Обухов Василий Николаевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Ты не Синей Звездой родилась..."
    "He могу ни плакать, ни молиться..."
    "О гравий дорожек хрустит башмачок..."
    "И ямбом неотточенным воспетый..."
    М. Е. Ф.
    Кукольная маркиза
    В таверне
    Почтальон
    Земная муза
    Сухум-Кале
    Сентябрь
    Опустошение
    "Прежде бродил я в горах высоких..."
    "Воспоминанье это или сон?.."
    "Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая..."
    Повесть о Пскове

Русская поэзия Китая: Антология

   

ВАСИЛИЙ ОБУХОВ

"Ты не Синей Звездой родилась..."

             Ты не Синей Звездой родилась
             И не синим огнем горишь --
             Я не знаю, какая сила
             Придает тебе цвет зари.
             Лучезарное имя Stella --
             Лучезарнее не найти --
             Воссияло во мне, пропело,
             Ослепило меня в пути.
             И куда пойду, ослепленный,
             Затеряюсь в каких местах,
             И беспомощный, и влюбленный
             В неподатливые уста
             И в томительные колени,
             Так пьянящие влажный взор,
             Будто солнце играет в пене
             И волне глубоких озер.
             Ах, зачем рубиновый пламень
             Ослепил мне мои глаза,
             И теперь не лицо, не длани,
             А душа в золотых слезах.
   

"He могу ни плакать, ни молиться..."

             He могу ни плакать, ни молиться
             В это утро, ясное, как ты, --
             Ты паришь rte дальнею орлицей,
             А на крыльях нежно-золотых.
             Не цвели еще, еще не рдели
             По садам багряные цветы,
             И моей неслышимой свирели
             Льются трели, ясны и просты.
             В вышине -- ты словно голубая,
             Только крылья в золоте чуть-чуть --
             Я к тебе, далекая, родная,
             Прикоснуться даже не хочу.
             Лейтесь, лейтесь утренние трели,
             В это утро ясен я и прост --
             Я таким певучим менестрелем
             Даже в детстве не был и не рос.
             Это утро, этот воздух чистый,
             И вокруг -- невиданная ширь...
             В небе милом стелются лучистых
             Два крыла лазоревой души.
   

"О гравий дорожек хрустит башмачок..."

             О гравий дорожек хрустит башмачок...
             Хрустящим таким и волшебным он не был,
             Когда, у другой ощущая плечо,
             Поглядывал я в равнодушное небо.
             Двенадцать ступеней... Под ними -- вода.
             В воде от деревьев колеблются тени...
             Как будто желанье мое угадав,
             Нас подняли наверх двенадцать ступеней.
             В оправе ресниц драгоценный берилл
             Своими опять поцелую глазами,
             Вот здесь, у беседки, у белых перил,
             Где ветер вздохнул, задохнулся и замер.
             И в этой прохладе, над этой водой.
             Где сердце смеется от счастья и света,
             Все кажется вдруг золотой-золотой
             Страницей из томика милого Фета.
   

"И ямбом неотточенным воспетый..."

             И ямбом неотточенным воспетый,
             Космический сотрет круговорот
             И имя захудалого поэта,
             И ржавчиной покрытое перо.
             И будет день -- я робко и тоскливо
             Взгляну в твои лучистые глаза,
             И по щеке холодной торопливо
             Прокатится горячая слеза.
             В последний раз беспомощную душу
             Склоня к твоим томительным ногам,
             Я удалюсь, похожий на кликушу,
             Юродствовать по дальним городам.
   

М. Е. Ф.

...ты у меня в груди.
С. Есенин

             Я скажу, я от тебя не скрою,
             Милый друг, "ты у меня в груди"...
             Ты умчишься синею порою
             По стальному четкому пути.
             И навстречу радостному взору
             Поплывут иные облака,
             Ты страну увидишь, где опору
             Отыскал седеющий Байкал...
             Ты в стране той... Побреду бесцельно,
             Загрустит впервые взор о ней,
             О холодной и многометельной
             И такой далекой стороне.
   

КУКОЛЬНАЯ МАРКИЗА

Н. Резниковой

             По углам и по карнизам
             Ночь давно листает сонник,
             И давно в покоях этих воцарилась тишина.
             Темнокудрая маркиза
             Оперлась о подоконник
             И глядит на зимний тополь из замерзшего окна.
             Грустно кукольной маркизе
             В этом мире сонно-синем,
             Холодок бежит на пальцы от оконной бирюзы.
             Кто-то Строгий месяц снизил
             И на тополь бросил иней,
             И вложил в глаза маркизы две жемчужины-слезы.
             Зябнет тополь сиротливый,
             Стынут маленькие руки --
             Веток голых жаль маркизе, жалко крошке и себя;
             Где-то там цветут оливы...
             "Столько лет прошло в разлуке!"
             (Разве можно в этом мире жить, далеких не любя?!)
             И, смахнув слезинку пальцем,
             Отправляется маркиза
             Под мохнатым одеялом слушать чьи-то голоса.
             "Мы бродяги, мы скитальцы,
             Мы -- смеющиеся бризы,
             Холщевые раздуваем над морями паруса...
             Ты же -- пленница, маркиза.
             Ты -- фарфоровая крошка
             В этом мире, в этом доме, где ночами -- тишина,
             Где в углах и по карнизам
             Темно-синий сумрак брошен,
             Где печалит сердце тополь сиротливый у окна..."
             И несут с собою эти
             Песни горькую отраду,
             И встают перед глазами, устремленными к окну,
             В блеске золота и меди
             Королевские армады
             И ведут их командоры в неизвестную страну.
   

В ТАВЕРНЕ

Памяти А. Грина

             Весь вечер мне рассказывал товарищ
             (Глотая грог, губами чмокал: пли!),
             Что в Зурбагане не было пожарищ,
             И в Лиссе не бывали корабли.
             Что над Невою гости-мексиканцы
             Не пробовали звонких голосов,
             И некий принц не отдавал на шканцах
             Приказ к поднятью алых парусов.
             Что не стрелял стрелок по инсургентам
             В ущельи, где их были тьмы и тьмы,
             И юноша из Бригге или Гента
             Не целовал стыдящейся Фатьмы...
             В таверне той, где мы сидели оба
             (Неважно, что мы не сидели там), --
             Сушил свою заштопанную робу
             Какой-то молчаливый капитан.
             Сидел в углу. Был уголь в печке красен.
             Багряный лик глядел в обычный дринк...
             И вдруг сказал: "И все-таки прекрасен
             Мой старый друг, герр Александр Грин".
   

ПОЧТАЛЬОН

             Черт! Солнце жжет. И ноги так устали.
             Дай отдохну, зайдя сюда, в бистро...
             Ну что с того, что вы не прочитали
             Полдюжины глупейших чьих-то строк?
             Успеете. "Хозяин, кружку пива,
             А впрочем, нет, бутылочку вина,
             Того-того, где рожица хедива
             На этикетке красненькой видна".
             Приятно, уф!.. С плеча тяжелый ранец
             Свали у ног. Сиди в прохладе. Пей...
             Какой смешной, какой забавный танец
             Танцует на площадке воробей.
             "Мон шер ами, а где же воробьиха?" --
             Вспорхнул прохвост, и след его простыл...
             Как хорошо. Божественно. Как тихо
             Шевелятся зеленые листы
             Каштанов... Эх! Ходи от дома к дому
             По целым дням, консьержкам говори:
             "Бонжур, мадам, письмо мосье Прюдому,
             Письмо Кайе, Кашену, Эбари..."
             Носи мешок... Вот предок -- тот рапиру
             Носил всегда на выпуклом бедре,
             Он от Кале и до Гвадалквивира
             Навербовал прекраснейших метресс...
             А я... Ну что ж... "Хозяин, получай-ка,
             Пора..." Ого, да я еще не стар!
             Как улыбнулась пламенно хозяйка
             На мой поклон: "Мадам, о ревуар".
             Пусть солнце жжет -- ведь это наше солнце
             На картузе пусть знак -- Почталион, --
             Рожденному гасконкой и гасконцем
             Почет всегда, везде, со всех сторон...
             Угаснет день. Испанская баскина
             Легко скользнет на левое плечо,
             И сладко затоскует мандолина,
             И сердце так забьется горячо.
             Я стану петь про бархатные очи,
             О предках, что служили королям...
             И будет млеть в объятьях синей ночи
             Росою орошенная земля.
   

ЗЕМНАЯ МУЗА

             Ты отошла... Так зимний день отходит,
             Целуя лед на розовом окне...
             Ты отошла, но снова на восходе
             Застенчиво вернешься ты ко мне.
             Вернешься ты... вдвоем бродить пойдем мы
             По тропам тем, где не бродили мы,
             Где в синий лед серебряной зимы
             Закованы большие водоемы.
             Не знаю я, но ведь и ты не знаешь,
             Кого собой я буду чаровать,
             Когда, вскрылив, как горлица лесная,
             Ты станешь мне, летая, ворковать:
             "Лежит печаль над этим снежным миром,
             Но мне она неведома -- поэт
             В себе зажег неугасимый свет,
             Едва коснулся струн холодной лиры".
   

СУХУМ-КАЛЕ

             Под амбразурой башни генуэзской,
             Где кипарисы вместо часовых,
             Услышишь стон проснувшейся совы
             И моря всплеск внушительный и резкий.
             Густым плющом и виноградом диким
             Гора покрылась, буйно обросла...
             У древних стен гнездится мушмула,
             Вся в щупальцах колючей ежевики.
             А дальше, где большой полуподковой
             К дуге залива, что из серебра,
             Припал и дремлет золотистый град, --
             Ты видишь лик Шехерезады новой,
             И меркнет все -- Гренада, Рим, Каносса...
             Забыто все... Цветут ее сады,
             И к нам стремится синетканый дым
             Исчезнувшего в море миноносца.
   

СЕНТЯБРЬ

             Как крылья стрекозы -- осенний воздух сух.
             Калитка в сад. Скамейка. Стол. Поляна.
             И дремлет старый вяз, протягивая сук
             Над тонкими стеблями гаоляна.
             День не ушел еще. Не прожит. Он со мной,
             Прозрачностью осенних крыл овеян.
             И, сидя здесь, с тобой, -- я вижу мир иной,
             Минуя тот, что умирает, рдея.
             Посмею ль этот мир на тот я променять,
             С самим собой чудесно примиренный,
             Когда из серых глаз струится на меня
             Сияющая одухотворенность?..
             Да, крылья осени, как крылья стрекозы.
             Да, этот день не пережит, не прожит.
             В душе и воздухе лазурнейшая зыбь,
             И образ твой все ближе, все дороже.
   

ОПУСТОШЕНИЕ

             Сосуд Любви чистейшей, словно грань
             Алмаза, отшлифованного в Берне,
             Ты брошен здесь, где виснут смех и брань,
             В прокуренной, заплеванной таверне.
             Ты брошен здесь, и пачкают тебя
             Расчетливые руки проститутки,
             И на тебя с усмешкою глядят
             Ее глаза -- две блеклых незабудки.
             Рассвет еще не заглянул в окно.
             Табачный дым глотаешь. Алкоголем
             Ты гонишь наркотический озноб
             И плаваешь под парусом безволья.
             Ты ничего не сделаешь, не дашь,
             И никому не нужен ты задаром...
             И бегает тихонько карандаш,
             Сопровождаем треньканьем гитары.
   

"Прежде бродил я в горах высоких..."

             Прежде бродил я в горах высоких,
             Видел долины душистых трав;
             В темные лапы тысячеокой
             Ночи кидал языки костра.
             И на его остывавшем пепле
             Вдруг просыпался и слушал я,
             Как пробирались седые вепри
             Через кустарники у ручья.
             Ныне забыл о лесной отраде,
             Над головою обычный кров,
             И заношу на листы тетради
             Эти лоскутья бессвязных строф.
             Так же пылает в небе солнце,
             Льет фиолетовый свет луна
             На туарегов, на японцев,
             На неизвестные племена;
             Так же сверкает в Курдистане
             Снежноголовый Арарат,
             Рвется к Метеху неустанно
             Злобно бесящаяся Кура.
             Ночь пролетает, и утро брезжит,
             И голубеют небеса,
             Но почему-то все реже, реже
             Я улыбаюсь -- не знаю сам.
             Люди, и горы, и реки -- те же,
             Тот же кустарник у ручья...
             Только вот я уже не прежний,
             Только вот я -- уже не я.
   

"Воспоминанье это или сон?.."

             Воспоминанье это или сон?
             Луч золотой в сиреневом рассвете
             Слепительно прорезал небосклон
             И засверкал на дальнем минарете,
             И мнится, что, отвергнутому, мне
             Единое осталось утешенье:
             Не наяву, пусть -- в дреме, пусть -- во сне,
             Преодолев в груди сердцебиенье,
             Подняться на высокий минарет,
             Устами недостойными своими
             Произнести в сиреневый рассвет
             Твое благоухающее имя.
   

"Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая..."

             Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая,
             Изрыгало звонки, изливало потоки огня...
             В этот миг ты сказала, что я никогда не узнаю,
             Не услышу ответа, желаннейшего для меня.
             Ты сказала. Пошла. Ну и я зашагал по дороге,
             Уходя от тебя, задыхаясь от муки моей.
             И не думала ты, что твои торопливые ноги
             Растоптали любовь в электрическом сне фонарей.
             И, отвергнутая, умирает любовь золотая,
             Умирает, как птица, пронзенная звонкой стрелой...
             Время, ветер пустыни, к прошедшему след заметая,
             Погружает в забвенье образ женщины гордой и злой.
   

ПОВЕСТЬ О ПСКОВЕ

             С давних лет прославленный доныне
             Гулом пушек, скрежетом мечей,
             Над рекой Великой в небе стынет
             Белый кремль могучих псковичей.
             Города, посады и деревни
             Век за веком -- множество веков! --
             От врагов своею грудью древней
             Боронил преславный город Псков.
             Перначей, и совней поотведать
             Не один, а много раз -- не два! --
             Под стеной его слетались шведы,
             Рыцари-ливонцы и литва.
             На свое ли, на чужое горе,
             Иноземным строем воевать
             Раз привел король Стефан Баторий
             На него стотысячную рать.
             Были ратной удалью богаты
             Гайдуки Стефана-короля,
             Громыхали медные гарматы,
             Под конями дрогнула земля.
             Осадили. Гарь смешали с мелом,
             Били в стены. Подрывали. Жгли.
             Крепким строем шли на приступ смело
             И к высоким башням подошли.
             Бой упорен был у этих башен,
             Их упорству не было конца...
             Был свинец стрелецкий жгуч и страшен,
             Страшен лик убитого стрельца.
             Бились так сто сорок дней кровавых,
             Лязг стоял от сабель и клычей,
             Но король с победою и славой
             Не вошел в детинец псковичей.
             Не вошел. То было в год который?
             Щурит память старые глаза --
             Приходил под Псков Стефан Баторий
             И без войска повернул назад.
             Он ушел. И век за веком стынет
             Кремль высокий в небе голубом...
             Сохранила память нам доныне
             Славу Пскова -- повесть о былом.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

Обухов Василий

   "Ты не Синей Звездой родилась..."; "Не могу ни плакать, ни молиться..."; "И Пушкин был влюблен..."; "И ямбом неотточенным..."; М. Е. Ф. // Лестница в облака: Стихи. Харбин: Издание Литературного кружка "Акмэ", 1929. 63 с. Участники этого коллективного сборника -- Н. Алябьев, Т. Андреева, Г. Копытова, В. Обухов, Н. Резникова, Н. Светлов. "О гравий дорожек хрустит башмачок..." // Рубеж. 1933. No 25. Кукольная маркиза // Рубеж. 1933. No 10; посвящено Наталии Резниковой (см. о ней в наст, издании). В таверне // Рубеж. 1934. No 22. Почтальон // Рубеж. 1934. No 7. Земная муза // Рубеж. 1934. No 16. Сухум-кале // Рубеж. 1934. No 13. Сентябрь // Врата. Кн. 1. Шанхай, 1934. Ранее это стихотворение было напечатано: Рубеж. 1932. No 45, под названием "На крыльях осени". Опустошение // Врата: Кн. 1. Ранее: Рубеж. 1933. No 261, под названием "Опустошенность" и с одним разночтением. "Прежде бродил я..."; "Воспоминанье это или сон?.." // Врата. Кн. 2. Шанхай, 1935. "Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая..." // Рубеж. 1940. No 50. Повесть о Пскове// Луч Азии. 1942. Март. No 91.
   Пернач -- род булавы с перяным набалдашником.
   Совна (или совня) -- восточноевропейское древковое оружие с наконечником в виде ножа.
   Стефан Баторий (1533--1586), король Польши с 1576 г., полководец.
   Гармата -- пушка.
   Клыч-- турецкая сабля.

* * *

   Обухов Василий Константинович (5.1.1905, юг России -- 17.6.1949, Харбин). Стихи начал писать с пятнадцати лет. Жил в Харбине. Окончил юридический факультет. Печатался в журнале "Рубеж". Его стихотворения вошли в коллективный сборник "Лестница в облака" (Харбин, 1929). Стихи и проза Обухова напечатаны также в шанхайских сборниках "Врата" (1934, 1935). В поэзии Обухова заметна несомненная зависимость от Н. Гумилева. "Его кумиром был Гумилев", -- писала Н. Резникова (Новый журнал. 1988. No 172--173). В. Перелешин назвал Обухова "дальневосточным акмеистом" (Новый журнал. 1988. No 172--173). В 1941 г. Обухов издал свою единственную книгу стихов "Песчаный берег". На конкурсе Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи получил первую премию за стихотворение на патриотическую тему "Повесть о Пскове" (1942). После оккупации Маньчжурии советскими войсками был арестован, увезен из Харбина в СССР, некоторое время сидел в лагере, но вскоре был отпущен. Вернулся в Харбин пешком. Умер от рака. "Каждое стихотворение Василия Обухова -- отражение его трудной, мучительной жизни, в которой единственной настоящей радостью было творчество". (Резникова Н. // Новый журнал. No 172--173. С. 393).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru