меня просвѣтить! Но вѣдь еще Жоржъ Зандъ хвасталась тѣмъ, что писала ради денегъ, и трудолюбивый Флоберъ стоналъ надъ своими необыкновенными трудами. И что-же?-- Трудъ, съ которымъ онъ писалъ, даетъ себя чувствовать! Бальзакъ-же никогда не жаловался на это и всегда съ энтузіазмомъ относился къ тому, что собирался сдѣлать. Что касается Монтескье, то -- если можно такъ выразиться,-- его любовь къ труду была такъ велика, что, будучи источникомъ его славы, она была также источникомъ его счастья. Такъ, по крайней мѣрѣ, выразилась-бы учительница изъ фантастическаго пансіона, о которомъ вы пишите!
   То, что вы говорите о продажѣ за дорогую цѣну, потому что никогда еще истинно-блестящая слава не обходилась безъ золота.-- какъ говоритъ еврей Баахру (см. отрывки, собранные ученымъ Шпицбубе, изъ Берлина). Все выигрываетъ въ хорошей рамкѣ,-- красота, геній и даже вѣра. Вѣдь самъ Богъ пришелъ къ своему служителю Моисею, чтобы объяснить ему, какъ надо сдѣлать его ковчегъ, повелѣвая, чтобы херувимы, украшавшіе его, были изъ золота и изящной работы.
   И такъ, вы скучаете, ко всему относитесь равнодушно и въ васъ нѣтъ ни на грошъ поэзіи?.. Не думаете-ли вы запугать меня этимъ?
   Я отлично вижу васъ отсюда: у васъ должно быть довольно большое брюшко и слишкомъ короткій жилетъ изъ неопредѣленной матеріи съ разстегнутой пуговицей внизу. Ну,-- и все-таки вы интересуете меня. Одного я не постигаю: какъ можете вы скучать! Я испытываю иногда грусть, отчаяніе или бѣшенство, но скучать... никогда!
   Вы -- не тотъ, котораго я ищу!
   Но я никого не ищу: я полагаю, что мужчины должны быть только аксессуаромъ въ жизни сильныхъ женщинъ.
   Старая, сухая дѣва! Подумаешь -- какой ужасъ! Вы были-бы крайне любезны, если-бы сообщили мнѣ, что тутъ ужаснаго!
   Наконецъ, я отвѣчу на ваши вопросы, и сдѣлаю это съ большой искренностью: я не стану злоупотреблять наивностью геніальнаго человѣка, дремлющаго послѣ обѣда съ сигарой въ зубахъ!
   Худощава? О! нѣтъ, но и не полна. Свѣтская, сентиментальная, романтическая? Но что подразумѣваете вы подъ этимъ? Мнѣ кажется, что всему этому есть мѣсто въ одномъ и томъ-же человѣкѣ, все зависитъ отъ минуты, отъ случая, отъ обстоятельствъ. Я оппортунистка и притомъ подвержена закону нравственной заразительности: такимъ образомъ можетъ случиться, что въ одно прекрасное мгновеніе и я окажусь лишенной всякой поэзіи, подобно вамъ!
   Мои духи? Добродѣтель.-- Vulgo -- никакихъ. Да, я лакомка, или, вѣрнѣе, разборчива. Ухо маленькое, не особенно правильное, но красивое. Глаза -- сѣрые. Да, я музыкальна, но играю на роялѣ не въ такомъ совершенствѣ, какъ должна играть ваша пансіонская учительница.
   Довольны-ли вы моимъ послушаніемъ?
   Если да, то разстегните еще одну пуговицу вашего жилета и думайте обо мнѣ среди сгущающихся сумерекъ. Если нѣтъ...-- тѣмъ хуже, я нахожу, что я и такъ слишкомъ много даю взамѣнъ вашихъ фальшивыхъ признаній.
   Смѣю-ли я васъ спросить, въ свою очередь: какіе ваши любимые музыканты и художники?
   А вдругъ оказалось-бы, что я мужчина? {Къ этому письму былъ приложенъ рисунокъ, на которомъ изображенъ толстый господинъ, дремлющій въ креслѣ, подъ пальмой на берегу моря; столъ, кружка пива, сигара.}.
   

VI.
Отъ Гюи де-Мопассана г-жѣ NN. (М. Башкирцевой).

Каннъ, 3-го апрѣля.

   Милостивая государыня, я только что вернулся изъ Парижа, гдѣ провелъ двѣ недѣли, а такъ-какъ я оставилъ въ Каннѣ тѣ кабалистическія указанія, съ помощью которыхъ мои письма доходятъ до васъ, то я не могъ отвѣтить вамъ раньше. А кромѣ того, знаете-ли вы, сударыня, что вы меня просто перепугали. Вы цитируете мнѣ одного за другимъ, можно сказать, не переводя духа, Ж.-Занда, Флобера, Бальзака, Монтескье, еврея Баахру, мудреца Шппцбубе изъ Берлина и Моисея!..
   О, теперь я знаю васъ, прекрасная маска! Вы не что иное, какъ учитель изъ лицея Louis le Grand. Сознаюсь вамъ, что я и раньше заподозрилъ это, такъ-какъ ваша бумага слегка отдаетъ нюхательнымъ табакомъ. А потому я перестаю быть галантнымъ (если только я былъ таковымъ раньше) и буду съ вами обращаться какъ съ университантомъ. т. е. какъ съ врагомъ.
   Такъ вотъ какъ, старый хитрецъ, старый учителишка, старая латинская крыса,-- вы хотѣли прослыть хорошенькой женщиной? А теперь вы пришлете мнѣ вашу рукопись -- какой-нибудь трактатъ: подъ названіемъ "Искусство и природа", для того, чтобы я представилъ ее куда-нибудь въ журналъ и поговорилъ о ней въ одной изъ своихъ статей!
   Хорошо, что я не извѣстилъ васъ о своемъ пребываніи въ Парижѣ! Иначе дѣло непремѣнно кончилось бы тѣмъ, что въ одно прекрасное утро я увидѣлъ-бы у себя стараго господина, въ поношенномъ платьѣ, который поставилъ-бы на полъ свой цилиндръ, чтобы вытащить изъ кармана свертокъ бумагъ, перевязанный бичевкой, и сказалъ-бы мнѣ: "Милостивый государь, я та дама, которая"... Однако, господинъ учитель, я все-таки отвѣчу на нѣкоторые изъ вашихъ вопросовъ. Начинаю съ благодарности за благопріятныя подробности вашей внѣшности и вашихъ вкусовъ. Благодарю также за мой портретъ, сдѣланный вами.
   Онъ похожъ, положительно похожъ! Впрочемъ, я отмѣчаю нѣсколько ошибокъ.
   1) Животъ меньше.
   2) Я никогда не курю.
   3) Я не пью ни пива, ни вина, никакого алкоголя,-- ничего кромѣ воды.
   А потому отдохновеніе съ кружкой пива не можетъ быть моей привычкой. Я чаще сижу по восточному на диванѣ. Вы спрашиваете, кто мой любимый художникъ? Милле!
   Мой любимый музыкантъ? Я ненавижу музыку!
   Всѣмъ существующимъ искусствамъ я предпочитаю хорошенькую женщину, а хорошій обѣдъ -- настоящій тонкій обѣдъ,-- я ставлю почти на ряду съ хорошенькой женщиной.
   Вотъ вамъ мое profession de foi, г-нъ старый учитель.
   Я думаю, что когда нами овладѣваетъ сильная страсть, какая нибудь изъ основныхъ человѣческихъ страстей, ей нужно предоставить полную свободу, пожертвовавъ ей всѣми прочими страстями. Такъ я и дѣлаю. У меня были двѣ страсти. Нужно было пожертвовать одной изъ нихъ. Я пожертвовалъ (до нѣкоторой степени) склонностью къ утонченной ѣдѣ. Я сдѣлался воздержнымъ, какъ верблюдъ, но до того разборчивымъ, что теперь положительно не знаю, какую пищу употреблять. Хотите еще маленькую подробность? У меня есть страсть къ сильнымъ физическимъ упражненіямъ: я выдерживалъ состязанія, какъ гребецъ, какъ пловецъ, какъ ходокъ.
   Теперь, г. учитель, послѣ всѣхъ этихъ признаній съ моей стороны, разскажите и вы мнѣ о себѣ, о своей женѣ (вѣдь вы женаты!), о своихъ дѣтяхъ.
   Есть-ли у васъ дочь? Если да,-- имѣйте въ виду меня. Пожалуйста! Молю божественнаго Гомера, чтобы онъ испросилъ для васъ у того бога, котораго вы чтите, самое полное счастье, какого только можно достигнуть на землѣ.

Гюи де-Мопассанъ.

   На-дняхъ я возвращаюсь въ Парижъ. 83. Rue Dulong.
   

VII.
Гюи де-Мопассану отъ N. N. (М. Башкирцевой).

   Злосчастный натуралистъ! Да вѣдь это очаровательно! Если-бы небо было справедливо, вы признали-бы, что я права. Мнѣ кажется, что не только это очень занимательно, но что въ такой перепискѣ можно было-бы найти очень утонченное наслажденіе, нѣчто дѣйствительно интересное, если только быть при этомъ вполнѣ искренними. Ибо, въ концѣ-концовъ, гдѣ тотъ другъ, мужчина или женщина, съ которымъ не надо было-бы въ чемъ-нибудь стѣсняться, что-нибудь утаивать? Тогда какъ отвлеченныя существа!.. Не принадлежать ни къ какой странѣ, ни къ какому кругу, быть правдивымъ! Здѣсь можно было бы достигнуть яркости и свободы чисто-шекспировскихъ выраженій.
   Но довольно мистификацій. Такъ какъ вы все знаете, я ничего не буду скрывать отъ васъ. Да, сударь, я имѣю честь быть воспитателемъ, какъ вы говорите, и я вамъ подтвержу это восемью страницами назиданій. Но я не такъ простъ, чтобы принести вамъ рукописи, сшитыя бѣлыми нитками,-- я буду преподносить вамъ свои доктрины небольшими дозами!
   Я воспользовался свободнымъ временемъ на святой недѣлѣ, чтобы перечитать полное собраніе вашихъ сочиненій. Вы смѣлы,-- это безспорно. Я никогда раньше не читалъ васъ цѣликомъ, въ одинъ пріемъ, а потому мое впечатлѣніе почти свѣжо. И впечатлѣніе это таково, что вы, право, злоупотребляете этими... этимъ... этимъ... актомъ, благодаря которому міръ продолжаетъ свое существованіе. Я не умѣю сказать, какому богу я служу; но вашъ богъ, очевидно, этотъ... этотъ странный символъ, который такъ почитали еще въ отдаленной египетской древности. Чортъ возьми! того, что я говорю, достаточно, чтобы взбудоражить всѣхъ нашихъ лицеистовъ и переполошить всѣ католическіе монастыри! Что до меня, то хотя я отнюдь не щепетиленъ и читалъ самыя предосудительныя сочиненія, я смущенъ, да, милостивый государь, смущенъ этимъ грубымъ влеченіемъ вашей души къ тому, что Дюма-сынъ называетъ любовью. Съ теченіемъ времени это станетъ у васъ настоящей мономаніей. А это было-бы жаль, потому что вы такъ богато одарены и ваши крестьянскіе разсказы такъ сильны...
   Я знаю, что вы написали: "Une vie" и что эта книга проникнута глубокимъ чувствомъ отвращенія, грусти, разочарованія. Это чувство, заставляющее прощать вамъ силу вашихъ мускуловъ, время отъ времени проглядываетъ и въ другихъ вашихъ сочиненіяхъ и даетъ возможность думать, что вы -- существо высшее, для котораго жизнь есть страданіе. Вотъ что волнуетъ мою душу... Но приходится убѣдиться, что это у васъ только отраженіе Флобера. Мы разыгрываемъ передъ вами роль какихъ-то добродушныхъ простаковъ, а вы -- комедіантъ (видите вы теперь, какъ удобно при перепискѣ -- не знать другъ друга!), съ вашимъ пресловутымъ "Одиночествомъ" и вашими удивительными длинноволосыми героинями... "Любовь!.." Вотъ слово, съ помощью котораго ловятся на удочку всѣ смертные. О-ла-ла! Жиль-Власъ, гдѣ ты?
   Какъ разъ послѣ чтенія въ отвратительнѣйшемъ журналѣ вышеприведеннаго наименованія одной изъ вашихъ статей, я прочелъ: "l'Attaque da Moulin". Мнѣ казалось, что я вхожу въ великолѣпный лѣсъ, напоенный благоуханіями, населенный пѣвчими птицами. "Никогда еще столь глубокій миръ не царилъ въ столь счастливомъ уголкѣ вселенной". Эта фраза, открывающая повѣствованіе, напоминаетъ мнѣ знаменитые такты въ послѣднемъ дѣйствія "Африканки"... Но вы ненавидите музыку! Возможно-ли это? Вы, вѣроятно, слышали только ученую музыку...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .*)
   Вѣдь, приходя первымъ къ цѣли въ качествѣ ходока, вы будете побѣдителемъ только наравнѣ съ лошадью, молодой человѣкъ,-- и какъ ни благородно это животное, оно все-таки вѣдь только животное. Позвольте старому латинисту предложить вамъ прочесть одно мѣсто у Саллюстія, гдѣ говорится: omnes homines qui saepe student prestari etc. etc. Я обращу на это также вниманіе моей дочери, Анастасіи. Кто знаетъ, можетъ быть вы когда-нибудь сладитесь съ ней... ѣда! женщины! О, мой молодой другъ, будьте осторожны! Это не къ добру -- и мой долгъ воспитателя велитъ мнѣ сдѣлать все, чтобы отвратить васъ отъ этого опаснаго пути... Ни музыки? ни табака? Ничего, кромѣ... Кортъ возьми!
   Милле дѣйствительно хорошъ, но вѣдь вы говорите "Милле", какъ буржуа говоритъ "Рафаэль!"
   Я совѣтую вамъ обратить вниманіе на одного современнаго художника: Бастіеянъ-Лепажа. Зайдите на улицу Seze.
   Сколько вамъ лѣтъ?
   Неужели вы дѣйствительно предпочитаете хорошенькихъ женщинъ всѣмъ искусствамъ? Полноте! Вы смѣетесь надо мной.
   Простите безсвязность этого отрывка и не оставляйте меня долго безъ писемъ, иначе...
   А теперь, ужасный пожиратель женщинъ, позвольте пожелать вамъ необыкновеннаго развитія мышцы biceps и другихъ, и засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе въ качествѣ вашего покорнѣйшаго слуги.

С... Іосифа **).

   *) Стоящая здѣсь фраза такъ испорчена въ сохранившемся черновомъ экземплярѣ оригинала, что перевести ее не представляется возможнымъ.
   **) Первое слово подписи написано неразборчиво.
   

VIII.
Отъ Гюи де-Монассана г-жѣ N. N. (М. Башкирцевой).

   Милѣйшій Іосифъ, неправда-ли -- вотъ мораль вашего письма: такъ какъ мы не знаемъ другъ друга, то не будемъ стѣсняться, будемъ говорить вполнѣ откровенно, какъ два заговорщика. Хорошо, я первый покажу вамъ примѣръ полнѣйшей откровенности. При нашихъ отношеніяхъ мы можемъ свободно перейти на "ты", не правда-ли? Итакъ, я говорю тебѣ -- ты, а если ты недоволенъ... ну, тогда обратись къ Виктору Гюго, который будетъ величать тебя "дорогимъ поэтомъ".
   Знаешь-ли ты, что для учителя, которому ввѣрены молодыя невинныя существа, ты говоришь мнѣ довольно-таки сильныя вещи? Какъ! ты совсѣмъ не щепетиленъ? Ни въ своемъ чтеніи, ни въ сочиненіяхъ, ни въ словахъ, ни въ твоемъ поведеніи? А?! Я такъ и подозрѣвалъ!
   Итакъ, ты, вѣроятно, хочешь, чтобы я указалъ тебѣ разныя интересныя мѣстечки. Изволь... {Пропущенныя въ печати строки представляютъ указанія, съ точнымъ обозначеніемъ адресовъ, разныхъ увеселительныхъ мѣстъ самого низшаго разбора. Ред.}
   ... Я говорю тебѣ объ этомъ, какъ истинный знатокъ, потому что, возвратившись вчера изъ Каннъ, поспѣшилъ сдѣлать свой инспекціонный смотръ.
   Но ты думаешь, что все это занимаетъ меня? Ты полагаешь, что я потѣшаюсь надъ публикой? Мой бѣдный Іосифъ, повѣрь мнѣ,-- нѣтъ человѣка подъ солнцемъ, который былъ-бы ей болѣе несносенъ, чѣмъ я. А мнѣ самому кажется, что нѣтъ вещи на свѣтѣ, которая стоила-бы какого-нибудь усилія, какого-нибудь напряженія. Я скучаю постоянно, безъ успокоенія и безъ надежды, именно потому, что я ничего не желаю, ничего не ожидаю. Оплакивать-же вещи, которыя не въ моей власти измѣнить... нѣтъ, для этого подожди, пока я стану никуда негоденъ. Затѣмъ-такъ какъ мы вѣдь вполнѣ откровенны другъ съ другомъ,-- предупреждаю тебя, что это мое послѣднее письмо къ тебѣ, ибо мнѣ начинаетъ надоѣдать эта переписка. Ради чего стану я продолжать ее? Она не занимаетъ меня, ничего не обѣщаетъ мнѣ въ будущемъ, а потому...
   Я не имѣю желанія съ тобой знакомиться. Я увѣренъ, что ты безобразенъ. А кромѣ того я нахожу, что я послалъ тебѣ достаточно автографовъ. Знаешь ли ты, что они стоятъ отъ 10 до 20 су каждый, смотря по содержанію. Изъ тѣхъ, которые есть у тебя, по крайней мѣрѣ -- два стоятъ не менѣе двадцати су. А потомъ, я думаю, что мнѣ придется опять уѣхать изъ Парижа: положительно я скучаю здѣсь больше, чѣмъ гдѣ бы то ни было. Я отправлюсь въ Этрета, ради перемѣны, и буду пользоваться тамъ минутами одиночества.
   Я безгранично люблю быть въ одиночествѣ. Это даетъ мнѣ, по крайней мѣрѣ, возможность скучать молча.
   Ты спрашиваешь мой точный возрастъ. Такъ какъ я родился 5 августа 1850 г., то мнѣ еще нѣтъ полныхъ 34 лѣтъ. Доволенъ ли ты?
   Не попросишь ли ты теперь мою карточку? Предупреждаю тебя, что я не пошлю тебѣ ее.
   Да, я люблю хорошенькихъ женщинъ, но бываютъ дни, когда и онѣ мнѣ въ достаточной мѣрѣ противны. Прощай, мой старый Іосифъ, наше знакомство было очень не полно, очень коротко,-- что подѣлаешь? Можетъ быть и лучше, чтобы мы не знали другъ друга въ лицо!
   Дай-же мнѣ твою руку для дружескаго пожатія и прими это послѣднее напоминаніе обо мнѣ!

Гюи де-Мопассанъ.

   Ты можешь теперь дать основательныя свѣдѣнія обо мнѣ тѣмъ, кто тебя попроситъ объ этомъ! Благодаря тайнѣ -- я предалъ себя! Прощай, Іосифъ.
   

IX.
Гюи де-Мопассану отъ NN. (Башкирцевой).

   Ваше письмо слишкомъ сильно пахнетъ духами. Однако, вамъ не было надобности изливать на него столько духовъ -- оно и безъ того захватило бы мнѣ дыханье.
   Такъ вотъ что вы нашли отвѣтить женщинѣ, провинившейся развѣ только въ неосторожности! Очень мило.
   Конечно, Іосифъ -- не правъ кругомъ, не исключая даже того обстоятельства, что онъ чувствуетъ себя теперь въ такой степени возмущеннымъ. Голова его была полна всяческимъ... легкомысліемъ, навѣяннымъ чтеніемъ вашихъ произведеній, какъ какимъ-то музыкальнымъ припѣвомъ, отъ котораго не можешь отдѣлаться. Однако, я строго осуждаю его, потому что прежде, чѣмъ позволять себѣ такія шутки, какія заключались въ его письмѣ, нужно увѣриться въ благородствѣ своего собесѣдника. Но вы могли бы, мнѣ кажется, унизить его, за это съ большимъ остроуміемъ.
   Теперь я скажу вамъ вещь невѣроятную и притомъ такую, которой вы не повѣрите и которая, являясь запоздалой, имѣетъ только историческую цѣнность. А именно: и мнѣ это уже надоѣло. Начиная съ третьяго вашего письма, я охладѣла. Значитъ-ли это, однако, что вы сумѣли вполнѣ удовлетворить меня?
   Я дорожу только тѣмъ, что но дается мнѣ. Такъ что именно теперь я должна была-бы гнаться за вами!
   Зачѣмъ я писала вамъ?.. Въ одно прекрасное утро просыпаешься и ощущаешь себя какимъ-то исключительнымъ существомъ, окруженнымъ глупцами. Начинаешь роптать на судьбу: такой бисеръ передъ такими свиньями! Не написать-ли какому-нибудь знаменитому человѣку, человѣку, способному понять меня? Это могло-бы выйти очень мило, романтично,-- и кто знаетъ? Можетъ быть, послѣ обмѣна нѣсколькими письмами, этотъ человѣкъ оказался-бы другомъ, навоеваннымъ при столь исключительныхъ обстоятельствахъ. Тутъ задумываешься на минуту: на комъ остановить выборъ? Избранникомъ оказываетесь вы...
   Но такія письменныя сношенія возможны только при двухъ условіяхъ...
   Вторымъ изъ этихъ условій можетъ быть безграничное восхищеніе со стороны незнакомки. Изъ такого безграничнаго восхищенія рождается извѣстный симпатическій токъ: тѣ выраженія, въ которыхъ онъ передается, трогаютъ и заинтересовываютъ знаменитаго человѣка.
   Но ни одно изъ необходимыхъ условій не существовало въ данномъ случаѣ. Я остановила на васъ свой выборъ, съ надеждою преклониться предъ вами впослѣдствіи! Ибо въ настоящее время,-- такъ я полагала -- вы, относительно, даже слишкомъ молоды. Я написала вамъ письмо, искусственно взвинчивая свое воображеніе... и кончила тѣмъ, что наговорила вамъ "неприличій" и даже разныхъ невѣжливостей,-- если только предположить, что вы сдѣлали мнѣ честь замѣтить ихъ!
   Дойдя до настоящаго "момента" нашихъ отношеній, должна признаться, что ваше гнусное письмо заставило меня провести очень скверный день.
   Я такъ оскорблена, какъ если-бы оскорбленіе было нанесено мнѣ въ серьезъ, въ дѣйствительности. Это глупо.
   Прощайте -- очень рада сказать вамъ это.
   Возвратите мнѣ мои автографы, если они сохранились у васъ. Что касается вашихъ, то я ихъ уже продала въ Америку, за баснословную цѣну!
   

X.
Отъ Гюи де-Мопассана г-жѣ N. N. (М. Башкирцевой).

22 апрѣля. La Guillette. Etreta.

   Сударыня, такъ я серьезно оскорбилъ васъ? Не отрицайте этого. Я въ истинномъ восхищеніи, и я прошу у васъ прощенія самымъ смиреннымъ образомъ.
   Хотите удѣлить мнѣ немножко вниманія?
   Я задавался вопросомъ: кто она такая? Она мнѣ написала сначала письмо сентиментальное, письмо мечтательницы, женщины экзальтированной. Это манера, очень обычная у женщинъ легкаго поведенія. Имѣю-ли я дѣло и въ данномъ случаѣ съ такого рода особой? Очень многія изъ анонимныхъ корреспондентокъ оказываются именно такого рода женщинами.
   Въ виду этого, я отвѣтилъ вамъ въ скептическомъ тонѣ. Вы пошли очень быстрымъ ходомъ,-- и ваше предпослѣднее письмо заключало въ себѣ... странныя вещи. Я окончательно сбился: къ какого рода людямъ вы могли-бы принадлежать? Я продолжалъ спрашивать себя: есть-ли это женщина порядочнаго круга, старающаяся замаскироваться, или женщина доступная...
   Вы знаете, какимъ образомъ поступаютъ мужчины на маскированномъ балу въ Оперѣ, желая понять съ какого рода женщиной они имѣютъ дѣло? Они затрагиваютъ женщину извѣстнымъ образомъ {Переводъ этихъ строкъ смягчаетъ реалистическую грубость подлинника.}. Женщины, привыкшія къ этому, отвѣчаютъ очень просто: "оставьте". Другія -- сердятся... Признаюсь: я задѣлъ васъ очень неприличнымъ манеромъ. И вы разсердились. Теперь я прошу у васъ прощенія тѣмъ болѣе искренно, что одна фраза вашего письма очень разстроила меня. Вы говорите, что мое гнусное письмо (смѣю увѣрить, что не этотъ эпитетъ вашъ задѣлъ меня за живое!) заставило васъ провести скверный день.
   Поймите сами, сударыня, тѣ утонченныя причины, которыя вызвали во мнѣ огорченіе при мысли, что я заставилъ провести скверный день незнакомую мнѣ женщину.
   Повѣрьте-же теперь, что на самомъ дѣлѣ я не такъ грубъ, не такъ циниченъ, не такъ неприличенъ, какъ показалъ себя по отношенію къ вамъ. Но дѣло въ томъ, что я, совершенно невольно, слишкомъ боюсь всякой тайны, всего невѣдомаго, всѣхъ неизвѣстныхъ. Какимъ образомъ могу я сказать что-нибудь искреннее особѣ X., которая пишетъ мнѣ анонимно, которая можетъ оказаться врагомъ (у меня есть враги) или просто какимъ-нибудь ехиднымъ шутникомъ. Я маскирую себя въ сношеніяхъ съ замаскированными людьми. Это настоящая война. Однако, благодаря хитрости, я уловилъ-таки маленькій уголокъ вашей натуры.
   Еще разъ простите.
   Цѣлую неизвѣстную руку, которая мнѣ пишетъ.

Гюи де-Мопассанъ.

   Ваши письма, сударыня, къ вашимъ услугамъ. Но я передамъ ихъ вамъ не иначе, какъ собственноручно. О! Я готовъ былъ-бы нарочно поѣхать для этого въ Парижъ.
   

XI.
Гюи де-Мопассану отъ N. N. (М. Башкирцевой).

   Отправляя вамъ еще одно письмо, я навсегда роняю себя въ вашихъ глазахъ. Но это мнѣ совершенно безразлично,-- и потомъ я дѣлаю это только для того, чтобы отомстить вамъ за себя...-- не пугайтесь -- самымъ невиннымъ образомъ: разсказавъ вамъ эффектъ, произведенный тою хитростью, къ которой вы прибѣгали для опредѣленія моей природы.
   Я положительно боялась послать на почту. Мнѣ представлялись Богъ знаетъ какія нелѣпости. Этотъ человѣкъ долженъ заключить нашу переписку какимъ-нибудь... щажу вашу скромность. А вскрывая конвертъ, я приготавливала себя ко всему,-- чтобы не быть слишкомъ пораженной при чтеніи.
   Тѣмъ не менѣе я была удивлена -- хотя на этотъ разъ пріятнымъ образомъ.
   
   Devant les doux accents d'un noble repentir
   Me faut-il donc, seigneur, cesser de vous haпr?
   
   Итакъ -- на томъ основаніи, что я разсердилась?.. Но вѣдь это еще не достаточное основаніе для вашего заключенія. Однако, прощайте. Я извиняю васъ,-- если вамъ нужно мое извиненіе, потому что я больна и въ противоположность всѣмъ своимъ обычнымъ настроеніямъ -- какъ-то совсѣмъ растрогана и по отношенію къ самой себѣ, и ко всему міру, и даже къ вамъ, изыскавшему способъ сдѣлаться мнѣ въ такой мѣрѣ... непріятнымъ! Я отнюдь не склонна отрицать этого, и вы можете думать по этому поводу все, что вамъ будетъ угодно.
   Какъ-же доказать вамъ, что мои письма не фарсъ и что я не врагъ?
   Впрочемъ, стоитъ-ли это доказывать!
   Невозможно также поручиться за то, что мы созданы для пониманія другъ друга. Вы не стоите меня. И я очень жалѣю объ этомъ. Мнѣ было-бы такъ отрадно признать всѣ преимущества -- въ васъ или въ комъ угодно другомъ. Мнѣ такъ хотѣлось-бы имѣть человѣка, съ которымъ можно было-бы говорить.
   Ваша послѣдняя вещь была интересна, и я даже хотѣла задать вамъ, по поводу вашей молодой дѣвушки, одинъ очень рѣшительный вопросъ.
   Но...
   Впрочемъ, одна маленькая бездѣлица въ вашемъ письмѣ привела меня въ какое-то мечтательное настроеніе. Вы были огорчены тѣмъ, что обидѣли меня. Это глупо или мило. Скорѣе мило. Вы можете смѣяться надо мною -- мнѣ это все равно. Да, въ этомъ у васъ проглянула какая-то романтическая нотка -- à la Стендаль. Но будьте покойны: это не смертный грѣхъ!
   Прощайте.
   

XII.
Отъ Гюи де-Монассана г-жѣ N. N. (М. Башкирцевой).

   Я провелъ нѣсколько дней на морѣ,-- вотъ почему я не отвѣтилъ вамъ до сихъ поръ. Теперь я пріѣхалъ на нѣсколько недѣль въ Парижъ, гдѣ пробуду до лѣтняго времени. Положительно вы не довольны мною, сударыня,-- и чтобы выказать мнѣ свое раздраженіе, вы подчеркиваете, что я не достоинъ васъ.
   О! сударыня, если-бы вы знали меня, вы видѣли-бы, что я не имѣю рѣшительно никакихъ притязаній какъ въ смыслѣ нравственныхъ, такъ и въ смыслѣ артистическихъ достоинствъ. Я, въ сущности, вполнѣ равнодушенъ какъ къ тому, такъ и къ другому. Все въ жизни мнѣ почти одинаково безразлично: мужчины, женщины, событія. Вотъ мое настоящее исповѣданіе вѣры. И прибавлю -- чему вы, впрочемъ, не повѣрите -- что и самимъ собою я дорожу не болѣе, чѣмъ другими. Все въ моихъ глазахъ есть либо скука, либо фарсъ, либо несносное страданіе.
   Вы говорите, что окончательно роняете себя въ моихъ глазахъ, посылая мнѣ еще одно письмо. Почему-же? Вы показали рѣдкій умъ, признавшись, что мое письмо оскорбило васъ, и сдѣлали это съ такимъ гнѣвомъ, съ такою простотою, откровенностью и граціей, что я былъ взволнованъ и тронутъ.
   Я извинился передъ вами, изложивъ объясненіе моего поведенія. Вы опять отвѣтили мнѣ очень мило, не разоружаясь, но вмѣстѣ съ тѣмъ выказывая извѣстную благосклонность, смѣшанную опять-таки съ негодованіемъ. Нельзя себѣ представить ничего болѣе натуральнаго!
   О, я знаю,-- то, что я скажу вамъ теперь, будетъ принято вами съ полнымъ недовѣріемъ. Тѣмъ хуже! Вѣдь вы не хотите видѣть насъ... А между тѣмъ человѣка можно лучше узнать за пять минутъ, слушая его живую рѣчь, чѣмъ за десять лѣтъ переписки съ нимъ.
   Какимъ образомъ вы не знакомы ни съ кѣмъ изъ людей, знающихъ меня? Когда я пріѣзжаю въ Парижъ, я всѣ вечера провожу въ обществѣ. Вы могли-бы сказать мнѣ, чтобы въ извѣстный день я пошелъ-бы въ тотъ или другой домъ. Я пришелъ-бы. Если-бы я показался вамъ слишкомъ непріятнымъ, вы могли-бы не знакомиться со мною. Вы не должны заблуждаться на мой счетъ: я не красивъ, не элегантенъ, не имѣю въ себѣ ничего особеннаго. Впрочемъ, это должно быть совершенно безразличнымъ для васъ.
   Въ какомъ общественномъ кругу вы бываете? Въ орлеанистскомъ, бонапартистскомъ или республиканскомъ?
   У меня есть знакомства во всѣхъ этихъ кругахъ.
   Или, можетъ быть, вы прикажете мнѣ позировать въ ожиданіи васъ гдѣ-нибудь въ музеѣ, въ церкви, на улицѣ? Въ этомъ случаѣ я поставилъ-бы свои условія, чтобы имѣть увѣренность въ томъ, что мнѣ не придется ожидать женщину, которая совсѣмъ не соблаговолитъ явиться.
   Что сказали-бы вы о вечерѣ въ театрѣ -- при чемъ, если угодно, вы могли-бы остаться неизвѣстной?
   Я назвалъ-бы вамъ No ложи, куда отправился-бы въ обществѣ друзей -- вы могли-бы даже не указывать мнѣ своей ложи. А на слѣдующій день вы могли-бы преспокойно написать мнѣ: "прощайте"... И послѣ этого вы не скажете, что я великодушнѣй самой французской гвардіи при Фонтенуа.
   Цѣлую ваши руки.

Мопассанъ.

   

XIII.
Гюи де-Монассану отъ N. N. (М. Башкирцевой).

   Я думаю, что вы заблуждаетесь на мой счетъ. И предупредить васъ "бъ этомъ очень мило съ моей стороны, потому что, говоря вамъ это, я окончательно уничтожаю въ васъ интересъ ко мнѣ,-- если таковой когда-нибудь и имѣлся. Вы сейчасъ поймете, въ чемъ дѣло. Я становлюсь на ваше мѣсто: на горизонтѣ показывается незнакомка; если изъ этого можетъ выйти только какая-нибудь легкая авантюра,-- она противна мнѣ; если же изъ этого ничего не можетъ выйти,-- знакомство безполезно и скучно!
   Я не имѣю счастья находиться по срединѣ, между этими двумя возможными типами, и предупреждаю васъ объ этомъ самымъ любезнымъ образомъ, потому что вѣдь мы помирились!
   Что мнѣ особенно смѣшно, такъ это то, что я преспокойно говорю вамъ правду бъ то время, какъ вы воображаете, будто я васъ мистифицирую!
   Я не бываю въ республиканскомъ обществѣ.
   Да нѣтъ же!-- Я вовсе не хочу васъ видѣть.
   А вы? вы не хотите ничего, немножко болѣе фантастическаго, среди вашей парижской пошлости? Васъ не привлекаетъ эта неуловимая, неосязаемая дружба? Я, впрочемъ, не отказываюсь васъ увидѣть, я даже предприму для этого что-нибудь со своей стороны, но не предупреждая васъ объ этомъ. Если-бы вы знали, что на васъ смотрятъ, именно на васъ, вы, можетъ быть, имѣли бы глупый видъ. Этого нужно избѣгать. Правда, ваша земная оболочка для меня совершенно безразлична. Но моя -- для васъ? Предположимъ, что вы проявили бы дурной вкусъ, не найдя меня очаровательной,-- неужели вы думаете, что я была-бы довольна -- несмотря на всю чистоту моихъ намѣреній? Когда-нибудь, въ одинъ прекрасный день -- можетъ быть... Я разсчитываю даже немножко удивить васъ въ этотъ прекрасный день!
   А пока, если это васъ утомляетъ, прекратимъ нашу переписку. Впрочемъ, я оставляю за собою право писать вамъ, когда мнѣ взбредетъ въ голову какой-нибудь вздоръ.
   Вы не довѣряетесь...-- это естественно.
   Хотите я дамъ вамъ средство, достойное горничной, чтобы вы могли убѣдиться, что сама я не таковая? Только не смѣйтесь. Пойдите къ ясновидящей и дайте ей понюхать мое письмо. Она опредѣлитъ вамъ мой возрастъ, цвѣтъ моихъ волосъ, обстановку, въ которой я живу и т. п. Вы мнѣ напишите, что она вамъ сообщила.
   Скука, фарсъ, несносное страданіе!.. О, да,-- это совершенно вѣрно даже и для меня. Но у меня это потому, что я ищу чего-то громаднаго, чего у меня нѣтъ... еще. У васъ же... но, можетъ быть, и у васъ -- по этимъ же мотивамъ. Я, разумѣется, не такъ простодушна, чтобы спросить васъ о томъ, что именно составляетъ вашу завѣтную мечту,-- хотя должна признаться, вмѣстѣ съ болѣзнью моей я замѣчаю въ себѣ какое-то особое чистосердечіе à la Chérie. Вамъ нравится это?
   И такъ вы полагаете, что послѣ подобной переписки ничего нѣтъ легче, какъ придти и заявить: это я! Увѣряю васъ, что меня бы это очень затруднило.
   Говорятъ, что вамъ нравятся только полныя и черноволосыя женщины. Это правда?
   Видѣться съ вами! Нѣтъ. Дайте мнѣ прежде возможность очаровать васъ своей... литературой! Вамъ это удалось по отношенію ко мнѣ.
   Я понимаю вашу мнительность. Вѣдь правда,-- такъ мало вѣроятія, чтобы женщина вполнѣ приличная, молодая и красивая, забавлялась перепиской съ вами. Не такъ ли? Однако... Впрочемъ, что же это? Я совсѣмъ забыла, что мы уже покончили наши отношенія.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 11, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru