Огарев Николай Платонович
Письмо к С. Г. Волконскому

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Литературное наследство. Том 63: Герцен и Огарев. III
   М.: Изд-во АН СССР, 1956.
   

ОГАРЕВ -- С. Г. ВОЛКОНСКОМУ

Публикация Ю. Г. Оксмана

   Письмо Огарева к декабристу С. Г. Волконскому написано под непосредственным впечатлением рассказов Герцена о его встрече в Париже с последним из оставшихся в живых руководителей Южного общества, другом и соратником Пестеля. Эта встреча произошла в конце июня -- в самом начале июля 1861 г. (XXII, 314). Около 8 июля н. ст. Герцен был уже в Лондоне, так что наиболее вероятной датой письма Огарева к Волконскому является 8 или 9 июля 1861 г.
   Князь Сергей Григорьевич Волконский (1788--1865) -- генерал-майор, командир 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, герой Отечественной войны, член Союза Благоденствия и Южного общества. После десятилетней каторги и двадцатилетней ссылки проживал под надзором полиции в Москве и в деревне дочери. В 1859 г. в первый раз выехал для лечения за границу; второе его пребывание за рубежом относится к 1860-- 1861 гг. Этой зимой с ним знакомится во Флоренции Л. Н. Толстой, обращающийся под впечатлением встреч с Волконским к замыслу романа о декабристах. Страницы о возвращении из Сибири в Москву Волконского (именно он является прототипом старика-декабриста Лабазова) Толстой читает в Париже И. С. Тургеневу и с большим удовлетворением передает его положительный отзыв с первых главах нового романа в письме от 26 марта 1861 г. к Герцену (Л. Н. Толстой. Поли. собр. соч., т. 60. М., 1949, стр. 374). Незадолго до этого о встрече с Волконским пишет Герцену и сам Тургенев ("Письма К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева к А. И. Герцену". Женева, 1892, стр. 139). Осведомленные о приезде Волконского в Париж, Герцен и Огарев 28 марта 1861 г. передают ему привет по случаю манифеста об освобождении крестьян (XI, 59). О том впечатлении, которое произвело затем на Герцена его знакомство с Волконским, мы знаем из нескольких источников. Самым замечательным из них является рассказ Герцена в его четвертом "Письме к будущему другу":
   "В 1861 г. <...> я опять почувствовал себя молодым студентом. Старик, величавый старик, лет восьмидесяти, с длинной серебряной бородой и белыми волосами, падавшими до плеч, рассказывал мне о тех временах, о своих, о Нестеле, о казематах, о каторге, куда он пошел молодым, блестящим и откуда только что воротился седой, старый, еще более блестящий, но уже иным светом... Я слушал, слушал его -- и, когда он кончил, хотел у него просить напутственного благословения в жизнь, забывая, что она уже прошла... И не одна она" (XVII, 99).

0x01 graphic

   Имя Волконского не было названо здесь открыто -- он был еще жив, и дружеские строки в "Колоколе" могли ему повредить. Но после смерти декабриста Герцен, печатая в "Колоколе" от 15 января 1866 г. его некролог, написанный П. В. Долгоруковым, присоединил к этим поминальным страницам и то несколько слов о встрече с Волконским, которые появились впервые в "Письмах к будущему другу". К этим строкам оп прибавил еще несколько слов: "Удивительный кряж людей... Откуда XVIII век брал творческую силу на создание гигантов везде, во всем, от Ниагары и Амазонской реки до Волги и Дона... Что за бойцы, что за характеры, что за люди!" (XVIII, 315).
   Воспоминания Герцена о Волконском делают нам понятными не только тему, но и самую тональность тех рассказов о нем, под впечатлением которых Огарев обратился летом 1861 г. к Волконскому с печатаемым ниже личным письмом.
   Это обращение нет оснований рассматривать лишь как простое изъявление чувств уважения и любви к Волконскому -- одному из старейших носителей тех "традиций русской свободы", которые связывали деятелей Северного и Южного обществ с следующими поколениями русских революционеров.
   В своем письме Огарев особенно настойчиво подчеркивает близость Волконского к Пестелю и исторически определяет его как представителя той "стороны" революционного движения 10--20-х годов, манифестом которой была "Русская правда". Именно к этому политическому документу Огарев возводит и генезис тех новых "взглядов на Россию", которые, по его мнению, вдохновляют и современных ему "борцов за ее будущность". Характерно, что Огарев, обращаясь к Волконскому, не считает нужным рекомендоваться -- он как будто бы не сомневается в том, что адресат письма знает его не только как деятеля революционной эмиграции, ближайшего соратника Герцена по "Колоколу" и "Полярной звезде", но и как давнего апологета и популяризатора декабристских традиций. В самом деле, в литературном формуляре Огарева в эту пору уже был уничтожающий разбор книги М. А. Корфа о Николае I (в сборнике Герцена "14 декабря и император Николай", 1858), им была уже выпущена в свет "Русская потаенная литература XIX столетия" (1861), он редактировал замечательное лондонское издание "Дум" Рылеева (1860), ему принадлежали воспоминания о встречах с декабристами, опубликованные под названием "Кавказские воды" ("Полярная звезда на 1861 г."), он же был, наконец, автором таких проникновенных стихотворений о декабристах, как "Я видел вас, питомцы дальних стран...", "О, если б мне пришлось прожить еще года...", "Памяти К. Ф. Рылеева".
   Письмо Огарева говорит о его горячем желании стать историком Южного общества и биографом его вождей. Поэтому он и претендует на внимание Волконского, поэтому он и ждет от него конкретных советов и материалов, причем и здесь его занимают больше всего Пестель и "Русская правда". В строках об этом Огарев допускает, кстати сказать, существенную неточность -- он утверждает, что деятельность Пестеля известна ему "только из смутных отрывков, упоминаемых Следственной комиссией". Между тем в "Донесении Следственной комиссии" мы не найдем ни слова о том, что больше всего занимало и Герцена, и Огарева -- данных об аграрной программе Южного общества. Единственным источником сведений об этом в течение нескольких десятков лет была книга Н. И. Тургенева "Россия и русские", в которой мемуарист, рассказывая о своих спорах с Пестелем в 1824 г., попутно характеризовал его планы "обобществления земельной собственности" и квалифицировал их как русский вариант утопических теорий Роберта Оуэна и Фурье ("La Russie et les Russes", t. I. Paris, 1847, p. 129--130; ср. перевод в книге: H.И. Тургенев. Россия и русские, т. I. M., 1915, стр. 90--91). Полемизируя с Н. И. Тургеневым, Герцен, на основании данных своего же противника, сумел правильно определить платформу "Русской правды" еще в работе "О развитии революционных идей в России" (1851), а затем и во всех дальнейших своих писаниях о декабристах широко прокламировал революционный пафос Пестеля и национальное своеобразие проектируемого им нового социально-экономического законодательства. На этих же позициях стоял и Огарев, который, определяя в своем "Разборе книги Корфа" в 1858 г. программу Союза Благоденствия, солидаризировался не с составителями "Зеленой книги", а с "Русской правдой". "Пестель,-- писал Огарев, ссылаясь на книгу Н. И. Тургенева,-- шел далее; его задушевной мыслью было изменение экономического порядка в государстве, изменение собственности, так, чтобы все русские были земельными собственниками, чтобы все без исключения участвовали в землевладении и на этом основании пролетариат в России был бы невозможен" (Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. I. M., 1952, стр. 224).
   Эти принципы "Русской правды" Огарев понимал как принципы социалистические, лежащие в основе той традиции, которая перенята была деятелями революционного движения 30--50-х годов от их предшественников и которая кровно объединила "поколение распятое" с поколением "принявшим завет и продолжающим задачу" (Н. П. Огарев. Кавказские воды -- "Полярная звезда на 1861 г.". Лондон, 1861, стр. 350). Приведенные строки из воспоминаний Огарева о встречах его с декабристами на Кавказе в 1838 г. объясняют и просьбу его, обращенную к Волконскому, о "заочном благословении на дальнейшую работу". "Работа" мыслилась им, конечно, только как работа революционная, причем лично себя Огарев считал таким же обреченным, как и все предшествующее поколение, "распятое". Особенно красноречиво свидетельствуют об этем последние слова его письма к Волконскому.

0x01 graphic

   Историческое значение этого письма остается неизменным, независимо от того, было ли оно переписано и отправлено по назначению или осталось неперебеленным в бумагах Огарева, дошло ли оно до адресата или затерялось в пути.
   Письмо Огарева печатается по черновому автографу, сохранившемуся в "софийской коллекции". Впервые частично опубликовано С. А. Макашиным в "Известиях Академии наук СССР, Отделение литературы и языка", 1954, вып. 5, стр. 459--460.

<Лoндoн. 8 или 9 июля 1861 г.>

Князь Сергей Григорьевич,

   Глубоко позавидовал я свиданию Герц<ена> с вами, так же глубоко, как и был рад ему, как был тронут им1. Хотелось мне лично пожать вам руку {Далее зачеркнуто: или, лучше, получить ваше благословение на дальнейший труд.}. Может, и я уже в том возрасте, когда жить остается недолго и дела так много, что приходится наскоро сбирать и напрягать все силы, чтобы успеть что-нибудь сделать. Тем дороже становится та придача силы, которую вносит в нашу жизнь чувство связи с вами, чувство традиции русской свободы, принятое от вас и хранимое с религиозным благоговением. В этой традиции вы мне представляете ту сторону, которая мне всего ближе, которой летопись, к несчастию, наиболее утрачивается, сторону -- Русской правды2. Деятельность Пестеля мне известна только из смутных отрывков, упомянутых следственной комиссией. Но и их было достаточно, чтобы обозначить взгляд на Россию и путь, по которому {Далее зачеркнуто: постоянно} естественно должна разрабатываться ее будущность. Мне кажется, что этой традиции я остался верен. Стало, вы легко поймете и мое сожаление о том, что я вас не видал, и ту искренность, с которой я прошу вашего заочного благословения на дальнейшую {Далее зачеркнуто: трудную} работу.
   Если вы можете прислать мне какие-либо сведения о Пестеле, о Русской правде и Южном обществе,-- пришлите. Дайте мне средство быть вашим биографом...3
   Прощайте... Вы едете в Россию. Скажите мою преданность вашим товарищам. Может, еще мне доведется увидеть и вас и их; я твердо верю, что только там сложу мою голову.

Преданный вам Н. Огарев

   1 Имя С. Г. Волконского как одного из ближайших друзей и единомышленников Пестеля впервые названо было Герценом в 1858 г. в работе "La conspiration russe de 1825" (XXII, 101). О большом впечатлении, произведенном на Герцена встречей с Волконским в 1861 г., свидетельствуют не только его позднейшие признания, но и воспоминания Н. А. Тучковой-Огаревой ("...Герцен видел, кажется, только князя Волконского в Париже, не помню в каком году; только слышала, что они показались друг другу очень симпатичными". -- Н. А. Тучкова-Огарева. Воспоминания. Л., 1929, стр. 197). Личному знакомству Герцена с Волконским предшествовало письмо о нем Л. Н. Толстого. Это письмо окончательно уточняет вопрос как о прототипе героя "Декабристов", так и о начале работы Толстого над романом. Традиционная датировка романа "осенью 1863 г." (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 17. М.,1936, стр. 469--471) явно несостоятельна. Отзывы Толстого о встречах с С. Г. Волконским см. в книге А. Б. Гольденвейзера "Вблизи Толстого", т. I (M., 1922, стр. 126--127), а также в дневнике Д. П. Маковицкого ("Яснополянские записки", вып.2. М., 1923, стр. 64). В письме к Огареву от 2 января 1865 г. Герцен, под впечатлением своего знакомства с А. В. Поджио, писал: "Этот сохранился еще энергичнее Волконского (который при смерти болен). Господи, что за кряж людей" (XVIII, 5).
   2 Платформа "Русской правды" после выхода в свет работы "О развитии революционных идей в России" популяризировалась Герценом в брошюре "Народный сход в память французской революции" (VIII, стр. 150) и в работах "La conspiration russe de 1825" (XXII, 99) и "Etudes historique sur les héros de 1825" (XX, 323--324). Ср. более развернутую характеристику Пестеля и "Русской правды" в брошюре Огарева "В память людям 14 декабря 1825 г. (Посвящено русскому войску)". Женева, 1870 (перепечатано в "Избранных социально-политических и философских произведениях", т. I. M., 1952, стр. 783--786). Высказывания Огарева о декабристах с наибольшею полнотою собраны и критически освещены в работе С. А. Переселенкова "Н. П. Огарев и декабристы" ("Декабристы. Неизданные материалы и статьи". Под ред. Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана. М., 1925, стр. 279--316).
   3 Огарев, видимо, не был осведомлен о том, что С. Г. Волконский уже приступил в это время к работе над своими воспоминаниями, в которых существенное место занимали и материалы о Пестеле, от первой встречи с ним мемуариста в 1819 г. до последнего свидания в Тульчине в декабре 1825 г. ("Записки С. Г. Волконского". СПб., 1901, стр. 404, 417--418, 428--430, 436--438). Многие эпизоды в этих записках очень близки к эпизодам, переданным, со слов Волконского, П. В. Долгоруковым в "Колоколе" от 15 января 1866 г., л. 212. Впервые опубликованный здесь некролог Волконского перепечатан в книге: Петр Владимирович Долгоруков. Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта. 1860--1867. М., 1934, стр. 369--375. О столкновении декабриста А. В. Поджио с П. В. Долгоруковым из-за этого некролога и о вмешательстве в этот конфликт Герцена см.: "Воспоминания и другие статьи" Н. А. Белоголового. Изд. 3. М., 1898, стр. 121, 125.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru