ОТЕЦЪ и ДОЧЬ,
или
Пагубныя слѣдствія обольщенія.
Англійское сочиненіе Г-жи Опи.
О! какъ пріятно.... какъ тяжко быть отцемъ!
Diderot.
Переводѣ съ Французскаго.
Продается въ книжной лавкѣ Свѣшникова, по 2 руб. въ папкѣ.
МОСКВА, 1803.
Въ университетской Типографіи.
Съ дозволенія С. Петербургскаго Гражданскаго Губернатора, даннаго въ 1803 году.
Сіе новѣйшее сочиненіе Г-жи Опи нимало не принадлежитъ къ числу тѣхъ Англійскихъ Романовъ, гдѣ невѣроятное, основанное на невозможномъ, превосходя чудесное, и наполняя воображеніе токмо подземельями, темницами, привидѣніями и тому подобнымъ, не оставляетъ по себѣ никакихъ впечатлѣній, кромѣ впечатлѣній ужаса.-- Сей Романъ, судя по цѣли его, можетъ причисленъ быть къ Романамъ Ричардсоновымъ, Фильдинговымъ, -- къ тому роду чтенія, которое мать, тщательно занимающаяся воспитаніемъ дочери, всегда безъ опасенія предпишетъ ей. Онъ содержитъ полезное для дѣвицъ нравоученіе; -- заставитъ ихъ трепетать отъ негодованія при недостойныхъ поступкахъ гнуснаго обольстителя невинности, и содрогаться отъ чувствительности, взирая на опасности и страданія добродѣтели, борющейся съ порокомъ. Кто, съ сердцемъ чувствительнымъ къ злополучію ближняго, удержится отъ слезъ при мучительномъ разговорѣ между отцомъ и дочерью, при изображенія плачевной жизни ихъ, при начертаніи послѣднихъ минутъ, положившихъ предѣлъ толикимъ бѣдствіямъ: -- при сихъ трогательнѣйшихъ сценахъ, какія только можетъ являть Драма человѣческой жизни!--
Что касается до перевода, я старался быть, сколько можно, ближе къ красотамъ Сочинительницы, не упустить ни одной изъ сихъ отличительныхъ чертъ, изъ сихъ нѣжныхъ оттѣнковъ, изображающихъ, такъ сказать, физіономію страстей"
День клонился къ вечеру, погода была мрачная и туманная... Жестокая метель заносила дорогу промежду дикихъ кустарниковъ, когда Сесилія, прижимая въ объятія свое плачущее дитя, шла пѣшкомъ къ отцовскому дому.
"Ахъ! естьли бы я не покидала, его!" сказала она себѣ, припоминая съ горестію тихіе и щастливые дни первыхъ лѣтъ своея жизни, которые не могли уже возвратиться для нее.
Сесилія Фицганри, единственная дочь почтеннаго гражданина, занимавшагося торговлею, лишилась матери въ самомъ младенчествѣ, и ея отецъ рѣшился не вступать въ новый союзъ, дабы исключительно заниматься воспитаніемъ дочери. Съ тихою и разсудительною привязанностію чувствительнаго отца, Фицганри соединялъ сію страстную заботливость, сіи трогательныя попеченія, которыя могли бы отличить нѣжнѣйшую мать; я чувствованія, которыя онъ имѣлъ къ своей дочери, были вознаграждаемы любовію и милыми качествами Сесиліи, Фицганри не былъ богатъ, однакожъ дохода, который онъ получалъ отъ своей торговли, довлѣло не только на всѣ необходимыя издержки, на воспитаніе его любимаго дитяти; но онъ еще откладывалъ ежегодно довольно знатную сумму, чтобъ утвердить ей независимое имущество для будущаго времени. Все, что онъ могъ удѣлять отъ собственныхъ своихъ надобностей, было опредѣлено на удовольствія и наслажденія Сесиліи. "Какой доброй отецъ!" кричали со всѣхъ сторонъ въ маленькомъ уѣздномъ городѣ, въ которомъ Фицганри имѣлъ свое пребываніе; "и какая милая у него дочь, сколько онъ долженъ гордиться ею, сколько онъ долженъ быть щастливъ, имѣя такое дитя!"
Въ самомъ дѣлѣ Сесилія съ чрезвычайною красотою, съ очаровательными прелестями, со всѣми добродѣтелями и дарованіями, какія могутъ украшать особъ ея пола, соединяла сію степень мысленной силы, сіе понятіе и сіи способности, которыя, по мнѣнію толь многихъ, принадлежатъ однимъ мущинамъ.
Всѣ удивлялись рѣдкимъ ея качествамъ, всѣ любили ее за чрезмѣрную кротость, за совершенную ласковость, за сію любезную скромность, которая, не зная своего собственнаго достоинства, занимается только достоинствомъ другаго,-- качества, еще рѣже бывающія вмѣстѣ -- и Сесилія со всякимъ новымъ знакомствомъ пріобрѣтала себѣ новаго друга.
Отецъ ея думалъ и -- можетъ быть -- не ошибался, что онъ любилъ ее такъ, какъ ни одинъ отецъ не любилъ своей дочери; и Сесилія думала, что она любила его, какъ никто не любилъ отца. "Я не пойду за мужъ, буду жить только для васъ, батюшка!" говорила она ему часто... но сіе благочестивое намѣреніе начало ослабѣвать, когда сердце молодой дѣвушки, даже до того времени незнакомое съ обольщеніями другаго пола, почувствовало какое-то непостижимое влеченіе къ пріятностямъ и неусыпному искательству Гвардейскаго Офицера, пріѣхавшаго набирать рекрутъ въ томъ городѣ, гдѣ она жила.
Клиффордъ имѣлъ не только прекрасную фигуру и всѣ прелести обыкновенный удѣлъ молодыхъ модныхъ людей, но обладалъ сверьхъ того дарованіями столь рѣдкими, столь разнообразными въ искуствѣ обольщенія, что тѣ самыя женщины, которымъ онъ измѣнилъ, въ его присутствіи забывали всѣ причины своихъ праведныхъ сѣтованій; и заимодавецъ, приходившій требовать уплаты священнаго долга, оставлялъ его съ живѣйшимъ удовольствіемъ, что могъ услужить ему, давши въ займы новую сумму.
Гнусное развращеніе человѣческаго сердца! пагубное злоупотребленіе даровъ Природы! Сей человѣкъ, котораго цѣлая нація могла бы почитать предметомъ гордости въ благоденствіи, и предмѣтомъ надежды въ злополучіи, употреблялъ свои рѣдкія дарованія токмо на обольщеніе легковѣрныхъ людей обоего пола: однихъ стыдомъ и безчестіемъ, другихъ совершеннымъ раззореніемъ. Тотъ, чей умъ былъ довольно обширенъ, чтобы объять систему возвышенія и славы для своего отечества, содѣлавшись рабомъ гнусной личности, не устремлялъ никогда своихъ взоровъ далѣе тѣснаго круга, которой предначертали его предосудительныя потребности. Улыбаясь своему дѣлу, онъ радовался, естьли, къ концу дня, успѣлъ обмануть какого нибудь вѣроимчиваго купца, или обольстить молодую невинную дѣвушку. Однако же, для полученія сихъ жалостныхъ, презрительныхъ тріумфовъ, нужно имѣть большое познаніе человѣческаго сердца, испытать глубину его, открыть слабую сторону тѣхъ лицъ, противъ которыхъ составляются планы, дабы ихъ мнимую безпечность обратить въ существенную опасность. Клиффордъ скоро примѣтилъ, что Сесилія, отъ природы скромная, думала имѣть какое-то необыкновенное чувство судить о другихъ; и между тѣмъ, какъ съ самонадѣяніемъ полагала, что никому не льзя обмануть ее, она чаще всего обманывала самое себя.
Клиффордъ не упустилъ воспользоваться сею слабостію дѣвицы, которую готовился принесши въ жертву своему развращенію; и между тѣмъ, какъ льстя самолюбію Сесиліи, увѣрялъ ее, что она его совершенно угадывала, онъ короче познакомился со всѣми недостатками, какія она сама имѣла.-- Не однѣ слабости старался онъ употребить въ свою пользу, и добродѣтели ея входили въ начертанный имъ планъ нападенія. Нѣжная любовь Сесиліи къ своему отцу, бывшая, по ея мнѣнію, оплотомъ, которой долженъ былъ отразишь всѣ приступы опаснѣйшаго искушенія, содѣлалась въ умѣ сего адскаго человѣка вѣрнѣйшимъ средствомъ жъ ея пагубѣ.
Я вошла въ сіи подробныя описанія многоразличныхъ талантовъ Клиффорда въ искуствѣ обольщенія, не для того, чтобы онъ представлялъ одно изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ въ сей повѣсти -- отецъ и дочь займутъ меня исключительно -- но я хотѣла извинить, сколько мнѣ было возможно, чрезмѣрную привязанность, которую онъ произвелъ въ сердцѣ невинной дѣвицы.
Вкрадчивое обхожденіе Клиффорда сначала произвело въ Сесиліи удивленіе; потомъ онъ возбудилъ ея благодарность, давъ примѣтить, что, будучи предметомъ всеобщаго вниманія, занимался ею одною. Тотъ, котораго чинъ, существованіе въ свѣтѣ и великія достоинства должны были обратить на себя взоры богатѣйшихъ и отличнѣйшихъ женщинъ столицы, казалось пылалъ однимъ только желаніемъ, -- желаніемъ быть любезнымъ въ глазахъ Сесиліи, произносить ея имя въ какомъ нибудь небольшомъ собраніи маленькаго уѣзднаго городка. Наконецъ отличныя его познанія, притворныя добродѣтели внушили Сесиліи почтеніе, и когда, при высокой ея идеи о рѣдкихъ дарованіяхъ сего человѣка, свѣдала она о знатномъ его происхожденіи и великихъ надеждахъ; то не надобно удивляться, естьли она почувствовала къ нему сей родъ любви, столь хорошо опредѣленный извѣстною писательницею {Г-жею Инхбальдъ, см. Природа и искуство. T. I.}, и который весьма, часто бываетъ главнымъ основаніемъ сего господствующаго чувствованія: гордость.
Когда Клиффордъ началъ изъявлять уваженіе и привязанность къ Сесиліи, то зналъ, что за симъ, по обыкновенію, должно было послѣдовать предложеніе законнаго союза; почему и старался внушать столько же отвращенія отцу, сколько удивленія дочери. Всѣ уловки его были столь удачны, что Фицганри и самъ не могъ понять, отъ чего чувствовалъ къ нему отвращеніе. Онъ чистосердечно признался въ томъ своей дочери; Сесилія не могла скрыть своего изумленія, и въ первый разъ въ своей жизни возъимѣла пагубную мысль, что ея отецъ могъ быть несправедливъ и причудливъ.
Клиффордъ ощущалъ рѣшительное удаленіе отъ брака; при томъ же зналъ, что женясь на Сесиліи, надлежало бы ему отказаться отъ всѣхъ честолюбивыхъ плановъ и навлечь гнѣвъ своего отца; по симъ-то причинамъ онъ равное прилагалъ стараніе, чтобы его предложеніе было принято Сесиліею и отвергнуто отъ Фицганри.
Поигравъ нѣсколько времени страхомъ и надеждою своея любовницы, онъ обратился къ ея отцу и, въ учтивыхъ выраженіяхъ, просилъ у него руки Сесиліи; но Фицганри, такъ какъ онъ и ожидалъ, съ холодною твердостію отказался отъ чести таковаго союза.
"Однакожъ я не сомнѣваюсь, отвѣчалъ Клиффордъ, ни мало не приходя въ смятеніе, чтобы мой отецъ не одобрилъ сего брака, когда онъ уже будетъ заключенъ, естьли я не успѣю получить его согласія прежде сочетанія."
"А я, государь мой, отвѣчалъ Фицганри съ гордымъ видомъ -- я думаю, что моя дочь не имѣетъ нужды тайно вступать и въ самую знатную фамилію!"
Клиффордъ, сильно раздраженный горячностію Фицганри и важностію его обхожденія, разстался съ нимъ, произнося страшную клятву отмстить за себя; онъ зналъ, что сердце Сесиліи навсегда принадлежало ему.
Сесилія свѣдала отъ своего любовника, что его предложеніе было отринуто, и ея горесть была не менѣе той, которую Клиффордъ старался притворно оказывать, объявляя ей о своей неудачѣ. "Какъ! прервала она съ сильнымъ движеніемъ духа, возможно ли, чтобы столь нѣжной отецъ, которой всегда предупреждалъ мои малѣйшія желанія, теперь противился благополучію моей жизни?" Въ уныніи, въ слезахъ Сесилія предавалась всей своей горести, когда Фицганри вошелъ къ ней въ комнату; его видъ выражалъ болѣе печали, нежели гнѣва. Онъ въ молчаніи разсматривалъ нѣсколько минутъ дѣйствіе сильной страсти, возмущавшей сердце нещастной его дочери. Потомъ подавляя вздохъ, готовый вылетѣть изъ его отцовской груди, онъ подошелъ къ ней и растроганнымъ голосомъ представилъ ей всѣ неудобства, соединенныя съ бракомъ, котораго она столь желала, говорилъ ей о весьма небольшомъ имуществѣ Клиффорда, старался дать ей почувствовать, что ея союзъ съ гвардейцомъ, привыкшимъ къ праздности, невоздержности и разсѣянію, будетъ весьма мало соотвѣтствовать той мысли, которую она, безъ сомнѣнія, имѣла о цѣпяхъ брасса. "При всемъ томъ, произнесъ Фицганри болѣе твердымъ голосомъ и бросивъ на свою дочь суровый взглядѣ:, какъ можешь ты унизишься до того, чтобы согласиться на предложеніе человѣка, которой самъ говоритъ что его отецъ никогда не захочетъ признать вашего союза
Сесилія, всѣмъ симъ справедливымъ представленіямъ, не могла противоположить ничего, кромѣ признанія своей любви къ Клиффорду. Она покраснѣла, потупила глаза и замолчала"
"Повѣрь, Сесилія, продолжалъ Фицганри, однѣ чистыя и безкорыстныя правила внушаютъ мнѣ сіи наблюденія; ибо сколь ни горестно для меня помышленіе о разлукѣ съ тобою, но я перенесу ее; (здѣсь голосъ его снова измѣнился) однакожъ никогда не соглашусь на твой союзѣ съ Клгффордомъ; и я увѣренъ, что отказывая въ моемъ согласіи на этотъ ненавистный бракъ, утверждаю твое будущее щастіе. Ты теперь въ такомъ волненіи, что не можешь понимать меня когда будешь спокойнѣе, то и сама согласишься сo мною."
Сесилія покачала головою и хотѣла скрыть отъ него свои заплаканные глаза.
"Выслушай меня, любезная дочь, сказалъ Фицганри, ты знаешь, что я не тиранъ; естьли время, естьли отсутствіе не возмогутъ преодолѣть сей нещастной страсти; естьли она останется всегда въ одинакой степени и послѣ таковаго испытанія: то я обѣщаю тебѣ искоренить свое предубѣжденіе, можетъ быть, увы! слишкомъ основательное, и согласиться на твой бракъ съ Клиффордомъ, съ тѣмъ однакожъ, чтобъ и отецъ его согласился; ибо безъ сего позволенія ты никогда не получишь и моего;... и естьли ты не имѣешь довольно гордости, довольно рѣшимости, чтобы самой соблюсти свое достоинство, то я долженъ стараться о томъ вмѣсто тебя; но твоему отцу пріятно вѣрить, что не нужно принимать сего попеченія; и Сесилія Фицганри презритъ предложеніе, содѣлаться тайно женою Клиффорда."
Сесилія была однѣхъ съ нимъ мыслей, и чистосердечно призналась въ томъ. Фицганри, тронутый ея кротостію, ея слезами, говорилъ съ нею столь нѣжнымъ, столь благосклоннымъ образомъ, выразилъ ей столь чувствительно всю горесть, которую даже одна мысль о разлукѣ съ своею милою дочерью нанесла его душѣ, что Сесилія въ сію минуту, забывши все, занималась только отцомъ своимъ, любовію и благодарностію, которыми она была ему одолжена и, бросясь съ его объятія, обѣщала быть совершенно послушною его волѣ.
"Обѣщай же мнѣ, сказалъ Фицганри, что никогда уже не увидишь Клиффорда, естьли тебѣ можно будетъ его избѣжать, у него опасный языкъ, и естьли..."
Сесилія съ чувствомъ прервала своего отца, и даже осмѣлилась сдѣлать ему упрекъ за то, что онъ считалъ ее довольно слабою къ нарушенію своихъ обязанностей. Она изъяснялась съ такою силою, съ такимъ жаромъ, что отецъ просилъ у нее извиненія въ томъ, что могъ почесть сіе обѣщаніе нужнымъ.
Въ слѣдующій день Клиффордъ не смѣлъ явиться къ Фицганри, и прождалъ у воротъ до тѣхъ поръ, пока увидѣлъ, что Сесилія вышла одна изъ дома. Догнавши ее, онъ скоро обстоятельно свѣдалъ о разговорѣ ея съ отцомъ.
Клиффордъ показался задумчивымъ, притворился, будто бы не хочетъ признаться въ различныхъ чувствованіяхъ, волновавшихъ его сердце; но помощію сего искуства, которое было ему столь сродно, онъ извлекъ наконецъ изъ разговора Фицганри съ Сесиліею заключеніе, которое ее весьма изумило.
"Я вижу, сказалъ онъ, изъ отказа вашего батюшки, не только отвращеніе отдать васъ за меня, но и совершенное намѣреніе не выдавать васъ ни за кого. Простите мнѣ, прекрасная Сесилія, васъ конечно ослѣпляетъ дочеринская любовь, естьли вы изъ подобнаго предпріятія не примѣчаете ненавистной личности; -- думаете ли вы сдѣлать преступленіе, когда не послушаетесь батюшки въ томъ единственно, что выдете за любовника, которой васъ обожаетъ, и неужь ли вамъ должно навсегда отказаться отъ столь пріятныхъ узъ, для того только, чтобъ покориться своенравію человѣка, помышляющаго о своемъ благополучіи на счетъ вашего."
Цѣль сего вѣроломнаго умствованія, подкрѣпленнаго слезами, ласками, увѣреніями жарчайшей любви, клонилась къ тому, чтобы убѣдить Сесилію, что ей непремѣнно должно было Ѣхать съ нимъ обвѣнчаться въ Шотландіи, и что время, необходимость и любовь ихъ родителей исходатайствуютъ имъ наконецъ прощеніе.
Сесилія сперва слушала его слова съ презрѣніемъ, которое онѣ заслуживали; но увы! она не имѣла благоразумія избѣжать случая слышать повтореніе оныхъ; напротивъ того, радуясь, что столь хорошо оправдала довѣренность къ себѣ самой, она утвердилась во мнѣніи, что ея отецъ былъ весьма неправъ, сомнѣваясь въ ея мужествѣ.
Она опять видѣлась съ Клиффордомъ, снова слушала его опасныя разсужденія, непримѣтно подружилась съ мыслію безразсуднаго поступка, и хотя сохраняла еще довольно добродѣтели, чтобы отвергнуть намѣреніе, бѣжать съ своимъ любовникомъ; но каждый день находила новыя причины извинять его и думать, что ея отецъ, до того времени столь достойный ея любви, почтенія и благодарности, былъ не что иное, какъ рабъ пагубной само" приверженности.
Наконецъ находя, что ни время, ни размышленіе, ни даже кратковременное отсутствіе, не принесли бы ни малѣйшаго охладѣнія ея любви; но что, напротивъ того, она ежедневно пріобрѣтала новыя силы, Сесилія призналась Клиффорду, что одинъ только страхъ, сдѣлать своего отца нещастнымъ, препятствовалъ ей согласишься на его предложеніе.... "Правда, прибавила она, и мое собственное достоинство запрещаетъ мнѣ склониться на то; но женщина, которая ведетъ себя по толь строгимъ правиламъ, не знаетъ любви."
Сія минута была драгоцѣнна для Клиффорда; онъ умѣлъ искусно воспользоваться ею, и увѣрилъ Сесилію, что побѣгъ былъ вѣрнѣйшее средство утвердишь щастіе ея отца и ея собственное.-- Наконецъ склонность восторжествовала надъ разсудкомъ нещастной дѣвицы и, думая слѣдовать движеніямъ дочеринской любви, она содѣлалась жертвою своей страсти, ввѣрилась своему обольстителю и уѣхала съ нимъ въ Шотландію.
Фицганри, свѣдавъ о побѣгѣ своей дочери, пребылъ нѣсколько часовъ погруженъ въ нѣкоторый родъ смертельной тоски и безчувствія, гораздо ужаснѣйшихъ, чѣмъ всѣ вопли и крики отчаянія. Его неподвижные полу-открытые глаза не проливали слезъ; голова его, наклоненная къ землѣ, его руки, сложенныя на груди, его судорожное дыханіе, одни могли показывать степень и силу его горести. "Неблагодарная Сесилія! вскричалъ онъ наконецъ, и такъ вотъ награда за всю мою нѣжность!.... Бѣдная дочь! прибавилъ онъ голосомъ, прерывающимся отъ вздоховъ; она не привыкла къ проступкамъ; сколь она будетъ нещастна, когда размышленіе покажетъ ей всю безразсудность ея поступка! Ахъ Сесилія! колико будешь ты желать прощенія твоего нещастнаго отца! и сколь пламенно желаю я простить тебѣ!... возвратись, ахъ! И возвратись въ мои объятія, любимое дитя моего сердца, мое единственное утѣшеніе!... Фицганри предавался тогда пріятнымъ мечтамъ надежды; ему казалось, что онъ видитъ дочь у ногъ своихъ, признающеюсь въ бракѣ, умолящею простить ее и не лишить отеческаго благословенія. Горячія слезы полились у него изъ очей и облегчили его горесть. Но проходили дни, проходили недѣли и никакой слухъ о Сесиліи не достигъ до нещастнаго отца ея....
Клиффордъ и его любовница поѣхали по дорогѣ, ведущей къ Гретна-Гринъ. Они достигли уже третей почтовой станціи, велѣно было приготовить новыхъ лошадей, какъ вдругъ Клиффордъ вздрогнулъ, заглянувъ въ свой бумажникѣ, и вскричалъ съ притворнымъ изумленіемъ: "Милая Сесилія! что намъ дѣлать? я ошибся въ бумажникѣ, у меня не станетъ денегъ, чтобы ѣхать болѣе ста миль по Сѣверной дорогѣ!" Сія вѣсть поразила Сесилію, которая ни на минуту не могла подумать, чтобы Клиффордъ могъ ее обманывать.
Какъ я уже сказала, Сесилія думала имѣть необыкновенную прозорливость судить о характерахъ и физіономіяхъ. Сказавши однажды, что ничего не можетъ быть благороднѣе, добродѣтельнѣе Клиффорда, какъ могла бы она подозрѣвать его въ коварствѣ и подумать, что была обманута развратникомъ, извѣстнымъ по своимъ распутствамъ?-- Нѣтъ! тщеславіе, самолюбіе препятствовали сей спасительной недовѣрчивости вкрасться въ ея воображеніе, и она безъ всякаго сомнѣнія, безъ малѣйшаго упрека согласилась на планъ, предложенный Клиффордомъ, -- планъ, которой, по словамъ его, одинъ только могъ отвратить затрудненія, и доставишь имъ надежнѣйшія средства къ совершенію ихъ союза.
Легковѣрная, слишкомъ на себя надѣющаяся Сесилія! тебѣ должно бы знать, что почтительный любовникѣ столько же боится нарушить честь своей любезной, сколько она сама можетъ того опасаться; тебѣ должно бы было знать, что главныя его попеченія, первыя его заботы избавить ее даже отъ тѣни подозрѣнія, и что естьли бы намѣренія Клиффорда были добродѣтельныя, то онъ бы не допустилъ, чтобы какой нибудь случай могъ умедлить ваше сочетаніе; онъ не подвергъ бы твоей нѣжной чувствительности перешептыванію клеветы.
Путешественники поѣхали въ Лондонѣ и пристали въ трактирѣ. Клиффордъ, оставивши тамъ свою любовницу, пошелъ искать квартиры. Нашедши пристойныя комнаты, оно проводилъ туда задумчивую и уже раскаевающуюся Сесилію.-- "Подъ какимъ именемъ, подъ какимъ названіемъ, спросила она, буду я извѣстна хозяйкѣ сего дома?-- Подъ именемъ моей будущей супруги, сказалъ съ горячностію Клиффордъ, прижимая Сесилію къ своему сердцу, чрезъ нѣсколько дней, прибавилъ онъ, и вѣрьте, что эти дни покажутся мнѣ вѣками -- я дамъ вамъ право называть меня симъ нѣжнымъ именемъ.-- Чрезъ нѣсколько дней! вскричала Сесилія, отталкивая его съ негодонаніемъ. Какъ! развѣ намъ нельзя обвѣнчаться сего же утра?" -- Это невозможно, отвѣчалъ Клиффордъ, вы еще не достигли совершенныхъ лѣтѣ... я не могу достать себѣ позволенія.... Но я нанялъ эти покои на цѣлой мѣсяцъ... въ сіе время совершится наша окличка {Я думаю, не безъизвѣстно читателямъ, что у исповѣдающихъ Католическую, Реформатскую и Лютеранскую религію, есть обыкновеніе за нѣсколько недѣль предъ сочетаніемъ объявлять чрезъ служителя церкви, что H. Н. намѣренъ жениться на О. О: это вообще называется окличкою.} и намъ можно будетъ обвѣнчаться въ здѣшнемъ же приходѣ.
Сесилія тяжко вздохнула. Она съ молчаніемъ покорилась и сему плану; но онъ возмущалъ тонкость ея чувствъ. Удрученная горестію, съ сердцемъ, стѣсненнымъ отъ чувствованія того униженія, до котораго она дошла въ своихъ собственныхъ глазахъ, осталась она въ своихъ покояхъ. Клиффордъ возвратился къ себѣ въ домъ, помышляя съ жестокою радостію обѣ успѣхѣ своего негоднаго поступка, и о торжествѣ, его ожидавшемъ.
Сонъ, сіе благодѣяніе Природы, во всю ночь убѣгалъ очей нещастной Сесиліи. Она провела ее въ составленіи и обдумываніи различныхъ предпріятій, для отвращенія опасности, ей грезившей, будучи цѣлый мѣсяцъ подверженною обольщеніямъ человѣка, котораго пагубную власть надъ своимъ сердцемъ она слишкомъ познала. Слѣдствіе сей мучительной борьбы было то, что ей должно настоять, дабы Клиффордъ оставилъ городъ до того времени, когда ему можно будетъ вести ее къ олтарю. Щастлива была бы Сесилія, естьли бы не оставила сего благоразумнаго намѣренія; но тщеславіе, гордое упованіе на свои собственныя силы съизнова разрушили совѣты мудрости. "И чего бояться мнѣ? сказала она себѣ самой, не уже ли я такъ упала въ своемъ почтеніи, что не смѣю подвергнуться даже тѣни искушенія? Нѣтъ! я не могу произнесши столь обиднаго сужденія о моей добродѣтели... Женщина, которая боится безчестія, почти побѣждена; я съ мужествомъ подвергнусь всѣмъ ожидающимъ меня испытаніямъ.
О тщеславіе! твои совѣты всегда вѣроломны; естьли бы мудрое размышленіе о самихъ себѣ побуждало насъ строго изслѣдывать собственное сердце, сколько горестныхъ приключеній привела бы мы себѣ на память, сколько досадъ, низкихъ поступковъ, которые всѣ не имѣютъ другаго источника, кромѣ твоихъ обманныхъ наущеній!
Не стану описывать горестей Сесиліи, сраженій слабостей, которыя предшествовали ея безславію; ибо, не взирая на довѣренность къ своимъ собственнымъ силамъ, она стала жертвою недостойнаго обольстителя. Я хотѣла только изъяснить обстоятельства, приведшія ее въ холодный зимній вечеръ безъ пристанища, безъ защитника итти по большой дорогѣ пѣшкомъ къ дому своего отца.
Прежде истеченія мѣсяца Клиффордъ восторжествовалъ надъ добродѣтелію Сесиліи, и скоро послѣ того получилъ повелѣніе явиться къ своему полку, которой долженъ былъ выступить въ походѣ.-- "Неужьли ты не заѣдешь ко мнѣ, прежде нежели сядешь на судна? не ужьли оставишь меня, не давъ названія своей жены? сказала Сесилія, лишаясь почти чувствъ. Нѣтъ, ты не покинешь меня въ стыдѣ и горести!" Клиффордъ клялся у ногъ своей легковѣрной любовницы исполнить все, чего она желала, и Сесилія старалась подавить горесть разлуки съ нимъ надеждою щастія, которое ожидало ее по его возвращеніи, но въ самой тотъ день, когда полагала увидѣть его, подучила отъ него письмо, въ которомъ онъ ее увѣдомлялъ, что полку наслано повелѣніе немедленно сѣсть на корабль, и что по сей причинѣ ему никакъ не можно было заѣхать къ ней.
Клиффордъ въ семъ обстоятельствѣ не измѣнялъ истинѣ. Любя Сесилію, сколько можетъ любить распутной человѣкъ, онъ въ самомъ дѣлѣ чувствовалъ горесть и смятеніе, которыя выражалъ въ своемъ письмѣ. Однако же, хотя бы онъ и возвратился къ своей любовницѣ, то нашелъ бы еще какое нибудь правдоподобное извиненіе для отсрочки брака.
Ничто не можетъ описать ужаснаго положенія Сесиліи при полученіи сего письма. Клиффордъ не прежде могъ возвратиться, какъ чрезъ нѣсколько мѣсяцовъ, и можетъ быть не возвратится никогда!" вскричала Сесилія, представивъ себѣ всѣ опасности войны.... Но когда размышляла о своемъ ужасномъ положеніи, о возможности содѣлаться матерью, прежде нежели будетъ супругою, горесть и отчаяніе удручали ея душу, и она молила небо о прекращеніи дней своихъ. "О родитель мой! нѣжный, нещастный родитель!" вскричала она; я, которая была твоимъ украшеніемъ, буду теперь стыдомъ и отравою старыхъ дней твоихъ... твоя нещастная дочь, которая прежде утѣшалась, видя изъ твоихъ глазъ всю нѣжность лѣвою къ ней, должна теперь страшиться отцовскаго взора.
Хотя Сесилія не смѣла писать къ своему отцу даже до тѣхъ поръ пока ей можно будетъ увѣдомить его о своемъ бракѣ, но не могла жить безъ тайнаго освѣдомленія о здоровьѣ и положеніи виновника ея дней. Клиффордъ предъ отъѣздомъ своимъ далъ ей для посылокъ человѣка, котораго вѣрность и способность -- какъ онъ увѣрялъ -- были ему весьма извѣстны. Первое донесеніе сего человѣка было, что Фицганри наслаждался посредственнымъ здоровьемъ; второе, что онъ казался погруженнымъ въ нѣкоторомъ родѣ унынія; третіе, что его мужество совершенно возвратилось; и наконецъ послѣднее, что Фицганри женился.
"Женился! вскричала Сесилія, выслалъ съ поспѣшностію привезшаго ей сіе извѣстіе, женился!... Клиффордъ въ отсутствіи! и можетъ быть его уже нѣтъ на свѣтѣ!... А батюшка! женился! что я теперь? нещастная сирота... поруганіе общества. Не кому любить меня, не кому защитить. Великій Боже! прибавила она въ отчаяніи, прости слабой твари, естьли она во гробѣ станетъ искать прибѣжища своимъ страданіямъ!" Здѣсь нещастная Сесилія вдругъ вспомнила, что она скоро будетъ матерью и, падая на колѣна, произнесла голосомъ, прерывающимся отъ рыданій: "нѣтъ! священные узы скоро привяжутъ меня къ жизни, онѣ не будутъ прерваны и я совершу мою судьбу!
Нѣсколько успокоившись, предавшись на волю горестной своей участи, Сесилія искренно радовалась второму супружеству своего отца. Сіе произшествіе убѣждало нещастную, что онъ навсегда изгналъ ее изъ своего сердца; ибо она знала, что одинъ только страхъ, дабы съ пріумноженіемъ семейства не умалилась чрезмѣрная нѣжность, которую онъ къ ней имѣлъ, препятствовалъ ему прежде вой ни въ новый союзъ. Однако же сердце Сесиліи облегчилось отъ ужасной тягости, его удручавшей, когда она помышляла, что ея отецъ могъ быть щастливъ безъ нее. Воображая, что онъ въ шелъ благополучіе въ сей перемѣнѣ состоянія, она рѣшилась никогда не напоминать ему о дочери, ко. шорой существованіе ему столь нужно было забыть.
Приближалось время, когда ей надлежало дать жизнь нещастному плоду своей пагубной безразсудности. Одна, оставленная цѣлою Природою, окруженная наемными и чужими попеченіями, нещастная Сесилія, покорившись своей судьбѣ, съ мужествомъ, съ спокойствіемъ, которое даже изумило хозяйку того дома, гдѣ она жила, произвела на свѣтъ и ваяла къ себѣ на руки сына, которому вмѣсто того, чтобы содѣлаться радостію и надеждою знатной фамиліи, было, можетъ статься, суждено видѣть себя отверженнымъ и непризнаннымъ своими ближайшими родственниками. Сіе трогательное размышленіе не только не привело въ уныніе Сесилію, но еще одушевило ея мужество. Съ той самой минуты, какъ она получила новыя обязанности, не преставала выполнять ихъ такъ, какъ бы старалась загладить тѣмъ свой проступокъ. Хотя безпрестанная меланхолія казалась на ея лицѣ; хотя она не имѣла знакомства ни съ кѣмъ въ Лондонѣ, кромѣ своей сострадательной хозяйки: но всегдашняя горесть ея приняла не столь мрачной видъ, и въ то время, когда получала извѣстіе о Клиффордѣ, или предавалась утѣшительной мысли, что ея отецъ былъ щастливъ, она брала своего сына, прижимала его къ сердцу и находила себя менѣе нещастною.
Шесть мѣсяцовъ протекло уже отъ рожденія сего дитяти, когда Клиффордъ возвратился въ Лондонъ. Сесилія, увидѣвъ его, забыла на минуту все свое злополучіе: но скоро потомъ начала говорить ему о столь долговременнемъ отлагательствѣ ихъ брака, и довела его до того, что день къ совершенію онаго былъ назначенъ, Едва начинала она ласкаться достиженіемъ конца своихъ страда. Но, какъ вдругъ Клиффордъ по. лучилъ извѣстіе, что его отецъ опасно боленъ, что зоветъ его къ себѣ и -- Сесилія снова предана была всѣмъ томленіямъ безпокойства.
Чрезъ мѣсяцъ онъ возвратился къ ней; видъ его имѣлъ нѣчто мрачное: казалось, онъ чувствовалъ тайную горесть, которую старался заключить въ себѣ самомъ. Сесилія встревоженная, дрожа отъ страха, заклинала его открыть ей свое сердце. Лукавой Клиффордъ изъявилъ, сколь горестно для него повиноваться своей любезной Сесиліѣ; признался ей наконецъ, что причиною болѣзни отца его было печальное извѣстіе, будто бы онъ тайно обвѣнчался съ нею; что отецъ звалъ его только за тѣмъ, дабы самому узнать отъ него, справедливъ ли этотъ слухъ; и что старикъ, будучи убѣжденъ утвердительными его увѣреніями въ томъ, что никакія законныя узы ни съ кѣмъ его не соединяютъ, заставилъ его, ежели не хочетъ причинить ему безвременной смерти, произнесть клятву никогда не жениться на Сесиліѣ Фицганри безъ его согласія.
"И вы произнесли эту клятву! сказала Сесилія съ сильнымъ движеніемъ духа.-- Чтожъ оставалось мнѣ дѣлать? отвѣчалъ онъ, жизнь отца моего была въ опасности. Естьли бы я отказалъ, ужасной страхъ, чтобы онъ не проклялъ меня при послѣднемъ издыханіи своемъ... Впрочемъ, какъ онъ ни жестокъ, Сесилія, я не могу забыть, что онъ мнѣ отецъ... "Немилосердой! прервала внѣ себя Сесилія, я пожертвовала своимъ отцомъ для тебя!" и упала безъ памяти къ ногамъ Клиффорда.
Пришедши въ чувство, она нашла своего любовника предъ собою на колѣняхъ. Пользуясь ея чрезмѣрною слабостію, онъ старался ее убѣдишь, что воспользуется удобною минутою для полученія согласія своего отца; что безъ этой надежды онъ не далъ бы сей клятвы, хотя бы отъ того зависѣла жизнь его отца. "О! нѣтъ! отвѣчала Сесилія съ горькою улыбкою, не обманывайте сами себя; вы слишкомъ доброй сынъ... вы и одной минуты не могли колебаться исполнить волю своего отца. Мало дѣтей такихъ недостойныхъ, такихъ жестокихъ, какъ я." И тутъ нещастная Сесилія, терзаемая чувствованіями, которыя угнетали ея сердце, предавалась ужаснѣйшему отчаянію. Клиффорду должно было употребишь всю свою ловкость, всю власть, которую онъ имѣлъ надъ нею, чтобы нѣсколько ее успокоить.
Протекли еще шесть другихъ мѣсяцовъ, въ теченіи которыхъ онъ поддерживалъ надежду Сесиліи, говоря ей, что его отецъ каждой день менѣе удаленъ отъ согласія на ихъ бракъ.-- "Когда ты примѣтишь, что онъ будетъ къ тому близокъ, сказала Сесилія, то поведи меня къ нему, и ему разскажу мою ужасную исторію, я скажу ему: изъ любви къ вашему сыну я оставила, покинула наилучшаго отца и сдѣлалась поруганіемъ общества; посмотрите на мое блѣдное, впалое лице, посмотрите на слѣды жестокой горести, которая сушитъ мою жизнь, не отвергните справедливой моей прозьбы, не содѣлайтесь убійцею нещастной, которая до минуты своего проступка ни одного вечера не закрывала глазъ безъ благословенія своего отца, и которой первые взоры каждой день встрѣчали улыбку отеческой нѣжности!"
Клиффордъ не былъ нечувствителенъ, но его пылкая и бѣглая чувствительность исчезала вмѣстѣ съ предметомъ, возбуждавшимъ оную. Когда Сесилія говорила ему столь трогательнымъ образомъ, онъ отвѣчалъ ей съ нѣжностію, непритворною любовью, часто даже выходилъ изъ комнаты, чтобы не растрогаться слишкомъ; но, всегда рабъ минутныхъ впечатлѣній, не успѣвалъ въ пройти половины улицы, какъ видъ пригоженькой дѣвушки, или встрѣча съ товарищемъ въ распутствахъ, осушали вдругъ слезы, которыя исторгала у него Сесилія, и онъ снова начиналъ изъискивать средства, какъ бы еще обмануть свою нещастную любовницу. Но наконецъ наступила минута, въ которую долженствовала навсегда спасть личина, покрывавшая сего ненавистнаго человѣка.
Какъ Сесилія готовилась быть рано или поздо женою Клиффорда, то вела чрезвычайно уединенную жизнь, и болѣе всего старалась не посрамишь себя, показавшись въ какомъ нибудь публичномъ мѣстѣ. Тщетно выхвалялъ ей Клиффордъ прелести театра: "Уединеніе, книги, музыка, работа и твое присутствіе, вотъ что прилично моему положенію, отвѣчала она ему; и не прежде, какъ съ названіемъ твоей жены, покажусь я глазамъ публики,"
Хотя Клиффордъ и желалъ ввести въ свѣтъ свою прекрасную добычу, но принужденъ былъ покараться ея волѣ. Между тѣмъ въ одинъ вечеръ онъ настоялъ съ большею противъ прежняго силою, чтобы она поѣхала съ нимъ въ Театръ Дроли-Левъ видѣть представленіе прекрасной Трагедіи. "Милая Сесилія! сказалъ онъ, не откажи мнѣ въ этомъ, потому болѣе, что я принужденъ разстаться съ тобою и отправиться въ слѣдующій понедѣльникѣ съ батюшкою въ деревню, гдѣ онъ пробудетъ нѣсколько недѣль." Сесилія, побѣжденная его неотступными прозьбами, согласилась наконецъ ѣхать съ нимъ; но въ сопровожденіи Г-жи Ескю своей хозяйки покрыла лицо флеромъ и сѣла въ одной изъ верхнихъ ложъ.
Неизъяснимая прелесть и нѣжное участіе, которыя ощущала Сесилія во время представленія Трагедіи, заставили ее на нѣсколько времени забыть собственное положеніе; но по окончаніи піэсы сказала Клиффорду, что ей не хочется дожидаться второй. Онъ готовъ былъ исполнить ея желаніе, какъ вдругъ, примѣтивъ въ первыхъ ложахъ одного изъ своихъ знакомыхъ, съ которымъ ему нужно было переговорить, испросилъ ее обождать его нѣсколько минутъ: она охотно согласилась на то, и Клиффордъ немедленно ее оставилъ. Лишь только онъ ушелъ, пришли два человѣка въ ложу Сесиліи и сѣли за нею.
"Милордъ! кто таковъ этотъ пригожій молодой мущина, которой сей часъ вошелъ въ первую ложу противъ нашей, и которой разговариваетъ теперь съ Капитаномъ Мобрей?" сказалъ одинъ изъ нихъ своему товарищу. "Это Жоржъ Клиффордъ, Гвардейской Офицеръ, и мой любезной Полковникъ, одинъ изъ самыхъ тонкихъ и проворнѣйшихъ людей въ цѣломъ Лондонѣ, отвѣчалъ Милордъ." Сесилія, которая не упустила ни одного слова изъ сего разговора, усугубила вниманіе. Полковникъ. "О! я много слышалъ объ этомъ молодомъ человѣкѣ; мнѣ о немъ насказали столько же худова, сколько и добраго."
Милордъ. "Это легко быть можетъ, и я смѣло скажу, что онъ погубилъ болѣе молодыхъ людей, и обольстилъ болѣе дѣвицъ, нежели кто нибудь другой въ его лѣта, ибо ему пошелъ только тридцатой годъ."
Сесилія тяжко вздохнула, и холодной потъ покрылъ ея лицо.
П., однакожъ надобно надѣяться, что онъ теперь совсѣмъ перемѣнился; я слышалъ, что онъ вступаетъ въ бракъ съ Мисъ Сандфордъ, богатѣйшею наслѣдницею изъ цѣлаго города."
М. "Это правда. И въ понедѣльникъ назначено быть свадьбѣ."
Сесилія затрепетала.....
Клиффордъ говорилъ ей, что въ понедѣльникъ же ему должно будетъ оставить ее на нѣсколько недѣль... Внѣ себя отъ страха, едва смѣя дышать, продолжала она слушать сей разговоръ.
М. "Но онъ женится единственно изъ корысти; все дѣло состоитъ въ томъ, что отецъ его выигралъ тяжбу, которая даетъ ему какой-то новой титулъ; онъ имѣетъ изрядной кусокъ земли, чтобы поддержать важность онаго; и сынъ согласился жениться на этой богатой наслѣдницѣ, для того, чтобы сдѣлать свою фамилію столько же богатою, сколько она знатна. Скажу вамъ, что знаю это отъ вѣрнаго человѣка: Клиффордова мать мнѣ съ родни, и сочла за нужное увѣдомишь меня о выгодномъ бракѣ, въ ко. шорой вступаетъ ея сынъ."
Сіе подтвержденіе истины исторіи, которую Сесилія до того времени почитала однимъ изъ сихъ неосновательныхъ слуховъ, которые праздными людьми распускаются въ свѣтѣ отъ бездѣлья, было болѣе, нежели сколько она могла снести. Но отчаяніе придало ей мужества, и она рѣшалась слушать до конца; между тѣмъ какъ Г-жа Эскю обращала все свое вниманіе на піэсу, которую тогда же начали играть. Въ сію самую минуту Сесилія примѣтида, что Клиффордъ вышелъ изъ нижней ложи съ своимъ пріятелемъ; она бросила на него неподвижной взглядъ съ горькимъ чувствованіемъ, съ непоколебимымъ предпріятіемъ никогда его болѣе не видѣть.
П. "Я рѣдко слышалъ, чтобы бракъ изъ корысти былъ когда нибудь щастливъ."
М. "Не думаю, чтобы и этотъ былъ щастливъ; ибо сверхъ того, что Мисъ Сандфордъ дурна собою и нескладна, имѣетъ она еще опасную совмѣстницу." --
П. " Подлинно! безъ сомнѣнія любовницу. "
Здѣсь Сесилія едва могла дышать; подозрѣвая, что станутъ о ней говорить, слушала она съ трепетомъ.
М. "Да! любовницу, достойную лучшей участи."
П. "Такъ вы ее знаете?"
М. "Я не знакомъ съ нею лично, но во время пребыванія моего въ сосѣдствѣ того городка, гдѣ она жила, я слышалъ чрезвычайныя похвалы ея уму и прелестямъ: имя ея Сесилія Фиц... Фиц...
П. (прерывая его) "Фицганри конечно!сс
М. (вскрикивая) Точно такъ! Но какимъ образомъ вы могли угадать его?" --
П. "Это имя я часто слышалъ во многихъ отличнѣйшихъ собраніяхъ. Вѣдь она прекрасно поетъ и безподобно знаетъ музыку?" --
М. "Сесилія Фицганри имѣетъ всѣ дарованія; она была украшеніемъ своего отца; ее обожалъ цѣлой городъ, въ которымъ она жила."
Сесилія едва могла удержать свои рыданія при семъ вѣрномъ изображеніи того, чѣмъ она была нѣкогда.
М. "Бѣдная дѣвушка! какъ жаль, что она сдѣлалась жертвою распутнаго человѣка! Сказываютъ, что онъ уговорилъ ее бѣжать изъ отцовскаго дома, подъ предлогомъ отвести въ Гретна-Гркнъ; но не знаю, какою адскою хитростію заставилъ ее потомъ ѣхать съ собою въ Лондонъ."
Смущеніе Сесиліи стало такъ ужасно, что Г-жа Эскю, примѣтивъ оное, спросила, не дурно ли ей? "Нѣтъ, сказала Сесилія стѣсненнымъ голосомъ, оставьте меня, мнѣ хорошо... очень хорошо!" Довольна будучи симъ отвѣтомъ добрая хозяйка, отворотилась къ сценѣ, между тѣмъ какъ Милордъ никакъ не могъ вообразить, сколь острыми стрѣлами пронзалъ онъ сердце нещастной, которая внушала ему столько состраданія.
П. "Участь этой бѣдной дѣвушки, кажется, васъ сильно трогаетъ, Милордъ!"
М. (съ чувствительностію). Очень трогаетъ, признаюсь вамъ и не безъ причины; сего дня поутру былъ у меня Вильсонъ, управитель Клиффорда; онъ разсказалъ мнѣ много подробностей, которыя усугубляютъ все состраданіе о нещастной жертвѣ сего жестокаго человѣка. Сесилія страстно любитъ своего отца, и хотя она могла рѣшиться покинуть его; но съ самыхъ тѣхъ поръ, тогда только наслаждается минутою спокойствія, когда можетъ тайнымъ образомъ освѣдомиться объ его здоровьѣ и состояніи...
П. (сквозь зубы) "Странное противорѣчіе человѣческаго сердца!"
М. "Это нѣжное безпокойство заставило Клиффорда бояться, чтобы Сесилія, въ какую нибудь минуту досады противъ него, не возвратилась въ отцовской домъ, прежде нежели эта нещастная дѣвица ему опротивѣетъ: для этого, какъ вы думаете, что онъ сдѣлалъ?"
Тутъ Сесилія, терпѣвшая несносное мученіе, и для которой минутная остановка такой рѣчи была пыткою, оборотилась къ нимъ, не поднимая флера и, устремивъ на своего незнакомаго друга дикой взоръ, едва могла не закричать: чтожъ онъ сдѣлалъ, Милордъ?
М. (продолжая послѣ которой остановки) "Онъ заставилъ тогоже самаго Вильсона, о которомъ я вамъ сказывалъ, играть роль курьера. Долгое время употреблялъ сей различные обманы для успокоенія легковѣрной Сесиліи, а наконецъ увѣрилъ ее, будто бы Фицганри женился на другой женѣ. Нещастной отецъ! Надобно болѣе думать, что онъ умеръ."
При семъ страшномъ предположеніи Сесилія вышла изъ самой себя; она вскричала, и опустивъ голову на колѣна Лорда, который сидѣлъ за нею, предавалась ужаснѣйшему отчаянію.
Вонъ ее, вонъ! закричали зрители, вышедши изъ терпѣнія; ибо думая, что шумъ, возмущавшій ихъ вниманіе, происходилъ отъ одной изъ сихъ нещастныхъ тварей, поношенія своего пола; не чувствовали они никакого состраданія къ нещастной жертвѣ Клиффордовой. Въ сію минуту одинъ мущина изъ сосѣдней ложи крѣпко ударилъ Сесилію по плечу и, выругавъ ее постыднымъ именемъ, приказывалъ вытти изъ театра.
Сесилія, поддерживаемая Лордомъ, которой оказывалъ ей знаки живѣйшаго состраданія, услышавъ это ненавистное названіе, встала со взоромъ и движеніями сумасшествія: "Слышители Милордъ, вскричала она, слышыте ли вы что я! о Боже! Боже!" Потомъ вышедшт изъ ложи вмѣстѣ съ Г-жею Ескю, которая въ изумленіи и дрожа отъ страха, едва успѣвала бѣжать за нею -- долго бродила она по коридорамъ.
Прежде нежели она успѣла дойти до лѣстницы, кончилась вторая піэса, и всѣ выходы театра наполнились народомъ. Стараясь какъ нибудь пробраться, примѣтила она вдругъ одного купца, который жилъ подлѣ дому ея родителя. Не было уже ни малѣйшихъ чувствованій робости и стыда въ сердцѣ Сесиліи -- отчаяніе истребило ихъ. Она подбѣжала. къ сему человѣку и, схвативъ его за руку, произнесла ужаснымъ голосомъ: "Ради Бога, скажите мнѣ, живъ ли мой отецъ?" Купецъ, устрашенный чрезмѣрною блѣдностію Сесиліина лица, и помѣшательствомъ, изображавшимся въ ея глазахъ, отвѣчалъ внѣ себя... -- "Живъ бѣдной, но...-- "Но вѣрно нещастливъ, вскричала Сесилія: Боже! благодарю тебя, мой отецъ живъ! Скажите мнѣ еще, женился ли онъ?" -- "Женился! повторилъ купецъ съ удивленіемъ, ахъ! нѣтъ, онъ..." -- "Думаете ли вы, что онъ проститъ меня, прервала съ живостію Сесилія?" "Какъ ему простить васъ, отвѣчалъ купецъ, не уже ли вы думаете?..." "Я знаю, что вы хотите сказать, прервала снова Сесилія; ахъ! да благословитъ васъ небо, вы мнѣ спасли жизнь!"
Послѣ сихъ словъ Сесилія побѣжала изъ театра, Г-жа Ескю бросилась въ слѣдъ за нею вмѣстѣ съ Лордомъ и Полковникомъ, которые изъ восклицанія, вырвавшагося у доброй хозяйки, узнали, что предметъ ихъ попеченій и состраданія была сама Миссъ Фицганри.
Сесилія вышедши на улицу, вдругъ встрѣтила Клиффорда, которой съ однимъ изъ своихъ пріятелей выходилъ изъ кофейнаго дома. Суровой и презрительной видъ, съ какимъ она приняла его извиненія въ томъ, что онъ такъ долго замедлилъ, устрашилъ его сверьхъ всякаго описанія. Онъ тщетно старался узнать причину сей перемѣны -- Сесилія хранила глубокое молчаніе. Клиффордъ просилъ ее сѣсть въ карету, которую тотчасъ велѣлъ подать; она сперьва рѣшительно отказала, но наконецъ, не взирая на ея сопротивленіе, Г-жѣ Ескю удалось уговорить ее -- они сѣли и поѣхали домой.
Сесилія молчала всю дорогу вопросы Клиффорда не получили никакого отвѣта, кромѣ судорожныхъ вздоховъ и нѣсколькихъ восклицаній, которыя привели его съ трепетъ. Г-жа Ескю думала, что она помѣшалась въ умѣ. Клиффордъ желалъ бы также судить, но совѣсть говорила ему, что естьли Сесилія какимъ нибудь непредвидѣннымъ случаемъ узнала его хитрые и безчеловѣчные съ нею поступки, то одной этой причины довольно, чтобы произвесть мрачное отчаяніе, возмущавшее ея душу.
Наконецъ они пріѣхали въ домъ Г-жи Ескю, и Сесилія, собравшись нѣсколько съ духомъ, разсказала Клиффорду твердымъ голосомъ и съ обманчивымъ спокойствіемъ весь разговоръ, которой она слышала въ театрѣ.
"Это сплетни, вскричалъ Клиффордъ съ безстыдствомъ, и я увѣряю... Проницательной взоръ Сесиліи не допустилъ его продолжать -- онъ смѣшался; но принявъ немедленно свою обыкновенную смѣлость, которую еще болѣе умножало дѣйствіе крѣпкихъ напитковъ, выпитыхъ въ кофейномъ домѣ, онъ старался оправдать свои поступки.
Чрезмѣрное презрѣніе изобразилось тогда на лицѣ Сесиліи. "Прошло то время, сказала она ему, когда ваше гнусное лицемѣріе могло меня обманывать: безвозвратно прошло это время! Признайтесь въ вашемъ преступленіи; одно только это признаніе хотѣла бы я еще слышать отъ васъ."
И такъ, вскричалъ онъ, негоже вамъ сердиться? Исторія, которую я выдумалъ о бракѣ вашего батюшки, была не что иное, какъ доказательство моей нѣжности, моихъ попеченій избавить васъ отъ терзаній совѣсти. Что, касается до Миссъ Сандфордъ, то хотя она и получитъ мою руку, но вы однѣ всегда будете обладать моимъ сердцемъ, и я за тѣмъ только скрывалъ отъ васъ бракъ мой чтобы сохранить единственное сокровище, которое для меня безцѣннѣе всего. Чертъ побери этого проклятаго Лорда! онъ. разстроилъ самой лучшій планъ, какой только можно было начертать. Однакожъ я надѣюсь, милой другъ мой, что мы разстанемся безъ ненависти.
"Великій Боже! вскричала Сесилія, поднимая глаза къ небу съ трогательнѣйшимъ выраженіемъ, и я могла покинуть наилучшаго отца, для столь подлаго изверга! Но не думайте, государь мой, прибавила она съ важностію и взглянувъ на Клиффорда, не думайте, чтобы это униженіе, до котораго я дошла, принудило меня когда нибудь принять пособіе для себя или для своего дитяти отъ человѣка, которой не внушаетъ мнѣ ничего, кромѣ презрѣнія. Вы сдѣлали меня преступницею, но не истребили во мнѣ отвращенія къ преступленію, ни любви къ добродѣтели; и я васъ увѣряю, что этотъ разговоръ будетъ послѣдній въ нашей жизни."
"То есть до завтрашняго утра, подхватилъ Клиффордъ." Послушай, Сесклія, вотъ наша первая ссора! ты знаешь, что ссоры любовниковъ поддерживаютъ и усугубляютъ любовь; и потоиу надѣюсь найти тебя завтра такою, какою желаю.
Послѣ сихъ словъ онъ простился съ нею, въ твердомъ увѣреніи, что Сесилія, за суровостію ночи, отложитъ свой отъѣздъ до слѣдующаго дня; почему и въ мѣренъ былъ притти какъ можно ранѣе, чтобы удержать ее отъ такого предпріятія. При томъ же онъ зналъ, что у нее не было въ то время денегъ, и что Г-жа Ескю не осмѣлится безъ его позволенія дать ей ни малѣйшей суммы, Сесилія по выходѣ Клиффорда не предалась бездѣйственной горести. Рѣшившись, твердо рѣшившись удалиться навсегда отъ своего жестокаго обольстителя, не взирала она ни на ночь, ни на суровость времени, ни на жестокую бурю. Всѣ сіи ужасы природы могли ли сравниться съ тоскою, терзавшею ея сердце?-- Она подошла тихими и спокойными шагами къ колыбели своего сына, обернула его въ шубу, потомъ, набросавъ шаль на плеча, сошла тихоньхо по лѣстницѣ, отворила дверь на улицу, и прежде нежели малѣйшій шумѣ могъ дойти до домашнихъ, она отошла уже далеко..
Время было столь ужасное, что даже люди, обыкновенно привыкшіе презирать такую непогоду, едва могли скрыть страхъ, и съ трепетомъ бѣжали въ свои ненастныя жилища; но Сесилія, не чувствуя жестокости непогоды, ощущала только радость, что могла убѣжать отъ чудовища. Надежда получить прощеніе своего отца, облегчила всѣ ея страданія.
"Великій Боже! благодарю тебя, вскричала она, дошедши до Гринъ-Парка, -- воздухъ, которымъ я дышу здѣсь, не оскверненъ дыханіемъ сего ненавистнаго человѣка." Тутъ караульной прокричалъ половину двенатцатаго часа, она вспомнила, что у нее нѣтъ убѣжища, гдѣ бы провесть остатокъ ночи; но зная, что публичная коляска отправлялась въ полночь изъ Пиккадили къ одному городу въ двенатцати верстахъ отъ ея родины, она рѣшилась взять въ оной мѣсто, и ѣхать такимъ образомъ до тѣхъ поръ, пока ей позволитъ ея достатокъ, а остальную часть дороги окончить пѣшкомъ. Въ ту самую минуту, когда она пришла къ Почтовому Двору коляска готова была къ отъѣзду) и къ щастію оставалось еще порожнее мѣсто.
Закрывъ лице частымъ флеромъ и держа на рукахъ свое уснувшее дитя, сѣла Сесилія въ коляску. Дрожаніе всѣхъ ея членовъ и тяжкіе вздохи, вылетавшіе изъ ея груди, произвели столько же изумленія, сколько состраданія въ другихъ путешественникахъ. Но послѣ нѣсколькихъ безполезныхъ покушеній удовольствовать свое любопытство, они кончили свои вопросы и оставили ее въ спокойствіи.
Въ слѣдующій день, около полудня, коляска остановилась на нѣсколько часовъ. Тогда Сесилія, приближавшаяся къ мѣсту своего рожденія, боясь быть узнанною окрестъ живущими, рѣшилась перемѣнишь платье, не только для того, чтобы скрыть себя, но чтобы защитить тѣло отъ жестокаго холода, Она промѣняла свою шубу, шаль и нѣсколько другихъ вещей на нѣкоторой родъ суконнаго капота, на большей плащь съ капишономъ, на пару теплыхъ башмаковъ и нѣсколько аршинъ фланели для обвертыванія маленькаго Идуарда. Потомъ, подвязавъ соломенную шляпку подъ подбородокъ, она была похожа была въ такой одеждѣ на крестьянку, идущую къ торгу въ ближній городокъ, если бы нѣжныя черты ея, природныя прелести не измѣняли такому наряду.
Когда коляска отправлялась путь, то Сесилія, примѣтивъ, что ея достатокъ не позволяетъ ей сохранить перваго своего мѣста, заняла другое далѣе въ углу повозки. Прикрывъ свое дитя плащемъ, которой былъ на ней, она сѣла въ семъ столь невыгодномъ положеніи съ мнимою твердостію, между тѣмъ какъ ея сердце удручено было скорбію.
Она надѣялась еще до вечера быть въ двенатцаьи миляхъ отъ своей родины, и до наступленія ночи достигнуть мѣста своего назначенія; но ошиблась въ разсчетѣ, ибо дорога была такъ худа, такъ скользка, что уже было довольно поздо, когда коляска доѣхала до того мѣста, гдѣ Сесиліи должно было ее покинуть. Поѣвши нѣсколько, и снабдивъ себя нѣкоторыми припасами на дорогу, она примѣтила, что ей не возможно будетъ достигнуть отцовскаго дома прежде наступленія ночи.
Однакожъ она рѣшилась продолжать свой путь, ибо мысль, провести еще день въ жестокой неизвѣстности, получитъ ли прощеніе своего отца, была для нее гораздо ужаснѣе, нежели страхъ пуститься при наступленіи ночи въ столь тягостной путь. Можетъ быть въ предпринятое ею намѣреніе входила отчасти и надежда внушить нѣжнѣйшее состраданіе своей кормилицѣ, у которой она располагалась пристать, дабы упросить ее быть посредницею между собою и отцомъ.
"Видъ моего невиннаго Идуарда, думала Сесилія горестно вздыхая, моего бѣднаго дитяти, безъ пристанища, безъ защиты, умоляющаго среди холодной и жестокой ночи о прощеніи нещастной Сесиліи, тронетъ сердце батюшки и, можетъ быть, онъ мнѣ дастъ знать о моемъ прощеніи; ибо не смѣю надѣяться быть допущенною къ нему; но вопреки всѣхъ сихъ утѣшительныхъ мыслей, нѣкоторой ужасъ, коего она не могла преодолѣть, возмущалъ ея душу; каждую минуту она съ трепетомъ осматривалась вокругъ себя. Опустошенія, причиненныя послѣднею бурею, казалось, соотвѣтствовали ея горестному положенію. Увы! говорила она, не всегда была я такъ робка, не всегда я такъ трепетала; но тогда не была еще преступницею. Милой мой! продолжала она, прижимая къ своему сердцу маленькаго Идуарда, почто не могу я содѣлаться вновь невинною подобно тебѣ? Объятая скорбью при чувствованіи того, чѣмъ она была нѣкогда, и что она теперь, Сесилія шла съ скоростію, какъ бы надѣясь поспѣшностію хода уйти отъ горестныхъ своихъ размышленій.
Она приближалась тогда къ лѣсу, простирающемуся мили на двѣ, и лежащему въ трехъ миляхъ отъ дому ея отца. Сесилія, въ щастливѣйшіе дни своей жизни не входила никогда подъ мрачные и величественные своды сихъ древнихъ деревъ безъ ощущенія какого-то чувствованія страха и печали. Теперь бродящая, покинутая мать безъ имени супруги, неся на рукахъ плодъ своего пагубнаго заблужденія, лишь только вступила она въ сіе тихое и дикое мѣсто, сильнѣйшій ужасъ овладѣлъ ея душею, мужество оставило ее, колѣна подогнулись, нона громко умоляла о пособіи неба.
Въ сію самую минуту небольшой шорохъ поразилъ ея слухъ. Она съ робостію посмотрѣла вокругъ себя, и какъ будто примѣтила что-то пробиравшееся съ быстротою сквозь деревья. Не смѣя ступить отъ боязни, Сесилія пробыла нѣсколько минутъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ остановилась; но вскорѣ потомъ, судя по поспѣшности, съ какою удалялся предметъ ея страха, что и она можетъ быть произвела въ немъ ужасъ подобной своему, осмѣлилась продолжать свой путь. Лишь только отошла она нѣсколько шаговъ, вдругъ услышала глухой шумъ между деревьями, походившій на звукъ цѣпи; тогда не сомнѣваясь болѣе, что это какое нибудь бѣдное животное, вышедшее въ лѣсъ искать себѣ пищи, восприняла она всю свою твердость духа.
Снова предавшись своимъ горестнымъ мыслямъ, шла она однакожъ съ предосторожностію въ темнотѣ, окружавшей ея, какъ вдругъ очутилась близь предмета своего перваго ужаса, и ясно тогда увидѣла, что это человѣкъ. Не слыша болѣе звука цѣпи, ей казалось, что мачта обманула ее; но невозможно описать того ужаса, которой она почувствовала, примѣтивъ, что сей человѣкъ остановился въ нѣсколькихъ шагахъ предъ нею, и какъ бы хотѣлъ ея дожидаться.
Есть минуты, въ которыя величайшій ужасъ внушаетъ нѣкоторой родъ неустрашимости: это не мужество, но минутное оцѣпененіе сего повелительнаго чувства, побуждающаго насъ стараться о сохраненіи себя. Сесилія ощущала оное и продолжала итти къ неизвѣстному; но сей послѣдній оборотивъ голову, посмотрѣвъ вокругъ себя, затрепеталъ и удалился съ быстротою птицы. Тогда Сесилія едва не лишилась чувствъ отъ ужаса, которымъ она была объята; ибо ясно могла уже различить звукъ цѣпи и при, мѣтила даже, что оная прикрѣплена къ ногѣ бѣжавшаго. "Великій Боже! вскричала она, это безъ сомнѣнія какой нибудь злодѣй, убѣжавшій изъ темницы; онъ опять воротится и я погибла! О мой Идуардъ! можетъ быть въ этомъ лѣсу окончишь ты жизнь вмѣстѣ съ твоею нещастною матерью.
Дрожа, едва въ силахъ дышать, Сесилія не знала, что предпринять ей: остаться въ лѣсу, или вытти изъ онаго равно было для нее опасно; однако же рѣшилась продолжить дорогу.
Она прошла почти около мили, не встрѣчая никого; уже ласкалась она, что неизвѣстной пошелъ совсѣмъ противнымъ путемъ, какъ вдругъ примѣтила его сидящаго у подошвы дерева, мимо котораго ей непремѣнно надлежало итти. Казалось, онъ не примѣтилъ ее, и Сесилія прошедши сіе мѣсто, которое почитала столь опаснымъ, вдругъ услышала, что кто-то засмѣялся, потомъ сталъ говорить позади ея, и примѣтила тогда, что неизвѣстный былъ не злодѣй, но сумасшедшій, сорвавшійся съ цѣпи. Состраданіе, которое она тогда почувствовала къ Сему нещастному, превзошло ея страхъ, и она желала бы воротиться назадъ, чтобы дать ему поѣсть чего нибудь изъ того, что взяла себѣ на дорогу; но вскорѣ увидѣла, что онъ бѣжитъ къ ней, таща за собою цѣпь съ ужаснымъ шумомъ.
Сей глухой звукъ, мракъ ночи и глубокое уединеніе, коимъ Сесилія была окружена, возвратили ей весь ея ужасъ. Трепеща о себѣ, о своемъ дитяти, она оперлась о дерево и, не въ силахъ будучи произнести слово, отдала себя на волю своея участи съ дикимъ спокойствіемъ.
"Послушай, милая, сказалъ сумасшедшій осиплымъ и едва внятнымъ голосомъ, видѣла ли ты ихъ? не съ этой ли стороны они идутъ?" -- "О комъ говорите вы, сударь?" отвѣчала Сесилія робкимъ голосомъ и сдѣлавъ низкой поклонъ; ибо ничто не бываетъ столь почтительно, какъ страхъ. "Ихъ не видать, продолжалъ бѣдный нещастливецъ, не отвѣчая на вопросъ Сесиліи; я ушелъ отъ васъ, бездѣльники! злодѣи! я ушелъ отъ васъ!" Тутъ, захлопавъ руками, онъ сталъ прыгать отъ радости.
Сесилія, опомнившись нѣсколько и желая снискать благосклонность сумасшедшаго, отвѣчала ему, что она искренно радовалась, видя его избѣжавшимъ отъ злодѣевъ, о коихъ онъ говорилъ: "и я надѣюсь, прибавила она, что они уже васъ не догонятъ." Но между тѣмъ какъ она говорила, нещастной ея товарищъ, казалось, не слушалъ ее и въ смущеніи продолжалъ тащить цѣпь за собою.
Наконецъ сей безпрестанный шумъ пробудилъ маленькаго Идуарда. Видя подлѣ себя чужаго человѣка, и испугавшись томнаго звука, которой поражалъ его слухъ, онъ закричалъ пронзительнымъ голосомъ и отворотилъ лице къ груди матери.
"Прочь его отсюда! прочь! вскричалъ сумасшедшій, я не люблю дѣтей! Сесилія, внѣ сѣбя при семъ грозномъ повелѣніи, трепеща о слѣдствіяхъ, какія оно могло имѣть, старалась успокоить своего сына, но тщетно, робенокъ не преставалъ кричать, между тѣмъ какъ гнѣвъ сумасшедшаго, казалось, пріобрѣталъ новую силу; "Удуши его! удуши его! сказала онъ страшнымъ голосомъ, дѣлай то, что я тебѣ приказываю, или... Сесилія, почти умирающая отъ горести и ужаса, то просила маленькаго Идуарда перестать плакатъ, естьли хочетъ сохранить свою жизнь, то умоляла сумасшедшаго пощадить ея сына; но увы! она говорила къ двумъ существамъ неспособнымъ ее понимать, чего могла она ожидать отъ дурака и отъ дитяти! одинъ усугублялъ свои угрозы, сбои требованія, другой продолжалъ кричать. Наконецъ сумасшедшій съ яростію схватилъ лѣвую руку Сесиліи, но сія мать залившись слезами, прижавъ другою своего сына къ сердцу, защитила его съ сверхъ-естественнымъ мужествомъ. Столь неравная борьба не долго могла продолжиться; уже нещастная Сесилія чувствовала, что ея силы ослабѣваютъ" какъ вдругъ изсохшія вѣтьви лѣсныхъ деревъ затрещали отъ ужаснаго порыва вѣтра; сумасшедшій, думая, что сей шумъ происходитъ отъ тѣхъ, кои гнались за нимъ, затрепеталъ, проворчалъ нѣсколько словъ и пустился бѣжать съ поспѣшностію.
Сесилія, едва въ чувствахъ, остановилась, чтобы собраться съ силами. Въ это время робенокъ видя, что его непріятель исчезъ, мало по малу успокоился, и вскорѣ потомъ заснулъ крѣпкимъ сномъ на дрожащей груди своей нещастной матери; -- но увы! ужасная опасность, которой онъ едва избѣжалъ, заставляла еще трепетать Сесилію. Сумасшедшій могъ воротиться, Идуардъ еще проснуться, и тогда!... Едва остановилась она на минуту при сей ужасной мысли, какъ вдругъ примѣтила жалкаго бѣглеца. Онъ возвращался къ ней тихими колеблющимися шагами и звукъ его цѣпи едва былъ слышенъ.
"Я не терплю крика дѣтей, сказалъ онъ подходя." -- "Мой спокоенъ, совершенно спокоенъ, отвѣчала Сесилія дрожащимъ голосомъ." Потсмъ вспомнивъ, что у ней есть пирожное въ карманѣ, немедленно подала его бѣглецу, дабы отвратить его вниманіе отъ Идуарда. Нещастный схватилъ оное съ жадностію и сожралъ въ одну минуту крича: "нѣтъ! я не люблю дѣтей, они измѣнники, вѣроломцы! и я имѣлъ дочь, произнесъ онъ томнымъ голосомъ и взявъ съ ласковостію Сесилію за руку; но она умерла, покинула меня; мнѣ остался одинъ только гробъ ея!" -- "Вы конечно ее очень нѣжно любили, отвѣчала Сесилія, тронутая мыслію, что сей нещастный отецъ лишился разсудка отъ чрезмѣрной горести." "Они говорятъ, будто моя дочь не умерла, продолжалъ онъ, и они меня ругаютъ, когда я имъ повторяю, что они безстыдные лгуны... да не видѣлъ ли ея похоронъ своими собственными глазами?.... такъ! я ихъ видѣлъ и не могъ пролить ни одной слезы. Онѣ всѣ здѣсь, прибавилъ нещастный, ударивъ себя въ грудь; онѣ тутъ около моего сердца, онѣ душатъ меня... Послушай, милая, не говори только никому, я ушелъ посѣтить ея могилу..
Непонятное ощущеніе, смѣсь горести, ужаса, умиленія, объяли сердце Сесиліи. Она желала отличить черты нещастнаго незнакомца, которыя мракъ лѣса скрытъ отъ ея взоровъ. Къ тому же шляпа его была спущена на глаза и голова такъ наклонена къ груди, что не возможно было примѣтить его лица. Напослѣдокъ Сесилія достигла конца лѣса съ своимъ достойными сожалѣнія товарищемъ; слабый свѣтъ утреннихъ сумерекъ давалъ уже различать предметы; она схватила тогда бѣглеца за руку, дабы тѣмъ принудить его обратить къ ней голову. Нещастный почувствовалъ впечатлѣніе охладѣвшей руки Сесиліи, бросилъ на нее смутной взоръ и Сесилія узнала своего отца! Она увидѣла Фицганри, нещастнаго Фицганри, лишившагося разсудка отъ побѣга и безславія своей дочери!!
Сесилія въ иступленіи упустила на землю свое уснувшее дитя, потомъ, бросясь къ ногамъ отца, протянула къ нему руки, произнося терзательнымъ голосомъ: "Батюшка! батюшка!"
При семъ имени нещастный Фицганри, казалось, затрепеталъ отъ ужаса, устремилъ на Сесилію мрачной взоръ, между тѣмъ какъ судорожное трепетаніе колебало его члены, потомъ, вырвавъ колѣна изъ рукъ своей умоляющей дочери, отбѣжалъ на нѣсколько шаговъ и въ сумасшествіи билъ себя по головѣ, рвалъ волосы, повторяя съ ужасными движеніями; "Батюшка! она называетъ меня своимъ батюшкою!"
Сесилія въ безмолвномъ отчаяніи смотрѣла на сію ужасную сцену. Тщетно Идуардъ, испуганный крикомъ Фицганри, умолялъ ее взять къ себѣ на руки; она не видѣла, не слышала ничего, кромѣ своего отца, не имѣла другаго чувствованія, кромѣ чувствованія своего преступленія, и въ одинакомъ оцѣпененіи ожидала окончанія припадка или слѣдствій сего неистовства, которое еще легко могло устремиться на ея дитя.
Вскорѣ Фицганри, изнуренный усталостію, палъ безъ дыханія на землю. Сесилія хотѣла броситься къ нему, но не могла сойти съ мѣста. Холодной потъ покрыть ея лице, колѣна ея подогнулись, и она была уже почти безъ чувству когда Фицганри всталъ и подошелъ къ ней. Не понимая причины сего поступка, Сесилія прижала Идуарда въ свои объятія и снова бросилась съ нимъ къ ногамъ отца. "Бѣдненькая! сказалъ Фицганри, гладя Сесилію по лицу, бѣдненькая!" тутъ взглянулъ онъ на нее столь умильно, столь нѣжно, что Сесилія, подавляемая своею горестію, залилась слезами, и схвативъ отца своего за руку, осыпала ей поцѣлуями.
Фицганри все еще глядѣлъ на нее съ живѣйшею нѣжностію и произнесъ меланхолическимъ тономъ, которой растерзалъ сердце Сесиліи. "Бѣдненькая! Не плачь, жъ! не плачь!.. уже давно и я не плакалъ... да, съ того дня, какъ она померла... вѣдь она померла? прибавилъ онъ со взормъ, котораго Сесилія не могла снести и на которой отвѣтствовала только слезами... Пойдемъ, продолжалъ Фицганри, взявъ Сесилію за руку, пойдемъ со мною; пойдемъ съ горькимъ смѣхомъ вскричалъ: Не ужьли ты хочешь меня покинуть?" -- "Васъ покинуть! отвѣчала Сесилія, о! никогда, никогда!... Я хочу жить, умереть съ вами"...-- "Да, да, она померла, сказалъ Фицганри чувствительнымъ голосомъ, и мы пойдемъ къ ней на могилу." Послѣ сихъ словъ онъ повелъ Сесилію съ собою, и какъ онъ шелъ въ городъ, то и она ни мало не противилась.
Мысль, что ея видъ не внушилъ ни малѣйшаго отвращенія нещастному ея отцу, была нѣкоторымъ родомъ отрады для Сесиліи и, стараясь забыть прошедшее и будущее, она занималась единственно сими столь нѣжными, столь трогательными взорами, которые онъ обращалъ на нее; хотѣла бы также забыть, что онъ оказывалъ ей сіи знаки любви, не узнавъ ее; и что естьли бы разсудокъ снова озарилъ его мысленныя силы, сія самая рука, которая столь пріятно покоилась на ея плечѣ, оттолкнула бы ее съ гнѣвомъ и негодованіемъ.
Сесилія вскорѣ была извлечена изъ сихъ печальныхъ мыслей, чтобы испытать новыя горести. "О небо! вскричалъ Фицганри, поглядѣвъ съ ужасомъ вокругъ себя: вотъ они, вотъ они!" потомъ, кинувъ руку своей дочери, побѣжалъ чрезъ поле. Сесилія примѣтила скоро трехъ человѣкъ, гнавшихся за ея нещастнымъ отцомъ, и заключила, что это были конечно приставы того дома, изъ котораго онъ ушелъ. Минуту спустя она увидѣла его бѣгущаго къ ней, и едва имѣла время положить свое дитя на землю, какъ Фицганри бросился съ ея объятія, умоляя ее спасти его отъ рукъ гонителей.
Сесилія, въ неописанной тоскѣ, прижала его сильно къ своему сердцу и съ трепетомъ ожидала приближенія приставовъ. "Выслушайте меня, сказала она имъ, отдайте его на мое попеченіе; это мой отецъ, и вы безъ страха можете на меня положиться." -- "Твой отецъ! отвѣчалъ одинъ изъ сихъ людей; пусть такъ! но ты не можешь ничего сдѣлать для него, и еще должна бы насъ, голубушка, благодарить, что мы тебя отъ него избавили.-- Ступай, ступай! продолжалъ онъ, вырвавъ Фицганри изъ рукъ дочери, между тѣмъ какъ другой изъ приставовъ, разсматрирая глубокое отчаяніе напечатлѣнное на лицѣ Сесиліи, произнесъ съ громкимъ смѣхомъ: я думаю, что у насъ скоро будетъ и дочь -- кажется и она рѣхнулась."
Однакоже, не взирая на жестокія мученія, кои сердце Сесиліи претерпѣвало съ нѣсколькихъ часовъ, ей предстоялъ новой родъ еще ужаснѣйшаго страданія. Приставы, огорчась противу Фицганри за нанесенное имъ безпокойство, и дабы лишить его охоты покуситься на второй побѣгъ, заставили его итти предъ собою и били съ крайнимъ безчеловѣчіемъ. Сесилія, внѣ себя, при видѣ таковаго ругательства, громко закричала и, бѣжа по слѣдамъ своего нещастнаго отца, осыпала упреками жестокихъ приставовъ. Фицганри снова оборотился къ ней, умолялъ защитить его и отвѣтствовалъ на крикъ своей дочери, между тѣмъ какъ приставы, таща его съ насиліемъ, принуждали слѣдовать за собою. Сесилія гналась за ними, пока позволяли ея силы; но наконецъ, угнетенная усталостію и отчаяніемъ, пала безъ чувствъ на землю.
Когда она опомнилась, то съ горестію посмотрѣла вокругъ себя, увы! ея отца уже не видно было. Она съ трепетомъ вспоминала о своемъ бѣдномъ Идуардѣ, и нашла его лежащаго въ нѣкоторомъ разстояніи отъ того мѣста, гдѣ она упала. Ребенокъ, казалось, крѣпко спалъ. Мысль, что такой сонъ, среди сильнаго холода бываетъ всегда знакомъ приближенія смерти, поразилъ ужасомъ нещастную Сесилію.
"Чудовище! вскричала она, я убила свое дитя, умертвивъ отца! но можетъ быть еще не поздо, проклятіе неба не простирается даже до сего на главу преступницы!" Она схватила свое дитя, полетѣла къ избѣ, которую примѣтила въ нѣкоторомъ разстояніи, съ послѣшностію отворила дверь, потомъ бросясь къ ногамъ крестьянской семьи, которая сидѣла за скуднымъ столомъ, она показала хозяйкѣ дома своего полумертваго сына. "Ради самаго Бога, спасите его! вскричала она, спасите моего сына!" Крестьянка, тронутая состраданіемъ, взяла маленькаго Идуарда, и оказывала ему всѣ возможныя попеченія съ трогательнѣйшимъ человѣколюбіемъ, между тѣмъ какъ Сесилія, устремивъ глаза, сложивъ руки на груди, ожидала приговора своей жизни или смерти.
Наконецъ Идуардъ открылъ глаза и улыбнулся своей матери. Сесилія, въ чрезмѣрной радости своей, обняла съ восторгомъ добрыхъ крестьянъ, возвратившихъ ей сына, призывала на нихъ благословеніе неба, и обѣщала, естьли будетъ когда нибудь богатою, сдѣлать имъ состояніе; потомъ прижавъ Идуарда въ свои объятія, окропила его слезами.
Такая трогательная сцена возбудила чувствованія изумленія и состраданія въ душѣ крестьянина и его жены. Оли оба любили своихъ дѣтей, съ нѣжностію ходили за ними, когда они бывали больны, и конечно бы оплакивали ихъ смерть, но выраженія столь сильной чувствительности были имъ совсѣмъ неизвѣстны, и они подозрѣвали, что Сесилія конечно помѣшалась въ умѣ. Ея чрезмѣрная блѣдность страхъ и радость, которыя произвело въ ней состояніе ея дитяти утвердили ихъ въ семъ мнѣніи. Вдругъ Сесилія, вспомнивъ о жалостномъ состояніи отца, котораго опасность Идуарда изгнала, было изъ ея памяти, вскричала голосомъ глубочайшей печали. "Нещастная! и я смѣю радоваться, между тѣмъ...-- о! нѣтъ, нѣтъ болѣе радости для меня!" Крестьянинъ бросилъ на свою жену значительной взглядъ.
Сесилія была въ жестокомъ смущеніи и, сложивъ руки, вскричала:, отецъ мой! нѣжный нещастный отецъ! твое состояніе неуврачимо, и отчаяніе будетъ навсегда удѣломъ твоей злополучной дочери!"
"Естьли ты нещастна потому только что твой отецъ боленъ, прервала крестьянка, то не грусти такъ, онъ можетъ еще выздоровѣть."
"О! никогда, никогда! отвѣчала Сесилія; однакожъ скажите мнѣ, думаетели вы, что это быть можетъ?" -- "Безъ сомнѣнія, отвѣчала добрая крестьянка; но естьли тебѣ не льзя самой ходить за нимъ, то не великое ли для тебя утѣшеніе, когда ты знаешь, что онъ ни въ чемъ не имѣетъ недостатка?"
Сесилія тяжко вздохнула. "Я сама лишилась отца прошлою зимою, продолжала крестьянка; смерть его конечно нанесла мнѣ много горя, но мысль, что я его завсегда любила, почитала, всегда исполняла мою обязанность къ нему, гораздо успокоила мою справедливую печаль. "
Сесилія встала съ своего мѣста и ходила по избѣ скорыми шагами.
"Онъ съ улыбкою глядѣлъ на меня въ послѣднія свои минуты, говорила добрая крестьянка, отирая слезы: милое, доброе дитя мое| сказалъ онъ мнѣ за нѣсколько минутъ предъ своею кончиною, дочь моя! ничего не можетъ быть ужаснѣе, какъ лишиться виновника своей жизни, не исполнивъ обязанностей къ нему."
При сихъ словахъ Сесилія сравнивъ свое поведеніе съ поведеніемъ сей невинной и добродѣтельной женщины, предалась сильнѣйшему отчаянію и, схвативъ ножъ, лежавшій на столѣ, готова уже была положить предѣлъ своему бытію; но крестьянинъ остановилъ ея руку въ ту самую минуту, когда она устремила на свою грудь пагубное оружіе. Онъ въ семъ успѣлъ тѣмъ съ большею удобностію, что ея отчаяніе, уступило мѣсто нѣкоторому роду оцѣпененія: она упала на постель и пролежала нѣсколько времени неподвижно, устремивъ глаза къ землѣ.
Крестьянинъ и его жена, опомнившись отъ своего ужаса, стали изъяснять Сесиліи, сколь велико было преступленіе, которое она хотѣла сдѣлать. "Посмотри, безчеловѣчная мать, вскричала крестьянка взявъ Идуарда, который простиралъ свои ручонки къ матери; посмотри на сіе невинное созданіе и скажи, будешь ли ты еще въ силахъ покинуть его!"
Сіи трогательныя слова, подкрѣпляемыя ласками ея дитяти, извлекли Сесилію изъ унылаго угнетенія, въ которомъ она была погружена.
"Мнѣ покинуть его! вскричала она рыдая, о! никогда, никогда!" потомъ прижавъ Идуарда въ объятія, она опустила свою голову на подушку, которую добрая хозяйка положила за нею. Вскорѣ чрезмѣрная усталость отяготила ея глаза и погрузила ее въ глубокой сонъ.
Крестьянинъ вышелъ тогда работать; жена его и дѣти принялись за свои занятія внутри избы, но не теряли съ виду нещастной Сесиліи, боясь, чтобы она снова не покусилась на свою жизнь.
Сонъ Сесиліи и ея дитяти былъ столь крѣпокъ, что уже наступилъ вечеръ, когда маленькой Идуардъ пробудился. Голодъ исторгнулъ у него нѣсколько слезъ, и онъ возмутилъ спокойствіе своей нещастной матери, прося накормить его.
Сесилія открыла глаза, посмотрѣла съ изумленіемъ вокругъ себя, старалась припомнить себѣ предметы, ее окружавшіе. Наконецъ ужасныя сцены предшествующей ночи и преступленіе, которое она хотѣла-было содѣлать, живо представились ея памяти; она затрепетала, сложила руки, и мысленно возсылала къ небу теплыя молитвы; потомъ вставъ, улыбнулась, съ печальнымъ и горестнымъ видомъ смотря на своего сына, съ жадностію ѣвшаго хлѣбѣ и молоко, которое поставили предъ нимъ: она хотѣла сѣсть подлѣ него, чтобъ раздѣлить сей скудный обѣдъ, какъ вдругъ крестьянка видя, что она подходитъ къ столу, схватила ножъ и унесла съ поспѣшностію. Сіе обстоятельство припомнивъ ей снова давишнее приключеніе, лишило ее небольшаго позыва къ пищѣ, которой она думала чувствовать. "Вы можете положишься на меня, сказала она ей, я сама съ ужасомъ помышляю о злодѣйствѣ, которое хотѣла совершить, и клянусь предъ лицомъ неба никогда не повторять онаго... Нѣтъ, теперь мое единственное желаніе жить и страдать."
Крестьянка извинялась въ своемъ подозрѣніи, и чтобы доказать довѣренность къ произнесеннымъ ею обѣщаніямъ, положила ножъ на столъ; но Сесилія упустила это изъ виду, сѣла и, закрывъ себѣ лице руками, снова погрузилась въ свои горестныя размышленія.
При склоненіи дня, она расположилась проститься съ своими хозяевами. "Добрые друзья мои, сказала она имъ, вы, принявшіе съ такимъ человѣколюбіемъ нещастную незнакомку, вѣрьте, что никогда не забуду вашихъ великодушныхъ попеченій! не надѣюсь расплатиться съ вами, но примите это, присовокупила она, подавая имъ послѣднюю полу-гинею, которая у нее оставалась, примите это какъ залогъ желанія моего вознаградить ваши ласки... Естьли когда либо буду богата, вы можете быть увѣрены.. Сесилія, не въ силахъ будучи продолжать свою рѣчь, залилась слезами.
Добродѣтельная чета воспользовалась сею минутою; чтобы отказаться отъ ея предложеній.-- "Мы не заслуживаемъ никакого награжденія, сказалъ крестьянинъ, ибо мы исполнили только свою должность. На нашемъ мѣстѣ, сказала жена; не поступилиль бы и вы такимъ же образомъ, -- надобно ли получать воздаяніе за то, что воспрепятствуешь своему ближнему учинить самоубійство? Что же касается до попеченій, которыя я прилагала о вашемъ дитяти, то не сама ли я мать, и не должна ли чувствовать, что такое заботы материнской любви? Бѣдный малютка! прибавила она со слезами въ глазахъ, онъ былъ такъ блѣденъ, такъ холоденъ; одно желѣзное сердце не сжалилось бы надъ нимъ."
Сесилія не могла говорить, но продолжала еще предлагать знаками свою полу-гинею. "Нѣтъ, нѣтъ! отвѣчалъ крестьянинъ, береги свои день: и для тѣхъ, кто не умѣетъ оказать и малѣйшей услуги безъ заплаты; мы къ этому не привыкли." Сесилія не смѣла болѣе настоять и положила свои деньги въ карманъ. Ее новый споръ возсталъ потомъ между нею и ея почтенными хозяевами. Крестьянинъ хотѣлъ проводишь ее до городу, но Сесилія желала итти одна; наконецъ согласилась на то и условилась, чтобы онъ проводилъ ее даже до той улицы, гдѣ жила пріятельница, у которой она располагалась остановиться, а ежели сія послѣдняя померла или перемѣнила квартиру, то она ворошится ночевать къ нимъ.
Съ сердцемъ, стѣсненнымъ отъ горести и тоски, взяла Сесилія свое дитя на руки и вмѣстѣ съ мѣстнымъ крестьяниномъ пошла по дорогѣ, ведущей къ мѣсту ея рожденія, нѣкогда бывшему свидѣтелемъ ея щастія и славы, нынѣ готовому содѣлаться позорищемъ ея стыда и злополучія.
При входѣ въ городъ Сесилія примѣтила довольно пространной домъ вновь выстроенной, и вдругъ удалилась отъ него съ такою поспѣшностію, какъ могли ей позволить ея колеблющіяся ноги. "Слышишь ли ты ихъ? спросилъ ее проводникъ." -- "Кого? отвѣчала Сесилія." -- "Нещастныхъ заключенныхъ тутъ; это новой домъ сумасшедшихъ, и.... Господи! Какіе ужасные крики!" Сесилія, не въ силахъ будучи устоять на ногахъ, побрела къ скамьѣ, поставленной у стѣны зданія, между тѣмъ какъ крестьянинъ, не зная причины, побудившей ее сѣсть, замѣтилъ, что для него было весьма странно какъ могла она имѣть столько духу, чтобъ остановиться слушать крикъ сихъ нещастныхъ.-- "Что до меня, продолжалъ онъ, я не могу сносить ихъ вопли, а тѣмъ менѣе ихъ смѣха; онъ такъ терзаетъ сердце!"
Сесилія была не въ состояніи прервать его, и онъ продолжалъ: "Сей домъ выстроенъ изъ сборныхъ денегъ, и начатъ подъ смотрѣніемъ честнаго и добродѣтельнаго гражданина, именемъ Фицганри; но увы! бѣдный, разорясь отъ слѣдствій банкротства, и лишившись разсудка отъ гнуснаго поступка единственной своей дочери, сталъ самъ однимъ изъ первыхъ жильцовъ сего мѣста, основаннаго благотворительностію." Здѣсь Сесилія тяжко вздохнула.-- "Ты конечно очень устала? сказалъ ея товарищь; однакожъ мы не много прошли; но я вижу, что ты не привыкла ходить пѣшкомъ, конечно была ты воспитана въ нѣгѣ. Ахъ! отецъ или мать, которыя балуютъ своихъ дѣтей, не всегда однакожъ наслаждаются благодарностію, а иногда эта же излишняя нѣжность бываетъ причиною ихъ худаго поведенія."
Сесилія готова была произнесть признаніе, которое исторгала у нее тяжесть ея угрызеній совѣсти, какъ вдругъ ужасные крики, исходящіе изнутри больницы заставили ее трепетать: потомъ воображая, что она узнала голосѣ своего отца, встала и, заткнувъ себѣ уши, пустилась бѣжать съ такою поспѣшностію, что крестьянинъ едва успѣвалъ слѣдовать нею.-- "Не ужь ли ты боялась чтобы эти нещастные не погнались за тобою? сказалъ онъ съ изумленіемъ, видя ея чрезмѣрное волненіе; будь покойна, нѣтъ ни малѣйшей опасности, и шумъ, которой мы слышали, вѣрно происходилъ отъ какого нибудь бѣднаго сумасшедшаго, котораго принуждены были ударить." Сесилія при сихъ словахъ, едва не лишилась чувствъ. "Пойдемъ поскорѣе, сказала она своему товарищу голосомъ прерывающимся отъ рыданій, пойдемъ поскорѣе, пока я еще могу держаться на ногахъ!"
Наконецъ они достигли стѣны города, и крестьянинъ сказалъ: "теперь мы, слава Богу, пришли; дай тебѣ Господь найти всякое благополучіе въ твоемъ домѣ!" -- "Мнѣ найти благополучіе въ моемъ домѣ! повторила Сесилія съ мрачнымъ видомъ. У меня нѣтъ уже дома; ни кто не порадуется, увидя меня. Было время, когда я могла надѣяться..." Здѣсь Сесилія, не перенесши горести своихъ воспоминаній, удалилась отъ своего товарища и дала свободное теченіе удручавшей ее печали, между тѣмъ какъ добрый крестьянинъ едва могъ удержаться отъ слезъ при видѣ такого отчаянія.
Въ щастливѣйшіе дни, когда Сесилія покидала своего отца, чтобы посѣтить пріятельницъ, помышленіе о нѣжномъ пріемѣ, который ожидалъ ее по возвращеніи, было можетъ быть пріятнѣйшимъ удовольствіемъ, которымъ она наслаждалась въ пути. Она пламенно желала той минуты, въ которую увидитъ отца, равно какъ и своихъ юныхъ подругъ; и хотя ея отсутствіе продолжалось не болѣе недѣли, день ея возвращенія всегда бывалъ днемъ празднованія, Фицганри принималъ ее съ неизъяснимою нѣжностію, и пріятельницы, прибѣгая къ ней, радовались видя ту, которая была и подругою ихъ удовольствій и утѣшительницею ихъ горестей; ибо ласковая и чувствительная Сесилія всегда имѣла улыбку для щастливаго, и слезу для злополучнаго, уважаемая, любимая всѣми ее окружавшими, гордость и любовь нѣжнѣйшаго отца, такова была нѣкогда Сесилія Фицганри! теперь, какая ужасная противоположность! Послѣ долговременнаго отсутствія возвращалась она въ тоже мѣсто, обитаемое тѣми же людьми; но голоса, привыкшіе благословлять ее, возглашать ей похвалу, теперь должны были при видѣ ея изъявить презрѣніе и негодованіе; и сей столь нѣжный отецъ, которой привыкъ щитать каждую минуту, проведенную безъ нея, гдѣ находился теперь!... Разительная и вѣрная картина плачевнѣйшаго положенія, колико долженствовала ты стѣснить сердце ненастной Сесиліи!
Подходя къ дому, гдѣ ей должно было остановиться, она сказала крестьянину, что онъ можетъ итти домой.-- "Для меня совсѣмъ непонятно, отвѣчалъ честный мужикъ, что все это значитъ; но ты, мнѣ кажется, такъ грустна и при всемъ томъ такъ ласкова, такъ добра, что я и моя жена полюбили тебя отъ всего сердца. Не осердись пожалуй, я тебя не почитаю крестьянкою. Ты конечно барыня, не смотря на твой покорный видъ и на твою одежду, увы! мы знаемъ, что нещастіе не щадитъ никого.
Сесилія, тронутая и признательная къ участію, которое она внушала сему доброму человѣку отвѣчала нѣсколько спокойнѣйшимъ видомъ: "Я подлинно знала дни, щастливѣе этихъ -- надѣюсь что они опять возвратятся, и желаю того отъ всего моего сердца, прервалъ крестьянинъ." -- "Нѣтъ, это уже не возможно, другъ мой, сказала Сесилія со вздохомъ." -- "Ну! такъ я и моя жена, сказалъ онъ, будемъ тебѣ вѣрными слугами, ежели не заслуживаемъ чести быть твоими друзьями." -- "Вы, друзья мои, можетъ быть единственные въ свѣтѣ друзья, отвѣчала горестно Сесилія; можетъ быть вы одни во всей вселенной не отвергнете и не станете проклинать такой нещастной, какъ я." -- "Надобно бы имѣть весьма жестокую душу, чтобы проклинать бѣдную женщину въ нещастіи, сказалъ съ чувствомъ доброй крестьянинъ; сверхъ того, пока я живъ, ты не будешь имѣть недостатка въ друзьяхъ, и я тебя никогда не покину." -- "Ты не знаешь еще моей исторіи, отвѣчала Сесилія, но я скоро тебѣ разскажу ее: естьли и тогда ты не откажешь мнѣ своей дружбы, то приму ее съ признательностію."
Домъ, въ которомъ Сесилія предполагала пристать, былъ домъ ея кормилицы; она съ умиленіемъ помышляла о материнской нѣжности, которую всегда оказывала ей сія добрая женщина, и надѣялась остановиться на нѣсколько времени въ семъ гостепріимномъ убѣжищѣ. Но увы! думала Сесилія, жива ли она еще? Тогда дрожащею рукою постучала она въ дверь; минуту спустя отворили, и она узнала Фанни, дочь своей кормилицы, вѣрную подругу игръ своего дѣтства. "Благодареніе небу! вскричала Сесилія возвращаясь къ крестьянину, я надѣюсь, что наконецъ нашла опять пріятельницу. Ты можешь итти; я увѣрена, что теперь буду имѣть ночлегъ." Доброй noceлянинъ взглянулъ на Сесилію съ нѣжнымъ видомъ, просилъ небо благословишь ее, потомъ, съ искренностію пожавъ ея руку, немедленно ушелъ.
Фанни все еще стояла у двери, удивляясь, кто бы могъ стучать такъ поздо, и нѣсколько сердясь на то, что ее заставляли еще ждать на столь сильной стужѣ. "Пустители вы меня въ свой домъ, Фанни? сказала Сесилія слабымъ и дрожащимъ голосомъ" возвращаясь къ ней." "Боже! кто вы таковы? вскричала Фанни, отступивъ назадъ съ ужасомъ." -- "Не ужели вы меня не узнаете? сказала Сесилія, взглянувъ на нее съ живѣйшимъ смущеніемъ, Фанни затрепетала, потомъ залившись слезами, взяла Сесилію за руку, впустила ее въ домъ и затворила дверь: -- "О небо! это моя барышня! сказала она всхлипывая." -- "Вамъ конечно непріятно видѣть меня? спросила Сесилія." -- "Непріятно! прервала Фанни: о! нѣтъ, но видѣть васъ въ такомъ положеніи! ахъ! сударыня, вы конечно много пострадали! увы! благодарю Создателя, что моя бѣдная мать не дожила до сего горестнаго дня."
"Она умерла! вскричала Сесилія, поблѣднѣвъ и упавъ на стулъ; и такъ довершена вся мѣра моего злополучія, я лишилась моей лучшей пріятельницы!"
"Но я не умерла! отвѣчала Фанни почтительнымъ тономъ." "Ее нѣтъ уже! продолжала Сесилія; ахъ! я надѣялась найти нѣкоторое облегченіе моему злополучію въ нѣжной любви ея ко мнѣ." -- "И вы ничего не надѣетесь отъ моей! сказала Фанни съ голосомъ упрека. Ахъ! сударыня, я люблю васъ также какъ любила васъ матушка, и буду для васъ тѣмъ, чѣмъ бы она сама была. Не вамъ ли я одолжена всѣмъ что имѣю? а теперь, когда вы въ горести и, можетъ быть въ нуждѣ.... Но нѣтъ! быть не можетъ, присовокупила она сложивъ руки и ходя по комнатѣ съ живѣйшимъ смущеніемъ; я не могу снести такой мысли, и пусть лучше умру, прежде нежели увижу васъ лишенную тѣхъ пособій, которыя вы всегда доставляли другимъ съ такою трогательною добротою души."
Сесилія старалась утѣшить бѣдную Фанни, но при всемъ томъ ощущала нѣкоторой родъ пріятности при видѣ сего искренняго сожалѣнія; ибо это служило доказательствомъ, что она была еще мила чистому и доброму сердцу.
Во все это время маленькой Идуардъ былъ такъ закутанъ на груди своей матери, что Фанни не могла его видѣть; но когда Сесилія скинула свою епанчу, она примѣтила робенка и обратила на него взоръ изумленія.-- "Не ужь ли это?... не ужь ли? сказала Фанни запинаясь." -- "Это мой сынъ, отвѣчала Сесилія съ глубокимъ вздохомъ." При сихъ словахъ Фанни взяла дитя къ себѣ на руки и осыпала его поцѣлуями, которыя почтеніе препятствовало ей расточать его матери.
"Фанни! сказала Сесилія, ты мнѣ не говоришь ни слова о твоемъ мужѣ." -- "Онъ умеръ, отвѣчала Фанни съ сильнымъ смущеніемъ." -- "Естьли у тебя дѣти?" -- "Ни одного." -- "И такъ, сказала Сесилія, обѣщай мнѣ, естьли я умру, быть матерью моему сыну." Фанни схватила руку Сесиліи, и отвѣчала со слезами: "обѣщаю, обѣщаю!" -- "Этого довольно, сказала Сесилія, простерла объятія къ подругѣ своего дѣтства." Фанни забывъ уваженіе и, предавшись всей своей нѣжности, склонила голову на грудь Сесиліи и орошала ее слезами.
"Милая Фанни! сказала Сесилія, я хочу тебя спросить о многомъ, обѣщай мнѣ исправно отвѣчать на все." -- "Не спрашивайте меня ни о чемъ, ибо я никогда не осмѣлюсь отвѣчать вамъ..." "Я знаю о чемъ ты боишься мнѣ объявить, прервала Сесилія съ мрачнымъ видомъ; я видѣла... да, я видѣла моего нещастнаго отца; но скажи мнѣ, съ котораго времени онъ..." Сесилія не могла окончить, и закрывъ лице руками, ожидала отвѣта Фанни съ неизъяснимою тоскою.
"Ахъ! сударыня, пощадите себя отъ сихъ ужасныхъ подробностей! вскричала Фанни." Взглядъ Сесиліи, въ которомъ изображались вмѣстѣ горесть, упрекъ и нетерпѣніе, привелъ Фанни въ трепетъ; она опустила голову, тяжко вздохнула и покорилась данному повелѣнію.
Послѣ побѣга Сесиліи Фицганри, не радѣя о своихъ дѣлахъ, занимался единственно своею горестію. Тщетно представляли ему друзья, сколь нужно было для него не предаваться сему пагубному небреженію. "Та, для которой одной я любилъ имущество, меня покинула, отвѣчалъ онъ съ прискорбимъ; я не страшусь болѣе ни раззоренія, ни нищеты. Я слишкомъ гордился такою дочерью... и небо смирило меня въ самомъ предметѣ моего обожанія."
Между тѣмъ протекали мѣсяцы и Фицганри не получалъ никакого извѣстія о Сесиліи. Дѣла его приходили въ большее разстройство. Наконецъ, въ самую ту минуту, когда сдѣлался жертвою ужаснаго банкротства, свѣдалъ онъ вѣрнымъ путемъ, что Сесилія была точно любовницею Клиффорда и жила съ нимъ въ Лондонѣ. Сіе ужасное извѣстіе нанесло ему столь чувствительной ударъ, что его разсудокъ не могъ перенесть того, и друзья, ибо онъ не имѣлъ никого кромѣ весьма дальнихъ родственниковъ, не могли оказать ему другой услуги, кромѣ той, что отдали его въ ближній домъ, посвященный на собраніе нещастныхъ, впадшихъ, подобно ему, въ безуміе.
Мало было надежды возвратить ему разумъ. Онъ говорилъ безпрестанно о своей дочери, иногда почиталъ ее умершею, минуту спустя упрекалъ ее въ неблагодарности; но его сумасшествіе было столь сильно, что онъ не узнавалъ никого и не оказывалъ ни малѣйшаго вниманія тѣмъ, коихъ дружба или любопытство привлекали въ его каморку. Онъ единственно занимался мыслію побѣга, и хотя былъ прикованъ, но успѣлъ, конечно по долговременныхъ усиліяхъ, исполнить свое намѣреніе въ тотъ самой вечеръ, когда встрѣтилъ Сесилію.
Глубокое молчаніе продолжалось нѣсколько времени послѣ сей печальной повѣсти. "Еще одинъ вопросъ, Фанни, сказала наконецъ Сесилія съ ужаснымъ спокойствіемъ. Скажи мнѣ, не мой ли гнусной поступокъ былъ причиною смерти моей матери? ибо она была уже очень больна, когда я уѣхала." -- "О! нѣтъ, отвѣчала Фанни; она никогда не думала, чтобы вы были согласны бѣжать; напротивъ она была тѣхъ мыслей, что вы противъ воли послѣдовали за своимъ обольстителемъ, и умерла въ твердомъ упованіи, что вы воротитесь столь же непорочною, столь же добродѣтельною, какъ прежде. Она не ошиблась; и хотя никто, кромѣ меня, этому ныньче не вѣритъ, я твердо убѣждена, что вы неспособны забыть правилъ добродѣтели."
Сесилія не могла оставить Фанни въ ея заблужденіи и чистосердечно призналась во всѣхъ своихъ проступкахъ. "Но вѣрь, присовокупила она, что я никогда бы не осмѣлилась просить убѣжища у тебя, моя милая Фанни, естьли бы не приняла твердаго намѣренія провести остальные дни мои въ уединеніи, работѣ и раскаяніи." -- "Вы бы не осмѣлились просить у меня убѣжища! вскричала Фанни; ахъ! сударыня, не говорите этого, естьли не хотите терзать моего сердца." -- "Такъ, Фанни, женщина, совратившаясь съ пути добродѣтели, должна быть слишкомъ заражена пагубнымъ о себѣ мечтаніемъ, чтобы, при самомъ знатномъ своемъ происхожденіи или имуществѣ, войти къ простой крестьянкѣ, которой честь пребыла ничѣмъ не помраченною; и вѣрь, что я никогда не пришла бы просить твоихъ великодушныхъ попеченій, естьли бы, безъ услажденія моихъ горестей присутствіемъ сострадательнаго друга, не опасалась я лишишься мужества къ выполненію важнаго и тягостнаго труда, которой налагаетъ на меня мой долгъ."
Не возможно описать горести, которую почувствовала Фанни, когда помыслила, что ея молодая госпожа, которою она всегда столько гордилась, была доведена въ глазахъ свѣта до столь жалкаго состоянія. Но мысль, что она можетъ быть возвратилась къ ней, дабы никогда съ нею не разстаться, вскорѣ ее утѣшила, даже возвратила ей обыкновенное ея спокойствіе.
Сесилія провела большую часть ночи въ разсказываніи Фанни своей плачевной и:торіи. На разсвѣтѣ она удалилась не для наслажденія покоемъ, но чтобы обдумать предпринятое ею намѣреніе, котораго исполненіе казалось ей весьма удобнымъ. Въ немъ надѣялась она найти нѣкоторой родъ облегченія чрезмѣрной своей горести.
Въ слѣдующее утро Фанни встала гораздо ранѣе Сесиліи. Пошедши завтракать Миссъ Фицганри чрезмѣрно изумилась, увидѣвъ, что столъ былъ набранъ весьма пышно въ сравненіи съ небольшимъ имуществомъ Фанни. Она замѣтила это своей подругѣ.. "Могу ли я угощать васъ иначе, нежели какъ вы привыкли? отвѣчала добрая Фанни." "Но ты забываешь, милая, что естьли я останусь съ тобою, то ни твое, ни мое имущество не позволятъ намъ дѣлать таковыхъ завтраковъ." -- "Въ этомъ я съ вами согласна, отвѣчала горестно Фанни; но почитайте сей небольшой пиръ за празднованіе вашего благополучнаго возвращенія." -- "Такъ, отвѣчала Сесилія съ томною улыбкою, блудное дитя возвратилось, и ты заклала упитаннаго тельца." Фанни залилась слезами, Сесилія, сожалѣя, что исторгла ихъ суровымъ оборотомъ, которой невольно дала трогательному уваженію своея пріятельницы, старалась ее утѣшить, и показывала даже веселость, которой совсѣмъ не было въ ея сердцѣ.
"Теперь я должна покориться первому моему испытанію, сказала Сесилія; лишь только кончился завтракъ, я иду къ Г. Сеймуру который вѣрно живетъ еще въ томъ же домѣ." -- "Къ Г. Сеймуру! не ходите къ нему, прошу васъ этотъ человѣкъ такъ жестоко онъ станетъ васъ ругать, я этомъ увѣрена." -- "Нѣтъ нужды отвѣчала Сесилія; заслуживъ ругательство, униженіе, я должна переносить ихъ, и непремѣнно пойду къ Г. Сеймуру. Дочь его Каролина, которая была нѣкогда моею лучшею пріятельницею, конечно не допуститъ, чтобы онъ худо поступилъ со мною. При томъ-же мнѣ необходимо должно видѣться съ нимъ для успѣха въ моемъ предпріятіи." -- "Въ какомъ предпріятіи? спросила Фанни." -- "Ты его неодобришь, отвѣчала Сесилія; и потому безполезно сей часъ изъяснять его тебѣ; но когда я ворочусь, ты все узнаешь." -- "По крайней мѣрѣ не уходите такъ скоро, сказала Фанни, обождите до наступленія вечера. Великій Боже! ну естьли станутъ вамъ ругаться по улицамъ!"
Сесилія затрепетала отъ ужаса при семъ невольномъ описаніи презрѣнія, которое ощущали къ ней люди, привыкшіе нѣкогда осыпать ее похвалами; но сіе первое впечатлѣніе скоро изчезло. "Ругательства, которыя я услышу, будутъ весьма слабымъ наказаніемъ моего проступка, отвѣчала она." -- "Ради Бога! вскричала Фанни со слезами, естьли вы не хотите избавиться оныхъ изъ любви къ себѣ самимъ: то сдѣлайте сіе по крайней мѣрѣ изъ любви ко мнѣ. Ежели съ вами худо поступятъ, я не переживу такой горести." Сесилія, тронутая симъ новымъ знакомъ привязанности бѣдныя Фанни, склонилась на ея прозьбу и согласилась ожидать вечера.
Въ шесть часовъ по полудни, въ то самое время, когда семейство Г. Сеймура сидѣло у камина и Каролина ожидала своего любовника съ которымъ готовилась соединиться чрезъ нѣсколько мѣсяцовъ, постучала Сесилія въ дверь дома, твердо запретивъ Фанни слѣдовать за нею. Каролина вздрогнула. ударъ, которой она слышала, не походилъ на стукъ любовника, нетерпѣливо желающаго увидѣть предметъ своей нѣжности: "но можетъ быть это онъ, сказала она сама себѣ, вѣрно хочется ему обмануть меня." Тогда отворивъ нѣсколько дверь залы, она ожидала отвѣта слуги, которой пошелъ отпирать.
"У себя ли Г. Сеймуръ?" спросила Сесилія колеблющимся голосомъ. Слуга послѣ восклицанія, вырвавшагося отъ изумленія, отвѣчалъ, что его господинъ никуда не вышелъ, -- "Мнѣ знакомъ этотъ голосъ! вскричала"Каролина, подходя съ поспѣшностію. Ахъ! такъ, это она! " Тогда отецъ Каролины схвативъ ее за руку, оттолкнулъ въ залу. "И мнѣ, сказалъ онъ, знакомъ этотъ голосъ! я тебѣ приказываю остаться тутъ." Потомъ подошедши къ дрожащей Сесиліи, онъ просилъ ее вытти туже самую минуту изъ его дома: "Не здѣсь пристанище развратной женщинѣ и безчеловѣчной дочери, произнесъ онъ твердымъ и суровымъ голосомъ." "Не ужели ни одною минутою не захотите вы пожертвовать нещастію и раскаянію? отвѣчала Сесилія!" -- "Батюшка! батюшка! вскричала Каролина, подбѣжавъ къ двери." Г. Сеймуръ снова оттолкнулъ ее, и оборотясь къ Сесиліи. "Подите, сударыня, сказалъ онъ ей, ищите пособія отъ того, для кого вы покинули наилучшаго отца." Потомъ отворотясь отъ нее, приказалъ человѣку запереть двери, и вышелъ въ залу. Тутъ Сесилія услышала вздохи и рыданіе чувствительной Каролины.
Слуга, человѣколюбивѣе своего господина, не могъ исполнить даннаго ему повелѣнія.-- "Миссъ Фицганри! развѣ вы меня не узнаете, сказалъ онъ ей? я прежде служилъ у васъ; не ужели вы забыли маленькаго Вильяма? что до меня, я васъ никогда не забуду; вы были такъ добры, такъ ласковы, такъ снисходительны!..."
Прежде нежели Сесилія успѣла отвѣчать, Г. Сеймуръ съ гнѣвомъ спросилъ, за чѣмъ не исполнено его приказаніе? Сесилія, стараясь преодолѣть свою горесть, сказала Вильяму съ вздохомъ: "Естьли ты хочешь доказать участіе, которое принимаешь ко мнѣ: то упроси своего господина, чтобы онъ доставилъ мнѣ мѣсто служанки въ домѣ... то есть, въ больницѣ... тамъ, гдѣ..." Она не могла окончить. Вильямъ посмотрѣлъ на нее со слезами и пошелъ въ залу, чтобы исполнить ея препорученіе.
"Ахъ! бѣдная Сесилія! вскричала Каролина, она требуетъ мѣста служанки! ей быть служанкою! и въ какомъ еще мѣстѣ!.." "Ахъ! Миссъ, сказалъ тихонько Вильямъ, она кажется такъ бѣдна, такъ нещастна!"
Въ сіе время Г. Сеймуръ ходилъ въ задумчивости по залѣ, не зная, что ему отвѣчать; но вскорѣ подумавъ, что лучше не имѣть никакого сношенія съ Сесиліею, онъ повторилъ слугѣ повелѣніе выслать ее изъ дому.-- "Вышлите ее сами, естьли вы въ силахъ отвѣчалъ Вильямъ; я не могу быть столь жестокъ, чтобы..." Г. Сеймуръ немедленно вышелъ и сухо сказалъ Сесиліѣ, чтобы она просила о томъ другихъ попечителей; потомъ, сдѣлавъ ей знакъ продолжать свой путь, самъ заперъ двери. Сесилія съ мрачнымъ и задумчивымъ видомъ возвращалась въ домъ своей доброй и снисходительной Фанни.
Лишь только она отошла нѣсколько шаговъ, вдругъ услышала, что кто-то бѣжитъ за нею, произнося ея имя тихимъ и дрожащимъ голосомъ. Она оборотилась и примѣтила Миссъ Каролину Сеймуръ, которая, схвативъ ея руку, прижала ее къ своимъ устамъ, положила въ оную небольшой свертокъ и, не сказавъ ни слова, тотчасъ скрылась. Сеснаія въ изумленіи не могла сперва продолжать своего пути; но собравшись съ силами, и поддерживаемая пріятнымъ волненіемъ, которое произвелъ въ ней нѣжный поступокъ Каролины, она удвоила шаги и пришла къ Фанни.
Живѣйшее негодованіе изобразилось на лицѣ сея отмѣнныя женщины, слыша какъ жестоко обошелся Г. Сеймуръ съ ея госпожею: но упавъ на колѣни, молила она небо благословить Каролину. Въ сверткѣ, врученномъ Сесиліѣ, находилось двадцать гиней; онѣ были обернуты въ бумагу, на которой видны были сіи слезами полустертыя слова: "Моей всегда милой Сесиліѣ... Я не смѣю больше сказать!"
Сіи деньги далъ Г. Сеймуръ своей дочери на предметы роскоши, содѣлавшіеся почти необходимыми для невѣсты. Но добродѣтельная Каролина испытала гораздо пріятнѣйшее удовольствіе, назначая оныя своему нещастному другу. Какъ утѣшилось бы ея великодушное сердце, естьли бы она могла знать, колико тронуло Сеселію сіе доказательство ея нѣжности! ибо, твердо рѣшившись устоять противъ всѣхъ отягощеній бѣдности, не имѣла она мужество сносить презрѣніе тѣхъ, коихъ почтеніемъ и дружбою она нѣкогда наслаждалась.
Но Сесилія вскорѣ забыла о Каролинѣ, чтобы заняться своимъ отцомъ и предпринятымъ ею намѣреніемъ.-- "Увы! удастся ли оно? не станетъ ли вредить мнѣ Г. Сеймуръ? однакоже онъ сказалъ, что я могу просить объ этомъ другихъ попечителей." Тутъ Фанни увѣдомила ее, что на другой день всѣ они должны собраться въ больницу по дѣламъ, касающимся до сего заведенія, и Сесилія рѣшилась написать къ нимъ, прося позволенія явиться въ ихъ присутствіе.
Фанни взяла на себя отнесть сіе письмо, коего содержаніе было ей неизвѣстно. Попечители, къ великому изумленію Сесиліи, тотчасъ согласились на ея требованіе, по прозьбѣ же самаго Г. Сеймура.
Сей человѣкъ ни мало не былъ жестокъ, его суровость къ Сесиліѣ была дѣйствіемъ того, что онъ почиталъ своимъ долгомъ, а не природной склонности. Какъ отецъ многихъ дочерей, онъ думалъ, что не льзя дать весьма живо почувствовать молодымъ дѣвицамъ, какимъ образомъ лишеніе ихъ чести необходимо увлекаетъ за собою лишеніе всѣхъ ихъ друзей. При томъ же Каролина, старшая его дочь готовилась вытти за мужъ за человѣка, котораго мать была строгой добродѣтели, и онъ боялся чтобы снисхожденіе къ Сесиліи послѣ сдѣланнаго ею проступка не произвело весьма худаго дѣйствія противъ Каролины въ умѣ ея будущей тещи. Можно ко всѣмъ симъ причинамъ прибавить еще, что Г. Сеймуръ былъ рабъ мнѣнія другихъ.-- "Что подумаютъ люди?" говорилъ онъ завсегда.-- Посему первое его движеніе, почти всегда доброе и справедливое, было тотчасъ подавляемо симъ дѣтскимъ страхомъ.
Однакоже, не взирая на сіи мнимыя причины, радовался своему поступку въ разсужденіи Сесиліи; сердце его противъ воли стѣснялось, помышляя о горести, которую онъ ей безъ сомнѣнія нанесъ. Онъ сожалѣлъ тогда, что не имѣлъ довольно мужества быть къ ней снисходительнѣе: и когда Каролина, не могшая скрыть состраданія, которое почитала столь справедливымъ, призналась ему въ подаркѣ, сдѣланномъ ею Сесиліѣ, онъ едва былъ въ силахъ похулить сей поступокъ. Однако же запретилъ ей тронутымъ и прерывающимся голосомъ имѣть впредь какое-либо съ нею сношеніе, и отворотился отъ нее, чтобы скрыть слезу сожалѣнія, которая старалась вырваться изъ его горящихъ щекъ. "Но, милая Каролина, присовокупилъ онъ немедленно, берегись впередъ слѣдовать первому движенію; ибо, что скажутъ люди, естьли этотъ поступокъ сдѣлается извѣстенъ!"
По сему начертанію характера Г. Сеймура, не должно удивляться, что тронутый великодушнымъ намѣреніемъ Сесиліи, огорченный жестокостію, съ какою самъ обошелся съ нею, онъ обрадовался, нашедши случай оказать ей услугу, не навлекши на себя ничьего худаго мнѣнія, и съ успѣхомъ употребилъ всю власть, которую имѣлъ надъ умомъ другихъ попечителей, чтобы заставить ихъ согласиться на посѣщеніе Сесиліи. Но всегда опасаясь мнѣнія другихъ, онъ столько же боялся предстать глазамъ дочери Фицганри, сколько она сама могла страшиться ожидавшаго ее пріема.
Сесилія, занявъ у Фанни одежду, приличную должности, въ которую хотѣла вступить, явилась въ назначенной часъ въ залу попечителей, приготовившись съ твердостію снести презрѣніе, которое ей конечно всѣ изъявятъ; но страхъ ея былъ неоснователенъ.
Въ часы щастія Сесилія была такъ добра, такъ кротка, столько старалась не тронуть никогда самолюбія другаго выказываніемъ наилучшихъ своихъ дарованій и достоинства, что всѣмъ внушала еще болѣе благосклонности къ себѣ, нежели удивленія; и надлежало быть чудовищемъ, чтобы радоваться, видя ее въ такомъ униженіи.
Глубокое молчаніе царствовало въ залѣ, когда она вошла. Каждой изъ попечителей съ изумленіемъ, съ состраданіемъ замѣчалъ слѣды, оставленные горестію и терзаніемъ совѣсти на семъ нѣкогда столь свѣжемъ и прекрасномъ лицѣ. Они припоминали себѣ прелести Сесиліи, изящность ея стана, звукъ ея пріятнаго, сладостнаго голоса, удивленіе, которое возбуждало ея присутствіе на балахъ, въ собраніяхъ: они припоминали себѣ, сколько семи всегда завидовали Фицганрію въ щастіи, быть отцомъ такой дочери. Нынѣ сія самая Сесилія, увядшая, униженная, съ блѣдностію на лицѣ приходила просить ихъ состраданія. Удрученные сею печальною противоположностію, съ сердцемъ, стѣсненномъ горестію, они помыслили о своихъ собственныхъ дочеряхъ и тайно молили небо предохранить ихъ отъ сѣтей недостойнаго обольстителя. Намѣреніе, которое они-было имѣли, принять Сесилію съ презрѣніемъ и негодованіемъ, вдругъ исчезло. Обезоруженные, при видѣ ея злополучія, ни одинъ не имѣлъ мужества произнести даже одно слово.-- "Садитесь, Миссъ Фицганри, сказалъ наконецъ предсѣдатель тронутымъ голосомъ.-- Вотъ стулъ," подхватилъ другой, и Г. Сеймуръ самъ подвинулъ сей стулъ къ огню.
Сесилія, которая приготовилась перенесть ругательства и укоризны, не могла устоять противъ сихъ неожидаемыхъ доказательствъ доброты и снисхожденія. Въ сильномъ волненіи подошла она къ окну и облилась слезами. Но скоро важность приводившаго ее туда предмета живо изобразилась ея памяти и возвратило ей все ея мужество. Она подошла къ предсѣдателю и начала слабымъ и дрожащимъ голосомъ изъяснять причину своей прозьбы. По мѣрѣ какъ она говорила, пламенное желаніе тронуть своихъ слушателей, возбудить въ нихъ свои собственныя ощущенія, придавали ей жаръ и необыкновенную силу въ выраженіяхъ. Она разсказала свою исторію съ той самой минуты, когда оставила Клиффорда, даже до встрѣчи съ своимъ отцомъ въ лѣсу, когда ее съ нимъ разлучили приставы. Здѣсь отъ живѣйшаго смущенія снова измѣнился ея голосъ. Она принуждена была остановиться, но имѣла утѣшеніе видѣть слезы на лицахъ попечителей.
"Позвольте мнѣ теперь, милостивые государи, продолжала Сесилія, изъяснить вамъ причины побудившія меня разсказать сіи печальныя подробности. По впечатлѣнію, которое мой видъ про. произвелъ надъ моимъ нещастнымъ отцомъ, я имѣю тайное убѣжденіе, что естьли мнѣ позволено будетъ безпрестанно жить съ нимъ, то время и мои попеченія конечно возвратятъ ему разсудокъ, котораго лишило его мое преступленіе, Чтобы привести въ дѣйство сіе намѣреніе, я осмѣливаюсь просить васъ пожаловать мнѣ мѣсто служанки въ семъ домѣ. Естьли я не буду столько щастлива, чтобы небо услышало мои мольбы: то не могу по крайней мѣрѣ сомнѣваться, что моему отцу пріятно, будетъ видѣть меня возлѣ себя; и естьли бы могло существовать какое-нибудь утѣшеніе для сердца, столь удрученнаго какъ мое, то я нашла бы оное въ посвященіи всея моея жизни на облегченіе нещастія, котораго я виною. При томъ же, присовокупила она съ восторгомъ, небо можетъ благословить сіе преддріятіе, возврата разсудокъ моему отцу, и тогда съ какимъ сладостнымъ удовольствіемъ буду я продолжать мои старанія о немъ!"
Попечители, глубоко тронутые состояніемъ Сесиліи, противоположили ея предпріятію довольно важныя препятствія. Но отвергнувъ ея прозьбу быть принятою за служанку въ сей домъ, они дозволили ей однакожъ испытать то, чего она желала, естьли сіе испытаніе можетъ облегчишь ея (горесть. Посовѣтовавшись съ лѣкарями сего заведенія, они позволили ей проводить съ своимъ отцомъ каждой день два часа поутру и два ввечеру. Сесилія, которая не смѣла ласкаться получить сіе, изъявляла радость свою и признательность перерывающимися выраженіями и значительными взорами, между тѣмъ какъ слезы покрывали ея лице.
"Наше участіе въ судьбѣ вашей не ограничится этимъ, сказалъ предсѣдатель, и мы должны, какъ друзья вашего бѣднаго родителя, заняться средствами опредѣлить вамъ содержаніе." "Нѣтъ, милостивый государь, отвѣчала Сесилія, позвольте мнѣ отказаться отъ сего новаго знака милости. Я должна работать для пропитанія себя и дитяти: щастлива буду я, естьли, исполняя съ строгостію долгъ матери, возмогу загладить преступленіе, которое заставила меня нарушить обязанность дочери!"
"Однакоже, Миссъ Фицганри, сказалъ предсѣдатель, примите хотя нѣкоторое пособіе, пока вы найдете средство снабдить себя нужнымъ." -- "Никогда! произнесла Сесилія твердымъ голосомъ; будьте увѣрены въ моей признательности, но я не могу и не должна ничего принимать. Я уже получила нѣкоторое пособіе отъ великодушной пріятельницы; естьли я не отказалась отъ онаго, то единственно потому, что мнѣ бы самой горестно было видѣть отверженнымъ мой подарокъ. Позвольте мнѣ еще сказать, что одна моя рачительность должна предохранить меня отъ нищеты, въ которую меня ввергло мое преступленіе." Послѣ сихъ словъ Сесилія поклонилась попечителями и съ поспѣшностію вышла, оставивъ ихъ глубоко тронутыхъ слышаннымъ ими повѣствованіемъ, равно какъ многотруднымъ планомъ, которой она предприняла.
Съ позволенія попечителей Сесилія тотчасъ потребовала видѣть своего отца, и была введена въ каморку, которую онъ занималъ. Она нашла его сидящаго задомъ къ двери и рисующаго уголькомъ на стѣнѣ. Какъ Фицганри не могъ ее видѣть, то она близко подошла къ нему и разсмотрѣла предметъ его занятій. Нещастный Фицганри, начертивъ видъ и принадлежности гроба, писалъ на основаніи имя Сесиліи.
Восклицаніе, котораго Сесилія не могла удержать, привело въ трепетъ Фицганри: онъ немедленно оборотился, бросилъ на нее смутный взоръ, потомъ, покачавъ головою, тяжко вздохнулъ, и продолжалъ свою работу, поглядывая однако же отъ времени до времени на Сесилію, которая наконецъ, удрученная горестію, бросилась на постель отца и дала свободное теченіе своимъ слезамъ.
Тутъ Фицганри упустилъ свой карандашъ, съизнова оборотился и, потрепавъ Сесилію по лицу: "Бѣдненькая! бѣдненькая! вскричалъ онъ; потомъ устремивъ на нее жадные взоры, долгое время разсматривалъ ее въ безмолвіи, между тѣмъ какъ Сесилія покрывала его руку поцѣлуями и слезами. Но скоро потомъ онъ удалился отъ нее, произнесши томнымъ голосомъ: "она умерла! да, она умерла!" Походивъ нѣсколько минутъ въ задумчивости по своей комнатѣ, онъ возвратился къ Сесиліѣ, и сказалъ ей тихимъ голосомъ: "Пойдемъ вмѣстѣ къ ея могилѣ потомъ взявъ ее за руку, повелъ съ собою въ садъ. Во время прогулки онъ часто улыбался, взглядывая на нее, какъ бы ему пріятно было ее видѣть; потомъ громко смѣялся и казалось старался заключить въ себѣ самомъ причину удовольствія котораго не хотѣлъ сообщить. Когда они кругомъ обошли садъ, то Фицганри внезапно остановился и запѣлъ растроганнымъ голосомъ Генделевъ романсъ, которой пѣла ему нѣкогда Сесилія съ такою пріятностію: --
"Tears such as tender fathers shed."
"Я не въ силахъ продолжать сказалъ онъ съ мрачнымъ видомъ, взглянувъ на Сесилію; можешь ли ты окончить эту пѣснь? ну! можешь ли?" Онъ казалось, размышлялъ, какъ бы находя нѣкоторое сношеніе между ею и романсомъ. Сесилія, съ сердцемъ стѣсненнымъ, продолжала оной съ того мѣста, гдѣ онъ оставилъ.
Фицганри слушалъ ее съ неизъяснимымъ волненіемъ, и когда Сесилія окончила, то онъ просилъ се съизнова начать, но повтори первыя слова пѣсни, продолжалъ онъ, и Сесилія за пѣла:
"Tears such as tender father shed."
"Слезы, подобныя тѣмъ, какія проливаетъ нѣжный отецъ, текутъ изъ моихъ очей, ослабленныхъ лѣтами; но сіи слезы суть слезы радости, помышляя, что, когда я перестану жить, родъ человѣческой будетъ другомъ моего сына."
"Нѣтъ, нѣтъ! прервалъ Фицганри, надобно сказать сіи слезы суть слезы радости, помышляя, что когда я перестану жить, родъ человѣческой будетъ другомъ Сесиліи."
"Такъ пѣлъ я прежде, такъ заставлялъ пѣть Сесилію. О! она пѣла такъ хорошо!... а ныньче не можетъ уже пѣть; она умерла и мы пойдемъ на ея могилу."
Тутъ онъ сталъ ходишь скорыми шагами по саду, между тѣмъ какъ Сесилія, которой слова романса привели на память множество мучительныхъ воспоминаній, бросилась на дерновую лавку въ тоскѣ, которая едва не лишила ее разсудка, Фицганри скоро возвратился къ ней и, схвативъ ее за руку, вскричалъ грубымъ голосомъ "развѣ и ты хочешь покинуть меня? но ужь ли и ты меня бросишь?" -- "Ахъ никогда! отвѣчала Сесилія съ страшнымъ видомъ и склонивъ свою голову на грудь отца." -- "Бѣдненькая!" повторилъ Фицганри тронутымъ голосомъ; потомъ началъ столь пристально разсматривать ее, что Сесилія надѣялась быть имъ наконецъ узнанною.
"Какъ блѣдно это лицо! продолжалъ онъ, погладивъ Сесилію; а у нее какое было свѣжее!... Запой еще, ради Бога, запой еще!" Сесиля повиновалась слабымъ и дрожащимъ голосомъ.-- "Она пѣла лучше тебя, сказалъ онъ; голосъ ея былъ такъ пріятенъ, такъ трогателенъ! но она умерла! ахъ! навсегда умерла!" Нещастный Фицганри почувствовалъ тогда совершенное равнодушіе ко всѣмъ окружавшимъ его предметамъ, не обращалъ ни малѣйшаго вниманія къ Сесиліи, и она начала терять надежду, хотя ею сперва ласкалась.
Вскорѣ приставъ пришелъ ей сказать, что уже время уйти. Она встала съ горестнымъ видомъ, взяла руку отца, приложила ее къ своимъ устамъ; потомъ, обративъ громкія мольбы къ небу о ниспосланіи ему благословенія, пошла въ слѣдъ за приставомъ. Но Фицганри примѣтивъ, что она уходитъ, побѣжалъ за нею такъ скоро, какъ могла ему позволить цѣпь, которую тащилъ за собою, вскричавъ съ смутнымъ видомъ: "ты не уйдешь! нѣтъ! нѣтъ! ты останешься со мною."
Сесилія, обрадованная симъ очевиднымъ доказательствомъ удовольствія, которое онъ находилъ въ зрѣніи ея, просила пристава позволить ей еще остаться; но сей человѣкъ отвѣчалъ ей, что онъ не можетъ нарушить правилъ дома; и Сесилія не смѣла болѣе требовать сего. Прежде нежели Фицганри могъ догнать ее, она выбѣжала изъ дому, котораго дверь съ шумомъ затворилась за нею.
"И такъ, сказала Сесилія, оборотясь къ печальному мѣсту сему, откуда исходили ужасные крики, стенанія, смѣхи и звукъ цѣпей: вотъ убѣжище моего отца! и я доставила ему сіе! вотъ награда, которую предопредѣляла ему любимая его дочь -- та, которой съ самаго младенчества оказывалъ онъ знаки столь пламенной нѣжности!"
Сія мысль была ужасна; Сесилія не могла снести ее и, усиливаясь возвратить себѣ мужество, она старалась предаться надеждѣ видѣть своего отца въ полномъ разсудкѣ, чувствующаго всю ея нѣжность, мысленно повторила предъ лицемъ неба торжественную клятву посвятить ему свое существованіе, жить только для него и съ нимъ. Потокъ слезъ облегчилъ тогда ея сердце, мучимое угрызеніями совѣсти; и пока дошла до Фаннина дома, она получила уже нѣсколько владычества надъ собою.
Видъ Сесиліи былъ теперь не столь печаленъ, какъ предъ ея выходомъ. Нѣкоторой родъ неописаннаго ощущенія изображался въ малѣйшихъ ея движеніяхъ; это было ободреніе надежды, а не восторгъ которой она внушаетъ иногда нещастнымъ. Отдаленная будущность представлялась ея взорамъ; она хотѣла бы видѣть въ ней единственное утѣшеніе, котораго могла теперь желать; но страхъ сію прелестную картину въ мигъ покрывалъ мрачнымъ флеромъ. Погруженная въ свои тихія и меланхолическія размышленія, она едва отвѣчала на ласки сына, которой сидя у нее на колѣнахъ, изъявлялъ ей свою радость; и между тѣмъ, какъ она цѣловала свѣжія и румяныя щеки дитяти, ея глаза, наклоненные къ землѣ, ея развлеченный и задумчивый видъ доказывали, сколь сильно была она занята своимъ предметомъ.
"Я опять видѣла его, сказала она наконецъ, оборотясь къ Фанни; онъ почти узналъ меня! онъ меня со временемъ совершенно узнаетъ; онъ узнаетъ всѣ окружающіе его предметы и тогда я буду щастлива!"
Фанни, которой Сесилія не открыла содержанія письма, отнесеннаго ею къ попечителямъ, казалась въ изумленіи отъ несвязности ея рѣчей, и даже потревожилась, не потеряла ли разсудка ея госпожа; но когда Сесилія изъяснила ей свой планъ и свои надежды, она сама старалась ободрять ее, хотя внутренно мало была увѣрена въ успѣхѣ.
Сесилія, долго говоривъ о своемъ отцѣ, занялась наконецъ средствами доставать себѣ пропитаніе. Фанни содержала у себя школу малолѣтныхъ дѣвушекъ; но при томъ работала для фабрики шалей, находившейся въ семъ городѣ. Наконецъ онѣ положили между собою, что Сесилія станетъ брать себѣ тамъ работу и жить въ не большой комнатѣ, находившейся внутри дома, въ которомъ жила Фанни.
Въ теченіе сего времени, попечители возвратились домой, будучи совсѣмъ иныхъ мыслей о Сееиліи, нежели прежде. Но благоразуміе не дозволило имъ внутри ихъ семейства хвалить раскаявающуюся Сесилію, и на вопросы домащнихъ они давали весьма короткіе отвѣты.
Напротивъ того Г. Сеймуръ счелъ за долгъ облегчить доброе и великодушное сердце своея дочери подробнымъ описаніемъ всего происходившаго; но не могъ найти къ тому случая, заставши уже много гостей, собравшихся обѣдать у него. Каролина, которая наблюдала всѣ движенія своего отца, примѣтила, что онъ казался разтроганъ, и говорилъ даже противъ воли, -- очевидное доказательство, что его сердце испытывало сильное волненіе. Она ласкалась, что Сесилія была тому причиною, и надѣялась услышать о ней что нибудь благопріятное.
Во время обѣда одна дама спросила у Каролины, кого изъ своихъ знакомыхъ выберетъ она подругою на свадьбу? Каролина измѣнилась въ лицѣ при семъ вопросѣ и потупила глаза. Между нею и Сесиліею былъ прежде уговоръ, чтобы та, которая пойдетъ первая за мужъ, выбрала другую своею подругою. Тысяча горестныхъ воспоминаній стѣснили тогда сердце чувствительной Каролины, "у меня будутъ подругами сестры, отвѣчала она наконецъ дрожащимъ голосомъ; я не могу и не желаю даже имѣть другихъ." Тутъ она кинула на своего отца выразительной взоръ. Г. Сеймуръ отворотилъ глаза, смоченные слезами и, желая скрыть свое волненіе отъ окружавшихъ его немедленно вышелъ изъ залы.
Сердце человѣческое такого свойства, что никогда не ощущаетъ толико состраданія и благо, склонности къ другому, какъ въ то время, когда удовлетворены собственныя его желанія. Точно таково положеніе, въ которомъ находился Г. Сеймуръ; онъ отдавалъ свою дочь гораздо выгоднѣе, нежели какъ могъ когда-либо ожидать, и его отеческія попеченія были совершенно награждены; но при всемъ томъ онъ чувствовалъ, что его заботливость и любовь не превосходили и даже, можетъ быть не равнялись съ нѣжностію и стараніями Фицганри; да и молодая, прекрасная Каролина не могла однакоже сравняться съ тѣмъ, что была нѣкогда Сесилія. При всемъ томъ Каролина приносила честь своей фамиліи, между тѣмъ какъ Сесилія обезславила свою; Каролина была щастлива, Сесилія въ злополучіи; самъ онъ обладалъ великимъ имуществомъ, наслаждался всѣми пріятностями жизни, между тѣмъ какъ Фицганри пришелъ въ упадокъ и лишился разсудка.
Сія противоположность между ихъ взаимными положеніями живо представилась уму Г. Сеймура при вопросѣ, сдѣланномъ Каролинѣ. Слишкомъ разтроганный утреннею сценою, и не могши понять причины своего волненія, онъ былъ принужденъ уйти въ другую комнату, чтобы дать свободное теченіе своимъ слезамъ и изліянію признательности ко Всемогущему. Каролина ушла въ слѣдъ за нимъ, и свѣдала тогда всѣ подробности Сесиліина посѣщенія.
"Но сего еще не довольно, батюшка, чтобы вы мнѣ это разсказывали, отвѣчала Каролина со слезами: вамъ должно повторять сіе предъ каждымъ, кто произнесетъ въ вашемъ присутствіи имя моей пріятельницы, не скрывать ни отъ кого почтенія, которое внушаетъ намъ ея раскаяніе; словомъ, вы должны быть ея покровителемъ."
"Ея покровителемъ! вскричалъ Сеймуръ! а что станетъ говорить свѣтъ?"
"Онъ станетъ говорить то, что вы желаете отъ него слышать, отвѣчала Каролина. Повѣрьте мнѣ, батюшка, свѣтъ похожъ на избалованное дитя; онъ съ презрѣніемъ поступаетъ со всякимъ, кто повинуется его прихотямъ; но уважаетъ тѣхъ, кои, вопреки его криковъ, предписываютъ ему законъ, вмѣсто исполненія его воли."
"Ты говоришь съ симъ восторгомъ, которой внушаетъ молодость, милая Каролина, отвѣчалъ Г. Сеймуръ; но опытъ, покажетъ тебѣ нѣкогда, что не льзя безъ наказанія преступить мнѣній свѣта."
"Собственный опытъ показалъ уже мнѣ это, отвѣчала Каролина; но позвольте мнѣ сказать вамъ, батюшка, что въ этомъ обстоятельствѣ вы не отдаете справедливости сему самому свѣту, котораго столько страшитесь. Онъ имѣлъ бы причину похулить васъ, естьли бы, говоря о бѣдной Сесиліи, вы старались оправдать ея худой поступокъ; но естьли бы, соглашаясь въ великости ея преступленія, вы разсказали объ ея раскаяніи, о похвальныхъ и трогательныхъ ея намѣреніяхъ въ разсужденіи своего отца, то свѣтъ сказалъ бы, что вы безпристрастной судья. Но положимъ, что онъ нашелъ бы васъ слишкомъ снисходительнымъ, тогда одобреніе собственнаго сердца не было ли бы для васъ гораздо драгоцѣннѣйшею наградою? Ахъ батюшка! естьли бы вы не были наилучшимъ человѣкомъ, то сіе всегдашнее безпокойство о мнѣніи свѣта, ожесточило бы наконецъ ваше сердце."
"Полно, полно! вскричалъ г. Сеймуръ, внутренно убѣжденный въ справедливости замѣчаній Каролины; но что сказалъ бы свѣтъ, естьли бы узналъ, что ты дѣлаешь поученія своему отцу?"
"Когда свѣтъ услышитъ, что я осмѣливаюсь превозносить свой бѣдный умъ, сомнѣваясь въ благоразуміи моего родителя, отвѣчала нѣжностію Каролина: то желаю, чтобы онъ поступилъ со мною со всѣмъ презрѣніемъ, котораго я стоить."
Г. Сеймуръ прижалъ свою дочь къ сердцу. "Бѣдной Фицганри! произнесъ онъ невольно. -- "Бѣдная Сесилія! сказала Каролина, бросившись на шею своего отца. Батюшка! какъ наилучшій и нѣжнѣйшій изъ друзей, выслушайте прозьбу вашей дочери, навсегда оставляющей родительской домъ. При первомъ удобномъ случаѣ, отдайте справедливость моей нещастной Сесиліѣ и пусть говоритъ свѣтъ, что ему угодно.".-- "Обѣщаю тебѣ это, отвѣчалъ Г. Сеймуръ съ сильнымъ движеніемъ духа, обѣщаю исполнишь желаніе моей дочери, и смѣю признаться, мое собственное желаніе." Каролина и ея отецъ, довольные другѣ другомъ, возвращалась вмѣстѣ въ залу.
Чрезъ нѣсколько дней послѣ сего разговора, сочетаніе Сесиліи было праздновано при звукѣ всѣхъ церковныхъ колоколовъ... "Что ныньче за торжество? спросила Сесилія, завтракая съ Фанни." -- "Я думаю, отвѣчала Фанни запинаясь, что этотъ звонъ для Миссъ Каролины Сеймуръ, которая идетъ сего дня за мужъ.-- И столько шуму! прибавила она съ неудовольствіемъ, столько пріугошовленій! все достается щастіемъ на этомъ свѣтѣ!"
Однакоже причиною Фанниной досады была не ненависть къ любезной Каролинѣ; но единственно ея нѣжная привязанность къ Сесиліи. Она надѣялась видѣть тѣже самыя веселья, тѣже пріуготовленія къ свадьбѣ своей молодой госпожи, и пролила много слезъ горести и сожалѣнія, свѣдавъ о преднамѣреваемомъ сочетаніи Каролины. Судя о чувствованіяхъ Сесиліи по собственнымъ, она не имѣла мужества объявить ей о томъ.-- "Каролина Сеймуръ выходитъ за мужъ! произнесла Сесилія, оставивъ завтракать; и конечно этотъ бракъ приноситъ ей честь?" -- "Надобно такъ думать, отвѣчала Фанни съ тѣмъ же неудовольствіемъ; Г. Сеймуръ очень гордится своею дочерью, и слишкомъ былъ разборчивъ въ выборѣ жениховъ!" -- "Великій Боже! благодарю тебя, сказала Сесилія съ жаромъ. Я отъ всего сердца желаю, чтобы она была столько щастлива, сколько заслуживаетъ она того по своимъ добродѣтелямъ!" -- Потомъ оставивъ Фанни, удалилась въ свою комнату.
Сесилія была слишкомъ благородна, слишкомъ нѣжна, чтобы быть способною къ низкой зависти. Она искренно радовалась щастію своей прежней подруги. Но при всемъ томъ горячія слезы оросили ея блѣдныя щеки. "Щасгиливая Каролина! сказала она со вздохомъ! Г. Сеймуръ такъ гордится своею дочерью! ахъ! онъ долженъ гордиться ею. О мой злополучной родитель! было время, когда и я надѣялась..." Нещастная Сесилія, удрученная терзаніемъ своея совѣсти и сожалѣніемъ, въ неизъясни. мой тоскѣ, бросилась на свою постель. Вскорѣ образъ Каролины, оплакивающей ея нещастія, подающей ей помощь, представился ея воспоминанію; въ восторгъ любви и благодарности Сесилія взяла бумагу, въ которой были гинеи, прижала ее къ своему сердцу, поцѣловала написанныя ею слова, и усердно молила небо благословитъ ея пріятельницу.
"Непремѣнно, сказала она, вбѣжавъ въ комнату Фанни, должно написать нѣсколько строкъ къ Каролинѣ, чтобы поздравить ее съ бракосочетаніемъ?" Фанни не могла отвѣчать; она обливалась слезами. Сесилія поняла причину сея чрезмѣрныя горести, и признательность поколебала ея душу. Наконецъ, стыдясь своей собственной слабости, она укоряла Фанни за то, что она предается такой печали. "Иной бы подумалъ, сказала Сесилія, что ты досадуешь на щастіе Миссъ Сеймуръ."
"Нѣтъ, отвѣчала Фанни, я досадую только на ваше злополучіе. Миссъ Королина конечно хороша, но не можетъ сравниться съ вами." -- "Ахъ! Фанни, я теперь не могу сравниться съ нею; вспомни, что мое преступленіе виною сего злополучія." -- "Тѣмъ еще болѣе должна я огорчаться, сказала Фанни."
Сесилія вздохнула при семь строгомъ замѣчаніи, вырвавшемся у доброй Фанни въ изліяніи ея горести. Не въ состояніи будучи продолжать столь тягостнаго разговора, она ходила въ задумчивости по комнатѣ, размышляя, писать ли ей къ Каролинѣ. Наконецъ она рѣшила, что гораздо пристойнѣе не возмущать радости своея пріятельницы напоминаніемъ ей о нещастной.--
"Подлинно, сказала она къ Фанни, которая склонивъ голову къ землѣ, едва ее слушала, для меня было бы весьма пріятное утѣшеніе выразить ей дружбу мою, признательность; и изъявленіе нѣжности ея и сожалѣнія конечно бы польстило моему самолюбію, но я должна подвергнуться сему лишенію, и въ такой день не стану безпокоить моей пріятельницы."
Принявъ сіе похвальное намѣреніе, Сесилія старалась успокоить волненіе своего духа, занимаясь Идуардомъ, котораго вѣрная Фанни чрезмѣрно уже любила; потомъ вышла она посѣтить своего нещастнаго отца.
Проходя мимо дома Г. Сеймура, которой находился на ея дорогѣ, она увидѣла множество каретъ, собравшихся для провожанія новобрачной въ деревню ея тещи, Сесилія, противъ воли принужденная остановиться, нѣсколько времени старалась пробраться сквозь толпу, и бросивъ быстрый взглядъ на богатство одеждъ и на зрителей, окружившихъ домъ, она примѣтила Г. Сеймура, на котораго лицѣ изображалось щастіе. Не смѣя разбирать тягостныхъ чувствованій, которыя удручили тогда ея душу, она побѣжала прочь отъ сея радостныя сцены и остановилась не прежде, какъ у воротъ больницы. Но когда, пришедши къ сему печальному пребыванію, разсмотрѣла она забитыя рѣшетками окна, желѣзныя всегда запертыя ворота: "Вотъ, сказала она себѣ, домъ моего отца! какъ онъ несходенъ съ домомъ отца Каролины!... Тутъ представивъ себѣ тощее, впадшее лице Фицганри, и сравнивъ его съ радостнымъ видомъ здоровья, блиставшаго на лицѣ Г. Сеймура.... я не могу войти, не могу ныньче его видѣть, сказала она слабымъ голосомъ." Потомъ опершись о стѣну, пробыла нѣсколько минутъ въ безпамятствѣ. Пришедши въ чувство, она возвратилась домой и, заперши дверь своея комнаты, провела остальную часть дня въ сихъ уединенныхъ и горестныхъ размышленіяхъ, когда душа собираетъ всѣ свои силы, дабы съ лучшимъ успѣхомъ бороться противъ нещастія.
Сесилія конечно почувствовала бы нѣкоторое облегченіе своимъ горестямъ, естьли бы знала, что Каролина, среди поздравленій, которыми она была окружена, воздыхала о своей пріятельницѣ; что она ждала, желала письма отъ нея; что, оставляя городъ, она болѣе всего сожалѣла о томъ, что покидаетъ ее нещастною.
Каролина прощаясь съ домашними, весьма строго приказывала имъ доставлять туже самую минуту всѣ письма, какія только могутъ притти на ея имя. Она обманулась въ своемъ ожиданіи; но естьли бы могла знать причину сего, то бы еще болѣе полюбила свою нещастную пріятельницу.
Въ слѣдующій день Сесилія пошла къ своему отцу гораздо ранѣе, нежели обыкновенно. Она не смѣла ласкаться, чтобы онъ говорилъ о