Нодье Шарль
Час ночи или видение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Час ночи или видение.

Повесть.

(Из Нодье.)

   Сердце мое стеснено было горестию и я искал уединения и мрака. Любимая моя прогулка простиралась не далее окрестностей Шалиота, и я всегда начинал ее, по пробитии одиннадцати часов вечера. В сии минуты, мысли мои бывали так мрачны, воображение питалось такими грустными мечтами, что я, предаваясь какой-то невольной мечтaтельности, которая известна душам страждущим, часто принужден бывал сражаться с призраками, коих стыдился сам в минуты рассудка. Однажды, вышед позже обыкновенного, и обманутый ли мраком ночи, или, может быть, более, нежели когда нибудь, увлеченный беспорядочным, своевольным развитием идей, я сбился с дороги, попал на неизвестную мне тропинку и очнулся тогда только, когда ударил час на колокольне сельской церкви. Удвоив шаги, я направил их в ту сторону, откуда слышал звук колокола; вдруг, на повороте узкой дорожки, поднялась передо мною пень, и в то же мгновение исчезла в частом изгороде. Я остановился, содрогаясь от ужаса; у ног моих лежал гробовый камень; раздался тяжкий стон, и листья дерев затрепетали.
   На другой день, занятый сим странным приключением, я ровно в час по полуночи, пришел на тоже место; и что же? Опять явился призрак, и скользнув мимо меня, коснулся моей одежды. Звук шагов его отдался на камне, иссохшая трава шуршала под его ногами, и он, удаляясь быстро, подобно темному облаку: то исчезал, то появлялся опять между окрестных ив и на изворотах тропинки. Я побежал по скорым и неверным следам его, и очутился в монастыре Св. Марии; но там, блуждая по развалинам, потерял его из виду.
   Разрушенный монастырь Св. Марии, представляет разительное зрелище для мыслящего человека. Несколько, там и сям разбросанных больших пилястров , на коих сохранились обломки кровли, вот все, что осталось от великолепного храма. Когда луна льет томные лучи свои на уединенные сии колонны, и крики совы раздаются с их карнизов; когда, взошед на высоту террасы, пробираешься по стенам монастыря, ежечасно оступаясь в глубокие трещины, исходя потом по ветхим ступеням, заросшим колючим тернием, достигнешь до совершенно разрушившихся келий, где одни грозящие падением стены поддерживаются почти невероятным образом; -- когда, наконец, зашед нечаянно в темную алею, ведущую по кремнистому скату, к мрачной обители смерти, и под сводом сплетшихся ветвей, сойдешь в древнее подземелье, где при мерцании гаснущих лампад, читаешь на камнях имена целомудренных дев, которых бренные остaтки преданы здесь земле: тогда, никакой ум человеческий не может противостоять впечатлению предметов сих на душу. Они так овладели мною, что я на ту минуту, совершенно забыл странную цель моих поисков, и только на другой день, почувствовал опять желание проникнуть в тайну непонятного существа, которое, казалось, избрало сию обширную могилу, таинственным своим жилищем.
   Пробил час по полуночи, и я, удерживая дыхание, подошел тихими шагами к гробнице -- и увидел на ней сидящее привидение. Глаза его были устремлены неподвижно на небо: то был молодой человек, худой, бледный, покрытый рубищем. Поднявшиеся дыбом волосы его, частию упадали густыми кудрями на плеча; отверстый рот, вытянутая шея, опустившиеся руки, все положение его тела, означавшее сильное напряжение внимания, доказывали, что какое-то глубокое наблюдение занимало его в сию минуту. Тяжкий вздох вырвался из его груди, и я понял, что ожидание его осталось тщетным. Тут он увидел меня, вскочил и хотел бежать, но вдруг остановился, и взглянув на меня с кротостию, сказал: ,,чего ты хочешь? -- "Узнать тебя, и...может быть утешишь. "  Отвечал я. - "Ты человек, возразил он, твое сердце "подобно их сердцу.... Я не люблю вас!..... Правда, в молодости моей были люди, которые жалели ближнего; они имели благородную душу и Бог любил их...а теперь... теперь совсем иное! " - Тут он покачал головою и отер слезу.- "Есть люди и теперь, продолжал я, не отвращай сердца от братий.,, -- "у меня нет братий! Несчастные их не знают!... Взгляни на меня; смотри как иссох я, как бледен, какое на мне рубище! Днем томлюсь голодом, ночью сплю на сырой земле;  Господь послал мне тяжкий крест!... Иногда свет темнеет в глазах моих, зубы скрежещут; грудь моя подымается, все жилки трепещут, как струны; капли слез застывают не выкатившись, и смертный холод пробегает в крови. Говорят, что это падучая болезнь, что я сумасшедший, и с улыбкою презрения проходят мимо !,,.... - Тут он сел опять на гробницу; я также - и очень к нему близко, и прижал его к своей груди. "Я могу рассказать,-- промолвил он скоро; -- ведь она "уж не придет нынешнею ночью!... Видишь -- ли черный купол? Там, там, далеко, на небесной лазури... (то был купол Валь де-Граса): видишь ли звезду, сияющую над ним и -- как бы плавающую в светлом эфире? -- Она там! - Да, конечно там! Она сама сказала мне; но она уж не сходит больше  оттуда!...  -- Я был не беднее Октaвии, "но наследник знатной фамилии -- просил руки ее, и гордые ее родители меня отвергли. За два дни до ее свадьбы, я ходил по тенистым аллеям Луксамбурга, и с наслаждением предавался моей горести. Какие мечты не приходили мне в голову! - Явлюся с острым кинжалом , посреди пирующих, думал я, пронжу сердце любезной и потом свое!.. Нет, лучше вбегу в церковь, наведу ужас на предстоящих, и в шуме общего смятения увезу Октавию... Нет! "Всего лучше осветить страшным пожаром приготовления брачного ее празднества, и живую, или мертвую, спасти от преступной измены.... Вдруг, она сама прошла мимо меня; атласное платье ее зашумело; я весь затрепетал, красное облако покрыло глаза мои, вся кровь приступила к сердцу. Она узнала меня, моя Октавия! Она меня узнала, и сказала окружавшим ее: я опять приду сюда, скоро приду; тишина ночи здесь -- так прелестна! Я приду, может быть, завтра! И скрылась! Ах! Слова милой, подобны тихой мелодии! Они долго, долго,  отдаются в сердце! Все чувства исполняются ими, душа присвояет их себе, и, кажется, что унося последнюю мысль любезной, уносить и ее с собою! ее! -- может быть, завтра! Сказала она, однако не пришла! Бил час ночи, и вскоре за ним раздался погребальный колокол, и ударяя чрез долгие промежутки, наполнял воздух печальною гармониею. Не могу изъяснить тебе, что сделалось тогда со мною! Казалось, что какое -то небесное предвещание таилось для меня в сих ужасных звуках. Непреодолимое стремление воли, в котором не мог я дать себе отчета, увлекло меня к дому Октавии.... Продравшись сквозь толпу служителей, я остановился у дверей ее спальни; окна были отворены, везде мелькали зажженные факелы, и какие-то глухие стоны неслись из комнаты. -- Она умерла! Закричал я.... Нет! Сказал отец ее, схватив руку мою с судорожным движением, она спит... Октавия лежала на богатой постеле, под штофным алым балдахином; восковая свеча горела на столике; книга лежала у ног ее; священник стоял в молчании у изголовья; мать упала без чувств на пол; Эйлалия горько плакала, и какой-то незнакомец, в черном фраке, говорил с зверским хладнокровием:,, Все кончилось! - Я знал что она не выздоровеет!,, - Я забыл весь год, протекший за сим страшным вечером. Говорят, что я тогда был болен, и что болезнь моя производила отвращение и ужас. После смерти Октавии никто уже не любил меня !,,--
   "На другой год, в самый день ее кончины, я шел по Турнонской улице при свете торжественных огней, и продирался сквозь толпу народа, умножавшего тоску мою своею веселостию. Вдруг ударил час ночи, и если б удар сей рассыпался на моем сердце, он бы не мог сразить меня более. Ах! для чего этот час, последние звуки коего заглушили предсмертное ее  рыдание, для чего этот ужасный час, не исключен из числа прочих!... Внезапно, юноша необычайной красоты является передо мною, обращает на меня светлый, омоченный слезами взор, и скрывается в толпе, указывая на Луксамбург. Я колебался, но он явился опять: слеза катилась по его лицу и упадала, блистая. В смущении, пришел я в сад; - никогда не знал я страха, но в эту минуту и свет луны, проницавший сквозь ветви дерев, и отдаленный шум народа, возвращавшегося в домы, и самая пыль, подымавшаяся от ног моих, все приводило меня в трепет. Наконец, она явилась, в белой одежде, в белом покрывале, точно так, как в тот незабвенный вечер, когда мы вместе гуляли по берегам Сены. Тонкое светлое облако облекало ее; я упал без чувств на землю, но Октавия не удалилась; она стояла, наклонясь надо мною; пламенное ее дыхание согревало грудь мою; ее руки, поддерживая меня, тихо качали в эфире, исполненном благоухания и света; какое-то неизъяснимое ощущение блаженства, как бы отягчало все существо мое.
   "Когда же, наконец, успокоившиеся мои чувства, начали полнее наслаждаться сим чудным упоением: тогда глаза мои обратились на Октавию, но она уже скрылась, и только бледный, трепещущий луч, простиравшийся до той звезды, указал мне след ее, и исчез постепенно. Не знаю, для чего она более не приходит; но если не придет: то я пойду!... Думаю, что пойду!" прибавил он в полголоса.
   Вот повесть моего несчастливца. После того я уже не встречал его. Долго наведывался об его имени, состоянии, прежней жизни; но тщетно: никто не знал его.-- Наконец, я уже со всем потерял надежду его увидеть, как однажды, совершенно нечаянно, услышал, что сходный с моим описанием человек, лежит в Бисетрской больнице. Немедленно бросился я туда, и велел проводить себя к его постеле; но вместо его, увидел обезображенный, -- покрытый смертною бледностию труп. -- Глубоко впалые глаза его, сохранившие еще некоторые искры прежнего огня, быстро обращались в черных кругах своих; взоры их раздирали душу. Взглянув на меня, он пребыл несколько минут в задумчивости, как бы стараясь собрать рассеянные воспоминания; наконец, горькая, судорожная улыбка, пробежала по изменившимся чертам, и он, наклонясь ласково ко мне, сказал прерывающимся голосом: "Я говорил тебе, что пойду!.. Надеюсь, что пойду завтра; Октавия уже приходила звать меня, и оставила залог будущего нашего соединения; и кто ж, кроме Октавии, ежечасно  простирает ко мне руку? Ведь это не страшная черная рука мертвеца, в гробу окостеневшая; нет, это нежная, прекрасная рука Ангела! Правда, я не мог еще до нее дотронуться, но когда настанет минута обручения: тогда рука Октавии, схватив мою, увлечет меня за пределы мира! При сих словах, он в исступлении смотрел на жесткое свое изголовье, и вдруг закричал: --"Вот, вот она! Вот золотое кольцо Октавии с продолговатым ониксом! Но я не прежде, как завтра пойду к ней!, - Прибавил он с тяжким вздохом.
   Странно действие легковерного воображения! И мне казалось, будто соломенная подушка, покрытая толстою наволокою, на которой покоилась голова несчастного: то подымалась, то опускалась под рукою Октавии, и сохраняла легкий отпечаток ее формы. Бедный страдалец, думал я, люди называют тебя сумасшедшим, но кто знает?...может быть, мнимая болезнь твоя, есть признак величайшего усовершенствования организации, и той чрезмерной утонченности умственных способностей, которыми душа твоя, здесь еще, познает сокровенное, и видит невидимое.
   Мысль сия сильно еще меня занимала, когда я пришел на другой день в больницу. Длинный, белый покров был наброшен на тело усопшего; восковая свеча теплилась в головах; все прочее осталось по прежнему.
   Когда сгустился мрак ночи, я пошел туда, где прежде встречал его, и сел на любимом его камне. Пробил час, и по моему расчету, в эту минуту исполнилось ровно два года по кончине его любезной. Небо было ясно, но темное облако скрывало от меня звезду, где он так часто искал свою Октавию; наконец, мало по малу, вышла звезда из за тучи... и, казалось, сияла ярче прежнего.-- Почивший страдалец, думал я, что теперь для тебя, все темные познания человеческие? ныне, как в чистом зеркале зришь ты, непостижимое для мудрецов мира, и если некогда густой мрак покрывал дни твои на земле: то теперь, подобно сияющей звезде сей, восходишь ты к новой лучшей жизни и свету неугасаемому.

Т.

"Славянин", часть 1, 1827

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru