Оболенский Леонид Егорович
Социальные предсказания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Соціальныя предсказанія.

I.

   Теорія, выраженная графомъ Л. Толстымъ въ его знаменитомъ романѣ Война и миръ, встрѣтили у насъ,-- да и въ Европѣ,-- довольно презрительный пріемъ {Исключеніе составляетъ разборъ, сдѣланный проф. Н. И. Карѣевымъ въ его талантливыхъ трудахъ по философіи исторіи.}. Какъ извѣстно, авторъ отрицаетъ значеніе въ историческихъ явленіяхъ отдѣльной личности вожака или героя, приписывая историческій процессъ стихійной силѣ массъ, руководимой какими-то непознаваемыми, почти мистическими вѣяніями. Но если откинуть эти таинственныя объясненія историческаго процесса, то въ остаткѣ мы получимъ довольно простую и всѣми признанную истину, что предвидѣніе въ явленіяхъ соціальныхъ если не совершенно невозможно, то въ высшей степени трудно. Въ самомъ дѣлѣ, на какіе собственно факты ссылается Толстой для доказательства своей теоріи? Такой-то полководецъ создалъ планъ битвы, но вслѣдствіе тысячи мелкихъ причинъ, предвидѣть которыя было невозможно, планъ совершенно разстроился, то-есть результатъ сраженія опредѣлился цѣлою массой неизвѣстныхъ полководцу условій; опредѣлить ихъ не можетъ и самъ авторъ; а такъ какъ люди склонны вообще объяснять все имъ непонятное и поразительное какими-либо таинственными силами, то и здѣсь подвертывается quasi-мистическое толкованіе. Въ дѣйствительности же въ самомъ фактѣ, служащемъ опорой теоріи, нѣтъ ничего необыкновеннаго. Что такое планъ сраженія? Это ни болѣе, ни менѣе, какъ соціальное предсказаніе, предвидѣніе, но только сдѣланное въ маленькомъ масштабѣ, разсчитанное впередъ на весьма непродолжительное время и относительно весьма небольшой группы людей, т. е. относительно двухъ враждебныхъ армій. Если намъ не сразу бросается въ глаза та мысль, что разсчетъ всѣхъ моментовъ столкновенія этихъ массъ есть дѣло вовсе не одной военной науки, а есть задача соціальной науки, то это только потому, что кажущаяся простота задачи и ея обыденность заставляютъ насъ забывать слѣдующее: двѣ арміи, готовящіяся въ битвѣ, представляютъ неразрывныя части соціальныхъ группъ, къ которымъ онѣ принадлежатъ. Предвидѣть даже на короткій періодъ всѣ процессы и движенія, какія совершатся въ нихъ, это значитъ предвидѣть процессы и движенія въ части соціальнаго цѣлаго, а это есть элементарная задача соціологіи. Если бы соціологія дошла до такого развитія, что была бы въ силахъ, какъ физика, химія, астрономія, предвидѣть явленія хотя бы въ отдѣльныхъ соціальныхъ частяхъ, то этимъ самымъ была бы рѣшена и болѣе сложная задача соціальныхъ предвидѣній въ цѣлыхъ общественныхъ группахъ (обществахъ, государствахъ и т. п.). Для этого стоило бы только суммировать рѣшенія, найденныя относительно отдѣльныхъ частей. Но кому же не извѣстно, что соціологія не стоитъ такой высотѣ? И это зависитъ вовсе не отъ какихъ-либо мистическихъ причинъ, а отъ особыхъ естественныхъ причинъ, которыя мы и разсмотримъ дальше. Дю-Буа-Реймонъ въ своей знаменитой рѣчи о границахъ науки говоритъ, что если бы мы знали всѣ условія, вліяющія на соціальныя явленія,-- какъ мы знаемъ всѣ условія физическихъ явленій,-- мы могли бы съ математическою точностью предсказать годъ, даже день, даже минуту, когда христіанскій крестъ будетъ воздвигнутъ снова на церкви св. Софіи въ Константинополѣ. Эта мечта великаго ученаго вовсе не такъ фантастична и несбыточна, какъ кажется съ перваго взгляда, и мы постараемся показать далѣе, что она вовсе не такъ противорѣчитъ ни ученію о свободной волѣ человѣка, ни субъективнымъ особенностямъ соціальныхъ явленій, какъ это можетъ казаться черезъ-чуръ крайнимъ изъ поборниковъ субъективизма въ соціологической наукѣ.
   Но вернемся еще разъ на минуту къ Л. Н. Толстому. Почему его такъ поразилъ фактъ невозможности или, по меньшей мѣрѣ, трудности военнаго предвидѣнія? Почему ему показалось, что онъ почти открылъ этотъ фактъ, а съ нимъ вмѣстѣ и новую теорію? Почему и другимъ, даже спеціалистамъ въ соціологіи и исторіи, его quasi-открытіе не только не показалось старою, всѣмъ извѣстною истиной, признаваемою каждымъ соціологомъ, но представилось какою-то соціологическою и историческою ересью? Я полагаю, что нѣкоторый мистицизмъ, допущенный Толстымъ, былъ лишь второстепенною причиной. Главная же причина лежала въ томъ, что военныя предвидѣнія считаются вообще дѣломъ весьма легкимъ и обычнымъ: всѣ привыкли къ тому, что въ военныхъ школахъ даже ученики дѣлаютъ планы сраженій, въ формѣ ученическихъ задачъ; всѣ привыкли читать въ сотняхъ военныхъ исторій о побѣдахъ геніальныхъ полководцевъ, выигранныхъ благодаря геніальной предусмотрительности. Но что же такое эта "геніальная предусмотрительность", какъ не маленькое пророчество относительно соціальныхъ группъ? Если выдѣлили военныя предвидѣнія изъ круга остальныхъ соціальныхъ предвидѣній, то это объясняется, всего вѣроятнѣе, исторіей науки вообще. Беджготъ, въ своемъ извѣстномъ сочиненіи Естествознаніе и политики, показалъ, что масса открытій въ естественныхъ наукахъ обязана войнѣ. Война была такимъ могучимъ стимуломъ, она такъ сильно возбуждала чувство самосохраненія человѣка, а съ нимъ я его волю, и его мысль, опредѣляемую волей, что совершенно понятно, почему величайшія открытія въ наукѣ обусловлены этимъ страшномъ бичомъ человѣчества. Человѣчество вообще лѣниво, инертно, консервативно, и нужны сильные стимулы, чтобы вывести его изъ инертнаго состоянія, перевести на какой-либо новый путь его умъ и волю. Такимъ стимуломъ была война, какъ было и многое другое, что заставляло людей шевелить мозгами, изучать явленія, открывать ихъ законы и пользоваться этими законами для самосохраненія. Но то же самое, что подмѣтилъ Беджготъ въ естествознаніи, мы видимъ и въ соціологіи: и тутъ война вызвала первыя попытки соціальныхъ предвидѣній въ видѣ военныхъ плановъ, и эта первичная соціологія была знакома любому предводителю дикарей, хотя онъ, конечно, не подозрѣвалъ, что кладетъ нѣкоторое основаніе будущей научной соціологіи, проектированной впослѣдствіи О. Контомъ.
   Этимъ я вовсе не хочу сказать, что военные планы могутъ и должны лечь въ основу соціологіи. Нѣтъ, научная соціологія будетъ идти и идетъ совсѣмъ инымъ путемъ. Военные планы сдѣлали соціологіи другую услугу: они пріучили человѣчество вѣрить, хотя и въ крайне ограниченной области, что соціологическое предвидѣніе возможно; они научили цѣнить и уважать соціальныя предвидѣнія. Правда, человѣчество думало, что для этого нужна особая "военная" геніальность. Но эта геніальность есть лишь способность схватить и ясно воспроизвести въ своемъ умѣ наибольшую сумму условій, въ какихъ находятся двѣ арміи, и затѣмъ вывести изъ этихъ условій наибольшую сумму вѣроятныхъ возможностей. Понятно, почему Толстой выбралъ несостоятельность именно военныхъ предвидѣній, такъ сказать, оселкомъ для пробы соціологической теоріи, видящей въ соціальныхъ явленіяхъ естественные законы, а, стало быть, и возможность ихъ точнаго предвидѣнія. Въ самомъ дѣлѣ, геніальный писатель,-- сознательно нл безсознательно, это все равно,-- чувствовалъ, что если на этомъ, всѣми признанномъ, оселкѣ окажется несостоятельнымъ человѣческое предвидѣніе движеній массъ, т.-е., говоря иначе, соціальнаго и историческаго процесса, то этимъ уже все сказано и доказано: ужь если самый геніальный человѣкъ не можетъ предвидѣть, что совершится черезъ полчаса съ массой строго-дисциплинированной, приведенной посредствомъ дисциплины почти къ психической и моральной однородности, и, притомъ, массы, отдающейся въ его полное распоряженіе,-- если и при такихъ упрощенныхъ условіяхъ задачи человѣческое предвидѣніе безсильно, то что же и толковать о задачахъ болѣе сложнаго предвидѣнія, о цѣлыхъ обществахъ и ихъ будущности, а тѣмъ болѣе о всемъ историческомъ процессѣ?! Да, планъ кампаніи противъ научной соціологической теоріи составленъ нашимъ великимъ романистомъ остроумно и съ огромною смѣлостью: разбить теорію на такомъ обращикѣ ея, который не только представляетъ наиболѣе упрощенную, повидимому, задачу (задачу съ почти однородными и слѣпо повинующимися массами), но еще и такую задачу, которую люди считали легко разрѣшимою, вѣроятно, съ тѣхъ поръ, какъ на земномъ шарѣ случилась первая война, имѣвшая предводителя, обдумывавшаго планъ предстоящаго сраженія. Отъ этой геніальной постановки задачи многіе, дѣйствительно, могла придти въ смущеніе. Между тѣмъ, самое первое возраженіе, которое должно быть сдѣлано ему, состоитъ вотъ въ чемъ: да въ самомъ ли дѣлѣ та задача, которую вы взяли образцомъ и оселкомъ, есть самая простая и элементарная задача соціологіи или, говора точнѣе, соціальнаго предвидѣніе? Не есть ли это иллюзія, происходящая только отъ того, что эта задача (т.-е. военный планъ), вслѣдствіе настоятельныхъ требованій самосохраненія, выдвинулась для человѣчества на первое мѣсто изъ ряда всѣхъ другихъ задачъ соціальнаго предвидѣнія? А разъ она выдвинулась впередъ чуть не съ самаго начала возникновенія обществъ, къ ней такъ привыкли, она стала казаться такою обыденной, что въ ея простотѣ и способности быть рѣшенной никто не сомнѣвается. Развѣ тотъ фактъ, что она выступила впередъ раньше другихъ задачъ, доказываетъ, что она самая простая и элементарная? Это доказываетъ только, что она была самою настоятельною задачей въ періодъ воинственной жизни человѣчества,-- періодъ, не закончившійся и теперь, бе окажется ли,"при ближайшёмъ ея изслѣдованіи, что она не только не самая легкая изъ соціологическихъ задачъ, но, быть можетъ, одна изъ самыхъ трудныхъ?
   Говоря еще проще, не доказалъ ли Толстой своимъ романомъ совсѣмъ не то, что хотѣлъ доказать, и даже противуположное тому, что хотѣлъ доказать? Не доказалъ ли онъ наглядно, художественно-геніально, что военные планы не есть спеціальное дѣло военной науки, а дѣло соціологіи, потому что въ этихъ планахъ должны быть приняты во вниманіе массы людей, а они -- не пѣшки, они -- характеры, индивидуумы, типы, живыя, мыслящія, по-своему хотящія существа? Не слѣдовало ли соціологамъ, вмѣсто того, чтобы сердиться на Толстаго, взять его романъ новымъ аргументомъ своихъ положеній?
   

II.

   Намъ могутъ возразить, что, вѣдь, не одна война и задачи ея предвидѣнія составляли настоятельную нужду людей. У человѣчества было не мало настоятельныхъ нуждъ и помимо войны, а, между тѣмъ, задачи, возникающія изъ этихъ нуждъ, никогда не выдвигались такъ впередъ, какъ задачи военнаго предвидѣнія. Это произошло еще потому, что по внѣшности, военныя задачи самыя легкія задачи: величины, относительно которыхъ приходится рѣшать, тутъ кажутся почти однородными, и ихъ, по большей части, только двѣ, т.-е. двѣ арміи. Зная условія мѣстности, зная сравнительную численность этихъ двухъ коллективныхъ единицъ, зная силу ихъ оружія, ихъ настроеніе, повидимому, нѣтъ ничего легче, какъ предвидѣть исходъ битвы: теоретически, при равенствѣ другихъ условій, побѣда должна быть на сторонѣ: во-первыхъ, массы большей, во-вторыхъ, болѣе дисциплинированной, въ-третьихъ, болѣе воодушевленной, въ-четверыхъ, лучше вооруженной, въ-пятыхъ, поставленной въ лучшія мѣстныя условія и т. п. Кажется, что же можетъ быть проще такой задачи? Я покажу въ слѣдующей главѣ, что эта кажущаяся простота основана на недоразумѣніи. Но была и другая важная причина, отодвигавшая иныя задачи соціальнаго предвидѣнія на задній планъ и не позволявшая имъ развиться въ такую же почти науку, какъ наука военнаго дѣда. Причина эта состоитъ въ томъ, что почти всякое соціальное предвидѣніе или стремленіе заглянуть въ будущій общественный порядокъ задѣвало страсти людей, пользующихся благами даннаго общественнаго строя, который они поэтому ревниво охраняли. Военныя предвидѣнія были одинаково важны и благодѣтельны для всѣхъ слоевъ общества, а потопу военная наука и искусство, вмѣстѣ съ наукой и искусствомъ внѣшней политики, были тѣми практическими отраслями соціальной науки, которыя первыми не только выдвинулись впередъ, но и пользовались покровительствомъ государствъ, культивировались даже искусственно, причемъ на нихъ не щадили ни средствъ, ни времени, ни силъ. Но совсѣмъ въ иномъ положеніи были всѣ другія соціальныя предвидѣнія. Раздѣлимъ ихъ на три группы, по числу сторонъ общественной жизни: 1) бытовой строй обществъ, т.-е. браки или отношенія половъ, семья, отношенія родителей къ дѣтямъ, религія; 2) внутреннія государственныя отношенія, т.-е. отношенія другъ жъ другу кастъ, сословій, управляемыхъ и управителей, наконецъ, 3) экономическій строй: формы владѣнія собственностью, отношенія раба къ господину, работника къ капиталисту и т. п. Если даже многія естественно-научныя теоріи, какъ, напримѣръ, открытіе Галилея, теорія Дарвина и т. п., вызывали то настоящія гоненія, то цѣлую бурю нападокъ, изъ страха религіозныхъ потрясеній, изъ боязни, что выводы изъ этихъ теорій могутъ стать въ противорѣчіе съ нѣкоторыми положеніями господствующихъ вѣрованій, то тѣмъ большія опасенія вызывали общественныя предвидѣнія, съ которыхъ собственно и начинается наука; сперва человѣкъ стремится знать только затѣмъ, чтобы предвидѣть опасность или грозящую бѣду и предупреждать ее, или затѣмъ, чтобы, предвидя благодѣтельное явленіе, воспользоваться имъ. Даже въ естественныхъ наукахъ прогрессъ знанія совершался благодаря стремленію построить предвидѣніе; провѣрка и улучшеніе этого предвидѣнія вели къ дальнѣйшимъ открытіямъ и т. д. Въ позднѣйшихъ стадіяхъ развитія науки стимуломъ научнаго прогресса является уже и чистая любознательность. Нѣтъ ничего удивительнаго, что и соціологія началась съ попытокъ предвидѣнія, явившихся здѣсь въ формѣ идеальныхъ построеній грядущаго идеальнаго общества. Но это-то отчасти и задержало ея развитіе. Относительно естественно-научныхъ предвидѣній и гипотезъ скоро составилось убѣжденіе въ ихъ огромной пользѣ и практической важности для всѣхъ безразлично: онѣ предвѣщали заранѣе грядущую опасность или открывали такіе законы, которыми человѣчество пользовалось для лучшей своей защиты, самосохраненія, комфорта, наслажденія и т. п. Кромѣ того, скоро замѣтили, что опасенія религіозныя не подтверждаются, что, наприм., послѣ открытія Галилея, хотя оно теперь извѣстно каждому школьнику, религія не пропала, а стоитъ также прочно, какъ и прежде, что дарвинизмъ не уничтожилъ ни идеализма, ни спиритуализма и вообще ни одного изъ возвышенныхъ взглядовъ на человѣческую личность и т. д. Поэтому естественныя науки быстро освободились отъ названнаго контроля, вторгавшагося прежде въ ихъ святилище. Далеко не такъ, даже и до сего времени, относятся къ соціологіи и къ ея основнымъ зародышамъ, соціальнымъ предсказаніямъ и предвидѣніямъ. Здѣсь они не называются даже предвидѣніями, а "мечтаніями", утопіями, "измами" всякаго рода. А, между тѣмъ, и здѣсь давно уже доказана и польза предвидѣній, и ошибочность ихъ кажущейся опасности. Польза, какъ мы уже показали, сознана пока отчетливо только въ области внѣшней политики и военнаго предвидѣнія, но она поймется вполнѣ и относительно другихъ областей, когда уяснятъ себѣ ихъ взаимную связь, когда поймутъ, что и военное искусство, и внѣшняя политика суть только отрасли общей соціологіи.
   Что же касается безвредности соціологическихъ теорій и предвидѣній, казавшихся даже наиболѣе опасными, то просто поразительно, какъ люди, подъ вліяніемъ страха и предубѣжденія, не видятъ очевидныхъ историческихъ фактовъ. Возьмемъ сперва предвидѣнія, которыя мы отнесли къ группѣ соціально-бытовыхъ: уже почти 25 столѣтій существуетъ, напримѣръ, Республика Платона, рисующая общее человѣчество съ общностью женъ и съ дѣтьми, воспитывающимися на государственный счетъ. Почти столѣтіе существуютъ теоріи нѣкоторыхъ французскихъ коммунистовъ, рисующихъ отчасти ту же картину,-- картину, повидимому, очень соблазнительную для многихъ. А, между тѣмъ, и семья, и бракъ не только остаются попрежнему, но нѣтъ даже группы людей сколько-нибудь замѣтной, которая бы настолько увлеклась этою соблазнительностью, что устроила бы у себя подобный бытъ. Кстати сказать, замѣчательно, что на религіозной почвѣ дѣло обстоитъ иначе: мормоны усвоиваютъ многоженство, хлысты нѣкоторое подобіе общности женъ, скопцы -- безбрачіе и т. д. Очевидно, что, за исключеніемъ чисто-религіозныхъ фанатиковъ, люди устраиваютъ свою жизнь вовсе не по гипотезамъ и теоріямъ,-- какъ бы онѣ ни льстили ихъ наклонностямъ,-- а на основаніи цѣлой массы сложныхъ и прочныхъ привычекъ, унаслѣдованныхъ инстинктовъ, общественныхъ вліяній и т. п.
   Тоже и относительно группы соціально-экономическихъ предвидѣній: проекты Кабэ, Фурье, Роберта Оуэна, Ж.-Ж. Руссо, Сенъ-Симона, Луи Блана, Прудона вызывали къ существованію лишь короткія и микроскопически-незамѣтныя попытки немногихъ лицъ, а человѣчество оставалось жить попрежнему, а если въ немъ и являлись перемѣны, даже потрясенія и перевороты, то,-- какъ мы отчасти увидимъ ниже,-- это соверша лось помимо всякихъ теорій и предвидѣній и даже чаще всего совершенно вопреки имъ. Исключеніе составляютъ и здѣсь религіозные фанатики, какъ, наприм., у насъ въ Россіи секта "общихъ", "бѣгуновъ" и т. д., возникавшихъ, помимо всякой науки, прямо въ народной средѣ, подъ вліяніемъ чтенія и толкованія книгъ священнаго писанія. Но было бы ошибкой заключить изъ этого, что къ такому результату приводитъ именно чтеніе священнаго писанія. Нѣтъ, вѣдь, священное писаніе читается всѣми, но на однихъ оно производитъ одно дѣйствіе, на другихъ -- другое. Тутъ обнаруживается замѣчательный фактъ, который подмѣченъ и въ воздѣйствіи естественно-научныхъ теорій: однѣ и тѣ же естественно-научныя теоріи служатъ для невѣрующихъ подтвержденіемъ ихъ невѣрія, а для вѣрующихъ новыми доводами для ихъ вѣры. Особенно поразительно это сказалось въ работахъ знаменитаго астронома H. Paye: онъ -- вѣрующій и доказываетъ въ своемъ сочиненіи О происхожденіи міра, что открытія Галилея ближе стоитъ къ ученію господствующей церкви и единобожію, чѣмъ астрономическія теоріи его обвинителей, взятыя у политеистовъ, особенно у Аристотеля, и совершенно идущія въ разрѣзъ съ единобожіемъ. Извѣстно также, что Алфредъ Уоллесъ, который одновременно съ Дарвиномъ пришелъ къ теоріи образованія видовъ, является, въ то же время, горячимъ спиритомъ; мало того, множество ученыхъ спиритовъ основываютъ свое ученіе (совершенно религіозное и христіанское) на теоріи Дарвина {Конечно, въ настоящее время и для соціологіи наступило болѣе благопріятное положеніе, но давно ли еще у васъ переводъ разговоровъ Платона, сдѣланный Карповымъ въ 41--42 гг., вышелъ съ пропусками? До сихъ поръ мы не имѣемъ перевода Фурье, хотя его первыя сочиненія появились въ 1808 г. О Робертѣ Оуэнѣ и Луи Бланѣ у насъ были сдѣланы первыя обстоятельныя сообщенія только въ 60 годахъ (Добролюбовымъ и Ю. Жуковскимъ); сочиненія О. Конта не переводятся и до сихъ поръ, хотя въ настоящее время это нельзя объяснять какими-либо опасеніями, такъ какъ, наприм., Марксъ и Беллами имѣются въ переводѣ. Очевидно, относительно О. Конта и др. старыхъ писателей дѣйствуютъ или давнишнія, не отмѣненныя постановленія, или просто не находится для нихъ переводчиковъ и издателей, такъ какъ ихъ прорицанія потеряли интересъ и значеніе для обыкновенной публики. Но въ данномъ случаѣ публика не вполнѣ права: несмотря на странности, кажущіяся иногда безуміемъ, у этихъ старыхъ писателей есть мѣста, не потерявшія и донынѣ своего соціологическаго значенія.}.
   

III.

   Но, помимо внѣшнихъ препятствій къ развитію соціологіи,-- препятствій, которыя въ послѣднее время почти вездѣ уже устранены, у нея есть еще особое препятствіе, какого не встрѣчаютъ предвидѣнія естественныхъ наукъ, одинаково важныя и полезныя для всѣхъ, а именно: каждое соціологическое предвидѣніе,-- помимо того, что оно не возбуждаетъ такого довѣрія, какое имѣютъ естественно-научныя предвидѣнія,-- имѣетъ еще то свойство, что она, за малыми исключеніями (вродѣ знаменитой теоріи Мальтуса), служитъ, прежде всего, нѣкоторымъ яблокомъ раздора: для однихъ данное предвидѣніе обѣщаетъ выгоду, для другихъ -- наоборотъ. Поэтому, одни ждутъ его радостно, напрягаютъ всѣ усилія, чтобы доказать справедливость пророчества и содѣйствовать его скорѣйшему осуществленію, другіе, наоборотъ, ждутъ его съ ужасомъ, стремятся убѣдить себя и другихъ въ невозможности наступленія предвѣщаемыхъ событій или употребляютъ заранѣе предупредительныя средства для его отклоненія.
   Въ предвидѣніяхъ естественныхъ наукъ личность человѣка, его желаніе или нежеланіе встрѣчается съ точно опредѣленными и неизмѣнными законами природы, и для рѣшенія задачи, какъ теоретической, такъ я практической, нужно знать только одну сторону, т.-е. природу и ея законы. Наоборотъ, какъ мы сказали, въ соціологіи происходитъ борьба за наступленіе явленія, съ одной стороны, и за его устраненіе -- съ другой.
   Каждая группа борется уже не съ мертвою природой, законы которой опредѣленны и неизмѣнны, а съ такою же живою, мыслящею и творящею группой, какъ она сама, и явленіе,-- какъ бы точно оно ни было предсказано на основаніи предъидущихъ условій,-- способно не наступить, потому что можетъ возникнуть новое условіе, т.-е. борьба живыхъ силъ за ожидаемое явленіе (примѣры будутъ ниже).
   Правда, при болѣе точномъ знаніи всѣхъ, даже психологическихъ, условій, можно бы предвидѣть и эту борьбу, а при точномъ знаніи борящихся силъ (включая также и психологическую сторону этихъ силъ), можно предвидѣть и самый исходъ борьбы. Но этотъ пунктъ почти всегда забывался соціологами-предвѣщателями. Эту ошибку мы укажемъ сейчасъ, при разборѣ нѣсколькихъ наиболѣе выдающихся, современныхъ намъ предсказаній, исходившихъ отъ лучшихъ ученыхъ и мыслителей нашей эпоха, попытаемся указать, по возможности, также и другіе недостатки прежнихъ предсказаній.
   Наконецъ, изъ того же разбора намъ выяснится, что субъективность общественныхъ явленій и даже допущеніе пресловутой свободы воли насколько не мѣшаютъ предвидѣнію событій. Это можно заключить и а priori, изъ самаго опредѣленія "свободной" воли. Высочайшая свобода води состоитъ, конечно, въ томъ, что человѣкъ отрѣшается отъ своихъ чувственныхъ мотивовъ и руководствуется сознаніемъ "долга", идея разума и т. п. Но это самое уже показываетъ, что свобода воли, даже въ самомъ крайнемъ ея пониманіи, не только не исключаетъ законности поступковъ, но еще усиливаетъ эту законность. Мысль эта высказана еще Кетле. Въ самомъ дѣлѣ, свободная водя не есть воля безъ мотивовъ, а только воля съ высшими, моральными и разумными мотивами. Дѣйствія безъ мотивовъ, наоборотъ, мы знаемъ только въ автоматическихъ рефлексахъ низшихъ нервныхъ центровъ и мозга. И такъ, трудность соціальныхъ предсказаній состоитъ не въ этой свободной волѣ (которая, по-нашему, есть лишь идеалъ), а въ томъ, что общество содержитъ въ себѣ цѣлые ряды, наслоенія людей съ самыми различными степенями волевой свободы, т.-е. разумно-нравственнаго сознанія долга и осуществленія его въ жизни. Въ одномъ и томъ же обществѣ вы встрѣчаете почти спинно мозговой типъ, т.-е. типъ людей, у которыхъ разумъ, мораль, сознаніе долга и высшія общественныя эмоціи почти отсутствуютъ; эти люди живутъ почти исключительно рефлексами низшихъ центровъ мозга, уподобляясь въ этомъ динарамъ и дѣтямъ. А рядомъ съ ними есть типы высочайшаго морально-интеллектуальнаго развитія. Между тѣмъ и другимъ типомъ, т.-е. между двумя крайностями морально-интеллектуальной лѣстницы, помѣщаются промежуточные типы всевозможныхъ степеней и градацій. Вотъ это-то разнообразіе типовъ а составляетъ наибольшую трудность для соціальнаго предвидѣнія: каждый типъ несомнѣнно дѣйствуетъ съ извѣстной закономѣрностью, но закономѣрность одного типа не есть закономѣрность другаго: типъ развитаго разума дѣйствуетъ по законамъ разума, типъ же рефлекторный дѣйствуетъ по законамъ рефлекса. Ясно уже а priori, что для предвидѣнія дѣйствій общества, состоящаго изъ различныхъ типовъ, было бы необходимо вести сперва разсчетъ относительно каждаго изъ нихъ, т.-е. рѣшить, какъ будетъ поступать каждый типъ въ отдѣльности и что произойдетъ отъ ихъ взаимнодѣйствія или противодѣйствія. А для этого нужно изучить хотя бы преобладающіе соціальные типы и опредѣлить по возможности ихъ взаимное численное соотношеніе. Это намъ еще придется разсматривать дальше. Мысль эта не представляетъ совершенной новизны: какъ увидимъ сейчасъ, ее отчасти, хотя и не вполнѣ сознательно, пробуетъ уже примѣнить Вилліамъ Грэгэмъ въ своемъ сочиненіи, вышедшемъ недавно: Socialism New and Old, въ главѣ: Supposed tendencies to socialism {Вилліамъ Грэгэмъ (Graham) -- профессоръ юриспруденціи и политической экономіи въ Бельфастѣ. Книга его вошла въ серію книгъ международной научной библіотеки.}. Но Грэгэмъ беретъ не морально-интеллектуальные типы, а просто общественные классы съ ихъ предполагаемыми, особыми тенденціями. Его методъ, благодаря этому, все же стоитъ ближе къ истинному методу, чѣмъ у другихъ современныхъ соціологовъ, разбираемыхъ нами далѣе. Что касается изученія въ обществѣ морально-интеллектуальныхъ типовъ и построенія предвидѣнія на этомъ изученіи, то безсознательную попытку въ этомъ смыслѣ дѣлалъ старикъ Фурье, проектируя свою знаменитую "atraction paasionée", т.-е. устройство общества на тяготѣніи страсти или ихъ взаимномъ удовлетвореніи соотвѣтственнымъ примѣненіемъ ихъ энергіи. Но это былъ хотя и геніальный, а все же младенческій лепетъ науки. Истинный методъ соціальнаго предвидѣнія еще долженъ быть выработанъ.
   Начнемъ же съ разбора нѣсколькихъ неудачныхъ предвидѣній нашихъ выдающихся современниковъ, чтобы извлечь полезный опытъ изъ ихъ ошибокъ. Матеріалъ для этого возьмемъ изъ той же книжки Грэгэма (см. главу Supposed tendencies etc).
   

IV.

   Грэгэмъ начинаетъ съ изложенія знаменитаго пророчества Карла Маркса,-- пророчества, до сихъ поръ лежащаго въ основаніи взглядовъ цѣлой группы теоретическихъ и практическихъ по литико-экономовъ современной Европы: наблюдая несомнѣнный фактъ увеличивающейся концентраціи капитала все въ меньшемъ и меньшемъ числѣ рукъ и опредѣливъ совершенно правильно причину этого процесса невозможностью для мелкихъ предпринимателей бороться съ крупными, Марксъ пришелъ къ заключенію, что это явленіе составляетъ существенную черту экономической эволюціи, а потому-де можно предвидѣть и дальнѣйшую стадію этой эволюціи: капиталъ весь сосредоточится въ рукахъ немногихъ капиталистовъ-колоссовъ, которые, такимъ образомъ, станутъ лицомъ къ лицу съ милліонами эксплуатируемыхъ и лишенныхъ собственности пролетаріевъ, включая сюда и множество болѣе мелкихъ, обездоленныхъ капиталистовъ, выброшенныхъ процессомъ въ ряды пролетаріата. "Когда постоянно уменьшающееся число магнатовъ капитала приведетъ къ тому, что останутся лишь немногіе гиганты его, а масса людей, подавленныхъ бѣдностью, лишеніями, рабствомъ, паденіемъ и эксплуатаціей, будетъ все возростать", и когда, въ дополненіе къ этому, "рабочій классъ, увеличившійся въ числѣ, организованный, дисциплинированный и объединенный тѣмъ же самымъ механизмомъ процесса капиталистическаго производства {Т.-е. крупныя капиталистическія производства, пріучая рабочихъ къ совмѣстному труду, организаціи я дисциплинѣ, приводятъ ихъ къ "обобществленію", т.-е. къ замѣнѣ того индивидуализма, который мѣшалъ коллективной борьбѣ съ капиталомъ, привычкой и умѣньемъ вести дѣло сообща.}, охватится духовъ смуты", тогда, по словамъ Маркса, "ударитъ послѣдній часъ капиталиста ческой собственности, и экспропріаторы будутъ экспропріированы".
   Эта идея Маркса была затѣмъ много разъ популяризована и развивалась въ разныхъ варіаціяхъ многими представителями экономической науки и рабочаго движенія. Грэгэмъ, говоря про одного изъ нихъ, Cairnes'а, который считалъ, что процессъ состоитъ "въ постоянно увеличивающемся неравенствѣ распредѣленія" (богатые будутъ дѣлаться богаче, а бѣдные бѣднѣе), замѣчаетъ, что ошибка Cairnes'а была менѣе извинительна, чѣмъ ошибка Маркса, такъ какъ Cairnes писалъ въ 1874 году, когда тенденція къ обширнымъ личнымъ накопленіямъ богатства получила, по мнѣнію Грэгэма, ударъ и имѣлись уже цѣнныя статистическія данныя, которыя могли бы помочь ему провѣрить свою дедукцію. На основаніи этихъ данныхъ авторъ утверждаетъ, что на самомъ дѣлѣ аргументы Cairnes'а утверждаютъ другой фактъ, лишь при поверхностномъ наблюденіи похожій на явленіе, наблюдавшееся дѣйствительно Карломъ Марксомъ, а именно: увеличилась не концентрація капитала въ меньшемъ числѣ рукъ, а произошло вотъ что: классъ, получающій прибылъ отъ производства (а иногда и жалованье за распоряженіе), получаетъ все большую долю изъ продукта, чѣмъ классъ, живущій рабочею платой, или, какъ выражается самъ Cairnes: "Фондъ рабочей платы стремится стать меньше другихъ частей, на какія дѣлится капиталъ". Правда, и этотъ выводъ очень важенъ, если бы онъ былъ вѣренъ, но изъ него, какъ увидимъ далѣе, возможенъ совершенно иной выходъ, чѣмъ тотъ, какой указывается Марксомъ. Замѣтимъ, кстати, что и самый выводъ отвергается однимъ изъ выдающихся статистиковъ, Giffen'омъ.
   Прежде чѣмъ мы изложимъ тѣ фактическія данныя, которыя покажутъ, какимъ образомъ дѣйствительный процессъ экономической эволюціи обошелъ и отклонилъ, по мнѣнію Грэгэма, пророчество Карла Маркса и Cairnes'а, обратимъ вниманіе еще на одно подобное же предсказаніе. Оно намъ особенно важно потому, что наглядно докажетъ читателю, какимъ образомъ одно и то же предсказаніе можетъ приводить одинаково могучіе умы къ совершенно противуположнымъ практическимъ выводамъ; изъ этого читатель яснѣе всего пойметъ, какъ, въ сущности, безопасны соціальныя предсказанія, какъ практическое пользованіе ими можетъ вести одинаково и направо, и налѣво, подобно тому, какъ мы видѣли это въ пользованіи нѣкоторыми естественно-научными теоріями, которыя невѣрующимъ служили новымъ аргументомъ невѣрія, а вѣрующимъ давали новыя доказательства ихъ вѣры.
   Огюстъ Контъ, писавшій въ 1850 г., также замѣтилъ фактъ стремленія капитала къ концентраціи въ рукахъ отдѣльныхъ, немногихъ капиталистовъ, но онъ считалъ это стремленіе благодѣтельнымъ въ смыслѣ совершенно противуположномъ Марксовскому: онъ полагалъ, что это стремленіе должно необходимо и благодѣтельно привести къ болѣе выраженному капитализму, вмѣсто соціализма, причемъ капиталисты станутъ во главѣ не только промышленнаго, но и политическаго управленія. Контъ считалъ это въ высшей степени благодѣтельныхъ.
   По справедливому замѣчанію Грэгэма, если бы былъ справедливъ выводъ о сосредоточеніи капитала въ рукахъ немногихъ, то пророчество Маркса о дальнѣйшихъ послѣдствіяхъ было бы вѣроятнѣе: "при концентраціи капитала въ рукахъ немногихъ, при отсутствіи средняго или промежуточнаго класса между капиталистами и рабочими, при громадной и мощной массѣ плохо оплачиваемыхъ и недовольныхъ работниковъ, переходъ къ соціализму, болѣе или менѣе полному, могъ бы совершиться гораздо легче и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ несомнѣнно совершился бы; по крайней мѣрѣ, экспропріація была бы гораздо легче относительно небольшаго числа лицъ; было бы почти совершенно невозможно противодѣйствовать ей.
   Марксъ ошибся не въ этомъ выводѣ, а въ фактѣ, изъ котораго онъ сдѣлалъ его: по словамъ Грэгэма, общество вовсе не идетъ къ большимъ и большимъ богатствамъ индивидуальныхъ капиталистовъ. Но такое стремленіе, дѣйствительно, существовало въ теченіе извѣстнаго времени послѣ промышленнаго переворота особенно въ Англіи, пока та обладала сравнительною монополіей на континентальныхъ и другихъ сосѣднихъ рынкахъ. И это стремленіе было такъ ясно, оно продолжалось такъ долго, нѣсколько человѣкъ такъ разбогатѣли, что Марксу вполнѣ извинительно было его спѣлое обобщеніе и то отсутствіе сомнѣнія, съ какимъ онъ его сдѣлалъ. Теперь это стремленіе къ концентраціи, по увѣренію Грэгэма, почти прекратилось въ Англіи, вслѣдствіе увеличившейся конаурренціи, измѣненія условій рынка, возникновенія компанейскихъ предпріятій и многихъ другихъ причинъ.
   Во Франціи это стремленіе также существовало въ то время, когда писалъ Контъ, но, по увѣренію Леруа-Болѣе, прекратилось и здѣсь, причемъ процессу не мало содѣйствовалъ законъ равнаго раздѣла наслѣдства между дѣтьми.
   Посмотримъ же теперь, въ силу какихъ причинъ измѣнилась прежняя тенденція. Для этого надо сперва разсмотрѣть, въ какое стремленіе она преобразилась. По словамъ того же Грэгэма, въ настоящее время существуетъ стремленіе къ наибольшему сліянію въ одну массу отдѣльныхъ частей капитала, принадлежащихъ многимъ капиталистамъ, малымъ, большимъ и среднимъ; это есть также своего рода сосредоточеніе напитай, но только не въ однѣхъ рукахъ, а лишь ради какой-либо общей цѣли к предпріятія, но съ сохраненіемъ права собственности на отдѣльныя части суммы въ рукахъ многихъ лицъ,-- однимъ словомъ, это есть стремленіе и созданію компаній и къ соединенію компаній, къ преобразованію обширныхъ предпріятій въ компаніи съ большимъ капиталомъ, съ удержаніемъ за собственникомъ первоначальнаго предпріятія значительной части прибыли и, по возможности, обширнаго вліянія въ веденіи дѣла, если оно стоитъ въ хорошихъ условіяхъ. Если разсматривать это стремленіе еще ближе, то оно, по мнѣнію Грэгэма, клонится къ тому, чтобы дать дѣловымъ способностямъ, не обладающимъ капиталомъ, возможность обогатиться, распоряжаясь такими обширными сосредоточеніями капиталовъ, или, говоря вообще, увеличить число такихъ распорядителей (directars) промышленности, которые, не обладая большими капиталами, могли бы сдѣлаться современенъ значительными капиталистами.
   Разсмотримъ еще одинъ изъ обращиковъ подобныхъ же предсказаніе, сдѣланный также почти у насъ на глазахъ и также не сбывшійся.
   Токвиль предсказывалъ въ 30 годахъ, что никакимъ образомъ невозможно остановить стремленіе европейскаго общества къ демократіи и равенству условій существованія. Но въ то время, какъ онъ это писалъ, наблюдая теченіе, дѣйствительно существовавшее въ то время, явилось уже противуположное теченіе къ новому неравенству: прежнее родовое неравенство, или аристократія рода, стадо замѣняться гораздо большимъ неравенствомъ, внесеннымъ промышленною аристократіей или плутократій во всей Западной Европѣ. Когда онъ писалъ свою замѣчательную книгу Демократія въ Америкѣ, это новое стремленіе къ неравенству еще не появилось въ Америкѣ, тамъ было еще очень большое равенство условій, было оно также и во Франціи того времени, вслѣдствіе обширныхъ перемѣнъ, внесенныхъ революціей въ землевладѣніе и промышленность вообще. Токвиль обобщилъ то явленіе, которое видѣлъ передъ собой, и, предполагая его дальнѣйшее развитіе въ томъ же направленіи, предсказывалъ дальнѣйшее и всеобщее равенство. Онъ не могъ предвидѣть небывалаго еще въ исторіи возникновенія денежной аристократіи, которая именно въ это время появилась въ Англіи, увеличивалась, росла и охватила быстро весь цивилизованный міръ. Вотъ это-то новое стремленіе подмѣтили Карлъ Марксъ, съ одной стороны, и О. Контъ -- съ другой, и пришли къ выводамъ діаметрально-противуположнымъ тому, какой высказалъ Токвиль, т.-е. къ предсказанію такого сосредоточенія капитала въ немногихъ рукахъ, что, по Конту, нѣсколько капиталистовъ станутъ во главѣ промышленнаго и политическаго строя общества, а по Марксу -- это приведетъ къ тому рѣшительному, насильственному перевороту и торжеству демократіи, о которомъ мы уже сказали. Оба, какъ мы видѣли, ошиблись, хотя оба опирались на очевидные факты: стремленіе къ новому неравенству наступило, особенно въ Америкѣ, только въ 1835 году, когда Токвиль уже написалъ £все сочиненіе Демократія въ Америкѣ, стремленіе же, опрокинувшее предсказаніе Маркса, обнаружилось передъ самою его смертью.
   Далѣе, излагая предсказанія самого Грэгима, мы упомянемъ еще нѣкоторыя пророчества выдающихся соціологовъ нашей эпохи, а теперь остановимся внимательнѣе на приведенныхъ образцахъ, кажущихся намъ особенно типичными.
   

V.

   Что служило главными источниками ошибки Токвиля, Маркса, О. Конта? Во-первыхъ, то, что, подмѣтивъ извѣстную тенденцію въ обществахъ, которыя ихъ окружали, всѣ они обобщили это стремленіе, т.-е. придали ему характеръ перманентный, непреодолимый, логическій, если такъ можно выразиться. Въ самомъ дѣлѣ, если каждую изъ тѣхъ тенденцій, которыя въ ихъ время явились преобладающими, развивать логически, какъ развивается въ умахъ людей преобладающая идея или стремленіе, то выводъ долженъ быть неизбѣжно тотъ самый, къ какому и пришли эти ученые.
   Такимъ образомъ, основная ошибка лежитъ въ методѣ, примѣненномъ ими для предвидѣнія,-- методѣ, логически развивающемъ преобладающую тенденцію данной эпохи. Сколько подобныхъ же ошибочныхъ предвидѣній было сдѣлано у насъ въ эпоху нашего духовнаго и общественнаго подъема, въ незабвенную эпоху 60-хъ годовъ! Какимъ простымъ и яснымъ казалось будущее, создаваемое логическимъ процессомъ развитія тѣхъ началъ и процессовъ, которые такъ ясно, такъ могущественно проявились тогда! Едва ли кто-нибудь тогда предусматривалъ возможность вмѣшательства совсѣмъ противуположныхъ теченій, крывшихся въ нѣдрахъ общества и накоплявшихъ тамъ свою, какъ говорятъ физики, потенціальную энергію.
   Во-вторыхъ, предвидѣніе Токвиля не осуществилось потому, что онъ не предусмотрѣлъ путей, какими направится стремленіе человѣка къ сохраненію себѣ наличныхъ благъ или пріобрѣтенію новыхъ: съ одной стороны, путемъ капиталистической эксплуатаціи труда, а съ другой -- путемъ взаимной конкурренціи рабочихъ между собой,-- конкурренціи, доводящей рабочую плату до возможнаго minimum'а, что создало капиталу почву для полученія въ свою пользу огромной прибавочной стоимости и создало условія для страшнаго разростанія этого гигантскаго дерева. Всѣ три предвидѣнія, хотя и противуположныя, не осуществились по недостатку предположеній о возможномъ выходѣ, какой будетъ себѣ искать субъективное начало сперва въ крупныхъ капиталистахъ, затѣмъ въ мелкихъ и въ знающихъ дѣльцахъ, не обладающихъ капиталомъ: этотъ выходъ оказался въ эксплуатаціи труда, потомъ въ союзѣ мелкихъ капиталистовъ съ крупными и съ людьми таланта и знанія.
   Такимъ образомъ, подтверждается высказанная выше мысль о необходимости для точнаго предвидѣнія дополнить методъ слѣдующимъ пріемомъ: зная хотя бы въ общихъ чертахъ главныя тенденціи общественныхъ группъ или типовъ, мы должны, подобно шахматнымъ игрокамъ, продѣлать въ воображеніи всѣ ходы, какихъ субъективное начало этихъ группъ или типовъ будетъ искать для освобожденія себя изъ того или иного неудобнаго положенія.
   Посмотримъ теперь предвѣщанія самого Грэгэма и его методъ, нѣсколько болѣе осторожный, благодаря изученію предъидущихъ ошибокъ.
   Грэгэмъ изъ разбора фактовъ, которые мы изложили выше, приходить сперва къ слѣдующему положенію: "И такъ, тенденція къ сосредоточенію капитала существуетъ фактически и переворотъ можетъ явиться въ концѣ этого стремленія, но только онъ явится не какъ результатъ концентрація въ немногихъ рукахъ немногихъ милліонеровъ-мамонтовъ, такъ какъ теперешнее стремленіе не таково во всѣхъ странахъ, исключая развѣ Соедіненные Штаты. Но даже и здѣсь это стремленіе незначительно выражено или проявляется лишь въ сравнительно незначительныхъ примѣрахъ. Переворотъ можетъ придти какъ результатъ универсальнаго объединенія капиталовъ въ одинъ синдикатъ (universal syndicate) и монополистическаго режима, который, если монополисты станутъ черезъ-чуръ злоупотреблять своимъ положеніемъ, можетъ вынудить (государство или строго регулировать его, или же самому взять на себя извѣстную промышленность, злоупотребленіе которой окажется неисправимымъ. Но если этимъ путемъ наступитъ частичный переворотъ (т.-е. частичный государственный соціализмъ), то онъ дастъ современной экономической системѣ очень долгую отсрочку для ея существованія: во-первыхъ, потому, что процессъ монополистическаго производства будетъ вообще слабъ, и, во-вторыхъ, потому, что число капиталистовъ каждой страны будетъ не маленькое, какъ предсказывалъ Марксъ, а, наоборотъ, достигнетъ сотенъ тысячъ, а, быть можетъ, милліоновъ, которые будутъ въ состояніи противупоставить весьма могучее препятствіе государственному занятію данною промышленностью, исключая тѣ случаи, гдѣ такое занятіе будетъ очевидно благодѣтельно для очень значительнаго большинства. Огромное число лицъ, заинтересованныхъ въ судьбахъ капитала, т.-е. огромное число собственниковъ капитала, обладающихъ большими или маленькими частями его, включающее и наиболѣе интеллигентныхъ работниковъ, конечно, крайне затруднитъ и даже сдѣлаетъ совершенно невозможнымъ экспропріацію капиталовъ, предсказывавшуюся Марксомъ. Во всякомъ случаѣ, процессъ затянется до безконечности, и только тѣ промышленности въ состояніи будутъ сдѣлаться государственными, выполненіе которыхъ частными капиталами будетъ грозить потрясеніями общества".
   Читатель видитъ изъ этого отрывка, что Грэгэмъ въ началѣ идетъ тѣмъ же путемъ, какимъ шли Токвилль, Марксъ и Контъ, т.-е. онъ также беретъ исходнымъ пунктомъ господствующую тенденцію нашей эпохи: стремленіе къ союзу мелкихъ и крупныхъ капиталовъ между собою, при участіи наиболѣе интеллигентныхъ представителей труда. Но при этомъ онъ совершаетъ шагъ впередъ въ томъ отношеніи, что прослѣживаетъ затѣмъ, по возможности, всѣ ходы, какіе могутъ придти въ голову участвующимъ сторонамъ, такъ какъ дѣло идетъ здѣсь о процессѣ, происходящемъ не въ мертвыхъ массахъ, а въ группахъ живыхъ, мыслящихъ единицъ, постоянно задающихся новыми цѣлями и планами подъ давленіемъ своихъ субъективныхъ стремленій къ лучшему, къ удаленію всего непріятнаго, гнетущаго и неудобнаго,-- однимъ словомъ, стремящихся отыскать выходъ изъ неудобнаго положенія. Мы уже сказали, что Грэгэмъ пытается прослѣдить будущія движенія массъ не по морально-интеллектуальнымъ типамъ, а лишь по группамъ интересовъ: сперва онъ беретъ капиталистовъ и ихъ синдикаты, затѣмъ отношенія къ нимъ правительствъ и средняго класса, наконецъ, рабочаго класса.
   Все это онъ дѣлаетъ, однако, безъ предварительной систематической выработки метода. Но лучше будемъ цитировать самого автора: "Если бы дѣйствительно,-- говоритъ онъ,-- каждая область производства, распредѣленія и транспортированія была занята синдикатами и монополіями; если бы они злоупотребляли естественною силой монополистическаго положенія, возвышая цѣны до крайности, и въ особенности цѣны на предметы первой необходимости, стремясь, въ то же время, привести заработную плату въ наименьшей величинѣ; если бы, говоря кратко, ихъ одушевлялъ только эгоизмъ, при отсутствіи совѣстливости, гуманности и духа общественности, то въ такомъ случаѣ общественная среда этого промышленнаго міра, т.-е. обширный интеллигентный средній классъ, стоящій внѣ промышленнаго класса, вѣроятно, принялъ бы сторону рабочихъ классовъ и вмѣстѣ съ ними дѣйствовалъ бы на правительство въ смыслѣ подавленія наиболѣе вредныхъ монополій и въ направленіи вмѣшательства въ ихъ функціи".
   Далѣе Грэгэмъ рисуетъ цѣлый рядъ возможныхъ предупредительныхъ мѣръ законодательнаго характера противъ вѣроятныхъ бѣдъ предполагаемаго монополизма и отсутствія конкурренціи между капиталами, вошедшими въ союзъ. Онъ оговаривается, впрочемъ, что вѣроятность такого всеобщаго союза весьма отдаленна и что государство можетъ заранѣе предупреждать опасности ихъ послѣдствія путемъ соотвѣтственныхъ концессій, а въ извѣстныхъ случаяхъ препятствовать самому возникновенію ихъ путемъ запрещенія, опирающагося на право государства запрещать то, что "противно общественному благоустройству". Но эта мѣра должна будетъ приниматься лишь въ необходимыхъ случаяхъ, а вообще запрещать компаніи, наприм., желѣзно-дорожныя, не слѣдуетъ, а нужно только обставить дозволеніе такими условіями, которыя давали бы наибольшую сумму выгодъ обществу и, въ то же время, предоставляли правительству возможность тотчасъ останавливать всякія ихъ злоупотребленія.
   Таковы вѣроятные ходы правительства въ виду этой новой тенденціи къ синдикатамъ или союзамъ капиталовъ, грозящимъ монополіей.
   Посмотримъ же теперь на вѣроятныя тенденціи самихъ синдикатовъ. "Синдикаты,-- говоритъ Грэгэмъ,-- были бы лишены не только совѣсти, гуманности и общественнаго духа, но даже,-- что мы всего менѣе можемъ предположить,-- они потеряли бы здравый смыслъ и благоразуміе, если бы стремились къ установленію высшихъ цѣнъ на предметы необходимости, находящіеся въ ихъ завѣдываніи, или, съ другой стороны, стремились бы довести до минимума рабочую плату, пользуясь тѣмъ, что рабочія руки не имѣютъ другаго выхода или работы; вѣдь, это было бы опасною политикой для нихъ самихъ, хотя несомнѣнно у нѣкоторыхъ предпринимателей это проявилось бы въ значительныхъ размѣрахъ, такъ какъ соблазнъ чрезвычайно великъ. Однако, въ случаяхъ такихъ злоупотребленій, государство должно быть призвано къ вмѣшательству и либо должно энергически регулировать цѣны, либо взять на себя выполненіе функціи, которою злоупотребляютъ". Это показываетъ, добавляетъ Грэгэмъ, что всеобщій переворотъ, о которомъ говорилъ Марксъ, можетъ отодвинуться въ безконечно отдаленную эпоху въ смыслѣ естественной эволюціи и что въ ближайшемъ будущемъ можно предвидѣть только частичное примѣненіе государственнаго вмѣшательства (государственнаго соціализма), насколько оно можетъ требоваться временными общественными замѣшательствами, въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ общественныя функціи не могутъ выполняться частными предпріятіями, какъ монополистическими, такъ и конкуррентными.
   Теперь остается разсмотрѣть тѣ положенія или стремленія, какія могутъ, въ виду всѣхъ изложенныхъ условій, явиться среди третьяго элемента даннаго процесса, а именно среди самихъ рабочихъ классовъ.
   "Среди рабочихъ классовъ, -- говоритъ Грэгэмъ, -- существуетъ также стремленіе къ кооперативнымъ условіямъ, отъ которыхъ многіе ожидаютъ поднятія рабочихъ и примиренія вражды между капиталомъ и трудомъ путемъ ихъ взаимнаго слитія: такая тенденція дѣйствительно существуетъ... но она очень слаба, и особенно она слаба въ области производства. Изъ двухъ тенденцій, т.-е. изъ тенденціи со стороны труда къ коопераціи и изъ стремленія къ объединенію со стороны капиталовъ, первое стремленіе не разовьется достаточно прочно. Компаніи разовьются прочнѣе, и если суждено придти перевороту, то онъ придетъ какъ результатъ несдержанной эволюціи этого стремленія, а не коопераціи рабочихъ. Но первое стремленіе можетъ быть, какъ мы видѣли, сдержано правительствомъ, а второе оживотворено имъ; государство можетъ стать банкомъ рабочаго люда, въ невѣстныхъ предѣлахъ, какъ оно было кредиторомъ ирландскихъ фермеровъ; оно можетъ давать ссуды за рыночный процентъ (3 или 3 1/2% со ста) такимъ ассоціаціямъ рабочихъ, которыя уже собрали половину (?) капитала, если онѣ докажутъ вѣроятность успѣха своего проектируемаго предпріятія. Остается лишь добавить, что рабочіе классы, теперь, когда они обладаютъ столь значительною политическою властью, по всей вѣроятности, будутъ воздѣйствовать на нѣкоторую государственную поддержку процессу увеличенія числа собственниковъ капитала, особенно въ виду того, что результаты усилій, не обладающихъ такою помощью, должны быть крайне слабы и малы.
   "Какое они могутъ предпринять политическое дѣйствіе для улучшенія своего экономическаго положенія, сказать точно невозможно. Не похоже на то, чтобы они когда-либо соединились на требованіи максимума рабочаго дня (въ Англіи). Для этой цѣди они не будутъ требовать помощи государства; не будутъ они, вмѣстѣ съ соціалистами, требовать ее и для установленія минимума заработной платы, который они могутъ установить сами,-- если изберутъ его,-- при посредствѣ рабочихъ союзовъ. Быть можетъ, они потребуютъ націонализаціи земли, хотя для меня не ясно, что они этимъ выиграютъ (если собственники земли будутъ вознаграждены), кромѣ созданія мелкихъ фермеровъ, дарованія земледѣльческимъ и другимъ рабочимъ надѣловъ, занимаемыхъ на короткіе сроки".
   Перечисливъ еще нѣсколько возможностей и еще разъ повторивъ, что точное предвидѣніе трудно, Грегемъ добавляетъ: "Въ ходѣ всерасширяющейся эволюціи могутъ возникнуть новые и непредвидѣнные факторы, разрушающіе всѣ наши разсчеты. Эти новые факторы могутъ бытъ промышленные, соціальные, моральные, религіозные, могутъ они состоять и въ новыхъ открытіяхъ, подобныхъ открытію силы пара и электричества, способныхъ произвести переворотъ въ промышленности; новыя религіозныя и моральныя силы могутъ произвести переворотъ въ обычаяхъ и строѣ жизни, а косвенно и въ распредѣленіи богатствъ, великія физическія открытія и изобрѣтенія,вліяющія на промышленность, и т. д. Все это мы, конечно, можемъ предусмотрѣть въ ходѣ естественной, нормальной эволюціи".
   Упомянувъ пророчество Герберта Спенсера, который, опираясь на эволюціонную теорію, предвидѣлъ въ концѣ жизни безчисленныхъ поколѣній систему собственности и договора, очищенныхъ и дополненныхъ добровольною благотворительностью, причемъ власть государства будетъ приведена къ минимуму, Грэгэмъ не забываетъ и пророчества Джона Стюарта Милля, утверждавшаго, что кооперативное производство скорѣе преобразуетъ общество, "чѣмъ многіе воображаютъ вообще", такъ какъ оно вытѣснитъ и замѣститъ капиталистическихъ предпринимателей. Это пророчество также не осуществляется до сихъ поръ я нѣтъ даже признаковъ, указывающихъ на его приближеніе. Отмѣтивъ пророчество Сенъ-Симона о лежащемъ впереди золотомъ вѣкѣ и Карлейля -- о необходимости появленія великаго человѣка, авторъ заканчиваетъ такъ: "Главное поученіе (какое выносится изъ разбора предъидущихъ пророчествъ) состоитъ въ торопливости и недостовѣрности специфическихъ пророчествъ, такъ какъ они столь же часто основаны на надеждахъ или опасеніяхъ, на симпатіяхъ или антипатіяхъ, какъ и на высшихъ познаніяхъ. Однако, въ общемъ, пророки предвѣщаютъ впереди хорошее, вѣрятъ въ прогрессъ или эволюцію; они вѣрятъ, что цивилизованное общество идетъ къ чему-то лучшему, чѣмъ настоящее состояніе, хотя чрезвычайно расходятся въ томъ, что же составляетъ это лучшее? Въ общемъ, я самъ раздѣляю эту вѣру. Я вѣрю, что общество находится въ движеніи, какъ часть неизбѣжнаго (почему?) процесса къ чему-то лучшему въ концѣ, хотя многія стадіи его могутъ оказываться въ дѣйствительности худшими для нѣкоторыхъ поколѣній... Путь къ этому лучшему требуетъ кооперативныхъ усилій и желаній людей, особенно рабочихъ классовъ и ихъ руководителей. Общественные мыслители должны будутъ внести свѣтъ и руководство въ этотъ путь, а, можетъ быть, также и государственные люди, охваченные духомъ пониманія, справедливости и стремленіемъ къ общему благу. Не будетъ ни чудесъ, ни внезапныхъ общественныхъ преобразованій, которыя были бы не меньшими чудесами. Но при здравомъ смыслѣ, самодѣятельности и твердости со стороны большинства, при содѣйствіи свѣта и помощи меньшинства и лучшемъ расположеніи со стороны распорядителей труда, значительный прогрессъ для цѣлаго народа и въ особенности для носителей труда можетъ быть достигнуть еще въ теченіе теперешняго поколѣнія" и т. д.
   Всего болѣе замѣчательны въ этихъ пророчествахъ автора два пункта: во-первыхъ, онъ говоритъ, что вѣритъ въ будущее лучшее, замѣтьте: онъ вѣритъ, я не убѣжденъ. Это слово "вѣра" какъ-то странно и непривычно звучитъ въ научномъ трактатѣ. Вѣру нельзя доказывать, она -- плодъ чувства, желанія, потребности, плодъ тѣхъ самыхъ "симпатій и антипатій, страха и надежды", введеніе которыхъ въ методъ соціальнаго предвидѣнія онъ самъ тутъ же и осудилъ, объяснивъ ими "торопливость и недостовѣрность" прежнихъ соціальныхъ пророчествъ. Это противорѣчіе самому себѣ показываетъ, какъ мало уяснилъ себѣ авторъ сущность и особенность соціальныхъ явленій и обусловленную этими особенностей необходимость выработки особаго метода для соціальныхъ предвидѣній. Онъ говоритъ: "я вѣрю въ прогрессъ" и чувствуетъ безсознательно, что его вѣра законна, что побѣдить ее онъ въ себѣ не въ силахъ и, быть можетъ, только поэтому онъ ее считаетъ законной. Но почему же побѣдить ее онъ не можетъ? Не есть ли она заблужденіе, иллюзія? Если бы она опиралась въ немъ на общій законъ эволюціи, т.-е. была выводомъ (дедукціей) изъ эволюціи, то это была бы уже не вѣра, а логическое умозаключеніе. Но Грэгэмъ знатокъ въ наукѣ и человѣкъ добросовѣстный: онъ знаетъ, очевидно, что дедукція изъ современной эволюціонной теоріи,-- при ея чисто-механической постановкѣ,-- не обѣщаетъ въ грядущемъ никакихъ благъ: законы эволюціи относятся къ прошлому, они доказываютъ, что до сихъ поръ условія существованія были таковы, что животные виды и человѣчество развивались и шли впередъ. Но будетъ ли то же самое въ грядущемъ, не перешли ли мы уже и теперь или не перейденъ ли когда-нибудь въ обратный процессъ регресса, объ этомъ эволюціонная теорія ничего сказать не можетъ. И такъ, Грэгэмъ съ этой точки зрѣнія правъ, говоря, что онъ только вѣритъ. Но онъ не правъ въ другомъ: если бы онъ методологически разобралъ приведенные имъ же примѣры соціальныхъ пророчествъ, если бы онъ занялся выработкой точныхъ методовъ соціальнаго предвидѣнія, опредѣлилъ, прежде всего, специфическія особенности самыхъ соціальныхъ явленій, ему стало бы понятно и то, почему онъ вѣритъ въ прогрессъ, и то, почему онъ считаетъ себя вправѣ говорить объ этой вѣрѣ, какъ о чемъ-то имѣющемъ положительный вѣсъ въ наукѣ и въ соціальныхъ предвидѣніяхъ. Но если бы онъ уяснилъ себѣ все это, онъ уже не сталъ бы нападать и на пророчества другихъ, опирающіяся на одни только "симпатіи или антипатіи", "страхъ или надежду", и тутъ же убѣдился бы, что возможна не только вѣра въ будущій прогрессъ, но и безповоротное убѣжденіе, но для этого нужно внести соотвѣтствующее дополненіе въ механическую формулу прогресса, именно поправку, состоящую въ значеніи для человѣческаго и общественнаго прогресса субъективныхъ элементовъ чувства,-- симпатій, антипатій, вѣры, надеждъ и опасеній, презрительно отвергнутыхъ Грегэмомъ для другихъ, но не для себя. Грэгэмъ не видитъ, что тутъ-то именно мы и стоимъ передъ самою интересною, самою трудною и важною задачей соціальнаго предвидѣнія,-- передъ тою задачей, которая рѣзко отличаетъ соціальное предвидѣніе отъ естественно-научнаго, дѣлая первое въ высшей степени труднымъ и проблематичнымъ, тогда какъ второе является вполнѣ точнымъ, главнымъ образомъ, благодаря отсутствію этого элемента, т.-е. отсутствію въ самихъ факторахъ явленій природы "симпатій и антипатій, страха и надежды". Разсмотримъ это.
   

VI.

   Дѣло-то все въ тонъ и состоитъ, что въ соціальныхъ явленіяхъ "симпатіи и антипатіи, страхъ и надежды" сами творятъ и создаютъ явленія. Пророкъ въ соціологіи, изрекшій свое пророчество только по чувству симпатіи или антипатіи, можетъ возбудить этимъ пророчествомъ вѣру въ себѣ самомъ или въ другихъ относительно возможности или неизбѣжности даннаго явленія; эта вѣра можетъ лечь въ основаніе цѣлаго ряда дѣйствій, которыя и создадутъ явленіе. Вотъ почему и самъ Грэгэмъ безсознательно ссылается на свою вѣру, какъ на что-то важное, не сознавая точно, въ чемъ же эта важность. Мы уже вкратцѣ говорили объ этомъ раньше, упомянувъ, что соціальныя предсказанія почти всегда раздѣляютъ людей на противуположныя группы, борющіяся за наступленіе явленія. Теперь же мы разсмотримъ этотъ фактъ въ болѣе общей формѣ. Даже въ томъ случаѣ, когда не возникаетъ двухъ враждебныхъ борющихся группъ, явленіе можетъ быть создано самимъ предвидѣніемъ, хотя бы это предвидѣніе не имѣло никакой опоры въ фактахъ прошлаго, а опиралось только на сіипатіи и антипатіи, т.-е. вытекло бы изъ чувствованій, желаній, потребностей людей. Въ этомъ и отличіе соціальныхъ явленій отъ естественно-научныхъ. Естественно-научныя явленія вытекаютъ только изъ предъидущей цѣпи строго-объективныхъ факторовъ; поэтому, зная предъидущіе факты, всегда можно предвидѣть точно результатъ. Въ соціальныхъ явленіяхъ, наоборотъ, предъидущіе объективные факты (наприм., намѣтившіяся теченія или тенденціи общества) могутъ быть отлично извѣстны, но если не предусмотрѣны соціологомъ тѣ новыя чувства, стремленія и желанія, какія они вызовутъ въ общественныхъ группахъ, то въ результатѣ предсказаніе является ошибочнымъ, потому что новыя чувства могутъ создать совершенно новыя явленія. Иными словами, объективные факты прошлаго здѣсь не прямо создаютъ послѣдующіе объективные факты, а имѣютъ промежуточную инстанцію, человѣческую субъективность: они сперва отразятся такъ или иначе въ этой субъективности и уже затѣмъ это субъективное отраженіе начинаетъ само работать въ жизни и создаетъ новые факты {Я употребляю слово "субъективность", вмѣсто словъ "душа", "психика" и т. п., чтобы точнѣе отдѣлить ту человѣческую способность (оцѣнивать отношеніе къ себѣ явленій, какъ пріятное и непріятное), которое я вижу въ основѣ человѣческаго творчества, отъ остальныхъ психическихъ процессовъ, которые служатъ только орудіями (см. мою работу: Развитіе чувствованій, Спб. 1884 г., а также изложеніе моихъ воззрѣній въ русскомъ переводѣ Исторіи философіи Ибервега-Гейнде).}. Это не значитъ, что у новыхъ фактовъ не будетъ причины; это значитъ только, что причина эта не есть просто предъидующіе факты, а предъидущіе факты, преломившіеся сперва въ субъектѣ. И вотъ это-то преломленіе трудно предвидѣть, такъ какъ субъектъ капризенъ, оригя паленъ, мидивидуаленъ. Но трудно -- не значить невозможно, потому что а эта оригинальность, и эта индивидуальность субъекта подлежать законамъ" но только это законы -- sui generis, субъективные законы.
   Пояснимъ простымъ и нагляднымъ примѣромъ: передъ нами двое влюбленныхъ въ одну и ту же женщину, которая еще не любить ни того, ни другаго. Котораго она полюбитъ? Если судить по однимъ объективнымъ признакамъ, включивъ даже законы, выведенные изъ наблюденій надъ половымъ подборомъ, то побѣда будетъ на сторонѣ болѣе сильнаго, красиваго, ловкаго, умнаго... Въ дѣйствительности можетъ случиться совсѣмъ обратное: представимъ себѣ, что второй влюбленный, т.-е. менѣе красивый, сильный и умный, обладаетъ способностью видѣть подъ вліяніемъ чувства (т.-е. грэгэмовскихъ симпатій, антипатій, надежды и страха) то, чего нѣтъ въ дѣйствительности, наприм., каждое слово и жестъ дамы онъ объясняетъ въ свою пользу, хотя на самомъ дѣлѣ они относятся даже не къ нему, а къ его противнику. Представимъ себѣ, что, наоборотъ, первый влюбленный, т.-е. и болѣе красивый, и болѣе умный, обладаетъ и большею осторожностью, и меньшею самоувѣренностью: онъ видитъ трезво дѣйствительность, видитъ равнодушіе любимой женщины, и подъ вліяніемъ сильнаго чувства робѣетъ, теряетъ надежду, колеблется, а въ это время его противникъ, воодушевляемый иллюзіями, дѣйствуетъ смѣло, рѣшительно, ему удается даже заронить въ сердце "дамы" искру любви, которую онъ раздуваетъ дальше съ тою же рѣшительностью. Вы видите, что тутъ становится фактомъ то, что вчера было иллюзіей, и, что всего замѣчательнѣе, сама иллюзія создала фактъ. Поэтому, можно ли въ соціальныхъ предвидѣніяхъ считать что-нибудь иллюзіями, можно ли сказать, что данное пророчество не заслуживаетъ вниманія, потому что построено на одномъ чувствѣ? "Никоимъ образомъ". Въ этихъ словахъ читается смѣшеніе методовъ естественно-научнаго и соціологическаго предвидѣнія.
   Но отсюда могутъ заключить, что соціологическое предвидѣніе всегда возможно строить на одномъ чувствѣ. Нѣтъ, это не такъ. Во-первыхъ, творчество фактовъ при посредствѣ чувства ограничено. Возьмемъ опять нашъ наглядный примѣръ. Второй изъ нашихъ влюбленныхъ могъ своею самоувѣренностью не только не вызвать любви въ своей дамѣ, но, наоборотъ, вызвать въ ней отвращеніе и смѣхъ. Очевидно, чтобы явилась любовь, въ душѣ дамы все же должна была быть для нея какая-то благопріятная почва. Есть психическая болѣзнь,-- "манія эротика"; одержимые этою болѣзнью воображаютъ, что ихъ любятъ высокопоставленныя дамы. Конечно, такой маніакъ отличается непобѣдимою, безумною смѣлостью, но достигаетъ не любви дамы, а заключенія въ сумасшедшій домъ. И это случается не съ одними помѣшанными и не съ одними влюбленными. Возьмемъ для примѣра увѣренность теперешняго нѣмецкаго Вильгельма въ своей непобѣдимой силѣ: онъ предложилъ всѣмъ нѣмцамъ, недовольнымъ его "курсомъ", удалиться изъ Германіи. Кто-то высчиталъ, что ему придется остаться въ Германіи одному или вдвоемъ съ Капрвви, потому что всѣ остальные нѣмцы недовольны его "курсомъ". Изъ этого нагляднаго примѣра мдно, что чувствованія и энтуазіазмъ ограничены въ своемъ творчествѣ тою средой, тою почвой, въ которую бросаютъ сѣмена энтузіазма. Тутъ вполнѣ примѣнима притча о сѣятелѣ. Энтузіазмъ можетъ творить сѣмена, но всходы этихъ сѣмянъ будутъ зависѣть отъ почвы: знаменитыя слова Мирабо были сѣменами антузіазма, слова Наполеона, обращенныя къ солдатамъ въ виду пирамидъ, тоже, но они выросли и принесли плодъ потому, что попали въ соотвѣтствующую почву; тѣ же слова, попавъ на другую почву, вызвали бы только смѣхъ, какъ любовное посланіе эротическаго маніака, посланное къ высокопоставленной дамѣ.
   И такъ, полагаться на одинъ чистый субъективизмъ въ соціальныхъ предвидѣніяхъ невозможно такъ же, какъ невозможно полагаться на одинъ чистый объективизмъ. И тотъ, и другой взглядъ представляютъ опасную крайность, за которую иногда дорого приходится расплачиваться. Мы уже видѣли, что предсказанія Токвиля, Конта, Маркса опирались на неоспоримый фактъ, существовавшій въ ихъ время, общественной тенденціи; мы знаемъ, что у насъ въ 60-хъ годахъ объективное теченіе предвѣщало, при своемъ логическомъ развитіи, рядъ слѣдствій, которыя въ дѣйствительности совершенно измѣнили свою физіономію.
   Теперь обратимъ еще вниманіе на два слѣдующіе оттѣнка въ этомъ вопросѣ: во-первыхъ, мы вездѣ говоримъ о соціальныхъ предвидѣніяхъ, какъ творцахъ новыхъ фактовъ, новой борьбй за новое явленіе, но намъ могутъ сказать, что соціальныхъ пророчествъ было не много, а борьба группъ совершается постоянно. Поэтому необходимо пояснить нашу мысль, чтобы не вышло недоразумѣнія: соціальныя предвидѣнія происходятъ не только въ ученыхъ трактатахъ и совершаются не только учеными спеціалистами, но они ежедневно, ежеминутно производятся всѣми нами: фабрикантъ ситцевъ строитъ соціальное пророчество, когда, принимая новый рисунокъ ситца, предполагаетъ, что онъ придется по вкусу большинства: для этого онъ опредѣляетъ также существующіе типы вкусовъ и взаимное числовое отношеніе ихъ другъ къ другу. Издатель книги или журнала постоянно имѣетъ дѣло съ соціальнымъ предвидѣніемъ, стараясь угадать впередъ потребность большинства въ извѣстномъ чтеніи, т.-е. и онъ долженъ разсчитывать количественное отношеніе типовъ. Мы видѣли, что даже влюбленные строятъ нѣчто вродѣ соціальныхъ предвидѣній, но тутъ кругъ общества съуживается до нѣсколькихъ единицъ: я, она, соперникъ, иногда родители -- и только.
   И такъ, подъ соціальными пророчествами не слѣдуетъ понимать только широкія пророчества: всякое стремленіе, потребность, желаніе, чувство; обращается, при извѣстной его силѣ, въ идею, образъ, цѣль, достиженію которыхъ мы начинаемъ вѣрить, а это уже есть предвидѣніе и пророчество. Точные методы соціальнаго предвидѣнія важны, стало быть, не въ одной соціологіи въ широкомъ смыслѣ, но даже и на каждомъ шагу обыденной жизни. Не всѣ они создаютъ группы борющихся, но вездѣ они влекутъ большую или меньшую борьбу каждаго крохотнаго пророка,-- напримѣръ, влюбленнаго,-- за свое крохотное предвидѣніе. Изъ этого слагается жизнь.
   Теперь приступимъ ко второму оттѣнку этого явленія: субъективное начало измѣняетъ факты и явленія общественной жизни двумя путями: вопервыхъ, оно создаетъ новыя сѣмена будущихъ явленій. Во-вторыхъ, разъ эти сѣмена созданы, чувство работаетъ для ихъ осуществленія, т.-е. я этимъ хочу сказать, что необходимо раздѣлять творческую дѣятельность субъекта и его исполнительную дѣятельность. Энтузіазмъ, вѣра, симпатіи и т. п. у однихъ выражаются въ творчествѣ предвидѣній, цѣлей, идеаловъ, но, когда доходить дѣло до практическаго исполненія, энтузіазмъ можетъ покидать ихъ. Наоборотъ, есть люди, неспособные "выдумать пороха", но разъ онъ выдуманъ другими, они заряжаются вѣрой, надеждами, энергіей и, благодаря ихъ борьбѣ, брошенное сѣмя выростаетъ въ обширное дерево. Есть типы, соединяющіе въ себѣ оба элемента.
   Еще одна оговорка: когда я говорилъ ранѣе объ изученіи почвы для сѣмянъ, создаваемыхъ стремленіями субъекта, я, конечно, имѣлъ въ виду и субъективную почву окружающей среды, т.-е. типы характеровъ, вкусовъ, настроеній и т. д.
   Теперь два слова объ изученіи типовъ. Мы уже сказали, что Гадьтонъ намѣтилъ путь къ этому изученію. Его методъ можно раздѣлить на двѣ вѣтви: дедуктивную и индуктивную. Индуктивная часть состоитъ въ собираніи статистическаго матеріала по вопросамъ, разсылаемымъ массѣ людей. Эти вопросы подобраны цѣлесообразно и могутъ варьироваться до безконечности. Ихъ классификація даетъ довольно точйыя статистическія цифры количественнаго отношенія одного типа къ другому. Для этого вовсе не нужно собирать свѣдѣнія отъ цѣлой страны, а можно прибѣгнуть къ тому способу, какимъ, напримѣръ, физіологи опредѣляютъ общее число кровяныхъ шариковъ, а числовое отношеніе бѣлыхъ кровяныхъ шариковъ къ краснымъ въ крови у человѣка и даже въ разныхъ областяхъ тѣла: для этого берется порція крови опредѣленной величины, изъ нея берется такая малѣйшая частица (тоже опредѣленной величины), какая можетъ быть охвачена объективомъ микроскопа, и затѣмъ ведется счетъ и разсчетъ приблизительно точный.
   Такой же пріемъ приложимъ къ обществу: для этого достаточно изучить точно нѣсколько его участковъ, отличающихся наиболѣе другъ отъ друга по какимъ-либо специфическимъ особенностямъ, и затѣмъ обобщить данныя, полученныя отъ счета. Это -- позднѣйшій способъ Гальтона.
   Другой пріемъ, дедуктивный, находимъ въ соч. Гальтона Inquiries in to human faculty. Онъ относится къ изученію типа героевъ, т.-е оригинальныхъ индивидуумовъ, и стремится опредѣлить ихъ числовое отношеніе къ стаднымъ типамъ не путемъ статистики, а путемъ дедукціи ихъ закона, подмѣченнаго Гальюномъ въ Африкѣ, при изученіи стадъ дикихъ быковъ. Онъ подмѣтилъ, что въ образованіи "оригинальныхъ" личностей, т.-е. бредущихъ въ сторонѣ отъ стада, имѣютъ значеніе два условія: величина внѣшней опасности (отъ дикихъ звѣрей въ степи). Чѣмъ больше опасность, тѣмъ меньше оригиналовъ и больше стадности. Второй же факторъ, интерферирующій съ первымъ, есть величина мѣстъ, удобныхъ для пастбища и особенно водопоя. Черезъ-чуръ развитая стадность гонитъ всѣхъ на одно пастбище и на одинъ водопой, и если то или другое недостаточно, то животныя гибнутъ отъ избытка стадности такъ же, какъ они погибли бы отъ ея недостатка, попадаясь въ зубы къ хищнымъ звѣрямъ. При равныхъ условіяхъ внѣшней опасности сохранятся тѣ стада, у которыхъ больше оригиналовъ, если средства водопоя и корма недостаточны. И наоборотъ.
   Путемъ дедукціи это легко перенести и на общество. Но описанный пріемъ скорѣе объясняетъ происхожденіе типовъ въ исторіи обществъ, чѣмъ даетъ ключъ къ точному опредѣленію ихъ числоваго соотношенія. И, во всякомъ случаѣ, онъ относится только къ одному типу или, точнѣе, къ двумъ -- стадному и героическому.
   Мы старались наглядно показать въ этой главѣ, какимъ образомъ работаетъ субъектъ при созданіи соціальныхъ явленій. Легко замѣтить, что онъ подчиненъ своимъ собственнымъ субъективнымъ законамъ, характеръ которыхъ видоизмѣняется въ различныхъ индивидуальностяхъ. Но индивидуальности, несмотря на ихъ разнообразіе, могутъ быть сведены къ нѣсколькимъ типамъ; этимъ способомъ облегчается ихъ изученіе и возможность соціальнаго предвидѣнія. Типы опредѣляютъ впередъ образъ дѣйствія, степень возможнаго будущаго энтузіазма, надеждъ и вѣры, при тотъ или иномъ соціальномъ явленіи; количественное отношеніе типовъ другъ къ другу можетъ послужить матеріаломъ для приблизительно-точныхъ выводовъ о продуктахъ ихъ взаимныхъ коллизій, какъ бы равнодѣйствующую всѣхъ возможныхъ субъективныхъ соціальныхъ силъ, симпатій, антипатій, надеждъ, энтузіазмовъ и т. п.
   Конечно, всѣ эти утонченности болѣе важны для предсказаній, имѣющихъ въ виду ближайшія событія, т.-е. особенно важныхъ въ практическомъ отношеніи. Здѣсь неизбѣжна по возможности точная индукція; мы ее и получаемъ въ вышеописанномъ пріемѣ.
   Наоборотъ, для болѣе отдаленныхъ предвидѣній возможна почти только одна дедукція. Мы могли бы доказать, что даже въ естественныхъ наукахъ господствуетъ та же необходимость, но это завело бы насъ слишкомъ далеко. Возьмемъ для краткости одинъ примѣръ: можно ли путемъ индуктивнымъ рѣшить вопросъ о будущности на землѣ животнаго царства ил одного изъ его видовъ? Можно ли предсказать изсякнетъ онъ или разовьется дальше? Можно ли сказать, явятся среди земной фауны новые виды или нѣтъ? Все это возможно бы было рѣшить индуктивно только тогда, когда мы узнали изъ наблюденія судьбу животнаго царства на какой-либо изъ планетъ болѣе старой, чѣмъ земля. Теперь возможна лишь дедукція отъ общей эволюціи или отъ законовъ эволюціи. Но эволюція говоритъ лишь о прошедшемъ развитіи, это развитіе обусловливалось явленіями и фактами, которыхъ можетъ не быть въ грядущемъ, и нельзя сказать, не смѣнится ли эволюція обратнымъ процессомъ. Дедукція нуждается и здѣсь въ дополненіи индукціей. Для малыхъ періодовъ времени, въ соціологіи, какъ и въ естественныхъ наукахъ, была бы возможнѣе, т.-е. достовѣрнѣе, дедукція, но мы уже видѣли, что соціальныя явленія безпрестанно нарушаются вмѣшательствомъ индивидуальныхъ силъ, могущихъ опрокинуть дедукцію. И вотъ почему,-- можемъ мы сказать теперь,-- задача, представляемая, напримѣръ, исходомъ сраженія между двумя арміями, есть одна изъ сложнѣйшихъ задачъ. Даже задача о будущности какой-либо опредѣленной общественной группы, сословія, касты -- легче ея. Постоянныя и сложившіяся историческія группы болѣе или менѣе опредѣленны, ихъ характеръ, ихъ отношенія къ другимъ сословіямъ и кастамъ -- тоже. Двѣ арміи представляютъ, наоборотъ, пестрые лоскутья изъ разныхъ группъ, сословій, партій, съ самыми различными взглядами, убѣжденіями, вѣрованіями, характерами и настроеніями. Ихъ кажущаяся внѣшняя однородность, созданная дисциплиной, есть только внѣшній миражъ, особенно въ наше время (общей воинской повинности). Но даже и въ ту эпоху, которую взялъ Толстой, какое противорѣчіе въ типахъ если не простыхъ солдатъ, то ихъ ближайшихъ руководителей: сравните Андрея Болконскаго, Николая Ростова, Курагина и т. д.
   Такимъ обрасомъ, кажущаяся теоретически простота задачи обращается въ сложность почти безконечную. Эта сложность усиливается еще тѣмъ, что чѣмъ большій періодъ времени занимаютъ общественныя явленія и чѣмъ большую группу общества они охватываютъ, тѣмъ больше въ нихъ сглаживается элементъ вліянія личности {Причины этого особенно ясны при изученія такъ называемыхъ статистическихъ законовъ и выводовъ. Но это настолько извѣстно, что распространяться было бы излишнимъ.}. Наоборотъ, чѣмъ о меньшей группѣ вы думаете и чѣмъ время, подлежащее изслѣдованію, короче, тѣмъ ярче выступаетъ элементъ личной иниціативы, значеніе героя, значеніе мгновенно вспыхнувшаго вдохновенія, энтузіазма или обратнаго настроенія -- паденія духа, трусости, невѣрія въ свои силы и т. под. Какъ бы точно ни опредѣлили передъ битвой всѣ условія, упомянутыя нами выше, включая сюда и настроеніе двухъ армій, но одинъ порывъ энтузіазма можетъ разрушить ваши разсчеты воодушевивъ армію, падавшую духомъ, и, наоборотъ, одинъ трусъ можетъ навести панику на армію, горѣвшую воодушевленіемъ.
   Какое же знаніе помогло бы намъ особенно предвидѣть результатъ даннаго сраженія (конечно, при знаніи остальныхъ условій, перечисленныхъ нами ранѣе, т.-е. численности войскъ, вооруженія, настроенія, дисциплинированія, условій мѣстности и т. д.)? Мы могли бы всего болѣе приблизиться къ истинѣ, узнавъ, какъ уже замѣчено ранѣе, тѣ интеллектуально-нравственные типы, которые входятъ въ составъ обѣихъ армій; при этомъ рѣшеніе было бы тѣмъ точнѣе, чѣмъ болѣе намъ было бы извѣстно количественное отношеніе этихъ типовъ. Но, вѣдь/тутъ мы переходимъ именно въ область изслѣдованія субъективныхъ продуктовъ, здѣсь уже мы имѣемъ дѣло съ живымъ творчествомъ личностей разныхъ типовъ, мы уже идемъ путемъ индуктивнаго пріема, путемъ точнаго изученія законовъ субъективныхъ явленій. Предвидѣніе становится возможнымъ и близкимъ къ научной точности. Экономическая борьба отдѣльныхъ группъ, повидимому, отличается отъ войны: здѣсь нѣтъ смертоностныхъ орудій, личная храбрость или трусость, энтузіазмъ и порывъ здѣсь, повидимому, не имѣютъ такого значенія. Но это не вѣрно: въ моемъ разборѣ романа Э. Золя Деньги (Новости, январь, No 21) я старался показать, что и въ экономической борьбѣ имѣются свои Наполеоны, энтузіасты, трусы, что и тутъ побѣды и пораженія зависятъ часто отъ тѣхъ же самыхъ субъективныхъ факторовъ, какъ и на войнѣ, т.-е. воодушевленія или, наоборотъ, паники, и т. д. Противуположное утвержденіе было бы вѣрно только при такомъ общественномъ строѣ, гдѣ личная иниціатива въ промышленности равна нулю и гдѣ всѣ индивидуальныя стремленія урегулированы заранѣе. Очевидно, и здѣсь знаніе интеллектуально-моральныхъ типовъ весьма важно для предвидѣнія. Мы уже и показали, что геніи промышленности, также какъ и военные геніи, обладаютъ прозорливостью къ общественнымъ вкусамъ, настроеніямъ, страстямъ, а все это связано съ существующими въ обществѣ интеллектуально-моральными типами и ихъ взаимнымъ соотношеніемъ. Что такое предвидѣніе спроса на тотъ или иной товаръ, что такое угадываніе вкуса толпы къ такому-то рисунку матеріи, мебели и т. п., какъ не тонкая наблюдательность, подмѣтившая предсказавшая впередъ преобладающій типъ, надѣленный даннымъ вкусомъ, даннымъ настроеніемъ? Это -- мелочи, и такое предвидѣніе узко-меркантильно. Но предвидѣніе и въ болѣе широкихъ размѣрахъ, имѣющее характеръ научныхъ соціологическихъ предсказаній, не удавалось почти главнымъ образомъ отъ недостаточности знанія этого фактора.
   Въ заключеніе мы обѣщали сказать два слова о значеніи дедукцій въ обширныхъ соціальныхъ предвидѣніяхъ. Ихъ роль двойная: онѣ даютъ, во-первыхъ, вѣру въ общій прогрессъ, т.-е. въ общее движеніе къ лучшему, но это не дедукціи изъ эволюціонной естественно-научной теоріи. Вѣдь, эволюція естественно-научная слагалась не сама собою, а опредѣлялась суммой условій. Сколько времени продолжатся условія для прогресса и не наступитъ ли условій для регресса, это вопросъ неразрѣшимый ни индуктивно, ни дедуктивно на почвѣ обычной эволюціонной теоріи, т.-е. построенной механически на борьбѣ за существованіе и подборѣ. Но, какъ мы уже предупредили, поправку къ этому печальному выводу даетъ введеніе въ эволюцію человѣчества субъективнаго начала, которое само стремится къ лучшему для себя и, какъ мы показали, само себѣ ставить цѣли предвидѣнія и достигаетъ ихъ, благодаря силѣ чувства, энергіи, силѣ надеждъ и вѣры. Трудно себѣ представить, чтобы это начало, завоевывающее себѣ путемъ знанія все большую и большую силу и власть надъ природой, позволило бы когда-нибудь побѣдить себя природѣ. Читателямъ это будетъ теперь понятно изъ всего предъидущаго изложенія. Вѣдь, законы природы неизмѣнны, возможно самое точное предвидѣніе всякой опасности, а, стало быть, возможно предупрежденіе ея, уклоненіе отъ нея, какія бы перемѣны не произошли, благодаря неорганической эволюціи, на земномъ шарѣ и даже въ солнечной системѣ. Наука о природѣ идетъ такими могучими шагами, что можно не бояться за будущее даже и тогда, когда, по предсказанію астрономовъ, наша земля будетъ вѣчно обращена къ солнцу одною стороной или когда наше солнце станетъ значительно холоднѣе и темнѣе. По всей вѣроятности, къ тому времени наукѣ станутъ извѣстны и такія тайны природы, которыя никогда не допустятъ до осуществленія Байроновской тьмы. Другая опасность, отъ перенаселенія земли, предусматривавшаяся Мальтусомъ, поразительно разбита на-дняхъ изъ могучихъ орудій біологической науки, въ лицѣ Альфреда Уоллеса.
   Вторая роль, какую играетъ дедукція въ соціальныхъ предвидѣніяхъ, состоитъ въ томъ, что она намѣчаетъ пункты, которые затѣмъ провѣряются индукціей. Въ этомъ смыслѣ дедукціи принадлежитъ благотворная роль: пока индукція въ соціологіи еще слаба и ничтожна, дедукція, помогая созданію лучшихъ цѣлей и идеаловъ и поддерживая вѣру въ нихъ, вела человѣчество впередъ. Въ этомъ отношеніи заслуги ея неоцѣнимы.
   Будущность, конечно, принадлежитъ ея союзу съ индукціей.
   Нужно ли резюмировать? Нужно ли напоминать еще разъ несостоятельность теоріи, утверждающей невозможность предвидѣнія соціальныхъ явленій? Нужно ли напоминать, что даже самыя крайнія теоріи о свободѣ воли не могутъ пошатнуть возможности предвидѣнія? Нужно ли повторять вновь, что пессимистическое ожиданіе печальнаго исхода для человѣчества, которое будто бы должно погибнуть въ міровомъ процессѣ, вѣроятно лишь съ точки зрѣнія механической эволюціи и болѣе чѣмъ сомнительно при внесеніи субъективной поправки? А эта новая дедукція снова исполняетъ свою великую прежнюю функцію: она поселяетъ надежду и вѣру, что наша работа для прогресса и грядущаго счастья человѣчества не погибнетъ никогда, потому что никогда не погибнетъ человѣчество.
   А сколько рукъ опускалось въ безсиліи и безнадежности отъ неувѣренности въ этомъ отдаленномъ грядущемъ!
   Нужно ли говорить, что если мы считаемъ вполнѣ вѣроятной даже побѣду надъ такими явленіями природы, которыя, въ сущности, непреодолимы, то, несомнѣнно, торжество высочайшихъ идеаловъ этой субъективности, добра, правды, любви, свободы и равенства, обезпечено человѣчеству почти съ абсолютною достовѣрностью, разъ мы убѣждены въ творческой силѣ этихъ идеаловъ, или, точнѣе, предвидѣній?

Л. Е. Оболенскій.

"Русская Мысль", кн.V, 1892

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru