Lib.ru/Классика: Петрищев Афанасий Борисович. Хроника внутренней жизни

Хроника внутренней жизни.

1. Объ одномъ изъ конкретныхъ выраженій вопроса чести.-- 2. Еще о чести. Демонстративныя забастовки.-- 3. Знаменія времени.-- 4. Первые шаги IV Думы.

Честь... Что такое честь въ частномъ быту,-- объяснять не требуется. Но что такое честь въ массовой соціально-политической борьбѣ? Интересы классовъ и сословій, идеи, религіозныя системы, долгъ сознанной справедливости, мораль -- все это величины, въ политикѣ привычныя. Со временъ кающагося дворянина намъ, въ Россіи, особенно понятна и привычна въ политикѣ совѣсть. Теоретически должно быть понятно, что, во всякомъ случаѣ, не малую роль должна была бы играть и честь. Но казалось, что этотъ возможный стимулъ массовыхъ явленій -- увы!-- лишь "музыка будущаго". Настоящее представлялось богатымъ вопросами интересовъ, вопросами мнѣній, вопросами права, вѣры, совѣсти... Среди нихъ вопросы чести до того остаются въ тѣни, что люди могли считать ихъ и не столь ужъ важными въ данный моментъ для исхода борьбы и рѣшенія поставленныхъ исторіей очередныхъ задачъ.

Пишу это и боюсь: не заподозритъ ли меня читатель съ самаго начала въ намѣреніи вести рѣчь о дуэляхъ или уличать какую-либо партію въ политической безчестности?.. Слишкомъ непривычны въ Россіи слова: "вопросъ чести, какъ факторъ соціально-политическій". И въ то же время я не могу углубляться въ общее, теоретическое объясненіе этихъ словъ. Моя задача -- хроникерская: отмѣтить и указать, какъ выдвигаетъ вопросы чести текущая, злободневная дѣйствительность. Приходится, такимъ образомъ, говорить о факторѣ, теоретически мало извѣстномъ,-- конкретныя же его выраженія почти не замѣчены прессой. А сверхъ того, возлѣ этого фактора, какъ увидимъ ниже, накопилось не мало всякаго рода недоразуменій. Чтобы выбраться изъ этихъ затрудненій, рѣшаюсь разсказать вкратцѣ, какъ меня самого судьба привела къ одному изъ созданныхъ жизнью конкретныхъ воплощеній вопроса чести и что при этомъ я увидѣлъ.

"Началось" съ разныхъ сомнѣній, которыя вызвала во мнѣ только что минувшая избирательная кампанія. Особенно загадочнымъ было -- да и осталось -- поведеніе массового избирателя. Почти вплоть до избирательныхъ съѣздовъ былъ онъ "равнодушенъ", апатиченъ, "Думой 3 іюня" -- какъ бы она ни называлась, третьей, четвертой или пятой -- "разочарованъ". Но въ послѣдній моментъ, несомнѣнно, оставаясь разочарованнымъ, оживился, пошелъ, даже "полѣзъ", проявилъ большую стойкость и нерѣдко изумительную настойчивость. Чрезвычайно краснорѣчивы порою бытовыя мелочи. Напомню газетное сообщеніе изъ одного уѣзднаго города: на базарѣ споръ по поводу выборовъ завершился потасовкой, во время которой одинъ торговецъ до смерти ушибъ другого арбузомъ... Подобныя мелочи, то трагическія, то комическія, то трагикомическія невозможны безъ большого оживленія и глубокаго интереса. Не мудрено оживленіе тріумфаторовъ: они "дѣлали Думу". Понятно оживленіе организованныхъ партійныхъ группъ: онѣ проводили кандидатовъ. Но рядовой избиратель... Что именно его задѣло за живое? Во имя чего онъ шелъ на выборы? Какую мысль влагалъ въ свой голосъ? Много и другого, столь же загадочнаго, въ минувшихъ выборахъ. Разгадывать вполнѣ эти загадки, я не собирался и, конечно, не собираюсь: необъятенъ океанъ и нельзя достаточно знать его. Можно, однако, изслѣдовать отдѣльную каплю воды, взятую изъ океана. Цѣлое все-таки останется загадкой: ибо капли безконечно разнообразны, и ни въ одной изъ нихъ, сколько еэ ни изслѣдуй, не найдешь китовъ, хотя въ океанѣ они плаваютъ. Но изслѣдованіе даже мельчайшей части приближаетъ къ познанію цѣлаго и помогаетъ лучше оріентироваться. Я почувствовалъ не только желаніе, но и потребность путемъ личнаго и при томъ не дѣловаго, а обывательскаго общенія съ рядовыми избирателями, хотя бы въ какомъ-либо одномъ географическомъ пунктѣ, пополнить, насколько возможно, свои знанія объ ихъ настроеніи. По разнымъ соображеніямъ, главнымъ образомъ, практическимъ, но отчасти и методологическимъ, я предпочелъ избрать для "изслѣдованія" не очень крупный, хотя и не совсѣмъ мелкій уѣздный городъ центральной Россіи. И вотъ тутъ-то при "изслѣдованіи" -- т. е. по-просту при разговорахъ "по душамъ" -- я и столкнулся съ однимъ изъ конкретныхъ выраженій "вопроса чести, какъ соціально-политическаго фактора". При чемъ этотъ вопросъ оказался выраженнымъ съ такой ясностью, какой мнѣ до сихъ поръ наблюдать не приходилось.

Избранный мною для "обслѣдованія" городокъ оказался, по отзывамъ аборигеновъ, сплошь "лѣвымъ": мѣщане "лѣвые", купцы "лѣвые", о мастеровыхъ и говорить нечего; попы "лѣвые", даже городовые "лѣвые". Да что городовые:

-- Тюремный надзиратель Битокъ... Прямо надо сказать: сущій палачъ. А, между прочимъ, "максималистъ"...

"Максималистъ" онъ по тѣмъ мыслямъ, какія "выражаетъ" въ разговорахъ съ пріятелями и добрыми знакомыми: "все къ чорту", "всѣхъ на осину". "Максималистъ" и по служебнымъ своимъ подвигамъ. Онъ принадлежитъ къ той, лишь недавно замѣченной и еще не изученной, породѣ тюремщиковъ, для которой характерно особенное отношеніе къ арестантамъ "благороднаго званія". "Благородные" уголовные сидятъ въ "дворянскомъ" отдѣленіи, и ихъ "не очень-то тронешь". Иное дѣло "благородные политики". Всего безпощаднѣе Битокъ расправляется съ политиками изъ дворянъ. И, когда даже товарищи говорятъ ему: "побойся Бога, Битокъ,--вѣдь всежь таки человѣкъ", онъ злобно отвѣчаетъ:

-- А они что съ нами при крѣпостномъ правѣ дѣлали?

Если въ число политиковъ попадетъ, хотя бы и мѣщанинъ или рабочій, но при манишкѣ, въ брюкахъ на выпускъ и въ котелкѣ, битокъ также бьетъ. Въ первый разъ побьетъ основательно. Но, если окажется, что политикъ при манишкѣ все-таки человѣкъ простой, то Битокъ не трогаетъ его и только временами свирѣпо поговариваетъ:

-- Въ господа захотѣли, арестантская твоя рожа!..

Къ "политику"-простецу, въ зипунѣ, въ холщевой домотканной рубахѣ, у Битка совсѣмъ иное отношеніе. Простецовъ Битокъ любитъ. И простецамъ онъ, но разсказамъ, дѣлаетъ не мало добра. Для простецовъ у этого человѣка-палача оказывается много душевной теплоты и своеобразной, грубоватой, но порою трогательной нѣжности... Таково профессіональное проявленіе "максимализма" у тюремнаго надзирателя Битка. "Лѣвизна" многихъ внѣтюремныхъ обывателей, быть можетъ, не менѣе самобытна. Но по настроенію, по тенденціи -- это все-таки "лѣвизна". Городокъ знаетъ только одного настоящаго "праваго",-- праваго не токмо за страхъ, но и за совѣсть. Онъ -- захудалый отпрыскъ знаменитой дворянской фамиліи. Отъ необъятныхъ богатствъ этой фамиліи ничего не осталось. И одинъ изъ послѣднихъ ея потомковъ занялъ скромное мѣсто чиновника въ уѣздномъ городѣ. "Послѣдышъ", быть можетъ, такой же "максималистъ", какъ и Битокъ,-- но въ противоположномъ направленіи. Битокъ слишкомъ полонъ наслѣдственной мести къ прошлому. Для "послѣдыша" все лучшее и свѣтлое въ прошломъ,-- и онъ, видимо, полонъ искренней ненависти къ упраздняющему это прошлое настоящему. Битокъ пользуется предоставленной ему властью для расправы съ попадающими въ его руки "господами". "Послѣдышу", какъ чиновнику, тоже предоставлена власть,-- и онъ, поскольку можно, пользуется ею для выраженія своихъ чувствъ къ людямъ "низкаго званія" -- къ купцамъ, къ мѣщанамъ, къ "мужичью"... Матеріальнымъ ущербомъ дѣло не ограничивается. Подобно чеховскому "человѣку въ футлярѣ", "послѣдышъ" оказываетъ и моральное давленіе на мѣстную жизнь,-- то "благонамѣренное" давленіе, которое администрація, по застарѣлому ея предразсудку, считаетъ желательнымъ и которое для обывателя ненавистно.

"Лѣвую" репутацію городокъ обезпечилъ себѣ настолько основательно, что на него сами "дѣлатели выборовъ" послѣ нѣсколькихъ скандально закончившихся попытокъ обосноваться махнули рукой. Но въ послѣднюю минуту вдругъ выставилъ свою кандидатуру въ выборщики "послѣдышъ". И, лишь только онъ сдѣлалъ Это,-- немедленно создалась легенда. Богъ вѣсть откуда, явились свѣдѣнія, добытыя якобы отъ "вѣрныхъ людей": то-то сказалъ губернаторъ, такія-то инструкціи преподалъ архіерей, была "бумага изъ Петербурга"... И все это сводилось къ тому, что "послѣдышъ" -- "правительственный кандидатъ". Объективныхъ данныхъ, подтверждающихъ эту легенду, мнѣ не довелось услышать. Думаю, ихъ не было. Мало того,-- быть можетъ, въ нихъ не было и потребности. Быть можетъ, легенду приняли за несомнѣнную истину потому, что въ ней чувствовалась нѣкоторая внутренняя, психологическая необходимость.

Въ городкѣ, какъ и вездѣ по Россіи, всѣ недовольны. Накопилось и накопляется чувство раздраженія у однихъ, озлобленности у другихъ. Накопляется, стало быть, и потребность проявить это чувство, найти ему исходъ. Оно и прорывается наружу, яо спорадически и по преимуществу индивидуально. У однихъ такіе прорывы безъисходнаго чувства имѣютъ достойную форму. У другихъ -- форма только пріемлемая. Есть и дикіе, чисто хулиганскіе прорывы,-- въ родѣ, того "максимализма" которымъ психически боленъ надзиратель Битокъ. Бываютъ и особо замѣчательныя выраженія протеста. Былъ сравнительно недавно въ городишкѣ такой случай. Одинъ ученикъ,-- подростокъ лѣтъ 16--17 -- подвергавшійся почему-то очень часто школьнымъ репрессіямъ, разъ сказалъ товарищамъ: "прощайте! сухая смерть -- ничего больше не Остается". И, сказавъ это, ушелъ изъ школы. Товарищи встревожились. Полагая, что онъ хочетъ убить кого-либо изъ учителей или директора, они не знали, что дѣлать. Паренекъ между тѣмъ застрѣлился. Подлѣ него нашли записку: "въ смерти моей обвиняю школьные порядки и учителя" такого-то. И только тутъ, да и то не сразу, поняли, что разумѣлъ несчастный подъ словами "сухая смерть". Онъ гдѣ-то прочиталъ объ обычаѣ нѣкоторыхъ народцевъ самоубійствомъ мстить обидчику. И, чтобы заклеймить школьные порядки и названнаго имъ учителя, онъ избралъ эту форму индивидуальнаго протеста. "Сухая смерть" всколыхнула городокъ. За гробомъ юноши шла огромная, по мѣстнымъ масштабамъ, толпа. Отдать послѣдній долгъ собрались люди самыхъ разнообразныхъ общественныхъ положеній, отъ базарныхъ торговцевъ, извозчиковъ, мастеровыхъ, до офицеровъ и видныхъ чиновниковъ. Получилось общественное, демонстративное, хотя и безмолвное, выраженіе сложныхъ протестующихъ чувствъ...

Словомъ, настроеніе сказывается. И все-таки накопленное и накопляемое чувство недовольства остается безъисходнымъ. Какъ и вездѣ по Россіи, въ городкѣ людямъ хочется что-то сдѣлать. Но что? Чувствуется потребность куда-то двинуться. Но куда? Пришли выборы, но отвѣта и они не принесли. И пока стояли общіе вопросы: для чего выбирать и стоитъ ли выбирать,-- цѣль была не ясна, сомнительна, и чувство оставалось безъисходнымъ. И городокъ находился въ состояніи той же предвыборной апатіи, какая наблюдалась во многихъ другихъ мѣстахъ Россіи. Первая курія такъ и не вышла изъ апатическаго состоянія. Предвыборныя совѣщанія купечества имѣли, примѣрно, такой характеръ:

-- Что жъ, Петръ Иванычъ,-- будемъ тебя въ выборщики писать...-- Спасибо, говорю имъ, за честь, а только очень прошу меня освободить. Дѣло у меня. Платежи въ октябрѣ. Опять же и семейное мое положеніе... Я полагаю,-- намъ надо просить Павла Петровича, ему какъ разъ въ октябрѣ въ губернію надо по своимъ дѣламъ ѣхать, такъ оно и кстати...

Павелъ Петровичъ не безъ ропота принялъ честь. Противниковъ не нашлось. Избрали. Исправникъ донесъ губернатору: по первой куріи избранъ правый выборщикъ. Такъ и въ бюллетеняхъ Петербургскаго агентства было зафиксировано. И теперь Павла Петровича дразнятъ: "а, правый,-- здравствуйте". Нехорошо, неладно звучитъ въ обывательскомъ обиходѣ это слово: "правый". Неладныя представленія съ нимъ теперь связаны. И Павелъ Петровичъ смѣшно оправдывается:

-- Чѣмъ же я виноватъ?

Первая курія какъ-то "проспала выборы". "Спала" и вторая курія. Даже кандидаты не были намѣчены. Вполнѣ возможно, что именно въ разсчетѣ на "апатію" и на отсутствіе конкурентовъ "послѣдышъ" и выставилъ свою кандидатуру. Но, лишь только онъ это сдѣлалъ и возникла легенда о правительственной -- въ частности, губернаторской -- указкѣ, городъ зашевелился. Зашевелились и приписанные къ нему, какъ избирательному центру, пригороды. Зашевелились, несомнѣнно, въ силу сложныхъ, быть можетъ, даже хаотическихъ чувствъ и мыслей, какія были вызваны въ странѣ "дѣлателями" выборовъ. Но въ данномъ городкѣ по причинѣ особыхъ обстоятельствъ этотъ конгломератъ чувствъ и мыслей до нѣкоторой степени разложился на составные элементы... Какъ водится, въ первую голову выступила интеллигенція:

-- "Послѣдышъ" будетъ выступать, какъ нашъ якобы избранникъ, будетъ говорить отъ нашего имени... Наше голосованіе подмѣняется указкой губернатора... Этого допустить нельзя.

Впослѣдствіи мысль мѣстной интеллигенціи очистилась въ горнилѣ возраженій и страстныхъ дебатовъ. И, только очистившись, она получила окончательную закалку. Интеллигенція оказалась вынужденной признать, что для нея "провалить губернаторскаго кандидата -- не вопросъ пользы, а вопросъ чести". И самая "партія", собравшаяся вокругъ интеллигенціи на время выборовъ, получила отъ противниковъ ироническое прозвище: "честолюбцы" (въ газетныхъ сообщеніяхъ изъ даннаго городка они названы "прогрессистами" и "прогрессивнымъ блокомъ"). Но знаменательныя слова: "вопросъ чести" пришли именно впослѣдствіи. Первоначально же интеллигенція искала иныхъ, болѣе утилитарныхъ словъ; отчасти она дѣлала это, быть можетъ, изъ желанія найти аргументы, понятные обывателю, относительно коего, вѣдь, предполагается, что онъ закоренѣлый утилитаристъ, "извѣстный Санчо-Пансо"; вѣроятно, однако, и другое -- у самой интеллигенціи вначалѣ мысли были нѣсколько смутны, ея побужденія для нея самой далеко не сразу стали ясны. Накопленное сложное и смутное чувство протеста требовало лишь "не допустить", организовать отпоръ. И приходилось организовывать на-спѣхъ, "сломя голову". О выборахъ партійныхъ, о выработкѣ платформы, способной объединить избирателей, даже думать было некогда. Оставалось "сдѣлать личные выборы",-- найти кандидата, на имени котораго всего легче можетъ быть достигнуто объединеніе. Но и для этого времени было слишкомъ мало. Пришлось искать, кто изъ мало-мальски пріемлемыхъ людей скорѣе согласится выставить свою кандидатуру въ противовѣсъ "послѣдышу". А скорѣе другихъ согласился какъ разъ человѣкъ, въ однихъ мѣстныхъ кругахъ непопулярный, съ другими -- испортившій личныя отношенія. Но медлить было некогда. И его объявили "прогрессивнымъ кандидатомъ" въ выборщики по второй куріи.

-- Съ большими, стало быть, треніями былъ вашъ кандидатъ?-- спросилъ я при разговорѣ съ однимъ изъ мѣстныхъ вліятельныхъ людей.

-- Иванъ Степанычъ-то? Да, не всѣмъ нравится. И я, признаться, не долюбливаю его. Конечно, кабы Дума настоящая -- мы бы и помилѣе человѣка нашли. Для этакой Думы охотниковъ мало. А кто самъ не охотится,-- тѣхъ и просить какъ-то неловко. Не для большого, вѣдь, дѣла,-- всего только губернатору носъ утереть...

Такъ съ самаго начала сложился органическій порокъ въ позиціи "честолюбцевъ": вопросъ чести они поставили въ отрицательномъ его выраженіи (не допустить "послѣдыша"); выраженіе положительное (провести кандидата, коему избиратель безъ колебаній ввѣрилъ бы свою честь) не получило, да и не могло получить должнаго развитія. Этимъ значительно облегчилась задача другой "партіи", во главѣ которой стала группа мѣстныхъ торговцевъ. Торговцы выдвинули изумительный -- быть можетъ, только въ Россіи возможный -- аргументъ. Нѣсколько лѣтъ назадъ мнѣ приходилось разсказывать, какъ обыватели одного уѣзднаго города "сплавили" отъ себя благочиннаго-союзника: группа купцовъ записалась въ "союзъ" и, якобы въ знакъ особаго уваженія къ своему руководителю-благочинному, возбудила ходатайство о награжденіи его митрою. Благочинный во время не сообразилъ ехидства и очень обрадовался. Ходатайство поступило въ консисторію. И произвело здѣсь именно то дѣйствіе, на какое лукавые купцы разсчитывали: возмутились консисторскіе протоіереи, не смѣющіе даже мечтать о столь исключительномъ отличіи, возмутился секретарь, вознегодовалъ епископъ. И благочиннаго въ короткое время "съѣли",-- заставили сбѣжать, и самъ онъ, переживъ большую передрягу и понявъ коварство, неожиданно "раскаялся" и "полѣвѣлъ"... "Голь на выдумки хитра". Выборы въ этомъ смыслѣ хороши тѣмъ, что открываютъ возможность достигнуть результатовъ безъ выдумки. И вотъ въ разныхъ мѣстахъ возникаетъ невѣроятная тенденція избирателей. Напримѣръ,-- въ Томскѣ, по словамъ корреспондента "Сибирскихъ Вопросовъ" (No 27), за праваго кандидата "ненавистнаго всей епархіи", нѣкоторые священники подали голоса "потому, что, какъ они сами признавались, надѣялись этимъ путемъ избавиться" отъ него. Хотѣли "избавиться", "надѣялись избавиться",-- значитъ, надо думать, не только сами подавали голоса за ненавистнаго человѣка, но и вели агитацію,-- другихъ склоняли поступать также... На эту точку зрѣнія стала значительная группа торговцевъ того городка, о которомъ я пишу. "Дума не настоящая", "выборы ни къ чему", но нѣкоторую "пользу" изъ нихъ извлечь можно, если подать голоса за "послѣдыша" и "сплавить" его:

-- Пусть правительство, куда хочетъ, его сажаетъ,-- хоть въ Думу, хоть въ Совѣтъ,-- лишь бы отъ насъ подальше.

А шансы твердые, потому что изъ губернскаго города отъ "вѣрнаго человѣчка" получены свѣдѣнія, что "послѣдышъ" -- правительственный кандидатъ не только въ выборщики, но и въ депутаты... Такъ въ противовѣсъ "честолюбцамъ" образовалась "партія" "пользуновъ",-- коихъ, конечно, не замедлили переименовать въ "ползуновъ" -- намекъ на "лакейскую" или даже "хамскую" "политику". Выступили "ползуны" (по газетнымъ сообщеніямъ изъ городка "правые") потихоньку и въ разсчетѣ на предвыборную апатію. Никакого оживленія не предполагалось. У ползуновъ была полная надежда "обладить дѣло промежъ себя", "тихимъ манеромъ подать голосочки" и "сплавить" "послѣдыша". Разсчетъ на тишину, однако, не оправдался. И получилось неожиданное для обѣихъ сторонъ, принципіальное, обострившееся до потасовокъ на окраинныхъ улицахъ столкновеніе вопроса пользы съ вопросомъ чести.

Къ органическому пороку своей позиціи "честолюбцы" присоединили крупную тактическую ошибку: вначалѣ они стали на точку зрѣнія противника,-- попытались доказать, что для жителей полезнѣе выбирать именно прогрессивнаго кандидата, ибо... Дума... народное представительство... избранники народа... На этой почвѣ честолюбцы потерпѣли жестокое пораженіе. Противникъ побѣдоносно выдвинулъ и отстоялъ иную аргументацію:

-- Самое, дескать, полезное бы дѣло -- собрать въ этакую Думу всѣхъ Дубровиныхъ и пусть они выберутъ себѣ въ предсѣдатели Пуришкевича...

Словомъ, "сплавить" "послѣдыша" въ Думу выходило полезнѣе не только для мѣстныхъ жителей, но и для всей страны. "Честолюбцы" были вынуждены остановиться на своемъ основномъ и единственно непререкаемомъ аргументѣ: честь не позволяетъ. Но во-первыхъ, это было сдѣлано послѣ отступленія, и при томъ, разумѣется, очень нестройнаго. Во-вторыхъ, какую силу можетъ имѣть этотъ аргументъ для противника, который говоритъ: "что намъ честь, коли нечего ѣсть". Въ-третьихъ, не ясно ли, что для обывателя, наслѣдственнаго утилитариста, это послѣднее соображеніе должно быть рѣшающимъ? Между тѣмъ "ползуны" развернули энергическую агитацію. Въ пивныхъ, въ трактирахъ, на базарахъ, по лавкамъ, возлѣ церквей, всюду, гдѣ можно, "ползуны" старательно (и не безъ агитаціоннаго пересола) расписывали, какой нехорошо, какой вредный для города человѣкъ -- "послѣдышъ", и какъ важно поэтому подать за него голоса и "сплавить по всѣмъ нечистымъ"... Собственно городской избиратель, видимо, колебался, по говорилъ:

-- Оно, конечно,-- скатертью бы ему дорога...

Въ пригородахъ своя пригородная интеллигенція поставила дѣло тоньше. И тамошній избиратель -- именно рядовой -- нашелъ иныя слова въ отвѣтъ "ползунамъ":

-- Разсчетъ -- разсчетомъ... Однако не батьку жъ съ маткой для разсчета продавать...

Но о пригородахъ съ самаго начала какъ-то мало подумали. При спѣшкѣ ихъ почти забыли, упустили изъ виду,-- и выставленный кандидатъ былъ именно въ пригородахъ наименѣе популяренъ и даже мало извѣстенъ:

-- Выставили -- все равно, что палку съ надписью: "прогрессистъ".

Сверхъ того, выборы совпали съ жесточайшей осенней распутицей. Городокъ тонулъ въ грязи. Пригороды были буквально отрѣзаны отъ центра: ни пройти, ни проѣхать. "Какъ на грѣхъ",-- самый день выборовъ былъ на рѣдкость непогожій: пронзительный вѣтеръ, дождь, снѣгъ съ утра. "Дѣло чести" казалось проиграннымъ. "Къ обѣдамъ" "честолюбцы" повеселѣли: вдругъ, неожиданно появился пригородный избиратель. Даже не появился, а "валомъ повалилъ". А не легко было ему это сдѣлать. Иные начали путешествіе съ 4 часовъ ночи. Съ фонарями, съ краюхами хлѣба, бутылками молока и фляжками водки, люди въ темнотѣ пробирались задами и огородами въ поле, брели по полю "цѣлиной" до шоссейной "почтовой" дороги, по которой можно все-таки пробраться въ городъ безъ особаго риска; на ходу закусывали, на ходу "согрѣвались" глоткомъ водки, и шли, шли по грязи подъ осеннимъ дождемъ 10--12 верстъ, шли, чтобы подать бюллетень (еще не извѣстно, отъ всѣхъ ли примутъ) за незнакомаго кандидата, за "палку съ надписью: прогрессистъ". А, подавъ бюллетень, надо торопиться въ обратный путь -- тою же кружной дорогой, по той же грязи и полъ тѣмъ же дождемъ: смеркается то нынче рано, а домой надо попасть засвѣтло... На другой день подсчетъ голосовъ обнаружилъ новую неожиданность: оказалось, не одни пригороды но и собственные городскіе избиратели въ большинствѣ "постояли за честь"... Споръ былъ конченъ, "послѣдыша" провалили. Оставалось подвести итоги. Какъ часто бываетъ, ихъ подчеркнула ничтожная, на первый взглядъ, уличная сценка. Въ ближайшій послѣ выборовъ праздникъ возлѣ собора встрѣтились два кума, закадычные друзья, ставшіе на время выборовъ политическими врагами. Не безъ смущенія они подали другъ другу руки, но при этомъ одинъ укоризненно спросилъ:

-- Ну, что, кумъ,-- почемъ теперь честь продаешь?..

"Нужное слово" такимъ образомъ было найдено. И "ползуновъ" задразнили: "почемъ у тебя честь за аршинъ?" "отвѣсь чести на пятакъ,-- да смотри, не обвѣшивай"... "Ползуны", и безъ того смущенные" видимо, почувствовали желаніе оправдаться. Побѣжденные, такимъ образомъ, стали окончательно капитулировать. Побѣдители, какъ водится, проявили должное великодушіе: лежачаго не бьютъ. Дразнить перестали. Но "вспоминаютъ". И между прочимъ при мнѣ спросили одного бывшаго "ползуна":

-- Ну-ка, разскажи писателю, какъ вы честь-то продавали...

-- Не продавали, а за споромъ дѣло вышло... Рѣшили мы, дѣйствительно, что не подумавши. А тамъ чортъ попуталъ: хотѣлось на своемъ настоять. Дальше -- больше. Все равно, что въ стуколку играть: и видишь, что надо сдержаться, а нельзя: потому -- азартъ..

Азартъ или не азартъ, но, благодаря отчасти ему, массовое и безъ сомнѣнія, крайне сложное обывательское настроеніе, повторяю, до нѣкоторой степени разложилось на составныя части; изъ настроенія выдѣлился и даже выдвинулся на первое мѣсто элементъ чести. И меня интересуетъ вопросъ: этотъ элементъ свойственъ массовому настроенію только даннаго городка, или имѣетъ общій характеръ? Въ одной ли взятой на удачу каплѣ это наблюдается, или таково вообще свойство воды въ океанѣ въ данное время?

II.

Честь вообще -- одно изъ общихъ свойствъ Человѣческой стихіи. А въ данный моментъ наблюдается не мало явленій, въ которыхъ этотъ элементъ ясенъ самъ собою. Возьмите хотя бы тяжкія"тюремныя исторіи", какія возникаютъ на почвѣ требованія отъ политическихъ заключенныхъ, чтобы они говорили начальствующимъ лицамъ не "здравствуйте", а "здравія желаю". Къ сожалѣнію, тюремное вѣдомство до сихъ поръ не объяснило, видитъ ли оно какое-либо различіе между этими формами привѣтствія, и какое именно. Хорошо извѣстно, однако, какъ смотритъ на дѣло другая сторона. "Здравствуйте" -- считается формою, свойственною культурно-развитой человѣческой личности; "здравія желаю" -- формой, обязательной для человѣка, который долженъ быть не личностью, а лишь безпрекословнымъ исполнителемъ приказаній. Правильно это пониманіе или неправильно -- судить не будемъ. Но люди такъ понимаютъ. И вотъ имъ предлагается:

-- Или скажи "здравія желаю" (т. е. по представленію получающаго это приказаніе: откажись отъ права быть личностью), или будешь подвергнутъ наказанію розгами (т. е. одному изъ самыхъ позорныхъ для человѣческаго достоинства униженію).

Люди предпочитаютъ подвергнуться розгамъ и самоубійствами подчеркиваютъ трагическій смыслъ предлагаемой имъ альтернативы. Элементъ чести тутъ очевиденъ.

Возьмите другое: многочисленные разсказы, какъ происходили мѣстами выборы по крестьянской куріи. Подъ всевозможными угрозами людямъ говорятъ: выбирайте такого-то, а не то... Мужики, не возлагая практическихъ надеждъ ни на выборныхъ, ни на Думу, тѣмъ не менѣе выбираютъ "своего человѣка". "Начальники гнѣваются", принимаютъ дополнительныя мѣры, заставляютъ выбирать въ другой разъ -- тотъ же результатъ. Заставляютъ выбирать Въ третій разъ -- "еще страшнѣй, еще грознѣй"... Получается тоже самое... Элементъ чести и тутъ ясенъ, хотя, безъ сомнѣнія, осложняется всякими другими мотивами.

Неизмѣнный пунктъ въ забастовочныхъ пунктахъ относительно "вѣжливаго обращенія", довольно многочисленныя въ послѣднее время забастовки изъ-за грубости мастеровъ, оскорбительнаго обращенія директоровъ, сластолюбивыхъ покушеній на женскій элементъ фабрикъ и заводовъ,-- все это явственныя конкретныя выраженія вопроса чести, хотя опять-таки сильно осложненныя.

Есть, однако, случаи, далеко не столь ясные. Положимъ, всѣ говорятъ о равенствѣ. Это одинъ изъ популярнѣйшихъ лозунговъ. Но разный вѣсъ можетъ имѣть и, несомнѣнно, имѣетъ одно и то же слово. Говоритъ сочувственно о равенствѣ человѣкъ изъ высшихъ, привилегированныхъ слоевъ. Для него равенство -- отказъ отъ привилегій,-- т. е., вѣроятно, главнымъ образомъ вопросъ совѣсти, долга, сознанной справедливости и т. д. Говоритъ мужикъ или рабочій... Для нихъ равенство есть пріобрѣтеніе,-- т. е., при извѣстномъ уровнѣ развитія, прежде всего вопросъ интереса, политической и экономической выгоды. Но по мѣрѣ того, какъ растетъ сознаніе человѣческаго достоинства, тотъ же мужикъ и тотъ же рабочій неминуемо должны подойти къ иному взгляду: неравенство, дѣленіе людей по принципу черной и бѣлой кости начинаетъ чувствоваться не только какъ матеріальный ущербъ, но и какъ личная обида. И, когда люди до этого доходятъ, вопросъ о равенствѣ становится, между прочимъ, и вопросомъ чести. Всѣ говорятъ о свободахъ, противополагая ихъ режиму охранъ и произволу усмотрѣнія. Принято считать ихъ прежде всего вопросомъ классового интереса буржуазіи (на сіе иные и упованіе возлагаютъ). Принято говорить о нихъ, какъ о залогѣ экономическаго преуспѣянія. Но рано или поздно, и чѣмъ дальше, тѣмъ сильнѣе режимъ охранъ, произвола, усмотрѣнія долженъ чувствоваться, и какъ нѣчто оскорбительное для человѣческаго достоинства. Силою вещей на видоизмѣненіе смысла въ этомъ направленіи обречено даже такое матеріальное слово, какъ "земля". Для однихъ съ нимъ связанъ вопросъ совѣсти, справедливости, государственной необходимости и т. д., для другихъ -- вопросъ интереса; по мѣрѣ того, какъ люди сознаютъ, въ чемъ заключается одно изъ важнѣйшихъ условій самостоятельности и духовной независимости,-- съ землей связывается и вопросъ чести. Тому же закону подлежатъ даже тѣ ужъ совсѣмъ матеріальныя блага, которыя играютъ столь выдающуюся роль въ волненіяхъ, переживаемыхъ духовной школой, и [наблюдающихся въ послѣднее время въ отдѣльныхъ частяхъ арміи и флота,-- пища, сапоги, шаровары, рубахи и проч. При одномъ уровнѣ духовнаго развитія человѣкъ принимаетъ "плохія харчи", какъ чисто матеріальную невзгоду, при другомъ -- въ невнимательномъ, а тѣмъ паче пренебрежительномъ отношеніи къ его желудку онъ видитъ неуваженіе къ личному достоинству. Одно время въ газетной публицистикѣ замѣчалась тенденція свысока и слегка относиться, напримѣръ, къ мотивамъ непрерывныхъ волненій въ духовныхъ учебныхъ заведеній: "семинаристъ изъ-за каши бунтуетъ"... Но, разумѣется, дѣло не только въ кашѣ. Каша -- видимость. За нею, навѣрное, скрывается выросшее чувство человѣческаго достоинства. Но сколько этого чувства? Въ какой мѣрѣ оно опредѣляетъ поведеніе семинариста, и въ какой мѣрѣ желудокъ? Каково, у семинариста, такъ сказать, процентное отношеніе между "вопросомъ чести" и "вопросомъ желудка"? Да и разные бываютъ семинаристы: у однихъ все рѣшаетъ честь, у другихъ желудокъ. И то же надо сказать относительно свободъ, охранъ, равноправія и многаго прочаго. Все это не только можетъ въ будущемъ разсматриваться обывателемъ съ точки зрѣнія, между прочимъ, личнаго человѣческаго достоинства. Такъ оно и теперь разсматривается,-- пусть не всѣми и не всегда, но многими и часто. Честь, несомнѣнно, заговорила. Она стала однимъ изъ элементовъ въ нынѣшнемъ обывательскомъ настроеніи. Но не такъ-то просто разглядѣть этотъ элементъ и совсѣмъ трудно опредѣлить размѣры его вліянія. Заговорившая честь -- огромная, наростающая сила будущаго. Она была силою еще въ то время, когда газеты писали о деревенскихъ самоубійствахъ, вызываемыхъ закономъ о тѣлесномъ наказаніи. Съ тѣхъ поръ она не могла не выроста. И все заставляетъ думать, что теперь это -- большая сила. Но каковы ея относительные размѣры среди другихъ силъ?

Вносится осложненіе и еще однимъ условіемъ. Заговорившая честь растетъ. А законъ о тѣлесномъ наказаніи, отмѣненный послѣ многихъ вызванныхъ имъ самоубійствъ, снова хотятъ возродить. А не по закону возрождены не только розги, но и пытки. Обостряется чувство человѣческаго достоинства. Обостряется и режимъ усмотрѣнія, обостряется и презрѣніе къ интимнѣйшимъ чувствамъ, священнѣйшимъ потребностямъ человѣка. Заговорившая честь -- и полная зависимость даже не отъ урядника, а отъ полудикаго ингуша. Растущая честь -- и безконечный рядъ повседневныхъ, проникающихъ всю жизнь, фактовъ, которые не только тревожатъ совѣсть, но и оскорбляютъ -- даже вчужѣ -- чувство человѣческаго достоинства. Это значитъ, что честь обывателя всегда задѣта, постоянно, безъ конца уязвляется. Къ чему ведетъ такое положеніе, въ общихъ чертахъ извѣстно по многимъ примѣрамъ изъ частной жизни. Человѣка что-то постоянно оскорбляетъ, положимъ, на его службѣ. Онъ нервничаетъ (это ужъ непремѣнно), но сдерживается, "терпитъ". И вдругъ прорывается. И, частенько, нелѣпо прорывается, совсѣмъ не по оскорбительному поводу,-- а потому, напр., что каша пригорѣла. И даже не пригорѣла, а ему лишь показалось, что она пригорѣла. Но все равно -- шумъ, крикъ, скандалъ. Съ изумленіемъ смотрятъ даже близкіе люди:

-- Какая тебя муха укусила? Что съ тобою?

-- Что? Поди,-- угадай... Бываетъ еще хуже: крѣпится, сдерживается, терпитъ человѣкъ,-- и вдругъ запьетъ, въ пьяномъ видѣ дико обрушится въ трактирѣ на полового... Кого въ участокъ тащутъ? Пьяницу и скандалиста... Какъ узнать, что это не пьяница и не скандалистъ, а человѣкъ, у котораго нелѣпо, эксцессивно прорвалось оскорбленное чувство личнаго достоинства? На лбу, вѣдь, не написано.

Сложно это въ частномъ быту. Въ явленіяхъ общественной жизни еще сложнѣе. И все-таки хотя бы въ нѣкоторыхъ изъ нихъ надо разобраться. Въ данный моментъ изъ массовыхъ прорывовъ настроенія особенно ярко выдѣляются такъ называемыя "демонстративныя забастовки", такъ характерныя для истекающаго 1912 г.,-- неэкономическія и не политическія, а именно "демонстративныя". Первая и неожиданно крупная волна поднялась, какъ извѣстно, по поводу "ленскихъ событій"; среди, разумѣется, очень сложныхъ побужденій, которыми были продиктованы эти забастовки протеста, особенно явственно сквозило стремленіе сказать: "мы люди и съ нами нельзя такъ поступать"... Вопросъ чести былъ такимъ образомъ подчеркнутъ. Не успѣла эта первая волна улечься, какъ вдругъ, безъ подготовки взметнулась вторая волна "по случаю 1 мая". Выступленіе было неожиданнымъ по своимъ размѣрамъ; ихъ характеризуетъ совѣтъ союза заводчиковъ и фабрикантовъ слѣдующею цифровой справкой: въ 1908 году въ "стачкахъ 1 мая" участвовало (круглымъ счетомъ) 63.000 рабочихъ, въ 1909 году -- 8.400, въ 1910 г.-- 3.800, въ 1911 г.-- 8.000, въ 1912 г.-- 300.000. За точность этихъ цифръ ручаться мудрено. Но основную тенденцію -- огромное пониженіе кривой въ 1909--11 гг. и рѣзкій скачекъ кверху въ 1912 г.-- онѣ отмѣчаютъ съ достаточною убѣдительностью. Неожиданнымъ оказалось и упорное, настойчивое стремленіе демонстративно выйти на улицу,-- выйти, хотя бы только для того, чтобы пропѣть тамъ: "солнце всходитъ и заходитъ".. Неожиданности эти изумили, но были до нѣкоторой степени понятны; понятенъ поводъ: традиціонный день, 1 мая; понятны до нѣкоторой степени, побужденія: послѣ "Лены" рабочимъ, естественно, хочется подчеркнуть еще разъ, и возможно краснорѣчивѣе что они -- люди и не только люди, но и граждане.

Конецъ весны (май) и лѣтніе мѣсяцы прошли въ повышенномъ забастовочномъ движеніи, но оно носило характеръ по преимуществу экономическій. Однако и демонстративныя забастовки не исчезаютъ. Мало того,-- онѣ постепенно принимаютъ характеръ, неожиданный не только по напряженности движенія и по тенденціи къ демонстративному выходу на улицу, но и по мотивамъ и даже по поводамъ. Беру для примѣра хотя бы такую газетную телеграмму изъ Риги отъ 24 іюля:

Забастовали 650 рабочихъ проволочной промышленности, указывая, какъ на причину,-- на желаніе провести въ Думу кандидата рабочей партіи. Ожидается однодневная забастовка другихъ фабрикъ ("Утро Россіи", 25. VII.).

Если не ошибаюсь, съ этого начался цѣлый циклъ демонстративныхъ забастовокъ "по случаю избирательной кампаніи". Легкія зыби, возникшія въ іюлѣ, въ концѣ сентября и въ первой половишь октября круто переходятъ въ значительную волну,-- въ рядъ непрерывныхъ забастовокъ въ знакъ протеста противъ устраненія избранныхъ по рабочей куріи уполномоченныхъ и выборщиковъ, противъ всей вообще системы административнаго давленія на выборы, противъ того положенія, какое создано для рабочей куріи закономъ 3 іюня, и т. п. Забастовки по этимъ мотивамъ нисколько однако не измѣняютъ довольно единодушнаго отзыва непосредственныхъ наблюдателей рабочей среды объ ея отношеніи къ выборамъ въ IV Думу: до избранія уполномоченныхъ и во время избранія рабочіе въ значительномъ числѣ не интересовались этимъ дѣломъ, а многіе и сознательно бойкотировали выборы. Но и бойкотисты бастовали, напр., по случаю устраненія выборщиковъ. Съ конца октября вздымается новая волна -- опять цѣлый циклъ -- по мотивамъ, связаннымъ съ процессомъ 142 матросовъ черноморскаго флота. Съ конца октября вспыхнуло демонстративное забастовочное движеніе въ знакъ протеста противъ приговора, вынесеннаго военно-морскимъ судомъ по этому дѣлу (106 человѣкъ приговорены къ каторжнымъ работамъ на сроки отъ 4 до 8 лѣтъ, 17--къ смертной казни). 12 ноября въ газетахъ было напечатано, что надъ 11 приговоренными совершена смертная казнь. Немедленно возникаютъ забастовки протеста,-- на однихъ заводахъ противъ даннаго частнаго случая, на другихъ -- противъ смертной казни вообще. Особый циклъ составили и забастовки въ знакъ протеста противъ тѣхъ репрессій, какія послѣдовали въ отвѣтъ на "демонстративныя выступленія". Были забастовки, мотивированныя, какъ протестъ противъ закрытія администраціею профессіональныхъ рабочихъ организацій, противъ арестовъ, противъ высылокъ ссылокъ и т. д. Одновременно шли демонстративныя забастовки по мотивамъ, такъ сказать, спорадическимъ. Были забастовки въ память манифеста 17 октября. Были забастовки въ знакъ протеста противъ войны. Были забастовки по случаю годовщины со дня смерти Л. Н. Толстого. Были забастовки въ знакъ уваженія къ памяти М. В. Ломоносова. Наконецъ, день открытія IV Думы, 15 ноября, ознаменовался забастовками и уличными демонстраціями,-- по опредѣленію прессы, рабочіе "пытались связать ихъ съ открытіемъ IV Думы"... Въ нѣкоторыхъ марксистскихъ газетахъ по поводу забастовокъ 15 ноября высказано было даже предположеніе о "темныхъ" возбудителяхъ, чуть ли не провокаторахъ...

Я не считаю нужнымъ, такъ сказать, походя указывать элементъ чести. Полагаю, о немъ стоитъ лишь напомнить, чтобы онъ былъ виденъ во многихъ случаяхъ и безъ спеціальныхъ на него указаній. А разъ онъ есть во многихъ случаяхъ, то присутствуетъ, хотя бы и невидимо, и во всѣхъ другихъ случаяхъ. Не можетъ не присутствовать. Разъ честь заговорила -- молчать ее не заставишь. И, конечно, она не молчитъ. Но съ мотивами и поводами происходитъ, очевидно, что-то странное... Въ воспоминаніяхъ о старыхъ студенческихъ движеніяхъ сохранился, между прочимъ, такой "анекдотъ". Какъ-то разъ среди студентовъ одной высшей школы наблюдалось будто бы особо томительное состояніе. Почему,-- неизвѣстно, а только вдругъ явилась жажда "забастовать". Возникла такая психологическая необходимость. Но никакого "событія", по поводу котораго было бы резонно прорваться этому настроенію, не происходило. Жизнь текла по обычаямъ "дортуара въ участкѣ" (все-таки "дортуара", а не "чижовки" -- особое отдѣленіе, гдѣ люди почему-то пищатъ, какъ чижи). При периномъ состояніи обычаи не переносные, но "придраться" не къ чему: нынче, какъ вчера; вчера, какъ недѣлю назадъ. Въ это время случилась "запрещенная" сходка по какому-то мелкому академическому поводу. И вотъ на сходкѣ одинъ студентъ ярко и краснорѣчиво описалъ бѣдственное положеніе русскихъ женщинъ, которыя рвутся къ образованію, но передъ ними захлопнуты двери. "Толпу" тронула, воодушевила эта рѣчь случайнаго "героя", и неожиданно явилось рѣшеніе: забастовать въ знакъ протеста противъ недопущенія женщинъ въ университеты... Это не настоящая, конечно, быль, а всего только "былина". Въ основѣ ея лежатъ нѣкоторыя подлинныя черты. Но коллективный авторъ видоизмѣнилъ ихъ, перевоплотилъ дѣйствительность въ своеобразное художественное произведеніе, вскрывающее одну изъ тонко подмѣченныхъ особенностей массовой психологіи.

Нѣчто подобное этой былинѣ происходитъ нынѣ. Со времени весеннихъ движеній, вызванныхъ событіями на Ленѣ, въ сколько-нибудь подробныхъ газетныхъ извѣстіяхъ о демонстративныхъ забастовкахъ характерно повторяется одинъ и тотъ же мотивъ. Бастуютъ часто безъ подготовки. На "событія" отзываются изумительно быстро: 12 ноября появляется сообщеніе о казни одиннадцати матросовъ,-- и въ тотъ же день возникаютъ забастовки протеста. Часто неизвѣстно, кому собственно принадлежитъ иниціатива,-- укажу для примѣра хотя бы демонстраціи 15 ноября. Бастуютъ, тѣмъ не менѣе, дружно. Какъ-то сразу, вдругъ прекращаются работы. Наскоро -- до прихода полиціи -- составляется "летучій митингъ". Ораторами при такихъ условіяхъ неминуемо должны быть въ значительномъ числѣ случайные люди. Они предлагаютъ ту или иную резолюцію. Такія спѣшно принятыя резолюціи и становятся офиціальнымъ мотивомъ забастовки. Легко представить вытекающія отсюда возможности. Случайный "герой" заинтересованъ вслѣдствіе какихъ-либо, быть можетъ, чисто индивидуальныхъ побужденій, напримѣръ, антимилитаристическими демонстраціями западно-европейскаго пролетаріата; онъ говорить объ этомъ только-что прекратившей работу "толпѣ",-- и получается забастовка протеста противъ войны. Такой же случайный "герой" вспомнилъ о кончинѣ Толстого или о геніи Ломоносова,-- и получаются забастовки, связанныя съ этими именами. Третьему "герою" обидно положеніе рабочей куріи за время выборовъ, но онъ не умѣетъ или не успѣваетъ отлить свою мысль въ логически стройную форму, а "толпѣ" раздумывать некогда: вотъ-вотъ нагрянетъ полиція,-- и офиціальнымъ мотивомъ забастовки оказывается "желаніе провести въ Думу кандидата рабочей партіи". День открытія Думы. Въ "толпѣ" возникаетъ психилогическая необходимость сказать какое-то свое слово. Что предлагали на отдѣльныхъ заводахъ "герои",-- неизвѣстно. По газетнымъ свѣдѣніямъ, кое-гдѣ были приняты резолюціи "протеста противъ состава Думы"; въ друтитъ мѣстахъ, быть можетъ, мотивъ сформулированъ иначе. Но, когда изъ отдѣльныхъ неожиданно забастовавшихъ рабочихъ составилась масса, по приблизительному подсчету, въ 25.000 человѣкъ, и демонстративно вышла на улицу,-- никакого общаго мотива не оказалось. Было единство настроенія; оно проявилось по одному и тому же внѣшнему поводу: открытіе Думы. Но эта связь не получила логическаго оформленія. Да и слишкомъ сложное это дѣло -- опредѣлить демонстративной формулой отношеніе 25-тысячной толпы къ нынѣшней Думѣ. Даже у каждаго въ отдѣльности взятаго человѣка нерѣдко во взглядахъ на нее и на ея роль слишкомъ много полу-да, полу-нѣтъ, больше оговорокъ, колебаній и сомнѣній, чѣмъ категорическихъ мнѣній и утвержденій. Иное дѣло, конечно, когда имѣются событія, вызывающія опредѣленное мнѣніе и чувство. Но и тутъ не все и не всегда гладко.

Сравните наши нынѣшнія "демонстративныя забастовки" съ аналогичными явленіями по ту сторону Нѣмана,-- ну, хотя бы съ недавними протестами западныхъ рабочихъ, противъ предполагаемыхъ военныхъ, алармистскихъ замысловъ правительствъ. Помимо общей программной цѣли, демонстраціи за Нѣманомъ имѣютъ и ближайшую практическую цѣль: произвести нѣчто такое, что привлечетъ вниманіе командующихъ классовъ и правительствъ, вызоветъ раздумье, принудитъ къ нѣкоторой сдержанности и осторожности... Вѣры абсолютной, что правители поступятъ согласно принятой демонстрантами резолюціи,-- разумѣется, не можетъ быть и на Западѣ. Но для увѣренности, что резолюція обратить вниманіе "не останется безъ всякихъ послѣдствій", Западъ имѣетъ фактическую почву. Тамъ демонстрація является попыткой дѣятельнаго вмѣшательства въ ходъ событій,-- и при томъ вмѣшательства съ нѣкоторыми шансами на относительный успѣхъ; такая игра, съ чисто практической точки зрѣнія, стоитъ свѣчей. Нѣсколько лѣтъ назадъ въ гапоновскія и догапоновскія времена -- такой же практическій разсчетъ былъ и по сю сторону Нѣмана. У партійныхъ людей была надежда, что моральное давленіе не окажется безплоднымъ. У массы была та вѣра во внимательное отношеніе къ ея заявле игамъ нуждамъ и потребностямъ, въ которой Гапонъ нашелъ опору. Потомъ пришли другія времена, когда протесты, напримѣръ, противъ конкретнаго смертнаго приговора исключались увѣренностью, что отъ нихъ осужденнымъ можетъ быть только вредъ, ибо при тишинѣ келейными просьбами можно достигнуть милости, а въ случаѣ шума -- вѣрная смерть. Надежды на спасительность тишины погибли. Но кто возьметъ на себя смѣлость утверждать, что соображенія относительно вреда, причиняемаго шумомъ, нынѣ потеряли подъ собою фактическую почву?

-- Выслушай, что говорятъ "лѣваки", и поступай наоборотъ,-- вотъ, вѣдь, одна изъ заповѣдей вѣка сего.

И другая подобная ей:

-- Поступай наоборотъ, дабы "лѣваки" боялись протестомъ причинить вредъ тому, кому и чему они хотятъ пользы.

Беру газетную замѣтку:

31 октября рабочіе Невскаго судостроительнаго завода къ работѣ не приступили. Изъ всѣхъ мастерскихъ они вышли во дворъ, пропѣли осужденнымъ севастопольскимъ матросамъ "вѣчную память" и затѣмъ съ пѣніемъ марсельезы двинулись къ воротамъ... ("Рѣчь", 1.-- XI).

Вопросъ: была ли у демонстрантовъ хоть какая-нибудь надежда повліять своимъ протестомъ въ смыслѣ смягченія приговора? Отвѣтъ: демонстранты заранѣе пропѣли всѣмъ 17 приговореннымъ "вѣчную память".

Возьмите забастовки протеста противъ полицейскихъ репрессій, коими пресѣкается рабочее движеніе? Означаютъ ли онѣ, что демонстранты вѣрятъ въ практическую цѣлесообразность своего протеста,-- вѣрятъ, что вслѣдствіе него хотя бы нѣкоторые арестованные будутъ освобождены, хотя бы нѣкоторые высланные и сосланные будутъ возвращены, хотя бы нѣкоторые закрытые администраціей профессіональные союзы будутъ открыты? Сказать: "да, демонстранты въ это вѣрятъ",-- значило бы приписать рабочей массѣ изумительную въ наше время наивность. Гораздо ближе къ дѣйствительности былъ бы другой вопросъ: знаютъ ли рабочіе, что каждой своей демонстративной забастовкой они вызовутъ новые аресты, новыя высылки и ссылки, дополнительныя мѣропріятіе противъ легальныхъ рабочихъ организацій? Безъ сомнѣнія, знаютъ -- "порядокъ"-то, вѣдь, достаточно извѣстенъ.

Что же остается? быть можетъ, есть надежда болѣе общаго значенія,-- авось, молъ, демонстраціи побудятъ отказаться отъ эксцессовъ реакціи, смягчить политическій курсъ? О да, нѣкоторыя "надежды" есть. Прислушайтесь къ сужденіямъ въ обществѣ, среди обывателей,-- никто, кажись, не сомнѣвается, что, если движеніе разовьется, выйдетъ изъ стадіи спорадическихъ вспышекъ, то, прежде всего, пресловутое "полѣвѣніе" октябристовъ и тѣхъ слоевъ, которые октябризмъ политически выражаетъ, исчезнетъ, какъ дымъ; вообще же настанетъ нѣчто такое, что будетъ имѣть тенденцію такъ же затмить Столыпина, какъ Столыпинъ затмилъ Плеве. Легендарную фразу: "200 лѣтъ меня не забудетъ Россія", скажетъ уже не Дурново, а, примѣрно, Хвостовъ...

Нынче такія времена, что даже этихъ возможностей люди не боятся; ихъ не скрываютъ ни отъ себя, ни отъ другихъ. А затѣмъ каждый въ отдѣльности взятый демонстрантъ не можетъ не понимать, что онъ идетъ на огромный рискъ и, во всякомъ случаѣ, на неминуемыя жертвы. Вѣдь, не обыски же только, аресты и ссылки за демонстраціями слѣдуютъ. Есть еще холодное и огнестрѣльное оружіе. Помимо мѣръ вразумленія дубьемъ, широкое примѣненіе получило вразумленіе рублемъ. Нѣкоторое понятіе о мѣрахъ пресѣченія въ порядкѣ экономической репрессіи можетъ дать хотя бы слѣдующее (напечатанное въ газетахъ) предложеніе начальства архангельскому полиціймейстеру (отъ 8 іюня с. г. за No 108):

"Препровождая при семъ списокъ лицъ, подвергнутыхъ административнымъ взысканіямъ за участіе въ демонстраціи заводскихъ рабочихъ 1 мая с. г.-- для объявленія заводовладѣльцамъ, увѣдомляю ваше высокоблагородіе, что, согласно распоряженію г. губернатора, означенныя въ спискѣ лица не должны быть принимаемы на работы на заводахъ". (Цит. По "Рѣчи" 24 іюня).

Пріемлетъ мѣры власть. Не молчатъ, вѣдь, и хозяева. Изъ опубликованныхъ матеріаловъ союза заводчиковъ и фабрикантовъ узнаемъ, что, въ случаѣ демонстрацій, вычеты "за прогулъ" практикуются, какъ общее правило; но въ 50 % предпріятій, кромѣ вычетовъ, установлены "взысканія": штрафы, отмѣны авансовъ, праздничныхъ наградъ, "остановка производства на 3 дня", массовый разсчетъ рабочихъ, единичный разсчетъ безпокойныхъ элементовъ... Не такъ ужъ рѣдко хозяйскія репрессіи вынуждаютъ къ, забастовкѣ уже чисто экономической,-- неожиданной, неподготовленной и, стало быть, навѣрняка безнадежной. И не мальчики же идутъ на явный рискъ и на неизбѣжныя, во всякомъ случаѣ, жертвы,-- въ большинствѣ-то народъ семейный, много и пожилыхъ. А затѣмъ, весьма, вѣдь, разнородна рабочая среда. Всякія въ ней есть теченія и дѣленія. Есть и то въ сущности вѣчное раздѣленіе людей на "идеалистовъ" и "практиковъ", "донкихотовъ" и "санчопансовъ", одну изъ формъ котораго мы видѣли на примѣрѣ взаимно враждебныхъ группировокъ: ""пользуны" и "честолюбцы". Есть и среди рабочихъ люди практической и даже слишкомъ практической складки. И не секретъ же, что рабочая среда въ этомъ смыслѣ такая же, какъ и всякая другая среда: въ обыкновенныхъ условіяхъ люди практичные разсчетливые, численно преобладаютъ надъ идеалистами. Конечно, это естественное большинство не остается безвольнымъ и безмолвнымъ придаткомъ къ демонстративно-забастовочному движенью. "Практики" не могутъ войти въ него, не исчерпавъ предварительно всѣ аргументы, какими они располагаютъ, чтобы доказать огромность жертвъ, практическую ихъ безполезность, нерезонность мотивовъ, неубѣдительность поводовъ.

И не только со стороны "практиковъ" въ самой рабочей средѣ есть сдерживающіе доводы. Идеалисты также, разумѣется, понимаютъ, на что они идутъ и какую берутъ на себя отвѣтственность. Мнѣ передавали, напримѣръ, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ молодежь удерживаетъ и упрашиваетъ пожилыхъ людей:

-- Ты, дядя, не ходи на демонстрацію. Не ровенъ часъ,-- а у себя семья.

Иной дядя не слушается:

-- Вы, молокососы, идете, а я -- не ходи... Пойду...

И, говорятъ, бываетъ, что пареньки загодя обращаются за помощью къ женщинамъ или къ другимъ, столь же пожилымъ, но не столь пылкимъ людямъ:

-- Покараульте, молъ, "дядю". Уговорите. Упрямиться будетъ,-- хоть силомъ задержите. "А мы пойдемъ"...

"Мы пойдемъ"... Почему? Изъ потребности сказать, что рабочіе не только люди, но и граждане, и притомъ имѣющіе опредѣленный образъ мыслей? Только поэтому? Разумѣется, не только. Должны, быть побужденія болѣе глубокія, а главное,-- болѣе властныя. Заговорила честь... это значитъ, что явленія общественной жизни начинаютъ такъ или иначе, пріятно или непріятно, но задѣвать мое чувство личнаго достоинства. Тѣмъ самымъ они становятся въ моихъ глазахъ не только государственнымъ и общественнымъ, но и моимъ личнымъ дѣломъ. Пусть даже я понимаю, что нѣтъ толку изъ-за нихъ волноваться, а не могу сдержать себя, волнуюсь, ибо лично задѣтъ. Могу поступиться матеріальнымъ интересомъ, даже личнымъ,-- "оторву своей полы клокъ" и уйду. Еще легче поступиться интересомъ групповымъ, классовымъ и инымъ: мало ли что выгодно классу, а для меня, по моимъ разсчетамъ, быть можетъ, всего выгоднѣе "ѣсть пирогъ съ грибами и держать языкъ за зубами". Труднѣе сладить съ совѣстью, но, въ крайнемъ случаѣ, если она ужъ очень задѣта, можно "уйти отъ міра", напр., въ подвиги личнаго совершенствованія, во "взысканіе града грядущаго", и т. д. Но разъ "міромъ" и его "прелестями" задѣта честь, и особенно, если задѣта въ смыслѣ оскорбительномъ,-- ничего съ собою не подѣлаешь. Нельзя уйти: честь не позволяетъ. Нельзя и не реагировать на то, что воспринимается, какъ личное оскорбленіе. Доводы разсудка, точнѣйшія исчисленія шансовъ тутъ безсильны. Человѣка, отъ роду не державшаго въ рукахъ пистолета, оскорбилъ стрѣлокъ-артистъ. Пусть артистъ,-- а все-таки: къ барьеру!.. Вы говорите: вѣрная смерть. Вы доказываете, что дуэли -- нелѣпый въ нынѣшнихъ условіяхъ и варварскій пережитокъ. Оскорбленный ничего не можетъ вамъ возразить. Признаетъ, что вы правы. И все-таки идетъ получить пулю въ лобъ. "Міръ" оскорбилъ человѣка,-- человѣкъ бросаетъ вызовъ и "міру". Смѣшно?-- Пусть смѣшно. Раздавитъ?-- Пусть раздавитъ. Это крайнія личныя проявленія чувства чести. Въ массовомъ, общественномъ дѣйствіи личныя крайности или стираются и отпадаютъ, или видоизмѣняются. Но и тамъ, и здѣсь честь -- дѣятель, во многихъ отношеніяхъ по преимуществу ирраціональный.

Еще разъ повторяю: ни не минуту нельзя забывать, какъ необъятно сложны и многообразны человѣческія побужденія. Конечно, не одна честь. Конечно, есть множество другихъ побудителей. Но заговорила и честь. И наша задача состоитъ въ томъ, чтобы, насколько можно, выдѣлить изъ огромнаго хора голосъ чести, особо прислушаться къ ея словамъ, подмѣтить ея ноты. Это необходимо, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться къ правильному пониманію дѣйствительности.

Честь заговорила при обстоятельствахъ, крайне для нея неблагопріятныхъ. Основная нота хороша: "общественное дѣло становится также и личнымъ дѣломъ". Но въ деталяхъ при столкновеніи взаимно-противорѣчивыхъ началъ -- честь и нынѣшнія общія условія -- неминуемо должны получиться извращенія и даже превращеніе въ собственную противоположность. Въ томъ, что мы разсмотрѣли, прямыхъ извращеній какъ будто нѣтъ. Съ точки зрѣнія начальства, демонстративныя забастовки -- дѣло непозволительное или даже противозаконное. Но и начальство, видимо, чувствуетъ, что происходитъ нѣчто стихійное, диктуемое не партійными, а какими-то общечеловѣческими побужденіями. Ничего ужаснаго, пресѣкаемаго "крайними мѣрами", начальствомъ пока что не усматривается. Есть, однако, другія явленія, ужасныя не только съ точки зрѣнія начальства.

III.

Среди нѣсколькихъ послѣднихъ лѣтъ нынѣшній годъ является исключительнымъ по обилію бунтарскихъ вспышекъ въ отдѣльныхъ частяхъ арміи и флота. Къ сожалѣнію, дѣла этого рода изъяты изъ гласности. О "дѣлахъ флотскихъ" мы вообще ничего не знаемъ, помимо темныхъ слуховъ и краткихъ, часто противорѣчивыхъ, газетныхъ сообщеній: арестованы, осуждены, оправданы, высланы, преданы суду... "Дѣла сухопутныя" военное министерство, видимо, не считаетъ полезнымъ хранить въ совершенной? секретѣ. Нѣкоторые болѣе мелкіе процессы были разсмотрѣны "при открытыхъ дверяхъ". По самому крупному, дѣйствительно, массовому и, безъ сомнѣнія, самому ужасному дѣлу -- о бунтѣ саперъ въ Туркестанѣ -- было обѣщано опубликовать данныя. Обѣщаніе это едва-ли можно признать выполненнымъ. Но корреспондентамъ офиціальныхъ "Туркестанскихъ Вѣдомостей" и "Новаго Времени" было разрѣшено огласить нѣкоторыя фактическія, выясненныя на судѣ, обстоятельства и личныя впечатлѣнія. Такое освѣдомленіе общества, конечно, неполно и, конечно, односторонне: офиціальная газета, по самому положенію своему, учрежденіе зависимое; "Новое Время" -- органъ хронически и опредѣленію тенденціозный. Въ частности, достаточно извѣстна тенденція "Новаго Времени" искать "подстрекателей", "возмутителей" и притомъ среди интеллигенціи и инородцевъ. Приходится, слѣдовательно, довольствоваться источниками не только неполными, но и сомнительными. Посмотримъ все-таки, что они намъ даютъ. Корреспондентъ даже "Новаго Времени" слѣдующимъ образомъ характеризуетъ бунтовщиковъ:

... "Начались послѣднія слова. Подсудимые говорятъ такъ же вяло, какъ и въ началѣ процесса. Среди тишины срывается глухой протяжный зѣвокъ въ толпѣ подсудимыхъ. Изрѣдка на выкликиванія предсѣдателя высовывается сѣрая насупившаяся фигура бунтовщика, которая говоритъ: "такъ что, ваше превосходительство, Потоцкій говоритъ, что я подписывался, а я неграмотный"...

"Сѣрая фигура"... Неграмотный... Зѣваютъ въ ожиданіи обезпеченнаго смертнаго приговора... Рядомъ съ ними были и грамотные, игравшіе роль руководителей, сочинявшіе и распространявшіе прокламаціи. Эта "литература" была, конечно, заарестована при ликвидаціи бунта и вошла въ процессъ, какъ вещественное доказательство. Одну изъ этихъ прокламацій, прочитанную на судѣ, офиціальныя "Туркестанскія Вѣдомости" описали такъ:

"Это -- листочекъ, вырванный изъ тетради, исписанный густо, безграмотно карандашемъ. Говорится въ немъ, что часъ насталъ показать, что мы -- сила; дальше слышится "свобода и воля", "рабство, земля, воля"; братство, равенство, свобода; разобьемъ тюрьмы; въ разъ рѣшимъ, измѣнимъ... Кончается: долой чинопочитаніе".

Опубликованныя данныя такимъ образомъ свидѣтельствуютъ объ отсутствіи внѣшнихъ "интеллигентскихъ" и партійныхъ подстрекательствъ. А изъ инородцевъ былъ одинъ -- нѣкій Эдмундъ Гессенъ, повидимому, болѣе другихъ грамотный и даже руководившій бунтомъ. Но и этотъ инородецъ оказался особеннымъ: во время процесса онъ увѣрялъ судей, что состоитъ агентомъ охранной полиціи, и преслѣдовалъ слѣдующую цѣль: видя среди саперъ революціонное настроеніе, онъ рѣшилъ выяснить наиболѣе опасныхъ лицъ и, установивъ относительно ихъ улики, представить по начальству. Въ отвѣтъ на это Освѣдомительное Бюро объявило, что "Гессенъ никакихъ услугъ департаменту полиціи и туркестанскому жандармскому надзору не оказывалъ". Справки, собранныя "Утромъ Россіи", нѣсколько иначе освѣщаютъ прошлое отношеніе Гессена не къ "жандармскому надзору", а къ "охранкѣ". Но это -- частный споръ. Провокаторъ Гессенъ или не провокаторъ, но не онъ создалъ причины бунта и, если могъ оказать вліяніе, то лишь на его формы и направленіе.

Причины были "свои", "собственныя". Какія же? Естественно объ этомъ услышать прежде всего отъ самихъ бунтовщиковъ Среди ночи -- послѣ вечерней молитвы -- сотни людей хватаютъ оружіе и открываютъ дикую, безсмысленную и безпорядочную пальбу... Почему? Судя по оглашеннымъ даннымъ, сами бунтовщики ни до бунта, ни во время суда не объяснили этого. Бунтовали, стрѣляли, шли на смерть, а почему -- неизвѣстно. "Новое Время" въ статьяхъ и замѣткахъ о процессѣ и по поводу процесса указывало на матеріальное недовольство солдатъ пищей, одеждой, сапогами, шароварами и пр. Прокуроръ отказался признать это матеріальное недовольство достаточнымъ поводомъ для того, что произошло. И, говоря вообще, для этого мнѣнія есть резоны. Отъ массовыхъ эксцессовъ, какіе возможны по причинѣ чисто матеріальнаго недовольства въ наемныхъ войскахъ или при долгихъ, напр., 25-лѣтнихъ, срокахъ службы, нынѣшняя армія до нѣкоторой степени застрахована уже потому, что она -- краткосрочная. Матеріальныя неудобства нынѣ -- дѣло временное, а для 50%% состава каждой части и на половину пережитое: "терпѣли" больше, можно, кажись, "потерпѣть" и еще годъ, полтора, пусть даже 2 и 3 года,-- вѣдь, впереди-то у громаднаго большинства строевыхъ цѣлая жизнь или, по крайней мѣрѣ, надежды на нее. Начинать изъ-за этого бунтъ, т. е. идти, если не на вѣрную смерть, то на вѣчную или, по крайней мѣрѣ, долговременную каторгу, просто " нѣтъ разсчета". Въ показаніяхъ свидѣтелей о томъ, что они слышали и замѣчали на предшествовавшихъ бунту митингахъ и массовкахъ, отмѣчены другія основанія для недовольства:

"Свидѣтели, спрошенные о причинахъ бунта, намекали на презрительное отношеніе, на денежныя недоразумѣнія, на несоотвѣтствіе работъ и инструкцій".

"По словамъ свидѣтеля, сапера Шереметьевскаго", бунтовщиками "предположено было убить нѣсколько офицеровъ во главѣ съ г.-м. Малишенскимъ, а затѣмъ предъявить требованія о сокращеніи срока службы, улучшенія пищи, облегченія занятій, титулованія нижними чинами офицеровъ, о производствѣ изъ нижнихъ чиновъ въ офицеры".

Какая послѣдовательность: сначала убить командира отдѣльной части и офицеровъ, а потомъ предъявить требованіе объ улучшеніи пищи!.. И что за странное, напр., требованіе "о производствѣ изъ нижнихъ чиновъ въ офицеры". Конечно, вопросъ этотъ въ смыслѣ государственномъ очень важенъ. Немудрено, что о немъ говорили на массовкахъ. Но огромное большинство солдатъ, конечно, не собирается входить въ постоянный, профессіональный составъ арміи. Для огромнаго большинства это вопросъ академическій.

Словомъ, достаточныхъ матеріальныхъ причинъ прокуроръ не нашелъ. И, чтобы найти объясненіе эксцессу, онъ счелъ себя вынужденнымъ углубиться въ психологію: главная причина, по его мнѣнію, заключается въ настроеніяхъ той среды, гдѣ родились, воспитывались и жили бунтовщики до призыва ихъ на службу, а значительную часть саперъ набираютъ изъ среды рабочихъ. Къ этому мнѣнію прокурора можно присоединиться, хотя и съ нѣкоторыми оговорками. Набирается армія, во-первыхъ, изъ той крестьянской среды, гдѣ люди еще десятки лѣтъ тому назадъ убивали себя, когда имъ грозило тѣлесное наказаніе; во-вторыхъ, изъ той среды рабочихъ, въ которой люди нерѣдко идутъ на голодъ, на нищету, чтобы добиться "вѣжливаго обращенія". Въ другихъ слояхъ, откуда также, разумѣется, приходятъ нижніе чины, это личное чувство еще болѣе повышено, еще болѣе обострено. И это чувство -- огромная сила. При внимательномъ и вдумчивомъ отношеніи къ ней государственная власть можетъ совершить во-истину суворовскія чудеса. Наши воинскіе и дисциплинарные уставы писались въ тѣ времена, когда и люди, и правы были проще. Съ тѣхъ поръ, обращено ли военнымъ начальствомъ вниманіе на прогрессъ въ нравахъ, на растущее въ массахъ сознаніе личнаго достоинства? Находило ли нужнымъ военное начальство сообразоваться съ существенными измѣненіями въ психикѣ того человѣческаго матеріала, изъ котораго составляется армія? Поставить эти вопросы,-- значитъ понять, что не случайно въ свидѣтельскихъ показаніяхъ о причинахъ бунта на первомъ мѣстѣ стоитъ "презрительное отношеніе". Пусть это субъективно, пусть на объективную оцѣнку отношеніе не "презрительное", а "законное", "по уставу". Но, вѣдь, въ этомъ-то и ужасъ противорѣчія между психикой нынѣшняго, даже массоваго, сѣраго, неграмотнаго человѣка и общими условіями жизни. Не оцѣнивъ глубины этого противорѣчія, не поймешь, что недовольство даже пищей не есть только матеріальное недовольство; не поймешь и многихъ другихъ деталей кошмарнаго туркестанскаго дѣла... Явно безграмотный человѣкъ на листкѣ изъ тетрадки нелѣпо нанизываетъ слова, равенство, свобода, и опять равенство, и еще равенство... Можетъ казаться: наслушался чужихъ словъ, которыхъ понять не можетъ, и повторяетъ, какъ попугай. И не разберешь издали, что въ чужое слово этотъ человѣкъ вложилъ особую мысль, продиктованную задѣтымъ личнымъ чувствомъ. Или что значитъ, напр., пунктъ о "титулованіи нижними чинами офицеровъ"? Почему бунтовщикамъ вдругъ захотѣлось говорить: "господинъ офицеръ", а не "ваше благородіе", "господинъ полковникъ", а не "ваше высокоблагородіе", "господинъ генералъ", а не "ваше превосходительство"? Изъ этого идти на гибель? Изъ-за оттѣнковъ, подобныхъ тѣмъ, какія предполагаются, напр., между "здравствуйте" и "здравія желаю"? А сколько такихъ оттѣнковъ въ неисчислимыхъ мелочахъ, изъ которыхъ складывается повседневная жизнь?

Источникъ чистый: прогрессъ нравовъ, ростъ личности... но какъ могутъ быть ужасны его внѣшнія проявленія! Винятъ Эдмунда Гессена. Говорятъ, что, если бы онъ не постарался направить къ бунту обостренное и раздраженное личное чувство, то "ничего бы не было". Не знаю, такъ ли ужъ велика роль Гессена. Но если велика,-- тѣмъ хуже. Это значитъ, что мы живемъ подъ опасностью, что вдругъ, невѣдомо откуда, выскочитъ человѣчекъ, быть можетъ, еще болѣе сомнительный,-- и, "направитъ". Куда? На чью голову? Представьте, что "кормчимъ" окажется человѣкъ, въ родѣ отмѣченнаго мною выше тюремнаго надзирателя Битка? Но пусть даже "направитель" не явился,-- обостренное, раздраженное и непрестанно раздражаемое личное чувство все-таки, вѣдь, остается. А, стало быть, и масса, и каждый отдѣльный въ ней человѣкъ обречены пребывать въ состояніи крайне неустойчиваго нервнаго равновѣсія. Рядомъ съ опасностью массовыхъ вспышекъ выросла другая уже совершенно не услѣдимая опасность индивидуальныхъ прорывовъ, вродѣ того убійства солдатомъ офицера, какое произошло 4 декабря въ Виленскомъ переулкѣ въ Петербургѣ. Въ данное время я пишу о массовыхъ явленіяхъ. Индивидуальные прорывы -- предметъ особый. Напомню лишь, что факты, подобные убійству, въ Виленскомъ переулкѣ, въ послѣднее время страшно часты. Они грозятъ стать бытовымъ явленіемъ военной среды,-- если уже не стали имъ. Не даромъ даже "Земщина" нынѣ требуетъ, чтобы власти обратили вниманіе на психику солдата и вдумались въ нее.

-----

Въ числѣ условій, больно задѣвающихъ личное чувство, есть одно, такъ сказать, специфическое. Возникаетъ, положимъ, въ 1903 году дѣловой конфликтъ, съ Японіей. Разрыва дипломатическихъ отношеній еще нѣтъ. Японія -- еще дружественная держава. Но изъ реакіонныхъ закоулковъ уже несется улюлюканье: обезьяны, япошки, макаки... Непремѣнно надо унизить, оскорбить противника. Зачѣмъ,-- неизвѣстно. Таковъ ужъ уровень культурнаго развитія. Жестока была расплата за этотъ уровень въ Манчжуріи. Но онъ не сталъ выше. И послѣ расплаты та же манера относиться къ достоинству противника была перенесена въ атмосферу обостренныхъ внутреннихъ отношеній. Все равно, кто противникъ -- полякъ, еврей, финляндецъ, политическіе заключенные, старообрядцы, крестьяне, рабочіе, соціалисты, демократы,-- со всѣми разчетъ одинъ: оскорбить. Не такъ ужъ важно, откуда, напримѣръ, происходитъ финляндская конституція, что въ ней говорится, въ какой мѣрѣ она обязательна и выгодно или невыгодно ее нарушать. Но почему вдругъ должна быть "чухонская конституція"? Съ какой стати уважать какую-то "чухонскую конституцію"? Не такъ ужъ вѣрятъ въ реакціонныхъ закоулкахъ легендѣ о ритуальныхъ убійствахъ. А, быть можетъ, и совсѣмъ не вѣрятъ. Но привести "жида" въ трепетъ, унизить, оскорбить -- вотъ что заманчиво. Вырабатывается для внутренняго употребленія жаргонъ ("прижидіумъ", "ашвабадители", "ословодители", "кадюки", "гадюки", и пр., и пр.), приспособленный для той же надобности: задѣть достоинство противника и надругаться надъ его святынями... Казалось, получившіе урокъ въ Манчжуріи задаются цѣлью: всѣ внутреннія отношенія и всѣ внутренніе вопросы перенести на почву оскорбленнаго чувства чести... Ко внутреннимъ осложненіямъ присоединнеются внѣшнія, въ видѣ нынѣшняго разногласія съ Австріей,-- немедленно начинается улюлюканье и противъ Австріи... Въ концѣ концовъ люди потеряли даже представленіе о томъ, что они дѣлаютъ. Приказываютъ, напр., вдругъ духовенству: съѣзжайтесь и подавайте голоса... тамъ узнаете, за кого... И при этомъ, видимо, даже не подозрѣваютъ, что у батюшекъ есть чувство человѣческаго достоинства, и слово "честь" для нихъ не пустой звукъ. И еще приказываютъ тѣмъ же батюшкамъ:

-- Поѣзжайте на выборы и забросайте тамъ черняками помѣщиковъ, "которые лѣвые".

И при этомъ наскокѣ на человѣческое достоинство уже не только духовенства, но и землевладѣльцевъ, люди опять-таки, видимо, не подозрѣваютъ, что они слишкомъ ужъ безцеремонно вламываются въ область вопросовъ чести.

-- Что такое какая-то человѣческая честь? Есть "честь мундира". Есть та честь, которую отнынѣ обязаны "отдавать" студенты военно-медицинской академіи. Никакой другой чести по штатамъ не полагается...

Страшна эта полярность русской жизни. На одномъ полюсѣ растетъ личность и обостряется чувство человѣческаго достоинства, на другомъ -- обостряются качества совершенно противоположныя. И не видно почвы даже для взаимнаго пониманія, не говоря уже о примиреніи.

IV.

Россія переполнена легендами. Въ ея жизни онѣ играютъ не малую роль. Быть можетъ, способны даже сыграть роль фатальную. До нѣкоторой степени легендами опредѣлены и первые шаги IV Думы. Одна изъ нихъ вкратцѣ такова:

-- Рѣшено "сдѣлать" не только Думу, но и ея президіумъ. Въ предсѣдатели IV Думы еще весною 1912 года "назначенъ" нижегородскій губернаторъ Хвостовъ. Отчасти по этому "дѣлатели" стараются провести, какъ можно больше депутатовъ, способныхъ избрать г. Хвостова.

Это -- легенда. Фактически же извѣстно, что среди правыхъ задолго до открытія Думы г. Хвостовъ намѣчался, какъ одинъ изъ наиболѣе желательныхъ кандидатовъ въ предсѣдатели. Въ числѣ желательныхъ правымъ товарищей предсѣдателя называли г. Замысловскаго. Передъ открытіемъ Думы "комбинація Хвостовъ -- Замысловскій" встрѣтила, однако, возраженія со стороны націоналистовъ. Да и не всѣ правые были на нее согласны. И "побѣду одержала" другая "комбинація": г. Балашевъ (предсѣдатель) и г. Левашовъ (или товарищъ предсѣдателя, или секретарь). Конечно, не замедлила возникнуть легенда, быть можетъ, сфабрикованная сторонниками этой второй комбинаціи: въ какихъ-то таинственныхъ "сферахъ" съ замѣною, дескать, примирились, и новыхъ кандидатовъ одобрили. Вооруженный легендою, блокъ націоналистовъ и правыхъ предложилъ октябристамъ подать, не разсуждая, голоса за гг. Балашова и Левашева, а въ награду получить второстепенное мѣсто въ президіумѣ... 11 ноября въ "Голосѣ Москвы" была напечатана статья г. Громобоя, предложившая иной, болѣе выгодный для октябристовъ, выходъ:

-- "Надо блокироваться съ оппозиціей въ выборахъ президіума на обоюдно пріемлемыхъ именахъ"...

Была еще легенда:

-- Среди руководящихъ круговъ реакціи въ концѣ лѣта созрѣла мысль о необходимости выйти изъ нынѣшняго межеумочнаго положенія, при которомъ незыблемость историческихъ основъ колеблется манифестомъ 17 октября. Въ этихъ видахъ желательно, чтобы IV Дума -- безусловно правая, какъ предполагалось въ августѣ -- при самомъ открытіи демонстративно провозгласила незыблемость историческихъ основъ, а затѣмъ возбудила, въ порядкѣ предоставленной ей иниціативы, вопросъ объ отмѣнѣ манифеста 17 октября...

Подъ этимъ дымомъ легенды есть огонь фактовъ. Дѣйствительно, съ самаго конца августа и особенно въ сентябрѣ по провинціи въ отдѣльныхъ губерніяхъ появился вполнѣ опредѣленный избирательный лозунгъ:

-- Необходимо добиваться замѣны законодательной Думы законосовѣщательной.

Агитацію въ этомъ смыслѣ вели и нѣкоторые архіереи.

Вопросъ объ отмѣнѣ манифеста 17 октября и возвратѣ къ булыгинскому "Положенію 6 августа" былъ, такимъ образомъ, поставленъ "на практическую почву". Впослѣдствіи уже во время открытія Думы г. Хвостовъ, дѣйствительно, сдѣлалъ попытку демонстративнаго провозглашенія незыблемости историческихъ основъ. Однако "законосовѣщательный лозунгъ" былъ выдвинутъ не повсемѣстно. Съ другой стороны, г. Меньшиковъ и кн. Мещерскій -- очень неожиданно для непосвященныхъ -- рѣшительно выступили со статьями на защиту "парламента". Передъ открытіемъ Думы была спѣшно организована группа, которая въ правыхъ газетахъ была названа "партіей Коковцова", а себя она назвала фракціей "конституціоналистовъ-консерваторовъ". Какъ можно думать, за выходъ изъ "межеумочнаго положенія" особенно стояли "неотвѣтственныя сферы", но и тамъ полнаго единодушія, видимо, не было; отвѣтственные правительственные круги проявляли "консерватизмъ" -- склонность сохранить "межеумочное положеніе". Исходъ разногласія между кругами и сферами оставался неопредѣленнымъ. И въ концѣ октября А. И. Гучковъ на банкетѣ, данномъ въ его честь московскими октябристами, многозначительно говорилъ объ "общественной тревогѣ" и о "возможности возврата къ прошлому".

Впослѣдствіи этотъ споръ -- конечно, далеко не рѣшенный -- былъ вынесенъ на публику. И точку зрѣнія "правыхъ" противниковъ межеумочнаго положенія г. Пуришкевичъ въ засѣданіи Думы 7 декабря изложилъ такъ. "Мы хотимъ" видѣть "не двуликаго януса".

"Намъ претитъ шаткость правительственной власти"... "Пусть правительство скажетъ намъ прямо, что манифестъ 17 октября написанъ не на красномъ кумачѣ, а на трехцвѣтномъ русскомъ знамени (т. е. не противорѣчитъ формулѣ: православіе, самодержавіе и народность,-- А. П.), что этотъ манифестъ не даетъ произвольныхъ толкованій".

Но правительство не соглашается "сказать намъ прямо". И, такимъ образомъ, для октябристовъ создалась "благопріятная конъюнктура": 1) "блокироваться съ оппозиціей въ выборахъ президіума" выгодно; 2) при этомъ не только не разрываются дружественныя отношеніямъ правительственными кругами, а, наоборотъ, можно оказать кругамъ услугу, поддержать ихъ "консерватизмъ"; 3) одновременно октябристы и предъ страной могутъ выступить въ не опасной, но почетной роли "защитниковъ коституціи"... Это лучше, чѣмъ даже "капиталъ пріобрѣсти и невинность соблюсти". Невинность утрачена. во времена III Думы. Открывалась возможность "пріобрѣсти" и капиталъ, и видъ невинности. И надо отдать справедливость октябристамъ: они тонко использовали и эту конъюнктуру и "тревогу" среди к.-д. и прогрессистовъ, вызываемую подкрѣпленными легендой замыслами "упразднить манифестъ". Октябристы не настаивали, не требовали, они лишь совѣтовались "колебались", "не рѣшались" занять руководящее мѣсто въ президіумѣ. И "Рѣчь", не шутя, писала 15 ноября: первый шагъ Думы, "сдѣланной г. Харузинымъ и Саблеромъ, продиктованъ ей оппозиціей". По гордому заявленію той же "Рѣчи", "наиболѣе вліятельныя группы оппозиціи (т. е. к.-д. и прогрессисты,-- А. П.) бросили на чашку вѣсовъ, противоположную право-октябристской комбинаціи всѣ свои голоса" и достигли "новаго этапа побѣды общественности надъ силами стараго порядка": голосами к.-д., прогрессистовъ и "право-октябристской комбинаціи" (т. е. октябристовъ и новоорганизованныхъ констуціоналистовъ-консерваторовъ; въ предсѣдатели Думы былъ избранъ М. В. Родзянко.

Тотчасъ по избраніи г. Родзянко обратился къ Думѣ съ деклараціонной рѣчью. Онъ назвалъ себя конституціоналистомъ, а манифестъ 17 октября "великимъ актомъ". Это былъ прямой отвѣтъ на подготовку возврата къ "Положенію 6-го августа". Конечно, такая декларація вызвала со стороны оппозиціи -- "громы апплодисментовъ и бури восторговъ". Сгоряча, подъ первымъ впечатлѣніемъ, часть либеральной печати стала писать объ октябристахъ въ духѣ и стилѣ анекдотическаго декрета: -- Вдову Иванову считать дѣвицей, а сына ея Петра опредѣлить въ шляхетскій корпусъ...

Октябристовъ, молъ, отнынѣ надо признать конституціоналистами, а, если и было что въ пришломъ, то Шубинскихъ слѣдуетъ считать недоразумѣніемъ и отнести въ разрядъ реакціонныхъ партій... Но до такихъ размѣровъ увлекалась, разумѣется, только часть либеральной печати. "Рѣчь" уже на другой день послѣ открытія Думы, видимо, почувствовала что-то неладное въ достигнутомъ, по ея счастливому выраженію, "этапѣ побѣды".

Въ своей вступительной деклараціи г. Родзянко сдѣлалъ не только "выпадъ влѣво"; вторая половина его рѣчи была "выпадомъ вправо" и могла быть сказана съ неменьшимъ успѣхомъ и г. Балашевымъ -- да пожалуй, и г. Хвостовымъ. И получилась "прекрасная во всѣхъ отношеніяхъ рѣчь",-- такая рѣчь, что само "Новое Время" согласилось подписаться подъ нею "отъ перваго слова до послѣдняго". А оппозиція, восторженно встрѣтившая "первое слово" только что избраннаго ею предсѣдателя оказалась обязанной выразить восторгъ и "послѣднему слову". Если даже кому и не хотѣлось соглашаться съ "послѣднимъ словомъ", то все-таки надо согласиться: иначе только что избранный предсѣдатель, конечно, сложить свои полномочія -- и будетъ скандалъ, торжество сторонниковъ "стараго порядка", "конецъ манифеста". Оппозиція оказалась внузданной или даже внуздавшейся, а возжи у г. Родзянка... Была на горизонтѣ еще одна "туча": какъ-то отнесутся "сферы" къ "ярко-конституціоннымъ" заявленіямъ предсѣдателя, будетъ ли онъ принятъ? Но что же могутъ имѣть сферы противъ такой пріятной "конституціи", подъ которой отъ перваго слова до послѣдняго согласенъ подписаться нововременскій парламентъ мнѣній? Если бы она была возможна не только въ словесныхъ построеніяхъ, а въ дѣйствительности, то что бы мѣшало ея существованію?.. Газеты объявили, что рѣчь г. Родзянко понравилась и въ "сферахъ", а правые за демонстрацію противъ новоизбраннаго предсѣдателя "получили нахлобучку".

"Межеумочное положеніе" было такимъ образомъ пока спасено. И послѣ перваго, при самомъ открытіи Думы, "этапа" "еще одной кадетской побѣды" началось хожденіе оппозиціонной души по всякимъ другимъ этапамъ, а, быть можетъ, и мытарствамъ. Старый лозунгъ: "беречь Думу" исчезъ. Но явилось устремленіе "спасать манифестъ". "Спасать" ибо "побѣда" далеко не полная. "Пока мы живы,-- мы не сдаемся" -- заявилъ г. Пуришкевичъ.

Реакція ведетъ свои подкопы. И. стало быть, если разсориться съ октябристами, то получится неминуемый "предсѣдательскій кризисъ" и одно изъ двухъ: либо октябристы "измѣнятъ конституціи", "блокируются направо", изберутъ правый президіумъ,-- и тогда возникнетъ думская иниціатива по вопросу о возвратѣ къ прошлому; либо октябристы не измѣнятъ и направо не блокируются,-- тогда Дума не въ состояніи избрать предсѣдателя, "сама себя распуститъ",-- и реакціонеры уничтожатъ межеумочное положеніе въ томъ же порядкѣ, въ какомъ они провели и "реформу 3 іюня". И вотъ оппозиція стала на стражу. А октябристы воспользовались предоставленной имъ свободой. "Блокировавшись влѣво", они заняли руководящую роль въ президіумѣ. Затѣмъ они немедленно блокируются вправо для распредѣленія руководящихъ ролей въ коммиссіяхъ. Помимо узко партійныхъ цѣлей, этимъ достигнута нѣкоторая общая цѣль -- дѣловое примиреніе съ большинствомъ правыхъ, а оно необходимо: на одной изъ ближайшихъ очередей стоятъ, вѣдь, новые -- боевые, конфликтные -- финляндскіе законопроекты. Отклоненіе ихъ сопряжено со страхомъ роспуска. А за роспускомъ можетъ послѣдовать осуществленіе все тѣхъ же "плановъ реакціи". И, стало быть, для правыхъ есть смыслъ голосовать противъ финляндскихъ законопроектовъ вмѣстѣ съ оппозиціей. Въ видахъ предупрежденія этой опасности все-таки лучше установить мирныя отношенія... Г. Родзянко не для краснаго слова говорилъ о своей конституціонности. Конечно, онъ противъ "возврата къ къ прошлому". И, чтобы не допуститъ этого возврата, чтобы "спасти манифестъ", надо стать на стражу. Вполнѣ возможно, что, если бы оппозиція не поторопилась внуздать себя, то октябристамъ пришлось бы стоять на стражѣ, держа, по необходимости, равненіе налѣво. Но оппозиція сразу сѣла въ "этапъ побѣды", и октябристы предпочли болѣе свойственное имъ, да и болѣе осторожное, съ ихъ точки зрѣнія, равненіе направо.

Такимъ образомъ вполнѣ свободными остались только правыеда развѣ еще на противоположномъ флангѣ крайніе лѣвые. Всѣ остальные "спасаютъ манифестъ", стоятъ на стражѣ, держа равненіе-оппозиція на октябристовъ, октябристы на правыхъ.. Не трудно было предвидѣть, что при гакомъ настроеніи г. Пуришкевичъ не упуститъ случая и ухватится за кончишь возжей, врученныхъ М. В. Родзянку. Это, вѣдь, лишь копія объединеннаго правительства: возжи у B. Н. Коковцова, а кончикъ возжей въ какихъ только рукахъ не бываетъ!.. Даже въ распутинскихъ...

Когда Дума такимъ порядкомъ конституировалась, правительство выступило съ деклараціей, вполнѣ соотвѣтственной "межеумочному положенію" и, разумѣется, никого не удовлетворившей.

-- "И намъ пріятно, и центру пріятно, и лѣвымъ не тошно"... Такъ характеризовалъ намѣренія авторовъ этой деклараціи г. Пуришкевичъ. Въ дѣйствительности вышло всѣмъ не очень-то пріятно и всѣмъ тошно...

А. Петрищевъ.

"Русское Богатство", No 12, 1912

Оставить комментарий Петрищев Афанасий Борисович (bmn@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 06/03/2025. 84k. Статистика. Статья: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: 1. Об одном из конкретных выражений вопроса чести.- 2. Еще о чести. Демонстративные забастовки.- 3. Знамения времени.- 4. Первые шаги IV Думы.

Петрищев Афанасий Борисович Хроника внутренней жизни

Хроника внутренней жизни.

Петрищев Афанасий Борисович
Хроника внутренней жизни