Неверов Александр Сергеевич
Марья-большевичка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 7.18*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В конце 2004 г. получил письмо, написанное по-английски. Даму интересовало, полный ли текст "Марьи" выложен на сайте. Ей это крайне важно знать для своей студенческо-научной работы. Вопрос, в общем, технический. Удивило другое - Неверов изучается в Индонезии, в университете Джакарты! - Ред.

Неверов Александр

Марья-большевичка

1

   Была такая у нас. Высокая, полногрудая, брови дугой поднимаются черные! А муж с наперсток.
   Козанком зовем мы его. Так, плюгавенький - шапкой закроешь.
   Сердитый - не дай господи. Развоюется с Марьей, стучит по столу, словно кузнец молотком.
   -- Убью! Душу выну...
   А Марья хитрая. Начнет величать его нарочно, будто испугалась:
   -- Прокофий Митрич! Да ты что?
   -- Башку оторву!
   Она еще ласковее:
   -- Кашу я нынче варила. Хочешь?
   Наложит блюдо ему до краев, маслица поверху
   пустит, звездочек масляных наделает. Стоит с поклоном, угощает по-свадебному:
   -- Кушай, Прокофий Митрич, виновата я перед тобой...
   Любо ему - баба ухаживает, нос кверху дерет, силу большую чует.
   -- Не хочу!
   А Марья, как горничная, около него: воды подает, кисет с табаком ищет. Разуется он посреди избы - она ему лапти уберет, портянки в печурку сунет. Ночью на руку положит, по волосам погладит и на ухо мурлычет, как кошка... Ущипнет Козанок ее - она улыбается.
   -- Что ты, Прокофий Митрич! Чай, больно...
   -- Беда - больно... раздавил...
   И еще ущипнет: дескать, муж, не чужой мужик. Натешит сердце, она начинает его:
   -- Эх ты, Козан, Козан! Плюсну вот два раза, и не будет тебя... Ты думаешь, деревянная я? Не обидно терпеть от такого гриба?

2

   Раньше меньше показывала характер Марья, больше в себе носила домашние неприятности. А как появились большевики со свободой да начали бабам сусоли разводить - что вы, мол, теперь равного положения с мужиками, - тут и Марья раскрыла глаза. Чуть, бывало, оратор какой - бежит на собранье.
   Вроде стыд потеряла. Подошла раз к оратору и глазами играет, как девка. Идемте, говорит, товарищ оратор, чай к нам пить.
   Козанок, конечно, тут же в лице изменился. Глаза потемнели, ноздри пузырями дуются. Ну, думаем, хватит он ее прямо на митинге. Все-таки вытерпел. Подошел бочком, говорит:
   -- Домой айда!
   А она - нарочно, что ли, - встала на ораторово место да с речью к нам:
   -- Товарищи крестьяне!
   Мы так и покатились со смеху. Тут уж и Козанок вышел из себя:
   -- Товарищ оратор, ссуньте ее, черта!
   Дома с кулаками на нее налетел:
   -- Душу выну!
   А Марья поддразнивает:
   -- Кто это шумит у нас, Прокофий Митрич? Страшно, а не боязно...
   -- Подол отрублю, если будешь по собраньям таскаться...
   -- Топор не возьмет!
   Разгорелся Козанок, ищет - ударить чем. Марья с угрозой:
   -- Тронь только: все горшки перебью о твою козанячью голову...
   С этого и началось. Козанок свою власть показывает. Марья -- свою. Козанок лежит на кровати, Марья - на печке. Козанок к ней, она -- от него.
   -- Нет, миленький, нынче не прежняя пора. Заговенье пришло вашему брату...
   -- Иди ко мне!
   -- Не пойду.
   Попрыгает-попрыгает Козанок да с тем и ляжет под холодное одеяло. Раз до того дело дошло - смех! Ребятишек она перестала родить. Родила двоих, схоронила. Козанок третьего ждет, а Марья заартачилась. Мне, говорит, надоела эта игрушка...
   -- Какая игрушка?
   -- Эдакая... Ты ни разу не родил?
   -- Чай, я не баба.
   -- Ну и я не корова - телят таскать тебе каждый год. Вздумаю когда рожу...
   Козанок -- на дыбы:
   -- Я тебе башку оторву, если ты будешь такие слова говорить!..
   Марья тоже не сдает. "Я, говорит, бесплодная стала..."
   -- Как бесплодная?
   -- Крови во мне присохли... А будешь неволить - уйду от тебя.
   В тупик загнала мужика. Бывало, шутит на улице, по шабрам ходит; после этого - никуда. Ляжет на печку и лежит, как вдовец. Побить хорошенько уйдет. Этого мало, на суд потащит, а большевики обязательно засудят: у них уж мода такая - с бабами нянчиться. Волю дать вовсю - от людей стыдно, скажут - характера нет, испугался. Два раза к ворожее ходил - ничего не берет! Начала Марья газеты с книжками тaскать из союзного клуба. Развернет целую скатерть на столе и сидит, словно учительница какая, губами шевелит. Вслух не читает. Козанок, конечно, помалкивает. Ладно уж, читай, только из дому не бегай. Иногда нарочно пошутит над ней:
   -- Телеграмму-то вверх ногами держишь... Чтица!..
   Марья внимания не обращает. А книжки да газеты, известно, засасывают человека, другим он делается, на себя непохожим. Марья тоже дошла до этой точки. Уставится в окно и глядит.
   "Мне, говорит, скушно..."
   -- Чего же ты хочешь? -- спросил Козанок.
   -- Хочу чего-то... нездешнего...
   Казнится-казнится Козанок, не вытерпит:
   -- Эх, и дам я тебе, чертова твоя голова! Ты не выдумывай!..
   А она и вправду начала немножко заговариваться. В мужицкое дело полезла. Собранье у нас -- и она торчит. Мужики стали сердиться:
   -- Марья, щи вари!
   Куда там! Только глазами поводит. Выдумала какой-то женотдел. И слова такого никогда не слыхали мы - не русское, что ли. Глядим, одна баба пристала, другая баба пристала, что за черт! В избе у Козанка курсы открылись. Соберутся и начнут трещать. Комиссар из Совета начал похаживать к ним. Наш он, сельский, Васькой Шляпунком звали мы его прежде; перешел к большевикам - Василием Ивановичем сделался. Тут уж совсем присмирел Козанок. Скажет слово, а на него в десять голосов:
   -- Ну-ну-ну, помалкивай!
   Комиссар, конечно, бабью руку держит - программа у него такая. Нынче, говорит, Прокофий Митрич, нельзя на женщину кричать - революция... А он только ухмыляется как дурачок.
   Сердцем готов надвое разорвать всю эту революцию - но боязно: неприятности могут выйти. А Марья все больше да больше озорничает. "Я, говорит, хочу совсем перейти в большевистскую партию". Начал Козанок стыдить ее. "Как, говорит, тебе не стыдно? Неужели, говорит, у тебя совести нет? Все равно не потерпит тебе господь за такое твое поведение".
   Марья только пофыркивает:
   -- Бо-ог? Какой бог? Откуда ты выдумал!
   Прямо сумасшедшая стала. С комиссаром почти не стесняется. Он ей книжки большевистские подтаскивает, мысли путает в голове, а она только румянится от хорошего удовольствия. Сидят раз за столом плечико к плечику, думают одни в избе, а Козанок под кроватью спрятался: ревность стала мучить его. Спустил дерюгу до полу и сидит, как хорек в норе. Вот комиссар и говорит:
   -- Муж у вас очень невидный, товарищ Гришагина. Как вы живете с ним, не понимаю...
   Марья смеется.
   -- Я, -- говорит, - не живу с ним четыре месяца... Одна оболочка у нас...
   Он ее -- за руки.
   -- Да не может быть? Я этому никогда не поверю...
   А сам все в глаза заглядывает, поближе к ней жмется. Обнял повыше поясницы и держит.
   -- Я, -- говорит, -- вам сильно сочувствую...
   Слушает Козанок под кроватью, вроде дурного сделался.
   Топор хотел взять, чтобы срубить обоих -- побоялся. Высунул голову из-под дерюги, глядит, а они над ним же -- насмех.
   -- Мы, -- говорит, -- знали, что ты под дерюгой сидишь...

3

   Стали мы Совет перебирать. Баб налетело, словно на ярмарку. Мы это шумим, толкуем, слышим -- Марьино имя кричат:
   -- Марью! Марью Гришагину!
   Кто-то и скажи из нас нарочно:
   -- Просим!
   Думали, в шутку выходит, хвать - всерьез дело пошло.
   Бабы, как галки, клюют мужиков: вдовы разные, солдатки - целая туча. А народ у нас неохотник на должности становиться, особенно в нынешнее время - взяли и махнули рукой.
   Марья так Марья. Пускай обожгется...
   Стали Марьины голоса считать - двести пятнадцать! Комиссар Василий Иваныч речью поздравляет ее. "Ну, говорит, Марья Федоровна, вы у нас первая женщина в Совете крестьянских депутатов. Послужите! Я, говорит, поздравляю вас этим званием от имени Советской Республики и надеюсь, что вы будете держать интересы рабочего пролетариата..."
   Глаза у Марьи большие стали, щеки румянцем покрылись.
   Не улыбнется - стоит. "Я, говорит, послужу, товарищи. Не обессудьте, если не сумею -- помогите".
   Козанок в это время сильно расстроился. Главное, непонятно ему: смеются над ним или почет оказывают? Пришел домой, думает: "Как теперь говорить с ней? Должностное лицо". Нам тоже чудно! Игра какая-то происходит. Баба - и вдруг в волостном Совете, дела наши будет решать... Ругаться начали мы между собой:
   -- Дураки! Разве можно бабу сажать на такую должность...
   Дедушка Назаров так прямо и сказал Марье в глаза?
   -- Ой, Марья, не в те ворота пошла.
   Но она только головой мотнула:
   -- Меня мир выбрал - не сама иду.

4

   Приходим после в Совет поглядеть на нее - не узнаешь.
   Стол поставила, чернильницу, два карандаша положила - синий и красный, около - секретарь с бумагами строчится. А она и голос, проклятая, другой сделала. Так и ширяет глазами по строчкам. "Это, говорит, по продовольственному вопросу, товарищ Еремеев?"
   -- Угу...
   Разведет фамилию на бумаге и опять, как начальник какой:
   -- Списки готовы у вас? Поскорее кончайте!
   Глазам не верим мы. Вот тебе и Марья! Хоть бы покраснела разок... Так и кроет нас всех "товарищами". Пришел раз Климов-старик, она и ему такое же слово: "Что, говорит, угодно, товарищ?" А он терпеть не мог этого слова лучше на Мозоль наступи. "Хотя, говорит, ты и волостной член, ну я тебе не товарищ..." Да разве смутишь ее этим? Смеется. Через месяц шапку с пикой стала носить, рубашку мужицкую надела, на шапку звезду приколола.
   Мучился, мучился Козанок, начал разводу просить у нее.
   "Ослобони, говорит, меня от эдакой жизни... Я, говорит, не могу. Другую женщину буду искать - подходящую". Марья только рукой махнула. "Пожалуйста, говорит, я давно согласна".
   Месяцев пять служила она у нас -- надоедать начала: очень уж большевистскую руку держала, да и бабы начали заражаться от нее: та фыркнет, другая фыркнет, две совсем ушли от мужьев. Думали, не избавимся никак от такой головушки, да история тут маленькая случилась -- нападение сделали казаки.
   Села Марья в телегу с большевиками и уехала. Куда - не могу сказать. Видели будто в другом селе ее, а может, не она была - другая, похожая на нее. Много теперь развелось их.
  
   1921
  
   НЕВЕРОВ (Скобелев) Александр Сергеевич (1886 - 1923). Марья-большевичка. Впервые опубликован в газете "Коммуна" (Самара), 1921, 4 декабря, No 892. Печатается по изданию: Неверов Александр. Избранные произведения. М.. Художественная литература, 1958.
  
   ИБ No 1712
   Составитель
   Дина Григорьевна Терентъева
   ЖИВАЯ ВОДА
   Советский рассказ двадцатых годов
  
   Заведующая редакцией Л. Сурова. Редактор Я. Рылъникова. Художник Р. Данциг. Художественный редактор Э. Розен. Технический редактор Л. Маракасова. Корректоры 3. Комарова, Ю. Черникова, А. Конькова Сдано в набор 26.12.80. Подписано к печати 17.03.81. Формат 60x84 1/16. Бумага типографская ? 3. Гарнитура "Обыкновенная новая". Печать высокая. Усл. печ л. 27,09. Уч-изд. л. 26,84. Тираж 150000 экз. Заказ 810. Цена 2 р. 30 к. Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Московский рабочий". 101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина типография "Красный пролетарий". 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.
  
   OCR Pirat
  
  
  
  
Оценка: 7.18*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru