Осоргин Михаил Андреевич
Доля писателя в разные времена

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

   
   М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
   

ДОЛЯ ПИСАТЕЛЯ В РАЗНЫЕ ВРЕМЕНА

   Всякий раз, как приношу в редакцию газеты нижеследующие свои строчки о старой книге, испытываю немалое смущение, вообще свойственное характеру, как бы "чего пристаешь с рухлядью и старьем, между тем как нет отбою и от новых произведений искусства выдающихся авторов современности?".
   Да разве же я препятствую кому писать! Была бы моя воля -- я бы и о новых писателях пропечатывал здесь сочувственные строки уважения, хотя скажу прямо -- не без опаски по поводу легко возможных и нежелательных обид. Так, например, про одного напишешь: "Произведение ваше превосходно по форме изложения", и он немедленно письмо в редакцию, что "некий критик позволил себе намекать на ничтожность внутреннего содержания". А про другого, наоборот, скажешь: "Чрезвычайно занимательный сюжет", и он тоже перестает раскланиваться с противоположной стороны рю де Пасси, разве что столкнешься носом, после чего скажет: "Я, скажет, не настолько мелочен, чтобы обижаться на отрицающих художественный стиль в моих произведениях". Вот тут и вертись. Притом нужно знать, кто с кем в каких личных отношениях, потому что иных рядом в критике и упоминать нельзя -- примут за намек, что жены их вторую неделю в ссоре.
   Бывают, конечно, и минуты сладкого удовлетворения, когда те же самые, якобы обиженные, оставляют напрасное злопамятство и, посылая вам следующую свою книжку, пишут на ней просто и ласково: "Чуткому критику и милому человеку -- от дружески бескорыстного автора". И если эту книжечку долго задержать без отзыва, то иной раз и пневматички шлют: "Здоровы ли вы, милый друг? Что-то давно не вижу в газете ваших блестящих строк. Берегите себя, вы нужны России".
   И вот тут, позвольте вам сказать, стоит заглянуть в старые журналы и убедиться, что неприятности у авторов с критиками были всегда, и иной раз такая была ругань, что сейчас такую не везде даже печатают. Уж на что серьезный был человек Николай Иванович Новиков, издатель журнала "Трутень" ', а и он допускал в своем журнале вот такие, к примеру, отзывы о стихотворениях и стихотворцах:
   
   Возможно ли, чтоб тот разумно написал,
   Кто вместе с молоком невежество сосал,
   И кто в поэзии аза в глаза не знает
   Уже поэмы вдруг писати начинает.
   По мненью моему, писатель сей таков,
   Как вздел бы кто кафтан, не вздев сперва чулков.
    И если это так,
    Конечно, он дурак.
   
   Стихотворец же имелся тут в виду определенный, фамилия которого в самом критическом стихотворении тайно названа: Чулков, Михаил Дмитриевич, издатель журнала "И то и сио"2, тоже человек серьезный, первый наш собиратель этнографических материалов. Конечно, и он умел вовремя пустить дурака по адресу товарища по перу и просвещенью.
   Или, например, обижаются нынешние молодые авторы (т. е. которым еще нет пятидесяти), что относятся к ним с недостаточным вниманием и уважением. А между тем вот как писали о начинающих в прежние времена (журнал "Пустомеля"3, 1770 г.):
   "Ежели посмотреть на молодых нынешних писцов, то подумать можно, что труднее быть посредственным сапожником, нежели автором; все обучаются тому ремеслу, в котором хотят упражняться, но безграмотные писцы учиться и знать правилы почитают за стыд. Не всякий может быть хорошим писателем, кто только писать имеет охоту <...> надобно быть или хорошим писателем, и быть из зависти поминутно критиковану; или скверным, и быть посмешищем всего города, слыть ругателем или дураком. Вот два награждения, которые авторы получают за свои труды".
   Как видно из сего, огорчения в писательской доле были всегда, и были иной раз весьма непереносны. Уж на что возвеличен и прославлен был писатель Александр Сумароков, почитавшийся в свое время величайшим русским поэтом, какому равного нет и во всем мире,-- а сколь грустное стихотворение поместил он в последней книжке "Трудолюбивой Пчелы"4 (1759):
   
     Для множества причин
   Противно имя мне писателя и чин;
   С Парнаса нисхожу, схожу противу воли,
     Во время пущего я жара моево.
   И не взойду, по смерть, я больше на нево.
     Судьбы моей то доля.
   Прощайте, Музы, навсегда.
     Я более писать не буду никогда!
   
   Откуда была грусть Сумарокова? -- Оттуда ж, откуда приходит грусть и в наше время: потребовала от него канцелярия Академии наук уплатить за типографские работы "двести пятьдесят девять рублев, сорок восем копеек, об уплате которых денег вашему Высокородию сим покорно представлено: ибо без получения денег оных журналов отпущать не велено". Что было делать бригадиру Александру Сумарокову, поэту и издателю "Трудолюбивой Пчелы"? На последней странице недопечатанного журнала поместил он эти стихи, подписал под ними: "Трудолюбивой Пчеле конец", а особо приложил в перепечатке счет типографии, им не оплоченный, и приписочку:
   "Я отдаю сие на суд общества и на размышление моих сограждан, могут ли на таком основании быть у нас писатели?"
   Сколь труднее быть писателем в наше время, когда существуют еще подоходные и квартирные налоги и счетчики электричества потребленного!
   

О ПАРИЖЕ

   Разные старые книжечки перебирая, наткнешься иной раз на любопытные описания или замечания, так что кажется: точно вчера человек писал. А поглядишь титульную страницу -- прошли все сто годов, а то и много больше.
   Есть такая книга "Журнал путешествия его высокородия господина статского советника и ордена святого Станислава кавалера Никиты Акинфиевича Демидова". Писан этот журнал в 1771--1773 годах, а издан в Москве в 1786 году.
   Никита Акинфиевич Демидов поехал за границу по причине болезни супруги его, Александры Евтиховны. Как и в наши времена, "господа медики, ее пользовавшие, употребив многие способы своего знания, напоследок отозвались, что к ее исцелению другого средства они не находят, кроме как ехать к водам, в Спа находящимся". Кроме курорта, посетили Демидовы также много городов, прожив некоторое время и в Париже. Что видели -- то записывалось, отчасти рукою самого Никиты Акинфиевича, а затем было издано "...для его фамилии в единственно напамятование тех мест, коих в чужих краях по возможности видеть случилось".
   О Париже записал Никита Акинфиевич следующее:
   "Здесь от излишнего оказания дружбы беспрестанно обнимаются; а некоторые друг друга терпеть не могут. Народ по большей части занимается операми и другими позорищами".
   "Красота женского пола в Париже подобна часовой пружине, которая сходит каждые сутки, равным образом и прелесть их заводится всякое утро; она подобна цвету, который рождается и умирает в один день. Все сие делается притиранием, окроплением, убелением, промыванием. Потом прогоняют бледность и совсем закрывают черный и грубый цвет; напоследок доходит очередь и до помады для намазывания губ и порошка для чищения зубов. Наконец, являются губки, щетки, уховертки и в заключение -- лоделаванд, разные духи, эссенции и благоухания; и всякий из сих чистительных составов и сосудов разное имеет свое свойство: надлежит сделать белую кожу, придать себе хорошую тень, загладить морщины на лбу, дать блеск глазам, розовыми учинить губы; словом, надобно до основания переиначить лицо и из старого произвести новое".
   "А другие, которые хотят прослыть нежно воспитанными, выключая Аббеев, те питаются супом алоаньюном, оливками, зеленым горохом, произрастениями и другим полуядением, дабы не получить индижестии".
   

"ОТРАДА В СКУКЕ"

   По правде сказать -- во все времена к женщине относились не с должным уважением, особенно осмеивая кокетство всякого рода. И в очень многих старинных книжках, рассчитанных на увеселение от легкого чтения, встречаем насмешки на эту тему.
   Так вот в книжечке, весьма редкостной, под титлом "Отрада в скуке, или Книга веселия и размышления" (2 части, 1788 г.), читаем на стр. 48 о кокетках, вроде как и в книге предыдущей:
   "Кокетка есть искусственная машина, движущаяся, прикрытая белилами, румянами, лентами, кружевами и дорогими каменьями, перетянутая китовыми усами, кои на зло природы делают стан ее хорошим. Сей механический состав имеет говорящие глаза; рот, открывающийся для показания маленьких слоновых косточек, кои по утру в оный вставляются, а к вечеру кладутся в уборный столик. По снятии строения, поставленного на голове, к ночи убывает ее более четвертой доли".
   И уж в заключение позвольте из той же книжечки "Отрада в скуке" привести вам преостроумнейший рассказ, способный увеселить и современную аудиторию, как то:
   "Очень неприятно иметь злую жену, знают про то бедные мужья, которые мучаются век свой. Один из таковых, наскучив ему безпрестанный шум и брань своей супруги, заказал сделать колыбель в рост жены своей и повесил оную к потолку, посреди комнаты. Сообщив свое намерение двум друзьям своим, он позвал их к себе обедать.
   Когда жена его зашумела и зачала по обыкновению бранить его, то он, взяв ее с помощию своих приятелей, спеленал и положил в люльку так, что не могла она пошевелиться, потом стали качать ее. Она кричала изо всей мочи,-- но от того сильнее ее баюкали. Напоследок она замолчала. Качальщики остановились. А как она опять начала кричать, то опять ея стали качать. И всякий раз, когда она начинала шуметь, муж нянчил ея помянутым образом. Она исправилась наконец от бранчливого своего обычая".
   И хотя, конечно, по просвещенному нашему времени, подобное обращение с лицом женского пола было бы неуместным, однако, с точки зрения чистой литературной простоты, нельзя не усмотреть в приведенном рассказе прекрасную наивность изложения и поучительность общей идеи.
   Каковым отрывком и закончим нашу заметку.

[18 апреля 1929 г.]

   

ПРИМЕЧАНИЯ

   ПН, 1929, No 2948, 18 апр.
   1 Еженедельный журнал "Трутень" выходил в Петербурге в 1769--1770 гг.
   2 Еженедельный журнал "И то и сио" издавался в Петербурге в 1769 г.
   3 Сатирический журнал "Пустомеля" издавал Н. И. Новиков (Спб., 1770).
   4 Сумароковская "Трудолюбивая пчела" (Спб., 1759) была одним из первых в России частных журналов.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru