О.Генри
Последний лист

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

[]

О. Генри.
Последний лист

   В старинном квартале к западу от Вашингтонского сквера прямые улицы внезапно прерываются и превращаются в узкие переулки и тупики. Эти переулки образуют странные повороты и изгибы. Так, один переулок пересекает сам себя один или два раза. Один художник открыл однажды очень ценное качество в такой улице. Он нашел, что в ней очень легко можно улизнуть от сборщика денег по счетам за краски, бумагу и холст.
   И вскоре после того в этот старинный квартал, называемый Гринич-Виллидж, нахлынула масса художников, которые искали чердачные помещения с большими окнами на север за низкую наемную плату. Затем они перевезли с Шестой авеню несколько котелков и одну или две жаровни и образовали "колонию".

[]

   В мансарде трехэтажного кирпичного дома находилась мастерская двух художниц -- Сью и Джонси. Одна из них была из Калифорнии, другая из штата Мэн.
   Они познакомились за табльдотом в ресторане Дельмонико на Восьмой улице и нашли, что их вкусы в искусстве, в кушаньях и в костюмах вполне сходятся. В результате этого сходства вкусов появилась общая мастерская.

[]

    []Это было в мае. В ноябре суровая невидимая гостья, которую доктора называют пневмонией, посетила колонию, прикасаясь там и сям к кому-нибудь своими ледяными пальцами. Дальше, на западной стороне, она осмелела и стала поражать свои жертвы десятками, но здесь, в лабиринте узких, поросших травой переулков, она не могла быстро развиваться.
   Пневмония выбирала здесь тех, кто был послабее. Девушка со здоровой кровью, насыщенной калифорнийским воздухом, оказалась нелегкой добычей, но ее подругу Джонси коснулось ледяное дыхание страшной гостьи. Джонси лежала почти без движения на железной кровати и смотрела сквозь оконные рамы на гладкую стену соседнего дома.
   Однажды утром доктор с косматыми седыми бровями попросил Сью проводить его в коридор.
   -- У нее один шанс из. скажем, десяти, чтобы выжить, -- сказал он, стряхивая ртуть в градуснике. -- И этот шанс -- желание жить. Если больные теряют надежду на выздоровление, то медицина не может помочь. Ваша подруга вбила себе в голову, что она не поправится. Нет ли у нее каких-нибудь желаний?

[]

   -- Она. она желала когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив, -- сказала Сью.
   -- Написать картину?.. Это вздор! Не было ли у нее более достойных желаний? Не была ли она знакома с каким-нибудь мужчиной?
   -- Мужчиной? -- сказала Сью возмущенным голосом. -- Разве мужчина -- это так важно?.. Оставим это, доктор. Ничего подобного у нее нет.
   -- Хорошо, в таком случае это физическая слабость, -- сказал доктор. -- Я сделаю все, что в моих силах. Но если мой пациент начинает думать о своих похоронах, то я откладываю пятьдесят процентов с целительной силы лекарств. Если вам удастся добиться, чтобы она заинтересовалась хотя бы новыми фасонами рукавов, то я обещаю вам один шанс из пяти на выздоровление.
   После ухода доктора Сью пошла в мастерскую и проплакала, до тех пор, пока носовой платок не сделался мокрым насквозь. Затем она с беззаботным видом вошла в комнату Джонси, насвистывая песенку.
   Джонси лежала, едва выделяясь от белизны одеяла, лицом к окну. Сью перестала свистать, думая, что она заснула.
   Она приготовила свой мольберт и начала рисовать карандашом иллюстрацию для журнала. Молодые художники должны мостить свой путь к искусству, рисуя иллюстрации для рассказов, которыми молодые писатели, в свою очередь, мостят свой путь к литературе.

[]

   В то время как Сью рисовала элегантные шаровары для верховой езды и монокль на ковбое из Айдахо, она услышала тихий звук. Этот звук повторился несколько раз. Она быстро подошла к кровати.
   Глаза Джонси были широко раскрыты. Она смотрела в окно и считала -- считала назад.
   -- Двенадцать, -- сказала она, и немного погодя, -- одиннадцать, -- затем "десять" и "девять", потом почти вместе "восемь" и "семь".
   Сью с интересом взглянула в окно. Что там можно было считать? За окном виднелся унылый двор, и в двадцати футах -- гладкая стена кирпичного дома. Старый куст плюща, сучковатый и подгнивший у корней, вился вверх до половины стены. Холодное дыхание осени сбило с него листья, так что почти оголенные ветви его торчали на кирпичной стене.
   -- В чем дело, дорогая? -- спросила Сью.

[]

   -- Шесть, -- сказала Джонси почти шепотом. -- Они теперь падают быстрее. Три дня тому назад их было почти сто. У меня голова разболелась считать их. Но теперь это легко. Вот опять один падает. Теперь осталось только пять.
   -- Чего пять, дорогая? Скажи мне.
   -- Листьев. На плюще. Когда последний лист упадет, я должна умереть. Я поняла это три дня тому назад. Разве доктор тебе не говорил?
   -- Я никогда не слышала от него такой глупости, -- насмешливо произнесла опечаленная Сью. -- Какое отношение имеют старые листья плюща к твоему выздоровлению? И ты так любила этот старый плющ. Не будь дурочкой. Доктор мне еще сегодня утром сказал, что у тебя. дай мне вспомнить его точные слова. он сказал, что у тебя десять шансов против одного! Ведь это же столько же шансов, как у нас у всех в Нью-Йорке, когда мы ездим на трамваях или проходим мимо нового здания. Постарайся выпить теперь немного бульона и дай мне закончить рисунок. Я хочу его отнести издателю и купить портвейна для моей больной девочки.
   -- Тебе не нужно покупать больше вина, -- сказала Джонси, не отрывая глаз от окна. -- Вот отлетает еще один. Нет, я не хочу бульона. Теперь осталось только четыре. Я хочу, чтобы последний упал, до того, как станет темно. Тогда я тоже умру.
   -- Джонси, дорогая, -- сказала Сью, наклоняясь над ней, -- обещаешь ли ты мне не смотреть в окно, пока я не кончу работы? Я должна сдать эти рисунки завтра. Мне нужен свет, иначе я опустила бы штору.
   -- Разве ты не можешь работать в другой комнате? -- холодно спросила Джонси.
   -- Мне хочется быть с тобою, -- сказала Сью. -- Кроме того, я не желаю, чтобы ты смотрела на эти глупые листья.
   -- Скажи мне, когда ты кончишь, -- сказала Джонси, закрывая глаза и лежа неподвижно, как статуя. -- Я все-таки хочу видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я желаю оторваться от всего и полететь вниз, вниз, как эти бедные усталые листья.
   -- Постарайся заснуть, -- сказала Сью. -- Я должна позвать Бермана, чтобы он позировал мне для старого рудокопа. Я вернусь через минуту. Старайся не двигаться, пока я не приду.
   Старик Берман, тоже художник, жил в нижнем этаже в том же доме. Ему было свыше шестидесяти лет. У него была курчавая борода, как у Моисея Микеланджело, голова сатира, а тело гнома. Берман был неудачник в искусстве. Сорок лет он работал кистью и ничего не достиг. Он все время хотел написать шедевр, но даже и не начинал его. Уже много лет он не писал ничего, кроме лубочных вывесок и плакатов, да и то редко. Он немного зарабатывал, служа моделью для тех молодых художников колонии, которые не имели средств заплатить настоящему натурщику. Он пил джин крайне неумеренно и все еще говорил о своем будущем шедевре. В остальном это был желчный старик. Он зло высмеивал всякие нежности и смотрел на себя как на цербера, который должен был охранять обеих молодых художниц, живущих наверху.
   Сью нашла Бермана в его тускло освещенной комнате. От него сильно пахло можжевеловыми ягодами. В одном углу стоял на мольберте холст, ожидающий в течение двадцати пяти лет первого мазка шедевра. Она рассказала ему о фантазии Джонси и призналась, что боится, как бы Джонси, хрупкая и нежная, как листья, не улетела от нее.
   Старик Берман, на красных глазах которого показались слезы, начал презрительно высмеивать такие идиотские фантазии.

[]

   -- Что? -- закричал он. -- Неужели на свете есть такие глупые люди, которые умирают из-за того, что падают листья с какого-нибудь дурацкого плюща? Я первый раз это слышу. Нет, я не хочу позировать для вашего нелепого рудокопа. Как вы позволили ей вбить себе в голову такую глупость? Ах, бедная маленькая мисс Джонси!
   -- Она очень больна и слаба, -- сказала Сью, -- и вследствие лихорадки у нее появились такие странные мысли. Хорошо, мистер Берман, если вы не хотите мне позировать, не нужно. Но я скажу вам, что считаю вас довольно противным стариком.
   -- Вы настоящая женщина! -- заорал Берман. -- Кто вам сказал, что я не хочу позировать? Ступайте. Я приду к вам! Я вам полчаса уже твержу, что я готов позировать.
   Боже мой! Какой паршивый этот Нью-Йорк! Только в таком гнусном городе мисс Джонси и могла захворать! Когда-нибудь я напишу чудную картину, и тогда мы все отсюда уедем. Непременно.
   Когда они пришли наверх, Джонси спала. Сью опустила на окне штору и сделала знак Берману пройти в другую комнату. Там они со страхом выглянули в окно на старый плющ. Затем они молча посмотрели друг на друга. Шел мелкий холодный дождь вперемежку со снегом. Берман в своей старой синей рубашке уселся изображать рудокопа, сидящего на скале.

[]

   Когда Сью проснулась на следующее утро, она увидела Джонси, пристально смотревшую широко раскрытыми мрачными глазами на опущенную зеленую штору.
   -- Подними! Я хочу посмотреть, -- шепотом просила она.
   Сью грустно повиновалась.
   О, чудо! После непрерывного дождя и лютых порывов ветра, не прекращавшегося всю ночь, на кирпичной стене виднелся один лист плюща. Это был последний. У стебля он был еще темно-зеленый, но его зубчатые края были уже окрашены в желтый цвет. И все же он мужественно висел на ветке в двадцати футах от земли.
   -- Это последний, -- сказала Джонси. -- Я думала, что он, наверное, упадет за ночь. Я слышала, как завывал ветер. Он упадет сегодня, и я умру вместе с ним.
   -- Дорогая, любимая! -- сказала Сью, склонив свое измученное лицо к подушке. -- Подумай обо мне, если ты не хочешь думать о себе. Что я буду делать без тебя?
   Но Джонси не отвечала. Самая одинокая на всем свете душа -- это душа, которая готовится отправиться в далекое таинственное странствование. Казалось, навязчивая идея о смерти все больше ею овладевала, по мере того как узы, связывавшие ее с землей, все более ослабевали.
   День медленно тянулся, и даже сквозь сумерки можно было видеть одинокий лист плюща, цепляющийся за стебель у стены. А затем, с наступлением ночи, северный ветер снова разбушевался, а дождь продолжал стучать в окна и стекал с низких карнизов крыши.
   Когда достаточно рассвело, безжалостная Джонси приказала поднять штору. Лист плюща все еще висел.
   Джонси долгое время лежала, глядя на него. А затем она подозвала Сью, которая варила куриный бульон на газовой плите.
   -- Я была очень дурной, Сью, -- сказала Джон- си. -- Что-то заставило этот последний лист остаться висеть, чтобы показать мне, какая я нехорошая. Грешно желать смерти. Ты можешь мне дать теперь немного бульона и немного молока с вином и... Нет, принеси мне сперва ручное зеркало и потом обложи меня подушками, я хочу сидеть и смотреть, как ты варишь суп.
   Час спустя она сказала:
   -- Сью, я надеюсь, что когда-нибудь напишу с натуры Неаполитанский залив.
   Днем пришел доктор, и Сью под каким-то предлогом пошла его проводить в коридор.
   -- Шансы на выздоровление увеличиваются, -- сказал доктор, держа тонкую руку Сью в своей. -- При хорошем уходе победа будет на нашей стороне. А теперь я должен зайти вниз к другому пациенту. Его зовут Берман. кажется, тоже художник. У него тоже пневмония, он старый и слабый, а припадок очень острый. Для него надежды нет никакой, но его перевезут сегодня в госпиталь, там уход лучше.
   На следующий день доктор сказал Сью:
   -- Она вне опасности. Теперь нужно только хорошее питание и уход -- вот и все.

[]

   И в этот вечер, как всегда, Сью пошла к кровати, на которой лежала Джонси. Она с довольным видом вязала голубой шерстяной шарф. Сью обняла одной рукой подругу и сказала:
   -- Мне нужно тебе кое-что сообщить, дорогая. Мистер Берман умер сегодня от пневмонии в госпитале. Он хворал только два дня. Привратник нашел его третьего дня утром внизу на лестнице в беспомощном состоянии. Его сапоги и одежда были насквозь мокрые. Не могли себе даже представить, где он был в такую страшную ночь. А затем нашли зажженный фонарь, лестницу, которая была сдвинута со своего места, несколько рассыпанных кистей и палитру с зеленой и желтой красками. И. взгляни в окно, дорогая, на последний лист плюща! Ты все удивлялась, почему он не шевелился и не развевался, когда дул ветер? Ах, милочка, это шедевр Бермана, -- он написал его в ту ночь, когда упал последний лист.

[]

----------------------------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: О. Генри. Горящий светильник. -- Ленинград: Мысль, 1924 г. (Б-ка иностранной литературы).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru