Нефедов Филипп Диомидович
Ушкуль

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Горная башкирская легенда).

   Починъ. Сборникъ общества любителей Россійской Словесности на 1895 годъ.
   Москва. Литографія Высочайше утвержденнаго "Русскаго Товарищества печатнаго и издательскаго дѣла". Москва, Чистые пруды, соб. домъ. 1895.
   

УШКУЛЬ *).

(Горная башкирская легенда).

   *) Объясненіе словъ.
   Ушкуль -- значитъ самопожертвованіе, испытаніе.
   Горная легенда. Башкиры по своему типу дѣлятся на степныхъ, горныхъ и лѣсныхъ. Первые два типа рѣзко отличаются: степные -- средняго роста, широколицые и съ мясистымъ, часто приплюснутымъ у корня носомъ, а горные -- высокіе, съ овальнымъ лицомъ, правильными чертами и прямымъ носомъ, мало чѣмъ отличающіеся отъ представителей кавказской расы.
   Джейнъ (Зейнъ) -- народное собраніе. До присоединенія Башкиріи къ Россіи джейнъ имѣлъ значеніе нашего стариннаго вѣча. Въ настоящее время -- это базаръ или небольшая ярмарка, бывающая еженедѣльно по пятницамъ, начиная съ первой недѣли послѣ нашей Пасхи и кончая десятой.
   Родъ. Въ. то время, о которомъ разсказываетъ легенда, родовой бытъ подвергся уже измѣненію. Такъ, послѣ смерти князя не всегда заступалъ его мѣсто старшій въ родѣ, но, по волѣ народнаго собранія, княземъ утверждался и внукъ умершаго, сынъ его дочери.
   Сабанъ-Туй -- праздникъ сабана. Онъ справляется и теперь, ежегодно весною, передъ выступленіемъ на кочевку, и на праздникѣ происходятъ скачки, лазанье по столбамъ и проч.; отличившемуся въ джигитовкѣ первая красавица даритъ ситцевый платокъ. Кажется, подъ вліяніемъ ислама, старинный народный языческій праздникъ пріуроченъ ко дню магометанскаго праздника Шаабана Бараата (праздника предопредѣленія).
   Зюлень -- женское платье.
   Просо и ячмень. У башкиръ сохранилось преданіе, что на черноземныхъ степяхъ южнаго Урала родились просо и ячмень въ дикомъ состояніи.
   Вышедшія изъ озера лошади. У башкиръ Бурдзянской волости существуетъ преданіе, что чистокровныя башкирскія лошади вышли со дна озера Кандры за лошадью одного благочестиваго башкурта, который водилъ поить на озеро свою кобылу.
   Дикіе кабаны. Въ настоящее время они водятся въ камышахъ только при устьѣ р. Урала.
   Терьма.-- богатый и обширный кошъ, иначе кибитка.
   Кандры-куль. Преданіе говоритъ, что лучшіе башкирскіе кони вышли изъ этого озера.
   Чилякъ -- круглая деревянная кадка.
   Сиба -- кожаный мѣшокъ, въ которомъ хранится кумысъ; турсукъ,-- мѣшокъ, въ которомъ перевозятъ кумысъ.
   Калябашъ -- бархатная или шелковая шапочка, унизанная драгоцѣнными камнями и украшенная серебромъ или золотомъ. Стоимость ея отъ 500 р. и до нѣсколькихъ тысячъ. Въ настоящее время такой головной уборъ рѣдкость даже въ домахъ самыхъ богатыхъ башкиръ.
   Кашбадъ или Кашбовъ -- также головной уборъ, имѣющій форму шлемообразной чешуйчатой шапки, съ длиннымъ и широкимъ хвостомъ изъ корольковъ.

-----

   Былъ майскій день. Еще высоко стояло на ясномъ небѣ солнце, щедро разсыпая вокругъ снопы жаркихъ лучей, но въ горной долинѣ, гдѣ пріютился на кочевку аулъ, не томило отъ зноя и дышалось легко, полною грудью. Съ обѣихъ сторонъ, по скатамъ горъ, сверху до низу, зеленѣла густая сочная трава, по долинѣ разростался лознякъ и ползъ кустарникъ; между ними весело выбѣгали молоденькія березки, ольха, черемуха, вязки и рябина, сквозь тонкіе стволы и свѣжую листву которыхъ просвѣчивали изгибы немноговодной, но рѣзвой и затѣйливой рѣчки.
   Верстъ за двадцать выше кочевья, вырвавшись изъ каменистой горы, гулко и весело побѣжала въ даль беззаботная рѣчушка. То, извиваясь и мелодично журча по мелкимъ галькамъ, она ласкается къ своимъ берегамъ, то спрячется въ частомъ тальникѣ, притаится, точно ея и нѣтъ, то вынырнетъ, но уже далеко, въ другомъ мѣстѣ, и задорно ударится прямо на каменную глыбу, отпрянетъ назадъ, разсыплется серебряной пылью и съ дѣтскимъ, смѣхомъ бросится нѣсколькими ручейками въ разныя стороны, торопливо убѣгая отъ своего плачущаго со злости врага, а тамъ, смотришь, уже снова несется однимъ потокомъ, не зная куда и зачѣмъ, и выбѣжитъ на широкую степь. Здѣсь, словно удивленная видомъ незнакомыхъ мѣстъ, она робко оглядывается на родныя горы, но давно уже скрылась изъ вида гора-мать, тоскуя о своемъ неразумномъ дѣтищѣ,-- и бѣглянка разомъ стихаетъ, умѣряетъ свой бѣгъ и ужь не торопится, но боязливо и нерѣшительно пробирается среди чуждыхъ ей береговъ, какъ будто догадываясь, что вотъ сейчасъ какая-то незнакомая большая рѣка встрѣтитъ ее, широко обниметъ и потопитъ въ своихъ глубокихъ водахъ.
   У свѣтлыхъ струй этой шаловливой рѣчки, по долинѣ безпорядочно раскинулось башкирское кочевье: изъ за привѣтливой зелени деревьевъ выглядываютъ жималейки, похожія на остроконечные пастушьи шалаши, изъ теса и лубка кое-какъ слаженные балаганы, и съ пятокъ круглыхъ войлочныхъ кибитокъ, закопченныхъ отъ дыма и побурѣвшихъ отъ долговременнаго служенія. Около этихъ неприхотливыхъ жилищъ снуютъ женскія фигуры съ озабоченными, но довольными лицами, играютъ босоногія загорѣлыя ребятишки, вспугивая своимъ крикомъ пѣвчихъ птицъ, и слышатся гдѣ-то, неподалеку, своеобразные музыкальные звуки... Должно быть, ихъ-то такъ и заслушалась вонъ та молодая дѣвушка, что, раздвинувъ вѣтви орѣшника, стоитъ неподвижно, устремивъ грустно задумчивый взоръ на уносящуюся свободно вдаль рѣчку.
   На луговинѣ, передъ одной кибиткой, скучились башкиры, собравшись со всего кочевья. Въ пестрыхъ тюбетейкахъ и длинныхъ ситцевыхъ рубашкахъ, съ широкими отложными воротниками, сидятъ они, подогнувъ подъ себя ноги, молча, время отъ времени, потягиваютъ кумысъ, которымъ ихъ потчуетъ хозяинъ коша, и слушаютъ курайга, пожилого башкира въ поношенномъ люстриновомъ бешметѣ и бараньей шапкѣ на головѣ. Онъ играетъ на своей тростниковой дудкѣ, кураѣ, и одновременно поетъ, возбуждая въ слушателяхъ благоговѣйное вниманіе и сочувствіе: поетъ онъ о подвигахъ батырей, о славныхъ дѣлахъ башкирскаго народа, о прежнемъ привольномъ житьѣ и о многомъ другомъ, что, поперемѣнно, вызываетъ у слушателей или улыбку и радость, или безграничную удаль, или печаль и нерѣдко слезу.-- Хорошо, больно хорошо,-- слышится сдержанное одобреніе.-- А-ай, какъ хорошо!
   Замолкъ народный пѣвецъ-музыкантъ, выпилъ залпомъ чашку кумыса и призадумался.
   -- Теперь я буду много играть,-- проговорилъ онъ: -- про Ушку ль я стану пѣть.
   Выраженіе любопытства и оживленія пробѣжало по лицамъ башкиръ.
   -- Про Ушкуль? Ладно. Это больно хорошо ты надумалъ. Играй намъ про Ушкуль!
   Курайгъ приложилъ къ губамъ дудку и запѣлъ про Ушкуль.
   

I.

   Дивный край -- нашъ полуденный Уралъ. Чѣмъ только Богъ, не надѣлилъ свою любимую страну! Смотри: передъ тобою, прямо -- необозримыя волнующіяся ковылемъ степи; словно бархатные ковры, стелются безъ конца зеленые луга, разукрашенные цвѣтами, точно расплавленное серебро и золото сверкаютъ воды рѣкъ, а по берегамъ за ними, какъ бы догоняя, бѣгутъ купы благоухающей уремы, полныя соловьиныхъ пѣсень. А посмотри, что позади тебя! Тамъ лежатъ каменные великаны, тянутся и наступаютъ другъ на друга горные хребты, покрытые темными лѣсами, громоздятся и лѣпятся громады скалъ, по ущельямъ ревутъ и прыгаютъ вспѣненные потоки, толпами и одиночно, одна изъ-за другой, встаютъ горныя вершины, сіяя надъ облаками своими отъ начала міра вѣнчанными главами. Синимъ шатромъ распростерлосьнебо и съ лазурной высоты глядитъ солнце; зимы коротки и мягки, а про бураны никто и не слыхалъ.
   И всею этою благодатною страной владѣютъ свободные башкиры. Они знаютъ, что въ горахъ и рѣчныхъ долинахъ лежатъ сокровища; много золота, серебра и драгоцѣнныхъ камней въ землѣ сокрыто. Но не въ этихъ сокровищамъ богатство народа, а въ стадахъ, косякахъ лошадей и верблюдахъ; изъ озеръ никогда не выловишь рыбы; выпусти башкиръ изъ колчана всѣ до одной, стрѣлы, звѣри и птицы не переведутся въ лѣсахъ, а борта всегда будутъ полны душистымъ липовымъ медомъ. Мать-земля даетъ людямъ все, что имъ надо. Зачѣмъ же башкуртъ станетъ желѣзомъ терзать ея грудь, кайлами и оленьимъ рогомъ пробивать горы? Пускай это дѣлаетъ Чудь; Богъ за то и прогналъ этотъ народъ, и. землю ихъ отдалъ башкирамъ.
   Все это давно было.
   Много родовъ владѣли страною; по родамъ дѣлилась земля; но ни столбовъ, ни межей никакихъ не было, и кочевали по всей странѣ, кто и гдѣ хотѣлъ.
   Каждый родъ жилъ своими аулами и зналъ своего князя. Князь, приносилъ жертвы богамъ,-- тогда башкиры еще не были правовѣрными,-- открывалъ народныя празднества и занималъ первое мѣсто на джеинахъ, куда собирался весь родъ: здѣсь рѣшали, когда весною подниматься съ зимовки и выѣзжать на кочевку, дѣлили между собою дорогихъ звѣрей, убитыхъ на охотѣ, или добычу, захваченную на войнѣ, удаляли князя и выбирали новаго, назначали, сколько головъ скота и косяковъ лошадей гнать на промѣнъ въ сосѣднія страны, и разбирали споры между аулами, хотя это случалось рѣдко, потому что въ тѣ времена людямъ не изъ-за чего было спорятъ. Если угрожалъ нашествіемъ непріятель, то собирался джепнъ отъ всѣхъ родовъ съ своими князьями; кто хотѣлъ воевать, тотъ шелъ, а кто не желалъ, оставался дома: насильно не заставляли итти, потому что башкуртъ -- свободный человѣкъ и принужденія не терпѣлъ.
   Въ довольствѣ и союзѣ жили башкиры. Самымъ знатнымъ изъ всѣхъ родовъ почитался Арало-Табыпскій. Ни у кого изъ князей не было такого богатства, какъ у стараго князя Хассана фактуллы. Онъ не зналъ счета своимъ стадамъ, лучшія породистыя лошади, вышедшія изъ озера Кандры, водились въ его безчисленныхъ косякахъ, а дорогіе мѣха, шелковыя ткани, персидскіе ковры и разныя драгоцѣнности, уложенные въ кованные сундуки, занимали у князя особую терьму. Но не одни только богатства составляли гордость Арало-Табынскаго князя; онъ гордился своей дочерью, слава о которой прошла по всей Башкиріи. Никогда еще такой красавицы не видывалъ свѣтъ. Передъ Надой меркла красота всѣхъ княжескихъ дочерей, какъ меркнутъ звѣзды при румяной зорѣ, блѣднѣла и таяла, какъ блѣднѣетъ мѣсяцъ при восходѣ солнца. Высокая, стройная, подобно гибкому тростнику, съ лицомъ бѣлымъ и алыми розами на щекахъ, когда она открывала свои уста, два ряда прекрасныхъ зубовъ свѣтились словно перламутръ, и сладкій голосъ ея лился, точно звуки небесной пѣсни; каждое слово ея стоило дороже самаго крупнаго алмаза. А если подыметъ Нада изъ-подъ темныхъ бровей свои большіе черные глаза, осѣненные длинными и густыми рѣсницами, посмотритъ ими,-- дряхлый старикъ позабывалъ про свои немощи и молодѣлъ, а юноша съ радостью готовъ былъ кинуться на опасный подвигъ. Лихая наѣздница, на охотѣ по звѣрю или птицѣ княжна не уступала самому первому стрѣлку изъ лука. Сколько знатныхъ юношей, славныхъ джигитовъ и батырей изнывали отъ любви по Надѣ, князья на перебой добивались ея руки, предлагая ей большой калымъ, но ни чей пламенный взоръ не проникъ въ грудь княжны, никакія богатства не прельстили гордой красавицы! Князь Хассанъ-Фактулла говорилъ дочери:
   -- Милая дочь, ты видишь, я старъ уже становлюсь. Горе мнѣ и всему нашему роду, если умру, не оставивъ по себѣ наслѣдника. Выбери себѣ изъ князей или джигитовъ любого, и ты подаришь мнѣ внука, который будетъ достойнымъ моимъ наслѣдникомъ.
   -- Молодый богаты паши князья,-- отвѣчала надъ по ни одинъ изъ нихъ не владѣетъ тѣмъ, чѣмъ владѣетъ мой отецъ. Я хочу, чтобы тотъ, кого я назову своимъ женихомъ, совершилъ такое славное дѣло, о которомъ бы передавалось изъ рода въ родъ, и слава о немъ прошла бы по всей землѣ.
   -- Ты хочешь невозможнаго,-- говорилъ сѣдой князь.-- За тѣхъ князей, которые прославились въ бояхъ съ врагами, ты не пойдешь,-- они стары, а молодымъ еще не выпадало случая показать себя; благодареніе богамъ, давно ни одинъ народъ не грозилъ нашей странѣ! Но если наступитъ война, мужъ твой прославитъ нашъ родъ.
   -- Тогда не одинъ мой мужъ, а многіе со славою возвратятся съ битвы; про нихъ будутъ говорить, что они защищали родную землю. А я хочу, чтобы женихъ совершилъ славное дѣло ради меня, чтобы я знала, что онъ любитъ и беретъ меня.
   -- Безуміе, дочь моя! Развѣ ты не примѣчала, какъ при одномъ видѣ твоемъ загораются очи юношей, и темнѣе ночи становятся ихъ лица отъ безнадежной любви?
   Тѣ же рѣчи слышала гордая красавица и отъ своей матери, разумной княгини Бики.
   Въ долгіе зимніе вечера, оставаясь съ глазу на глазъ съ дочкой въ ея богатой терьмѣ, старая княгиня, лаская и цѣлуя свою ненаглядную, такъ ей говорила:
   -- Пора, доченька, пора тебѣ замужъ. Скоро семнадцать лѣтъ тебѣ минетъ.
   Распустивъ по плечамъ и высокой груди свои черные волосы, положитъ княжна голову на колѣни матери, покоится на мягкомъ коврѣ и задумчиво смотритъ на цвѣтную матерію, которою обиты стѣны ея терьмы.
   -- Нѣтъ, мама, не пришла еще, видно, моя пора,-- отвѣчаетъ.-- Статны и ловки молодые князья, могучи и смѣлы наши батыри и джигиты, но ни передъ однимъ я не потупляла своихъ глазъ, и ни разу ни отъ кого не забилось радостью мое сердце...
   -- О, моя жемчужина! Полюбишь, когда выйдешь замужъ! Не всегда дѣвичье сердце лежитъ къ жениху, а какъ только онъ сталъ мужемъ,-- откуда горячая любовь къ нему возьмется!..
   -- А если и къ мужу не будетъ у меня любви!.. Развѣ я не знаю, отчего поблекла красота Мины Бару, отчего съ каждымъ днемъ вянетъ и сохнетъ молодая княгиня? Нѣтъ, никто не поведетъ меня въ свою терьму, кого я прежде не полюблю и въ любви къ себѣ не испытаю.
   

II.

   Только сошелъ снѣгъ, пронеслись вешнія воды, стала просыхать земля, и показалась молодая травка, какъ по зимовьямъ уже началось движеніе, вездѣ сборы и приготовленія. Съ нетерпѣніемъ всѣ ждутъ радостнаго дня, когда выступятъ на кочевку, но еще нетерпѣливъе ждетъ скотъ, громадными тучами облегающій аулы. Раздавалось ржаніе лошадей, бившихъ о землю копытами, пронзительно кричали верблюды, мычали волы и коровы, жалобно блеяли бараны съ овцами и козы. Но немного времени осталось потерпѣть: на утро будетъ Сабанъ Туй, а тамъ и тронутся на лѣтовку.
   Съ утра шумъ и говоръ въ аулѣ князя Хассана-Фактуллы. Съѣхались гости, башкиры съ семействами, прискакали на лихихъ копяхъ удалые джигиты и батыри, пріѣхали за сотни верстъ князья съ женами, сыновьями и дочерьми. Вблизи княжескихъ терьмъ на берегу рѣки, въ мѣдныхъ котлахъ варятъ баранину для угощенія народа, прибывшаго на праздникъ изъ разныхъ мѣстъ. Надъ ауломъ разстилается дымъ: тамъ ласковыя хозяйки стряпаютъ кушанья, которыми станутъ подчивать своихъ гостей. Повсюду парадныя толпы; разноцвѣтные мужскіе бешметы перемѣшиваются съ такими же бешметами и шелковыми зюленями женщинъ; волнами движутся и плывутъ толпы къ терьмамъ стараго князя.
   Вышли пріѣзжіе князья, блестя дорогою оправою своего оружія, въ тонкихъ суконныхъ чекменяхъ и шелковыхъ бешметахъ, въ собольихъ и бобровыхъ шапкахъ; появился и сѣдой князь Хассанъ-Фактулла, въ бѣлой папахѣ и бѣлой одеждѣ, а за нимъ вслѣдъ показались и княгиня съ дочерью и гостями. Старый князь прижалъ руку къ сердцу и поклонился народу.
   -- Здравствуй, князь!-- загремѣла въ одинъ голосъ, многотысячная толпа народа.-- Будь здоровъ, нашъ добрый князь!
   Пріѣзжіе князья, по очереди и старшинству рода, подходили къ Хассану, говорили ему каждый свое привѣтствіе и обѣими руками пожимали его руку; привѣтствовали они хозяйку и ея дочь, а также и другихъ княгинь съ княжнами. Когда привѣтствія окончились, князь Хассанъ, въ сопровожденіи своей семьи и гостей, направился къ жертвеннику, куда за ними хлынули и волны народа.
   Стояло тихое утро; солнце ярко освѣщало степи, лѣса и горы, а въ чистомъ поднебесьѣ заливались жаворонки. На вершину зеленаго холма взошли одни князья, во главѣ ихъ сѣдой Арало-Табынскій князь; ихъ семейства и народъ остановились внизу. На жертвенникѣ были приготовлены животныя, поставлены серебряные и вызолоченые кувшины съ медомъ, просомъ, ячменемъ и холодной водою, навалены сухія вѣтви; тутъ же стоялъ и небольшой изъ красной мѣди сабанъ. Князь Хассанъ приблизился къ жертвеннику, сталъ лицомъ къ полудню и, поднявъ руки кверху, громко воззвалъ:
   -- Великій богъ, живущій на небесахъ! Мы, башкиры, пришли на это священное мѣсто, чтобы принести тебѣ отъ нашихъ благодарныхъ, чистыхъ сердецъ любимыя тобою жертвы. Вотъ непорочные бараны, янтарный медъ, жемчужное просо и отборный ячмень. Прими наши жертвы и даруй своему народу благоденствіе, миръ и счастье. Не отнимай у народа свободы; какъ свободными, по твоей волѣ, люди родились на свѣтъ, такъ свободными бы они всегда и жили. Не давай надъ ними воли шайтану и злымъ людямъ, которые обманомъ и обольщеніями завлекаютъ простыхъ людей въ свои сѣти! Улучши породу лошадей и храни скотъ. Даруй больше тепла, посылай землѣ во время дождикъ, чтобы она давала людямъ просо и ячмень, и скоту кормъ. Благослови башкиръ на лѣтовку! Великій богъ! услыши молитву башкирскаго народа и исполни его прошенія!
   И вокругъ, за сѣдовласымъ княземъ, мужчины, женщины и дѣти, поднявъ къ небу руки, громко повторили:
   -- Великій богъ! услыши молитву башкирскаго народа и исполни его прошенія!
   Старый князь, вынувъ изъ за широкаго пояса, украшеннаго золотымъ наборомъ, острый ножъ, закололъ одного за другимъ трехъ барановъ; потомъ высыпалъ на жертвы просо и] ячмень и облилъ ихъ медомъ. Обмывъ руки, князь -- снова громко воззвалъ:
   -- Богиня земли! Прими наши жертвы, пошли землѣ плодородіе, хорошее просо и ячмень, сытную траву и всякое полезное людямъ и скоту произрастеніе. Вотъ сабанъ, который мы хранимъ отъ нашихъ предковъ, но мы не прикоснемся имъ къ матери землѣ, не тронемъ ея груди: земля для насъ священна. Милосердная богиня! услыши молитву башкирскаго народа и исполни его прошенія!
   И весь народъ громко повторилъ послѣднія слова князя.
   Затѣмъ онъ обратился съ прошеніемъ къ богу стадъ, къ богу лошадей, къ солнцу, къ богинѣ лѣсовъ и многимъ другимъ. Послѣ каждаго обращенія, князь закалывалъ по одному барану въ жертву божества, осыпалъ просомъ и ячменемъ и обливалъ медомъ, а другіе князья разрѣзали мясо на части и клали на сухія вѣтви. Скоро вспыхнули огни, надъ жертвенникомъ поднялось облако дыма и бѣлымъ столбомъ понеслось къ самому небу. Пѣніе и радостные клики наполняли окрестность: боги приняли жертвы, и моленіе князя съ народомъ было услышано.
   Князь Хассанъ-Фактулла, съ лицомъ радостнымъ и свѣтлымъ, поздравилъ народъ и князей съ праздникомъ, велѣлъ изъ жертвенныхъ частей отъ трехъ барановъ отнести мяса къ своимъ терьмамъ, а отъ всѣхъ остальныхъ раздѣлилъ народу, чтобы каждый башкуртъ, приступая къ своему домашнему пиршеству, вкусилъ жертвеннаго мяса.
   Весело пируютъ князья, расположившись на коврахъ и подушкахъ передъ котами, ѣдятъ вкусныя яства, пьютъ крѣпкій медъ и ведутъ между собою согласныя рѣчи. Радостны лица княжескихъ женъ и дочерей, свѣтлы ихъ взоры, ярко краснѣютъ на ихъ бѣлыхъ шеяхъ кораллы, блестятъ жемчуга и горятъ драгоцѣнные камни; прекрасны юныя княжны, но не къ нимъ бьются любовью сердца молодыхъ князей, не на нихъ устремлены долгіе взгляды: всѣхъ приковываетъ неземная красота одной только Нады...
   Весело пируетъ у кибитокъ и котловъ народъ, пьютъ крѣпкій медъ и ведутъ хорошіе разговоры. Звуки курая и чибазги разносятся по аулу, а изъ поднебесья льются весеннія пѣсни жаворонковъ...
   Но что тамъ, въ сторонѣ, гдѣ возноситъ къ небу свою мрачную вершину гора Шайтанъ, вдругъ закрутилось, точно вихрь, и бѣшено мчится по широкой степи? Смотрятъ вдаль князья, джигиты и народъ... Вотъ, видятъ, мчится всадникъ, несется къ аулу. Все ближе, и ближе... Зоркій глазъ башкуртовъ уже отличаетъ вороную масть лошади, коричневый бешметъ, черный чекмень и соболью шапку наѣздника.
   -- Вѣрно, какой джигитъ на праздникъ поспѣшаетъ,-- слышатся голоса.-- Кто бы такой?..
   Всадникъ уже совсѣмъ близко, вотъ онъ влетѣлъ въ аулъ, и несется къ княжескимъ терьмамъ; храпитъ и фыркаетъ подъ нимъ взмыленный конь. Осадивъ на всемъ скаку вороного, джигитъ спрыгнулъ на землю, оправилъ на себѣ одежду, и подходитъ къ пирующимъ князьямъ. Онъ привѣтствуетъ хозяина, проситъ извинить, что запоздалъ: у него нездорова мать, и онъ не могъ ее оставить раньше, пока не увидѣлъ,Щто больной лучше.
   -- Любезный Галли!-- воскликнулъ старый князь.-- Да тебя ли я вижу? Какъ ты перемѣнился!..
   Никто не узналъ молодого князя Галлея-Ахмета: онъ возмужалъ и похорошѣлъ; красиво чернѣется его тонкій усъ, и смѣлъ взоръ карихъ очей статнаго, высокаго юноши.
   Не узнала Галлея-Ахмета и старая княгиня, и ея дочь... Но отчего смутился Галлей, проглотилъ слова привѣтствія княжнѣ, когда глаза его встрѣтились съ ея взоромъ?
   Усердно потчуетъ запоздалаго гостя радушный хозяинъ, велитъ подать самый лучшій кусокъ шашлыка, самъ наливаетъ въ золотой кубокъ прозрачнаго крѣпкаго меда; но мало ѣстъ гость, едва обмочилъ въ напиткѣ свои шелковистые усы и украдкою бросаетъ взгляды на красавицу Наду.
   Не богатъ Галлей-Ахметъ, не велико наслѣдство досталось ему отъ покойнаго отца, а княземъ онъ былъ самаго малаго, Бурдзянскаго рода. Но хозяинъ съ нимъ ласковъ и любезенъ, больше чѣмъ съ богатыми князьями. Всю жизнь онъ былъ въ тѣсной дружбѣ съ отцомъ Галлея-Ахмета, вмѣстѣ съ нимъ ходили на войну, и не разъ выручали другъ друга изъ опасности; на кочевьяхъ аулы ихъ находились всегда поблизости, и друзья все лѣто проводили неразлучно. Но князь Ахметъ годъ назадъ умеръ, и князь Хассанъ со слезами проводилъ своего друга въ могилу. Чѣмъ старѣе дружба, тѣмъ крѣпче она, и если одинъ изъ пріятелей уйдетъ на небо, другой, оставшійся на землѣ, свою любовь перенесетъ на близкихъ покойнаго. Со дня похоронъ Ахмета, князь Хассанъ не видалъ молодого Галлея, и теперь онъ отъ всей души обрадовался его пріѣзду. Пирующіе замѣтили вниманіе хозяина къ небогатому гостю; но никто вида непріятнаго не показалъ; всѣ знали про дружбу хозяина съ отцомъ Галлея. Только князь Кара-Кипчакскаго рода, самый богатый послѣ Хассана-Фактуллы, тридцатипятилѣтній вдовецъ, какъ-то значительно посмотрѣлъ на юнаго Галлея-Ахмета.
   Видитъ хозяинъ, что сынъ его друга отказывается отъ вкусныхъ яствъ и не пьетъ сладкаго напитка; поднялся онъ и прочиталъ молитву. Гости стали благодарить стараго князя и его жену.
   -- Теперь, князья,-- промолвилъ хозяинъ,-- на коней и вѣстепь! Я вижу, тамъ собрался народъ, и выѣхали джигиты съ батырями.
   

III.

   Сколько силы, ловкости и смѣлости показали джигиты и батыри! Быстро, какъ птица, пролетали они ристалище, перескакивали черезъ самыя трудныя преграды, поднимали съ сѣдла, не касаясь земли, разныя вещи, брошенныя изъ живыхъ стѣнъ народа, пускали изъ лука мѣткія стрѣлы, попадая въ чуть замѣтныя глазу точки. Удалые джигиты спорили въ искусствѣ съ князьями и нерѣдко одерживали надъ ними побѣду. Шумными кликами народъ привѣтствовалъ побѣдителей.
   На высокомъ холмѣ сидятъ князья съ семействами. Изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей смотритъ князь Хассанъ-Фактулла; видитъ онъ состязанія молодежи, довольныя и счастливыя лица, и сердце въ немъ наполняется радостью. Отличившіеся въ джигитовкѣ подъѣзжаютъ къ княжеской ставкѣ, и каждый получаетъ изъ рукъ той или другой княжны награду; богатую шапку, кинжалъ въ дорогой оправѣ, булатный мечъ или изукрашенный узорами колчанъ. Но еще ни одинъ не удостоился высшей награды-бѣлаго шелковаго покрывала, которымъ повяжетъ шапку своими руками первая красавица, сама дочь князя Хассана-Фактуллы.
   -- Неужели никто не возьметъ моей награды?-- спросила красавица, обводя глазами молодыхъ князей, вернувшихся съ джигитовки.
   На этотъ вызовъ разомъ встали два князя, не принимавшіе участія въ состязаніяхъ: Меджинъ-Абдрахманъ Кара-Кипчакскій и Галлей-Ахметъ Бурдзянскій. Закинувъ за плечи колчаны, князья спустились съ холма, вскочили на своихъ коней, гикнули -- и оба стрѣлою понеслись по степи; зрители не успѣли проводить ихъ глазами до урочнаго столба, какъ ужъ тѣ летѣли обратно. Два раза вороной конь Галлея отставалъ отъ гнѣдого жеребца князя Меджина; но мигнуть не успѣли,-- смотрятъ -- онъ уже снова впереди своего соперника и первымъ принесся съ всадникомъ. Въ третій разъ джигиты полетѣли, вихремъ домчались до мѣты и повернули назадъ; тутъ выпустили дикаго сокола, и князь Меджинъ лукнулъ въ него свою стрѣлу; вздрогнула хищная птица, шарахнулась въ сторону и взвилась къ небу. Другого сокола пустили; поднялся высоко онъ надъ княжескою ставкою, но вдругъ, настигнутый стрѣлою Галлея, опрокинулся въ чистомъ воздухѣ и въ то время, какъ князь Галлей прискакалъ къ холму, а за нимъ, гнѣвно сверкая очами, и князь Меджинъ, мертвая птица упала къ ногамъ княжны Нады: стрѣла Галлея угодила соколу прямо въ грудь.
   -- Молодцы, князья! Хвала и честь вамъ!-- гремѣли, словно раскаты грома, со всѣхъ сторонъ тысячи голосовъ.
   На встрѣчу Галлея поднялась княжеская дочь-красавица, вскинула на юношу свои черные глаза, розы на ея щекахъ пышнѣе расцвѣли; бѣлымъ, точно чистый снѣгъ, тончайшимъ покрываломъ повязала она своими нѣжными руками соболью шапку на князѣ, обвивъ ее кругомъ и выпустивъ на верху конецъ ткани, которая засеребрилась, точно расцвѣтшій въ степи ковыль.
   -- Галлей-Ахметъ, князь Бурдзянскаго рода!-- послышался сладкій голосъ.-- Какъ бѣла и чиста ткань покрывала, такъ бѣла и чиста была бы твоя жизнь, слава о твоихъ добрыхъ дѣлахъ и подвигахъ покрыла бы твою голову и развѣвалась по всей землѣ точно такъ же, какъ теперь развѣвается на твоей шапкѣ!
   Окончила княжна свое привѣтствіе. Молодого Галлея всѣ поздравляли, а князь Меджинъ закусилъ свой усъ и слова не проронилъ.
   -- Князь Меджинъ-Абдрахманъ!-- сказалъ добрый Хассанъ-Фактулла:-- прими свою награду, мой завѣтный кубокъ, пей изъ него во здравіе и веселіе.
   На степи вступили въ единоборство батыри, выказывая великую силу и ловкость. По высокимъ гладкимъ столбамъ взбирались смѣльчаки, чтобы достать съ макушки награду; появились мальчуганы -- подростки, съ дубинками въ рукахъ, и стали катать шаромъ. То тамъ, то сямъ собирались дѣвицы и парни, плясали свою любимую "перепелку" и пѣли пѣсни, заводили разныя игры и веселились, какъ только умѣла веселиться здоровая молодежь, сыновья и дочери свободныхъ башкиръ.
   Далеко за полночь не умолкали голоса и звуки музыки, раздавался громкій смѣхъ парней, взвизгиванія дѣвицъ, шутки и опять смѣхъ, и молодой говоръ.
   Князь Галлей-Ахметъ не дождался конца праздника; онъ на другой день уѣхалъ въ свой аулъ къ больной матери. Прощаясь съ нимъ, хозяинъ звалъ его къ себѣ гостить на лѣтовку, звала и сама княгиня, а дочь -- красавица посмотрѣла на статнага юношу, выговорила: "Пріѣзжай, князь"! и потупилась, но быстро подняла голову и гордо удалилась, ни разу не обернувшись. Если бы она видѣла, какимъ огнемъ вспыхнули глаза Кара-Кипчакскаго князя!
   Уѣхалъ Галлей; всю дорогу съ нимъ былъ неразлученъ образъ красавицы. Два года любилъ онъ Паду, два года сердцемъ и мыслями онъ ни на минуту не разставался съ нею; даже когда страшной печалью поразила его душу смерть отца -- не позабывалъ о Надѣ. Но онъ бѣдный князь, гордость не позволяетъ ему свататься за богатую княжну. Больше года не видалъ ее Галлей, избѣгалъ съ нею встрѣчи, думая, что любовь въ немъ перегоритъ и истлѣетъ. Онъ не хотѣлъ ѣхать на праздникъ: больная мать уговорила сына и послала его къ другу своего покойнаго мужа. Сколько разныхъ чувствъ испыталъ Галлей дорогою къ аулу стараго Хассана, какихъ только мыслей не пронеслось въ его горячей головѣ! Не разъ онъ думалъ повернуть коня, чтобы вернуться обратно домой; но неудержимая сила влекла его впередъ,-- онъ пріѣхалъ, увидѣлъ Наду и сразу почувствовалъ, какою пламенной любовью охватило его при видѣ княжны... Вспомнилъ теперь Галлей, какъ покраснѣла княжна, встрѣтивъ его послѣ джигитовки... А взглядъ, какимъ она подарила его на прощаньѣ, и два слова: "пріѣзжай, князь"!.. Нѣтъ, онъ не станетъ больше избѣгать встрѣчи съ нею, онъ поѣдетъ на лѣто въ гости къ старому князю, скажетъ Надѣ, какъ онъ любитъ ее, и пусть она сама рѣшитъ: жить ему на свѣтѣ, или ускакать къ ногайцамъ и въ схваткѣ съ ними сложить свою несчастливую голову? Да, онъ такъ и поступитъ; бурдзянцы его будутъ довольны, если кочевье ихъ расположится въ сосѣдствѣ съ кочевьями князя Хассана-Фактуллы... Нѣтъ, Галлей не уступитъ Наду князю Меджину, сколько бы тотъ ни сердился и ни металъ глазами искръ злобы; онъ не боится КараКипчакскаго князя!
   И всадникъ, то пришпоривая своего коня, мчится вихремъ черезъ степь и горы, то, осаживая разгоряченнаго скакуна, ѣдетъ шагомъ, погружаясь въ думы.
   Три дня продолжался въ аулѣ князя Хассана-Фактуллы праздникъ. Весело было гостямъ, не скоро они разстались съ ласковымъ хозяиномъ, если бы сами не торопились на свой праздникъ Сабана. Не веселъ былъ одинъ Кара-Кипчакскій князь, но онъ послѣднимъ уѣхалъ съ праздника. Выждавъ время, чтобы остаться съ княжною наединѣ, онъ предложилъ ей свою руку. Гордая красавица выслушала и въ отвѣтъ только покачала головой.
   -- Я богатъ, княжна!-- воскликнулъ Меджинъ-Абдрахманъ:-- тебѣ будутъ завидовать всѣ княжны.
   -- Богатъ и мой отецъ, я единственная его наслѣдница,-- отвѣчала дочь Арало-Табынскаго князя.
   -- Мой родъ -- самый знатный изъ всѣхъ башкирскихъ родовъ,-- горячился князь Меджинъ:-- мои дѣды прославили Башкирію своими дѣлами, имена ихъ помнятъ сосѣди враги...
   Улыбнулась Нада.
   -- Прощай, князь!-- поклонилась она надменному князю:-- меня зоветъ мать.
   Покраснѣлъ Кара-Кипчакскій князь и страшнымъ взглядомъ проводилъ гордую красавицу.
   Сумракъ ночи одѣлъ горы и степь, ѣдетъ съ своими друзьями князь Меджинъ. Молча возвращается онъ домой, мрачныя думы ходятъ въ головѣ князя, и тяжелый камень лежитъ у него на сердцѣ.
   -- Нѣтъ, она его не выберетъ!-- думалъ онъ:-- Нада умна и горда, а Галлей мальчикъ и бѣденъ... Его удача -- добрый конь и счастливый случай...
   -- Айда!-- крикнулъ князь, хлыснувъ своего гнѣдого жеребца, и скрылся съ товарищами въ горномъ туманѣ.
   

IV.

   Нѣтъ ничего на свѣтѣ дороже и милѣе кочевокъ! Никогда приволье ихъ не промѣняютъ башкиры на каменные, душные и пыльные города персидскаго шаха. И не даромъ башкуртъ любитъ свои "кочи".
   Слетитъ на землю весна, поднимется съ зимовья народъ, и родная степь, долины, и лѣса встрѣтятъ людей ласкою и привѣтомъ. Горные туманы рѣдѣютъ, выступаютъ лиловыя и голубыя горы, шире раздвигается чудная даль, и степь куда-то незамѣтно плыветъ, тихо вся движется. Видишь, какъ все часъ отъ часа хорошѣетъ и наряжается: вотъ, по яркой зелени зажелтѣли полосы чилязняка; склоны горы затопило розовымъ цвѣтомъ дикаго персика; разлились необозримыя бѣлыя озера: то распушился ковыль, покрылись цвѣтомъ вишенникъ и клубника... Въ густыхъ высокихъ травахъ бьютъ перепела, трещатъ кречетки, чирикаетъ стрепетъ, кричитъ дергачъ, курлычатъ журавли, а съ воды разносится кряканье дикихъ утокъ, гоготаніе гусей и крики всякой птицы, налетѣвшей изъ-за теплыхъ морей. А что творится въ лѣсу?.. Войдешь и остановишься, очарованный райскимъ пѣніемъ!.. Только на кочевьѣ живетъ человѣкъ вмѣстѣ съ Богомъ, и только въ одной Башкиріи увидишь такую красоту.
   И вездѣ, куда ни посмотришь,-- на степь ли, на горныя или рѣчныя долины, на берега ли зеркальныхъ озеръ,-- вездѣ-то бѣлѣются терьмы, пасутся, утопая въ травѣ, безчисленныя стада, рѣзвятся косяки быстроногихъ коней и гуляютъ, мѣрно колыхаясь, сытые верблюды. Благоухающая урема, дремучіе лѣса и голубой воздухъ поютъ и звенятъ, все радуется и ликуетъ.
   Верстъ за пятьдесятъ отъ своего зимовья кочуетъ старый князь Хассанъ Фактулла. Словно тысячи разбросанныхъ ульевъ, свѣтятся по берегамъ звонкоструйной рѣчки терьмы арало-табынцовъ. Роскошная и обширная долина одной стороною выходить на степь, а съ трехъ ее обнимаютъ горы, покрытыя темными борами или веселыми рощами: сверкаютъ онѣ своими разноцвѣтными остріями, и надъ ними, вдали, кутаясь въ облака, царитъ Шайтанъгора.
   Въ мирныхъ трудахъ, въ охотѣ и отдыхѣ проводитъ время народъ. Подъ широкой тѣнью развѣсистыхъ липъ или густолиственнаго осокоря пожилые башкиры занимаются работами: одни выдѣлываютъ изъ кожи сабы и турсуки для кумыса; другіе мастерятъ чиляки, сѣдла и колчаны; третьи вырѣзываютъ изъ березовыхъ наростовъ чашки и ковши, украшая ихъ искусной рѣзьбою. Около княжескихъ терьмъ, посиживая на подушкахъ и коврахъ, старики вмѣстѣ съ княземъ пьютъ крѣпкій цѣлебный кумысъ и слушаютъ курайга, говорятъ о прежнихъ временахъ и о великанахъ, вспоминаютъ про свою молодость и войны съ завистливыми врагами, покушавшимися завладѣть башкирскою землею и поработить свободный народъ. Молодежи не видать; всѣ съ утра еще оставили аулъ и разсыпались: кто охотится за рыбою на озерахъ, кто за звѣремъ въ горахъ и лѣсахъ. Женщины готовятъ кумысъ и кушанья, хлопочутъ по хозяйству; дѣвицы обшиваютъ себя и домашнихъ, помогаютъ въ трудахъ своимъ матерямъ, а ребятенки играютъ на берегу шумнаго потока, или у зеленаго перелѣска, гдѣ кружатся на веревкѣ молочные жеребятки, привязанные къ вбитымъ въ землю колышкамъ, время отъ времени жалобнымъ и тонкимъ ржаніемъ призывая матокъ, чтобы тѣ поскорѣе къ нимъ прибѣжали и покормили своихъ голодныхъ дѣтей.
   Иногда князь Хассанъ-Фактулла съ стариками вздумаетъ прокатиться: сядутъ на коней и шагомъ поѣдутъ на пастбища, осмотрятъ тамъ стада и полюбуются косяками лошадей. А то поѣдутъ съ беркутомъ и соколами на охоту: много всякой озерной птицы привезутъ старики!
   Князья сосѣднихъ родовъ не забываютъ на лѣтовкѣ АралоТабынскаго князя, пріѣзжаютъ и изъ дальнихъ, за триста -- четыреста верстъ, князья къ нему въ гости. Не успѣютъ проводить однихъ гостей,-- встрѣчай новыхъ: для всѣхъ найдется мѣсто и угощеніе въ просторныхъ терьмахъ радушныхъ хозяевъ! Не пріѣзжалъ одинъ Кара-Кипчакскій князь, Меджинъ-Абдрахманъ.
   Чаще и дольше другихъ гоститъ молодой Галлей-Ахметъ. Съѣздитъ когда въ родной аулъ, провѣдаетъ мать съ младшимъ братомъ, и солнце не успѣетъ зайти за горы, какъ ужъ онъ несется обратно на своемъ конѣ-вихрѣ! Его любитъ старый князь Хассанъ, ласкаетъ княгиня Вика, и для всѣхъ башкиръ Арало-Табынскаго рода онъ самый пріятный гость въ аулѣ. Галлей почти неразлученъ съ княжной Надою. Гдѣ она, тамъ и онъ: въ аулѣ, на охотѣ, въ играхъ -- вездѣ съ нею!.. Только покровы ночи скрываютъ гордую красавицу отъ его взоровъ. На охотѣ княжна испытываетъ смѣлость и силу юноши, заставляя его одного выходить на разъяреннаго кабана или гоняться за лосемъ. Въ играхъ она слѣдитъ за его ловкостью и обращеніемъ съ молодыми княжнами, своими подругами-красавицами. На бесѣдѣ старшихъ, при отцѣ и матери, княжна испытываетъ умъ Галлея, задаетъ ему такіе хитрые вопросы, отъ которыхъ уклонился бы и самый премудрый старецъ; но князь смѣло отвѣчаетъ и приводитъ въ удивленіе всѣхъ собесѣдниковъ. Газуменъ, отваженъ Галлей-Ахметъ, ни передъ кѣмъ не подается назадъ и безстрашно пойдетъ на встрѣчу всякой опасности; но когда ему выпадетъ случай остаться съ глаза на глазъ съ царицею своего сердца, онъ самъ не свой: хочетъ излить въ пламенной рѣчи передъ красавицею свою душу, сказать ей, какъ онъ давно и всѣмъ сердцемъ любитъ ее; но слова не идутъ у него съ языка, онѣ только блѣднѣетъ и краснѣетъ... Нада радуется смущенію юноши, въ черныхъ очахъ ея загорается что-то, никѣмъ и никогда еще не виданное; соберется съ духомъ Галлей, подниметъ на нее взглядъ,-- и передъ нимъ прежняя княжна, прекрасная и гордая. А уѣдетъ Галлей къ своей матери, подруги замѣчаютъ, что рѣже смѣется надъ часто о чемъ-то задумывается и молчитъ.
   Весенній день, сіяющій и радостный, тихо уходитъ; недалекъ путь остался солнцу до сверкающей горы, за которою оно ложится спать. Легкой прохладой потянуло съ рѣки;запахомъ цвѣтовъ повяѣло; издалека доносится конское ржаніе и мычаніе коровъ: приближаются къ аулу косяки и стада.
   Передъ самою большою терьмою, на разостланныхъ мягкихъ коврахъ сидитъ князь съ княгинею и гостями, окруженные аульными стариками и пожилыми людьми. Идутъ добрые разговоры, попиваютъ всѣ кумысъ. Доволенъ и счастливъ народъ съ добрымъ княземъ Хассаномъ! Много новой силы набрались башкиры на кочевкѣ: старики глядятъ свѣжими, здоровыми и бодрыми, а про молодыхъ и говорить нечего... Чу! голоса ихъ, пѣсни и смѣхъ: вернулись съ рыбаченья и охоты!.. Топотъ послышался, пронесся точно вихрь, и замолкъ.
   -- Они! Пріѣхали!-- раздалось у княжескихъ терьмъ.-- Скорѣе къ намъ!...
   -- Ѣсть, ѣсть хотимъ!-- кричитъ откуда-то княжна Нада.
   Немного погодя веселый говоръ и звонкій смѣхъ наполнили степенную бесѣду. Разсказы про охоту и приключенія, похвальбы добычею... На огнѣ дожаривается шашлыкъ,-- и веселый шумъ прерывается.
   -- А-яй! Какъ хорошо за дѣло принялись!-посмѣиваются старики.-- Видно, на охотѣ не покормили!
   Солнце ушло на ночлегъ, спряталось; по небу разлилась румяная заря. Въ аулѣ и по берегамъ рѣки засвѣтились огоньки, надъ долиною, въ прозрачномъ воздухѣ, разстилаются сѣроватыя струйки дыма. Громче разносятся пѣсни, топотъ лихой пляски и здоровый смѣхъ.
   -- Ужинать!.. Ужинать!-- слышатся женскіе голоса.
   На зовъ своихъ вѣрныхъ женъ, съ травы поднимаются башкиры.
   -- Прощайте, князь, и ты, княгиня! Покойнаго сна вамъ и дорогимъ вашимъ гостямъ.
   -- Прощайте, друзья!-- отвѣчаетъ старый Хассанъ.-- Да хранятъ васъ милостивые боги!
   Пѣсня и пляска въ аулѣ не стихаютъ, молодежь не торопится оставлять веселья. Матери охрипли, крича:
   -- Да идите же скорѣе! Барашекъ остынетъ!..
   Только чей-нибудь голосъ отзовется:
   -- Подожди, мама! Дай еще потѣшиться...
   -- Безъ ужина останетесь!.. Отцы пришли...
   Нечего дѣлать, хоть и не хочется, надо расходиться: ждутъ отцы!
   Вокругъ княжны Нады сомкнулись подруги, молодые князья и джигиты. Красавица весела, рѣчь ея блещетъ умомъ, и смѣхъ чаруетъ сердца; гдѣ надъ тамъ нѣтъ мѣста заботѣ, тамъ радость и счастье... Улыбка не сходитъ и съ лица стариковъ и пожилыхъ, бесѣдующихъ вблизи, и жадно ловятъ они слова дочери Арало-Табынскаго князя. Заслушалась молоденькая княжна Зара своей подруги, но свѣтлые глаза ея устремлены на Галлея-Ахмета. Князь Меркатлинскаго рода, большой пріятель Меджина-Абдрахмана, шепнулъ что-то на ухо Надѣ. Кинула она быстрый взглядъ на Зару, черныя очи вспыхнули гнѣвомъ и въ мигъ потухли, опять красавица смѣется.
   -- Князья и джигиты!-- начала погодя Нада:-- хотите, я разскажу вамъ про одну царевну?
   -- Разсказывай, княжна, разсказывай!-- подхватили горячо со всѣхъ сторонъ.
   -- Слушайте.
   Послѣдніе отблески зари лежатъ на вершинахъ далекихъ горъ; небо все больше и больше синѣетъ; на долину ужъ спустился теплый весенній вечеръ. Нада говорила:
   -- Были у царя двѣ дочери, обѣ красавицы. Къ старшей много сваталось князей и царевичей, но всѣмъ царевна отказывала. Отецъ съ матерью уговаривали дочь, чтобъ она выбрала себѣ жениха, что ей уже восемнадцать лѣтъ, и нехорошо оставаться въ дѣвушкахъ. "Найдите мнѣ жениха, котораго я полюбила бы и который бы меня полюбилъ", отвѣчала царевна.
   -- "А развѣ тѣ женихи, что искали твоей руки, не любятъ тебя"?-- "Нѣтъ", говорила царевна: "ни у одного изъ нихъ въ очахъ я не видала любви, и ни одинъ не тронулъ моего сердца".-- Годители любили свою дочь и не принуждали ее выходить замужъ, только смотрѣли на красоту дочери и украдкою вздыхали. Царевну прозвали гордой невѣстой и сулили, что она умретъ старой дѣвицею. Но пріѣхалъ князь какого-то народа, царевна увидѣла его, и сердце въ ней сладко забилось. Князь сталъ часто ѣздить въ домъ царя, вездѣ искалъ встрѣчи съ красавицею и говорилъ не словами, а глазами, что любитъ царевну, что не богатство отца, а ее хотѣлъ бы за себя взять. Но красавица желала испытать князя, точно ли онъ любитъ ее, не лгутъ ли его карія очи. И сердце ее не обмануло. Она скоро услышала, что молодой князь точно такъ же говоритъ и ея младшей сестрѣ, и та отвѣчала князю любовью... Оскорбилась княжна, увидѣвъ ложь, и отвернулась съ негодованіемъ отъ легкомысленнаго князя. "Нѣтъ", сказала она себѣ: "лучше остаться на вѣкъ дѣвушкой, чѣмъ быть игрушкою и чувствовать униженіе, рабство"...
   Умолкла княжна Нада.
   Вся горячая кровь ударила въ лице Галлея Ахмета.
   -- А еще-то что съ царевною было?-- нетерпѣливо спросила дочь князя Булекей-Кудейскаго рода, молоденькая княжна съ свѣтлыми глазками.-- Ты не досказала конца.
   -- Царевна осталась дѣвушкою,-- коротко отвѣтила Нада. Всплеснула руками подруга.
   -- Не знаю... Но если-бы ты, Зара, была на мѣстѣ царевны, ты какъ-бы поступила?
   Іітичкой веселой въ отвѣтъ прощебетала княжна съ свѣтлыми глазками:
   -- Если-бы Зара полюбила, то чужихъ словъ она непослушала-бы, а прямо спросила бы князя: "въ союзѣ твои глаза съ сердцемъ, или въ размолвкѣ?" -- "Въ союзѣ" -- отвѣтилъ-бы князь.-- "А что твои глаза и сердце говорятъ?" -- "Они говорятъ Зарѣ, что я люблю ее".-- "Ахъ, какой-же ты недогадливый!" -- отвѣтила-бы ему Зара. "Да развѣ ты не видишь, какъ я тебя люблю?.. Бери меня за руку и веди въ свою терьму".
   Громкій смѣхъ и веселые голоса покрыли эти слова.
   -- Какова? А?..
   -- Да она -- бѣдовая, огонь! добродушно посмѣиваясь, говорилъ князь Хассанъ Фактулла.-- Надобно намъ, старикамъ, подальше куда пересѣсть, а то, пожалуй, она спалитъ наши сѣдыя бороды.
   -- Неужели ты, Зара, никому не повѣрила-бы?-- спросила дочь хозяина, взглянувъ на князя Меркатлинскаго рода, пріятеля Меджина.
   -- Ни одному человѣку на свѣтѣ!
   Улыбнулась свѣтло надъ кинула взоръ на Галлея.
   Встрепенулся бурдзянскій князь.
   -- Хороша твоя сказка, княжна,-- заговорилъ онъ, смѣло встрѣтивъ ея взглядъ.-- А знаешь-ли ты старинную быль про Кусюка и Кумэдею?
   Не знала княжна. Не знали и другіе, а изъ старыхъ людей придвинулись ближе, чтобы не проронить слова.
   -- На землѣ башкиръ Усерганскаго рода есть гора и курганъ,-- такъ началъ Галлей Ахметъ:-- гора зовется Кусюкъ-тау, а, курганъ -- Кумэдей-аба. Въ старину жилъ тамъ народъ другого племени, не башкирскаго. Одинъ джигитъ, по имени Кусюкъ, высваталъ себѣ невѣсту въ сосѣднемъ улусѣ; звали ее Кумэдеей. Женихъ видѣлъ дѣвушку только разъ, случайно, и полюбилъ ее, а невѣста совсѣмъ не знала его: сватовство велось заочно ихъ родственниками. Сладилось дѣло. Пріѣхалъ по невѣсту женихъ на хорошемъ конѣ. Тутъ выискались недобрые люди, которымъ хотѣлось разстроить свадьбу. Кинулись къ невѣстѣ:
   -- Тебѣ налгали, что Кусюкъ джигитъ и хорошъ собою. Онъ страшенъ лицемъ, неуклюжъ станомъ и крутъ нравомъ. Кусюкъ не человѣкъ, а звѣрь. И ты, такая красавица, будешь женою страшилища? Подумай, не губи своей красы и молодости!
   Призадумалась дѣвица, опечалилась... Слышитъ, женихъ ужъ собирается къ ней, сейчасъ пріѣдетъ и возьметъ свою жену. Ахнула Кумэдея, на коня -- и айда въ степь, на кочевку! Кусюку дали знать. Не теряя времени, поскакалъ онъ вслѣдъ за невѣстою, догналъ бѣглянку у кургана.
   "Здравствуй, красавица! "-- крикнулъ.
   Не успѣла дѣвица отвѣтить на привѣтствіе, какъ смѣлый джигитъ чмокнулъ ее въ губы!.. Оправилась отъ испуга Кумэдея,-- гнѣвно спросила дерзкаго:
   -- Кто ты такой?
   -- Я Кусюкъ, твой женихъ.
   Откинулась на сѣдлѣ дѣвица, глядитъ на ловкаго и красиваго молодца...
   -- О! да ты джигитъ!-- и Кумэдея вся расцвѣла и такъ посмотрѣла на джигита, что тотъ не утерпѣлъ и въ другой разъ поцѣловалъ ее.
   -- А какъ же люди мнѣ говорили,-- промолвила дѣвушка,-- что ты... не джигитъ?.. Неправду они сказали. Теперь я -- твоя жена, а ты -- мой мужъ!
   Крѣпко обнялъ раскраснѣвшуюся невѣсту Кусюкъ,-- промолвилъ слово:
   -- "Эхъ, Кумэдея, дорогая моя! Неужели ты думала, что люди всѣ хороши, и душа ихъ велика? Вонъ, посмотри на эту гору,-- указалъ онъ рукою -- и на другія, что изъ-за нея вздымаются!.. Высоки только горы въ своей непорочной красотѣ, а люди ничтожны и мелки душою. Велики они на малыя дѣла и на зло, какое дѣлаютъ ближнимъ, но малы на правду и любовь!"
   Обливаясь радостными слезами, счастливая Кумэдея прильнула къ груди мужа и говорила ему:
   -- О, мой хорошій, добрый Кусюкъ! Какой-же ты умный, догналъ меня!..
   Сотни лѣтъ съ тѣхъ поръ пронеслись, какъ джигитъ у кургана женился на Кумэдеѣ, и народа того уже нѣтъ, по про свадьбу смѣлаго джигита знаетъ башкирскій народъ, и усергунцы о ней не позабудутъ: Кусюкъ-тау и Кумэдея будутъ вѣчно говорить объ именахъ счастливой четы".
   Двѣ пары глазъ не спускали съ Галлея своихъ взоровъ: одни черные, какъ агатъ, а другіе свѣтлѣе, точно тѣ хорошія звѣздочки, что затеплились на синемъ небѣ, и любовно глядятъ съ вышины на прекрасную Башкирію. Улыбаясь, слушалъ Хассанъ Фактулла,-- одобрительно кивала головою умная жена его, княгиня Бика, втихомолку посматривая на свою дочь-жемчужину.
   -- Славная быль!-- похвалилъ Даутъ-Аксакъ, молодой батырь изъ Арало-Табынскаго рода и другъ Галлея-Ахмета.-- Правда свое взяла!
   -- Князь Галлей!-- воскликнула Зара: -- если-бы я была не я, то-есть, не дѣвушка, а джигитъ, то я за твой разсказъ поцѣловала-бы тебя, какъ Кусюкъ поцѣловалъ свою Кумэдею!
   Опять смѣхъ и хохотъ. Всѣ довольны и веселы. Гасходясь по своимъ терьмамъ, княжна Нада подарила Галлея долгимъ взглядомъ. Только поправилась-ли быль Айносу-Куреману, князю Меркатлинскаго рода?
   Ночь раскинула свои широкія крылья надъ аулами. Спитъ народъ и стада, спятъ горы и вся окрестность. Лишь изрѣдка слышится какой-то слабый лепетъ: то рѣка, въ спокойныхъ струяхъ которой играютъ, разсыпаясь лучами, яркія звѣзды, въ просоньи тихо говоритъ: "не цѣлуйте меня! Я ужъ сплю".
   Но бѣжитъ сонъ отъ очей Галлея. Не лепетъ рѣки, не звѣздное небо и не соловьи, что разомъ и сотнями запѣли по долинѣ, разбудивъ кусты ракитъ, мѣшаютъ ему вкусить благодатнаго сна; нѣтъ, взоръ Нады свѣтитъ въ сердце юноши и превращаетъ ночь въ ясный день. Мечты и надежды волнуютъ Галлея, душа поетъ пѣсню любви... О! скорѣе, скорѣе-бы прилетѣло утро! Нада любитъ его, она ждетъ только слова отъ своего милаго, но онъ молчитъ и не рѣшается выговорить это слово. Нѣтъ, завтра все скажетъ, и Нада услышитъ его... Прочь сомнѣніе!.. Стыдно робѣть джигиту!..
   -- Даутъ! Товарищъ, другъ мой вѣрный!-- зоветъ онъ батыря.-- Вставай! Мнѣ хочется поговорить съ тобою... Да проснись-же!.. Заря... Скоро изъ-за Шайтанъ-горы солнце выплыветъ.
   Открылъ глаза Даутъ Аксакъ,-- темно въ терьмѣ; взглянулъ кверху, и видитъ, черезъ открытый кругъ, стоятъ надъ головою "Семь волковъ".
   -- Солнце въ груди твоей, Галлей,-- проговорилъ батырь,-- а на небѣ звѣзды горятъ. Ложись: пора тебѣ спать.
   Напрасно Галлей проситъ, чтобы Даутъ всталъ и выслушалъ его: батырь ужъ крѣпко спитъ, и никакой громъ не подниметъ его съ мягкой постели. Юноша ждетъ -- не дождется, когда попрячутся всѣ звѣзды, которыя хороводами снуютъ надъ терьмою; зоветъ утро и молитъ лучезарнаго бога скорѣе взойти на небо. Душно ему, откинулъ мягкій коверъ, закрывавшій выходъ, и очутился за терьмою... Боги! Что творится на волѣ! Вся долина, горы, лѣсъ и воздухъ наполнены чудными голосами, и гремятъ, поютъ тѣ голоса о Надѣ, о любви къ ней Галлея и близкомъ ихъ блаженствѣ... Упоенный соловьиными пѣснями, весь погруженный въ чистыя, свѣтлыя мечты, онъ не замѣчаетъ, какъ, одна за другою, гаснутъ звѣзды, какъ распахиваетъ пурпурные края своей одежды богиня зари, и съ просвѣтленныхъ небесъ слетаетъ на землю веселое утро...
   Брызнули первые лучи солнца, ласково коснулись щекъ молодого князя и заглянули ему въ глаза. Сердце Галлея радостно вскрикнуло:
   -- Утро!.. Солнце! Вы будете свидѣтелями моего счастья!
   Но утро обмануло его, и солнце не увидѣло счастья пламеннаго юноши.
   

VI.

   Цѣлый мѣсяцъ думалъ Меджинъ-Абдрахманъ о дочери Арало-Табыискаго князя. Годъ назадъ онъ сватался къ Надѣ и получилъ отказъ; въ праздникъ Сабана онъ возобновилъ сватовство, и гордая красавица снова отвергла его предложеніе. Въ послѣднемъ отказѣ видитъ онъ для себя обиду, пренебреженіе къ его славному роду; но гордячка скоро раскается, она будетъ женой Кара-Кипчакскаго князя Меджинъ мысли не допускалъ, что не только княжна, но и царская дочь не почитала-бы за счастье сдѣлаться его женою: онъ знатенъ, богатъ, уменъ и красивъ. Нѣтъ-ли развѣ у Нады жениха? Не пришелся-ли ей по сердцу Галлей? Онъ думалъ объ этомъ уже дорогою, когда ѣхалъ домой съ праздника отъ Хассана, и тогда-же рѣшилъ, что Галлей не женихъ: бѣденъ и мальчишка... Однако, мысль о бурдзянцѣ неразъ къ нему возвращалась, и онъ все чаще думалъ о Галлеѣ, вспоминалъ удачи его, румянецъ княжны, и слова ея, когда онг воротились съ джигитовки. Потомъ онъ узналъ, что бурдзяицы кочуютъ по-близости съ арало-табынцами, что Галлей Ахметъ постоянно живетъ въ аулѣ стараго князя и неразлученъ съ его дочерью. Теперь пріятель его, князь Меркатлинскаго рода, далъ вѣсть, что Галлей любитъ Наду; не знаетъ только, любитъ-ли и княжна бурдзянца. Меджинъ вышелъ изъ себя: онъ не допуститъ ихъ свадьбы, Нада будетъ его и ни чьей въ мірѣ!
   Не одна красота и умъ княжны плѣняли Меджина Абдрахмана, заставляли добиваться обладанія красавицею: не таковъ былъ Кара-Кипчакъ!
   Меджинъ, еще при жизни отца, бывалъ въ Персіи и жилъ тамъ по мѣсяцамъ, а разъ выжилъ полгода. Наглядѣлся онъ на роскошь и блескъ, власть и величіе царя, передъ которымъ народъ падалъ ницъ и оказывалъ божескія почести своему владыкѣ. Меджину по душѣ приходились такіе порядки, нравилось ему раболѣпіе народа, и любы сердцу гаремы; но при отцѣ онъ таплъ свои чувства и ничѣмъ не обнаруживалъ думъ своихъ, зная, что не встрѣтитъ одобренія со стороны благоразумнаго отца. Умеръ Абдрахманъ-Бій, оплаканный народомъ, и спустя семь дней, по принесеніи жертвы богамъ, джеинъ поздравилъ княземъ тридцатилѣтняго МеджинаАбдрахмана. Недѣлю кара-кипчаки пили крѣпкіе меды и кумысъ, ѣли сладкое мясо барашковъ и воловъ, веселились и потѣшались на славу. Такой пиръ задалъ народу Меджинъ, что башкиры вспоминали о княжескомъ угощеніи всю жизнь. Но то-ли еще потомъ они увидѣли! Меджинъ одарилъ аульныхъ старшинъ хорошими конями, женщинъ -- колябашами и таляпушами, дѣвицъ кораллами, серьгами и привѣсками, и каждый праздникъ дѣлалъ угощеніе для народа. Башкиры прославляли имя молодого князя, говорили, что, по своей добротѣ и щедрости, онъ далеко превзошелъ отца и князей другихъ родовъ,-- развѣ одинъ Хассанъ-Фактулла такъ любитъ народъ! Своими пирами и подарками Меджинъ привлекалъ къ себѣ многихъ сосѣднихъ князей, и хорошая слава о немъ прогремѣла изъ конца въ конецъ по Башкиріи. Никому не вспадало на мысль, что не добрые боги управляютъ поступками князя. О замыслахъ Меджина зналъ только одинъ человѣкъ изъ кара-кипчаковъ, да догадывался мудрый князь Хассанъ-Фактулла. Но первый молчалъ, а второй, когда слышалъ о Меджинѣ, всякій разъ покачивалъ головой; когда-же до него палъ слухъ, что тотъ тайно сближается съ хищными ногайцами, кочевавшими между Ураломъ и двумя морями, старикъ крѣпко задумался.
   Самымъ приближеннымъ человѣкомъ и правой рукою Меджина былъ Сарымъ Арыпанъ. Онъ состоялъ дядькою въ отроческіе годы князя, ѣздилъ съ нимъ въ Персію, знакомилъ юношу съ роскошной жизнью шаха и развивалъ въ немъ властолюбіе. Высокій, сухой, на видъ смиренный и въ обращеніи со всѣми простой, шестидесятилѣтній Сарымъ-Арыпанъ казался народу чуть не святымъ, а Меджинъ почиталъ его за мудреца, чьими устами вѣщаютъ сами боги; но въ сердцѣ своемъ онъ была, честолюбивъ, коваренъ и завистливъ. Отгадывая замыслы Меджина, Сарымъ льстивыми рѣчами и хитрыми совѣтами распалялъ въ князѣ нечистыя мечты и страсть къ властолюбію. Онъ говорилъ, что покойный Абдрахманъ-Бій и старые князья распустили народъ, что пора обуздать вольность башкиръ, собрать всѣ роды и соединить въ одинъ народъ, раздѣливъ всѣхъ на знатныхъ и простыхъ, какъ это водится въ Персіи, построить дворцы и города, завести войско и сдѣлаться повелителемъ всего народа. А чтобы достигнуть этой цѣли, надо сперва ласкать и задабривать глупый народъ, привлекать на свою сторону князей и оторвать голову джеину; на всякій случай не мѣшаетъ заручиться дружбою ногайцевъ. Князь давно этого хочетъ, и онъ не погнѣвается на Сарыма, что преданный и вѣрный старикъ подаетъ совѣты. О! князь Меджинъ уменъ, ай-яй какъ уменъ! Ему нечего ходить за умомъ въ люди, онъ знаетъ, что ему дѣлать: возьметъ себѣ красавицу жену, съ нею великое богатство, соединитъ два сильныхъ рода, а остальные сами ужъ за ними потянутся, и создастся великій народъ, могущественное царство! И недолго князю ждать счастливой поры: у стараго Хассана ростетъ дочь, и Арало-Табынская княжна будетъ женою башкирскаго шаха, милостью боговъ Меджина Абдрахмана.
   -- Высокъ и широкъ твой полетъ,-- говорилъ довольный князь,-- но замыселъ твой несбыточенъ. Ты знаешь, Хассанъ крѣпко держится обычаевъ народа, и рука его не поднимется на джеинъ.
   -- Напрасно ты испытываешь своего вѣрнаго слугу,-- кротко отвѣчалъ хитрецъ: -- Сарымъ хорошо знаетъ, что на мысляхъ у его князя: Меджинъ-Абдрахманъ женится, скажетъ молодой княгинѣ два слова, отъ которыхъ закружится ея молодая головка, и радостью исполнится горячее сердечко: Нада умна и горда, она пойметъ своего мужа. Княгиня уговоритъ отца, чтобы тотъ согласился исполнить просьбу любимой имъ дочери и милаго внука, которымъ боги скоро благословятъ союзъ ея съ мужемъ...
   -- И ты полагаешь, что Хассанъ склонится на просьбу дочери?
   -- Чего не сдѣлаетъ любовь къ дочери и внуку! Но чтобы не упала тѣнь на очи добродушнаго старца,-- продолжалъ Сарымъ,-- Меджинъ уступитъ власть надъ обоими родами князю Хассану-Фактуллѣ, а тѣмъ покажетъ примѣръ другимъ. Тесть, для вида, приметъ власть и передастъ ее зятю, а послѣ смерти Хассана ты провозгласишь себя падишахомъ.
   -- А что скажутъ другіе князья?..
   -- Они останутся князьями: ты сдѣлаешь ихъ военачальниками и вельможами, дашь имъ одежды, шитыя золотомъ, и грудь ихъ увѣшаешь красивыми побрякушками, какъ у персидскихъ сановниковъ. Войска твои будутъ покорять разные народы и царства, ты станешь могучъ и славенъ, и не будетъ тебѣ равнаго подъ небеснымъ сводомъ.
   Опьяненный виномъ сладкой лести, князь Меджинъ, хлопая по плечу Сарыма, восклицалъ!
   -- А ты, мой старый и вѣрный слуга, будешь первымъ вельможею въ башкирскомъ царствѣ и соправителемъ шаха!
   -- Пока боги ко мнѣ милостивы, всѣ силы и труды будутъ отданы на служеніе моему повелителю и возвеличеніе дѣлъ его. А когда тонкая нить жизни Сарыма порвется, тогда мѣсто вѣрнаго слуги займутъ сыновья его: они пойдутъ по стопамъ своего отца: ты, князь, и сынъ твой смѣло на нихъ обопретесь, какъ на ту гранитную гору, которая съ начала міра стоитъ передъ твоими богатыми терьмами.
   Такъ вотъ какая любовь заставляла Меджина-Абдрахмана искать руки Нады, дочери Арало-Табынскаго князя!
   Въ своемъ дикомъ властолюбіи, ослѣпленный лестью, онъ позабылъ завѣты мудрыхъ мужей, любимыхъ богами: почетнѣе быть княземъ малаго рода свободныхъ и довольныхъ, чѣмъ шахомъ огромной страны рабовъ и нищихъ; въ свободѣ и довольствѣ народа -- спокойствіе и счастливая жизнь князя.
   Четыре года Меджинъ лелѣялъ свои мысли, стремился къ цѣли и ждалъ счастливаго дня, когда назоветъ своею женою красавицу Наду. "Я молода",-- сказала ему въ первый разъ княжна: "только еще началась первая весна моего дѣвичества, и второй я не дождусь, если теперь разстанусь съ отцомъ и матерью". Меджинъ ждалъ лишній годъ, и годъ этотъ показался ему долѣе десятка лѣтъ... Но, вмѣсто согласія на его предложеніе, онъ услышалъ теперь изъ устъ гордой красавицы:"Прощай, князь"... Нѣтъ, Кара-Кипчакскій князь не отступитъ отъ своей цѣли: онъ подкараулитъ въ глухомъ мѣстѣ Галлея, убьетъ ненавистнаго врага, и дѣвчопка будетъ его женою!
   -- Не дѣлай этого!-- предостерегалъ Меджина Сарымъ-Арапанъ. Какъ-бы искусно ты ни убралъ съ дороги врага, самъ или рукою наемника, и какой тьмою ни покрылась-бы смерть бурдзянца,-- пускай даже ничья стрѣла или кинжалъ не сразятъ его, а только пропадетъ Галлей,-- башкиры въ одинъ голосъ скажутъ: "Это дѣло Меджина-Абдрахмана". Тогда всѣ твои замыслы, многолѣтніе труды и терпѣніе, съ которыми ты, шагъ за шагомъ, шелъ къ завѣтной цѣли, разлетятся, какъ цвѣтъ ковыля отъ дуновеніи вѣтра.
   -- Что-же мнѣ дѣлать?
   -- Созови джеинъ. Объяви, что ты любишь дочь Арало-Табынскаго князя и хочешь на ней жениться. Скажи, чтобы джеинъ выбралъ самыхъ почетныхъ изъ стариковъ и отправилъ ихъ къ невѣстѣ. Открой, что ты самъ къ ней сватался, но княжна прямого отвѣта не даетъ. Не въ обычаѣ башкиръ брать невѣсту противъ ея воли, по послы объявятъ ей, что князь и весь Кара-Кипчакскій родъ желаютъ имѣть ее своею княгинею. Нада пойметъ, что ей оказываютъ честь, никогда еще невиданную ни одною княжною-невѣстою, и гордость поборетъ ея упрямство.
   -- Но если послы вернутся съ отказомъ?
   -- Тогда возьми жену силою. Отказъ будетъ обидою всему роду, и кара-кипчаки вступятся за своего любимаго князя. Къ мимъ пристанутъ другіе князья,-- надежныхъ друзей у тебя много найдется...
   -- У Хассана ихъ больше.
   -- Справишься: позови ногайцевъ...
   Перебилъ рѣчь хитраго старика князь Меджинъ.
   -- Сарымъ, мудрый мой совѣтникъ! Бывало-ли когда у башкиръ, чтобы невѣсту брали силою?
   -- Не бывало. Но если княжна посламъ откажетъ, все дѣло твое рушится. Выбирай одно: или взять силою дочь АралоТабынскаго князя и сдѣлаться повелителемъ народовъ, или уступить княжну бурдзянцу...
   -- Не будетъ этого!-- съ бѣшенствомъ вскричалъ Меджинъ:-- Лучше погибну самъ, чѣмъ видѣть торжество мальчишки!
   -- Твои слова -- золото. Рѣшимость великаго мужа въ нихъ слышится.
   -- Соберемъ джеинъ, и отправимъ скорѣе пословъ.
   

VII.

   Солнце разбудило аулы арало-табынцевъ. Закурились вездѣ очаги, побѣжали столбики дыма. Передъ терьмою князя Хассана разстилаютъ ковры, разставляютъ чашки, украшенныя хитрою рѣзьбою; невдалекѣ разводятъ огонь, готовятся жарить птицъ и барашковъ.
   Проснулся Даутъ-Аксакъ. Окатилъ холодной водой голову, вымылъ лицо и надѣлъ чекмень. Теперь батырь охотно выслушаетъ своего друга.
   -- Я рѣшилъ, сегодня-же скажу Надѣ,-- заговорилъ Галленахметъ.-- Поѣдемъ на охоту, и тамъ она услышитъ.
   Батырь одобрилъ рѣшеніе Галлея.-- Но еще лучше ты сдѣлаешь, если перехватишь княжну, когда она пойдетъ къ терьмѣ отца,-- добавилъ.-- Чего откладывать?
   -- Нѣтъ, Даутъ, совѣтъ твой не годится: мнѣ нужно много, много сказать княжнѣ!
   -- Зачѣмъ много? Скажи три слова: будь моей женой.
   -- Только?! Что ты, Даутъ? А про любовь, про блаженство глядѣть на нее, ловить каждый взоръ ея, слушать ея рѣчи...
   -- Лишнія слова: говоришь о женитьбѣ, значитъ любишь, а. все другое глаза доскажутъ
   -- Нѣтъ, такъ я на первомъ словѣ споткнусь...
   -- Эхъ, Галлей!-- перебилъ батырь: -- Джигитъ ты, смѣлъ и и отваженъ, а передъ дѣвушкой слово боишься выговорить... Пойдемъ-ка лучше къ хозяину: вонъ я вижу,-- показалъ онъ глазами черезъ открытую дверь,-- князь вышелъ, и собрались гости.
   Проходя мимо терьмы княжны, пріятели услыхали звонкій смѣхъ; приподнялся слегка коверъ, и выглянуло свѣжее, веселое лицо Зары.
   -- Доброе утро!
   Друзья хотѣли отвѣтить, по свѣтлые глазки скрылись, и изъ терьмы послышался опять веселый смѣхъ.
   Подкрѣпляютъ свои силы князья и джитты вкусной пищей, пьютъ кумысъ и ведутъ хорошія рѣчи. Кто-то вспомнилъ про вчерашній разсказъ о Кусюкѣ и Кумэдеѣ. Улыбка тронула бѣлые усы хозяина, и онъ кинулъ свѣтлый взоръ на молодого Галлея.
   -- Смѣтливый парень былъ этотъ Кусюкъ,-- промолвилъ Хассанъ-Фактулла:-- не пустись онъ въ погоню за бѣглянкою, не поцѣлуй ее, когда достигъ у кургана, невидать-бы ему женой Кумэдею. Вотъ какъ въ старину джигиты добывали себѣ женъ!
   -- Да, люди позавидовали Кумэдеѣ, замѣтивъ хорошаго коня у жениха,-- сказалъ Айнасъ-Шикмали, князь Юрманскаго рода:-- хотѣли Кусюка на другой женить.
   -- Видно, зависть-то и въ прежнихъ людяхъ водилась,-- промолвилъ батырь Даутъ.
   -- Шайтанъ царствуетъ на землѣ съ начала міра,-- отвѣтилъ Хассанъ.-- Все зло отъ него идетъ: онъ мутитъ людей, вселяетъ въ нихъ злые помыслы, вражду другъ къ другу. Не любитъ онъ правды, любви и добра ни въ богахъ, ни въ людяхъ. Посмотрите, кругомъ все радостно улыбается лучезарному богу, а Шайтанъ-гора хмурится,-- старый князь повелъ рукою въ даль:-- ненавистенъ Шайтану богъ свѣта, ожесточается богъ тьмы, и отъ злобнаго дыханія его черная туча закрываетъ вершину горы.
   -- Не надивлюсь я на тебя, мудрый Хассанъ-Фактулла,-- сказалъ князь ІОрманскаго рода:-- какъ ты не боишься страшнаго шайтана: зимуешь въ сосѣдствѣ съ его жилищемъ!.. Должно быть, ты знаешь какое слово противъ него?
   -- Изъ старины нашъ родъ тамъ зимуетъ, и мнѣ не приходится нарушать обычай. А отъ козней Шайтана ты никуда не убѣжишь, если душою отпадешь отъ добрыхъ боговъ.
   Подумавъ немного, князь Айнасъ-Шикмали спросилъ:
   -- Вѣришь-ли ты, что предсказаніе святого мужа, слышанное въ твоемъ родѣ, сбудется?
   -- Я вѣрю, другъ Айнасъ,-- благоговѣйно произнесъ старый князь.-- Не человѣкъ, а боги говорили устами святого.
   Молодые князья и джигиты почтительно внимали бесѣдѣ старыхъ людей. Одинъ Галлей-Ахметъ, въ сладкомъ волненіи своего сердца, казался разсѣяннымъ; но послѣднія слова привлекли его слухъ и вниманіе.
   -- Если-бы ты, князь, былъ такъ добръ,-- обратился онъ къ хозяину,-- разсказалъ намъ, что это былъ за святой мужъ?
   -- Какъ? Развѣ отецъ тебѣ о немъ не говорилъ?
   -- Я не помню, чтобы когда нибудь слышалъ...
   -- О! про жизнь этого человѣка стоитъ послушать, а слова его, какія онъ говорилъ, долженъ знать и помнить башкуртъ: въ нихъ, какъ въ ларцѣ богатой невѣсты, заключены драгоцѣнные камни,-- сокровища человѣческой мудрости.
   -- Такъ разсказывай, князь, скорѣй!-- воскликнулъ братъ княжны Зары, такой-же пылкій юноша, какъ Галлей-Ахметъ.
   Съ улыбкою взглянулъ на него сѣдовласый Хассанъ-Фактулла.
   -- Возьмите терпѣніе, друзья. Разсказъ мой потребуетъ не одной недѣли, а у васъ немного свободнаго времени осталось: того гляди, выйдутъ княжны и заберутъ васъ въ плѣнъ.
   Допивъ чашку кумысу, хозяинъ, тонкимъ, вышитымъ руками дочери, полотенцемъ вытеръ губы и усы, повелъ очами на молодыя лица, горѣвшія любопытствомъ, и началъ:
   -- Я передамъ вамъ послѣднія слова Манкупа-Талубы,-- такъ звали святого мужа. Если они разожгутъ вашъ умъ, то разскажу въ другой разъ все подробнѣе, а не удастся, обратитесь къ княжнѣ Надѣ: она все знаетъ и лучше моего вамъ разскажетъ про жизнь праведника. Онъ былъ мужъ души высокой и ума великаго: десять лѣтъ прожилъ въ тяжеломъ рабствѣ -- какой-то хищный народъ убилъ его отца, а сына-отрока увезли за море и продали Сарацинамъ; изъ неволи Манкупъ бѣжалъ, тридцать годовъ скитался, наблюдалъ жизнь и нравы многихъ народовъ, вездѣ искалъ бесѣды съ мудрецами и черпалъ знанія изъ всѣхъ источниковъ. Вотъ какой человѣкъ былъ Манкупъ Талуба! По возвращеніи на свою милую родину, онъ нашелъ пріютъ у моего прапрадѣда Нарума-Бія, прожилъ у него тридцать годовъ и окончилъ дни своей многотрудной жизни. Передъ праведной кончиною, Манкупъ открылъ своему покровителю о времени, когда погибнетъ среди башкиръ власть шайтана. Чѣмъ дальше пойдетъ время, говорилъ святой, тѣмъ больше горя и бѣдъ увидятъ башкиры. Явятся люди, которые именемъ боговъ отнимутъ у народа свободу, станутъ угнетать его. Родятся нужда и бѣдность, зло, ложь и зависть разростутся, какъ гнилыя кочки на болотѣ. Отъ слезъ женщинъ прольются рѣки и моря, грудь матери земли захлебнется кровью человѣческой. Вотъ что сулитъ грядущее, пока на землѣ царствуетъ шайтанъ. Такъ говорилъ святой собираясь уходить въ дальній путь, на высокое небо. Башкиры должны разрушить жилище шайтана, если не хотятъ себѣ погибели: онъ провалится тогда въ темныя бездны, гдѣ прежде, за тысячи вѣковъ, обиталъ, и не посмѣетъ уже въ другой разъ выглянуть на свѣтъ. "Подвигъ этотъ",-- говорилъ святой, "можетъ совершить только смѣлый умъ и чистое сердце, исполненное великой любви"...
   На этомъ мѣстѣ разсказъ хозяина былъ прерванъ: у въѣзжей терьмы остановилась кучка всадниковъ. Первый замѣтилъ пріѣзжихъ Айнасъ-Шикмали.
   -- Гости къ тебѣ, князь,-- сказалъ пріятель Меджина-Абдрахмана.
   -- Вижу,-- промолвилъ Хассанъ-Фактулла.-- Если глаза мнѣ не лгутъ, такъ я узналъ лице Сарыма. Ну, мои милые друзья, конецъ доскажу послѣ: священный долгъ хозяина -- привѣтствовать гостей.
   Сказавъ эти слова, князь обратился къ своимъ родственникамъ, которые прислуживали ему и гостямъ, велѣлъ принести новую сабу съ кумысомъ и приготовить свѣжаго кушанья.
   Пріѣзжіе не заставили себя долго ждать.
   

VIII.

   -- Добро пожаловать!-- встрѣтилъ хозяинъ Кара-Кипчакскихъ стариковъ.-- Здравствуй, Сарымъ-Арыпанъ! Здравствуй, добрый Ята,-- живъ еще ты, старина! Здорово, Акмачикъ! здорово, Каруба, и ты, Датигачъ!.. Благодареніе богамъ: здоровыми и бодрыми вижу всѣхъ, любезныхъ моему сердцу!
   -- Благословеніе и милость боговъ съ тобою, мудрый князь, Хассанъ-Фактулла-Бій!-- такъ началъ рѣчь Сарымъ-Арыпанъ.-- Привѣтъ съ любовью посылаетъ тебѣ нашъ князь, Меджинъ-Абдрахманъ-Бій. Привѣтъ и поклонъ онъ шлетъ разумной изъ женъ, добродѣтельной княгинѣ Бикѣ. Онъ проситъ также передать отъ всего сердца привѣтъ и поклонъ княжнѣ-красавицѣ, дочери Арало-Табынскаго князя!
   Поблѣднѣлъ Галлей-Ахметъ, молніею вспыхнули его карія очи.
   Радушный хозяинъ сажаетъ подлѣ себя гостей, потчуетъ ихъ кумысомъ и торопитъ прислужниковъ, чтобы скорѣе несли кушанье. Сидятъ кара-кипчаки, пьютъ кумысъ, ѣдятъ вкусное мясо и ведутъ добрые разговоры. Хорошо насытившись, послы поблагодарили хозяина, и Сарымъ-Арапанъ обратился къ нему:
   -- Если ласковый князь будетъ милостивъ, то позволитъ старикамъ отдохнуть съ дороги, а потомъ допуститъ ихъ до себя съ княжною, и услышитъ, по какому дѣлу они пріѣхали отъ князя Меджина и Кара-Кипчакскаго рода.
   Удивился хозяинъ.
   -- По дѣлу отъ князя и всего рода?-- проговорилъ онъ.-- Ужъ не грозитъ-ли кто башкирамъ войною?
   -- Да хранятъ насъ всесильные боги отъ такого несчастья!-- воскликнулъ хитрый Сарымъ.-- Нѣтъ, князь, нѣтъ: мы вѣстники добра я радости.
   Кинулъ проницательный взглядъ на посла Хассанъ, и улыбка разлилась по его лицу.
   -- Идите, насладитесь пріятнымъ сномъ, а выслушать я васъ успѣю.
   Узнала о пріѣздѣ гостей княжна, сразу догадалась, съ чѣмъ они пріѣхали, и сказала Зарѣ, чтобы и подруги и князья не ждали ея на охоту: она пойдетъ къ матери и останется въ ея терьмѣ.
   Освѣживъ себя крѣпкимъ сномъ, послы явились въ терьму хозяина, гдѣ нашли его вмѣстѣ съ разумною княгинею Викою. Поклонились старики хозяевамъ, отдали княгинѣ привѣтъ и поклонъ отъ своего князя и сѣли на медвѣжьи шкуры. Добрый Ята не утерпѣлъ и отъ себя добавилъ, что Вика много помолодѣла въ двадцать лѣтъ, когда онъ видѣлъ ее въ послѣдній разъ: не такой здоровой и румяной была тогда княгиня, какъ теперь! Засмѣялась Вика.
   -- Слышишь, Хассанъ, что онъ говоритъ? А ты старухой меня зовешь!
   -- Ахъ, ты, старый, старый!-- подхватилъ князь, глядя на пзрытое морщинами лице и сѣдую бороду гостя.-- Я думалъ, Ята коня отъ верблюда не отличитъ, а онъ что еще разглядѣлъ!.. Не вѣрь, жена: я знаю, онъ старый плутъ!
   Всѣ весело смѣялись, больше другихъ самъ Ята; одинъ Сарымъ не улыбнулся. Хозяинъ замѣтилъ и сказалъ:
   -- За какимъ-же дѣломъ васъ ко мнѣ прислали?
   Сарымъ приподнялъ на хозяина сухое и безбородое, съ мутно-желтыми глазами, лицо и смиренно проговорилъ:
   -- Мы ждали твоего дозволенія, князь.
   -- Сказывай!
   Въ искусной рѣчи, разукрашенной цвѣтами лести, Сарымъ передалъ желаніе кара-кипчаковъ и Меджина, который умомъ, доблестью и богатствомъ превзошелъ всѣхъ князей Башкиріи, кромѣ мудраго Хассана, поставленнаго богами на недосягаемую высоту. Но если Хассапъ отдастъ свою дочь за Меджина, то сынъ отъ нихъ будетъ во всемъ подобенъ дѣду, а богатствомъ далеко превзойдетъ его.
   Долго говорилъ Сарымъ. Князь Хассанъ съ княгинею слушали его внимательно; послы дивились уму и сладкорѣчію товарища, въ полголоса приговаривая: "такъ! хорошо, больно хорошо ты говоришь!"
   -- Про любовь князя дочь ваша знаетъ,-- говорилъ Сарымъ.-- Теперь она услышитъ, что любовью къ ней полны и сердца народа. Такъ велѣлъ сказать Дженнъ. Волю его послы исполнили.
   Кончилъ. Князь помолчалъ, взглянулъ на княгиню.
   -- Любезно сердцу родительскому желаніе Кара-Кипчакскаго рода,-- началъ въ отвѣтъ Хассанъ,-- намъ съ женою по мысли зять князь Меджинъ-Абдрахманъ. Благодаримъ вашего князя за почетъ, какого не видывала еще въ Башкиріи ни одна невѣста! Мы скажемъ дечери, что къ ней прислали сватовъ, а она дастъ свой отвѣтъ.
   Сарымъ-Арипанъ замѣтилъ:
   -- Неоцѣненнымъ сокровищемъ наградили васъ съ княгинею боги. Но мы съ тобой, князь, старые люди, пожили довольно на свѣтѣ, знаемъ, что дѣвичье сердце не всегда въ ладахъ съ разумомъ: горячая кровь нерѣдко одолѣваетъ волю разсудка.
   -- Твое слово отъ мудрости, Сарымъ-Арыпапъ,-- промолвилъ князь.-- Мы съ женой дадимъ нашъ совѣтъ дочери; но воли ея ломать не будемъ. Вы знаете обычай народа: дѣвица вольна въ своемъ сердцѣ.
   Три дня живутъ послы, но княжна не даетъ отвѣта. Хозяинъ ѣздитъ съ послами на соколиную охоту, показываетъ свои стада, косяки, радушно угощаетъ гостей.
   Старая княгиня ласкаетъ красавицу дочь, ведетъ съ нею душевныя рѣчи.
   -- Милая доченька,-- говоритъ,-- скажи мнѣ: выбрала-ли ты себѣ мужа, или еще нѣтъ?
   Молчитъ дочь, склонивъ лицо къ колѣнямъ матери.
   -- Князь Меджинъ богатъ, уменъ, и родъ его знатенъ жена съ нимъ будетъ счастлива.
   Ни слова, точно не слышитъ княжна.
   -- Что же ты молчишь, моя ненаглядная? Я знаю, ты два раза отказывала Меджину; но онъ, гордый, не обидѣлся и опять сватается. Мало этого: весь родъ его желаетъ тебя видѣть своею княгинею! Если выйдешь за Меджина, сынъ твой будетъ самымъ богатымъ и сильнымъ изъ князей.
   Тихо заговорила дочь, и голосъ ея показался княгинѣ незнакомымъ.
   -- Родная!.. Я знаю, что нѣтъ богаче князя Меджина, но развѣ мнѣ богатство его надобно? Я богата своимъ отцомъ... Любви я хочу!.. А въ глазахъ Меджина я не видѣла ея: чужой онъ мнѣ, и я ему чужая.
   Дрогнуло сердце матери, слезы навернулись на ея глазахъ и медленно покатились по румянымъ щекамъ.
   -- Свѣтъ очей моихъ!-- говорила княгиня: -- твое сердце съ моимъ въ одно говорятъ. Чую я,-- Меджинъ тебѣ не женихъ.
   -- А ты сказала, что я съ нимъ буду счастлива!-- съ грустью промолвила княжна.
   -- Такъ разсудокъ мой говорилъ,-- призналась княгиня Бика.-- А сердце мое вотъ что говоритъ: надъ сокровище мое! тебя любитъ Галлей, онъ небогатъ, но только съ Галлеемъ ты будешь счастлива.
   Молчитъ дочь.
   -- И ужъ скажу тебѣ, доченька, всю правду: мы съ отцомъ только тогда успокоимся, когда ты назовешь своимъ мужемъ Галлея Ахмета... Вѣдь, помнимъ мы, какъ раскраснѣлись щеки нашей красавицы, и потупила она свои глазоньки, увидѣвшись на праздникѣ съ Галлеемъ. Кто же тебѣ мѣшаетъ назвать его своимъ?..
   Безмолвна дочь. Только плотнѣе еще прижималась она къ колѣнямъ матери, и сердце въ ней чаще стучало.
   -- Неужели мы обманулись?-- повыждавъ, начала княгиня.-- Неправда, значитъ, что твое сердце летитъ на встрѣчу Галлея?..
   Вздохнула дочь и такъ отвѣчала:
   -- Не знаю, мама... Сердце мое, какъ будто, говорить, что Галлей его избранникъ. Оно слѣдитъ за взорами князя и недовольно, когда онъ бываетъ ласковъ съ другой... Галлей смѣлъ умомъ и благороденъ. Я часто испытывала его на охотѣ и видѣла, что ни одному батырю онъ въ силѣ не уступитъ, и не видѣла еще равнаго ему по отвагѣ. Знаю, что Галлей любитъ меня, и знаю, почему онъ не говоритъ мнѣ о любви: гордость не позволяетъ ему въ словахъ открыть сердце, но глаза давно мнѣ выдали его... Но видишь ли что, мама, родная моя: есть у меня дума одна, большая дума, и не даетъ она подойти мнѣ самой къ Галлею... Молодъ Галлей, и отвага въ немъ юноши, а не мужа.
   Развела руками княгиня.
   -- Мудреныя ты слова говоришь, доченька, и сама ты для меня загадка,-- проговорила мать.-- А что Галлей молодъ,-- такъ это еще лучше для тебя...
   Дочь подняла голову.
   -- А кто поручится, что онъ будетъ со мною счастливъ? Галлей бѣденъ, и я знаю, что о немъ будутъ говорить Меджинъ и его богатые пріятели: "бурдзянецъ женился на богатствѣ Хассана, и взялъ дочь въ придачу". Не пожалѣетъ ли тогда Галлей, что не женился онъ на милой нашей Зарѣ? Ея отецъ не такъ богатъ, какъ мой!.. Да я истерзаюсь вся, глядя на него... Если бы Галлей былъ не такимъ юнымъ!..
   Усмѣхнулась княгиня.
   -- А ты вспомни, что говорила вчера Зара: ничьихъ чужихъ словъ не нужно слушать. Пускай недобрые люди говорятъ, что имъ въ голову придетъ, а ты пропускай мимо ушей. Галлей хотя и молодъ, но онъ не изъ такихъ, чтобы его духъ смутили людская злоба и зависть.
   Задумалась дочь.
   Еще прошелъ день. Утромъ, по обыкновенію, собрались передъ терьмою хозяина гости. Вышла и сама княгиня, за нею княгини -- гостьи, и прилетѣли свѣтлолицыя, съ розами на щекахъ, молодыя княжны, кромѣ хозяйской дочери. Принялись за кушанья и кумысъ. Показалась княжна Нада.
   Въ голубомъ шелковомъ зиленѣ, въ бѣлой шапочкѣ и въ красныхъ, вышитыхъ серебромъ и шелкомъ, туфляхъ, она легкой поступью, но не спѣша, подошла къ собранію. Разговоры затихли, глаза съ любопытствомъ поднялись на нее. Въ груди Галлея захватило духъ. Княжна Зара, изъ-за плеча хозяйки княгини, бросала украдкой взоры то на него, то на подругу Наду. Повела черными глазами гордая красавица, поклонилась всѣмъ гостямъ и обратилась къ посламъ съ рѣчью:
   -- Послы князя Меджина Абдрахмана!-- такъ начала она.-- Великая честь черезъ васъ оказана мнѣ: вашъ князь и народъ желаютъ видѣть меня своей княгинею. Вотъ мой отвѣтъ: свободная, я сердце свое отдамъ тому, кто взамѣнъ отдастъ мнѣ свое...
   -- О, нашъ князь любитъ тебя!-- раздались голоса: -- сердце его давно къ тебѣ лежитъ.
   -- Подождите,-- остановилъ Сарымъ Арапанъ: княжна еще не все сказала.
   -- Вашъ князь желаетъ себѣ счастья, я также хочу быть счастливою. Не требую я богатства отъ мужа,-- я ищу только сердца и человѣка, хотя бы онъ былъ самый бѣдный изъ всѣхъ башкиръ: я буду его женою! Однихъ пламенныхъ взглядовъ и словъ для меня мало. Пусть тотъ, кто хочетъ сдѣлаться моимъ мужемъ, прежде докажетъ свою любовь: совершитъ дѣло, память о которомъ переходила бы изъ рода въ родъ и покрыла славою нашихъ потомковъ. Вотъ какой человѣкъ будетъ моимъ мужемъ.
   Сарымъ Арапанъ поспѣшно отвѣтилъ:
   -- Князь Меджинъ Абдрахманъ все сдѣлаетъ, чтобъ доказать свою любовь къ тебѣ, княжна! Скажи только, какое дѣло?
   -- Кто любитъ, тому сердце само укажетъ дѣло.
   Всѣ были поражены словами княжны, и даже хитрый Сарымъ не нашелся, что отвѣтить. Никто еще не видалъ такою Наду, какою она теперь стояла: такъ чудно-прекрасна была она. Глаза ея смотрѣли въ сіяющую даль; они мгновенно вспыхнули, остановившись на мрачной вершинѣ Шайтанъ горы.
   -- Если кто хочетъ отъ меня слышать, какого дѣла я требую, то скажу, когда наши родныя степь и горы одѣнутся снѣжнымъ покровомъ.
   -- Долго ждать, княжна!-- сказалъ Сарымъ.
   -- Такъ пусть князь Меджинъ или другой кто докажетъ теперь дѣломъ свою любовь. Но знайте, что мое сердце, вмѣстѣ съ рукою, будетъ отдано тому, кто совершитъ славное дѣло.
   Нада поклонилась посламъ и оставила изумленныхъ гостей.
   

IX.

   За днями летятъ дни, незамѣтно убѣгаютъ недѣли. Стада переходятъ съ одного пастбища на другое, за ними двигаются аулы: гдѣ вчера еще была пустыня, увеселяли ее только пѣніе вольныхъ пташекъ, да крикъ водяной птицы,-- сегодня тамъ раздаются людскіе голоса, конское ржаніе и мычаніе коровъ.
   Два раза снимались съ кочевья арало-табынцы съ бурдзянцами, и теперь аулы ихъ на десятки верстъ раскинулись по долинѣ рѣки Бѣлой. Богата и роскошна долина Бѣлой. Высокіе скалистые берега ея, то голубые или бѣлые, то розоватые и лиловые, покрыты по гребнямъ вѣковыми соснами и березою; мѣстами, гдѣ скалистыя твердыни раздвинуты могучею рукою боговъ, открываются затопленныя всякими цвѣтами долины, и по нимъ звонко несутся быстрые потоки, сверкаютъ изгибы рѣчекъ; по сторонамъ толпятся безъ числа горы съ устремленными вверхъ остріями, а вдали подъ безпредѣльнымъ голубымъ шатромъ кротко сіяютъ вѣнцы Иремеля, Юрмы и Яманъ-тау, и туманится снѣжная вершина Ильмерзака.
   Княжна Нада попрежнему весела, попрежнему охотится въ горахъ и лѣсныхъ дебряхъ. Веселы и радостны лица подругъ, князей и батырей, окружающихъ дочь князя. Одинъ Галлей Ахметъ печаленъ; грустенъ взоръ его карихъ глазъ, и горькая улыбка блуждаетъ по его губамъ. Тяжелымъ камнемъ легли на сердце Галлея слова красавицы... На какое славное дѣло не рѣшился бы юноша ради Нады, чтобы только она полюбила его! Ни передъ чѣмъ онъ не остановится, безстрашно кинется въ бой одинъ съ цѣлой ордой ногайцевъ. Но боги не посылаютъ случая, а человѣкъ самъ не выдумаетъ подвига. Давитъ Галлея камень, плачетъ въ немъ сердце отъ боли, и не милъ свѣтъ очамъ. Не замѣчаетъ печали его надъ хотя и часто смотритъ на юношу. Батырь Даутъ не одобряетъ своего друга, совѣтуетъ бросить тоску и поискать себѣ другую невѣсту.
   -- Нада сама не знаетъ, чего она хочетъ,-- говорилъ батырь.-- Правда, по уму и красотѣ другой не найдешь; но что толку, коли вмѣсто горячаго сердца, кусокъ льда у нея въ груди? Вонъ, посмотри на Зару: въ глазкахъ у ней такъ и свѣтится любовь, а ты не заглянешь въ нихъ, и отстраняешь отъ себя эту чудную птичку, которая сама летитъ на твою грудь.
   Не слышитъ друга Галлей, глухъ и нѣмъ онъ къ словамъ утѣшенія.
   Крики, свистъ и гиканье разносятся по лѣсу. Стихли пѣвуньи-пташки, хоронится подъ кустъ малый звѣрь и убѣгаетъ большой. Черезъ кусты и прогалины несется лось, кидается изъ стороны въ сторону и не знаетъ, куда укрыться. Ближе людскіе голоса, стрѣлы уже свистятъ надъ его головою; заметался звѣрь, порскнулъ онъ въ непролазную чащу и мгновенно исчезъ.
   -- Айда! въ облаву...
   Разсыпались охотники, обломали кругомъ чащу. Выжидаютъ, держатъ на готовъ луки и прислушиваются: не хрустнетъ-ли гдѣ что, не выдастъ-ли чѣмъ себя звѣрь?.. Лѣсъ снова ожилъ и запѣлъ: сладостные звуки сыплются съ вершинъ гордыхъ дубовъ, высокихъ сосенъ и кудрявыхъ березъ, льются изъ веселыхъ кустовъ, затопленныхъ серебристымъ сіяніемъ, и наполняютъ все лѣсное царство. Заслушалась пѣсень вольныхъ пташекъ надъ западаютъ пѣсни въ высокую грудь ея, ластятся къ сердцу дѣвичьему... Чье-то молодое лицо выступаетъ, чьи-то каріе глаза грустно на нее смотрятъ, и губы шепчутъ о любви. "Неужели это Галлей?.. Какъ онъ печаленъ"..
   -- Пропала охота!
   Точно отъ сна пробудилась княжна: передъ нею Даутъ-Аксакъ.
   -- Убѣжалъ лось,-- добавилъ батырь.
   -- Такъ ѣдемъ искать другого звѣря!-- сказала княжна.
   Несчастливый день выпалъ для охотниковъ: сколько они ни гонялись за оленями, зубрами и лосями, ни одного не удалось убить. А когда жаръ свалилъ, поднялись тучи комаровъ и выгнали изъ лѣса охотниковъ.
   Въ тѣнистомъ мѣстѣ долины, на берегу ручья, свѣтлаго и прозрачнаго, словно горный хрусталь, расположились они на отдыхъ. Достали съѣстные припасы, сняли турсуки съ лошадей; накинулась молодежь на кумысъ, шаньги и сыръ; смѣхъ огласилъ долину. Но ничей смѣхъ не звенѣлъ такъ весело, какъ смѣхъ княжны Зары. Охотники наперерывъ хватали чашки съ кумысомъ, чтобы поскорѣе утолить жажду; но едва губы того или другого прикасались къ напитку, какъ добрая половина выливалась на усы и бороды.
   -- Ахъ, вы, дѣточки!-- восклицала княжна съ веселыми глазками:-- все-то вы обливаетесь, бѣдные!..
   Княжны покатывались со смѣха отъ проказъ съ джигитами. Батырь Даутъ хохоталъ, улыбался и Галлей-Ахметъ. Нада также смѣялась, но порою взоръ ея дѣлался задумчивъ.
   -- Ну, что хорошаго въ ѣдѣ!-- говорила Зара -- давайте играть!
   Вверхъ по долинѣ, на одномъ изъ холмовъ, стояла красивая черная коза. Нада первая увидѣла ее. Быстро поднялась княжна, подбѣжала къ своей лошади, проворно вскочила на сѣдло и ударилась къ холму. Зара, Даутъ и человѣкъ шесть князей пустились вслѣдъ. Коза прыгнула въ сторону и понеслась къ горамъ. Вдругъ лошадь Нады остановилась.
   -- Уйдетъ! уйдетъ!-- встревожилась княжна.-- Кто поймаетъ мнѣ козочку?
   Понеслись лихіе наѣздники, съ ними и Зара. Легки ноги красиваго звѣря, но не убѣжать ему отъ охотниковъ: вотъ ужъ кони догоняютъ его; еще нѣсколько скачковъ, и арканъ остановитъ легкій бѣгъ... Но отчего лошади разомъ подались назадъ, шарахнулись въ сторону и чуть не опрокинули всадниковъ? Подъ самыми ногами разверзлась пропасть, съ торчавшими изъ нея скалами! Коза прыгнула на одну изъ скалъ, потомъ на другую, и скоро очутилась на той сторонѣ. Галлей-Ахметъ повернулъ назадъ своего вороного, поскакалъ на встрѣчу отставшей княжнѣ съ подругами и другими охотниками; не доскакалъ, круто поворотилъ, загикалъ и стрѣлою понесся впередъ. Никто не успѣлъ моргнуть, какъ конь съ всадникомъ взвился надъ пропастью!.. Крики ужаса раздались, княжна Зара онѣмѣла... Смотрятъ: живъ и невредимъ, мчится Галлей за мелькавшею вдали черной козочкой!.. Подъѣхала Нада, взглянула на пропасть, лицо ея сначала поблѣднѣло, потомъ залилось румянцемъ.
   -- Галлей-Ахметъ догонитъ,-- проговорила она довольнымъ голосомъ.
   -- Да онъ безумный!-- воскликнула Зара.
   Джигиты осматривали мѣсто, гдѣ перелетѣлъ Галлей, и дивились, какъ всадникъ съ конемъ не опрокинулись и не погибли. Подъѣхали и остальные, запоздавшіе охотники, всѣ удивлялись неустрашимости Галлея.
   Долго не возвращался Бурдзянскій князь. Солнце склонилось уже къ краю неба, косые лучи его обстрѣливали зеленые луга и долины; возносясь къ голубому небу, сверкали вершины горъ. Тревога охотниковъ росла; всѣ безпокойно переглядывалось между собою. Одна Нада казалась спокойною.
   -- Ѣдетъ! ѣдетъ!-- воскликнула Зара.
   Да, это Галлей возвращается, но съ другой стороны, въ объѣздъ. Крики радости, привѣтствій и похвалъ встрѣтили князя.
   -- Молодецъ! Ты первый джигитъ! Нѣтъ безстрашнѣе князя Галлея!
   Галлей-Ахметъ остановился передъ дочерью Арало-Табынскаго князя. Конь его былъ весь въ пѣнѣ и фыркалъ. На сѣдлѣ лежала спутанная коза.
   -- Вотъ моя охота,-- проговорилъ Галлей: -- она твоя, княжна!..
   Что-то вспыхнуло въ черныхъ глазахъ красавицы, залило опять румянцемъ ея щеки, и она потупилась.
   -- Благодарю, князь!-- сказала она и, нагнувшись, погладила красивую козу, всю трепетавшую отъ испуга.
   Возвратились въ аулъ. Вѣсть о поступкѣ Бурдзянскаго князя въ тотъ-же вечеръ облетѣла всѣ терьмы. Старый Хассанъ обнялъ Галлея, а княгиня Бика, посмотрѣвъ на него съ материнской нѣжностью, проговорила:
   -- Какъ будетъ гордиться твоя мать и бурдзянцы!
   -- Ай, князь! Ну, джигитъ!-- дивились всѣ, слушая разсказъ о смѣлости его.
   Теплая лѣтняя ночь прекрасна, тиха. По синему небу блещутъ звѣзды, всталъ изъ-за горы мѣсяцъ; сіяютъ вѣнцы Ильмерзарка, Яманъ тау и Иремеля; кротко мерцаетъ голубая даль. Въ тишинѣ ночи поютъ соловьи.
   Откинувъ богатый коверъ, сидитъ въ терьмѣ княжна надъ глядитъ на мѣсяцъ и слушаетъ пѣсни соловьевъ. На сердцѣ грустно и вмѣстѣ сладко, къ глазамъ подступаютъ слезы...
   
   Прекрасна ты, моя страна,
   Моя богатая, счастливая страна...
   
   Донесся до слуха княжны молодой мужской голосъ. Вздрогнула тихо она, и вся превратилась въ слухъ. Голосъ пѣлъ:
   
   Куда ни взглянешь,--
   Горы и лѣса.
   Здѣсь -- роскошныя долины,
   Рѣки и ручьи,
   Тамъ разбросаны аулы,
   Ихъ бѣлѣются терьмы;
   А кругомъ вездѣ гуляютъ
   Сытыя стада.
   Боги смотрятъ съ неба
   И любуются страной.
   Благодатная страна,
   Святая родина моя!
   
   Высоко поднимается грудь княжны, черные глаза горятъ; жадно ловитъ она слова пѣсни и не замѣчаетъ, что за нею неподвижно стоитъ блѣдная Зара.
   
   Чудны звѣзды въ небѣ,
   Дивенъ мѣсяцъ золотой,
   Но не въ нихъ очей отрада,
   Свѣтъ души моей!..
   О, скажи мнѣ, мѣсяцъ ясный,
   Звѣзды чистыя небесъ,
   Какъ найти дорогу къ милой,
   Къ солнцу сердца моего?
   Какъ воспѣть мою царицу,
   Какъ прославить мнѣ ее?
   Я не знаю,-- научите!..
   
   Замеръ голосъ. Одни соловьи, не переставая, поютъ страстныя пѣсни, вливая любовь въ сердца тѣхъ, кто ихъ слушаетъ въ эту прекрасную ночь... Глубоко вздохнула надъ два слова тихо слетѣли съ ея устъ:
   -- Галли! Галли!..
   -- Идемъ, идемъ къ нему!
   Нада обернулась и рыдая, упала въ объятія своей подруги.
   

X.

   Утромъ Галлей-Ахметъ уѣхалъ. Проѣзжая аулами, онъ видѣлъ бѣгущихъ ему на встрѣчу малышей, слышалъ ихъ радостные крики:
   -- Князь Галлей!.. Джигитъ, первый батырь!..
   А отцы, матери и старики, провожая глазами Бурдзянскаго князя, въ одинъ голосъ о немъ говорили:
   -- Вотъ мужъ нашей княжнѣ!
   Позади остались аулы богатаго рода арало-табынцевъ. Вдали уже забѣлѣлись терьмы бурдзяпцевъ. Лихой конь, завидя родное кочевье, стрѣлой понесся впередъ; но всадникъ сдерживаетъ вѣрнаго товарища, заставляетъ его итти шагомъ, и ѣдетъ въ раздумьѣ...
   Что-же теперь смущаетъ Галлея? Какая тревога лежитъ у него на сердцѣ? Развѣ онъ не доволенъ вчерашней удачей, не гордится своимъ поступкомъ? Любовь свою онъ доказалъ на дѣлѣ. Нѣтъ, не веселитъ юношу успѣхъ!.. Въ румянцѣ и потупленномъ взорѣ княжны онъ замѣтилъ смущеніе, но не радость; въ голосѣ, какимъ она благодарила его, услышалъ просьбу о прощеніи,-- она совсѣмъ не желала подвергать его опасности. А потомъ, возвратившись съ охоты въ аулъ, она поспѣшно отъ него скрылась, не промолвивъ ему "доброй ночи!" Не любовь,-- стыдъ и раскаяніе испытываетъ княжна: не о такомъ дѣлѣ она думала, когда держала рѣчь къ посламъ Меджина... И неужели только за это дѣло отдастъ себя Нада?.. Правду сказалъ Даутъ: "не сердце, а ледъ въ ея груди!" Такъ онъ думалъ вчера, ночью, въ пѣснѣ изливая свое горе и чувства... Отчаяніе овладѣло его душою. Тутъ онъ вспомнилъ о своей доброй матери, о миломъ братѣ: давно, давно ужъ они ждутъ Галлея!.. "А я... забылъ о васъ!"..-- шепталъ онъ. "Завтра-же къ вамъ, дорогіе! Нечего мнѣ больше ждать!".. Онъ ѣдетъ домой, гоня отъ себя мысль о княжнѣ... Но полпути не проѣхалъ, какъ опять тѣ-же думы нахлынули. Не властенъ въ себѣ Галлей: и въ душѣ его всталъ образъ Нады во всей своей чистой красотѣ, не гордой, смѣлой и холодной, а кроткой, стыдливой и нѣжной, съ задумчивымъ взоромъ, какою случилось ему разъ или два увидѣть Наду... "Не воротиться-ли?" -- промелькнуло въ его головѣ. "А мать?" вспомнилъ онъ. "Дурной я сынъ!" И онъ даетъ волю коню.
   Изъ аула бурдзянцы увидѣли своего князя. Высыпали на встрѣчу, бѣгутъ съ шумными привѣтствіями, обступили всадника.
   -- Здравствуй, князь Галлей! Будь здоровъ! Молодецъ ты у насъ! Батырь! Мы ужъ все знаемъ...
   Старики тѣснились къ нему; каждый спѣшилъ пожать ему руку, и всѣ смотрѣли на него съ гордостью.
   -- Ай, аяй, князь! Что только изъ тебя будетъ, когда ты въ настоящіе годы и силу войдешь! Вѣдь ужъ и теперь всѣхъ джигитовъ ты за поясъ заткнулъ. Больно о тебѣ люди хорошо говорятъ. Любо вамъ!
   Княгиня Зигда немало пролила радостныхъ слезъ, обнимая своего Галлея, цѣловала его въ глаза и не спускала взоровъ съ милаго лица. Пятнадцатилѣтній Нариманъ глядѣлъ на брата, какъ на бога, и отъ восторга не могъ вымолвить слова.
   -- Дорогой мой Галлей! Ненаглядный!-- такъ говорила мать и торопилась, чтобы скорѣе напоить и накормить пріѣзжаго.
   Поуспокоилась княгиня, сѣла противъ Галлея и, не спуская глазъ, повела рѣчь:
   -- Скажи, что княжна Нада?
   -- Я не видѣлъ ея сегодня: спѣшилъ къ тебѣ, мама.
   -- Вчера ничего ты съ ней не говорилъ?
   Галлей замялся.
   Мать замѣтила смущеніе сына, стала разспрашивать о Хассанѣ, о княгинѣ Бикѣ.
   -- Княгиня Бика къ тебѣ собирается: только гости удерживаютъ ее.
   -- Гдѣ ей пріѣхать! Я сама думаю провѣдать княгиню.
   -- Такъ поѣдемъ завтра!-- подхватилъ сынъ.
   -- Какъ?.. Развѣ ты ужъ хочешь завтра?..
   Отъ Галлея не укрылась грусть, словно облачко, набѣжавшая на лицо матери. Онъ поспѣшилъ ее успокоить.
   -- Нѣтъ, родная моя, я побуду съ вами.
   -- Поживи,-- сказала княгиня.-- Я рѣдко тебя вижу, сынъ.
   -- И мнѣ скучно безъ тебя, Галлей!
   Взглянулъ на брата Галлей, ласково обнялъ его.
   Въ открытую дверь терьмы заглядывали любопытныя женскія лица.
   -- Пріѣхалъ, князь? Покажись намъ! Дай на тебя полюбоваться!
   Веселъ и радостенъ народъ, что пріѣхалъ князь; счастливъ и Галлей-Ахметъ. Не то въ аулѣ Кара-Кипчакскаго рода.
   Мраченъ и золъ Меджинъ-Абдрахманъ. Двѣ недѣли, какъ воротились послы и передали ему отвѣтъ дочери Арало-Табынскаго князя. Побагровѣлъ даже Меджинъ. По совѣту Сарыма, князь созвалъ теперь джеинъ. Собрались кара-кипчаки изъ всѣхъ ауловъ. Выслушали Сарыма-Арыпана. Князь спросилъ, какого они мнѣнія объ отвѣтѣ.
   -- Мудреная, видно, дѣвка эта княжна!-- сказалъ одинъ изъ стариковъ:-- загадку большую она загадала!
   Засмѣялись на собраніи.
   -- Правду говорю,-- продолжалъ старшина: -- какое ты дѣло выдумаешь? Ежели-бы война случилась -- хранятъ насъ боги!-- такъ князь Меджинъ покрылъ-бы свое имя славою...
   -- Въ слонахъ княжны насмѣшка,-- мѣшался Сарымъ-Арыпанъ.
   -- А вѣдь ты угадалъ!-- вскричалъ веселый старшина.-- Не хочетъ себѣ мужа,-- вотъ и задала всѣмъ задачу.
   -- Въ Башкиріи не одна дочь Хассана,-- подалъ совѣтъ другой старшина:-- поищи, найдешь себѣ жену.
   Вспыхнулъ Меджинъ, не сдержался.
   -- Такъ вотъ вы какъ за меня стоите!..
   Стихнулъ джеинъ; глядятъ на князя.
   -- Нѣтъ, добрый князь, если только я вѣрно понялъ его слова,-- торопился исправить промахъ Меджина хитрый совѣтникъ,-- хотѣлъ сказать, что дочь Хассана нанесла обиду славному роду Кара-Кипчаковъ.
   -- Обиду?-- загремѣлъ джеинъ.
   -- Большую обиду. Князь Меджинъ чтитъ свободу народа. Князь женился-бы, никому о томъ не говоря, но онъ пожелалъ сперва узнать, будетъ-ли по сердцу народу избранная имъ жена. Джейнъ одобрилъ выборъ и отправилъ къ невѣстѣ пословъ.
   -- Правда! правда!
   -- Наслышавшись о гордомъ нравѣ княжны,-- извѣстно, рѣдкая красавица не горда,-- мы забѣжали сперва къ Хассану, просили, чтобы онъ поговорилъ съ дочерью и далъ ей совѣтъ. Старикъ обѣщалъ... и сдержалъ слово: отвѣтъ княжны джеинъ слышалъ!
   -- Хассанъ?-- раздались съ разныхъ сторонъ молодые голоса.-- Хассанъ противъ идетъ? Кара-Кипчаки ни отъ кого обиды не снесутъ!
   Страсти расходились. Къ молодымъ присталъ кое-кто изъ стариковъ. Кипчаки огонь народъ и самолюбивѣе всѣхъ башкиръ.
   -- Говори, князь, что дѣлать?-- кричали задорные голоса.
   -- Князь исполнитель воли народа,-- отвѣтилъ Меджинъ:-- что мудрость джеина укажетъ, то я и сдѣлаю.
   Первымъ подалъ голосъ Ята, старый и бодрый Ята.
   -- Обиды никакой я не вижу въ отвѣтѣ княжны,-- выговорилъ твердо старикъ:-- дочь башкурта вольна въ своемъ сердцѣ.
   Весь загаръ пропалъ съ лица князя, и огни въ глазахъ забѣгали. Не тронулъ головой Сарымъ, и плотнѣе сжались тонкія губы хитреца.
   -- Отвѣтъ княжны простъ и ясенъ,-- продолжалъ спокойно Ята:-- кто изъ князей совершитъ славное дѣло, тотъ и будетъ ея мужемъ. Въ чемъ же тутъ насмѣшка, гдѣ обида князю и роду кара-кипчаковъ?
   -- Правда,-- добавилъ строгій Карыба:-- мы всѣ слышали, что говорила княжна.
   Джейнъ сразу подался на сторону справедливыхъ и почетнѣйшихъ людей.
   Меджинъ съ трудомъ владѣлъ собою. Но мудрецъ стоялъ ужь на стражѣ, не спускалъ желтыхъ глазъ съ князя.
   -- Не знаю, кто изъ насъ ошибся,-- съ видомъ смиренія заговорилъ Сарымъ:-- я ли самъ не проникъ въ смыслъ отвѣта, или вы не вполнѣ измѣрили глубину словъ княжны,-- покажетъ время. Но что джеинъ скажетъ, если дочь Арало-Табынскаго князя, не дождавшись зимы, выйдетъ замужъ за князя другого рода?
   -- Не выйдетъ!
   -- Ахъ, добрый Ята!-- засмѣялся тихо Сарымъ:-- ты самъ говорилъ: дѣвица вольна въ своемъ сердцѣ.
   -- Вольна была и княжна, но теперь связала себя: отъ слова своего не отступитъ.
   -- А какъ разовьетъ паутинку?
   -- Недостойно дочери Арало-Табынскаго князя: позоръ ляжетъ на ея голову. Не бывало еще случая, чтобы кто изъ княжескаго рода не держалъ слова. Подождемъ зимы.
   На этомъ джеинъ разошелся.
   Князь Абдрахманъ рветъ и мечетъ: онъ никакъ не ожидалъ такого рѣшенія!
   -- Ничего, князь,-- потиралъ руки Сарымъ:-- дуракъ Ята не испортилъ дѣла. Теперь ты знаешь, на кого можно надѣяться; пока не оторвешь голову джеину, кара-кипчаки всегда пойдутъ за дураками, какъ Ята. Зима недалеко, потерпишь. А времени будетъ довольно, чтобы пріятелей-князей подготовить и нагайцевъ позвать. Примись за работу теперь же.
   Меджинъ задумался.
   -- Не разгадалъ ты мысли дѣвчонки: какое дѣло она задумала?
   -- Догадываюсь я, что она однѣхъ мыслей съ тобою: хочется ей быть царицею Башкирскаго народа... Да что бы она ни задумала,-- верхъ будетъ твой. Не слѣдуетъ только даромъ терять времени.
   

XI.

   Долго спала Нада. Давно уже веселый свѣтъ наполняетъ терьму, птичками золотистыми порхаетъ по узорамъ стѣнъ, серебрянымъ кувшинамъ, ларцамъ и зеркалу. Постель Зары прибрана, и не видно ея живой хозяйки: она рано встала и убѣжала гулять. Не покидаетъ ложа надъ покоится она на пуховикахъ, подъ воздушнымъ пологомъ, разметались по подушкѣ черныя косы, алымъ румянцемъ пышутъ щеки, и уста чему-то улыбаются; но крѣпко сомкнуты стрѣлы длинныхъ рѣсницъ, сладко спитъ она, и безмятежно дышетъ. Нарѣзвилась и набѣгалась по бархатному ковру луга Зара, нарвала душистыхъ цвѣтовъ, завернула въ кумысную чтобы освѣжить себя здоровымъ напиткомъ, посмѣялась съ кумысницею-старухою, узнала отъ Даута объ отъѣздѣ Галлея и побѣжала къ подругѣ. Влетѣла въ терьму, хотѣла крикнуть и остановилась... Подкравшись къ спящей, Зара осторожно приподняла пологъ и положила на грудь Надѣ цвѣты; сама опустилась подлѣ на сафьянную подушку и принялась любоваться красотой подруги. Запахъ цвѣтовъ разбудилъ красавицу: дрогнули вѣки, раскрылись густыя рѣсницы, и большіе глаза встрѣтили милый взоръ и цвѣты.
   -- Зара! зачѣмъ ты разбудила меня?
   -- Да развѣ ты еще не выспалась?
   -- Не знаю, промолвила надъ и лице ея озарилось радостной улыбкою.-- Я видѣла сонъ, и мнѣ было такъ хорошо, такъ хорошо... Цвѣты прогнали мой чудный сонъ...
   -- Галлея видѣла?
   Нада заложила руки за голову и медленно начала:
   -- Видѣла я того святого мужа, о которомъ часто разсказывалъ мнѣ отецъ... Ты о немъ слышала... Свѣтъ разлился по терьмѣ, и вотъ, я вижу, изъ этого свѣта вышелъ среброкудрый мужъ, съ лицомъ святаго, и обратился ко мнѣ съ привѣтствіемъ. "Здравствуй, дочь! "сказалъ. "Ты жалѣешь народъ и молишься за него: боги услышали твои молитвы: я принесъ тебѣ утѣшеніе". Я обрадовалась, и сердце въ своей радости назвало святого по имени. "Да, я Манкупъ. Смотри!.."
   -- Ахъ, Нада!-- воскликнула подруга.
   -- Передо мной открылась дивная страна. Блещутъ вездѣ обширныя озера, текутъ прекрасныя рѣки, пѣнятся и шумятъ горные потоки, журчатъ свѣтлые ручьи. По берегамъ раскинулись богатые аулы; веселые голоса и пѣсни... По долинамъ, среди высокихъ травъ и невиданныхъ цвѣтовъ гуляютъ безчисленныя стада. Симѣютъ безъ конца дремучіе лѣса, возносятся къ небу сверкающіе вѣнцы горъ...
   -- Да это не сонъ, а какъ будто пѣсня Галлея!-- прерываетъ Зара.
   -- Вездѣ довольство, счастье,-- продолжала Нада.-- "Здѣсь не бываетъ зимы", говоритъ мнѣ среброкудрый мужъ, "одна весна и лѣто, вѣчное тепло и солнце. Люди никогда не хвораютъ, не знаютъ, что есть на свѣтѣ бѣдность, вражда, зависть и войны; они чисты и незлобивы, живутъ въ полномъ мирѣ, любви и радости. Здоровыми, бодрыми доживаютъ до глубокой старости: тогда боги призываютъ ихъ къ себѣ, на небо, возвращаютъ имъ за добродѣтельную жизнь молодость и даютъ безсмертіе". Такъ говорилъ святой, и сердце мое исполнилось блаженствомъ. "Узнала ли, дочь моя, что это за благословенная страна"? спросилъ святой. Я не могла отвѣтить. "Это -- Башкирія", сказалъ онъ. "Такою она будетъ, когда въ ней исчезнетъ власть Шайтана". Съ моленіемъ и надеждою обратилась я къ святому.-- "Кто же побѣдитъ Шайтана"?-- Молодой и звучный голосъ отвѣтилъ: "Я!.." Передо мной всталъ юноша, съ смѣлымъ взоромъ карихъ очей, и я... узнала бы его, если бы не твои цвѣты: видѣніе исчезло, и я проснулась.
   Почти въ страхѣ слушала Зара. Помолчавъ, она спросила:
   -- Что же предвѣщаетъ твой сонъ?
   Небеснымъ восторгомъ засвѣтились черные глаза Нады и, быстро обратясь лицомъ къ подругѣ, она такъ ей отвѣтила:
   -- Сонъ мой говоритъ, что смѣлый юноша съ карими очами сокрушитъ власть злого духа.
   Угадала чуткимъ сердцемъ Зара.
   -- О, только бы не Галлей!-- воскликнула.-- Не вѣрь этому сну: онъ не отъ добрыхъ боговъ. Шайтанъ хитръ и могущественъ, у него тьма старыхъ и ловкихъ слугъ...
   Пришли другія княжны, посмѣялись, что Нада еще въ постели.
   День провели за работою. Нада вышивала серебромъ широкій поясъ. Она была покойна и весела; изрѣдка задумывалась, склонясь надъ работою, и выраженіе чего-то новаго разливалось по ея лицу. Передъ вечеромъ нашла грозовая туча, разомъ все стемнѣло. Яркая молнія разорвала тучу, и прокатился громъ, послышался быстро приближающійся шумъ и ударилъ дождь. Нада подошла къ двери и отмахнула коверъ. Долина, аулъ, горы -- все скрылось изъ глазъ; сквозь косыя полосы дождя сыпались и сверкали молніи, гремѣлъ безъ умолку громъ, раскатываясь по горамъ и ущельямъ.
   Къ ночи дождь унялся. Галлей не вернулся отъ матери. Другой день прошелъ, третій наступилъ; онъ не показывается. Дивится старый Хассанъ, недоумѣваетъ и княгиня.
   -- Вѣрно, мать удерживаетъ,-- говорила Вика:-- жалко ей отпустить милаго сына.
   -- Знаю, сказалъ Хассанъ.-- Но прежде не случалось, чтобы Галли дольше сутокъ у матери пробылъ: утромъ уѣдетъ, а къ вечеру обратно летитъ. Не пробѣжала ли между дѣтьми сѣрая кошка?-- усмѣхнулся старый князь.
   -- Не думаю. Правда, со дня отъѣзда сватовъ я за намъ кое-что примѣтила... Но послѣдняя охота должна бы развеселить Галлея.
   -- Увидимъ, что скажетъ зима,-- промолвилъ князь.-- Придется, видно, Галлею еще разъ показать свою отвагу.
   Вздохнула княгиня:-- Боюсь я, сказала, не случилось бы какой бѣды!.. У Нады какая-то большая дума, но она не выдаетъ ея... Зачѣмъ не сказала прямо сватамъ, что не выйдетъ за Меджина?
   -- Ты слышала отъ дочери: къ Галлею сердце ея лежитъ, но она хочетъ возвеличить Галлея передъ всѣми богатыми женихами. Вотъ почему и не отказала Меджину, заставила его ждать зимы. И я вѣрю, что побѣдителемъ будетъ сынъ моего друга...
   Сидятъ вмѣстѣ дѣвушки; Зара съ вопросомъ:
   -- Ты о чемъ думаешь?
   Нада не слышитъ, пристально работаетъ.
   -- Тебѣ скучно?-- не отстаетъ подруга.
   Поднимаетъ глаза красавица.
   -- Скажи, почему долго не ѣдетъ Галлей?
   -- Незачѣмъ ему торопиться. Онъ теперь съ матерью, съ братомъ; его окружаютъ ласка, любовь...
   Нада задумалась.
   -- Если бы я кого полюбила,-- сказала она,-- то я бы дня одного не прожила, чтобы не увидѣть своего милаго.
   -- Пеняй на себя.
   Третій уже день близится къ концу,-- Галлей не возвращается; вечеръ подкрадывается,-- не видать Бурдзянскаго князя... Княжна то и дѣло приподнимаетъ коверъ терьмы, глядитъ въ ту сторону, гдѣ кочуютъ бурдзянцы, прислушивается... Не видать Галлея, не слышно топота его коня!.. Она видитъ широкоплечаго батыря, идетъ къ нему.
   -- Даутъ Аксакъ! ты не знаешь, здорова ли княгиня Зигда?
   -- Здорова,-- отвѣчаетъ онъ -- Я недавно изъ ихъ аула...
   -- Хорошо тамъ гостилъ?
   -- Бѣда, какъ хорошо! Галлей такой веселый...
   -- Веселый?
   -- Я звалъ его съ собой,-- не поѣхалъ: "мнѣ дома весело", сказалъ.
   Княжна чуть замѣтно покраснѣла, по постаралась скрыть смущеніе и гордой поступью направилась къ терьмѣ матери; а Даутъ пошелъ къ разостланнымъ коврамъ, гдѣ ужъ дымились привѣтливые огоньки и разносился пріятный запахъ кушанья. Увидя княжну Зару, кинулъ ей пару замысловатыхъ словъ, но не пріостановился. Онъ шелъ и чему-то про себя посмѣивался. Хитрый батырь!
   Вечерняя заря еще не потухла, а по ясной синевѣ раскинулись и кротко засвѣтились звѣзды, и въ прирѣчныхъ кустахъ запѣваютъ соловьи.
   Не спитъ княжна Нада. Мечется она на пуховой постели, жарко и душно ей подъ легкимъ, какъ паутина, пологомъ. Батырь неправду сказалъ о своемъ другѣ; она не вѣритъ ему. Галлея не отпускаетъ мать, или задержалъ джеинъ. Но отчего же такъ мучительно бьется сердце, горитъ что-то въ груди и пламенемъ заливаетъ лицо?.. А тутъ еще соловьи распѣлись..Л'Какъ будто гдѣ неподалеку неспѣшный топотъ почудился!.. Быстро приподняла голову княжна, прислушивается, затаила дыханіе... Обманулась: это ея сердце такъ стучитъ...
   -- Зара, спишь?
   -- Сплю,-- отвѣчаетъ съ другой постели голосокъ.-- Теперь проснулась.
   -- Ничего ты не слышишь?
   -- Слышу, соловьи поютъ.
   Коротка лѣтняя ночь, но не для тѣхъ, отъ кого бѣжитъ сонъ! Да скоро ли пройдетъ эта длинная, томительная ночь!
   -- Зара!
   Нѣтъ отвѣта. Заснула княжна.
   
   ... Я бѣжалъ отъ милой,
   Я хотѣлъ укрыться...
   
   Пѣлъ гдѣ-то молодой голосъ.
   Вмигъ распахнулся пологъ, и Нада сидитъ уже въ постели...
   -- Зара, милая! слышишь ли ты?
   -- Слышу: Галлей поетъ.
   Прекрасна іюньская ночь, когда мерцаютъ вверху звѣзды, и теплый, благоухающій воздухъ пронизанъ задумчивымъ сіяніемъ мѣсяца; погружены въ темь аулы, горы обозначаются въ полусумракѣ, рѣки спрятались... Рокочутъ соловьи, и гдѣ-то разливается тоскующая пѣсня человѣка.
   Галлей Ахметъ сидѣлъ на холмѣ, глядѣлъ на рѣку и пѣлъ:
   
   О, скажи мнѣ, мѣсяцъ ясный,
   Звѣзды чистыя небесъ,
   Какъ найти дорогу къ милой,
   Къ солнцу сердца моего?
   
   -- Галли!.. Галли...-- пронеслось въ воздухѣ.
   Онъ подумалъ, что его зоветъ рѣчная дѣва.
   -- Галли? развѣ ты не слышишь?
   Онъ вскочилъ: въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стоитъ Зара.
   -- Не я, не я,-- Нада тебя зоветъ... Вонъ она!
   Галлей увидѣлъ вблизи женщину въ бѣлой одеждѣ; она подняла и простерла впередъ руки, но, какъ бы въ изнеможеніи, снова ихъ опустила. При свѣтѣ мѣсяца, Галлей разсмотрѣлъ дорогое лице и полный любви взглядъ.
   -- Галлей!-- Чуть слышно выговорила красавица:-- я... люблю тебя!
   -- Нада!
   Въ сторонкѣ тихо о чемъ-то плакала Зара...
   

XII.

   Чудная весна началась для восемнадцатилѣтней Нады. Цвѣты рая расцвѣтали въ ея душѣ, и пѣсни неба наполняли сердце. Любовь ея окрылила духъ Галлея и разбудила силы ума. Каждое утро приносило имъ свѣтлую радость; они открывали другъ въ другѣ новыя совершенства. Ихъ все теперь восхищало. Они рѣзвились и проказничали, какъ шаловливыя дѣти. Днемъ они никогда не разлучались: ходили на прогулки, навѣщали княгиню Зигду съ молодымъ сыномъ и ѣздили, попрежнему, на охоту, но старались всегда остаться вдвоемъ. Тогда надъ остановивъ своего коня, брала руку Галлея и, смотря на него своими прекрасными глазами, тихо говорила:
   -- Какой ты славный, добрый! Какъ я люблю тебя, Галли!
   Вечеромъ, когда всѣ расходились по своимъ терьмамъ, она простится съ нимъ, а погодя пройдутъ съ Зарою мимо и кликнутъ Галлея.
   -- Милый!-- скажетъ надъ и убѣжитъ съ подругою.
   Всѣ засматривались на счастливую парочку и любовались, дѣти встрѣчали ихъ привѣтливыми улыбками, и народъ призывалъ благословеніе боговъ на юную чету, хотя никто не зналъ, когда будетъ ихъ свадьба. Знали только князь Хассанъ съ княгинею Бикою: Нада сказала имъ, что она назоветъ Галлея своимъ мужемъ въ праздникъ Сабана.
   Аулы перекочевывали на новыя мѣста, гости смѣнялись одни другими: у Нады постоянною гостью была Зара, а у князя Хассана -- братъ ея, успѣвшій подружиться съ Галлеемъ, и Даутъ, котораго считали всѣ своимъ человѣкомъ.
   Во время одной шумной и веселой охоты, проѣзжая березовой рощей, охотники выѣхали на красивую поляну; Надѣ очень понравилось мѣсто, и она сдержала свою лошадь.
   -- Я устала,-- сказала она.-- Зара, хочешь отдохнуть?
   Зара дала время проѣхать охотникамъ, кромѣ Галлея, и весело отвѣтила:
   -- Я еще поохочусь, а погодя пріѣду.
   Нада и Галлей спрыгнули, привязали коней и опустились на шелковую густую траву. По сторонамъ поднимались стѣны бѣлоствольныхъ кудрявыхъ березъ, а сверху глядѣло на нихъ голубое небо.
   -- Какъ я рада, Галли, что мы съ тобою одни!-- заговорила надъ устремивъ нѣжный взоръ на счастливаго юношу.
   -- О, дорогая моя!
   Княжна склонила къ его плечу голову.
   -- Ты очень любишь меня, Галли?
   -- Люблю ли? Да развѣ ты не знаешь, что Галлей безъ тебя жить не можетъ?
   -- А если бы я умерла?
   -- Галлей послѣдовалъ бы за тобою.
   -- Я тоже не перенесла бы... Вотъ ласточки: если одна умретъ, другая сама убивается.
   Галлей хотѣлъ перемѣнять разговоръ.
   -- Но зачѣмъ намъ говорить о смерти, мое сокровище? Мы оба такъ молоды, жизнь передъ нами только что открывается.
   Нада отняла голову и посмотрѣла ему въ лицо.
   -- Для меня она ужъ открылась -- въ любви твоей, Галли! Знаешь ли ты, какъ я люблю тебя, какъ я хочу, чтобъ ты былъ счастливъ?
   Взоръ юноши вспыхнулъ.
   -- Скажи, что мнѣ нужно сдѣлать? Какого подвига требуешь?
   Нада покачала головою.
   -- Я люблю тебя.
   -- Но ты сказала посламъ Меджина, что назовешь мужемъ того, кто совершитъ...
   -- Не для себя, Галли,-- перебила съ живостью княжна, не для себя!
   Онъ не понималъ.
   Тѣнь ли отъ вѣтки упала, или облачко набѣжало на прекрасное лицо княжны, но взоръ ея затуманился.
   -- Открою тебѣ свое сердце и думы,-- заговорила надъ опустивъ глаза.-- Меня страшитъ будущее... Ты знаешь, кто дѣлаетъ зло людямъ, и отъ кого столько бѣдъ грозитъ Башкиріи. Ты слышалъ про святого мужа, знаешь, что онъ говорилъ... Онъ предсказалъ ужасную судьбу нашей страны, если не прекратится власть Шайтана. Много я думала, Галли, о словахъ праведника, не спала по долгимъ зимнимъ ночамъ и со слезами молила великихъ боговъ, чтобы они сжалились надъ неповиннымъ народомъ и послали ангела или человѣка, кототорый изгналъ бы изъ Башкиріи злого духа... Искала его среди нашихъ князей, славныхъ джигитовъ и батырей, но ни въ одномъ изъ нихъ не узнавала его. Недавно боги указали мнѣ...
   Княжна подняла на юношу взоръ,-- слезы и восторгъ блестѣли въ немъ.
   -- Посланникъ этотъ,-- добавила она -- ты, Галлей!
   Въ нѣмомъ изумленіи и взволнованный, слушалъ ее князь.
   -- Ни Меджинъ, никто другой не посмѣютъ... Въ тебѣ, мой Галли, только въ одномъ тебѣ я нашла смѣлый умъ и чистое сердце: ты и совершишь этотъ подвигъ.
   -- Нада!-- воскликнулъ юноша.-- Я не только ступлю на темя горы Шайтана, я кинусь въ бой со всѣми его злыми слугами! Для тебя...
   -- Не для меня, Галли, а для народа...
   Она разсказала ему про сонъ, заключивъ словами, которыхъ Зарѣ не договорила:
   -- И юноша тотъ, съ смѣлымъ взоромъ, былъ ты, мой Галлей! Горячая кровь ключомъ забила въ юношѣ... Княжна быстро поднялась.
   -- Давай теперь бѣгать, Галли! Мнѣ такъ весело, на душѣ легко!
   

XIII.

   Какъ одинъ день, какъ мигъ, пронеслось лѣто для счастливцевъ; пожелтѣли на деревьяхъ листья, и багрянцемъ залило лѣса, улетѣли за теплыя моря птицы, и окончилось приволье кочевокъ.
   Бѣлымъ покровомъ одѣлись горы и степи башкирскія, мѣстами лишь, кое-гдѣ, выступаютъ темные боры. Куда ни взглянешь -- покой и нѣмая красота.
   Не одинъ разъ присылалъ князь Меджинъ къ дочери Арало-Табынскаго князя, чтобы узнать, когда она назначитъ время для совершенія дѣла, о которомъ говорила посламъ. Присылали и другіе князья, заѣзжали многіе батыри и джигиты. Медлитъ княжна, оттягиваетъ срокъ... Чѣмъ дальше идетъ время, тѣмъ нерѣшительнѣе становится Нада. Съ тѣхъ поръ, какъ воротились на зимовку, тревога закралась въ душу княжны. Любовь ея къ Галлею съ каждымъ днемъ возрастала, милѣе и дороже дѣлался ей князь. Случалось, уйдетъ онъ въ свой аулъ, Нада не знаетъ, что съ собою дѣлать, куда дѣваться отъ тоски. "Что, если Шайтанъ погубитъ Галлея?" -- думала она. "Вѣдь, какъ начался міръ, не выискивалось еще ни одного смѣлаго, кто дерзнулъ-бы взойти на страшную гору; никто приблизиться къ ней не смѣетъ"... Взглянетъ она на Шайтанъ-гору, посмотритъ, и отведетъ глаза. "И подъ снѣжнымъ покровомъ хмурится"! думаетъ княжна: "дыханіе злого духа темнитъ бѣлую вершину. О, грозенъ и страшенъ Шайтанъ, зорко охраняютъ слуги жилище своего бога".Но вернется Галлей, увидитъ княжна своего милаго, встрѣтитъ смѣлый взоръ его очей,-- и всякая тревога въ душѣ ея стихнетъ. "Нѣтъ", говоритъ себѣ княжна: "Галлей не погибнетъ". И Нада радуется, любуется своимъ милымъ, говоритъ нѣжныя слова и ласкаетъ его...
   -- Когда-же, Нада? Скоро-ли?..-- спрашиваетъ Галлей.
   -- Праздникъ Сабана еще далеко,-- отвѣчаетъ княжна, прикидываясь, что не понимаетъ, о чемъ спрашиваетъ онъ.
   -- Зима не долга. Я жду, когда ты позовешь князей...
   -- Скоро, мой Галли, близокъ день твоей славы!
   Но идутъ дни, проходятъ недѣли, а княжна не торопится. Веселѣе уже глядитъ солнце, ярче блеститъ снѣгъ, и день прибываетъ, но человѣкъ еще не показывался на вершинѣ Шайтанъ-горы... Жажда дѣла не даетъ покоя юношѣ, и онъ проситъ княжну не откладывать... Но медлитъ она, какой-то невѣдомый голосъ шепчетъ ей, что погибнетъ милый, померкнутъ на вѣки его очи, и не узнаетъ она блаженства счастливой жены. Тревога сердца растетъ, страхъ за Галлея внушаетъ княжнѣ новыя мысли. "Галлей доказалъ свою любовь,-- объ этомъ знаетъ народъ,-- а вступить, въ борьбу съ Шайтаномъ безразсудно... Кромѣ Галлея никто не знаетъ, какое дѣло я указала. Можно другое придумать".
   Пріѣздъ Сарыма-Арыпана помѣшалъ княжнѣ придумать новое дѣло. Отъ имени своего князя и Кара-Кипчакскаго рода посолъ, объявилъ, что если княжна не назначитъ теперь-же времени, то Кара-Кипчаки за обиду князя пойдутъ войной.
   -- Какъ?-- воскликнула въ гнѣвѣ княжна.-- Силой хотятъ меня взять? Война противъ своихъ? Кара-Кипчаки хотятъ пролить родную кровь?..
   -- Княжна не держитъ слова,-- сказалъ посолъ: -- ты насмѣхаешься надъ княземъ и народомъ.
   Гордость, негодованіе и гнѣвъ заговорили въ душѣ Нады.
   -- Такъ знай-же, старикъ,-- отвѣтила дочь Арало-Табынскаго князя;-- ни одна капля неповинной крови изъ-за меня не прольется! Пусть пріѣзжаетъ твой князь.-- добавила она съ презрѣніемъ: -- славное дѣло уже ждетъ его, и башкиры увидятъ подвигъ отважнаго.
   -- Черезъ двѣ недѣли князь прибудетъ,-- сказалъ посолъ.
   Провѣдали арало-табынцы, всколыхнулись аулы князя Хассана.
   -- Неслыханное дѣло задумали кара-кипчаки!-- говорилъ народъ.-- Меджинъ измѣнникъ народу и врагъ своей земли.
   Добродушный батырь Даутъ-Аксакъ изъ себя выходилъ:
   -- Да только осмѣлься Меджинъ, покажись со своими кара-кипчаками! Я сокрушу его кости и сверну голову!
   Мудрый князь Хассанъ-Фактулла. сидя передъ огнемъ чувала въ своей терьмѣ, такъ говорилъ близкимъ сердцу:
   -- Сбывается предсказаніе святого Манкупа: прольются слезы женщинъ, и обагрится земля кровью. Меджинъ, по внушенію Шайтана, первый заноситъ руку на свободу народа. Давно ужъ я подозрѣвалъ его въ недобрыхъ замыслахъ, недаромъ онъ искалъ дружбы съ ногайцами... Бѣдный народъ! Тебѣ и на мысль никогда не впадетъ, что твои-же князья куютъ на тебя цѣпи и себѣ готовятъ погибель.
   -- Не будетъ этого, отецъ!-- съ жаромъ сказала дочь.-- Не прольется кровь народа, слезы не затуманятъ глазъ ни одной башкирки, и ярмо не коснется сыновъ Башкиріи!
   -- Теперь для меня все открылось,-- продолжалъ князь Хассанъ,-- и я вижу ясно, чего домогаются Меджинъ съ этой лисою Сарымомъ... Горе тому, кто поддается лести и слушаетъ однихъ честолюбцевъ, а не внимаетъ голосу святой правды и совѣтамъ друзей народа! Сарымъ носитъ только личину святого, душа его такъ же грязна и полна нечестія, какъ у царедворцевъ и вельможъ персидскаго шаха. Но, пока живъ старый Хассанъ-Фактулла, врагу не придется торжествовать. Я скажу народу и вѣрнымъ моимъ друзьямъ, чего хочетъ Меджинъ, и мнѣ повѣрятъ, повѣрятъ и кара-кипчаки: живы еще среди старѣйшихъ Ята, Карыба, Акмачикъ... Какъ, поднять родъ на родъ? завести между своими-же смуты и дать чужеземцамъ, врагамъ притти и покорить родную страну?
   Такъ говорилъ сѣдовласый князь, и лицо его, озаренное пламенемъ чувала, было прекрасно, а голосъ его звучалъ торжествомъ сильнаго мужа.
   -- Милостивы ко мнѣ добрые боги, но старъ я и отвратить бѣду могу только на время. Совершай-же ты, мой добрый Галлей, то славное дѣло, какое задумала Нада; женишься на ней и станешь на стражѣ народа отъ покушеній Шайтана.
   -- О, мой Галлей!-- говорила надъ стоя у дверей своей терьмы.-- Не голосъ сердца, не любовь, а злой духъ нашептывалъ мнѣ, чтобы я отказалась отъ задуманнаго дѣла.
   

XIV.

   Бѣжитъ и разносится по Башкиріи вѣсть, что дочь Арало-Бабыискаго князя выходитъ замужъ за князя или батыря, который одержитъ верхъ въ состязаніи. Поскакали на лихихъ коняхъ князья и джигиты, побѣжали на лыжахъ батыри. Къ концу первой недѣля въ аулахъ князя Хассана появились пріѣзжіе изъ ближнихъ родовъ, а въ половинѣ второй подоспѣли и изъ дальнихъ: всѣ спѣшили, кто участвовать въ состязаніи, а кто только посмотрѣть.
   Галлей-Ахметъ съѣздилъ въ свой аулъ, повидался съ матерью и братомъ, сказалъ имъ, что скоро увидятъ его вмѣстѣ съ молодою женою, но скрылъ, какое испытаніе ему готовится: онъ побоялся опечалить мать и встревожить ея сердце. Съ благословеніями княгиня Зигда отпустила сына, гордость и славу Бурдзянскаго рода.
   Всѣ глаза проглядѣла надъ поджидая возвращенія своего милаго. Завидѣвъ въ бѣлой степи вороного коня, она вся превратилась въ живую радость.
   -- О, мой Галли! Солнце, жизнь моя!..
   Покойна теперь княжна. Опять во снѣ она видѣла праведнаго Манкупа. Онъ сказалъ ей, что Галлей-Ахметъ -- и никто другой -- совершитъ великое дѣло: Шайтанъ будетъ изгнанъ, жилище злого духа перестанетъ пугать людей и превратится въ чистое мѣсто. Вершина горы запестрѣетъ множествомъ цвѣтовъ, и надъ ними поднимутся еще два небесныхъ цвѣтка. Будутъ они манить къ себѣ взоры прохожихъ, и со всѣхъ концовъ станутъ приходить на гору люди, чтобы молиться за своего* избавителя. Будутъ говорить о князѣ Галлеѣ и его подругѣ, княжнѣ Надѣ. Подвигомъ юноши назовется гора; имя его и княжны перейдутъ изъ рода въ родъ... Видѣла княжна, какъ святой мужъ, поднявъ къ небу руки, благословилъ Галлея. "Такъ будутъ благословлять его имя потомки"!-- сказалъ праведникъ и закрылся бѣлымъ облакомъ.
   Разсказала княжна свой сонъ Галлею. Милъ сердцу его былъ разсказъ Нады, но еще милѣе ея лицо и голосъ.
   -- Галли!-- начала княжна, потупляя взоръ,-- мы не будемъ дожидаться праздника Сабана... Зачѣмъ? Совершишь ты славное дѣло и возьмешь меня... Пройдетъ годъ, или меньше, не знаю, у насъ тогда будетъ... маленькій, другой Галли,-- закончила княжна и схоронила свое лицо на груди юноши.
   На другой день княжну обрадовали пріѣздомъ гости. Неожиданно, откуда взялась, безъ бешмета вбѣжала къ ней въ терьму Зара, кинулась на шею подруги, принялась горячо цѣловать и душить ее въ своихъ объятіяхъ. Радъ былъ пріѣзду Раслапа, брата Зары, Галлей, улыбался во все лице Даутъ, потрясая руку Вулекей-Кудейскаго князя и приговаривая:
   -- Расланъ, товарищъ, здравствуй! Здорова-ли сестра, княжна. Зара?
   -- Она поклонъ тебѣ прислала, Даутъ.
   -- Правду говоришь?-- вскричалъ батырь.-- Смѣешься? Не посылала она съ тобою поклона...
   -- Если не вѣришь, спроси ее самъ: она въ терьмѣ княжны Нады...
   Широко открылъ сѣрые глаза батырь, долго глядѣлъ на обоихъ пріятелей, потомъ вдругъ расхохотался громкимъ хохотомъ и бросился обнимать князя Раслана.
   Не замедлилъ своимъ пріѣздомъ князь Меджинъ: днемъ раньше срока прибылъ. Съ нимъ были Сарымъ-Арыпанъ и аульные старшины. Всѣмъ гостямъ отвели помѣщеніе, приняли съ почетомъ и предложили вкуснаго мяса и крѣпкаго меда.
   Шумъ и говоръ съ утра еще наполнили аулъ; собрались всѣ арало-табынцы. Густая толпа обложила терьмы и затопила широкіе промежутки: безъ числа мелькали мужскія и женскія лица, шапки и малахаи, кашбовы и лябаши, оленьи плоенныя дохи, лисьи, медвѣжьи и волчьи бешметы. Не одна уже тысяча человѣкъ собралась, а по степи, съ разныхъ сторонъ, еще неслись на коняхъ и бѣжали на лыжахъ башкиры изъ сосѣднихъ родовъ.
   Передъ большою терьмой княжны разосланы ковры, наложены подушки; широкимъ полукругомъ стоятъ молодые джигиты и батыри, а за ними тучею народъ. Около полудня показался въ тепломъ бешметѣ и бѣлой шапкѣ князь Хассанъ, остановился передъ полукругомъ, сложилъ на груди руки и поклонился всему народу.
   За хозяиномъ показались пріѣзжіе князья, аульные старшины; всѣ усѣлись на подушкахъ. Вокругъ разомъ стихло... Отворилась дверь терьмы и вышла княжна Нада. Тихій говоръ пронесся, и тысячи глазъ устремились на княжну. Въ бешметѣ малиноваго цвѣта и шитой серебромъ шапочкѣ, она казалась смущенною, но была еще прекраснѣе, чѣмъ всегда. Княжна склонила голову. На глазахъ женщинъ дрожали слезы.
   -- Говори, моя дочь!-- послышался среди тишины негромкій, но твердый голосъ.
   Замеръ народъ.
   -- Сегодня я стою передъ вами дѣвицею, а завтра буду женою,-- начала тихо княжна.-- Кто совершитъ славное дѣло, память о которомъ перейдетъ въ потомство, тотъ будетъ моимъ мужемъ. Башкиры слышали о святомъ Манкупѣ и знаютъ, что предсказывалъ праведникъ многія бѣдствія, нищета и неволя постигнутъ нашу страну. Такова злая воля Шайтана. Но явится человѣкъ, который разрушитъ царство злого духа, побѣдитъ врага народа, Шайтана, и Башкирія останется свободною и счастливою. Явится мужъ, который взойдетъ къ жилищу горнаго духа, наступитъ ногою на темя Шайтана и сойдетъ побѣдителемъ. Кто изъ васъ готовъ совершить этотъ подвигъ?
   Гробовое молчаніе. Лица многихъ храбрыхъ сдѣлались бѣлѣе снѣга. Только князь Хассанъ покойно смотрѣлъ на свою милую дочь.
   -- Кто поднимется на Шайтанъ-гору и сойдетъ съ нея, тотъ назоветъ меня своей женой.
   Никто не могъ опомниться: такъ всѣ были поражены словами княжны.
   -- Я жду отвѣта!-- произнесла она, обводя свѣтлымъ взоромъ собраніе.
   Сарымъ Арыпанъ первый очнулся:
   -- Ты невозможнаго требуешь, княжна! Кто же пойдетъ на вѣрную смерть? Шайтанъ не только на вершину подняться не дозволитъ, онъ и къ пятѣ своей не подпуститъ: въ мгновеніе ока на мѣстѣ поразитъ! Назначь другое дѣло.
   Галлей Ахметъ не спѣшилъ отвѣтомъ, онъ выжидалъ...
   Потупила взоръ княжна. Народъ съ затаеннымъ дыханіемъ ждалъ.
   Всталъ юный Галлей Ахметъ.
   -- Я иду, княжна!
   Молчаніе. Потомъ послышался слабый женскій крикъ, ропотъ не то изумленія, не то ужаса пробѣжалъ,-- всколыхнулся народъ, полетѣли вверхъ малахаи и шапки, и со всѣхъ сторонъ загремѣли голоса:
   -- Князь Галлей! Безстрашный!
   Все перемѣшалось, слилось... Князь Меджинъ хотѣлъ было что-то сказать, по Сарымъ улыбкою предупредилъ его... До самой ночи не расходился народъ, толпы ходили по аулу, гуляли и прославляли безстрашнаго Галлея Ахмета.
   Съ вечера были заколоты сотни барановъ, десятки воловъ, козъ, и припасено множество дикой птицы. На утро праздникъ: послѣ совершенія подвига будетъ свадьба.
   -- Сарымъ, что-же намъ теперь дѣлать?-- улучивъ время, спросилъ совѣтника князь Меджинъ.
   -- Какъ что, мой добрый князь? Ты женишься на безумной дочери Хассана.
   Съ удивленіемъ посмотрѣлъ на хитреца князь.
   Безкровныя губы старика прошептали:
   -- Бурдзянецъ погибнетъ.
   Солнечное утро; небо ясное, тянетъ тепломъ. Дымится жертвенникъ въ аулѣ князя Хассана: приносятся жертвы милостивымъ богамъ, чтобы они сохранили отважнаго юношу отъ козней шайтана и благословили бракъ его съ княжною Надою.
   Свѣтлые глазки Зары грустны. Старается она скрыть печаль, по слезы выдаютъ ее: она боится за жениха своей подруги.
   Спокойна Нада, свѣтелъ ея взоръ, и говорите она своему милому:
   -- Великій день насталъ. Ты идешь на славный подвигъ. Со всѣхъ сторонъ стекаются толпы народа, въ радостной надеждѣ увидѣть побѣду надъ шайтаномъ. Сколько теплыхъ молитвъ теперь возносится за тебя къ небу! Какимъ восторгомъ забьются тысячи сердецъ, когда ты воротишься къ народу! На тебя всѣ будутъ глядѣть, какъ на спасителя родной страны, и потомки изъ вѣка въ вѣкъ будутъ благословлять твое имя... О, мой Галли! Ты посланникъ небесъ! Съ тобою праведный Манкупъ, и любовь, вѣчная любовь твоей Нады!..
   Она цѣлуетъ Галлея въ уста, обнимаетъ и говоритъ:
   -- Иди, не медли.
   Старый Хассанъ и княжна Вика благословляютъ юношу.
   -- Да помогутъ тебѣ боги, мой сынъ,-- говоритъ мудрый князь, и слеза катится по его щекѣ.
   Зара собираетъ всѣ свои силы и говоритъ:
   -- Галлей Ахметъ! Я хотѣла-бы, чтобы ты и отъ меня взялъ благословеніе!-- она цѣлуетъ его и поспѣшно скрывается.
   Нада еще разъ обнимаетъ:
   -- Иди, посланникъ неба!
   Толпы всадниковъ мчались къ Шайтанъ-горѣ. Впереди, словно широко раскинувшійся лѣсъ, темнѣютъ толпы народа. Галлей ѣдетъ рядомъ съ Надою, и она не спускаетъ съ него глазъ. Взоръ юноши горитъ любовью, и лицо исполнено отвагой. Уже близко... Въ полуторѣ верстѣ отъ подошвы Шайтанъ-горы ждутъ тысячи народа. Галлей соскочилъ съ своего вѣрнаго товарища, вороного коня, и сдалъ его батырю; скоро и крѣпко подвязалъ легкія лыжи, кинулъ свѣтлый взоръ Надѣ, кивнулъ всѣмъ головой, гикнулъ и двинулся впередъ.
   Высока и велика Шайтанъ-гора. Залегла она своей каменной грудью не на одну версту, а остроконечную вершину дерзко вскинула къ небу; круты ребра страшнаго великана, торчатъ по ней каменные утесы, выставляются глыбы, точно чудовищные наросты. Но человѣкъ никогда къ ней не приближался и не видѣлъ ее близко. Одѣта гора снѣжнымъ покровомъ, но не сверкаетъ ризою на солнцѣ, какъ другія горы: точно мертвецъ лежитъ въ саванѣ; ледянымъ дыханіемъ вѣетъ отъ Шайтанъ-горы; невольный трепетъ пробѣгаетъ по жиламъ человѣка...
   Галлей благополучно достигъ подошвы, поднимается по бокамъ, избѣгая утесовъ и скалъ, искусно огибаетъ препятствія на пути; самъ онъ кажется все меньше и меньше, по мѣрѣ того, какъ онъ взбирается выше: онъ то пропадетъ изъ глазъ, то снова появится и опять исчезнетъ. Съ любопытствомъ и страхомъ слѣдятъ глаза всѣхъ за юношей. Лицо Нады покойно, взоръ блещетъ, летитъ за милымъ; изрѣдка, когда онъ скроется, что-то похожее на страхъ промелькнетъ въ глазахъ. Меньше и меньше дѣлается Галлей, совсѣмъ сталъ маленькій, какъ годовалый ребенокъ. Долго слѣдили за смѣлымъ юношею... Пропалъ ненадолго и уже черной точкой показался на самой вершинѣ горы. Радость озарила лица всѣхъ, румянецъ вспыхнулъ на щекахъ Нады, встрепенулась Зара; раздались голоса и понеслись къ небу съ молитвами.
   -- Взошелъ! Ступилъ на темя злого духа! Благодареніе великимъ богамъ и слава князю Галлею: побѣдилъ Шайтана!
   Тронулась черная точка, промелькнула нѣсколько разъ и опять остановилась.
   -- Мѣсто выбираете, гдѣ сойти!
   Исчезла черная точка, снова мелькнула, стрѣлою понеслась внизъ и вдругъ пропала, не долетѣла до подошвы... Глубокое, мертвое молчаніе воцарилось... Захватило дыханіе у княжны Нады, и поблѣднѣла Зара. Ждутъ -- не показывается онъ... Просіяла вершина горы, заискрился весь ея покровъ.-- Шайтанъ побѣжденъ, но не появляется радостный побѣдитель.
   Даутъ и Расланъ понеслись на лыжахъ къ тому мѣсту, гдѣ пропалъ Галлей; выискались и другіе смѣльчаки подвязали лыжи и кинулись вслѣдъ. Неподвижная, блѣдная и съ потухшимъ взоромъ Нада едва держалась на сѣдлѣ: какъ будто: жизнь готова была ее оставить, свѣтъ уходилъ изъ очей. Между тѣмъ батырь съ молодымъ княземъ достигли мѣста и остановились; передъ ними глубокое ущелье, и на днѣ его лежитъ бездыханный юноша съ окровавленнымъ лицомъ: онъ разбился объ остріе каменнаго утеса.
   -- Ушкуль!-- вырвался отчаянный вопль изъ широкой груди батыря.
   

XV.

   На вершинѣ горы "Ушкуль" батырь Даутъ похоронилъ Галлея Ахмета. Много народа провожало славнаго юношу, много горькихъ слезъ было о немъ пролито... Никто уже теперь не боялся горы: своимъ подвигомъ Галлей изгналъ Шайтана, и страхъ передъ жилищемъ злого духа разсѣялся; всѣ увидали, что гора стала чистою и святою; послѣднимъ зломъ Шайтана была месть Галлею: улетая изъ своего жилища, онъ отвелъ глаза юношѣ, и тотъ разбился объ утесъ.
   Долго предавалась страшному отчаянію надъ не разъ бралась за охотничій кинжалъ, но за нею зорко слѣдила княжна Зара. Потомъ отчаяніе перешло въ тихую грусть; она подолгу сидѣла молча, никого вокругъ себя не замѣчая и ничего не слыша; иногда она дѣлалась необычайно разговорчивой, но говорила какъ бы съ собой.
   -- Не умеръ Галлей. Безсмертный духъ его носится по всей странѣ, онъ со мною, съ тобою, милая Зара!.. Скажи, вѣдь, ты тоже любила его? Какъ ты мнѣ за это дорога стала, Зара! Любовь твоя открыла мнѣ любовь Галлея... Теперь я знаю, что онъ любитъ меня. Онъ скоро пріѣдетъ,-- ахъ, зачѣмъ долго не отпускаетъ его Зигда?-- и возьметъ свою Наду... Гдѣ же онъ, мой мужъ? Куда ты его спрятала? Ну, будетъ, перестань, милая подруга, шутить! Ты видишь, какая я стала несчастная отъ любви своей!.. Ахъ, не то я говорю, я безумная: Галлей погибъ за свою Наду, онъ спасъ народъ отъ Шайтана...
   Съ грустью глядѣла на бѣдную подругу Зара, не зная, чѣмъ помочь горю. Печально глядѣли на дочь отецъ и мать; сокрушались ихъ сердца, и безъ слезъ плакали старыя очи.
   Проснется иногда ночью княжна надъ сядетъ на постели и тихо-тихо поетъ:
   
   Страна моя родная,
   Моя счастливая страна,
   Святая родина моя!..
   
   -- Такъ, вѣдь, онъ пѣлъ? А какой у него голосъ: грустный, но сладкій и сильный!
   
   О, скажи мнѣ, мѣсяцъ ясный,
   Звѣзды чистыя небесъ,
   Какъ найти дорогу къ Галли,
   Къ Галли, другу моему.
   
   -- Зара! Зара!.. идемъ, идемъ къ нему! Развѣ ты не слышишь, поетъ Галлей, меня зоветъ!
   Весна уже слетѣла на землю. Пришла вѣсть, что появились въ странѣ ногайцы и напали на южные аулы. Забылъ старый князь Хассанъ свое тяжелое горе, велѣлъ арало-табынцамъ садиться на коней и, вмѣстѣ съ батыремъ Даутомъ и княземъ Расланомъ, полетѣлъ на выручку башкиръ. Скоро прогналъ онъ враговъ, захватилъ двухъ князей въ плѣнъ и вернулся обратно въ родной аулъ. Плѣнные показали, что ногайцы совсѣмъ не думали нападать на башкиръ, по ихъ позвалъ Кара-Кипчакскій князь, Меджинъ Абдрахманъ, собираясь воевать съ аралотабынцами и другими родами, велѣлъ прибыть на устье рѣки Ори и дожидаться гонцовъ. Они долго ждали, ѣсть было нечего, и напали на ближніе башкирскіе аулы. Выслушалъ ногайцевъ князь Хассанъ и отправилъ ихъ съ двумя аульными старшинами и десяткомъ молодыхъ джиттовъ къ старшинамъ кара-кипчаковъ, наказавъ, чтобы Ята, Каруба, Акмачикъ и другіе выслушали ногайцевъ и отпустили ихъ съ миромъ въ свою страну.
   Всѣ хитрости Меджина и Сарыма разбились въ прахъ. Собрался джеинъ, разспросилъ ногайскихъ князей; спросили тѣхъ, кто ѣздилъ въ ногайскіе улусы, все разузнали, и все всплыло на верхъ.
   -- Ты, Меджинъ, дурной князь,-- сказали старики.-- Ты врагъ свободы народа и предатель. Возьми, что тебѣ нужно изъ твоихъ богатствъ, и оставь мирныхъ людей. Мы воюемъ только съ тѣми, кто на насъ нападаетъ, и кто грозитъ нашему народу, а ты хотѣлъ начать междоусобную войну, кровью башкиръ обагрить ихъ же земли... Нѣтъ мѣста измѣннику среди вѣрнаго народа. Оставь насъ.
   Хитрый Сарымъ, не дождавшись надъ собою приговора джеина, поспѣшилъ заранѣе убѣжать.
   Весна принесла съ собою зеленыя травы и цвѣты, башкиры ушли на лѣтовку. Не снимались съ зимовья арало-табынцы, только княжескія терьмы перевезли ближе къ горѣ Ушкуль... Гасла жизнь княжны... Безмолвно сидѣли у постели больной отецъ съ матерью, Зара и батырь Даутъ. Посмотрѣла Нада на сіяющую вершину Ушкуля и попросила, чтобы ее свезли на вершину горы. Съ трудомъ поднявшись на привычной къ горамъ лошади, Нада сѣла у могилы Галлея и долго оставалась безъ словъ. Передъ нею разстилались прекрасныя долины, сверкали озера, извивались по лугамъ рѣки, бѣжали ручьи и шумѣли потоки, бѣлѣли терьмы разбросанныхъ ауловъ и темными пятнами выступали стада; вставали, сіяя вдали, вѣнцы горъ, темнѣли дремучіе лѣса, и заливались въ прозрачномъ воздухѣ вольныя пташки.
   -- Такъ вотъ она, та счастливая я благословенная страна, которую мнѣ показывалъ святой Манкупъ!-- заговорила Нада съ чудной радостью въ вспыхнувшихъ очахъ.-- Галлей совершилъ подвигъ,-- и Башкирія опять счастлива! Нѣтъ Шайтанъ-горы, есть гора Ушкуль: посланникъ неба, свѣтлый юноша, принесъ себя въ жертву любви и народу. Выросъ небесный цвѣтокъ на вершинѣ Ушкуля, скоро появится и другой... Прости, отецъ... Мать, (іодная, не плачь обо мнѣ: я счастлива, меня зоветъ мужъ. Зара, подруга милая! Я любила тебя! Даутъ, вѣрный другъ Галлея, бери Зару... Отецъ, не забудь брата Галли... Зигда умретъ съ печали... Я молю ее простить меня... Возьми Наримана -- онъ будетъ тебѣ сыномъ... Боги, какъ прекрасенъ міръ!.. Какъ люди всѣ добры и хороши!.. Галли, возьми же меня, подними на небо; оттуда мы вѣчно будемъ смотрѣть на землю и любоваться милой Башкиріей.
   Княжна говорила много и съ жаромъ. Наконецъ, послѣднія силы ей измѣнили; она тихо склонилась на могильный холмъ и заснула...
   Больше не проснулась Нада!..
   Выросъ другой небесный цвѣтокъ на вершинѣ Ушкуля. Тысячи народа приходятъ сюда поплакать и помолиться за юную чету; благословляютъ башкиры имя Галлея и Нады...

-----

   Замолкъ курайгъ. Понуривъ голову, молча сидѣли башкиры. Среди молчанія и тишины слышно, какъ струится и плещется о берега рѣчушка, да около норокъ, облитые лучами заходящаго солнца, пересвистываются о чемъ-то между собою желтовато-сѣрые суслики, поднявшись на заднихъ лапкахъ.
   Первый заговорилъ хозяинъ коша, обратившись къ пѣвцу "Ушкуля".
   -- Рахметъ-Абулла! ты говорилъ, что Шайтанъ провалился сквозь землю, и не станетъ дѣлать больше зла людямъ. А какойже, скажи, теперь у насъ гуляетъ Шайтанъ?
   -- А это другой,-- проговорилъ курайгъ: -- прежній жилъ у нашихъ предковъ, язычниковъ, и Галлей прогналъ злого духа, а нынѣшній -- у насъ, магометанъ гуляетъ; за всякой новой вѣрой, какую народъ принимаетъ, гонится свой Шайтанъ, и гдѣ она расцвѣтетъ, тамъ и Шайтанъ укоренится.
   -- Такъ, значитъ, намъ, магометанамъ, надобно ждать новаго Галлея-Ахмета?
   -- По дѣлу, выходитъ, такъ, кунакъ.
   Призадумались башкиры.
   -- Славное время было, хорошо жили наши дѣдушки!-- грустно заговорили они погодя.-- Если-бы и теперь... да нѣтъ, батыри перевелись, и новый Галли на землю не явится!..
   Съ такими словами башкиры стали расходиться по своимъ бѣднымъ жималейкамъ и досчатымъ балаганамъ.
   Солнце уже закатилось. Горитъ и пылаетъ вдали треглавая вершина Таганая и кротко свѣтится Ушкуль. Тихо раздвинулись вѣтки, и, озираясь пугливо по сторонамъ, изъ орѣшника вышла молодая дѣвушка. Глаза ея устремились на вершину Ушкуля; долго и неподвижно она стояла, по загорѣлымъ щекамъ текли слезы и уста шептали:
   -- Галли, прекрасный юноша! надъ красавица!.. Сойдите съ неба, спасите насъ, бѣдныхъ и забытыхъ!..
   Ночь. Спитъ давно аулъ; въ дремоту погружена долина; жалобно и слабо лепечетъ рѣчушка, уныло пощелкиваетъ въ кустахъ соловей... Чувствуется, духъ какой-то невыразимой печали и великой, хотя глубоко затаенной скорби распростерся по землѣ... Но чудны, какъ всегда, ясное синее небо, прекрасный хороводъ звѣздъ, не знающихъ тоски и муки людей...

Ф. Нефедовъ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru