Огарев Николай Платонович
Тюрьма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:



                                Огарев Н.П.

                                   Тюрьма
                       (Отрывок из моих воспоминаний)

----------------------------------------------------------------------------
     Н.П. Огарев. Избранное
     М., "Художественная литература", 1977
----------------------------------------------------------------------------

                                     1

                           Мне было двадцать лет едва,
                        Кровь горячо текла по жилам,
                        Трудилась пылко голова,
                        И все казалося по силам:
                        Жизнь мира, будущность людей -
                        Все было тут... Но в мысли каждой
                        Свободы благородной жаждой
                        Я был проникнут до ногтей.
                        Враг угнетателей бездарных
                        И просветителей коварных, - 
                        Я верил здравому уму,
                        Но не завету ничьему.
                        И было в доблестном безверье,
                        В бесстрашье мысли молодой -
                        Поболее любви живой,
                        Чем в их холодном лицемерье.
                        
                                     2
                        
                           Широкий, плоский двор. Кругом
                        Забор с решеткою железной.
                        Середь двора высокий дом,
                        Где век проводят бесполезно
                        Полки замученных солдат,
                        Всю жизнь готовясь на парад.
                        Покои - точно коридоры -
                        Темны и длинны; тускло взоры
                        Кроватей видят два ряда;
                        На каждой войлок безобразный,
                        В ночи унылой отдых грязный
                        За днем бесплодного труда,
                        А воздух там и сперт и смраден...
                        Нет! век солдата не отраден! -
                        Бывало, утром, на заре -
                        Гладишь в окно на двор широкий,
                        А уж ученье на дворе,
                        То есть один дурак высокий
                        В ряд ставит двадцать дураков
                        И, под рычанье глупых слов,
                        Шагать их учит, чтоб не смели
                        Пошевельнуться головой, - 
                        Ну! чтобы так ходить умели,
                        Как и не ходит род людской.
                        С какою радостью приятной,
                        С какою злобой непонятной -
                        Противной даже во враге -
                        Он бил солдата по ноге!
                        И я глядел с немой тоскою
                        И скорбно думал той порою -
                        Точь-в-точь как думаю теперь -
                        Что человек - ужасный зверь.

                                     3

                           Но возле комнат этих длинных -
                        Там было комнат пять - едва
                        В длину шести-семиаршинных,
                        А в ширину, быть может, в два.
                        В одну из них меня квартальный
                        Привез в полночи час печальный.
                        Зачем не днем? Как это знать?
                        Так... все таинственности ради,
                        Чтоб арестанта запугать,
                        Признаний выманить тетради;
                        Но никакой расчет пройдох
                        Не мог застать меня врасплох.
                        По воле предписаний диких,
                        В одной из комнат невеликих
                        Я очутился взаперти.
                        Кровать, да стол, да стул убогий,
                        Да, чтобы я не мог уйти,
                        Был часовой поставлен строгий
                        У двери, запертой на ключ,
                        Как будто я был так могуч,
                        Что мог бы вырваться оттуда
                        Без сверхъестественного чуда,
                        Но тут не все: в двери окно,
                        И часовому знать дано,
                        Чтоб он смотрел - зачем, не знаю, - 
                        Что я в тюрьме предпринимаю,
                        И он в окно смотрел не раз,
                        Безумно веруя в приказ.
                           Но не имели впечатленья
                        На жизнь мою в тюрьме моей
                        Все эти мелкие говенья
                        Моих невинных палачей.
                        Мой сторож стал мне добрым другом;
                        Привычный властвовать испугом,
                        Перед смотрителем он лгал, -
                        Я все имел, чего желал.
                        Из угля делал я чернилы;
                        Писал на что хватало силы;
                        Скажу себе я не в укор:
                        Писал я, вероятно, вздор;
                        Но я - поклонник Сен-Симона -
                        Тогда грядущего закона
                        От всей душевной полноты
                        Чертил отважные черты.
                        Писал - не с тем, чтобы таиться,
                        Нет! перед подленьким судом
                        Я вдохновенным языком
                        Безумно думал обличиться,
                        Всю мысль был высказать готов
                        Пред сонмом хитрых пошлецов.
                        Порой среди ночного бденья,
                        Глухого полный вдохновенья,
                        Я в старой Библии гадал
                        И только жаждал и мечтал,
                        Чтоб вышли мне по воле рока -
                        И жизнь, и скорбь, и смерть пророка.
                        Мне не забыть во век веков
                        Безумно сладостных часов,
                        Когда царя тупая сила
                        Во мне живую жизнь будила.
                        
                                     4
                        
                           Среди восторга тайных дум
                        Порой я чувствовал глубоко -
                        Как тяжело жить одиноко,
                        И становился я угрюм.
                        Но мне отрады луч в неволе
                        Блеснул: в неделю раз, не боле,
                        Ко мне мой дядя ездить стал;
                        Его я вправду уважал.
                        Свободы был бы он оратор
                        В иной, не рабской стороне;
                        У нас он только был сенатор,
                        Был враг душевной кривизне,
                        А все же прожил век бесплодно
                        В борьбе, средь мелкого труда, - 
                        Как то бывает завсегда
                        Там, где и мыслить несвободно.
                        Мир праху твоему, старик!
                        Успех был мал, а труд велик.
                        Когда тебе в воспоминанье
                        Из глаз моих слеза текла,
                        Невольной скорби воздаянье,
                        Поверь - она всегда была
                        И откровенна и тепла,
                        
                                     5
                        
                           Еще я помню посещенье...
                        У нас гусарский полк стоял;
                        Бывало конное ученье,
                        И часто средь двора кричал
                        Забавно, голосом пискливым,
                        Красуясь на коне ретивом,
                        Огромный, толстый генерал.
                        Раз, недовольный эскадроном,
                        С отчаянья, почти со стоном
                        Взглянул он кверху - к небесам;
                        Но до небес на полдороге,
                        Взор останавливая строгий
                        На окнах, - у одной из рам
                        Он, арестанта наблюдая,
                        Дивяся, вдруг узнал меня.
                        С отцом знакомство вспоминая
                        И долг приличия ценя,
                        Он тотчас добыл позволенье
                        И посетил мою тюрьму.
                        Пришлось его благоволенье
                        Прискорбным сердцу моему!
                        Он был, конечно, малый честный,
                        По кавалерии известный,
                        Но долгом счел он мне урок
                        Прочесть, похожий на упрек.
                        Бранил и очень оскорблялся -
                        Зачем в тюрьму я так попался,
                        Зачем любил моих друзей,
                        Зачем не понял жизни всей,
                        К чему весь образ мыслей вольный?..
                        Вот он - знакомств имел довольно,
                        Знакомства почитал за честь,
                        А друга не хотел завесть;
                        Зато - как доблести ни малы -
                        А вышел скоро в генералы,
                        И если б был я не простак -
                        И мне бы надо делать так.
                        Я ж молча думал: "Без участья,
                        Без чувств, без мыслей и без счастья,
                        И даже, может, без похвал -
                        Помрешь ты, глупый генерал!"

                                     6

                           Приходит (хоть не очень чинно)
                        В воспоминание мое -
                        Как бабы на веревке длинной
                        Сушили мокрое белье.
                        Одна из них мое вниманье
                        Влекла, не знаю почему:
                        Волос ли русых колебанье
                        Пришлось по нраву моему,
                        Иль глаз лазурных взгляд унылый,
                        Смотревших грустно на меня,
                        Иль тихий свет улыбки милой,
                        Как утро радостного дня, - 
                        Но что-то к ней меня манило...
                        То были ль призраки любви,
                        Иль просто жар бродил в крови, - 
                        Но часто ночью мне мечталось,
                        Что дверь тихонько отворялась,
                        И робко шла ко мне она -
                        Голубоокая жена,
                        И вдруг бросалась мне на шею,
                        Я счастлив, я дохнуть не смею...
                        И увидав, что это сон,
                        Я был глубоко удручен.
                        Свечу печально зажигая,
                        С постели трепетно вставая,
                        Я строгость мысли призывал
                        И снова в Библии гадал,
                        Чтоб вышли мне по воле рока
                        И жизнь, и скорбь, и смерть пророка.
                        
                                     7
                        
                           Но капитан, казарм смотритель,
                        Порою друг, порой гонитель,
                        С меня немного взятки взяв,
                        Вдруг возымел приятный нрав,
                        К себе стал в гости звать нередко,
                        Поил недорогим вином;
                        Его супруга, как наседка,
                        Сидела с нами вечерком,
                        Кудахтая о чем-то сложно,
                        О том, что жить едва возможно,
                        Все дорого... Чтоб лучше жить,
                        Мне им бы надо пособить...
                        Четы уныло гарнизонной
                        Я не хочу винить никак:
                        Все ж капитан мой благосклонный
                        Был малый добрый, но бедняк.
                        Но, боже мой, как скучно было
                        К нему ходить! И как меня
                        Его присутствие томило -
                        Грустней печальнейшего дня,
                        Как с ними час побыв, ей-богу,
                        Стремился я в свою берлогу,
                        Чтоб о грядущем, одинок,
                        Я вновь свободно думать мог.
                        
                                     8
                        
                           Шли дни за днями следом скучным;
                        Уже за летом пыльно-душным
                        Дожди осенние пошли;
                        Потом, остынув, с неба тучи
                        Накинули поверх земли
                        В холодных хлопьях снег сыпучий,
                        И побелел широкий двор.
                        Все стало пусто, молчаливо,
                        И только редко видел взор,
                        Как офицер нетерпеливый -
                        В санях к подъезду сквозь метель
                        Спешил, закутавшись в шинель,
                        Терялось время в скуке дикой,
                        Хоть и трудилась голова...
                        Но праздник наступал великой -
                        И вот канун был рождества.
                        Вдруг входит сторож в час полночный...
                           "Как? - говорит, - ты, барин мой,
                        И праздник будешь так же точно -
                        Один, как каторжный какой?
                        Вздор, вздор! Никто мешать не смеет,
                        Пойдем в казарму... Нипочем,
                        Нам часовой. Пойдем вдвоем
                        Так просто, смелым бог владеет,
                        Поверь, в казарме всяк солдат
                        Тебе, как другу, будет рад".
                        Вот пропустил, хоть и заметил,
                        Нас часовой, так раза два
                        Тревожно кашлянув едва.
                        Солдат меня в казарме встретил
                        И обнял, а потом другой,
                        И сам фельдфебель обнял братски...
                        Я был им брат, был им родной.
                        Да! это праздник был солдатский,
                        И праздник истинный был мой!
                        В казарме длинной колебались
                        Лучи лампады, чуть блестя,
                        Со мной солдаты обнимались,
                        А я - я плакал, как дитя!
                           Хотя порой фельдфебель грозный
                        В побоях видит долг серьезный,
                        Хоть косо смотрит часовой
                        На узника, боясь побой;
                        Но все ж солдат наш и незлобен,
                        Да и к шпионству неспособен,
                        Не смотрят братья мужика
                        На угнетенных свысока.
                        Пускай француз, поклонник власти.
                        Народ рабочий рвет на части,
                        Пусть немец, воин-патриот,
                        Бездушно душит свой народ
                        Из чувства дисциплины глупой;
                        Но все вы, генералы от -
                        Чего угодно, - свой расчет
                        У нас ведете очень тупо:
                        Рожден солдат наш добряком.
                        Не встанет брат противу брата,
                        И не удастся палачом
                        Вам сделать русского солдата!
                        
                                     9
                        
                           Когда ж вернулся я в тюрьму
                        И мне пришлось быть одному
                        В ночи безмолвной и унылой -
                        Не пал я духом. Новой силой
                        Я был исполнен... Миг святой!
                        То было тайное сознанье,
                        Что я народу не чужой! -
                        Что мне тюрьма и что изгнанье?..
                        Весь этот пошлый вздор пройдет,
                        И час придет, и час пробьет -
                        Мы свергнем рабской жизни муку -
                        И мне мужик протянет руку.
                        Вот что мне надо! Для того
                        Готов терпеть я без печали
                        Тюрьму и ссылку в страшной дали,
                        И все мне это ничего.
                           Но спать не мог я от волненья
                        И стал в раздумье у окна:
                        Какой мороз и тишина!
                        Широкий двор средь запустенья
                        Лежал весь белый, и луна
                        Над ним светилася бледна.
                        Могилой веяло... Шагая,
                        Один метался, как живой,
                        Себя упорно согревая,
                        Пред воротами часовой.
                        Я с тайным чувством содроганья
                        Смотрел на снег, на лунный свет, - 
                        Как будто нет нам упованья,
                        Как будто выхода нам нет!
                        Мы на людском пиру не гости,
                        Кровь наша стынет, мерзнут кости,
                        И гробовая тишина
                        Судьбою нам обречена.
                           Не ночь одну в тоске глубокой,
                        Без сна, глядя на двор широкой,
                        На мертвый снег, на лунный свет, - 
                        Я думал, что надежды нет!
                        Но чтоб разрушить власть могилы,
                        Сбирал все внутренние силы
                        И в старой Библии гадал,
                        И снова жаждал и мечтал,
                        Чтоб вышли мне по воле рока
                        И жизнь, и скорбь, и смерть пророка.

                                     10

                           С тех пор прошло так много лет,
                        Царь Николай - как был - в мундире
                        И не лишенный эполет,
                        Гниет себе в подземном мире;
                        Давно мой толстый генерал
                        Прилично богу дух отдал,
                        И капитан мой при кончине,
                        Чай, в гроб сошел в майорском чине,
                        А я, выносливый певец,
                        Тружусь посильно издалека,
                        Уже без гордости пророка,
                        Но тот же искренний боец,
                        Тружусь, чтоб стали наконец
                        И правосудье и свобода -
                        Уделом русского народа,
                      
                        <1857-1858>

                                 ПРИМЕЧАНИЯ

     Творческое наследие Огарева богато и разнообразно по тематике и жанрам.
В настоящем издании представлены в своих  лучших  образцах  поэзия  Огарева,
автобиографическая проза и литературно-критические статьи.
     Тексты публикуются по изданию: Н. П. Огарев. Избранные  произведения  в
2-х томах.  Вступительная  статья  В.  А.  Путинцева.  Подготовка  текста  и
примечания Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956.  В  необходимых  случаях
произведения сверены с автографами и последними прижизненными изданиями.
     Внутри  разделов:  "Стихотворения",   "Эпиграммы",   "Поэмы",   "Проза"
материал расположен в хронологическом порядке.
     Даты  написания  даются  в  угловых  скобках,  если   они   установлены
предположительно по дате публикации произведения, по месту его создания  или
по содержанию. Авторские даты,  даты,  проставленные  рукой  людей,  близких
Огареву (чаще всего М. Л. Огаревой), и даты,  установленные  по  письмам,  в
которых стихотворения посылались Огаревым, даются без скобок.
     Там, где даты написания одинаковы, произведения располагаются по  датам
публикаций.
     В примечаниях приняты следующие условные сокращения:
     Лонд. изд. - "Стихотворения Н. Огарева", изд. Н. Трюбнера и Ко. London,
1858.

     Тюрьма (стр. 240).  -  Впервые  -  Лонд.  изд.,  с.  416-423.  В  поэме
воспроизведены  события  1834  года:  арест  Огарева  и  его  заключение   в
Петровских казармах. Рефрен;

                       Я в старой Библии гадал
                       И только жаждал и мечтал,
                       Чтоб вышли мне по воле рока -
                       О жизнь, и скорбь, и смерть пророка, -

принадлежал  к  числу любимых стихов Ф. М. Достоевского (см.: В. В. Т-ва <О.
Починковская>.   Год   работы   с   знаменитым  писателем.  -  "Исторический
вестник",   1904,  кн.  II,  с.  531).  Анри  Клод  Сен-Симон  (1760-1825) -
французский  социалист-утопист,  изучением  трудов  которого Огарев усиленно
занимался в 30-8 годы. Мой дядя - сенатор Н. И. Огарев (1780-1852). Капитан,
казарм смотритель - В. И. Немиров.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru