О.Генри
Джефф Питерс в роли личного магнита

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О. Генри.
Джефф Питерс в роли личного магнита

   Джефф Питерс перепробовал столько уже способов добывания денег, сколько существует рецептов для варки риса в Чарлстоне, штат Южная Каролина.
   Я больше всего люблю слушать его рассказы про дни его молодости, когда он про давал на перекрестках мази и средства от кашля, рука в руку и сердце в сердце с той публикой, которая играет в орлянку с судьбой, ребром ставя свой последний грош.
   -- Метнуло меня, -- рассказывает он, -- в Рыбачий Холм, штат Арканзас. Ходил я тогда в костюме из оленьих шкур, в мокасинах, с длинными волосами и с тридцати каратовым брильянтом в кольце, которое я добыл от одного актера в Тексаркане. Не знаю, что он сделал с карманным ножом, на который я выменял у него это кольцо.
   Я был доктором Воф-Ху, знаменитым индейским врачевателем. У меня имелось тогда одно только снадобье, а именно "Воскрешающая горькая". Приготовлено оно было из животворных растений и трав, случайно открытых красавицей Та-ква-ла, женою главы племени чокто, когда она собирала бурьян на гарнир для вареной собаки, -- такое у них полагается блюдо на ежегодной пляске в честь маиса.
   В последнем городе дела шли неважно, так что у меня было всего пять долларов. Я отправился к содержателю аптеки в Рыбачьем Холме, и он отпустил мне в кредит шесть дюжин восьмиунцевых бутылок с пробками. Ярлыки и необходимые ингредиенты были у меня в чемодане -- остаток от последнего города. Жизнь показалась мне снова розовой, когда я занял в гостинице комнату с водопроводным краном, и "Воскрешающая горькая" стала выстраиваться у меня на столе дюжина за дюжиной.
   Подлог? Нет, сэр. Здесь, в шести дюжинах "горькой", было на два доллара хинного экс тракта и на десять центов анилиновой краски. Много лет спустя я бывал в тем же городах, и многие просили отпустить им еще моего эликсира.
   В тот же вечер я нанял тележку и начал продавать "горькую" на Главной улице. Рыбачий Холм расположен в низменной малярийной местности, и, по моему диагнозу, населению как раз необходимы сложно-гипотетические, легочно-сердечные, противоскорбутные тонические средства. "Горькая" пошла, как паштет из сладкого мяса на вегетарианском обеде. Я продал уже две дюжины склянок по пятьдесят центов за штуку, как вдруг почувствовал, что кто-то дергает меня за фалду. Я знал, что это значит, поэтому соскочил с тележки и всучил пятидолларовую бумажку в руку человеку с германской серебряной звездой на груди.
   -- Констебль, -- говорю я, -- прекрасный вечер сегодня.
   -- Получили вы, -- спрашивает он, -- от городского управления разрешение продавать эту нелегальную эссенцию, которую вы льстиво называете лекарством?
   -- Нет, -- говорю я. -- Я не знал, что у вас тут есть городское управление. Если завтра утром я его разыщу, то возьму разрешение, раз это необходимо.
   -- Я должен прикрыть вашу лавочку, пока вы этого не сделаете, -- говорит констебль.
   Я прекратил торговлю и вернулся в гостиницу. Рассказал обо всем хозяину.
   -- О, -- говорит он, -- в Рыбачьем Холме вы каши не сварите. Доктор Хоскинс, единственный здешний врач, приходится свояком мэру, и они ни за что не позволят доктору-шарлатану практиковать в городе.
   -- Я не занимаюсь медицинской практикой, -- говорю я. -- У меня есть государственный патент на торговлю вразнос, а если они этого требуют, то я выберу и городской патент.
   На следующее утро я пошел в канцелярию мэра, а там мне сказали, что он еще не показывался. Они даже не знают, когда он явится. Ну, доктор Воф-Ху плетется назад в гостиницу, садится в кресло, запаливает регалию из дурмана и ждет.
   Немного погодя в кресло рядом со мной усаживается молодой человек в голубом галстуке и спрашивает, который час.
   -- Половина одиннадцатого, -- говорю я, -- а вы Энди Таккер. Я видел, как вы работаете. Ведь это вы организовали в южных штатах "Большой комбинированный пакет Купидон"? Постойте-ка, туда входили: обручальное кольцо с чилийским брильянтом, свадебное кольцо, машинка для давки картофеля, склянка с успокаивающим сиропом и портрет Дороти Вернон [Дороти Вернон (1544-1584) -- дочь английского вельможи, по широко известной на Западе легенде, сбежавшая со своим возлюбленным (примеч. ред.)] -- все за пятьдесят центов.
   Энди было лестно слышать, что я помню его. Он был превосходным уличным дельцом; более того, он уважал свою профессию и довольствовался тремястами про центами барыша. Ему много-много раз предлагали заняться нелегальной торговлей наркотическими средствами, но никогда не удавалось сбить его с прямого пути.
   Мне нужен был компаньон; и вот мы с Энди сговорились действовать совместно. Я рассказал ему, каково положение дел в Рыбачьем Холме и как туго тут с финансовыми операциями благодаря смешению политики с кумовством. Энди только что приехал сюда на утреннем поезде. У него самого было совсем туго с делами, и он собирался почистить город на несколько долларов, объявив общественную подписку на постройку нового военного корабля в сухопутном Эврика-Спрингсе. Итак, мы вышли на открытый воздух, уселись на крыльце и обсудили все по порядку.
   На следующее утро, в одиннадцать часов, когда я сидел в одиночестве, волочится в гостиницу черный дядя Том и спрашивает доктора: надо-де пойти и осмотреть судью Бэнкса, который, по-видимому, был мэром города и впал в жестокую болезнь.
   -- Я не доктор, -- говорю я. -- Отчего вы не обратитесь к настоящему доктору?
   -- Господин, -- говорит он, -- доктор Хоскинс уехал в деревню, за двадцать миль, к какому-то больному. Он единственный доктор в городе, а массе Бэнксу здорово плохо. Он меня послал просить вас, пожалуйста, посетить его.
   -- Как человек к человеку, -- говорю я, -- я готов пойти и осмотреть его.
   И вот я кладу в карман бутылочку "Воскрешающей горькой" и поднимаюсь на гору, к жилищу мэра, самому красивому дому в городе, с мезонином и двумя чугунны ми псами на лужайке перед домом.
   Мэр Бэнкс лежал в постели укутанный, видно было только бакенбарды и ступни. Он испускал такие нутряные раскаты, что в Сан-Франциско всякий подумал бы, что началось землетрясение, и подрал бы спасаться в парки. Возле кровати стоял моло дой человек и держал чашку с водой.
   -- Доктор, -- говорит мэр, -- я ужасно болен. Прямо помираю. Не можете ли чем-нибудь помочь мне?
   -- Мистер мэр, -- говорю я, -- я не являюсь регулярным и патентованным учеником С. Ку-Лапиуса. Я никогда не слушал курсов в медицинском колледже, -- говорю я, -- я пришел просто только как ваш ближний, посмотреть, не смогу ли чем помочь.
   -- Премного вам обязан, -- говорит он. -- Доктор Воф-Ху, это мой племянник, мистер Бидл. Он пробовал облегчить мои муки, но без всякого успеха. О, господи! О-о-о!!! -- вопит он.
   Я делаю кивок мистеру Бидлу, сажусь у постели и щупаю мэру пульс.
   -- Позвольте посмотреть вашу печень. ваш язык, хотел я сказать, -- говорю я.
   Затем доктор выворачивает веки его глаз и пристально глядит в зрачки.
   -- Как давно вы заболели? -- спросил я.
   -- Меня свалило. ой-ой. сегодня ночью, -- говорит мэр. -- Дайте мне что-ни будь, доктор, пожалуйста, а?
   -- Мистер Фидл, -- говорю я, -- поднимите немного штору на окне, если вам угодно.
   -- Бидл, -- говорит молодой человек. -- Не кажется ли вам, дядя Джеймс, что вы могли бы покушать ветчины с яйцами?
   -- Мистер мэр, -- говорю я, приложив ухо к его правой лопатке и выслушивая, -- вы заполучили жестокое сверхвоспаление в правой клавикуле клавикорды!
   -- Боже милостивый! -- с тяжким стоном говорит он. -- Не можете ли вы вте реть в нее что-нибудь, или вправить ее, или вообще что-нибудь?
   Я беру шляпу и иду к дверям.
   -- Неужели вы уходите, доктор? -- с воем говорит мэр. -- Ведь не уйдете же вы и не бросите меня помирать от этого. сверхпотения клёпка. Клёпко. Не правда ли?
   -- Простая гуманность, доктор Ху-ха, -- говорит мистер Бидл, -- должна помешать вам покинуть ближнего на краю гибели.
   -- Доктор Воф-Ху, если только ваш язык способен выговорить это имя, -- говорю я, возвращаюсь к кровати и откидываю назад свои длинные волосы.
   -- Мистер мэр, -- говорю я, -- для вас остается одна только надежда. Лекарства вам не помогут. Но есть иная, высшая сила, хотя и в лекарствах довольно силы, -- говорю я.
   -- А что это такое? -- говорит он.
   -- Научные демонстрации, -- говорю я. -- Триумф духа над сарсапарелью. Вера в то, что нет страданий и боли, кроме тех, которые происходят, когда вы чувствуете себя не в порядке. Признайте себя банкротом. Демонстрируйте.
   -- О какой это параферналии говорите вы, доктор? -- говорит мэр. -- Вы ведь не социалист, не правда ли?
   -- Я говорю, -- говорю я, -- о великой доктрине психического финансирования. О светозарной школе воздействия на расстоянии, о подсознательном лечении заблуждений и менингита. об изумительном комнатном спорте, известном под на званием личного магнетизма.
   -- Можете вы сделать это, доктор? -- спрашивает мэр.
   -- Я один из Единых Синедрионов и Явных Хупласов Внутренней кафедры, -- говорю я. -- Хромые начинают говорить и слепые шествовать, когда я делаю над ними пассы. Я -- медиум, колоратурный гипнотист и спиртуозный контролер. На послед них сеансах в Анн-Арборе только благодаря мне покойный председатель компании для выделки уксуса и горькой мог возвращаться на землю и сообщаться с сестрой своей Джейн. Вы видите, что я торгую на улицах лекарствами для бедных, -- говорю я. -- На них я не расточаю личного магнетизма. Я не повергаю его в уличную пыль, -- говорю я, -- потому что они не заслужили и пыли.
   -- А мою болезнь вы станете лечить? -- спрашивает мэр.
   -- Слушайте, -- говорю я. -- Много было у меня неприятностей с медицинскими обществами, повсюду, где я ни бывал. Я не занимаюсь медицинской практикой. Но чтобы спасти вашу жизнь, я применю к вам психическое леченье, если вы согласитесь в качестве мэра не приставать ко мне по вопросу о разрешении на торговлю.
   -- Конечно, -- говорит он. -- А теперь, доктор, принимайтесь за дело, потому что боли снова вернулись.
   -- Мой гонорар будет двести пятьдесят долларов. Гарантирую излечение в два сеанса, -- говорю я.
   -- Прекрасно, -- говорит мэр. -- Я заплачу. Полагаю, столько-то моя жизнь стоит. Я уселся возле постели и уставился ему прямо в глаза.
   -- Теперь, -- говорю я, -- отвлеките свои мысли от болезни. Вы не больны. У вас нет ни сердца, ни клавикулы, ни лопатки, ни мозгов -- ничего. Вы не чувствуете никакой боли. Сознайтесь, что вы ошиблись. Теперь вы чувствуете, что боль, которой у вас и не было, слабеет, правда?
   -- Я чувствую себя несколько лучше, доктор, -- говорит мэр, -- будь я проклят, если не лучше. Поврите еще немножко насчет того, что у меня нет опухоли с левой стороны, и, пожалуй, меня можно будет подпереть подушками да дать мне сосисок с гречишным пирогом.
   Я сделал руками несколько пассов.
   -- Теперь, -- говорю я, -- теперь воспаление прошло. Правая лопасть перигелия опала. Вас клонит ко сну. Глаза у вас слипаются. В настоящее время ход болезни за держан. Теперь вы заснули.
   Мэр медленно закрыл глаза и начал храпеть.
   -- Вы видите, мистер Тидл, -- говорю я, -- чудеса современной науки.
   -- Бидл, -- говорит он. -- Когда собираетесь вы закончить лечение дяди, доктор Пу-пу?
   -- Воф-Ху, -- говорю я. -- Я приду снова завтра, в одиннадцать утра. Когда он проснется, дайте ему восемь капель скипидару и три фунта бифштекса. Доброго утра.
   На следующее утро я опять пришел в назначенное время.
   -- Ну, мистер Бидл, -- говорю я, кода он открыл дверь в спальню, -- как сегодня дядя?
   -- Ему, по-видимому, много лучше, -- говорит молодой человек.
   И пульс, и цвет лица у мэра были превосходны. Я еще раз применил к нему свой метод лечения, и он сказал, что последние остатки болей прошли.
   -- Теперь, -- говорю я, -- вам на день, на два лучше остаться в постели, и тогда вы будете совсем в порядке. Большое счастье, мистер мэр, -- говорю я, -- что я случайно оказался в Рыбачьем Холме, потому что никакие лекарства из корнукопеи, какими пользуются медики обычного образования, не могли бы спасти вас. А теперь, когда ошибка ваша испарилась и доказано, что боли ваши были вероломным обманом, коснемся более приятного сюжета, а именно гонорара в двести пятьдесят долларов. Только, пожалуйста, не чеком, я почти так же ненавижу писать свое имя на оборот ной стороне чека, как и ставить его на лицевой стороне.

0x01 graphic

   -- Я приготовил наличными, -- говорит мэр и вытаскивает из-под подушки бумажник.
   Отсчитывает пять пятидесятидолларовых бумажек и держит их в руке.
   -- Возьмите расписку, -- говорит он Бидлу.
   Я ставлю подпись под распиской, и мэр вручает мне деньги. Я тщательно прячу их во внутренний карман.
   -- Теперь, господин чиновник, исполняйте вашу обязанность, -- говорит мэр, расплываясь улыбкой, совсем неподходящей для больного.
   Мистер Бидл кладет руку мне на плечо.
   -- Вы арестованы, доктор Воф-Ху, иначе Питерс, -- говорит он, -- за занятие медициной без разрешения, требуемого законами государства.
   -- Кто вы такой? -- спрашиваю я.
   -- Я вам скажу, кто он такой, -- говорит мэр, садясь в постели. -- Он сыщик на службе у государственного Медицинского общества. Он следил за вами в пяти графствах, а вчера явился ко мне, и мы выработали план, как вас поймать. Думаю, мистер факир, что вы больше уже не станете разыгрывать доктора в наших местах. Как вы сказали, доктор, что у меня такое? -- расхохотался мэр, -- сложное... ладно, во всяком случае, полагаю, это не было размягчение мозга.
   -- Сыщик, -- говорю я.
   -- Именно, -- говорит Бидл. -- Мне придется передать вас шерифу.

0x01 graphic

   -- Посмотрим, как вы это сделаете, -- говорю я, хватаю Бидла за глотку и чуть не выбрасываю в окно, но он выхватывает револьвер и сует его мне под подбородок. Я затихаю. Тогда он надевает на меня наручники и вынимает у меня из кармана деньги.
   -- Свидетельствую, -- говорит он, -- что это те самые билеты, которые мы с вами, судья Бэнкс, отметили. Я передам их шерифу, когда мы придем в его канцелярию, и он пришлет вам расписку. Эти билеты послужат вещественным доказательством.
   -- Правильно, мистер Бидл, -- говорит мэр. -- А теперь, доктор Воф-Ху, -- про должает он, -- что же вы не демонстрируете? Разве не можете вы откупорить свой магнетизм зубами и каким-нибудь фокус-покусом избавиться от наручников?
   -- Двигаемся, господин чиновник, -- говорю я с достоинством. -- Я принимаю создавшееся положение.
   А затем оборачиваюсь к старому Бэнксу и потрясаю своими цепями.
   -- Мистер мэр, -- говорю я, -- скоро придет время, когда вы поверите, что личный магнетизм -- великое достижение. И будьте уверены, что и в данном случае он достигнет своей цели.
   И конечно, так и вышло.
   Когда мы подошли к воротам, я говорю:
   -- Теперь мы можем кого-нибудь встретить, Энди. Полагаю, лучше их снять и.
   Э? Ну да, конечно, это был Энди Таккер. Весь план выдумал он; и вот как мы до были капитал для начала наших совместных предприятий.

-------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: О. Генри. Милый жулик. Сборник рассказов. -- Ленинград, Мысль, 1925.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru