Ходитъ, ходитъ по своду небесному апрѣльское ясное солнышко,-- высматриваетъ: а и все ли тѣло бѣлое зимы-красавицы позарыли въ землю темную его слуги-ручьи расторопные? Не выглядываютъ ли гдѣ, изъ овраговъ лѣсныхъ, ея плечи сахарныя, съ руками, словно гагачій пухъ мягкими?
И какъ увидитъ что,-- стрѣляетъ оно, златоокое, стрѣлами жгучими, что ангелы Божіи въ кузняхъ Христовыхъ въ ночь подъ самое Благовѣщенье выковываютъ. Падетъ та стрѣла въ кое мѣсто: -- тотчасъ свѣтлая, свѣже-льдистая струйка, глядишь, и бѣжитъ со звономъ радостнымъ, о новой жизни всѣмъ тварямъ благовѣствуя.
И радуется всякая тварь, слушая пѣсни тѣ звонкоручьистыя, отъ самого свѣта-солнца рожденныя...
I.
Выползъ на улицу, костылемъ можжевеловымъ подпираясь, старый Никита. Къ шапкѣ овчинной облѣзлой ладонь приставилъ, -- вокругъ поглядѣлъ -- и предовольно синими губами жмакнулъ: весна... Стало, и впрямь чекотухи безпрокія -- бабы правду сболтнули...-- Ишь, разбираетъ ее какъ, весну-то: ровно холостую бабенку безмужнюю...
И добро усмѣхается Никита... Сладко ему, старому псу, отъ улыбки звонкой веселаго солнышка, отъ поцѣлуевъ упругихъ вѣтерка молодого,-- отъ этого запаха пьянящаго, бодраго...-- Знакомый онъ, запахъ то: то ли навозомъ конинымъ отдаетъ, то ли отъ бревенъ избяныхъ солонянкой пахучею... Да и отъ земли-матушки тоже объ эту пору важкій духъ идетъ: духовита она, талая...
Потрясъ бороденкой серебряной дѣдъ, разстояніе смѣрилъ: а не дойтить, вѣдь, пожалуй... "Зря,-- думаетъ,-- Ванюшку я отослалъ: эвося, тынъ то твой,-- гдѣ..."
Потопался еще,-- измучился, словно пять верстъ прошелъ... Но нѣтъ толку: все такъ же далекъ завѣтный тынъ... Выходитъ, что на одномъ мѣстѣ топочетъ онъ, какъ баба въ дежѣ, какъ ражій котъ въ мычкахъ... И порѣшилъ было совсѣмъ повернуть назадъ, старый,-- да вдругъ...
-- Дай пособлю тебѣ, дѣло!..
Звонкій такой голосъ бабій Оглянулся: стоитъ чуть не рядомъ молодушка.-- Платье ситцевое подоткнуто -- юбку видать бумазейную съ разводами полинялыми; подъ мышкой же валекъ держитъ и крутеши бѣлья мокраго.-- Мыла, должно...
Идетъ Никита, на плечо молодухино опираясь, подъ ноги -- не споткнулся бы!-- смотритъ,-- да и на провожатую свою нѣтъ-нѣтъ, и взглянетъ:-- незнакомое вовсе лицо... А крѣпенькая такая...
Но охватываетъ дѣдову спину согнутую молодая рука: легче идти...
-- Что ты скажешь: стары, ухъ, какъ стары стали ноженьки,-- лепечетъ Никита, благодарно стыдясь,-- да не о томъ, слышь, гадаю я, на тебя глядючи...-- Что-то лицо у тебя, молодуха, незнакомое... Ась?
Костылемъ черную грязь ковырнулъ.
-- Чья будешь?
-- А я -- невѣстка Мотюхина. Изъ Васютниковъ брата. Може знаешь,-- Павлюка Семаченкова внучка...
-- Павлюка?-- пожамкалъ опять губами старикъ:-- Павлюкъ Семаченковъ. Въ Васютникахъ?-- "Нѣтъ, такого не знаетъ онъ... Вотъ, Сидоркина Павлюка -- другое дѣло: въ бабки малышами играли... Демидъ тоже...
-- А, можетъ, и зналъ когда, да забылъ.-- Девять десятковъ прожилъ, вѣдь, на свѣтѣ;-- не шутка: по годамъ, что по кочкамъ, памяпжу растерялъ... Всего не упомнишь...
-- Да это не Оськи ли Купленника пріемышъ, Павлюкъ-оть этотъ?
-- Во-во...
-- Ну, такъ знаю, касатка,-- знаю...
И въ воспоминанія темныя погружаясь, кашлялъ Никита: кхе-кхе... Передъ собой глядѣлъ -- времена давнія съ ласкіою тихой ощупывалъ -- говорилъ:
-- Оська то, чай, повытчикамъ былъ, -- такъ не знать, слава Те, Господи- -- Давно, при крѣпости еще: Хлѣбъ-соль водили, какъ же Оська: -- крѣпкій мужикъ былъ, хозяйственный: барское блюлъ, да и своего упускать не любилъ, покойникъ,-- царство ему небесное,-- пользовался:
Туманитъ глаза подслѣпые, ветхіе старая быть: экая уйма времени прошла надъ головой его лысой! Сверстники -- которые были, такъ всѣ, почитай, ужъ померли -- Вотъ, хотъ бы и Демидъ и Оська:
-- Павлюка-ть онъ замѣсто сына когда взялъ?-- Когда Алексѣя у него порѣшили. Вотъ,-- у Семачихи бабы и взялъ.-- Гулящая она была, Семачиха, блаженная,-- не дай Богъ: всѣ, почесть, парни къ ней ходили, всѣхъ пріймала.-- Ну, и Оська съ ей тоже путался,-- а какъ сгибъ Алексѣй, мальчонку и взялъ, чтобы, значитъ, срамоту свою добрымъ дѣломъ покрыть.
IV.
Смѣются, скачутъ въ лужахъ весеннихъ веселые зайчики, съ вѣтромъ шалымъ перемигиваясь; заливается трелью порхающей въ ясномъ небѣ солнцелюбъ жаворонокъ,-- да ничего не чуетъ -- не видитъ -- не слышитъ Никита.-- Всколыхнулась душа, что болото стоячее,-- пузырями со дна поднимаются облики, временемъ стертые -- И невдомекъ ему, старому, что къ рѣчамъ его гладкимъ, годами обточеннымъ, только краемъ ушка молодуха льнетъ; что думаетъ про себя она думушку улыбчивую о радостяхъ весеннихъ. Говоритъ:
-- Алексѣй то -- нѣтъ не знаешь?-- за собаку пострадалъ.-- Пала, слышь, собака борзая у князя, любимая.-- Говорили промежду дворни тогда, что хлѣба съ иглой будто Васька-выжлятникъ ей далъ, -- чтобы, стало быть, Оську спихнуть: Оська то, кромѣ, что вытчикомъ, еще досмотрщикомъ былъ за псарней за всей. Можетъ и зря, а можетъ, и правда это,-- Господь ихъ вѣдаетъ: на грѣхъ мастера нѣтъ,-- а только сдохла собака:
"А князь, голубка, лютой,-- ухъ, лютой былъ; упокой, Господи, его душеньку грѣшную: бывало, по двадцать, по тридцать человѣкъ въ день поролъ,-- во-какъ!.. Да поролъ то не какъ-нибудь, не спрохвала,-- шкуру вовсе спущалъ... Помню, мнѣ разъ за лыки -- лыки я въ лѣсу дралъ, а князь на меня и нарвался -- влетѣло: до полсотни сосчиталъ, а что дальше было, не помню.-- Духъ вышибло; на рогожѣ въ подвалѣ ночью очнулся,-- да недѣли двѣ цѣлыхъ бабы мои изъ спины щепки выковыривали.
"За лыки... Тутъ же, можно сказать, собака,-- дѣло не грошовое, сотельное.-- Вотъ, ты и смекни: что въ душѣ у псарей дѣлалось, когда князь на Заграя на мертваго въ псарню поглядѣть припожаловалъ?-- глазъ не подняли -- тряслись!..
"Ну, что жъ?-- Постоялъ у мертвой собаки князь, въ пузо собачье сапогомъ лаковымъ пнулъ,-- къ Оськѣ:
-- Ты, байтъ, что жъ это со мной, сукинъ сынъ, дѣлаешь, а?-- Тутъ полеванье на носу, не сегодня-завтра Волхонскіе. да Шереметевы графы нагрянутъ, а ты... Ну, что я безъ Заграя буду дѣлать?! Ты, что ли, на волка полѣзешь?
"Подступилъ этакъ къ Оськѣ, кулакомъ у носа сучитъ, а самъ оретъ: "А знаешь ли ты, такъ твою, да пере-этакъ твою мать,-- что собаки мнѣ -- что дѣти родныя?"
"Да кулачищемъ то ка-жъ трахнетъ -- сразу въ кровь... Второй разъ -- и съ ногъ долой...
"Лежитъ Оська ни живъ, ни мертвъ; въ глазахъ у него круги разные, искры... изо рта, изъ Несу кровушка хлещетъ,-- а князь надъ нимъ, какъ котелъ, -- черный такой съ лица, пречерный... Стоитъ, что есть мочи оретъ. И пальцами этакъ перебираетъ,-- сердце свое боретъ... Потому -- любилъ онъ Оську; случись съ другимъ -- засѣкъ бы...
"Такъ, крикомъ, отошелъ понемногу князь,-- съ лица посвѣтлѣлъ.
-- Вставай,-- говоритъ.
"Всталъ Оська.
-- Дѣти есть?
-- Есть, князь-государь, сынъ,-- Алексѣемъ звать...
-- Ну, такъ тащи ты своего Алексѣя завтра въ контору: я т-тебѣ покажу, какъ собакъ морить.
"Съ тѣмъ и ушелъ князь. На завтра -- господская воля, извѣстно,-- приходитъ Оська съ сыномъ въ контору, а тамъ ужъ и бумага заготовлена: сдать, значитъ, въ солдаты немедля... Ну, и сдали...
"А черезъ годъ, слышно, вѣсть пришла: убитъ Алексѣй подъ Вастопелемъ -- городомъ въ турской землѣ... Тужилъ тогда Оська, злобился,-- ихъ!..-- Одинъ, вѣдь, у него Алексѣй былъ. "Убью, говоритъ,-- и князя, и Ваську убью..." Одначе, перегорѣлъ, обошелся...
Глянулъ Никита, на тынъ провалившимися внутрь глазами. Слезу выронилъ:
-- Перегорѣлъ... Да и какъ не перегорѣть, милуша?-- Господь, вить!. -- Тогдашніе то господа -- развѣ такую силу имѣли? Нонѣ,-- э, што-о... Гноемъ сгноятъ и суда никакого... Вцѣпился за тынъ темной рукой сморщенной, палкой подперся:
-- Ну, спаси тя Христосъ, милуша,-- довела старика. Пропалъ бы я, старый -- Хе-хе...-- Ишь, глаза то вострые...
Повернулась бабенка,-- и ушла бы совсѣмъ, задомъ вертя, да вспомнилъ дѣдъ, что назадъ идти той же дорогой придется. Покликалъ -- сказалъ:
-- Ванятку то, слышь, пошли;-- по времени пришелъ чтобъ: застряну...
Отозвалась звонко: молъ, ладно! и зашагала, думая о ласкахъ мужнихъ: послѣ поста -- разрѣшеніе, а любитъ ее, кареглазую, мужъ молодой, желанный. Какъ не любить?-- И статна то она, и красива... И тѣло у нея, какъ сбитое, крѣпкое. Поженились же только въ мясоѣдъ прошлый: цвѣтокъ любви не успѣла посбить костылемъ злая доля.
А старый Никита, за тогнъ держась, до амбара, что середь огорода имъ же самимъ когда-то поставленъ былъ, добрелъ и на ступенькѣ отлично приладился.-- Точно воробушекъ сѣрый на жердочкѣ: усѣлся, костыль промежду ногъ поставилъ, на костыль руки сложилъ,-- подбородкомъ оперся и изъ-подъ навѣсистыхъ бровей посматриваетъ.
Ишь ты,-- мѣняется все... Съ каждымъ годомъ мѣняется... Ковалевскій боръ, къ примѣру,-- гдѣ онъ?-- Такъ, торчатъ себѣ, словно метлы, березы сѣмяныя, а понизу ихъ кустарничекъ жиденькій стелется:-- вырубило. Раньше то ни пройти, ни проѣхать было, на двадцать верстъ сплошь тянулся лѣсище. Дичи этой, волковъ, медвѣдей сколько было. А теперь...
"Что жъ, плодится человѣкъ. Вотъ, хоть бы и его, Никитину деревню взять: когда воля открылась, всего пять дворовъ было. А теперь -- тридцать съ хвостикомъ, поди, наберется... И всѣмъ мѣсто-ть надо...
Вдохнулъ Никита влажный воздухъ, густой отъ запаховъ таліой земли и пригрѣтой соломы на крышѣ; къ хрустальному звону далекихъ ручейковъ прислушался; на поля чернопѣгія взоромъ мужицкимъ любовно глянулъ, закручинился.
То-то, что мѣсто всѣмъ надо:. Людей много.-- Затѣй много: чугунки пошли -- красу Божію порушили, "лѣса съѣли; люди черезъ силу развелись -- тѣснота ущемила: куды-ль ни пойди, въ какой уголъ ни сунься, всюду на человѣка наткнешься.-- Вонъ, на что ужъ, кажись, болото, мохъ,-- а и его, гляди, высушили, распахали... Противъ Бога идутъ изъ-за тѣсноты...
Супятся бѣлыя брови Никитины:-- и что жъ за жаднющая это тварь -- человѣкъ,-- какъ подумаешь!.. Все то онъ одинъ захватить хочетъ; и все то ему мало всего,-- а того не возьметъ въ толкъ, несытъ безпонятная, что на свѣтѣ Творцомъ всякой, что ни на есть, животинѣ мѣсто дадено. Въ Писаніи то что сказано? "Всякое дыханіе да хвалить Господа",-- вотъ... Всякое дыханіе:-- значитъ, бери свое,-- землю, примѣрно,-- и больше, чѣмъ тебѣ положено, не ширься, другимъ не мѣшай, дороги къ свѣту Христову не загораживай"Такъ-то, вотъ, по-Божес-ки еж-ели,-- думалъ Никита:-- лѣсъ -- звѣрямъ, болото -- гадамъ, а вода, и воздухъ -- рыбамъ и птицамъ. Надо тебѣ лѣсина,-- возьми, но возьми по мѣрѣ, всего не рушь,-- о другихъ Богомъ созданныхъ помысли; вѣдь, и имъ надо... Такъ куда тебѣ!.. Все человѣкъ оттягалъ, заграбасталъ... Одинъ надо всѣмъ хозяйствовать хочетъ,-- экой сутяга вселенскій...
Устало раскинулись мысли у стараго;-- подумалъ онъ, на зыбь сверкающую глядючи водъ весеннихъ:
-- А и то сказать: всякая тварь въ самой себѣ свое осужденіе носитъ.-- Золъ и завидущъ волчище сѣрый -- и нѣтъ зато утоленія злобѣ его и зависти: вѣчно голодный, вѣчно за шкуру боясь, бродитъ онъ, какъ Каинъ древній, постояннаго мѣста не знаючи.
Такъ и жадности человѣческой -- предѣла нѣтъ, но нѣтъ и утоленія. И не будетъ конца этой мукѣ метаній жадническихъ..."