Неизвестные Авторы
Чувствования киевского дворянства о скончавшемся киевском гражданском губернаторе Петре Прокофьевиче Панкратьеве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Чувствования киевского дворянства о скончавшемся киевском гражданском губернаторе Петре Прокофьевиче Панкратьеве

Речь, произнесенная в присутствии многочисленного всех состояний собрания во время погребальной церемонии. Марта 19 дня 1810 года.

(Перевод с польского.)

   Хотя вседневными опытами каждый человек удостоверяется в ничтожности бытия своего, хотя мы знаем, что смерть есть предопределение Всевышнего; что под неуклонным ее ударом падают равно великие и малые, сильные и слабые, богатые и убогие, что она различные состояния людей в мире, без разбору повергая во гроб, превращает в равенство и в прах единообразный: не менее того, видя приближающийся конец дней своих, никто не может пребыть без трепета. -- Один только христианин, которой во всю жизнь свою ни на одну минуту не сомневался в бытии Бога, в бессмертии души; который верил, что в бесконечной вечности добродетели восприимут награду, а беззакония наказание, который целую жизнь свою препровождал по законам религии и нравственности: тот и при последнем издыхании, отдавая долг природе, не страшится смерти. Таковым был блаженной памяти киевский гражданский губернатор, Петр Прокофьевич Панкратьев, таковым ознаменовали его оставшиеся следы дел его в жизни и последние минуты, приближавшие его ко гробу. -- А дабы лучше могли мы быть в том удостоверены, остановимся и скажем нечто о его жизни.
   Родился он в 1757 году от бедной, но благородной фамилии. Вступил в военную службу в 1772, продолжал оную 22 года, и проходя степени с самих нижних чинов, достигнул чина полковника. Из военной службы перешел в гражданскую, и в ней находился пятнадцать лет. Был комендантом в Нерчинске и главным начальником при тамошних рудокопных заводах, был членом Государственного вспомогательного банка, потом гражданским губернатором в Санкт-Петербурге, а наконец в Киеве. За отличные услуги его, приверженность к престолу и отечеству, украшен был тремя орденами. Ни на одно возвышение не поспособствовали ему ни интрига, ни покровительство; но верность и личное непомрачаемое достоинство возвели его постепенно на ту высокую степень, на коей мы его видели. Исполняя обязанности здешнего гражданского губернатора, оставил он по себе незабвенную память полезных и похвальных услуг государю, отечеству и частным людям. Он в сем месте воздвиг огромные здания, к украшению и пользе города служащие, распространил фабрики, увеличил доходы Приказа общественного призрения, благоразумным своим распоряжением привел в порядочное состояние госпитали и дом инвалидный. Он верно и ревностно во время начальства своего ответствовал предназначению важного своего служения; был покровителем и защитником слабых, утесненных, терпящих от превозможения и преследования сильных, не заботясь о том, что другие по знатности своей или по влияниям могут ему вредить. Он благодетельствовал страждущему и несчастному человечеству, и в исполнении правосудия не смотрел на роды людей, но на роды дел: в прехождении 37-летнего непрерывного служения, ни при Государственном банке, ни при рудокопных заводах, ни в губернаторском достоинстве он ничего не стяжал; умер в бедности, оставив в наследие детям своим одну только память своих добродетелей. Кто бы мог поверить, чтобы человек, служа столько лет и преходя степени столь высоких достоинств, умер в таком убожестве, в каком мы его теперь видим! Но бедность, которая не наносила ему стыда в жизни, покрывает его славою по смерти; ибо она есть неоспоримым доказательством, что душа его гнушалась богатствами, на счет общества или частных людей стяжанными. Предвидя близкую минуту разлуки с тленным миром, он нимало оной не страшился, но ожидал с таким душевным спокойствием, какое только добродетельным свойственно, и коего порочный человек никогда вкушать не может. В сем трудном положении часто он говаривал: "Служу я верно Богу, государю и отечеству; никому обиды и несправедливости не сделал; ничего не имею, кроме сего бедного одеяния, но с спокойной совестью умираю, ибо не опятнал ее никаким преступлением." Может ли быть какое вернейшее доказательство добродетели, как такое признание человека, при отверзтом гробе стоящего, изреченное им в присутствии людей, кои за несколько пред сим были его современники, а теперь стали в числе его потомков, вместе с прахом усопших погребающих все страхи, все надежды, уважения и ласкательства, и над дымящеюся могилою начинающих строгое свое суждение? Мы составляем сие потомство. Се лежит пред взорами нашими на одре смертном тот самый, которого деяния судить будем, который, оставив нас, не навсегда, но до свидания, ждет нашего беспристрастного приговора! Истина не требует посторонних ей и отдаленных доводов; итак поверим глазам нашим, которые смотрели на добродетельные подвиги Панкратьева, и без замедления изречем единодушно наше о нем мнение; скажем, что наша в нем потеря не наградима, что прах его не может быть достаточно оплакан, что напоследок все его труды и попечения, для блага общего подъятые, заслужили удивление, почтение и достойны подражания в потомстве. Сие наше изречение о Панкратьеве для оставшихся в бедности его детей будет приятным и богатым достоянием, превосходнейшим несчетных, постыдно нажитых сокровищ, и знаменитейшим всех степеней родов, не летами, но веками исчисляемых. Умершему же отцу когда уже ничто в свете не нужно, кроме трех аршин земли для сокрытия его гроба, когда кончил кратковременное пребывание в сем бедственном мире и переселился в горняя, воздадим последнюю почесть по добродетелям и заслугам его, и погребая почтенный его прах по обряду религии, позволить себе при незасыпанной могиле еще раз оросить оный слезами, в отраду неутешной горести нашей, которая, хотя тщетно, но не престает искать облегчения в сетовании о невозвратной потере. Трепет природы, смерть алчная, когда ты безвременно заносишь косу свою, почто не разишь ты мнимых сих героев, коих прехождение в мир ознаменовано потоками крови человеческой; почто не низвергаешь угнетателей и тиранов света? От таковых ударов страждущие получили бы отраду и облегчение: но здесь ты поразила друга человечества, коего жизнь беспорочная, деятельная, полезная Отечеству, едва начинала склоняться за половину пути, природою назначенного человеку, и на которую во все ее продолжение ниже тень порока никогда не упадала.

-----

   Чувствования киевскаго дворянства о скончавшемся киевском гражданском губернаторе тайном советнике, Петре Прокофьевиче Панкратьеве: Речь, произнесенная в присутствии многочисленнаго всех состояний собрания во время погребательной церемонии. Марта 19 дня 1810 года: (Перевод с польскаго) // Вестн. Европы. -- 1810. -- Ч.51, N 10. -- С.150-154.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru