Н. В. Недоброво
Стихотворения
---------------------------------------------------------------------------
Недоброво Н. В. Милый голос. Избранные произведения.
Томск, Издательство "Водолей", 2001.
---------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Стихотворения
"О, как я вами очарован..."
Б. В. Анрепу ("Плоды твоего вдохновенья...")
Б. В. Анрепу ("Читаю я твои стихи...")
"Или в руки взяв бокал..."
Vieux saxe ("Гирляндой алых роз я связан осторожно...")
Сонет ("В твоих объятиях я счастье познавала...")
К А. И. Белецкому
Храм любви
Обвал
"День тянется за днем так скучно и уныло..."
"Тебя с улыбкою приветствует весна..."
В альбом ("Я чужд уже очарований...")
Поэту
"Я вновь могу писать. Давно не прикасался..."
"Не забывай меня, когда враждебной силой..."
Октавы
Из Горация
"О как мучительны мгновения свиданий..."
Экспромт ("Дикий приговор над судьбой боярства...")
К Юлии Павловне Ханайченко
"Болью сердце изнывет..."
"Дух изможденный, дух усталый..."
15 сентября ("Не блистал давно над нами...")
К корсету ("Когда ты Дину облекаешь...")
Демерджи
Орион
"Грязный снег повсюду тает..."
Лето 1900 года
Весенний сонет ("Я телу вечной жизни не хочу...")
"В тиши, в покое уединенья..."
"Всё дождь и дождь! Какая скука!.."
"Мир спит в тиши, во тьме ночной..."
"Светят солнца лучи золотые..."
"Здравствуй, здравствуй, синева небесная!.."
"В тишине, луной облитый..."
Б. В. Анрепу ("Как я рад! Призыв твой задушевный...")
Дневной бриз ("Море в светло голубом покое...")
"Накануне моего отъезда лунным вечером..."
К Е. П. Магденко ("Нельзя вам видеть, как вижу я...")
"Зову тебя, приди сюда..."
При виде звезд
"Стеснилось сердце болью сладкой..."
"Под ребрами коньков похрустывает лед..."
Надпись на карточке Анрепу
К М. Н. Лисовской ("Я долго, долго ждал с томленьем...")
"Длинной вереницею..."
"Хочу тебя из сердца вынуть..."
"Не воротить... Так терпеливо..."
"Ты помнишь камни над гладью моря..."
Анрепу ("Мы дружбу мерим уж годами...")
К Б. В. Анрепу ("Не надобно света... При слабом мерцаньи...")
"Всё впереди... О, так довольно..."
"О, страсти, споря со словами..."
"Когда ты, голая, лежишь передо мной..."
"Я, слава Богу, здесь здоров..."
"Провидеть? - Лживое стремленье!.."
"Как не чужда прогнившему болоту..."
"Разрушив себя, я познал человека..."
"Сколько у меня воспоминаний..."
"Постылый путь... ненужное движенье..."
"Вернулся... Всё в Неве блестело..."
Время ("Часы стучат... Секунда выходит из мрака...")
"Я стоял позади... Ты сидела и вдруг..."
Летний сад
Дидактическая элегия о пристойном описанию Летнего сада стихе
"Волненья, упреки, самолюбивые муки..."
"Петропавловский шпиц и дворец рококо..."
Лебяжья канавка
К Lise Хохлаковой ("Там где явишься ты на страницы романа...")
"Этот палец, придавленный дверью..."
В широкой степи
"Еду. Деревья, столбы у дороги..."
"Надо идти совсем тихо..."
К Lise Хохлаковой ("В раздраженной праздности недуга...")
"Иногда я люблю и невинность..."
"За чувственным расчетом..."
"Почему, увидавши тебя..."
"Меня опутали лень, скука и томленье..."
Бабочки над гранитом
К Е. А. Татаринцовой ("Пролейся в кровь струящимся огнем...")
<Балерине Кякшт> ("Ваши ножки...")
План Петербурга
На новый 1905 год
Нева зимой
"Не рви... дай вытянуть мучительную нить!.."
"Солнце мне светит и, может быть, миру..."
"Мы стояли друг против друга и смотрели..."
"Дрожащий, приподнятый с луга..."
(К Lise Хохлаковой) ("Я тебя провожал сегодня во сне...")
Сентиментальное стихотворение для Т. М. Девель
<К Е.П.Магденко> ("Наконец и вы по мерзлым
ступеням...")
"Это оно... и опять... и как хорошо!.."
Царское Село
Постоянство
"Странно. Сижу я с девушкой чистой, здоровой..."
"Какие красивые, важные лица..."
Герцогский сонет
"Мир жадно зряч, но сам не видим..."
На островах
"Мне больно, почему не знаю сам..."
"Плывет тоска, растет, немая..."
"В спускающейся амфитеатром аудитории..."
"Люди, гуляющие по улицам, набережным и паркам..."
"Недалеко от моей квартиры, на углу..."
"Молодиться никогда не рано..."
"Когда любовью сердце так забьется..."
"Ты мой враг, и час пробил к борьбе..."
Рондо ("Я вас люблю в готическом наряде...")
13 декабря 1906 года ("Вы каждый день рождаетесь тогда...")
Цу-Сима
"Я ведаю, как видеть Бога!.."
"Я так тоскою был разрушен..."
"Звезды падают в черное море..."
Поэт ("Я стою высоко над землей...")
"Такого дня не видано давно..."
Полуденная дремота
Швальбах
Ломбардский сонет
Тегернзе
Сонет ("О кровь из сердца, сжатого тобой...")
Сон благодарности
Послание на Принцевы острова
Вальс
Страшное сердце
Послание по случаю поднесения сочинений Тютчева
Вячеславу Иванову. На "Rosarium"
Стихи, вырезанные на померанцевом дереве (Из Парни)
"Люблю отделывать стихи прошедших лет..."
Аполлинийские дистихи
Ю.Н.Верховскому ("Видений и стихов кавказских...")
"Любовь нежна... А духом меч..."
Е. М. М. ("Во взгляде ваших длинных глаз, то веском...")
Газелла
Ахматовой ("С тобой в разлуке от твоих стихов...")
13 декабря 1913 года ("День рожденья твоего...")
Заяц
"Не напрасно вашу грудь и плечи..."
"При жизни Вы разлучены с душой..."
"Странную едкую радость доставило мне, что Верховский..."
"Законодательным скучая вздором..."
На пути
Балерине
"Господень день. Ликуя, солнце пышет..."
"Не ярок, но невыразимо светел..."
Сказка о птице
Стихотворения неизвестных годов
"Холодный ум не верит в привиденья..."
"Я - целый мир. Всё то, что вижу я и знаю..."
Капелла
"Омертвелые части души!.."
"Черные волны вливались в меня..."
"Завет, с которым мы расстались..."
К М. Н. Лисовской ("Я опускаюсь - жизнь ушла...")
"С каждым мерным дыханьем твоим..."
<Начало поэмы> ("Как франт прошедших поколений...")
К Дине ("Скажи, скажи мне, милый друг...")
"Я ласкаю тебя сладострастно..."
"Иногда моей мысли, бьющейся в оковах прошлого..."
К Дине ("Ты не позволишь, чтоб мужчина...")
К ней же ("Ты далека. Я не могу...")
"В глубокую, звездную, темную ночь..."
"Луна дрожа плывет меж облаками..."
"Помню я рокот прибрежной волны..."
"Не любя декадентского стиля..."
Триолеты о любви
"Твои следы в отцветшем саду свежи..."
"Снова на профиль гляжу я твой крутолобый..."
"Я вспомню всё. Всех дней в одном, безмерном миге..."
* * *
О, как я вами очарован!
Наконец увидя вас,
Снова вас я вспоминаю,
Снова прелестью своей
Очаровали вы меня
И я готов весь мир забыть,
Чтоб в нем одну тебя любить.
Я рыцарь твой, пленила ты меня,
О прелесть ты моя.
1890
Харьков
Б. В. АНРЕПУ
Плоды твоего вдохновенья
читаю с восторгом, мой друг,
прошедшего счастье, мученья
они мне напомнили вдруг.
Как некогда, в годы былые,
я чувствую бурю в груди,
и страсти чудесно простые
проснулись. О прежние дни!
1.XII.1900
Харьков
Б. В. АНРЕПУ
Читаю я твои стихи -
в них нахожу я вдохновенье,
надежды юные твои,
души живой твоей волненье.
Читаю я свои стихи
в них нахожу я рассужденья
и думы жалкие мои
без жизни и без вдохновенья.
10.I.1901
Харьков
* * *
Или в руки взяв бокал,
вспомнишь ты хоть на мгновенье
свой любимый идеал.
Из земли тебя, благая,
создала земли любовь,
и ликуя, и страдая,
в землю ты вернешься вновь.
Здесь живи, здесь наслаждайся,
прочь печали удали...
Сладкой жизнью упивайся,
о прекрасный червь земли!
Карачевка. VI.1901-22.I.1905. Петербург
VIEUX SAXE
Гирляндой алых роз я связан осторожно
Амуром, баловнем мечты
И взят в истомный плен - и бегство невозможно, -
Когда на прелесть красоты
Глядел, не чувствуя, как прочными венками
Меня он ловко овивал,
Как он меня разил звенящими стрелами
И в сердце пламень зажигал.
8.XII.1901 - 26.VI.1911
СОНЕТ
В твоих объятиях я счастье познавала,
Ты новый, чудный мир открыл передо мной.
Я в нем жила душой и радость в нем черпала,
Забывши, что ничто не вечно под луной.
Ах, если б никогда тебя я не встречала,
Не знала бы тебя, мучитель дорогой!
Хоть счастье дивное я ведала сначала,
Страдаю я теперь изломанной душой.
Не тронуть уж тебя пылающей любовью,
Ты холоден. Служу я пищею злословью,
Покинута тобой, поругана, слаба...
Но ты по-прежнему, изящный и прекрасный,
Живешь в моей душе, разбитой и несчастной.
Пусть ты и разлюбил, но я люблю тебя.
9.VIII.1901
К А. И. БЕЛЕЦКОМУ
Тебя на благо мира постигают
Страданья тяжкие и гнет тоски.
Из них богини дивные свивают
Поэзии роскошные венки.
Пусть когти злой тоски тебя терзают,
Пусть раны будут тяжки, глубоки -
Они твои ведь песни вызывают,
А эти песни чудны, высоки.
Ты мучишься, творя. Твои ж творенья
В печали наслажденье нам дают.
В них скрыт для нас источник наслажденья,
Хоть и про муки нам они поют.
Мы внемлем им, полны благоговенья,
Благословляя твой тяжелый труд.
25.IX.1901
ХРАМ ЛЮБВИ
Посвящается Б.В. фон Анрепу
Среди огромного таинственного храма,
Бросая красный свет на ряд больших колонн,
И наполняя свод дыханьем фимиама,
Горит огонь любви. К нему со всех сторон
Стеклась толпа людей. Они впивают жадно
Благоухающий чудесный аромат,
Их нежит страстный зной, пьянящий и отрадный
Чем ближе, тем сильней. Но всё ж они стоят
Вдали от пламени, где меньше наслажденья.
Подвинуться вперед их не пускает страх.
Там наслаждение доходит до мученья
И страшный, жгучий жар всё обращает в прах.
Вдруг в стороны толпа в смущеньи расступилась,
И в странном ужасе отхлынула назад.
Вот дева чудная среди нее явилась,
Прекрасна, молода... Ее глаза горят...
Она идет к огню... Томима дикой страстью
Бросается в него. Прошел короткий миг.
Она погибла там. Но что за бездну счастья
Исчерпала она, как страшно был велик
Поток прекрасных мук, бездонных наслаждений,
Блаженства и любви, и неги, и огня...
Одно мгновение - но двух таких мгновений
С такими чувствами, душе прожить нельзя.
24.I-6.II.1902
ОБВАЛ
С высоких юр летел обвал
И всё давил и сокрушал.
Деревья, камни, снег и лёд
С собою увлекал вперёд.
Громада страшная росла,
Стремилась вниз. Тряслась земля,
И гром гудел, и с эхом гор
Вступал в ревущий разговор.
Сорвался с пропасти обвал
И с страшной высоты упал,
Упал на рощи и поля,
Под ним растрескалась земля,
Под страшной грудою камней
Погибли тысячи людей...
Одни лишь черви уцелели
И трупы давленные съели.
18.II-3.III.1902
* * *
День тянется за днем так скучно и уныло.
Всё, чем жила душа, в бездействии застыло.
Ни радость, ни печаль не трогают меня,
и в смутном полусне проходит жизнь моя.
Я слышу, как сквозь сон, то звонкий смех веселья,
то жалобы и плач, то болтовню безделья,
и в этих возгласах, мне кажется, порой
я ясно узнаю и сонный голос свой.
Я лишь тогда от сна мгновенно пробуждаюсь
и к жизни чувствами и мыслью обращаюсь,
когда передо мной появится она,
изящна и гибка, спокойна и стройна,
и улыбнется мне приветливо глазами,
и душу оживит любезными речами.
Я с нею говорю и с жадностью ловлю
и взгляд и голос тот, который так люблю,
и слово каждое, и каждое движенье
имеют для меня особое значенье,
и сердцу чуткому так много говорят
и сколько разных чувств в моей душе родят:
то безнадежною тоскою защемляют,
то умилением и счастьем озаряют.
И больше ничего уже не вижу я,
и времени душа не чувствует моя:
то час пройдет как миг, то быстрое мгновенье
несет в себе так много наслажденья,
что часом кажется. Но вот она встает
и руку бледную мне мягко подает.
Чуть замедляются в пожатьи наши руки,
и кажется тогда блаженством миг разлуки
и чувство сладкое волнуется во мне,
и мне она близка, и счастлив я вполне.
Ее уж нет со мной. И всё кругом немеет,
теряет образы, скользит из глаз, темнеет,
и, безразличием тяжелым усыплён,
я погружаюсь вновь в неясный, смутный сон.
19-26.II.1902
* * *
Тебя с улыбкою приветствует весна.
Как глубина небес прозрачна и ясна!
А солнце радостно лучится над землею;
а синева без туч... лишь редкою семьею
в ней бродят облака, сверкая белизной;
и ветки уж пестрят зеленою листвой.
Покинь скорей постель, где ты лежишь больная,
и выйди в тихий сад, где, робко замирая,
я долго жду тебя. Здесь теплый ветерок
обвеется тебе вокруг бесцветных щек,
и солнце, ослепив, лицо тебе осветит,
и греющийся мир тебя, ликуя, встретит.
Пусть ты еще слаба, пусть ты еще бледна,
но ведь и как сильна, живительна весна!
Она прильнет к тебе широкими волнами,
и я начну следить счастливыми глазами,
тих от сердечного и вешнего тепла,
как станешь ты свежа, здорова и мила.
12.IV.1902-7.III.1905
В АЛЬБОМ
Я чужд уже очарований
И, открывая твой альбом,
Среди девических мечтаний,
Среди наивных пожеланий
Хочу писать тебе о том,
Что наша жизнь лишь ряд мгновений
Однообразных и пустых.
В ней нет высоких наслаждений,
В ней нет возвышенных мучений,
Есть лишь пародия на них.
Под всякой, с виду мощной, страстью
Таятся низость и обман.
Не верь ни радостям, ни счастью,
Не верь любви, не верь участью,
Ни мукам от душевных ран.
Отбрось все ложные стремленья
Пустой толпы, толпы людской;
Одни есть в мире наслажденья -
Искусства вечные творенья
С их дивной, ясной красотой.
15.IV.1902
ПОЭТУ
Поэт! В тебе живут все люди, все века,
Но ты один в душе бездонной обитаешь
И всё твоё, что ты так чудно изливаешь,
И радость, и печаль, и горькая тоска
Не только ведь твоё. Так дивно широка
Твоя душа, что в ней ты странно совмещаешь
Все души, все сердца и равно выражаешь
И радость юноши, и ропот старика.
Вот почему всегда созданья красоты
Среди людей найдут всеобщее признанье
И всякий в них прочтёт своё страданье
И счастие своё, прочтет свои мечты.
И всякий думает, что чутко слышал ты
Его веселый смех иль горькое рыданье.
19.IV.1902
* * *
Я вновь могу писать. Давно не прикасался
Я к чуткому перу. Когда любви отдался
Мои дух разнеженный и спал в блаженстве ум,
Я, в верном зеркале моей души и дум -
В стихах, описывал случайные свиданья.
Мерцанье тонких чувств, и сладкие страданья,
Забыв все образы, игравшие со мной.
Как ясно было всё! Она, как друг родной,
И не деля любви, к ней нежно относилась,
Так мягко, бережно... Но - вдруг - переменилась...
Я сетовал, болел, укоры слал судьбе;
То злые чувства стал я замечать в себе:
Они то меркнули, подавлены сурово
Влюбленной совестью, то разгорались снова.
В таком смятении я перестал творить,
Боясь поэзию, как бога, оскорбить
Неблагородными и мелкими страстями,
Неправой жалобой и вздорными слезами,
Которые потом противны самому
И хочешь их забыть и скрыть в немую тьму.
И я молчал. Теперь - целитель дивный - время
Уже сняло с души мучительное бремя;
На помощь мне пришла и перемена мест:
Теперь уж я не там, где нёс свой тяжкий крест,
Теперь передо мной шумит, синеет море,
Мечты развеялись на голубом просторе
И образы хотят определенных слов,
Чтоб воплотиться в них из мира чудных снов.
19.VI.1902-5.II.1912
* * *
Не забывай меня, когда враждебной силой
Нас разлучит судьба. Пускай тоской унылой
И сожалением сжимается душа.
Как только вспомнишь ты, как чудно хороша
Была пора, когда, друзья, мы вместе были.
Не забывай меня, хотя б и исцелило
Забвенье много мук - но, исцеляя их,
Оно б прочь унесло и то, что мило в них
Для сердца, и чего оно не променяет
На мертвенный покой, который поселяет
Забвение в душе. И помни, что всегда
Я помню о тебе и жадно жду, когда
Мы снова встретимся давнишними друзьями
Вдали иль снова здесь, меж морем и горами.
23.VIII.1902
Чолмекчи
ОКТАВЫ
I
Когда, душой погружена в мечтанья,
К прошедшему стремишься сердцем ты,
Рисуют ли тебе воспоминанья
Далекие, знакомые черты.
Черты того, которого желанья,
Душа и ум, и нежные мечты
К одной тебе мучительно стремятся
И тягостной разлукою томятся?
II
Ночь долгую мы провели без сна
Над сползшими в долины облаками,
Лежавшими, как пенная волна,
Замёрзшая неровными грядами.
С небес струила ясная луна
Спокойный свет холодными лучами
И он дробился в белых облаках,
Блестя, искрясь, играя, как в снегах.
III
Всех сон окутал; только мы не спали.
Мы берегли мерцающий костер...
То говорить о чем-то начинали,
Но угасал и рвался разговор -
И мы глаза друг к другу обращали
И расширялся твой глубокий взор.
Я в эту ночь почувствовал впервые,
Что близки мы с тобою, как родные.
IV
Ты помнишь ли, как мы пришли в Аян,
Когда луна и звезды уж сияли
По склонам гор сползал сырой туман.
В степи огни далекие мерцали...
Усталые, легли мы в дилижан,
Поехали и утро в нем встречали.
Ты близ меня весь долгий путь была
И головой на грудь ко мне легла.
V
Как близостью твоей я наслаждался!
Я был в мечты о счастье погружен
И милыми чертами любовался,
Когда ж меня сковать пытался сон,
Я гнал его, ему не поддавался,
Чтоб у меня не мог похитить он
И одного короткого мгновенья
Томящего, живого наслажденья.
VI
А Демерджи? Из тяжких глыб обвал,
Красивые, уютные ущелья,
Тяжелые подъемы между скал,
Падения, источники веселья...
Как много их тогда я насчитал
Дни робкого сближенья и безделья.
Зачем они умчались... и куда?
Когда они вернутся вновь... когда?
14.IX.1902-5.VIII.1912
ИЗ ГОРАЦИЯ
Роскошь Персов мне ненавистна, мальчик!
Нет красы в венках, креплённых лыком.
Брось искать в кустах, не висит ли где-то
Поздняя роза.
К мирту ладить нам ничего не надо.
Он, простой, идет и тебе, прислужник,
Он пристал и мне, под густой лозою
Поющему скромно.
18.Х.1902-28.XII.1911
* * *
О как мучительны мгновения свиданий
среди бездействия, забот, трудов, страданий
с тобою, мстящий дух, сияющий, немой!
Живущий человек как жалок пред тобой!
Когда возникнешь ты из моря размышленья
и в глубину души, не зная сожаленья,
горящие глаза недвижно устремишь
и язвы скрытые жестоко обнажишь,
тогда каким щитом я буду защищаться,
куда я убегу, где буду укрываться?
Ты всюду беглеца дрожащего найдешь
и сердце изъязвишь, укорами сожжешь.
Но не забудь, о дух, моей уютной кельи,
не дай забыться мне в покое и бездельи
и угрызеньями, когда доволен я,
жги сердце мне, казни меня!
27.X.1902
Харьков
ЭКСПРОМТ
Дикий приговор над судьбой боярства,
Нас лишивший всех вотчин и поместий
И отдавший их в руки разночинцев ---
Табель о рангах.
Для чего, Петр, в непонятной злобе
Путь открыв к гербам разным проходимцам,
Ты нанес удар, вряд ли исправимый,
Славе боярства?
Если меж дворян видим мы мерзавцев,
Если не они лучшие из граждан,
Если это так, то тому вина
Табель о рангах!
28.X.1902
К ЮЛИИ ПАВЛОВНЕ ХАНАЙЧЕНКО
Коль милосердия сестрою
Вы для того хотите быть,
Чтоб, нежно жертвуя собою,
Болезни в мире уменьшить, -
Достигнете обратной цели:
Число больных лишь возрастет.
Кто, чтоб вас видеть у постели,
Себе бактерий не привьет?
22.XI.-5.XII.1902
Харьков
* * *
Болью сердце изнывает,
Силы нету, воли нет.
Впереди уж не сияет
Путеводный, яркий свет.
И на путь свой безымянный,
В каменистую постель,
Горькой скорбью обуянный,
Я упал, утратив цель...
Вкруг меня без просветленья
Тьмы тяжелой пелена...
И в тоске изнеможенья
Я хочу забвенья, сна.
17-30.XII.1902
Харьков
* * *
Дух изможденный, дух усталый.
Зачем себя тревожишь ты,
Укор мне шепчешь запоздалый,
Смущая вялые мечты.
Ты мне жестоко сердце гложешь,
Но из паденья моего
Ты приподнять меня не можешь...
Усилья мало твоего.,..
Во мне одно страданье живо.
Все остальное отмерло,
Все так бесчувственно, лениво,
Неодолимо-тяжело.
И ты с своей ничтожной силой
Груз этот хочешь вверх поднять?
Нет, осужден в тоске унылой
Ты самого себя терзать.
Дух изможденный, дух усталый,
Зачем себя тревожишь ты,
Укор мне шепчешь запоздалый,
Смущая вялые мечты.
26.XII.1902-8.I.1903
15 СЕНТЯБРЯ
Не блистал давно над нами
Свод небесный синевой,
Тучи серыми клоками
Низко мчались над землей.
И с завистливой враждою,
Угрожая смертью нам,
Преградили вдруг собою
Путь живительным лучам.
Стужи ранние настали.
Стало мрачно в небесах,
Холодом сырым дышали
Взрывы ветров на полях.
А теперь над головою
Уж не видно низких туч
И наполнил всё собою
Животворный солнца луч.
Всё так ясно и отрадно,
И природа веселей
Теплый свет впивает жадно
Грудью мощною своей.
1902
К КОРСЕТУ
Когда ты Дину облекаешь,
Мертвящий прелести корсет,
Во мне ты злобу возбуждаешь,
В тебе красы ни капли нет.
Свободу ты уничтожаешь
И принуждённостью своей
Фигуры прелесть нарушаешь,
Безжизненность давая ей.
Во мне ты зависть поселяешь,
Когда себе представлю я,
Как близко, тесно прилегаешь
Ты к тайным прелестям ея.
Ты их вмещаешь, обнимаешь,
Ты страстным жаром их согрет,
Ты запах их в себя впиваешь...
За это я б отдал весь свет.
3.I.1903
ДЕМЕРДЖИ
Не бойся; подойди; дай руку; стань у края.
Как сдавливает грудь от чувства высоты.
Как этих острых скал причудливы черты!
Их розоватые уступы облетая,
Вон, глубоко внизу, орлов кружится стая,
Какая мощь и дичь под дымкой красоты!
И тишина кругом; но в ветре слышишь ты
Обрывки смятые то скрипа арб, то лая?
А дальше, складками, долины и леса
Дрожат, подернуты струеньем зыбким зноя,
И море кажется исполненным покоя:
Синеет, ровное, блестит - что небеса...
Но глянь: по берегу белеет полоса;
То пена грозного неслышного - прибоя.
3.I.1903 - 2.III.1916
ОРИОН
Уж снег всю землю покрывает,
Уж выцветает небосклон,
Уж рано сумрак наступает,
Уж рано всходит Орион.
Еще на западе блистает
Зари багряной полоса -
Он на востоке выплывает,
Где уж померкли небеса.
Я молчаливо наблюдаю
Его спокойный, ровный ход
И с сладкой грустью вспоминаю
Другой, не здесь, его восход.
На Чатыр Даг мы поднимались
Пред утром. Уж зашла луна...
И мы Венерой любовались.
Как хороша была она,
Как мягко, нежно угасала.
С небес сходили тьма и сон,
И вот, когда заря всплывала,
Взошел из моря Орион.
Взошел, мерцал одно мгновенье
И потонул в дневных лучах.
Но и одно его явленье
Грусть поселило нам в сердцах.
Он, безучастный и прекрасный,
Краса ночных небес зимы,
Напомнил нам тот миг ужасный,
Когда не будем вместе мы.
Как много чувств зашевелилось...
В задумчивых глазах у ней
Сквозь нежную печаль светилась
Любовь с стыдливостью своей.
И скорбь, и вместе восхищенье
Мне в душу этот взгляд пролил
И чувствовал я в то мгновенье
Прилив здоровых, свежих сил,
1.III.1903
* * *
Грязный снег повсюду тает,
Пахоть голая чернеет,
Мгла всё небо облегает
И на землю дождик сеет,
Всё безжизненно застыло.
Тишина... Нет даже стона.
Лишь вдали летит уныло
Одинокая ворона.
Серый лес в дали неясной...
Всё, что вижу пред собою
Дышит осенью ненастной,
А не раннею весною.
2.III.1903
ЛЕТО 1900 ГОДА
Тогда Юпитер был в созвездье Скорпиона,
И, помню, на него с высокого балкона
Любили мы смотреть. Над лоном ясных вод
Он первым виден был, едва небесный свод
Бледнел, покинутый блистательным светилом...
И в полусумраке неверном, легкокрылом,
Один он чуть сиял знакомый, властный друг.
Темнели небеса, верша извечный круг...
Юпитер всё сильней горел, и в тусклом море
Мерцали отблески, сливались в цепь... Но вскоре
Он, движась по небу, над берегом сверкал
И угасал огонь в глуби морских зеркал.
Юпитер всё сильней лучился. В то же время
Являлся близ него, блестя цветами всеми,
Антарес, и своей игривой красотой
Нам помогал понять Юпитера покой.
25.III.1903-23.VI.1911
ВЕСЕННИЙ СОНЕТ
А. И. Белецкому
Я телу вечной жизни не хочу.
Ребенком за весной нетерпеливо
Я слеживал: то почку различу
На веточке, то за ручьем, гульливо
Вдоль улицы стекающим, лечу,
Чтоб не отстать от блёсток перелива
На спинке круглой волночки, лучу,
Как зеркальце, подставленной шутливо.
Теперь душа покоем глубока,
Хоть Божий мир весной хмельною бродит.
Так чувствами чувствительность исходит.
А если бы жить целые века.
Сходя по лестнице той бесконечной...
Да это бы и было смертью вечной!
28.III.1903-6.IX.1905 и 7.VIII.1914
* * *
В тиши, в покое уединенья,
зарывшись в груду книг,
искал я жадно успокоенья
и вот - пришел желанный миг:
уже тревожно смятенные волны
широкой, ровной рябью сменились,
и складки ее, неги полны,
как бы смирились, утомились.
Моя душа утихнет вскоре,
как к вечеру стихает море,
то будто серо-золотое,
то будто розово-стальное.
2.VI.1903
* * *
Всё дождь и дождь! Какая скука!
Всё серо, мокро и темно,
ни одного живого звука,
всё только дождь стучит в окно.
Уж хоть гроза б! По крайней мере
тогда бы грозный гром гремел,
и в ветре, в этом злобном звере,
весь ад безумных сил ревел.
И одичавшая стихия
мой дух звала б с собой на бой,
будила б страсти в нем глухие
и наслаждался б я борьбой.
8.VI.I903
* * *
Мир спит в тиши, во тьме ночной;
А я бессонницей томлюсь,
По смятой простыне мечусь,
В мрак взор уставивши больной.
Спать хочется, а сон нейдёт,
И мысли кружатся гурьбой,
И я один, один с собой,
Я сам свой нестерпимый гнет.
Мне от себя уйти бы прочь!
О если б только отдохнуть...
Нет, не могу, нет сил заснуть...
Ночь тянется... безмолвна ночь...
Спустись, надвинься, сна покров!
Самосознанье тяготит,
И давит душу и томит...
А! Я и умереть готов!
13-14.VI.1903-22.VII.1910
* * *
Светят солнца лучи золотые,
травы, яркие листья блистают,
птицы криками сад оглашают,
и раскаты гремят громовые.
Пусть гремят! Не смутят они пенья
жизнерадостной, юной природы,
нет, предчувствуя гром непогоды,
лишь жадней она пьет наслажденья.
Вот когда вековые вершины
ураган, налетев, зашатает,
дождь польет, небо всё засверкает,
будет время тогда для кручины.
14.VI.1903
* * *
Здравствуй, здравствуй, синева небесная!
Здравствуй, зелень, весело блестящая!
Здравствуй, здравствуй, солнце яркое!
Здравствуй, зной, истомой наполняющий!
Как вы нежите, как вы глаза ласкаете,
расслабляете так томно и так сладостно,
разливаете тепло в груди остынувшей
от упорного и долгого ненастия...
Синева! О как ты туч прекраснее!
Как прекрасней зелень освещенная!
Солнце! Как ты сумрака живительней!
Зной, как сладостней холодной сырости!
Здравствуй же, о здравствуй, синь глубокая,
здравствуй, здравствуй же, листва зеленая,
здравствуй, солнце, жгучее, лучистое,
здравствуй, зной пьянящий, утомляющий...
22.VII.1903
Раздольное
* * *
В тишине, луной облитый,
чуткий мир заснул прохладно,
и спокойно, и отрадно
на душе, дремой обвитой.
И мечты, сплетясь с луною,
вьются сонно, прихотливо,
мысли, образы лениво
льются трепетной волною.
Тени прошлого несутся
милой, радостной толпою,
но спокоен я душою,
хоть они и не вернутся.
Им не нужно повторенья.
Жизнью лучшей, жизнью вечной
в глубине живут сердечной
все счастливые мгновенья.
Нет, заманчивы извивы
впереди летящей грёзы,
лепестки закрытой розы
и вода сквозь ветви ивы.
25.VII. 1903. Раздольное.
26.VI. 1911
Б. В. АНРЕПУ
Как я рад! Призыв твой задушевный
душу мне наполнил теплотой
и, как луч блестящий, золотой,
пронизал собой туман вседневный.
Он залог бессилия разлуки
разобщить нам души и умы,
но уж скоро будем вместе мы,
скоро мы пожмем друг другу руки.
4.VIII.1903.
Раздольное
ДНЕВНОЙ БРИЗ
Море в светло-голубом покое,
Но вдали уже синеют волны.
Значит, скоро струи брызг в прибое
Загудят о берег, камней полны.
Уплываю дальше, дальше в море,
И вот-вот меня волненье встретит
И на мой привет, в весёлом споре,
Мощным всплеском ласково ответит.
7.VIII.1903 и 6 - 28.VII.1912. 17.XI.1913
* * *
Накануне моего отъезда лунным вечером мы сидели высоко на спуске к
морю. Широкий пляж, бледно-серый, где-то пропадал и казалось еще выше. Ветер
дул от земли. У берега море было ровное, светлое, а дальше порывы ветра, то
там, то тут, резко дергали воду, и она. пятнами, то светлела, то тускнела...
Вдали волнение - совсем черная полоса. От такого ветра всегда и холодно и
жутко.
Мы никогда не разговариваем. Мы сидели, и нам было совсем хорошо...
насколько может быть хорошо людям, которым второй год надо что-то
преодолевать, чтобы говорить.
- Уеду. А вы?
Мы сидели уже четверть часа.
- Теперь все эти люди живые, говорят, милы. А когда не было вас, как
призраки... всё кажется: зачем?
Море то тускнело, то светлело, как будто на дне вертелся маяк.
- Этот ветер... Он всю верхнюю теплую воду угонит... снизу проступит
холодная. Осень уж в море.
А ветер прорывался то там, то тут и мелко рябил воду.
- Теперь моё настроение здесь... около берега. А завтра - там. Черная
даль прилилась и опять сжалась.
Опять ветер... беззвучно... Когда ему не в чем шуметь, так нелюдимо.
2.IX.1903
Петербург
К Е. П. МАГДЕНКО
Нельзя вам видеть, как вижу я,
Что переливчива струя
И мыслен ваших и ощущений;
Что много в них оттенков тонких
И звуков, углубленно звонких,
И милых светлых отражений.
Сознать не может душа людская
Своих движений красу родную,
Но, свет свой бросив в душу другую,
Она в ней будит, нежно лаская.
Воздушной тенью одной черты,
Одним намёком выраженья
Холодный трепет вдохновенья
И проницательность мечты.
Ведь край неровный лепестка,
Мелькнув пред нашими глазами,
Своими зыбкими чертами
Тревожит образ всего цветка
И в мысли гнется он, махровый,
Своей головкою лиловой
И запах льет, простой, медовый.
Так ваше слово, в котором дышит
Красивой мысли неостывший трепет,
В моей душе всё вдруг всколышет,
И в ней раздастся какой-то лепет,
И непонятно она услышит
Всё, чем вы жили, пред ней предстанет
Во всём изяществе душа далекая,
И красоты волна глубокая
Не скоро биться перестанет.
2.Х.1903-21.XI.1905
* * *
Зову тебя, приди сюда,
склонись на дружеские руки,
заплачем вместе, и тогда
прочь утекут с слезами муки.
1.XI.1903
Петербург
ПРИ ВИДЕ ЗВЕЗД
Как, едва мерцая, тонут звезды
в общем мраке беспросветной ночи.
так же меркнет знанье человека
пред огромным, темным неизвестным.
Беспредельный мир, неосвещенный
яркой точкой слабого сознанья,
как ты всё собою наполняешь,
как я сам тобою переполнен!
Весь окутан непроглядной бездной,
я в нее глаза свои вперяю.
Кровь стучит в висках от напряженья,
странный ужас заползает в душу.
Что? Там в мраке что-то шевелится,
движется могучими волнами.
Вижу ли я тайны скрытой жизни,
или это только глаз усталость?
2.XI.1903. Петербург
* * *
Стеснилось сердце болью сладкой;
в крови разлился теплый яд,
и чувства бьются лихорадкой...
Обманчив ум, неверен взгляд.
Опять! Не счастье ж, в самом деле,
придет за этою борьбой,
и эта дрожь в горячем теле
несет ли радости с собой?
Нет. Но тогда зачем напрасно
встревожен мой глубокий сон,
как будто пляска безучастно
смутила важность похорон.
30.XI.1903. Петербург
27.VIII.1912. Бобровка
* * *
Под ребрами коньков похрустывает лед
Быстры пологие, широкие движенья...
Кругообразно я, склонясь, несусь вперед...
Легко! - лишь чуть нога дрожит от напряженья.
Как колет мне лицо щекочущий мороз,
как я волнуюсь весь, о как я свеж и молод!
Как скоро льется кровь, как крепнет от угроз,
которые извне ей расточает холод.
И, сквозь печаль мою, в душе, смеясь, шутя,
навстречу холоду задорно что-то бьется,
как луч, сквозь тучи вот! - прорвавшийся, блестя,
в снегу, в изрезах льда трепещет и смеется.
3.XII.1903. Петербург.
НАДПИСЬ НА КАРТОЧКЕ АНРЕПУ
В твоем познанье о себе
я равновесья не нарушу -
даю свое лицо тебе,
тебе, кто знает мою душу.
3.XII.1903
К М. Н. ЛИСОВСКОМ
Я долго, долго ждал с томленьем
с тобой, вперед воспетой встречи,
ее ласкал воображеньем
и всё тебе готовил речи...
И вот мы встретились... и что же?
Во мне ничто не взволновалось.
Как это было непохоже
на то, что мысли рисовалось.
Передо мной была другая,
не та, какой была ты прежде,
какою, нежно изнывая,
я так любил тебя в надежде.
Я не узнал тебя. Смутили
меня порывы удивленья
и скромно место уступили
им в сердце нежные волненья.
Мы говорили равнодушно,
но как-то прошлого коснулись -
и вдруг внезапно и послушно
былые чувства встрепенулись.
О, я узнал тебя мгновенно,
узнал, узнал твой образ милый,
и, вздрогнув, вспыхнула блаженно
любовь с забытой нежной силой.
4.XII.1903
Петербург
* * *
Длинной вереницею
в белых покрывалах
тени вдаль уносятся
от земли к луне.
И, назад повернуты,
грустно, с укоризной
головы безлицые
чуть кивают мне.
И, назад протянуты,
длинные, немые,
руки точно просятся,
тянутся ко мне.
Полное раскаяньем,
сердце тихо ноет.
Цепь теней теряется
далеко в луне.
3.I.1904
* * *
Хочу тебя из сердца вынуть
Без боли и тоски неясней;
Дай понежней, ровней остынуть,
Дай разлучиться подружней.
Несознанной любви ты скромно
Дала мне первые цветы...
Как думать о тебе мне томно,
Как дорога для сердца ты.
Ты - милая; и будь такою
Воспоминанью навсегда.
Такой в мечтаньях упокою
Тебя, предсветная звезда!
И в глубине воспоминанья,
Тиха, задумчива, бела
Проникни очаги сознанья,
Живи во мне! Ты мне мила.
18.I.1904-14.VII.1910
* * *
Не воротить... Так терпеливо
потерю надо перенесть
и, не лукавя прихотливо,
признать то грустное, что есть.
Приходит мне на помощь вялость,
готовая во мне - всегда...
Так, даже слабость и усталость
освобождают иногда.
18.I.1904-27.VIII.1912. Петербург
* * *
Ты помнишь камни над гладью моря?
Там вечер розовый лег над нами...
Мы любовались, тихонько споря,
как эти краски сказать словами.
У камней море подвижно, сине,
в даль розовей, и нет с небом границы
и золотятся в одной равнине
и паруса, и туч вереницы.
Мы, и любуясь, слов не сыскали;
теперь подавно... но не равно ли?
Всё так же нежно в розовой дали,
и сердце полно блаженной боли.
22.I.1904-24.XII.1904
Петербург
АНРЕПУ
Мы дружбу мерим уж годами.
Так почему, скажи, так ново
Нам это дорогое слово
И так глубоко меж словами?
И никогда для нас не те же
Все наши мысли и волненья
И опьянение сближенья
В нас непрерывно, живо, свеже.
Раз, помнишь, я уж был в постели...
Ты близко сел, гость полуночный.
Помчался разговор непрочный...
Часы бежали, мы - летели.
Мы торопились... Только вехи
Бросая беглыми словами,
Мы промежутки мыслей сами
Воссоздавали без помехи.
Мы волновались... Сердце билось,
Как пробужденное любовью;
Казалось, смело к изголовью
Виденье женское склонилось.
Да, чувства в нас необычайны!
Они питают вдохновенье,
В них нарастает упоенье
Готовой вдруг прорваться тайны.
7.II.1904-25.III.1915
К Б. Б.АНРЕПУ
Не надобно света... При слабом мерцаньи
Понятливей сердце, душа откровенней,
И в темном сознаньи ясней, совершенней
Забытое тянется в новом созданьи.
Давай говорить. В одиночестве нами
И собственных тайн не расслышится лепет,
Но дружба до дна взволновавшая трепет.
Нам вынесет их на поверхность словами.
7.II.-23.XII.1904 и 24.III.1912
* * *
Всё впереди... О, так довольно
будить умом, что в сердце спит,
и мнить то вызвать своевольно,
что вне, за волею лежит.
Нельзя... Полуживые тени...
О пусть они скорей умрут.
Пусть, сбросив их и путы лени,
душа и ум вперед идут.
Зачем тщетой воспоминаний
стремиться время упразднить
и раздувать огонь желаний
и рвать, и путать жизни нить?
Зачем тащить полуживое
по, так уж тяжкому, пути?
Нет, надо бросить, чтоб другое
могло вольней вперед идти.
Всё впереди... О, прочь привычка,
прочь вялость мозга и страстей.
Едва настанет с жизнью стычка,
ты гибнешь - гибни же скорей!
Отбросить прежние оковы,
идти вперед с огнем в груди,
порвать тяжелые покровы!
Всё впереди! Всё впереди!
15.II.1904
* * *
О, страсти, споря со словами,
Неистово кипят клоками,
Но кольца сильных гибких слов
Их мнут и гнут - и из оков,
Укрощены, но в силе рвенья,
Стремятся страсти; и теперь
То не ожесточенный зверь,
Ломавший прутья заключенья,
А многопевное волненье.
Как радостно таить в себе -
Блаженство чистых оргий слова,
Изнемогающих и снова
Растущих в сдержанной борьбе!
Вот - я; и явственное прежде
Спустилось глубоко во тьму...
Не всплыть ни скорби, ни надежде,
Не возродиться ничему -
Всё скрылось и ушло в основу
Очаровательному слову.
16.II.1904 - 12.11.1913
* * *
Когда ты, голая, лежишь передо мной,
выпячивая грудь высокою волной
и мягкие холмы на ней слегка трепещут
и, как атлас светясь, и ластятся, и блещут,
я сладостно томлюсь... Но взгляд мой и мой нос
всё ж любят более те рощицы волос,
которые растут под мышками, потея;
и рощу между ног, где, нежностью лелея,
любовь собрала все, все прелести свои...
Как я люблю лицом скользнуть с твоей груди,
дыша прерывисто, блаженно-опьянеино,
вниз и прильнуть меж ног дрожаще утомленно
на мягких волосах, пахучих волосах.
Их запах остр и свеж, как в хвоистых лесах,
и как смешно лицо щекочется у носа...
всей грудью дышится, как будто бы с откоса
летишь куда-то вниз... спирается в груди
и уж предчувствуешь, что скоро впереди
в нас чувственность опять начнет вновь щекотаться
и похоть станет вновь с дрожаньем подниматься,
что лягу на тебя и что меж наших ног
блаженства спазмами нисстанет рыжий бог,
бог, в волосах твоих устроивший обитель,
бог - милой похоти приятный возбудитель.
5.III.1904
* * *
Я, слава Богу, здесь здоров,
Хотя укусы комаров
Мой нос заставили так вздуться,
Что я не знаю, суждено ль
Ему когда-нибудь вернуться
В свой прежний вид. И что за боль!
И вот, воюя с комарами,
Укрывшись в комнате своей,
Пишу и прозой, и стихами
Историю своих страстей,
Страстей волнующе невнятных,
То раздраженных, то приятных,
То полных горечи и слез,
То наслаждения и грез...
Порой томлюсь желаньем славы -
Но не сомнением в себе.
Мои друзья, я верю, правы,
Когда, наперекор судьбе,
А также моему желанью,
Мой стих держащим в темноте,
Они твердят мне, что мечте,
Ея живому очертанью
И образам, я дал в стихах
Такую силу, что поэты,
Которых скучные сюжеты
На всех валяются столах,
Далёко от меня отстали...
Но слава, чуть припомню я,
Как много связано печали
С ней для покоя бытия,
Меня к себе не привлекает.
Потом какой-то стыд мешает
Открыть свои стихи для всех.
Ведь в них моя душа открыта,
И (образно) в слезах омыта
Их каждая строка. И смех
И одобренье, порицанье
И неудачи, и успех
Мне были б равное страданье.
Всегда бы видел я равно,
Как люди грязными руками
Мне лезут в душу за стихами...
Обдумал это я давно...
Ну бросим... Перейдем к другому,
Хоть к женщинам. Я их люблю,
Люблю блаженную истому,
Которую всегда терплю
Вблизи волнующейся груди
И скрытых юбкой полных ног...
Здесь я в блаженстве изнемог.
Да, счастливы бывают люди,
Как не бывает даже Бог.
(Субстанция, которая в сознаньи
Лишь отрицательно живет).
Нет, остановим свой полет
И пусть спокойно мирозданье,
А также миропоннманье,
Потебня, Кант, переживанье -
Всё, не тревожа нас, гниет.
Останемся здесь в мире, низко,
Не поднимаясь никогда,
Тем более, что здесь так близко
"Она" - прекрасна, молода
И замужем - ну все удобства.
И, продолжая без Езопства
(А, право, рифма не плоха?
"Удобство" я в конце стиха
Поставил было, позабывшись,
Но рифма вдруг меня спасла,
Мне неожиданно явившись).
Она красива и тепла,
Страстна, упруга и бела.
Когда, страстями разогрета,
И в сладостной борьбе раздета
Впервые мной она была,
И в красоте своей природной
Стояла предо мной гола,
Во мне погаснули желанья
И грозный холод созерцанья
Такой небесной красоты
Вдруг охладил горячий трепет.
Какой художник в мире слепит
Такие плавные черты,
Такую шею, грудь и ноги?
Её я всю зацеловал,
Исполнен сладостной тревоги.
Как были нежны, мягко строги
Все линии. Путем зеркал,
Поставленных прилежно нами
Вокруг, под разными углами.
Она смотрела на себя.
Вдруг, застыдившись, покраснела -
Я весь впился в нее, любя -
И одеялом захотела
Все прелести нагого тела
Скрыть от моих горевших глаз.
И вновь во мне зашевелилось
Желанье, и на этот раз
Оно блаженно завершилось
На мягкой молодой груди.
И то, что будет впереди,
Неясно мне. Я с ней так много,
Так часто страсти отдаюсь,
Что, право, за себя боюсь.
Теперь, положим, горе носа,
Распухшего от комаров,
Стоит причиною вопроса,
Что делать мне. Я уж готов
К ней не показываться ныне,
Сегодня, то есть. Лучше дам
Я нынче ей - моей святыне -
Ведь тело женщины - есть храм.
Так говорит, по крайней мере,
В своем романе "Девы скал"
Д'Аннунцио, я ж воспитал
Себя в неколебимой вере
В его святой авторитет,
С которым я во всем согласен.
Он любит женщин, он поэт,
И, как соперник, не опасен:
По-итальянски пишет он,
А, расстояньем разделен,
У женщин мне не помешает.
Ну кончу. Я уже извел
Довольно времени, бумаги,
Стихов уж больше ста наплел -
Давно уже такой отваги
За мною не водилось. Что ж!
Тем лучше, если успеваю.
Ну, а теперь перечитаю.
Ну нечего сказать, хорош!
Три раза рифмы пропускаю.
О чем писал, сам забываю.
Как я рассеян. Или раз
Я пятистопною строкою
Вдруг оскорбляю слух и глаз.
Но я хочу себе покою
И, как бы ни было легко,
Не стану исправлять небрежно,
А уж тем более прилежно,
А, бросив это далеко,
Скорей об этом позабуду,
Но не о женщине своей,
И часто посвящать ей буду
В стихах кипение страстей.
11.III.1904
* * *
Провидеть? - Лживое стремленье!
Не выглядев грядущей тьмы,
Воспоминаний отраженья
Вдаль, наконец, выносим мы.
Чиста последняя страница
У начатого дневника...
Какие памятки и лица
На ней отпечатлит рука?
Загадочно бела бумага,
Накрыты плотно письмена
Наперекор упрямству мага
Прозреть слова сквозь времена.
22.III.1904. - 25.III.1910 и 12.VII.1910
* * *
Как не чужда прогнившему болоту
растущая на кочке незабудка.
так я не чужд дремотному оплоту
земных страстей, безумства и рассудка.
И как в цветке чуть слышный тонкий запах
из грязи создан силой сочетанья,
так дух и зверь, его сдавивший в лапах,
различны только формою созданья.
Я впитываю сок гнилого ила,
и он, пройдя сквозь душу и сознанье.
струится в мир, как сладостная сила.
как облачных цветов благоуханье.
25.III.1904
Петербург
* * *
Разрушив себя, я познал человека,
познал его цельность и дивную прелесть...
Так верьте ж мне, люди, я право доверья
купил бесконечным ужасным страданьем...
Так верьте ж мне, люди, - и ты прежде всех!
Поверь, дорогая, что сладость познанья,
горька перед сладостью жизни наивной...
Поверь... Не губя своей жизни проверкой...
27.III.1904
* * *
Сколько у меня воспоминаний,
сколько мыслей связано с тобой!
Я люблю леса, морской прибой,
горы, странность лунных очертаний.
Там, где было всё это со мною,
я, любя, везде видал тебя.
Потому теперь, и разлюбя.
создаю тебя с луной, с волною.
Потому твой взгляд и голос низкий
невозвратно как-то мне милы,
и из творческой, неверной мглы
всё глядит твой образ, бледный, близкий.
29.III.1904
* * *
Постылый путь... ненужное движенье...
Хоть вижу, что по этому пути
меня вело пустое обольщенье,
я не могу, нет сил назад пойти.
Нет мужества. Иду вперед с тоскою,
с тупой надеждой медленно иду:
вернется обольщенье в нем покою
я с отвращеньем и досадой жду.
4.IV.1904
* * *
Вернулся... Всё в Неве блестело,
Был ярок чистый небосклон.
Устало тело; тянет в сон.
Устало тело... ноют ноги...
Я лег, бессильно, мглисто рад.
Сменил тревоги сонный лад.
5.IV.1904 25.III.1915
ВРЕМЯ
Часы стучат...Секунда выходит из мрака,
стукнет - и падает в мрак.
Я колеблюсь на острой верхушке волны;
сходящую воду я вижу, восходящую нет.
Часы стучат... Секунда выходит из мрака,
стукнет - и падает в мрак.
7.IV.I904
* * *
Я стоял позади... Ты сидела и вдруг
ты глубоко, глубоко вздохнула
и когда поднялась твоя грудь,
то расширилось мягко открытое платье...
Грудь опала, а платье осталось... В пространство
между них заглянул я с надеждой...
и увидел и тень меж грудей
да и самые груди... начало их только...
Ты слегка шевельнулась и вздрогнули груди
о, что сделалось с кровью моей...
Голова потемнела... едва на ногах
устоял я, дрожа от желанья.
10.IV.1904
ЛЕТНИЙ САД
Мечтая, в полусне вдруг обернулся я
и увидал ее. Добра судьба моя!
Ее уже давно я в городе заметил,
на набережной раз в большой коляске встретил.
Она идет одна. Как хороша она,
как в ней спокойная развязанность видна.
Она, мне кажется, заметила и прежде
мое внимание... прошла... В ее одежде
широкой и простой, в походке молодой,
в манерах знатности воспитанной, простой,
так много милого. Она прошла и села.
Я тихо встал, прошел, смотря. Она хотела,
но не сумела скрыть волненья своего;
не недовольства, нет; хотя туман его
мелькнул у тонких губ и правильного носа.
И наклонилась вбок, но вслед взглянула косо.
Я до пруда дошел и повернул назад
и издали глядел, спокоен, прям и рад.
Она кругом смотреть старалась равнодушно;
взглянула на меня вдруг слишком простодушно...
я вспыхнул, а она, разгневавшись, носком
вскопнула мягкий грунт, посыпанный песком.
Я наискось присел, стянувши с рук перчатки.
Хватило такта в ней, чтоб не пуститься в прятки:
она не двинулась. Не отрывая глаз,
я всю ее следил, но видел только раз
вполне ее лицо - ах этот зонтик белый! -
на этом фоне мне лишь профиль потемнелый
достался, чтоб смотреть... но был красив и он.
Но тут, как назло мне, меж нас одна из бонн
пустилась в мяч играть с ребенком... и мелькали
и любоваться мне, противные, мешали.
Ушли они... зачем пускают их сюда!
Ах милая, как ты свежа и молода!
Ведь ты волнуешься и как мне это сладко.
Что? Вдруг встает она. Причесанная гладко
качнулась голова... ко мне идет она ...
еще видны следы девического сна...
прошла... Я вслед смотрю за синею накидкой
и белым зонтиком. Но вот прополз улиткой
и заслонил ее какой-то генерал:
потом толпа детей. Вон снова замелькал
там белый цвет... исчез... Какая то старушка
полсела на скамью. С тройным раскатом пушка
дала о полдне весть, и, нежась теплотой,
перчатки натянув, и я иду домой.
14.IV. 1904 - 10.IV. 1905. Петербург
ДИДАКТИЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ
О ПРИСТОЙНОМ ОПИСАНИЮ ЛЕТНЕГО САДА СТИХЕ
Александрийский стих? Уж от него отвык
Мой в гибких новшествах изнеженный язык:
Но непременно мне его тягучесть надо,
Чтоб верно передать очарованье сада.
Он регулярный сад; к нему такой же стих.
Один и тот же дух спокойно веет в них:
Деревья из земли высокими рядами
Растут и тянутся печальными грядами,
И к югу каждое из них наклонено,
И на соседнее похоже, как одно.
Как саду этому идет ущерб осенний
И чуть начавшийся, больной расцвет весенний,
И как разъеденных, побитых статуй ряд
Уместен странно здесь... Как он ласкает взгляд!
Александрийский стих он так же ущемленный
И так же правильно и ровно разделенный
Соседством парных рифм, цезурой посреди,
Прошедшей красотой ложится на груди.
И сад и стих близки, родны они созданье
Времен, когда одно простое сочетанье
И строгость правильной и смеренной черты
Являлись истинным законом красоты.
14.IV.1904 - 22.VII.1910
* * *
Волненья, упреки, самолюбивые муки
и мысли, неприятные мысли
в томленьи немощи и липкой скуки,
шевелясь, проникли в сознанье, нависли.
И сознанье чуждо помнит их тщетность,
слившись само с безобразною сетью.
Одну прогонит, слабея, другую, третью
и снова та же ползет беспросветность.
3.V.I904
* * *
Петропавловский шпиц и дворец рококо
и синеющий мост, далеко-далеко
унесенный неверностью мутного света...
12.V.1904
ЛЕБЯЖЬЯ КАНАВКА
Белая ночь. В неподвижной воде Лебяжьей канавки
Отразились деревья Летнего сада.
Вода так неподвижна, что ея вовсе не видно...
Видно только, что вниз растут деревья;
Ясно видны каждый листок, каждая ночка.
А дальше воздух, пустота, беспредельность...
И кажется, что дошел до края земли,
Кажется, что заглянул за землю.
17.V.1904
К LISE ХОХЛАКОВОЙ
Там где явишься ты на страницы романа,
я целую, замирая, страницы книги
и на сердце как давит что-то
и слезы просятся потечь из глаз...
Милая! Милая... Страшною скорбью
часто сжимается бедное сердце...
Ты идеал и на свете не встречу
я тебя, нет повторений нет в мире...
Для чего ж тогда жить... С беспрерывной тоскою
я читаю всё те же страницы
и скорблю, что художник умер раньше,
чем успел выполнить свой замысел...
Дальше ты должна была первою стать...
Я поэт - понимаю поэтов...
Я томлюсь безвозвратной тоской...
Оживи... Если б встретил тебя я...
17.V.1904
* * *
Этот палец, придавленный дверью,
посиневший, и капельки крови,
из-под ногтя выдавленные, это
восклицание "подлая, подлая, подлая, подлая!"
Их ищу с напряженьем я в мире...
Для меня в них слились все стремленья,
все стремленья, позывы тех черных волнистых полос,
черных с красными искрами с серою мглою,
из крови приходящих в сознанье,
из крови и всех пропастей тела...
Они тянутся, блещут, и хочешь скользить.
Но возможность исполнить дает только палец,
только палец, придавленный дверью,
посиневший, и капельки крови.
22.V.1904
В ШИРОКОЙ СТЕПИ
На зеленой траве в широкой степи
Мальчик, лежа, пускает змея
И глядит за ним туда, где, белея,
Облака стоят... распластались...
Жаркое солнце мглою задернуло небо;
Змей занесся высоко, высоко;
Тепло; стоят облака, распластавшись;
Жаворонки звонко щебечут, поднявшись...
Мальчик лежит и глядит, глядит.
1.VI.1904-2.II.1905
* * *
Еду. Деревья, столбы у дороги
быстро назад убегают,
дальние темного леса отроги
тише меня покидают,
а облака - те совсем не уходят,
точно меня провожают.
Мчатся над лесом за поездом, словно
это все те же приветы
дружбы, меня проводившей любовно.
Шлю ей немые ответы!
Верю в нее по невольным мельканьям -
тонкие знаю приметы.
13.VI.I904
* * *
Надо идти совсем тихо... Как звучат плиты... Свет белой ночи так
необычаен и невероятен, что утром не веришь в ночные прогулки, и кажется,
что видел во сне и улицы, и Неву, и набережную.
Как странно это освещенное окно... "... пишу, читаю без лампады..."
это не теперь, а после, через неделю.
Сзади говор... а стук всего двух ног... Странно. Ах, понял, это
человек говорит сам с собой! Рядом: "... ведь и я тоже чувствую..." обогнал
- не разобрать"
Запах водки... Он пьян: вот что!
Послушать? Ведь это он думает вслух - значит здесь обнажается
непрерывная преемственность мыслей чужой души, чего я так долго ищу. Пойти
за ним? Спешит?., пускай... Как странно смешивается полутень из окна с
уличным полусветом - он кажется каким-то притушенным, разжиженным...
Раздольное. 5.VI-27.XII.1904. Петербург
К LISE ХОХЛАКОВОЙ
В раздраженной праздности недуга,
исстрадавшись, всё издумав снова,
у тебя вся мысль ушла из круга,
общего, но каждому чужого.
Ты нашла родник живого слова.
Говоришь - и слышно до испуга
колыханье темного покрова,
кроющего души друг от друга.
Думает в тебе не мысль, а тело:
шея и спина, бока и пальцы.
Думать так - блаженство без предела.
Так судьбу и жизнь клянут страдальцы;
у поэтов радостно и смело
так родятся образы-скитальцы.
10.VI.1904. Раздольное - 2.IX. 1905. Петербург
* * *
Иногда я люблю и невинность,
хоть и чаще мешает она,
хоть и чаще ее благочинность
только глупою скукой полна.
Но лишь в ней нахожу я причину,
что, нисколько меня не стыдясь,
груди выпятив, выгнувши спину,
в гамаке ты лежишь, развалясь.
Без корсета ты... Тонкое платье
западает меж юных грудей,
полных ног юбку смявшее сжатье
намекает на путь для страстей...
Ты сейчас раскачалась высоко -
раздуваются юбки твои.
но тебе всё равно, что глубоко
в них копаются взгляды мои.
10.VII.I904
Манглис
* * *
За чувственным расчетом
уж поднимается любовь
трепещущим и радостным полетом.
Так и в источнике, забившем вновь,
сперва несется муть по дну оврага,
а после льется искристая влага.
13-14.VII.1904
* * *
Почему, увидавши тебя,
я бесстыдно тебя пожелал...
Просто, грубо и ясно, как зверь,
как кобылу в степном табуне
жеребец застоялый желает...
Он вскочил на нее... Для него
безразлична она, но в ней есть
то что нужно ему, чтоб унять
разошедшейся похоти зуд...
Сам не знает он что... Что-то узкое, чтоб
там тереть напряженно свой член,
и он двигает задом, пока не попал...
Так и мне захотелось напасть на тебя
и задрать тебе юбки, совсем не смотря,
и искать, где бы мочь потереть
вплоть до боли напрягшийся член.
И искать прямо им, мимо им попадать
и забыть, что ты также живой человек,
и искать только щели меж ног...
и рычать, и стонать, мять и тискать тебя...
И с желаньем таким всё, что было кругом,
мне казалось нелепым и странным...
Для чего ты одна? Зачем говоришь?
Почему не подмять мне тебя под себя?
Что мешает? Ничто! Ты слабее меня...
Да, подмять и тереться быстрее, быстрей
и грубей, не смотря никуда...
А других я целую в священную щель,
и вдыхаю ее аромат и ценю
чуть заметное сжатие ног подо мной.
10.IX.1904
* * *
Меня опутали лень, скука и томленье...
Твои взгляд, что соскользнул? да, пошлые слова!
Но вникни в их жестокое значенье,
Когда светла бывает голова.
И пусть они звучат привычно, скучно
И диво, длясь века, не удивляет глаз -
Но чтобы ты меня постигла простодушно
Прислушайся - как будто в первый раз.
13.IX.1904-4.I.1912 и 1.IX.1913
БАБОЧКИ НАД ГРАНИТОМ
В синеве речной и небесной дали
мост выгибался, бледно-зеленый
и над рекой, гранитом окаймленной,
две белых бабочки весело порхали.
Как странно было видеть их то над волнами,
то над старым гранитом и над баржей с дровами.
18.IX.-13.Х.1904
К Е. А. ТАТАРИНЦОВОЙ
Пролейся в кровь струящимся огнем,
Огнем страстей, бессильных утомиться.
Дай пропитаться им, дай выжечь в нем
Весь тлен души, всё бывшее, что длится.
О величайшая из всех потерь,
Мысль - молния, забытая сознаньем!
Как ту ловлю измученным вниманьем,
Твоей души я так хочу теперь.
Мне твой огонь, багряный, распаленный
Не страшен он желанен, хоть далек;
В моем мозгу свой ползает - зеленый,
Извилистый, холодный огонек.
Тобою одержим, гонимый страхом,
Как ветер ледяной в жару песков,
Я рвусь к тебе, - а то рассыплюсь прахом
Под вспышками болотных огоньков.
23.IX.1904-30.VI.1913
<БАЛЕРИНЕ КЯКШТ>
Ваши ножки,
ножки - крошки
поведут Вас по дорожке
наслаждений и страстей,
и Ваш муж получит рожки
с многим множеством ветвей,
а от страсти - только крошки.
22.Х.1904
ПЛАН ПЕТЕРБУРГА
Огромная река, широкие каналы,
Прямые широкие улицы, большие площади...
Они прекрасны в теплые белые ночи.
Но как раздольно на них взрывам зимнего ветра,
Как ненавистен их простор в морозы,
Когда всякая пустота леденит,
И всё хочет быть ближе, уже, теснее,
Когда в карете, и не любя,
Женщина жмется к мужчине.
28.XI.1904-28.I.1905
НА НОВЫЙ 1905 ГОД
Наступает год... новый? - нет... продолженье
Нового грозного четвертого года,
Когда многое зародилось в России
Что взойдет по целому миру.
Грозный год морозов, войны и подземного гула
Недовольства народной воли,
Что-то старое в нем замерзло, сметено и погибло.
Он ушел, этот год, когда мы не танцовали,
В болезни за братьев и хороших знакомых,
Когда в отчаянии чуть не желали врагам победы,
Когда ложились спать спозаранку,
Чтоб узнать скорее, что будет завтра,
Когда в царские дни не отражались салюты
От воды в дворцы и от дворцов в небо.
3.XII.1904-25.V.1906
НЕВА ЗИМОЙ
На Неве полыньи, замерзая, дымятся.
Воздух стал, скован мерзлой тканью тумана,
И солнце, в нем погруженное низко,
Охлаждаясь, уже покраснело,
А темно-серая пустая вода
Хочет совсем затушить в себе
И его потускневший отблеск.
9.XII.1904-5.I.1905
* * *
Не рви... дай вытянуть мучительную нить!
Дай досказать мне то, чему не верю,
Дай мне оплакать мнимую потерю;
Не спорь! Дай говорить...
Постой: я соглашусь мне сбросить эту пену.
И, ясный, я приму твой отблеск голубой
И, тихий, вдумчивый, приду к тебе на смену,
Чтоб верила и ты, что правда за тобой.
13.XII.1904-25.I.1905
* * *
Солнце мне светит и, может быть, миру.
15.XII.1904
* * *
Мы стояли друг против друга и смотрели
взаимно на тонкие черты, на стройные фигуры
и говорили о том, кто бы мог рисовать нас...
Это было на вчера открытой выставке
Союза русских художников.
Нет, не Сомов - нам не нужно,
чтоб из нас, подчеркнув, обезьян извлекали.
Нет, не Малявин - нам, тонко красивым,
страшно отдаться художнику ярких баб.
Нет, и не Врубель, не великий Врубель!
Мы не хотим искаженья, хотя бы и гения,
не хотим быть сфинксами или демонами...
Нет, мы красивые красотой вековою,
никого не нашли, кто бы мог написать наши руки,
кроме Ван Дика, мертвого Ван Дика...
Как мы жалели о том, что нет его,
о том, что, значит, и нас не будет!
31.XII.1904
* * *
Дрожащий, приподнятый с луга,
куда-то уходит туман
и тает у лунного круга,
как тонкий и светлый обман.
И сердце сжимают позывы
прильнуть и изныть в вышине...
и в ветре свежеют порывы...
ты... думаешь ты обо мне?
1904
(К LISE ХОХЛАКОВОЙ)
Я тебя провожал сегодня во сне.
Ты входила в дом по черному ходу...
Сказала: "Придите же завтра ко мне!",
руку дала... и вдруг на свободу
стала дергать ее, скорей, как-нибудь.
Я не пускал. Вдруг ты потемнела
н, сжав, моей рукой себе затрепала грудь,
затеребила по уголкам трясшегося тела,
вся стыдясь, забившись довольным смешком.
Натешась, еще не дав очнуться тревогам,
бросила руку... всё обошлось молчком...
и заспешила вверх по грязным порогам.
1904
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
ДЛЯ Т. М. ДЕВЕЛЬ
Подмерзла, некрасиво обвисла вялая ветка
белой, тепличной сирени, но шепчет сердечно
милые мысли, и слезы падают редко...
И зачем ей нельзя всегда так остаться... вечно.
Если б умел, я б нарисовал ее акварелью
как она есть, со всеми пожелтелыми лепестками,
и повесил бы ее в грустную, чистую келью,
в узкой рамке с круглыми углами.
15-25.I.1905
Петербург
<К Е. П. МАГДЕНКО>
Наконец и вы по мерзлым ступеням
из вокзала вышли к серому забору,
удивились ему - а домов дальним теням
сквозь туман было трудно пробраться к вашему взору.
Наконец и вы по набережной снежной
шли со мной, любуясь Невой н дворцами
и слушали с улыбкой прилежной
их названья, легенды и спрашивали сами.
Наконец и вам у Эрмитажного моста
стали ясны мои стихотворные клики
в честь Петербурга, и вы сказали просто:
"Как во всем, вы и в этом велики".
16.I.1905
* * *
Это оно... и опять... и как хорошо!
С этого дня я люблю.
Вот теперь мне сесть на диване
и замечтаться, поднявши брови,
отложивши в сторону руку с книгой,
и задуматься, и искать в сумраке
очертаний лица дорогого.
То, что всегда я делал любя...
А не лгу ли я? Не играю ли в чувство?
Нет... А нового много, я жду,
в нем обнаружится... нового...
Вот его и ищу я опытом прошлого.
8.II.1905
Петербург
ЦАРСКОЕ СЕЛО
Чужды преданьям и народу
дворцы и церкви рококо,
и сад, печальную природу
преобразивший далеко,
и генералы в римских тогах,
и гладь искусственных озер,
и желтый гравий на дорогах,
и стриженой травы ковер.
Век проносился легкокрылый,
Россию заволок угар,
и вырос из болот унылый
и стройный каменный кошмар.
Не видно нив и слез отсюда,
и мысль, возникнувшая здесь,
туманится над жизнью люда,
бессилия и яда смесь.
10.II.1905-29.VIII. 1907
ПОСТОЯНСТВО
Когда я говорю, что в жизни одного б
Хотелось бы достичь - тебя, о дорогая,
Других девиц и дам лукаво вспоминая,
Ты улыбаешься и клонишь белый лоб.
Но странник вдаль идет от северного края,
Подвинут ревностью узреть Господень Гроб
И, сбросив чешую людских страстей и злоб,
Молиться там и ждать, как у преддверья Рая.
И Гроб вся цель его в пустыне бытия;
Но этот свет далек - и кто ему укоры
Дерзнет послать за то, что он во все соборы,
В часовни на пути заходит? Скорбь тая,
В неполной святости он ищет лишь опоры
Стремленья к истинно святому. Так и я.
2.III-31.VIII.1905
* * *
Странно. Сижу я с девушкой чистой, здоровой.
Она вся смеется, и смех блестит даже в волосах
золотистых,
скромно, небрежно причесанных, и на руках, полных,
чистых...
А во мне сквозь разговор, то веселый, то суровый,
начинает шевелиться похоть, и хочется, поднявшись,
взять ее за руки выше локтя... Она покраснеет,
смутится...
еще приблизиться и попробовать, обнявшись,
с грудями ее повозиться...
Она вспыхнет, попробует освободиться...
Ее удивленью не будет границы,
когда я ногами буду к ней жаться,
она расплачется... Чтобы вполне наслаждаться,
это и нужно... А что, если и в ней также просто
явится желанье, и мы с ней ляжем...
Хорошо! Приятна и женщина уже жившая.
испытавшая много, приятна и девочка,
незрелая, еще тесная, еще узкая...
3.IV.1905
* * *
Какие красивые, важные лица
собраны здесь из зал и подвалов!
Передо мной идет вереница
государей, князей, генералов.
Они несли высокое бремя
в изяществе умном и строгом
и в наше тревожное время
заставляют подумать о многом...
14.IV.1905
ГЕРЦОГСКИЙ СОНЕТ
Я, грозный герцог, всем - и сюзерену - страшен,
Но страсть к его жене смирить я не могу.
Их жду на пир... хожу по колоннадам башен
И пыль далекую ревниво стерегу.
Тверд замок что скала, что дно морей скрашен;
Не счесть реликвий в нем, мехов и жемчугу...
И этот замок мой средь шумной смены брашен,
Со всем, что будет в нем... да, я его сожгу!
Да, я сожгу покров Святой Пречистой Девы,
Сожгу живых гостей, богатства и рабов,
Чтоб мне спасителем коснуться королевы,
Чтоб высказать ей всё, на что душой готов,
И чтобы пламени безумные напевы,
Свистя, ей не дали услышать дерзких слов.
14.IV.1905-18.XII.1912
* * *
Мир жадно зряч, но сам не видим,
и мы, не зная ни о чем.
мы называем, помним, видим,
лишь озаренное лучом.
И настоящее рожденье -
попасть на путь, где мчится свет.
Ты в мире шла. В твое движенье
уж проливался блеск планет.
Но слабый. Но теперь попала
ты в самый яркий луч -- в меня,
а я, в честь твоего начала,
еще усилил блеск огня.
Теперь гряди. И мир, прикован
сияньем лика твоего,
не спустит взора, зачарован.
И ты, ты будешь - божество.
И образ твой, немой и милый,
знай, навсегда я сберегу:
я, ослепляющею силой,
его векам в глаза вожгу.
21.IV, и 26.XI.1905
Петербург
НА ОСТРОВАХ
Помните? - Вечер Вы мне подарили,
В небе, чуть смеркшем, сияла луна.
"Нет, не луна" - нет, Вы мне говорили:
"Это мой месяц и он, не она".
Он Ваш любимый, но вы мне сказали:
"Вечер для Вас... он на небе всегда".
Гнулась дорога. В ревнивой печали
он забегал то туда, то сюда.
Вы добросовестно мимо смотрели.
Как это ласково было, смешно.
Я говорил: "Лейте счастье без цели
нас и обоих утопит оно".
Помните? После? Стоим над водою,
держимся за руки... тихо... и мне,
с поднятой к месяцу вверх головою.
Вы говорите без чувств, как во сне...
Были Вы бледного месяца жрицей...
там...уж давно... в сонме вдумчивых дев...
Вы восходили немой вереницей...
на гору... к месяцу руки воздев.
24.V и 30.VIII.<1905>
Петербург
* * *
Мне больно, почему не знаю сам,
показывать свои стихи, но вам
я что-то прочитал, поддавшись мигу,
и через день вы мне вручили книгу,
вплетенную в старинную парчу,
чтоб, если к вам писать я захочу,
я заносил в нее свои созданья.
И с радостью я принял в ней признанья
моих еще не писанных стихов...
И дать им жизни всё я не готов:
есть где-то образы, слова, размеры,
но я боюсь - не оправдаю веры.
А книга? Я люблю ее ласкать...
прижать к лицу... Но я хотел бы знать
не портится ль парча от поцелуев?..
27.V.1905-16.I.1906
* * *
Плывет тоска, растет, немая,
И дорастает до границы слов.
Ничтожен я... И, как подмытый у основ,
Дух сник, а мысль блестит, карая,
Точа изысканный и меткий приговор.
Что? Я любуюсь им? - уж дальним, самовольным.
И вспыхнул мир: я становлюсь довольным
Еще сильней, чем был до этих пор.
3.IX.1905 - 2.VIII.1912 и 9.IV.1916
* * *
В спускающейся амфитеатром аудитории было полу-темно, скучно и
пустовато. Ученый говорил медленно, негромко, запинаясь. Несколько студентов
сидело на неудобных скамьях в распущенных, изломанных позах.
Я отвел от них глаза и бессильно лег лбом на руку, лежащую на
пюпитре... Глаза уставились в пол... потом увидел свою левую ногу, упертую о
край передней скамьи, согнутую и некрасиво отвалившуюся в сторону... увидел
чуть обтершийся край темно-зеленых панталон. Странно подходящее... чужое...
Да это не я, а студент.
6.IX.1905
Петербург
* * *
Люди, гуляющие по улицам, набережным и паркам, всегда обращают
внимание на встречных. И каждая встреча двух незнакомых людей это короткая
схватка двух самолюбий. Каждый устраивает свою голову и глаза так, чтобы
сделать взгляд по возможности свысока и, в то же время, страшась
неожиданности, старается проникнуть за другой взгляд свысока: что за ним
скрывается: какое имя, какое положение, какая обстановка, какая воля, какой
доход? И в такой схватке всегда определённо выясняется победитель и
побежденный.
Для людей особенно обостренного самолюбия прохожие превращаются в
яркий и прерывистый ряд то ликующих, то оскорбленных вспышек, и равнодушная
по виду прогулка оказывается полною самых напряженных переживаний.
Но в этих тщеславных встречах даже привычный победитель чувствует себя
маленьким и неловким перед человеком, который проходит мимо, от всей души не
обращая ни на кого внимания.
8.IX.1905
Петербург
* * *
Недалеко от моей квартиры, на углу, стоит посыльный. Я часто прохожу
мимо, и он всегда кланяется мне. Когда его не бывает, мне неприятно. Было бы
неприятно, если бы он вдруг перестал кланяться. Его поклоны - единственный
живой след двух странных дней, удивительно приятных для воспоминания.
Ведь эта женщина дала выглянуть нескольким чувствам, редко
выглядывающим. Я ничего не победил, нисколько не торжествовал... скорее
наоборот. Но в душе подтаяли и двинулись льды... были слезы... И когда я во
второй раз шел домой, я ликовал, как река в половодье. Душа возгордилась, но
совсем незнакомо... чисто.
В первый раз мы простились. Я думал: надолго, надолго.
Потом целый день не был дома, а на моем столе лежало письмо: она
звала.
Я написал письмо и отправил его вот с тем посыльным, который теперь
кланяется мне.
Мы опять виделись... расстались. Я даже не знаю, потерял я ее или нет.
А она такая женственная: она каждую минуту готова сделать
невозвратимый шаг... и, может быть, так, что моя смутная жалость к ней
окажется пророческою.
И я ничего не знаю, а посыльный мне кланяется, и я вижу, что следы
прошлого длятся.
16.XI.1905
* * *
Молодиться никогда не рано.
Поняли вы это слишком поздно.
Да... а правда вечно блещет грозно
Там, где мы хотели бы тумана.
День рожденья... новый... снова рана.
Скоро станет пусто и морозно.
Молодиться никогда не рано.
И потомки под парчой обмана
Вашей жизни, тканной многозвездно,
Узрят только, не толкуя розно,
Что весь вывод из всего романа:
Молодиться никогда не рано.
7-17.XII.1905
* * *
Когда любовью сердце так забьется,
что грудь ему преградой впереди,
она от боли кровью вся зальется...
Ей хочется прильнуть к твоей груди,
прильнуть, и чтобы сердце затомилось,
сжималось, выпускало кровь свою
и всё сильней, беспамятнее билось,
врываясь из моей груди в твою.
27.II.1906
* * *
Ты мой враг, и час пробил к борьбе,
но мой панцирь адом заколдован;
твой к таким боям не уготован...
брось его и мой возьми себе.
Ты мой враг и час пробил к борьбе,
но мой шлем архангелами скован;
твой к таким боям не уготован...
брось его и мой возьми себе.
Ты мой враг, и час пробил к борьбе...
звон ударов будет част и громок,
но твой меч зазубрен, легок, ломок...
мой - огонь. Возьми его себе.
Я себе оставил только нить
глубоко мерцающих жемчужин.
Ты могуч. Я наг и безоружен.
Вот теперь я смею победить.
21.III-25.V.1906 и 16.XI.1914
РОНДО
Я вас люблю в готическом наряде.
Отрадно видеть сердцу моему
И горностая белую кайму,
И холод плеч, и две воздушных пряди
Над белым лбом, и дальний свет во взгляде.
Вы так грозней, сильней - и потому
Я вас люблю в готическом наряде.
Я сам грозней. Тогда я сам ни пяди
Не уступлю. Что захочу - возьму;
Я знаю - мы стремимся к одному,
И, слитый с вами в масочном обряде,
Я вас люблю в готическом наряде.
23.VII.1906
13 ДЕКАБРЯ 1906 ГОДА
Вы каждый раз рождаетесь тогда,
Когда насилье тьмы одолевает солнце,
Когда, едва взойдя под низкое оконце,
Лучи, дробясь, блеснут по сводам изо льда -
И с каждым днем растет окружность свода,
И солнце всходит вверх на новую ступень,
И день длинней, и широкрылей день
Всё обещающего радостного года.
И эта связь весны с заветным днем,
Когда забилось в мире сердце ваше,
Она одна и ласковей, и краше
Всех слов, которые я мог сказать о нем.
И эта связь да будет неразрывна!
Всю вашу жизнь пусть каждый новый год
Над вами разрушает темный свод
И, как весна, пусть светится призывно.
7-13.XII.1906
ЦУ-СИМА
Плавный накат раскачавшихся волн
сбит скорым движеньем громад,
урчаньем громад,
взрывами в плотной воде.
Зеленые волны растерянно пляшут на месте,
качая обломки, обломки и трупы,
и истекающих кровью людей,
плеща им в рты белой соленою пеной...
Тонкими струйками кровь распускается в жадной воде.
Мука какая смотреть!
Острый удар нанесен,
насквозь прободив того,
кто насел на меня и сосет,
нож больно вонзился в спину
и я ощутил ликованье.
12.II.1907
* * *
"Я ведаю, как видеть Бога!
Я претворяю камни в хлебы!" -
И собралось на голос много
Взалкавших утолить потребы.
"Я ведаю, как видеть Бога!"
Те умоляют: "Ради неба,
Ты камни горного отрога
Нам обрати в запасы хлеба..."
Едят... И только утолиться
Успела голода тревога.
Шептанье по толпе струится:
"Ну где ему увидеть Бога..."
13.II.1907-9.IX.I9I2
* * *
Я так тоскою был разрушен,
что, если плакал я о ней,
плач был и жалок, и бездушен,
и не было в слезах лучей.
И был ваш образ нарисован
рукой земной, душой земной;
был Ангел глубоко закован,
но был закован предо мной.
Тоска не отнялась. Сильнее
вонзились острые мечи,
но стал я выше и бледнее
и дрогнули в слезах лучи.
16.VI.1907
* * *
Звезды падают в черное море,
И следы угасают бессильно...
Слезы бегло блестят на уборе
Ночи, плачущей тихо, умильно.
Мне не жалко звезд облетелых
Листопада ночи печальной.
Не свожу я очей онемелых
От звезды мне взошедшей, венчальной.
30.VII.1907-8.IX.1911
ПОЭТ
Я стою высоко над землей
И ее заклинаю стихами.
Сеть событий, петля за петлей,
В кряжи гор обращаю словами.
Властью образов мысли людей
Направляю на многие годы
И в далекую синь, чародей,
Прорезаю глубокие ходы.
Эти ходы, на веки веков,
Примут реки грядущего мира,
И волнам не стереть берегов,
Твердых трещин на глади сапфира.
Но, по слову создателя пут,
Эти трещины, все в перемене,
Уклоняются вбок и бегут,
Точно в море вечерние тени.
25.VIII.1907, 9.VIII.1914
* * *
Такого дня не видано давно.
Снег засиял... о - песнью лебединой!
А в небе бродит синее вино
И стынет по краям прозрачной льдиной.
Холодным ветром веет новый зов,
А сад, без зимнего сухого треска,
Шумит хмельной волною голосов,
Просящих сока у немого блеска.
24.1.1908 и 22.IX.1912
ПОЛУДЕННАЯ ДРЕМОТА
Полудня теплая дремота...
И застит томная слеза
Несопряженные глаза.
Блистающая позолота
И зелень листьев, и трава,
И тающая синева,
И тень, и облаков сиянье
Плывут в глаза - и расстоянья
В дреме не узнают они...
И потухают в сладкой лени -
И утопает мир в тени,
И близятся родные тени.
28-29.VII.1910
ШВАЛЬБАХ
Я, с потускнелой и усталой кровью,
Размаяв блеск ее по городам,
Здесь припадаю к пенистым водам,
Целенья чаю, сердцем рвусь к здоровью.
Без роздыха под вспашкой по годам
Иссякло поле... Да воскреснет новью,
Напитано железом, - и сыновью
Тебе, целитель Феб, любовь воздам.
Здоров, взыщу, где ключ, рожден в расклине
Глав снеговых, ручей дарит долине,
И только там всю душу утолю.
Феб! - и того источника властитель,
Здесь - врач благой, там - грозный вдохновитель,
Мне вод кастальских выпить дай, молю.
31.VII.-9.VIII.1911
ЛОМБАРДСКИЙ СОНЕТ
Повсюду сокрушая оборону,
Миланцы в Альпы лезут по карнизу;
Миланцы заняли Болонью, Пизу,
У Скалигера отняли Верону.
Они, то в панцирь облачась, то в ризу,
Провидят итальянскую корону
И к ней идут. Кто даст подняться трону,
Тот больно им притиснут будет книзу!
Не выгоняйте стад на зов природы
И долго плуга мирного не троньте!
Держите меч! Меч, это щит свободы!
Вожди республик, очи обессоньте!
Глядит на ваши крепостные своды
Ломбардский тигр Джангалеацц Висконти.
9.VIII.1911-2.XI.1914
ТЕГЕРНЗЕ
Здесь Тютчев был; предания глухи,
Но верно то, что, видя в отражены!
Спокойных вод спокойное движенье
Жемчужных облаков и гор верхи,
Он написал суровые стихи:
Я лютеран люблю богослуженье.
9-11.IX.1911
СОНЕТ
О кровь из сердца, сжатого тобой,
Рубиновыми каплями сочится,
И сердце в муке, теплое, лучится
И сладостен его о грудь прибой.
И всё, что кровь не окропит собой,
Чистейшей багряницей облачится.
И здесь, где целый мир дрожит и мчится,
Нетленною наделено судьбой.
Подательница муки, будь блаженна!
Свет на тебе! Как сердца ни изрань,
Навеки ты передо мной священна!
Но там, за кровью, нашей дружбы рань -
Лазурная. И если кровь нетленна,
Положенная неприступна грань.
27-31.I.1912
СОН БЛАГОДАРНОСТИ
О. А. Химона
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое
В моих руках - и забытье,
Чаруя и перегибаясь,
Сознанье облекло мое;
А, по виденьям сна, ласкаясь,
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое.
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь, рос вокруг:
То в сонме туч, луны подруг,
Его узор замысловатый
Я узнавал; то лесом вдруг,
Прозрачный и зеленоватый,
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь, рос вокруг.
И в пене светло-серебристой
Я видел те же кружева:
Морская в искрах синева
И в пене светло-серебристой;
И растеклась, вскипев сперва,
Волна по отмели кремнистой-
И в пене светло-серебристой
Я видел те же кружева.
21-22.III.1912
ПОСЛАНИЕ НА ПРИНЦЕВЫ ОСТРОВА
Два месяца почти прошло,
Как я, свободный и досужный,
С душой, настроенной светло,
Весь погрузился в мир содружный,
В неистощимый книжный мир.
Какой великолепный пир!
Поэтов жизнеописанья,
Поэмы, повести, стихи,
Народов грозные грехи
И византийские сказанья -
Всё развернулось предо мной
То в новых книгах, то в старинных,
И, дней не замечая длинных,
Весь напитавшись стариной,
Мой ум сопоставлял известья,
Любовно посещал поместья
Поэтов Пушкинской поры,
Гостил в Петраркином Воклюзе
И с Велисарием в союзе
Мечом переносил дары:
Трофеи -Кесарю к престолу,
Народам - Кесарев закон.
Мой дух забыл дорогу долу,
Дух позабыл, что всюду - склон.
Так мне жилось, и пробужденье
Я знал одно - в письме от вас,
Но пробуждение на час -
И новый сон... и сновиденье
Несло мое воображенье
К простору тех далеких мест,
Где неизменно на дозоре
Невидимый Софии крест,
Где плещет Мраморное Море.
Там вы! Но вы не только там!
Спасибо, что моим мечтам
Вы дали следовать за вами
По Олимпийским высотам,
Натешить синими цветами
Мой взор, а в легкие вобрать
Холодный редкий воздух горный,
Потом в Никею путь не торный...
В пути пришлось заночевать --
И белоснежная кровать...
И с ледяной водой кувшины,
Чеканенные мудрено...
Никея! Нет, такой картины
И в снах я не видал давно:
Проходит время, всё мешая,
И деревушка небольшая,
Вся в зелени, защищена
Неколебимыми стенами
И башнями окружена
И триумфальными вратами;
Юстинианов акведук,
Несомый арок чередою,
Журчит прозрачною водою
И гулко слышен каждый стук -
Так тихо в воздухе каленом...
А тут же, в озере зеленом
Степенно буйволы стоят
И грузно из воды выходят,
И лбами низкими поводят,
И важно на стены глядят...
Но, видно, сон был слишком долог...
И я томиться стал во сне;
Как будто бы какой-то полог,
Густой, мешал, свисая, мне.
Уж я не находил покою
В моей излюбленной тиши,
Необъяснимою тоскою
Вдруг обернулся сон души...
Так день прошел, другой, покуда
Не стал я различать в тоске
Каких-то веяний оттуда,
Где звуки зреют вдалеке,
Где роются ключи в песке...
Очнулся - прорвана запруда!
Я в разлитой плыву реке!
Уж больше бодрствовать не может
Дух человека, как тогда,
Когда предчувствие труда
И творчества его встревожит:
И что ж я вспомнил в этот миг?
Да то же, что во сне я видел:
Я вспомнил вас, а груду книг
Пренебрежением обидел:
Их отодвинув, я нишу
Вам стихотворное посланье,
Пишу и глубоко дышу,
Унять стараюсь щек пыланье
Холодной левою рукой,
Забыв тоску, забыв покой!
И без существенных изъятий
Вся повесть лета моего,
Моих мечтаний и занятий,
Моих надежд - важней всего -
В стихи ложится торопливо.
Мне мил стихов певучий звук,
Слагаемых неприхотливо
Для ваших благосклонных рук.
Я радуюсь, что те минуты
Вам, милый друг, посвящены,
Когда едва отметены
Души разорванные путы
И дали, наконец, ясны;
И добрый знак я вижу в этом:
Пройдет разлука вместе с летом -
А осень как не далека -
Затянут солнце облака,
И в тихом Павловске мы будем
Друг другу повести читать,
Похвалим это, то осудим,
И разговорами мечтать
Мы будем помогать друг другу,
Верхом изъездим всю округу,
Не раз помокнем под дождем
И так событий подождем.
И верится, что вашим сердцем,
Как ни было б судьбой оно
Взволновано, потрясено,
Я буду признан одноверцем.
И гордость я поставлю в том,
Что впрямь счастливые мгновенья
Я вам доставлю - а потом
Воспоминаний упоенья.
3-5.VIII.1912
ВАЛЬС
Вальс, волнуясь, поет... мы плывем, а кругом,
Завертевшись, теряются люди и зала,
И со мной - только ты... ты одна не пропала,
Вижу только тебя с наклоненным лицом.
Всё смешалось, исчезло... Лишь мы остаемся...
А кругом ускользая, несутся огни...
Мы вдвоем - и одни. Мы вдвоем и одни
В беспредельности звуков и света несемся.
Не понять, уносясь, это я или ты? -
Звуки нас сочетали в согласном движеньи:
Излучаются души в немом наслажденьи
До забвения всякой разлуки слиты.
И глаза потонули в глазах с упоеньем
Ты, светла, всем лицом повернулась ко мне.
Уносимые в теплой певучей волне,
Мы одни, мы одно, мы одно с этим пеньем.
14.VIII.1912
СТРАШНОЕ СЕРДЦЕ
Борьба с дерзаньем сердца тяжела.
Когда, в порыве темном и безумном,
Что птица, оба - в вышине - крыла
Сложившая, оно, с биеньем шумным,
В пучину кинется, упоено -
Не устоять душе... А срок наступит,
И жадное, лучистое, оно
Ценой души, чего захочет, купит.
26.VIII.1912
ПОСЛАНИЕ
ПО СЛУЧАЮ ПОДНЕСЕНИЯ
СОЧИНЕНИЙ ТЮТЧЕВА
Позволь любимого поэта,
С которым я душой возрос,
В котором дух искать ответа
Привык на каждый свой вопрос,
Тебе вручить с душой открытой;
И эту книгу ты прочти
Со всей любовью, не избытой
Тобой на жизненном пути.
Услышь его стихов могучих
Глубокую, простую речь
И обаянью слов певучих
Дай душу далеко увлечь;
И сердцем, ведавшим волненье,
Ты вместе с ним переживи
Губительное опьяненье
Его страдальческой любви:
Боль самобичеванья пыток,
Колючие шипы клевет, -
И упоений преизбыток,
И радость, и далекий свет!
Задумайся над ним. Он много
Разгадок муками купил
И жуть последнего порога
Он, поборов, переступил.
Мерцая ризой совлеченной,
Развеяв солнечную тьму,
Природа-Мать разоблаченной
Сошла к любимцу своему.
Он взвидел вечное сиянье,
Чуть рухнул златосводный склеп -
Но мигом ночи обаянье
Его постигло: он ослеп.
Он знал о казнях и проклятьях,
Но всей душою он прилип
К усладе утопать в объятьях
У матери: ведь он - Эдип.
Его раздумья - прорицанья,
Песнь - многогласный хор ночной,
Но в голосе слышны стенанья
Души пронзенной и больной.
27.VIII.-20.IX.1912
ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ.
НА "ROSARIUM"
Видя корзины глубокие роз, разноцветных, пахучих,
К дому снесенных тобой, видя тебя, наконец,
С новой душистою ношей в кошнице чисто сплетенной,
С песней идущего к нам, скажет с досадой иной:
"Розы для всех цветут, а он не все ли замыслил
Их обобрать для себя?" "Слушай, - отвечу ему: -
В путь иди, маяками упадших роз направляем;
Сильного он приведет в полный цветов вертоград:
Там, коль сердцем чист, как этот, розы несущий,
Розу увидишь Одну - Той не сорвать никогда!
Эти ж прелестные розы - мгновенные тени Единой;
Этими, сколько ни рви, мир не иссякнет благой!"
1-14.IX.1912
СТИХИ,
ВЫРЕЗАННЫЕ НА ПОМЕРАНЦЕВОМ ДЕРЕВЕ
(Из Парни)
Твой, померанец, свод густой и плотный
Нам послужил прикрытием любви.
Прими ж стихи, и с ними век живи,
С детьми моей истомы беззаботной.
И тем скажи, кто для любви своей
Твою бы сень укромную избрали,
Что если б от услады умирали,
Я умер бы под кущею твоей.
15-16.IX.1912
* * *
Люблю отделывать стихи прошедших лет.
Воспоминанию услады большей нет:
Ведь, чтобы выправить удачно только слово,
Всё, что вело к стихам, необходимо снова
И сильным и живым почувствовать в себе,
И беглый поцелуй, по дрогнувшей губе
Мелькнувший и едва замеченный в ту пору,
Теперь так задержать, чтоб творческому взору
Неповторимость всю увидеть удалось.
Я примечать люблю, как много довелось
Мне нового познать со времени сложенья
Иного важного душе стихотворенья,
Которое тогда я как предел судил
Искусства моего, моей души и сил,
А ныне -- опыта счастливые уроки! -
Меняя в нем слова, вычеркивая строки,
Вдруг сообщу ему и свет, и глубину,
И даже большую в той глубине длину.
И сущее в таких занятьях сущим,
Прошедшим прошлое, грядущее грядущим
Воспринимаю я, но вижу и закон,
Благоустроенно упадок и восклон
Связующий в душе таинственным обрядом -
И благодарным жизнь окидываю взглядом.
16.IX.1912
АПОЛЛИНИЙСКИЕ ДИСТИХИ
I
Феб! Не бросайся на дно - тебя вода не удержит:
Прежде, чем тронешь ее, пламенем в пар обратишь.
II
Дафну, подумав, вини. Она убегала от бога...
Солнце дерзнешь ли принять в тело живое свое?
III
К милым нейди, Аполлон! - Сожжешь. Удались и на столько,
Чтобы не видеть их: станешь сияньем благим.
IV
В тайну его не вводи: он Фебовым знаком отмечен...
Тайна его не зальет; тайну лучи просквозят.
V
Как хорошо по земным расстояниям к Солнцу стремиться.
Горе, коль горним путем Солнце навстречу пойдет.
16-17.IX.1912. 26.XII.1913
Ю. Н. ВЕРХОВСКОМУ
Видений и стихов кавказских
Вернулась славная пора,
С тех пор как, жрец богов Парнасских,
Туда, где мечется Кура,
Ты унесен рукою рока.
И ладно: образы Востока
Пленяют любопытный глаз;
Но ожила с того же срока
Пора напутствий на Кавказ -
Печальный род! На этот раз
Мой, год назад молчавший, голос,
Тебя напутствуя, звучит:
Увесистый озимый колос;
Слова питает, кто молчит.
В разлуке помни нашу дружбу...
Могла б, летала бы, что тень,
Тебя проведать каждый день,
Хоть и не в боевую службу
Лет прошлых, не под град свинца
Ты едешь - жребии смягчились,
Но умягчились и сердца.
В Колхиде вдосталь утягчились
Сплетенья русского венца
Победным дубом - лиры ныне
Везешь в далекую страну,
Ей не чужие: в старину
Те, кто водили по твердыне
Кавказа русские полки,
Умели пальцами руки,
Своей мечу, водить по лире
И петь... так петь, что в целом мире
То пенье слышно всё звончей.
Ты лиры их, без их мечей,
В дарьяльские уносишь двери,
Ты из-под наших мокрых крыш
В Тифлис профессором спешишь,
Где будешь гуриям и пери,
Курсистками решившим стать,
В разумно суженном размере
Литературный курс читать
И светом Пушкинской плеяды
Полуобразованья яды
Искоренять в умах. О друг,
Ведь это подвиг благородный!
С ним так удачно вступит в круг
Твой дар певца, живой, свободный
И духу предков соприродный.
Заветы дружества прими,
Души под спудом не томи.
Твое профессорство не кара,
Но воля видящей судьбы.
Ей доверяйся без борьбы
Вей лавры, где плели дубы,
И будь Дедалом для "Икара".
18-19.IX.1912 и 26.XII.1913
* * *
Любовь нежна... А духом меч
Сверкающий подъят,
Всё властный в сердце пересечь.
Любовь томит... Но свят
И редок этот вышний дар
В юдоли наших дней,
И слишком легок мне удар
Губительный по ней.
Отрекшийся - он не идет,
Он по земле скользит,
Предчувствуя высокий взлет,
И мир ему сквозит
Подобно яркому лучу
Через завесы вежд;
Но сбросить бремя не хочу
Тяжелое надежд!
Любовь! Блаженство ль в чашу уст
Страданье ли пролей, -
В моей груди терновый куст
Пылает всё светлей.
20.IX.1912
Е. М. М.
Во взгляде ваших длинных глаз, то веском,
То зыбком, то поющем об обмане,
Вдруг тайный свет затеплится в тумане
И воссияет углубленным блеском.
Не так ли в зачарованном лимане
Плывет луна, заслушиваясь плеском?
Ах, вас бы подвести к леонардескам
В музее Польди-Пеццолн в Милане.
Себя, смотрясь как в зеркала, в полотна,
Вы б видели печальной в половине,
А в остальных - жестокой беззаботно.
А вас живую, с вами на картине
Сличая, я бы проверял охотно
Больтраффио, Содому и Луини.
21.II.-7.III.1913
ГАЗЕЛЛА
В брызгах радужных сияний грань алмаза разглядеть ли?
Цвет блеснувшего призывом нежным глаза разглядеть ли?
Стать взыгравшей кобылицы, скачущей, взметая ноги,
В чистом поле у подножья гор Кавказа, разглядеть ли?
В опереньи легкой птицы, проносящейся у башни,
Жар рубина ль, изумруда ли, топаза разглядеть ли?
Тело смуглой баядерки, дерзко гнущееся в пляске,
Всё быстрее, всё смелее раз от раза разглядеть ли?
Склад души у девы жадной до влюбленных наших взглядов,
У которой - всё увертки, всё проказы разглядеть ли?
А намеренья поэта, у которого той деве
В наставленьях, в песнях, в сказках нет отказа,
разглядеть ли?
7.III, 20.VI.19I3 и 5.VI.1915
АХМАТОВОЙ
С тобой в разлуке от твоих стихов
Мне не хватает силы оторваться.
И как? В них пеньем не твоих ли слов
С тобой в разлуке можно упиваться?
Но лучше б мне и не слыхать о них!
Твоей душою словно птицей бьется
В моей груди у сердца каждый стих,
И голос твой у горла, ластясь, вьется.
Беспечной откровенности со мной
И близости - какое наважденье!
Но бреда этого вбирая зной,
Перекипает в ревность наслажденье.
Как ты звучишь в ответ на все сердца.
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближеньи каждого лица,
В своей крови свирелей пенье слышишь!
И скольких жизней голосом твоим
Искуплены ничтожество и мука...
Теперь ты знаешь, чем я так томим? -
Ты, для меня не спевшая ни звука.
11-24.XII.1913
13 декабря 1913 года
День рожденья твоего
Праздник солнца воскрешенного.
Пусть для духа угашенного,
Пусть для духа моего
Этот день
Тоже днем воскресным будет.
Наших ясных дней года
Блещут яркими каменьями,
Нежно сцепленными звеньями...
Этот день пусть навсегда
Гонит тень
И весельем к счастью нудит.
12.XII.1913
ЗАЯЦ
На лыжах пробираясь между елей,
Сегодня зайца я увидел близко.
Где снег волною хрупкой от метелей
Завился, заяц притаился низко,
Весь белый; только черными концами
Пряли его внимательные ушки.
Скользнув по мне гранатными глазами,
Хоть я и вовсе замер у опушки,
Он подобрался весь, единым махом
Через сугроб - и словно кто платочек
Кидал, скакал, подбрасываем страхом.
Горячей жизни беленький комочек
На холоду! Живая тварь на воле!
Ты жаркою слезой мне в душу пала
Такую нынче мерзлую, как поле,
Где вьюга от земли весь снег взвивала.
1-6.I.1914
* * *
Не напрасно вашу грудь и плечи
Кутал озорник в меха
И твердил заученные речи...
И его ль судьба плоха!
Он стяжал нетленье без раздумий.
В пору досадивши вам:
Ваша песнь - для заготовки мумий
Несравненнейший бальзам.
31.I.1914
* * *
При жизни Вы разлучены с душой...
Покамест я об этом в небольшой
Не рассказал, как собираюсь, сказке,
Бездушная, - примите "Душу в маске".
2.II.1914
* * *
Странную едкую радость доставило мне, что Верховский
Мне сегодня прислал кипу стихов для тебя.
Смесь двусмысленных чувств потешена? Только ли это?
Или в признаньи чужом веры себе я ищу?
Только верую: всякая радость любимого - в радость!
Всю же радость свою вздохами шлю я к тебе.
11.II.1914
* * *
Законодательным скучая вздором,
Сквозь невниманье, ленью угнетен,
Как ровное жужжанье веретен,
Я слышал голоса за дряблым спором.
Но жар души не весь был заметен.
Три А я бережно чертил узором,
Пока трех черт удачным уговором
Вам в монограмму не был он сплетен.
Созвучье черт созвучьям музыкальным
Раскрыло дверь и внешних звуков нет.
Ваш голос слышен в музыке планет...
И здесь при всех, назло глазам нахальным,
Что Леонардо, я письмом зеркальным
Записываю спевшийся сонет.
16.II.1914
НА ПУТИ
Черневшей рощи полоса
Заслонена; на все лады
Грозятся вьюги голоса,
И запорошены сады.
Назад не только не пойти,
Не глянуть - ускользнет и цель:
Приметы скудные пути
Заравнивает мятель.
А слезы мерзнут на глазах
И больно режут веки мне.
Последний свет заплыл в слезах...
Муть в голове и лень в спине...
Мне, сердце, жизнь для славных дел
Теперь ты можешь ли спасти?
Уж я для отдыха присел
В сугробе на полупути...
16.II.1914 и 4.VI.1915
БАЛЕРИНЕ
Мощь мышц у тела тяжесть отняла.
Ты в воздухе, и нет нужды в опоре;
А за плечом покойным нет крыла...
Выходит: ты океанида в море!
Но, если воздух наш тебе - вода,
Не легче ль ты сама мечты влюбленной?
Ей не угнаться, даже окрыленной
Стихами, за тобою никогда.
21.II.1914
* * *
Господень день. Ликуя, солнце пышет
И плавит около сверкающую твердь.
Так чудесами Канны воздух дышит,
Что вот прозябнет и сухая жердь.
Свободна ото льда и пароходов,
Вся в тонких струйках, искрится Нева
И, пышно поделясь на рукава,
Объемлет и, колебля в чистых водах,
Лелеет радостные острова!
А сердце полным роздыхом природы,
Овеянной благословенным днем,
Во мне расширено до той свободы,
Что ничему теперь не тесно в нем.
И сердцем той, кто без того свободна,
Так радостно свободу подтвердить.
Господь сошел весь мир освободить,
И никакая жертва не бесплодна.
6.IV.1914. Светлое Воскресенье
* * *
Не ярок, но невыразимо светел
Сегодняшнего утра нежный свет.
Случилось то, что понял по примете,
И нежно стало сонной голове.
Ну что случилось? - после... Знаю: радость.
А свет идет от стен, от потолка...
Да, это благодать, а не награда,
И не людская так щедра рука.
Лень... глянул: легкие снежинки!
Так быстро встал, что чуть не обомлел:
Тончайшие пуховые косынки
Едва сгибают травки на земле.
И небо - белое такое. Воздух бодрый
Сейчас впущу в широкое окно.
Не задохнуться бы. Какой он добрый,
Тот, кем всё это так легко дано.
14.X.I914
СКАЗКА О ПТИЦЕ
Часть I
"Видит Бог, не убивал я птицы".
"Так скажи, куда она девалась?
На беду тебя я полюбила,
На беду тебя в мой сад впустила!
Пенье птицы я любила больше
Самой птицы и, конечно, больше,
Чем любви усладный плен любила...
Ты пришел в мой сад, и нету птицы...
Да, ты понял, как люблю я птицу.
Потому из ревности унылой
В сумерки у круглого колодца
В мирный час, когда уж село солнце,
Но еще светло и против зорьки
Видны очертанья всех листочков".
Только песни смысл невнятен деве,
Птичьих слов она не понимала -
Ну, а ангелы горе - те знали,
Полукругом рея в горнем небе
И заслушиваясь песней птицы,
Что подруга их поет о сердце,
О любви усопшего и молит,
Молит Господа и славит, молит,
Чтобы вся любовь его свершилась,
И Господь любимую им принял,
В несказанный рай и дал ей счастье,
На которое у юноши немого
Не хватило благодатной силы,
Но любовь его была угодна
Божьей птице, посланной на землю.
5-7.XII.1914
СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ ГОДОВ
* * *
Холодный ум не верит в привиденья.
Но отчего ж, когда с небес луна
льет в жутком свете странные влеченья,
встают, растут и тянутся виденья
и стоном суеверного смятенья
душа трепещет и звучит до дна?..
Бессильный ум не хочет верить в Бога.
Но почему ж, когда в немой ночи
зияет свод небесного чертога,
и теплится священная тревога,
и к Богу манит звездная дорога -
по ней текут душевные лучи?..
Не верит ум и в тайное общенье.
Но почему ж, когда, мой милый друг,
мы сходимся с тобой в уединенье,
не знаем мы, что значит разделенье,
и заливает нас соединенье,
и всё без слов мы понимаем вдруг?..
Да, отчего? Холодный ум, довольно!..
О, замолчи ненужный, слабый ум...
Всё, что молчит таинственно и больно,
что шепчет сердцу сладостно невольно,
что воспаряет душу богомольно,
всё прочь бежит, прочь от проклятых дум.
* * *
Я - целый мир. Всё то, что вижу я и знаю,
всё это - я, и лишь во мне живет;
всё это я своим сознаньем созидаю,
и это всё со мной умрет.
Но есть и мир другой, и я его не знаю,
хоть весь я из него. В нем обезличен я,
бессмысленно и слепо выполняю
неведомый закон немого бытия.
Да, если бы тот мир, то странное движенье,
где я - не кто, а что, и мог бы я познать,
то в тот же самый час, в то самое мгновенье
я б перестал существовать.
КАПЕЛЛА
На небе, огненной зарей опаленном,
дрожит Капелла снопами огней,
сверкнет то красным, то зеленым,
то вдруг погаснет, то вспыхнет сильней.
Я помню вместе, с счастливой дрожью,
в нее, взгрустнувшнсь, смотрели мы,
и в ней светилось из вечной тьмы
нам наше счастье, мелькая ложью.
Что если той же звезды узоры
теперь и ее к себе привлекли?
Там вместе сходятся наши взоры,
хоть мы вдали, бесконечно вдали...
Одно для тысяч мест и людей,
небо! представить тебя невозможно,
и, пред громадой вечной твоей,
как здесь всё мелко, как ничтожно!
Как, и она? Может быть, для тебя
она, как всё здесь, ничтожна тоже,
мне ж взгляд ее, устремленный любя,
всех звезд сильнее, всех звезд дороже.
Не схож с Капеллой тот взгляд, о нет!
В нем нет обмана и тайны мерцанья,
нет вспышек страсти, блеска страданья,
в нем мягкий, милый, приветный свет...
* * *
Омертвелые части души!
Оторвитесь, пустите меня,
дайте, дайте, победно звеня,
унестись в бесконечную высь.
Всё живое стремится туда,
всё собралось в вершинах души,
а внизу, в этой серой глуши,
вы лежите противным свинцом.
Чем-то грозным, тлетворным порой
вдруг от вас и в вершины пахнет,
и отравлено, вниз упадет,
что неслось к голубым небесам.
И как трудно очиститься вновь!
Ах оставьте, пустите меня,
чтобы мог я, победно звеня,
унестись высоко, высоко!
* * *
Черные волны вливались в меня,
бились, ревели, тушили маяк...
Я потерялся... Их страшная мгла
всё помутила во мне.
Вырвался я, наконец, и они
где-то бушуют в неслышной дали.
Как хорошо мне теперь, как светло,
как золотятся лучи!
* * *
Завет, с которым мы расстались,
Скажи, исполнила ли ты?
Скажи, в твоей душе остались
Мои далекие черты?
Надеюсь я... В душе глубокой,
В такой душе, как у тебя,
Не гаснет пламень одинокий,
Но век питает сам себя.
Я жду... С душою неизменной
К тебе, мой милый друг, приду
И верю, свет любви нетленной
В тебе по-прежнему найду.
К М. Н. ЛИСОВСКОЙ
Я опускаюсь - жизнь ушла;
недвижно давит отжитое;
в душе всё мутно, всё в застое,
ум вялость сетью оплела.
И лишь когда пред мною ты -
в грязь, в плеснь, в развалину сырую,
смутив всю гадину ночную,
свет льет потоки теплоты.
Развалина освещена,
мелькнула будто тень родного...
меня упавшего, больного
спасти ты можешь... ты одна!
О, можешь ты! Спаси ж меня,
люби меня... С живой любовью
ласкай, к больному изголовью
лицо чуть бледное склоня.
Приди к страдальцу. Воскреси
меня улыбкой и слезами,
взгляни печальными глазами,
взгляни с любовью и спаси!
* * *
С каждым мерным дыханьем твоим
бездна прошлого всё возрастает...
Так опомнись! Зачем мы сидим,
сложа руки, а жизнь утекает.
Пусть по тканям желтеющий свет
разливается ровно, красиво,
умягчает лица яркий цвет
и на бронзе блистает игриво -
Всё равно - надо встать, надо жить!
Торопясь даже, мало успеем.
Как потом, целым дням дав уплыть,
о мгновениях мы пожалеем...
<НАЧАЛО ПОЭМЫ>
I
Как франт прошедших поколений
Средь щеголей последних лет
Казался б странным, так поэт,
На лад старинных песнопений
Настроивший свою свирель,
Сам одиночество в удел
Себе готовит. В наше время,
Чтоб чувствовать себя легко,
Сверхчеловеческое племя
Стряхнуло чувства меры бремя
И так умчалось далеко...
II
Когда погибнувшего века
Философ всех очаровал
И род людской с собой умчал
Он по следам сверхчеловека
В страну, куда добра и зла
Еще судьба не занесла.
Искусства бросились туда же,
Покинувши наш жалкий мир,
И перегнали Ницше даже...
И я один стою на страже
Парнасских муз и древних лир.
III
Один я Пушкина читаю,
Пленившись чудной простотой
И величавой красотой
Его творений, и черпаю
В нем легких вдохновений рой.
Иду широкою тропой,
Великим гением пробитой,
Но как-то брошенной потом
И почему-то позабытой,
Когда-то лаврами покрытой,
Теперь поросшей бурьяном.
Еще недавно можно было
Быть новым - вздор в стихах писать,
Но декадентство наступило -
Исчезла эта благодать...
Теперь Бальмонт с своею кликой,
За ту возможность ухватясь...
К ДИНЕ
Скажи, скажи мне, милый друг,
что значит это утомленье?
В твоей душе что за недуг
посеял боль, тоску, смятенье?
Ах расскажи мне, что с тобой?
Какое у тебя несчастье?
Болеет над твоей судьбой
мое всегдашнее участье.
Ужель твое лицо в слезах?
Ужели вместо нег мерцанья
в навек мне памятных глазах
сухой и горький блеск страданья?
Зовут тебя! Приди сюда,
склонись на дружеские руки,
заплачем вместе и тогда
прочь утекут с слезами муки.
* * *
Я ласкаю тебя сладострастно,
восхищен твоим телом, дитя.
На меня же ты смотришь бесстрастно,
уязвленная лишь не шутя,
О невинность с могучею властью!
Пусть мелькнул бы хоть трепет стыда -
он уж шаг по пути к сладострастью -
я б хоть им насладился тогда.
Но не клонится томно головка,
ты колен не сжимаешь своих,
нет, тебе, вижу я, лишь неловко
в непонятных объятьях моих.
И желанья, без встречи радушной,
гаснут, с дряблым осадком в груди.
Я пускаю тебя равнодушно,
мне уж скучно с тобою, уйди...
* * *
Иногда моей мысли, бьющейся в оковах прошлого, кажется, что она
свергла их - и вот через головы будущих поколений, сквозь полупрозрачность
времени, далеко, далеко, на недосягаемой высоте, я вижу нового человека. Он
стоит там, избитый, израненный ошибками и падениями, дивно прекрасный,
примиривший на своем задумчивом лице и скорбь, и тихую радость. Он думает о
том, чего для нас еще нет, и так, как мы не можем думать, и смотрит вперед,
и видит там свое дальнейшее перевоплощение.
К ДИНЕ
Ты не позволишь, чтоб мужчина,
Хотя б и был тобой любим,
Касался до тебя? Но, Дина,
Клянусь желанием моим
Тобою обладать, не знаю,
Что делать будете вы с ним?
Тогда... Ах, я не понимаю,
В чем выльется у вас любовь?
Ужели в томных воздыханьях
И нежных, долгих созерцаньях?
Тем, у которых рыбья кровь,
Еще идет эфирность эта,
Ты ж нежным пламенем согрета,
И страсть кипит в твоей крови,
И грудь желания колышат;
Призыв мой благосклонно слышат
Нагие прелести твои.
И ты не жаждешь поцелуя,
Объятий не желаешь ты?
И жить ты можешь, не тоскуя,
Без их приятной теплоты?
К себе на сладостное ложе
Ты не допустишь никого?
О, о с какою глупой рожей
Я вижу мужа твоего!
Как поступать ему прикажешь?
Бедняга!.. для его страстей
Какой исход ему укажешь?
Ах объясни мне поскорей.
К НЕЙ ЖЕ
Ты далека. Я не могу
Тобой, как прежде, любоваться,
Но в сердце, жадном наслаждаться,
Тебя я нежно берегу.
Ты далека, ты далека,
Но нежные желанья, мысли
Пришли и на тебе повисли,
Как капли на листках цветка.
Они коснулись губ твоих,
Они к твоей груди прильнули
И незаметно заглянули
В открытое для них одних.
Ты далека, но предо мной
Плывет твои образ, манит страстно.
Твой томный взгляд блестит неясно
И грудь вздымается волной.
И я к тебе лечу, лечу,
Играя грезой неземною...
В моих мечтах ты предо мною,
Как я хочу, в чем я хочу!
Теперь в волнистом полусне
Я вижу с сладким содроганьем,
Что заразилась ты желаньем,
Тобой взволнованном во мне.
* * *
В глубокую, звездную, темную ночь
Я в тихое море далеко уплыл.
Всё было спокойно, дремало без сил,
Всё сна не могло превозмочь.
Я на спину лег, и на слабой волне
Лежал, чуть колышась, и, если порой
Я медленно двигал ленивой рукой,
Вся влага блистала в огне.
Из тьмы на меня сквозь столетья смотрел
Сияющий трепетный мир в вышине,
И музыка сфер доносилась ко мне,
И гимн ее ровно звенел.
Земли я не видел. Далеко она
Лежала в молчаньи и чутко спала.
Была незаметна, как тело тепла,
Нагретая за день волна.
И я растворялся в зыбучих волнах,
В стихии без формы, не чувствуя их.
И мир был так тепел и томен, и тих...
И веял таинственный страх.
* * *
Луна дрожа плывет меж облаками,
Дрожа, дрожа, купаясь в белом дыме...
И облака проносятся клоками.
Всё небо вдруг куда-то заспешило,
Встревоживши и воздух, и деревья...
И, стряхнуты с ветвей, дневные птицы,
Смятенные, и мечутся и стонут,
То, отлетев, во мраке ночи тонут,
То смятых, черных теней вереницы
Через луну несет, бросая, буря.
Клоки густей... густей и чаще мчатся;
Является луна всё реже, реже.
Тяжелый душный воздух стал спираться...
* * *
Помню я рокот прибрежной волны,
Сплюшек печальное пенье,
В дремлющем море сиянье луны,
Жарких страстей наслажденье.
Помню туман в темных, влажных глазах,
Дрожи больной замиранье
На побледневших, раскрытых губах,
Мягкой груди трепетанье.
Я тебя, теплую, плотно сжимал,
Ты, как змея, извивалась.
Я от блаженства почти что страдал,
Нервы, душа разрывалась...
Где же теперь твоя знойная грудь,
Где твои губы и очи?
Милая, так же как я, не забудь
Ты наслаждений той ночи.
* * *
Не любя декадентского стиля,
Я не стал на распутьи дорог.
По обеим я шел, сколько мог,
Расхождения их не осиля.
И валюсь я, как судно без киля.
Но тянуть не хочу я тревог,
Не люоя декадентского стиля.
Надо выбрать. И вот, пересиля
К телу страсть, отдаю ее, строг,
Чтоб к тому вел меня Тихий Бог,
Что одна ты всё думаешь, И ля,
Не любя декадентского стиля.
ТРИОЛЕТЫ О ЛЮБВИ
Ю. П. Анреп
Любить? - Да это так же просто,
Как и дышать, и так легко!
Ах, грудь вздыхает глубоко...
Любить? - Да это так же просто.
Растет блаженно, широко
Любовь - конца не видно роста...
Любить? - Да это так же просто,
Как и дышать, и так легко!
Коль для меня любовь - дыханье,
Как воздух мне необходим!
А воздух мой - кто мной любим,
Коль для меня любовь - дыханье.
Он, лучезарный серафим,
Он, радости благоуханье,
Коль для меня любовь - дыханье,
Как воздух мне необходим!
Бесценный воздух разве с песней
Я выдохну - и всё ною...
В груди стесненной затаю
Бесценный воздух, разве с песней
Сравнимый сладостью, стою -
И мне всё ярче, всё чудесней...
Бесценный воздух разве с песней
Я выдохну - и всё пою!..
* * *
Твои следы в отцветшем саду свежи
Не всё, года, дыханьем своим смели вы,
Вернись ко мне на пройденный путь счастливый,
Печаль с печалью моей свяжи.
Пусть я не тот, что прежде, и ты не тот,
Бывалых дней порадуемся удачам,
А об ином, чего не сказать, поплачем,
Ведь горечь слез о прошлом мягчит, не жжет.
Пока закат твой ярый не стал томней,
Пока с дерев ветрами убор не согнан,
Пока твой взгляд, встречаясь с моим, так огнен, -
Вернись ко мне, любимый, вернись ко мне...
* * *
Снова на профиль гляжу я твой крутолобый,
И печально дивлюсь странно-близким чертам твоим.
Свершилося то, чего не быть не могло бы:
На пути, на одном, нам не было места двоим.
О, этих пальцев тупых и коротких сила,
И под бровью прямой этот дико упорный глаз,
Раскаяния, скажи, слеза оросила,
Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?
Не оттого ли вражда была в нас взаимней,
И страстнее любви, и правдивей любви стократ,
Что мы свой двойник друг в друге нашли? Скажи мне, -
Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?
* * *
Я вспомню всё. Всех дней в одном, безмерном миге
Столпятся предо мной покорные стада.
На пройденных путях ни одного следа
Не мину я, как строк в моей настольной книге
И злу всех дней моих скажу я тихо: "да".
Не прихотью ль любви мы вызваны сюда, -
Любовь, не тщилась я срывать твои вериги!
И без отчаянья, без страсти, без стыда
Я вспомню всё.
Пусть жатву жалкую мне принесла страда.
Не колосом полны, - полынью горькой, риги,
И пусть солгал мой Бог - я верою тверда,
Не уподоблюсь я презренному расстриге
В тот страшный миг, в последний миг, когда
Я вспомню всё.
ПРИМЕЧАНИЯ
В этой книге впервые сделана попытка собрать избранные произведения Н.
В. Недоброво под одной обложкой. Попытки такого рода делались и раньше:
сразу же после смерти Недоброво его друзьями и поклонниками, но тогда, из-за
разрухи и гражданской войны, дело ограничилось публикацией в газетах и
журналах отдельных, нередко весьма ценных, воспоминаний о поэте (Ю. Л.
Сазоновой-Слонимской, А. А. Кондратьева и др.). В уже перекочевавшем за
границу журнале "Русская мысль" в 1923 году была напечатана трагедия
Недоброво "Юдифь". Этим дело и ограничилось, и казалось, имя Недоброво
безвозвратно будет забыто. Редкие упоминания в мемуарах Б. Лившица, В.
Пяста, О. Мандельштама, выходивших в Советской России, носили фрагментарный
и не всегда достоверный характер.
По мере того как рос интерес к русскому Серебряному веку на Западе, имя
Н. В. Недоброво стало всё более претендовать на обретение своего истинного
значения в поэзии и в истории. Глеб Петрович Струве, предпринявший
героические усилия по изданию на Западе собраний сочинений Гумилёва.
Мандельштама, Ахматовой, под конец жизни мечтал и об издании отдельного тома
произведений Н. В. Недоброво, куда хотел включить как его поэтические
произведения, так и критические и стиховедческие статьи и исследования,
драматургические опыты, а также избранные письма. Для осуществления своего
замысла Г. П. Струве вел интенсивную переписку с людьми, помнящими
Недоброво: прежде всего, с Б. В. Анрепом, а также с Ю. Л.
Сазоновой-Слонимской и с В. А. Знаменской. Свои научные разыскания Г. П.
Струве обнародовал в специальных очерках, посвященных отношениям Анны
Ахматовой и Н. В. Недоброво, Анны Ахматовой и Б. В. Анрепа, он же
способствовал тому, чтобы Б. В. Анреп на склоне лет написал воспоминания "О
черном кольце". Все эти материалы вошли в 3-й том Собрания сочинений Анны
Ахматовой под редакцией Г. П. Струве. Однако выпустить отдельный том
произведений Н. В. Недоброво Глеб Петрович Струве так и не смог. С другой
стороны, за последнее десятилетие, отмеченное особым вниманием мировой
славистики к творчеству Анны Ахматовой, имя ее "незабвенного друга" должно
было привлекать всё более пристальный интерес. Отчасти этот интерес был
подогрет появлением новых, до определенного времени закрытых материалов,
включающих ранее неизвестные тексты Н. В. Недоброво в РГАЛИ. Этапной для
изучения наследия Н. В .Недоброво стала обширная публикация "Биография и
филологическая деятельность Н. В. Недоброво" в "Шестых Тыняновских чтениях"
(Рига, 1992), где даны обзоры архива Н. В. Недоброво, рассредоточенного по
различным хранилищам. Вслед за статьями Р. Д. Тименчнка, A. B. Лаврова, М.
М. Кралина, за последнее время были опубликованы насыщенные богатым
фактическим материалом и концептуально значимые исследования Е. И. Орловой.
О. Федотова. Стихи Н. В. Недоброво (как известные, так и забытые)
публиковались в советских и российских газетах и журналах, печатались в
многочисленных антологиях, посвященных поэзии Серебряного века.
Однако факт остается фактом - произведения Н. В. Недоброво и прежде
всего стихи до сих пор не собраны в одной книге.
Наше издание, не претендуя на полноту, в настоящее время едва ли и
достижимую, ставит задачей познакомить современного читателя с основным
дошедшим до нас поэтическим корпусом Недоброво.
Совершенно очевидно, что творческое наследие Николая Владимировича
Недоброво. а особенно его поэтическая часть, сохранилось далеко не
полностью. Находки в государственных архивах и в частных собраниях новых
поэтических текстов, в принципе, конечно, возможны, но, по-видимому, следует
признать и тот факт, что некоторая (и достаточно немалая) часть наследия
поэта погибла. Причины драматизма творческой судьбы Недоброво двоякие. С
одной стороны, он сам отнюдь не стремился печатать всё написанное, а отдавал
в журналы стихи с большим отбором, руководствуясь одному себе положенными
правилами поэтического совершенства. Поэтому в журналах десятых годов было
напечатано немногим более 30 его стихотворений. Всё остальное оставалось в
рукописных тетрадях, альбомах, изредка даримых друзьям, на страницах
дневников, да и просто в виде записей на отдельных листах.
Н. В. Недоброво умер своей смертью, но в разлуке со своим архивом,
остававшимся в его квартире в Царском Селе. "<...> дом наш в Царском
разграблен и его бумаги и тетради уничтожены <...>" - писала жена поэта
Любовь Александровна М.А. Волошину 22.I.1920 из Ялты. Эти сведения оказались
не совсем верными. Часть бумаг из царскосельского архива Н. В. Недоброво
была спасена и передана на государственное хранение. Из этих материалов
составился фонд 201 в ПРЛИ (Пушкинском Доме). Бумаги, сохранявшиеся в
царскосельской квартире поэта, подверглись, скорее, не разграблению, а
отбору. Чья-то опытная рука (А. А. Ахматова подозревала руку Э. Ф.
Голлербаха). разбирая архив, оставив в его составе для видимости полноты
даже ученические тетради Недобро во, изъяла важнейшие документы позднего,
собственно, царскосельского периода Недоброво, в составе которых были
тетради со стихами и другими литературными опытами, относящимися к 1913-1916
гг., дневники этих лет, письма, фотографии и пр. Обращает внимание то, что
"изъяты" как раз те документы, которые касались отношений Недоброво и Анны
Ахматовой. Очевидно, были лица, заинтересованные в том, чтобы эти документы
были удержаны в их руках для каких-то иных целей. Не исключено, конечно, что
они со временем могут быть обнаружены, хотя эти надежды с каждым годом
становятся всё более призрачными.
Последние три года жизни Недоброво прошли на Кавказе и в Крыму. Они
были полны страданий духовных и физических. Усиливающаяся болезнь
препятствовала творчеству: в рабочей тетради, которая была при нем до
последнего часа его жизни, Недоброво уже не писал новых стихов, а только
вносил поправки к написанным прежде. Как раз эта тетрадь, к счастью,
сохранилась и может служить наиболее авторитетным источником для публикации
текстов, поскольку в ней выражена последняя авторская воля поэта.
Другим источником текстов для публикации в настоящем издании являются
ксерокопии листов из альбома, принадлежащего Б. В. Анрепу. Этот альбом
объемом в 75 листов включает автографы стихотворений Н. В. Недоброво, по
большей части недатированные, среди которых встречаются и такие тексты,
которых нет в других тетрадях. Интересна история этого альбома. Подаренный
Недоброво его ближайшему другу Борису Анрепу, альбом долгое время находился
в СССР, на хранении у подруги молодости Анрепа Татьяны Модестовны Девель.
По-видимому, в 50-х годах Т. М. Девель нашла возможность переправить альбом
в Лондон его законному хозяину. Б. В. Анреп, в свою очередь, незадолго до
кончины в 1969 году, подарил альбом Г. П. Струве; в настоящее время этот
альбом находится в коллекции Г. П. Струве в Гуверовском архиве (Калифорния),
работники которого любезно предоставили мне эти материалы для работы. Г. П.
Струве, как и Б. В. Анреп, всегда мечтали опубликовать труды Н. В.
Недоброво, которого они оба высоко ценили. Выражаю сердечную благодарность
господам Чарльзу Палму и Анне Ван Кэмп за помощь в работе.
Четвертым источником публикации стихотворных текстов послужила тетрадь
акад. А. И. Белецкого, озаглавленная "Н. В. Недоброво. Материалы для
собрания стихотворении. Черновой список". Академик А. И. Белецкий, в числе
других почитателей Недоброво, после смерти последнего, предполагал принять
участие в собрании его стихотворений, так и не осуществленном. В тетради
Белецкого собраны стихотворения разных лет, как датированные, так и не
имеющие дат. Особенно интересны "Материалы" Белецкого тем, что в них
записаны ранние стихи и наброски Недоброво, извлеченные из писем Недоброво к
Белецкому, впоследствии, видимо, утраченных. Копии, сделанные Белецким, с
присущей ему высочайшей добросовестностью, вполне могут служить основой для
публикации тех текстов, автографы которых в настоящее время неизвестны.
Разночтения и варианты, то и дело встречающиеся в разных рукописных
источниках, объясняются особенностями творческого поведения Недоброво,
который непрерывно, в течение многих лет возвращался к одним н тем же
стихам, отделывая их и нередко отмечая даты, когда были сделаны те или иные
исправления. Нередко тексты в разных рукописных источниках носят вариативный
характер. Поскольку наше издание не претендует на академичность, а является
первой попыткой собрать стихи Недоброво под одной обложкой, мы не учитываем
всех вариантов и разночтений, а приводим в примечаниях только наиболее
интересные.
Что касается датировок стихотворений, то, коли таковые имеются, мы
берем за основу ту дату, когда поэт начинал и в основном заканчивал работу
над стихотворением. Позднейшие доделки и исправления учитываются в
датировках, но не могут служить основанием, чтобы переносить стихотворение в
хронологическом ряду, опираясь на последнюю по времени, добавочную дату.
В рабочих тетрадях Недоброво, хранящихся в его фонде в ИРЛИ, содержатся
стихи, имеющие, по большей части, черновой характер, а также многие редакции
и варианты одних и тех же стихотворений. Как правило, мы выбирали не более
двух вариантов одного и того же стихотворения, да и то в том случае, если
они разнились хронологической дистанцией и художественными достоинствами,
стремясь, тем самым, показать особенности поэтической работы Н. В.
Недоброво.
Как правило, мы стремились сохранить особенности авторских написаний
слов и знаков препинания.
Комментарий не претендует на полноту и рассчитан на то, чтобы сократить
временную и эстетическую дистанцию между автором и современным читателем.
Стихотворные тексты, известные нам к настоящему времени, представлены в
данном издании с возможной полнотой и вариативностью, разумеется, не
исчерпывающей, подающей более или менее полное представление о поэзии Н. В.
Недоброво.
Сокращения
АБВА Альбом Бориса Васильевича Анрепа со стихами Н. В. Недоброво
(Гуверовский архив, Стэнфорд, Калифорния, США)
АНВН Альбом Николая Владимировича Недоброво, хранящийся ныне в РГАЛИ
ИРЛИ Рукописный отдел Института русской литературы РАН
РГАЛИ - Российский Государственный архив литературы и искусства
РНБ Отдел рукописей и редких книг Российской национальной библиотеки
(бывш. Гос. публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина)
ТАНБ Тетрадь А. Н. Белецкого с его записями стихов Н. В. Недоброво
(Архив М. М. Кралина)
МГПС материалы по творчеству Н. В. Недоброво, собранные Г. П. Струве
(Гуверовский архив. Стэнфорд. Калифорния, США)
Письма БВА - Письма Б. В. Анрепа Г. П. Струве (Гуверовский архив.
Стэнфорд, Калифорния. США)
СТИХОТВОРЕНИЯ
"О, как я вами очарован!" Печ. впервые по автографу ИРЛИ. Ф. 201. No27.
3-я тетрадь произведений П.В. Недоброво. К этому стихотворению существует
авторское примечание: "Стихотворение это первое из моих стихотворений
посвящено оно Елизавете Ивановне Касперовой, которой тогда было 18 лет моей
первой любви. Мне было 8 лет". Мы не решились вносить правку в эту первую
стихотворную попытку юного поэта стихотворение печатается с сохранением
особенностей авторской пунктуации.
Б. В. Анрепу ("Плоды твоего вдохновенья..."). Печ. впервые по
ксерокопии из АБВА. Дружеские отношения Николая Владимировича Недоброво и
Бориса Васильевича Анрепа, продолжавшиеся в течение многих лет, начались в
1899 году, когда отец Анрепа, профессор Василий Константинович Анреп, был
назначен попечителем Харьковского учебного округа, и семья Анрепов переехала
в Харьков, где Н. В. Недоброво учился в 6-м классе 3-й Харьковской гимназии
на Кокошкинской улице. Они быстро подружились. Б. В. Анреп вспоминал:
"Разговор перешел на литературные темы. За все время нашего знакомства и
последующей дружбы это был наш главный предмет разговоров. Я стал искать его
дружбы, и мне льстило, когда я почувствовал, что и он ищет моей. Мы
становились неразлучны. Он читал свои стихи, я робко читал свои, а он
ободрял меня:
- В Ваших стихах есть самое ценное: - простота, искренность,
"безответность", а я ее потерял" (Из Ахматовских материалов в архиве
Гуверовского института. Публикация Лазаря Флейшмана (Стэнфорд) - Ахматовский
сборник 1. Париж, 1989. С. 166-169)
Б. В. Анрепу ("Читаю я твои стихи..."). Печ. впервые по автографу
ксерокопии из АБВА.
"Или в руки взяв вокал...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No
28. Л. 1).
Vieux saxe ("Гирляндой алых роз я связан осторожно..."). Печ. впервые
по автографу в АНВП (РГАЛИ. Ф. 1811. No I. Л. 73).
Сонет ("В твоих объятиях я счастье познавала..."). Печ. впервые по
списку А. И. Белецкого в ТАПБ, где имеет порядковый помер "LXI". В АБВА -
другой, недатированный вариант этого сонета, значительно переработанный.
Приводим этот текст:
ЖАЛОБА ИНЕССЫ
В объятьях у тебя я счастье познавала.
Ты новый, длинный мир открыл передо мной.
С надеждой без конца я вся в него вступала,
А для тебя ничто не вечно под луной.
И для чего, зачем судьба меня послала,
Мучитель дорогой, на путь твой неземной!
О негу и тепло ласкалась я сначала.
Теперь измучилась покорностью больной.
Не тронуть уж тебя ни страстью, ни любовью.
Ты холоден... далек... Я пищею злословью
Служу, покинута, поругана, слаба.
Но ты по-прежнему, изящный и прекрасный.
Светлеешься в душе и темной, и несчастной...
Ты разлюбил меня, но я твоя раба.
К А. И. Белецкому ("Тебя на благо мира постигают..."). Печ. впервые по
копии рукой Белецкого из ТАИБ. Александр Иванович Белецкий (1884-1901) -
крупнейший советский литературовед, академик. По-видимому, Белецкий
познакомился с Недоброво еще в Харькове. Их объединяла общая любовь к поэзии
(Белецкий писал стихи всю жизнь, и они еще ждут своего открытия). Будучи
всего двумя годами старше. Недоброво воспринимался Белецким как величайший
авторитет во всех вопросах, касающихся поэзии. Впоследствии А. И. Белецкий
написал повесть "Против тоски о добром старом времени" (полностью до сих пор
не опубликована; фрагменты из нее со вст. статьей И. Я. Айзенштока опубл. в
сб.: Искусство слова. М.: Наука, 1973. С.401-402). Название повести,
возможно, связано с сонетом Недоброво. в котором дважды подчеркнуты мотивы
тоски ("гнет тоски", "когти злой тоски"), как определяющие черты характера
Белецкого в молодости, от которых он пытался избавиться своим творчеством. В
этой повести Недоброво, лишь сравнительно недавно поменявший Харьков на
Петербург, рисуется как завзятый столичный житель, показывающий юному
провинциальному поэту красоты Петербурга: "Не исчерпать изобилия зеркальных
витрин: но спутник, Друг и поэт, глашатай красот Петербурга, нетерпеливо
влечет прочь от них, к живым расцвеченным гравюрам, где красный цвет зданий
сочетается с черными штрихами садовых решеток и голых веток, увешанных
гирляндами снежных пушин - вдоль по строгим, струною вытянутым набережным,
переулкам и улицам. Девятисотые годы уступили вдруг восьмисотым: не
друг-поэт, а сам Пушкин водит приятеля, приезжего из какой-нибудь
Черниговщины, по просторнейшим площадям, скандируя с металлической
четкостью:
Люблю, надменная столица,
Твоей твердыни блеск и гром -
и чудо! Столица снова становится надменной (подчеркнуто А. И.
Белецким), словно не ворочается шумно под нею, ежась от боли и злости,
вконец измотанная мужицкая страна" (цитируется по копии, хранящейся в архиве
составителя).
Вероятно, Белецкий знал о том, что Недоброво имел общую родословную с
А. С. Пушкиным; во всяком случае. пушкинское начало, сознательно
культивируемое Николаем Владимировичем, впоследствии станет обыгрываться в
стихах Анны Ахматовой.
Хотя переписка между Недоброво и Белецким, по-видимому, не сохранилась,
но стихи Недоброво из писем к нему Белецкий переписал в своей тетради. В
рукописной тетради стихов самого А. И. Белецкого (архив П. А. Белецкого)
сохранилось одно, написанное им в соавторстве с Н. В. Недоброво. Приводим
этот плод коллективного творчества:
А. И. Белецкий
(В Крыму, совместно с Н. В. Недоброво)
Какие б выдумать азарты,
Чтоб ими вытеснились карты,
Уделом став шести старух?
Азарт сидячий им потребен
Сей долгий дьяволу молебен,
К которому и дьявол глух.
Сюжет для жалостнейшей драмы!
Ведь лучшие отбиты дамы
И молча преют за столом.
И души их для нас бесплодны,
На что они теперь пригодны,
Быть разве отданными в лом?
Княжна, забыв былую резвость,
На губы напустила трезвость,
И за столом торчит, как пень.
Елисавета же Петровна
Пасует сдержанно и ровно,
Пока лежит ночная тень.
А вместе с ними и ученый,
В ста семинариях толченный,
Бездельно светлый дух томит,
И тщетно ждет средневековье,
Чтоб он, храня свое здоровье,
Стряхнул с души сей доломит.
Зевотой не сломать бы ребер,
Пока их тошнотворный роббер
Колодой липкой шевелит.
Каким постигнуты мм пленом!
Как он разит могильным тленом
Сей долгий винт гробовых плит!
А. И. Белецкий откликнулся на смерть друга некрологом "Памяти Н. В. Н."
(1919) и всю жизнь относился к нему с благоговением. Тетрадь А. И. Белецкого
с материалами для собрания стихотворении Н.ВЛедоброво была обнаружена мною в
домашнем архиве Белецких и подарена мне его сыном, Платоном Александровичем
Белецким.
Храм Любви. Печ. впервые по ТАИБ. Борис Васильевич фон Анреп
(1883-1969), которому посвящено это стихотворение, происходил из богатого и
знатного рода прибалтийских немцев, но в его внешности и манерах не было
ничего немецкого, что даже позволило позднее Анне Ахматовой назвать его
"лихим ярославцем". Сестра матери Анрепа Прасковьи Михайловны Зацепиной (в
первом браке Шуберской) владела имением "Основа" в Ярославской губернии, на
правом берегу Волги, напротив города Романово-Борисоглебска. Возможно, по
имени этого городка Прасковья Михайловна назвала своих сыновей (в честь
святых благоверных князей Бориса и Глеба). Б. В. Анреп еще в начале 1900-х
годов отказался от приставки "фон", но его жена Юния Павловна продолжала
носить ее до своей смерти в январе 1973 года.
Обвал. Печ. впервые по ТАИБ.
"День тянется за днем так скучно и уныло...". В АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811.
No 1. Л. 57) автограф этого стихотворения датируется "13.II.02. Харьков", но
в ТАИБ список Белецкого дает иную, на наш взгляд, более достоверную дату.
Свой последний рукописный сборник Недоброво составлял в разлуке с ранними
тетрадями, полагаясь только на свою память, отсюда и возможные разночтения в
текстах и датировках. Сомнительно, что такую совершенную и немалую по
количеству строк элегию юный поэт мог написать за один день. Печ. впервые по
ТАИБ.
"Тебя с улыбкою приветствует весна...". Печ. впервые по автографу
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 47). Другой автограф в АБВА не датирован.
В альбом ("Я чужд уже очарований..."). Печ. впервые по ТАИБ. Среди
ранних, далеко не в полном объеме сохранившихся стихотворений Недоброво,
немало откровенно подражательных и ученических, как это, в котором
чувствуется хорошее знакомство автора с Лермонтовым. Такое напутствие мог
написать, например, Арбенин в альбом Нине.
Но, помещая в этом сборнике ранние и даже откровенно слабые стихи Н. В.
Недоброво, мы хотим тем самым показать его своеобычность, несоответствие тем
литературным веяниям, которые были модными для первых лет нового века, но не
имели в себе привлекательности для Недоброво, всегда отдававшего
предпочтение классическим образцам.
Поэту ("Поэт! В тебе живут все люди, все века..."). Печ. впервые но
автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 28. Л. 28).
"Я вновь могу писать. Давно не прикасался...". Печ. впервые но
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No1. Л. 26). Авторская датировка, как и в
большинстве других подобных случаев, не означает, что Недоброво работал над
этим стихотворением в течение 10 лет. Скорее, ранний вариант, созданный в
1902 году, показался ему недостаточно отделанным и в 1912 он внес некоторые,
не оговоренные в данном случае, поправки. Хотя они могли иметь существенный
характер, но общий хронологический ряд, основываясь на них, нарушать не
следует: стихотворение должно относиться к тому году, когда было написано, а
не дописано. Хотя элегии, писанные александрийским стихом, встречаются у
Недоброво в разные годы, но именно в 1902 году происходит "овеществление
образов", прежде заимствованных "из мира чудных снов" поэзии начала XIX
века.
"Не забывай меня, когда враждебной силой...". Печ. впервые по ТАИБ.
Октавы (I-VI). В ТАИБ цикл состоит из шести пронумерованных октав. В
АНВН из всего цикла сохранились только две октавы, без нумерации. Печатается
впервые по ТАИБ; вторая и третья октавы - по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л.40); датируется" по этому автографу. В ТАИБ дата -
"14.IX.1902". Приводим ранние редакции II и III октав по списку Белецкого:
II
Ты помнишь ночь, прошедшую без сна
Над сползшими в долины облаками.
Лежавшими, как пенная волна,
Замерзшая неровными грядами...
С небес лила спокойная луна
Свой ровный свет холодными лучами.
И этот свет дробился в облаках,
Блестя, искрясь, играя как в снегах.
III
Всех сон объял. Лишь мы одни не спали,
То берегли пылающий костер,
То говорить о чем-то начинали,
Но угасал и рвался разговор...
То мы глаза друг к другу обращали
И я встречал глубокий, нежный взор...
Я в эту ночь почувствовал впервые,
Что близки мы друг другу, как родные.
Из Горация ("Роскошь Персов мне ненавистна, мальчик!"). Печ. впервые по
автографу (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 41). Н. В. Недоброво не раз обращался к
переводу оды 38 (последней) I книги од Горация. В ИРЛИ (Ф. 201. No 1. Л. 54
об.) - более ранний вариант перевода:
Hor. Lib. I, XXXVIII
Ненавижу я, мальчик, роскошь персов,
Не люблю венков, заплетенных лыком;
Перестань искать, где еще осталась
Поздняя роза.
К мирту ничего прибавлять не надо.
Он, простой, идет и к тебе, прислужник.
Он и мне, кто пьет под густой лозою,
Не неприличен.
18.Х.1902
И ранний, и поздний переводы выполнены мастерски, так что трудно отдать
предпочтение какому-то из них. Для сравнения приведем перевод той же оды
признанного мастера С. В. Шервинского:
К ПРИСЛУЖНИКУ
Ненавистна, мальчик, мне роскошь персов,
Не хочу венков, заплетенных лыком.
Перестань искать, где еще осталась
Поздняя роза.
Мирт простой ни с чем не свивай прилежно,
Я прошу: тебе он идет, прислужник,
Также мне пристал он, когда под сенью
Пью виноградной.
Хотя перевод Недоброво не был опубликован, он мог быть известен Анне
Ахматовой, которая именно из этой оды взяла эпиграф к стихотворению "Ты -
верно, чей-то муж и ты любовник чей-то..." (1963) - "Rosa moritur".
Возможно, в воспоминании о "медлящей розе" содержится (через Горация) намек
и на Недоброво, когда-то "поймавшего одну из сотых интонаций", которая потом
стала называться "ахматовской".
"О как мучительны мгновения свиданий...". Впервые в статье И. Г.
Кравцовой, Г. В. Обатина "Материалы Н. В. Недоброво в Пушкинском Доме" -
Шестые Тыняновские чтения. Рига, 1992. С. 92. Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф,
201. No 28. Л.4). В автографе стихотворение имеет порядковый номер "XCIX".
Экспромт ("Дикий приговор над судьбой боярства..."). Печ. впервые по
автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 28. Л.61 об.). Н. В. Недоброво гордился
древностью своего боярского рода; родословное древо, вычерченное им
собственноручно, сохранилось в его дневнике. В настоящее время герб рода
Недоброво хранится в ИРЛИ. Б. В. Анреп вспоминал, что "раз, когда разговор
коснулся древней России, он (Недоброво. - М. К.) сказал, что его предок,
боярин Недоброво, был казнен Иваном Грозным и что опричники разграбили все
имение этого боярина и что род Недоброво с тех пор обеднел" (Ахматовский
сборник 1. Париж, 1989. С. 169). Однако о гонениях на род Недоброво со
стороны Петра Первого ничего не известно: очевидно, стихотворение носит не
"личностный", но классовый (от лица всего боярства) характер. "Табель о
рангах", резко ограничившая права русских бояр, была издана Петром 24 января
1722 года.
И Юлии Павловне Ханайченко ("Коль милосердия сестрою..."). Печ.
впервые. В автографе (ИРЛИ. Ф. 201. No 28. Л. 4) стихотворение имеет
порядковый номер "CIII".
"Болью сердце изнывает...". Печ. впервые. В автографе (ИРЛИ. Ф. 201. No
28. Л. 4) стихотворение имеет порядковый номер "CIV". К сожалению,
большинство ранних стихотворных опытов Недоброво до нас не дошло.
"Дух изможденный, дух усталый..." Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф.
201. No 28. Л. 3).
15 сентября ("Не блистал давно над нами..."). Печ. впервые но списку
Белецкого в ТАИБ. В этом стихотворении уже чувствуется влияние Тютчева,
столь мощно сказавшееся на всем творчестве Недоброво.
К корсету ("Когда ты Дину облекаешь..."). Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИБ. В этом списке стихотворение имеет порядковый номер "ХСV".
Об адресате стихотворения Б. В. Анреп писал в мемуарном очерке о Недоброво,
созданном незадолго до смерти:
"Мы ждали гимназического бала, мой первый общественный бал; он сыграл
большую роль в моих двух годах в Харькове. Мы познакомились ("мы" это
Недоброво и я) с очаровательной девицей Диной Ждановой, дочерью собственника
котельного завода, и оба влюбились в нее. Недоброво прекрасно танцевал и по
окончании своего танца передавал ее мне. Мы встречали ее у выхода из женской
гимназии и долго гуляли вместе, и вместе провожали ее до ее дома. Разговоры
с ней главным образом велись Недоброво. Философия и поэзия заменились с его
стороны анализом ее красоты, ее характера, во что она превратится через
десять лет. Я горел внутренним огнем и поддакивал или дополнял недосказанное
им. но, обыкновенно, молчал. Она, по природе, говорила мало и раз сказала
ему:
- Зачем вы всё это говорите?
Он любил задавать ей вопросы, на которые она не знала что ответить.
Как-то раз я ему сказал:
- Зачем вы мучаете Дину?
- Мучаю? ответил он. - Вы. Борис Васильевич, мало знаете женщин.
Ревности не возникало. Один день она выражали предпочтение мне, другой
день ему. О нашем "романе" стали говорить. На нескольких гимназических балах
мы были всегда вместе: об этом узнали родители.
Наш "роман" продолжался около двух лет" (цит. по: Ахматовский сборник
I. Париж, 1989. С. 109-170).
Между том сам Недоброво именует Диной совсем другую женщину Надежду
Петровну Юдину, называя ее своей "юношеской любовью". Но и эта Дина была
предметом обоюдной любви Недоброво и Анрепа. Приводя в одной из юношеских
тетрадей свое двустишие
Не меня, а другого поэта,
Я советую, Дина, любить,
Недоброво делает к нему такое примечание: "Здесь имеется в виду Б. В.
Анреп, передавший 1-го декабря m-lle Юдиной свое стихотворение, посвященное
ей" (ИРЛИ. Ф. 201. No 27. Л. 13).
Интересно, что в этом раннем любовном треугольнике уже "проигрывается"
та ситуация, которая повторится в отношениях Недоброво, Анрепа и Лины
Ахматовой: Николай Владимирович как бы сам советует любимой женщине
предпочесть его другу, выступающему в едва ли не навязанной ему роли
счастливого соперника.
Демерджи. Впервые - Альманах Муз. Пг.: Фелана, 1916. С. 119. Печ. по
этому изданию с уточнением даты по АНВН (РГАЛИ. Ф. 181I. No 1. Л. 112).
Самый известный сонет Недоброво. Неоднократно перепечатывался во мн.
изданиях, напр.: Сонет серебряного века. М.: Правда. 1990. С. 356: Русская
поэзия "серебряного века". 1890-1917: Антология. М.: Наука, 1993. С. 475;
Там шепчутся белые ночи мои: Избр. стихи поэтов серебряного века. Л.:
Детская литература, 1991. С. 159 и др.
Над сонетом "Демерджи" Недоброво работал с необыкновенным упорством (в
его рабочих тетрадях, хранящихся в НРЛИ, имеется не менее десяти вариантов
сонета). П достиг желаемого результата: "Демерджи" стал одним из самых
совершенных сонетов Серебряного века и по праву входит едва ли не во все
антологии. Однако совершенство формы далось поэту далеко не сразу: для
сравнения приведем два ранних варианта, показывающих, как шла работа над
сонетом. Вот один из первых, датируемых по списку Белецкого "11.II.1903"
(порядковый номер "CXIX"), (впервые опубликован в сб.: Поэзия серебряного
века: Антология. Составление" статья и примечания М.М. Кралина. СПб.:
Лениздат, 1996. С. 129):
Не бойся... подойди поближе, стань у края,
Дай руку... Вниз взгляни... Как чувство высоты
Сжимает душу! Как причудливы черты
Огромных скал! Вкруг них, друг друга обгоняя.
Внизу, у наших ног, орлов летает стая...
Прекрасный гордый вид, вид дикой красоты!
И тишина кругом... Лишь ветер слышишь ты?
Из горных деревень доносит звуки лая...
А ниже чудные долины и леса
Слегка подернуты дрожащей дымкой зноя.
И море кажется исполненным покоя,
Сияет, ровное, блестит, как небеса,
Но вон вдоль берега белеет полоса -
То пена грозного, ревущего прибоя.
В иной, более отделанной редакции, записал Недоброво "Демерджи" в
альбом Б. В. Анрепа (публикуется впервые):
Не бойся. Подойди поближе... стань у края...
Дай руку... вниз взгляни... Как чувство высоты
Сжимает душу... Как причудливы черты
Огромных скал. Вкруг них, друг друга облетая,
Вон - глубоко внизу, орлов повисла стая.
Как дико, странно всё... как полно красоты!
И тишина кругом... Лишь ветер - слышишь ты? -
Из горных деревень доносит звуки лая.
А дальше, складками, долины и леса
Дрожат, подернуты струистой дымкой зноя,
И море кажется исполненным покоя,
Синеет, ровное, блестит, как небеса...
Но вон - вдоль берега белеет полоса.
То пена грозного, неслышного прибоя.
Орион. Печ. впервые по списку Белецкого в ТАИБ. В списке стихотворение
имеет порядковый номер "CXIV". Оно открывает собой ряд стихов поэта,
свидетельствующих об интересе к Космосу, возможно, сознательно
ориентированных на традиции Тютчева, наследником которого Недоброво
выставлял себя едва ли не демонстративно. По воспоминаниям О. Мандельштама,
"язвительно-вежливый петербуржец, говорун поздних символистских салонов,
непроницаемый, как молодой чиновник, хранящий государственную тайну,
Недоброво появлялся всюду читать Тютчева, как бы представительствовать за
него". (Мандельштам О. Египетская марка. М., 1991. С. 162-163).
"Грязный снег повсюду тает...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ.
Лето 1900 года. Впервые - Знамя. 1997. No 2. С. 158 (публикация Е. И.
Орловой). Автограф в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 43). И угасал огонь в
глуби морских зеркал. Возможно, этот образ нашел отражение у Ахматовой в
стихотворении "Тот город, мной любимый с детства..." (1929), связанном с
памятью о Недоброво: "Всё унеслось прозрачным дымом, / Истлело в глубине
зеркал...".
Весенний сонет ("Я телу вечной жизни не хочу...") Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 17). В списке А. И. Белецкого
(ТАИБ) текст имеет незначительные пунктуационные различия и дату
"7.VIII.1914".
В рабочей тетради Недоброво (ИРЛИ. Ф. 201. Nо 78. Л. 15) сохранился
ранний, еще без посвящения, вариант этого сонета, начатый еще в Харькове:
CXXV
ВЕСЕННИЙ СОНЕТ
Я не хочу бессмертия, о нет!
Ребенком, помню, с чутким восхищеньем
Следил я за весенним возрожденьем,
Ловил его живительный привет.
Теперь везде сияет тот же свет,
Всё дышит тем же теплым упоеньем
И воздух полон тем же птичьим пеньем.
Восторг же мой исчез в потоке лет.
Так повторенье прежних ощущений
Уничтожает в душах живо
И как была
Жизнь вечных стариков, слепых, глухих
И как без чувств, без всех своих волнений
Они б влеклись безжизненно у них!
8.III.1903. Харьков
"В тиши, в покое уединенья...". Впервые - Северные записки. 1913. No 3.
С. 53. Печатается по списку Белецкого в ТАИ Б, где имеет порядковый номер
"CXXVI". Автограф в АБВА не датирован, хотя и явно более позднего
происхождения, но но содержанию не отличается от списка Белецкого. Автограф
в АНВН (ГРАЛИ. Ф. 1811. No I. Л. 12) имеет даты: "9.VI.1903-15.I.1912".
Приводим текст журнальной публикации, совпадающий с автографом в АНВН:
В тиши, в покое уединенья,
Зарывшись в груду книг,
Искал я жадно успокоенья -
И близится желанный миг:
Уже тревожно смятенные волны
Широкой ровной зыбью сменились,
И складки зыби, неги полны,
Разнеженные, утомились.
Моя душа утихнет вскоре,
Как под вечер стихает море,
И дремлет, серо-золотое,
И гаснет, розово-стальное...
"Всё дождь и дождь! Какая скука!". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ, где имеет порядковый номер "CXXIX".
"Мир спит в тиши, во тьме ночной..." Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 18П.No 1. Л. 44). Приводим раннюю редакцию, значительно
отличающуюся от окончательной, по списку Белецкого в ТАИБ. имеющему
порядковый номер "CXXVII":
Всё спит в тиши, во тьме ночной,
Лишь я бессонницей томлюсь,
По ложу жаркому мечусь,
Во мрак вперивши взор больной.
Я спать хочу, а сон нейдет,
И мысли кружатся гурьбой,
И я один, один с собой,
И сам я свой ужасный гнет.
Ах... от себя уйти бы прочь!
О если б только отдохнуть!
Увы, бессилен я заснуть...
Ночь так темна, безмолвна ночь...
Спустись, надвинься, сна покров!
О как сознанье тяготит,
Как душу давит и томит...
Ах... я хоть умереть готов...
13-14.VI.1903
"Светят солнца лучи золотые...". Печ. впервые но списку Белецкого. В
ТАИ Б имеет порядковый номер "CXXVIII".
"Здравствуй, здравствуй, синева небесная!". Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИБ. Автограф в АБВА - без разделения на строфы, с измененной
пунктуацией и без даты.
"В тишине, луной облитый...". Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ.
Ф. 1811. No 1. Л. 56). В ТАИБ - список более ранней редакции, с разделением
на строфы и некоторыми разночтениями, с датой "25.VII.1903. Раздольное".
Это стихотворение показывает, как плодотворно освоил Недоброво традиции
Тютчева и Фета, продолжающие свою линию и в поэзии начала XX века. Будь это
стихотворение опубликовано своевременно, оно могло бы найти своего
музыкального истолкователя и стать заметным романсом.
Б. В. Анрепу ("Как я рад! Призыв твой задушевный..."). Печ. впервые по
автографу в АБВА. В ТАИБ - другая редакция, где имеется еще одно,
заключительное четверостишие:
И тогда с обычным упоеньем
вновь с тобой делиться мы начнем -
и души трепещущим огнем,
и ума холодным размышленьем.
Он залог бессилия разлуки. - После окончания 7-го класса Харьковской
гимназии Б. В. Анреп уехал в Англию, а из Англии вернулся в Петербург,
"потеряв из виду Недоброво, получая от него редкие письма". В 1902 г. Анреп
поступил в Императорское училище правоведения. "И какова была моя радость
получить письмо от Недоброво с сообщением, что он приезжает в Петербург, в
Университет" (Ахматовский сборник 1. Париж, 1989. (С. 170). Вероятно,
получив это письмо, Б. В. Анреп пригласи.! друга по приезде в Петербург
остановиться у него на Литовском, 3. В ответ на это приглашение и было,
возможно, написано это дружеское послание. Уже 30.VIII.03 в дневнике
Недоброво появляется первая запись, сделанная в Петербурге: "Наконец!
Сегодня утром я приехал сюда и почти целый день проходил с Володей (братом.
- М. К.) по Петербургу. По приезде сюда нашел здесь карточку Анрепа. Завтра
пойду к нему" (ПРЛИ. Ф. 201.No 37).
Дневной бриз ("Морс в светло голубом покое..."). Впервые - Знамя. 1997.
No 2. С. 100 (публикация E. H. Орловой). Печ. по автографу в АИВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л. 75). Ранняя редакция (без названия и без даты), вероятно,
"7.VIII.1903" по списку Белецкого в ТАПБ звучит так:
Море в светло-голубом покое,
Но вдали уже синеют волны
И заропщут скоро уж в прибое
Струн, камни, брызги, гнева полны.
Я плыву всё дальше, дальше в море,
И вот-вот меня волненье встретит,
Я зову его, но в шумном споре
Чем-то на привет оно ответит?
В АБВА автограф не датирован, но скорее всего эта редакция относится к
6.VII.1912. В ней исправлены последние две строки:
И на мой привет в веселом споре
Плеском ласковым и мощным мне ответит.
28.VII.1912 стихотворение "неправлено по совету Ю. Н. Верховского после
того, как я жаловался ему на дубоватость в третьей и четвертой строке"
(примечание Н. В. Недоброво). Этот вариант записан в одной из рабочих
тетрадей (ИРЛИ. Ф. 201. No 78. Л. 40):
Море в светло-голубом покое,
Но вдали уже синеют волны -
Значит, скоро струи брызг в прибое
Загудят о камни, гнева полны.
Уплываю дальше, дальше в море
И вот-вот меня волненье встретит
И на мой привет, в веселом споре,
Белопенным всплеском мне ответит.
Однако и на этом работа над стихотворением закончена не была.
17.XI.1913 Недоброво озаглавил его, а также исправил 4-ю и 8-ю строки. Во
всех редакциях "спор" был "веселым", так что появление эпитета "весенний",
скорее всего, ошибка публикатора.
"Накануне моего отъезда лунным вечером...". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 61). Другой автограф - в АБВА - не датирован.
Первый известный нам опыт "стихотворений в прозе" Недоброво. 8.IX. 1905 г.
он записал свои мысли по этому поводу в дневнике: "Есть образы, настроения и
наблюдения - стихи по существу, совершенно не приемлющие стихотворной формы.
Поэтому изобретение "стихотворений в прозе" было одним из величайших вздохов
искусства. Для настроений промежуточных служат шатающиеся размеры, вроде
"Сентиментального стихотворения" (см. с. 86). Я часто чувствую своими
образами давление форм - это для меня признак, что скоро должны быть
изобретены новые формы. Я ли изображу их? Скорее Анреп". (ИРЛИ. Ф. 201. No
39. С. 114).
К Е. П. Магденко ("Нельзя вам видеть, как вижу я..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 36). Ранние редакции (без
посвящения и без даты) - в ТАИБ и в АБВА. Магденко Елизавета Петровна -
близкий друг Н. В. Недоброво, в то время была женой А. А. Смирнова
(1883-1962), знакомого Недоброво, впоследствии видного шекспироведа и
переводчика.
"Зову тебя, приди сюда...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No
28. Л. 2).
При виде звезд. Печ. впервые по списку Белецкого в ТАИБ.
"Стеснилось сердце болью сладкой...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 39).
Ранняя редакция по списку Белецкого в ТЛИ Б имеет разночтения,
разделения на строфы, дату "1903" и порядковый помер "CXLVI".
"Под ребрами коньков похрустывает лед...". Впервые - Поэзия серебряного
века: Антология / Составление, статья и примечания М. М. Кралина. (Л 16.:
Лениздат, 1996. С. 129. Другая публикация но автографу РГАЛИ. Ф. 1811. No 1.
Л/37 - Знамя. 1997. No 2. С. 159 - Е. И. Орловой. Печатается по списку
Белецкого в ТАИБ, в котором стихотворение имеет порядковый номер "CXLVII". В
АБВА автограф без разделения на строфы и без даты, не имеет разночтений со
списком Белецкого. Очевидно, что основная редакция стихотворения была
сделана 3.XII.1903 в Петербурге, а исправления, внесенные в АНВН, -
6.I.1914. Мне кажется, что ранняя редакция не только ничем не уступает
позднейшей, но и превосходит ее по точности образов. Что касается сохранения
авторского написания деепричастия "блистя", сохраненного Е. Орловой, то оно
не представляется мне необходимым, так как в произношении оно так и звучит,
и это не нуждается в орфографическом подтверждении.
О Н. В. Недоброво как о замечательном мастере катания на коньках,
вспоминала в беседе со мной Т. М. Девель. Она же сделала для меня выписку из
своего письма Б. В. Анрепу от 20.VI. 1967: "О Н. Вл. я вспоминаю, когда
слежу за состязаниями по фигурному катанью на льду. Он чертовски хорошо
катался на коньках, легко и элегантно, и я охотно с ним вальсировала вечером
под музыку у нас на "Прудках" (выписка хранится в моем архиве. - М. К.). Ср.
также запись Недоброво в дневнике от 27.XII. 1903: "Она (Т. М. Девель. М.
К.) выражала желание кататься со мной на коньках, что я, впрочем, отношу не
на счет своей личности, а на счет той рекламы, которую Боря и Глеб (Анрепы.
- М. К.) делают моему искусству на льду" (ИРЛИ. Ф. 201. No 39.).
К М. Н. Лисовской ("Я долго, долго ждал с томленьем..."). Печ. впервые
по списку Белецкого в ТАИБ. После романа с Диной "Недоброво в Крыму увлекся
девицей Лисовской, петербургской гимназисткой, дочерью профессора
Лисовского", - писал в своих воспоминаниях Б. В. Анреп. "За год до его
приезда в Петербург в своем письме он просил меня приложить старанья, чтобы
встретиться с M-lle Лисовской с целью поддержать в ней некоторое пламя,
которое он сумел зажечь в ее сердце в Крыму..." (Об этой истории и ее
продолжении - Ахматовский сборник 1. Париж, 1989. С. 170-172).
"Длинной вереницею...". Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л. 54).
"Хочу тебя из сердца вынуть...". Впервые - Альманах Муз. Пг.: Фелана,
1916. С. 120. Печатается по АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 108).
Стихотворение в его первой редакции (18.1.1904) Недоброво послал А. П.
Белецкому в письме от 5.II.1904. Воспроизводим этот вариант по ТАНБ:
К М. Н. ЛИСОВСКОЙ
Хочу тебя из сердца вынуть
Без боли, без тоски, нежней,
Хочу нежней, ровней остынуть,
С тобой расстаться подружней.
Несознанной любви ты скромно
Дала мне первые цветы...
Как думать о тебе мне томно,
Как дорога для сердца ты!
Ты мне мила... И пусть такою
Ты остаешься навсегда,
Такой в мечтах я успокою
Тебя, предсветная звезда!
Из дымных волн воспоминанья
Мягка, задумчива, бела,
О, перейди в мои созданья
И в них живи! Ты мне мила...
В этом стихотворении угадываются некоторые черты, предвосхищающие
поэтику ранней (да и не только ранней) Анны Ахматовой. Ср., напр., образы
"Из дымных волн воспоминанья" - "Из мглы магических зеркал" ("Надпись на
книге" (1940), а также образы "предсветной звезды" у Недоброво и
"предвестницы рассвета" у Ахматовой в ст. "Завещание" (1914). Возможно, имея
в виду, в частности, это стихотворение. Недоброво писал Б. В. Анрену 27
апреля 1914 г.: "Я всегда говорил ей (Ахматовой. - М. К.), что у нее
чрезвычайно много общего, в самой сути ее творческих приемов, с Тобою и со
мною, и мы нередко забавляемся тем, что обсуждаем мои старые, лет 10 тому
назад писанные стихи, с той точки зрения, что, под Ахматову или нет, они
сочинены" (цит. но: Анна Ахматова. Сочинения. Paris, YMCA-Press. 1983. T. 3.
С. 384).
"Не воротить... Так терпеливо...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф.
201. No 78. Л. 33). В рукописи имеет порядковый номер "CLV". Одно из самых
сокровенных признаний поэта. Петербургский климат не был полезным для
Недоброво, страдающего с ранних лет малокровием, от которого ему приходилось
регулярно лечиться на курортах Германии и в Крыму.
"Ты помнишь камни над гладью моря...". Впервые - Альманах Муз. Пг.:
Фелана, 1916. С. 117. Републикация О. Клинга (с ошибкой в первой строке
"камыш" вместо "камни") - в кн.: Русская поэзия "серебряного века"
1890-1917. М.: Наука/1993. С. 475). Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No78.
Л. 7). На этом же листе - наброски продолжения стихотворения:
И если б прямо из этой дали
Ко мне ты вышла, вся розовея,
Глаза спокойно тебя б увидали,
Сон мира с ресниц овея.
И если б ангелом из этой дали
Ты вышла, милая, вся розовея
Глаза спокойно тебя б увидали
Завесы мира с ресниц овея...
27.IV.12
И если б прямо из этой дали
Ко мне ты вышла, вся розовея,
Глаза спокойно тебя б увидали,
Сон мира с легких ресниц овея"
27.IV.12.
Но это четверостишие так и не вошло в основной текст. На этом же листе
- варианты строк 11-12-й в вошедшие в публикацию в "Альманахе Муз":
В глазах виденья всё той же дали
И сердце полно всё той же боли, (зач.)
16.III.15
Когда вся нежность розовой дали
Теперь воскресла в блаженной боли.
25.III.15.
В списке Белецкого в ТАИБ вариант строк 11-12-й:
Всё ж в нас всё нежно, как в розовой дали
И полно сладкой, блаженной боли.
В АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 111) текст соответствует публикации в
"Альманахе Муз", но имеет даты: "22.I.04-25.III. 15".
Анрепу ("Мы дружбу мерим уж годами..."). Впервые - Русская мысль. 1914.
No П. С. 190). Печ. по автографу в* АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 3).
К Б. В. Анрепу ("Не надобно света... При слабом мерцаньи..."). Впервые
- Северные записки. 1914. No 4. С. 107, под названием "Б. В. Анрепу").
Републикация Р. Д. Тименчика - в кн.: Анна Ахматова. Поэма без героя. М.:
Изд. МПИ, 1989. С. 249. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л.
11). В АБВА - автограф этого стихотворения в другой редакции:
Нам света не надо... При слабом мерцаньи
Понятливей сердце, душа откровенней,
И в темном сознаньи ясней, совершенней,
Забытое тянется в новом созданьи.
Давай говорить... Мы не знаем и сами
Всех тайн у себя - смутен, странен их лепет,
Но душу до дна взволновал грозный трепет
И выйти им надо, сказаться словами.
"Всё впереди... О, так довольно...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ. Стихотворение было послано А. И. Белецкому в письме от 15.II.1904 г. с
заметкой: "Это длинно, шумно и пусто" (Цит. по ТАИБ).
"О, страсти, споря со словами...". Впервые - Русская мысль. 1913. No 4
в цикле "Девять стихотворений", под No I. С. 175. Печ. по АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л. 115).
"Когда ты, голая, лежишь передо мной...". Печ. впервые по автографу в
рабочей тетради (ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 29). Стихотворение открывает гобой
цикл эротических стихов Недоброво, видимо, самим автором соотносимых с
лицейской лирикой А. С. Пушкина и русской "барковианой". Недоброво,
по-видимому, не придавал стихам этого рода большого значения; все они
созданы "в один присест", в дальнейшем к работе над ними поэт не
возвращался. Тем не менее эротические стихи молодого Недоброво, в отличие,
например, от его стилизаций под средневековье, имеют более реалистический
характер и приближают к нам его человеческий облик, резко контрастирующий с
уже изрядно канонизированным "ликом".
"Я, слава Богу? здесь здоров...". Печ. впервые но автографу в рабочей
тетради (ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 29 об. - 32 об.). Это "послание к самому
себе", написанное залпом, за один день (если верить дате 11.III.1904), живо
передает черты характера 22-летнего поэта: самовлюбленность и, одновременно,
неуверенность в своем таланте, чувство юмора, направленное по отношению к
самому себе, прикрывающее врожденную стыдливость. Возможно, этот
стихотворный опыт Недоброво не прошел мимо внимания Ахматовой (которая могла
слышать его из уст автора) и отразился в некоторых приемах, которыми она
пользовалась при написании своего "Последнего письма" (1913), адресатом
которого мог быть и Недоброво, сыгравший, как обычно, роль незримого
посредника между Пушкиным, манера которого бросается в глаза в "Последнем
письме", и Ахматовой.
"Провидеть? - Лживое стремленье!" - Впервые Русская мысль. 1913. No 4,
С. 178 в цикле "Девять стихотворений", под No VI. Печ. по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No I. Л. 13). Приводим другую редакцию этого стихотворения
по автографу (без даты) в АБВА:
Предвидеть? Как бы всё ни ныло
Стремленьем в будущие тьмы,
Но только то с что было, было,
Вперед выносим мыслью мы.
Чиста последняя страница
У начатого дневника.
Какие сны, какие лица
На ней отпечатлит рука?
Смотрю - и всё бела бумага.
Накрыты плотно письмена.
Но тянет ум в упорство мага
Прозреть слова сквозь времена...
Излюбленная будущими акмеистами (Мандельштамом, Ахматовой) мысль о
"непоправимо-белой странице" будущего как о трагической динамике каждого
подлинного художника уже предвосхищена в этом стихотворении Недоброво. Еще
раньше в дневнике он записал свои мысли на эту же тему:
"Петербург. 4.XI.03. Вт<орник>. Начинаю новую, уже пятую тетрадь
дневника. Да, моя жизнь имеет историю и даже писанную. Как приятно
перечитывать старые письма! И еще приятнее читать собственные записи о
прошедшем, сделанные для самого себя, для единственного человека, с которым
можно и должно быть вполне откровенным. Пусть сюда попадают пустяки, пусть
важные события жизни проходят, не оставляя здесь, по той или иной причине,
следа, но записи дневника являются вехами, цепляясь за которые, память
воссоздает в представлении всю суть прошедшего.
А сколько скрыто загадок на следующих белых страницах этой тетради!
Когда, где и чем будет заполнена ее последняя страница? Будет ли там
описание поэтического триумфа, будет ли там рассказано, с дрожью писавшей
руки, о блаженных волнениях любви, или может быть там будут страницы скорби,
тоски и мучительного сомнения в себе, и самоотчаяния. Или, может быть, эта
последняя страница ничем не будет заполнена? Сколько бы я дал, чтобы теперь
прочитать ее!" (ИРЛИ. Ф. 201. No 38).
"Как не чужда прогнившему болоту...". Печ. впервые по автографу в АБВА.
Дата - по списку Белецкого в ТАИБ, где стихотворение разделено на строфы,
имеет порядковый номер "CLXIII", первая строка читается "Как не чужда
прогнувшему болоту", 10-я строка - "И он, во мне меняя сочетанье".
По сути дела, известное четверостишие Ахматовой
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда (1940)
не что иное как парафраз этого стихотворения Недоброво.
"Разрушив себя у я познал человека...". Печ. впервые по автографу
(ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 41 об.).
"Сколько у меня воспоминании...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 52). В ТАИБ - без даты, имеет порядковый номер
"CLXV".
"Постылый путь... ненужное движенье...". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 51). В ТАИБ - без даты, имеет порядковый
номер "CLXVI".
"Вернулся... Всё в Неве блестело...". Впервые - Русская мысль. 1915. No
6. С. 30, под названием "5 апреля 1904 года". Печ. но автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 2).
Ранняя редакция - в ТАИБ (без даты, с порядковым номером "CLXVII"). Ход
работы над стихотворением виден в рабочей тетради (ИРЛИ. Ф. 201. No 78. Л.
3-5), где последовательно представлены три редакции стихотворения.
Время ("Часы стучат... Секунда выходит из мрака..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 22). В ТАИБ - дата "1904" и
порядковый номер "CLXVIII".
"Я стоял позади.". Ты сидела и вдруг...". Печ. впервые по автографу
(ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 46-46 об.).
Летний сад. Печ. впервые по автографу в АБВА. Дата - по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 30).
Дидактическая элегия о пристойном описанию Летнего сада стихе. Впервые
- в сб.: Шестые Тыняновские чтения. Рига; Москва, 1992. С. 130, публикация
С. В. Шумихина (по автографу в АНВН, без даты). Повторено в ст. Е. Орловой
"Николай Недоброво: судьба и поэзия" - Вопросы литературы. 1998. No 1. С.
148-149. Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 79). В автографе после
названия зачеркнут подзаголовок "Перед сочинением идиллии "Летний сад". (Оба
стихотворения были написаны начерно в один день - 14 апреля 1904 года). В
АБВА - другая редакция под названием "Этюд к "Летнему саду".
Разночтения:
Строки:
2: мой изогнувшийся, изнеженный язык.
4: чтоб верно передать всё настроенье сада.
5: Французский "Летний сад"... к нему - французский стих...
15: И шестистопный ямб, он, также ущемленный.
Комментарий к стихотворению см. в указ. статье Е. Орловой, с. 149.
"Волненья, упреки, самолюбивые муки...". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 50). В ТАИБ - дата "6.V.1904. Петербург"
поставлена над стихотворением, что означает, скорее, дату письма, в котором
было послано стихотворение, написанное 3 мая.
"Петропавловский шпиц и дворец рококо...". Печ. впервые по автографу
(ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 50).
Лебяжья канавка ("Белая ночь. В неподвижной воде Лебяжьей канавки...")
Впервые - Аничков Мост. 1992. No 1 (53). Январь (публикация Михаила Кралина
по автографу в АБВА, без названия и даты). Другая публикация - в статье Е.
Орловой "Николай Недоброво: судьба и поэзия" - Вопросы литературы. 1998. No
1. С. 152, по автографу РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 83. Печ. по этому изданию.
К Lise Хохлаковой ("Там где явишься ты на страницы романа..."). Печ.
впервые по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. 51 об.). Первое из целого ряда
стихотворений, обращенных к любимой литературной героине Н. В. Недоброво
Лизе Хохлаковой из романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы". Недоброво
посвятил изображению ее характера и положения в творчестве писателя
незаконченное эссе под названием "Мученица" (июль 1904 года), то есть
накануне цикла стихотворений о ней. Он писал: "Lise Хохлакова - это синтез
женских типов Достоевского, самая милая, самая художественная и единственная
безупречно-художественная женская картина нашего автора, и не ошибемся, если
скажем, что самая любимая. По крайней мере, ни одного из своих типов великий
романист не рисует такими тонкими, такими тщательными и бесконечно
художественными штрихами, иногда с чисто тургеневским изяществом намеков.
Несомненно, она наиболее полно, наиболее художественно очерченное в романе
лицо, а между тем как редко и на какое короткое время появляется она перед
глазами читателя. Но Достоевский знал, что делал. Известно, что то, что мы
читаем под заглавием "Братья Карамазовы". - только половина романа, только
экспозиция главных действующих лиц второго романа, в котором Достоевский,
судя по всему, хотел писать идеалы. И, читая "Братьев Карамазовых", всякий
художественно чуткий человек с болью наслаждения чувствует, как
увеличивается напряжение, а следовательно, и тонкость творчества, когда на
сцену выходят эти будущие герои. Это - Алексей Карамазов, мальчики, а из
женщин - Lise Хохлакова" (ИРЛИ. Ф. 201. No 9. Л. 1-2).
"Этот палец, придавленный дверью...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ.
Ф. 201. No 29. Л. 52). Записано в рабочей тетради вслед за предыдущим
стихотворением. Другая редакция, возможно, более поздняя, в АБВА (автограф
без даты):
Этот палец, прищемленный дверью,
почерневший, с каплями крови под ногтем, и шепот:
"подлая, подлая, подлая, подлая".
Для меня в них слились все стремленья,
все стремленья, позывы черных волнистых полос,
черных с красными искрами, с серою мглою,
выходящих в сознанье из крови,
из крови и пропастей тела.
Блещут... тянутся... Хочешь дыхнуть... соскользнуть...
Но возможность дает только палец,
только палец, прищемленный дверью, и шепот:
"подлая, подлая, подлая, подлая".
В этом стихотворении Недоброво предстает как мастер психологического
письма (с особой ролью художественной детали), идущего от постижения
художественной системы Достоевского. "Стремление через текст выйти на
глубинные уровни писательской психологии", как пишут авторы статьи
"Материалы Н. В. Недоброво в Пушкинском Доме" И. Г. Кравцова и Г. В. Обатнин
(Шестые Тыняновские чтения... С. 88) приводит поэта к созданию внутреннего
монолога героини романа Достоевского Лизы Хохлаковой. Возможно, Ахматова,
определенно знавшая эти стихи, в pandant к ним сочинила внутренний монолог
Алеши Карамазова - стихотворение "Бисерным почерком пишете, Lise..." (1913).
Мысль О. Мандельштама о том, что "Ахматова принесла в русскую лирику всю
огромную сложность и психологическое богатство русского романа
девятнадцатого века. Не было бы Ахматовой, не будь... всего Достоевского..."
нуждается в уточнении: в отношении Ахматовой к Достоевскому немалую
посредническую роль сыграл Н. В. Недоброво.
В широкой степи ("На зеленой траве в широкой степи..."). Печ. впервые
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 31). Другая, более ранняя
редакция - (ИРЛИ. Ф. 201. No 29. Л. " 56-56 об.):
На зеленой траве, в широкой степи
лежа, мальчик пускает бумажного змея.
он лежит и глядит, как, высоко белея,
змей занёсся...
Яркое солнце его согревает,
в воздухе жаворонки реют.
В небе, от зноя как будто бы дымном,
тихо стоят облака, распластавшись...
Мальчик за змеем следит.
Тепло, стоят облака, распластавшись,
жавронки звонко щебечут, поднявшись...
Мальчик глядит и недвижно лежит...
8.VI.04
Сличение двух редакций в данном случае особенно интересно, как
показатель наглядной творческой работы поэта. Это стихотворение могло
подсказать Ахматовой ее знаменитый образ, ставший знаменем акмеизма. См. об
этом, напр., в воспоминаниях Вл. Пяста: "Года через два "ахматовское"
направление стало определять чуть ли не всю женскую лирику России. Ее
"беличья распластанная шкурка", - как правильно говорил когда-то В.
Шкловский, стала "знаменем" для пришедшей поэтической поры, - послужив
ключом для некоего возникающего направления..." (Пяст Вл. Встречи. С. 110).
Но первоначально, в "Вечере", у Ахматовой было:
Высоко в небе облачко серело,
Как беличья расстеленная шкурка.
Вариант "распластанная" появился в одном из изданий "Четок" (1922. С.
93), возможно, как бы в память о Н. В. Недоброво, который, по ее
собственному признанию, "может быть, и сделал Ахматову" (Найман А. Рассказы
о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 84). Кстати, этот вариант сохранился и в
сборнике "Из шести книг" (1940), по которому, следуя авторскому указанию,
следует печатать "Вечер".
"Еду. Деревья, столбы у дороги...". Впервые - Северные записки. 1914.
No 4. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 15). В ТАИБ дата
над стихотворением "13.VI.1904. Раздольное"; список с мелкими разночтениями
и пробелом после 6-й строки.
"Надо идти совсем тихо...". Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No I. Л. 58).
К Lise Хохлаковои ("В раздраженной праздности недуга..."). Печ. впервые
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 29).
"Иногда я люблю и невинность...". Печ. впервые по списку Белецкого. В
ТАИБ дата - над стихотворением, что говорит о том, что оно было послано в
письме. Автограф стихотворения неизвестен.
"За чувственным расчетом...". Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ.
Ф. 1811. No 1. Л. 48).
"Почему, увидавши тебя...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No
29. Л. 46 об. - 47).
"Меня опутали лень, скука и томленье...". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 24). В АБВА другая редакция (автограф без
даты):
Меня опутали лень, скука и томленье...
Ты морщишься? - ведь пошлые слова!
Но вникни в их ужасное значенье,
Когда свежа бывает голова.
Они звучат привычно, равнодушно
И диво, длясь века, не удивляет глаз!
Но, чтоб увидела меня ты, простодушно
Взгляни на них, как будто в первый раз!
Первый вариант стихотворения был послан Белецкому в письме от 14.IX.
1904 из Петербурга и записан им в ТАИБ:
Лень, скука, пустота, бесцельность и томленье
Привычные, небьющие слова,
Но вникни в их ужасное значенье,
Когда свежа бывает голова.
Я сам в устах других их слышу равнодушно
И не темню участьем гордых глаз.
Но, чтоб понять меня, взгляни ты простодушно
На них, как будто в первый раз.
Бабочки над гранитом ("В синеве речной и небесной дали..."). Впервые -
Аничков Мост. 1992. No 1 (53). Январь (публикация Михаила Кралнна). Печ. по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No I. Л. 21).
К Е. А. Татаринцобой ("Пролейся в кровь струящимся огнем..."). Впервые
- в ст. Е. Орловой "Николай Недоброво: судьба и поэзия" - Вопросы
литературы. 1998. No 1. С. 150 (с некоторыми неточностями). Печ. по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 38). Более ранняя редакция -
автограф в АБВА (без даты) н список Белецкого в ТАИБ с датой "26.X. 1905"
над стихотворением, вероятно, посланным в письме.
Приводим стихотворение по этому списку (посвящение в нем отсутствует):
Пролейся сквозь меня струящимся огнем,
Огнем страстей, бессильных утомиться,
Дай пропитаться им, дай сжечь безумно в нем
Всё затхлое души, всё бывшее, что длится.
О величайшая из всех моих потерь,
Ты - мысль мелькнувшая, забытая сознаньем,
И как ее ловлю с внимательным страданьем,
Твоей души я так хочу теперь.
Мне твой огонь, блестящий, распаленный,
И красный, он не страшен, хоть далек -
В сознаньи у меня свой ползает, зеленый,
Извилистый холодный огонек.
Тобою одержим, гоним беззвучным страхом,
Как ветер ледяной, в палящий жар песков,
Я рвусь в пожар... а то рассыплюсь прахом
Под вспышками болотных огоньков.
Об адресате стихотворения сведений установить не удалось.
<Балерине Кякшт> ("Ваши ножки..."). Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ. Вероятно, было послано в письме от 22.Х.1904 с указанием адресата
этого шуточного стихотворения.
Кякшт Лидия Георгиевна (1885 1959), русская балерина, классическая
танцовщица. Обладала виртуозной техникой. В 1902-1908 гг. - на сцене
Мариинского театра. Автор книги "Романтические воспоминания" (Romantic
Recollections. London, 1929).
План Петербурга "Огромная река, широкие каналы..."). Впервые - Аничков
Мост. 1992. No 1 (53). Январь, публикация М. Кралина - по автографу (без
названия и даты) в АБВА. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л.
80).
На новый 1905 год. Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
1. Л. 28). Одно из немногих у Недоброво стихотворений - непосредственных
откликов на общественно-политические события в России. Грозный год морозов,
войны и подземного гула / Недовольства народной воли... Имеется в виду
первый год Русско-японской войны, начавшейся в 1904 году и приведшей к
поражению русской армии и событиям первой русской революции 1905 1907 годов.
Интересно, что Анна Ахматова в "Поэме без героя" явно использовала образную
цепь из стихотворения Недоброво в строках:
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул...
Отсылка к стих. Недоброво разъясняет смысл, таящийся в "непонятном"
гуле, это "гул недовольства народной воли".
Интересно, что эта параллель возникает в главе третьей Первой части
поэмы, непосредственно перед Лирическим отступлением, посвященным Н. В.
Недоброво.
Нева зимой ("На Неве полыньи, замерзая, дымятся..."). Впервые Аничков
Мост. 1992. No 1 (53).
Январь, публикация Михаила Кралина, по автографу в АБВА, без названия и
без даты. Другая публикация - в ст. Е. Орловой "Николай Недоброво: судьба и
поэзия" Вопросы литературы. 1998. No 1. С. 151-152. Печ. по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 82).
В автографе АБВА 5 я строка: "А темно-серая густая вода", в более
позднем, входящем в АНВН. вода сделалась уже "пустой". Эту замена эпитетов в
поисках большей точности могла привлечь внимание Ахматовой, которая
использовала ее в авторизации цитаты из Н. Клюева в эпиграфе к "Поэме без
героя". (У Клюева: "Где Данте шел, и воздух густ", у Ахматовой: "Где Данте
шел и воздух пуст").
"Не рви... дай вытянуть мучительную нить!". Впервые - Русская мысль.
1913. No 4. С. 177 в цикле "Девять стихотворений", под No IV. Печ. по
автографу в АН ВЫ (РГАЛИ. Ф. 1811. No I. Л. 113).
"Солнце мне светит и, может быть, миру". Печ. впервые по автографу
(ИРЛИ. Ф. 201. No 30. Л. 12 об.). Это единственный известный на сегодняшний
день моностих поэта.
"Мы стояли друг против друга и смотрели...". Печ. впервые по автографу
(ИРЛИ. Ф. 201. No30. Л. 16-16 об.). Ван Дик (Ван Дейк) Антонис (1599-1641),
фламандский живописец. Виртуозные по живописи, парадные аристократические и
интимные портреты его отличаются тонким психологизмом и благородной
одухотворенностью. Недоброво говорит как бы от лица породистой русской
аристократии, к которой он причислял и себя, противопоставляя классическое
искусство новым живописным исканиям, даже в лучших образцах (Сомов, Врубель,
Малявин) допускавших отступления от канонов гармонии и сообразности в
искусстве.
"Дрожащий, приподнятый с луга...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ. Возможна связь "лунного круга" из этого стихотворения со строкой из
"Реквиема" Ахматовой "Что мерещится им в лунном круге?", хотя не исключено,
что среди источников этого образа и строка АЛ. Блока "Дух пряный марта был в
лунном круге...", тем более, что Ахматовское "Посвящение" датируется "мартом
1940 г.".
(К Lise Хохлаковои) ("Я тебя провожал сегодня во сне..."). Печ. впервые
по списку Белецкого в ТАИБ. Стихотворение не датировано, но находится в
тетради среди стихов 1904 года, поэтому условно датируется нами этим годом,
когда было создано большинство стихотворений, посвященных Лизе. Под
стихотворением приписка А. И. Белецкого: "Из серии стихов к Lise. "Это из
средних, так 6-ая 9-ая". Стихотворение представляет собой внутренний монолог
Алексея Карамазова.
Сентиментальное стихотворение для Т. М. Девель. Впервые - Северные
записки. 1913. No 3. С. 52. под названием "Сентиментальное стихотворение".
Печ. по автографу в АБВА. В том же альбоме - еще две редакции этого
стихотворения: приводим одну из них:
Пожелтела, поникла, сжалась увядшая ветка
Белой, еще вчера похожей на воск, тепличной сирени...
На нее из сухого сердца слезы падают редко,
И из былого не оживить им и тени.
Ея цветки подмерзли, некрасиво обвисли,
Но шепчут о прошлом мило, сердечно
Дорогие, мне одному понятные мысли...
И зачем ей нельзя всегда так остаться... вечно.
Если б умел, я б нарисовал ее акварелью,
Как она есть, со всеми пожелтелыми лепестками,
И повесил бы ее в грустную, чистую келью,
В узкой рамке с круглыми углами.
15-17.I.05. Петербург
Н. В. Недоброво записал в дневнике 17.I.1905: "Это стихотворение в
сущности начато в голове еще 15-го у Девель. Спорили о сентиментализме, у
меня была в руках подвялая белая сирень, читались мои стихи и я сказал, что
надо или что мне ничего не составит написать на сирень прекрасное
сентиментальное стихотворение. Чтото меня подзадорило и вот - я написал!"
(ИРЛИ. Ф. 201. No 39).
Татьяна Модестовна Девель (1888-1981), подруга юности Б. В. Анрепа и Н.
В. Недоброво. В то время занималась в "Обществе поощрения художеств",
впоследствии была заведующей фотоархивом Ленинградского отделения Академии
наук. Всю свою долгую жизнь прожила в доме, адрес которого (Литовский пр.,
д. 3 / Озерной пер., д. 9) должен остаться в истории литературы: в нем жил
Б. В. Анреп и часто бывал Н. В. Недоброво. Я несколько раз бывал у Т. М.
Девель в ее комнате но этому адресу и, между прочим, передал ей мои выписки
из дневниковых записей Недоброво, хранящихся в ИРЛИ. Теперь они опубликованы
в "Шестых Тыняновских чтениях", с. 121-122. Как справедливо пишет
опубликовавшая их Н. И. Крайнева, "некоторые из дневниковых записей
Недоброво Т. М. Девель использовала в своих мемуарах, написанных ею на 91-м
году жизни. Татьяна Модестовна вспоминала: "...Поэт Н. В. Недоброво, начисто
выбритый и с нежной, почти женской кожей лица и высоким писклявым голосом
охотно и часто пользовался мною, как слушательницей его "гениального" (как
ему казалось) стихосложения. Полагал еще достойными и читал стихи Анны
Ахматовой..." (РНБ. Ф. 1168. No 9. Л. 22). О Т. М. Девель см. также:
Тименчик Р. Д. Ахматова и Пушкин. Заметки к теме // Ученые записки
Латвийского гос. ун-та. Т. 215. Пушкинский сборник. Рига, 1974. Вып. 2. С.
52. Прим. 51; Кралин М. "...А потом архив попал в Гуверовский институт" -
Аничков Мост. 1992. No 1. С. 4 (в статье опубликовано и "Сентиментальное
стихотворение" по автографу в АБВА, переданному Б. В. Анрепу самой Т. М.
Девель).
<К Е.П. Магденко> ("Наконец и вы по мерзлым ступеням...). Печ. впервые
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 55). В списке Белецкого в ТАИБ
другая дата - "16.I.1905". В АБВА - другая редакция (автограф без даты, в
конце еще 4 строки):
Наконец и вы, когда вдруг стемнело
В три часа, заскучали боязливо,
И растерянно съежилось ваше тело,
И вы сказали: "Как несносно... тоскливо".
В архиве А. И. Белецкого хранился портрет Е. П. Магденко работы
художника К. Е. Костенко (около 1910 г.), подарен его сыном П. А. Белецким
М. Кралину.
"Это оно... и опять... и как хорошо!..". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 33).
В автографе над стихотворением в скобках помета - "Парчовая книга".
По-видимому, обращено к жене поэта, Любови Александровне Ольхпной (1875 -
1924).
Царское Село ("Чужды преданьям и народу..."). Впервые - в статье Р. Д.
Тименчика "Ахматова и Пушкин. Заметки к теме" - Ученые зап. Латвийского гос.
ун-та. Т. 215. Вып. 2. Рига, 1974. С. 45-46, по автографу (НРЛИ. Ф. 201. No
41. Л. 18). Автограф в АБВА (не датирован) представляет собой более
законченную редакцию:
ЦАРСКОЕ СЕЛО
Чужды преданьям и народу
Дворцы и церкви рококо,
Сады, которые природу
Преобразили далеко,
И генералы в римских тогах,
И гладь искусственных озер,
И желтый гравий на дорогах,
И трав остриженный ковер.
Нас - было время - легкокрылой
Европой замутил угар.
И вырос из болот унылый
И стройный каменный кошмар.
Не видно нив и слез отсюда
И мысль, возникнувшая здесь,
Туманится над жизнью люда -
Бессилия и яда смесь.
Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 46).
Последняя правка, отличающая этот текст от редакции в АБВА, сделана
11.III. 1910, эту дату Недоброво проставил на полях, но общая датировка
осталась прежней.
В 1914-1916 годах Н. В. Недоброво жил в Царском Селе по адресу: ул.
Бульварная, дом 54. В стихах Ахматовой образ Н. В. Н. неотъемлемо связан с
Царским ("Царскосельская статуя" (1916), "Одни глядятся в ласковые взоры"
(1936), "Если плещется лунная жуть" (1928), Царскосельское лирическое
отступление в "Поэме без героя").
Постоянство ("Когда я говорю, что в жизни одного б..."). Впервые -
Северные записки. 1913. No 3. С. 52. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л. 109). В ТАИВ - - ранняя редакция, под названием "Сонет" и с
датой "15.IV. 1905". Тот же вариант, но без даты, в АБВА. В ИРЛИ. Ф. 201. No
78. Л. 54 другая редакция, в которой этот же сонет написан не шестистопным,
а пятистопным ямбом:
СОНЕТ
(К Л. Хохлаковой)
Когда я говорю, что одного б
Хотел достичь - тебя, о дорогая,
Других девиц и дам припоминая,
Ты, улыбаясь, клонишь белый лоб.
Но странник вдаль от северного края
Идет, взалкав узреть Господень Гроб,
И, сбросив чешую страстей и злоб,
Там предстоять, как у преддверья рая.
Гроб - цель его в пустыне бытия,
Но свет далек - и кто ему укоры
Пошлет за то, что, по пути в соборы,
В часовни он заходит? Скорбь тая,
В неполной святости он ждет опоры
Стремленья к пресвятому. Так и я.
2.III.05-11.XII.11.
Это - последнее по времени и наиболее затаенное обращение поэта к
любимой героине. Лишь немногие друзья Недоброво знали, что этот сонет
обращен к Lise Хохлаковой. (На это есть указание в списке Белецкого).
Интересно, что в полностью до сих пор не опубликованной повести "Против
тоски о добром старом времени" А. И. Белецкий, описывая петербургские
соблазны своего alter ego, пересказывает сонет Недоброво, правда, не называя
имени Поэта: "Прелестные бесы, обступив его, шептали зазывно в уши,
засматривали в глаза, вылезали из купленных днем открыток, оправляя
обнаженной рукой перед зеркалом волосы, танцовали Саломеины танцы семи
покрывал, в легчайшем дезабилье садились к нему за стол, шалили на его
кровати, убеждая жить, не советуясь ежеминутно со своей совестью, не
обременяя случайным балластом памяти. У молодого человека, конечно, имелась
Она, мечтам о которой он хотел бы остаться верен: но "не согрешишь - не
покаешься, не покаешься - не спасешься", а что может быть хуже, как уже
будучи спасенным, вдруг вспомнить неумолимую правду первой половины этого
изречения? II грех ли, отправляясь пилигримом ко Гробу Господню, заходить по
дороге во все часовенки и часовни, ища, как сказал поэт, опоры
истинно-святому стремленью в неполной святости? Оставим на ответственности
поэта сравнение его любви с гробом, хотя бы и Господним: но, рассуждая
независимо от него, разве не является еще вопросом возможность служения
Афродите небесной без принесения положенной жертвы Афродите земной?" (цит.
по копии, снятой с подлинника, с разрешения П. А. Белецкого).
"Странно. Сижу я с девушкой чистой, здоровой...". Печ. впервые по
автографу в дневнике поэта (ИРЛИ. Ф. 201. No 39).
"Какие красивые, важные лица...". Печ. впервые по автографу (ИРЛИ. Ф.
201. No 30. Л. 33). В списке Белецкого даты нет, но есть пояснительная
приписка: "Выставка портретов".
"Историко-художественная выставка русских портретов", устроенная С. П.
Дягилевым, открылась в марте 1905 г. в Таврическом дворце при содействии
великого князя Николая Михаиловича, добившегося высочайшего покровительства
выставке и ставшего председателем ее Комитета. Выставка устраивалась "в
пользу вдов и сирот павших в бою воинов"; по ее материалам великий князь
осуществил пятитомное издание "Русские портреты XVIII-X1X столетий" (СПб.,
1905-1909).
Герцогский сонет ("Я, грозный герцог, всем - и сюзерену - страшен...").
Впервые - Русская мысль. 1913. No 4. С. 176, в цикле "Девять стихотворений",
No II, под названием "Сонет". Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
1. Л. 85).
"Мир жадно зряч, но сам не видим...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 34). Более ранняя редакция (с пометкой "набросок"
и датой "26.IV.1905") - в ТАИБ.
На островах. Впервые - в ст. Е. Орловой "Юдифь или Олоферн?" - Вопросы
литературы. 1999. No 6. С. 313. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
1. Л. 88). В автографе год указан в зачеркнутой датировке: "05-23.VI.05".
"Мне больно, почему не знаю сам...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 84). Вероятно, адресовано Л. А. Ольхнной, будущей
жене Недоброво.
"Плывет тоска, растет, немая..."с Впервые - Аничков Мост. 1992. No 1
(53). Январь. С. 4, публикация Михаила Кралина), с ошибкой в первой строке -
"река" вместо "тоска", по автографу из АБВА. Кстати, Г. П. Струве, разбирая
почерк Недоброво в альбоме, подаренном Анрепу, сделал ту же ошибку при
перепечатке стихов на машинке. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
1. Л. 16). Приводим другую редакцию по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 78. Л.
30):
Плывет тоска, растет, немая,
И дорастает до границы слов.
Да, я ничтожен... Дух, лишен основ.
Поник. А мысль блестит, карая.
Плетет изысканный и точный приговор.
Что? Я любуюсь им? - уж дальним, самовольным
И вспыхнул мир; я становлюсь довольным,
Как не бывал до этих пор.
3.IX.05-22.VI.11. 2.VIII.12
"В спускающейся амфитеатром аудитории...". Печ. впервые по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. 60). В 1903-1906 годах Н. В. Недоброво был
студентом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского
университета.
"Люди, гуляющие по улицам, набережным и паркам...". Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 59).
"Недалеко от моей квартиры, на углу...". Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИБ.
"Молодиться никогда не рано...". Впервые - в ст. Е. Орловой "Николай
Недоброво: судьба и поэзия" - Вопросы литературы. 1998. No 1. С. 149. Печ.
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 42). По мнению ЕЛ1. Орловой,
стихотворение написано "ко дню рождения Л. А. Ольхиной - будущей жены поэта;
в нем проявилась характерная для Недоброво (даже в отношении близких людей)
доля язвительной иронии" ("Николай Недоброво: судьба и поэзия", с. 149).
"Когда любовью сердце так забьется...". Впервые - Знамя. 1997. No 2. С.
160 (публикация Е. Орловой). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1.
Л. 91).
"Ты мой враг, и час пробил к борьбе...". Впервые - Знамя. 1997. No 2.
С. 139 (публикация Е. Орловой). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
I. Л. 74). В более ранней редакции (автограф в АБВА) 1, 5 и 9 я строка "Ты
мой враг, и я с тобой в борьбе". 16.XI.1914 Недоброво внес изменения в эти
строки, и они стали звучать: "Ты мой враг, и час пробил к борьбе".
Рондо ("Я вас люблю в готическом наряде..."). Впервые - Знамя. 1997. No
2. С. 159 (публикация Е. Орловой). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811.
No 1. Л. 86).
13 декабря 1906 года ("Вы каждый день рождаетесь тогда..."). Печ.
впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 89). И эта связь весны
с заветным днем, / Когда забилось в мире сердце ваше. Имеется в виду 13
декабря - день рождения Л. А. Ольхиной, будущей жены поэта.
Цу-Сима ("Плавный накат раскачавшихся волн..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 45). 12 февраля 1907 года
Недоброво записал в дневнике: "Сегодня я написал стихи о Цусиме и первые
фразы рассказа "Душа в маске" - заглавие это я только что придумал" (ИРЛИ.
Ф. 201. No 41. Л. 10). Недоброво был человеком, остро и болезненно
реагирующим на общественно-политические события, хотя они редко находили
прямое отражение в его поэзии. Характерна запись в дневнике 2 марта 1903
года: "Общественные мотивы в поэзии - абсурд. Поэзия занимается жизнью души,
общественные симпатии - дело ума. Особенно их нельзя выразить в лирике,
которая одной ногой стоит в области сенсуальных искусств. Если общественные
симпатии влияют на склад души, тогда они будут отражаться, но уже в
пресуществленном виде, так что без глубокого изучения личности поэта и его
убеждений их не заметишь". ( ИРЛИ. Ф. 201. No 37. Л. 104 об.). Но поражение
российского флота в бою под Цусимой произвело слишком глубокое впечатление
на современников этого события, чтобы оно не отразилось в стихах (ср. отзвук
Цусимы в стихах Ахматовой: "И облака сквозили / Кровавой цусимской
пеной...").
"Я ведаю, как видеть Бога!..". Впервые - Северные записки. 1913. No 3.
С. 53. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 100). Приводим
другую редакцию стихотворения по автографу в АБВА (не датирован):
"Я знаю, как увидеть Бога
И как из камней делать хлебы".
Они бегут... их много... много...
Чтоб утолил я их потребы.
"Я знаю, как увидеть Бога!.."
Они взмолились: "Ради Неба,
Все камни горного отрога
Ты переделай в груды хлеба".
Они едят... едят и просят...
Прошла голодная тревога...
И тихо по толпе разносят:
"А Бога... он не видит Бога".
"Я так тоскою был разрушен...". Печ. впервые по АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811.
No 1. Л. 87).
"Звезды падают в черное море...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 90). Другой автограф (в АБВА) не датирован.
Поэт ("Я стою высоко над землей..."). Печ. впервые но автографу в АНВН
(ГРАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 92).
Ранняя редакция с пометкой "черновой набросок" и датой "1907. Судак" -
в ТАИБ.
"Такого дня не видано давно...". Впервые - под названием "24 января
1908 г." - Русская мысль. 1913. No 4. С. 177, в подборке "Девять
стихотворений", под No V. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л.
82).
Полуденная дремота. Впервые - Северные записки. 1914. No 4. С. 107.
Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. ПО).
Швальбах ("Я, с потускнелой и усталой кровью..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 27). В ТАИБ рукой Белецкого
записан вариант того же сонета:
Erstlich musst Du um morgen fru,
Anstatt einer suppen oder bru,
Trinken des Brumens olso Kalt,
Ein solches glass voll, das behalt,
Den andern morgen trink ein par
etc.
С гравюры XVII ст., изображающей
Швальбах в 1630 году.
С изнемогающей и бледной кровью,
Размаяв блеск ее по городам,
Я здесь припал к целительным водам,
Чтоб возвратиться к юному здоровью.
Без роздыха под вспашкой по годам,
Иссякло поле... Да возникнет новью,
Напитано железом - и сыновью
Тебе, целитель Феб, любовь воздам.
Благ до конца пребудь, мой покровитель,
Затем, что здесь, священных вод властитель.
Всей жажды сердца я не утолю.
Я для того взываю к исцеленью,
Чтоб мочь отдаться высшему стремленью,
Мне Иппокреиы выпить дай, молю!
2.VIII.1911
Швальбах - курорт в Германии, куда Недоброво с женой неоднократно
выезжали на лечение в начале 1910-х годов.
Иппокрена - в греческой мифологии источник вдохновения, возникший от
удара копыта крылатого коня Пегаса на горе муз Геликоне (отсюда букв,
"лошадиный источник").
Ломбардский сонет ("Повсюду сокрушая оборону..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 96).
Скалигеры (делла Скала) (Scaligeri, della Scala) - итальянский род, к
которому принадлежали синьоры Вероны с 60-х гг. XIII в. до 1387 (когда
Верона была захвачена правителями Милана Висконти).
Тегернзе ("Здесь Тютчев был; предания глухи..."). Впервые - в ст. Е.
Орловой "Николай Недоброво: поэзия и судьба" - Вопросы литературы. 1998. No
2. С. 154. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 77).
Тегернзе (Тегернзее) - курорт в Германии, где Недоброво часто бывал,
выезжая за границу на лечение. Стихотворение Ф. И. Тютчева "Я лютеран люблю
богослуженье" (1834) действительно написано в Тегернзе (в автографе РГАЛИ
дате предшествует помета: "Тегернзе" (Тютчев Ф. И. Полн. собр.
стихотворений. (Библиотека поэта). Л. , 1957. С. 346).
Сонет ("О кровь из сердца, сжатого тобой..."). Впервые - Северные
записки. 1914. No 4. С. 106). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
1. Л. 107).
Сон благодарности. Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No
I. Л. 78).
Ольга Алексеевна Химона - жена художника Н. П. Химона (1865-1920) -
один из ближайших друзей Недоброво, адресат нескольких его стихотворений.
Тянулось кружево твое. В письме Л. Я. Гуревич от 28.III.1914 Недоброво
упоминает "Триолеты о кружевах", которые он хотел бы печатать не в "Русской
мысли", а в задуманном А. П. Остроумовой журнале "Прелеста", (Шестые
Тыняновские чтения, с. 108). Возможно, имеется в виду стихотворение "Сон
благодарности". Ахматова в разговоре с П. H. Лукницким вспоминала, что
"Недоброво собирал коллекцию кружев" (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с
Анной Ахматовой. Paris, 1991. Т. 1. С. 181).
Послание на Принцевы острова ("Два .месяца почти прошло..."). Печ.
впервые по автографу в АНВП (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 19-20). Выло послано
Б. В. Анрепу в письме от 25.IX.1912 под названием "Послание О. А. Химона на
Принцевы Острова". Недоброво писал: "Милый! Я получил Твое письмо и сразу
пришел к себе в комнату, чтобы переписать и отправить Тебе всё, что я
написал в последнее время; я в последние дни в таком подъеме, в каком давно
еще не случалось бывать и Твое письмо докатилось до меня звучащим эхом
многих немых к Тебе обращений, потому что, когда я пишу, я к Тебе обращаюсь
особенно настойчиво. Если твердым искусом мне удалось приучить свой голос
верно звучать хотя бы и в пустоте, то только потому, что первая его речь
была выверена Тобою и Твои заветы вечно памятны и глубоко непогрешимы" (К
истории русской литературы 1910-х годов: Письма Н. В. Недоброво к Б. В.
Анрепу / Публикация Г. П. Струве // Slavica Hierosolvmitana. Vol. V/VI
(Jerusalem, Г981).
Принцевы острова - группа островов в Турции, на северо-востоке
Мраморного моря, близ Стамбула.
Велисарий (ок. 504-565) - византийский полководец императора Юстиниана
I. Одержал победы над иранцами, вандалами в Сев. Африке, отвоевал у остготов
Юж. и Ср. Италию.
Невидимый Софии крест - имеется в виду храм св. Софии, (Айя-София) в
Стамбуле (Константинополе).
Верхом изъездим всю округу - в письме Б. В. Анрепу от 2.VI.1913
Недоброво пишет: "Ольга Алексеевна (Химона. - М. К.), моя верховая дама,
которая очень обращает внимание на одежду своего кавалера", а в письме от
29.Х.1913 сообщает: "O. A. - несчастлива и мила (она живет в Павловске, я
езжу к ней и мы много гуляем по парку; муж ея очень болен").
Вальс. Впервые Знамя. 1997. No 2. С. 160 (публикация Е. Орловой). Печ.
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 102). Другая, более ранняя
редакция - в АБВА и ТАИБ - без даты:
Вальс, волнуясь, поет... Мы плывем, а кругом,
Завертевшись, теряются люди и зала.
Только ты здесь со мной, ты одна не пропала...
вижу только тебя с чуть склоненным лицом.
Всё смешалось, исчезло... Лишь мы остаемся.
Мы вдвоем и одни! Мы вдвоем и одни
в беспредельности света и звуков несемся
и вкруг нас, нас лаская, несутся огни...
Мы сливаемся вместе в согласных движеньях,
и сливаются с нами томящие звуки,
и, сплетясь до забвения всякой разлуки,
излучаются души в немых наслажденьях.
И лицо твое - вот - повернулось ко мне,
и глаза потонули в глазах с упоеньем,
и без сил уносимые в теплой волне,
мы одни... мы одно... мы одно с этим пеньем...
Страшное сердце. Впервые - Русская мысль. 1914. No 11. C. 89-90. Печ.
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 10). Написано в Бобровке.
Послание по случаю поднесения сочинении Тютчева. Впервые Русская мысль.
1913. No 4. С. 176-177, в подборке "Девять стихотворении", под No III. Печ.
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 8). В письме к Б. В. Анрепу от
25.IX.1912 Недоброво писал: "Вышло новое издание стихотворений Тютчева. По
этому поводу написано следующее "Послание О. А. Химона по случаю поднесения
ей стихотворений Тютчева" (В него вошло переделанное и сокращенное старое
мое стихотворение "К Тютчеву")" (цит. по ксерокопии из архива Г. П. Струве в
Гуверовском институте).
Вячеславу Иванову. На "Rosarium". Впервые Русская мысль. 1913. No 4. С.
179, в подборке "Девять стихотворений", под No VIII. Печ. по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 114). С поэтом Вячеславом Ивановым
(1866-1949) Недоброво связывала не только дружба, но и литературное
сотрудничество. 13.XI.1912 Недоброво писал из Санкт-Петербурга Б. В. Анрепу:
"Да, об Иванове: он написал мне ответные дистихи; как стихи, они хуже моих,
но мне очень дорого упоминание в них о тебе, хоть и косое. Вот они:
По сердцу мне и по мысли моей ты ответствуешь, добрый,
Речи неправой того, кто б, в укоризну певцу,
Сорванных роз пожалел, позавидовав жатве богатой:
Много прекраснейших есть окрест волшебных садов,
Издали виденных мной. Обетованных кущ соглядатай,
Сильным кошницы я нес - юную мощь разбудить...
Ты ж и твой ласковый друг с глядящими в душу глазами.
Мните ль, ревнивцы, одни быть господами земель -
Той, чье мне каменье ты самоцветное на руку сыпал, -
Той, чьи в теплицах его странные дышат цветы?
Вольных набегов добычу - что прячете? Сильным не стыдно
Алчных на гибель взманить нетерпеливую рать"
(цит. по ксерокопии автографа из архива Г. П. Струве в Гуверовском
институте) "...твои ласковый друг с глядя щами в душу глазами..." имеется в
виду Б. В. Анреп, который читал в "Обществе поэтов" свою поэму "Физа",
получившую одобрение Вяч. Иванова.
Стихи, вырезанные на померанцевом дереве (Из Парни). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 94). Парни Эварист (1753-1814) -
французский поэт, любимец лицеиста Пушкина. Не исключено, что он привлек
внимание Недоброво именно в этом качестве, как персонаж стихотворения Анны
Ахматовой "Смуглый отрок бродил по аллеям...". Сборник "Вечер", в котором
было напечатано это стихотворение, появился в марте 1912 года, а перевод из
Парни был выполнен Недоброво 16 сентября 1912 года.
"Люблю отделывать стихи прошедших лет...". Впервые - Русская мысль.
1913. No-4. С. 179-180, в подборке "Девять стихотворений", под No IX. Печ.
по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 9). Первое упоминание об этом
стихотворении - в письме Недоброво Б. В. Анреиу от 25.IX.1912: "В последнее
время я делал исправления во многих старых стихотворениях. Этим вызвана
следующая элегия. Она, кажется, не готова еще". Далее в письме следует текст
элегии, имеющий некоторые разночтения с окончательной редакцией:
5-я строка: Ожившим в полноте почувствовать в себе.
7-я строка: Скользнувший и едва замеченный в ту пору...
В этой элегии Недоброво выразил самую суть своего творческого метода,
состоящего в систематическом возвращении к старым стихам, постоянной их
отделке (с обязательным указанием точной даты, когда сделана та или иная
поправка). Осень 1912-го года стала для него своего рода "болдинской", когда
он не только написал рекордное для него количество новых гтнхов, но и довел
до совершенства множество старых.
Аполлинийские дистихи. Впервые - Русская мысль. 1914. No 11. С. 89).
Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 104). "Как видишь,
разнообразные изречения, но все об одном", - писал Недоброво Б. В. Анрепу об
этих стихах (Письмо от 25.IX.1912) - цнт. по копии из архива Г. П. Струве в
Гуверовском институте.
Ю. Н. верховскому ("Видений и стихов кавказских..."). Впервые - Русская
мысль. 1915. No 6. С.2930, под названием "Юрию Никандровичу Верховскому".
Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 4). Верховский Юрий
Никандрович (1878-1956). поэт, переводчик, историк литературы. Интересы
Верховского были сосредоточены на литературе "Пушкинской плеяды", что и
обыгрывает в своем "напутственном слове" Недоброво. В 1909-1915 годах
Верховский преподавал на Высших женских курсах в Тифлисе.
И будь Дедалом для "Икара". Игра слов: "Икар" наименование
литературно-художественного кружка в Тифлисе (прим. Н. В. Недоброво).
"Любовь нежна... А духом меч...". Впервые - Северные записки. 1913. No
3. С. 51); републикация - в кн.: Там шепчутся белые ночи мои. Избр. стихи
поэтов серебряного века. Сост., вст. ст. и прим. М. Кралина. Л.: Детская
литература, 1991. С. 160. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л.
105). Хотя, переписывая эту элегию для Анрепа в письме от 25.IX.1912,
Недоброво назвал ее "по-видимому, далеко не готовой", в дальнейшем он не
изменил в ней и и слова.
Е. М. М. ("Во взгляде ваших длинных глаз, то веском...". Впервые -
Северные записки, 1913. No 3. С. 52. Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф.
1811. No 1. Л. 7). В ТАИБ - под названием "Сонет", без посвящения, с датой
"1913". В АБВА автограф без посвящения и без даты. В текстах разночтении
нет. По поводу этого стихотворения существует уже целая литература. Г. П.
Струве, сопоставляя текст стихотворения с письмом Недоброво Б. В. Анрену от
27 апреля 1914 г., где он пишет, что "внешность ее (Ахматовой. М. К.)
настолько интересна, что с нее стоит сделать и леонардовский рисунок",
пришел к выводу, что "стихотворение написано об Ахматовой и должно
относиться ко второй половине 1913 или началу 1914 года". Такой вывод он
сделал на основании анализа автографа стихотворения в АБВЛ (подробнее об
этом в ст.: Струве Г. П. К проблеме атрибуции стихотворных посвящений //
Ricerche Slavistiche. Vol. XVII-XIX. P. 507-514). Однако, обнаружив
публикацию стихотворения с названием-посвящением Е. М. М., Струве отказался
от своей гипотезы в пользу адресованности его Ахматовой. (Струве Г.П.
Ахматова и Н. В. Недоброво // Анна Ахматова. Сочинения. Paris: YMCA-Press,
1983. T. 3. С. 412-413). И. Г. Кравцова и Г. В. Обатнин в статье "Материалы
Н. В. Недоброво в Пушкинском Доме" полагают, что название "Е. М. М." дает
основание предполагать, что стихотворение посвящено Елизавете Петровне
Магденко - близкому другу Недоброво еще со времен Харькова. По мнению
исследователей, стихотворение "опубликовано в "Северных записках" (1913, No
3) либо с очевидной опечаткой в первой букве отчества (начальные буквы имени
образуют заглавие стихотворения), либо из сознательного стремления
зашифровать адресата посвящения - то и другое в равной степени вероятно". -
Шестые Тыняновские чтения... С. 100). Однако в АНВН "очевидная опечатка" не
исправлена, хотя Недоброво, записывая это стихотворение в свою последнюю
рабочую тетрадь уже после его публикации, должен был это сделать. Шифровать
адресата посвящения в собственном альбоме тоже не было особой надобности
(тем более, что одно из стихотворений в том же альбоме носит название "К Е.
П. Магденко" (Л. 55). Мне кажется, загадка "Е. М. М." пока не раскрыта.
Интересно, однако, что в альбоме Анрепа и в списке Белецкого - самых
осведомленных и доверенных читателей Недоброво, - посвящение отсутствует
вовсе. И, возможно, прав был Г. П. Струве, когда писал: "Отсутствие
посвящения в анреповском альбоме указывает на возможность того, что ко
времени записи этого стихотворения в альбом Недоброво мысленно перепосвятил
его Ахматовой" (Указ. соч., с. 413). Важно, в конце концов, не то, посвятил
или перепосвятил Недоброво этот сонет Ахматовой, а то, что она принимала его
на свой счет (по словам близкого знакомого Ахматовой, В. С. Муравьева, у них
была на эту тему беседа с А. А.). Как "зеркальный сонет", так и этот нашли
отклик в позднем стихотворении Ахматовой "Все, кого и не звали, в
Италии...":
Я осталась в моем Зазеркалий,
Где ни Рима, ни Падуи нет.
Под святыми и вечными фресками
Не пройду я знакомым путем
И не буду с леонардесками
Переглядываться тайком.
(см. об этом: Анна Ахматова. Соч.: В 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. С.
414)
Газелла ("В брызгах радужных сияний грань алмаза разглядеть ли?"). Печ.
впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 116). В автографе
посвящение "Тат<ьяне> Мод<естовне> Дев<ель>", зачеркнутое автором. В АБВА
другая редакция этой газеллы, без посвящения. Приводим этот текст:
В брызгах радужных сияний грань алмаза как разглядеть?
Цвет блеснувшего призывом нежным глаза как разглядеть?
Стать проворной кобылицы, скачущей, взметая ноги,
В чистом поле у подножья гор Кавказа, как разглядеть?
В опереньи легкой птицы, проносящейся у башни,
Жар рубина ль, изумруда ли, топаза, как разглядеть?
Тело смуглой баядерки, дерзко гнущееся в пляске,
Всё быстрее, всё смелее раз от раза, как разглядеть?
Склад души у девы жадной до влюбленных наших взглядов,
У которой - всё увертка, всё проказа, как разглядеть?
А намеренья поэта, у которого для девы
В наставленьях, в песнях, в сказках нет отказа, как разглядеть?
Г. П. Струве, имея в распоряжении только эту редакцию, сделал
предположение, что стихотворение "не об Ахматовой, но могло быть написано
для нее. Строка о деве "жадной до влюбленных взглядов" напоминает кое-что в
статье Недоброво об Ахматовой" (Струве Г. Ахматова и Н. В. Недоброво // Анна
Ахматова. Сочинения. Т. 3. С. 413-414). Это предположение кажется нам
небезосновательным, но нуждается в дополнительных аргументах.
Ахматовой ("С тобой в разлуке от твоих стихов..."). Впервые - Альманах
Муз. 1916. Пг.: Фелана. С. 118, без названия и без даты. По этой публикации
перепечатывалось много раз; главным образом, в антологиях стихов,
посвященных Ахматовой. (О, Муза Плача... Стихотворения, посвященные Анне
Ахматовой / Сост., подготовка текстов И.Ы. и М. Н. Баженовых. М.:
Педагогика, 1991. С. 33-34; "В ста зеркалах". Образ Анны Ахматовой в русской
поэзии / Сост. И. Лосиевский // Лосиевский И. Анна Всея Руси. Харьков: Око,
1996. С. 261; Русская поэзия "серебряного века", 1890-1917: Антология. М.:
Наука, 1993. С. 474-475, с ошибкой в 18-й строке (публикация О. А. Клинга);
"Там шепчутся белые ночи мои": Избр. стихи поэтов серебряного века. Л. :
Детская литература, 1991. С. 161 (публикация М. Кралина); Об Анне Ахматовой.
Стихи, эссе, воспоминания, письма / Сост. М. М. Кралина. Л. : Лениздат,
1990. С. 69 и многие другие. Все эти републикации имеют одну существенную
ошибку: в них 1916 год указывается как дата написания стихотворения, в то
время, как этим годом отмечена его публикация в "Альманахе Муз", между тем,
в самом "Альманахе" стихотворение не датировано. Это не помешало, однако,
исследователям, основываясь на заведомо неверной дате, строить далеко идущие
умозаключения. Сам Недоброво не говорил, по-видимому, с друзьями об этом
стихотворении: характерно, что его нет в альбоме, подаренном Б. В. Анрепу, а
в ТАИБ А. И. Белецкий вписал посвящение А. Ахматовой со знаком вопроса. И
только в последней своей тетради Н. В. Недоброво раскрывает все карты:
стихотворение обретает название "Ахматовой"; в августе 1916 года
поправляются 2-я и 3-я строки и под стихотворением ставится точная дата его
создания. Всё это позволяет и даже вынуждает нас печатать это знаменитое
стихотворение в новой, непривычной для читателя редакции, по автографу в
АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 6), выполняя последнюю волю поэта. Ахматовой
был известен вариант 19-й строки: "Ты встрепенись, пойми, чем я томим", она
по памяти вписала его в свою папку "В ста зеркалах" (РНБ. Ф. 1073).
Когда Ахматова и Недоброво встречались в последний раз в Бахчисарае в
августе 1916 года, они, вероятно, касались в беседах и этого стихотворения.
В "Альманахе Муз" первые четыре строки печатались так:
С тобой в разлуке от твоих стихов
Я не могу душою оторваться.
Как мочь? В них пеньем не твоих ли слов
С тобой в разлуке можно упиваться?
Возникает предположение, что правка была сделана по просьбе Ахматовой;
возможно, ей показалось, что троекратное повторение слова "душа" в одном
стихотворении - излишество. Что касается вопросительного предложения "Как
мочь?", то оно могло показаться не столько даже неблагозвучным, сколько
слишком напоминающим четверостишие их общего царскосельского приятеля, графа
В. А. Комаровского:
Гляжу: на острове посередине пруда
Седые гарпии слетелись отовсюду
И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?
. . . . . . . . . . . . . . . .
И тяготит меня сиреневая ночь.
Вероятно, выполняя просьбу Ахматовой, Недоброво поставил под
стихотворением дату его написания - 11-24 декабря 1913 года. Этим сразу
снимался вопрос, мучивший многих исследователей: стихотворение написано еще
до выхода в свет "Четок" (март 1914), а в 1913 году Ахматова как будто еще
действительно не посвящала стихов Недоброво. Но даже и после того, как она
посвятила ему немало стихов в течение 1914-1916 годов, при последнем их
свидании Недоброво остался тверд и не изменил в своем стихотворении
последнюю и, видимо, самую важную для него строку "Ты, для меня не спевшая
ни звука". Это связано с его общим взглядом на стихи: посвященные кому-то
одному, попадая в печать, они, тем самым, делаются общим достоянием, а тот,
кому они были адресованы, теряет на них право собственности (см. об этом
более подробно в нашей статье "Анна Ахматова и Николай Недоброво" - Кралин
М. Победившее смерть слово. Томск: Водолей, 2000. С. 41-42).
13 декабря 1913 года ("День рожденья твоего..."), Печ. впервые по АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 117).
Написано ко дню рождения жены поэта, Любови Александровны Недоброво.
Заяц. Впервые - Альманах Муз. 1916. Пг.: Фелана. С. 118. Републикации:
"Там шепчутся белые ночи мои": Избранные стихи поэтов серебряного века. Л:.
Детская литература. С. 159-160 (публикация М. Кралина); Поэзия серебряного
века: Антология / Сост., статья и примечания М. М. Кралина. С. 130. Печ. по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 103). В письме от 15 января 1914
года Недоброво писал своей молодой приятельнице
Вере Алексеевне Знаменской (1892-1968): "...быстро пробежало время, так
быстро во всяком случае, что я за ним не угнался и за месяц почти ничего не
успел сделать: не написал ни одной поэмы, ни одной идиллии, ни одного
стихотворения, ни одного трактата, ни даже Устава общества поэтов. Зато
много верст выходил на лыжах, но неужели только как выносливого лыжника и
стоит помянуть меня на этом свете. Я, впрочем, все-таки не жалуюсь на судьбу
- на воздухе хорошо, я двигаюсь, а значит и набираю здоровья, которое мне
очень и очень нужно, потому что, правда, куда годится человек, ежели он
малокровен и вял? Ни то, ни другое, конечно, не порок, но как было бы просто
жить, если бы только пороки делали людей негодными. Снежные поля, деревья в
снегу, следы лыж по снегу - вот то, что видят мои глаза, если их закрыть.
Первые дни, что мы тут жили, были очаровательны: стояли сильные морозы без
ветров и деревья так густо покрылись инеем, что, ходя по парку, и не думал
видеть перед собой парк, но дно морское, покрытое высочайшими деревьями
белых кораллов. Особенно сильна была такая иллюзия ночью.
Зимняя природа мне очень мила - она не дает залениться или завянуть.
Надо всё двигаться, чтобы сохранить жизнь. Когда это безвыходная
необходимость - для лесного ли зайца, для бездомного ли вовсе человека, это
может быть и изнурительно, но для комнатного животного нет более
оздоровляющей, чем зима за городом, среды..." (Шестые тыняновские чтения...
С. 118-119). 12 августа 1965 года В. А. Знаменская показала это письмо А. А.
Ахматовой (вместе со стихотворением "Заяц"), и "А.А. нашла (как считала и
я), что это письмо интересно в связи с этим стихотворением - как показатель
творческого процесса". (Струве Г. Ахматова и Н. В. Недоброво // Анна
Ахматова. Сочинения. Т. 3. С. 400).
"Не напрасно вашу грудь и плечи,..". Впервые - в статье Р. Д. Тименчика
и А. В. Лаврова "Материалы А. А. Ахматовой в рукописном отделе Пушкинского
Дома" - Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л.:
Наука, 1976. С. 63.; повтор в кн.: Анна Ахматова. Поэма без героя. М.:
Издательство МПИ, 1989. С. 249 (публикация Р. Д. Тименчика). Шуточный
мадригал - реплика на стихотворение Ахматовой "Настоящую нежность не
спутаешь...", которое Недоброво разбирает в своей статье "Анна Ахматова".
Печ. по автографу, записанному на полях черновика статьи Недоброво "Анна
Ахматова" (ИРЛИ. Ф. 201. No 1).
"При жизни Вы разлучены с душой...". Впервые - в кн.: Черных В.
"Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой". Часть 1. 1889-1917. М.:
Эднториал УРСС, 1996. С. 68 по автографу (РГАЛИ. Ф. 13. Оп. 1. Ед. хр. 195).
Печ. по этому изданию. Дарственная надпись Н. В. Недоброво - Анне Ахматовой
на оттиске его повести (В. А. Черных почему-то называет это произведение
"статьей") "Душа в маске" (Русская мысль. 1914. Кн. 1).
При жизни Вы разлучены с душой... - возможно, Недоброво имеет в виду
стихотворение Ахматовой "Как соломинкой пьешь мою душу..." (1911), где есть
строки "Не печально, / Что души моей нет на свете". Под "сказкой" Недоброво,
скорее всего, подразумевает свою "Сказку о птице" (1914), с. 124 наст, изд.,
написанную им для Ахматовой.
"Странную едкую радость доставило мне, что Верховский...". Впервые - в
статье Н. Н. Крайневой "Рукописи Н. В. Недоброво и материалы о нем в отделе
рукописей ГПБ им. М.Е. Салтыкова-Щедрина" - Шестые тыняновские чтения. Рига;
Москва, 1992. С.118. Комментарий публикатора: "Единственный автограф
Недоброво - стихотворение, обращенное к Ахматовой; оно написано на конверте,
в который, вероятно, была вложена книга стихотворений Ю. Верховского. Эта
бандероль была послана Ю. Верховским из Тифлиса в феврале 1914 г. в
Петербург Недоброво; на конверте имеется запись Верховского: "с просьбой
доставить Анне Андреевне Ахматовой". Текст стихотворения Недоброво полустерт
и трудночитаем, приводим его в таком виде, как нам удалось его восстановить
и прочитать". Прочтение Н.Н. Крайневой кажется нам не совсем убедительным:
вряд ли Недоброво мог употребить такое неблагозвучное слово, как "куча"
применительно к стихам. "Книга" тоже не подходит - в это время в Тифлисе
книг у Верховского не выходило. Текст печ. по автографу (РНБ. Ф. 1073. Ед.
хр. 187. Л. 1), прочитанному мной совместно с сотрудницей ОР РНБ Н. В.
Роговой, за что выражаю ей мою глубокую благодарность. Согласно нашему
прочтению, сделанному в 1987 году, когда текст был в несколько лучшей
сохранности, Ю. Н. Верховский прислал в бандероли не книгу, а "кипу" стихов,
то есть пачку стихов на отдельных листках. После выхода в свет "Записных
книжек" Ахматовой мы получили неожиданное подтверждение правильности нашего
прочтения. В 1965 году Ахматова сделала попытку разобрать полустертый текст
стихотворения Недоброво, но не сумела довести эту работу до конца. Приводим
текстологическое прочтение, сделанное Ахматовой:
"(Недоброво 11.2.16) (А.)
Странную едкую радость доставило мне,
Что Верховский
Мне сегодня прислал кипу стихов для тебя
Смесь дву... чувств потем ки"
(Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). Москва; Torino, 1996. С.
583). Дата "1916" - результат неверного прочтения Ахматовой текста Недоброво
или же - публикаторами Записных книжек текста самой Ахматовой. В 1916 году
Ю. И. Верховский уже уехал из Тифлиса и жил в Москве.
"Законодательным скучая вздором...". Впервые - Ленинградский рабочий.
1979. 30 июня, в статье М. Кралина "Сонет "незабвенного друга". Повтор: Анна
Ахматова. Поэма без героя. М.: Издательство МПИ, 1989. С. 273 (публикация Р.
Д. Тименчика). Печ. по автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 78. Л. 37). Сонет записан
зеркальным письмом на отдельном листке и описывает изображенную тут же
монограмму, сплетающую утроенное "А". Над сонетом помета: "В подкомиссии по
улучшению местных финансов. При рассмотрении законопроекта об улучшении
земских и городских финансов". Сонет написан ко дню именин Анны Ахматовой.
Хотя она нигде не упоминает об этом сонете, но, возможно, именно в связи с
поднесением именинного сонета связана запись Ахматовой в ее предсмертном
дневнике: "16 февраля. (Сретенская Анна). Среда.
Вспоминала этот день в 10-ых годах. Н. В. Н<едоброво>. (Записные книжки
Анны Ахматовой. С. 711).
Недоброво глубоко интересовался искусством итальянского Возрождения и,
в частности, творчеством Леонардо да Винчи (см. также сонет "Во взгляде
ваших длинных глаз..."). Во время почти ежегодных заграничных путешествий
Недоброво с женой не упускали случая осмотреть музей, пинакотеку или галерею
того города, в котором они останавливались. 14/27.VII.1911 года Недоброво
писал Б. В. Анрепу: "В Милане я пробыл 2 1/2 дня нестерпимо. Обошел 4
пинакотеки, но почти ничего не увидел от жары. Только вещи Леонардо и
особенно Codex Atlanticus - громадный том его рукописей и рисунков..."
Возможно, именно Недоброво не только в совершенстве освоил приемы
леонардовского "зеркального письма", но и сумел заинтересовать ими Анну
Ахматову, у которой эти приемы виртуозно разработаны в "Поэме без героя" ("Я
зеркальным письмом пишу..."). О связи "зеркального сонета" с темой зеркал у
Ахматовой см. также: Олег Федотов. Зеркало и поэт. Н. В. Недоброво как
зеркало поэтического будущего Ахматовой // Литературная учеба. 1997. No 1.
С. 88-100.
На пути. Впервые - Знамя. 1997. No 2. С. 158-159 (публикация Е.
Орловой). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 95).
Балерине ("Мощь мышц у тела тяжесть отняла..."). Печ. впервые по
автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 18). Возможно, предназначалось
для коллективного сборника "Тамаре Платоновне Карсавиной - "Бродячая
собака", 26 марта 1914". СПб.. 1914, но напечатано в книге не было. Книга
была посвящена знаменитой балерине Т. П. Карсавиной (1885-1978) ко дню ее
рождения.
"Господень день. Ликуя, солнце пышет...". Впервые - под названием
"Светлое воскресение четырнадцатого года" - "Невский Альманах. Жертвам войны
писатели и художники". Пг., 1915. С. 47. Републикации: Анна Ахматова. Поэма
без героя. М.: Изд. МПИ, 1989. С. 248 (публикация Р. Д. Тименчика) ; Поэзия
серебряного века: Антология. СПб.: Лениздат, 1996. С. 131 (публикация М.
Кралнна, по списку А. И. Белецкого в ТАИВ). Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ.
Ф. 1811. No 1. Л. 5). // сердцем той, кто без того свободна, / Так радостно
свободу подтвердить. Имеется в виду Анна Ахматова и ее "Стихи о Петербурге",
только что увидевшие свет в сборнике "Четки" (март 1914 г.):
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий -
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера...
"Не ярок, но невыразимо светел...". Печ. впервые по автографу в АНВН
(РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 76). 29 марта 1918 года Недоброво в последний раз
прикоснулся к своей тетради, исправив 13-ю строку, которая прежде звучала
так: "И небо - белое. И воздух бодрый".
Сказка о птице. Печ. впервые по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1.
Л. 1). По-видимому, "Сказка" писалась Н. В. Недоброво специально для Анны
Ахматовой (См. четверостишие "При жизни Вы разлучены с душой...").
Неизвестно, была ли "Сказка" закончена, возможно, беловой автограф в
последнем альбоме поэта был восстановлен им по памяти, чем объясняется
фрагментарность публикуемого текста. "Сказка" соотносится со стихотворением
Ахматовой "Был он ревнивым, тревожным и нежным..." ("А чтобы она не запела о
прежнем, / Он белую птицу мою убил") и дает основание считать, что и это
стихотворение относится к Н. В. Недоброво. Интересно, что это стихотворение
впервые напечатано в том же "Невском альманахе" (Пг., 1915. С. 11), что и
стихотворение Недоброво "Светлое воскресение четырнадцатого года". Образ
души-птицы восходит к Библии: "На Господа уповаю; как же вы говорите душе
моей: "улетай на гору вашу, как птица?"" (Псалтирь. 10, 1).
СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ ГОДОВ
"Холодный ум не верит в привиденья...". Печ. впервые но списку
Белецкого в ТАИБ. Этим стихотворением в ТАИ Б открывается раздел,
озаглавленный составителем "Из ранних стихотворений", большинство из которых
не датированы.
"Я - целый мир. Всё то, что вижу я и знаю...". Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИ Б.
Капелла ("На небе, огненной зарей опаленном..."). Печ. впервые по
списку Белецкого в ТАИБ.
"Омертвелые части души!". Печ. впервые по списку Белецкого в ТАИБ.
"Черные волны вливались в меня...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ.
"Завет, с которым мы расстались...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ.
И М. Н. Лисовской ("Я опускаюсь жизнь ушла..."). Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИБ, где имеет порядковый номер "CL". О М. Н. Лисовском см.
прим. на с. 294-295.
"С каждым мерным дыханьем твоим,..". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ, где имеет порядковый номер "CLI".
<Начало поэмы> ("Как франт прошедших поколений..."). Печ. впервые по
автографу (ИРЛИ. Ф. 201. No 26. Л. 71 а, 72, 72 об., 76 об., 77). Фрагменты
поэмы сохранились во 2-й тетради произведений Недоброво, включающей
рукописи, относящиеся к 1901 году. Название дано составителем.
Как видно из сохранившихся набросков поэмы, Н. В. Недоброво очень рано,
не достигнув и двадцатилетия, ощущал свою "особенную" роль в литературном
движении своего века. Противопоставляя себя основной массе литераторов,
которых он иронически именует "сверхчеловеческим племенем", юный Недоброво
оставляет за собой право на союз с Пушкиным, поэтом, который воплощал для
него не только "чудную простоту" и "величавую красоту", но, что самое
важное, "чувство меры" во всем, что касалось художественного творчества. С
юношеским максимализмом Недоброво осуждает "искусства", которые, в поисках
новых ощущений, перегнали даже "философа погибнувшего века", то есть Ф.
Ницше с его позицией "по ту сторону добра и зла". Сближая позиции
ницшеанства и "декадентства", Недоброво не случайно упоминает "Бальмонта с
его кликой". Хотя позднее Недоброво по-разному оценивал поэзию Бальмонта,
творчество ранних русских символистов и прежде всего В. Брюсова, осталось
ему чуждым, если не сказать, враждебным. Хотя во второй половине своей
литературной деятельности Недоброво сблизился с кругом среднего поколения
символистов и, прежде всего, с Вяч. Ивановым, он. тем не менее, всю жизнь
ощущал и отстаивал свое право на "одиночество" и "неопушкинизм". В этом
праве к концу жизни Недоброво не только утвердился, но и обрел круг
литературных союзников в созданном им "Обществе поэтов", и среди таких
близких ему по взглядам поэтов, как Анна Ахматова, Ю. Верховский, М. Струве
и др. Избранной для себя столь рано поэтической и жизненной позиции
Недоброво не изменил до конца жизни.
К Дине ("Скажи, скажи мне, милый друг..."). Печ. впервые по списку
Белецкого в ТАИБ. где имеет порядковый номер "CXLV". О Дине см. прим. на с.
286-287.
"Я ласкаю тебя сладострастно...". Печ. впервые по списку Белецкого в
ТАИБ.
"Иногда моей мысли, бьющейся в оковах прошлого...". Печ. впервые по
списку Белецкого в ТА И Б, где имеет порядковый номер "CLXII".
И Дине ("Ты не позволишь, чтоб мужчина..."). Печ. впервые по списку
Белецого в ТАИБ.
К ней же ("Ты далека. Я не могу..."). Печ. впервые по списку Белецкого
в ТАИБ.
"В глубокую, звездную у темную ночь...". Печ. впервые по автографу в
АБВА.
"Луна дрожа плывет меж: облаками...". Печ. впервые по автографу в АБВА.
"Помню я рокот прибрежной волны...". Печ. впервые по автографу в АБВА.
"Не любя декадентского стиля...". Печ. впервые по автографу в АБВА.
Триолеты о любви. Впервые - Русская мысль. 1913. No 4. С. 178-179, в
подборке "Девять стихотворении", под No VII.
Повтор: в заметке Г. П. Струве "К кончине Ю.П. фон Анреп" - Новое
русское слово. 1973. 18 марта, по автографу из АБВА.
Печ. по автографу в АНВН (РГАЛИ. Ф. 1811. No 1. Л. 101). Юния Павловна
фон Анреп,(урожденная Хитрово) ( 1880-1973) - жена Б. В. Анрепа, адресат
нескольких стихотворений Недоброво и Ахматовой. В некрологе, напечатанном в
"Новом русском слове" от 14 февраля 1973, приводятся малоизвестные сведения
о покойной, которые мы перепечатываем здесь с некоторыми сокращениями: "В
Филадельфии скончалась Ю. П. фон Анреп, дочь тайного советника императорской
России П. С. Хитрово, одного из сподвижников графа С. Ю. Витте в деле
железнодорожного строительства в России и председателя Московско-Ярославской
Архангельской жел. дороги. В честь ее одна из станций Великого Сибирского
пути была названа Юнино.
Юния Павловна окончила гимназию Стоюниной в Петербурге, а после Первой
мировой войны, уже будучи эмигранткой, курс английского языка и литературы в
Лондонском уте. В Варшаве 15 лет преподавала английский язык в колледже,
открытом американцами. <...> Во время Первой мировой войны она была
награждена Георгиевскими медалями 4-й и 3-й степени с бантом. Находясь в
качестве сестры милосердия на передовых позициях во время тяжелых боев под
Ригой, она без потерь вывела свой санитарный отряд, попавший под
артиллерийский обстрел, когда уже даже не было пехотного прикрытия. Слова
"За Храбрость" на серебряных медалях вполне соответствовали тому, что она
сделала со своей обычной ясной улыбкой, надеясь, как она говорила, на волю
Господа и вспоминая своего деда-генерала, участника Италийского похода
Суворова".
"Твои следы в отцветшем саду свежи...". Впервые Северные записки. 1916.
No 11-12. С. 69-70. Печ. по этому изданию. Последняя прижизненная публикация
стихов Недоброво.
Возможно, стихотворение обращено к Б. В. Анрепу, от ношения с которым в
это время осложнились. Но сам Б. В. Анреп нигде не упоминает об этом
стихотворении возможно, оно осталось ему неизвестным. Свой очерк о Н. В.
Недоброво, написанный в конце жизни, Б. В. Анреп закончил так:
"В последний мой приезд в Петроград я с глубокой скорбью узнал, что
Недоброво заболел туберкулезом и что он увезен в Крым. Я был в отчаянии и
написал ему дикое письмо, из которого помню только одну фразу. Дикую,
непростительную, "беззащитную", как сказал бы Вячеслав Иванов, который позже
виделся с Н. В. в Крыму:
- Дорогой, не умирай. Ты и А. А, для меня вся Россия.
Ответа я не получил". - Ахматовский сборник 1. Париж, 1989. С. 178.
"Снова на профиль гляжу я твои крутолобый...". Впервые Северные
записки. 1916. No 11-12. С. 69-70, Печ. по этому изданию.
Это загадочное стихотворение, возможно, из давнего цикла стихов,
мысленно обращенных к Lise Хохлаковой, но есть некоторые основания связывать
его и с Анной Ахматовой. Возможно, оно было написано в Бахчисарае во время
последнего свидания с ней в августе 1916 года и в нем отразились сложные
отношения с Ахматовой. Интересно, что только в конце выясняется:
стихотворение написано от лица героини; тогда "профиль крутолобый" это
профиль самого Недоброво.
"Я вспомню всё. Всех дней в одном, безмерном миге...". Впервые -
Северные записки. 1916. No 11 12. С. 69-70. Печ. по этому изданию.
Последнее, прощальное стихотворение Недоброво написано тоже как бы от
лица Ахматовой. Оно звучит одновременно как прощание и как напутствие
уходящего "в царство тени" друга. Ср. в стих. Ахматовой "Творчество",
написанном 40 лет спустя после смерти Недоброво, первая строка которого
звучит как парафраз начала его стихотворения:
Я помню всё в одно и то же время,
Вселенную перед собой, как бремя
Нетрудное в протянутой руке,
Как дальний свет на дальнем маяке,
Несу, а в недрах тайно зреет семя
Грядущего...
14 ноября 1959