После того, как толстый белобрысый майор и несколько офицеров надругались над Еленой, в большом усадебном доме стало как-то необыкновенно тихо. Вся прислуга разбежалась, немцы ушли в сад, а панна Вилинская, рыдая, сидела в самой задней комнате у дивана, на котором лежал уже похолодевший труп дочери...
Но недолго царила вокруг тишина. Скоро из сада послышались выстрелы и громкие веселые голоса. Панна Вилинская с недоумением и тревогой прислушалась, потом поднялась с дивана и подошла к окну. Веселые и нагло улыбающиеся офицеры в расстегнутых кителях, с надвинутыми набекрень фуражками ходили по саду и стреляли в окно флигеля, в стеклянные шары на цветочных клумбах и, глядя на них, казалось, что ничего особенного не произошло и что они просто забавляются какой-нибудь невинной игрой с совершенно чистой, спокойной совестью...
Панна Вилинская смотрела на них, и страшная злоба все сильнее и сильнее охватывала ее душу.
Мучительно и жутко было вспоминать то, что произошло полчаса тому назад, но воспоминания помимо ее воли, одно ярче и ужаснее другого, вставали в ее памяти. Вот сидят они, как будто мирно и тихо, за столом. Офицеры хвалят ее усадьбу, ее вкусный обед. И ей постепенно начинает казаться, что все разговоры о немецких зверствах преувеличены, что, наоборот, они даже хорошо воспитанные и порядочные люди. Начинает казаться, что она напрасно спрятала от них свою молоденькую девятнадцатилетнюю дочь Елену...
Но прошел час, и все переменилось: кто-то из офицеров, гуляя по саду около дома, заметил, что одно из окон флигеля наглухо закрыто и услыхал раздававшийся там тихий женский шепот. Он выбил стекло, поднял занавеску и увидал спрятанную в комнате, вместе со старухой-няней, молодую девушку...
Недолго думая, он влез в окно и, несмотря на просьбы и сопротивление девушки, повел ее в столовую...
После ее прихода все сразу изменилось...
Майор выразил свое удивление панне Вилинской, что она столько времени прятала от них такую хорошенькую "фрейлейн" и угощала их обедом вместо того, чтобы угостить дочерью...
Офицеры стали громко и цинично хохотать, наглыми и плотоядными глазами смотря на девушку. Елена стояла бледная и растерянная и полными слез глазами смотрела на мать...
Майор сел на диван и усадил рядом с собой девушку. Офицеры поместились около них на креслах и стульях. Майор, близко нагнувшись к девушке, сначала расспрашивал у нее только, не скучно ли ей жить такой молодой в усадьбе, вдали от общества, советовал ей переехать куда-нибудь, где много мужчин, где за нею ухаживали бы и где ей было бы весело... Потом взял ее за руку и хотел поцеловать ее в обнаженное плечо... Тогда она вскочила с дивана и бросилась к матери...
-- Мама, мама, я не могу больше, не могу...
Несколько мгновений в комнате было тихо. Майор и офицеры молча смотрели на плачущую девушку. Потом майор вдруг грузно поднялся с дивана и уже злым и повелительным голосом сказал:
-- Ну, довольно уже плакать... Теперь слушать, что я буду приказывать...
И, грубым и резким движением оторвав от матери девушку, притянул ее к себе...
Тогда панна Вилинская бросилась к нему и, ломая руки, стала просить пощадить дочь...
Она стала перед ним на колени и уцепилась за его руку... Тогда он, рассвирепевший, закричал офицерам:
-- Увести ее...
Офицеры дружно бросились исполнять приказание майора. И как панна Вилинская ни отбивалась, -- ее оттащили от майора и увели в другую комнату... И отсюда она слыхала отчаянные крики дочери, шум борьбы, озверевший голос майора...
Потом все стихло... Это был тот самый страшный и жуткий момент, когда панне Вилинской показалось, что она сойдет сума...
Она билась в сильных руках офицеров и умоляла их сжалиться над ней и пустить ее к дочери. Но они только усмехались в ответ...
Через несколько минут дверь в соседнюю комнату растворилась и на пороге показался майор... Лицо его было поцарапано, кое-где виднелась проступившая кровь, аккуратно приглаженные волосы взлохмачены, мундир расстегнут. С гаденькой усмешкой посмотрев на офицеров, он сказал:
-- Господа, можете идти продолжать...
Дальше панна Вилинская ничего не помнит. Она с криком грохнулась на пол и потеряла сознание.
...Когда она пришла в себя, то услыхала слабые стоны, несущиеся из соседней комнаты... Несколько мгновений она не могла сообразить, где она и что с ней, а когда сообразила, то как безумная вскочила на ноги и бросилась в столовую.
На диване, вся истерзанная, в изорванной одежде, лежала Елена и, беспомощно раскинув руки, тихо, чуть дыша, страдальчески стонала...
II
Все это с необыкновенной ясностью вспомнила панна Вилинская, глядя на гуляющих и упражняющихся в стрельбе в саду немецких офицеров. И безысходная тоска и в то же время страшная злоба сжали ее душу...
Еще несколько часов тому назад мирно, тихо и спокойно текла жизнь в ее усадьбе. Елена была жива, весела, радостна. Слышны были голоса прислуги, садовник спокойно и сосредоточенно поливал цветы, в саду блестели чистые и яркие шары в клумбах...
И вот теперь все так ужасно изменилось... Посмотрела на ясное небо, на уже склоняющееся к западу, но еще жаркое солнце. Как страшно, что под этим голубым ласковым небом, под этим солнцем может быть такое зверство, такой ужас...
Подошла к дочери и с рыданием припала к ее холодному неподвижному телу... Целовала ее лицо, руки, изорванное в клочья платье, потом поднялась на ноги и, подойдя к окну, долго серьезными и сосредоточенными глазами смотрела на ходивших по саду немцев и месть, месть во что бы то ни стало и чего бы она ни стоила, стала зреть в ее душе...
III
Когда солнце зашло за клены и березы и из сада с озера потянуло прохладой и свежестью, немецкие офицеры вернулись в дом и стали звать панну Вилинскую.
-- Эй, фрау Вилинская, куда вы спрятались? Идите-ка к нам...
Панна Вилинская, перекрестив труп дочери, вышла к офицерам.
-- Вот что, -- сказал ей развалившийся в кресле майор, -- мы хотим есть. Велите вашему повару приготовить нам ужин, да получше...
-- У меня нет повара, -- отвечала панна Вилинская.
-- Что вы врете... -- грубо оборвал ее майор, -- что же, вы сами себе готовите, что ли?
-- Моя вся прислуга разбежалась...
-- А вы ее соберите...
-- Я не знаю, где она...
Тогда один из офицеров, нагнувшись к майору, что-то шепнул ему.
Тот мотнул головой и, с усмешкой посмотрев на панну Вилинскую, проговорил:
-- Ну, тогда сами приготовьте нам ужин...
Несколько мгновений панна Вилинская молчала, потом вдруг тайная и быстрая мысль мелькнула в ее мозгу, и она громким и твердым голосом сказала:
-- Хорошо, я приготовлю вам ужин...
-- И фрейлейн к столу пригласите, а то нам скучно ужинать без молодого женского общества...
-- Она не может выйти... -- проговорила панна Вилинская глухим голосом.
-- Это еще почему?
-- Она умерла...
Майор и офицеры переглянулись.
-- Вздор, -- сказал майор, -- вы опять ее куда-нибудь спрятали.
-- Она умерла, -- повторила панна Вилинская, -- и умерла благодаря вам...
-- Покажите ее, -- проговорил немец, не глядя на панну Вилинскую.
Панна Вилинская повела их в комнату, где лежала мертвая девушка.
-- Смотрите...
IV
Панна Вилинская, как умела, растопила плиту и пошла подбирать лежащих в саду и во дворе перебитых немецкими пулями кур. Голова ее кружилась и она едва держалась на ногах... Посмотрела на небо. Спокойно светил молодой месяц, мерцали редкие, но ясные звезды... Оглянулась кругом: густой неподвижный парк, подернутый легким туманом, уходит вдаль, желтели ровные, посыпанные песком площадки и дорожки...
Здесь, под этим небом, среди этого старого дедовского парка так светло и радостно протекала жизнь ее и молодой девушки...
И вот пришли злые жестокие люди и навеки все это разбили, уничтожили. Она добрая женщина и никогда никому за всю свою жизнь не сделала зла, но теперь она будет беспощадно и жестоко мстить насильникам. Не от страха перед их силой и жестокостью согласилась она приготовить им ужин, а из желания умертвить их...
Снова посмотрела на небо. Там кроткий, милосердный Бог, но и Он простит ее. Подобрала в корзинку кур, принесла из ледника и погреба кореньев, картофеля и вернулась на кухню... Потом, тихо крадучись, прошла в свою комнату и достала из маленького шкафчика большую склянку с белым порошком.
Так же тихо крадучись, вернулась в кухню...
V
Ужин подан на стол. В комнате аппетитно запахло жареным и немцы стали рассаживаться по своим местам. Панна Вилинская смотрела на их выхоленные краснощекие лица, на их крепкие, упитанные фигуры, на их спокойные движения и думала, как через несколько минут все они будут стонать и корчиться от боли... Потом постепенно исчезнет с их лиц румянец, потускнеет их взгляд и они станут неподвижными... И вдруг какое-то странное, жуткое чувство охватило ее душу. Она -- убийца... Могла ли она еще несколько часов тому назад думать, что вдруг она, слабая и кроткая, будет способна сделаться убийцей нескольких человек...
Она думала так, а офицеры разрезали кур и накладывали себе в тарелки горячее дымящееся мясо.
"Сейчас, сейчас", -- пронеслось у нее в мозгу и она почувствовала, что силы покидают ее...
Она хотела выйти из комнаты, но в это время услыхала позади себя шепот и голос майора, насмешливо сказавший:
-- Куда вы, фрау Вилинская? Ведь мы желаем, чтобы вы поужинали вместе с нами...
Панна Вилинская обернулась и увидела несколько пар глаз, внимательно и с усмешкой устремленных на нее...
-- Ведь куры такие вкусные, -- продолжал майор, -- а вы вдруг уходите...
"Неужели догадались?" -- пронеслось в голове панны Вилинской.
-- Господин лейтенант, -- проговорил снова майор, -- дайте, пожалуйста, фрау Вилинской стул, пусть она поужинает вместе с нами...
Когда панна Вилинская села, -- майор положил ей на тарелку пол курицы и с усмешкой проговорил:
-- Попробуйте, фрау Вилинская, удачен ли вышел ужин...
Несколько пар глаз напряженно устремились на нее...
"Они, значит, догадываются, что я могу отравить их, -- подумала панна Вилинская, -- и хотят для безопасности, чтобы первый кусок проглотила я". Ну что ж, она сделает это. Она умрет вместе с дочерью и вместе с ними. Она огляделась вокруг. Все по-прежнему напряженными и выжидающими глазами смотрели на нее.
Тогда она спокойно стала есть...
VI
Майор первым почувствовал боли в желудке и тошноту.
-- Господа, -- громко сказал он, обращаясь к офицерам, -- в ужин был подсыпан яд и мы отравлены... подлая полька отомстила нам за смерть дочери...
-- Где же она?! -- загремело сразу несколько голосов.
-- Мы повесим ее...
Майор вдруг сильно побледнел, сел в кресло и взялся рукой за грудь.
-- Господа, мне очень нехорошо. Я не в состоянии больше двигаться... Торопитесь, пока вы еще в состоянии ходить, найти ее и отомстить ей как следует за ее подлый поступок...
Вслед за майором со стоном опустился на диван, весь как-то странно посерев, молоденький лейтенант...
Державшиеся еще на ногах офицеры бросились искать панну Вилинскую. Ее нашли в задней комнате у трупа дочери. Когда несколько пар сильных рук с бранью грубо схватили ее, чтобы потащить и повесить на первом дереве, -- она оказалась мертвой...
Тогда в бессильном бешенстве они стали топтать ее ногами; потом выволокли из дома и бросили около помойной ямы...
Поздней ночью один из спрятавшихся в глухой чаще сада слуг, успокоенный наступившей кругом тишиной, выбрался из своего убежища и тихо, тревожно озираясь по сторонам, добрался до усадьбы. Его поразила царящая здесь неподвижность и тишина...
Продолжая осторожно озираться по сторонам, он обошел вокруг дома. Во всех окнах было темно, глухо и тихо... Тогда он вошел в дом и чиркая спичкой, стал обходить комнаты. В первых комнатах было пусто. "Должно, уехали немцы, а барыня с барышней убежали", -- подумал он, пошел храбрее. Но вдруг какое-то хрипение донеслось до него... Он приостановился и испуганно прислушался. Да, да, в соседней комнате кто-то хрипит предсмертным хрипом... Слушал еще несколько минут. Хрип становился все глуше и, наконец, стих... И снова тихо и неподвижно стало кругом...
Слуга, выждав немного, вошел в столовую и, чиркнув спичку, осветил комнату...
На полу, на диване и на креслах лежали и полулежали неподвижные мертвые германцы. На их посеревших лицах застыло выражение тупого ужаса и страдания...
Слуга несколько мгновений неподвижными и испуганными глазами смотрел на них. Потом, спотыкаясь и дрожа, пошел дальше...
Скоро в задней комнате он нашел мертвую девушку, а во дворе у помойной ямы всю изуродованную панну Вилинскую.
Тогда жуткий страх охватил его душу... Сорок лет он прожил в усадьбе и никогда не видел такого ужаса...
Огляделся вокруг. Месяц уже зашел и кругом теперь стало темно и сумрачно. Странно чернели кажущиеся теперь чужими и страшными: и сад, и усадебный дом, и дворовые постройки...
И, тихо крадучись, точно боясь нарушить царство мертвецов, он стал пробираться к воротам. Дойдя до них, он оглянулся и несколько мгновений неподвижными и испуганными глазами смотрел на то, что еще так недавно казалось ему таким родным, близким, радостным... Потом, перекрестившись, быстро, насколько позволяли силы, он побежал во мглу ночи...
И казалось ему, что из старой усадьбы за ним гонятся ужас и смерть...