1) Недавно Н. П. Милюковъ въ "Рѣчи" вскользь упомянулъ о литературной петиціи начала 1895 г. Эта петиція и въ свое время была извѣстна лишь въ самомъ тѣсномъ кругѣ лицъ; потому считаю не лишнимъ сообщить, какъ самый текстъ ея, такъ и мою переписку съ H. Н. Страховымъ, имѣющую съ петиціей непосредственную связь.
Въ концѣ 1894 т. въ петербургскихъ литературныхъ кругахъ выработанъ былъ текстъ петиціи объ измѣненіи правового положенія нашей печати. Собственно идея обращенія съ петиціей принадлежала покойному В. А. Бильбасову; ему удалось получить разрѣшеніе на представленіе петиціи черезъ комиссію прошеній; ближайшимъ его фактотумомъ въ этомъ дѣлѣ былъ, тоже покойный, Мат. Леон. Песковскій; весьма же дѣятельную пропаганду въ пользу петиціи велъ H. К. Михайловскій.
Въ петиціи этой говорилось:
"На всеподданнѣйшемъ докладѣ Министра Юстиціи о пересмотрѣ судебныхъ уставовъ Августѣйшему Родителю Вашему, ненадолго до его кончины, угодно было собственноручной надписью выразить желаніе "чтобы, наконецъ, дѣйствительное правосудіе царило въ Россіи".
Въ словахъ этихъ почерпаемъ мы смѣлость утруждать вниманіе Вашего Императорскаго Величества своей всеподданнѣйшей просьбою.
Государь! въ составѣ Вашихъ подданныхъ есть цѣлая профессія, стоящая внѣ правосудія; это профессія литературная. Мы, писатели, или совсѣмъ лишены возможности путемъ печати служить своему отечеству, какъ намъ велитъ совѣсть и долгъ, или же, внѣ законнаго обвиненія и законной защиты, безъ слѣдствія и суда, претерпѣваемъ кары, доходящія даже до прекращенія цѣлыхъ изданій. Простыми распоряженіями администраціи изъемлются изъ круга печатнаго обсужденія вопросы нашей общественной жизни, наиболѣе нуждающіеся въ правильномъ и всестороннемъ освѣщеніи. Простыми распоряженіями администраціи изъемлются изъ публичныхъ библіотекъ и кабинетовъ для чтенія книги, вообще цензурою не запрещенныя и находящіяся въ продажѣ.
Весь образованный міръ признаетъ уже великое значеніе русской литературы. Благоволите же, Государь, принять ее подъ сѣнь закона, дабы ему лишь подчиненное и отъ непосредственнаго воздѣйствія цензуры, свѣтской и духовной, имъ же огражденное, русское печатное слово, могло, въ мѣру своихъ силъ,.послужить славѣ, величію и благоденствію Россіи".
Къ подписанію петиціи старались привлечь не столько возможно большее число лицъ, сколько имена съ нѣкоторымъ авторитетомъ и значеніемъ въ глазахъ высшей власти. Я взялъ на себя трудъ привлечь H. Н. Страхова и М. М. Манасеину, имѣвшихъ связи во вліятельныхъ сферахъ. Обоимъ прочиталъ текстъ петиціи и получилъ отъ нихъ обѣщаніе подписать ее. Къ сожалѣнію, Песковскій непремѣнно захотѣлъ самъ поѣхать къ нимъ съ подлинникомъ и... получилъ отказъ. Это вызвало обмѣнъ письмами между мной и H. Н. Страховымъ.
Вотъ что я писалъ H. Н. 7 января 1895 г.:
"Многоуважаемый H. Н.! Я только что узналъ о вашемъ отказѣ подписать петицію, которая была вамъ доставлена лишь на основаніи моего сообщенія, что вы заявили мнѣ о своемъ согласіи подписать ее. Вашъ отказъ, конечно, ваше личное дѣло; но создалось нѣсколько щекотливое положеніе для меня. Вашъ покорнѣйшій слуга или является человѣкомъ крайне легкомысленнымъ, или же сознательнымъ лгуномъ и притомъ въ дѣлѣ, гдѣ прямота выше всего. Я позволяю себѣ надѣяться, что вы не откажетесь вывести меня изъ такого, по меньшей мѣрѣ, непріятнаго положенія. Я, конечно, имѣю въ виду не то, чтобъ вы подписали петицію, а чтобъ дали мнѣ доказательство, что я ничего не выдумалъ, никого не вводилъ въ сознательный обманъ".
H. Н. отвѣтилъ мнѣ 8 января:
"Мнѣ очень хотѣлось и до сихъ поръ хочется подписать вашу петицію,-- до того мнѣ дорого все, что способствуетъ свободѣ печати. Вотъ почему я сказалъ вамъ, что готовъ подписать, или пожалуй подпишу; но формальнаго обѣщанія я вамъ не давалъ, и вы его отъ меня не брали. Было бы странно, если бы вы мнѣ не дали времени подумать, и я бы не попросилъ у васъ этого времени. Когда г. Песковскій былъ у меня, то онъ ни однимъ словомъ не намекнулъ на то, что будто бы я уже далъ согласіе, и наши переговоры велись такъ, какъ будто я въ первый разъ узналъ о ней, я сталъ опять колебаться, но, обдумавши, рѣшилъ не подписывать. Причины вотъ какія: меня приглашаютъ участвовать въ дѣлѣ совершенно чужомъ, котораго цѣли и средства и пріемы задуманы помимо меня и помимо всѣхъ людей, которымъ я наиболѣе сочувствую. Я обдумалъ петицію и пересмотрѣлъ подписи, и увидѣлъ, что я написалъ бы ее иначе, и что составъ подписей очень одностороненъ. Петиція имѣетъ характеръ юридическій, адвокатскій. Писатели жалуются на стѣсненія, не говоря ни о причинахъ этого стѣсненія, ни о своемъ дѣлѣ. Просьба едва ли основательная. Выходить: "мы хотимъ управлять общественнымъ мнѣніемъ въ Россіи, а намъ мѣшаютъ". Или: ""мы себѣ позволяемъ полную свободу мыслей, а потому государство должно вести себя относительно насъ строго юридически". Я бы иначе написалъ. Благо самой литературы, самой мысли и истины должно быть упомянуто, и не такъ глухо должно быть сказано о благѣ Россіи, какъ это сдѣлано въ петиціи. Простите меня за эту критику. Мнѣ хотѣлось только показать, почему въ этомъ дѣлѣ я почувствовалъ чужой духъ. Но я могъ бы сослаться просто на то, что оно сложено безъ малѣйшаго моего участія, а потому и можетъ вполнѣ безъ меня обойтись.
Впрочемъ, я отъ души желаю успѣха петиціи, какъ и всему, что освобождаетъ слово.
Простите меня, что своими колебаніями я поставилъ васъ въ неловкое положеніе; самъ я былъ бы поставленъ въ еще болѣе неловкое относительно своихъ знакомыхъ, если бы подписалъ петицію. Извините, что не извѣстилъ васъ тотчасъ, послѣ окончанія переговоровъ съ г. Песковскимъ -- дѣло такъ велось, что я не почувствовалъ неотложной надобности, а впрочемъ собирался все къ вамъ заѣхать.
Вамъ искренно пред. Н. Страховъ".
Этотъ отвѣтъ меня не удовлетворилъ, и въ тотъ же день я послалъ H. Н. второе письмо.
"Многоуважаемый H. Н. Въ своемъ отвѣтномъ письмѣ вы совершенно точно приводите ваши слова "пожалуй подпишу, готовъ подписать"; вѣрно и то, что формальнаго обѣщанія вы мнѣ не давали, и я отъ васъ его не бралъ; и потому не бралъ, что даже и въ настоящую минуту не мору кебѣ представить, въ чемъ бы "помогло заключаться.
Но послѣдующія слова: "было бы странно, еслибъ вы мнѣ не дали времени подумать, и я бы не попросилъ у васъ этого времени", не могу оставить безъ оговорки. Изъ нихъ выходитъ, что вы какъ будто просили времени подумать,-- между тѣмъ въ дѣйствительности, не только ничего подобнаго не было произнесено, а напротивъ, когда я собирался уходить, на мой вопросъ -- значить къ вамъ можно явиться съ петиціей для подписи, вы отвѣтили -- да. Еслибъ, вы тогда сказали -- дайте мнѣ время подумать, то простая осторожность въ столь деликатномъ дѣлѣ побудила бы меня явиться къ вамъ лично и спросить -- къ какому рѣшенію вы пришли?
Еще разъ прошу васъ повѣрить, что я отнюдь не имѣю въ виду произвести на васъ какое-нибудь давленіе; я даже въ настоящее время совершенно устраняюсь отъ какихъ-нибудь возраженій по поводу мотивировки вашего отказа; а единственно желаю оградить себя отъ весьма возможнаго упрека въ крайнемъ легкомысліи, или даже обвиненія въ чемъ-нибудь, несравненно худшемъ.
Къ сожалѣнію, вашъ отвѣтъ слишкомъ мало облегчаетъ мнѣ возможность выйти изъ того непріятнаго положенія, въ которомъ я совершенно неожиданно очутился.
Вашъ и т. д. Л. Пантелѣевъ".
Въ заключеніе нашего обмѣна H. Н. 9 янв. писалъ мнѣ:
"Конечно, я виноватъ, а васъ никто и ни въ чемъ не имѣетъ права винить по этому дѣлу. На вашъ вопросъ о петиціи я сказалъ, что готовъ подписать ее, и ничѣмъ не подалъ вамъ повода думать, что это не окончательное мое рѣшеніе; но потомъ я раздумалъ и отказался отъ своего желанія. Причины вамъ извѣстны. Я уже просилъ извиненія въ своей нерѣшительности и медлительности, и еще разъ прошу васъ извинить меня.
Вамъ искр. пред. Н. Страховъ".
Петиція, подписанная 78 литераторами, была по Высочайшему повелѣнію передана на разсмотрѣніе совѣщанія трехъ министровъ -- И. Н. Дурново, И. Д. Делянова и К. П. Побѣдоносцева.
На основаніи ихъ отзыва она была оставлена безъ послѣдствій, о чемъ В. А. Бильбасовъ и былъ извѣщенъ черезъ полицейскій участокъ.