Михайлов Сергей
Ильин день

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Сергѣй Михайловъ.

ИЛЬИНЪ ДЕНЬ.

I.

   Встали рано, какъ всегда, когда еще дымился Кукушкинъ Лугъ и на утренней травѣ отъ ногъ оставались темныя влажные слѣды.
   Первымъ вышелъ, съ грохотомъ сорвавъ съ дверей желѣзный ржавый крюкъ, Ильюша, привычно одернулъ на себѣ полотняную кадетскую гимнастерку съ красными погонами и, чуть ежась отъ утренняго холода и притоптывая босыми ногами по сырой скошенной тропинкѣ, побѣжалъ черезъ старый кишѣвшій муравейникъ къ рѣкѣ.
   Надъ прудами солнце поднимаясь, сильно краснѣло чрезъ утреннія туманы и день уже чуть золотился на обвѣтшалой соломенной крышѣ овина.
   Ужо сѣнокосъ обѣщался: травы поспѣли, ромашка свертывала свои бѣлыя лепестки, зацвѣтали и полевица, и шлемникъ, и сабельникъ, и кипрей, и Иванъ-чай, и герань болотная.
   За усадьбой, за старымъ землянымъ валомъ, кончалась тропинка, усыпанная иглами елокъ и сосенъ, логъ заливной зачинался и бѣжать къ рѣкѣ пришлось по травѣ, ломая жирныя пѣстуны и мохнатый сонъ грядущій.
   Тутъ, на логу, нѣтъ никого: можно на ходу снимать по немногу и ремень съ мѣдной бляхой и гимнастерку и радостно отфыркиваться въ утренней водицѣ среди благословенныхъ полей, травъ и просторовъ.
   Только успѣлъ выкупаться Ильюша и стоялъ, чуть блестя капельками воды на загорѣломъ лицѣ, пришелъ съ деревяннымъ ведромъ Игнатъ.
   -- Выкупался... Бѣги домой... Папинька всталъ.
   -- Всталъ,-- переспрашиваетъ Ильюша и присаживается на мокрую траву,-- а ну-ка, сверни, Игнатъ... Табакъ забылъ.
   Присаживается и Игнатъ. Неторопливо снимаетъ порыжелую съ выгорѣвшимъ краснымъ околышемъ шапку и, вынимая изъ нея пестрый кисетъ, свертываетъ неуклюжія папироски.
   Курятъ лѣниво перебрасывая словами.
   Передъ Кукушкинымъ Логомъ омутъ чернѣетъ гнилыми сваями: мельница давно разрушена и почти ничего не осталось отъ тѣхъ временъ, о которыхъ и самъ Игнатъ смутно помнитъ. Вотъ тамъ оранжерея была, это онъ помнитъ, за воротами магазея каменная съ башенными часами, по которымъ на барщину собирались, за Марьинымъ полемъ птичный дворъ былъ, на воротахъ два чугунные оленя съ рогами лежали:-- одного еще недавно, передъ самымъ пріѣздомъ Ильюши, продали въ городъ и къ другому уже присматривается Калининъ.
   -- Игнатъ сколько дали за оленя?
   -- Не знаю... А сколько бъ не дали -- анъ, братъ, нѣтъ тваво оленя. Теперь изъ него рѣшетку каку что ли Калининъ выльетъ, или плиту на могилѣ чугунную.
   

II.

   Пріѣхалъ братъ Костя, занялъ старую людскую и флигилекъ на дворѣ и цѣлыми днями не показывался: бродилъ по болотамъ, по пешнямъ и полямъ, не охотился, а такъ бродилъ.
   Илюша скучалъ. Приходили и уходили дни солнечные и сухіе. Сѣнокосъ шелъ и огороды были выкошенные, мужики собирались на пустоша.
   Въ старомъ домѣ тишина мертвая, трещали сухія бревна, да синія мухи тревожно бились о запыленныя стекла.
   Въ старомъ сундукѣ, длинномъ, похожемъ на гробъ и окованномъ жестью, нашелъ книги желтыя и запыленныя: Труды экономическаго общества за тысяча восемьсотъ двадцатый годъ, Брюсовъ календарь, Вергильевы Эклоги въ переводѣ Мерзлякова, Предславу и Добрыню Батюшкова, сочиненія Шереметева и Отечественныя Записки за нѣсколько лѣтъ и много другихъ порванныхъ полуистлѣвшихъ книгъ.
   Но читалъ плохо. Все это скучно Ильѣ.
   А вотъ, всѣ эти книги читали. А кто... Дядя Николай, что застрѣлился въ предбанникѣ, дѣдушка, что умеръ въ горячкѣ, бабушка Ларисса Николаевна играла по этимъ истлѣвшимъ нотамъ Глинки, дядя Петръ писалъ смѣшные стихи въ этой толстой, переплетеной въ свиную кожу тетради. Дядя Петръ былъ разжалованъ въ солдаты и посланъ въ Сибирь, гдѣ и померъ.
   Илья часто бралъ эту тетрадь, уходилъ въ кусты тимоловые и сирени и тамъ, краснѣя до слезъ, читалъ запретныя, новыя для него строки...
   Онъ смотрѣлъ на зеленый бархатъ влажныхъ озимыхъ, на проселокъ, поросшій межъ двумя колеями, подорожникомъ, сиренью, пастушками и калганомъ. Шли дороги необычайной трудности, дороги Святоруси, шли мимо мшистыхъ болотъ и оконъ, затянутыхъ мѣднымъ настоемъ и ржавою.
   Пыль клубомъ клубится по дорогѣ, ложится нѣжнымъ пепломъ на шелестящіе овсы и яровое. Земля горитъ плодородная чудеснымъ яромъ -- пламенемъ земнымъ, черной, но крѣпкой, утоптанной божьими коровками, кузнечиками-строкунами, и шмелями, расщелины, начавшей трещать отъ жара неустанной растительности.
   Бубенчики развязались, разсмѣялись, замолчали было и опять покатились со смѣхомъ по вольной волѣ по широкой шири.
   

III.

   Тихая ночь была и теплая, серебромъ свѣтляковъ по небу расползлась, а надъ ржаными сѣдыми пологами звенѣли въ свѣтлой пыли мошкари.
   Лѣто стояло красное и благопріятное, но уже чуялась во всемъ тайная грусть, предчувствовалось безнадежное увяданіе: все печальнѣй кричали квакуши въ холодѣющемъ, заросшемъ осокою пруду, и въ саду гулко ударялась о землю срывающаяся съ яблонь еще зеленая и кислая падалица.
   Передъ ужиномъ Илья пошелъ купаться, окунулся раза два и вышелъ: вода уже студена, и къ тому же затосковалъ Илья полевой равнинной грустью.
   На обратномъ пути остановился онъ возлѣ сладкихъ дѣдовскихъ липъ и недвиженъ былъ въ бѣлой рубахѣ среди затихшихъ деревъ. И отъ зрѣлой ржи, медвяныхъ клеверовъ и свѣжей отавы и отъ всего лица земли Господней источалось нѣжное волненіе и нѣжная радость.

"Пряникъ осиротевшим дѣтямъ", Петербургъ, 1916

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru