Д. У.
Лесом

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Путевые заметки).

Въ память женщины-врача Евгеніи Павловны Серебренниковой.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 5 лин., 28.
1900.

ЛѢСОМЪ.

(Путевыя замѣтки).

   -- Вотъ теперича ты и смотри на ево... Когда барскій былъ слава Богу, рубили слободно, а какъ свой сталъ, теперича какъ его тронешь?.. Главная причина, приговоръ дали, чтобы не шевелить...
   Такъ, указывая кнутовищемъ на бѣгущій мимо насъ лѣсъ, говорилъ ямщикъ, сидѣвшій на облучкѣ коробка, подскакивавшаго вмѣстѣ со мной между пнями по оголеннымъ корневищамъ деревьевъ. Я почти не слушалъ его и угрюмо молчалъ. Эти нескончаемые разговоры о лѣсныхъ дѣлахъ успѣли надоѣсть мнѣ до отвращенія. Вотъ уже девятый день кряду я слышу все одно и то же, варіаціи одной и той же жалобы: "въ лѣсу живемъ, а лѣсу нѣту". Говорилось что-то о паевомъ надѣлѣ, о графскомъ и своемъ лѣсѣ, о прежнихъ и нынѣшнихъ временахъ, о добромъ графскомъ приказчикѣ, заботившемся только о томъ, "чтобъ снаружи зеленѣло", но больше всего говорилось о самовольныхъ порубкахъ.
   -- Мы это и за грѣхъ не считаемъ, ваше высокородіе, ежели лѣсину свалить для надобности, -- толковали мнѣ самовольные порубщики: -- потому какъ она все единственно ни къ чему, на корню изгніетъ... Вотъ ежели безъ надобности, то, конешно, оно нехорошо, а здѣсь когда по нуждѣ... потому, сами знаете, безъ лѣсу не проживешь... на то Господь далъ человѣку произрастеніе.
   При видѣ необозримыхъ пространствъ "графскаго" лѣса, обступившаго со всѣхъ сторонъ убогіе крестьянскіе поселки, потонувшіе и затерявшіеся въ зеленомъ морѣ, мнѣ начинало казаться, что въ этихъ разговорахъ заключается не мало вполнѣ справедливыхъ резоновъ.
   -- Вотъ Ивановцы,-- продолжалъ ямщикъ:-- бѣда имъ теперь изъ-за лѣсу, прямо зарѣзъ. Конешно, кабы знатье, поберечь бы имъ свой лѣсокъ: изъ-за него и воровать легче... Ну, не утерпѣли, слѣдовательно... вылущили свой начисто... А какъ вылущили свой, то и графскій сдѣлался отъ нихъ подалъ... Вонъ она графская грань, -- прибавилъ онъ, мотнувъ головой, когда мы стали спускаться подъ гору.
   Внизу на днѣ глубокой долины показалась деревня, а кругомъ на необозримое пространство виденъ былъ лѣсъ. Онъ уходилъ далеко, вѣроятно, за предѣлы уѣзда, а можетъ быть и губерніи, и темною полосой синѣлъ на горизонтѣ. Только около деревни виднѣлась голая площадка съ безобразно торчащими пнями, аккуратно отрѣзанная широкой просѣкой отъ графскаго лѣса. Я припоминалъ страшныя цифры, выражающія размѣры этого огромнаго владѣнія, но эти цифры ничего мнѣ не говорили: воображеніе отказывалось представить пространство, выражающееся въ милліонахъ десятинъ.
   Лошади, почуявъ близость станціи, помчались бѣшенымъ галопомъ. Черезъ минуту мы въѣзжали въ ворота.

-----

   На земскую квартиру прибѣжалъ нѣсколько встревоженный волостной писарь понавѣдаться, кто, откуда и по какимъ дѣламъ "изволили пріѣхать".
   Такъ какъ у меня здѣсь никакихъ дѣлъ не было, то я разсчитывалъ отдохнуть немного, напиться чаю и ѣхать дальше... Разговоръ съ писаремъ весьма скоро перешелъ опять все на тѣ же лѣсныя дѣла... писарь жаловался на лѣсные порядки, конечно, уже съ своей, писарской, точки зрѣнія.
   -- Смучились мы окончательно съ этими лѣсными порубками,-- говорилъ онъ, присаживаясь на край стула:-- протоколы, дознанія, повѣстки... а канцелярія-то вся на мой счетъ... какъ въ котлѣ кипишь... Ну, правда, что и мужики здѣсь обижены, нельзя не воровать,-- продолжалъ писарь:-- нѣту у нихъ своего лѣсу -- поневолѣ воруютъ. Вотъ не угодно ли взглянуть: отсюда видна вся Палестина... Вонъ, видите тамъ зеленѣетъ -- все тутъ, весь мужицкій лѣсъ... Берегутъ они его пуще глаза... Раздѣлили по дворамъ... Оно и хорошо... Изъ-за этого лѣску и воровать все-жъ повольготнѣе...
   -- И большія порубки?-- спросилъ я, чтобъ сказать что-нибудь.
   -- Нѣтъ, по мелочамъ больше... Можно сказать, пустяками занимаются... Здѣсь что! а вотъ у Епишенцевъ, такъ тамъ "помочами" рубятъ... Ужъ это не то, что воровство, а въ родѣ какъ грабежъ или нападеніе дикихъ корсаровъ на французскій городъ Парижъ... въ родѣ того выходитъ...
   -- Какъ же такъ?
   -- А такъ, что идутъ въ лѣсъ большими артелями, какъ войско... Стража, само собой, ужъ тогда и подступиться не смѣетъ... Пришли и сейчасъ за работу: одни рубятъ, другіе возятъ и сваливаютъ лѣсъ во рвы, около рѣчки... Потомъ весной плотятъ плоты и сплавляютъ внизъ по рѣкѣ. Само собой, часть плотовъ конфискуется лѣсною стражей, но все же большая половина уходитъ благополучно... Такъ и живутъ... И то сказать, еслибъ не это, то хоть помирай... Хлѣбъ здѣсь не родится, рукомесла никакого не знаютъ, работъ нѣтъ... Только одно и есть, что лѣсъ рубить... Старинные лѣсорубы издревле... Еслибъ у графа было хоть какое-нибудь обзаведеніе, а то вѣдь такъ впустѣ богатства лежатъ: ни себѣ, ни людямъ... Лѣсъ на корню гніетъ, безъ всякой пользы гибнетъ... Мужики руды находили богатѣйшія, да все ни къ чему... Что и прежде-то было, и то прекратилось... Конечно, мужикамъ обиднѣе всего, что, значитъ, пропадай добро такъ зря, дуромъ, а имъ не доставайся -- вотъ что главное... Оно, пожалуй что, когда и не вовсе благополучно выходитъ: вонъ нонѣ цѣлая баталія вышла, трое убитыхъ и нѣсколько человѣкъ изувѣченныхъ... Теперича слѣдствіе идетъ... Само собой, по головкѣ за это не погладятъ.
   Я передалъ писарю стаканъ чаю. Онъ принялъ стаканъ, сказавъ "благодарствуйте" и затѣмъ продолжалъ:
   -- Правда, что ежели и свой лѣсъ есть у которыхъ, то и его истребляютъ нещадно... Жалость смотрѣть!.. У Чухаревцевъ какой лѣсъ былъ! И берегли его: выбрали сторожей, знаки имъ у начальства выхлопотали... Однако, въ концѣ концовъ не утерпѣли: сразу весь выпластали. Еще на свѣту старшина проѣзжалъ, стоялъ лѣсъ, какъ лѣсъ, а поѣхалъ обратно -- что за оказія!-- чисто! одни пни торчатъ... Въ одинъ моментъ лѣсу не стало...
   -- Но что случилось, что общество такъ круто измѣнило своей бережливости?
   -- А ничего... потому бараны... Мужиченко одинъ: "Что, говоритъ, это такое что изъ-за своего лѣса мы эдакъ маемся... Наплевать", говоритъ... Да и пошелъ въ лѣсъ съ топоромъ, за нимъ другой, третій, а тамъ и вся деревня... Послѣ слѣдствіе, судъ... Судили сторожей, а что сторожа?.. Они и сами рубили вмѣстѣ съ прочими.

-----

   "Утромъ былъ лѣсъ, а вечеромъ нестало". Разсказъ словоохотливаго писаря показался мнѣ небывальщиной. Но вскорѣ я долженъ былъ измѣнить свое мнѣніе.
   Нѣкоторое время спустя, я снова былъ среди лѣса, въ деревнѣ Небаевкѣ. Время было около полудня. Я сидѣлъ у старосты за самоваромъ и поддерживалъ разговоръ о деревенскихъ "грѣхахъ".
   -- Тяжело на міру жить, ваше благородіе,-- вздыхая говорилъ староста:-- потому какъ, извините, каждый грозится тебѣ непріятность сдѣлать... А тутъ начальство... оно требуетъ строгости, закону...
   Староста повелъ рѣчь опять о графской стражѣ, о полѣсовщикахъ, о протоколахъ, о какомъ-то "мертвякѣ", оказавшемся въ лѣсу у свѣжей порубки... Бесѣда наша затянулась. Я разсѣянно слушалъ и смотрѣлъ въ окно, откуда теплый, пропитанный бальзамическимъ лѣснымъ ароматомъ вѣтерокъ струился легкой волной. Была весна. На бугрѣ яркой зеленью пробивалась молодая травка.
   Къ окну подошелъ какой-то мужикъ и, увидѣвъ меня, попятился назадъ. Онъ былъ въ синемъ балахонѣ домашняго издѣлія, перетянутомъ широкимъ кожанымъ поясомъ. Къ поясу была прикрѣплена желѣзная скоба, а въ скобѣ висѣлъ топоръ. Это традиціонное одѣяніе лѣсорубовъ, а безъ топора здѣшній мужикъ не дѣлаетъ ни одного шагу изъ дому.
   -- Чего тебѣ, Василій Ивановичъ?-- спросилъ староста.
   Василій Ивановичъ былъ сильно взволнованъ. Прежде чѣмъ вымолвить слово, онъ замахалъ руками, заморгалъ глазами, захлебывался и заикался, и вдругъ заговорилъ быстрой скороговоркой, точно его прорвало:
   -- Я тебѣ, староста, докладываю.... вотъ докладываю тебѣ, какъ хошь... при баринѣ докладываю... На Ваничевыхъ ребятъ докладываю... Они Поляковскій садокъ рубятъ, ужъ, почитай, весь вырубили -- вотъ что!.. Ты староста... ты долженъ... какъ это можно!.. ты долженъ смотрѣть...
   Староста при словѣ "садокъ" вытащилъ изъ кармана и надѣлъ на себя знакъ, потомъ торопливо сталъ одѣваться. Уже опоясавшись и нахлобучивъ шапку, онъ вспомнилъ обо мнѣ и сказалъ:
   -- Пойдемъ съ нами... Можетъ, хоть тебя посторожатся маленько.
   Мы вышли... Василій Ивановичъ бѣжалъ впереди. Мы страшно торопились, и черезъ минуту уже были за деревней. Куда мы бѣжимъ, зачѣмъ торопимся -- я ничего не понималъ и даже почему-то не догадался спросить у старосты.
   -- Отъ Сокольчатъ все это пошло,-- на ходу, запыхавшись., говорилъ староста:-- все отъ нихъ отъ подлыхъ... Ахъ, ты, Господи!.. Неймется окаяннымъ!.. И старосту, и сторожевъ подъ судъ отдали...
   Староста, задыхаясь, отрывочными фразами разсказалъ исторію Соколинцевъ, которые "помочью" вырубили лѣсъ, а послѣ судились за это...
   А вотъ и роща показалась впереди или, вѣрнѣе, лѣсная опушка, за которой трудно было угадать величину лѣсной площади: можетъ быть, лѣсъ тянулся на десятки верстъ, а, можетъ быть, кончался тутъ же гдѣ-нибудь за полъ-версты. Изъ рощи несся неопредѣленный шумъ, дробный стукъ топоровъ и гулъ человѣческихъ голосовъ.
   Перваго, кого мы увидѣли въ рощѣ, это Василія Ивановича, который безъ шапки старался съ топоромъ въ рукахъ около большой стройной ели. Онъ рубилъ съ ожесточеніемъ, съ выраженіемъ отчаянности на лицѣ, и потъ лился съ него градомъ. Староста куда-то исчезъ, а я, подвинувшись влѣво, очутился въ самомъ центрѣ свалки.
   Тутъ были уже не одни "Ваничевы ребята", а по крайней мѣрѣ полъ-деревни. Десятки здоровыхъ мужиковъ взмахивали топорами и "береженый" ельникъ со скрипомъ и стономъ валился на землю... Бабы очищали отъ сучьевъ свалившіяся на земь деревья, точно потрошили трупъ убитаго животнаго... Всѣ молчали или же перекидывались вполголоса односложными фразами, въ родѣ: "вотъ это вали", "зачищай"... и т. п. Раздавался трескъ, гулъ да крикъ испуганныхъ птицъ... Старосты нигдѣ не было... Я не совсѣмъ понялъ того впечатлѣнія, какое произвело на "самовольщиковъ" мое появленіе: повидимому, они были нѣсколько удивлены, и только нѣкоторые остановились рубить и подошли ко мнѣ. У меня невольно вырвался цѣлый рядъ вопросовъ, пожалуй, криковъ: Что случилось? почему такое безобразіе? кто позволилъ и проч. Никто мнѣ не отвѣчалъ. Мужики съ недоумѣніемъ переглядывались. Наступившее молчаніе было прервано руганью бабы, которая, раскраснѣвшись и нахлебываясь собственнымъ говоромъ, тащила за шиворотъ какого-то дряхлаго старика, при этомъ достаточно выпившаго. А за ними шелъ молодой парень и старался перекричать бабу. Я понялъ только, что кто-то погорѣлъ, кто-то купилъ лѣсъ на избу, кого-то напоили.
   -- Мошенники! разбойники!.. разорили!.. обокрали!.. Будьте вы, анаѳемы, со свѣту прокляты!-- кричала баба.
   Старикъ улыбался блаженной улыбкой, бормоталъ что-то непонятное и даже пробовалъ плясать, чѣмъ вызвалъ всеобщій хохотъ... Въ концѣ концовъ онъ упалъ мнѣ въ ноги и сталъ просить прощенія. Скоро подошелъ староста, который и выяснилъ мнѣ все дѣло. Старикъ это и есть Поляковъ, который почему-то считался хозяиномъ рощи, хотя роща собственно не его, а общественная. Дѣло въ томъ, что домъ Поляковыхъ -- когда-то богатый -- имѣлъ пчелъ и фактически владѣлъ рощей для пасѣки. Давность сдѣлала свое дѣло, и общество какъ бы перестало считать лѣсъ своимъ. Не трогалъ лѣсъ и Поляковъ: роща была, такимъ образомъ, "береженой". Нашлись, однако, какіе-то "Ваничевы ребята", которымъ послѣ пожара нуженъ былъ лѣсъ и которые нарушили это юридическое состояніе "ничьего" лѣса. Они подпоили старика Полякова и убѣдили его продать имъ лѣсу на избу. Когда они начали рубить и нарубили уже и на амбаръ, и на избу, за ними пошли и другіе, и третьи, а наконецъ и весь конецъ деревни...
   Мало-по-малу насъ окружили со всѣхъ сторонъ плотнымъ кольцомъ. Преобладало юмористическое настроеніе. Подтрунивали надъ старикомъ, и временами воздухъ оглашался дружнымъ хохотомъ.
   Происшествіе требовало дознанія по формѣ. Поэтому мы, т.-е. староста, я и нѣсколько сотскихъ и десятскихъ, пошли въ деревню для составленія протокола и описи вывезеннаго Ваничевыми ребятами лѣса. Въ рощѣ для порядка остался одинъ десятскій.
   Лѣсъ, самовольно срубленный Ваничевыми, былъ сосчитанъ и описанъ, попутно сосчитали и у другихъ. Староста былъ мраченъ и неразговорчивъ: повидимому, предвидѣлъ впереди что-то не вполнѣ ладное.
   Черезъ часъ я уѣхалъ изъ деревни. Въ ту же ночь снова въ рощу пришли мужики, главнымъ образомъ, изъ тѣхъ, которые не поспѣли днемъ, уже съ пилами, чтобъ не производить шума, и свалили остатки Поляковской рощи. Объ этомъ я узналъ уже въ городѣ. Староста составилъ протоколъ, но это не освободило его отъ суда.

Д. У.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru