Lib.ru/Классика: Обручев Владимир Александрович. Принципы иезуитизма

ПРИНЦИПЫ ІЕЗУИТИЗМА.

Въ числѣ памфлетовъ, вызванныхъ во Франціи борьбой противъ воинствующаго клерикализма, обратила на себя вниманіе книга подъ заглавіемъ: "Іезуитская Нравственность" {La Morale des Jésuites, par Paul Bert, député, professeur à la faculté, des Sciences. Avec une dédicace à. М. Freppel, évêque d'Angers. Paris. 1880.}, составленная извѣстнымъ физіологомъ Полемъ Беромъ и выдержавшая въ короткое время около пятнадцати изданій. Поводомъ къ ея появленію были рѣчи, произнесенныя П. Беромъ въ палатѣ депутатовъ, въ качествѣ докладчика комиссіи по обсужденію законовъ о народномъ образованіи, внесенныхъ въ палату министромъ Ферри весной 1879 г. Эти рѣчи вызвали такую бурю ожесточенныхъ нападковъ, что авторъ счелъ полезнымъ, въ интересахъ дѣла, болѣе подробно ознакомить публику съ тѣми правилами іезуитской нравственности, въ злостномъ искаженіи которыхъ его обвиняли. При этомъ, онъ весьма правильно сообразилъ, что ежели онъ станетъ ссылаться на болѣе знаменитые старинные авторитеты, въ родѣ, напримѣръ, Эскобара, то противники не преминутъ усмотрѣть въ этомъ новое доказательство его недобросовѣстности и станутъ говорить, что эти почтенные дѣятели все-таки могли быть только отраженіемъ своего времени, ошибки и слабости коего нельзя взыскивать на теперешнихъ членахъ ордена, которые всю эту старину давно сдали въ архивъ и проповѣдуютъ лишь чистое ученіе евангелія и церкви. Чтобы лишить изворотливаго врага возможности такой уловки, П. Беръ взялъ два сочиненія новѣйшія, одобренныя нынѣшнимъ парижскимъ архіепископомъ Биберомъ и изданныя въ послѣдній разъ въ 1875 г. Одно изъ нихъ называется во французскомъ переводѣ: "Compendium de Théologie Morale" и представляетъ теоретическое изложеніе системы; другое озаглавлено: "Cas de Conscience" и содержитъ практическіе примѣры, поясняющіе теорію. Оба сочиненія принадлежатъ іезуиту Гюри (Gury), профессору нравственнаго богословія въ римской коллегіи. Матеріалъ, представляемый этими объемистыми книгами, П. Беръ сократилъ приблизительно на девять десятыхъ -- въ особенности прикладную часть -- пропуская главнымъ образомъ богословскія измышленія и тонкости, мало интересныя для обыкновеннаго читателя. Но порядокъ и заглавія статей и параграфовъ онъ сохранилъ вполнѣ и всѣ сдѣланныя выписки привелъ въ подлинномъ ихъ видѣ, безъ всякихъ измѣненій. А за точность перевода ручаются поправки противниковъ, которыми переводчикъ воспользовался въ позднѣйшихъ изданіяхъ. Просматривая эти тексты, читатель приходитъ къ несомнѣнному убѣжденію, что новѣйшая іезуитская мораль ничѣмъ не отличается отъ прежней; вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ чувствуетъ, что отъ всей этой давно отжившей и грязной казуистики вѣетъ чѣмъ-то мертвымъ, ненужнымъ... Въ сущности, книга Бера, по самой мысли, которою онъ задался, только оправдательный документъ къ одному изъ положеній, которыя онъ отстаивалъ въ своихъ рѣчахъ, и именно къ тому, который имѣетъ всего менѣе практическаго значенія. Самыя рѣчи помѣщены въ приложеніи къ книгѣ; но онѣ остаются наиболѣе интересною и цѣнною ея частью. Тутъ живая и насущная сторона дѣла выступаетъ во всемъ своемъ значеніи, и мы постараемся познакомить съ нею читателя, насколько съумѣемъ, полнѣе и нагляднѣе.

-----

Орденъ іезуитовъ возникъ въ 1534 году. Въ виду грозно надвигавшейся реформаціи, онъ поставилъ себѣ исключительною цѣлью борьбу съ духомъ свободнаго изслѣдованія и утвержденіе принципа папской непогрѣшимости. Ни въ этой цѣли, ни въ мысли о ея достиженіи путемъ болѣе близкаго и всесторонняго соприкосновенія съ міромъ не было ничего абсолютно новаго. Инквизиція ограждала чистоту вѣры съ достаточнымъ усердіемъ; а при учрежденіи нищенствующихъ орденовъ уже сказалась мысль о проповѣди на распутьяхъ, среди толпы, на рынкѣ и въ харчевнѣ, во всякое время, по поводу самыхъ вульгарныхъ житейскихъ обстоятельствъ и безъ всякой претензіи на какую-либо обрядовую торжественность. Новизна была, однако же, въ исключительности цѣли и затѣмъ въ глубоко продуманномъ планѣ дѣйствій.

Вѣкъ, среди котораго выступали на брань новые защитники папства, былъ вѣкомъ могучаго возбужденія мысли, смѣлости въ замыслахъ и цѣльнаго, страстнаго отношенія къ вопросамъ

Принципы іезуитизма. 435жизни. Но въ тоже время это былъ вѣкъ самаго полнаго расцвѣта испанскаго и итальянскаго коварства, художественнаго, любующагося собою, чуждаго мимолетнѣйшихъ проблесковъ совѣстливости, не задумывающагося ни передъ чѣмъ, кромѣ значенія цѣли и шансовъ успѣха или неудачи. Это былъ вѣкъ Цезаря Борджіа, Медичисовъ, незримаго Совѣта Десяти, вѣкъ кинжала и яда, потайныхъ ходовъ, негласныхъ посольствъ, двойныхъ и тройныхъ шифровъ. Всякое дѣйствіе было насиліемъ или обманомъ, подготовляющимъ насиліе. Люди и не знали другихъ путей. Спокойныя, загадочныя лица не выдавали ни многолѣтняго замысла, ни борьбы страстей въ виду рѣшительной минуты. Учредители ордена составили планъ дѣйствій, вполнѣ достойный подобной эпохи. Не смущаясь страстнымъ напряженіемъ борьбы, которая кипѣла всюду, они сообразили, что въ жизни людей и народовъ героическія настроенія все-таки могутъ быть лишь кратковременными моментами; тогда какъ будничная пошлость и цѣпкость къ мелочнымъ корыстнымъ интересамъ присуща имъ постоянно; что хотя стремленіе къ добру бываетъ иногда непреодолимо, но что вообще оно утомительно; тогда какъ погрязаніе въ порокѣ дается само собой, безъ всякихъ усилій; что смѣлость и сила мысли удѣлъ лишь самыхъ немногихъ, между тѣмъ, какъ у огромнаго большинства умственная работа легко поддается заглушенію. Соотвѣтственно указаніямъ этой высшей мудрости, у іезуитовъ, внѣ основнаго замысла и фанатическаго подчиненія личности, все мелко, пошло, кляузно, приноровлено къ той будничной сторонѣ человѣка, которую они рѣшились эксплуатировать. Путеводною нитью имъ служило глубокое презрѣніе къ пасомому стаду, средства были соображены со всею виртуозностью, свойственною времени, и разсчетъ оказался поразительно вѣрнымъ. Успѣхъ превзошелъ самыя смѣлыя ожиданія и, конечно, никогда не былъ такъ блистателенъ, какъ именно въ наши дни.

Система съ достаточною наглядностью опредѣлится нижеслѣдующими главными чертами:

Духъ свободнаго изслѣдованія необходимо было поражать неустанно, на каждомъ шагу, въ открыто поставленныхъ назрѣвшихъ вопросахъ и въ ничтожнѣйшихъ мелочахъ будничной жизни. Для этого требовался авторитетъ, удобный во всѣхъ случаяхъ, но возможности привлекательный, нестѣснительный, неопасный. Священное писаніе, очевидно, для этого не годилось. Оно будитъ мысль и наводитъ на вопросы, большею частью разрѣшаемые личностью въ направленіи, несогласномъ съ видами церкви. Прямого, цѣльнаго отношенія къ вещамъ вообще не слѣдуетъ допускать въ людяхъ, не соблазняясь даже возможностью частнаго успѣха; потому что оно составляетъ опасную умственную привычку, всегда способную погубить человѣка. Этотъ взглядъ давно былъ усвоенъ церковью, которая удерживала изученіе священнаго писанія въ небольшомъ кружкѣ талантливыхъ представителей духовенства и людей науки; всякія же попытки къ популяризаціи подавляла съ неослабной энергіей. Реформація доказывала необходимость еще большей въ этомъ дѣлѣ неуклонности; съ тѣмъ, однако же, чтобы по возможности избѣгать насилія видимаго, гласнаго, могущаго произвести потрясающее впечатлѣніе, такъ какъ и оно способно вызывать въ людяхъ то страстное настроеніе духа, предупрежденіе котораго имѣлось въ виду. Къ тому же, въ послѣднее время слишкомъ уже часто являлась необходимость иносказательнаго толкованія и противорѣчія съ тѣмъ, что утверждалось прежде; и каждая подобная уступка вредила основному принципу непогрѣшимости. Ясно было, что документы такого характера слѣдовало оградить отъ всякой полемики и изъять изъ обращенія, содержа ихъ въ глубинѣ святилища, какъ нѣчто до крайности чтимое, но недоступное, неосязаемое и невѣсомое, сообщаемое вѣрующимъ лишь на непонятномъ языкѣ, произвольными отрывками, способными имѣть какой угодно смыслъ, а всего чаще вовсе никакого. Творенія отцовъ годились для боя еще менѣе; такъ какъ и они недостаточно были проникнуты современной мудростью и къ тому же отрицались противниками; а между тѣмъ, вслѣдствіе авторитетнаго положенія, за ними признаннаго, удары, противъ нихъ направленные, поражали принципъ. Отцы церкви также исчезли. По возможности, отодвинутъ былъ на задній планъ и самъ папа; такъ какъ его непогрѣшимость во всемъ, кромѣ вопросовъ прямо касающихся вѣры, приходилось ограждать оговоркой: поколику правильно поставленъ въ извѣстность; и иногда оказывалось, что поставленъ онъ былъ въ извѣстность неправильно. Въ іезуитской полемикѣ и пропагандѣ всѣ эти слишкомъ громоздкія и неудобныя средства, съ инквизиціонной декораціей включительно, замѣнились сочиненіями уважаемыхъ ученыхъ, docteurs graves. Они быстро расплодились въ огромномъ количествѣ, ссылаясь только другъ на друга и, по возможности, игнорируя писаніе, отцовъ и папъ. Замѣна совершилась до такой степени отчетливо, что когда миновалъ періодъ напряженной реформаціонной борьбы, и церковь, оправившись отъ паники, привела въ ясность невозвратно утраченное и спокойнѣе оглянулась на то, что успѣла отстоять послѣ взятія Ла-Рошели и Вестфальскаго мира, іезуиты съ наибольшимъ ожесточеніемъ стали гнать именно тѣхъ изъ своихъ противниковъ въ католическомъ лагерѣ, которые напоминали имъ о традиціяхъ церкви, о текстахъ писанія, объ отцахъ и папахъ, и выставляли на позоръ постыдное противорѣчіе ихъ ученія со всѣмъ этимъ. Разумѣется, противники обличали ихъ, а они защищали себя; но нѣтъ никакого сомнѣнія, что собственно защита ордена была въ ихъ глазахъ дѣломъ второстепеннымъ. Первенствующимъ мотивомъ вражды и гоненій были именно эти указанія на то, чего не должно было касаться ни подъ какимъ предлогомъ, эти богословскія тонкости, которыми умы, искавшіе правды, пытались примирить непримиримое. Орденъ разъ навсегда постигъ, куда приводятъ эти благонамѣренныя усилія. Ему было мало дѣла до того, сколько времени держалось и сколько еще могло продержаться чудо, остановившее протестантовъ на пути къ раціонализму. Исходъ былъ все-таки неизбѣжно одинъ; и орденъ съ неусыпной бдительностью, съ неослабной энергіей стоялъ на стражѣ противъ малѣйшаго шага, въ этомъ направленіи. Въ виду высшей цѣли, іезуиты совершенно не взирали на лицъ. Въ диспутахъ, гдѣ не помогала казуистика и полемическая наглость, они прибѣгали къ голосу большинства, составленнаго изъ невѣжественной нищенствующей братіи (cucullatus gymnopoda, Pascal), или пускали въ ходъ тайныя козни, или давили противника королевскимъ или папскимъ словомъ, добытымъ путемъ убѣжденія, угрозы или интриги. Лично, даже папа не импонировалъ іезуитамъ. Онъ имѣлъ въ ихъ глазахъ цѣну, лишь какъ могущественное орудіе и какъ символъ того единства, которому орденъ фанатически служилъ и въ которомъ одномъ видѣлъ гарантію владычества надъ міромъ. Попытки королей и епископовъ оградить національную церковь отъ притязаній Рима, очевидно, составляли покушеніе противъ этого единства и, стало быть, требовали самаго энергическаго противодѣйствія, независимо отъ той еретической подкладки, которая неизбѣжно, хотя быть можетъ и безсознательно, въ нихъ, заключалась.

Поставить авторитетъ своихъ уважаемыхъ ученыхъ на такую высоту, наперекоръ всѣмъ обличеніямъ въ злостномъ извращеніи писанія и надругательствѣ надъ преданіями церкви, іезуитамъ удалось именно благодаря ихъ принципу обращенія къ пошлымъ и низкимъ сторонамъ человѣка, къ его ограниченности, корысти, эгоизму, пороку, дурнымъ страстямъ. Они утверждали свою власть, прилаживаясь и потворствуя. Не только въ вопросахъ религіозныхъ, но и вообще во всемъ, они тщательно избѣгали возвышенности взгляда и смѣлости сужденія. Въ сферахъ повыше они никогда не встрѣчали противника. Тамъ они ему предоставляли парить на свободѣ и набрасывались на него снизу, въ мелочахъ, понятныхъ людямъ и, по возможности, для парящаго неудобныхъ или щекотливыхъ. Всякое понятіе пообширнѣе, способное произвести на душу могучее цѣльное воздѣйствіе, у нихъ дробилось катехизическими пріемами на множество мелкихъ сухихъ опредѣленій и подъ сѣтью этихъ изворотовъ и хитросплетеній утрачивало всякую жизненность. Только въ такомъ видѣ нравственныя истины и допускались въ ученіе іезуитовъ. На заучиваніе малѣйшихъ формалистскихъ крючковъ или казуистическихъ тонкостей налегали съ такимъ паѳосомъ, что объ уловленіи какого либо смысла подъ всѣмъ этимъ и рѣчи быть не могло. И въ каждомъ данномъ случаѣ получалась возможность наглядно выставлять на видъ тѣ именно катехизическіе перлы, которые казались пригоднѣе. Допуская въ область общихъ вопросовъ лишь самыхъ немногихъ, ученіе спустилось до ничтожнѣйшихъ будничныхъ мелочей, до алтынныхъ разсчетовъ, до самыхъ дрянныхъ побужденій, и во всѣхъ случаяхъ предлагало точныя и удобныя правила, при соблюденіи коихъ оправданіе не подлежало сомнѣнію. Жало грѣха притупилось и глава змія подверглась сугубому сокрушенію. Не было того инстинкта или поступка, до самыхъ постыдныхъ и злодѣйскихъ, о которыхъ тотъ или другой изъ уважаемыхъ ученыхъ не отозвался бы въ смыслѣ, приближающемся къ одобренію. Другіе строжайше все это порицали; но за то одобряли иныя вещи, которыя строго порицались первыми. Для оправданія достаточно было того или другого авторитетнаго мнѣнія. Эрудиціей, которая для этого требовалась, обладали, конечно, немногіе; но стоило только обратиться къ духовному отцу, и желаемое мнѣніе подъискивалось. Такимъ-то образомъ создалась знаменитая теорія пробабилизма, въ безформенномъ видѣ искони практиковавшаяся и понынѣ практикуемая всѣми людьми, но впервые съ точностью формулированная и развитая іезуитами. Слабому и темному ли человѣку посягать на лучшее разрѣшеніе сложныхъ вопросовъ, о которыхъ уже высказались первѣйшіе и боговдохновенные умы, взвѣсившіе не только долгъ человѣка, но и тайники его души, и безконечное милосердіе Творца? Темному человѣку остается только съ благодарностью преклониться передъ тѣмъ, что рѣшили эти великіе учители. Ихъ выводы не всегда сходятся; но такъ и быть должно при безконечномъ разнообразіи человѣческихъ отношеній. Оттого и степень обязательности преподанныхъ ими правилъ не во всѣхъ случаяхъ одинакова. Есть мнѣнія, которыя должны быть признаваемы вѣрными, другія только болѣе вѣроятны, а третьи просто вѣроятны. Лучше держаться того мнѣнія, за которымъ вѣрности больше; но въ случаѣ надобности можно предпочесть и мнѣніе менѣе вѣроятное. Даже въ тождественныхъ обстоятельствахъ можно по личнымъ соображеніямъ поступать то такъ, то иначе. Пояснительныхъ примѣровъ, разумѣется, множество: убивать не слѣдуетъ, конечно; это мнѣніе вѣрное. Въ концѣ-концовъ, оказывается однакожъ, что иногда не грѣхъ убить за экю или даже за яблоко. Въ случаѣ, если бы человѣкъ и за симъ ощущалъ нѣкоторыя сомнѣнія, ихъ окончательно разсѣетъ духовникъ.

Въ рукахъ іезуитовъ исповѣдь пріобрѣла небывалое значеніе и стала главнымъ средствомъ ихъ пропаганды и самымъ могущественнымъ орудіемъ ихъ власти. Исповѣдываться надлежало сколько возможно чаще, какъ во всѣхъ прегрѣшеніяхъ вообще, такъ и въ каждомъ выдающемся особомъ грѣхѣ. Въ отпущеніи не было отказа, даже при полной нераскаянности и открыто заявленной рѣшимости предаваться и впредь тягчайшему грѣху. Это оправдывалось тѣмъ, что при излишней строгости никому бы не пришлось воспользоваться благодатью искупленія. Въ сущности же дѣло, разумѣется, въ томъ, что человѣкъ, являющійся на исповѣдь, каковъ бы онъ ни былъ, все-таки человѣкъ полезный, не окончательно отбившійся, сообщающій свѣдѣнія, могущія когда нибудь пригодиться противъ него самого или противъ другихъ лицъ. Вообще, грѣхъ вещь до такой степени полезная, что гдѣ онъ невидимъ или слишкомъ ничтоженъ, тамъ его приходится выдумывать, нашептывать, разставлять ловушки... Потому что грѣхъ хватка, рукоять, руль, дѣйствуя которымъ можно двигать людьми. По замѣчанію Паскаля, іезуиты съумѣли сдѣлать исповѣдь настолько пріятной, что люди устремились къ покаянію съ еще большимъ рвеніемъ, нежели ко грѣху (Les crimes s'expient aujourd'hui avec plus d'alégresse et d'ardeur qu'ils ne se commettaient autrefois). Очевидно, что во множествѣ случаевъ это остается буквально вѣрнымъ и по настоящій день. Главный контингентъ кающихся всегда составляютъ женщины брачнаго возраста; и для слишкомъ многихъ изъ нихъ исповѣдь является обстоятельствомъ до крайности интереснымъ. Помимо всегда полезнаго права законнаго исчезновенія изъ дому на нѣсколько часовъ, исповѣдь даетъ возможность частыхъ и продолжительныхъ разговоровъ съ мужчиной, вообще умѣющимъ нравиться и завѣдомо осаждаемымъ многими женщинами. Эти разговоры, крайне интимные, скабрезные, невозможные во всякой другой обстановкѣ, тутъ являются даже душеспасительными. На первыхъ порахъ они иногда бываютъ тягостны; но за то тѣмъ глубже волнуютъ. Потомъ они влекутъ и получаютъ дополнительную прелесть отъ легкихъ -- и, въ виду соперницъ, совершенно непроизвольныхъ -- посягательствъ на добродѣтель поучающаго и отъ производства по его указаніямъ любопытныхъ опытовъ надъ мужемъ или другими лицами. Тамъ слѣдуетъ подробный отчетъ во всемъ этомъ, новыя указанія, нерѣдко дружеская помощь. Какъ тутъ не явиться усердію къ исповѣди? Оно и у мужчинъ бы явилось, еслибы въ исповѣдальняхъ засѣдали женщины. Быть можетъ, при этомъ слишкомъ трудно избѣгнуть возникновенія отношеній, отчасти предосудительныхъ... но вообще не слѣдуетъ слишкомъ легко давать вѣру свидѣтельствамъ въ этомъ смыслѣ съ женской стороны. Къ тому же, умѣстна ли будетъ строгость въ томъ случаѣ, ежели виноватый даже путемъ грѣха -- который онъ, безъ сомнѣнія, не замедлитъ смыть покаяніемъ -- все-таки служитъ ордену, направляя средства и вліяніе кающихся соотвѣтственно его видамъ или даже прямо пріобрѣтая солидные капиталы?..

Разумѣется, это только одна изъ весьма многихъ формъ исповѣди. Стремясь, по слову апостола, быть всѣмъ для всѣхъ людей, орденъ, гдѣ нужно, пускаетъ въ ходъ совершенно другіе пріемы. Проявленіе сильнаго чувства вообще заглушается; но передъ человѣкомъ, который неудержно бьется лбомъ о холодныя плиты, въ концѣ концовъ все-таки выростетъ фигура аскета, которая еще глубже пригнетъ его къ землѣ. Тѣмъ, кому грезятся небесныя видѣнія, они будутъ показаны въ еще болѣе лучезарномъ свѣтѣ. Въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, гдѣ въ ходу нѣсколько болѣе тонкіе психологическіе мотивы, выборъ духовника будетъ обдуманъ съ величайшимъ тщаніемъ. Но въ обыкновенной практикѣ внѣшнія обстоятельства грѣха всегда будутъ заслонять нравственную его сторону; при чемъ утайка, т. е. не сообщеніе свѣдѣній, которыми можно воспользоваться противъ кающагося или другихъ лицъ, должно быть преслѣдуемо съ величайшею строгостью {Къ сему, между прочимъ, слѣдующій безстрашный примѣръ: юный Пасхазій вступилъ въ преступныя отношенія съ родной сестрой, съ женой роднего брата и съ двоюродной сестрой. Возвратившись къ лучшимъ чувствамъ (revenu à de meilleurs sentiments), онъ исповѣдывается въ грѣхѣ съ "тремя родственницами". Исповѣдь его не полна: онъ долженъ былъ назвать жену брата или, по крайней мѣрѣ, пояснить, что одна изъ родственницъ была замужняя.}. Вообще главное, чтобы являлись почаще, сообщали побольше свѣдѣній, платили и слушались во всяческихъ дѣлишкахъ. Это достигается всего проще налеганіемъ на обрядъ, на грѣхи противъ измышленныхъ формъ и необходимость искупить ихъ новыми формальностями, при полнѣйшемъ потворствѣ себялюбивымъ разсчетамъ, порокамъ и дурнымъ страстямъ... Въ результатѣ довольно скоро получается вполнѣ благонадежное омертвѣніе добрыхъ побужденій, а нерѣдко и полезная злоба противъ всего живого и правдиваго.

Организованная на этихъ началахъ исповѣдь была во всѣ времена важнѣйшимъ орудіемъ іезуитской пропаганды. Затѣмъ, пропаганда велась путемъ школы, культа, миссій, политической интриги, полемики и непосредственнаго участія въ профессіональной, торговой и промышленной дѣятельности. Относительное значеніе этихъ разнообразныхъ средствъ существенно измѣнялось въ зависимости отъ духа времени; по вообще примѣненіе ихъ теперь энергичнѣе и напряженнѣе, нежели когда-либо. Даже политическая интрига теперь требуетъ гораздо большей затраты силъ, хотя королевскіе духовники нѣсколько утратили былое значеніе, и менѣе стало придворныхъ аббатовъ, увивающихся около фаворитокъ. Съ избирателями, членами палатъ, министрами и газетами труднѣе возиться, чѣмъ съ будуарными вѣяніями. Еще труднѣе организовать надлежащимъ образомъ свое вліяніе въ дѣловомъ и промышленномъ мірѣ: каждому благомыслящему доктору или адвокату доставить практику, фабриканту заказы, купцу сбытъ и кредитъ, рабочему выгодныя условія и помощь въ нуждѣ, начинающему поддержку при первыхъ шагахъ, затрудняющемуся въ распоряженіи имуществомъ полезный совѣтъ, достойному выгодный бракъ, шаткому бракъ, способный исправить, враждебному бракъ, долженствующій втянуть въ бѣды... и такъ далѣе, на всѣхъ ступеняхъ человѣческихъ отношеній, оказывать своимъ дѣятельную помощь, а врагамъ, насколько силъ хватаетъ, на каждомъ шагу вредить. Матеріальныя средства, коими непосредственно или посредственно располагаетъ орденъ, неисчислимы. Въ нашъ вѣкъ громадныхъ промышленныхъ предпріятій, основанныхъ на ежедневно наростающей массѣ точныхъ знаній, организація этихъ средствъ, возможное приращеніе богатствъ, принадлежащихъ собственно ордену, и плодотворное направленіе всей этой страшной силы къ одной, никогда не упускаемой изъ виду цѣли, безъ сомнѣнія, составляетъ задачу, требующую выдающихся дарованій, обширныхъ свѣдѣній и рѣдкой дѣловой традиціи. По мѣрѣ расширенія круга дѣятельности и усложненія всѣхъ отношеній, разросталась, конечно, и область іезуитской полемики, первоначально касавшейся однихъ только религіозныхъ вопросовъ. Полемическіе пріемы остались, разумѣется, все тѣ же; и дѣйствительно, нельзя уже было идти дальше той виртуозности во лжи, клеветѣ и наглости, которой іезуиты достигли съ первыхъ же шаговъ. Еще Паскаль цитируетъ столь распространившійся въ наши дни пріемъ опроверженія: "въ отвѣтъ... скажемъ одно только: на указываемой страницѣ нѣтъ и слѣдовъ (aucun vestige) текста, въ которомъ насъ укоряютъ". А текстъ, разумѣется, тамъ. Но громаднѣйшее большинство читателей никогда не заглянетъ въ книгу и не вообразитъ, чтобы можно было такъ лгать.

Въ полемикѣ, такъ же какъ и во всѣхъ прочихъ отрасляхъ или формахъ дѣятельности, іезуиты съ самаго начала стали прибѣгать въ широкой мѣрѣ къ подставнымъ неотвѣтственнымъ людямъ. Выступать авторитетно, прикрываться могущественной фирмой ордена или именемъ папы, они, когда нужно было, умѣли; но у нихъ была на рукахъ цѣлая масса дѣлъ, въ веденіи которыхъ видимое участіе ордена было бы неудобно; а въ другихъ случаяхъ, хотя и не требовавшихъ тайны, они все-таки предпочитали прибѣгать къ такимъ дѣятелямъ, отъ которыхъ, въ случаѣ неудачи или скандала, можно бы было отпереться. Цѣлые годы обращалась благочестивая книжка въ іезуитскихъ школахъ; рекомендовали ее епископы и проч. Потомъ вдругъ безпокойные люди доискались, что, собственно говоря, въ книжкѣ этой меньше благочестія, нежели пакостей. Нехорошо! Но, ежели нельзя отмолчаться, въ большинствѣ случаевъ окажется, что книжку написалъ вовсе не іезуитъ, и что іезуитъ никогда не могъ бы написать ничего подобнаго. Можетъ даже оказаться, что и школа-то, гдѣ книжку изловили, вовсе не іезуитская. Самая мысль о негласномъ причисленіи къ ордену множества членовъ, остающихся въ мірѣ и не связанныхъ монашескими обѣтами, была послѣдствіемъ мудраго предвидѣнія широкой и иногда щекотливой дѣятельности.

Пропаганда іезуитскаго міровоззрѣнія посредствомъ внѣшнихъ формъ культа менѣе подвергалась укоризнѣ; потому что тѣ, которые могли бы говорить объ этомъ съ наибольшимъ знаніемъ дѣла, обречены на молчаніе; а другіе удерживались извѣстнаго рода приличіемъ да и недостаточно были заинтересованы вопросомъ. Между тѣмъ, измѣненія, внесенныя іезуитами въ формы культа, были громадны и, конечно, вполнѣ соотвѣтствовали ихъ принципамъ. Первообразомъ ихъ мелкаго бездушія и наглости могутъ служить тѣ зеркальца, которыя подвѣшивались къ разной церковной утвари, носимой въ процессіяхъ, чтобы заставить дикихъ слѣдовать за этими процессіями. Церкви постепенно наполнились вещами игрушечнаго характера, раскрашеннымъ картономъ, искуственными цвѣтами, пестрыми вышивками. Были пущены въ ходъ всѣ средства, чтобы заинтересовать во всемъ этомъ праздность богатыхъ женщинъ и женское тщеславіе. Возникли модныя церкви, модныя службы для избранныхъ кружковъ, модные проповѣдники. Цѣлыя улицы Парижа заняты лавками церковныхъ вещей, благочестивыхъ изображеній и книгъ духовнаго содержанія. Капиталы, обращающіеся въ этой отрасли производства, должны быть громадны; а суммы, извлекаемыя этимъ путемъ изъ народа, конечно, еще больше, такъ какъ цѣны тутъ держатся совершенно другія, нежели въ бирмингэмскомъ оптовомъ производствѣ буддистскихъ идоловъ. Непривычный глазъ болѣзненно содрагается при видѣ этихъ размалеванныхъ куколъ, которыя толпятся за окнами лавокъ. Но свѣдущимъ людямъ извѣстно, что при умственномъ уровнѣ, который они всемѣрно стараются распространить, каждая такая кукла способна возбуждать полезныя чувства; и они безстрашно выставляютъ ее на поклоненіе. Никто глубже ихъ не изучилъ свѣтовые эффекты, отъ слабаго огонька, который чуть мерцаетъ въ подавляющей, гулкой тьмѣ большого храма, до блистательнаго освѣщенія годового праздника, когда сквозь облака ѳиміама Мадонна оживаетъ въ колебаніи воздуха надъ тысячью свѣчей и отвѣчаетъ живыми глазами каждому восторженно устремленному къ ней взору. Культъ Мадонны, столь легко постигаемый, облеченный недосягаемой красотой великими художниками XVI и XVII вѣковъ, и къ тому же отрицаемый протестантами, долго былъ излюбленнымъ культомъ іезуитовъ. Но впослѣдствіи, когда гораздо большее число женщинъ стало ходить въ школу и затѣмъ съ нѣсколько большею самостоятельностью дѣйствовать въ обществѣ, орденъ постепенно выработалъ и выдвинулъ на первый планъ культъ Іисуса. Предметомъ этого культа сталъ, конечно, не тотъ Іисусъ, которому молился Лойола, и не тотъ, котораго протестантъ чувствуетъ въ себѣ и надъ собою при чтеніи евангелія. Понятіямъ этой категоріи вообще не можетъ быть мѣста въ томъ, чѣмъ іезуиты снабжаютъ человѣчество; а въ данномъ случаѣ имѣлось главнымъ образомъ въ виду человѣчество институтское, соотвѣтственно чему и было создано нѣчто слащавое, бѣлое и розовое, съ шоколадными волосами, сердцемъ въ золотомъ сіяніи поверхъ складокъ лазорево-карминной одежды и бѣленькой пушистой овечкой на рукахъ -- достойное послѣднее слово системы, построенной на отрицаніи всякаго проблеска здраваго смысла.

Разумѣется, въ крайности, іезуиты предлагаютъ докучливымъ и не одно это. Какъ въ странахъ дикихъ, независимо отъ процессій съ колокольчиками и зеркальцами, бывали еще босоногіе, бѣдствующіе миссіонеры, которыхъ распинали на крестѣ, такъ и въ Европѣ, кромѣ куколъ и іезуитскихъ книжекъ, есть Ватиканъ съ божественной наготой языческихъ статуй, съ библіотекой, гдѣ собрана вся человѣческая мудрость; есть процентикъ археологовъ, астрономовъ, физиковъ; есть въ убогихъ сельскихъ приходахъ, среди горъ, занесенныхъ снѣгомъ, священники, которые идутъ съ требой во всякую погоду, ночью, за нѣсколько верстъ -- старики слабые; есть въ памяти солдатъ спокойныя, чуждыя всякой заботы о себѣ лица священниковъ на поляхъ сраженій; есть сестры милосердія; есть женскіе монастыри, не безупречные и не безвредные, конечно, но гдѣ, однакожь, народъ признаетъ столько добра, что французскіе декреты и не подумали ихъ коснуться.

Конечно, все это есть -- одними безобразіями обойтись невозможно -- но все это только уступка необходимости; уступка дешевая, а между тѣмъ способная принести значительную пользу. Съ точки зрѣнія системы, все это не нужно -- нужно совсѣмъ другое.

Въ ближайшее къ намъ время, всѣ пружины іезуитской системы воздѣйствія на человѣчество, въ виду извѣстныхъ цѣлей, достигли небывалаго развитія и напряженія; и при этомъ постепенно сталъ выдвигаться на первый планъ вопросъ объ воспитаніи и образованіи юношества. На этомъ полѣ и пришлось проясняющимся и честнымъ стремленіямъ новѣйшаго общества сразиться съ іезуитизмомъ. Успѣхъ въ этомъ вопросѣ, безъ сомнѣнія, существеннѣйшимъ образомъ повліяетъ на дальнѣйшій ходъ борьбы и на приближеніе времени окончательнаго торжества.

Іезуиты съ самаго начала обратили на воспитаніе юношества полное вниманіе; но прежнее ихъ отношеніе къ этому дѣлу было, разумѣется, совершенно другое. Пока массы оставались въ безъисходномъ невѣжествѣ, а циклъ школьныхъ знаній ограничивался изученіемъ классиковъ, юриспруденціей, исторіей внѣшнихъ событій, не освѣщенныхъ еще философскимъ взглядомъ, черствой, эмпирической медициной и математикой, іезуиты считали возможнымъ справиться съ молодымъ умомъ, допущеннымъ къ этимъ источникамъ знанія. Въ то время они старались, чтобы ихъ коллегіи были лучшими въ своемъ родѣ. Большой подтасовки научнаго матеріала тогда не требовалось: говоря относительно, преподаваніе было добросовѣстное, полное, нерѣдко талантливое. Кромѣ того, іезуиты умѣли развивать въ молодыхъ людяхъ привычку къ систематическому труду, обдуманность и значительную внѣшнюю выдержку; такъ что ихъ питомцы выступали въ свѣтъ хорошо подготовленные, съ большими задатками успѣха, и вообще сохраняли о своихъ воспитателяхъ благодарное воспоминаніе. Понятно, какъ должно было измѣниться такое отношеніе іезуитовъ къ школѣ послѣ раціоналистскаго движенія XVIII вѣка и неизгладимыхъ фактовъ революціи; когда рядомъ съ архивнымъ буквоѣдствомъ установилось изученіе точныхъ законовъ вещества, и школы понадобились сотнямъ тысячъ дѣтей бѣднѣйшихъ, но уже равноправныхъ классовъ. Прежнія заблужденія разсыпались въ прахъ отъ малѣйшаго прикосновенія правды. Ее нельзя было согласить съ прежнимъ и неизмѣннымъ стремленіемъ къ подчиненію человѣчества римскому игу. Для воспитанія людей, способныхъ терпѣливо нести это иго, для привитія имъ склада ума, нравственности и характера, которые бы навсегда обезпечивали ихъ отъ увлеченія правдой, пришлось отказаться отъ всякой добросовѣстности и прибѣгнуть къ сплошной лжи, къ самымъ постыднымъ умолчаніямъ, извращеніямъ, обманамъ, фокусамъ, уловкамъ и уверткамъ, къ преступному злоупотребленію довѣріемъ родителей и возмутительному надругательству надъ природой ребенка. И, разумѣется, для лучшаго обезпеченія успѣха, нужно было стараться захватить ребенка какъ можно раньше и вести его этимъ путемъ отъ азбуки до университетскаго диплома, поощряя только послушныхъ, сообщительныхъ и благонадежныхъ, даровитымъ же и строптивымъ полагая болѣе или менѣе пагубные камни преткновенія. Столь же очевидна была необходимость захватить въ свои руки и надлежащимъ образомъ привести въ систему женское образованіе. Уставъ, конечно, не могъ позволить мужскому монашескому ордену заниматься этимъ непосредственно, но явились пригодныя подставныя лица, возникли подходящія женскія общины; и излюбленная система воспитанія будущихъ супругъ и матерей получила широкое и весьма успѣшное примѣненіе. Запасъ свѣдѣній самый скудный, приличный свѣтскій тонъ, при полномъ незнаніи свѣта и людей, приверженность къ обряду, ко всему условному и преимущественно игрушечному и слащавому, іезуитскій мистицизмъ, чувственный и возносящій молодыя души въ особый міръ цвѣтовъ, драпировокъ и куколъ -- вотъ главныя черты программы женскихъ воспитательныхъ заведеній, распложаемыхъ іезуитами.

Замѣчательно, что, какъ въ дѣлѣ воспитанія, такъ и во всѣхъ вообще отношеніяхъ, іезуиты успѣли достигнуть самыхъ блистательныхъ результатовъ именно во Франціи, въ странѣ свободы, среди племени, духъ котораго такъ мало сходенъ съ истиннымъ духомъ, съ болѣе глубокою сущностью іезуитизма. Жгучій испанскій мистицизмъ, ублажающій себя видѣніями истязаній и крови, испанское и итальянское кошачье коварство не были французскими чертами. Не во французской мысли зародился краеугольный камень ордена, самоуничтоженіе, абсолютное отреченіе отъ своей личности, трупное подчиненіе чужой волѣ. Страстная мечта о проповѣди за океанами, въ Америкѣ, въ Индіи, въ Китаѣ, о подчиненіи цѣлаго міра Риму, не была французской мечтой. Въ спискѣ "уважаемыхъ докторовъ" или ученыхъ почти нѣтъ французскихъ именъ. Правила іезуитской морали редактировались не французами. Во все время существованія ордена ни одинъ французъ не удостоился избранія въ генералы. Но іезуиты съумѣли оцѣнить міровое значеніе всего совершающагося во Франціи. Они поняли, что побѣды, тамъ одержанныя, всюду находятъ торжествующій откликъ; а пораженія, тамъ испытанныя, повсемѣстно отзываются неблагопріятнымъ образомъ. Вслѣдствіе этого, они направили противъ Франціи главныя свои силы; не въ видѣ какихъ-либо особенно даровитыхъ дѣятелей, вообще ненужныхъ и опасныхъ, а въ видѣ безличной заурядной массы, неуловимой и не могущей подвергнуться чувствительному удару ни въ одномъ изъ своихъ отдѣльныхъ членовъ, но несравненно болѣе способной примѣняться къ инстинктамъ заурядныхъ людей и прочно ихъ опутывать мелкими и пошлыми средствами. Эта армія съ одинаковымъ мастерствомъ умѣла пользоваться и ханжествомъ королей, и развращающими стремленіями бонапартизма, и республиканской свободой. Быть можетъ, даже наибольшую долю выгодъ она съумѣла извлечь именно изъ свободы.

Была въ жизни ордена мрачная полоса, долгій періодъ униженія, занимающій весь конецъ прошлаго и первые годы нынѣшняго вѣка. Но іезуиты вышли изъ этого испытанія съ обновленными силами, гораздо болѣе могущественные, чѣмъ были когда либо. Мы уже видѣли, что сильное озлобленіе противъ нихъ оказалось назрѣвшимъ въ средѣ самой церкви, тотчасъ послѣ окончанія реформаціонной борьбы. Оно всего сильнѣе выразилось въ упорномъ янсенистскомъ движеніи и въ несомнѣнныхъ галликанскихъ стремленіяхъ значительнѣйшаго большинства французскаго духовенства. Наиболѣе краснорѣчивымъ памятникомъ этихъ чувствъ остаются "Письма Паскаля"; наиболѣе авторитетнымъ -- приговоръ папы Иннокентія XI, произнесенный въ 1679 году надъ 65 іезуитскими тезисами. Іезуиты вышли изъ этой борьбы побѣдителями; враговъ своихъ унизили; добились отъ старѣющаго Людовика XIV отмѣны нантскаго эдикта и безпощадныхъ мѣръ противъ протестантовъ; надолго установили въ высшемъ французскомъ обществѣ моду крайняго ханжества; а на папскій приговоръ не обратили никакого вниманія, такъ какъ онъ нисколько не мѣшалъ имъ выражать все, что имъ требовалось, нѣсколько иными словами, а главное поступать, какъ имъ хотѣлось, не стѣсняясь вообще никакими правилами. Но когда начались сатурналіи регентства и послѣдующихъ лѣтъ, іезуиты не поняли знаменій времени и не остереглись. Они погрязли вмѣстѣ со всѣмъ обществомъ въ крайнемъ развратѣ, показали себя явными участниками и руководителями самыхъ пакостныхъ исторій, бросились въ бѣшеную спекуляцію, въ мошенническія промышленныя предпріятія, въ скандалезныя злостныя банкротства. Глубины и силы умственнаго движенія, которое тогда зарождалось, они совершенно не оцѣнили и ничего не умѣли ему противопоставить, кромѣ мелкихъ полицейскихъ преслѣдованій. Между тѣмъ, движеніе все росло, его способность проникать въ массы выяснялась, гласность развивалась, печать становилась великой силой; и когда наконецъ выдѣлился изъ грязи тотъ XVIII вѣкъ, о которомъ протестантъ Гизо сказалъ, что ему многое простится, потому что онъ много любилъ, проснувшееся и возмущенное общественное сознаніе увидѣло въ орденѣ іезуитовъ воплощеніе всякаго зла, гнета, нравственной низости. Интрига уже не могла отвратить бурю. Даже въ сознаніе королей и папъ начинало прокрадываться сомнѣніе въ абсолютной правдѣ той мерзости, которая ихъ окружала. Твердо и рѣшительно держаться за нее они уже не смѣли... Помбаль первый прогналъ іезуитовъ изъ Португаліи въ 1759 г., а три года спустя, въ 1762 г., парижскій парламентъ постановилъ просить короля о принятіи надлежащихъ мѣръ противъ людей, "чье ученіе направлено къ отрицанію естественнаго закона, тѣхъ правилъ нравственности, которыя самъ Господь вложилъ въ сердца людей, а стало быть и къ расторженію всѣхъ связей свѣтскаго общества, путемъ потворства кражѣ, лжи, клятвопреступленію, разврату самому преступному и вообще всѣмъ страстямъ и преступленіямъ, путемъ проповѣди тайнаго возмѣщенія, двусмысленностей, умственныхъ недомолвокъ, пробабилизма и философскаго грѣха; чье ученіе уничтожаетъ въ людяхъ всякое чувство человѣчности, поощряя убійство и отцеубійство, подкапывается подъ королевскую власть..." и т. д.

Іезуиты любили повторять, что перомъ Паскаля руководило узкое сектантское пристрастіе; но тутъ самыя страшныя обвиненія противъ нихъ произносили соединенныя палаты высшаго государственнаго учрежденія Франціи; и въ удостовѣреніе правильности ихъ приговора, къ нему былъ приложенъ огромный томъ оправдательныхъ документовъ.

Еще нѣсколько лѣтъ -- и іезуитовъ поразилъ послѣдній ударъ; въ 1774 г. папа Климентъ XIV уступилъ силѣ общественнаго мнѣнія и дипломатическимъ вліяніямъ и объявилъ орденъ распущеннымъ и упраздненнымъ. Публика вездѣ радовалась и восторгалась; но, въ сущности, орденъ только исчезъ съ лица земли, но подъ спудомъ продолжалъ помаленьку работать. Въ эти дни полнѣйшаго торжества французской философіи, въ дни, когда обновляющійся міръ радостно поклонялся Вольтеру и Руссо и судьбами Европы вѣдали Фридрихъ Великій, Іосифъ II и Екатерина, кто бы повѣрилъ, что черезъ сто лѣтъ, послѣ чудесъ ума и знанія, какихъ себѣ тогда нельзя было и представить, сотни тысячъ французскихъ богомольцевъ будутъ стекаться на поклоненіе мѣстамъ іезуитскихъ чудесъ въ Лурдѣ и Парелемоніалѣ, и въ числѣ вопросовъ, всего глубже волнующихъ общество во Франціи и во всей Европѣ, будетъ вопросъ объ ограниченіи или дальнѣйшемъ развитіи владычества все тѣхъ же іезуитовъ? Кто бы повѣрилъ этому двадцать и двадцать пять лѣтъ спустя, когда умъ возвысился до великихъ отвлеченностей и обобщеній нѣмецкой философіи, когда расцвѣла поэзія Гёте и Шиллера, а во Франціи, послѣ суроваго революціоннаго періода, установились веселые нравы временъ директоріи?

Тѣмъ не менѣе, это должно было совершиться. Іезуиты помаленьку возникали изъ пепла въ различныхъ мѣстностяхъ, болѣе или менѣе обезпеченныхъ отъ французскаго нашествія, и торжественно возвратились на міровую сцену въ хвостѣ благодѣтельныхъ армій, освободившихъ человѣчество отъ Наполеона при Лейпцигѣ, Парижѣ и Ватерло. Они были уничтожены, какъ очень распространенный и вліятельный, но все-таки спеціальный монашескій орденъ; а возвратились, какъ всеобъемлющая политическая и полицейская система. Ихъ принципы торжествовали на вѣнскомъ и послѣдующихъ конгрессахъ. Ихъ духъ слащаво выражался въ клятвахъ священнаго союза; въ лицемѣрномъ отношеніи къ неслыханнымъ злодѣяніямъ Фердинанда Неаполитанскаго; въ политикѣ, которая сочла нужнымъ загадить неопасную вдову Наполеона бракомъ съ кривымъ австрійскимъ генераломъ и извести его сына посредствомъ нанятой для этого полиціей женщины. Еще немного -- и начался процессъ поглощенія католицизма іезуитствомъ. Орденъ сталъ церковью, всемірною, единоспасающею церковью. Да и могло ли быть иначе? Въ виду неопровержимыхъ результатовъ, добытыхъ наукой, становилось все болѣе и болѣе невозможнымъ допускать какія-либо промежуточныя ступени между признаніемъ іезуитскаго идеала и раціонализмомъ. Искренняя непослѣдовательность протестантизма была достаточно поразительна даже для своего времени. При новѣйшихъ условіяхъ она окончательно не могла повториться; современное же дѣловое протестантское лицемѣріе или безконечное сектантство представляли слишкомъ мало привлекательнаго. Пришлось понять -- и нѣкоторые, безъ сомнѣнія, поняли это съ мучительною болью, что всѣ попытки примиренія католицизма съ духомъ времени въ сущности нелѣпы; что компромисъ тутъ невозможенъ, что единственное спасеніе отъ зіяющей бездны раціонализма заключается въ неуклонномъ примѣненіи принциповъ іезуитизма на всѣхъ ступеняхъ церковной іерархіи, такъ какъ мысль, подвергнутая дѣйствію этой системы, лишь крайне рѣдко устремляется въ запретныя пространства, а разсчетъ еще рѣже позволяетъ ей сбить человѣка съ указаннаго ему пути. По знаменитому изрѣченію sint ut sunt, aut non sint {Поль Беръ, ссылаясь на авторитетъ Спюллера, замѣчаетъ, что это изрѣченіе напрасно приписывается генералу ордена Риччи, и что оно принадлежитъ папѣ Клименту XIII.}, самымъ гордымъ епископамъ и самымъ смиреннымъ сельскимъ священникамъ пришлось понять, волей или неволей, что имъ остается только уничтожиться или быть іезуитами. До поры, до времени, тамъ, гдѣ это не вредно, или гдѣ оно по особеннымъ причинамъ можетъ оказаться полезнымъ, допускаются, конечно, либеральныя мечтанія, порывы энтузіазма, апостольская жизнь; но при малѣйшемъ столкновеніи съ системой все это сокрушается безъ пощады. Инстинктъ римскаго населенія присвоилъ генералу ордена названіе чернаго папы, и въ наши дни главныя пружины клерикальнаго вліянія сосредоточены въ его рукахъ и верховное направленіе всѣхъ дѣлъ исходитъ изъ его кабинета. Позволительно предполагать, что архивы этой канцеляріи самые интересные въ мірѣ. Безусловное признаніе принциповъ іезуитизма церковью совершилось при Піѣ IX. Оно формулировано въ послѣднемъ проклятіи Силлабуса 1864 года, которое гласитъ: "Анаѳема каждому, кто скажетъ, что римскій первосвященникъ можетъ и долженъ искать мира, единенія и согласія съ современнымъ прогрессомъ, либерализмомъ и цивилизаціей". Пять лѣтъ спустя, въ виду бывшихъ попытокъ ослабить ужасный смыслъ этихъ словъ различными толкованіями, папа особымъ постановленіемъ запретилъ все подобное и повелѣлъ, чтобы слова его были принимаемы и примѣняемы буквально. Тогда же, въ исходѣ 1869 года, состоялся Ватиканскій вселенскій соборъ, который окончательно призналъ принципъ папской непогрѣшимости и уничтожилъ послѣдніе слѣды самостоятельнаго отношенія епископовъ къ малѣйшимъ велѣніямъ Рима.

Во Франціи гнетъ клерикализма произвелъ съ первыхъ же дней реставраціи такое удручающее впечатлѣніе, что даже деспотическое и губительное владычество Наполеона вскорѣ отождествилось въ сознаніи массъ и образованнѣйшей части общества съ представленіемъ о свободѣ. Безсчетныя конгрегаціи заполонили край. Черныя рясы появились всюду. Установилась система исповѣдальныхъ интригъ, наглаго вмѣшательства во всѣ частныя и семейныя дѣла, вездѣсущаго шпіонства, покровительства отвратительнѣйшимъ проходимцамъ, преслѣдованія мелкими и подлыми каверзами тѣхъ, кто не хотѣлъ унизиться до желаемой степени лицемѣрія. Даже въ побѣдоносной когда-то арміи сдѣлали капитальный вопросъ изъ свидѣтельствъ объ исповѣди. Безцеремонность системы дошла, наконецъ, до того, что пришлось вознегодовать амбиціи христіаннѣйшаго короля Карла X, и онъ счелъ долгомъ постоять за унаслѣдованныя отъ предковъ права галликанской церкви. Въ 1828 г. состоялись тѣ самые декреты, о которыхъ теперешнее французское правительство было принуждено вспомнить послѣ непринятія сенатомъ 7 ст. законовъ Ферри о народномъ образованіи. Іезуиты были объявлены конгрегаціей, недозволенной закономъ, и доступъ къ преподаванію лицамъ, принадлежащимъ къ недозволеннымъ конгрегаціямъ воспрещенъ. При Луи Филиппѣ были узаконены особыя подписки о непринадлежности и состоялось даже изгнаніе іезуитовъ изъ Франціи; но, разумѣется, подставныя лица продолжали дѣйствовать какъ ни въ чемъ не бывало. Въ 1850 г. имъ удалось провести законъ о свободѣ преподаванія, которымъ они не преминули мастерски воспользоваться, и затѣмъ до 1879 г. ихъ сила и значеніе быстро росли и укрѣплялись. Бонапартистскій режимъ не могъ не быть крайне для нихъ благопріятенъ; во-первыхъ, потому, что тутъ шла прямая стачка о взаимной поддержкѣ, затѣмъ вслѣдствіе личныхъ симпатій и личнаго вліянія императрицы Евгеніи и, наконецъ, въ особенности, вслѣдствіе глубокаго интимнаго сходства обѣихъ системъ и одинаковаго ихъ стремленія къ развращенію, подкупу и оподленію людей. Пользуясь то дозволеніемъ, то попустительствомъ, монашескія одежды всѣхъ цвѣтовъ и покроевъ опять появились во Франціи. Общежитія возникли цѣлыми сотнями, домовитыя, прекрасно устроенныя, богатыя. Республиканская терпимость еще поощрила эти завоеванія. Кромѣ того, клерикалы искусно воспользовались страшнымъ нравственнымъ потрясеніемъ, пережитымъ Франціей, отчаяніемъ столькихъ сиротъ, разбитой жизнью калѣкъ, бѣдствіемъ раззоренныхъ и поруганныхъ провинцій, глубокой, невыразимой народной скорбью. Для нихъ все это съ лихвою искупалось возможностью сочинить и устроить лурдскія богомолья...

Мы уже имѣли случай упомянуть о гораздо большей напряженности всѣхъ средствъ іезуитской пропаганды въ новѣйшее время. Вмѣстѣ съ тѣмъ, она усвоила себѣ пріемы, необходимые для болѣе глубокаго проникновенія въ массы, сдѣлалась гораздо осторожнѣе по части денежныхъ или общественныхъ скандаловъ и въ особенности налегла съ величайшей энергіей на воспитаніе юношества обоего пола. Ненавистнымъ стѣсненіемъ на этомъ, пути была такъ называемая монополія университета, т. е. нетолько исключительное право выдачи диплома, но и право разрѣшать или не разрѣшать открытіе учебныхъ заведеній. Французскій университетъ не былъ проникнутъ клерикальными стремленіями и, соотвѣтственно этому, онъ назывался школой зараженія, отрицаніемъ, уничтоженіемъ всѣхъ понятій о злѣ и добрѣ, всѣхъ законовъ божескихъ и человѣческихъ; фатализмомъ, самоубійствомъ, всяческимъ преступленіемъ, уничтоженіемъ всякой нравственности.

Въ 1833 году клерикаламъ удалось добиться свободы преподаванія въ низшихъ заведеніяхъ; въ 1850 г. эта свобода была распространена на среднія заведенія; и, наконецъ, въ 1875 г., реакціонное министерство провело законъ о католическихъ университетахъ съ правомъ выдачи диплома -- правомъ теперь уже отмѣненнымъ. Наглость реакціи съ 1873 по 1879 г., преступныя посягательства министерства нравственнаго порядка, отъ которыхъ у самыхъ кроткихъ людей вчужѣ сжимались кулаки, достаточно убѣдили націю въ томъ, чего ей ждать отъ воинствующаго клерикализма; и понятно, что когда законныя, честныя и искусныя усилія большинства, наконецъ, сломили реакцію, республиканское правительство немедленно рѣшилось ограничить клерикаловъ въ ихъ стремленіяхъ разсѣевать сѣмена междоусобій, систематически воспитывать юношество, враждебное правительству, враждебное свѣтскому государству вообще, юношество, которому внушалось -- устами покойнаго папы -- что всеобщая подача голосовъ всеобщая ложь, что признаніе за гражданами права выражать свое мнѣніе составляетъ безуміе. Отъ презрѣнія къ ненависти только одинъ шатъ, а французскому юношеству прямо внушалось презирать всѣ основы современной общественной и политической жизни.

Со стороны правительства, рѣшимость положить всему этому предѣлъ была прямо мѣрой самозащиты и защиты общества отъ. повторенія той томительной и опасной борьбы, которая моглаі имѣть столь роковой исходъ. Отстаивая необходимыя права государства, правительство вмѣстѣ съ тѣмъ сохраняло во всей неприкосновенности принципъ законной свободы гражданъ. Открытіе и содержаніе университетовъ оставалось свободнымъ -- но государству возвращалось неотъемлемое право диплома -- и затѣмъ во всѣхъ заведеніяхъ, низшихъ, среднихъ и высшихъ, устранялись отъ преподаванія лица, принадлежащія къ недозволеннымъ конгрегаціямъ. Ихъ должно было устранить, во-первыхъ, какъ людей открыто отказывающихся отъ повиновенія закону; и вовторыхъ, какъ людей вредныхъ.

Значительнѣйшая часть духовенства, члены дозволенныхъ конгрегацій и все свѣтское духовенство не подверглись въ дѣлѣ преподаванія никакимъ ограниченіямъ; и, конечно, могъ возникнуть вопросъ, не было ли тутъ со стороны правительства опасной непослѣдовательности? Правительство не могло не знать того объединительнаго процесса, который совершился въ римской церкви. Оно естественно должно было предположить, что и законные клерикальные дѣятели будутъ въ сущности направляемы все тѣми же іезуитскими руками. Но оно все-таки признало справедливымъ положить черту между свѣтскимъ духовенствомъ, т. е. между содержимыми государствомъ должностными лицами, которыя назначаются епископами, т. е. высшими должностными лицами, также получающими содержаніе изъ государственной казны, а также между конгрегаціями, которыя подчинились закону, предъявили свои статуты и сдѣлали въ нихъ надлежащія измѣненія -- и тѣми группами людей, которые сходятся внѣ почвы государственнаго права, отрицаютъ законъ и не хотятъ подчиниться верховнымъ правамъ и главенству свѣтскаго государства. А затѣмъ правительству, безъ сомнѣнія, пришлось вспомнить, что въ дѣлахъ міра сего логическая послѣдовательность не всегда возможна, и что съ силой вещей нельзя не считаться. Нельзя покуда идти дальше черты, передъ которой правительство остановилось, не оскорбивъ убѣжденій огромнаго большинства населенія. Но, конечно, дѣло не можетъ замереть на промежуточной ступени, и исходъ, очевидно, возможенъ только одинъ -- полная побѣда свѣтскаго государства. Когда сіе совершится, предсказать мудрено. Невѣроятные успѣхи клерикализма въ настоящемъ вѣкѣ поучаютъ значительной на этотъ счетъ осторожности и заставляютъ помнить, что перипетіи борьбы могутъ быть тѣмъ болѣе неожиданны, что противникъ не считаетъ себя связаннымъ никакими обязательствами, умѣетъ извлекать пользу изъ всевозможныхъ обстоятельствъ и, примѣняясь къ нимъ, безпрестанно измѣняетъ размѣръ своихъ требованій.

Теперь, въ вопросѣ о воспитаніи, девизъ іезуитизма: права родителей и свобода. Но пока была воля, они у протестантскихъ родителей отнимали дѣтей въ пятилѣтнемъ возрастѣ, и еще теперь, когда дѣло касается поступленія въ духовное званіе, учатъ, что родители не имѣютъ права стѣснять дѣтей, избирающихъ лучшее состояніе (un état plus parfait). Свобода, въ устахъ церкви, значитъ монополія; потому что требованія церкви ростутъ послѣ каждой дѣлаемой ей уступки и удовлетворяются только безусловной монополіей, уничтоженіемъ всякихъ слѣдовъ терпимости. До революціи монополія университета была безусловна и ни одно учебное заведеніе не могло быть открыто безъ разрѣшенія короля. Церковь, однакожъ, не.жаловалась; потому что университетъ былъ въ ея рукахъ, къ преподаванію не допускалось ничего, отзывавшагося ересью, университетскіе костры еще жгли книги, философы печатали свои произведенія въ Голландіи или въ тайныхъ типографіяхъ, дѣтямъ протестантовъ было отказано въ правахъ гражданства, король назывался охранителемъ, покровителемъ, защитникомъ правъ католической церкви. Эти времена прошли. Теперь приходится довольствоваться свободой нѣсколько менѣе полной; но и теперь языкъ церкви умѣетъ примѣняться къ обстоятельствамъ: правительствамъ ей враждебнымъ, равнодушнымъ къ ней или дружественнымъ, она предъявляетъ совершенно разныя требованія.

"Врагамъ она говоритъ: за что вы меня поражаете? Я имѣю право жить, говорить, выполнять мое божественное призваніе, направленное къ одному только благу. Вы дурно поступаете, нанося мнѣ вредъ, лишая меня возможности дѣйствовать.

"Равнодушнымъ она говоритъ: кто не со мной, тотъ противъ меня. Какъ можете вы быть равнодушны къ дѣлу вашего Бога? Зачѣмъ у васъ одна мѣра для лжи и истины, для зла и добра, для діавола и Христа? Вы не въ правѣ коснѣть въ вашемъ равнодушіи.

"Друзьямъ она говоритъ: вы ступили на путь истинный и творите волю Господню. Способствуйте всѣми силами вашими утвержденію царствія Христова и водворенію, силою его благодати, истины, справедливости, мира, счастія. Помогайте мнѣ уничтожить насколько возможно все, что противно святѣйшей волѣ Божіей и истинному счастію людей".

Уступая силѣ обстоятельствъ, церковь и въ наши дни сочла, однакоже, возможнымъ формулировать такое проклятіе: "Анаѳема каждому, кто скажетъ, что католикамъ позволительно одобрять систему воспитанія, обособленную отъ католической вѣры и владычества церкви и направленную исключительно, или хотя бы только преимущественно, къ познанію вещей чисто естественныхъ и интересовъ общественной жизни на сей землѣ".

И въ наши дни произнесены папой такія слова: "Не можемъ умолчать о той странной наглости, съ которою позволили себѣ открыть враждебныя католицизму школы передъ нашими собственными глазами, у воротъ Ватикана... Мы вынуждены присутствовать при томъ, какъ заблужденіе воздвигаетъ свою каѳедру въ нашемъ городѣ, и лишены средствъ заставить его умолкнуть".

Въ сочиненіи епископа Сегюра, одобренномъ папскимъ бреве, излагается такая теорія: "Обязанность государства помогать церкви въ дѣлѣ воспитанія и общественнаго преподаванія... Оно имѣетъ право открывать общественныя школы, каѳедры по всѣмъ факультетамъ и отраслямъ знанія, и можетъ ввѣрять преподаваніе всякаго рода лицамъ, свѣтскимъ и духовнымъ; но не иначе какъ подъ тѣмъ условіемъ, чтобы церковь, единственная хранительница вѣры и завѣтовъ Христа и блюстительница душъ человѣческихъ, имѣла надзоръ за преподаваніемъ и возможность не допускать, чтобы заблужденіе въ него вкралось подъ предлогомъ науки, или литературы, или исторіи... и могла найти въ преподавателяхъ помощниковъ великому дѣлу, ввѣренному ей Богомъ".

"Люди удовлетворяются тѣмъ презрѣннымъ приравненіемъ лжи къ истинѣ, ереси къ вѣрѣ, которое на новѣйшемъ языкѣ называютъ свободой преподаванія. Намъ точно нужна только эта свобода, хотя бы и неполная; но они, господа-раціоналисты, протестанты, свободные мыслители, стремятся къ распущенности. Когда они требуютъ нрава учить тому, чего имъ хочется, они добиваются не свободы, а распущенности преподаванія. Они требуютъ -- и имъ даютъ -- не прекрасное право пользоваться, а бѣдственную возможность злоупотреблять преподаваніемъ".

"Таково въ нашей несчастной Франціи положеніе университетскаго вопроса".

А насколько церковь расположена уважать права государства, видно изъ слѣдующаго проклятія: "Анаѳема тому, кто утверждаетъ, что свѣтская власть въ правѣ постановлять что-либо о правахъ церкви и указывать предѣлы, въ коихъ церковь должна своими правами пользоваться".

Мы опасаемся утомить читателя дальнѣйшими выписками и выйти изъ рамокъ бѣглой журнальной статьи. Но фактовъ, подобныхъ приведеннымъ выше, можно бы было выписать много, въ особенности по вопросу объ отрицаніи правъ государства и о безстыдныхъ, чисто браминскихъ притязаніяхъ въ пользу клира {Обязано ли духовное лицо подавать милостыню изъ присвоеннаго ему содержанія? Нѣтъ, ибо эти деньги однажды уже употреблены на доброе дѣло.}. Тѣмъ не менѣе, какъ бы вся эта система, сдѣлавшаяся вполнѣ солидарной съ іезуитизмомъ, ни была возмутительна и даже опасна, государству, являющемуся законнымъ выразителемъ воли огромнаго большинства населенія, приходится входить въ компромисъ съ этой системой до тѣхъ поръ, пока массы не достигнутъ уровня знаній, въ виду коего фокусъ станетъ невозможнымъ, и не проникнутся нравственными и соціальными идеалами, способными удовлетворить всѣмъ стремленіямъ человѣческой души...

Соображенія о необходимости оградить общество отъ пагубнаго вліянія іезуитизма въ сферѣ политической Поль Веръ изложилъ въ первой своей рѣчи по этому вопросу, произнесенной 21-го іюня 1879 г. Двѣ недѣли спустя, 5-го іюля, онъ произнесъ вторую рѣчь о вредѣ ихъ постыднаго нравственнаго ученія. Эта рѣчь имѣла еще болѣе успѣха, нежели первая, и вызвала еще болѣе ожесточенные нападки, вслѣдствіе которыхъ собственно и появилась книга, послужившая намъ матеріаломъ. Мы уже имѣли случай замѣтить, что эта дополнительная работа, стоившая огромнаго труда, кажется намъ менѣе удачной, такъ какъ эти нѣсколько сотъ страницъ казуистической мертвечины производятъ впечатлѣніе чего-то совсѣмъ посторонняго жизни, ненужнаго; а изъ рѣчей ясно чувствуется, что дѣло идетъ о вещахъ до крайности живыхъ и насущныхъ. Поразительныхъ іезуитскихъ текстовъ достаточно приведено и въ рѣчахъ. Къ тому же, увлекшись понятнымъ желаніемъ поразить враговъ побольнѣе, Поль Беръ кое гдѣ отступилъ отъ общаго плана книги и допустилъ такіе придатки къ цитируемымъ текстамъ, которые, быть можетъ, не оправдываются строгимъ безпристрастіемъ. Чтобы нагляднѣе выставить тождественность новѣйшаго іезуитизма съ прежнимъ, онъ помѣстилъ подъ текстомъ Гюри выписки изъ старинныхъ авторовъ. Этихъ выписокъ много, онѣ составляютъ до одной шестой части книги и приводятся именно тамъ, гдѣ теперешній текстъ не довольно энергиченъ; такъ что читатель, по непреодолимой жаждѣ скандала, непремѣнно устремляется къ болѣе энергическимъ стариннымъ текстамъ и воспринимаетъ впечатлѣніе именно отъ нихъ. Иногда поводъ къ такимъ сближеніямъ до крайности натянутъ. Новѣйшій богословъ спрашиваетъ:-- дозволяется ли умерщвлять тирановъ? И отвѣчаетъ:-- Нѣтъ. Къ этому коротенькому слову присоединены, однакоже, длинныя подстрочныя примѣчанія, изъ коихъ явствуетъ, что прежніе уважаемые ученые придерживались на этотъ счетъ нѣсколько другихъ мыслей. Трактуя о VI и IX заповѣди (по православному VII и первый пунктъ X), Гюри не считаетъ нужнымъ пояснять свое тяжеловѣсное латинское изложеніе практическими примѣрами. А къ сокращенному французскому конспекту его книгъ присоединены особыя "Наставленія о VI заповѣди, объ обязанностяхъ супруговъ и о нѣкоторыхъ вопросахъ, касающихся брака", извлеченныя изъ сочиненія Сетлера, профессоромъ богословія въ Гренобльской семинаріи Руссело, изданіе новое 1844 г. Вообще, страницы скабрезнаго содержанія -- которыя, конечно, привлекаютъ читателей -- составляютъ болѣе третьей части всей книги; и ея преобладающимъ мотивомъ является именно то, о чемъ больной, тихій, геніальный Паскаль вовсе не хотѣлъ говорить, "чтобы не примѣшалось чего нибудь личнаго, чтобы такое дѣло не послужило для кого-нибудь забавой". Иные тексты приведены по-латыни; но во Франціи латынь скрываетъ немногое, въ особенности когда рѣчь идетъ о различныхъ не слишкомъ загадочныхъ положеніяхъ однихъ и тѣхъ же весьма немногихъ существительныхъ. Конечно, все это сообщается съ благою цѣлью, чтобы раскрыть глаза, внушить ужасъ. Но вѣдь въ благихъ цѣляхъ и у составителей подлинныхъ текстовъ никогда не бывало недостатка.

Въ общемъ выводѣ, намъ кажется, что книга составлена неудачно, и мы увѣрены, что чтеніе избранныхъ изъ нея мѣстъ не принесетъ пользы ни гимназистамъ, ни молодымъ дамамъ. Но, конечно, этотъ значительный и копотливый трудъ имѣетъ и искупающую сторону. Она заключается въ чувствѣ глубокаго отвращенія, которое неизбѣжно овладѣваетъ человѣкомъ при чтеніи этого безконечнаго ряда крючковъ, подвоховъ и низостей. Нигдѣ, ни въ одной строкѣ, нѣтъ выраженія чувства, которое не было бы пошлымъ, развратнымъ, презрѣннымъ; нѣтъ проблеска мысли, не направленной къ кляузѣ и обману. Это впечатлѣніе такъ неотразимо, что невольно возникаетъ вопросъ: нѣтъ ли со стороны іезуитовъ нѣкоторой ошибки въ томъ, что они допустили себя до такой поразительной болтливости о вещахъ, которыя, повидимому, благоразумнѣе бы было сохранять подъ спудомъ, въ глубинѣ святилища? Цѣль этихъ популярныхъ трактатовъ обо всѣхъ вообще вещахъ, этихъ афоризмовъ и инструкцій заключается, конечно, въ томъ, чтобы снабдить каждаго неопытнаго молодого священника, каждаго сочувствующаго дѣятеля настольнымъ и карманнымъ арсеналомъ на всѣ случаи. Но драгоцѣнныя сѣмена, такимъ образомъ разсѣеваемыя, неизбѣжно должны иногда попадать и на дурную почву и вырождаются на ней въ неблагоуханный цвѣтокъ обличенія. При каждомъ подобномъ случаѣ, крикъ и отпирательство поднимаются страшные. Кажется, будто противникъ пораженъ въ самое сердце и ужасно боится подобныхъ обличеній.

И, однакожъ, возможно, что этотъ крикъ только притворный... что противникъ въ сущности радъ контрабандному распространенію своего товара, въ полной увѣренности въ полезномъ его дѣйствіи на большинство; что и обличеній то онъ не очень боится; и только нарочно кричитъ, чтобы направить усилія враговъ своихъ въ неподходящую сторону, а самому тѣмъ временемъ подъ шумокъ обдѣлывать свои дѣлишки. Еще Паскаль замѣтилъ, что самые опасные іезуиты тѣ, которые мало говорятъ, ничего рѣшительно не пишутъ и только много интригуютъ.

Какъ бы то ни было, съ умысломъ или по недосмотру допущена эта іезуитская болтливость, несомнѣнно, что за всѣ вѣковыя свои злодѣянія они подвергались меньшимъ нападкамъ, нежели за нѣкоторыя, общепонятнымъ языкомъ выраженныя, откровенныя формулы, и въ особенности за знаменитыя слова: цѣль оправдываетъ средства.

Между тѣмъ, очевидно, что какъ бы ни былъ ненавистенъ весь кодексъ іезуитской морали, но было бы слишкомъ несправедливо вымещать на одномъ этомъ орденѣ негодованіе за теоретическія и практическія правила, которыя вовсе не принадлежатъ ему спеціально, а напротивъ, въ самой широкой мѣрѣ составляютъ общее достояніе чрезвычайно многочисленныхъ группъ людей и даже всего человѣчества.

Ежели быть справедливымъ, слѣдуетъ, во-первыхъ, снять съ іезуитовъ, какъ спеціальнаго ордена, всю тяжесть укоризны за всякое даже самое отвратительное извращеніе отношеній, возникающихъ изъ различія половъ. Все это принадлежитъ не имъ спеціально: все это монашеское. И легкія неопрятности, и возмутительнѣйшая грязь составляютъ неизбѣжное и повсемѣстное послѣдствіе оскорбленія природы. Аѳонскіе монахи -- не іезуиты... однакожь, ежели вѣрить г. Благовѣщенскому и другимъ путешественникамъ... Припоминаемъ житіе одного старца, въ странахъ менѣе восточныхъ, котораго, за крайнимъ упадкомъ силъ, вели подъ руки въ церковь, чуть ли не въ день смерти. Ведутъ его, и вдругъ одинъ изъ спутниковъ нечаянно дотронулся до самой руки, до тѣла. Старецъ звѣрски разсердился, какъ за оскверненіе и введеніе въ грѣхъ. Подобныхъ перловъ, конечно, не перечесть. Поль Беръ говоритъ, что іезуиты развращаютъ французскихъ дѣвушекъ, ввѣряемыхъ имъ довѣрчивыми родителями, что въ іезуитскихъ школахъ поются такіе гимны, которые каждая мать поспѣшила бы бросить въ печку, еслибы, вмѣсто упоминаемаго тамъ имени, вставить имя Артюра. Развращеніе несомнѣнно, но только не въ этомъ смыслѣ; и, конечно, никто больше іезуитовъ не способствовалъ созданію французской ô jeune fille! такъ какъ это изъ всѣхъ въ мірѣ существъ самое для нихъ подходящее. Страшныя слова не всегда и не всѣхъ агитируютъ. Протестантскія дѣвушки безъ всякаго вреда читаютъ въ библіи потрясающія вещи. Теперь дѣвическая чистота и съ анатоміей справляется, и съ приложеніемъ анатоміи на перевязочныхъ пунктахъ. Какъ бы ни противны были іезуитскіе гимны и медитаціи, а все-таки въ школѣ они специфическому разврату не учатъ. Конечно, іезуитская откровенность иногда поразительна: бываютъ, дескать, шестилѣтнія дѣвочки... Это про ангельчиковъ-то!? Но откровенные іезуиты не всегда объ однихъ ангельчикахъ думаютъ, и имъ извѣстно, что существуютъ, скажемъ въ Неаполѣ, темныя и смрадныя лачуги, гдѣ спятъ въ повалку. Конечно, вся эта масса примѣровъ, которыми они поясняютъ свое ученіе, обнаруживаетъ страшную приниженность и гадость міросозерцанія. Но они могутъ сослаться на документы, безпристрастная оцѣнка коихъ значительно смягчитъ ихъ вину. Мы видѣли выше одинъ изъ такихъ примѣровъ -- самый, впрочемъ, пакостный, кромѣ одного только -- исторію отрехъ родственницахъ. Но все же это лучше исторіи о праведникѣ, который, внезапно овдовѣвъ, напился и посягнулъ на двухъ своихъ дочерей. Пли исторіи о предложеніи собственной супруги властямъ предержащимъ тотчасъ по прибытіи на новоемѣсто жительства. Или прорицаній насчетъ вторженія, съ графическимъ описаніемъ ужасающихъ для того и другого пола физическихъ примѣтъ непріятеля. Разумѣется, все сведено къ плотскому грѣху; нѣтъ ни малѣйшаго проблеска чувства; любовь не существуетъ. Но можетъ ли и быть иначе при послѣдовательномъ отношеніи къ документамъ, закопченнымъ безъ участія Эллады, рыцарства, науки и новѣйшей литературы?

Затѣмъ, по крайней мѣрѣ, въ наше время, слѣдуетъ сложить съ спеціальнаго счета іезуитовъ длинныя, сложныя и отвратительныя статьи, относящіяся къ гешефтмахерству. Смѣшно -- даже глупо -- думать, чтобы въ ученіи іезуитовъ могла быть хотя одна мошенническая уловка, которая бы не практиковалась каждодневно во всемъ мірѣ. И практикуется сіе не какъ-нибудь стыдливо, а радостно. На лбу никакого клейма: напротивъ, ореолъ. Со стороны соотечественниковъ усерднѣйшія рукопожатія и поздравленія.

До прошедшаго года, разсчитывая на крайнюю несовмѣстимость русскаго народнаго характера съ настоящимъ специфическимъ іезуитизмомъ, можно было надѣяться, что собственно этимъ спеціальнымъ формамъ у насъ нѣтъ мѣста. Но вотъ г. Лѣсковъ дополнилъ свои "Мелочи архіерейской жизни"; и оказалось, что онъ очень уважаетъ одного идеальнаго протоіерея, нетолько духовнаго, но и вѣнчальнаго отца, который играетъ въ карты, въ лѣтнее время нанимаетъ служить за себя подставное лицо, знакомъ на "ты" съ чрезвычайно легкомысленнымъ кавалерійскимъ генераломъ, моментально исполняющимъ его просьбы, учитъ молодую женщину писать на мужа -- не доносъ -- но докладную записку, а главное, сообщаетъ г. Лѣскову массу поразительныхъ свѣдѣній. Выходитъ, что даже, въ дѣлѣ разрѣшенія или неразрѣшенія браковъ, дворники являются рѣшителями нашихъ судебъ; и что въ сущности приговоры ихъ крайне вѣрны. Выходитъ, въ особенности, что люди, подписавшіеся свидѣтелями въ церковныхъ книгахъ, могутъ впослѣдствіи не найти своихъ подписей, ни вообще записи того событія, которое они удостовѣрили, что священникъ можетъ, взявъ деньги за вѣнчаніе, отслужить молебенъ и отпустить обманутыхъ новобрачныхъ (не внушавшихъ ему, впрочемъ, довѣрія) съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи, черезъ много лѣтъ и, быть можетъ, въ самыхъ роковыхъ обстоятельствахъ, они оказались невѣнчанными, а дѣти ихъ лишенными правъ состоянія!!!... Ну, еслибы въ банкѣ человѣку неграматному подсунули вмѣсто одной бумаги другую, даже на пустую сумму, или заставили его росписаться въ подложной книгѣ, какъ бы это называлось? А тутъ ничего. Это дѣло духовное, о которомъ мірянамъ, должно быть, и разсуждать не полагается.

Впрочемъ, говоря откровенно, мы позволяемъ себѣ думать, что протоіерей г. Лѣскова и тотъ священникъ, къ которому, прельстившись направленіемъ его дѣятельности, перешелъ служить протоіерейскій пономарь, составляютъ явленіе исключительное, и что русскій попъ, даже теперешній казенный и угнетенный консисторіей, слишкомъ близокъ народу, чтобы когда-нибудь надѣть специфическій іезуитскій обликъ. Другое дѣло іезуитизмъ не специфическій. Какъ для бонапартизма нѣтъ надобности въ Наполеонѣ, ни великомъ, ни маломъ, такъ и для широкаго примѣненія принциповъ іезуитизма не требуется ни рясы, ни бритаго лица, ни даже латыни; и въ этомъ видѣ онъ распространенъ повсемѣстно. Развѣ нужно воскрешать молинистовъ, чтобы вездѣ, въ каждомъ честномъ сердцѣ отозвалось поразительное противопоставленіе истины насилію, сдѣланное Паскалемъ? Или такія его слова: "Они негодуютъ только противъ укора, а не противъ того, что навлекло укоръ... раздражаются противъ обличителей общественной неправды, а не противъ тѣхъ, кто ее творитъ". "Отчего же они называютъ обличеніе ученій, пагубныхъ для вѣры, нарушеніемъ любви христіанской и, напротивъ, усмотрѣли бы нарушеніе той же любви въ умолчаніи о чемъ-либо вредномъ для ихъ здоровья или жизни? Оттого, конечно, что они жизнь любятъ и потому рады всему, что способствуетъ ея сохраненію; а къ истинѣ до того равнодушны, что нетолько ея не защищаютъ, но даже враждебно относятся къ усиліямъ уничтожить ложь".

Специфическій іезуитизмъ существуетъ и остается мрачнымъ учрежденіемъ, которое централизуетъ огромную массу темныхъ силъ, развиваетъ и направляетъ ихъ къ ужасной и пагубной цѣли. Но въ этомъ напряженномъ видѣ дни его все-таки сочтены. И потому для человѣчества гораздо опаснѣе менѣе опредѣленныя общія формы принциповъ іезуитизма, та система застоя, оподленія, потворства всему дурному, преслѣдованія всего добраго, которая такъ легко всюду прививается и будетъ жить еще долго послѣ окончанія борьбы съ клерикальнымъ іезуитизмомъ во Франціи и гдѣ бы то ни было.

П. В.

"Отечественныя Записки", No 8, 1881

Оставить комментарий Обручев Владимир Александрович (yes@lib.ru) Год: 1881 Обновлено: 05/07/2023. 73k. Статистика. Статья: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Обручев Владимир Александрович Принципы иезуитизма

ПРИНЦИПЫ ІЕЗУИТИЗМА.

Обручев Владимир Александрович
Принципы иезуитизма