Никольский Александр Михайлович
Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. М. Никольский

Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область

  

[]
Башня среди поля, в которой спасаются при набеге туркмен.
Здесь и далее фото Б. Д. Коровякова -- участника экспедиции
Н. А. Зарудного в Восточную Персию (1896 г.)

Предисловие

   Еще в 1884 году в С.-Петербургском обществе естествоиспытателей возник вопрос о командировании натуралиста в Закаспийскую область, вместе с комиссией, которую отправляло наше правительство для проведения русско-афганской границы. Это желание Общества не встретило никаких препятствий со стороны министерства, и единственной препоной к его исполнению был недостаток средств. Препятствие оказалось непреодолимым, и все хлопоты Общества в этом направлении не увенчались успехом; поэтому и мысль о естественноисторическом исследовании Закаспийской области была отложена.
   Сделав неудачную попытку выхлопотать субсидию на совершение путешествия в означенный край, я решил отправиться на собственные средства. Это казалось тем более возможным, что расходы по поездке, как в этом раньше убедился Н. А. Зарудный, не должны быть значительными. В течение лета 1884 года Н. А. Зарудный проехал от Михайловского залива несколько далее Асхабада, делая по дороге боковые экскурсии в горы за пределы русской территории. Во время этой поездки он исследовал фауну позвоночных животных означенной местности и собрал значительную коллекцию птиц и гадов.
   Желая пополнить эти исследования, мы задумали пройти северо-восточную Персию от Астрабада на восток по направлению к Афганистану, насколько позволят нам наши скудные средства. Съехавшись в Астрахани, мы сосчитали свои с трудом сколоченные деньги и с грустью увидели, что оба наши кошелька содержат менее 500 рублей. В том числе были 100 рублей, выданные мне проф. Бекетовым из ботанического кабинета университета на собирание гербария. Несмотря на то, что впереди не предвиделось никаких прибавлений к нашим ресурсам, мы рискнули отправиться в путь, рассчитывая на наш навык в путешествиях. Если результаты и не вполне оправдали наших ожиданий, то причиной этому надо считать не ошибочность расчетов, а некоторые случайные обстоятельства, и главным образом болезнь Н. А. Зарудного.

А. М. Никольский

   С.-Петербург. Февраль 1886 года
  
  
   29-го мая, на почтовом пароходе, мы прибыли в Чикишляр. Укрепление построено на бесплодном пустынном берегу моря, вдали от всяких источников пресной воды. Морское дно спускается здесь чрезвычайно полого, так что большие суда принуждены бросать якорь верстах в 3-х от берега. Разгрузка пароходов производится при помощи свойских лодок и при сильном волнении соединена с большими трудностями. С берега далеко выдвигается в море длинная пристань, к которой могут подходить небольшие кусовые.
   Укрепление состоит из нескольких домиков администрации, солдатских казарм и жалких лачуг местных купцов. Благодаря дороговизне леса, частные дома не отличаются большими удобствами. Стены сложены из тонких бревен или, вернее, жердей, между которыми часто сквозят щели. Заборы выстроены большей частью из досок разбитых товарных ящиков и украшены поэтому самыми разнообразными фабричными клеймами.
   При здешнем теплом климате жители могут не обращать большого внимания на дыры их домов. В течение зимы 1884--85 гг. выпал только раз небольшой снег, который через два дня стаял; впрочем, и это явление сравнительно редкое, чаще все неприятности этого времени года ограничиваются несколькими дождями.
   Отсутствие источников пресной воды, конечно, самый существенный недостаток, как всего восточного побережья Каспия вообще, так и Чикишляра в частности. В здешних колодцах вода так солона, что только привычный может пить ее без отвращения, поэтому некоторые офицеры употребляют для питья воду, привезенную из Волги или из рек Персии.
   Невозможность орошения составляет непреодолимое препятствие для земледелия. Единственная бахча, разбитая на песчаной почве, несмотря на все усилия владельца, дает очень скудные сборы.
   Окрестности Чикишляра представляют степь, на которой полосы солонцов, чередующиеся с барханами, свидетельствуют о медленном усыхании моря. Берег близ уреза и дно покрыты огромными наплывами морской травы, издающей гнилой запах; далее по направлению к материку идет цепь небольших песчаных увалов, усеянных раковинами Cardium, расположенных вдоль уреза в несколько рядов; местами такие параллельные гребни соединяются поперечными валиками, отчего образуются ямы, обнесенные четыреугольной песчаной насыпью. Происхождение этих правильных поперечных валиков должно приписать действию ветра. За песками тянутся солонцы, местами достигающие ширины до 1Ґ версты. Их белая поверхность часто лишена всякой растительности и кажется издали как бы покрытой водой. Кое-где среди степи возвышаются небольшие продолговатые глинистые бугры, по форме вполне сходные с бэровскими буграми устья Волги. Длинная ось их расположена с NW на SO, причем NW-ный конец крут, SO-ный же полого спускается к степи. Эта особенность отличает их от астраханских бугров, которые к тому же значительно больших размеров, нежели здешние.
   Растительность степи настолько бедна, что почти вовсе не скрывает желтого колорита песчаной почвы. В песке во множестве роются ящерицы, между которыми в количественном отношении преобладают фриноцефалы -- Phrynocephalus interscapularis. Эти крошечные ящерки, с яркоокрашенными приподнятыми кверху хвостами, снуют по степи и, при преследовании, зарываются в песок так ловко, что только едва заметная бороздка указывает на место, где исчезло животное. Кроме них встречаются Phrynocephalus helioscopus, Megalochilus auritus, Agama sanguinolenta и Eremias velox. Последние две ящерицы придерживаются твердой почвы и видимо избегают сыпучих песков. Из других пресмыкающихся попадаются степные черепахи (Homopus Horsfieldii) и, по словам местных жителей, иногда огромные ящерицы Varanus scincus. Птичье население степи беднее. Бланжевый чекан (Saxicola isabellina), короткопалый жаворонок (Alauda pispoletta) самые обыкновенные представители этого класса. Джейраны (Antilope subgutturosa), шакалы, ежи (Erinaceus auritus), какие-то суслики и зайцы являются представителями млекопитающих. В дополнение картины степной фауны необходимо прибавить фаланг и жуков из родов Ateuchus и Pimelia. Немного разнообразнее животная жизнь морских берегов. Несколько видов куликов (Aegialites cantianus, Aegialites Geoffroyi), чаек и крачек (Larus ichtyaetus, Sterna hirundo, S. anglica, S. minuta) утки-пеганки (Anas tadorna) в незначительном количестве держатся на песчаных отмелях моря. Иногда вдали от берега можно видеть небольшие стаи краснокрылых фламинго, лениво бродящих по колено в воде.
   В Чикишляре нам удалось найти переводчика-персиянина, согласившегося за недорогую плату отправиться с нами в Персию, с расчетом воспользоваться случаем посетить священный город Мешед.
   3-го июня на кусовой лодке мы отошли от Чикишлярской пристани и через пять часов входили в устье реки Гюргеня, где и остановились близ большого туркменского аула Гумыш-Тепе. Благодаря знакомству нашего переводчика с некоторыми из жителей, нам без труда удалось поместиться у одного туркмена и сделать дальнейшие приготовления к путешествию. Аул состоит из 1.200 кибиток, тесно и без всякого порядка расположенных на небольшой площади, верстах в двух от устья Гюргеня. Все кибитки настолько похожи друг на друга, что стоило большого труда разыскать наше помещение по возвращении с охоты. Положение делалось почти критическим поздно вечером, когда, без знания туркменского языка, тщетно бросались мы от кибитки к кибитке, встречаемые грубым смехом, бранью, страшным лаем огромных собак, бросавшихся нам под ноги с весьма недружелюбными намерениями, несмотря на удары ружей, которыми мы защищалось, как палками. И не один туркмен, с улыбкой смотревший из двери на это зрелище, не думал отгонять своих псов. В отчаянии мы прижимались друг к другу спиной и, кое-как отбиваясь от бдительных стражей туркменских жилищ, начинали, не жалея горла, звать своего переводчика. На крик из соседних кибиток вылезали туркмены, громко разговаривая по поводу нас. Их голоса, собачий лай, наши отчаянные крики сливались в такой гвалт, что переводчик всякий раз являлся на помощь и выручал нас из скверного положения.
   На зиму аул переносится на самый берег Гюргеня. Летом, во избежание комаров, его отводят версты на полторы от реки. Жители аула -- туркмены из племени йомудов и огурджалинцев, почти не занимаются скотоводством и живут оседло, если не считать упомянутых маленьких перекочевок зимой и летом. Главное занятие -- торговля с кочевыми племенами. Многие кибитки представляют лавки с чаем и красным товаром. Некоторые из туркмен имеют кусовые или свойские лодки и доставляют разного рода груз в Чикишляр из Персии; многие занимаются рыболовством и сбывают рыбу на ватагу русского купца Лионозова, построенную в устье Гюргеня. Благодаря всем этим заработкам, жители пользуются довольством. Большинство кибиток имеет опрятный вид: земля внутри их выстлана кошмами и коврами за исключением небольшого пространства пред дверью, где разводится огонь. Многие туркмены освещают свои жилища лампами и вообще всюду видны следы оседлого образа жизни. Некоторые из здешних йомудов до постройки Чикишляра жили в теперешних русских владениях, но с присоединением к России степей, лежащих но северному берегу Атрека, они предпочли перейти на персидскую территорию, где они освобождены почти от всяких повинностей.
   Река Гюргень в низовьях имеет не более 10 сажень ширины, но, видимо, довольно глубока, так как кусовые средних размеров беспрепятственно поднимаются до Гумыш-Тепе. Дельта поросла невысоким камышом, в котором водятся камышевки (Acrocephalus streperus, Acroc. dumetorum). Здесь же, по словам местных жителей, попадается порфировая курочка (Porphyrio hyacinthinus). На лужах, оставшихся от разлива, держатся черепахи (Emys europaea) и лягушки (Rana esculenta).
   Окрестности нижнего течения представляют глинисто-солонцоватую степь, местами голую, местами покрытую полынью или солянковыми растениями.
   Невдалеке от Гумыш-Тепе находится Серебряный бугор, имеющий типичную форму бэровского бугра, у которого NW-й конец крут, а SO-й полого спускается к степи. Здесь во множестве валяются старые кирпичи, остатки какого-то древнего сооружения. То, вероятно, развалины стены, построенной Александром Македонским (Искандер-ханом). Кроме Серебряного бугра, несколько таких же образований встречаются среди степи.
   В Гумыш-Тепе должны были кончиться наши сборы к предстоящему путешествию по Персии.
   При наших ресурсах это не заняло много времени. За недостатком средств, мы могли приобрести только три лошади, на которых необходимо было разместиться нам самим, вместе со всем дорожным багажом. В начале путешествия стоило немало труда сидеть поверх громоздких сум, которые нередко подвертывались под живот лошади и увлекали за собой всадника.
   6-го июня из Гумыш-Тепе мы пошли правой стороной Гюргеня вверх по реке. Дорога сначала идет глинисто-солонцеватой степью, покрытой полынью; далее появляется высокая трава, в которой кишат кузнечики, служащие добычей различным птицам. Множество коршунов (Milvus ater.) и серые цапли прикормились на этой пище. Местами в траве слышны крики турачей (Attagen francolinus), которых, несмотря на все старания, не удавалось выгнать из чащи. По временам путь пролегал через пашни, на которых туркмены молотили давно уже сжатый хлеб. Кое-где дорога подходит к самой реке, берега которой всюду обрывисты и служат местом гнездовья щурок (Merops apiaster), скворцов (Sturnus nobilior Hume) и сивоворонок. Изредка встречаются небольшие рощицы ивы, тамарикса и огромных кустов необыкновенно колючей ежевики.
   Пройдя верст 15, мы перебродили реку против туркменского аула Гюргень, где глубина воды не более двух аршин. В ауле живет джафарбайский хан, бывший прежде на русской службе. Узнав о нашем прибытии, он не замедлил отрекомендоваться и выразить сетования на русское начальство. По его словам, во время проведения телеграфной линии из Чикишляра в Асхабад он охранял работы и не получил за это условленного вознаграждения. Одно время он был челекеньским ханом и не только не удостоился никаких наград, но был даже оштрафован. Персидское же правительство дало ему чин полковника, и сам шах, кроме жалованья, присылает ему множество подарков. Свой рассказ хан подтверждал русскими и персидскими документами. "И теперь, -- говорил он в заключение, -- если бы русские озолотили меня, я ни за что не пошел бы на их службу". Неизвестно, насколько справедливы упреки его нашим властям, несомненно только то, что русским не было никакой надобности особенно ухаживать за ханом, как это делает шах. Вся политика персидского правительства по отношению к беспокойным туркменам заключается в том, чтобы привлечь на свою сторону их ханов.
   На другой день путь пролегал степью, которая без всяких возвышений тянется до самого подножья гор. До Ак-Калы степь покрыта выгоревшей травой; местами колючие кусты каперсов с белыми цветами разнообразят растительный пейзаж.
   Крепость Ак-Кала построена на берегу Гюргеня. Стены ее, обведенные рвом, в фундаменте сложены из обожженного кирпича, сверху же из глины.
   Первоначально крепость была больших размеров, о чем свидетельствуют старые развалившиеся стены. В настоящее время здесь живут несколько караульщиков, обязанных на страх туркменам стрелять по вечерам из единственной пушки. По другую сторону Гюргеня, куда можно перейти по каменному мосту, находятся следы каких-то обширных построек, имеющих теперь вид древнего кладбища. Рвы и остатки стен служат притоном множества ящериц-гекко (Gymnodactylus caspius), агам (Agama sanguinolenta) и Lacerta stirpium. Прямо против крепости стоит двухэтажный каменный дом, построенный на казенный счет. Это -- обширный постоялый двор восточной архитектуры, в котором может останавливаться всякий проезжающий.
  

[]
Внутри постоялого двора в Персии

   Так как здание состоит только из голых стен и не имеет даже рам, то оно не нуждается даже в караульщике. Пользуясь этой свободой, летучие мыши во множестве поселились в этом казенном помещении. На навозе, скопившемся в конюшнях, развелись мириады мух, благодаря которым караульщики Ак-Калы принуждены ходить или в сетках, или с ветками в руках, чтобы отгонять этих назойливых насекомых. Мухи доводили до исступления несчастных лошадей, сплошным слоем облепили все вещи и после двух часов стоянки превратили наши белые фуражки в крапчатые. Благодаря такому обстоятельству, остановка в этом гостеприимном доме представляла более неудобств, чем пребывание под открытым небом, даже под палящими лучами солнца. Поэтому мы не замедлили убраться отсюда, но тучи насекомых неотступно преследовали нас весь этот день, несмотря на то, что после приходилось пробираться густым лесом.
   От Ак-Калы мы повернули на юг и вошли в собственно персидские земли. Дорога, сначала пролегавшая степью, уперлась скоро в болото, густо поросшее осокой, мелким камышом, рагозой и другими водяными растениями. Замечательно, что кроме пары красноногих куликов (Hypsibates hymantopus) нигде не видно было ни одной птицы. Здесь нет ни лысух, ни куликов из рода Totanus, пигалиц, крачек и никаких других болотных птиц, столь обыкновенных в подобных местах Южной России. Только одни лягушки (Rana esculenta) и мелкие квакушки (Hyla arborea) несколько оживляли это значительное болото.
   Далее потянулись пашни и рисовые поля, затопленные водой; за ними начался дубовый лес, в котором расположен близь речки Хамгул, впадающей в Кара-су, аул Наукян. Отсюда до Астрабада считают около 15 верст. Близь Наукяна мы разбили свою палатку, чтобы ознакомиться с природой окрестностей.
   Жители аула адербейджанцы, или турки [так будем называть их и мы], как они себя называют, выселены сюда, чтобы служить оплотом против нападения туркмен на Астрабадскую провинцию. Для этой же цели служит ряд маленьких крепостей, расположенных дугой от Ак-Калы до подножья гор. Много невзгод принесла этим туркам их миссия, да и теперь нередки кровавые схватки с соседним разбойничьим племенем. Туркмены то и дело отбивают у них скот и, нападая на безоружных, уводят их в плен. С пленными они обходятся очень жестоко. К нам в лагерь приходил молодой турок, попавший в лапы к этим варварам. Они нещадно били его и кончили тем, что заставили его съесть его собственные уши. Только после того, как отец его заплатил выкуп в 100 туман [около 330 рублей], они отпустили его на свободу. Персидскому правительству хорошо известно такое положение вещей, равно как и то, что у туркмен находится множество пленных персов, но единственное проявление заботы властей о своих подданных заключается в том, что они предоставляют каждому право расправляться по-своему и даже поощряют убийство в возмездие за разбой. За голову каждого убитого алломана правительство выдает убийце 5 туман (около 17 рублей), который кроме того, берет лошадь и всё, что может взять с убитого. Таким образом, здесь аулы предоставлены самим себе.
   Жители укрепляют свои деревни стенами, ходят всюду вооруженные, даже на пашни, расположенные на расстоянии не более двух верст от аула. Здесь во время полевых работ они держат под рукой свои винтовки, тревожно оглядываясь по сторонам.
   При случае они жестоко мстят туркменам за разбои, и мы были свидетелями подобной кровавой расправы. Вблизи Наукяна, когда мы пробирались туда узкой лесной тропинкой, раздался сухой выстрел. Подойдя к аулу, мы узнали следующую историю: три туркмена угнали у турка лошадь, ограбленный решился отмстить, подкараулил их в лесу и, выждав удобный момент, когда они ехали верхом по лесной тропе, убил одним выстрелом винтовки двоих. Одному он отрезал голову, чтобы представить ее хану и получить своих пять туманов; другого бросил в лесу, опасаясь подкрепления со стороны туркмен.
   В подобных случаях обыкновенно не требуется никаких доказательств виновности убитого, и самый факт появления туркмена в персидских владениях достаточно преступен для того, чтобы за ним последовало кровавое возмездие. Такое положение вещей оправдывается тем обстоятельством, что туркмены, особенно вооруженные, никогда не являются в собственно персидские земли с добрыми целями. Каждое посещение непрошеных гостей, которым хозяева не успеют свернуть головы, сопровождается угоном скота, уводом в плен и прочими неприятностями. Персы убеждены, что туркмен не упустит ни одного удобного случая, чтобы досадить им.
   Бывают случаи, когда родственники убитого жалуются персидскому хану на несправедливость убийства и, чтобы их претензия не осталась неудовлетворенной, прибавляют значительную денежную взятку. Убежденный этим веским аргументом, хан заставляет виновного заплатить известное вознаграждение или как бы то ни было рассчитаться с туркменами. Такие случаи, впрочем, довольно редки; чаще всего своевольная расправа с разбойниками не влечет за собой никаких дурных последствий. Нам приходилось видеть курдов, которые считают убитых ими туркмен десятками. У подобных головорезов охота за людьми доведена до степени промысла, они принуждены быть вечно настороже и не показываться близ вражеских земель, потому что не одна винтовка приготовлена для них, не один туркмен с удовольствием разрезал бы в куски их тела, мстя за убитых родственников.
   По прибытии к Наукяну мы, как уже было сказано, разбили палатку близ аула, предпочитая свежую зелень леса грязным улицам. Немедленно явились к нам жители, начали приглашать в деревню, прибавляя, что в противном случае не ручаются за нашу безопасность. Когда же в расчете на престиж русского имени, и частью не веря в возможность нападения, мы отказались от предложения, из соседнего аула к нам приехал хан и сообщил, что мы должны войти в стены деревни, иначе ему, хану, придется отвечать за все неприятности, могущие произойти с нами. Продолжать отказываться было нельзя, и мы поместились на дворе одной хижинки.
   Жители аула очень радушны, они выражали свои симпатии русским, которые в значительной степени уменьшили разбои. Туркмены теперь вполне уверились, что они не могут искать спасения и прятать награбленный скот. Еще недавно был случай, когда казаки укрепления Дузулума отбили у туркмен несколько тысяч персидских баранов и возвратили их по принадлежности.
   Аул состоит из небольших домиков, построенных из хвороста или камыша и обмазанных глиной. Крыша имеет два ската и с одной стороны образует навес. Над нею поднимается широкая труба, закрывающаяся сверху доской. Хижина представляет одну комнату с голыми стенами, на которых торчат плохо замазанные прутья, с глиняным полом и таким же очагом, имеющим вид камина, вмазанного в стену. Мешки и сундуки с домашним скарбом составляют всё убранство незатейливого помещения. Благодаря недостатку плотничьих инструментов, здешние жители только в редких случаях употребляют доски, которые вытесывают исключительно при помощи топора. Поэтому двери делаются узкими и низкими.
   Встречаются домики двухэтажные; в этих случаях нижняя половина представляет склад для имущества или сарай для скота, верхняя же, имеющая камин, жилое помещение. Иногда на дворах ставят вышку или помост на высоких столбах. Эта постройка служит спальней летом, когда в глиняном домике бывает слишком душно.
   Главная пища жителей чуреки и молочные продукты. Чурек представляет из себя пресную лепешку, приготовленную из пшеничной муки. Пекут их в особых печах или ямах, обмазанных внутри глиной и имеющих вид огромного горшка, врытого в землю.
   На дне ямы разводится огонь, который накаляет стены печи. Когда огонь прогорит, к внутренним стенкам прилепляются лепешки, после чего отверстие закрывается камнем и чрез несколько минут чуреки готовы. Из молочных продуктов наиболее употребительны кислое молоко, айран (то же молоко с водой), масло и каймак, т. е. сушеные сливки.
   Костюмы делаются из яркого красного или синего ситца. Мужчины носят очень короткие на выпуск рубашки с боковым разрезом и шальвары.
   Молодые и люди средних лет бреют середину головы, оставляя косички волос на местах повыше уха; пожилые бреют её наголо. Женщины носят рубашки с глубоким почти до пояса разрезом посредине и шальвары, которые так широки, что кажутся юбкой.
   Волосы заплетаются в косы, складываются шиньоном и обвязываются яркам, часто пестрым платком, концы которого свешиваются вниз.
   В характере здешних турок (адербейджанцев) много любезности, добродушия и честности. Благодаря трудовой жизни, полной лишений, благодаря отсутствию сношения с большими городами эти качества, свойственные патриархальным племенам, сохранились во всей своей силе. Тревожная жизнь по соседству с разбойничьим племенем развила в них храбрость, ловкость, силу и другие физические способности, так что ленивые и апатичные фарсы находят в турках хорошую защиту от нападения кочевых племен.
   Туркмены говорят, что не будь на границе турок и курдов, они выкрали бы из Тегерана всех жен шаха. Турки прекрасно сознают свое превосходство над фарсами и с презрением и ненавистью относятся к этим последним. Антипатия переносится как на царствующую династию, так и на все правительство, во главе которого преобладают фарсы. Это отношение к властям выражалось в частых бунтах, для усмирения которых правительство прибегало к выселению недовольных на границы государства. Отношение турок к фарсам выражается, кроме всего остального, еще в том, что первые никогда не отдают своих дочерей в жены вторым и не берут себе жен фарсянок, даже если бы с них не только что не требовали никакого калыма, но и давали с невестой еще приданое. Замечательно, что у турок всюду в пройденных нами местностях, равно как и у фарсов, между детьми в значительной степени преобладают мальчики, так что женщин в общем приходится приблизительно около 4 на одного мужчину. Если правда, что в семье преобладают дети того пола, который отличается большим здоровьем и крепостью, но это явление, может быть, можно объяснить тем обстоятельством, что женщины очень рано выходят замуж, и потому скоро слабеют и стареются. Турецкие женщины в аулах пользуются полноправностью и свободой. Жена турка такая же хозяйка дома, как и он сам; она исполняет все домашние работы, нисколько не конфузясь посторонних мужчин, и поэтому не носит никакого покрывала. Она свободно появляется всюду и никто не позволить сказать ей оскорбительного слова. Несмотря на такую свободу, женщины необыкновенно целомудренны и никакая форма разврата не находит себе места в здешних турецких аулах. В противуположность номадам (киргизам, туркменам и проч.), где все без исключения домашние работы взвалены на женщин, у турок мужчины помогают своим женам в домашних хозяйственных работах. Они прядут, ткут, рубят дрова и проч.
   Окрестности Наукяна покрыты большим лесом, который тянется до подножья гор и сплошь, как зеленым ковром, одевает их до самой вершины. Лес состоит преимущественно из крупных деревьев дуба, орешника, местами подмешивается тополь, ива, огромные кусты ежевики, гранат и дикий виноград.
   Между птицами наиболее обыкновенны коршун, сивоворонка, синицы Parus major, Р. persicus, Picus poelzanii, P. viridis, сойка (Garrulus hyrcanus). Встречаются также фазаны, соловьи (L. Hafizi).
   Из зверей во множестве водятся кабаны, шакалы и дикобразы на огородах.
   В Наукяне мы простояли 4 дня. В это время у Н. А. Зарудного разболелась нога настолько, что продолжать путешествие сделалось невозможным. Поэтому он отправился в Астрабад, чтобы отсюда вернуться в Россию, я же 11-го числа сделал маленький переход к крепости Туранг-тепе, расположенной верстах в 3-х от Наукяна.
   Брошенная крепость стоит среди леса на бугре, по-видимому искусственного происхождения, здесь же построено несколько турецких домиков. Под бугром находится небольшое озеро.
   Благодаря большому количеству воды, стекающей с гор, как по всему южному побережью Каспийского моря, так и в местах, которые мы теперь проходили, господствуют жестокие лихорадки, доводящие жителей до сильного изнурения. Почти все они имеют болезненный измученный вид. На Туранг-тепе и я сделался жертвой этой болезни. Необходимо было скорей выбираться из лихорадочной местности или в степь, в землю гокланов, или подниматься высоко в горы. Я выбрал последнее и поспешил выехать из Туранг-тепе по направлению к горам. Путь пролегал все тем же густым лесом, чрез который местами прорываются речки.
   Пройдя аулы Нирмалля и Нианабад, мы скоро подошли к горам, сплошь одетым чудным светло-зеленым покровом прекрасного леса, и остановились на берегу довольно большой и быстрой речки Джюллабар в ауле, построенном невысоко в горах, всего год тому назад. Здесь лихорадка измучила меня так, что не было сил ехать дальше, и я принужден был остановиться. Лихорадка сопровождается сильной испариной и необыкновенной слабостью, слишком большого жара не бывает, по временам является озноб с острым ощущением горечи на языке.
   По рассказам местных жителей, верстах в 20-ти отсюда находится высоко расположенный аул, куда, благодаря горному воздуху, ездят лечиться от лихорадки, и потому, собрав последние силы, 14-го июня я отправился туда. Дорога некрутыми подъемами идет в гору чрез роскошный лес. Сначала встречаются орешник, дуб, клен, боярка, грецкий орех, винная ягода, алыча и гранат. Виноград повсюду обвивает деревья и узорными, причудливыми гирляндами спускается с их вершин. Местами плющ вьется сверху донизу по огромным стволам дуба, покрывая сероватую с трещинами кору лесных великанов темной блестящей зеленью. Выше начинает появляться барбарис, можжевельник, исчезает гранат, винная ягода и крупные деревья дуба и клена. Ближе к Алястану деревья становятся мелкими, и только там и сям поднимаются огромные шатры грецкого ореха. Из птиц чаще всего попадаются зяблики, черные дрозды, и выше в горах -- клушицы (Fregilus graculus).
   Для излечения лихорадки, в Алястане пришлось провести целую неделю; поправление шло медленно по той причине, что не было возможности достать какой бы то ни было провизии, кроме чуреков и риса, и изредка молока. Кроме того, правоверные жители Алястана ели только после заката солнца (был пост -- ураза) и мы volens-nolens должны были следовать этому мусульманскому обычаю, так как до заката в ауле не было даже чуреков.
   Судя по растительности, Алястан лежит на высоте 5--6 тысяч фут над уровнем моря [Мой анероид, которым снабдил меня геологический кабинет Спб. университета, сделался жертвой любознательности туркмен в ауле Гумыш-Тепе, а потому был отправлен с Н. А. Зарудным назад.]. Дома аула сложены из камней, слепленных глиной, и по большей части двухэтажные.
   Жители фарсы, или, как они себя называют, таты. По всей вероятности, так называются фарсы, живущие в деревнях, хотя язык их, но словам переводчика, несколько отличается от фарсийского примесью турецких слов и некоторыми оборотами.
   Здешние таты -- ленивый и апатичный народ, отличаются, кроме того, от турок назойливостью и попрошайничеством. При первом знакомстве эти таты всякий раз начинали с того, что выпрашивали у нас чаю, сахару, пороху, и готовы были бы обобрать нас дочиста, если бы на это хватило нашей любезности.
   В свою очередь, они не хотели оказать ни малейшей услуги бесплатно. Они всегда втридорога брали за чуреки, рис, молоко и другую провизию. В Алястане, когда я выразил желание иметь жуков бронзовок (Cetonia speciosissima), во множестве водящихся в окрестностях, мальчики и подростки отправились за ними и, принося их, требовали платы в виде кусков сахара, пистонов и проч. Один молодец, заметив мою любовь к домашним животным, подвел мне козленка и, за удовольствие погладить его, требовал вознаграждения. Получив отказ, он очень обиделся и стал ругаться.
   Кроме всего этого, таты лживы, болтливы, недобросовестны, и не раз в путешествии нам приходилось страдать от этих доблестей.
   Как и следует ожидать, они более религиозны или, вернее, ханжи, чем турки, и более их не терпят иноверцев. Ко мне они относились гораздо хуже, чем к собакам. Если случайно я прикасался к их посуде, они чистили ее несравненно больше, чем если бы из нее лакало животное.
   Они чуждались моего переводчика-мусульманина только потому, что он ест со мной. Впрочем, все это не мешало им употреблять мой чай и сахар. Домашняя жизнь их осталась мне неизвестной, так как меня не пускали внутрь дома.
   Занятие жителей Алястана -- земледелие, продуктами которого служат ячмень и пшеница, находившиеся еще на корню. Благодаря высокому положению Алястана, флора здесь не богата. В окрестностях растет барбарис, боярышник, шиповник, алыча. На кустарниках еще были цветы. Кусты отличаются преземистостью и иногда корявыми формами стволов. Местами, среди деревьев, видны красные головки мака. Из птиц наичаще попадаются зяблики, щеглы, черный дрозд, соловей (L. Hafizi); реже фазан, витютень; из зверей самый обыкновенный -- кабан.

* * *

[]
Домики горного аула.

   Подковав лошадей и взяв проводника, 20-го июня я отправился дальше по направлению к Шахруду. Дорога поднимается в гору по тропинке, порой такой крутой, каменистой, что приходилось слезать с лошади. От Алястана путь пролегал лесом, состоящим из довольно крупных деревьев: вяза, дуба, клена, орешника и, чаще всего, из барбариса. Несмотря на более высокое положение некоторых мест относительно Алястана, флора здесь гораздо богаче. Причина этого обстоятельства, вероятно, кроется в особом расположении горных склонов. Скоро мы прошли лес и поднялись до перевала, откуда открылся вид на пустынные, скалистые горы, лишенные древесной растительности. Верстах в 15 от Алястана, по ту сторону перевала, дорога разделяется на две ветви, из которых одна идет направо на Шахруд, лежащий от этого разделения в 4-х немецких милях; другая, по которой пошли мы, сворачивает на восток. На пути здесь то и дело встречаются персы, везущие в Шахруд на ишаках хворост и мелкие дрова с северных склонов гор.
  

[]
В горах Персии

   На перевале местность носит альпийский характер. Безлесные горы поросли колючими кустами Caragana. Эти кусты, местами расположенные очень тесно и имеющие форму правильного полушара, придают покрытому ими пространству вид кочковатой тундры. На скалах кричат каменные куропатки, в траве снуют ящерицы Allepharus deserti. С перевала дорога круто спускается вниз по извилистой тропинке и скоро выходит на обширный альпийский луг с хорошей травой. Здесь пасутся казенные артиллерийские лошади под присмотром нескольких солдат из крепости Бастан, лежащей в 4Ґ милях отсюда. Переночевав здесь, на другой день мы отправилось дальше. Путь пролегал все теми же пустынными горами, местами покрытыми Caragana; в ущельях встречалась богатая, еще совсем весенняя флора. Розовый шиповник, барбарис были еще в полном цвету. Около полудня мы подошли к аулу Абер и разбили близ него свою палатку. В ауле насчитывают около 200 домов, разбросанных на высокой обширной долины. Свое название Абер -- облако -- он получил от вечно носящихся над ним, благодаря его возвышенному положению, облаков. В течение пяти дней, которые мы здесь провели, дул день и ночь сильный N-ный ветер, температура по утрам доходила до +8RR, облака то и дело проносились низко над головой и осыпали нас мелким дождем. Зимой в долине выпадает такой глубокий снег, что прекращается всякое сообщение Абера с другими аулами, поэтому жители в течение нескольких месяцев не выходят из деревни, запасая на это время провизию для себя и корм для скота. Для этой последней цели служит джурча, род Trifolium.
   Соответственно суровому климату, дома отличаются аккуратностью постройки. Толстые стены выведены из камней, слепленных глиной, двери закрываются плотно, внутренность дома обыкновенно выбелена известкой. Крыши совершенно плоски. Жители аула -- турки (адербейджанцы) и частью туркмены из племени гокланов. Последние выселены сюда персидским правительством, принадлежат к шиитскому толку и ведут оседлую жизнь.
   Главное занятие жителей -- земледелие и частью овцеводство. Большая долина сплошь обработана под пашни, на которых пшеница в то время только что начала колоситься. По своей флоре долина носит характер альпийского луга; множество ярких цветов окаймляют пашни. Между птицами наичаще попадаются: перепелка, овсянка желчная (Emberiza icterica), овсянка черноголовая (Е. melanocephala), жаворонок рогатый (Otocorys peniallata), удод и Linota bella.
   Окрестные горы скалисты, совершенно безлесны и покрыты большею частью кустами Caragana и др. Здесь обыкновенны каменные куропатки (Perdix chukar), Ammopordix greseogularis, ящерицы Stellio caucasicus и Euprepis princeps. В долине, даже близ пашень, нередко можно видеть джейранов. В глубоких ущельях изредка попадаются небольшие деревья вишни, особого вида клен и кусты барбариса, где держатся дубоносы (Coccothraustcs vulgaris), сорокопуты (Otomela Romanowi, О. Bogdanowi).
   Благодаря некоторым обстоятельствам, мое пребывание близ аула Абер было более продолжительным, чем это предполагалось. Отправляясь в Персию, я не запасся заграничным паспортом и не имел никаких других бумаг, кроме вида на жительство в России. Сверх того, никому из персидских властей совершенно не было известно о моем пребывании в Персии, и путешествие мое по этой стране было в некотором роде контрабандным. Поэтому, во избежание недоразумений, я счел за лучшее не встречаться с крупными местными властями, так или иначе прикосновенными к внешней политике. Как раз во время моего пребывания в Абере, чрез этот аул должен был проезжать в Мешед персидский генерал Сулейман-хан, состоявший в комиссии по проведению русско-персидской границы. Хотя никому из ханов, с которыми мне приходилось встречаться в Персии и раньше и после, не было никакого дела до того, кто и зачем путешествует по стране, но от Сулейман-хана можно было ожидать иного отношения к этому вопросу, и потому благоразумие требовало спрятаться от взоров этого генерала, который мог бы оказаться слишком проницательным политиком, и прождать несколько дней, пока он не проедет чрез Абер. 26-го июня эта опасность наконец миновала, и на следующий день мы выехали дальше. Путь пролегает все той же горной долиной, которая тянется от Абера на восток на несколько десятков верст. Долина эта настолько ровная, что по ней возможно колесное движение до аула Келяте-Хыча, -- носит характер среднеазиатских пустынь.
   Поверхность ее по большей части покрыта полынью, которою кормятся стада джейранов. Здесь обыкновенны бульдрюки (Pterocles arenarius), степные жаворонки (Alauda bimaculata, A. penicillata), ящерицы (Eremias Strauchi). Горы, окаймляющие долину с севера и юга, совершенно безлесны и пустынны. Близь Келяте-Хыча на ней попадаются небольшие холмы, на которых и расположены эти два смежные аула. Больший из них называется Келяте; меньший, построенный верстах в двух от первого, носит название Хыч. В обоих вместе считают около 500 домов. Постройки слеплены из сырцовых кирпичей и расположены по склону холма таким образом, что плоская крыша нижнего домика находится на одной горизонтальной плоскости с полом верхнего, и чтобы попасть в один из верхних, необходимо взбираться на крыши нижних или при помощи уступов в глиняной стенке дома, или по узким и крутым переулкам. Таким образом, весь аул представляет лестницу, где каждая ступень образуется из ряда домиков. Настоящих улиц нет, промежутки между постройками не более сажени ширины, иногда сверху имеют крышу и образуют узкие, кривые коридоры. Издали весь аул производит впечатление замка или крепости, и отверстия в домиках, заменяющие окна, кажутся амбразурами. Снизу аул обнесен стеной в защиту от нападения туркмен. У подножья холма по течению речки тянется длинный ряд садов, оживляющих мертвую природу местности. Каждый сад обнесен глиняным забором, верхняя часть которого утыкана колючими кустами Alhagi и др. растений. В трещинах этих изгородей во множестве шныряют крупные ящерицы (Stellio caucasicus). Орошение производится при помощи арыков, проведенных из речки, и так как воды с трудом хватает на все сады, то в пользовании ею соблюдается строгий порядок. Между фруктами первое место занимают абрикосы разнообразных пород, тутовая ягода, алыча, яблоки, вишня, чернослив и в незначительном количестве виноград. Во время нашего пребывания поспели только абрикосы, вишня, яблоки и белый тут. Из хлебов жители Келяте сеют ячмень и пшеницу, последняя созревает здесь 10-ю днями раньше, нежели в Абере. В Гиляни, ауле, находящемся недалеко отсюда, пшеница поспевает 10-ю днями раньше, чем в Келяте-Хыче.
  

[]
Горный аул в Персии

   Жители Келяте -- турки (адербейджанцы), -- очень милый, любезный и патриархальный народ. Мы разбили свою палатку под тенью огромного чинара, в промежутке между двумя садами. Скоро явились к нам местные обыватели, принесли множество фруктов, отказываясь от всякого вознаграждения. Не видав никогда русских, они с любопытством разглядывали меня и расспрашивали о России и ее порядках. Мной, как русским, в особенности интересовались местные дамы. Они просили переводчика привести меня в аул, чтобы посмотреть, и, когда я отправился осматривать Келяте и карабкался по глиняным уступам их домиков, отовсюду из ближайших стен выглядывали испуганные и полные любопытства глаза обитательниц. Переводчика осаждали вопросами обо мне, отличавшимися подчас нелепостью. Одна старуха спрашивала, правда ли, что русские едят свинину и ящериц; другая интересовалась знать, как я сплю, так же ли, как человек, или как-нибудь иначе. Одна, думая, что я нахожусь в изгнании, расспрашивала, сколько дней езды до моей родины. Когда ей отвечали, что на ишаке можно доехать только в 4 месяца, она проговорила: "Ох, бедный масульманин, за что его так далеко прогнали". Когда ей возразили, что я поехал по собственной воле, она начала вздыхать, приговаривая: "И как это мать пустила его".
   Окрестности Келяте представляют широкую горную долину, покрытую полынью. Близь аула находятся несколько холмиков, прорезанных оврагом, в стенах которого видно интересное строение этой части долины. Верхний слой состоит из плотного конгломерата до 2 сажень толщины, под ним залегает рыхлая глина с примесью песку. Ветер выдувает верхние слои этой глины, примыкающие к конгломерату, так что эта последняя порода образует огромные навесы над оврагом. Выдувание это так далеко распространяется в горизонтальном направлении, что конгломерат, в виде пласта в две сажени толщины, остается без всякой точки опоры, отламывается и скатывается на дно оврага, образуя груды огромных камней. Местами ложе оврага обнимает небольшой холм, поверхность которого находится на одной высоте с долиной. Такой холм представляет точно такое же строение, как и вся долина. Ветер, выдувая периферические части слоев глины, прилежащих к конгломерату, придает холму форму стола на одной ножке.
   Груды наваленного конгломерата образуют целую систему ходов, в которых находят себе приют зайцы (Lepus Lehmanni), совы (Athene plumipes). В этих же камнях держатся голуби (Columba livia fera), куропатки (Ammoperdix griseogularis) и во множестве ящерицы (Stellio caucasicus).
   От Келяте на Буджнурт существует две дороги. Одна чрез Риабад, Джоджерм, другая -- чрез Нардын и Джоджерм. Первая, по словам жителей, пролегает горной долиной, по которой местами на расстоянии 15 миль нет воды; другая, которую я избрал, несколько длиннее, но проходит по более населенным местам.
   29-го июня, сопровождаемые напутствиями жителей, в особенности старух, мы вышли из Келяте.
   Дорога, пролегавшая сначала все той же пустынной долиной того же характера, врезается скоро в небольшое ущелье, пред которым стоит глиняная башня. Это старый памятник благополучного избиения 300 гокланов, напавших на персидский аул, от которого в настоящее время остались одни развалины. Скалы, окаймляющие ущелье, состоят из конгломерата, слои которого наклонены на северо-восток под углом около 45 градусов. По дну ущелья протекает маленькая речка, орошающая редкие кусты тамарикса и барбариса. Из птиц попадаются кикилики, Ammoperdix griseogularis, горлицы, красноносые галки и очень мало мелких певчих. К концу перехода мы стали спускаться в большую котловину, на дне которой и расположились на ночевку на берегу речки близ маленького аула, не носящего, кажется, особого названия. На следующий день путь пролегал вдоль речки по дну длинного, глубокого ущелья, бока которого поросли барбарисом, вишней и особым видом клена. Фауна певчих птиц, несмотря на множество кустов, довольно бедна. Здесь можно встретить сорокопутов (Otomela Romanowi), обыкновенного дубоноса и несколько видов овсянок.
   Пройдя верст 15, на протяжении которых дорога все время слабо спускается вниз, мы подошли к аулу Кызы, возле которого протекает большая речка, орошающая местные поля. Отсюда дорога, спускающаяся по большей части вниз, привозит в большой аул Кашизар, или Чинаш, где мы и остановились на ночевку.
   Окрестности его представляют пустынные горы, и только верхушки их покрыты лесом, состоящим главным образом из особого вида клена, имеющего трехлопастные листья. Отсюда до укрепления Нардына считают 3 мили (21 верста). Путь сначала пролегает горами, покрытыми густым мелким лесом барбариса и клена. Множество пашень свидетельствуют об обилии воды. Пред Нардыном дорога начинает спускаться в огромную, круглую котловину, в середине которой и стоит это укрепление. Поверхность по природе напоминает среднеазиатские пустыни. Полынь является преобладающим растением. Каменки (Saxicola isabellina), Scotocerca inquieta, песчанки (Meriones opimus), ящерицы (Phrynocephalus lielioscopus) -- животные обитатели этой котловины.
   Недостаток воды делает для жителей Нардына невозможным занятие земледелием или садоводством, поэтому укрепление и его окрестности имеют унылый мертвенный вид.
   Нардын представляет военное укрепление, в прежнее время служившее оплотом против вторжения туркмен во внутренность Персии, в настоящее время значение его ограничивается обязанностью следить за туркменскими шайками, нападающими на персидские торговые караваны. Во время нашего пребывания в крепости сидели двое русских текинцев, отбивших красный товар у персидского каравана. Об этом обстоятельстве было донесено в Тегеран, и пленные могли ожидать смертного приговора.
   Несмотря на это, солдаты обходились с ними очень любезно. Они развлекали их разговорами, давали им хорошую пищу и старались всячески облегчить их положение. Вообще, отношение к пленным у турок совсем иное, чем у туркмен. Последние мучат их и издеваются над своими жертвами.
   Начальник укрепления, хан из адербейджанцев, управляет вместе с тем несколькими из близлежащих аулов. Помощниками его состоят его сыновья, из которых один заведует письменной частью, другой -- военною, занимая должность начальника кавалерийского отряда, находящегося при укреплении. Узнав о нашем прибытии, хан выразил сожаление о том, что мы не вошли в стены крепости. Он делал замечание солдатам по поводу того, что они не пригласили нас туда. "К русским надо относиться с уважением", -- прибавил он при этом. Наконец, он прислал ко мне своего сына с визитом, который пригласил меня осмотреть укрепление и вместе с тем пообедать с ними.
   Немало усилий стоило мне придать своему костюму более или менее приличный вид, наконец все это кое-как удалось, хотя далеко не настолько, чтобы по мне можно было составить верное представление о внешности европейца. Еще труднее было явиться в сносном виде моему переводчику, но после того, как я предложил ему вместо его изорванных брюк мои белые кальсоны, он нашел, что все затруднения устранены и мы можем предстать пред лицом хана, не оскорбляя его зрения.
  

[]
Дом богатого перса

   Хан -- обыкновенный старый персиянин, в своем национальном халате, принял нас в палатке, разбитой в маленьком саду, и извинился, что не может пригласить нас в дом, так как там живут его жены.
   Он сперва выразил свои симпатии русским, затем расспросил меня о цели путешествия, видимо предполагая во мне правительственного агента. Я сказал ему несколько фраз в его тоне и уверил его, что я совершенно частное лицо, никакого соприкосновения к политике не имею, и занимаюсь исследованием природы.
   Несмотря на это, отношение ко мне нисколько не изменилось, и я пользовался все той же любезностью. Угощение началось с чая, подаваемого в маленьких стаканчиках и приготовляемого русским способом, при помощи небольшого самовара. Вскоре за тем начался принесенный в палатку на кошму обед. Все блюда подаются сряду и всякий ест в том порядке, в каком ему вздумается.
   Обед, приготовленный со вкусом, состоял из шурбы, или бараньего супа с бобами, кабава, плова с бараниной, яичницы, панира (сыра) с зеленым луком, меду и особого напитка, изготовленного из холодной воды и кислого сливочного масла с анисом.
   За обедом никто из присутствующих не употреблял никаких орудий, кроме пальцев. Заметив, что я чувствую себя не особенно ловко без обыкновенных принадлежностей европейского стола, хан велел дать мне большую ложку, которой наливают суп. Последняя, впрочем, благодаря своим большим размерам принесла мне мало пользы.
   Обыкновенно из одного блюда едят несколько человек вместе, но мне, конечно, было предложено отдельно от прочих. Вместо тарелок и салфеток употребляют чуреки. Обед заключается круговым кальяном, который подносится первоначально хозяину, любезно уступающему его кому-нибудь из гостей.
   После обеда мы отправились осматривать укрепление. Толстые стены выведены из сырцового кирпича и местами разрушены землетрясением, уничтожившим также много домов. Внутри находятся помещения для солдат, которых теперь не более двух десятков, помещение для трех заржавленных пушек, дом хана и здание для проезжих начальников. Эта последняя постройка разрушена землетрясением и, судя по остаткам, строена с претензиями на восточную роскошь. На внутренних стенах яркими красками размалеваны картины без всякого соблюдения перспективы. Сюжеты их частью эротические, не особенно приличные, частью заимствованные из войн с туркменами.
   Наиболее интереса представляют бани; они вырыты под землей и состоят из трех отделений квадратной формы, имеющих каждое отдельную крышу, выведенную из глины в виде купола. Слабый свет проходит в небольшие окошечки вверху сквозь бутылочно-зеленые стекла, позволяя только различать людей и не сталкиваться друг с другом. В первом отделении, служащем предбанником, находятся нары и небольшой водоем для мытья ног. Узкий проход ведет во второе теплое помещение; далее следует отделение для ванны. Ванна -- это огромный водоем из обожженного кирпича, обмазанного каким-то особым цементом. Вода напускается сюда из арыка и легко может быть выпущена чрез другую канавку. Под ванной находится обширная подземная печь, нагревающая воду и все помещение бани.
   На другой день после моего визита молодые ханы предложили мне совершить поездку в Кяльпуш. Это небольшой участок земли верстах в пятнадцати от Нардына, по их словам, одно из лучших мест Персии. Дно котловины, на которой построен Нардын, -- плоская равнина с характером пустыни. Поверхность ее покрыта полынью и обитаема песчанками, чеканами (Saxicola isabellina) и Scotocerca inquieta.
   Окрестные горы состоят из очень разнообразных пород, которые настолько перемешаны, что трудно указать, какая порода является преобладающей. Местами отдельные скалы сложены из синего и красного глинистого сланца, местами из известняка. Нередко на дневную поверхность выходят мрамор и песчаник. Горы почти лишены растительности, только изредка можно встретить здесь небольшие деревья можжевельника, кусты барбариса и, в лощинах, очень скудную травянистую растительность. Небогата и животная жизнь этих гор. Только архары и теки (Ovis arkal, Capra aegagrus) в значительном количестве держатся в этой дикой пустынной местности. Птицы же, по-видимому, избегают ее. Совершенную противуположность представляет Кяльпуш, начинающийся так недалеко от Нардына. По словам жителей, этот уголок настоящий рай, что показалось мне очень странным, так как с самого Алястана и его окрестностей, расположенных по северному склону Астрабадских гор, не встречалось ни одной местности, сходной по богатству природы с Кяльпушем.
   Отзывы местных обитателей возбудили во мне сильный интерес. Я не замедлил воспользоваться приглашением молодых ханов и объявил им о своей готовности посетить эти места.
   4-го июля для охранения моей палатки был прислан солдат, вооруженный кривой саблей, и вскоре за тем явилась целая кавалькада -- молодые ханы в сопровождении нескольких зажиточных персиян. Статный вид всадников на красивых лошадях, с ружьями за спиной, одетых в живописные костюмы, привел меня в некоторое смущение, так как, несмотря на все старания, я не мог придать своей внешности сносный вид.
   Лучшая из моих трех лошадей, привыкнув к вьюкам, ни за что не хотела двигаться иначе как шагом. Правда, это обстоятельство имело своего рода удобства по той причине, что за неимением седла я должен был сидеть на особом приборе, употребляемом при вьючении лошадей и называемом здесь палянгом. Это не что иное, как длинный сноп камышу, перегнутый пополам и привязываемый к спине лошади. Когда на него положены переметные сумы, то положение всадника поверх их достаточно удобно для путешествия шагом.
   Без них же палянг походит на инквизиторское кресло, и если к этому прибавить, что такое седло не имеет стремян и готово каждую минуту подвернуться под брюхо лошади, то будет достаточно, чтобы понять, насколько удобно скакать при таких условиях.
   Кавалькаду сопровождали несколько человек кавалерийских солдат и прислуги. На одной лошади, навьюченной огромными сумами с провизией, сидел ханский слуга, он же повар. Он принадлежал к тому племени, представители которого подобно домашней скотине продавались еще недавно на рынках, но это был не чистокровный негр. В настоящее время зажиточные персияне приобретают себе таких рабов, ценность которых не превышает стоимости хорошей лошади. Здесь эти люди исповедуют масульманскую религию шиитского толка и могут жениться только на своих соплеменницах.
   На особой лошади сидел другой слуга перс, на обязанность которого было возложено содержание в исправности кальяна и всех его принадлежностей. К седлу его лошади была привязана железная печь, в которой он должен был постоянно поддерживать огонь. Печь, привязанная на длинной цепи, подобно огромному паникадилу качалась сбоку лошади; испуская из себя пламя и огонь, она придавала странный вид всаднику. По другую сторону седла висела сума, в которой помещался богатый кальян и вода. Этот постоянный огонь и вода были необходимые принадлежности кальяна. На дороге ханы нередко обращались к слуге и курили, не слезая с седла.
   Для большей пышности взят был горнист, обязанный трубить сборы и звуками рожка выгонять зверей из лесу. Это был седой добродушный старик турок. Дорогой он вспоминал свои молодые годы и с нескрываемым удовольствием рассказывал, как много лет тому назад персидский хан разбил наголову туркмен, и благодаря тому, что у последних отсырел порох, перерезал их в количестве нескольких тысяч. "Вот то-то было время, -- прибавлял он, -- я служил тогда горнистом, и не смотря на то, что не имел никакого оружия кроме маленького ножа, принес хану туркменских голов на 20 туманов". На одной лошади с этим воином сидел молодой фарс, бывший у хана приживалкой.
   Он всю дорогу до хрипоты в горле пел песни и вечером исполнял должность муллы, призывая правоверных к молитве. Этот фарс был типичный представитель своего племени, и по своему шельмоватому виду составлял крайнюю противуположность старику турку. Как этот отличался прямодушием и добротой, так тот был хитер и бессердечен. Когда их лошади приходилось взбираться в гору, старик, желая облегчить её, слезал с седла и плелся за ней сзади. Чтобы сколько-нибудь помочь своим старым дрожащим ногам, он хватался за хвост лошади, но фарс, сидевший на ней, начинал всякий раз погонять животное, которое настолько прибавляло шагу, что старик не успевал идти и бросал хвост. Не понимая насмешки, он добродушно просил фарса не торопиться, но тот весело хохотал, продолжая погонять лошадь всякий раз, как старик хватался за хвост.
   В таком составе кавалькада выехала из Нардына. Путь, пролегавший почти на север, сначала шел пустынной равниной, скоро мы поднялись на не менее мертвые горы и, сделав небольшой перевал, часа чрез три после выезда из укрепления подошли к тому месту, которое носит название Кяльпуш. Этот небольшой участок земли несколько десятков верст в поперечнике отличается роскошной флорой и плодородием земли. Склоны гор с черноземной почвой покрыты прекрасной густой травой с яркими цветами. Местами возвышаются рощи крупных деревьев дуба, не встречавшегося нигде от самого Алястана. К нему подмешивается черешня, боярка и другие. Пейзаж в общем напоминает окрестности Астрабада.
   В лесу держатся маралы. Эта благородная дичь служит предметом охоты для шаха, который иногда приезжает сюда с этой целью. Здесь всякий раз он разбивает свои палатки на небольшом правильном холме, как бы покрытом ковром яркой зелени. Этот холм называют Стулом Шаха. Двигаясь то богатыми лугами, то дубовыми рощами, приближались мы к аулу Гусейн-Абад.
   По временам мы останавливались для охоты. Старый горнист отправлялся в лес и звуками рожка выгонял зверей. Вышел старый марал, был ранен одним из солдат, но успел скрыться. Мои спутники застрелили кабана, но, конечно, не только не дотронулись до него, но и не показали мне места, где он был убит, боясь, вероятно, что я возьму его для пищи.
   На лугах часто выпархивали стрепета, но персияне, не привыкшие стрелять влет, старались догонять их на коне и оставались ни при чем.
   Вечером мы пришли в Гусейн-Абад, находящийся в ведении нардынского хана. Аул, выстроенный лет 10 тому назад верстах в 30 к северу от Нардына и верстах в 20 к северо-востоку от Наника, расположен в узкой горной долине и окружен отовсюду лесом и прекрасными лугами. По словам жителей, на один батман пшеницы здесь получаются урожаи до 50 батман.
   Как везде на Кяльпуше, здесь много воды, пашни не нуждаются в искусственной ирригации, так как для орошения совершенно достаточно бывает атмосферной влаги. Обилие воды, обусловливающее прекрасную растительность Кяльпуша, представляет тем более странное обстоятельство, что в котловине, где расположен Нардын, дожди очень редки. За недостатком инструментов, я не мог сделать никаких наблюдений, которые могли бы выяснить причину, почему Кяльпуш является таким благодатным оазисом среди пустынных гор, примыкающих с юга и востока, или, другими словами, почему здесь существует обилие воды и атмосферных осадков. Судя по глазомеру и температуре воздуха, горы Кяльпуша не отличаются значительно по высоте от окрестных. Может быть, особое распределение горных хребтов и в зависимости от них ветров, несущих атмосферные осадки, служит причиною этого явления. Кяльпуш близко примыкает к Гюргеню; может быть, низменность между этой рекой и Атреком представляет русло, по которому струя влажного воздуха, двигаясь от Каспийского моря, омывает и Кяльпуш. Охлаждаясь на склонах окрестных гор, она освобождает большое количество влаги.
   Жители Гусейн-Абада пользуются достатком, насколько это возможно для крестьянского населения Персии. В ауле мы остановились в хижине одного обывателя, после ужина хан пригласил местных певцов и музыкантов. То были два брата; старший -- слепой старик -- играл на двухструнной гитаре, аккомпанируя молодому брату -- певцу. В пении последнего было много энтузиазма, но мало гармонии. Это был неистовый крик, в котором по временам дрожание голоса сменялось протяжными нотами. На губах появлялась пена, и порой выражение крайней степени исступления появлялось на лице, которое певец в это время прикрывал шапкой. Не менее увлечения проявлял старый гитарист. Он неистово бил по струнам рукой, по временам он прислонял ухо к гитаре, как бы наслаждаясь музыкой, или поднимал кверху свое восторженное слепое лицо; порой он привскакивал с места и бил в такт седой головой. После них выступил новый артист. Это был полусумасшедший старик, пропевший с приплясыванием, судя по телодвижениям, что-то очень скабрезное.
   В заключение спектакля мой проводник, исковеркав слова и мотив, пропел "Стрелка". Гитарист подобрал аккомпанемент, на сцену явился таз, и скоро под крышей персидского домика полились с большей силой звуки этой пошлой песенки, доставившей немалое удовольствие присутствующим.
   На следующий день мы вернулись в Нардын.
   Молодые ханы попросили меня остаться здесь еще на день, чтобы присутствовать на празднике, когда туркменские ханы племени гокланов являются с поздравлениями к нардынскому хану. Туркмены были по большей части молодой народ с диким выражением лиц. Все были вооружены винтовками и ножами, некоторые имели русские пехотные берданки, работы Ижевского завода 1878 года, попавшие сюда от текинцев. Туркмены для уменьшения тяжести обстругивают берданкам ложе и придают им вид казачьих. Празднество состояло исключительно в угощении.
   За ужином молодые ханы вели довольно откровенные речи о персидских порядках. По их словам, до покорения текинцев русскими пограничные персидские ханы были довольны своей судьбой. На военном положении они получали большое жалованье, кроме того, могли всегда рассчитывать на добычу после удачной стычки с туркменами. Чтобы долее пользоваться выгодами враждебных отношений к соседям, они употребляли все усилия для того, чтобы не покорять окончательно текинцев. Не будь этого, Геок-Тепе и другие крепости давно были бы взяты персами. Случалось, что туркменские ханы по соглашению с персидскими устраивали фиктивные нападения на персидские аулы. Теперь, когда русские, покорив текинцев, водворили спокойствие в этой части Персии, когда также жители турецких и курдских аулов сами отбили у туркмен охоту к разбойничьим набегам, персидские ханы остались без дела и лишились прежних доходов.
   На прощанье гостеприимные ханы написали мне в записную книжку несколько любезных слов на фарсийском языке. Чтобы отплатить им тем же, я написал им следующие строки с эпиграфом "Не так страшен черт, как его малюют":
   "Вместо того, чтобы быть убитым туркменской пулей или быть арестованным персиянами по подозрению в политическом шпионстве, как то мне предсказывали в Петербурге, я сижу в настоящее время на мягком ковре под ясным небом Нардына и пользуюсь гостеприимством ханов".
   Эти строки вместе с эпиграфом, мне думается, мог бы принять к сведению всякий, отправляющийся в дальнее путешествие, кого вздумали бы стращать ужасами странствования.
  

[]

   Рано утром 7-го июля наконец мы вышли из Нардына по направлению к Джоджерму. На протяжении 40 верст, пройденных в этот день, путь пролегал ровной долиной, окаймленной невысокими горами с севера и юга. Долина всюду носит характер среднеазиатской пустыни; поверхность ее покрыта полынью. Джейраны, песчанки (Meriones opimus), каменки являются животными обитателями ее. Горы, или совершенно лишенные растительности, или покрытые чахлой полынью, состоят из известняка; местами выходят скалы кристаллического алебастра. Благодаря незначительной вышине, в горах ручьи редки. Только верстах в 8 от Нардына протекает по солонцеватому дну небольшой ручеек, который, вероятно, к концу лета иссякает.
   Пройдя верст 30 от укрепления, мы подошли к колодцу, в котором, сверх ожидания проводника и к нашему неудовольствию, воды не оказалось. Торопливым шагом поплелись мы дальше к следующему колодцу. Солнце, склонившееся за полдень, жгло невыносимо; жажда томила и нас и лошадей; уже переводчик начал чувствовать головокружение, как на горизонте, как бы плавая в воздухе, показался глиняный купол колодца. Животные ускорили шаг, и скоро мы были около воды. Лошади столпились около колодца, прося пить. Поданное ведро они с азартом отбивали друг у друга, разливали воду, и много прошло времени, прежде чем удалось напоить их. Здесь мы решили остановиться на ночевку, несмотря на то, что окрестности представляли пустыню, почти лишенную всякой растительности. Только общипанные стебли полыни торчали на голой глине, и наши лошади принуждены были довольствоваться несколькими горстями ячменю, бывшего у нас в запасе.
   Колодезь имеет вид ямы не более двух аршин глубины, покрытой глиняным куполом. Такая незначительная глубина является результатом особых сооружений, свойственных Персии и Закаспийской области. При помощи их возможно из очень глубоких колодцев вывести воду на поверхность земли. Подобные сооружения встречаются только в долинах, окаймленных горами, или у подножья гор и имеют следующее устройство. По пологому склону подножья роют яму, пока не дойдут до водосодержащего пласта. Со дна этого колодца проводится боковой ход, слабонаклонный по направлению к долине или степи, который, выходя другим концом на дневную поверхность, выводит с собой туда и воду. На всем протяжении этого бокового канала вырыт, в виде отдушин, целый ряд колодцев, дно которых есть вместе с тем дно канала. Таким образом, в этой системе колодец, ближайший к горе, имеет наибольшую глубину, глубина же других убывает по мере приближения к концу канала, выводящему воду на поверхность воды.
   Вся система имеет в разрезе следующий вид.
   Глубина наибольшего из таких колодцев бывает, по-видимому, очень велика; по крайней мере, во многих из них не видно дна, хотя диаметр ямы достигает двух сажень.
   Эти сооружения, стоившие огромного труда, произведены на правительственный счет еще в очень отдаленные времена. Для производства таких работ существуют особые персидские инженеры, получающие образование в Тегеране. При помощи таких колодцев, называемых здесь дара, вода, выведенная на дневную поверхность, может служить для орошения полей, и нередки случаи, где большие аулы орошают пашни и сады водой, полученной таким способом.
   Вечером к колодцу приплелся пеший пилигрим, отправившийся на богомолье в Мешед. Это был отставной солдат персидской армии, которому в числе восьми его товарищей во время последней русско-турецкой войны турки отрезали кисть левой руки и 3 пальца на правой, оставив остальные два для совершения намаза. Причиной этого варварского поступка было подозрение в том, что эти солдаты доставляли из Армении русским войскам провиант.
   На следующий день в сопровождении этого пилигрима мы продолжали путь. Почти чрез час мы подошли к аулу Дара, называемому так по имени вышеописанных колодцев, водой которых орошаются здешние пашни и сады. На расстоянии двух верст отсюда находится аул Ивер, на север от которого от дороги на Джоджерм расположен третий аул Гярмаб. Пройдя верст 20 от места ночевки, мы сделали привал у Джоджерма.
   Путь всё время пролегал пустынной, местами очень широкой долиной, покрытой полынью. Здесь живут джейраны, из ящериц Phrynocephalus helioscopus и Ablepliarus deserti. Джоджерм представляет из себя нечто вроде уездного города, находящегося в ведении буджнуртского хана. При ауле находится полуразвалившаяся крепость, потерявшая в настоящее время свое значение. Жители занимаются главным образом садоводством.
   На следующий день путь пролегал всё той же пустынной ровной долиной. Горы, окаймляющие её с юга, отодвинуты так далеко, что она кажется обширной степью. На расстоянии 15-ти верст от Джоджерма находится колодезь системы дара, орошающий среди мертвой пустыни небольшую бахчу. Тут же стоят два табора курдов, занимающихся скотоводством, предметами которого, кроме баранов и коз, служат яки и верблюды. Здесь живут эти номады в палатках из черной шерсти, устроенных самым примитивным способом. Большой кусок грубой ткани натянут в виде тента на наклоненных кольях; под ним сидят оборванные хозяева на голой глине, около жердей сложен скудный домашний скарб, и вообще всюду видна крайняя бедность.
   Курды эти очень добродушный и патриархальный народ, не видавший ничего на свете, кроме клочка земли, где пасется их скот.
   С любопытством, как дикари, они осматривали мой иностранный костюм; каждая бляха приводила их в изумление, и подаренная пуговица в неподдельный восторг.
   Следующий день мы шли той же пустыней, поверхность которой покрыта щебнем. На 18-ой версте от места ночевки, в 1Ґ верстах направо от дороги находится брошенная крепость Джаферабад, против нее налево от дороги сады и аул Джаферлунд; еще чрез шесть верст мы подошли к аулу Хуршо и по приглашению жителей остановились ночевать на паперти местной мечети. Жители аула фарсы запрудили всю улицу, разместившись возле нас.
   До поздней ночи они вели болтовню, и кончили тем, что разошлись, украв у нас несколько мелких вещей и выпросив всё, на что хватило нашей щедрости.
   Близь аула находятся пашни, среди которых там и сям возвышаются глиняные башни, возведенные для защиты от туркмен. Еще в недавнее время туркмены делали набеги на жителей Хуршо. Прячась за горами, они дожидались окончания полевых работ и на лихих конях нападали на толпы возвращающихся с поля фарсов и уводили их в плен.
   Чтобы спасаться от таких набегов, фарсы среди пашен настроили эти башни, в которые прятались и отстреливались чрез маленькие амбразуры, пока из аула приходили на помощь. В настоящее время такие сооружения потеряли всякое значение и служат многочисленными памятниками прежнего тревожного времени.
   От Хурша дорога из пустынной долины, тянувшейся почти непрерывно от самого Нардына, слабо поднимается в горы. Чрез 1Ў часа мы подошли к аулу Курф, отсюда еще чрез час к Дербенту, где пришлось остановиться, чтобы подковать лошадь, потерявшую подкову. Близь аула протекает большая речка, в которой живут мелкие рыбы, по-видимому, из рода Nemachilus. Берега ее местами поросли джидой (Eleagnus), талом [деревья эти, вероятно, искусственно разведены], в которых держатся горлицы (Columba turtur), щеглы (Carduelis orientalis), воробьи (Passer hispaniolensis) и щурки (Merops apiaster).
   Под вечер мы вышли дальше, дорога идет узкой горной долиной, там и сям виднеется яркая зелень отдельных садов. Часа через два, т. е. сделав верст 9 от Дербента, мы подошли к аулу Тавар.
   На пути сюда нам повстречался англичанин, единственный путешественник европеец.
   Он измерил меня наглым взглядом, свойственным этой нации, и проехал мимо, прежде чем я опомнился. Его сопровождало несколько человек персиян, вьючных лошадей и ослов. В Таваре я узнал, что англичанин едет из Герата, чрез Мешед в Баку.
   По словам персиян, он везет с собой целые вьюки золота и расплачивается чрезвычайно щедро. Он расспрашивает обо многом и постоянно что-то записывает.
   Этот самый англичанин, имени которого не удалось узнать, был впоследствии невольным виновником одного моего неприятного приключения.
   "Энглиз китты, урус кильды" (англичанин ушел, русский пришел), -- так приветствовали меня в Таваре, и немедленно принесли фруктов, в расчете получить второй раз 5 кран (около 1 р. 70 к.) за блюдо сливы, но я был русский путешественник и надежды их не оправдались.
   От Тавара дорога идет ровной довольно широкой долиной, горы местами покрыты можжевельником, барбарисом, шиповником. Верстах в 9-ти от Тавара находится маленький аул Чорби, за ним Ширенсу. Далее начинается пологий подъем на перевал Тахтей-башка, перевал не высок, но длинен. Спуск с него не более крут, чем подъем, и даже в настоящее время не встретилось бы препятствия для путешествия на колесах.
   С Тахтей-башка дорога врезается в узкие ущелья безлесных скалистых гор, сложенных из известняка, и идет по ровному дну высохшей речки. На расстоянии около 40 верст от Тавара лежит аул Фирюзе, где мы и остановились. Фирюзе расположен в узком глубоком ущелья, по течению большой шумной речки Кариз, впадающей, вероятно, в Атрек. На несколько верст по Каризу не доходя аула и дальше от него узкой извилистой лентой тянется ряд роскошных садов. Из поспевших фруктов здесь особенно хороши: алыча, слива величиной с яблоко средних размеров и белая тутовая ягода, с конечный сустав большого пальца. В это время жителя аула фарсы почти исключительно питаются зеленью и страдают расстройством желудка. Прослышав о приезде русского, один за другим они приходили лечиться. Кроме больных желудком, приходили хромые, лихорадочные, больные женскими болезнями, бесплодием и проч.
   Около Фирюзе находится мусульманский монастырь, где живут несколько человек бледных, истощенных дервишей. Эти монахи не бреют и не стригут волос. Живут они доброхотными приношениями правоверных.
   Окрестные скалы большею частью голы, местами только попадаются деревья можжевельника и кусты барбариса. Из млекопитающих здесь живут пищухи (Lagomys rufescens), из птиц Sitta syriaca, голубой дрозд (Monticola cyanus), Saxicola picata, Passer petronia, Ammoperdix qriseogularis, Perdix chukar, из ящериц Stellio caucasicus. В садах на фруктовых деревьях во множестве прикормились розовые скворцы и серые вороны.
   Уже давно две из моих лошадей сбили себе спины, и с каждым перевалом опасность остаться без всяких средств к передвижению, кроме собственных ног, грозила все более и более. Это было особенно страшно потому, что у меня за исключением небольшой суммы, отложенной на возвращение домой, не оставалось денег, необходимых для покупки даже одной лошади. В Фирюзе одно из наших животных отказалось наконец служить. С трудом удалось обменить больную лошадь на кривоногую клячу, у которой вся спина была в свежих рубцах от только что заживших ран.
   От Фирюзе дорога вьется вдоль речки Кариз. До самого Буджнурта путешественнику приходится проходить мимо роскошных фруктовых садов и зеленеющих пашен. Дорога всюду ровна, и только местами камни могли бы помешать колесному движению. Приехав в Буджнурт, мы остановились в караван-сарае. Город, расположенный в широкой долине, обнесен глиняной стеной. Ворота его украшены рогами архаров. Большинство домов не отличаются по внешнему виду от хижин аулов, и только дом хана, мечеть и несколько развалившихся старых построек возвышаются среди этих однообразных глиняных лачуг. Большая обвалившаяся мечеть и несколько разрушенных домов свидетельствуют о лучших прошлых временах Буджнурта. Только базар может быть назван улицей, все же другие дома разбросаны в беспорядке. Базар состоит из ряда лавок по обеим сторонам улицы, посреди которой протекает арык. Из местных произведений здесь продаются фрукты, чуреки и мясо. Скверное персидское мыло, цветной канаус и олово привозятся из других местностей Персии. Тут же на базаре имеют свои мастерские различные ремесленники, между которыми больше всего медников, сапожников и шапошников, за ними уже следуют серебряных дел мастера и набойщики шерстяных материй. Большинство товаров в местных лавках привезены или из России, или из Франции. Между французскими произведениями здесь еще держатся сахар, ситцы и разные безделушки, но и эти предметы уже вытесняются русскими товарами. Так, сахар французский дороже и хуже русского, если он и держится на здешнем рынке, то благодаря тому только, что он привозится в маленьких более удобных головах. Пуд русского сахара стоит здесь 9 руб. 35 коп.; французского около 10 руб.
   Точно так же и ситцы русские вытесняют своей дешевизной французские; последние держатся на рынке только потому, что узоры их, специально приготовленные для персиян, более отвечают вкусам местных жителей. В настоящее время русские товары идут сюда большей частью чрез Кавказ, Астрабад, отсюда трудным вьючным путем по Хоросану. Но с проведением Закаспийской железной дороги, здесь начинают появляться более дешевые товары, приходящие сюда из Закаспийской области чрез Геок-Тепе.
   Так, этим путем привез красный товар один русскоподданный армянин, имеющий здесь постоянную лавку. Надо надеяться, что с проведением железной дороги до Аму-дарьи русские произведения совершенно вытеснят из Хоросана иностранные. Эго еще легче случится тогда, если от железнодорожных станций русские по соглашению с персидским правительством проведут боковые колесные дороги в наиболее населенные пункты соседней части Хоросана.
   Из Буджнурта я решил свернуть в Асхабад, так как дальнейшее путешествие по Персии становилось затруднительным. Лошади с каждым переходом всё более и более сбивали спины, к тому же истощились и те скудные средства, которые необходимы были на наем проводников, содержание переводчика и собственное продовольствие.
   15-го июля мы вышли из Буджнурта, прошли аулы Карахабанда, Баваман и, сделав в этот день около 30 верст, достигли аула Шихер. Путь сначала пролегал течением речки, по берегам которой всюду зеленеют пашни и сады. Близ Бавамана мы перешли Атрек по мостику, устроенному из двух перекинутых бревен; отсюда повернули на север. Всюду дорога нетрудна, подъемы и спуски пологи и невелики. Местами только большие камни могли бы препятствовать движению экипажей. Горы, сложенные из известняка или глинистого сланца, всюду безлесны и пустынны, чаще всего голы, и только изредка покрыты полынью.
   На следующий день из Шихера дорога шла между гор безводным пространством. Не смотря на то, здесь нередки пашни и бахчи, существующие без орошения. В течение 3Ґ часов дорога довольно ровная и без больших подъемов. Далее начинается большой с крутым и каменистым подъемом перевал, составляющий, вероятно, водораздельную линию Копет-Дага. За перевалом до самого аула Алочма дорога не трудна, она идет дном ущелья, бока которого поросли кленом и барбарисом, местами она выходит на узкие долины, покрытые пашнями и бахчами, существующими без орошения. До Алочмы в этот день мы сделали около 35 верст. Невдалеке от Алочмы находится аул Бордзуна, и верстах в семи на северо-запад Янги-Кала. Жители всех этих аулов курды, которых выселил в Хоросан на туркменскую границу Шах-Абаз.
   Теперь в этой части Персии их считают до 70.000 домов. Курды эти смелый и ловкий народ, в прежнее время они составляли для государства надежный оплот против вторжения туркмен.
   Раньше в этой части Хоросана жили таты (фарсы), но текинцы скоро вытеснили это ленивое и изнеженное племя.
   От Алочмы до Робата, последнего персидского аула (около 15 верст), ровная дорога идет долинами, на которых всюду зеленеют пашни. От Робата начинается слабый подъем на перевал, с вершины которого видна на севере последняя цепь гор, примыкающих к Туранской низменности. Кое-где чрез седловины, как бы в тумане, видна и сама степь. Отсюда начинается очень трудный и длинный спуск. Местами он настолько крут и каменист, что необходимо идти пешком.
   Далее дорога идет ущельем между отвесными скалами, по сухому каменистому руслу речки. На скалах живут голуби (Columba livia), куропатки (Perdix chukar). Здесь же в небольшой пещере мне удалось убить огромную очень редкую ядовитую змею Naja oxyana, в 2 аршина и 4 вершка длиной. Эта змея близкая родственница обыкновенной очковой змеи (Naja tripudiens), живет в сухих пещерах скал и питается куропатками и другой птицей. Будучи раздражена, она точно так же, как и ее знаменитая родственница, расширяет ребра, примыкающие к голове, так что в этом месте получается вздутие. Змея эта чрезвычайно смела: при моем приближении, она не беспокоилась уходить. В окрестностях русского поста Гярмаба она довольно обыкновенна; по словам казаков, собака, укушенная ею, умирает чрез 5 минут.
   Часов чрез шесть пути от Робата, мы подошли к русскому посту Гярмабу. До покорения текинцев здесь был большой персидский аул, в окрестностях которого жители развели огромные прекрасные сады.
   После взятия Геок-Тепе эта местность стала принадлежать русским, персы оставили аул и его обширные сады. В настоящее время здесь находится русский пост, где живут несколько человек казаков, под командой одного офицера. Сады за недостатком ухода заглохли, глиняные заборы обвалились, и за отсутствием полива фруктовые деревья дают плохие плоды. Благодаря обилию зелени и горному положению, Гярмаб является приятным уголком Закаспийской области, в сравнении с ближайшими населенными местами Геок-Тепе и Асхабадом, где летний зной бывает невыносим.
   В то время когда в 20 верстах отсюда природа представляет голую обожженную степь, где некуда спрятаться от палящих лучей солнца, здесь можно наслаждаться прохладой в тени чинара, грецкого ореха и множества фруктовых деревьев, опутанных виноградником.
   Накануне моего приезда в Гярмаб начальнику поста было прислано предписание строго следить за проезжающими ввиду того, что, по полученным сведениям, какой-то англичанин с шпионскими целями намерен пройти из Персии в Закаспийскую область.
   Мое появление со стороны Персии, как раз на другой день после получения предписания, показалось начальнику поста очень подозрительным. Он потребовал мои бумаги и, не удовольствовавшись этим, произвел обыск, который нимало не рассеял его подозрений. Опираясь на то, что бумаги могут быть фальшивы, и что между моими вещами были предметы английского происхождения, напр. ружье, револьвер и друг., также на то, что в моем дневнике записаны сведения о дорогах, что совсем не касается естественных наук, начальник Гярмабского поста объявил меня и моего переводчика арестованными по подозрению в шпионстве в интересах англичан. Он отобрал от меня оружие, карты, дневник и под конвоем трех вооруженных казаков отправил в ночь на 19 июля в Асхабад.
   От Гярмаба до Геок-Тепе существует колесная дорога, по которой и повезли меня с проводником, местами сокращая путь по горным тропинкам. К рассвету мы прибыли в Геок-Тепе, откуда чрез несколько часов, выкормив лошадей, казаки повезли нас в Асхабад. К вечеру добрались мы до этого города и, благодаря любезности моих провожатых, вместо кутузки остановились на постоялом дворе. Утром на следующий день весь базар знал, что поймали англичанина, и всякий лез на двор, чтобы посмотреть, каков он из себя. Уверенность в моем английском происхождении была настолько велика, что первое, о чем меня спросили на предварительном допросе, было: "Говорите ли вы по-русски?" Когда начальнику Закаспийской области А. В. Комарову были переданы рекомендательные письма, которые я вез к нему, недоразумения выяснились, и всё дело окончилось смехом.
   Так комично кончилось мое путешествие; продолжать его не было никакой возможности, так как после продажи своих изморенных лошадей, у меня оставалось денег лишь настолько, чтобы добраться до Астрахани. 25-го июля я выехал из Асхабада и, нигде не останавливаясь, 7-го августа прибыл в Астрахань.
   В заключение я подведу итоги тем впечатлениям, которые произвела на меня Персия в течение короткого пребывания в этой стране. Судя по тому, что привелось слышать от местного крестьянского населения и ханов, Персия представляется мне огромным поместьем, принадлежащим Наср-Эддину.
   Шах раздает в аренду различной величины участки лицам, которые приобретают вместе с тем право начальства над жителями участка и называются ханами. При назначении ханов на административные места шах руководится главным образом размером суммы, которую обязуется платить тот или другой кандидат в форме податей с населения.
   Хотя размер подати и ограничен, но за отсутствием у правительства каких бы то ни было сведений о количестве населения, для ханов является полная свобода не отправлять собранных денег в целости. Деятельность ханов как временных собственников подчиненных участков ограничивается исключительно сбором податей. Как с туркмен, так и собственно персов подати берутся подоходно в размере около U из количества снятого хлеба, продуктов садоводства, скотоводства и проч. За правильностью сборов следит в каждом ауле один из жителей, называемый кад-худа. В вознаграждение за свои труды он освобождается сам от денежных повинностей.
   Сбор податей один только напоминает жителям о существовании правительства; во всем остальном они положительно предоставлены самим себе. Таким образом, на границе они собственными силами должны отражать нападения персидскоподданных туркмен, не имея никакой надежды на помощь правительства в случае плена и покоряясь печальной необходимости быть рабом. Индифферентизм власти к нуждам населения проявляется и в том, что нигде не видно попытки к улучшению дорог.
   От Астрабада до русского поста Гярмаба близ Геок-Тепе нельзя встретить ни одного колеса, и перевозка грузов совершается при помощи вьючных лошадей и ослов. Между тем от Абера почти до Буджнурта местность настолько ровна, что за немногими исключениями колесное движение возможно и в настоящее время и не много труда стоило бы расчистить этот путь окончательно. Точно так же и сами жители не заботятся об улучшения путей сообщения.
   Аулы всюду редки и живут изолированной жизнью, нс чувствуя никакой связи с соседями. Гористый характер местности способствует отсутствию солидарности между отдельными аулами.
   Что касается народного образования и правосудия для крестьянского населения, то их нет и в помине в этой части Персии. Ханы, даже мелкие, ведут себя безусловно деспотично. Мне привелось слышать об одном возмутительном поступке одного из начальствующих лиц. У старика, жившего прежде в ауле Сумбек с своей семьей, пропала в один прекрасный день десятилетняя дочь. Думая, что ее украли туркмены, отец уже потерял всякую надежду увидеться с ней когда-нибудь. Чрез несколько времени, однако, исчезновение девочки объяснилось иначе. Старику сообщили, что виновник похищения старшина аула Дербенд, находящегося в нескольких верстах. Не задумываясь отец собрался туда со всей семьей и явился к похитителю с просьбой отдать дочь. Старшина, сделавший десятилетнюю девочку своей наложницей, отказался как от выдачи ее отцу, так и от уплаты калыма. Узнав о моем приезде, старик немедленно явился ко мне, с плачем рассказал всю эту историю и просил помочь его горю. На мой совет жаловаться буджнурдскому хану он только махнул рукой в знак того, что из этого ничего не выйдет.
   Единственное проявление заботы правительства о населении представляют вышеописанные колодцы дара, но и те вырыты еще в очень отдаленные времена процветания Персии. В настоящее время в посещенной нами части Хоросана всюду видны следы опустения. Многие аулы брошены и представляют развалины, другие, прежде обширные, состоят теперь из немногих обитаемых хижин. Виновниками этого печального явления нельзя, конечно, считать одних туркмен.
   По поводу упадка и опустения Персии мне вспоминается местный рассказ о министре, знавшем птичий язык. Этот вельможа, гуляя, подслушал разговор совы с каргой (вороной).
   Ворона сватала у совы дочь. Последняя просила уплатить за нее калым -- три разрушенных города да три таких же аула. "Ну, это совсем пустяки, -- возразила ворона, -- будет скоро время, когда я дам тебе 1000 городов и аулов, лежащих в развалинах".
   Отношение населения к правительству в высшей степени недружелюбное. Персидские ханы недовольны шахом за то, что он платит им маленькое жалованье, в то время как заискивает у туркменских ханов и осыпает их подарками.
   Крестьянское население имеет слишком много причин быть недовольным правительством, у турок (адербейджанцев) недовольство это переходит в ненависть к шаху, благодаря его фарсийскому происхождению. Турки и курды очень хорошо понимают, что фарсы и сам шах прячутся за их спиной от нападения туркмен.
   После смерти Наср-Эддина ждут больших смут.
   К русским все собственно персы относятся с уважением. Ханы считают их образованной нацией, крестьянское население чувствует признательность, за усмирение туркмен. Туркмены боятся их.
   Один фарс предлагал мне свои услуги в качестве проводника бесплатно, если я возьму на себя труд заехать в туркменский аул и вытребовать у одного гоклана его долг. Когда я заметил фарсу, что не имею на это никакого права, он серьезно уверял, что достаточно мне только прикрикнуть на туркмена, и он тотчас отдаст деньги. В виде опыта я взялся было за это дело, но, к несчастью, фарс захворал.
   Этот случай и случай со стариком-отцом несчастной похищенной девочки, со слезами умолявшим меня приказать старшине отдать ему дочь, ясно показывают, как сильна у народа потребность в хорошем правительстве. Многие, зная ближе русских, не стесняясь высказывают желание быть русскоподданными, некоторых удерживает от этого желания ложное убеждение, что русские заставят их принять христианскую веру.
   В заключение сообщу несколько сказок и местные названия некоторых животных и растений.

Гриф и Коршун

   Повстречался гриф с коршуном и говорит ему: "Неужели тебе не надоело летать так близко к земле? Полетим выше, если не боишься; посмотри как хорошо, как вольно высоко в небесах!" Страшно было коршуну лететь с могучей птицей, но и трусом не хотелось показаться хвастуну.
   Он согласился, и они взвились как стрела.
   Вскоре, однако, страх и усталость одолели его, и он стал жаловаться на головокружение. "Нет, теперь уж лети, -- говорит гриф, -- не то не миновать тебе моих когтей!" Коршун покорился, и они начали подниматься все выше и выше. Наконец гриф обращается к своему спутнику: "Посмотри вниз, что ты видишь?" -- "Ничего", -- отвечает тот. "А я вижу там, на горе, тысячу баранов, вон их пастух крошит чурек в чашку молока, а в молоке плавает волос!" Засмеялся коршун, не доверяя словам грифа. Поглядел на него гриф: "Коли не веришь, -- говорит, -- полетим поближе да посмотрим".
   Прилетели они на гору и убедились воочию в справедливости сказанного. И подивился коршун.
   Немного времени прошло с тех пор. Летая над аулом, коршун увидел своего знакомого грифа, привязанного на веревке и тоскливо опустившего голову. Мальчики, поймавшие его в петлю, окружили его толпой и издевались над ним.
   Странным показалось это коршуну. "Как же могло случиться, что ты попал в силок, ты, который видел с недосягаемой высоты волос в чашке молока?" -- спросил он у пленнника. "На то воля Божья, -- отвечал ему гриф, -- от своей судьбы не уйдешь. Иной переплывает широкие моря благополучно, а тонет в грязной луже; другой счастливо бьется с врагом на войне и умирает от безделицы".

Поверье о змее-Юге

   Змея-Юга (мифическое существо), после сорокалетней жизни в змеином образе, превращается в дивно красивую молодую девушку. Один правоверный, увидя такую красавицу, сразу влюбился в нее и пожелал взять ее в жены. Мулла обвенчал их, и молодые зажили счастливо, только не надолго.
   Вскоре стал чахнуть и сохнуть молодой муж и сделался почти неузнаваемым. Проведал дервиш про их житье, про подробности женитьбы, и сообщил несчастному, что красавица, любимая им, змея. Тот сначала не хотел верить, тогда дервиш, чтобы убедить его в справедливости своих слов, велел сварить барана, посолить его покрепче, накормить этим кушаньем жену, а самому не есть. Когда наступит ночь, муж должен вынести из дома воду, запереть плотно двери и, притворись спящим, внимательно следить за женой. Совет был исполнен в точности. Ночью, мучимая жаждой жена стала искать воды, и не найдя ни капли, превратилась в змею и выползла из дома. Едва переводя дыхание, следил за ней муж до тех пор, пока, отыскав кувшин, она не напилась и не превратилась снова в женщину. Тогда, не помня себя от ужаса, он прибежал к постели и забился под одеяло. Возвратясь, жена стала спрашивать, что с ним. Он объяснил свою дрожь лихорадкой.
   Наутро обладатель змеи-жены бросился к дервишу, умоляя его помочь горю.
   "Раскали пожарче печь, где пекут чуреки, -- приказал дервиш, -- толкни туда жену и не открывай камня, которым завалишь отверстие, несмотря на ее мольбы и просьбы, пока она не сгорит".
   Муж поступил как было приказано, и когда открыли камень, от красавицы осталась горсть пепла в форме змеиного тела. Дервиш взял часть его, потер им медную посуду, и она стала золотою.

Поверье о докторе Лонгмане

   Жил некогда знаменитый доктор Лонгман. Захотел он изгнать из Персии все болезни, взял камень, написал на нем неизвестные слова и поставил исписанной стороной к Персии, а гладкой к Франции. С тех пор не стало больных в Персии. Проведали французы про это, украли камень и поставили его обратно. И теперь у них хорошие врачи и нет больных, а в Персии развелись всякие болезни и исчезли доктора.
  

-----------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: А. М. Никольский. Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область // Записки Императорского Русского географического общества по общей географии. Том XV, No 7. 1886.
   Исходник здесь: http://rus-turk.livejournal.com/466438.html.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru