Голицын Н. Н.
Семейное предание

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СЕМЕЙНОЕ ПРѢДАНІЕ (*).

Какъ часто рѣдкій перлъ, волнами сокровенный,
Въ бездонной пропасти сіяетъ красотой!
Какъ часто лилія цвѣтетъ уединенно,
Въ пустынномъ воздухѣ теряя запахъ свой.
Жуковскій.

   (*) Этотъ разсказъ былъ написанъ для дяди моего, князя Александра Николаевича Голицына. Преданіе, хранящее нѣкоторыя черты изъ жизни его родителя, послужило ему развлеченіемъ въ болѣзненномъ его положеніи, послѣ глазной операціи. Не обольщаясь литературною славою, сочинитель, однакожъ, надѣется, что всѣ чтущіе добродѣтель въ памяти незабвеннаго, съ удовольствіемъ замѣтятъ доблести отца, столь живо отразившіяся въ сыновнемъ сердцѣ вельможи-христіанина. Въ отрадной увѣренности, что онъ еще живетъ въ сердцахъ признательныхъ, сочинитель имъ посвящаетъ свой разсказъ.
   
   Время, унеся за собою въ истребительномъ полетѣ цѣлые ряды годовъ, оставляетъ о быломъ нерѣдко одну неясную тѣнь воспоминаній; но память добрыхъ дѣлъ, сохраненная въ семействахъ отъ роковаго вліянія, живетъ долѣе въ примѣрахъ, достойныхъ любви и подражанія. Наконецъ и она умолкаетъ вмѣстѣ съ отжившимъ поколѣніемъ. Желая сохранить отъ совершеннаго забвенія одинъ подобный примѣръ, сообщу нѣкоторыя черты изъ жизни роднаго моего дѣда -- неизвѣстнаго на сценѣ политической, но котораго подвигъ, совершившійся въ частномъ бытѣ, можетъ не менѣе того имѣть цѣну въ глазахъ любителей добра, а столкновенію повѣствуемаго лица съ лицами историческими желалъ бы я, чтобъ разсказъ мой былъ обязанъ возможнымъ разнообразіемъ.
   Князь Николай Сергѣевичъ Голицынъ еще засталъ царствованіе Петра-Великаго и жилъ въ дѣтствѣ въ Петербургѣ, въ домѣ своего родственника, князя Дмитрія Михайловича Голицына, откуда ходилъ въ классы во вновь-заведенную въ то время школу при лютеранской церкви св. апостоловъ Петра и Павла на Невскомъ-Проспектѣ. Государь часто за хаживалъ по утрамъ къ сановнику, чтобъ сообщатъ свои новыя предпріятія или требовать его мнѣній. Князь Дмитрій Михайловичъ имѣлъ обыкновеніе никого но принимать къ себѣ, не кончивъ утренней молитвы. Нерѣдко случалось, что прибытіе высокаго посѣтителя было ранѣе срочнаго часа, но, не любя нарушать заведеннаго порядка -- "узнай Николушка" -- говорилъ государь молодому князю Голицыну: "когда кончитъ старикъ свои дѣла".-- Однажды, когда Петръ, послѣ большаго обѣда у князя Дмитрія Михайловича, сидѣлъ съ нимъ въ бесѣдкѣ, гдѣ за дессертомъ разсуждали о дѣлахъ, малолѣтный князь Николай Сергѣевичъ, не зная, кто въ бесѣдкѣ, вбѣжалъ въ нее. Князь Дмитрій Михайловичъ закричалъ: "Зачѣмъ пришелъ? Мѣшаешь!" А государь, подозвавъ къ себѣ, далъ ему копеечку и велѣлъ выйдти.
   Неистощимый въ предпріятіяхъ, неутомимый въ дѣлѣ, Петръ любилъ посвящать краткіе досуги обозрѣнію новыхъ учрежденій своихъ во всѣхъ родахъ и присутствовалъ за публичномъ испытаніи воспитанниковъ перваго выпуска Петропавловской Школы. Тутъ не ускользнулъ отъ его вниманія воспитанникъ, превзошедшій многихъ товарищей своими успѣхами, и получилъ изъ рукъ государя серебряный рубль на лакомство. Этотъ воспитаникъ былъ тотъ самый, чьей памяти посвященъ разсказъ. Князь Голицынъ всю жизнь хранилъ этотъ рубль, какъ драгоцѣнный памятникъ.
   Не скудный повидимому даръ -- выраженіе тогдашней простоты нравовъ, но животворное одобреніе того, кто обращалъ на себя удивленіе просвѣщенной Европы, указывало въ-послѣдствіи молодому человѣку съ счастливыми дарованіями, хорошимъ именемъ и независимымъ состояніемъ-на зарю утѣшительной будущности; но недолго волновали душу блестящіе и столько же обманчивые призраки счастія.
   По долгу службы и памяти сердца, князь Голицынъ былъ свидѣтелемъ печальной церемоніи надъ гробомъ Великаго, видѣлъ знаменитаго нашего духовнаго витію, какъ онъ, произнося: Петра-Великаго -- погребаемъ! залился слезами и долго не могъ продолжать своего образцоваго слова; слышалъ, какъ стонъ стоялъ въ соборной церкви, разсказывалъ какъ очевидецъ, что у многихъ гренадеръ имъ созданной гвардіи ружья попадали изъ рукъ отъ изнеможенія отчаянной горести -- при возданіи послѣдней земной почести въ Бозѣ почившему вѣнценосцу. Быть-можетъ, въ эти самыя минуты слышался ему тайный голосъ предчувствія, что вмѣстѣ съ нимъ хоронитъ онъ и свои надежды.
   Семейное преданіе не сохранило изъ жизни князя Голицына ни одной замѣчательной черты во весь пятилѣтній промежутокъ до воцаренія Анны Іоанновны и возвышенія Бирона; но въ это время личное мщеніе временщика громовою тучёю разразилось на знатнѣйшіе роды въ Россіи въ лицѣ князя Дмитрія Михайловича Голицына, котораго ускоренное паденіе усилило торжествующую партію, и молодой князь Голицынъ готовился до дна испить чашу бѣдствій. Опустошительнымъ пожаромъ тянулся четвертый годъ испытаній Россіи, цѣпенѣвшей при видѣ страшилища, произносившаго ужасное "слово и дѣло" страшилища, которое называлось "языкомъ". Въ эту эпоху терроризма своего рода, служба князя Голицына еще длилась, но уже не сулила молодому человѣку ничего отраднаго въ будущемъ, кромѣ гибельной пропасти при каждомъ неосторожномъ шагѣ. Русскимъ въ Россіи уже не было мѣста: первыя мѣста гражданскія и военныя раздавались однимъ иностранцамъ, и братъ временщика Карлъ былъ возведенъ на степень генерал-аншёфа.
   Въ одно утро князь Голицынъ является къ своему новому начальнику по наряду въ ординарцы, и видитъ генерала, сидящаго у окна въ большихъ креслахъ, въ халатѣ и колпакѣ; передъ нимъ столъ съ чашею пунша и впряженными пистолетами, а самъ генералъ съ избыткомъ уже былъ надѣленъ дарами Вакха.-- "Умѣешь ли стрѣлять изъ пистолета?" -- Умѣю, ваша свѣтлость; но не могу хвалиться искусствомъ".-- Не продолжая болѣе разговора, Биронъ вынулъ изъ пунша половину лимона, выжалъ, потомъ, снявъ, колпакъ, поставилъ ее себѣ на голову и, подавая пистолетъ, сказалъ князю Голицыну: "сшиби".-- Всѣ отговорки были напрасны, и неопытный стрѣлокъ дрожащею рукою прицѣлился вверхъ. Покачавъ иронически головою, Биронъ встаетъ съ креселъ, приказываетъ на свое мѣсто сѣсть князю Голицыну и, поставивъ ту же половинку лимона ему на голову, беретъ со стола другой заряженный пистолетъ, невѣрною ногой отсчитываетъ извѣстное число шаговъ, прицѣливается-и сшибаетъ лимонъ, не задѣвъ даже волосъ. Стрѣльба изъ пистолета была предметомъ хвастовства въ кругу подобныхъ ему пріятелей, и нерѣдко, въ разгулѣ, онъ изъ низкихъ оконъ своего дома подшибалъ у проходящихъ по улицамъ женщинъ бывшіе тогда въ модѣ высокіе каблука -- мало заботясь о роковомъ промахѣ палъ тѣми, которыхъ онъ избиралъ пистолетною цѣлью. Ужасна была неожиданность выстрѣла для проходящихъ; но можно ли выразить, что чувствовалъ князь Голицынъ въ эти безконечныя минуты флегматическаго приготовленія, когда передъ его глазами рѣшался страшный вопросъ о жизни и смерти?
   "Во времена бироновщины стѣны могли слышать" -- говоритъ преданіе, и потому ни мало не мудрено: лишнее ли слово изъ устъ неопытнаго на-счетъ происшествія у Карла Бирона готовило новыя козни, или давно-обдуманному намѣренію противниковъ не доставало только причины, хотя слабой, по оффиціяльной, къ произнесенію приговора, рѣшившаго участь князя Голицына безсрочнымъ заточеніемъ въ Выборгѣ. Преданіе не сохранило объ ртомъ ничего положительнаго. Какъ бы то ни было, цѣль достигалась все болѣе и болѣе. Князь Дмитрій Михайловичъ уже давно топился въ шлиссельбургской крѣпости; но ненасытное мщеніе искало новой жертвы, и еще одинъ членъ былъ отторгнутъ отъ остова старой аристократіи. Замѣтимъ, од ракожь, что, не смотря на переводъ его изъ поручиковъ гвардіи въ выборгскій гарнизонъ тѣмъ же чиномъ, хотѣли и самую ссылку облечь въ благовидную форму, поручивъ ему смотрѣніе за работами выборгскихъ укрѣпленій. Такъ, брошенный среди громадныхъ утесовъ и необозримыхъ лѣсовъ дикой Финляндіи, одинъ между злополучныхъ отверженцевъ общества, князь Голицынъ томился въ грустномъ одиночествѣ, въ дымной землянкѣ, ибо другаго жилья не было,-- прислушиваясь къ однообразному завыванью рабочихъ людей, подымавшихъ тяжелые матеріалы. Наконецъ умолкалъ и этотъ послѣдній голосъ жизни, и мертвая тишина смѣняла далекое эхо, но вдругъ прерывалась страшными пороховыми взрывами, которыми въ утесахъ прорѣзывались рвы подъ крѣпостныя стѣны. Вышедъ однажды изъ душнаго жилища" смотрѣлъ онъ за производствомъ работъ. Между грудами обломковъ гранита, кой-гдѣ курился дымъ надъ котлами съ скудною пищей и пылали костры, вокругъ которыхъ отъ-времени-до-времени сходился народъ отогрѣваться; яркій пламень былъ въ рѣзкой противоположности съ туманнымъ небомъ унылаго края.
   Вдругъ кто-то подаетъ князю Голицыну бумагу отъ его начальства, и что жь онъ въ ней видитъ? ему обѣщаютъ возвращеніе на прежнее мѣсто и милость; но это обѣщаніе надлежало купить перемѣною фамиліи... Долго злополучный изгнанникъ оставался въ какомъ-то оцѣпененіи, даже не видѣлъ, тутъ ли еще или уже скрылся принесшій ему пакетъ. Жестокая внутренняя борьба колеблетъ несчастнаго; доселѣ у безчувственнаго ко всему вновь стали воскресать надежды и сладкія мечты юности: ему представилась и родная Москва съ ея прекрасными окрестностями, и Петербургъ съ мѣстомъ его воспитанія и первыми успѣхами по службѣ, и домъ отцовъ съ любезными сердцу родными, и все, что такъ пило и что отняли у него люди! Испекло разстояніе, распались преграды, все такъ близко, такъ возможно, мыслей но летитъ онъ въ мѣста знакомыя... еще разъ хочетъ пробѣжать бумагу, чтобъ увѣриться въ отрадной истинѣ; но жестокій договоръ о перемѣнѣ фамилій снова поражаетъ его; рука, державшая бумагу, опускается... передъ нимъ тѣ же предметы -- тѣ же, что и вчера, и теперь. Страшно раздирается душа несчастнаго, отчаянно восклицаетъ онъ: "Боже! Боже!" и, закрывъ обѣими руками лицо, удаляется.
   Въ глубокой лощинѣ, среди бывшей каменоломни, которая образовала оврагъ, таилась хижина, срубленная на-скоро изъ барочныхъ кокоръ и прислоненная съ трехъ сторонъ къ вѣковымъ исполинамъ гранитныхъ скалъ, частью разрушенныхъ или почернѣвшихъ отъ пороховыхъ взрывовъ. Набросанный съ соломой еловый лапникъ составлялъ крышу и довершалъ наружный видъ бѣднаго жилища изгнанника. Нерѣдко низменный входъ заносила мятель, при сильномъ вѣтрѣ, который свободно бушевалъ въ пустынѣ. Вообще, наружность хижины, походившей болѣе на землянку, вполнѣ соотвѣтствовала внутренности, мало отличавшейся отъ нашей обыкновенной степной избы: тотъ же земляной полъ и та же русская печь на поджарникѣ, прислоненная къ лѣвой отъ входа стѣнѣ. Въ переднемъ углу находился родовой древній образъ Спасителя; вдвинутый въ тотъ же уголъ столъ съ книгами, передъ нимъ складной лагерный стулъ; на стѣнѣ повѣшенныя шпага и шляпа; желѣзная кровать, покрытая зеленымъ военнымъ плащомъ. На ростъ человѣческій отъ полу прорубленныя два волоковыя окна, съ пузырною перепонкой вмѣсто стеколъ, проливали на всѣ предметы какой-то грустный свѣтъ, отъ котораго комната всего болѣе походила на тюрьму, и въ этой тюрьмѣ, забытый всѣми, жилъ князь Голицынъ, не зная конца своему томленію.
   Часто видали, какъ онъ по цѣлому дню услаждалъ тяжелое одиночество свое чтеніемъ житія святыхъ, потомъ, меполмпъ вечернюю молитву повергался за жесткое ложе, и бросивъ бремя душевной скорби, наслаждался тѣмъ небеснымъ даромъ чистой, неомраченной порокомъ совѣсти, котораго не могъ лишить его гонитель. Его жертва была здѣсь; во напрасно ждалъ онъ себѣ еще новаго торжества. Рѣшимость спѣшила взять верхъ въ растерзанной душѣ; жребій брошенъ -- свобода и вѣчное заточеніе: князь Голицынъ рѣшаетъ выборъ и отвергаетъ предложеніе перемѣнить фамилію, прославленную его предками, непосрамленную потомкомъ. Закаленный въ злополучіяхъ характеръ уже созрѣлъ для подвига, научась презирать несчастье и убѣдись истиною, что во казнь, а одно преступленіе постыдно -- истиною, отразившеюся въ его душѣ утѣшительнымъ свѣтомъ той высокой, всепрощающей любви, которая научила его въ-послѣдствіи не только не мстить, во даже благотворить врагамъ.
   Насталъ золотой конецъ испытаніямъ; какимъ-то чудовищнымъ метеоромъ пронеслось надъ русской землей краткое регентство Бирона, вмѣстѣ съ нерѣшеннымъ вопросомъ: кому правительствовать, а важнѣе того: кому царствовать послѣ кончины Императрицы Анны Іоанновны; во сбылись завѣтныя надежды Русскихъ, и съ именемъ Елизаветы ожила святая Русь. Правосудное возмездіе законовъ готовилось карать одно преступленіе, не отступая притомъ отъ мѣръ человѣколюбія, потому-что смертная казнь была отмѣнена; невинности, гонимой прихотью временщика, отдавалось ея право, и возвращенный изъ шести-лѣтней ссылки князь Голицынъ былъ вновь принятъ въ гвардію. Надобно было жить въ то время говорили старики; чтобъ понять всю цѣну настоящаго, которое такъ быстро измѣнило весь прежній порядокъ. Какъ въ вѣрномъ убѣжищѣ достигнутой пристани, послѣ испытанной грозы и бури, въ тѣсномъ кругу родной семьи, князь Голицынъ любилъ припоминать о веселомъ елизаветинскомъ дворѣ, начинавшемъ принимать формы болѣе-утонченныя и оспоривать блескъ современнаго двора Лудовика XV.
   Въ это время, князь Голицынъ былъ посланъ въ Ярославль съ порученіемъ по службѣ. Ярославскимъ воеводою былъ тогда Бобрищевъ-Пушкивъ. По дѣламъ возложеннаго за него порученія, князь Голицынъ былъ съ нимъ въ частыхъ сношеніяхъ, и здѣсь видалъ Бирона -- не прежняго временщика, котораго одинъ взглядъ рѣшалъ нерѣдко участь; но отринутаго любимца счастія, вельможу въ опалѣ, выжидавшаго, казалось, хоть взора привѣтнаго, какъ милости; но этому чувству уже не было мѣста въ общей непримиримой ненависти; всѣ отворачивались, какъ-будто высказывая сбывшійся надъ винъ таинственный глаголъ судебъ: Мнози же будутъ первіи послѣдній".
   Домъ воеводы ярославскаго былъ самымъ пріятнымъ домомъ въ городѣ. Если съ бывшимъ встарь русскимъ гостепріимствомъ хозяина вообразимъ свѣтлый умъ его жены, милую дочь, которая пріятную наружность и счастливыя дарованія соединяла со всѣми душевными качествами своей матери, то не покажется ни мало удивительнымъ, что князь Годицинъ короче сблизился съ домомъ сановника, скоро сдѣлался другомъ этого семейства, гдѣ умъ и любезность непринужденная управляли обществомъ, еще неподвластнымъ ни требованіямъ роскоши, которая не распространяла тогда своего владычества, ни другимъ мелочнымъ требованіямъ, о которыхъ молчитъ преданіе, вѣроятно потому-что ихъ не знали.
   Веселья шли своимъ порядкомъ; ими распоряжала та, съ которой въ краткомъ очеркѣ мы уже познакомили читателя; ея изобрѣтательный умъ придавалъ всему заманчивое разнообразіе. Вечеринки оживлялись играми, балы смѣнялись маскарадами, предпринимались загородныя прогулки и катанья по Волгѣ. Однажды, придумавъ былъ домашній русскій театръ, не слишкомъ богатый и теперь собственнымъ репертуаромъ, еще бѣднѣйшій въ то время. Нѣсколько трагедій Сумарокова и комедій Мольера и Реньяра съ немногими нѣмецкими драмами въ прозаическихъ переводахъ той самой, кому принадлежала слава нововведенія, послужили первыми опытами въ декламаціи знаменитаго Волкова и нашего счастливаго совмѣстника Лекеня и Гаррика -- Дмитревскаго. Но возвратимся къ тому, кто испытанными превратностями судьбы сдѣлался неспособнымъ дѣлить большую часть удовольствій общества; они сосредоточились въ той, которая наполняла для него весь міръ собою, и, можетъ-быть, внимательное участіе къ живымъ разсказамъ о несчастіяхъ заронило первую искру взаимной любви, этой вѣрной поруки счастья цѣлой жизни...
   Въ двѣнадцати верстахъ отъ города, по московской дорогѣ, возвышается радъ селомъ древній пятиглавый храмъ во имя казанской Божіей Матери, сооруженный благословеніемъ святителя Димитрія Ростовскаго. У подошвы небольшой возвышенности, называемой Карабитовой-Горою -- въ долинѣ, гдѣ протекаетъ свѣтлая Котрость, виднѣлся сквозь густую зелень вѣковой рощи низменный деревянный домъ.
   Утомленіе душевное вело за собою разстроенное здоровье. Князь Голицынъ вышелъ въ отставку, и если принесъ къ жертву неполную дань службѣ, то заплатилъ другую дань проливающеюся мѣрою... Сосредоточивъ жизнь въ объятіяхъ вѣрной любви и дружбы, онъ живалъ тутъ каждое лѣто. Здѣсь нерѣдко видали Бирона котораго влекли подъ гостепріимный кровъ ласки хозяина. Давились тому сосѣди и переговаривали между собою: "какъ можно сближаться съ такимъ человѣкомъ!" Памятны имъ были дѣла прежняго временщика; но, казалось, мало знали они прежняго несчастливца выборгской землянки. Шаткое колесо фортуны повернулось: Биронъ впалъ въ несчастье, и этого было довольно, чтобъ въ душѣ князя Голицына ничто другое не имѣло мѣста, кромѣ одного сочувствія своего прежняго съ его настоящимъ положеніемъ, и это самое, вопреки негодованіямъ страсти, внушало ему за зло платить добромъ.
   ...Была осень. Въ одной изъ комнатъ сельскаго дома, среди вечерняго сумрака топился каминъ; передъ каминомъ сидѣла молодая дама. Черные, выразительные глаза высказывали въ одно время и умъ и доброту; изъ-подъ чепца можно бъ было видѣть черныя волосы, еслибъ они не были покрыты пудрой; но всеобщая давъ самовластной модѣ того времени, казалось, болѣе возвышала ея прекрасныя черты и бѣлизну лица, оттѣненную чернымъ платьемъ, которое живописно облегало стройный, величавый станъ. Передъ софой стоялъ накрытый столъ съ чайнымъ приборомъ; около стола было что-то похожее на древній треножникъ съ горячими угольями; на немъ чайникъ. Употребленіе самоваровъ еще не было извѣстно. Трое дѣтей играли на коврѣ...
   Вдругъ слышится шорохъ: входитъ князь Голицынъ, съ нимъ вмѣстѣ человѣкъ роста болѣе чѣмъ средняго. Невозможно было рѣшить къ какой націи исключительно принадлежало его одѣяніе, по странному смѣшенію характеровъ временъ и народовъ. На немъ было короткое темнаго цвѣта бархатное полукафтанье , опушенное соболемъ, въ родѣ венгерки съ золотыми выкладками, а на пей шитая орденская звѣзда;украшенная драгоцѣнною осыпью рукоять турецкаго ятагана выглядывала изъ-за богатаго персидскаго кушака, и современная прическа покрывалась инеемъ пудры. Въ рукѣ держалъ онъ хлыстикъ и польскую бархатную шапку съ золотыми шнурками; перчатки съ крагенами и огромные сапоги съ ужасными шпорами напоминали рыцаря среднихъ вѣковъ или "плачевнаго образа". Не смотря на то, величавая осанка исторгала къ нему невольное уваженіе, а живость въ пріемахъ была въ рѣзкой противоположности съ чертами лица пожилаго человѣка. Это былъ Биронъ.
   -- Другъ мой, Катя, напой насъ чаемъ, сказалъ князь Голицынъ, вошедши въ комнату: -- мы съ принцемъ не на шутку озябли на охотѣ.
   -- А мнѣ прежде всего должно извиниться предъ молодою хозяйкой за этотъ костюмъ.
   -- Вы напрасно извиняетесь, принцъ, я рада видѣть это одѣянье; оно приводитъ мнѣ на память, что кто-то называлъ охоту -- правомъ сильнаго...
   -- Вотъ , что называется поразить меня моимъ же собственнымъ оружіемъ; я побѣжденъ и не подниму перчатки. Скажу одно -- я привыкъ къ дѣятельности; измѣнились обстоятельства, но при мнѣ моя максима: жить и дѣйствовать. Да! не къ этой жизни былъ я призванъ!.. Но, кстати, еслибъ это черное платье не напоминало горестной эпохи, я всегда хотѣлъ бы видѣть его на васъ.
   -- Не могу согласиться съ вами, чтобъ могъ идти къ кому-нибудь цвѣтъ, въ которомъ мы привыкли видѣть одно выраженіе нашей скорби. Гляжу на это платье и содрагаюсь при мысли о сердечномъ глубокомъ траурѣ...
   -- Возвращаясь съ охоты, помнится, мы говорили о прошлыхъ временахъ. Я спрашивалъ, гдѣ ты служилъ; тебя не было тогда въ Петербургѣ... (Разговоръ была прервана общими молчаніемъ.) Что это значитъ?
   -- Не троньте этой струны: она издастъ для васъ слишкомъ-непріятные звуки...
   -- Для меня! Что же было съ тобою? Скажи, Бога ради, скажи!
   -- Принцъ, Тотъ, предъ Кѣмъ ничто не скрыто, вѣдаетъ, что я хотѣлъ истребить изъ памяти все прошлое; но вы требуете, и я неохотно повинуюсь. Вы помните укрѣпленія Выборга? помните офицера, опредѣленнаго смотрѣть за крѣпостными работами?..
   -- Такъ офицеръ, переведенный изъ гвардіи...
   -- Самый тотъ, котораго вы видите передъ собою; это онъ -- изгнанникъ, несчастливецъ выборгской землянки -- мужъ мой.
   -- Творецъ небесный! И это ты! и я... у того самого, кто такъ сильно оскорбленъ мною! Ты одинъ принялъ меня подъ гостепріимный кровъ свой, одинъ ты не отвергъ отверженнаго всѣми, -- а сколько тѣхъ, на кого я сыпалъ милости... Великодушный другъ!...
   -- Принцъ, я давно забылъ все. Вы не знали меня...
   -- Не зналъ! По это ли мое оправданіе? я имѣлъ въ рукахъ власть, мечталъ служить одной истинѣ. Чего не принесено ей въ жертву! Милосердый Боже!
   -- Зачѣмъ раскрылъ я прошедшее!
   -- Не жалѣй о томъ. Этотъ день никогда не истребится въ моей памяти; онъ останется днемъ моего примиренія съ человѣчествомъ, и ты будешь этимъ примирителемъ. Буду всегда уважать твои принципіи; твердый въ несчастіи, великодушный съ врагами, ты дѣйствуешь -- какъ настоящій Римлянинъ...
   -- Скажите, принцъ, что мужъ мой поступаетъ какъ Русскій, какъ христіанинъ...
   -- Христіанинъ... Да! какъ отрадно, какъ утѣшительно называться имъ тому, чья душа такъ проникнута этимъ божественнымъ свѣтомъ, какъ твоя! Звучно отозвалось въ душѣ моей это имя. Ты отплатилъ мнѣ по духу этого высокаго ученія. Дай возможность и мнѣ хотя слабою жертвою возблагодарить тебя...Что я говорю! Мнѣ ли возблагодарить!...Но доверши свое расположеніе.
   -- Все, что могу, принцъ, готовъ исполнить.
   -- Послушай, не оскорбись моимъ требованіемъ; отдайте мнѣ старшаго изъ вашихъ дѣтей: онъ будетъ моимъ третьимъ сыномъ... Вижу удивленіе. Но не все Биронъ будетъ изгнанникомъ, и рано или поздно -- герцогъ курляндскій вступитъ въ права свои.
   -- Вполнѣ умѣемъ цѣнить ваше предложеніе; но вы извините во мнѣ мать, которая никому въ свѣтѣ не уступитъ святости правъ своихъ. Отецъ однихъ чувствъ со мною, не такъ ли, другъ мой?
   -- Эти чувства раздѣлены, принцъ; вы сами отецъ.
   -- Я ихъ постигаю; но не-уже-ли судьба рѣшилась мѣшать мнѣ оправдать лучшія намѣренія? Не-уже-ли всѣ мои дѣйствія были однимъ ослѣпленіемъ власти? Казалось, все обдумалъ, все разсчелъ впередъ, и забывалъ, что есть другая отчизна -- отчизна добрыхъ... Но мнѣ пора; дай руку! ты достоинъ счастья...

-----

   Коротко еще было время съ наступленія лучшихъ дней: многое измѣнилось въ кругу описаннаго нами семейства. Не стало въ немъ гостепріимнаго воеводы, смолкли прежнія веселья, чтобъ чрезъ длинный рядъ годовъ ожить въ преданіи, вмѣстѣ съ памятью о подвигѣ великодушія среди частной семейной жизни, подъ сѣнью вѣры и любви къ ближнему. Такъ, не уклоняясь отъ спасительнаго пути, прошелъ князь Голицынъ всю тяжесть испытаній и за безропотное терпѣніе былъ награжденъ истиннымъ семейнымъ счастіемъ, бывъ мужемъ той, въ которой читатель, вѣроятно, узналъ дочь бывшаго воеводы Бобрищева-Пушкина.

Князь Николай Голицынъ.

   Село Троицкое.
   17 сентября. 1844.

"Отечественныя Записки", No 4, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru