Озеров Владислав Александрович
Озеров В. А.: биографическая справка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   ОЗЕРОВ Владислав Александрович [30.9(11.10).1769, с. Борки (Казанское) Зубцов, у. Тверской губ. -- 5(17).9.1816, похоронен там же], драматург. Происходил из древнего, но захудавшего дворянского рода, по легенде, отраженной в общем гербовнике, имевшего польские корни. Имя, полученное О. при крещении, -- Василий, т. к. имя Владислав отсутствует в рус. святцах. Рано потерял мать. В 1776 при помощи Блудовых, с к-рыми мать О. была в родстве, зачислен в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, в к-ром провел ок. 12 лет (среди соучеников С. Н. Глинка, А. А. Писарев). Атмосфера Сухопутного корпуса с царившим там культом лит.-театр. интересов и героич. самопожертвования и, в особенности, влияние драматурга Я. Б. Княжнина, преподававшего словесность, сказались и на личности, и на творчестве О. В целом он был воспитан на франц. лнт-ре, в годы учебы и позднее, во время преподавания в корпусе, играл в кадетских спектаклях, преим. франц. трагедиях, и писал франц. стихи. В 1787 окончил корпус со "средней" зол. медалью, был в числе выпускников, удостоенных права произнести речь на торжеств, акте (изданы отд. брошюрой: Озеров В. А., Г и не Я. Е., Салтыков М. А., Три речи, читанные в Сухопутном кадетском корпусе при раздаче медалей 1787 г., СПб., 1788; не сохр.).
   Выпушенный поручиком "к статским делам в армии", О. поступает в канцелярию бывшего дир. корпуса и ген.-губернатора Орлов, и Курского наместничества ген. А. Б. де Бальмена, с к-рым в рус.-тур. войну 1787-- 1791 служил в Юж. армии (1789). Находился при Бендерах перед их штурмом. После смерти Бальмена в 1790, вероятно, был уволен с воен. службы и в 1791 числился чиновником Казенной палаты Курского наместничества ("Месяцеслов ... на ... 1791", с. 139). В сент. 1792 вернулся в кадетский корпус наставником и адъютантом нач. корпуса графа Ф. Ф. Ангальта, популярного в кадетской среде и, видимо, благоволившего О. В том же году выходит "Собрание стихотворений" О. (СПб.; не сохр.). Судя по тому, что изданную в 1794 "Элоизу к Абеляру" О. в предисловии называет своим "первым опытом ... в стихах" ("Трагедии. Стих.", с. 361), можно предположить, что тираж "Собрания стихотворений..." был намеренно уничтожен автором.
   После смерти Ангальта в 1794 (см. франц. стихи О. на его смерть "Стихи... на кончину... гл. начальника... кадет, корпуса" -- "Маяк", 1840, ч. 1) и изменения обстановки в корпусе, связанного с назначением нового нач. корпуса М. И. Голенищева-Кутузова, О. снова выходит в стат. службу в чине капитана: с нач. 1794 в канцелярии ген.-прокурора Сената (с 1795 делопроизводитель), где служит одновременно с M. M. Сперанским; возникшая между ними враждебность сохраняется на долгие годы. В марте 1797 коллеж. асессор О. переводится правителем канцелярии в Экспедицию гос. хозяйства под начало А. В. Храповицкого, к-рый, по словам И. И. Дмитриева, "любил и уважал его" (Дмитриев И. И., Соч., М., 1986, с. 373). Летом 1798 становится советником Экспедиции (с чином коллеж. сов.), а в 1799 переводится в Лесной департамент. В 1800, продолжая состоять при департаменте, вновь переводится в воен. службу и получает чин ген.-майора. По службе О. совершал многочисл. командировки для осмотра лесных угодий.
   В 1790-е гг. разворачивается любовная драма О. По словам Д. Н. Блудова. О. "искал наслаждений и счастия... в одной женщине. Для нее он жил несколько лет, почти все лета своей молодости; с нею питался восторгами платонической страсти; был часто возле счастия и не был счастлив, ибо любезная ему женщина была замужняя и добродетельная" ("Арзамас", II, 412). Муки неутолимой страсти становятся темой первого получившего известность печатного произв. О. -- вольного перевода героиды Ш. Колардо "Элоиза к Абеляру" (СПб., 1794), к-рая была, в свою очередь, переводом поэмы А. Попа. На основе зап.-европ. образцов и ср.-век. сюжета О. создает преромантич. любовную элегию, во многом являющуюся прообразом монологов героев его будущих трагедии. В эти же годы пишет ряд произв., остававшихся при его жизни ненапечатанными: "Оду... на кончину Екатерины П" (1796) и "Оду Г. Р. Державину на случай получения им ордена Святой Анны..." (1798) (обе опубл. в кн.: Соч., ч. 1-, 1817; вкл. в изд. "Трагедии. Стих."). Последнее соч. и, в особенности, свидетельство С. Глинки (см. его "Записки", с. 120) говорят о достаточно близком знакомстве О. с Г. Р. Державиным. К тому же 1798 относятся поэтич. состязание О. с Храповицким в переводе од Лебрена и их обмен поэтич. посланиями, а тахже первое обращение О. к драматич. жанру -- трагедия "Ярополк и Олег". Впервые опубликованная только в 1828 (Соч.. ч. 3). она была несколько раз представлена на сцене петерб. Большого театра (1798) с "успехом... замечательным" (Арапов, с. 137).
   В основе трагедии -- видоизмененный эпизод из Лаврентьевской летописи, известный О. в изложении В. Н. Татищева. Конфликт трагедии разрешается раскаянием Ярополка и, вопреки показаниям летописцев, примирением антагонистов. В центре действия -- душевные терзания слабовольного и движимого страстями, но, в конечном счете, становящегося на путь добродетели героя. Изображение душевных движений, разложение страстей, тщательная нюансировка чувств становятся характерными чертами трагедий О., интрига в к-рых ослаблена и порой находится на грани исчезновения.
   В мае 1801 после служеб. конфликта в департаменте, связанного с переменами, вызванными началом нового царствования, а также после "смерти своей милой Л...ой" ("Арзамас", II, 412), возможно, В. М. Литвиновой, жены сослуживца О. по корпусу Н. Б. Литвинова (см.: Гордин, с. 70--74). О. выходит в отставку "за болезнями" (Гиллельсон, с. 376) и поселяется в отцовском имении Борки. В февр. 1803, вероятно, по совету Блудова, О. возвращается на службу в Лесной департамент Мин-ва финансов (к 1804 -- д. стат. сов.).
   В Петербурге О. была закончена начатая в деревне трагедия (в 5 д.) "Эдип в Афинах" (СПб., 1804, 1805, 1816), в к-рой он ориентировался на переделку "Царя Эдипа" и "Эдипа в Колоне" Софокла, сделанную франц. драматургом Ж. Ф. Дюсн. В нек-рых случаях О. возвращался от франц. переработки к оригиналу, однако по совету актера И. А. Дмитревского заменил первоначально сохраненный им трагич. финал на благополучный. Пьеса О. не только соответствовала эстетич. программе кружка А. Н. Оленина, (с к-рым он, возможно, сблизился еще в 1790-е гг.), но и во многом способствовала ее оформлению. Настороженно встреченная театральной дирекцией трагедия была поставлена А. А. Шаховским на собств. средства с декорациями по рисункам Оленина и музыкой О. А. Козловского. Спектакль, впервые поставленный на сцене петерб. Большого театра (1804), сочетай стремление к воссозданию антич. колорита Отходившего в оленинских декорациях до археологич. подробностей) с совр. чувствительностью (для О. выбор трагедии, рассказывающей об одиночестве личности, ее отчаянии и покинутости в мире, имел несомненный автобиографич. контекст, всегда ощущавшийся современниками). Беспрецедентный в истории рус. театра успех пьесы был в значит, степени обеспечен пространными монологами Антигоны и Эдипа (представлявшими собой по существу вставные элегии) в исполнении Е. С. Семёновой и Я. Е. Шушерина. "Я ... плакат, как и другие, и это случилось со мною первый раз в жизни, потому что русская трагедия доселе к слезам не приучала", -- записал в дневнике С. П. Жихарев (I, 124), видевший моек, постановку пьесы с П. А. Плавильщиковым в роли Эдипа.
   "Одною из лучших, какие до сих пор на российской языке писаны были" назвал трагедию О. рецензент "Сев. вестника" (1804, ч. 4, с. 322). За постановку пьесы О. и нек-рым актерам был пожалован перстень от государя. По воспоминаниям Ф. В. Бужарина, "все молодое поколение затвердило наизусть не только лучшие стихи, но целые тирады из трагедии (Булгарин, ч. 2, с. 284). Обширный разбор "Эдипа...", принадлежавший Н. И. Бутырскому, был напечатан в "Сев. вестнике" (1805, ч. 7. No 7). В журналах также появились стихотв. послания О., наиболее значит, из к-рых принадлежало В. В. Капнисту (там же. 1803, ч. 6, No 3: см. также "Журнал рос. словесности", 1805, ч. 1, No 3, с. 180--81; подпись В. Сл-в).
   Вместе с тем, при безусловном преобладании читат. и зрительских восторгов "Эдип в Афинах" вызвал и скептич. отзывы, на что намекает в своем послании и Капнист, упоминая "зоилов злоязычных" и "зависть -- спутницу одних даров отличных" (Капнист В. В., Собр. соч., т. 1. М.--Л., 1960, с. 182). Широкое хождение приобрела эпиграмма на О.: "Наш Озеров во храм бессмертия идет./ Но скоро ли дойдет?/ Слепой его ведет!", приписывавшаяся С. Н. Марину (см.: Булгарин, ч. 2, с. 301), но, возможно, также исходившая из державинского окружения (Гордин, с. 122--23). Об обострении отношений между Державиным и О. свидетельствует и пространный текст посвящения Державину 1-го издания "Эдипа в Афинах", обнаруживающий вместе с "удивлением и восторгом" перед "стихотворческим гением" Державина (сумевшим соединить "с выспренним парением Пиндара" "философию Горация и прелестную игривость Анакреона") глубокую обиду автора на своего старшего друга. Таким образом, уже после первого триумфа О.-трагика начата складываться его впоследствии канонизированная арзамасцами репутация гения, окруженного завистниками. Становлению этой репутации способствовал и облик О., к-рый был, по словам Блудова, "довольно мрачен" ("Арзамас", II, 414), а по свидетельству Булгарнна, "раздражителен в высшей степени"; "в обществах В. А. Озеров был ... осторожен, непредупредителен, холоден" (Булгарин, ч. 2, с. 290--91, 315).
   Намеченная в "Эдипе в Афинах" тенденция к лиризации драматич. действия была резко усилена в трагедии (в 3 д.) "Фингал" (пост. 1805, опубл.: СПб., 1807; [2-е изд.], СПб., 1808; с посвящением Оленину: "...Твоею дружбою глас слабый оживился..."), написанной по мотивам третьей песни одноименной поэмы Оссиана -- стилизации под др.-шотландскую поэзию, созданной Дж. Макферсоном и приписанной легендарному барду. Мрачный, северный колорит, с помпезной декоративностью воссозданный в худож. оформлении Д. Корсини, костюмах и "аксессуарных вещах" по эскизам Оленина и И. А. Иванова, пантомимных балетах И. И. Вальберха, хорошо соответствовал меланхолич. настрою трагедии: героич. патетика, традиционно сопутствовавшая оссианизму, во многом подменена сентиментальным унынием, осложненным предвосхищающими баллады В. А. Жуковского мотивами рока и мистич. любви, продолжающемся за гробом. Господствующие в пьесе элегич. мотивы были подчеркнуты игрой А. С. Яковлева и, прежде всего, Семёновой.
   Транзитный успех "Фингала" вновь обнаружил несоответствие зрительских восторгов устоявшимся критич. представленной. Постановка трагедии вызвала хвалебные, хотя и не лишенные очень серьезных замечаний отзывы. Рецензент "Любителя словесности", отмстив "чистоту слога и изящность мыслей", в то же время указал на несоответствие "предмета ... сей трагедии" природе жанра и композиц. недочеты (1806, ч. I, No I, с. 84. 88). В "Разборе трагедии "Фингала" ... читанном на открытом испытании студентов Пед. ин-та..." Бутырский, назвав О. "гением" ("Лицей". 1806, ч. 2, кн. I, с. 49). также упрекает его за несоответствие пьесы традиц. жанровым канонам. Продолжались и личные напалки на О. Державин выступил с двусмысленной эпиграммой на поклонников "Фингала", задевшей и самого О. "На несправедливую хвалу рецензентом некоторых мест в трагедии "Бардах"" (Державин. III. 386--87). а также с почтительно-колким стихотв. посланием "Г. Озерову на приписание Эдипа", где наделял своего адресата не традиц. лавровым, а "из клена венцом" (П, 580), намекая на эфемерность славы О. По свидетельству Державина, по получении послания О. "перестал быть автору знаком" (III, 698).
   Слава О. достигает своей кульминации после появления трагедии в 5 д. "Димитрий Донской" (1806, пост, и опубл.: СПб., 1807). Написанная в период воен. конфликта с Наполеоном, пьеса воодушевляла публику патриотич. тирадами главного героя, блистательно сыгранного Яковлевым, и его сподвижников. Прозрачные аллюзии на совр. обстоятельства в сочетании с традиц. для О. психологич. разработкой любовной коллизии и уже закрепившейся за ним репутацией ведущего рус. драматурга обеспечили спектаклю невиданный даже для пьес О. зрительский интерес, превратив премьеру "Димитрия Донского" 14 янв. 1807 в общенац. событие. "Я чувствовал стеснение в груди, меня душили спазмы, била лихорадка, бросало то в озноб, то в жар, то я плакал навзрыд, то аплодировал из всей мочи, то барабанил ногами по полу -- словом, безумствовал, как безумствовали, впрочем, и вся публика до такой степени многочисленная, что буквально некуда было уронить яблока", -- записывал на следующий день Жихарев (II, 92; см. также отклик А. С. Стурдзы -- "Москв.", 1851, No 21, с. 6--7). Именно с "Димитрия Донского" рус. театр становится ареной обществ, манифестаций, а театральная публика начинает осознавать себя носителем обществ, мнения, к-рому подчинился даже Александр I, неоднократно посещавший спектакль, давший О. аудиенцию и наградивший его перстнем с вензелем, а также разрешением посвятить ему издание трагедии.
   Однако именно обращение к рус. истории, придавшее трагедии О. политич. звучание, обусловило нарастание критики в его адрес. Источником для "Димитрия Донского" послужила "История рос. государства" И. Штриттера (пер. с нем.; СПб., 1800--02), однако он, как всегда, вольно обошелся с материалом, сохранив имена действующих лиц и придав трагедии самый общий условно древнерусский колорит. Многочисл. анахронизмы, допущенные в пьесе, и особенно вымышленный О. романич. треугольник Димитрий -- Ксения -- Тверской (по историч. источникам, Дмитрий Донской ко времени Куликовской битвы был женат) вызвали недовольство многих авторитетных литераторов, обвинивших О. не только в нарушении историч. достоверности, но и в клевете на рус. князей, думающих в его пьесе больше о своих любовных переживаниях, чем о защите отечества. "Мне хочется знать, на чем основался Озеров, выведя Димитрия влюбленным в небывалую княжну, которая одна-одинехонька прибыла в стан и, вопреки всех обычаев тогдашнего времени, шатается по шатрам княжеским да рассказывает о любви своей к Димитрию", -- возмущался в беседе с Дмитревским Державин (см.: Жихарев, II, 99); помимо прочего, пьеса, на взгляд Державина, "не имела порядочного плана и характеры великих князей весьма были подлы" (Державин, III, 698).
   В противовес О.. Державин начинает сам работать в жанре ист. драматургии (в т. ч. над пьесами из рус. истории). Своего рода ответом "Димитрию Донскому" стала и пьеса М. В. Крюковского "Пожарский" (1807). А. С. Шишковым был написан построчный разбор озеровской трагедии, содержавший исключительно резкую, порой почти неприличную критику как характеров героев (особенно Димитрия, к-рый, по его словам, "не герой, собирающий князей для зашиты отечества, но Селадон или Дон-Кишог" -- цит. по: Сидорова, с. 175), так и ее слога и ком-позшткн. Шишковский разбор приобрел широкую популярность и расходится в списках.
   Трагедия О. вызвала также остроумную пародию П. Н. Семёнова "Митюха Валдайский" (опубл.: БЗ, 1861, No 5--6; об авторстве см.: БЗ, 1861, No 15; Рус. пародия, с. 709) и недошедший до нас травестнйный перифраз А. С. Грибоедова "Дмитрий Дрянской" (см.: Грибоедов в восп., с. 24). Лит. столкновения вокруг "Димитрия Донского" вызвали к жизни басню К. Н. Батюшкова "Пастух и соловей" (1808), отражавшую позицию оленинского кружка и создавшую легенду о гениальном поэте, преследуемом клеветниками.
   В июле 1808 после неприятностей с новым министром финансов Ф. А. Голубцовым, "может быть, легких для другого, но для него несносных" ("Арзамас", II, 414), О. выходит в отставку и уезжает сначала в имение отца в с. Казанское Твер. губ., а в декабре того же года в с. Красный Яр Казан. губ. В кон. 1808 он категорически отказывается от переданного ему через Оленина предложения вернуться на службу, а весной 1809 последовал отказ Александра I в присвоении ему пенсиона -- как не выслужившему положенного тридцатипятилетнего срока. (Возможно, что неблагосклонность императора была связана с возвышением Сперанского, неизменно неприязненно относившегося к О., -- см.: РА, 1868, кн. 3, стб. 1730.) О. был глубоко уязвлен ситуацией со своей отставкой: помимо того, что непредоставление пенсиона делало невозможным его жизнь в столице, он рассматривал этот факт как "оказанное" ему "неправосудие". Еще в 1807 получали распространение слухи об отставке О. (доходившие и до интересовавшейся ими императрицы Марии Фёдоровны), лишавшей его "единственного средства к существованию" (письмо О. к лейб-медику Реолю; копия письма Вилламова к ген. Волану, оба от апр. 1807 -- РГИА. ф. 759, оп. 1, д. 172, No 14, 15 -- справка Л. М. Сесёлкиной).
   В письме Голубцову от 8 апр. 1809 он писал: "Я считал, что по рассмотрении моих трудов по Лесному департаменту может быть принято будет во внимание, что я доставил казне до одного миллиона трехсот тысяч рублей сбора через новую и мною обработанную статью ежегодных доходов и что потому при увольнении от дел я не буду сравнен с такими чиновниками, которые, хотя и более меня служили, но отправляли должности обыкновенные... наконец, я уповал на правосудие: не то. которое основывается на узаконениях, но то, на котором основываются и самые законы, когда они мудрые" (РА, 1869, кн. 1, стб. 152).
   В провинциальной глуши, на тяготы к-рой он жалуется в письмах к Оленину (там же, стб. 126--52), О. завершает свою последнюю пьесу "Поликсена" (пост. 1809, опубл.: Соч., ч. 2, СПб., 1816), в к-рой характерные для его трагедий мотивы трагич. безысходности земного бытия, тяги к смерти и жертвенной покорности неумолимому року достигают небывалой интенсивности.
   Превосходя предшествующие трагедии по выстроенности драматич. интрги и обрисовке характеров действующих лиц, "Поликсена", однако, не имела сценич. успеха и выдержала всего два представления. О. даже не было выплачено обещанное ему вознаграждение. Новая трагедия на антич. тему не могла иметь для публики интереса, подобного "Димитрию Донскому", к тому же мода на трагедии О. прошла, а неизменный их постановщик Шаховской охладел к его творчеству, сблизившись посте 1807 с кругом Державина -- Шишкова. Сочувств. рецензия в "Цветнике" (1809, No 5) осталась по существу единств, откликом на постановку.
   Неудача с "Поликсеной" побудила О. отказаться от замысла трагедии об A. П. Волынском, в к-рой он собирался показать "правду русского боярина ... злоупотребления временщика-иностранца ... несчастное положение народа под слабым и недоверчивым правлением!" (РА, 1869, кн. 1, стб. 143). О. сознавал, что такая пьеса, для к-рой он хотел "заимствовать кое-что из наших времен", "никогда не может быть играна на нашем театре" (там же), и намеревался писать ее для приятелей. По-видимому, в это же время О. прекращает работу и над др. замыслами трагедий, среди к-рых Блудов называет "Медею", "Вельгарда" (пьесу из времен князя Владимира) и "Осаду Дамаса" ("Арзамас", II, 414), и отказывается, несмотря на весьма недостаточные средства, от новых изданий своих трагедий, сообщая книгоиздателю И. И. Заикину, что ранее соглашался на них "по одним убеждениям ... приятелей, никогда не быв любопытен видеть в печати то, что я писал единственно по склонности моей к театральным зрелищам и без всякого искания звания автора и стихотворца" (РА, 1877, кн. 3, с. 279).
   Переписка О. с Олениным (в 1809) показывает, что он внимательно следил за лит. и театральной жизнью Петербурга: высказывал иронич. отношение к патриотич. журналу своего бывшего друга С. Глинки "Рус вестник", с сочувствием отзывался о даровании Батюшкова, оставался поклонником франц. театра, не принимая "Шиллеров и Коцебуев, у которых все красоты появляются прыжками" (РА, 1869, кн. 1, стб. 149--50). В нач. 1812 он посылает Капнисту подробный разбор его трагедии "Антигона" (ответное письмо см.: Капнист В. В., Собр. соч., т. 2, М.--Л., 1960, с. 469). Однако уже в первые месяцы Отеч. войны 1812 он производит на видевшего его в дворянском собрании Казан. губ.
   B. М. Перевощикова впечатление тяжело больного человека (PC, 1896, No 3, с. 544--45). Вскоре посте этого болезнь О. обостряется и отец перевозит его в свое имение Борки, где он проводит последние годы жизни, работая в саду, лишившись вследствие болезни "не только рассудка, но даже и способности говорить" (РА, 1869, кн. 1, стб. 125).
   Катастрофич. обстоятельства ухода О. с лит. арены сделали его фигуру своего рода символом. С нач. 1810-х гг. драматург превращается в знамя будущих арзамасцев, обвинявших в его гибели завистника Шаховского, ставшего одним из ведущих авторов "Беседы" (см.: Гиллельсон, 1974, с. 34, 202--03; Гордин, с. 203--05).
   Несомненно, очень незначительная вина Шаховского в неудачах О. была в этой полемич. традиции решающим образом преувеличена. Впрочем, если молодые карамзинисты (Батюшков, Жуковский, П. А. Вяземский, А. С. Пушкин, Блудов) относились к творчеству О. восторженно, то H. M. Карамзин и Дмитриев в устных беседах отзывались о нем гораздо более сдержанно ("Арзамас". И, 413). По словам Жуковского, "Озеров с великим талантом и чувством. Я беспрестанно ссорюсь за него с Карамзиным, который называет "Фингала" дрянью" (Жуковский В. А., Письма к А. И. Тургеневу, М., 1895, с. 52); см. также его послание "К князю Вяземскому и В. Л. Пушкину", 1815).
   Смерть О. на время делает его центральной фигурой лит. процесса, вызывая лавину выступлений арзамасцев (см.: Муратова, 1), венчающихся написанной при участии Блудова вступ. статьей Вяземского "О жизни и соч. Озерова" к изданию "Сочинений" О. (1816--17), ставшей арзамасским каноном восприятия его творчества. Одновременно трагедии О. становятся гл. темой публичных лекций А. Ф. Мерзлякова (ВЕ, 1817, No 4--5, 8--9). В 1820 вокруг наследия О. разворачивается ожесточенная полемика на страницах "Сына отечества" (обзор см.: Мордовченко, с. 153), где с критикой О. выступают А. А. Жандр и П. А. Катенин, а в защиту -- В. И. Соц и Я. Н. Толстой. К сер. 1820-х гг. интерес к О. начинает угасать, однако и в 1830-е гг. для "старого поколения, научившегося уже понимать Жуковского и Пушкина", "дороже всего ... был Озеров", -- вспоминает Н. П. Колюпанов о своем отце, читавшем ему в детстве П. Корнеля, Ж. Расина и Озерова (Колюпанов Н. П., Из прошлого. -- РО, 1895, No 1, с. 246). Свое отношение к нему пересматривает Пушкин, дающий на полях статьи Вяземского уничтожающую критику трагедий О. (Пушкин, XII, 213--242); в отличие от Вяземского, он отказывал О. в звании преобразователя рус. трагедии и отрицал за ней нац. значение. Худож. достижения О. были широко использованы рус. поэзией 1-й трети 19 в. и прежде всего романтич. элегией. Поиски же О. в собственно трагич. жанре, по существу, не нашли продолжения: в лит. эволюции он остается завершителем традиции рус. классич. трагедии: "И для меня явленье Озерова/ Последний луч трагической зари" (О. Э. Мандельштам -- "Есть ценностей незыблемая скала").
   Письма: А. Н. Оленину -- РА, 1869, кн. 1; Муратова (1).
   Изд.: Соч., ч. 1--2, СПб., 1816--17, 1816--1819, 1823--24, 1827 (под ред. А. Е. Измайлова); Соч., ч. 1--3. 5-е изд., СПб., 1828 (пополненное, сверенное по рукописи: послесл. П. А. Вяземского): Соч., СПб., 1846, 1847, 1856; Трагедии. Спя., Л., i960 (БПбс. 2-е изд.: вступ. ст. и прим. И. Н. Медведевой); Рус. басня.
   Лит.: Державин; Булгарин Ф. В., Восп., ч. 2. СПб., 1846, с. 287--319; ПЗ. изд. A. Бестужевым и К. Рылеевым. М.--Л., 1960 (ЛП; ук.); Селин А. И., Значение О. в истории рус. лит-ры. К., 1870; ОА, I (ук.); Белинский (ук.); Чернышевский (ук.); Батюшков (ук.; в т. ч. ст. Л. Н. Майкова "О жизни и соч. К. Н. Батюшкова" -- т. I, кн. 1, с. 52--57, 72--74); Жихарев, 1989 (ук.); Вигель (ук.); Каратыгин П. А., Записки. Л., 1970 (ук.); Греч Н. И., Соч., т. 5. СПб., 1838, с. 190--93; Галахов А. Д., ПСС рус. авторов. Соч. О. -- ОЗ, 1847, No 5; Плетнев, III, 386--89; Глинка С. Н., Записки. СПб, 1895; Попов М. М., B. А. Озеров. -- PC 1896, No 3; Истомин В. Главнейшие особенности языка и слога произв. Н. В. Гоголя, Д. И. Фонвизина и О., Варшава, 1897, с. 77--117; Майков Л. Н., Пушкин. СПб., 1899, с. 266--83; Грот Я. К., Заметка о могиле О. -- В сто кн.; Труды, т. 3. СПб., 1901; Булич Н. Н., Очерки по истории рус. лит-ры и просвещенна с нач. XIX в., т. I. СПб, 1902, с. 242--71; Потапов П. О., Из истории рус театра. Жизнь и деятельность О., Од, 1915; Максимович А. Я., Озеров. -- В кн.; История рус. лит-ры, т. 5. М.--Л., 1941; Сидорова Л. П., Рукописные замечания современника на первом издании трагедии О. "Димитрий Донской". -- Зап. ГБЛ. 1956, в. 18; Аксаков. II, 303--04; Мордовченко Н. И., Рус. критика первой четверти XIX в., М.--Л., 1959 (ук.); Бочкарев В. А., Рус. историч. драматургия нач. XIX в. (1800--1815 гг.). Куйбышев, 1959; Гиллельсон М. И., П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л, 1969, с. 365--378; его же. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л, 1974; Запалов А. В, Истинная школа редакторского опыта. (Заметки А. С Пушкина на ст. П. А. Вяземского "О жизни... О."). -- "Клип", сб. 28, М., 1974; Левин Ю. Д., Оссиан в рус. лит-ре. Л., 1980 (ук.); Рус. эпиграмма; Гордев М. А., В. Озеров. Л, 1991; "Арзамас", кн. 1--2 (ук.); Гуковский Г. А., Пушкин к рус. романтики. М., 1995, с. 161--65. + Геннади; РБС Брокгауз; Арапов; КЛЭ; БСЭ; ИРДТ, т. 1--2; Муратова (I); Масанов.

А. Л. Зорин

Русские писатели. 1800--1917. Биографический словарь. Том 4. М., "Большая Российская энциклопедия", 1999

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru