Дмитриев В.
Школьные будни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из записок сельского учителя).

   

ШКОЛЬНЫЕ БУДНИ.

(Изъ записокъ сельскаго учителя).

I.

   Бѣлесоватый разсвѣтъ робко брезжитъ въ окна моей школьной квартиры. Шесть часовъ. Надо подниматься -- начинать свой обычный будничный день. Сторожъ Димитрій успѣлъ уже, кажется, управиться съ печкой, кончить свою незамысловатую стряпню и теперь возится съ самоваромъ. По обыкновенію, вставать не хочется, теплая постель соблазняетъ полежать еще, но разсудокъ беретъ свое, и я встаю. Подниматься въ шесть часовъ вошло уже въ привычку, и отступленія позволяются только въ праздникъ.
   Въ моей комнатѣ -- она и спальня, и кабинетъ, и зала, и гостиная -- температура низковата, а по окнамъ, сплошь разрисованнымъ узорами мороза, пробравшагося даже до вторыхъ рамъ, я заключаю, что на дворѣ температура еще ниже. Это обстоятельство, я знаю, неминуемо отразится на числѣ пришедшихъ учениковъ. Село большое, по населенію равное любому уѣздному городу, разбросано и раздѣлено широкими и глубокими буераками и оврагами, и концы приходится дѣлать нѣкоторымъ ученикамъ изъ дома въ школу довольно-таки порядочные -- версты 2--3.
   Отворяю дверь въ прихожую. Оттуда повѣяло тепломъ отъ истопившейся печки, пахнуло запахомъ сварившихся щей и каши. Вотъ онъ и Димитрій, школьный сторожъ, онъ же и поваръ. Это -- не старикъ, николаевскій служака, по обыкновенію большой ворчунъ и резонеръ, какъ принято представлять себѣ школьныхъ сторожей. Онъ -- молодой малый, лѣтъ 22--23, уже женатый; кончилъ школу, въ которой состоитъ теперь сторожемъ, и всецѣло принадлежитъ къ людямъ новаго поколѣнія. Большой охотникъ до чтенія, онъ особенно увлекается поэзіей и самъ пописываетъ стихи въ свободныя минуты. Я зналъ его еще съ прошлаго года, когда онъ приходилъ ко мнѣ за книгами. Пріѣхавъ нынѣшній годъ къ занятіямъ, я нашелъ его въ школѣ уже сторожемъ.
   Димитрій -- безусый, безбородый, здоровый дѣтина, съ широкимъ лицомъ и завивающимися по концамъ длинными волосами. Его немножко конфузитъ его должность, надъ нимъ подсмѣиваются кое-кто изъ односельцевъ стараго закала: "вотъ, дескать, какой здоровый лодырь стариковскую должность правитъ, на легкой работѣ состоитъ. Тебѣ бы, поди, въ работники къ мужику идти, на линію {На заработки въ Донскую и Кубанскую области, вообще же на Кавказъ.}, аль бы молотить". Влекла къ школѣ, главнымъ образомъ, по его словамъ, возможность быть постоянно около книгъ, пользоваться чтеніемъ вдосталь и упражняться часто въ письмѣ. Самое школьное дѣло онъ любитъ и стремится современемъ сдѣлаться учителемъ въ школѣ грамотности. Это его завѣтная мечта. Онъ не пьетъ, не куритъ и не нюхаетъ.
   Семейное положеніе Димитрія мнѣ извѣстно. Отецъ у него мужикъ вполнѣ стараго закала, упрямъ и деспотиченъ. На грамотность смотритъ съ презрѣніемъ, допекаетъ ею и сына, который ни въ чемъ ему не подходитъ. Отсюда частыя семейныя ссоры. Отецъ говоритъ: "Дѣлай такъ, по моему". Сынъ видитъ, что это невыгодно и безполезно, что лучше бы сдѣлать иначе, и возражаетъ. Старикъ стоитъ на своемъ и напускается на сына. Вообще, онъ сильно его недолюбливаетъ и постоянно попрекаетъ грамотностью. Мать любитъ его и заступается передъ отцомъ, за что иногда терпитъ отъ того побои. Жена Димитрія, насколько я знаю, бабенка смирная, безгласная; относится онъ къ ней не то чтобы вполнѣ тепло, но и не безучастно, кажется, болѣе въ силу привычки. Главная причина, женили его на ней не спросясь, нужна была въ домъ рабочая сила, а ему жениться не хотѣлось, тянуло совсѣмъ въ другую сторону -- къ ученію. Когда онъ еще учился, у него былъ живъ старшій братъ, по словамъ Димитрія, усердный работникъ. Это-то и помогло Димитрію кончить курсъ. Когда насталъ голодный годъ, Димитрій вмѣстѣ съ старшимъ братомъ, гонимые нуждой, отправились на линію на заработки. Тамъ, на Кавказѣ, застала ихъ холерная година, и брать умеръ. Димитрій остался одинъ въ семьѣ сынъ-работникъ.
   Димитрія ученики мало слушали и не боялись; нѣкоторые даже попросту звали его "Митькой", чѣмъ онъ сильно огорчался, готовясь современемъ стать учителемъ.
   -- И что такое это значитъ, Викторъ Іововичъ, ничуть-то они меня не слушаютъ, -- вотъ оказія-то!-- сокрушался онъ.
   

II.

   На дворѣ мятель, вѣтеръ рѣзкій, какъ говорятъ "сиверко".
   -- Пыль,-- говоритъ Димитрій, входя съ лопатой, которой отгребалъ снѣгъ отъ крыльца.
   Самоваръ водружается на столѣ. Съ нимъ дѣлается уютнѣе въ комнатѣ и свѣтлѣе на душѣ. Удивительное дѣло! Ничтожная вещица -- и такъ мѣняетъ настроеніе. Встаешь, бывало, въ самомъ пессимистическомъ настроеніи. Все-то представляется тебѣ въ мрачномъ свѣтѣ -- и обстановка, и твоя работа, а разгуляешься, появится самоваръ на столѣ -- и ничего себѣ, встряхнешься и на душѣ посвѣтлѣетъ. И завтракъ обычный на столѣ: жареная на свиномъ салѣ картофель, пересыпанная мукой; запахъ ея пріятно щекочетъ обоняніе. Приступаю съ газетой въ рукахъ -- почитать ужъ теперь вплоть до окончанія уроковъ не придется -- къ подкрѣпленію себя на всѣ уроки. Занятія обыкновенно начинаются у насъ часовъ въ 9-ть, въ началѣ и срединѣ учебнаго года: послѣ двухъ уроковъ полагается большая перемѣна, длящаяся съ четверть часа, иногда и болѣе, до получаса. На обѣдъ не отпускаемъ. Ребята носятъ съ собою хлѣбъ и другую снѣдь на цѣлый день. На обѣдъ неудобно отпускать, опять-таки за дальностью разстоянія.
   Изъ окна, съ правой стороны, видна часть крыльца и пространство передъ нимъ. Вотъ мелькнула сѣренькая шапка и маленькая фигурка въ засаленномъ старенькомъ полушубкѣ, забѣлѣлись онучи. Это я знаю кто: первый мой ученикъ, гордость училища и примѣръ для учениковъ -- Тихонъ Колесниковъ. Курсъ онъ, собственно, кончилъ уже три года назадъ. Учился отлично. Такъ какъ ему еще не было 11-ти лѣтъ, то учитель, мой предшественникъ, и предсѣдатель экзаменаціонной коммиссіи обязали его ходитъ еще годъ въ школу для закрѣпленія вынесенныхъ знаній. И онъ проходилъ не только одинъ этотъ годъ, но ходитъ вотъ уже и третій. Посѣщенія его отличаются замѣчательною аккуратностью: не было дня, чтобы онъ пропустилъ урокъ безъ уважительной причины, не смотря ни на какую погоду и на то, что весь курсъ старшей группы онъ зналъ отлично, слѣдовательно, могъ иногда и пропускать уроки. Приходитъ онъ, обыкновенно, раньше всѣхъ и позже всѣхъ уходитъ. Вотъ и сейчасъ: дверь отворилъ тихохонько, также и затворилъ; прошелъ незамѣтно въ классъ и сѣлъ на свое мѣсто. Его рѣдко-рѣдко можно слышать въ классѣ. Говоритъ онъ, когда отвѣчаетъ въ классѣ, или разсказываетъ, не громко, но слова произноситъ отчетливо; только когда приходится обращаться къ нему съ внѣшкольными разговорами, то уже еле разслышишь. Закраснѣется весь, улыбается, чтобы скрыть смущеніе. Содержаніе же прочитанныхъ статей передаетъ связно и точно. Это замѣчательный чтецъ, онъ поглощаетъ книги такъ, что на него не напасешься. Школьную библіотеку перечитываетъ уже вторично. Я достаю ему книги на сторонѣ. Затѣмъ, онъ грамматически правильно пишетъ и хорошо излагаетъ свои мысли на бумагѣ. Онъ не только мастерски пишетъ пересказъ, но и статьи на самостоятельныя темы. Къ учености его Димитрій относится съ большимъ уваженіемъ и иногда прибѣгаетъ за совѣтами и справками въ затруднительныхъ случаяхъ: какъ написать вѣрнѣе, понять прочитанное или рѣшить задачку. Ученики тоже его уважаютъ и никогда не задѣваютъ.
   Мы съ о. Александромъ, законоучителемъ нашей школы, всегда обращаемся къ нему, какъ къ кладезю всяческихъ знаній. Переспросишь всѣхъ учениковъ старшаго отдѣленія о чемъ-нибудь уже извѣстномъ, что они должны знать, и всѣ молчатъ, къ великому твоему огорченію.
   -- Ну-ка, Тихонъ Колесниковъ, -- обращаешься къ нему,-- скажи-ка ты.
   И не было случая, чтобы онъ забылъ спрашиваемое правило или другое что и затруднился въ отвѣтѣ.
   Одно нехорошо въ немъ -- излишняя его застѣнчивость, доходящая до смѣшного. Бывало, утромъ, выйдя изъ училища, видишь его идущимъ съ книгами въ классъ. Тогда онъ непремѣнно постарается скрыться изъ глазъ, или завернетъ за уголъ дома, или спрячется за находящійся напротивъ хлѣбный магазинъ, и ужъ выждетъ тамъ, пока не уйдешь. Онъ -- большакъ у родителей. Кромѣ него, есть еще маленькій братъ. Ни лошади, ни коровы у нихъ нѣтъ.
   Тихона мы думаемъ пристроить въ какое-нибудь подходящее учебное заведеніе: въ фельдшерскую школу или учительскую семинарію. Это ужъ, такъ сказать, нравственный долгъ. Дѣло только въ томъ, что ни въ одно изъ этихъ учебныхъ заведеній по лѣтамъ онъ еще не подходитъ. Смущаетъ меня и его здоровье, на что нѣкоторые обращали вниманіе. Иногда во время уроковъ я замѣчаю на лицѣ его необыкновенный румянецъ, причемъ глаза его сверкаютъ подозрительнымъ блескомъ, и потомъ, сложеніе вообще у него не важное.
   -- Не болитъ у тебя ничего, Тихонъ?-- спросишь его.
   -- Нѣтъ, ничего,-- отвѣтитъ.
   За Тихономъ начинаютъ сходиться ученики всѣхъ трехъ группъ. Приходятъ они по одиночкѣ и ватажками, человѣка въ три-пять и больше. Дверь безпрестанно хлопаетъ, пропуская струю холоднаго воздуха, который проникаетъ черезъ дверныя щели ко мнѣ. По крыльцу, а потомъ въ прихожей раздается рѣзкій стукъ ребячьихъ колодокъ, подвязываемыхъ ими къ лаптямъ и промерзшихъ отъ дальней ходьбы. Надо сказать, что ученики нашей школы всѣ и въ морозъ, и въ ростепель ходятъ въ лаптяхъ. Для предохраненія ногъ отъ сырости и забивающагося въ лапти снѣга, къ лаптямъ прикрѣпляются веревками деревянныя колодки. Эти колодки имѣютъ не бѣлѣе вершка вышины и не пропускаютъ сырости лишь тогда, когда снѣгъ растворяется на такую же глубину, но въ ростепель, когда нога иной разъ по колѣно погружается въ снѣжную воду, колодки совсѣмъ не достигаютъ своего назначенія. Въ эту пору года только приходится дивиться приспособляемости ребячьихъ организмовъ, которая позволяетъ имъ безнаказанно цѣлый день ходить съ мокрыми ногами. При этомъ надо еще замѣтить, что и онучи ихъ, изъ обыкновеннаго домотканнаго бѣлаго сукна, служатъ отличными проводниками сырости. Въ сапогахъ у насъ въ школѣ найдется человѣкъ пять, не болѣе.
   Сначала въ школѣ тихо. Ребята жмутся къ печкѣ, грѣются. Иные приходятъ степенно, неизмѣнно здороваясь со сторожемъ или просто со стѣнами, когда никого нѣтъ, не торопясь раздѣваются и садятся по своимъ мѣстамъ; другіе врываются шумно, внося сразу безпорядокъ и суету. Черезъ затворенную дверь комнаты я узнаю многихъ учениковъ не только своихъ группъ, но и младшей. И тутъ есть такіе, въ приходѣ и неприходѣ которыхъ бываешь заинтересованъ, хотя по настоящему всѣ бы должны быть для насъ одинаковы. Но ужъ таково свойство человѣческой натуры. Старшіе ученики не смѣшиваются съ учениками другихъ группъ и примыкаютъ къ нимъ только любители побаловать. Они до начала уроковъ разбиваются парами и тройками и дѣлаютъ что-нибудь касающееся уроковъ: повѣряютъ задачки, прослушиваютъ другъ друга по закону, а то такъ окружаютъ Тихона, который, ко всему, гораздъ еще на всякія замысловатыя штучки. Къ старшимъ постоянно лѣзутъ средніе и младшіе, глазѣя на ихъ какіе-нибудь рисунки или доморощенныя задачки. У всѣхъ ребятъ, въ особенности старшаго отдѣленія, я давно подмѣтилъ страсть къ рисованію, и очень сожалѣю, что по неимѣнію времени не могу поощрить ее, удѣляя на рисованіе часть учебнаго времени. Выражается это у нихъ въ копированіи картинокъ въ книгѣ для чтенія и въ самостоятельныхъ попыткахъ изобразить какой-либо предметъ.
   Классъ начинаетъ мало-по-малу наполняться шумомъ и гуломъ голосовъ, шмыганьемъ и топотомъ ногъ. Въ прихожей около печки настоящая давка. Одни разсказываютъ о своихъ вчерашнихъ похожденіяхъ, другіе спорятъ -- у кого лучше книга и кто лучше читаетъ, третьи твердятъ разученное наизусть стихотвореніе, хвастаясь, кто лучше выучилъ. Вотъ двое учениковъ младшаго отдѣленія, родственники, которые пріѣзжаютъ въ школу верхомъ на лошади и потомъ пускаютъ ее одну домой. Старшій, бѣловолосый, съ вѣчно полураскрытымъ ртомъ, серьезенъ и дѣловитъ не по лѣтамъ. Онъ разсказываетъ о путешествіи изъ дома въ школу многочисленнымъ собравшимся вокругъ него ученикамъ дѣловито, спокойно, тѣ хохочутъ и переспрашиваютъ его. Ихъ особенно занимаетъ обстоятельство, какъ это лошадь одна возвращается домой и какъ это они вдвоемъ усаживаются на нее.
   Время приближается къ девяти -- началу занятій. Подъѣзжаютъ и подходятъ ученики изъ привилегированныхъ. Впрочемъ, у насъ ихъ немного: одинъ ученикъ и двѣ ученицы, изъ которыхъ одна учится въ старшей группѣ и чаще пріѣзжаетъ въ школу; другая учится въ младшей и ее обыкновенно сопровождаетъ работникъ или кто-нибудь изъ домашнихъ. Это -- дочери здѣшнихъ коммерсантовъ. Держатся онѣ, большею частью, особнякомъ, такъ какъ товарокъ имъ еще нѣтъ: въ нашей школѣ, кромѣ нихъ, вовсе нѣтъ дѣвочекъ. Поступила, было, въ началѣ учебнаго года одна, да и та съ физическимъ недостаткомъ: хромая, ходившая при помощи костыля; она походила дня два и потомъ выбыла совсѣмъ. Мать, приводившая ее, сначала завѣряла, что они будутъ ее привозить въ школу, такъ какъ ей было неудобно по дальности разстоянія.
   -- Вѣдь, ей у насъ все одно въ чернички идти, и къ ученію она у насъ дюже охотится,-- говорила она.
   -- Почему же въ чернички-то ей идти?
   -- Да потому, что убогенькая она, къ нашей крестьянской работѣ не пригодна...
   

III.

   Является моя сотрудница. Пора начинать занятія. Ребята собираются на молитву не сразу. Нѣкоторыхъ не оторвешь отъ кадки съ водой. Они словно боятся, что послѣ напиться не успѣютъ, словно раньше нельзя было этого сдѣлать. Молитвы у насъ читаются наизусть, по заведенному разъ порядку, всѣ утреннія, какъ онѣ слѣдуютъ другъ за другомъ въ молитвенникѣ. Читаетъ обыкновенно очередной по списку, онъ же и дежурный. Младшіе назначаются для чтенія уже тогда, когда научаются читать и выучиваютъ по книгѣ молитвы наизусть. Не смотря на это ежедневное чтеніе молитвъ, на ежедневную поправку чтецовъ, не всѣ ученики правильно читаютъ: либо пропустятъ что, либо переиначатъ слова. Тщетно наказываешь имъ и заучивать какъ слѣдуетъ, и читать передъ сномъ и утромъ,-- все полнаго знанія не достигается. Напримѣръ, я до сихъ поръ не добьюсь, чтобы они произносили въ символѣ -- "судите живымъ и мертвымъ", а не "живыхъ и мертвыхъ". Объясняю я это слишкомъ мудренымъ для крестьянскихъ дѣтишекъ языкомъ церковно-славянскимъ и неудобопонятностью смысла. Это замѣтно и изъ того, что стихотворенія они, напр., заучиваютъ буквально, безъ искаженія словъ.
   По стѣснившейся въ младшемъ классѣ, гдѣ читается молитва, толпѣ учениковъ, по рѣдинамъ въ ней, я замѣчаю, что нынѣшній холодъ, по обыкновенію, лишилъ насъ нѣсколько учениковъ. Молитва кончена. Ребята разсаживаются по мѣстамъ, нѣкоторые неисправимые опять-таки протискиваются къ кадкѣ съ водой или же подъ шумокъ выбѣгаютъ на дворъ.
   Перекличка открываетъ, кого не достаетъ сегодня.
   -- Отчего Василій Ѳоминъ не пришелъ?
   -- Студено, говоритъ, дюже... Ему далеко...
   -- Ну, а Петра Тинякова почему нѣтъ? Вѣдь ему близко...
   -- У него лапти разбились, не въ чемъ идти...
   Досаднѣе всего бываетъ, когда не приходятъ хорошіе ученики: надо начинать новое, а ихъ нѣтъ; приходится либо откладывать новое и пробавляться старымъ, или идти дальше, что тоже неудобно. Два названные ученика средняго отдѣленія принадлежатъ къ числу способныхъ,-- первый, вдобавокъ, беретъ еще своей смирнотой и скромностью, второму вредитъ его шаловливость. А вотъ еще цѣлая парта въ среднемъ отдѣленіи пустуетъ. Тутъ ужъ заранѣе знаю, въ чемъ дѣло. На этой партѣ сидятъ, какъ я ихъ называю, "отпѣтые". Это временно пересаженные въ среднее отдѣленіе изъ младшаго, да такъ въ немъ и оставшіеся. Дѣло въ томъ, что въ началѣ учебнаго года младшее отдѣленіе было переполнено, а "отпѣтыхъ", какъ слабѣйшихъ по знаніямъ, рѣшено было еще на годъ оставить въ младшемъ. Читали они еще сносно. Главная же слабость ихъ была ариѳметика. Поэтому, когда въ младшей группѣ проходились звуки, не было смысла оставлять ихъ тамъ: они бы тамъ только шалили, а потомъ какъ-то само собой вышло, что они остались въ средней группѣ. Насчетъ шалостей это были мастера первой руки. Пробовалъ я разсаживать ихъ между хорошими учениками и посредственными, но это не помогало: балуясь сами, они втягивали въ баловство и тѣхъ. Кромѣ того, къ сидѣнью вмѣстѣ съ ними и эти другіе ученики относились несочувственно и старались всячески выжить ихъ отъ себя.
   Первый урокъ у меня ариѳметика, чередующаяся между старшимъ и среднимъ отдѣленіями: день начинаю этотъ урокъ въ одномъ, другой въ другомъ. Ариѳметика берется для перваго урока какъ наиболѣе серьезный предметъ, дающійся вообще ребятамъ труднѣе, въ особенности рѣшенія задачъ. А тутъ на свѣжія-то головы думаешь достигнуть лучшихъ результатовъ. Начинаю съ старшихъ. Эти, за исключеніемъ одного, всѣ на лицо. Въ среднемъ нѣтъ десяти; итого отсутствуетъ на сегодня 11. Я прочитываю изъ задачника очередную задачку, вызываю ученика, который и записываетъ ее на классной доскѣ; другіе записываютъ въ грифельныя доски. Задача повторяется однимъ -- двумя учениками съ такимъ разсчетомъ, чтобы ни одного не пропускать при повтореніи. Такимъ образомъ, задачка задана. Остается рѣшить ее. Тихонъ рѣшаетъ первый. Я обхожу учениковъ и смотрю, какъ кто рѣшаетъ; при уклоненіяхъ стараюсь подвести ученика къ рѣшенію посредствомъ наводящихъ вопросовъ. Тутъ представляется ученикамъ большой соблазнъ по части списыванья задачки у сосѣдей, отличающихся способностью болѣе или менѣе быстро усваивать суть задачъ. Вопросъ: какъ избѣгнуть этихъ нежелательныхъ уклоненій? Стараюсь достигать этого разсаживаніемъ учениковъ, благо позволяетъ мѣсто, отдѣленіемъ хорошо рѣшающихъ отъ слабыхъ, а главное -- силою убѣжденія во вредѣ этого. Не всѣ ученики относятся къ этимъ мѣрамъ какъ должно; нѣкоторые и обходятъ ихъ, и ухитряются списывать задачки у товарищей. Такіе ученики очень скоро попадаются. Спросишь, какъ рѣшалъ; онъ, конечно, послѣ нѣсколькихъ безсвязныхъ словъ, умолкаетъ. Вотъ, напримѣръ, одинъ изъ такихъ списывателей -- Яковъ Сидоровъ, или по уличному Бобровъ. Маленькій, бѣленькій, круглолицый, съ быстро бѣгающими глазами, онъ не отличается способностями, особенно къ ариѳметикѣ, но онъ и не безнадежный тупица. Въ среднемъ отдѣленіи онъ отличался баловствомъ и лѣнью; съ переводомъ въ старшее нѣсколько посмирнѣлъ и остепенился, если и балуетъ, то больше втихомолку. Иногда прямо-таки поражаешься, какъ это онъ ухитряется списывать задачку и у кого. Сейчасъ смотришь -- у него совсѣмъ получается не то, или вовсе ничего нѣтъ на доскѣ, и онъ думаетъ надъ рѣшеніемъ. Только отвернешься немного и потомъ подойдешь къ нему -- у него ужъ не то, и онъ съ самой серьезной рожицей, дѣловито, выписываетъ задачку въ строчки. Смотришь у сосѣдей -- тѣ еще рѣшаютъ, начинаешь спрашивать объясненія -- непремѣнно собьется на нѣтъ. Послѣ дѣло-то объяснилось очень просто. Старшимъ я задаю на домъ задачки, слѣдующія по порядку въ задачникѣ. Рѣшенныя задачи они приносятъ на просмотръ мнѣ, причемъ выписываютъ ихъ на бумажкахъ по строчкамъ. Рѣшаютъ неравно: иные больше, иные меньше. Нѣкоторые по приходѣ оставляютъ свои книги и всѣ работы въ столѣ, а сами уходятъ играть до начала занятій. Вотъ Яковъ-то здѣсь и пользуется случаемъ и преспокойно списываетъ рѣшенныя задачки, задаваемыя и очередныя.
   Вотъ еще ученица изъ привилегированныхъ -- Ольга Куркина. Она замѣчательно благонравна и не смѣла до робости, такъ что когда отвѣчаетъ что-нибудь мнѣ или о. Александру постоянно опускаетъ глаза долу и сначала порозовѣетъ, потомъ поблѣднѣетъ. Я слышалъ, что запугалъ ее отецъ излишнею строгостью. Этимъ онъ думаетъ успѣшнѣе привить ей просвѣщеніе, а вмѣсто этого, какъ водится, привилъ ей чрезмѣрную робость, доходящую до запуганности. Ольга у меня въ классѣ единственное ситцевое пятнышко на фонѣ холстинныхъ рубахъ, сермяжины и лаптей, щеголяющая нѣкоторою изысканностью костюма. Всегда она является въ классъ скромненько, но чисто одѣтою и причесанной, что дѣлаетъ, конечно, честь ей и ея родителямъ. Вообще же наши школяры, за исключеніемъ Тихона Колесникова, всегда отличающагося бѣлизной своей рубашки, не отличаются опрятностью одѣянія, за это было уже мнѣ замѣчаніе отъ начальства съ включеніемъ его въ ревизіонную книгу. Нѣкоторые ученики носятъ рубахи и штаны прямо-таки по мѣсяцамъ. Конечно, ведешь съ ними изъ-за неряшества систематическую борьбу и все-таки результатовъ настоящихъ не достигаешь. На иныхъ, дѣйствительно, бываетъ не хорошо смотрѣть: передъ тобой сидитъ какой-то комокъ грязи. Видя постоянно такихъ учениковъ передъ глазами, какъ-то ужъ присматриваешься къ нимъ, привыкаешь, но на свѣжаго человѣка, я понимаю, они должны производить удручающее впечатлѣніе.
   -- Когда же ты перемѣнишь рубаху?-- обращаешься къ одному изъ такихъ неисправимыхъ чумичекъ.
   -- Да у меня только одна рубаха и есть, -- говоритъ тотъ въ свое оправданіе.
   -- У него матери нѣтъ,-- поясняютъ другіе ребята, его сосѣди. Тотъ куксится и подноситъ грязнѣйшій рукавъ къ глазамъ.
   Предъ такимъ аргументомъ приходится пасовать. Такихъ сиротъ найдется у меня человѣка четыре. За то досадно бываетъ, когда знаешь, что имущественное положеніе родителей сносно, иногда даже и хорошо, родители живы, и онъ все-таки щеголяетъ въ грязнѣйшемъ бѣльѣ. Тутъ опять являются мнѣ на помощь сами же ребята, изобличая такого замарашку.
   -- У нихъ пять скирдовъ хлѣба стоитъ, да лошадей однѣхъ десять инда,-- наперерывъ объявляютъ они.
   Съ такими обыкновенно не церемонишься, строго-настрого наказывая имъ перемѣнить на другой день бѣлье. Моя сотрудница, ранѣе меня поступившая въ эту школу, разсказывала, что нѣкоторые родители поступавшихъ учениковъ отнеслись крайне непріязненно къ этимъ требованіямъ чистоты и побрали своихъ дѣтей изъ школы, подбивая и другихъ къ тому же. Тоже недовольство проскальзываетъ и сейчасъ. Вотъ и лавируй тутъ между Сциллой и Харибдой, между требованіями начальства и взглядами населенія.
   Извиненіемъ ребячьей неряшливости служатъ отчасти самыя условія ихъ жизни и обстановки, отъ земляныхъ половъ ихъ жилищъ, на которыхъ они въ большинствѣ спятъ въ той же одеждѣ, до неудобства, сопряженнаго съ частымъ мытьемъ бѣлья зимою, тѣмъ болѣе, что въ селѣ нѣтъ даже рѣчки для полосканья и водой для этого приходится пользоваться изъ колодцевъ. О баняхъ у насъ и въ поминѣ нѣтъ; моются первобытнымъ образомъ, на морозѣ и рѣдко.
   Ольга Куркина по ариѳметикѣ довольно слаба. Она иногда, какъ замѣтно, прибѣгаетъ къ позаимствованію готоваго у сосѣдей, тѣмъ болѣе, что за нею какъ разъ вся парта настоящихъ математиковъ съ Тихономъ во главѣ. Однако, она добросовѣстнѣе въ этомъ случаѣ Якова и прибѣгаетъ къ позаимствованіямъ только тогда, когда ужъ не можетъ совсѣмъ рѣшить. Она и трудолюбива, хотя иногда, бываетъ, и полѣнивается-таки, что отражается на приготовленіи уроковъ. Хотя она у насъ одна только ученица, но имѣетъ замѣтное вліяніе на облагороженіе ребячьихъ нравовъ, особенно въ старшей группѣ. Они держатъ себя солиднѣе при ней, одѣваются опрятнѣе и особыхъ шалостей себѣ не позволяютъ.
   Задача подходитъ къ концу. Вдругъ, среди сравнительной тишины класса, раздается хлопанье сѣнныхъ дверей и стукъ промерзшихъ колодокъ, наша классная дверь съ шумомъ распахивается и въ нее вваливается ватага "отпѣтыхъ" съ рыжимъ Батищевымъ во главѣ. Лица у нихъ, не смотря на холодъ, разгоряченныя, волосы слегка прихвачены потомъ ко лбу. Они нѣсколько смущены. Степанъ Батищевъ, рыжій, по обыкновенію, какъ угорь, или, лучше, теленокъ, кружитъ головой, словно стараясь спрятаться на глазахъ всѣхъ. Повторяется неизмѣнная сцена.
   -- Отчего такъ поздно пришелъ и они тоже?
   -- Да намъ далеко, -- тараща изподлобья глаза, говоритъ за всѣхъ Батищевъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- предупреждаютъ ребята,-- они это нарочно: играли въ шары все время, они всегда такъ-то!..
   Опоздавшіе оставляются мною безъ мѣста, т.-е. остаются стоять до конца урока. Теперь ужъ я окончательно убѣждаюсь, что они дорогой преспокойно занимаются игрой, на ходу, такъ сказать, и это продѣлывается ими уже не разъ.
   Этотъ Батищевъ феноменъ въ своемъ родѣ, но только феноменъ особенный, такъ сказать, отрицательнаго свойства. Во всемъ классѣ нѣтъ баловнѣе и тупѣе его. Какъ ни взглянешь на него, постоянно на лицѣ его смѣхъ, кривитъ губы безсмысленная улыбка; скоситъ онъ при этомъ глаза и растянетъ ротъ до ушей, да еще фыркаетъ вдобавокъ. И самъ смѣется, и своихъ сосѣдей, такихъ же "отпѣтыхъ", смѣшитъ. Я съ нимъ не мало уже бился, пока онъ хоть нѣсколько отполировался, т.-е. сталъ вести себя получше. Правда, и физіономія его вызывала невольно улыбку: рыжій, почти красный, съ блѣдно-голубыми глазами и веснушчатымъ краснымъ лицомъ, онъ вдобавокъ былъ еще косноязыченъ. Оказалось послѣ, что онъ ходить въ школу уже третью зиму. Мой предшественникъ, выведенный изъ терпѣнія его шалостями и тупостью, исключилъ, было, его изъ училища; то же совѣтовалъ мнѣ сдѣлать и о. Александръ, но мнѣ жаль было поступить съ нимъ такъ, тѣмъ болѣе, что мѣста свободныя были; все, думалось, выйдетъ изъ него какой-нибудь толкъ. Не говоря о счисленіи, которое положительно ему не давалось, онъ и читать доселѣ не могъ иначе, какъ страшно искажая слова и повсюду приставляя къ нимъ союзъ и. Онъ былъ изъ зажиточнаго семейства, и вотъ за неряшество часто приходилось его пробирать, потому что онъ по мѣсяцамъ не мѣнялъ бѣлья.
   По рѣшеніи задачи, рѣшившій ее на классной доскѣ объяснялъ рѣшеніе, другіе свѣрялись въ своихъ доскахъ съ рѣшеніемъ и слушали объясненіе. Я задалъ другую задачу, вызвалъ другого ученика къ доскѣ. Тихонъ опять не заставилъ себя ждать и рѣшилъ ее первымъ. Такимъ образомъ рѣшили мы за урокъ три задачи, а урокъ положенъ у насъ часовой. Этого, конечно, недостаточно, но бываетъ, что попадется трудная задача -- и двѣ, даже одну рѣшишь; вообще это уже хорошо, когда удастся за урокъ рѣшить задачъ пять. Урокъ кончается. Ребята расправляютъ уставшіе члены: и дружно выходятъ изъ-за партъ. Дверь съ трескомъ растворяется Батищевымъ, устремившимся къ ней однимъ изъ первыхъ. Классы оглашаются шарканьемъ ногъ, возгласами. Младшіе тоже повскакали съ своихъ мѣстъ и смѣшались съ. моими. Атмосфера въ младшемъ классѣ, не смотря на открытую форточку, какая-то пыльно-промозглая, не знаю, какъ у меня, гдѣ, впрочемъ, пыли не занимать стать. Пыль эта, мельчайшая и несноснѣйшая, носится въ воздухѣ повсюду; она образуется отъ ребячьихъ одеждъ и обуви и поднимается ими съ пола ногами.
   Моя сотрудница говоритъ, что Димитрій сегодня переусердствовалъ, загоняя побольше тепла въ классы, и подпустилъ немного угарцу. Пострадали отъ него сидящіе около печки и отдушниковъ. Вьюшки, поэтому, у трубъ открываются. Димитрій недоволенъ: говоритъ, что простынетъ обѣдъ. Я тоже съ нѣкоторымъ сокрушеніемъ объ этомъ помышляю, но что дѣлать: общіе интересы важнѣе частныхъ, и я приношу себя въ жертву. Надо сказать, что русской печки у насъ въ школѣ нѣтъ, и обѣ такъ-называемыя здѣсь "грубы".
   Мы съ сотрудницей пробираемся ко мнѣ въ комнату. Здѣсь довольно прохладно. Окна отходятъ еще плохо. Мы садимся по бокамъ стола и начинаемъ говорить. Говоримъ о злобахъ дня: сколько у кого не пришло учениковъ (у нея, оказывается, двѣнадцати не явилось сегодня), о холодѣ и разныхъ училищныхъ нуждахъ: того-то не хватаетъ, то-то слѣдуетъ завести. Ребята шумно воюютъ. Въ классахъ дымъ коромысломъ. То я, то собесѣдница выходимъ для усмиренія расходившихся. Ребята безпрестанно отворяютъ дверь и глазѣютъ на внутренность моей комнаты. Вотъ одинъ явился съ жалобой.
   -- Что ты?
   Молчитъ и всхлипываетъ, не отнимая рукъ, ладонями кверху, отъ глазъ.
   Снова вопросъ и снова всхлипыванія.
   -- У меня Ни-ко-ла-ай Халѣевъ хлѣбъ по-ѣ-ѣлъ...
   Нечего дѣлать, надо идти дѣлать разслѣдованія.
   -- Ты поѣлъ у него хлѣбъ?
   -- Нѣтъ, не ѣлъ... Я свой ѣлъ... Спросите вонъ у Клязьмина.
   И обвиняемый съ видомъ полнѣйшей невинности таращитъ глаза на насъ.
   -- Онъ, онъ, мы видѣли, -- кричатъ окружающіе насъ ребята.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- кричатъ другіе, но робко и нерѣшительно.
   Въ этихъ случаяхъ всегда раздѣляются на партіи, и у нашалившаго всегда находятся сторонники, его товарищи.
   Хлѣбъ изслѣдуется у заподозрѣннаго; оказывается, дѣйствительно, хлѣба у него много, какъ будто и не трогалъ вовсе.
   -- Сколько было хлѣба у Рыбникова?
   Ребята услужливо показываютъ.
   -- Вотъ эдакій шматокъ былъ,-- говорятъ они, показывая на хлѣбъ руками, сколько его было.
   Взываемъ къ доброй волѣ похитителя, чтобы возвратилъ похищенное, а такъ какъ онъ противится, то у него приходится отчуждать долю потерпѣвшаго, уже съѣденную. Потерпѣвшій успокоительно всхлипываетъ, а провинившійся надувается какъ клещъ.
   Съ этимъ разбирательствомъ перемѣна нѣсколько затянулась. Зовемъ на мѣста. Такъ какъ приходится сзывать голосомъ, потому что колокольчика у насъ не имѣется, то собираются не сразу. Но вотъ пришелъ послѣдній запоздалый. Двери затворяются, все замолкаетъ. Начинаются занятія. Теперь у меня ариѳметика съ средними, у которыхъ первый урокъ былъ самостоятельныя письменныя упражненія по русскому. Старшіе разучиваютъ наизусть стихотвореніе. Начинаемъ съ письменныхъ упражненій съ показаніемъ новаго случая умноженія и дѣленія. На этотъ разъ ребята оказываются въ ударѣ и усвоиваютъ новое довольно быстро. Убѣдившись, что они усвоили это, даю задачу. Порядокъ рѣшенія тотъ же, что у старшихъ. Одну рѣшили, даю другую. То же самое. На слабыхъ, которыхъ въ среднихъ-таки наберется, я махнулъ уже рукой. Сначала хотѣлъ ихъ подровнять и занимался съ ними даже отдѣльно по воскресеньямъ, но они оказались неисправимы; такъ я ихъ и бросилъ на произволъ судьбы. Теперь они пробавляются больше списываньемъ и такъ изощрились въ этомъ, что иногда вводятъ въ заблужденіе: думаешь, рѣшаютъ самостоятельно. Сидитъ, напримѣръ, такой субъектъ отъ хорошаго ученика на почтительномъ разстояніи, заглянуть къ нему въ доску ему нельзя, а между тѣмъ задачка, смотришь, у него рѣшена вѣрно. Ужъ какъ они ухитряются -- не понимаю. Вотъ еще одинъ изъ такихъ учениковъ, Гаврила Батищевъ. Онъ уже второй годъ въ среднихъ, старичекъ. Ему тринадцать уже лѣтъ, четырнадцатый, а между тѣмъ, ростомъ онъ съ восьмилѣтняго, буквы ш до сихъ поръ не выговариваетъ. Типиченъ онъ чрезвычайно: голова большая и косматая, носъ смѣшно вздернутъ и ротъ полуоткрытъ; говоритъ какимъ-то гортаннымъ неровнымъ голосомъ. Онъ самый неисправимый изъ замарашекъ въ училищѣ; вѣчно рубаха его и одежда до онучъ включительно бываетъ чернѣе грязи и вдобавокъ рубаха на рукавѣ или еще гдѣ разорвана, виситъ клочками. И съ его такою неряшливостью поневолѣ приходится мириться, потому что матери у него нѣтъ, а отецъ на линію ушелъ и онъ самъ проживаетъ у дяди; значитъ, полусирота, что называется. Вотъ по поводу его знаній я и недоумѣваю. Иногда посмотришь у него задачу -- вѣрно.
   -- Ты списалъ?
   -- Нѣтъ, самъ рѣсилъ, не списывалъ.
   И даже обиженный видъ сдѣлаетъ.
   Вызываю его къ доскѣ, даю задачку. Рѣшаетъ. Видно, что человѣкъ соображаетъ, шепотомъ вычисляетъ и закатываетъ даже глаза подъ лобъ. Рѣшилъ -- и сталъ этакимъ фертомъ.
   -- Ну, какъ же ты рѣшилъ, говори.
   Объясняетъ, хотя и спутанно, съ поправками.
   -- Ну, а раздѣли мнѣ 288 на 8.
   Начинаетъ соображать, шевелитъ губами и поднимаетъ глаза кверху.
   -- Сто,-- выпаливаетъ онъ, наконецъ.
   Ребята фыркаютъ. Гаврила, думая поправиться, говоритъ число за числомъ, и все невпопадъ.
   -- Тысся, -- наконецъ, окончательно выговариваетъ онъ и такъ и останавливается на этомъ.
   Между тѣмъ, на доскѣ сейчасъ раздѣлилъ вѣрно сходныя съ заданнымъ числа. Его наводишь на рѣшеніе, заставляешь дѣлимое расчленять на части и потомъ дѣлить по частямъ -- ничего не помогаетъ.
   -- Садись уже,-- говорю ему, и спрашиваю о томъ же у другого слабаго ученика. Тотъ отвѣчаетъ вѣрно, да ужъ и нельзя не отвѣтить, потому что ребята по своей скверной привычкѣ уже успѣли выскочить съ отвѣтомъ. Это подсказыванье тоже не малое зло, съ которымъ приходится вести безпрестанную борьбу и все-таки искоренить его вполнѣ не удается. Дѣйствую въ этомъ случаѣ убѣжденіемъ во вредѣ подсказываемаго для нихъ же, разными взысканіями и думаю, что систематическимъ, твердымъ преслѣдованіемъ зла достигну цѣли.
   Вторая перемѣна. Ребята въ безпорядкѣ тѣснятся въ проходѣ.
   -- Батюшка пришелъ,-- объявляетъ кто-то изъ старшихъ, торопливо вбѣгая въ классъ.
   -- Батюска присолъ, -- подтверждаетъ и Гаврила, уже успѣвшій побывать на дворѣ и съ шапкою въ рукахъ.
   Вѣсть эта проносится между старшими и средними. Старшіе вынимаютъ св. исторію изъ сумокъ и, положивъ передъ собой и позаткнувъ уши, начинаютъ подчитывать заданный урокъ по закону.
   О. Александръ стоитъ въ моей комнатѣ и бесѣдуетъ съ учительницей. Опять тѣ же разговоры: о холодахъ, ученикахъ, дешевизнѣ хлѣба до политики -- армянскаго вопроса и японско-китайской войны включительно.
   -- А на селѣ опять, слышно, горячка бродитъ: у Ѳоминыхъ малый заболѣлъ, не пришелъ нынче,-- говорить учительница.
   -- Да когда она у насъ, спросите, переводилась, горячка-то эта самая! только лѣтомъ и весной и отпустило-то маленько... Вотъ нынче ночью только вздремнулъ было -- стучатъ...-- Кто тамъ, говорю, узнайте...-- Отъ Прониныхъ, говорятъ, пріѣхали...-- Вотъ-те разъ, думаю,-- кто у нихъ боленъ-то?-- спрашиваю.-- Да Семенъ, говорятъ, самъ.-- Я себѣ опять: вотъ такъ штука! Намедни еще, да когда, бишь? Во вторникъ видѣлъ его. Дѣлать нечего, встаю, ѣду... Холодъ былъ на дворѣ... Пріѣзжаемъ -- ребятишки кричатъ, жена его съ ногъ сбилась, а онъ безъ памяти и языка лежитъ...-- Отчего раньше, говорю, не послали? Досадно, знаете... А жена мнѣ: Въ одночасье это съ нимъ... Напутствовалъ я его съ трудомъ, а теперь, слышу, померъ ужъ, хоронить завтра... А мужикъ-то, мужикъ-то какой былъ!.. Вы его видѣли? Дубъ мужикъ, одно слово, да умница, смирный, вѣжливый...
   Мы пожалѣли покойника, потужили о его семьѣ -- ребята малъ-мала меньше -- и умолкли. Жутко сдѣлалось вдругъ, полнѣйшею безпомощностью повѣяло изъ глубины этихъ занесенныхъ снѣгомъ уличекъ и переулковъ сельскихъ, что виднѣются изо всѣхъ оконъ школы.
   "Вотъ оно человѣческое существованіе-то въ деревнѣ", думалось въ это время: "такъ-то и съ тобой можетъ случиться: занеможешь въ "одночасье", а помочь некому".
   А на дворѣ бушуетъ непогода. Вѣтеръ жалобно завываетъ въ трубѣ...
   

IV.

   Конецъ и второй перемѣнѣ. Третій урокъ. О. Александръ занимается со старшими, у меня съ среднимъ идетъ урокъ объяснительнаго чтенія. Мы другъ другу не мѣшаемъ, хотя нѣкоторые изъ ребятъ той и другой группы отвлекаются отъ своего предмета чужимъ: изъ старшихъ прислушиваются къ чтенію, уроку среднихъ, средніе развѣшиваютъ уши въ сторону старшихъ. Очередная статейка читается по частямъ каждымъ ученикомъ по порядку, чтеніе каждаго поправляется мною и объясняется значеніе словъ, а разъ этого недостаточно -- надо еще пополнить объясненіе какимъ-нибудь разсказомъ, касающимся объясняемаго слова или понятія. Самъ разсказываешь, а между тѣмъ, смотришь на часы: а то, бываетъ, увлечешься -- и не кончишь статейки, не переслушаешь чтенія всѣхъ. Поневолѣ приходится втискивать урокъ въ рамки. Затѣмъ, прочитанное разказывается учениками. Нѣкоторые читаютъ почти безъ поправки, твердо, отчетливо, духъ радуется, ихъ слушая; и ударенія, и интонаціи,-- словомъ, по всѣмъ правиламъ искусства. Вотъ одинъ изъ такихъ учениковъ, Борисъ Прасоловъ, замѣчательно симпатичный мальчуганъ, серьезный не по лѣтамъ какъ-то: ему всего тринадцать лѣтъ. Онъ по всѣмъ предметамъ идетъ у меня молодцомъ, только немножко вредитъ ему правописаніе, которое у него хуже другихъ. Онъ, кажется, не отличается хорошимъ здоровьемъ: блѣденъ, грудь впалая и узкія плечи. Подкупаетъ онъ своею наружностью; въ сѣрыхъ глазахъ его видна мысль. Разсказываетъ онъ немножко медлительно, но плавно и отчетливо, причемъ глаза смотрятъ какъ-то сквозь тебя. Онъ не говоритъ по книжному; иногда ввернетъ и чисто мѣстное выраженіе вродѣ: "пыль", "дюже" и др., но оно у него выходитъ къ дѣлу, а не такъ, какъ у другихъ, зря...
   Вдругъ отворяется съ трескомъ дверь -- она всегда у насъ такъ-то -- изъ-за нея просовывается бабья голова, закутанная до самыхъ глазъ въ платокъ.
   -- Что тебѣ, тетка?
   Она выступаетъ совсѣмъ изъ дверей.
   -- Гдѣ тутъ мой-то? не вижу, дюже ихъ у васъ много,-- говоритъ она, приглядываясь къ ребятамъ.
   Ребята таращутъ глаза на бабу и улыбаются. Эта сцена, хотя онѣ часто у насъ наблюдаются, всегда занимаетъ ихъ.
   -- Да кто онъ твой-то?
   -- Да Ванька...
   -- Какой Ванька? Ихъ вѣдь у насъ много...
   -- Да Исаковъ Ванька...
   Дѣло выясняется.
   Самъ виновникъ несвоевременнаго визита конфузливо улыбается, опустивъ глаза въ землю, а между тѣмъ молчитъ, когда идутъ разспросы.
   -- Тебѣ его зачѣмъ надо-то?
   -- Да вотъ лепешекъ ему принесла, даве-то онъ не дождался, все боялся -- опоздаетъ.
   И баба передаетъ свертокъ съ лепешками по назначенію, а сынишка ея еще болѣе конфузится во время этой процедуры и поспѣшно прячетъ узелокъ въ сумку.
   Заботливая мать уходитъ. Занятія, прерванныя этой сценой, продолжаются. У о. Александра обычная исторія: Яковъ Сидоровъ не знаетъ урока. Сказалъ нѣсколько словъ сначала -- и замолкъ безнадежно, несмотря на вспомогательные вопросы. О. Александръ сокрушенно смотритъ на него, тотъ уставился въ полъ. Зловѣщее молчаніе.
   -- Ну, садись ступай, -- со вздохомъ говоритъ о. Александръ и вкатываетъ въ журналѣ Якову единицу, вызывая отвѣчать урокъ другого.
   Стрѣлка на школьныхъ часахъ быстро подвигается къ часу. Послѣдняя статейка прочитана всѣми и потомъ вся цѣликомъ еще мною. Урокъ конченъ. Въ ногахъ и во всемъ тѣлѣ начинаетъ чувствоваться утомленіе; тянетъ присѣсть. Опять классъ наполняется шумомъ и гуломъ, опять дверь поминутно хлопаетъ, отворяясь и затворяясь. Рѣзкій сквознякъ прохватываетъ до костей, когда проходишь прихожей въ свою комнату: дверь отворена и форточка напротивъ нея также; весьма неудобная вентиляція.
   О. Александръ недоволенъ: не особенно хорошо, по его словамъ, отвѣчали урокъ. Онъ также утомился, съ средними не думаетъ заниматься. Выкуривъ папиросу, онъ прощается съ нами и уходитъ изъ училища. А у насъ еще два урока. Говорить ужь не хочется: голосъ усталъ, горло.
   -- По мѣстамъ, по мѣстамъ!-- зовемъ ребятъ. Они собираются. Среднимъ я даю самостоятельную работу: численныя упражненія, и съ старшими начинаю урокъ объяснительнаго чтенія. Начинаю съ Тихона. Читаетъ онъ, какъ я уже сказалъ, замѣчательно даже для своего исключительнаго положенія, просто заслушаешься; передаетъ прочитанное почти буквально. Книга ему, конечно, знакомая, но не настолько, чтобы онъ могъ такъ ее знать, чтобы передавать содержаніе прочитанныхъ статей точь-въ-точь не по словамъ, а по смыслу, отступая отъ этого лишь тогда, когда попадется слишкомъ мудреное или витіеватое предложеніе. Слѣдующій читаетъ Андрей Плутохинъ, мальчуганъ тоже славный, только немного упрямый и застѣнчивый. Рожица у него такая привлекательная и вмѣстѣ съ тѣмъ плутоватая; взглядъ веселый и ясный. Густые темные волосы падаютъ ему на лобъ, какъ онъ ихъ ни приглаживаетъ, и онъ такъ смѣшно ими встряхиваетъ, когда они налѣзаютъ ему на глаза. Читаетъ онъ порядочно, но какъ-то скрадываетъ окончанія словъ, съ особенною мягкостью произнося. У него есть двоюродный брать, Кузьма, съ которымъ они вмѣстѣ живутъ. Онъ тоже учился въ нашей школѣ и лишь недавно выбылъ изъ старшаго отдѣленія, куда онъ поступилъ вмѣстѣ съ Андреемъ. Онъ однихъ лѣтъ съ Андреемъ, но второй кажется старше его. По внѣшности онъ тоже выдѣляется изъ общаго уровня. Въ средней группѣ онъ учился лучше, чѣмъ когда поступилъ въ старшую. Здѣсь онъ сталъ манкировать, небрежничать и, наконецъ, въ одинъ день не явился въ училище. Спрашиваю -- оказывается, не хочетъ идти, залѣнился. Я нѣсколько разъ посылалъ за нимъ и все безуспѣшно.
   -- Убѣгъ въ огородъ, говорятъ, и затаился...
   Наконецъ, онъ прислалъ и книги, и такимъ образомъ, ликвидировалъ свои дѣла со школой. Мнѣ было его жаль, какъ способнаго ученика. Тѣмъ болѣе это было досадно, что я передъ началомъ учебнаго года бралъ его въ числѣ трехъ учениковъ на сельско-образовательную выставку, съ отдѣломъ и по народному образованію, въ нашемъ губернскомъ городѣ В*. Ѣздилъ тогда и Тихонъ.
   Какъ урокъ объяснительнаго чтенія, такъ сейчасъ дѣлается ощутительнымъ пробѣлъ въ нашей школѣ по части учебныхъ пособій: у насъ очень ограниченное количество наглядныхъ пособій; только и есть, что глобусъ, магнитъ и картины по св. исторіи, этнографіи и географическія карты, да и то не всѣ. Читаешь, напримѣръ, статью въ средней группѣ по Баранову, ч. II -- о "Строеніи человѣческаго тѣла", а наглядно показать этого не на чемъ, кромѣ маленькихъ рисунковъ въ имѣющихся въ нашей библіотечкѣ книжкахъ. Точно также и въ старшей группѣ. Читаемъ статью по III книгѣ Баранова же -- "Горная страна", а у ребятъ очень смутное понятіе о горахъ вообще и о горныхъ породахъ, хотя на словахъ стараешься дать имъ понятіе объ этомъ. Я не говорю уже о такихъ недосягаемыхъ предметахъ, какъ электричество, явленіе грозы; это уже прямо объясняешь на вѣру.-- Кстати о горахъ. Одинъ у меня ученикъ старшей группы побывалъ съ отцомъ на линіи и видѣлъ издали Кавказскія горы, о чемъ и заявилъ при моемъ объясненіи. Я попросилъ его объяснить, какія онѣ ему показались, передать свое впечатлѣніе. Онъ оживился и разсказалъ:
   -- Бѣлыя онѣ такія, глядѣть инна больно... Похоже какъ на шапку какую... А бѣлыя, говорятъ, онѣ оттого, что снѣгъ на нихъ лежитъ... Еще говорятъ, верстъ триста до нихъ будетъ, а видать -- совсѣмъ близко...
   Этого ученика, Прокофія Ѳомина, я тоже отличаю отъ рядовыхъ учениковъ. Онъ уже порядочный по возрасту: ему идетъ 15-й годъ. Скроменъ и старателенъ, любитъ читать и передаетъ прочитанное умѣло, не упуская изъ виду главной мысли. У него интеллигентное лицо: нѣсколько мечтательные сѣрые глаза, тонкій продолговатый носъ и свѣтлые, слегка вьющіеся волосы. Въ прошломъ году, чуть не въ срединѣ учебнаго года, отецъ взялъ его изъ средней группы, почему, посаженный мною въ началѣ нынѣшняго года въ старшую, онъ не совсѣмъ перевариваетъ матеріалъ по ариѳметикѣ и русскому безъ достаточнаго усвоенія проходимаго въ средней. Отецъ взялъ его потому, что былъ онъ нуженъ дома: ходили на линію на заработки. Живетъ онъ на дальнемъ концѣ села, версты за 2 отъ школы, такъ что концы ему приходится дѣлать порядочные. Ничего, когда погода хорошая, но когда сильные холода, какъ теперь, или ростепель, вьюга, тогда плохо. Придется въ весеннюю распутицу оставлять такихъ при училищѣ, хотя у насъ общежитія не полагается, я это нѣсколько стѣсняетъ, конечно.
   У среднихъ не совсѣмъ спокойно: хихиканье и возня. Слышится это съ задней парты, гдѣ сидятъ "отпѣтые". Надоѣло имъ списывать задачки у другихъ; всѣ шеи, поди, повывернули, вытягивая ихъ по направленію сосѣднихъ партъ. Я сначала дѣлаю видъ, что не замѣчаю, а самъ высматриваю, въ чемъ дѣло. Вотъ и средняя парта, на которой сидитъ Василій Тиняковъ, всегда готовый поддержать всякую шалость, тоже заволновалась.
   Что же дѣлается на задней партѣ и кто зачинщикъ? Оказывается, рыжій Батищевъ налѣпилъ на лобъ кружокъ изъ бумаги, скорчилъ страшную рожу, которая и безъ того у него рожа, и то прячется, то выныриваетъ такъ изъ-за парты. Отсюда и этотъ заглушенный смѣхъ, и возня за партами. Онъ до того увлекся своею ролью, что и не замѣчаетъ, что я смотрю на него. Василій Тиняковъ -- хитрый, шельма, малый!-- за минуту готовый поддерживать рыжаго и еще подбавить чего-нибудь своего, теперь предательски, даже какъ-то сокрушенно, киваетъ мнѣ на него головой: вотъ, дескать, что выдѣлываетъ, что съ нимъ будешь дѣлать! Я подхожу тихонько къ рыжему, и въ самый интересный моментъ, когда онъ, нырнувъ подъ парту, готовъ вынырнуть оттуда во всей красѣ,-- хватаю его за руку и вывожу изъ-за парты. Тотъ сейчасъ же измѣняетъ физіономію, прикидываясь вполнѣ невиннымъ, куксится, дѣлая видъ, что хочетъ плакать, и даже выжимаетъ изъ себя нѣсколько слезинокъ; старается свалить все на сосѣдей, Демьяна Колесникова и Леонтія Попова, дескать, они во всемъ виноваты, чуть-ли не приклеили ему бумажку и насильно впихивали и выпирали его изъ-за парты; ну, однимъ словомъ, онъ -- полнѣйшая жертва. Обвиняемые., пораженные такимъ неожиданнымъ исходомъ дѣла, сначала даже не знаютъ, что сказать въ свое оправданіе. Глаза ихъ вытаращены и рты раскрыты отъ изумленія.
   -- Ахъ, ты, Господи!.. Да что же это онъ брешетъ... Да какъ жэ это?.. Да я... да мы?-- оправдывается Демьянъ.
   И, наконецъ, они оба, понявъ всю несообразность взводимаго на нихъ обвиненія, усматриваютъ въ немъ только одну смѣшную сторону и смѣются вмѣстѣ со всѣми.
   Забавникъ изолируется, т. е. ставится въ уединенный уголъ, носомъ къ стѣнѣ. "Инцидентъ" исчерпывается. Заканчивается скоро и урокъ.
   

V.

   Утомились и мы, учащіе, утомились замѣтно и ребята. Классная пыль просто дѣлается невозможной для всякаго свѣжаго человѣка, но для нашего брата она уже привычна, хотя надо сказать правду -- плохая это привычка. Пыль лѣзетъ въ ротъ, въ носъ, въ глаза и въ уши, забирается во всѣ поры тѣла и прямо-таки затрудняетъ дыханіе. Это не простая земляная пыль, землей и пахнущая. Нѣтъ, это пыль какая-то особенная, мельчайшая, одежная и тѣльная, съ особеннымъ специфическимъ запахомъ. Попробуешь на глазу -- грязно, поднесешь платокъ къ носу -- тоже, плюнешь -- опять слѣды ея. На губахъ у ребятъ и даже у учительницы черныя полосы отъ пыли. Она и свѣтъ въ классѣ превращаетъ въ какой-то сѣрый. Дѣло, между тѣмъ, близится къ вечеру.
   Холодъ на дворѣ крѣпнетъ. Холодомъ вѣетъ и у насъ въ классѣ, а въ моей комнатѣ отъ сосѣдства двери уже совсѣмъ холодно. Рѣзкій наружный воздухъ врывается въ двери. Ребята возвращаются со двора посинѣлые, съежившіеся.
   -- Шапки, шапки надѣвайте!-- наказываешь имъ, но изъ нихъ непремѣнно кто-нибудь проберется безъ шапки, иной прямо отъ теплой печки, около которой сидѣлъ. Не въ привычкѣ, вообще, у сельскихъ ребятъ беречься, хоть ты что хочешь! Пятый урокъ начинаю опять съ старшими Это третій мой съ ними урокъ, а съ урокомъ о. Александра -- четвертый съ учителемъ. Этотъ третій урокъ я чередую непремѣнно съ старшими и средними. Вчера, напримѣръ, онъ приходился на среднюю группу, а иногда, смотря по обстоятельствамъ, и два дня сряду даешь его въ одной группѣ. Теперь урокъ по русскому языку. Урокъ, сравнительно, легкій, такъ что, принимая во вниманіе порядочное утомленіе ребятъ, онъ не настолько еще труденъ, чтобы плохо усвоялся. Среднимъ я задаю разучивать наизусть стихотвореніе, окончательно выучиваемое уже на дому. Я говорю примѣры и вызываю Степана Нечаева въ доскѣ писать ихъ. Написавши достаточное количество ихъ, Андрей Плутохинъ читаетъ первое предложеніе и производитъ разборъ его, причемъ выясняется сущность новаго слова, затѣмъ читаетъ Куркина и т.д. по порядку. Послѣ этого я обращаю вниманіе учениковъ на разницу въ произношеніи и правописаніи слова и затѣмъ посредствомъ наводящихъ вопросовъ наталкиваю учениковъ на самое правило правописанія этого слова и затѣмъ слѣдуетъ и точное опредѣленіе его. Убѣдившись изъ этихъ отвѣтовъ, что всѣ его поняли, я даю заранѣе приготовленный диктантъ на это правило. Чтеніе-ли, письмо-ли обнаруживаютъ индивидуальныя особенности каждаго. Вотъ, сейчасъ при письмѣ смотрю я на нихъ -- и онѣ, эти особенности, какъ на ладони передо мною. Возьму Степана Нечаева. Онъ способный, идетъ недурно по всѣмъ предметамъ и работяга малый, не лѣнтяй. Одно вредитъ ему: излишняя торопливость. Онъ, какъ его называетъ о. Александръ, "торопыга": начнетъ этакъ бойко, разгонитъ, что называется, а сведетъ хоть и не на нѣтъ, а все же и не на то, что обѣщалъ по началу. Ростомъ онъ здоровый, не по лѣтамъ даже: говоритъ, что ему только тринадцатый годъ. И внѣшность его курьезна, совсѣмъ ужъ не интеллигентна: большіе выпуклые глаза, крошечный широкій носъ и выпятившіяся скулы придаютъ его лицу что-то инородческое. Еще ихъ общій съ Андреемъ Плутохинымъ недостатокъ: говорятъ тихо, иногда ничего не разберешь. Такихъ тихоголосыхъ у меня не мало; одинъ есть въ средней группѣ -- такъ тотъ, мало того, что тихо говоритъ, но еще и ротъ закрываетъ при этомъ. Диктантъ конченъ. Работы просматриваются мною тутъ же на мѣстѣ, что не всегда удается сдѣлать. Понимаешь, конечно, что такой порядокъ удобенъ и для дѣла, и въ смыслѣ экономіи времени вечеромъ: меньше работы за ученическими тетрадями и упражненіями и больше можно посвятить времени на чтеніе и вообще на свои дѣла.
   Уже и солнце садится: окна окрашиваются багрянцемъ зимней вечерней зари, глянувшей изъ-за разорвавшихся свинцовыхъ тучъ. Въ классѣ замѣтно темнѣетъ. Дежурный по классу собираетъ тетради и письменныя принадлежности и ставитъ на площадку книжнаго шкафа. Средніе закрываютъ книжки и собираютъ ихъ въ сумки.
   -- Книжки не будете перемѣнять?-- спрашиваютъ ребята.
   -- Нѣтъ, ребята, подержите у себя до завтра; кстати, завтра будете и разсказывать.
   У насъ, если время позволяетъ, а также и силы, положенъ еще сверхкомплектный урокъ, шестой. Онъ состоитъ собственно въ томъ, что ребята передаютъ содержаніе взятыхъ ими для чтенія книжекъ. Иногда этотъ урокъ бываетъ и пятымъ. Это у насъ нововведеніе нынѣшняго учебнаго года. Иниціатива его принадлежитъ училищному совѣту. Школьная библіотека непремѣнно должна исчерпываться учениками и на это будетъ обращаться вниманіе при ревизіяхъ. За то сдѣланы нѣкоторыя исключенія по счисленію и правописанію. Къ концу занятій обыкновенно приходятъ для обмѣна книгъ любители почитать изъ окончившихъ и вообще сельскихъ грамотеевъ. Я уже знаю, что человѣка два пришло и дожидаются въ сторожевской, бесѣдуя съ Димитріемъ. Усталость до того доходитъ, что эта процедура обмѣна становится уже въ тягость. Скорѣе бы кончить и отдохнуть. Читается молитва. Ребята торопливо крестятся, поталкивая другъ друга. Классъ опять оглашается шумомъ и гамомъ, шорохомъ ребячьихъ просаленныхъ полушубковъ.
   -- Завтра приходить?-- спрашиваетъ на ходу Гаврила Батищевъ, постоянно отыскивая какіе-то свои праздники.
   -- А то какже... Какой еще нашелъ завтра праздникъ?..
   -- Какза: помнисся, бабы говорили...
   Ребята хохочутъ.
   -- Приходить, приходить, никакого праздника нѣтъ...
   -- А я завтра не приду,-- объявляетъ еще одинъ ученикъ.
   -- Отчего такъ?
   -- Дома некому... Отецъ съ гречихой ѣдетъ и мать съ нимъ.
   Вотъ крѣпкій, какъ сбитень, и розовый Димитрій Должиковъ, не смотря на мое заявленіе насчетъ раздачи книгъ, протискивается впередъ, смѣшно подергиваетъ плечами и своимъ тягучимъ голосомъ проситъ почитать книжечки.
   -- Дядя проситъ,-- говоритъ онъ въ оправданіе своей просьбы.-- Дайте "Ночь передъ Рождествомъ".
   -- Хорошо, обожди...
   Выходящая волна моихъ ребятъ встрѣчается съ отпущенными тоже младшими. Въ дверяхъ происходитъ заминка.
   -- Проходите, проходите, ребята!-- взываетъ Димитрій, возвышаясь среди ребячьей толпы.
   -- Прощайте, прощайте!-- громко выкрикиваютъ ребята, тѣснясь въ дверяхъ.
   Нѣкоторыхъ совсѣмъ не узнаешь: укутаны по дѣвичьи платками. Глянешь на нихъ -- отворачиваются, стыдно имъ своего убора.
   Школа мало-по-малу пустѣетъ и вотъ совсѣмъ опустѣла. Толпа свалила, за исключеніемъ Тихона Колесникова и пришедшихъ за книгами. Книги надо еще выписать и потомъ записать и дать новыхъ. Я удовлетворяю одного, другого и третьяго и остаюсь одинъ. Приходитъ Димитрій и готовить къ обѣду. Темнѣетъ болѣе и болѣе. Въ классахъ тишина и безмолвіе. Одинокіе шаги гулко раздаются въ пространствѣ. Какъ странно отзывается эта тишина послѣ царившаго здѣсь недавно шума. Кажется, дрожатъ еще въ пыльномъ воздухѣ звонкіе ребячьи голосишки. Димитрій открываетъ фортки, и рѣзкій вѣтеръ проносится время отъ времени по классамъ, понижая еще болѣе и безъ того низкую температуру.
   Сажусь обѣдать. Аппетитъ уже притупился, да и стряпня Димитрія попростыла, чуть тепленькія щи и каша -- обычное меню моего обѣда. Скоро простываетъ все въ нашихъ печкахъ, а тутъ еще открывали трубы. Да ужъ и по времени не рано: наши училищные часы перевалили за четыре. Димитрій охаетъ, что съ обѣдомъ онъ нынче сплоховалъ, что онъ у него холодный.
   -- А въ волость становой пріѣзжалъ, цѣнить, говорятъ, будутъ... Опять недоимщиковъ собирали, въ пожарный сарай позаперли и ключъ мнѣ староста отдалъ. "Блюди", говоритъ, "Митюха, а то самаго запру, ежели что..." Не хотѣлъ я брать, давалъ Устинычу -- правленскій сторожъ -- тоже не беретъ... Еще я слышалъ, въ волость бумага будто пришла насчетъ милостиваго манихвеста, будто скостка большая недоимщикамъ будетъ,-- разсказывалъ мнѣ Димитрій сельскія новости.
   Волость напротивъ училища; пожарный сарай, гдѣ вмѣстѣ съ волостными хранятся дрова училищныя, сбоку училища, саженяхъ въ пяти. Въ этотъ-то сарай частенько сгоняются недоимщики. Посидятъ они тамъ съ часъ -- ихъ выпустятъ. Оригинальное наказаніе за неплатежъ податей: словно, отсидѣвши и назябшись въ сараѣ, высидитъ недоимку неплательщикъ.
   Пообѣдавъ, залегаю на постель и растягиваюсь пластомъ. Тяжелое оцѣпѣненіе сковываетъ члены; въ тягость шевельнуть пальцемъ, повернуться. Въ головѣ -- ни одной мысли, абсолютный покой, но какой-то особенный, словно все существо твое пришиблено, оглушено... И сонъ смежаетъ вѣки, тяжелый, безъ сновидѣній. Сквозь дремоту слышно хлопанье сѣнной двери, шорохъ овчинныхъ полушубковъ, покашливанье и, наконецъ, громкое "здравствуйте", обращенное къ Димитрію.
   Меня непріятно коробитъ несвоевременный приходъ: только задремлешь, забудешься -- вдругъ кто-нибудь придетъ,-- послѣ уже и не заснешь.
   -- Дома учитель?
   -- Дома. А вамъ что?
   -- За книжками мы...
   Въ комнатѣ совсѣмъ уже темно и холодно. Димитрій приходитъ открывать трубу: хочетъ затапливать мою печь. По спинѣ пробѣгаетъ морозъ. Надо вставать -- удовлетворять читателей. Печка растапливается. Разгорающійся огонекъ своимъ блескомъ весело освѣщаетъ прихожую съ замызганнымъ поломъ, дѣлается уютнѣе и теплѣе. Теплѣе становится и на душѣ. Непріязненное чувство противъ пришедшихъ за книгами и нарушившихъ мой кейфъ проходитъ.
   -- Ну, что же, за книгами пришли?
   -- Да, было, за книгами... Дайте ужъ еще...
   -- Что же, прочли всѣ? Понравились?
   Изъ трехъ пришедшихъ, которыхъ я знаю: Ѳедора Ѳомина, Василія Халѣева и Ивана Бочарова,-- все кончившихъ школу, выдѣлился одинъ -- Ѳедоръ Ѳоминъ, черноволосый, съ простоватымъ лицомъ, парень.
   -- Вотъ у меня одна дюже аппетитная книжечка "о Сибири и переселенцахъ", за эту вамъ спасибо великое, а эти такъ-себѣ -- басенныя... Дайте вы мнѣ теперь о какихъ-нибудь народахъ и земляхъ иныхъ... нѣтъ ли о китайцахъ, что это за народъ такой, желательно знать... слышалъ я о нихъ много, а читать вотъ не приходилось...
   Оказывается, политика проникла и къ намъ въ медвѣжій уголъ: и здѣсь уже знаютъ о японско-китайской войнѣ, толкуютъ о томъ, что Китай проситъ "заступы" у насъ.
   Я говорю, что о китайцахъ книжки у насъ нѣтъ, и предлагаю ему разныя примѣнительно къ его вкусу, а любитъ онъ, какъ самъ выражается, о "разныхъ народахъ и государствахъ", а также и военнаго и духовно-нравственнаго содержанія.
   -- Ну, дайте мнѣ "Севастопольскіе разсказы".
   -- Нѣту, взято.
   -- Ахъ, грѣхъ какой!.. Вотъ не добьюсь я этой книжки... Вы ужъ, пожалуйста, придержите её, если принесутъ...-- Я обѣщаю.
   -- Ну, изъ "Сельскихъ Бесѣдъ" какую дайте...
   Говоритъ онъ нараспѣвъ, медлительно. Это читатель уже съ опредѣлившимися вкусами, любитъ потолковать о политикѣ и особенностяхъ того или другого народа. Мы иногда разводимъ съ нимъ насчетъ этого антифоніи.
   Наконецъ, онъ удовлетворенъ: получилъ "Сельскую Бесѣду" и о "Японіи и японцахъ" изъ "Читальни народной школы".
   Остальные два любители беллетристики и "божественнаго" по постамъ; не прочь проглотить и сказочку, которую,-- они дѣлаютъ видъ, -- будто берутъ не для себя. Вообще, они чтеніе любятъ всякое, и "басенное"; иныя книги изъ школьной библіотечки перечитываютъ уже по другому разу.
   Проводивъ ихъ, велю Димитрію ставить самоваръ, а самъ отправляюсь побродить, подышать свѣжимъ воздухомъ.
   -- Охъ, студено, не ходите!-- совѣтуетъ Димитрій.-- Я ходилъ даве въ лавку -- такъ за носъ и цапаетъ, терпѣнья просто нѣтъ...
   Я, однако, пошелъ. "Цапаетъ", дѣйствительно. Село погружено въ безмолвіе. Огоньки тускло мигаютъ въ мужицкихъ избахъ, освѣщая свѣжіе сугробы на улицѣ. Тропка отъ школы до дороги ужъ заметена твердымъ, скрипучимъ водъ ногами снѣгомъ; дорога вдоль села -- тоже. Я зашагалъ по ней по прямому направленію, куда всегда привыкъ ходить. Рѣзкая заметь неслась на встрѣчу, обдавая лицо жгучимъ мельчайшимъ снѣгомъ. Все было дѣвственно бѣло и... мертвенно. Я миновалъ церковь, прошелъ еще немного и повернулъ назадъ: носъ, уши и все лицо нестерпимо щипало отъ рѣзкаго холода. Жутко было на улицѣ, леденящимъ отчаяніемъ вѣяло отъ этихъ, насквозь промерзшихъ, миніатюрныхъ оконцевъ.
   "А что теперь дѣлается въ полѣ и каково-то горюнамъ проѣзжимъ приходится?" -- и отъ одной этой мысли холодъ проходилъ по спинѣ. У Тихона тоже мерцаетъ огонекъ. Навѣрное, читаетъ вслухъ. Вокругъ него, вѣроятно, собрались отецъ и мать; можетъ, пришелъ еще кто изъ сосѣдей "послухать" Тихоново чтеніе.
   На меня пахнуло пріятнымъ тепломъ, когда я вошелъ въ прихожую школы, озаренную веселымъ свѣтомъ ярко пылающихъ дровъ. Димитрій сидѣлъ противъ печки и помѣшивалъ кочергою прогоравшія дрова. Я вошелъ въ комнату. На столѣ стояла зажженная лампа и кипѣлъ самоваръ. Теперь тутъ было уютно, не то, что утромъ. Освѣщенная свѣтомъ лампы и согрѣтая тепломъ топящейся печки, съ поющимъ самоваромъ на столѣ, комната выглядѣла теперь совсѣмъ иначе. Заваривъ чай, съ газетой въ рукахъ, я подсѣлъ поближе къ самовару и подъ его звенящія переливчатыя пѣсенки сталъ читать любимую газету. Да, многими пріятными вечерами обязанъ я ей, этой газетѣ, которой, увы, нѣтъ уже теперь. Съ ней я короталъ свое одиночество, и она скрашивала его. Въ мракъ нашихъ заброшенныхъ потемокъ, въ холодъ одиночества несла она, бывало, свѣтъ и тепло...
   Живительная теплота разлилась по тѣлу отъ выпитаго стакана чая. Послѣ чаю у насъ съ Димитріемъ литературный вечеръ. Я читаю вслухъ "Мертвыя души", и онъ съ увлеченіемъ слушаетъ и восторгается, а то заразительно хохочетъ. Почитавъ до опредѣленнаго времени, принимаюсь за просмотръ ученическихъ работъ, а Димитрій, помѣшивая уже прогорѣвшія дрова въ печкѣ, долго еще восклицаетъ: "ну, Гоголь, ай да Гоголь!" или повторяетъ слова автора, въ которыхъ онъ описываетъ наружность Собакевича, гдѣ говорится, что природа немного трудилась надъ ней, какъ надъ обрубкомъ дерева плотникъ, -- и снова закатывается смѣхомъ такъ заразительно, что невольно улыбаюсь и я. Наконецъ, закрывъ печную трубу, онъ успокаивается и садится у себя въ сторожевской или сочинять новое стихотвореніе, или читать. Бьетъ десять часовъ. Изъ сторожевской слышится мѣрное похрапыванье Димитрія. Онъ встаетъ рано, часа въ 4, и ему нельзя засиживаться долго.
   Надо еще записать уроки въ классный журналъ, приготовиться къ завтрашнимъ урокамъ. Окончивъ и это, занимаюсь своимъ дѣломъ. Одиннадцать. Начинаетъ клонить ко сну. Бужу Димитрія. Онъ вынимаетъ изъ печки разогрѣтый ужинъ, который оказывается горячѣе обѣда. Мы немного еще бесѣдуемъ съ нимъ по поводу прочитаннаго, сельской жизни, житейскихъ дѣлъ и, наконецъ, замолкаемъ. Затворившись въ своихъ комнатахъ, каждый готовится закончить обычный будничный школьный день. Почитавъ еще немного на сонъ грядущій, тушу огонь; глаза смыкаются, книга выпадаетъ изъ рукъ, и сонъ быстро приходитъ. Въ классахъ жуткая тишина; гдѣ-то скребется мышь да вѣтеръ хлопаетъ наружной накладкой.

В. Дмитріевъ.

"Міръ Божій", No 2, 1896

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru