Л. Т.
Расстроенное счастье

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

РАЗСТРОЕННОЕ СЧАСТЬЕ.

   Въ небольшой, бѣдно-меблированной гостинной небогатаго человѣка, Семена Григорьевича Косоногова, собралось маленькое общество: самъ хозяинъ, старичокъ лѣтъ подъ семьдесятъ, его жена, бойкая женщина, съ подвижнымъ энергичнымъ лицомъ, казавшаяся не старше пятидесяти лѣтъ; молодой человѣкъ, въ вицмундирѣ, и хорошенькая семнадцатилѣтняя внучка хозяевъ, живая блондиночка, съ бойкими карими глазками. По ярко горѣвшему на ея пухленькихъ щечкахъ румянцу и по взволнованному выраженію лица молодого человѣка видно было, что разговоръ касался очень близкихъ, общихъ интересовъ.
   -- Что-жъ, батюшка, Александръ Петровичъ, я ничего, не прочь; вотъ, какъ моя старуха, спросимъ,-- съ разстановкой проговорилъ старичокъ и поворотился всѣмъ туловищемъ къ сидѣвшей рядомъ съ нимъ женѣ.-- Марѳа Ивановна, какъ ты скажешь?
   -- Дорогая, Марѳа Ивановна, не лишайте меня счастья. Вы знаете, какъ я люблю Авдотью Андреевну, какъ уважаю васъ и Семена Григорьевича.
   -- Раненько бы вѣдь еще Дуничкѣ покидать насъ, стариковъ, -- нерѣшительно проговорила Марѳа Ивановна.-- Поспѣла бы замужъ-то; пусть еще на волюшкѣ побѣгаетъ; вѣдь, гляди, только успѣй выдти замужъ, и пойдутъ ребятишки; молодость-то такъ и пройдетъ среди заботъ, да хлопотъ. Пусть бы еще годочка два погуляла, а тамъ и не буду удерживать.
   -- Вотъ и я тоже подумалъ, что какъ Дуничка-то покинетъ насъ и останемся мы одни....
   Семенъ Григорьевичъ какъ-то часто заморгалъ и потянулъ изъ кармана своего старенькаго, ватнаго халата темный ситцевый платокъ.
   -- Дорогой дѣдушка, бабушка, моя милая, я васъ не покину, никогда, ни за что!-- порывисто проговорила хорошенькая Дуничка, бросаясь цѣловать стариковъ.-- Мы съ Саш.... съ Александромъ Петровичемъ раньше уговаривались, чтобы намъ всѣмъ вмѣстѣ жить....
   -- Ахъ ты, плутовка!-- любовно упрекнула Марѳа Ивановна.-- Ужъ вы и уговориться успѣли, значитъ дѣло и безъ насъ, стариковъ, сладили.
   Дуничка зардѣлась еще больше и, искоса взглянувъ на своего жениха, низко потупила голову.
   -- Былъ тотъ грѣхъ, Марѳа Ивановна,-- улыбнулся молодой человѣкъ.-- Что лукавить: мы давно любимъ другъ друга и еще съ прошлаго года порѣшили, какъ Авдотьѣ Андреевнѣ исполнится семьнадцать лѣтъ, такъ и просить вашего благословенія.
   -- Ай-ай-ай!-- укоризненно покачалъ головой Семенъ Григорьевичъ,-- А мы-то ничего и не примѣчали.
   Старикъ немножко прилгнулъ: онъ и Марѳа Ивановна давно уже подмѣтили, что между молодежью появились "проказы", но не показывали виду, потому что не находили въ этомъ ничего предосудительнаго; Александръ Петровичъ имъ нравился, а желаніе дождаться правнуковъ говорило въ нихъ такъ сильно, что они и не подумали заблаговременно удалить изъ своего дома "искушеніе".
   -- Такъ какъ-же, Семенъ Григорьевичъ, Марѳа Ивановна? Рѣшите нашу участь.
   -- Бабушка, дѣдушка! рѣш....
   Дуничка вдругъ оборвалась, всхлипнула и зарыдала на всю комнату.
   -- Ну-ну! Полно, не плачь!-- утѣшала Марѳа Ивановна.
   -- Не пла.... ачь!-- повторилъ старикъ и самъ всхлипнулъ.
   -- Ба....бушка.... я.... ва....васъ -- н....не по....ки.... ну!-- сквозь слезы говорила Дуничка.-- Мы.... всѣ.... вмѣ....стѣ....
   -- Вмѣ....стѣ.... всѣ....-- отозвался Семенъ Григорьевичъ и, не будучи въ силахъ сдерживать долѣе свое волненіе, разрыдался, какъ дитя.
   -- Ну, старый, пошолъ, точно маленькій, -- проворчала Марѳа Ивановна, исподтишка вытирая набѣжавшую на носъ слезу.
   Жениху пришлось утѣшать своего будущаго тестя.
   -- Да ну, Марѳа Ивановна, не томи ты насъ всѣхъ,-- заговорилъ Семенъ Григорьевичъ, успокоившись нѣсколько.-- Вѣдь Александръ Петровичъ не съ улицы къ намъ пришелъ за Дуничкой. Слава Богу, еще съ родителемъ его, покойникомъ, вмѣстѣ лямку терли. Благословимъ ихъ, пусть себѣ живутъ, да нашу старость покоятъ.
   -- Ну хорошо, подумаемъ; такъ, сейчасъ все же нельзя рѣшить; мало ли, надо и туда, и сюда умомъ раскинуть, дѣло-то не пустяшное. Вотъ что, батюшка, Александръ Петровичъ, вы теперь пока подите къ себѣ домой, дайте намъ, старикамъ, наеинѣ поговорить кой о чемъ, а завтра и отвѣтъ получите.
   Молодой человѣкъ исполнилъ желаніе старушки.
   Оставшись одни, старики выслали въ другую комнату внучку и погрузились въ глубокое размышленіе. Вопросъ разсматривался со всѣхъ сторонъ; его вертѣли и такъ и эдакъ, и въ концѣ концовъ порѣшили на согласіи. Какъ безпощадно ни тормошили они Александра Петровича, онъ во всѣхъ отношеніяхъ оказался женихомъ хоть куда: молодъ, здоровъ, красивъ, послѣ родителя, поди, деньжата кой-какія есть (не въ гробъ же покойникъ съ собою взялъ; а что у него были,-- такъ это и сомнѣнію не подлежитъ: вѣдь Семенъ Григорьевичъ вмѣстѣ служилъ, все извѣстно); да хоть и нѣтъ большихъ денегъ, бѣда не велика: мѣсто за то имѣетъ хорошее и начальство благоволитъ; ко всему этому человѣкъ онъ степенный, смирный и, главное, соглашается вмѣстѣ съ ними жить.
   -- Только вотъ что, матушка, Марѳа Ивановна,-- затуманился расходившійся было старикъ.-- Все это, положимъ, такъ; ну а какъ мы Дуничку-то справимъ? Вѣдь вотъ, жили мы съ тобой, жили, скопидомничали-скопидомничали, а приданаго-то Дунюшкѣ все не скопили; нельзя-жъ совсѣмъ ужъ такъ безъ денегъ отпустить; тряпки тряпками, а и денегъ бы надо; вѣдь одна она у насъ; что люди-то скажутъ: служилъ, скажутъ, служилъ, до пенсіи дотянулся, а родную единственную внучку не могъ какъ слѣдуетъ замужъ справить.
   -- Я объ этомъ раньше тебя подумала; ты-то вотъ сейчасъ только вспомнилъ, а у меня эта забота давно изъ головы не выходитъ. Извѣстно, развѣ такъ можно Дуничку отпустить, хоть сотенку, а все-жъ деньгами надо дать; я не хочу, чтобъ моей внучкѣ потомъ безприданствомъ-то въ глаза тыкали.
   -- Вотъ то-то-жъ и я говорю; какъ же намъ бытыо?-- въ раздумья проговорилъ старикъ и вопросительно обратилъ на жену свои слезливые, добродушные глаза.
   -- Какъ намъ быть... Эхе-хе, старина, видно мнѣ всю жизнь твоей укащицей быть; въ молодости смѣкалки-то не хватало у тебя, а теперь и подавно нестало. Все-то тебя учить надо, самъ ничего не можешь придумать.
   -- Да ужъ гдѣ мнѣ, матушка, старъ сталъ,-- добродушно согласился Семенъ Григорьевичъ.
   -- И молодымъ-то, говорю, никогда особенно смѣтливъ не былъ. Что-бы какъ придумать, да распорядиться, да оборотъ какой сдѣлать, на это ужъ тебя не жди; привыкъ все на меня полагаться.
   -- Да оно, матушка, Марѳа Ивановна, и лучше: ужъ коли гдѣ два распорядителя въ одномъ домѣ заведутся, тамъ ладу никогда не будетъ,-- глубокомысленно порѣшилъ Семенъ Григорьевичъ и съ наслажденіемъ положилъ въ носъ понюшку табаку.
   -- Такъ-то оно такъ, да все-жъ и простотѣ-то сердечной не очень ладно приходится въ жизни. Вотъ хоть бы теперь; ну что-бъ ты сталъ дѣлать?
   Семенъ Григорьевичъ подумалъ нѣсколько.
   -- Да что: призанять бы пришлось,-- нерѣшительно проговорилъ онъ.
   -- Призанять. Гдѣ это? У кого? Нынче, чтобъ пять рублей занять, надо не меньше пяти верстъ обѣгать, да и то не всегда получишь, а то на приданое занять. Да и хоть бы можно было; что-жъ это намъ подъ старость-то въ долги лѣзть. Нѣтъ, ты придумай такъ, чтобъ и деньги достать, и должнымъ никому не состоять.
   Семенъ Григорьевичъ махнулъ рукой съ такимъ видомъ, который ясно говорилъ, что Марѳа Ивановна предлагаетъ ему несообразныя вещи.
   -- Ну, гдѣ-жъ мнѣ, матушка, такъ придумать; вѣдь для этого надо имѣть министерскую голову,-- ухмыльнулся онъ.
   Улыбнулась и Марѳа Ивановна, польщенная косвеннымъ комплиментомъ.
   -- Да ужъ я знаю, гдѣ тебѣ придумать. Ну, слушай, какъ я это дѣло хочу устроить.
   Семенъ Григорьевичъ поправился въ креслѣ, хватилъ щепотку "забираловки", и, разложивъ поудобнѣе руки, приготовился слушать.
   Марѳа Ивановна торжественно откашлялась, заглянула въ сосѣднюю дверь, нагнулась къ креслу мужа и скорѣе прошептала, чѣмъ проговорила.
   -- Надо просить пособія.
   Семенъ Григорьевичъ хорошо не понялъ: какого пособія надо просить, у кого, на что; по распрашивать не рѣшился и заблагоразсудилъ глубокомысленно погрузиться въ раздумьѣ.
   -- Будемъ просить пособія,-- повторила уже громче Марѳа Ивановна и откинулась на спинку стула.
   Семенъ Григорьевичъ поднялъ голову, издалъ какой-то неопредѣленный звукъ и забарабанилъ пальцами по ручкѣ кресла.
   -- Ты знаешь адресъ генерала?-- спросила обладательница министерской головы.
   -- Какого генерала?-- простодушно освѣдомился мужъ.
   -- Господи, онъ спрашиваетъ какого генерала! не знаешь генерала!
   Семенъ Григорьевичъ совсѣмъ сконфузился,
   -- Да... да... генерала! Я думалъ кого адресъ... Да... да... Какже, какже... Гдѣ-то вѣдь былъ... Ну еще-бы, генерала...
   Марѳа Ивановна махнула рукой и чуть-чуть что не сказала: "ну, мой старикъ, кажись, совсѣмъ изъ ума сталъ выживать".
   -- Да, ты, знаешь-ли, про кого я говорю? Про генерала Чернокопытова, твоего бывшаго начальника.
   -- А -- да! Вотъ ты про кого! Такъ бы прямо и спросила, что, молъ, ихъ превосходительство тамъ-же все, на Морской, изволятъ жить. А то, генерала, генерала... мнѣ и не въ домёкъ.
   -- Охъ ужъ ты, старина! Все-то тебѣ надо разжевать, да въ ротъ положить.
   -- Старъ сталъ, матушка... Да, такъ ты насчетъ мѣста жительства ихъ превосходительства. Давненько я съ ними не встрѣчался; да это можно узнать; тебѣ-то на что?
   -- Не догадываешься? Да пособіе-то мы у кого-же будемъ просить?
   Семенъ Григорьевичъ вдругъ просіялъ: свѣтъ разума осѣнилъ его.
   -- А вѣдь это ты хорошо придумала, Марѳа Ивановна. Право, хорошо. Чего-жъ еще лучше? Ихъ пресходительство меня знаютъ, вмѣстѣ служили, я у нихъ всегда на хорошемъ счету состоялъ... Да, да... Пособіе, непремѣнно пособіе. Закатимъ эдакую бумагу, докладную записку, што-ль, и все это тамъ выпишемъ, дескать 45 лѣтъ безпорочной службы, ихъ прежнее благоволеніе, которымъ я имѣлъ честь и счастье пользоваться, ну и все, тамъ, прочее... Какже, какже... ихъ превосходительство меня хорошо знаютъ, бывало все "Косоножка, да Косоножка; что сдѣлать: эй! крикнутъ, позвать ко мнѣ Косоножку!.." хи-хи-хи!.. Да и то сказать, какъ-же имъ было не благоволить ко мнѣ: сколько разъ, бывало, я ихъ изъ бѣдъ выручалъ. Одинъ разъ нагрянула къ намъ ревизія по одному важному дѣлу, которое чуть что не три года тянулось у насъ, ихъ превосходительство повозились, повозились съ нимъ, да и сдали въ архивъ. Какъ нагрянула ревизія, они и растерялись: "гдѣ дѣло? гдѣ дѣло?" -- хвать, и не знаютъ. Ко мнѣ. "Архиваріуса Косоногова позвать",-- крикнули. Я какъ тутъ. "Не знаете-ли, спрашиваютъ, гдѣ дѣло такихъ-то?" Другому-бы гдѣ вспомнить, пошолъ бы еще справляться; а у меня въ памяти все равно какъ въ открытой книгѣ. "Сейчасъ, говорю, представлю вашему превосходительству". Минутъ черезъ пять на столѣ у ихъ превосходительства дѣло уже лежало. Ревизія собралась и увидала, что дѣло, какъ слѣдуетъ, находится въ производствѣ, и уѣхала ни съ чѣмъ. Тогда, если-бъ не я, ихъ превосходительству-то порядкомъ бы досталось. Да и мало-ль такихъ случаевъ было... Да... да... Пособіе непремѣнно испросимъ. Знаешь, Марѳа Ивановна, коли-што, можно и въ посаженые отцы просить... Что-жъ?.. У насъ, слава Богу, женихъ не изъ кой-какихъ.
   -- Ну ужъ куды! хоть бы такъ-то помогъ, на свадьбу, и то бы хорошо.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- расходился старикъ. Я устрою дѣло, и въ посаженые отцы пойдутъ: намекну, напомню кой о чемъ. Бывало вѣдь запросто: "эй! скажутъ, Косоножка, приходи-ка ко мнѣ, братъ, чайку сегодня вечеромъ напиться." Ей-ей...
   -- Да полно тебѣ; когда-жъ это было?-- недовѣрчиво перебила Марѳа Ивановна.
   -- Ну вотъ, когда... Мало-ль разовъ было. А то часто къ пулькѣ приглашали, вмѣсто болвана. Ей-ей. Шутникъ такой были ихъ превосходительство: "что, скажутъ, Косоножка, приходи, братъ, болвана играть" и сами засмѣются.
   -- Теперь-то, говорятъ, куды! совсѣмъ другой стали,-- продолжалъ Семенъ Григорьевичъ послѣ нѣкотораго молчанія. Горды, говорятъ. Ну еще-бы! Какъ вѣдь и повысились-го. Ну, да намъ что. Ужъ я съумѣю повести дѣло. Я не въ канцелярію, а прямо въ домъ пойду.
   -- Извѣстно; въ канцеляріи проваляется прошеніе и никакого толку съ него не будетъ, а лично-то и поговорить можно. Впрочемъ, ты, Богъ тебя знаетъ, какой, языкомъ-то ты точно колодами ворочаешь; въ рѣчи никакого ни складу, ни ладу.
   -- Ну вотъ сказала. Нѣтъ, ты еще, видно, не слыхала, какъ я умѣю рѣчи говорить. Знаешь, коли если захотѣть, какъ слѣдуетъ, можно такой спичъ сочинить.
   -- Сочинишь-ты. Ужъ хоть-бы чужое-то сочиненіе какъ слѣдуетъ передалъ.
   -- Нѣтъ, Марѳа Ивановна, ты такъ не думай. Вотъ, посмотри, я сегодня-же сочиню прошеніе, да такое, что ихъ превосходительство за одинъ слогъ его пожалуютъ радужную.
   Дѣйствительно, прошеніе было, послѣ долгой, напряженной работы, составлено, но оно не только не сулило въ будущемъ радужной, но прямо могло вредить дѣлу. Потерпѣвъ полное пораженіе со стороны цензора, Марѳы Ивановны, Сергѣй Григорьевичъ взялся написать другое, но какъ онъ ни напрягалъ свои умственныя способности, дѣло не ладилось; пришлось за него браться Марѳѣ Ивановнѣ. Она усѣлась за работу съ ранняго утра, испачкала многое множество черновыхъ, и окончила работу только черезъ сутки; за то прошеніе было написано хоть куда: тамъ и о добродѣтеляхъ его превосходительства очень много было сказано, и о давнишней ревизіи упомянуто, и о неоцѣненномъ трудѣ Семена Григорьевича, и о качествахъ невѣсты, и о достоинствахъ жениха, даже и о пулькѣ мимоходомъ упоминалось,-- и все это въ самомъ почтительномъ, въ самомъ умѣстномъ тонѣ.
   Рѣшено было отправиться на другое-же утро. Приготовленія начались еще съ вечера. Марѳа Ивановна достала изъ комода старенькій вицмундирь Семена Григорьевича, который онъ въ послѣднее время надѣвалъ только въ парадные дни, въ родѣ Христовой утрени, праздника Рождества и т. п., и принялась старательно чистить его, хотя на немъ не было ни пылинки; пуговицы тщательно обтерла замшей, а синій бархатный воротникъ -- суконкой. Затѣмъ, сыскала прежній форменный галстукъ, подштопала его и раза два примѣрила на Семена Григорьевича. Сапоги были вычищены такимъ артистичнымъ образомъ, что пробѣжавшій мимо нихъ котъ даже испугался, принявъ ихъ, вѣроятно, за зеркало, и выразилъ свое удивленіе чрезвычайно граціознымъ изгибомъ спины и прыжкомъ въ сторону. Къ довершенію туалета, Марѳа Ивановна вынула изъ комода тщательно выглаженную манишку и манжеты и все это разложила въ гостинной на диванѣ.
   -- Бабушка, куда это дѣдушка собирается?-- освѣдомилась внучка, отъ которой скрывали сущность дѣла.
   -- А тутъ... такъ... къ однимъ знакомымъ.
   -- Не можетъ быть. Ужъ навѣрно не даромъ дѣдушка. цѣлую недѣлю какимъ-то имянинникомъ смотритъ.
   -- Я иду приглашать одно важное лицо къ тебѣ на свадьбу, Дуничка.
   -- Ну, дѣдушка, важныхъ-то лицъ намъ бы не надо: что въ нихъ; безъ важныхъ какъ-то лучше.
   -- А, нѣтъ, не говори такъ, моя душечка, важное лицо много значитъ.
   -- Ну, да какъ знаешь, дѣдушка, только пожалуйста перестань смотрѣть имянинникомъ.
   Въ назначенный день старики поднялись съ пѣтухами и Марѳа Ивановна, не давъ даже своему благовѣрному порядкомъ согрѣть косточки китайской травкой, стала собирать его въ путь; все, начиная съ нижняго бѣлья и кончая вицмундиромъ, заботливая супруга надѣла на него сама, внимательно осматривая его по нѣскольку разъ со всѣхъ сторонъ, спрыснула даже одеколономъ и, убѣдившись, что все въ исправности, усадила на стулъ для выслушанія отъ нея нѣкоторыхъ напутственныхъ инструкцій.
   -- Да, а табакерочку-то ты не положила? вдругъ спохватился Семенъ Григорьевичъ.
   -- Ну, ладно, не умрешь безъ табаку; еще, пожалуй, разсыпать тамъ гдѣ-нибудь на полу.
   -- Ну вотъ, разсыплю. Я осторожно буду.
   -- Нечего, нечего; я знаю тебя: пожалуй, забудешься, да при генералѣ вытащишь,-- разъуважишь тогда.
   -- Да нѣтъ-же, ахъ, какая ты, Марѳа Ивановна! Неужели я не понимаю, въ какой домъ иду.
   -- И понимаешь, да вытащишь. У тебя привычка: какъ съ кѣмъ говорить, такъ и за зелье.
   -- Нѣтъ, ужъ ты мнѣ дай; безъ табакерки я словно безъ языка, и духъ какъ-то теряется, потому вѣдь табачокъ просвѣтляетъ; какъ нюхнешь, такъ ровно какой туманъ съ тебя сойдетъ, и на душѣ-то веселѣй, и развязность является.
   -- Ну, ладно, я дамъ; только, смотри, не забудься, при генералѣ.
   -- Да ужъ сказалъ -- нѣтъ, и кончено!
   Табакерка была положена. Марѳа Ивановна надѣла на мужа пальто, фуражку, три раза перекрестила и даже проводила до угла улицы. Семенъ Григорьевичъ проворно засѣменилъ по тротуару и Марѳа Ивановна слѣдила за его сутуловатой фигурой до тѣхъ поръ, пока онъ не скрылся изъ виду.
   -- И ужъ навѣрно нюхнетъ, ужъ это какъ пить дастъ!-- взволнованно шептала она, возвращаясь домой.
   У подъѣзда генеральскаго дома не стояло еще ни одного экипажа, когда Семенъ Григорьевичъ достигъ его порога. Было рано, такъ что даже откормленный швейцаръ его превосходительства не успѣлъ еще выйти изъ своихъ апартаментовъ на трудный постъ. Семенъ Григорьевичъ осторожно взялся за блестящую ручку двери и чуть-чуть пригнулъ ее внизъ; дверь не подалась.
   -- Раненько пришелъ, -- замѣтилъ про себя старикъ,-- ну ничего, подожду.
   И онъ началъ медленными шагами прогуливаться по тротуару, то и дѣло поглядывая на подъѣздъ. Наконецъ онъ различилъ сквозь зеркальное стекло двери колоссальную фигуру швейцара въ ливреѣ и, какъ слѣдуетъ, съ булавой, предназначенной, вѣроятно, для охраны его превосходительства отъ нашествія какихъ-либо дерзкихъ посѣтителей. Черезъ минуту замокъ щелкнулъ и тяжелая дверь растворилась одной половинкой. Семенъ Григорьевичъ увидалъ въ перспективѣ мраморную лѣстницу, устланную краснымъ сукномъ и заставленную дорогими растеніями и, на первой площадкѣ, громадное зеркало въ золоченой рамѣ. Сердце старика какъ-то трепетно забилось и онъ инстинктивно сунулъ руку въ карманъ за табакеркой, къ которой прибѣгалъ во всѣ трудныя минуты жизни. Освѣжившись понюшкой, онъ оправился и, придавъ себѣ, на сколько могъ, увѣренный видъ, подошелъ къ швейцару.
   -- Ихъ превосходительство принимаютъ?-- спросилъ онъ.
   Швейцаръ окинулъ мизерную фигурку Семена Григорьевича такимъ презрительнымъ взглядомъ, что тотъ, растерявшись, не зналъ куда дѣвать глаза.
   -- Можно видѣть ихъ превосходительство?-- повторилъ старикъ.
   Еслибъ онъ спросилъ: "ихъ превосходительство возвратилось съ того свѣта?", то и тогда швейцаръ врядъ-ли бы сдѣлалъ такую удивленную физіономію.
   -- Да вы знаете-ль, который теперь часъ?-- освѣдомился онъ послѣ небольшой паузы.
   Семенъ Григорьевичъ вынулъ свою старинную серебряную луковицу, прикрѣпленную къ стальной цѣпочкѣ, внимательно поглядѣлъ на стрѣлки, приложилъ часы къ уху и сконфузился: впопыхахъ онъ забылъ ихъ завести съ вечера и они показывали 2 часа.
   -- Извините, у меня стоятъ,-- смиренно проговорилъ онъ.
   Швейцаръ вынулъ свои вальяжные золотые часы и внушительно поднесъ ихъ къ самому носу Семена Григорьевича. Стрѣлки показывали четверть одиннадцатаго.
   -- Нельзя-ли мнѣ подождать выхода ихъ превосходительства?-- спросилъ совсѣмъ оробѣвшій старикъ.
   -- Проходите въ канцелярію съ другаго подъѣзда, промямлилъ швейцаръ, безъ церемоніи повертываясь спиною.
   -- Нѣтъ-съ. мнѣ надо лично переговорить съ ихъ превосходительствомъ.
   -- Да у васъ что?-- обернулся швейцаръ одной только головой.-- Прошеніе что-ль?
   -- Д... я бы хотѣлъ...
   -- Ну и ступайте въ канцелярію; прошенія принимаются тамъ; много васъ тутъ шляется, чтобы отъ каждаго лично принимать.
   Семенъ Григорьевичъ совсѣмъ было растерялся и хотѣлъ уже идти въ канцелярію, но, освѣжившись понюшкою табаку, набралъ снова храбрости и рѣшилъ не отступать.
   -- Нѣтъ-съ... вы меня извините, но я долженъ непремѣнно повидаться съ ихъ превосходительствомъ въ ихъ собственной квартирѣ, -- рѣшительно заговорилъ онъ.-- Потому дѣло у меня такого рода, что я никому другому его повѣрить не могу, долженъ самъ лично.
   -- Да говорятъ же вамъ, что его превосходительство здѣсь никого изъ просителей не принимаютъ, строго запрещено пускать вашего брата, -- самымъ положительнымъ тономъ оборвалъ швейцаръ.
   Семенъ Григорьевичъ вспомнилъ старину и зарылся въ карманахъ; въ нихъ не оказалось никакой серебряной монеты; дѣлать нечего, пришлось вынуть бумажникъ и рискнуть жолтенькой. Швейцаръ принялъ взятку чисто по джентльменски: онъ не допустилъ себѣ сразу спуститься съ высоты своего швейцарскаго величія и опустилъ бумажку въ карманъ съ самымъ равнодушнымъ видомъ.
   -- Вы напрасно безпокоитесь, господинъ,-- проговорилъ онъ внушительно-спокойнымъ тономъ;-- мы не больше, какъ исполнители повелѣній его превосходительства, а впрочемъ...
   И швейцаръ, не договоривъ, прижалъ пуговку электрическаго звонка.
   Черезъ минуту на площадкѣ лѣстницы показалась фигура во фракѣ, бѣломъ жилетѣ и перчаткахъ.
   -- Проводи этого господина на верхъ!-- распорядился швейцаръ, причемъ сдѣлалъ глазомъ особую гримаску, хорошо, вѣроятно, знакомую лакею, потому что онъ не сталъ ничего разспрашивать и молча повелъ сіявшаго Семена Григорьевича по мягкому ковру лѣстницы.
   -- Ждите здѣсь!-- произнесъ лакей, введя просителя въ роскошно убранную пріемную.
   Семенъ Григорьевичъ обвелъ взоромъ блестящую золотомъ и инкрустаціей обстановку комнаты, заглянулъ въ громадное простѣночное зеркало, и его такъ поразилъ контрастъ между своей маленькой особой и генеральской пріемной, что онъ положительно не въ состояніи былъ перешагнуть порога.
   Лакей подмѣтилъ произведенное впечатлѣніе и самодовольно ухмыльнулся.
   -- Ничего, ступайте, только оботрите хорошенько ноги,-- поощрилъ онъ.
   Семенъ Григорьевичъ засуетился, вынулъ носовой платокъ, обмахнулъ имъ плечи, колѣни и сапоги, пригладилъ на вискахъ волосы и осторожно, точно подъ нимъ былъ не полъ, а зеркало, сдѣлалъ шагъ впередъ. Лакей, ухмыляясь, прошелся развязной походкой взадъ и впередъ, желая этимъ показать всю разницу между нимъ, генеральскимъ лакеемъ, и какимъ-то ничтожнымъ чиновникомъ, который и ступить-то какъ слѣдуетъ не умѣетъ въ хорошихъ покояхъ.
   -- Чего жь вы стоите-то; подите сядьте на стулъ, -- покровительственно обратился онъ къ Семену Григорьевичу, который никакъ не рѣшался идти дальше.
   -- Ничего-съ, можетъ ихъ превосходительство скоро, я подожду здѣсь, у дверей, -- сконфуженно проговорилъ тотъ.
   -- Это такъ у насъ не водится, -- наставительно замѣтилъ лакей;-- вотъ наше дѣло другое, мы должны больше у дверей находиться, а коли кто къ его превосходительству пришелъ, такъ для тѣхъ есть мѣсто на стульяхъ.
   Семенъ Григорьевичъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ; вынулъ изъ кармана прошеніе, помялся, и осторожно опустился на стулъ, коснувшись только небольшого края сидѣнья.
   -- Что это у васъ, прошеніе, что-ль, въ рукахъ-то?-- освѣдомился лакей, ставшій у дверей.
   -- Да... просьбица...
   -- На мѣсто, что-ль, кого опредѣлить просите?
   -- Нѣтъ... это я о внучкѣ...
   -- А-а! стало быть въ пріютъ, или въ какое учебное заведеніе хотите помѣстить?
   -- Нѣтъ... ужъ она большая... замужъ отдаемъ... тутъ хорошій человѣкъ нашолся, Александромъ Петровичемъ звать, давно его знаемъ... ну, молодежъ, извѣстно... что-жъ... она у насъ, всякій скажетъ, красавица, и онъ такой видный мужчина, полюбились другъ дружкѣ; мы, съ Марѳой Ивановной, подумали-подумали, да и рѣшили благословить дѣтокъ.
   -- Та-жъ, конечно; этотъ товаръ что дома держать; пока не залежался только и хорошъ.
   -- Нѣтъ, не то, любезнѣйшій... извините, не знаю, какъ васъ по имени... Дуничка наша не засидѣлась бы, дѣвочка она славная, добрая; признаться, и не хотѣлось бы намъ, старикамъ, отдавать-то ее, да вѣдь что съ молодежью подѣлаешь, пожалуй обидятся, еще будутъ насъ потомъ упрекать, что счастье ихъ разрушили... Господь съ ними, пусть поженятся.
   -- Извѣстно.
   -- Да, и ужъ если говорить откровенно, такъ и лучше на своихъ глазахъ отдать; можетъ Господь благословитъ внучатокъ ноняньчить.
   -- Что-жъ, дѣло хорошее, давай Богъ счастья.
   -- Вотъ, спасибо, милый человѣкъ, на добромъ словѣ,-- разчувствовался старикъ и полѣзъ въ карманъ за табакеркою.
   -- Не употребляете-ли? Для освѣженія головы -- отличное средство; если головокруженіе, или такъ туманъ какой застелетъ, нюхнуть, и какъ рукой сниметъ, для глазъ тоже полезно...
   Семенъ Григорьевичъ совсѣмъ оживился и забывъ, что онъ находится не у себя, въ скромной гостинной, а въ роскошной генеральской пріемной, съ наслажденіемъ запустилъ въ носъ огромную щепоть.
   -- Меня моя старуха все журитъ за это... хэ, хэ... не нравится старой; не хочетъ понять, что табакъ для меня жизнь, право слово, жизнь; вотъ хоть бы теперь: чувствую, что другимъ человѣкомъ сталъ, обновился, совсѣмъ обновился...
   Лицо Семена Григорьевича сморщилось въ клубочекъ, онъ вобралъ въ себя струю воздуха и высокая комната огласилась двухъкратнымъ чиханьемъ.
   -- Вотъ ужъ это вы напрасно, это у насъ не позволяется, глядите, вѣдь вы запачкали стулъ.
   Семенъ Григорьевичъ вскочилъ, вынулъ платокъ и только было хотѣлъ начать имъ тереть голубую атласную покрышку стула, какъ вдругъ палецъ его какъ-то неловко прижалъ пружину табакерки, она открылась и табакъ посыпался на полъ. Вся фигура несчастнаго старика выразила неописанный испугъ; онъ широко разставилъ руки, разинулъ ротъ, вытаращилъ насколько могъ глаза и остолбенѣлъ.
   Лакей бранился.
   -- Охъ вы, заплатанные чиновники! Туда же съ суконнымъ рыломъ, да въ калашный рядъ лѣзете; пустить-то васъ нельзя въ порядочный домъ. Ну, что ротъ-то разинули? подбирайте. Вотъ какъ генералъ турнетъ васъ хорошенько, такъ узнаете, какъ лѣзть съ прошеніемъ въ его пріемную; шли бы въ канцелярію.
   -- Извините... я совсѣмъ нечаянно... я сейчасъ все подберу...
   Семенъ Григорьевичъ нагнулся и началъ торопливо подтирать полъ носовымъ платкомъ.
   -- Ну, ужъ ладно, сидите, только хуже еще размажете своимъ платкомъ,-- проворчалъ лакей.
   Старикъ смиренно поднялся, сдулъ съ себя табачную пыль и, весь съежившись, усѣлся на прежнее мѣсто. Изъ дальнихъ комнатъ послышались голоса.
   -- Его превосходительство встали; ну, смотрите, не натворите еще чего,-- проговорилъ лакей, становясь опять къ двери.
   Семенъ Григорьевичъ ничего не сказалъ, даже не разслышалъ словъ лакея: онъ весь ушолъ въ себя и фигура его, помимо воли, приняла какое-то странное положеніе: ноги перекосились, туловище съёжилось, голова напряженно повернулась въ ту сторону, откуда должно было появиться его превосходительство. Разъ умѣстивъ такимъ образомъ свою фигурку, Семенъ Григорьевичъ точно замеръ въ такомъ положеніи и только трепетавшая въ его рукахъ бумага доказывала то волненіе, въ которомъ находился старикъ.
   Прошло нѣсколько минутъ; голоса слышались явственнѣе; его превосходительство, повидимому, дѣлало кому-то выговоръ. Семенъ Григорьевичъ съёжился еще больше и подвинулся на стулѣ еще ближе къ краю. Въ сосѣдней комнатѣ, послышались шаги и внушительный кашель; еще минута и изъ-за тяжелой голубой портьеры показалась сановитая личность генерала. Его превосходительство было еще по домашнему и только золотое пенсне тяжеловѣсно болталось по кругленькому брюшку. Остановившись въ дверяхъ, генералъ вскинулъ пенсне на носъ и безцеремонно уставился на вскочившаго со стула Семена Григорьевича.
   -- Отчего вы не пошли въ мою канцелярію? я на дому прошеній никакихъ не принимаю; вамъ должны были это объяснить, произнесъ генералъ, медленно растягивая каждый слогъ.
   -- Я потому, ваше превосходительство, что... думалъ... какъ значитъ прежде... былъ всегда взысканъ милостями вашего превосходительства... вотъ-съ и бумага... я имѣлъ счастье служить подъ начальствомъ вашего превосходительства....
   Генералъ принялъ бумагу, развернулъ, отпятилъ нижнюю губу и сталъ читать вслухъ, съ какимъ-то напряженнымъ подчеркиваніемъ отдѣльныхъ словъ. Прочитавъ такимъ образомъ сверху строкъ пять, онъ послѣдующія сталъ просто пробѣгать глазами и, остановившись на концѣ первой страницы, перешелъ прямо къ подписи.
   -- Ваша фамилія Ко-со-но-говъ?
   -- Такъ точно съ, ваше превосходительство. Косоноговъ, Семенъ Григорьевъ, а попросту -- Косоножка, какъ вы изволили милостиво называть меня, ваше превосходительство.
   -- Косоноговъ... не помню...
   -- Гдѣ же все упомнить вашему превосходительству, мы люди маленькіе; я занималъ должность архиваріуса...
   -- Можетъ быть, можетъ быть... Да... такъ вамъ что-же отъ меня угодно?
   -- Зная сердечную доброту вашего превосходительства, я осмѣлился... потому, какъ всегда считалъ ваше превосходительство своимъ благодѣтелемъ... мы съ Марѳой Ивановной, хоть и прожили вѣкъ, но... знаете... ваше превосходительство... гдѣ жъ было скопить... мы одни, работниковъ у насъ молодыхъ въ домѣ не было...
   -- Да -- а... а... вы денежной помощи пришли просить? растянулъ генералъ, играя пенсне.
   -- Осмѣлился дерзнуть, ваше превосходительство... родныхъ у Дуничкѣ никого, кромѣ насъ, стариковъ, нѣтъ, помочь никто не можетъ...
   Генералъ сдвинулъ брови и вопросительно поднялъ на Семена Григорьевича глаза.
   -- Про какую Дуничку заговорили? Объясните проще, вы пришли просить на бѣдность?...
   Старикъ оторопѣлъ: онъ думалъ, что генералъ прочелъ всю бумагу и знаетъ сущность дѣла.
   -- Ваше превосходительство... наше дѣло маленькое... конечно... всяко можно истолковать...
   -- Не задерживайте меня; говорите, что вамъ надо?-- прикрикнулъ генералъ.
   -- Я думалъ вашему превосходительству извѣстно изъ этой бумаги... Мы единственную свою внучку, Дуничку, собираемся отдавать замужъ...
   -- А -- а! За кого же это?
   -- Да за одного чиновника, давно ужъ съ нами знакомъ, хорошій человѣкъ...
   -- И, какъ водится, ни у него, ни у нея гроша за душой нѣтъ, плодить нищихъ будутъ,-- цинично усмѣхнулся генералъ.
   -- Ужъ извѣстно, ваше превосходительство, какія деньги у нашего брата-бѣдняка: что зарабатываемъ, то и проживаемъ: вотъ я и дерзнулъ обратиться къ вашему превосходительству съ нижайшей просьбой: осчастливьте ихъ, не оставьте вашими милостями...
   -- Ну, любезнѣйшій, я вовсе не намѣренъ покровительствовать распространенію на Руси нищихъ, и безъ этого ихъ довольно.
   -- Ваше превосходительство, напрасно вы изволите такъ думать о Дуничкиномъ женихѣ; правда, недвижимаго имѣнія у него не имѣется; но онъ человѣкъ еще молодой, занимаетъ хорошее мѣсто, -- что-жъ, съ нихъ хватитъ... Къ тому же и Дуничка наша не бѣлоручка какая нибудь, изъ рукъ работа не вывалится... Ваше превосходительство, не откажите, взыщите прежними милостями, не хотѣлось бы внучку такъ безо всего отпустить замужъ. Положимъ, Александръ Петровичъ ничего не требуетъ, онъ такъ любитъ Дуничку...
   -- А-а! Такъ, значитъ, выходитъ: хижина и любовь. Къ чему же тогда деньги?
   -- Ваше превосходительство... не умѣю я складно говорить, но если у вашей милости были когда-нибудь дѣтки, а можетъ и внучатки...
   Генералъ сдвинулъ брови: онъ, передъ свѣтомъ, считалъ себѣ не болѣе сорока пяти лѣтъ.
   --...То ваше превосходительство поймутъ наши чувства: вѣдь всякому хочется свое дѣтище устроить получше. Положимъ, Дуничку и безо всего возьмутъ, но вѣдь намъ развѣ не больно будетъ сознавать, что мы и подъ вѣнецъ-то не могли срядить ее какъ слѣдуетъ. Особливо, она такая у васъ хорошенькая....
   -- А сколько ей лѣтъ?-- небрежно освѣдомился генералъ.
   -- Да еще совсѣмъ ребенокъ: семьнадцать только, ваше превосходителье гво.
   -- Д-да, года самые хорошіе... И ей очень хочется замужъ за этого бѣднаго чиновника?...
   -- Что скрывать, ваше превосходительство: ужъ такъ-то любятъ другъ дружку, что даже иной разъ жалко бываетъ смотрѣть. Отъ насъ-то скрываютъ, ну да вѣдь мы, старики, по этой части, тертые калачи....
   -- Что же невѣста сама не пришла просить себѣ на приданое?-- прервалъ генералъ расходившагося Семена Григорьевича.
   -- Гдѣ-жъ ей самой, ваше превосходительство: она у насъ такая конфузливая, да, между нами сказать, гордая; она не знаетъ даже, что и я-то пошелъ къ вашему превосходительству, -- ни за что бы не позволила.
   -- Вотъ какъ! Гордость рука объ руку съ бѣдностью. Ну, это я не ставлю въ особое достоинство. По моему, бѣдный человѣкъ долженъ быть непремѣнно смиреннымъ и, гдѣ надо, умѣть попирать свои эгоизмъ, -- важно проговорилъ генералъ.
   -- Конечно, ваше превосходительство, и мы съ Марѳой Ивановной то-же говоримъ, что не хорошо-де быть гордой... Да, впрочемъ, если вашему превосходительству благоугодно, чтобы Дуничка сама пришла, я ее пошлю; она у насъ, хоть и горда, но насъ, стариковъ, крѣпко слушается и никогда не обидитъ отказомъ.
   -- Да... признаюсь, я не люблю заочныхъ просьбъ; кому надо, пусть обращается самъ.
   Семенъ Григорьевичъ весь просіялъ.
   -- Еще она за честь почтетъ явиться передъ свѣтлыя очи вашего превосходительства Я ей много говорилъ про великія щедроты вашего превосходительства, еще когда имѣлъ честь служить подъ вашимъ начальствомъ; мы, когда вспоминаемъ о вашемъ превосходительствѣ, иначе не называемъ васъ, какъ нашимъ благодѣтелемъ, отцомъ, и Дуничка, хотя лично никогда не имѣла счастья видѣть ваше превосходительство, но въ душѣ, наравнѣ съ нами, питаетъ глубокія къ вамъ чувства.
   -- Гм.... только вотъ что.... забылъ вашу фамилію?...
   -- Косоноговъ, ваше превосходительство.
   -- Вотъ что, Косоноговъ, пусть она приходитъ вечеромъ, потому что утро у меня занято; вечеромъ я могу свободнѣе поговорить съ нею...
   -- Слушаю-съ, ваше превосходительство; явимся минута въ минуту какъ вы изволите назначить.
   -- Да это безразлично: часовъ въ шесть, семь, восемь... И при томъ, скажите ей, чтобъ она не шла черезъ парадный подъѣздъ, швейцару я строго запретилъ пускать просителей и не хочу ни для кого измѣнять свое распоряженіе. Пусть она, для избѣжанія могущихъ встрѣтиться со стороны прислуги оскорбленій, проходитъ въ квартиру моего управляющаго; оттуда мнѣ ужъ дадутъ знать...
   -- Непремѣнно-съ; всѣ слова вашего превосходительства передамъ въ самой точности. Завтра мы съ Дуничкой, не смотря ни на что, будемъ въ квартирѣ вашего управляющаго.
   -- Можете вашей внучкѣ объяснить, что отъ формы ея устной просьбы будетъ зависѣть многое; я вамъ на отрѣза, не отказываю и, замѣтьте, что отъ нея будетъ зависѣть склонить меня къ исполненію ея просьбы. Я сказалъ все, можете спокойно отправиться домой.
   Генералъ сдѣлалъ какое-то неопредѣленное движеніе, въ родѣ кивка, и важно удалился изъ комнаты въ то время, какъ осчастливленный поданною надеждою Семенъ Григорьевичъ долго и низко кланялся ему вслѣдъ, разсыпаясь въ безчисленныхъ благодарностяхъ.
   Большого труда стоило старикамъ Косоноговымъ убѣдить Дуничку въ необходимости посѣщенія генерала и дѣло сладилось, благодаря только маленькой хитрости, допущенной смѣтливою Марѳою Ивановною: старушка очень хорошо знала, что если не прилгнуть, не подкрасить дѣйствительность, то гордая внучка ни за что не рѣшится поити къ генералу; поэтому она обставила дѣло такъ, что какъ будто его превосходительство самъ узналъ про ея свадьбу и, помня заслуги Семена Григорьевича, хочетъ выразить свое къ нему расположеніе свадебнымъ подаркомъ невѣстѣ.
   Если сборы Семена Григорьевича совершались нѣсколько дней, то, весьма естественно, Марѳѣ Ивановнѣ казалось немыслимымъ снарядить свою Дуничку къ генералу въ одинъ день и какъ ни настаивалъ Семенъ Григорьевичъ, но посѣщеніе его превосходительства было отложено на два дня. Надо было кой-что и помыть, и покрахмалить, и погладить, кой-что и новое справить,-- гдѣ-жъ тутъ управиться въ одни сутки? Наконецъ, все было готово и, сіяя глянцемъ и бѣлизною, разложено по стульямъ. Марѳа Ивановна сокрушалась только объ одномъ, что визитъ имѣлъ быть не лѣтомъ, когда Дуничка могла щегольнуть ея бѣлымъ кисейнымъ платьемъ, въ которомъ, по мнѣнію всѣхъ знакомыхъ и незнакомыхъ, она была, "очень и очень авантажна". Впрочемъ, Марѳа Ивановна была женщина не изъ такихъ, которыя любятъ продолжительныя безплодныя воздыханія; она очень хорошо понимала, что не въ ея власти было отодвинуть время взадъ или впередъ, и рѣшила помириться съ дѣйствительностью на очень выгодныхъ, по ея мнѣнію, условіяхъ: отъ бѣлаго кисейнаго платья былъ утянуть голубой кушакъ и бантики, которые Марѳа Ивановна проэктировала присоединить къ новенькому шерстяному платью, цвѣта спѣлой брусники.
   -- Бабушка, для чего вы это голубой кушакъ-то вынули? спросила Дуничка, съ улыбкой слѣдя за суетнею старушки.
   -- Одѣнешь, отвѣтила Марѳа Ивановна съ самымъ серьезно-озабоченнымъ видомъ.
   -- Какъ?! На красное-то платье?-- замѣтила внучка. Да генералъ, навѣрно, какъ только увидитъ такой нарядъ, съ испугу убѣжитъ.
   -- Ну еще что! выдумываешь ты всякія глупости, -- нахмурилась старушка.
   -- Да право-же, бабушка, это совсѣмъ не идетъ; одинъ цвѣтъ платья самъ по себѣ ужь хорошъ, а вы еще къ нему голубой кушакъ;-- настоящимъ попугаемъ буду.
   -- Ну, полно тебѣ вздоръ-то болтать. Много вы, молодежь, понимаете. Ужь повѣрь моему опыту, слава Богу, не мало нарядовъ на своемъ вѣку перекидывала... Не идетъ... Да я помню на свадьбѣ твоей покойницы матери, экзекуторша была одѣта въ шелковое малиновое платье, а по немъ все голубыя полосы и кругомъ подола все голубые банты, -- такъ просто всѣ, кто былъ на балу, въ одно слово говорили: "восторгъ, обвороженіе!", да и только.
   -- Да вѣдь это, бабушка, 25 лѣтъ тому назадъ было...
   -- Что-жъ такое, что 25 лѣтъ? Хорошее всегда останется хорошимъ.
   Дуничка не стала спорить противъ такихъ убѣдительныхъ аргументовъ и въ назначенный день обвила свою стройную талію, по желанію бабушки, голубымъ кушакомъ, который, впрочемъ, на дорогѣ же былъ снятъ и убранъ въ карманъ дѣдушкиной шинели.
   Надо было видѣть, съ какою тревогою въ сердцѣ и на лицѣ отпускала Марѳа Ивановна Дуничку: она очень боялась за внучкину сдержанность и до самой улицы нашептывала ей наставленія какъ держать себя съ его превосходительствомъ. На Семена Григорьевича была возложена такая трудная обязанность, какой ему никогда и во снѣ не снилось: ему надо было повести разговоръ такъ, чтобы ни генералъ, ни Дуничка не замѣтили хитрости Марѳы Ивановны; надо было обставить дѣло такъ, чтобы и тотъ и другая были довольны.
   -- Ничего, ничего, храбрости только побольше! И не такія дѣла дѣлывали!-- ободрялъ себя бывшій архиваріусъ, храбро шагая рядомъ съ Дуничкой, на спокойно-улыбавшемся личикѣ которой не видно было ни малѣйшаго безпокойства или особеннаго волненія.
   Всю дорогу она весело шутила съ дѣдушкой и, поднимаясь по роскошной лѣстницѣ въ квартиру управляющаго его превосходительства, ни мало не подозрѣвала, что въ этомъ самомъ мѣстѣ она похоронитъ свое счастье, свою первую и послѣднюю любовь.
   Согласно данной генераломъ инструкціи, просители пошли въ квартиру управляющаго, куда, черезъ небольшой промежутокъ времени, явился и самъ сановникъ. Завидя посѣтителей, его превосходительство вскинулъ на носъ золотое пенсне и съ генеральскою безцеремонностью оглядывалъ молодую просительницу. Дуничка сконфуженно опустила свою хорошенькую головку и незамѣтно дернула дѣдушку за фалды вицмундира.
   -- Вотъ, ваше превосходительство, мы и явились, извините, что замедлили нѣсколько дней, старуха моя не совсѣмъ была здорова,-- прилгнулъ Семенъ Григорьевичъ, суетливо переминаясь на одномъ мѣстѣ.
   -- А какъ ваша фамилія? Развѣ я вамъ назначалъ аудіенцію?.. Что-то не запомню, -- проговорилъ генералъ такимъ тономъ, отъ котораго Дуничку бросило въ жаръ, а Семена Григорьевича -- въ холодъ.
   -- Изволили запамятовать, ваше превосходительство... Еще-бы столько заботъ... Гдѣ-жъ о насъ, маленькихъ людяхъ, каждую минуту помнить... А мы вѣдь насчетъ извѣстной вашему превосходительству свадебки... какъ, значитъ, ваше превосходительство, сами изволили приказать намъ явиться сюда, потому всегда были взысканы вашими милостями...
   Дуничка подняла голову, взглянула на своего приниженнаго дѣдушку и сдвинула брови.
   -- Не помню, не помню, -- съ разстановкой произнесъ генералъ, продолжая осматривать Дуничку.
   -- А я четыре дня назадъ былъ у вашего превосходительства, изволили запамятовать? Еще ваше превосходительство изволили пожелать, чтобъ я привелъ сюда свою внучку, Дуничку; вотъ она,-- смущенно лепеталъ старикъ, чувствуя, что хитрость Марѳы Ивановны все болѣе и болѣе открывается передъ Дуничкой.
   -- По какому дѣлу?-- небрежно освѣдомился генералъ.
   -- Собственно, дѣла никакого, ваше превосходительство, а какъ, собственно, желаніе вашего превосходительства, потому, вѣроятно, изволили вспомнить прежнія мои заслуги...
   -- Вы спрашиваете, ваше превосходительство, по какому дѣлу мы пришли?-- заговорила Дуничка нѣсколько неровнымъ голосомъ.-- Не знаю, ловко-ли будетъ съ моей стороны, если я отвѣчу безъ обиняковъ: дѣдушка передавалъ мнѣ, что ваше превосходительство всегда близко интересовались его семействомъ, не разъ помогали ему въ трудныхъ обстоятельствахъ и, въ настоящее время, зная, что въ его домѣ готовится семейная радость, вы пожелали ознаменовать его новымъ знакомъ своего къ нему благоволенія. Я вполнѣ повѣрила словами, дѣдушки и вошла въ вашъ домъ только потому, что считаю васъ, дѣйствительно, расположеннымъ къ дѣдушкину семейству.
   Его превосходительство весь зашевелился въ своемъ мундирѣ; Семенъ же Григорьевичъ положительно не чувствовалъ себя отъ волненія.
   -- Да вы кто такая, бойкая барышня?-- спросилъ генералъ тономъ величайшаго высокомѣрія.
   -- Дѣдушка уже назвалъ меня, и если ваше превосходительство дадите себѣ трудъ припомнить день перваго посѣщенія дѣдушки, то, вѣроятно, выведете и меня и его изъ того неловкаго положенія, въ какомъ находимся мы теперь,-- сухо отвѣчала Дуничка, все болѣе и болѣе волнуясь.
   -- Во-первыхъ, бойкая барышня, считаю нужнымъ вамъ замѣтить, что вы еще слишкомъ молоды, чтобы говорить такимъ тономъ...
   -- Извините ужь ее, ваше превосходительство, молода... не понимаетъ... по взыщите,-- лепеталъ перетрусившій Семёнъ Григорьевичъ.
   -- А во-вторыхъ,-- продолжалъ генералъ, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на старика, -- прежде, чѣмъ идти безпокоить меня своею просьбою, надо было научиться просить. Если вамъ не внушили этого ваши родные, то тѣмъ хуже для всѣхъ васъ.
   -- Внушали, ваше превосходительство, видитъ Богъ, внушали, Марѳа Ивановна пытала и на дорогѣ-то все твердить, дескать, посмиреннѣе...
   -- Ну, въ вашей внучкѣ смиренности-то, кажется, вовсе нѣтъ, что совсѣмъ не къ лицу бѣдной дѣвушкѣ. Это не дѣлаетъ чести ни ей, ни вамъ: хорошій дѣдъ долженъ не распускать своихъ внучатъ, а строго наблюдать за ними, Признаюсь, я былъ лучшаго о васъ мнѣнія...
   -- Что-жъ дѣлать, ваше превосходительство, а я бы радъ всей душей, и Марѳа Ивановна... мы оба всегда учимъ... познаю, что съ нею сдѣлалось... всегда такъ почтительна...
   -- Дѣдушка, прекратимъ это тяжелое и для меня и для васъ свиданіе,-- со слезами на глазахъ проговорила Дуничка.-- Вы, вѣроятно, не такъ поняли приглашеніе его превосходительства и всѣ мы ошиблись...
   -- Дерзкая дѣвчонка!-- пробурчалъ генералъ.
   -- Извините, ваше превосходительство, я не замѣтила, чтобы допустила сказать вамъ какую-нибудь дерзость; если же это и было, то охотно извиняюсь, потому что мнѣ еще въ первый разъ пришлось быть при такой обстановкѣ и очень можетъ быть, что я держалась не такъ, какъ бы слѣдовало.
   Дуничка взяла опустившуюся руку Семена Григорьевича и тихонько сдвинула его съ мѣста.
   -- Извините, ваше превосходительство... все это случилось такъ неожиданно... никакъ не предвидѣлъ... Ваше превосходительство!...
   -- Вы должны были это ожидать отъ вашей дерзкой, непочтительной внучки. Помните, что я не оставлю это такъ, безъ вниманія. Можете уходить!-- вспыхнулъ генералъ, и какъ-то особенно отчетливо зашагалъ по комнатѣ.
   Этотъ день былъ днемъ слезъ въ семействѣ Косоноговыхъ. Впечатлительная Дуничка не перенесла обиды; напрасно ее утѣшалъ женихъ и даже самъ дѣдушка (Марѳа же Ивановна хотѣла выдержать характеръ и старалась обвинить во всемъ самое Дуничку); дѣвочка рыдала на взрыдъ и къ вечеру слегла отъ головкой боли. Расходившееся сердце Дунички не унималось нѣсколько дней, но такъ какъ въ семъ мірѣ все скоро преходящее, то и горе Косоноговыхъ, мало по малу, улеглось: старики помирились съ мыслью выдать внучку безъ приданаго, а Дуничку утѣшили ласки и уговоры жениха.... Но темное облачко, показавшееся на ихъ горизонтѣ, мало по малу, разошлось въ громовую, тучу и надъ ихъ тихимъ семействомъ разразилась гроза.
   Прошло около двухъ недѣль со времени неудачной экспедиціи въ генеральскій домъ. Однимъ вечеромъ, когда Дуничка, въ ожиданіи прихода жениха, торопилась дошивать себѣ бѣлье для приданаго, а старики перекидывались, по старой памяти, въ картишки, на лѣстницѣ раздался звонокъ. Дуничка бросила работу и побѣжала отворить, будучи вполнѣ увѣрена, что пришелъ ея женихъ. Она не ошиблась... но, при взглядѣ на него, у дѣвушки опустились руки и помутѣло въ глазахъ. Александръ Петровичъ казался темнѣе ночи.
   -- Что съ вами?!-- вскрикнула она.
   -- Горе, Дуничка, великое горе! Вотъ прочтите.
   Александръ Петровичъ подалъ листъ бумаги, сложенный вчетверо. Это былъ приказъ его высшаго начальника о переводѣ его на службу въ г. Ташкентъ.
   -- Что-жъ теперь намъ дѣлать?!-- спросили въ одинъ голосъ старики.-- Дуничка! Неужели покинешь насъ?!
   Несчастная дѣвушка бросилась на шею къ Семену Григорьевичу и Марѳѣ Ивановнѣ, и зарыдала какъ дитя.
   -- Нѣтъ!... нѣтъ!... Я не разстанусь съ вами.... прости... Саша... Богъ видитъ, какъ я тебя люблю, но... стариковъ бросить... Господь мнѣ этого никогда не проститъ... Нѣтъ!... Такъ, счастье не мыслимо... Дѣлать нечего... поѣзжай... вспоминай обо мнѣ... пиши... дорогой мой... Ну, да Богъ милостивъ... будемъ надѣяться, что когда-нибудь и свидимся...
   Голосъ Дунички пресѣкся, она выпала изъ рукъ поддерживавшаго ее жениха и грохнулась, какъ снопъ, на полъ...
   Прошелъ мѣсяцъ, въ квартирѣ Косоноговыхъ пахнетъ лекарствомъ; старики ходятъ на цыпочкахъ, говорятъ шепотомъ: Дуничка опасно больна. У постели больной -- докторъ... Сегодня ожидаютъ кризиса....
   Марѳа Ивановна жарко молится на колѣняхъ предъ иконой Божіей Матери; Семенъ Григорьевичъ совсѣмъ свалился: глаза его не просыхаютъ отъ слезъ, онъ еще больше сгорбился... А въ сосѣдней комнатѣ мечется на постелѣ въ припадкахъ горячки Дуничка!...

Л. Т.

"Живописное Обозрѣніе", NoNo 33--35, 1875

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru