Борис Бета. Собрание сочинений. Том 2. Лошадь Паллада
А. Несмелов
Борис Бета-Буткевич
На смерть талантливого поэта
Летом 1920 года в редакцию газеты, в которой я в то время работал в г. Владивостоке, принесли письмо на мое имя. В письме были стихи и записка. Некто, подписавшийся Борисом Буткевичем, предлагал мне купить для газеты его стихотворения за двадцать пять иен и пояснял, что деньги нужны ему неотложно для того, чтобы уехать из Владивостока.
Я вышел в приемную. Там стоял коренастый парень в солдатской шинели. Шинель была без хлястика и напоминала капот. Лицо у парня было серое, нездоровое и кривилось левой стороной: от носа к губам набегала глубокая, как от боли складка.
-- Пусть придет Буткевич, -- сказал я.
-- Это я, -- был ответ.
-- Тогда пойдемте ко мне.
От нового знакомого я узнал, что он офицер; как и мы все -- "в резерве", ибо не хочет служить у красной владивостокской власти. В разговоре выяснилось, что Буткевич окончил офицерскую -- казачью -- школу у атамана Калмыкова в Хабаровске. Следовательно, офицерству его было в то время года два, не больше.
В тот день мы впервые вместе пообедали (в ресторане с верандой над морем), выпили водки и стали приятелями. Стихи Бориса Беты -- он их так подписывал -- мне очень понравились. Я показал их Сергею Третьякову и Николаю Асееву, с которыми тогда дружил. Однако, оба они отнеслись к стихам Беты холодно. От этих поэтов впервые услышал то, что всю жизнь свою сам Бета всегда слышал о своих стихах:
-- Талантливы, мол, но не обработаны.
С этим я не согласился, как и никогда не соглашался.
-- Почему же "не обработаны", если стихи эти, и в настоящем их виде, заставляют нежно погладить взглядом кривящееся лицо их странного автора? Чего же еще требовать от стихов?
Я тогда собирался издавать во Владивостоке журнал и издал один номер "Востока". В нем впервые появились стихи Беты.
С моей легкой руки Борису Бете повезло.
На рассказ его, напечатанный в том же "Востоке", обратил внимание М. Н. Вознесенский, редактировавший в то время во Владивостоке большую газету "Голос Родины".
Он взял у Беты несколько рассказов и предложил ему писать для газеты роман. Из романа ничего не вышло, -- Бета напечатал лишь отрывок, -- но все-таки газета дала моему новому приятелю возможность существовать сносно. Дикая солдатская шинель без хлястика исчезла безвозвратно. Бета стал щеголять в коричневом костюме английского фасона -- короткие штанишки с чулками. Лицо порозовело. Откуда-то появился особенный, манерный, скользящий шаг, корнетское присюсюкивание и: "Мы, гусары!"
Немало детского оставалось еще в моем приятеле.
* * *
Я знал Бету три года, с 1920 по 23-й, когда уже при большевиках он бежал из Владивостока, перейдя границу у села Полтавки.
За три года у Бориса Беты не было своего угла, -- ни квартиры, ни комнаты, ни даже какой-нибудь определенной "койки". С появлением в печати первых его произведений -- появились у Беты и деньги и, по нашим заработкам, -- немалые.
Цыганская натура, -- Бета и жил по-цыгански. У него, например, никогда не было больше одной рубашки, -- одна смена белья. Когда же белье становилось грязным, -- а Бета любил франтить и был баричем, -- он покупал себе новое белье, грязное же выбрасывал.
Во Владивостоке Бету очень любили, о нем заботились, как о ребенке. Обычно он жил у кого-нибудь из своих приятелей или поклонников, имеющих семьи.
Никакой подневольной -- для куска хлеба -- работы Бета никогда не делал; если ему предлагали где-нибудь службу, он обычно отвечал:
-- Мой труд -- мои рассказы. Не виноват же я, что за них так мало платят.
Он был прав, но только отчасти. За литературный труд Бете платили достаточно. Достаточно для того, чтобы быть сытым и иметь свой угол, но мало, конечно, чтобы вести жизнь "сноба", которую он любил. Легкую, веселую, пьяную жизнь с литературным досугом от нечего делать. Бета презирал многое из того, на что необходимо было сжаться, чтобы не погибнуть. В этом отпрыске старого дворянского рода было много от его предков, проматывавших свое состояние по цыганским таборам. Только Бета тратил не деньги, а свой талант, свою исключительно нежную душу.
За свои владивостокские годы Бета написал много рассказов и стихотворений. Почти все это сохранилось у его поклонников и поклонниц. Собственно, на его долю -- на Дальнем Востоке -- выпала большая удача. Почти каждая его строка попадала в цель, находила восторгающееся сердце. Его стихи шли к читателю еще до напечатания -- переписывались и береглись. Много рукописей Беты имеется у В. Н. Иванова, у В. А. Ивановой, у М. В. Щербакова и О. Н. Бари. Есть они и в других местах.
Бета любил дарить стихи. Он знал, что их будут беречь, может быть, больше, чем его самого. А, быть может, он чувствовал, что эти лоскутки теперь пожелтевшей бумаги, -- переживут его. Бета часто говорил о смерти. В творчестве Беты и в судьбе его стихов есть нечто роднящее его с другим большим поэтом, в годы революции тоже жившим в Сибири. Говорю о Георгии Маслове.
* * *
В моей первой книжке стихов, которая вышла во Владивостоке в 21 году, я посвятил Бете стихотворение. Но крепко я никогда не любил его, он меня -- тоже. Мое ироническое отношение к его скорбям и мучениям сердило его. В свою очередь, меня раздражала его элегичность.
Близкими друзьями его были -- Михаил Щербаков и Всеволод Иванов, а еще ближе -- те веселые и шумные молодые люди, с которыми он проводил ночи в портовых кабачках и барах Владивостока. Много вреда принесли ему эти кабачки!
По утрам я часто встречал Бету, и обычно он был в подавленном состоянии. Лицо кривилось, левая щека подергивалась. У моря, -- а оно шумело угрожающе под высоченным обрывом, -- Бета раз сказал мне:
-- Знаете, -- (мы так и не перешли на "ты", хотя много раз пытались сделать это и неоднократно пили на брудершафт), -- знаете, мне сегодня так тяжело, что я плакал!
Я пожал плечами.
-- В этом признаваться надо женщинам. Чем я могу утешить вас? Не умею!
Мы расстались почти врагами. Бета никогда не мог простить мне этих слов. Но я тогда мог сказать ему лишь эти слова. Не говорить же пошлости: "Не пейте, не шляйтесь по ночам черт знает где", "обрабатывайте свои стихи", "работайте". В сказанных мною словах была злость любви, досады, сознание своего полного бессилия изменить что-либо в этом человеке.
Последний раз я встретился с Бетой в 23 году, зимой. Владивостоком в то время уже владели большевики и мы оба превратились в безработных и нищих. Все-таки я жил более сытно, чем Бета. Из его друзей в городе уже никого не осталось -- все бежали.
В эту ночь Бета ночевал у меня, а жил я в ту пору в пяти верстах за городом, в районе бухты Улисс, в кирпичном крепостном домике, пострадавшем от японских гранат. В эту ночь по кровле моего жилища гремел тайфун, а утро неожиданно пришло весенне-тихое, солнечное, снежное. Мы пошли в город. Когда поднялись на сопку, откуда был виден Владивосток и море, -- глазам стало больно от неистово блестящего, только что выпавшего снега.
Встали и дышали, и в этом было большое наслаждение. Дышали тишиной и холодом.
Через неделю Бета бежал из Владивостока и благополучно добрался до Харбина. Мы получили от него два письма, оба полные бодрости и радости. Менее чем через год бежал в Харбин и я. В тот день, когда, проблуждав тайге и сопках девятнадцать дней, я вышел к железной дороге и сел в поезд, Бета покинул Харбин, направляясь в Шанхай. Оттуда он уехал в Европу.
* * *
Н. Берберова в "П.Н" пишет, что она хотела повидать Бету. В Марселе, на вокзале назначена была встреча, но поэт не пришел. Пришел приятель Беты и передал: Бета болен, прибыть не может.
В 1924 (или 25) году Бета так писал нам об этом несостоявшемся свидании:
-- Через Марсель проезжали две поэтессы -- Берберова и Одоевцева. Они хотели меня видеть и пригласили прибыть на вокзал, но я не пошел, потому что стыжусь жалкого вида своего костюма.
Это письмо Беты, с приветами друзьям, было в то время напечатано в "Рупоре". Тогда мы смеялись: "Чудак, все такой же, как и был. "Лихой гусар!"" Теперь же с горечью в душе я думаю так:
-- Будь у него, бедного, его коричневый английский костюмчик, в котором он щеголял во Владивостоке, он бы пришел на вокзал, -- и тогда жизнь его, быть может, сложилась бы иначе. Ведь мог же Бета явиться ко мне в своей ужасной растерзанной шинели, мог же просто попросить денег... Почему же у него не хватило на это мужества в Марселе? Несчастный, милый выродок!
В прошлом году мы, дальневосточники, тщательно искали следов Беты. Я писал сотруднику "Современных Записок" М. О. Цетлину, прося его указать мне адрес Беты. Отвечая мне, Цетлин ничего не написал о Бете: не знал или забыл. В журнале "Рубеж" напечатали стихотворение и рассказ Беты, полагая, что он узнает об этом и откликнется, -- ведь нуждался же он в нескольких сотнях франков. Бета не отозвался.
Я думал, что он уехал в СССР и полагал, что это неплохо для него. Ведь даже Соловки были бы лучше бродяжьей, беспаспортной жизни во Франции со смертным концом в марсельской больнице.
И зачем, зачем только он уехал от нас в этот подлый, проклятый Марсель!
Комментарии
Впервые: Рупор (Харбин), 1931, 11 октября.
...атамана Калмыкова -- И. П. Калмыков (1890--1920) -- войсковой атаман Уссурийского казачьего войска, участник Первой мировой и Гражданской войн, чья запутанная и кровавая карьера завершилась арестом в Китае и гибелью при попытке к бегству.
...В. Н. Иванова -- Вс. Н. Иванов (1888--1971) -- писатель, поэт, философ, культуролог, автор исторических повестей и романов. Участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1922--1945 гг. жил в эмиграции (Китай, Корея, Манчжурия), отличался близкими к евразийским взглядами. В 1945 г. вернулся в СССР, жил в Хабаровске. Согласно ряду публикаций, в период эмиграции являлся советским агентом.
...Георгии Маслове -- Г. В. Маслов (1895--1920) -- одаренный поэт, литературовед-пушкинист; служил в армии и политических организациях А. В. Колчака, умер от сыпного тифа в Красноярске.
...я посвятил Бете стихотворение -- Речь идет о стих. "Авантюрист" (см. выше).
...я жил в ту пору... в районе бухты Улисс -- См. выше комментарии к коллективному роману "Тайны безымянной батареи".
...Одоевцева -- И. В. Одоевцева (Гейнике, 1895--1990), поэтесса, прозаик, мемуаристка, жена Г. Иванова; с 1922 г. жила в эмиграции, в основном во Франции, в 1987 г. вернулась в СССР.
...сотруднику "Современных записок" М. О. Цетлину -- М. О. Цетлин (1882--1945) -- поэт (псевд. Амари), издатель, меценат; в парижском журн. "Современные записки" (1920--1940) руководил отделом поэзии. В 1940 г. покинул Францию, через Португалию добрался до США, где стал одним из основателей "Нового журнала".