Первухин Михаил Константинович
Обыкновенная история

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Михаил Первухин

Обыкновенная история

   Когда вечером Тихон Петрович возвращается домой со службы, по его звонку дверь отпирает Феня, недавно взятая новая прислуга, молодая и миловидная девушка, своею опрятностью напоминающая немочку. Вместе с Фенею в прихожей находится и Валя, с первого же дня очень подружившийся с новою прислугою.
   -- А ты, папа, -- шепчет Валя многозначительно, -- обедать будешь один!
   -- Почему, детка? -- осведомляется Тихон Петрович, -- Мама разве ушла?
   -- Тсс, не кричи! -- предостерегает отца мальчик. -- У мамы головка болит! Мама разделась и легла!
   -- Кто там? -- слышится из спальни слабый голос Маруси. -- Это ты, Тиша? Ио чем это всегда шепчетесь у меня за спиною?
   Голос крепнет, в нем явно слышатся раздражённые нотки. Ступая осторожно, на цыпочках, Тихон Петрович входит в спальню. Там -- полумгла. Смутно видна убранная кисейным пологом постель Маруси. На подушках -- голова молодой женщины, обмотанная полотенцами. Пахнет уксусом, Воздух спертый, душный.
   -- Что с тобою? -- участливо осведомляется Тихон Петрович, приближаясь к постели жены.
   -- Ничего! -- умирающим голосом отвечает Маруся.
   -- Как -- ничего? -- удивляется Тихон Петрович. -- Валя говорит, что у тебя голова болит!
   -- Д-да, болит! Ужасно болит!
   -- Простудилась, что ли? Температура как?
   Вместо ответа, Маруся пожимает плечами и изнеможенно закрывает глаза.
   -- Пирамидон пила? -- допытывается Тихон Петрович.
   -- Пирамидон? -- как будто не понимая вопроса, переспрашивает Маруся умирающим голосом. -- Ах, да! Нет, не пила!
   -- Почему нет?
   -- Так! не... не поможет!
   Опять скорбный вздох, изнеможенный взор. Потом Маруся прерывающимся голосом шепчет:
   -- Я без тебя не хотела... говорить... ей!
   -- Кому? -- удивляется Тихон Петрович.
   -- Этой... как ее? Ну, Фионе!
   -- Фене? -- еще больше удивляется Тихон Петрович. -- Чего ты ей не хотела говорить? Почему?
   -- Потому, что я могла не выдержать. Если бы она мне ответила по обычаю дерзко...
   -- Феня?
   -- Д-да! Я бы Бог знает до чего дошла, Тиша! Мои нервы больше не выдерживают! Не могу, не могу больше!
   -- Да в чем же дело? Что такое сделала Феня?
   -- Она знает, что я не выношу крепких духов! Я столько раз ей говорила, что не выношу, не выношу! Но эта грязная тварь плевать хотела на меня! Она меня ни в грош не ставит! С тех пор, как Николай Иванович при ней сказал, что она совсем похожа на барышню, -- она совсем спятила! Разве она признает меня за хозяйку в доме? Разве кто-нибудь вообще меня признает за хозяйку в доме? Опять же, вчера какой-то там... пришел, а она, Фенька, дверь открыла. А он ее, тварь, паршивую горничную, спрашивает:
   -- Супруга вашего могу видеть? Это что же значит? А?
   -- Постой, Маруся! Ты о духах начала! Значит, Феня душится крепкими духами, запаха которых ты не переносишь?
   -- Да, да! И духи... и... и... все, все. Этот визитер счел ее не за прислугу, а за хозяйку. Да. Значит, теперь все, решительно все считают, что она -- твоя жена! А я как же? Не могу, не могу!
   Тихон Петрович морщится болезненно и устало.
   -- Деточка! -- говорит он. -- Постой! Я решительно ничего не понимаю! Ты уж как-нибудь по порядку! Феня, очевидно, чем-то провинилась. Я хочу знать, чем именно!
   -- Всем, всем! -- почти кричит Маруся. злобно сверкая глазами.
   -- Обвинение слишком неопределенное! Формулируй точно!
   -- Воровка она!
   -- Что украла?
   -- Деньги! Да, да! Откуда у неё деньги берутся, чтобы по целым фунтам конфеты покупать?
   -- Конфеты? А ты откуда знаешь, что ока конфеты покупает?
   -- Потому что эта тварь, бравируя, Валечку закармливает! Опять же, на что Анна Андреевна не любит в чужие дела вмешиваться, а и та заметила!
   -- Что заметила Анна Андреевна?
   -- А то и заметила! Я себе набрала светло-серого, -- она себе набрала светло-серого. Почему? Потому что хочет тебе понравиться! Знает, что ты любишь светло-серый цвет! А Анна Андреевна и говорит: "Конечно, ваш Тихон Петрович -- примерный муж. А только он все же мужчина...". А Милочка, так та прямо поражается: "Как это ты, -- говорит, -- Мэри, позволяешь этой раскрашенной деве тротуарной перед твоим мужем мелким бесом рассыпаться? Все, все замечают! И, опять же, Марья Львовна, та прямо говорит: "Я, -- говорит, -- на вашем месте никогда бы в доме шпионку не держала!"
   -- Шпионку? -- теряется Тихон Петрович. -- Феня -- шпионка?
   -- Шпионка, шпионка! -- злобно кричит Маруся. -- Ей хочется и то понимать, о чем мы с тобою иной раз по-французски говорим. А я шпионку в доме держать не хочу, не хочу! И не буду, не буду!
   Крик переходит в визг, Маруся бьется в подушках, стонет, стихает и только скорбно шепчет:
   -- Ах, болит! Ах, лопнет! Ах, хоть бы скорее только!
   -- Успокойся! -- ласково уговаривает ее Тихон Петрович. -- Зачем волноваться?! Ну, разумеется, если Феня такая...
   -- Такая, такая!
   -- Если обвинения справедливы, то, конечно, нам придется с нею расстаться, хотя, признаться, я так измучился неурядицами с прежними прислугами, что, право...
   -- Ну, да! Ну, конечно! -- вспыхивает Маруся. -- Если развратная девчонка перед вами и грудью, и плечами, и бедрами вихляет, если она вам чуть в рот вскочить не хочет, то, понятно, как же вам расстаться? Конечно, нашли сокровище! А жена законная? Ха-ха-ха! Кто же теперь с законною женою считается? Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
   У Маруси -- истерический припадок. Впрочем, он скоро проходит. Тихон Петрович советует успокоиться, не волноваться, предоставить ему разобрать дело спокойно после, ну, хоть завтра.
   Но Маруся томно шепчет:
   -- Нет, нет! Уж лучше разом! Отстрадать, и успокоиться!
   Тихон Петрович отправляется в столовую и зовет туда Феню. У Фени испуганный и смущенный вид. Губы её побелели и руки дрожат.
   Тихон Петрович, как человек методичный, выкладывает все обвинения по порядку.
   -- Вам, Феня, барыня говорила, что она не переносит крепких духов, что от крепких духов у неё обмороки бывают, а вы душитесь!
   -- Я? -- вспыхивает Феня, как маков цвет. -- Побей меня Бог, барин! Да откуда же мне духи брать, да еще крепкие?
   -- Но сегодня вы надушились! Я и сам слышу!
   -- Так это же, барин, Валечка баловался! Барыня отдали ему пустой флакон от своих духов. А Валечка набрал в флакон воды, да и брызнул...
   Тихон Петрович ежится: в самом деле, пахнет, слабо, чуть слышно пахнет от Фени -- любимыми духами самой Маруси.
   -- Откуда вы берете деньги, Феня, чтобы покупать конфеты? -- напустив на себя строгий вид, допытывается Тихон Петрович,
   -- Конфеты? Какие конфеты? -- недоумевает Феня.
   -- Те самые, которыми вы Валечку угощаете!
   -- Господи! -- ахает Феня, всплеснув руками. -- Один всего раз и угостила, и то самой маленькой конфеткой. Как мы тогда с Валечкою вместе за сухариками для барыни бегали, а в кондитерской -- новый хозяин. Обходительный такой! -- Будьте, говорит, нашей постоянной покупательницей, барышня! -- Да и сунул мне три конфетки. Я одну себе, а две -- Валечке. Одну он по дороге еще скушал, одну дома...
   Валечка подтверждает сказанное.
   -- Барыня не желала бы, чтобы вы носили платья из светло-серой материи! -- продолжает несколько неуверенно Тихон Петрович.
   -- Слушаюсь! -- покорно соглашается Феня. -- Оно, конечно, это платье светло-серое еще месяц я бы проносила, как оно еще не совсем порвалось...
   -- Стойте! Вы, кажется, на днях купили или заказали себе светло-серое платье?
   -- Никак нет! Которое с запрошлого года! Барышня Серафима Ивановна Пинчукова подарила свое старенькое...
   -- Потом, -- совсем неуверенно говорит Тихон Петрович, -- видите ли, Феня! Вы -- совсем молодая девушка! М-м! Мне неловко входить в такие подробности, но... Но я категорически против того, чтобы в моем доме румянились, белились, притирались...
   У Фени глаза полны слез и губы дрожат.
   -- Видишь, Валечка?! -- с горьким упреком говорит она насупившемуся мальчику . -- Тебе играть хотелось, а мне...
   -- При чем тут Валя? -- недоумевает Тихон Петрович.
   -- Это я ее... накрасил! -- угрюмо говорит мальчик. -- Давай, говорю, Феня, я тебе лицо так раскрашу, как мама!
   Тихон Петрович сам чуть бледнеет. Брови его сдвигаются.
   -- А... а откуда ты румяна и белила добыл?
   -- У мамы в туалетном столике! -- тяжко вздохнув, признаётся мальчик. -- Только я самую капельку взял! Там еще много осталось!
   Тихон Петрович сердито машет рукою на мальчика:
   -- Иди, займись чем-нибудь! Феня! Займите его, пожалуйста!
   И уходит в свой кабинет. Там он перебирает в памяти весь ход событий. Совершенно случайно вспоминает: Феня служит три недели. Милочка уже полтора месяца назад уехала в Крым. Значит, она не могла говорить ничего Марусе насчет Фени. Значит, Маруся...
   Солгала! -- хочется сказать Тихону Петровичу. Но вместо этого резкого слова он выговаривает другое:
   -- Вообразила.
   ...Однако, есть еще обвинение в шпионстве. Обвинение серьезное. Держать шпионящего человека в собственном доме... Нет, покорно благодарю! Однако, каким же образом Феня шпионит? И что шпионит? Ах, да! У кого-то допытывается значение каких-то французских слов. Надо спросить ее самое, зачем ей понадобилось это!.. Феня!
   Не без труда удается допытаться, в чем дело. Оказывается следующее:
   Галантный приказчик-балагур из соседнего магазинчика, где Феня покупала вчера ленточку для косы за двадцать копеек, сказал:
   -- Эта ленточка, мамзель будет вам не какое-нибудь обыкновенное что-нибудь, а настоящий французский кэльк-шоз!
   И, вот, заинтригованная Феня пришла и у самой Маруси спросила, что значит "французский кэльк-шоз".
   Вечером происходит объяснение, с личной ставкой, со свидетелем в виде Валечки.
   Маруся криклива. Когда одно её обвинение за другим рушится, она волнуется и, перебивая, кричит визгливо:
   -- Ну, да! ну, конечно! Эта тварь поганая -- хитрее змеи! Да! Гадюка!
   -- Маруся!
   -- Да, и она проститутка! И у нее целый полк любовников! И она наш честный дом обращает в...
   С уст Маруси срывается такое крепкое словечко, что Тихон Петрович болезненно морщится.
   -- И если вам ваша любовница дороже жены, -- визжит вне себя Маруся, -- то я, конечно, конкурировать с грязною площадною тварью не могу, не могу! Я уеду к мамаше! И я... я отравлюсь! И, кроме того, я удавлю, да, удавлю Вальку! Чтобы эта грязная тварь, ваша любовница, не научила и его всяким гадостям!
   -- Маруся! Маруся!
   Но Маруся уже бьется в истерике. И кто-то из соседей настойчиво звонит у парадной двери, допытываясь, что случилось, кого в доме режут или грабят.

* * *

   Призванный швейцар милостиво соглашается разрешить рассчитанной Фене за полтинник переночевать у него: нельзя же, в самом деле, выгонять молодую девушку ночью?
   Утром Феня торопливо собирает свои вещи. Тихон Петрович сидит дома: ведь, Маруся больна, и надо отпустить Феню и принять новую горничную, которую обещалась экстренно прислать спрошенная по телефону справочная контора.
   Феня сдает все вещи по списку. Не хватает трех стаканов, одной вилки, маленькой салфеточки,
   -- Пусть она этими вещами подавится! -- из-за двери кричит Маруся.
   Но Феня напрягает память, зовет Валю, и тогда выясняется, что один стакан лопнул при мытье, в присутствии самой Маруси, другой стоит сейчас в комнате Вали: Валя "раскрашивает картинки", и ему понадобилась вода. Третий только вчера разбил приходивший утром Николай Иванович.
   Вилка разыскивается: кто-то засунул ее в щель в диване. Оттуда же извлекается и салфеточка. Нет только тряпки. Феня покорно соглашается, чтобы за пропавшую тряпку было высчитано из её жалованья. Торжественно высчитывается:
   -- Тряпка была куплена за двадцать копеек. Прослужила шесть, не то семь месяцев. Теперь оценивается в... Во сколько можно ее оценить? В десять? В пять копеек?
   Фене смешно:
   -- Ставьте, барин, все двадцать! -- говорит она.
   Смешно и... и страшно стыдно и самому Тихону Петровичу.
   -- Оставьте, Феня! -- говорит он тихо. -- Бросьте! Вы сами видите, что...
   -- Вижу! -- тихо отвечает Феня. И вдруг её глаза наполняются слезами. -- Жалко! -- бормочет она.
   -- Чего жалко, Феня? Места? Другое найдете!
   -- Нет, что место?! -- отмахивается она. -- Валечку жалко! И ... и вас жалко!
   Что-то горячее волною наплывает на сердце Тихона Петровича. Хочется что-то сказать, но... Нет, не надо!
   Когда все счеты покончены, и Феня прощается, Тихон Петрович украдкой сует Фене десятирублевую бумажку. Феня отнекивается, Тихон Петрович настаивает. Феня берет деньги.
   ... Феня рассчитана. В доме водворяется Настя. Она -- то, что называется "мордоворот". Через две недели ее изгоняют, ибо обнаруживается, что она пьет, как сапожник, и ругается, как извозчик, и учит сквернословить Валечку.
   Когда идет выдворение Насти, Маруся мельком говорит:
   -- Та, как ее? Ну, Фиона, что ли... Та хоть была воровка и тоже развратная тварь, но она, по крайней мере, не пьянствовала и не сквернословила! Уж что правда, то правда!.
   После Насти служит солдатка Ириша. Её муж -- пехотинец. Но на кухне почему-то по вечерам оказываются представители российской армии всех сортов оружия, не исключая и авиаторов. И однажды между высоким казаком и толстым драгуном происходит форменное сражение. После этого Иришу выгоняют, а Маруся вспоминает:
   -- Вот, когда эта, как ее? Ну, Феська, что ли? Ну, когда она служила, то хоть тоже была развратница, но, по крайней мере, виду не показывала! Рядилась, бегала куда-то, а дома -- ни-ни! Что, правда, то правда! Если бы только не воровала...
   Месяца через четыре, рассчитав седьмую или восьмую прислугу, которая действительно обворовала весь дом, Маруся вздыхает и говорит:
   -- Конечно, если бы ты, Тиша, своим ухаживанием за тою, как ее? Ну, за Фенькой... Если бы ты ей не набил глупостями голову, если бы она не вообразила, что я -- нуль в доме, а настоящая хозяйка она... Ну, с нею можно было бы ужиться! Все-таки, что ни говори, она ни пьяницей не была, ни воровкой, ни развратницей! Что, правда, то правда!
   Тихон Петрович отмалчивается.
    

----------------------------------------------------------

   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru