О.Генри
Воля

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Whistling Dick's Christmas Stocking="Рождественский чулок Дика-Свистуна".
    Перевод Зиновия Львовского (1924).

0x01 graphic

О. Генри.
Воля

   Дик Свистун с исключительной осторожностью отодвинул дверь товарного вагона, потому что статья 5716 Гражданского уложения разрешала (очень может быть, что и без должного основания) арест по подозрению, а он уже давно был на самой короткой ноге с этой статьей. Вот почему, прежде чем соскочить на землю, он осмотрел поле действий с тщательностью, которой позавидовал бы любой генерал.
   С первого взгляда он не заметил никаких перемен в этом большом, милостивом к бедным южном городе, который всегда в стужу был раем для трампов1. Плотина, на которой остановился его товарный вагон, была усеяна грузами большой и малой величины. Ветер приносил хорошо знакомый гнилостный запах старого брезента, покрывающего бочки и ящики. Темная река с маслянистым бульбульканьем катила свои волны между многочисленными судами. Пониже на реке, около Шалмета, Дик увидел значительную водную площадь, резко очерченную светом ряда электрических фонарей. Реку Алжир пересекала длинная неправильная полоса, которая становилась все темнее и темнее, по мере того как занималась заря. Буксир -- или два, -- направляющийся к какому-то раннему грузовому судну, издал несколько резких гудков, и это, казалось, послужило сигналом для нарождающегося дня. Несколько "итальянских" барок, нагруженных овощами и раковинами, подползли ближе к берегу. Вдруг почувствовался и послышался смутный -- словно подземный! -- грохот телег и городских трамваев, и вслед за тем угрюмые паромы приступили к своей повседневной работе.
   Рыжая голова Дика Свистуна быстро юркнула в вагон. Его глаз уловил что-то очень важное и торжественное, что дополняло утренний пейзаж. Огромный, величественный полисмен обошел груду мешков с рисом и стоял теперь в двадцати ярдах от вагона. Ежедневное чудо, именуемое восходом солнца, ныне совершавшееся над рекой Алжир, удостоилось лестного внимания этого блестящего представителя городского муниципалитета. С изумительным достоинством во всем своем существе он глядел на слабо раскрашенные тона зари, до тех пор пока не повернулся к ним широкой спиной, как бы вполне убежденный, что легального вмешательства со стороны полиции сейчас не требуется и восход солнца может продолжаться беспрепятственно. Он повернулся лицом к мешкам с рисом, вытащил из бокового кармана плоскую флягу, приложил ее к губам и воздел очи к небу.
   Дик Свистун, профессиональный трамп [tramp -- бродяга (англ.)], до некоторой степени был знаком с этим полисменом. Им приходилось уже несколько раз ночью встречаться на этой же самой плотине, куда полисмен, большой поклонник музыки, приходил послушать изумительный свист этого бездомного бродяги. Тем не менее при нынешних обстоятельствах Дик не решался возобновить знакомство. Большая разница: встречаться с полисменом на одинокой верфи и насвистывать ему оперные арии и быть стащенным его дюжей рукой с товарного вагона! И вот Дик Свистун решил ждать, -- потому что даже новоорлеанский страж должен же когда-нибудь сдвинуться с места, -- и, действительно, через короткое время Большой Фриц величественно исчез за линией товарных вагонов.
   Дик подождал ровно столько, сколько удерживало его благоразумие, а затем тихонько соскочил на землю. Приняв, насколько возможно, вид честного труженика, который идет на работу, он двинулся по сети железнодорожных путей с намерением пробраться в спокойный Лафайет-сквер на Жиро-стрит и найти там одну укромную скамеечку, где, согласно условию, он должен был встретиться с товарищем по имени Ловкач. Этот отважный и энергичный пилигрим опередил его ровно на один день, очень удачно устроившись в скотском поезде, в вагоне с оторванной доской.
   Прокладывая свой путь там, где ночь продолжала еще хранить свои тени, пробираясь между огромными, дымящимися и издающими гнилостный запах грузами, Дик чисто механически занялся тем, чему он был обязан своей кличкой. Тихо, но ясно отчеканивая каждую ноту, он издавал свист, который разнесся вдоль темных холодных кирпичных громад, напоминая звук и звон дождевых капель, падающих на скрытую лужу. Он насвистывал какую-то оперную арию, но ария эта тонкой струйкой текла по стремительному потоку импровизации. При желании тут можно было услышать и трели горных ручьев, и стаккато [staccato -- отрывистое воспроизведение музыкальных звуков (итал.)] зеленых камышей, дрожащих над холодными лагунами, и свист задремавших птиц...
   Повернув за угол, свистун неожиданно налетел на гору чего-то голубого с медным.
   -- Вот как! -- спокойно произнесла гора. -- Вы, значит, уже вернулись к нам! А ведь у нас холодно будет только через две-три недели! Не разучились еще свистеть? А все же должен вам сказать, что в последней трели вы здорово скиксовали!
   -- Что может понимать в этом деле полисмен? -- с намеренной фамильярностью произнес Дик. -- Вы, с вашей маленькой немецкой головкой! Что вы понимаете в музыке? Насторожите ваши уши и выслушайте снова! Вот как я свистел, что?
   Он надул было губы, но огромный страж схватил его за руку.
   -- Стоп! -- крикнул он. -- Вот послушайте, как я это делаю! И вы, кстати, узнаете, что такой трамп, как вы, никогда не умеет по-настоящему свистеть!

0x01 graphic

   Тяжелые усы Большого Фрица приняли кругообразную форму, и из неимоверной груди полисмена вырвались такие глубокие и мягкие звуки, словно их издавала флейта. Он повторил несколько трелей, которые до него исполнил свистун. Исполнение было очень холодное, но безупречное.
   -- Вот это do натуральное, а не дутое, имейте это в виду! -- сказал. -- А заодно имейте в виду и то, что вы очень счастливо налетели на меня. Через какой-нибудь час повстречайся мы с вами здесь, -- я должен был бы взять вас этак легонько за шиворот и отправить в клетку, где вы насвистывали бы вместе с другими тюремными пташками! Издан приказ, по которому мы должны арестовывать всех трампов после восхода солнца.
   -- Всех?..
   -- Всех подозрительных по виду типов! Либо тридцать дней отсидки, либо пятьдесят долларов штрафа!
   -- Это вы верно говорите мне, или же шутите?
   -- Это так верно, что вернее и быть не может! А вам я говорю это только потому, что считаю вас не таким плохим, как всех других. И еще потому, что вы насвистываете "Фрейшютца" ["Фрейшютц" -- опера немецкого композитора Карла Мария фон Вебера (примеч. ред.)] лучше меня самого! Вам бы лучше не встречаться с другими полисменами! Послушайтесь меня: исчезните из города на несколько дней, до холодов! Будьте здоровы!
   Вот как встретил Новый Орлеан первого представителя бродячего и беспокойного племени, который слишком рано хотел приютиться под его теплыми, приветливыми крылышками.
   После того как полисмен скрылся за поворотом, Дик постоял с минуту в нерешительности, испытывая негодование, знакомое каждому неисправному жильцу, которому за неплатеж предлагают немедленно оставить квартиру. А в мыслях ему рисовался такой соблазнительный, чарующий день, когда он встретится наконец с приятелем, -- день, который он проведет с утра до вечера на верфи, без конца уничтожая бананы и орехи, оставшиеся на разгруженном фруктовом судне... Ему рисовались еще вкусные бесплатные завтраки за стойками кафе, хозяева которых слишком добры или же слишком щедры, для того чтобы прогнать изголодавшегося человека. После завтрака -- трубка в укромном уголочке маленького цветущего парка, а после трубки -- долгий мирный сон в тенистой части верфи.
   И вдруг вместо всего этого -- строгий приказ, ослушаться которого никак нельзя. Он слишком хорошо знал, что вынужден повиноваться. Вот почему, тщательно следя за тем, чтобы снова не попасться во власть медных пуговиц, он начал свое отступление. Несколько дней, проведенных вне города, ничего худого не могут принести ему! Если не считать несколько преждевременных укусов холода, ничего страшного в деревне не предвидится!
   Но при всем том Дик Свистун в подавленном настроении пробирался по старому Французскому рынку, через который лежал его путь к реке. Во имя собственного спасения он все еще должен был сохранять вид вполне порядочного рабочего, направляющегося по делу. Какой-то лавочник, шутник, обратился к нему, назвав его нарицательным именем всех трампов, и "Джек" остановился, полон изумления. А лавочник так и растаял при виде доказательства собственной проницательности и на радостях пожертвовал Дику франкфуртскую колбаску и полхлеба, разрешив таким образом проблему завтрака Свистуна.
   Когда улицы из топографических соображений стали убегать от реки, наш беглец поднялся на плотину и продолжил свой путь по ее хорошо укатанной груди. Глаз пригорода все еще следил за ним самым подозрительным образом. На людях всегда отражается тяжелый дух безжалостных городских законов. Дику теперь недоставало покровительства городских толп и той безопасности, которую он всегда находил, толкаясь средь множества людей.
   В Шалмете, куда он пришел через шесть миль, его испугали шум и хаос вокруг большой стройки. Здесь сооружался новый порт, доки были уже готовы, и укреплялись последние компрессоры. Лопаты, кирки и тачки угрожающе, точно ядовитые змеи, глянули на него со всех сторон. На него налетел не в меру энергичный десятник, поглядевший на его мускулы с видом рекрутского наборщика. Темнокожие и черные люди стремились вокруг него по всем направлениям. Он убежал в неописуемом ужасе.
   В полдень он добрался до ряда плантаций -- безграничной, печальной, молчаливой равнины, тянувшейся вдоль могучей реки. Он долго глядел на поля, засеянные сахарным тростником и столь огромные, что края их совершенно сливались с горизонтом. Стоял разгар сезона, и косари усердно и быстро работали. За их спинами стоял неумолчный, острый скрип телег. Погонщики мулов подстегивали животных громкими и звучными проклятиями. Темно-зеленые аллеи, из-за дальности расстояния казавшиеся синими, указывали местоположение господских домов. Глаз улавливал далекие гигантские трубы сахарных заводов, которые высились в воздухе, словно маяки на море.
   Вдруг безошибочный нос Дика уловил запах жареной рыбы. Точно пойнтер за перепелкой, он направился на запах, спустился с проезжей дороги и вышел на стоянку доверчивого старого рыбака, которого до того очаровал своими рассказами и свистом, что пообедал, как адмирал, а затем, как мудрый философ, убил три самых томительных часа, проспав в тени под деревьями.
   Когда он проснулся и снова пустился в путь-дорогу, легкое холодное дуновение в воздухе сменило сонный зной дня, и, когда эта примета холодной ночи прочно устроилась в мозгу нашего пилигрима, он ускорил шаги и начал подумывать о ночлеге. Он шел по дороге, которая в точности следовала за всеми поворотами плотины, тянулась у самого основания ее и вела неведомо куда. Кусты и сочные травы подбегали к самой дороге, по проложенным колесами колеям, и из глубоких недр этой буйной растительности поднимались бесчисленные рои насекомых, наполнявших воздух непрестанным, томительным звуком тонкого разбитого сопрано. По мере того как надвигалась ночь и становилось холоднее, жужжание москитов все больше и больше напоминало жадное назойливое хрюканье, которое покрывало все остальные звуки. Справа, почти на горизонте, Дик увидел движущийся зеленый цвет, а вслед за ним -- мачты и трубы большого парохода, который медленно, словно на экране волшебного фонаря, подвигался вперед. Слева же залегли непроходимые таинственные болота, из которых раздавались странные, бульбулькающие звуки и заглушенное кваканье.
   Дик начал насвистывать какую-то простенькую мелодию, исключительно с той целью, чтобы заглушить все эти тревожные, неприятные звуки, и можно было подумать, что никогда, с тех пор как сам Пан наигрывал здесь на своей свирели, подобных трелей не было слышно в этих мрачных и уединенных местах.
   Вдруг позади Дика послышался отдаленный шум, который очень скоро превратился в ясный стук лошадиных копыт, и он поспешил отойти в росистую траву и очистить путь. Повернув голову, он увидел приближающуюся коляску, запряженную парой прекрасных серых лошадей. Переднее сиденье занимал крепкий седоусый мужчина, который все свое внимание отдавал туго натянутым вожжам в его руках. За ним сидела почтенная средних лет женщина, а рядом с ней -- очаровательная девушка, глаза которой горели, как два чудеснейших бриллианта.
   Кожаный фартук несколько спустился с колен мужчины, и Дик Свистун легко мог заметить два больших парусиновых чемодана, которые стояли между его ногами. Дик вспомнил, что во время своих странствований по большим городам он часто видел такие чемоданы в банковских дверях и в вагонах поезда-экспресса. Остальная часть коляски была заполнена многочисленными и самыми разнообразными пакетами.
   Когда коляска поравнялась с отошедшим в сторону трампом, ясноглазая девушка, захваченная каким-то безотчетным безумным импульсом, подалась вперед, по направлению к Дику, улыбнулась ему нежной ослепительной улыбкой и звонко и как-то жалобно прокричала:
   -- Веселого Рождества!
   Подобные вещи не очень часто случались с Диком Свистуном, и он почувствовал определенное смущение, не зная, что и как ответить на такое приветствие. Но, за неимением времени для раздумывания, он подчинился инстинктивному движению, сдернув с головы свою помятую шляпу, вытянул ее во всю длину локтя, снова медленно потянул ее к себе и произнес оглушительно громко, но довольно торжественно вслед удаляющейся коляске:
   -- А я вам...
   Последствием неожиданного порыва девушки было то, что один из пакетов развязался, и из него выпало на дорогу что-то черное и гибкое. Дик проворно схватил эту вещь, которая оказалась новым черным шелковым чулком -- очень длинным и нежным. Он был очаровательно мягок на ощупь и ласкающе скрипел между пальцами.
   -- Ишь, ты, маленькая плутовка! -- произнес Дик Свистун, и широкая улыбка разделила надвое его веснушчатое лицо. -- Что вы скажете об этом и как вам это нравится! Ве-се-ло-го Рож-де-ства! Это прозвучало так, как будто часы с кукушкой прокуковали! Видно, богачи, -- готов побиться об заклад: это сразу видно! А старик поставил себе деньги под ноги, точно это не деньги, а сушеные яблоки. Делали покупки к Рождеству, и девочка потеряла один из своих чулков, который она хотела подвесить для рождественских подарков. А хорошенькая плутовка, ничего нельзя против сказать! И как это у нее вышло: "Ве-се-ло-го Рож-де-ства!" Сама-то выглядит как богачка с Пятой авеню, а произнесла это как самая простая работница из Цинциннати! Ловко!
   Дик Свистун бережно сложил чулок и засунул его в карман.
   Часа через два он увидел признаки людского жилья. На повороте дороги его глазам открылся вид на несколько зданий обширной плантации. Легко было отличить дом плантатора, -- большое четырехугольное здание с двумя боковыми флигелями, многочисленными ярко-освещенными окнами и широкими верандами вокруг всего строения. Дом стоял на обширной ровной лужайке, заросшей травой, которая слегка освещалась изнутри комнат светом многочисленных ламп. Лужайку окружала великолепная роща, а старомодные кустарники плотно окаймляли дорожки и заборы. Помещения для рабочих и заводские здания были расположены на некотором расстоянии позади усадьбы.
   Дорога была с обеих сторон обнесена изгородью, и, когда Дик через некоторое время подошел поближе к дому, он внезапно остановился и потянул в себя воздух.
   -- Если тут поблизости не варится каша, -- сказал он самому себе, -- то нос мой перестал говорить мне правду!
   Немедля ни минуты, он перелез через изгородь, беря направление по ветру. Он очутился на заброшенном участке, где были свалены старые кирпичи, а с ними вместе и старый хлам в виде обломков. В одном углу он заметил слабый свет костра, который уже успел превратиться в груду красных угольев. Ему показалось, что вокруг потухающего костра лежат или же сидят человеческие фигуры. Он подошел поближе и при внезапно вспыхнувшем огоньке ясно увидел толстую фигуру человека в старом коричневом свитере и фуражке.

0x01 graphic

   -- Этот человек -- двойник Гарри из Бостона! -- тихо, про себя сказал Дик. -- Надо его испытать условным знаком.
   Он просвистел один-два такта из "песенки босяков". Мотив был немедленно подхвачен и быстро закончен своеобразной руладой. Тогда первый свистун доверчиво подошел к огню. Толстяк поднял голову и произнес с громким астматическим сопением:
   -- Товарищи, это неожиданное, но весьма желанное прибавление к нашей компании. Позвольте представить вам: мистер Дик Свистун, мой давнишний знакомый и друг, за которого я вполне ручаюсь. Прислуживающий позаботится о том, чтобы поставить дополнительный куверт. Мистер Дик Свистун разделит с нами ужин, за которым он познакомит нас с теми обстоятельствами, что доставили нам удовольствие видеть его в нашем кругу.
   -- По прежнему обыкновению, пережевываешь старые выражения, выуженные из словаря! -- сказал Дик Свистун. -- Но это неважно. Большое спасибо за приглашение. Думается мне, что я попал к вам таким же манером, как и вы. Меня сегодня выставил из города фараон. А вы что, работаете на ферме?
   -- Вот что! -- серьезно произнес Гарри. -- Гость не имеет права оскорблять своих хозяев до тех пор, пока вдоволь не наестся. Ты говоришь: работать! Но я воздержусь от комментариев! Нас пятеро: я, Глухой Пит, Блинки, Гогльс и Том из Индианы, -- и все мы жертвы новоорлеанской системы улавливания джентльменов, слишком часто появляющихся на грязных улицах этого города. Мы пустились в путь вчера вечером, когда нежные тени сумерек опустились на ромашки и прочее. Блинки, передайте пустую жестянку из-под устриц по вашу левую руку джентльмену с пустым желудком по вашу правую руку!
   Следующие десять минут шайка бродяг все свое внимание нераздельно обратила на ужин. В старой керосиновой жестянке на пять галлонов они сварили себе нечто вроде каши из мяса, картофеля и лука, и это варево они ели с помощью меньших жестянок, в изобилии разбросанных по всему участку.
   Дик Свистун был давно знаком с Гарри из Бостона и прекрасно знал, что это -- один из наиболее пронырливых и удачливых из "братства бродяг". По внешности этот человек был похож на преуспевающего скотопромышленника или же солидного сельского торговца. Он был полный, здоровый, с румяным, гладко выбритым лицом. Он всегда хорошо и чисто одевался, причем особое внимание уделял обуви. За последние годы он приобрел весьма солидную репутацию, благодаря тому, что успешно провел большее число удачных дел, чем кто-либо из его сподвижников. Между этими сподвижниками упорно держался слух, что "толстяк" очень богат.
   Остальная четверка представляла собой типичные образцы хулиганской, дурно одетой, неизменно шумной породы, которая всегда и на самом видном месте носит ярлык с надписью: "Подозрительный!".
   После того как дно большой жестянки было дочиста выскоблено и трубки зажжены от угольков, двое бродяг отозвали Гарри в сторону и стали о чем-то шептаться с ним. Тот решительно кивнул и затем обратился к Дику Свистуну:
   -- Вот что, дорогой мой, я должен сказать тебе. Мы все, здесь находящиеся, составили заговор. Я сейчас поручился за твою лояльность. Ты получишь равную со всеми остальными часть добычи, но зато должен помогать нам. Двести рабочих ждут завтра утром выплаты недельного заработка. Завтра -- Рождество, и они хотели заранее должным образом встретить его. Но хозяин сказал им: "Поработайте завтра утречком, с пяти до девяти, погрузите сахар в вагоны, и я заплачу вам полностью за неделю да еще за один целый день!" Те ответили: "Ладно, хозяин! Уррра!" Он поехал сегодня в Орлеан и привез домой много свеженьких долларов, всего две тысячи семьдесят четыре доллара пятьдесят центов. Я узнал эту цифру от одного человека, который слишком много болтает, а тот, в свою очередь, узнал это от бухгалтера. Хозяин надеется выплатить эти деньги рабочим, но он жестоко ошибается: он выплатит их нам! Деньги, как и всегда, останутся в нерабочих руках: так было, и так будет! Половина добычи достанется мне, ты хочешь знать почему? А потому, милый мой, что я -- мозг этого дела. Проект принадлежит мне. А вот послушай, как мы обработаем это дельце. В господском доме сейчас находятся гости, но они разъедутся около девяти часов вечера: они заехали только на часок, не больше. Но если бы даже они и не уехали, все равно: наш план мы приведем в исполнение. Доллары очень тяжелые, и для того чтобы скрыться с ними, нужна целая ночь. Так вот как мы сварганим все это. Около девяти часов Блинки и Глухой Том зайдут за дом, приблизительно на расстояние квартала, и подожгут тростник -- там находится огромное поле, к которому косари еще не приступали. Ветер очень подходящий для нашего дела, и тростник запылает ровным счетом в две минуты. Немедленно поднимется тревога, и через десять минут все мужчины будут в поле на борьбе с огнем. Мешки с деньгами и женщин они оставят в доме, в полном нашем распоряжении. Тебе приходилось слышать, как горит тростник? Ну так знай, что нет той женщины, которая сумела бы криком своим заглушить треск горящего тростника. Наше дело верное! Единственная опасность заключается в том, что нас могут поймать до того, как мы достаточно далеко удерем с деньгами. Теперь вот что: если ты.
   -- Послушай, Гарри! -- сказал Дик, поднимаясь на ноги. -- Благодарю вас всех за прием и угощение, но теперь я пойду своей дорогой.
   -- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил Гарри, в свою очередь поднявшись.
   -- Я говорю, что вы можете считать меня не участвующим в этом деле. Ты мог бы заранее понять это. Я бродяга, это верно. Но ваше предложение мне ни с какой стороны не подходит. В грабеже я никогда не видел ничего хорошего. Поэтому я пожелаю вам всего доброго и.
   С этими словами Дик Свистун сделал несколько шагов вперед, но внезапно остановился. Гарри из Бостона положил на его плечи короткий револьвер крупного калибра.
   -- Садись на свое место! -- сказал предводитель бродяг. -- Я был бы слишком большим дураком, если бы дал тебе уйти сейчас и испортить нам все дело. Ты останешься здесь, пока мы не закончим дела. Эта груда кирпичей -- твоя граница! Если ты двинешься на два дюйма дальше, мне придется стрелять, поэтому я советую тебе подчиниться добровольно.
   -- Я именно так и намерен поступить! -- ответил Дик Свистун. -- Я добровольно и остаюсь. Можешь самым спокойным образом отвести от меня дуло своей двенадцатидюймовки. Я остаюсь, как выражаются газеты, "в вашей среде".
   -- Ну вот так-то лучше будет! -- сказал Гарри, когда Дик вернулся и сел на деревянную доску. -- Не старайся улизнуть от нас -- вот все, что от тебя требуется. Я не пропущу этого дела, хотя бы для того мне пришлось пристрелить своего старого приятеля. У меня не было ни малейшего намерения ожидать кого-либо, но та тысяча долларов, что должна выпасть на мою долю, поможет мне выйти на честную дорогу. Я намерен покончить с бродяжничеством и открыть салун в каком-нибудь небольшом городке, который я знаю. Мне надоело, что меня бросают и гоняют взад и вперед.
   Он вынул из кармана дешевые серебряные часы и поднес их к огню.
   -- Четверть девятого! -- сказал он. -- Пит, Блинки, ступайте! Идите по дороге мимо дома и подожгите тростник в десяти-двенадцати местах. А после этого бегите к плотине и возвращайтесь уже по ней, а не по дороге: так вы никого не встретите. К тому времени, как вы вернетесь, все мужчины уже будут тушить пожар, а мы ворвемся в дом и захватим деньги. Эй, у кого есть, давайте спички!
   Мрачные бродяги собрали все спички, которыми владела компания, причем Дик Свистун с покорной поспешностью внес и свою лепту, и при тусклом свете звезд направились по указанному направлению.
   Из трех оставшихся бродяг двое, Гогльс и Том из Индианы, прислонились к бревнам и с открытой неприязнью следили за Диком. Гарри, заметив, что неподатливый рекрут намерен сохранять полное спокойствие, несколько ослабил свое наблюдение. Дик Свистун поднялся с доски и начал медленно и лениво расхаживать взад и вперед, внимательно следя за тем, чтобы не выступить за указанные границы.
   -- А почему ты думаешь, -- спросил он Гарри, -- что у этого плантатора деньги при себе, дома?
   -- А мне точно сообщили! Дело в том, что плантатор поехал в Новый Орлеан и получил сегодня деньги -- я уже говорил тебе об этом. Я советую тебе подумать, передумать и вступить с нами в компанию. Идет дело?
   -- Нет, я просто так спросил. А какая у него была запряжка?
   -- Пара серых!
   -- Открытая коляска?
   -- Да!
   -- С ним были женщины?
   -- Жена и дочь! Скажи на милость, для какой такой утренней газеты ты собираешь сведения?
   -- А я так разговариваю, для времяпрепровождения. Если не ошибаюсь, эта коляска обогнала меня сегодня вечером. Вот и все!
   Когда Дик Свистун, засунув руки в карманы, снова начал расхаживать взад и вперед, он вдруг нащупал шелковый чулок, который поднял на дороге.
   -- Ах, маленькая плутовка! -- произнес он с усмешкой.
   Продолжая разгуливать, он мог различить между деревьями господский дом, находившийся на расстоянии приблизительно семидесяти ярдов. На обращенной к нему стороне дома ярко светились большие окна, из которых лился мягкий свет, озарявший широкую веранду и часть лужайки перед ней.
   -- Ты что говоришь? -- резко спросил его Гарри.
   -- Ничего я не говорю! -- ответил Дик, беспечно покачиваясь и толкая носком сапога маленький камушек.
   -- А какая обходительная девчушка! -- снова пробормотал он про себя. -- Хоть и знатная, а все-таки очень разговорчивая и общительная. Вот так просто и сказала мне: "Ве-се-ло-го Рож-де-ства"! Нет, как вам это нравится?
   Обед с опозданием на два часа был подан, наконец, в столовой плантаторского дома.
   Столовая и все в ней ясно говорило о старом режиме, который, скорее, продолжался здесь, нежели вспоминался. Посуда была настолько богата, что только почтенный возраст ее и простота мешали ей бросаться в глаза. В углах картин, висевших на стенах, можно было найти очень видные подписи. Кушанья могли зажечь огонек в глазах гурманов. Люди прислуживали быстро, безмолвно, внимательно, напоминая те дни, когда слуги были таким же наследственным имуществом, что и посуда. Имена, которыми семья плантатора и гости называли друг друга, значились как исторические в анналах двух наций. В их манерах и разговоре чувствовалась та непринужденность, которая временами таит в себе некоторую дозу церемонности. Сам плантатор казался динамо-машиной, которая давала наибольший эффект веселья и остроумия. Более молодым сотрапезникам подчас трудно было отражать его насмешки и шутки. Правда, молодежь неоднократно пыталась штурмовать его в надежде заслужить расположение прекрасных собеседниц, но даже в том случае, когда они выпускали очень удачные и хорошо направленные стрелы, плантатор так удачно парировал удары, что все его реплики сопровождались громоподобным смехом.
   Во главе стола царила хозяйка, почтенная, благосклонная леди с ясным взором, которая с чрезвычайным тактом и уместно бросала то улыбку, то нужное поощряющее слово, то сочувствующий взгляд.
   Разговор носил слишком бессвязный и мимолетный характер, для того чтобы за ним можно было все время следить, но вскоре он перешел на тему о беспокойстве, причиняемом подозрительными элементами, которые за последнее время стали слишком часто тревожить плантаторов на несколько миль вокруг.
   Хозяин воспользовался случаем, для того чтобы направить добродушный огонь своих насмешек на жену, обвиняя ее в том, что она слишком внимательно относится к бродягам.
   -- Каждую зиму они целыми роями несутся вверх и вниз по реке! -- сказал он. -- Они наводнили Новый Орлеан, который высылает к нам самые подонки, наихудшую часть этих бродяг. А вот на днях случилось следующее. Новый Орлеан разнервничался и заявил, что никак не может продолжать свое спокойное существование, до тех пор, пока в городе останется столько бездомных элементов. И вот был отдан приказ по полиции: "Выловить их всех!" Полиция выловила дюжины две трампов, а оставшиеся три-четыре тысячи устремились вдоль по плотине, и вот мадам, -- он с трагическим видом направил на жену свой нож, -- усиленно кормит их. Работать они не хотят, так как презирают моих надсмотрщиков и предпочитают дружить с моими же собаками. А вы, мадам, зная все это, кормите их на моих глазах и строжайше запрещаете мне вмешиваться в ваши дела! Разрешите, миледи, узнать, скольких вы сегодня поощрили на дальнейшее безделие и грабительство?
   -- Кажется, шестерых! -- с задумчивой улыбкой произнесла хозяйка. -- Но ведь ты знаешь, что двое из них хотели работать: ты сам слышал это!
   Но тут снова раздался уничтожающий хохот плантатора.
   -- Да, эти господа пожелали работать, но по своей специальности, причем надо вам знать, что один оказался специалистом по изготовлению искусственных цветов, а другой -- выдувальщиком стекла! Да, такую работу они приняли бы, но смею вас уверить, что никакая другая работа не соблазнила бы их, и они пальцем о палец не ударили бы...
   -- Но этот другой, -- перебила его хозяйка дома, -- изъясняется на прекраснейшем языке. Для человека его класса это просто удивительно! Кроме того, он был при часах и в свое время живал в Бостоне. Я никак не могу поверить, что все они поголовно дурные люди. Я думаю, что всему виной недостаток развития. Я всегда смотрю на них, как на детей, умственное развитие которых внезапно приостановилось, в то время как бакенбарды продолжали расти. Вот как раз сегодня вечером мы обогнали одного такого человека, с очень добродушным, но малоинтеллигентным лицом. Он насвистывал интермеццо из "Сельской чести" [опера итальянского композитора Пьетро Масканьи (примеч. ред.).] и вкладывал в свое исполнение подлинный дух Масканьи.
   Молоденькая девушка с сияющими глазами, сидевшая слева от матери, наклонилась к ней и сказала вполголоса:
   -- Мне страшно интересно знать, нашел ли бродяга, которого мы обогнали, мой чулок и повесит ли он его? Как ты думаешь? Я могу повесить теперь только один чулок. А знаешь, зачем мне понадобилась пара шелковых чулок, когда у меня их так много? Старая тетка Джуди сказала мне, что если повесить два ненадеванных чулка, то один чулок святой Николай наполнит разными очаровательными вещами, а в другой мсье Памб положит плату за все те слова, хорошие и дурные, что я произнесла в сочельник. Вот почему я была так внимательна и любезна со всеми. Ведь мсье Памб -- колдун. Он...
   Слова молодой девушки были прерваны поразительным явлением.
   Подобно духу сгоревшей падучей звезды, какая-то черная полоса с треском пролетела сквозь оконное стекло, пронеслась вдоль стола, разбила вдребезги около дюжины хрустальной и фарфоровой посуды, отскочила, рикошетом коснулась нескольких гостей, ударилась в стенку и оставила в ней глубокую круглую впадину, которую и поныне с удивлением созерцает посетитель Бельмида, когда слушает настоящий рассказ.

0x01 graphic

   Женщины закричали на все лады и тона. Мужчины же вскочили с мест и схватились бы за мечи, если бы только хронологическая правда не запретила им этого.
   Плантатор первый проявил необходимую энергию. Он подскочил к влетевшему без приглашения метательному снаряду и поднял его.
   -- Клянусь Юпитером! -- воскликнул он. -- Дождь трикотажных метеоритов! Быть может, установлены наконец сношения с Марсом!
   -- Я разрешил бы себе сказать с Венерой! -- рискнул заметить некий молодой человек, оглянувшись на девушек в надежде получить их одобрение.
   Плантатор вытянул руку, на которой болтался бесцеремонный гость, -- длинный черный шелковый чулок.
   -- Он начинен! -- промолвил он.
   И с этими словами он перевернул чулок, держа его за носок. Оттуда вывалился круглый камень, завернутый в желтоватую бумагу.
   -- А теперь нам надлежит прочесть первое междупланетное послание нашего века! -- сказал плантатор и, кивнув столпившимся вокруг него гостям, с возмутительной медленностью надел очки и начал тщательно рассматривать записку.
   По окончании чтения он мигом из веселого хозяина превратился в практичного, решительного, делового человека. Он немедленно позвонил и неслышно для других сказал явившемуся на звонок мулату:
   -- Ступай и скажи мистеру Уэсли, чтобы он позвал Рива, Мориса и с десяток сильных рабочих, на которых можно положиться. Пусть они немедленно соберутся у парадной двери. Они должны быть вооружены! Кроме того, пусть он позаботится о том, чтобы достать большое количество веревок и вожжей от плугов. Скажи ему, чтоб он поторопился.
   Затем, не выпуская из рук бумажки, хозяин громко прочел следующее:

Хозяину дома.

   Пятеро бродяг, кроме меня, находятся на пустом участке у дороги, где свалены старые кирпичи. Они держат меня под страхом расстрела, не спуская револьвера, и вот почему я выбрал этот способ сообщения. Двое молодцов отправились поджигать тростниковое поле за домом, и, когда все вы побежите на пожар, шайка выкрадет из дома деньги, которые вы привезли для уплаты рабочим. Ваша дочка уронила этот чулок на дорогу. Пожелайте ей от моего имени веселого Рождества, как она мне пожелала. Изловите сначала молодцов на дороге, а затем пришлите людей освободить меня.

Преданный вам Дик Свистун.

   В последовавшие затем полчаса в Бельмиде происходило незаметное, но очень быстрое маневрирование, закончившееся поимкой пяти разочарованных и угрюмых бродяг, которые были надежно заперты в амбаре в ожидании утра и возмездия.
   Другим возмездием было то, что молодые гости своим благородным и геройским поведением заслужили неограниченное уважение молодых леди. А затем необходимо еще отметить, что герой рассказа, Дик Свистун, в настоящее время сидит за плантаторским столом и угощается такими кушаньями, которых сроду и не едал. За ним вперегонку ухаживает весь наличный женский состав дома и гостей, представленный в таких очаровательных и нарядных образцах, что даже переполненный рот Дика не может воспрепятствовать ему свистнуть -- и свистнуть весьма выразительно.

0x01 graphic

   Дику пришлось самым подробным образом описать свое приключение с бандой Гарри из Бостона, рассказать о том, как он ловко написал послание, обернул его вокруг камня, положил в чулок и, выждав удобную минуту, потихоньку, точно комету, бросил в одно из больших освещенных окон столовой.
   Плантатор торжественно поклялся, что странник отныне не будет больше странствовать, -- что его честность и великодушие будут должным образом вознаграждены, -- и что тот моральный долг, который ему следует, он получит незамедлительно. Разве же он не предотвратил несомненной потери денег? Разве он не спас всех их от большого несчастья?
   Он уверил Дика Свистуна, что отныне Бельмид берет его на свое попечение, что спасителю будет найдена подходящая к его способностям работа и что все меры будут приняты к тому, чтобы он с течением времени мог занять самые высокие посты на плантации.
   Но все это было в будущем, а теперь все сошлись на том, что Дик, вероятно, очень устал, и поэтому прежде всего надо позаботиться о его отдыхе и сне. Поэтому хозяйка что-то сказала слуге, и Дика Свистуна отвели в комнатку, находящуюся в боковом флигеле, занятом слугами. Через несколько минут в эту комнату принесли жестяную ванну, наполненную водой, и поставили ее на кусок клеенки на полу. Здесь бродяга должен был провести ночь.
   Он начал рассматривать комнату при свете свечи. На кровати с аккуратно отвороченным одеялом лежали белоснежные подушки и простыни. Потертый, но чистый красный ковер застилал пол. У стены стояли туалетный столик с наклонным зеркалом, умывальник с чашкой и кувшином и два-три мягких стула. На маленьком столике лежали книги, бумага, а в стакане стоял утренний букет роз. На вешалке висели полотенца, на белом блюдце лежало мыло.

0x01 graphic

   Дик Свистун поставил свечу на стул и осторожно положил шляпу под стол. Удовлетворив свое любопытство внимательным осмотром комнаты, он снял пиджак, сложил его и поместил на пол, у стены, как можно дальше от ванны, которой он не воспользовался.
   С пиджаком под головой вместо подушки он сладко растянулся на ковре.
   Когда в рождественское утро над окрестными болотами забрезжили первые трепетные лучи рассвета, Дик Свистун проснулся и инстинктивно схватился за шляпу, но вдруг вспомнил, что накануне вечером юбка Фортуны заключила его в свои складки. Он подошел к окну, открыл его и разрешил прохладному утреннему воздуху освежить его лоб и закрепить в мозгу чудесное воспоминание, похожее на сон.
   Но в то время как он стоял у окна, его пугливый слух пронизали грозные и зловещие звуки.
   Все рабочие на плантации были уже на ногах, стремясь как можно скорее закончить заданный им короткий урок. Могучий гром людоеда-труда потрясал землю -- и бедный, ободранный, навсегда переодетый принц, ищущий счастья и попавший теперь в очарованный замок, крепко ухватился за подоконник и дрожал всем телом.
   Вдруг из недр завода послышался грохот катящихся бочек с сахаром и (тюремные звуки!) громкий звон цепей мулов, которых с подбадривающими понуканиями погнали к месту погрузки. Маленький, злой, почти игрушечный паровоз, таща на буксире целый поезд плоскодонных вагонеток, пускал пар и дымил на подъездном пути узкоколейки, проходившей по плантации. В полутьме утренних сумерек смутно вырисовывался надрывающийся, орущий и торопящийся поток рабочих...
   Это была поэма, эпос, нет, трагедия, и темой этой трагедии являлся Труд, проклятие мира.
   Декабрьский воздух был морозен, но лицо Дика Свистуна покрылось потом. Он высунул голову из окна и выглянул вниз. Он легко мог рассмотреть, что ниже на пятнадцать футов вдоль стены тянется бордюр из цветов, и по этому признаку он понял, что наклонился над грядкой мягкой земли.
   Бесшумно, точно вор, он вылез на подоконник, перебросился на другую сторону окна и стал спускаться, пока не повис на одних руках, после чего мягко упал на землю. На этой стороне дома, по-видимому, никого не было. Он пригнулся и прошмыгнул через весь двор к низкой цветущей изгороди. Перепрыгнуть через нее Дику было нетрудно: его гнал тот же самый страх, который заставляет газель, когда ее преследует лев, скакать через куст терновника. Только бы пробраться сквозь покрытый росой кустарник и, цепляясь, всползти по поросшей травой насыпи до дорожки на ее груди -- и он свободен!
   Восток розовел и светлел. Ветер -- сам скиталец! -- приветствовал своего брата мимолетным поцелуем в щеку. Высоко в небе прокричали дикие гуси. Мимо, на тропинке, шмыгнул кролик, свободный повернуть вправо или влево в зависимости от того, как подскажет ему настроение. Перед глазами скользила река, и, конечно, никто не мог бы сказать, где наконец остановятся ее воды.
   Маленькая взъерошенная птичка с коричневой грудкой, сидя на саженце дернового дерева, зачирикала мягким, нежным, горловым голоском во славу росы, выманивающей глупых червей из их нор. Но вдруг она остановилась и стала прислушиваться, повернув головку набок.
   С тропинки на насыпи послышался торжествующий, молодой, возбуждающий, звонкий свист, громкий, пронзительный и ясный, как чистейшие звуки флейты-пикколо. Звук струился, переливаясь трелями и арпеджиями, каких не бывает в пении диких птиц. Но в нем была еще своеобразная, дикая и свободная грация, напоминавшая птичке что-то очень знакомое, но что именно, она никак не могла сказать. В нем был птичий зов или же то reveille [reveille -- подъем, побудка (англ.)], которое знакомо всем птицам, но наряду с этим очень много излишнего, ненужного, прибавленного и аранжированного искусством, -- и вот что было непонятно и чуждо пичужке, которая сидела молча, склонив головку набок, до тех пор пока звук не замер вдали.
   Птичка не знала, что понятная ей часть этого странного пения и послужила причиной того, что певец остался без завтрака, но в то же время она прекрасно знала, что непонятная часть ее совершенно не касается.
   Вот почему она слегка взмахнула крыльями и коричневой пулей налетела на большого, жирного червя, извивающегося по тропинке на насыпи.

0x01 graphic

----------------------------------------------------------------------

   О. Генри. Черный Билль. Рассказы -- Ленинград: Мысль, 1924 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru