О.Генри
Комфорт

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   О. Генри

Комфорт

The Call of the Tame, 1905

Перевод Владимира Азова (1923)

  
   По случаю торжеств кучка раф-райдеров сделала визит Нью-Йорку. Эти лояльные отставные вояки чрезвычайно украсили своим присутствием торжества. Газетные репортеры выкопали из своих чемоданов старые широкополые шляпы и кожаные пояса и смешались с толпой визитеров. Бравые сыны Запада без особого восторга приняли к сведению небоскребы (не выше третьего этажа), позевали на Бродвее, повалялись, свернувшись, в широких креслах в холлах гостиниц и в общем являли вид скучный и унылый, напоминая почтенного полковника, отлученного на время маневров от услуг своего камердинера.
   От этой делегации ротозеев отвалился как-то один из членов ее, некто "Репейник" Най из Пайн-Фетера, Аризона.
   Ежедневный циклон, проносящийся по Шестой авеню, оторвал его от общества его верных сотоварищей. Пыль, поднятая тысячью шуршащих юбок, ослепила его; мощный грохот вагонов надземной железной дороги оглушил его; ослепительный блеск двадцати тысяч сияющих глаз смутил его воображение.
   Шторм поднялся так внезапно и был так страшен, что первым импульсом "Репейника" было броситься на землю и ухватиться за какой-нибудь корень, но вскоре он сообразил, что это была не стихийная, а человеческая буря, и он спасся от нее в подъезд какого-то дома.
   Репортеры писали, что ничто, кроме широкополых шляп, не изобличало западного происхождения этих северных гаучо. Да усовершенствует небо репортерские глаза! Костюм из черного диагоналя, измятый в невероятных местах; ярко-голубой самовяз, завязанный на фабрике; низкий отложной воротничок времен Сеймура и Блэра, лоснящийся, как белые эмалевые буквы на окнах день-и-ночь-кроме-воскресных-дней-открытых-ресторанов; согнутые от вечного сидения в седле колени; своеобразный сгиб большого и других пальцев правой руки от привычного крепкого сжимания лассо; глубоко всосавшийся загар, какого не в состоянии вызвать самое горячее солнце вне Запада; редко мигающие голубые глаза, автоматически разбивающие движущуюся толпу на четверки, как будто это табун, выпускаемый из загона; выражение изолированности и величия, достойное императора или человека, чей кругозор не распространяется дальше, чем на однодневный переезд, -- все эти отпечатки Запада лежали на "Репейнике" Нае. О, да -- он носил широкополую шляпу, благосклонный читатель, -- совершенно такую же, какую надевают кондуктора из почтовой конторы на Мэдисон-сквере, когда они отправляются в Бронкс по воскресеньям после обеда.
   Вдруг "Репейник" Най бросился в самую середину потока, ухватил какого-то человека, вытащил его из главного фарватера, по которому текло столичное стадо, и дал ему такого тумака по затылку, что тот отшатнулся к стене.
   Жертва подняла свою упавшую с головы шляпу с сердитым выражением лица ньюйоркца, потерпевшего оскорбление и намеревающегося написать по этому поводу письмо в редакцию. Но, взглянув на обидчика, человек убедился, что тумак был только выражением любви и дружеского расположения, сообразно манере Запада, который приветствует друга оскорблениями, гвалтом и кулаками, а врага встречает церемонно и выдержанно, как того требует правильный прицел.
   -- Святая яичница! -- воскликнул "Репейник", крепко ухватив плененную им скотину за переднюю ногу. -- Неужто это длиннорогий Мерритт?
   Другой был... вы ежедневно можете встретить на Бродвее этот образчик: деловой человек: шляпа -- последнее слово моды; хорошие -- парикмахер, дела, пищеварение и портной.
   -- "Репейник" Най! -- воскликнул он, ухватив покаравшую его руку. -- Сердечный друг! Как я рад видеть тебя! Какими чудесами? Ах, да, конечно, торжества! Помню, ты записался в раф-райдеры. Чудесно! Идем, позавтракаем вместе. Никаких! Без отказа!
   "Репейник" с грустью, но решительно прижал его к стене рукой размера, очертаний и цвета хорошего седла.
   -- Длиннорогий, -- меланхолически сказал он голосом, расстроившим моментально уличное движение, -- что они сделали с тобою? Ты ведешь себя совершенно как горожанин. Они превратили тебя в строку из "Всего Нью-Йорка". "Идем позавтракаем вместе!" В наши дни ты не позволил бы себе говорить о жратве в таких оскорбительных выражениях.
   -- Я уже семь лет живу в Нью-Йорке, -- сказал Мерритт. -- Прошло восемь лет с тех пор, как мы с тобой клеймили коров у старичины Гарсия. Зайдем, во всяком случае, в кафе. Приятно все-таки опять услышать "жратва".
   Они пробрались сквозь толпу к отелю и, как бы повинуясь какому-то естественному закону, направились прямо к стойке бара.
   -- Говори, -- пригласил "Репейник".
   -- Коньяку, -- сказал Мерритт.
   -- О боги! -- воскликнул "Репейник". -- И это тот самый человек, с которым мы вместе видывали зеленого змия в кабачках на Западе! Коньяку? Ах, чтоб тебе! Натурального виски! Ты платишь.
   Мерритт улыбнулся и заплатил.
   Они позавтракали в маленьком продолжении столовой, сообщавшемся с кафе. Мерритт искусно уклонился от выбора своего друга, который уперся на яичнице с ветчиной, -- в сторону пюре из сельдерея, котлетки из форели, пирога с куропаткой и соответствующего салата.
   -- В тот день, -- с огорчением и громоподобным гласом заявил "Репейник", -- когда я не буду в состоянии выпить больше одной рюмки перед закуской с приятелем, которого я встретил после восьми лет разлуки в тридцатицентовом городе, за столом два на четыре фута, в час дня в третий день недели, -- пусть девять мустангов перебрыкнут меня сорок раз через шестьсот сорок квадратных акров пастбища. Зарубил себе на носу эту статистику?
   -- Правильно, старина, -- засмеялся Мерритт. -- Официант, принесите мне рюмку абсента фраппе. А тебе что, "Репейник"?
   -- Натурального, -- траурным голосом ответил Най. -- Эх, Длиннорогий! Ты пил его когда-то прямо из горлышка! Прямо из бутылки, в седле, на всем скаку -- да настоящее виски, аризонское, не эту бурду... Э, да что! Это ты платишь!
   Мерритт подсунул талон за напитки под свой бокал.
   -- Правильно. Ты, вероятно, полагаешь, что город испортил меня. Я такой же хороший ковбой, как и ты, "Репейник", но мне как-то не приходит даже и в голову вернуться к прежней жизни. В Нью-Йорке имеешь комфорт... комфорт! Я хорошо зарабатываю и хорошо проживаю деньги. Довольно с меня мокрых одеял, и гонки за скотом в снежную бурю, и сала с холодным кофе, и встряски раз в полгода. Я полагаю, что буду околачиваться здесь и впредь. Махнем вечером в театр, "Репейник", а потом пообедаем у...
   -- Я скажу тебе, кто ты такой, Мерритт, -- ответил "Репейник", положив один локоть в его салат, а другой в его масло. -- Ты сгущенная, бесплодная, безусловная, короткорукая, козоухая мисс Салли Уокер. Господь сотворил тебя перепендикулярным и приспособленным для езды раскорякой и для употребления крепких слов в оригинале. Ты же осквернил творенье Его рук, перекинув себя в Нью-Йорк, надев маленькие ботиночки, завязанные шнурками, и гримасничая. Я видал, как ты арканил и связывал быка в сорок две с половиной секунды. Если бы ты теперь увидел быка, ты побежал бы сделать заявление об этом в полицию. А эти шарлатанские напитки, которые ты прививаешь своему организму, эти настойки из бурьяна с желудями пополам с киндер-бальзамом -- неужели они согласуются с человеческой природой? Ненавижу тебя таким!
   -- Видишь ли, "Репейник", -- ответил Мерритт с оттенком извинения в голосе. -- До некоторой степени ты прав. Подчас я и сам чувствую, точно я был вскормлен бутылкой. Но говорю тебе, Нью-Йорк предоставляет человеку комфорт. Есть в нем что-то такое! Зрелища и толпа -- и как это все меняется ежедневно -- и самое дыхание всего этого. Город словно забрасывает аркан длиною в милю вокруг твоей шеи и оборачивает другой конец его где-то около Тридцать четвертой улицы. [34-я улица -- центр, в котором расположены главные увеселительные места.] Я сам не знаю, что это такое...
   -- Бог знает, -- печально ответил "Репейник". -- И я тоже знаю: Восток проглотил тебя. Ты был дичью, а теперь ты телятина. Ты напоминаешь мне цветочный горшок в окне. Даже в горле у меня от тебя пересохло!
   -- Рюмку зеленого шартреза, -- приказал Мерритт официанту.
   -- Натурального виски, -- вздохнул "Репейник". -- Ты платишь, ренегат.
   -- Виноват, но заслуживаю снисхождения, -- сказал Мерритт, -- ты не можешь этого понять, "Репейник". Здесь такой комфорт, в Нью-Йорке, что...
   -- Одолжи мне, пожалуйста, твою нюхательную соль, ты, мисс Салли! -- воскликнул "Репейник". -- Если б я не видел своими глазами, как ты однажды отшил трех вооруженных бахвалов из Мазатцай-Сити с незаряженным револьвером в руках...
   Голос "Репейника" заглох в глубоком огорчении.
   -- Сигар! -- сурово крикнул он официанту, чтобы скрыть свое волнение.
   -- Пачку турецких папирос, -- сказал Мерритт.
   -- Ты платишь, -- сказал "Репейник", с трудом скрывая свое презрение.
   В семь часов они пообедали в рекламирующемся в газетах ресторане. Там собралось блестящее общество. Сливки. Оркестр играл увлекательно. Не успеет официант передать дирижеру денежный привет от какого-нибудь гостя, как вся капелла моментально загудит.
   За обедом Мерритт старался уговорить приятеля. "Репейник" был старым его другом, и он любил его. Он уговорил его попробовать коктейль.
   -- Так и быть, ради старой дружбы выпью стакан этого отхаркивающего, -- сказал "Репейник", -- но предпочел бы натурального виски. Ты платишь.
   -- Ладно, -- ответил Мерритт. -- А теперь посмотри карточку кушаний. За что ты зацепишься?
   -- Что за чертовщина! -- воскликнул "Репейник", выпучив глаза. -- Неужели в этом фургоне-кухне имеются все эти харчи? Да тут их до черта! Это что? Пюре из ля... ля... из лягушек, что ли? Я пас! Господи помилуй! Да тут хватит снеди на двадцать объездов. Валяй, я посмотрю.
   Блюда были заказаны, и Мерритт обратился к винной карточке.
   -- Мэдок здесь недурен, -- предложил он.
   -- Ты -- доктор, тебе лучше знать, -- заметил "Репейник", -- а я уж лучше натурального виски. Ты платишь.
   "Репейник" осмотрелся кругом. Официант приносил блюда и убирал порожние тарелки. Он наблюдал. Он видел веселую нью-йоркскую толпу.
   -- Как там были дела со скотом, когда ты уехал из Гилы? -- спросил Мерритт.
   -- Хороши, -- ответил "Репейник". -- Видишь госпожу в красном шелку с крапинками -- там, за столиком? Н-ничего! Я бы позволил ей разогревать свои бобы у моего походного костра. Да, со скотом дела ничего. Она красива, как тот белый мустанг, которого я видел однажды на Черной реке.
   Когда подали кофе, "Репейник" протянул одну ногу на ближайший стул.
   -- Ты говоришь, Длиннорогий, город комфортабельный? -- раздумчиво сказал "Репейник". -- Да, комфортабельный город. Это не то, что в степи при северном ветре. Как ты назвал эту механику, Длиннорогий? Соус кумберленд? Ничего! Съедобно! И даже очень! Этот белый мустанг удивительно поворачивает голову и встряхивает гривой, погляди-ка! Я думаю, если бы мне удалось продать мое ранчо за приличную сумму, я бы...
   -- Гьярсонг! -- неожиданно рявкнул он так, что парализовал все ножи и вилки в ресторане.
   Официант подплыл к столу.
   -- Еще два этих -- как их там -- коктейля! -- приказал "Репейник".
   Мерритт посмотрел на него и многозначительно улыбнулся.
   -- Это я плачу, -- сказал "Репейник", выпуская клуб дыма к потолку.
  
  
   Комфорт (The Call of the Tame), 1905. На русском языке в книге: О. Генри. Пути, которые мы избираем. Пг., 1923, пер. под ред. В. Азова.
  
   Источник текста: О. Генри. Собрание сочинений в 5 т. Т. 4.: Деловые люди; Коловращение; Всего понемножку: Сборники рассказов. М.: Литература, Престиж книга; РИПОЛ классик, 2006 -- 640 с. -- с. 217-440.
      OCR: sad369 (15.05.2011)
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru