Никифоров-Волгин Василий Акимович
Великий пост

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

В. Никифоров-Волгин

   Редкий великопостный звон разбивает скованное морозом солнечное утро, и оно будто бы рассыпается от колокольных ударов на мелкие снежные крупинки. Под ногами скрипит снег, как новые сапоги, которые я обуваю по праздникам.
   Чистый Понедельник. Мать послала меня в церковь "к часам" и сказала с тихой строгостью:
   -- Пост да молитва небо отворяют!
   Иду через базар. Он пахнет Великим постом: редька, капуста, огурцы, сушеные грибы, баранки, снитки, постный сахар... Из деревень привезли много веников (в Чистый Понедельник была баня). Торговцы не ругаются, не зубоскалят, не бегают в казенку за сотками и говорят с покупателями тихо и деликатно:
   -- Грибки монастырские!
   -- Венечки для очищения!
   -- Огурчики печорские!
   -- Сниточки причудские!
   От мороза голубой дым стоит над базаром. Увидел в руке проходившего мальчишки прутик вербы, и сердце охватила знобкая радость: скоро весна, скоро Пасха и от мороза только ручейки останутся!
   В церкви прохладно и голубовато, как в снежном утреннем лесу. Из алтаря вышел священник в черной епитрахили и произнес никогда не слыханные слова:
   "Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим низпославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих Ти ся..."
   Все опустились на колени, и лица молящихся, как у предстоящих перед Господом на картине "Страшный суд". И даже у купца Бабкина, который побоями вогнал жену в гроб и никому не отпускает товар в долг, губы дрожат от молитвы и на выпуклых глазах слезы. Около распятия стоит чиновник Остряков и тоже крестится, а на масленице похвалялся моему отцу, что он, как образованный, не имеет права верить в Бога. Все молятся, и только церковный староста звенит медяками у свечного ящика.
   За окнами снежной пылью осыпались деревья, розовые от солнца.
   После долгой службы идешь домой и слушаешь внутри себя шепот: "Обнови нас, молящих Ти ся... даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего..."
   А кругом солнце. Оно уже сожгло утренние морозы. Улица звенит от ледяных сосулек, падающих с крыш.
   Обед в этот день был необычайный: редька, грибная похлебка, гречневая каша без масла и чай яблочный. Перед тем как сесть за стол, долго крестились перед иконами. Обедал у нас нищий старичок Яков, и он сказывал:
   -- В монастырях по правилам святых отцов на Великий пост положено сухоястие, хлеб да вода... А святой Ерм со своими учениками вкушали пищу единожды в день и только вечером...
   Я задумался над словами Якова и перестал есть.
   -- Ты что не ешь? -- спросила мать.
   Я нахмурился и ответил басом, исподлобья:
   -- Хочу быть святым Ермом! Все улыбнулись, а дедушка Яков погладил меня по голове и сказал:
   -- Ишь ты, какой восприемный!
   Постная похлебка так хорошо пахла, что я не сдержался и стал есть; дохлебал ее до конца и попросил еще тарелку, да погуще.
   Наступил вечер. Сумерки колыхнулись от звона к великому повечерию. Всей семьей мы пошли к чтению канона Андрея Критского. В храме полумрак. На середине стоит аналой в черной ризе, и на нем большая старая книга. Много богомольцев, но их почти не слышно, и все похожи на тихие деревца в вечернем саду. От скудного освещения лики святых стали глубже и строже.
   Полумрак вздрогнул от возгласа священника, тоже какого-то далекого, окутанного глубиной. На клиросе запели тихо-тихо и до того печально, что защемило в сердце:
   "Помощник и Покровитель бысть мне во спасение; Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его, славно бо прославися..."
   К аналою подошел священник, зажег свечу и начал читать великий канон Андрея Критского:
   "Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление".
   После каждого прочитанного стиха хор вторит батюшке: "Помилуй мя, Боже, помилуй мя".
   Долгая-долгая, монастырски строгая служба. За погасшими окнами ходит темный вечер, осыпанный звездами. Подошла ко мне мать и шепнула на ухо:
   -- Сядь на скамейку и отдохни малость...
   Я сел, и охватила меня от усталости сладкая дрема, но на клиросе запели: "Душе моя, душе моя, возстани, что спиши?"
   Я смахнул дрему, встал со скамейки и стал креститься.
   Батюшка читает: "Согреших, беззаконновах, и отвергох заповедь Твою..."
   Эти слова заставляют меня задуматься. Я начинаю думать о своих грехах. На масленице стянул у отца из кармана гривенник и купил себе пряников; недавно запустил комом снега в спину извозчика; приятеля своего Гришку обозвал "рыжим бесом", хотя он совсем не рыжий; тетку Федосью прозвал "грызлой"; утаил от матери сдачу, когда покупал керосин в лавке, и при встрече с батюшкой не снял шапку.
   Я становлюсь на колени и с сокрушением повторяю за хором: "Помилуй мя, Боже, помилуй мя..."
   Когда шли из церкви домой, дорогою я сказал отцу, понурив голову:
   -- Папка! Прости меня, я у тебя стянул гривенник!
   Отец ответил:
   -- Бог простит, сынок.
   После некоторого молчания обратился я и к матери:
   -- Мама, и ты прости меня. Я сдачу за керосин на пряниках проел. И мать тоже ответила:
   -- Бог простит.
   Засыпая в постели, я подумал:
   -- Как хорошо быть безгрешным!
   
   Оригинал здесь
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru