Среди сколь-бы изящныхъ и прекрасныхъ женщинъ ни находилась та, равной которой нѣтъ на свѣтѣ, она затмеваетъ ихъ своимъ прекраснымъ лицомъ такъ, какъ солнце затмеваетъ звѣзды. Мнѣ кажется тогда, что Амуръ шепчетъ мнѣ на ухо: "Пока эта женщина будетъ пребывать на землѣ, жизнь будетъ прекрасной; но послѣ ея смерти она потускнѣетъ, погибнутъ добродѣтели и вмѣстѣ съ ними мое царство. Какъ былъ бы мраченъ и пустъ мiръ, еслибъ природа отняла у неба луну и солнце, у воздуха вѣтры, у земли травы и листья, у человѣка разумъ и рѣчь, у моря волны и воды рѣкъ, столь мраченъ и пустъ будетъ онъ, когда смерть смѣжитъ и скроетъ отъ насъ ея глаза.
[НИОР РГБ. Ф. 443, к. 1, ед. хр. 14. Л. 91]
CCXXIX.
Я пѣлъ, теперь я плачу, слезы доставляютъ мнѣ не меньше наслажденья, чѣмъ доставляла пѣснь; ибо, стремясь къ возвышенной любви, я думаю не о радости и горѣ, а о томъ, что ихъ вызываетъ. Поэтому я одинаково принимаю и привѣтливость и суровость, надменность и кроткость и любѣзность; меня не тяготятъ страданiя, и облекающую меня броню не раздробитъ копье негодованiя. Такъ пусть относятся ко мнѣ съ обычною суровостью Амуръ, мадонна, люди и судьба: все равно, я всегда буду счастливъ. Останусь-ли я въ живыхъ, или умру или буду томиться, - на свѣтѣ нѣтъ болѣе счастливаго человѣка, чѣмъ я: такъ сладокъ корень моихъ горькихъ страданiй.