Колѣ было тринадцать лѣтъ, но въ семьѣ его считали еще маленькимъ и мнѣніе его не всегда выслушивали. Но такъ было въ столовой; въ кухнѣ же, куда онъ иногда украдкой пробирался, къ его словамъ почтительно прислушивались и считали его очень ученымъ и по всей наукѣ превзошедшимъ; даже его гимназическія выходки не встрѣчали осужденія и за нихъ не читали нотацій, а, наоборотъ, покатывались со смѣху и говорили: "Ай да Коля молодецъ".
Но въ одинъ роковой вечеръ его авторитетъ нѣсколько пошатнулся. На кухнѣ всѣ были молчаливо настроены. Одинъ изъ родственниковъ кухарки, матросъ, былъ заподозрѣнъ въ убійствѣ товарища, арестованъ, ему грозила каторга. Это было самое ужасное, чего ожидали на кухнѣ, и тѣмъ болѣе поразило всѣхъ вычитанное въ газетахъ извѣстіе, что онъ приговоренъ къ смертной казни. Кухарка вздыхала, крестилась и плакала, лакей и няня сидѣли молча. Коля вспомнилъ, какъ отецъ, читая утромъ газету, сказалъ по поводу приговора: "такъ имъ, мерзавцамъ, и надо". Желая показать, что и у него есть свое мнѣніе, какъ у большого, Коля произнесъ:
-- По-моему и плакать не стоитъ, убійцамъ такъ и надо: не убивай. Повѣсятъ одного, другого, вотъ они и испугаются.
-- Грѣшно вамъ, Колечка, такъ говорить,-- вдругъ сурово произнесла няня.-- Небось, былъ бы вашъ родной, такъ и жалко бы стало. Въ прошломъ году котенка утопилъ кучеръ, такъ и то вы плакали и очень себя разстроили.
Коля смутился, покраснѣлъ, понялъ, что вышло неладно, хотѣлъ сказать: "такъ вѣдь то котенокъ", но стыдно стало, повертѣлся и очень обрадовался, когда его позвали изъ комнатъ.
Ночью ему приснился странный и страшный сонъ, такой ясный во всѣхъ подробностяхъ, что надолго врѣзался въ его памяти. Колѣ приснилось, что отецъ его всталъ разсерженный: онъ плохо спалъ ночь и искалъ предлога сорвать на комъ-нибудь свое дурное расположеніе духа. Какъ часто бываетъ во снѣ, нелѣпое не казалось нелѣпымъ; такъ не показалось Колѣ страннымъ, что отецъ сталъ вдругъ страшный и грозный и, увидя любимаго котенка Коли, бросился на него; котенокъ вырвался и убѣжалъ, а отецъ за нимъ, съ глазами, налитыми кровью, съ большимъ ножомъ въ рукѣ.
-- Оставь моего котенка, это мой котенокъ!
-- Онъ твой? Значитъ и ты такой же! Значитъ, ты его подговорилъ бунтовать, мяукать по ночамъ, не давать мнѣ спать! Я цѣлый день на васъ работаю, а вы -- бунтовать! Повѣсить тебя надо! А котенка паршиваго я убью, чтобы духу его не было. Приговариваю его къ смертной казни!
Коля похолодѣлъ.
-- Отецъ! отецъ!-- Онъ бросился на колѣни.-- Не убивай моего котенка, это мой котенокъ. Я его люблю и жить безъ него не могу.
-- Авось не помрешь. Мы его повѣсимъ на пять минутъ, только на пять минутъ. И отлично. Спокойно спать можно будетъ и ты баловать меньше будешь.
У Коли заныло сердце, зубы застучали отъ волненія, но все совершилось съ быстротою молніи. Вотъ уже висѣлица готова посреди двора, и бѣдный котенокъ напрасно бьется въ большихъ, жесткихъ рукахъ кучера. А няня стоитъ рядомъ, крестится и приговариваетъ:
-- Грѣшно. Очень мальчика разстроили.
Коля бросается къ ней, умоляетъ спасти, бросается передъ ней на колѣни; но она отстраняетъ его и произноситъ свою обычную фразу:
-- Такъ Господь Богъ повелѣлъ.
А страшное дѣло идетъ своимъ чередомъ: уже готова петля, уже надѣваютъ ее на голову бѣднаго котенка.
-- Ай, ай, ай!-- кричитъ Коля.-- Что же это такое? Не смѣйте! Его Богъ создалъ! Какъ вы смѣете противъ Бога?!..
Кто-то его толкаетъ, онъ падаетъ... и просыпается. Руки лежатъ на груди, на лбу выступилъ холодный потъ, сердце бьется и замираетъ. Комната слабо освѣщена лампадой; въ ногахъ кровати лежитъ, свернувшись и слегка посапывая, котенокъ. Коля всхлипываетъ отъ нервнаго потрясенія, отъ радости, прижимаетъ къ себѣ котенка, цѣлуетъ, гладитъ, а на душѣ еще тревожно и жутко.
М. Ассъ.
"Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о пріѣзжихъ больныхъ...", М., 1915