Жестянка с жареным кофе стояла на столе, а Мари была дома одна.
Обычно мать прятала эту жестянку куда-нибудь подальше и, зная пристрастие Мари к жареным кофейным зернам, строго-настрого запрещала ей трогать кофе.
Тяжелое настало для Мари время.
Незадолго перед этим у нее отняли право молоть кофе и поручили это младшей сестре -- Сусанне. И когда та молола, то Мари не позволялось даже подбирать вылетавшие из мельницы кофейные крошки... Иногда она все-таки порывалась сделать это и притом с самым -похвальным намерением -- всыпать крошки обратно в воронку мельницы, но каждый раз Сусанна принималась кричать, а маленький Юсси ей вторил:
-- Мама, мама, Мари опять берет кофе.
Собирание крошек стало теперь привилегией Юсси, а Мари не смела даже протянуть к ним руку. Действительность была столь печальна, что Мари ничего не оставалось, как только предаваться сладким грезам о том времени, когда ей минет 15--16 лет, и она начнет готовиться к конфирмации.
Тогда, -- мечтала Мари, --- она -постоянно будет молоть кофе, а другим не позволит даже подбирать крошки. Тогда она будет есть кофе, сколько ее душе угодно. Целыми горстями ...
Но мечты доставили ей некоторое утешение только вначале, а потом она снова с великой грустью невольно- следила, как Сусанна мелет кофе, и от зависти у нее текли слюнки.
Так вкусно трещат в мельнице кофейные зернышки.
"Хоть бы одно единственное получить, одну бы только малюсенькую крошечку, -- думала она, -- и я бы никогда в жизни, даже взрослою, не стала бы больше есть кофе, да и пить его не стала бы".
Однако, время шло, и мало-помалу страсть ее успокоилась, а через некоторый- -срок она даже забыла вкус кофе.
И вот, однажды, совсем неожиданно, она осталась одна -в комнате, а перед ней на столе, чего никогда раньше не бывало, преспокойно стояла кофейная жестянка.
Увидев ее, Мари вздрогнула от радости. Во рту почувствовался приятный вкус, а на зубах как будто уже хрустело что-то вкусное.
"А вдруг жестянка пуста!"
Она бросилась к столу и рванула крышку.
Ура! Жестянка оказалась доверху наполненной темно-коричневыми зернами душистого кофе. Щеки Мари разгорелись, и она сияющими глазами стала рассматривать содержимое жестянки, мысленно выбирая самые лучшие, самые вкусные зерна. Ах, какие они были вкусные, -- так сами и просились в рот! Мари, готова была кончиком пальца тронуть одно из них, но потом раздумала, проворно закрыла жестянку, поставила ее на стол и подбежала к окну: не видать ли на улице матери, Сусанны или Юсси?
Возвратившись на цыпочках к столу, она стиснула зубы, осторожно подняла крышку, как будто боялась, что кто-нибудь может ее услышать, и, не помня себя, запустила руку в жестянку. Второпях ей не удалось ее закрыть как следует. Крышка вдруг заупрямилась, а между тем Мари ясно слышала, как мать входит в ворота. В испуге она оттолкнула от себя жестянку и поскорее уселась на диване, спрятав под передник руки.
Сердце ее сильно колотилось. Было ужасно жарко, она почти задыхалась. Глаза пристально следили за входной дверью, а голова кружилась со страху, что вот-вот явится мать. Но ни из сеней, ни с крыльца не доносилось ни малейшего звука. Мари немного успокоилась и, подбежав к столу, быстро закрыла жестянку.
Теперь на душе ее стало легче, но все же брала жуть при одной мысли, что мать могла войти как-раз в минуту, когда она брала кофе.
"А вдруг мама, Санка [Санка -- уменьшительная форма от Сусанна] или Юсси все это время были в задней комнате", мелькнуло у нее в голове. Это было совершенно невозможно, но все же на нее напал страх. Потом ей представилось, что там, в задней комнате, мог быть какой-нибудь чужой, совсем незнакомый человек. Она вздрогнула, и мороз пробежал у нее по спине. Страшно было пойти удостовериться, и нельзя было этого не сделать. В несколько прыжков она очутилась на пороге задней комнаты и только теперь убедилась, что там никого не было. Войдя в комнату, она, однако, на всякий случай, заглянула под стол и кровать.
В задней комнате было гораздо приятнее. Никому ведь и в голову не могло прийти, что она, сидя здесь, так далеко от жестянки, могла ее трогать. Мари уселась в уголок за изголовьем кровати, где лежали ее кукла и другие игрушки. Здесь она чувствовала себя в полной безопасности. Кто бы теперь ни вошел, всякий подумает, что она играла здесь все время.
"Наконец-то можно будет попробовать кофе!"
Эта мысль привела ее в восхищение, но все же было как-то боязно разжать руку с зернами. На нее снова напало сомнение, и, как бы кому-то объясняя свой поступок, она стала уверять слушателя, что никогда больше не станет она брать кофе, что это в последний раз... А ведь один раз не идет в счет... Ну, что ж, если она даже отнесет теперь зерна обратно, -- мать ведь может застать ее каик-раз на месте преступления и, все равно, подумает, что сна берет тайком кофе.
Она осторожно разжала руку.
Там лежало всего-навсего три зернышка.
"Только-то! -- подумала Мари, -- ну, тогда не беда!" Несмотря на эти утешительные мысли, она все же очень нерешительно взяла одно из зерен, откусила от него половинку, разжевала и тотчас же выплюнула. Даже в дрожь ее бросило, -- такой противный вкус был у этой гадости!
В самом плачевном настроении посмотрела она на свою ладонь. Казалось, что число зерен стало больше. И зачем это она взяла так много? И почему не отнесла тотчас же обратно? Теперь уже нельзя было этого сделать! Мать сейчас же заметит, что половинка зерна откушена. Мари совсем упала духом и даже потихоньку захныкала:
"Ах, хоть бы мама поскорее приходила, чтобы можно было покаяться!"
Эта мысль на минуту утешила девочку, но как только со двора послышался шум, она так испугалась, что едва не оцепенела от страха. Схватив цветную бумажку, она поскорее завернула в нее кофейные зерна, засунула бумажку за печку и проворно уселась на прежнее место, притворяясь, что занята куклами.
Но никто не вошел.
Мари с минуту сидела неподвижно, держа в руках куклу и напряженно прислушиваясь, потом швырнула куклу на пол и в ужасе бросилась в переднюю комнату, захлопнув за собою дверь. Ей послышалось, что бумажка, которую она сунула за печку, вдруг стала шелестеть.
Дрожа, как осиновый лист, она забилась в угол дивана, закрыв лицо передником. ее фантазия разыгралась во всю. Теперь ей уже казалось, что за печкой не три зернышка, а целая груда кофе, в то время как в жестянке на столе оставалось только на донышке. Какие-то маленькие волшебники все время перетаскивали кофейные зерна из жестянки за печку.
Когда же она выглянула из-под края передника, ей почудилось, что жестянка на столе зашевелилась. И хотя дверь в заднюю комнату была плотно закрыта, тем не менее Мари ясно слышала, как там за дверью кто-то возится и обижает ее кукол. Вот-вот дверь распахнется, и из нее выскочит кто-то страшный и
Не отрывая глаз от дверного замка, она с минуты на минуту ждала, когда он щелкнет. Теперь она уже почти молилась, чтобы мать скорее вернулась домой. Она сознается ей во всем и впредь уже никогда-никогда больше не будет брать кофе и даже взрослой не станет его пить.
Наконец со двора послышался голос матери. Мари почувствовала такое облегчение, как будто освободилась от кошмара. Она сбросила- с лица передник, и все создания ее фантазии мигом рассеялись. Страх ее прошел.
-- Мари была совсем паинька! -- сказала она матери, но тотчас же по ее глазам догадалась, что мать не очень-то ей верить.
-- Вот как! -- ответила мать.
Мари покраснела, забеспокоилась и спрятала руки под передник, как будто боясь, что они ее выдадут.
Мать спросила, где -- Сусанна, Юсси, и, ничего не подозревая, занялась своим обычным делом. Мари зорко следила за ее движениями, ежеминутно ожидая, что мать возьмет жестянку с кофе и откроет ее.
Когда мать пошла в заднюю комнату, Мари подумала, что мать услышит там шуршание бумаги, и побежала за нею, чтобы поскорее во всем сознаться. Но мать и там ничего не заметила, ничего не услышала. Так стоит ли после этого сознаваться, тем более, что она ведь "решила никогда больше не трогать кофе"!
Но едва мать вернулась назад, Мари снова почувствовала страх, достигший высшей степени в тот момент, когда мать подошла к столу.
Но и на этот раз все обошлось благополучно.
"Ах, если бы только она поставила жестянку в шкап, -- тогда все было бы шито-крыто!"
Но мать, как нарочно, не делала этого.
-- С этого дня, мама, я буду совсем пай-девочка! -- сказала вкрадчиво Мари.
-- Очень приятно это слышать.
-- Мама, ты бы поставила лучше; жестянку в шкап, -- попросила торопливо Мари.
-- А что, разве тебе кофейных зерен захотелось?
-- Нет, нет, вовсе нет! -- закричала Мари и вдруг разрыдалась, -- я вовсе не хочу кофе!
-- Чего же ты кричишь! Я и так слышу, -- сказала мать.
Но Мари все же продолжала плакать, горячо уверяя, что она вовсе не хочет кофе. В комнату вошли Сусанна и Юccи, и на их вопрос, почему она плачет, Мари со слезами начала уверять, что она не трогала кофе, хотя была одна дома, а жестянка с кофе стояла на столе.
Как-раз в эту минуту мать открыла наконец жестянку. Мари вздрогнула, густо покраснела. На мгновение ей снова пришло в голову сознаться. Да, но что бы тогда сказали Санка и Юсси? Ей так живо представилось, как хорошо было бы в том случае, если бы она вовсе не трогала кофе, что она почти уверила себя в том, что она действительно его не трогала. Как бы то ни было, но когда мать вопросительно взглянула на нее, Мари поспешила сказать:
-- Я не брала.
Но, сказав это, она в тот же миг с поразительной ясностью представила себе лежащие за печкой, завернутые в бумажку два с половиной зернышка и то, как она брала их из кофейницы. То краснея, то бледнея, смотрела она на мать, ни на миг не отводя от нее взора.
-- Кто-нибудь из вас трогал кофе? -- спросила мать.
-- Да! -- ответила Мари таким тоном, как будто сама видела, как брали кофе.
-- Кто же из вас трогал? Санка, ты, что ли?
Когда мать таким образом начала спрашивать других, Мари почувствовала некоторое облегчение. Но Санка, которая корчила из себя взрослую, с таким презрением отнеслась к вопросу, что повернулась спиною к матери, перешла на другую сторону комнаты и тогда только сказала:
-- Очень мне нужен ваш кофе! Подумаешь, невидаль какая! Никогда в жмени я не портила себе еще языка такой дрянью!
По сравнению с Сусанною Мари почувствовала себя настоящею преступницею.
-- Юсси, ты, что ли, брал кофе? -- допытывалась мать.
-- Как будто больше некого спросить! -- ответила за него Санка, а Юсси с вызывающим видом повторил то же самое, хотя не понимал толком, о чем шла речь.
Долгим испытующим взглядом посмотрела мать на Мари. Та вдруг бросилась в сени и через щелку двери, обливаясь слезами, позвала: