Нюландер Юн
Привет матери

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

И. В. Нюландер.
Привет матери

Рассказ

Пер. со шведского М. П. Благовещенской

   Раз как-то в читальной зале большого дома моряков "Mariners House" в Бостоне я случайно обратил внимание на большой четырехугольный плакат, прикрепленный к стене в темном углу под портретом проповедника Бичера.
   Лист пожелтел от времени и был порядочно потрепан, благодаря неосторожным прикосновениям метелок служанок, но красиво написанный текст все еще выделялся ясно и отчетливо. Это был один из списков, который нередко встречается в читальнях таких домов и в церквах. В этих списках каждая строка говорит о горе и слезах, о зловещем предчувствии и, может быть, об исчезающей, едва теплящейся надежде и... Это был список пропавших без вести моряков, которых разыскивали родные и знакомые:
   "Элиас Матсон из Брэндё -- не имеется известий в течение 15 лет, справляется престарелая мать".
   "Ион Хелльман из Або -- в последний раз писал из Калькутты в 1878 году, справляются сестры".
   Все то же горе, все те же поиски пропавших без вести. Все та же престарелая мать, или престарелый отец, или сестра, брат, невеста, ожидающие и надеющиеся.
   Я с тем большим интересом просматривал список, что каждое слово в нем, каждое название местности были для меня такие знакомые, такие родные. По-видимому, список был составлен каким-нибудь финским священником в Гулле. Я никак не мог понять, каким образом этот список попал в угол за дверь в это убежище моряков в далеком краю за океаном.
   Рассказывают много интересных случаев о том, как, благодаря таким опискам, возобновлялись на много лет прерванные отношения между сыном и родителями, между братом и сестрой и даже между мужем и женой. Нередко случалось, что какой-нибудь моряк, читая такой список, узнавал среди разыскиваемых своего товарища, если даже он и менял свое имя. Название его родной деревни, его усадьбы наводили его на след. Возраст также совпадал. Значит, это был он. Часто случалось, что тот, кого разыскивали, сам находил в списке свое имя.
   Я прочитал длинный список от слова до слова, чуть ли не с чувством благоговения. Меня поразило, что большую часть пропавших без вести разыскивают матери: "престарелая мать", "удрученная горем мать", "тоскующая мать", "мать, у которой еще не угасла надежда" -- всегда мать, мать...
   Я старался припомнить, не подходят ли некоторые из имен на списке к одному из моих соотечественников, которых судьба закинула сюда и с которыми мне приходилось встречаться; но тщетно. Да и позже на мою долю ни разу не выпало счастья послать одной из несчастных матерей радостную весточку о ее сыне: "твой сын жив".
   А потому не следует ожидать, что то, что я расскажу ниже, будет представлять собою интересную историю о потерянном и вновь обретенном сыне. Я хочу передать только один привет. Привет от кого? Я даже и этого не знаю. Привет от мертвого. Кому? Одной из скорбящих матерей, имени которой я не знаю.

* * *

   Невдалеке от города Бостона побережье Северной Америки образует отлогую песчаную косу, на несколько миль выдающуюся в Атлантический океан. Эта коса на карте напоминает серп или клык какого-то сказочного чудовища. Одни только очертания этой косы наводят на мысли о смерти и гибели. С незапамятных времен мыс был ужасом для парусных судов, идущих по этому фарватеру. Во время шторма и тумана суда легко относит течением несколько ближе к берегу, и тогда их какой-то необъяснимой силой притягивает к роковым песчаным рифам, окружающим конечность мыса. Бывали и такие случаи, что судно даже в ясную ночь, изменив нечаянно курс лишь на один волосок, на полном ходу наскакивало на предательские рифы и погибало.
   На оконечности косы, Кап-Год, стоит высокий, оштукатуренный белой известью, маяк, который приветливо мигает по вечерам. Сколько несчастных при виде его в отчаянии восклицали: "Слишком поздно!" Сколько потухающих взоров было обращено на него ив смертельном ужасе, а может быть, в тщетной надежде на спасение!
   Почти на каждой рыбачьей хижине вдоль песчаного побережья прикреплена над дверью доска с именем какого-нибудь погибшего судна. Говорят, что находящийся посреди косы маленький, вполне благоустроенный городок построен исключительно из того материала, который капризное море выбросило на берег.
   На кладбище за городом привлекает внимание целый ряд "фамильных могил". Быть может, в первую минуту не всякий, остановившийся перед простым белым деревянным крестом, поймет странную надпись на нем:

"Здесь покоится экипаж барки Иоланта".

----------------------

"Здесь ожидают воскресения
десять человек экипажа с потерпевшего крушение
корабля "Сидней Холль" из Ливерпуля".

   Редко на этих крестах встречаются имена и никогда нет даты рождения.
   Если бы эти доски с 'именами судов на хижинах и кресты могли говорить, они, наверное, рассказали бы много печальных историй. Но они хранят свою тайну, а людям остается только ждать и надеяться.
   Однажды в морозное январское утро я был свидетелем необыкновенных похорон, происходивших на окраине рыбацкого поселка невдалеке от Кап-Года: в широкую братскую могилу опускали девятнадцать длинных четырехугольных ящиков. Острый леденящий ветер кружил снег вокруг могилы, и грубые ящики на дне ее быстро покрывались прозрачной белой пеленой. Священник стоял над могилой, съежившись от холода и засунув руку с молитвенником под полу узкого пальто, с надвинутой на уши меховой шапкой, и произносил благословение усопшим. Завывания ветра и глухой рокот моря заглушали его слова. Люди, пришедшие на похороны, служащие при спасательной станции и рыбаки, собрались в тесную кучку у могилы. Несколько человек с лопатами стояли, опираясь о них, и ждали момента, когда им можно будет зарывать могилу. Время от времени кто-нибудь из присутствующих бросал пытливый взор на море, поверхность которого местами точно вспыхивала ярко-зеленым пламенем, когда из разорванных, туч на воду падал луч света. Хоронили погибших из экипажа английского фрегата "Язон", которых море выбросило на берег.
   За шесть дней до этого, в ночь с 28-го на 29-е декабря, "Язон" потерпел крушение.
   Это была ужасная ночь. Я помню, что уже с вечера началась вьюга, и снег с силой ударял в окна читальни в доме моряков, где мы сидели у камина и слушали рассказы Джонса. Окна дрожали под напором ветра, и можно было каждую минуту ожидать, что они разобьются.
   Джонс прервал свой рассказ.
   -- Ветер все более и более переходит на восток, -- сказал он. -- Да поможет Бог тем, кто слишком близко подойдут к берегу в эту ночь!
   Газовые рожки горели неровным пламенем, то вспыхивали, то трепыхались, готовые погаснуть. Мы сидели молча, погруженные в свои думы.
   В эту минуту возвратился из города Биг Чарли, мой старый товарищ. Стоя перед камином и растирая свои закоченевшие руки, он рассказал, что едва добрался домой, так как трамвай застрял в сугробе снега на углу Тремонт-Рода и Мильк-Стрита. Оттуда он должен был идти пешком, перебираясь через сугробы, вышиною в локоть. Памятник в Сколлей-Сквере напоминал собою ледяную гору, а в Ганновер-Стрите он на каждом шагу спотыкался о телефонные провода.
   Ночью разразился настоящий ураган.
   На следующее утро было совершенно остановлено всякое железнодорожное сообщение. Телеграфное и телефонное сообщение было также прервано. Наиболее важные биржевые телеграммы пускались по кабелю через Атлантический океан в Европу, а оттуда назад по северному кабелю в Бостон. Этот "крюк" представлял собою расстояние не более, не менее, как в десять тысяч морских миль, т. е. в десять раз больше того расстояния, которое составил бы "крюк", если бы послать телеграмму из Борго в Гельсингфорс via Петербург, Париж и Стокгольм.
   С раннего утра в квартале моряков на окраине города распространился слух о том, что у Кап-Года потерпел крушение большой корабль. Говорили, что никто из экипажа не спасся.
   За обедом в доме моряков рассказывали, что по надписи на спасательном кругу, выброшенном на берег, стало известным, что имя погибшего корабля "Язон", и что он из Кардифа. В официальном списке кораблей, действительно, находился английский большой парусник с этим именем, водоизместимостью в 2.400 тонн, выстроенный всего несколько лет тому назад. Вскоре мы узнали также, что корабль шел с грузом сахара из Ость-Индии в Нью-Брунсвик. После нескольких месяцев пути он потерпел крушение за несколько дней до прибытия в место назначения, чуть ли не в виду самой гавани! Что за необъяснимый злой рок!
   На следующий день после крушения можно было еще видеть сквозь завесу снежного бурана смутные очертания мачт затонувшего корабля, но на второй день не было уже больше ни следа погибшего судна, даже во время отлива. Судно в буквальном смысле слова рассыпалось на мелкие куски.
   Страховое общество, в котором был застрахован "Язон", выслало немедленно спасательный пароход к месту крушения. Но, разумеется, это было сделано больше для того, чтобы -на месте расследовать обстоятельства крушения, чем для того, чтобы спасти что-нибудь. Штурман спасательного парохода был моим хорошим другом, а потому он разрешил мне отправиться на пароходе к месту катан строфы.
   Мы сошли на берег в маленьком городке посреди косы, а оттуда надо было пройти пешком еще добрую милю до- места крушения. Берег был пустынный и плоский, только местами земля была покрыта снегом. За невысоким песчаным валом, саженях в -ста от берега, ютился маленький рыбацкий поселок с низкими домиками и церковью с остроконечной колокольней. Ближе к берегу на пригорке выделялась спасательная станция с длинным сараем для лодок, сторожевой башней и сигнальным шестом.
   Когда мы шли по дороге, ведущей из деревни к спасательной станции, мы повстречали фуру, нагруженную четырьмя длинными четырехугольными ящиками. Взъерошенная кляча медленно тащила воз, и ящики то и дело встряхивало на неровной дороге. В дверях большого сарая, невдалеке от сарая для лодок, стояло несколько женщин и детей. Мы зашли в сарай и увидали, что там как раз укладывали последние трупы с "Язона" в деревянные ящики. Зрелище было мрачное.
   Ящик с судовыми, документами тоже выбросило на берег. Я взял длинный список, на котором были обозначены имена погибших, еще только несколько дней тому назад полных жизни и с нетерпением ожидавших скорого отдыха в гавани. И вдруг я вспомнил список, который я незадолго перед тем видел на стене в доме моряков. Что, если среди погибших находится кто-нибудь из тех, кого разыскивают по списку в доме моряков? Что, если это крушение положило конец ожиданиям и надеждам одной из опечаленных матерей или какого-нибудь любящего сердца?
   Но ни одно из двадцати имен не дало мне ответа. Здесь я нашел только такие имена, как Броун, Джонсон, Смит, Мёрфи, Дэвис, Томсон, Джонс и тому подобные, которые неизбежно можно найти в списке экипажа любого английского или американского судна. По платью на покойниках можно было бы еще различить капитана и штурмана, но знать, кого именно из двадцати восьми погибших укладывают в эти девятнадцать деревянных ящиков, было невозможно.
   В ту минуту, когда я повернулся, чтобы уходить, у дверей подняли последнего из выброшенных на берег погибших и начали укладывать его в ящик. Мой взор упал случайно на его лицо... и я застыл на месте от неожиданности. Где видел я эти черты? Где мы встречались с этим человеком? Эти вопросы, которые я задавал себе мысленно, остались без ответа. Быть может, меня вводило в заблуждение случайное сходство погибшего с кем-нибудь из моих знакомых? Как бы ни было, но чем дольше я смотрел на лицо и на всю фигуру покойника в тесном, жалком гробу, тем больше я проникался уверенностью в том, что это близкий мне человек, брат, соотечественник. Быть может, он был родом из Эстерботтнии, или с Аландских островов, а то и из Нюландской губернии, или Выборгской, или из западной Финляндии. Я был только непоколебимо уверен в том, что передо мной мой соотечественник, мой земляк -- из десяти тысяч людей я узнал бы в нем своего, я не ошибся бы. И это не было с моей стороны ни предположением, ни гаданием. Я был твердо и непоколебимо уверен в этом. Ничего типичного не было во внешности погибшего, ничего особенного в его одежде. А между тем я не мог быть увереннее в том, что не ошибаюсь.
   Мое сердце сжалось от сострадания. Я вдруг почувствовал, что незнакомец в гробу бесконечно близок мне, что оба мы среди всех этих живых и мертвых людей соединены узами родства...
   -- Его выбросило на берег вблизи Беверли, -- сказал один из служащих на спасательной станции. -- Это я нашел его. Похоже на то, что он выбрался на берег еще живым и лег на берету.
   -- Бедняга! -- проговорила тихо одна из женщин. -- Как знать, может быть, его можно было бы еще спасти, если бы его нашли немного раньше.
   -- Он подложил себе руки под голову и лежал в снегу в спокойной позе, точно спал, -- продолжал служащий.
   Женщины смахнули рукавом слезы, навернувшиеся у них на глазах.
   -- И такой молодцеватый парень... И какие у него красивые волосы, -- сказал кто-то в толпе, глядя, как другой из присутствующих бережно складывал руки покойника.
   В эту минуту тонкий разодранный рукав рубашки мертвого слегка; отвернулся и обнажил часть руки выше кисти, и тут все увидали какую-то надпись, выжженную у него на руке.
   -- Что это такое?.. Уж не имя ли его? -- спрашивали в толпе, и все стали тесниться к гробу.
   Одна из женщин произнесла поочередно все буквы, но только в недоумении покачала головой. -- Это на каком-то чужом языке, -- сказала она.
   Я протеснился вперед и склонился над мертвым. На жилистой руке были выжжены пять больших букв с дюйм величиной. -- "Мать", -- произнес я громко. И в кучке женщин и мужчин, столпившихся вокруг гроба, пронесся шепот: мать!

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Брюсова и М. Горького. -- Петроград: Парус, 1917. -- 490 с.; 21 см. -- С. 397--403.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru