Пинту Фернан-Мендиш
Странствования португальца Фернана-Мендезо Пинто

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    описанныя или самимъ.
    (Peregrinacoes de Ferñao-Mendez Pinto).
    (Перевод с старинного португальского языка Алексея Бутакова.)
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 4-9, 1847.

СТРАНСТВОВАНІЯ ПОРТУГАЛЬЦА ФЕРНАНА-МЕНДЕЗО ПИНТО,
описанныя или самимъ.

(Peregrinacoes de Ferñao-Mendez Pinto).

(Переводъ съ стариннаго португальскаго языка.)

Отъ переводчика.

   Знаменитый португальскій путешественникъ Фернанъ-Мендезъ Пинто родился въ мѣстечкѣ Монтеморъ-о-Вельо (Monlemor-o-velho) отъ бѣдныхъ родителей, которыхъ лишился еще въ дѣтствѣ. На двѣнадцатомъ году жизни своей онъ былъ перевезенъ дядею въ Лиссабонъ и опредѣленъ въ услуженіе къ какой-то благородной дамѣ, у которой прожилъ полтора года. Случай, о которомъ онъ не разсказываетъ никакихъ подробностей, подвергъ жизнь его такой опасности, что онъ былъ вынужденъ убѣжать немедленно изъ дома госпожи своей.
   "Я шелъ", говоритъ онъ въ первой главѣ своихъ Странствованій, "не видя ничего и самъ не зная куда, пока не очутился на каменной набережной рѣки, гдѣ стояла каравелла изъ Альфэмы, собиравшаяся идти съ лопіадьми и вещами одного дворянина въ Сетуваль, гдѣ тогда жилъ король Іоаннъ III со всѣмъ дворомъ своимъ, по причинѣ чумы, свирѣпствовавшей въ разныхъ мѣстахъ королевства. Я тотчасъ же опредѣлился на эту каравеллу, и мы вскорѣ вступили подъ паруса".
   На слѣдующее утро, противъ Сезимбры, они были аттакованы французскимъ корсаромъ, который овладѣлъ каравеллою безъ малѣйшаго труда, пересадилъ людей и перегрузилъ все, что на ней было, на свое судно, а ее пустилъ ко дну. Людей связали по рукамъ и по ногамъ, и повезли для продажи въ Ларашъ въ Марокко, куда разбойники везли къ Маврамъ разное европейское оружіе. На тринадцатый день пути, въ-продолженіе котораго ихъ кормили очень-дурно и обращались немилосердо-жестоко, корсары настигли португальское купеческое судно, нагруженное довольно-дорогими товарами. Они овладѣли имъ, взяли къ себѣ большую часть людей, а остальныхъ, слабыхъ и больныхъ, которыхъ имъ не хотѣлось кормить даромъ, выбросили на пустое прибрежье противъ Мелиды, нагихъ, истерзанныхъ и голодныхъ. Въ числѣ послѣднихъ былъ и Мендезъ Пинто.
   Видя, что тутъ ему не предстоитъ большихъ выгодъ, и въ надеждѣ составить себѣ счастіе, онъ рѣшился отправиться въ Индію, что и сдѣлалъ въ 1537 году. Въ-продолженіе 21 гола, проведеннаго имъ въ тѣхъ странахъ, онъ былъ свидѣтелемъ многихъ важныхъ событій и переворотовъ, и испыталъ много странныхъ приключеній. Онъ возвратился въ Португалію въ 1558 году, гдѣ былъ вознагражденъ за всѣ свои труды и страданія. Любопытное повѣствованіе о его приключеніяхъ написано имъ самимъ и напечатано въ первый разъ въ Лиссабонѣ, послѣ его смерти, въ 1614 году, in folio.
   Записки его были переведены на Французскій языкъ португальскимъ дворяниномъ Бернардомъ Фигейра и напечатаны въ Парижѣ въ 1645 г., in quarto. Онѣ написаны чрезвычайно-завлекательно и языкомъ гораздо-болѣе изящнымъ, чѣмъ бы слѣдовало ожидать отъ человѣка, проведшаго лучшую часть жизни своей на воинѣ, на морѣ и въ неволѣ. Въ нихъ заключается много любопытныхъ подробностей касательно географіи, исторіи, нравовъ и обычаевъ жителей Китая, Японіи, Гіегу, Сіама, Ачема, Явы и проч. Многіе изъ описываемыхъ имъ Фактовъ кажутся баснословными, но истина ихъ была подтверждена въ-послѣдствіи. Г. де-Сюржи составилъ компиляцію изъ интереснѣйшихъ происшествій жизни Мендеза Пинто и напечаталъ ее въ сочиненіи подъ названіемъ: Vicissitudes de la fortune {Біографическій очеркъ этотъ взятъ изъ Encyclopedia Britannica, vol. IX, Edinrburgh 1797.}.
   На русскомъ языкѣ есть также весьма-сокращенная компиляція изъ повѣствованія Пинто, въ книгѣ "Исторія о "Странствіяхъ вообще и проч., сочиненіе г-на Прево, сокращенное новѣйшимъ расположеніемъ чрезъ г. де-ла-Гарпа, члена Французской Академіи, переведено на россійскій языкъ въ 1782 году, Дмитровскаго Уѣзда въ селѣ Михайловѣ и напечатано въ Москвѣ, въ университетской типографіи въ 1783 года."
   Послѣ 161І года, когда появилось первое изданіе странствованій Мендеза Пинто, вышло еще нѣсколько изданій, въ 1678, 1711, 1725 и 1762 годахъ, но въ каждомъ изъ нихъ языкъ былъ болѣе или менѣе искаженъ противъ подлинника. Переводъ, предлагаемый читателямъ "Отечественныхъ Записокъ", сдѣланъ съ изданія 1829 года, перепечатаннаго си первоначальнаго, вышедшаго въ 1614. Языкъ его немногимъ разнствуетъ отъ теперешняго португальскаго языка и значительно чище и яснѣе языка многихъ авторовъ, издававшихъ свои сочиненія гораздо-послѣ.
   Peregrinacoes de Fernanо Mendez Pinto считаются въ числѣ образцовыхъ классическихъ произведеній португальской словесности. Въ нихъ какъ въ зеркалѣ отражается характеръ вѣка, и въ-особенности религіозныя понятія, нравы и предразсудки тогдашнихъ европейскихъ завоевателей, увлекавшихся предпріимчивостью, корыстью, честолюбіемъ и фанатизмомъ въ страны неизвѣстныя, населенныя враждебными и часто воинственными племенами.
   Мендезъ Пинто испыталъ невѣроятныя превратности судьбы и описываетъ свои приключенія съ величайшимъ простодушіемъ, безъ всякихъ авторскихъ притязаній; онъ чистосердечно сознается когда струсилъ, когда плакалъ съ отчаянія, рвалъ на себѣ волосы и т. п., нисколько не думая выставлять себя въ родѣ актёра, рисующагося на сценѣ и жаждущаго рукоплесканій. Похожденія его кажутся многимъ несбыточными, но противъ этого можно сдѣлать слѣдующія возраженія: во-первыхъ, страны, о которыхъ онъ говоритъ, были въ то время такъ мало извѣстны, что человѣку, не бывавшему тамъ, не было бы никакой возможности писать о нихъ такъ вѣрно и отчетисто, какъ пишетъ Пинто; во-вторыхъ, многіе теперешніе географы, начиная съ Бальби, и другіе писатели, опираются на показанія Пинто какъ на авторитеты; наконецъ, въ-третьихъ, тогдашнія открытія и завоеванія представляютъ намъ столько изумительныхъ и безпримѣрныхъ подвиговъ и приключеній, что имъ никто бы не повѣрилъ, еслибъ послѣ нихъ Испанцы не обладали Перу, Мехикой и островами Западной-Индіи, а Португальцы не владычествовали въ Восточной-Индіи, Бразиліи и на островахъ Восточнаго Архипелага. При теперешнемъ состояніи мореходныхъ наукъ и гидрографіи, путешествія Коломба, Васко-де-Гамы, Магеллана и другихъ кажутся чистобаснословными: эти истинно-великіе мореплаватели дѣлали свои колоссальныя открытія на такихъ жалкихъ судахъ и съ такими скудными средствами, при которыхъ теперь едва-ли бы кто-нибудь отважился на самое незначительное плаваніе.
   Многихъ мѣстъ, о которыхъ говоритъ Пинто, нѣтъ на нынѣшнихъ картахъ сіамскихъ, кохинхинскихъ и китайскихъ береговъ. Причина этому самая простая: во-первыхъ, Пинто описывалъ свои похожденія въ-послѣдствіи, и память могла легко вводить его въ заблужденія; во-вторыхъ, португальское правописаніе значительно исказило имена людей и мѣстъ; наконецъ, многія мѣста могутъ быть теперь извѣстны подъ другими названіями, и многихъ городовъ, существовавшихъ въ первой половинѣ XVI столѣтія, теперь уже нѣтъ. Ко всему этому надобно припомнить, что Пинто былъ человѣкъ безъ образованія, и скитался на морѣ и на сушѣ то матросомъ, то солдатомъ, то купцомъ, то посланникомъ, то невольникомъ, то морскимъ разбойникомъ. Вотъ, что онъ говоритъ въ началѣ своего разсказа:
   "Сколько разъ, приводя себѣ передъ глаза многіе тяжкіе труды и бѣдствія, которые я испыталъ и которые начались съ ранней моей молодости и длились въ-продолженіе большей и лучшей части моей жизни, думалъ я не безъ основанія, что судьба приняла твердое намѣреніе преслѣдовать и мучить меня, какъ-будто ей предстояло заслужить черезъ это громкое имя и великую славу. Не довольствуясь тѣмъ, что дома удѣломъ моимъ была нищета и что въ дѣтствѣ жизнь моя бывала часто въ опасности, судьба занесла меня въ Индію, гдѣ, вмѣсто счастія, котораго я тамъ искахъ, мнѣ пришлось испытать новые труды и новыя бѣдствія, усугублявшіеся по мѣрѣ того, какъ подвигались лѣта мои.
   "Но съ другой стороны, видя, что изъ всѣхъ этихъ опасностей Господу угодно было спасать меня, я убѣждаюсь, что имѣю меньше причинъ жаловаться на прошедшее, чѣмъ возсылать благодарныя мольбы за небесное милосердіе, ибо оно сохранило мнѣжизнь и даровало возможность составить это грубое и неученое повѣствованіе, которое оставляю въ наслѣдство своимъ сыновьямъ, ибо единственно для нихъ рѣшился написать его. Пусть они видятъ, что я перенесъ въ-теченіе двадцати-одного года моей жизни, въ-продолженіе которыхъ я былъ въ плѣну тринадцать разъ и перепродавался изъ рукъ въ руки семнадцать разъ, въ Индіи, Эѳіопіи, Татаріи, Счастливой Аравіи, Китаѣ и на Макассарѣ, Суматрѣ и многихъ другихъ островахъ Восточнаго Архипелага. Желаю, чтобъ дѣти мои молились подобно мнѣ, и благодарили Всемогущаго за его неивреченное милосердіе, щадившее меня, не взирая на грѣхи мои, ибо ихъ было много, и я твердо убѣжденъ, что единственно отъ нихъ произошли всѣ претерпѣнныя мною страданія. Пусть они убѣдятся, что нѣтъ опасностей и несчастій, въ которыхъ человѣкъ имѣлъ бы право отчаяватьси въ благости Провидѣнія, сохранившаго меня въ живыхъ и ниспославшаго силы для перенесенія столькихъ тяжкихъ испытаній!.."
   Предлагаемый читателямъ переводъ Странствованій Мендеза Пинто начинается съ отправленія его въ Индію.

А. Бутаковъ.

   

I.

   11 марта 1537 г., отправился я изъ здѣшняго государства (Португаліи) въ Индію, на эскадрѣ изъ пяти судовъ, изъ которыхъ три было королевскія а два купеческія. Господу угодно было провести насъ благополучно въ Мозамбику, гдѣ мы освѣжились, запаслись водою и провизіей и приготовились продолжать путь; но передъ уходомъ, мозамбикскій комендантъ покушалъ капитанамъ повелѣніе губернатора, дона-Нуно да-Кукья, чтобъ всѣ приходящія изъ Португаліи суда отправлялись въ Діу и оставляли въ крѣпости часть своихъ людей на подкрѣпленіе тамошняго гарнизона. Въ то время въ Индіи опасались прибытія турецкаго флота, котораго ожидали вѣслѣдствіе смерти Бандура, султана камбойскаго, умершаго въ прошломъ лѣтѣ, какъ полагалъ губернаторъ. Капитаны наши посовѣтовались между собою на-счетъ этого повелѣнія и положили, чтобъ королевскія суда шли въ Діу, а купеческія отправились по назначенію своихъ арматоровъ въ Гоа; тѣ и другія, по волѣ Господа, прибыли въ эти порты благополучно.
   Наши три судна бросили якорь на діускомъ рейдѣ 5 сентября 1537 года. Комендантъ тамошній, Антоніо да-Сильвейра, братъ графа Луиса да-Сильвейра, принялъ всѣхъ насъ съ величайшимъ радушіемъ, угощалъ каждый день у себя въ домѣ и щедро дарилъ намъ деньги и разныя вещи. Люди нашей эскадры, видя такое довольство и великодушіе, и узнавъ, что имъ будетъ и впредь хорошее жалованье и содержаніе, почти всѣ добровольно рѣшились остаться, такъ-что не было нужды прибѣгать для удержанія ихъ въ Діу къ строгимъ мѣрамъ, безъ которыхъ рѣдко обходилось въ крѣпостяхъ, ожидавшихъ осады. Суда же наши, продавъ довольно-выгодно свои товары, отправились въ Гоа, имѣя только необходимое для управленія число людей. Я остался въ Діу въ числѣ прочихъ.
   Дней черезъ семнадцать послѣ прибытія нашего въ Діу, тамъ приступили къ изготовленію двухъ фустъ {Fusta, легкое парусное судно, которое можетъ ходить на веслахъ. Прим. перевод.}, которыя должны были развѣдать съ достовѣрностью о флотѣ непріятеля, возбуждавшаго въ Индіи серьёзныя опасенія. Капитанъ одной изъ фустъ, хорошій мой знакомый, который ласкалъ меня во все продолженіе нашего путешествія сюда, уговорилъ меня отправиться съ нимъ, обѣщая, что я непремѣнно разбогатѣю въ самое короткое время, чего мнѣ тогда очень хотѣлось. Прельщенный его убѣжденіями и надѣясь на свое счастье, не думая нисколько о томъ, какъ дорого иногда обходятся подобныя предпріятія и съ какими опасностями они бываютъ сопряжены, я рѣшился идти на фустѣ, называвшейся Сильвейра. Суда наши отправились изъ Діу къ Аравійскому-Заливу держась вмѣстѣ, при довольно-крѣпкихъ зимнихъ вѣтрахъ и сильныхъ дождяхъ. Вскорѣ мы очутились въ виду острововъ Куріи, Муріи и Абедалкуры, о которые едва не разбились, почему поворотили къ юго-западу и благополучно бросили якорь у острова Сокоторы. Тамъ мы налились водою и запаслись провизіей, которую купили у живущихъ на берегу христіанъ, потомковъ тѣхъ, которыхъ св. апостолъ Ѳома обратилъ въ христіанство въ Индіи и Короманделѣ.
   Отъ этого острова мы прямо направились ко входу въ проливъ и черезъ девять дней плаванія при хорошей погодѣ прибыли на высоту Массуа {Массуа или Матзуа, островокъ въ Аравійскомъ-Заливѣ, противъ Абиссиніи. Прим. перев.}, гдѣ около солнечнаго заката увидѣли парусъ. Мы тотчасъ пустились за нимъ въ погоню, и, при ходкости вашихъ судовъ, догнали его на разсвѣтѣ. Намѣреніе наше состояло въ томъ, чтобъ дружелюбно переговорить съ капитаномъ и разспросить его, вышелъ ли турецкій флотъ изъ Суэза и не знаетъ ли онъ чего-нибудь о немъ; но онъ далъ намъ такой отвѣтъ, какого мы вовсе не ожидали: не говоря ни слова, онъ обдалъ насъ залпомъ изъ двѣнадцати маленькихъ орудій и множества пищалей. Потомъ, люди его принялись кричать, свистать, махать флагами, шапками, обнаженными саблями и копьями, чтобъ напугать насъ. Сначала мы дѣйствительно были озадачены. Капитаны и опытнѣйшіе изъ моряковъ стали совѣтоваться между собою и заключили, что непріятель, по-видимому, чувствуетъ себя не совсѣмъ въ безопасности, ибо стрѣлялъ на удачу, въ торопяхъ, а потому намъ не надобно отставать отъ него, а бить его изъ нашей артиллеріи, отъ чего послѣ, когда мы надѣлаемъ ему побольше поврежденій, намъ легче и безопаснѣе будетъ сцѣпиться съ нимъ на абордажъ. Такъ и сдѣлали. Послѣ погони, продолжавшейся довольно-долго, Господу угодно было, чтобъ непріятель сдался подъ вечеръ самъ, потерявъ изъ восьмидесяти человѣкъ около шестидесяти отъ нашихъ выстрѣловъ и гранатъ; а остальные, оставшіеся въ живыхъ и боявшіеся нашего справедливаго мщенія, почти всѣ сами побросались въ море, такъ-что мы нашли на суднѣ только пять человѣкъ тяжело-раненныхъ, въ числѣ которыхъ былъ и капитанъ. Мы тотчасъ же подвергли его пыткѣ, и онъ объявилъ, что Турки уже вышли изъ Суэза, съ намѣреніемъ овладѣть Аденомъ и соорудить тамъ крѣпость передъ тѣмъ, чтобъ идти въ Индію: таковы были повелѣнія, полученныя главнокомандующимъ флота, каирскимъ пашею, изъ Константинополя, отъ самого султана. Кромѣ того, онъ сообщилъ вамъ много очень-важныхъ для насъ новостей и подробностей. Подъ конецъ, плѣнный капитанъ сознался, что онъ ренегатъ, урожденецъ острова Майорки и сынъ тамошняго купца Пабло Андреса; онъ сдѣлался отступникомъ не болѣе какъ четыре года назадъ, изъ любви къ мавританской дѣвушкѣ, на которой теперь женатъ. Капитаны наши тотчасъ же спросили его, не желаетъ ли онъ снова обратиться къ истинной вѣрѣ и сдѣлаться христіаниномъ; но онъ отвѣчалъ имъ съ такимъ безумнымъ упорствомъ и ожесточеніемъ, какъ-будто родился и выросъ въ своемъ проклятомъ нечестіи.
   Видя неизлечимую слѣпоту этого несчастнаго, отвергавшаго святыя истины католической вѣры, оба капитана пришли въ сильное негодованіе; горя благочестивою ревностью ко славѣ Господа, они приказали связать ренегату руки и ноги, и потомъ, навѣсивъ ему большой камень на шею, бросили его въ море живаго, откуда діаволъ взялъ его душу, чтобъ предать тѣмъ же вѣчнымъ мученіямъ, которыя предназначены лжепророку Мухаммеду. Съ судномъ намъ нечего было дѣлать, а потому, выбравъ изъ него кое-что, мы пустили его на дно съ остальными раненными Маврами.
   

II.

   Послѣ казни ренегата, пошли мы къ Аркико, порту въ Абиссиніи, во владѣніяхъ престера Іоанна {Preste Joao, титулъ абиссинскихъ государей того времени. Прим. перев.}, чтобъ доставить письмо, посланное съ нами комендантомъ Діу къ его агенту, Аврике Барбоза, который жилъ тамъ года три, по приказанію губернатора Нуво даКунья. Пришедъ въ Готоръ, недалеко отъ Массуа, мы были очень-хорошо приняты береговыми жителями и однимъ Португальцемъ, Васко-Мартинсомъ де-Сейшасъ, который ожидалъ тамъ, по порученію Барбовы, португальскихъ судовъ, чтобъ передать отъ него письмо капитанамъ. Въ письмѣ этомъ заключались извѣстія о Туркахъ и, сверхъ того, Барбоза настоятельно требовалъ, чтобъ къ нему прислали нѣсколькихъ Португальцевъ для переговора о весьма-важныхъ дѣлахъ, касавшихся служенія Богу и нашему королю; самъ онъ не могъ посѣтить насъ, потому-что находился съ сорока Португальцами въ крѣпости Жилейторѣ для охраненія особы матери престера Іоанна.
   Капитаны наши собрали совѣтъ и положили отправить четырехъ солдатъ вмѣстѣ съ Васко-Мартинсомъ къ Барбозѣ, для доставленія ему письма отъ Антоніо Сильвейры. Я былъ въ числѣ посланныхъ, и мы пустились на другой день берегомъ на добрыхъ мулахъ, въ сопровожденіи шестерыхъ Абиссинцевъ. Переночевавъ въ одномъ монастырѣ съ великолѣпными службами, отправились мы утромъ далѣе, и, проѣхавъ лигъ пять вдоль рѣки, прибыли подъ вечеръ къ деревнѣ Битонто, гдѣ опять остановились въ богатомъ мужскомъ монастырѣ св. Михаила. Настоятель и монахи угостили насъ очень-роскошно. Въ тотъ же день пріѣхалъ посѣтить насъ сынъ Барнагаиса, губернатора этой области, мальчикъ лѣтъ семнадцати, красивой наружности и очень-ласковый; съ нимъ было человѣкъ тридцать на мулахъ, а онъ одинъ ѣхалъ на хорошей лошади, осѣдланной по-португальски, съ краснымъ бархатнымъ чепракомъ, обшитымъ золотою бахрамою.
   На другой день мы выѣхали изъ монастыря въ сопровожденіи четырехъ человѣкъ изъ свиты губернаторскаго сына, который поручилъ имъ угощать насъ дорогою какъ-можно-лучше. Мы ночевали въ большихъ домахъ, которые тамъ называются бетениму, т. е. царскіе домы; они окружены лиги на три прекрасными рощами, въ которыхъ мы видѣли превысокіе кипарисы, кедры, финиковыя и кокосовыя пальмы, какъ въ Индіи. Продолжая ѣхать переходами лигъ по пяти въ день, черезъ прекрасныя и обширныя поля, засѣянныя хлѣбомъ, мы прибыли въ страну гористую, Вангалеу, населенную Жидами; люди эти бѣлые и хорошо сложены, но очень-бѣдны, какъ намъ показалось. Спустя два съ половиною дня, мы пріѣхали въ хорошій городъ Фумбау, который въ двухъ лигахъ отъ крѣпости Жилейтора, гдѣ нашли мы Анрике-Барбозу съ сорока Португальцами. Всѣ они приняли насъ съ величайшею радостью, которая сопровождалась, однако, горькими слезами:-- хотя земляки наши жили здѣсь по доброй волѣ (какъ они намъ сказывали) и наслаждались полнымъ изобиліемъ, распоряжаясь всѣмъ какъ хозяева, но они были далеко отъ родины и часто вздыхали по ней.
   Время подходило къ ночи, а потому Анрике Барбоза не разсудилъ извѣстить государыню о нашемъ прибытіи. На другой день утромъ, въ воскресенье 4 октября, мы отправились вмѣстѣ съ Барбозою и всѣми Португальцами въ домъ, гдѣ жила мать престера Іоанна. Лишь-только ей сказали о насъ, она тотчасъ же велѣла позвать насъ въ часовню, куда вошла, чтобъ слушать обѣдню; мы преклонили передъ нею колѣни и поцаловали вѣеръ, который она держала въ рукѣ; потомъ, исполнивъ еще нѣкоторые обряды церемоніала, какъ насъ научили наши земляки, она приняла насъ очень-благосклонно и сказала намъ: "Пріѣздъ вашъ, истинныхъ христіанъ, доставляетъ глазамъ, которые у меня на лицѣ, столько же освѣженія, сколько роса ночная растеніямъ сада; привѣтствую, привѣтствую, привѣтствую васъ! Да будетъ посѣщеніе ваше въ моемъ жилищѣ столько же благодатно, какъ посѣщеніе царицею Еленой святаго града Іерусалима!" Потомъ она пригласила насъ сѣсть на цыновки, постланныя шагахъ въ пяти отъ ея креселъ, а сама, имѣя полонъ ротъ риса, принялась разспрашивать насъ о разныхъ предметахъ: какъ зовутъ папу; сколько въ Европѣ христіанскихъ государей; зачѣмъ они медлятъ и не истребляютъ турецкаго султана; много ли войска и крѣпостей имѣетъ португальскій король въ Индіи, въ какихъ онѣ земляхъ, и о многихъ другихъ вещахъ. По-видимому, она осталась довольна нашими отвѣтами. Мы откланялись ей и возвратились въ отведенные намъ покои.
   Дней черезъ девять, въ-продолженіе которыхъ, можно сказать, насъ лелѣяли, мы пришли распроститься съ государыней. Когда мы поцаловали у нея руку, она вамъ сказала: "Жалѣю сердечно, что вы такъ скоро меня покидаете; но если уже это необходимо, то идите съ миромъ, и да пріймутъ васъ въ Индіи такъ, какъ мудрый Соломонъ принялъ нашу царицу савскую". Она велѣла выдать намъ четверымъ двадцать золотыхъ оквей {Оквея, старинная индійская золотая монета. Прим. перев.}, что составляло двѣсти сорокъ крузадовъ, и приказала послать съ нами одного наша или чиновника съ сорока абиссинскими всадниками, чтобъ охранять насъ на дорогѣ къ Аркико отъ разбойниковъ; имъ же поручено было заботиться, чтобъ мы ни въ чемъ не терпѣли недостатка и были вездѣ снабжаемы мулами. Васко Мартинсъ де-Сейшасъ поѣхалъ вмѣстѣ съ нами: ему она поручила доставить португальскому губернатору въ Индіи богатый подарокъ, состоявшій изъ многихъ кусковъ золота, которыхъ онъ, однако, не довезъ, что сейчасъ будетъ описано.
   

III.

   Прибывъ въ Аркико, гдѣ наши фусты починивались и запасались всѣмъ нужнымъ, мы провели тамъ еще девять дней и 6 ноября 1537 года, за часъ до разсвѣта, снялись съ якоря. Пассажирами у насъ были Васко Мартинсъ де-Сейшасъ, съ подаркомъ и письмомъ отъ матери престера Іоанна къ губернатору, да еще абиссинскій епископъ, который желалъ посѣтить Португалію, а оттуда отправиться въ Сант-Яго, въ Галиціи, потомъ въ Римъ, Венецію и наконецъ возвратиться черезъ Іерусалимъ. Мы шли вдоль абиссинскаго берега съ хорошимъ вѣтеркомъ и подъ вечеръ увидѣли у одного мыса три судна, стоявшія на якорѣ. Принявъ ихъ за джельвы {Азіатскія суда малаго размѣра. Пр. перев.} съ аравійскаго берега, мы продолжали путь свой подъ парусами и на веслахъ, не безпокоясь нисколько, такъ-что часа черезъ два очутились близехонько отъ нихъ; тогда только разсмотрѣли мы, что это были турецкіе гальйоты, почему тотчасъ же принялись грести прочь изо всѣхъ силъ. Но Турки, видя намѣреніе наше уйдти, снялись съ якоря меньше чѣмъ въ одинъ credo и пустились за нами въ погоню. Къ несчастію нашему задулъ вѣтеръ, и они, съ своими огромными парусами, скоро выиграли у насъ вѣтеръ, а когда приблизились на разстояніе выстрѣла, дали по насъ залпъ изо всей своей артиллеріи, которымъ убили девятерыхъ, а ранили человѣкъ двадцать-шесть. Паруса и мачты наши были сбиты, такъ-что непріятелямъ не стоило никакого труда подойдти къ намъ и сцѣпиться на абордажъ. У насъ осталось способныхъ сражаться только сорокъ-два человѣка; видя, что все спасеніе наше зависитъ отъ участи битвы, мы бросились на сцѣпившійся съ нами гальйотъ, на которомъ былъ" начальникъ отряда Сулейманъ Драгутъ, и бросились съ такимъ бѣшенствомъ, что убили двадцать-семь янычаровъ и прогнали непріятеля съ носа на корму; но въ это время подошли на помощь два остальные гальйота, и съ нихъ перескочило противъ насъ еще человѣкъ сорокъ, которые стѣснили насъ до того, что мы едва могли шевельнутся; кончилось тѣмъ, что изо всѣхъ насъ осталось въ живыхъ одиннадцать человѣкъ, которыхъ Турки взяли въ плѣнъ послѣ отчаяннаго сопротивленія. Изъ этихъ несчастныхъ двое умерло отъ ранъ на другой же день; Турки, разрубивъ ихъ на четверо, развѣсили куски по нокамъ реевъ, въ знакъ торжества, и такимъ-образомъ вошли въ Моку, гдѣ правителемъ былъ тесть Сулеймана Драгута, который насъ взялъ.
   Въ Мокѣ вся пристань была усѣяна народомъ. Старикъ-правитель ждалъ тамъ зятя своего, чтобъ поздравить его съ побѣдою. Тутъ же на пристани былъ одинъ изъ ихъ духовныхъ, Казимулана, котораго они считали святымъ, потому-что онъ недавно возвратился съ поклоненія гробу своего Мухаммеда; этотъ жрецъ сидѣлъ въ телегѣ, обвѣшанной разноцвѣтными шелковыми матеріями: надѣляя всѣхъ присутствующихъ благословевіями, онъ увѣщевалъ ихъ, чтобъ они восхваляли пророка Мухаммеда за одержанную надъ нами побѣду.
   Здѣсь высадили насъ девятерыхъ на берегъ. Въ числѣ плѣнниковъ былъ и абиссинскій епископъ, раненный такъ тяжело, что на другой же день скончался, какъ слѣдуетъ истинному христіанину, съ твердостію и смиреніемъ. Жители, видя насъ плѣнниками и узнавъ, что мы христіане, столпились вокругъ насъ и такъ безпощадно осыпали ругательствами, побоями и толчками, что я не постигаю, какъ мы остались живы; къ этому ихъ особенно поощрялъ Кази-Мулана, который обѣщалъ полное отпущеніе грѣховъ тѣмъ, кто содѣлаетъ намъ больше оскорбленій. Насъ повели по всему городу съ громкими криками и стукомъ, кто во что могъ; даже беременныя женщины и маленькіе ребятишки щипали насъ, выливали намъ на головы помои и всякую поганую нечистоту изъ оконъ и дверей, въ знакъ ненависти и презрѣнія къ имени христіанскому. Около солнечнаго заката насъ заперли въ подвалъ, который служитъ у нихъ тюрьмою, и въ немъ мы пробыли семнадцать дней, питаясь только малымъ количествомъ ячменной муки, да кореньями, которые намъ по-временамъ давали.
   Почти у всѣхъ насъ были тяжкія и мучительныя раны. Безчеловѣчное обращеніе съ нами и отсутствіе всякаго медицинскаго пособія были причиною, что на семнадцатый день заточенія умерло двое изъ нашихъ, Нуно Дельгадо и Андре Боржесъ, оба люди хорошей фамиліи и крѣпкіе сложеніемъ: они были опасно ранены въ голову въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Когда тюремщикъ узналъ о ихъ смерти, то сообщилъ объ этомъ гвазилу правосудія, что у нихъ въ родѣ коррехидора: тотъ вошелъ въ нашу яму съ большою важностью, въ сопровожденіи множества своихъ подчиненныхъ и палачей, которымъ велѣлъ снять съ покойниковъ кандалы, привязать каждому за ноги веревку и вытащить на улицу; потомъ трупы нашихъ несчастливцевъ провлачили за ноги по всему городу, при большомъ стеченіи народа, при чемъ мальчишки швыряли въ нихъ каменьями, и наконецъ бросили въ море.
   Вечеромъ слѣдующаго дня вывели насъ семерыхъ, оставшихся въ живыхъ, на площадь на продажу. Тамъ собрались всѣ жители, и продажа должна была начаться съ меня. Только-что глашатай прокричалъ мою цѣну, Кази-Мулана, пришедшій на площадь съ двѣнадцатью другими жрецами своей поганой секты, обратился къ Гередину-Софо, начальнику города, съ требованіемъ, чтобъ онъ препроводилъ насъ въ приношеніе меккскому храму, куда самъ онъ снова отправлялся на поклоненіе; онъ утверждалъ, что жители Моки обязаны сдѣлать такой подарокъ, иначе будетъ стыдно ихъ градоначальнику, который посылаетъ къ гробу пророка богомольцевъ съ пустыми руками, да кромѣ того, кази будетъ невозможно явиться ни съ чѣмъ къ раджѣ Дато-Муланѣ, правителю Медины. Градоначальникъ возразилъ на его доказательства, что онъ не имѣетъ права распоражаться чужимъ добромъ, а пусть Кази-Мулана обратится къ его зятю, Сулейману Драгуту, который завладѣлъ христіанскими невольниками и, вѣроятно, согласится пожертвовать этою частью добычи въ честь пророка. Кази отвѣчалъ ему на это: "Жители Моки, по грѣхамъ своимъ, нуждаются въ особенномъ милосердіи Божіемъ; а дѣла, касающіяся Его, и приношенія во имя Его не должны переходить черезъ много рукъ. Ты, Герединъ-Софо, повелитель этого города и собравшихся здѣсь на площади жителей, а потому тебѣ нечего спрашивать чьего бы то ни было позволенія, когда предстоитъ дѣло столь справедливое, святое и столь пріятное Богу и пророку его Мухаммеду, ибо одна только воля пророка доставила воинамъ зятя твоего побѣду и добычу, а вовсе не ихъ сила и храбрость."
   Услышавъ эти слова, капитанъ одного изъ трехъ гальйотовъ, янычаръ Ходжа-Джейналь, уважаемый здѣсь всѣми за свою храбрость и прямодушіе, пришелъ въ негодованіе отъ такого неуважительнаго отзыва Кази-Муланы о воинахъ, овладѣвшихъ нами. "Лучше было бы для спасенія вашихъ душъ" сказалъ онъ ему: "еслибъ вы, духовные, дѣлились съ бѣдными воинами частью вашего собственнаго имущества, вмѣсто того, чтобъ словами лести и лицемѣрія стараться отнять у нихъ то, что имъ слѣдуетъ. Всѣ вы постоянно такъ поступаете; а если ты не хочешь явиться въ Мекку съ пустыми руками, потому-что подарки меккскимъ кази принесутъ выгоду тебѣ одному, то почему ты не сдѣлаешь ихъ изъ наслѣдія, оставленнаго тебѣ отцомъ твоимъ? это будетъ богоугоднѣе, чѣмъ дарить невольниковъ, которыхъ пріобрѣтеніе стоило жизни многимъ храбрымъ людямъ. На твоей одеждѣ я еще не видалъ крови ни твоей, ни вражьей; а у меня и у моихъ бѣдныхъ воиновъ кабайи были достаточно окрашены и своею и чужою кровью." Такой отвѣтъ вывелъ Кази-Мулану изъ себя; взбѣшенный до чрезмѣрности, онъ заговорилъ такъ надменно и неосторожно, что сильно оскорбилъ капитана Джейналя и всѣхъ турецкихъ и мавританскихъ воиновъ, которые собрались на площади: всѣ они съ громкимъ крикомъ напали на партизановъ Кази-Муланы, на подпору которыхъ онъ надѣялся, -- иначе онъ бы не смѣлъ говорить такъ дерзко. Долго разсказывать подробности этой драки, которая кипѣла до ночи и дошла до такого ожесточенія, что самъ Герединъ-Софо, не смотря на свою власть, не могъ остановить ее: кончилось тѣмъ, что на площади осталось человѣкъ шестьсотъ убитыхъ съ обѣихъ сторонъ, полгорода было разграблено, домъ Кази-Муланы срытъ до основанія, а самъ онъ, разрубленный на-четверо, брошенъ въ море вмѣстѣ съ семью женами и девятью сыновьями; даже родственникамъ его не было пощады: врядъ-ли кто уцѣлѣлъ изъ нихъ.
   Мы, семеро Португальцевъ, стояли въ это время на площади для продажи, какъ я уже сказалъ. Видя, что единственное спасеніе наше было спрятаться въ тюрьму, изъ которой насъ вывели, мы бросились туда опрометью и были очень-благодарны тюремщику, когда онъ заперъ за нами затворы.
   Возмущеніе было усмирено Сулейманомъ Драгутомъ, которому поручилъ это дѣло Герединъ-Софо, лежавшій въ постели: онъ лишился руки, бросившись въ средину сѣчи, чтобъ разнять бившихся. Дня черезъ три, когда все уже успокоилось, насъ снова вывели на продажу вмѣстѣ съ остальною добычей, доставшеюся съ нашихъ фустъ, которую разложили тутъ же на площади. Я былъ несчастливѣе всѣхъ своихъ товарищей, потому-что меня купилъ Грекъ-ренегатъ, котораго я буду проклинать до конца своей жизни: я былъ его невольникомъ три мѣсяца, и онъ обращался со мною такъ жестокосердо, что я семь или восемь разъ приходилъ въ искушеніе отравить себя ядомъ, чтобъ лишить этого безчеловѣчнаго изверга денегъ, которыя онъ заплатилъ за меня. Черезъ три мѣсяца, Господу угодно было, чтобъ нечестивый ренегатъ побоялся потерять меня даромъ, что ему предсказывали сосѣди, видя, какъ я изнуренъ, а потому онъ поспѣшилъ сбыть меня одному Жиду, Аврааму Мусѣ, съ котораго онъ взялъ за меня финиковъ цѣною на двѣнадцать мильрейсовъ. Жидъ этотъ отправлялся съ караваномъ въ Персію черезъ Ормузъ, гдѣ онъ представилъ меня дону-Фернандо да-Лима, коменданту крѣпости, которую мы тамъ имѣли, и доктору Перо Фернандезу, генерал-аудитору Индіи, находившемуся въ Ормузѣ по порученію губернатора Нуно да-Кунья. Оба они, собравъ добровольныя приношенія съ Португальцевъ и положивъ немало своихъ денегъ, составили сумму въ двѣсти пардаовъ {Пардао, старинная индійская монета. Прим. перев.}, за которую выкупили меня у Жида, оставшагося весьма-довольнымъ такимъ непомѣрнымъ барышомъ.
   

IV.

   Прошло шестнадцать дней послѣ прибытія моего въ Ормузъ и окончаніе моей тяжкой неволи. Я рѣшился отправиться въ Индію съ капитаномъ Жорже Фернандезомъ Табордой, который везъ на своемъ суднѣ лошадей въ Гоа. Черезъ семнадцать дней благополучнаго плаванія, при попутномъ муссонѣ, пришли мы на видъ крѣпости Діу. Приближаясь къ берегу, съ которымъ намъ хотѣлось имѣть сообщеніе для узнанія новостей, мы ночью были удивлены множествомъ огней, горѣвшихъ вдоль берега; по-временамъ раздавались тамъ выстрѣлы артиллеріи. ломая себѣ головы, стараясь объяснить что бы это значило, мы держались весь остатокъ ночи подъ малыми парусами. Когда совершенно разсвѣло, мы ясно разсмотрѣли, что вся крѣпость была окружена судами съ латинскими парусами.
   Такое неожиданное зрѣлище совершенно сбило насъ съ толка. Мнѣнія у насъ были различны: кто полагалъ, что это долженъ быть губернаторъ, прибывшій недавно изъ Гоа, чтобъ воздать погребальныя почести султану Бандуру камбойскому, котораго онъ считалъ умершимъ; другіе утверждали съ увѣренностью и бились объ закладъ, что то былъ инфантъ донъ-Луисъ, братъ короля дона-Іоанна III, и что суда съ латинскими парусами были каравеллы, на которыхъ онъ пришелъ изъ Португаліи, ибо во всей Индіи ожидали его пріѣзда. Нѣкоторые говорили, что это фусты Саморима, государя каликутскаго; другіе, что это Турки, и каждый подтверждалъ свое мнѣніе болѣе или менѣе ясными доказательствами.
   Пока мы такъ разсуждали, не зная на что рѣшиться, изъ среды бывшихъ у берега судовъ отдѣлилось пять большихъ галеръ; гротъ каждой былъ раскрашенъ на четверо зеленою и красною красками; на мачтахъ развѣвались пребольшіе шелковые флаги, которыхъ концы висѣли чуть не до воды. Галеры эти направились прямо на насъ, съ очевиднымъ намѣреніемъ окружить насъ. Тогда мы тотчасъ же поняли, что имѣемъ дѣло съ Турками, а потому со всевозможною поспѣшностью поставили всѣ паруса, чтобъ уйдти отъ бѣды. Непріятели гнались за нами почти до ночи, но Господу угодно было допустить насъ уйдти, и Турки, видя, что погоня ихъ безполезна, воротились къ своимъ.
   Судно наше, весьма-счастливое тѣмъ, что избѣжало тяжкаго плѣна, прибыло черезъ два дня въ Чауль. Капитанъ и пришедшіе съ нами купцы тотчасъ же отправились къ коменданту нашей крѣпости и разсказали ему что съ нами случилось. Онъ отвѣчалъ, что они имѣютъ самую основательную причину благодарить Бога, ибо Онъ избавилъ ихъ отъ бѣды; что Антоніо да-Сильвейра окруженъ въ Діу многочисленнымъ турецкимъ флотомъ, подъ начальствомъ Сулеймана-паши, намѣстника каирскаго, и что видѣнныя нами суда были пятьдесятъ-восемь галеръ со множествомъ артиллеріи, воинскихъ запасовъ и всякаго оружія; а кромѣ галеръ тутъ еще восемь грузовыхъ судовъ, на которыхъ привезены Турки въ запасъ, чтобъ, въ случаѣ нужды, было кѣмъ замѣстить умершихъ или убитыхъ.
   На другой же день мы снялись и продолжали идти къ Гоа. Когда мы находились противъ устья рѣки, Карапатана, вамъ попался Фернанъ де-Мораисъ, начальникъ трехъ фустъ, который, по порученію вице-короля, дона-Гарсіи де-Норонья, шелъ въ Дабулъ, чтобъ попытаться взять или сжечь турецкое судно, отряженное туда пашою и запасавшееся разными припасами. Когда мы сблизились, Фернанъ де-Морансъ потребовалъ, чтобъ нашъ капитанъ отдалъ ему, изъ двадцати человѣкъ своихъ людей, пятнадцать, ибо онъ очень нуждался въ людяхъ по причинѣ поспѣшности, съ которою вицерой отправилъ его. Разумѣется, что нашъ капитанъ, вовсе нежелавшій оставаться безъ людей, сильно противился такому требованію; наконецъ, послѣ долгихъ споровъ и переговоровъ, рѣшено было дать Мораису, вмѣсто требуемыхъ пятнадцати человѣкъ, двѣнадцать, въ числѣ которыхъ былъ и я.
   Фуста наша пошла въ Гоа, а Фернанъ де-Мораисъ съ тремя своими взялъ курсъ къ порту Дабулу, куда мы пришли на слѣдующее утро въ девять часовъ. Тамъ, посреди залива, стояла на якорѣ нагруженная хлопчатою бумагою и перцомъ малабарская лодка. Мы тотчасъ же овладѣли ею, подвергли пыткѣ капитана и лоцмана, и они высказали, что дѣйствительно, за нѣсколько дней, сюда приходило одно изъ судовъ паши за разными припасами; что на немъ былъ посланникъ, привезшій Гидалькану весьма-богатуго кабайю, которую тотъ, однако, не хотѣлъ принять, ибо подобные подарки, по мавританскому обычаю, посылаются только отъ государей васалланъ; наконецъ, что послѣ этой неудачи, турецкое судно ушло отсюда ни съ чѣмъ. Гидальканъ же отвѣчалъ на предложенія паши, сдѣланныя именемъ самого турецкаго султана, что онъ предпочитаетъ дружбу португальскаго короля, хотя тотъ и отнялъ у него Гоа, дружбѣ Турка, не смотря на обѣщаніе его возвратить Гоа. Судно турецкое ушло только два дня тому назадъ, и капитанъ его, Сиди-Али, объявилъ Гидалькану войну, поклявшись, что когда крѣпость Діу будетъ взята (чего слѣдовало ожидать дней черезъ восемь), то Гидальканъ лишится и жизни о царства: тогда онъ убѣдится въ безполезности союза съ Португальцами.
   Видя, что тутъ нечего дѣлать, Фернанъ де-Мораисъ рѣшился идти въ Гоа, чтобъ отдать обо всемъ отчетъ вицерою. Мы прибыли туда черезъ двое сутокъ и нашли на рейдѣ Гонзалло Васъ-Коутиньйо, который отправлялся въ Оноръ, чтобъ вытребовать отъ правительницы той земли одну изъ галеръ Сулеймана, задержанную тамъ противными вѣтрами.
   Капитанъ одной изъ этихъ фустъ быль мой хорошій знакомый. Видя въ какой я нищетѣ и желая дать мнѣ случай поправиться, онъ предложилъ мнѣ идти съ нимъ, съ тѣмъ, что онъ мнѣ на первый случай выдастъ пять крузадовъ. Я согласился съ большою радостью, въ надеждѣ, что Господь откроетъ мнѣ дорогу лучше той, по которой я до-сихъ-поръ шелъ такъ неудачно. Солдаты его фусты снабдили меня платьемъ и оружіемъ, въ чемъ я сильно нуждался, и я вскорѣ былъ снаряженъ не хуже любаго изъ нихъ.
   На слѣдующее утро, въ субботу, мы снялись съ якоря и въ понедѣльникъ очутились въ портѣ Онорѣ, куда вошли, стрѣляя изъ пушекъ, обрасопивъ реи по-военному и при оглушительномъ шумѣ трубъ, бубновъ и барабановъ, для того, чтобъ показать береговымъ жителямъ, какъ мало мы боимся Турковъ.
   

V.

   Лишь-только флотилія наша стала на якорь и отсалютовала порту, начальникъ нашъ, Гонзалло Васъ-Коутиньйо послалъ тотчасъ же къ правительницѣ письмо вицероя съ нѣкоимъ Бенто Бастаньйо, человѣкомъ умнымъ и сметливымъ. Онъ велѣлъ объявить ей цѣль нашего прихода и спросить ее, какимъ образомъ она, будучи столько времени въ дружбѣ съ Португальцами, принимаетъ въ своемъ портѣ Турковъ, нашихъ смертельныхъ враговъ? Правительница отвѣчала на это, что она отъ души намъ рада, ибо никогда не раскаявалась въ дружбѣ своей съ португальскимъ королемъ и его намѣстниками; она брала въ свидѣтели Бога, что Турки пришли совершенно противъ ея желанія, и такъ-какъ у нашего начальника достаточно силъ для ихъ изгнанія, то она готова содѣйствовать ему всѣми средствами. Сама же она такъ слаба, что не можетъ сразиться съ такимъ непріятелемъ, котораго пораженіе обрадуетъ ее столько же, какъ еслибъ государь Нарсинги, ея верховный повелитель, посадилъ ее за столъ съ сроею женою.
   Очень-довольный такимъ неожиданнымъ результатомъ посольства Кастаньйо, Гонзалло Васъ-Коутиньно принялся развѣдывать на счетъ Турковъ, гдѣ они, что дѣлаютъ, какія имѣютъ намѣренія. Сообразивъ всѣ извѣстія, собранныя отъ мѣстныхъ жителей, капитаны наши рѣшили, что для чести флага королевскаго должно напасть на турецкую галеру и взять ее; если же это не удастся, то употребить всѣ усилія, чтобъ ее сжечь, въ полной увѣренности, что Господь, за славу котораго мы будемъ сражаться, поможетъ намъ одолѣть нечестивыхъ враговъ Его святой вѣры.
   Взявъ отъ всѣхъ насъ клятвенное обѣщаніе содѣйствовать этому плану, сколько у каждаго станетъ силъ, начальникъ нашей флотиліи приказалъ судамъ подняться вверхъ по рѣкѣ на разстояніе двухъ фалконетныхъ выстрѣловъ. Прежде, чѣмъ мы бросили якорь, подъѣхала къ фустѣ главнаго капитана лодка, съ которой вышелъ къ нему какой-то браминъ, говорившій очень-хорошо по-португальски. Ему поручила правительница убѣдительнѣйше просить насъ не нападать на Турковъ, ибо она узнала черезъ своихъ шпіоновъ, что непріятели наши многочисленны и сильно укрѣпились за палисадомъ во рву, куда они поставили свою галеру. Браминъ увѣрялъ, что, по его мнѣнію, нужно гораздо-болѣе силы для одоленія Турковъ, чѣмъ сколько было у насъ; онъ призывалъ въ свидѣтели Бога, что если насъ побѣдятъ, то правительница будетъ поражена сильнѣйшею горестью, а землѣ ея предстоятъ величайшія бѣдствія. Гонзалло Басъ отвѣчалъ на это словами благоразумными и учтивыми; онъ сказалъ, что цалуетъ руки правительницы за ея участіе и добрые совѣты; что же касается до Турковъ, то онъ твердо рѣшился не оставлять своего прежняго намѣренія, ибо Португальцы не имѣютъ привычки отказываться отъ боя, судя по тому много или мѣло враговъ. Видя убѣжденія свои напрасными, браминъ рѣшился распроститься съ главнымъ капитаномъ, подарившимъ ему на прощаніи кусокъ зеленой шелковой матеріи, которымъ тотъ остался весьма-доволенъ.
   Отпустивъ брамина, Гонзалло Васъ-Коутиньйо рѣшился напасть на Турковъ. Онъ развѣдалъ черезъ посланныхъ имъ лазутчиковъ, что Турки приготовились къ оборонѣ и что въ прошлую ночь, какъ ему сказывали, съ согласія правительницы, ввели галеру свою въ ровъ, сдѣлавъ передъ нею высокую насыпь, на которую поставили двадцать-шесть орудій. Онъ тотчасъ же велѣлъ высадить на берегъ восемьдесятъ человѣкъ на разстояніи выстрѣла изъ пищали отъ непріятеля, а сто человѣкъ на фустахъ на всякій случай. Выстроивъ насъ на берегу въ боевой порядокъ, онъ самъ повелъ насъ на непріятеля, который, видя нашу рѣшимость, мужественно вышелъ къ намъ на встрѣчу шаговъ на тридцать отъ своего окопа. Мы сошлись, и битва завязалась съ такою яростью, что меньше чѣмъ въ два credo легло на мѣстѣ сорокъ-пять человѣкъ съ обѣихъ сторонъ, изъ числа которыхъ нашихъ было восемь, а остальные все Турки. Мы ударили на противниковъ еще разъ, и Господу угодно бы по, чтобъ они дали тылъ и побѣжали въ большомъ безпорядкѣ, какъ-будто окончательно-разбитые; видя это, наши устремились за ними и гнали ихъ до самаго окопа, но тамъ непріятель снова обратился на васъ и пошла такая тѣсная свалка, что нельзя было ни рубить, ни колоть, и сражающіеся наносили другъ другу Эфесами раны въ лицо.
   Въ это время подошли наши фусты, гребшія изо всѣхъ силъ вдоль берега;онѣ съ громкимъ крикомъ дали по непріятелю залпъ изъ всѣхъ своихъ орудій, которыми сряду свалили въ числѣ прочихъ человѣкъ двѣнадцать янычаровъ, отличавшихся отъ остальныхъ высокими зелеными бархатными шапками -- что у Турковъ означаетъ родъ дворянства. Видя ихъ смерть, непріятели наши упали духомъ и покинули поле сраженія. Гонзалло Васъ-Коутиньйо тотчасъ же рѣшился зажечь галеру и велѣлъ бросить въ нее пять пороховыхъ ящиковъ; но лишь-только огонь началъ на ней распространяться, Турки смѣло бросились гасить его и успѣли сдѣлать это въ самое короткое время. Замѣтивъ между тѣмъ, что наши входятъ во внутрь окопа, они навели на насъ большое орудіе, заряженное камнями; выстрѣломъ изъ него убило шестерыхъ нашихъ, въ числѣ которыхъ былъ и сынъ главнаго капитана, и ранило человѣкъ пятнадцать или шестнадцать, чѣмъ мы были не мало озадачены.
   Видя какой вредъ они намъ нанесли, Турки испустили громкій побѣдный крикъ во славу Мухаммеда; тогда нашъ главный капитанъ, для ободренія своихъ, сказалъ: "О, господа христіане! эти собаки взываютъ къ діаволу, чтобъ онъ имъ помогъ; обратимся же мы къ Господу Іисусу Христу и Онъ не оставитъ насъ!" Сказавъ это, онъ снова повелъ насъ на непріятеля, который опять далъ тылъ и бросился на галеру съ намѣреніемъ укрѣпиться на ней. Наши между-тѣмъ продолжали входить въ окопъ; когда почти всѣ туда вошли, Турки зажгли мину, которая у нихъ была приготовлена у самаго входа въ ихъ укрѣпленіе. Отъ взрыва погибло въ одно мгновеніе шесть Португальцевъ и восемь невольниковъ, кромѣ того, что многихъ опалило, и сдѣлался такой дымъ, что мы не могли видѣть другъ друга. Гонзалло Васъ, опасаясь другихъ подкоповъ, которые могли бы причинить намъ еще важнѣйшія потери, рѣшился приказать отступить къ берегу рѣки, что мы исполнили въ добромъ порядкѣ, неся мертвыхъ и больныхъ въ серединѣ прочихъ. Потомъ мы сѣли на фусты и возвратились на веслахъ къ заливчику, въ которомъ наканунѣ стояли на якорѣ; тамъ мы свезли на берегъ убитыхъ и похоронили ихъ съ горестью и слезами, а потомъ приложили всевозможныя старанія къ излеченію раненныхъ и опаленныхъ, которыхъ было не малое число.
   Въ тотъ же день, столь-горестный для нашихъ, Гонзалло Васъ-Коутиньйо вслѣдъ сдѣлать перекличку людямъ, чтобъ знать, чего намъ стоило нападеніе на Турковъ. Оказалось, что изъ восьмидесяти португальскихъ солдатъ было пятнадцать убитыхъ и пятьдесятъ-четыре раненныхъ, изъ которыхъ девятеро остались навсегда калѣками. Остальную часть дня и всю ночь мы провели въ трудахъ и были крѣпко на сторожѣ.
   На другое утро правительница прислала въ подарокъ нашему главному капитану множество куръ, цыплятъ и яицъ; онъ не хотѣлъ принять ничего, а напротивъ, обнаружилъ противъ нея сильное негодованіе, которое выразилось, можетъ-быть, болѣе-рѣзкими словами, чѣмъ бы слѣдовало. Онъ говорилъ, что вицерой скоро узнаетъ какова его союзница и какими услугами онъ ей обязанъ, для того, чтобъ отплатить за все во-время; а чтобъ она не сомнѣвалась въ истинѣ его словъ, то онъ оставляетъ ей въ залогъ своего убитаго сына и трупы тѣхъ, которые лишились жизни отъ ея измѣнническаго содѣйствія Туркамъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ приказалъ благодарить ее за подарокъ, которымъ она хотѣла прикрыть свои недостойные поступки.
   Посланный правительницы возвратился къ ней съ отвѣтомъ главнаго капитана, разсказалъ, въ какомъ онъ гнѣвѣ, и просилъ ее, если она не хочетъ накликать себѣ большихъ бѣдъ, употребить всѣ усилія для примиренія съ Португальцами. Посовѣтовавшись съ своими, она отправила къ Гонзалло Васъ-Коутиньйо одного почтеннаго старца-брамина, родственника своего; онъ былъ хорошо принятъ главнымъ капитаномъ, и, послѣ привѣтственныхъ церемоній, сказалъ ему: "если позволишь мнѣ говорить, могущественный военачальникъ, то я передамъ тебѣ слова государыни, повелительницы здѣшней страны, съ которыми я отъ нея пришелъ". Главный капитанъ отвѣчалъ ему, что особы посланниковъ вездѣ неприкосновенны, и что они имѣютъ полную свободу высказывать все, что имъ поручено. Браминъ поблагодарилъ его и сказалъ: передать тебѣ какъ велико было огорченіе моей государыни, когда она услышала о смерти твоего сына и прочихъ Португальцевъ, погибшихъ вчера, я не въ силахъ. Клянусь тебѣ ея жизнью и браминскою вѣрою, въ которой я взросъ и умру, что она была столько же поражена горестью при вѣсти о твоемъ несчастій, какъ еслибъ ее сегодня же заставили ѣсть мясо коровы въ главныхъ воротахъ пагоды, въ которой погребенъ отецъ ея. Суди по этому, какъ близко она принимаетъ къ сердцу твою неудачу. Но такъ-какъ она не въ силахъ помочь этой бѣдѣ столько, сколько бы желала, то она проситъ тебя не нарушать, а утвердить союзъ, которымъ удостоили ее прежніе португальскіе губернаторы, ибо она знаетъ, что ты имѣешь на то полномочіе отъ своего вицероя. Она даетъ тебѣ слово, что тотчасъ же велитъ сжечь галеру, а Туркамъ выйдти изъ предѣловъ ея земли; ты самъ знаешь, она не такъ могущественна, чтобъ сдѣлать больше этого и проситъ у тебя только четыре дня срока для исполненія своего обѣщанія.
   Главный капитанъ, видя важность дѣла, согласился на предложеніе брамина. Союзъ былъ снова скрѣпленъ клятвеннымъ обѣщаніемъ съ обѣихъ сторонъ, со всѣми обычными у этихъ язычниковъ церемоніями. Правительница тотчасъ же принялась изъискивать способы, чтобъ сдержать свое слово, но Гонзалло Васъ-Коутиньйо, не рѣшаясь дождаться назначеннаго четырехъ-дневнаго срока, по причинѣ множества раненныхъ на нашей флотиліи, въ тотъ же вечеръ снялся съ якоря. Онъ оставилъ въ Онорѣ одного повѣреннаго, Жорже Ногуейру, чтобъ онъ доносилъ вицерою обо всемъ, что здѣсь будетъ сдѣлано: объ этомъ его просила сама правительница.
   

VI.

   Главный капитанъ Гонзалло Васъ-Коутиньйо привелъ на другой же день флотилію свою въ Гоа, гдѣ былъ хорошо принятъ вицероемъ, которому отдалъ отчетъ обо всемъ случившемся при нападеніи на турецкую галеру и о договорѣ своемъ съ правительницею Онора.
   Прошло двадцать-три дня послѣ прибытія нашего сюда, и въ-продолженіе этого времени я выздоровѣлъ отъ двухъ ранъ, полученныхъ мною въ послѣднемъ сраженіи съ Турками. Не имѣя никакихъ средствъ къ пропитанію, я пошелъ, по совѣту одного знакомаго мнѣ Монаха, предложить себя на службу одному весьма-уважаемому дворянину, Перо-де-Фаріа; онъ былъ назначенъ губернаторомъ въ Малакку и угощалъ у себя всѣхъ, кто только хотѣлъ пользоваться его столомъ. Онъ принялъ меня къ себѣ и обѣщалъ свою полную благосклонность, лишь-только вступитъ въ управленіе Малаккой, куда долженъ былъ отправиться послѣ экспедиціи, въ которую онъ собирался вмѣстѣ съ вицероемъ и въ которой предложилъ участвовать и мнѣ.
   Въ то время вицерой донъ-Гарсіа деНоронья готовилъ сильный флотъ, чтобъ идти на выручку крѣпости Діу, сильно страдавшей отъ осады, въ которой ее держали Турки. Флотъ вицероя состоялъ изъ двухъ-сотъ двадцатипяти судовъ, изъ которыхъ восемьдесятъ-три были большаго ранга, т. е. галліоны и каравеллы, а остальныя галеры, бригантины, Фусты и т. п. Вбііска должно было набраться десять тысячь человѣкъ, да кромѣ того, для управленія судами, матросовъ и галерныхъ невольниковъ тысячь тридцать. Паша, однако, имѣлъ объ этомъ вооруженіи подробныя свѣдѣнія отъ пограничныхъ нашимъ владѣніямъ языческихъ и мавританскихъ государей, державшихъ въ Гоа лазутчиковъ и тайныхъ агентовъ.
   14-го ноября 1538; когда все было готово, вицерой пересѣлъ на флотъ. Прошло еще дней пять, пока забирали съ берега людей. Тогда пришла къ вамъ изъ Діу фуста съ письмами отъ тамошняго губернатора Антоніо де-Сильвейра, который извѣщалъ вицероя, что осада свята и Турки ушли -- это значительно опечалило всѣхъ, бывшихъ на флотѣ, ибо всѣ сгарали отъ нетерпѣнія сразиться съ вѣчными врагами нашей святой вѣры. Простоявъ на якорѣ еще пять дней, вицерой снялся съ гоаскаго рейда 6 декабря и черезъ четверо сутокъ пути прибылъ съ флотомъ въ Чауль, гдѣ простоялъ трое сутокъ для снабженія нашей крѣпости разными припасами, а оттуда пошелъ въ Діу. На серединѣ Камбойскаго-Залива налетѣлъ на насъ такой шквалъ, что разбросало весь флотъ и погибло девять судовъ разной величины. Вицерой долженъ былъ употребить больше мѣсяца на исправленіе сильныхъ поврежденій своихъ судовъ и сборъ тѣхъ, которыхъ буря раскидала на большое пространство, такъ-что мы прибыли въ Діу не раньше 16-го января 1539.
   Тамъ мы нашли большую часть крѣпости почти срытою до земли турецкими ядрами и не могли надивиться, какимъ чудомъ наши храбрые земляки удержались въ ней. Вицерой распредѣлилъ, какую часть крѣпости исправить каждому изъ главныхъ капитановъ флота, и далъ Перо де-Фаріи, имѣвшему подъ своимъ начальствомъ больше людей, приморскій бастіонъ и земляной валъ, выведенный на прибережьѣ. Насъ было триста солдатъ и мы сдѣлали свое дѣло въ двадцать-шесть дней такъ хорошо, что привели свою часть въ лучшее положеніе, чѣмъ она была передъ осадой.
   14-го марта Перо де-Фаріа отдѣлился от,ъ Флота съ своими судами, чтобъ идти на губернаторство въ Малакку. Сперва мы зашли въ Гоа, гдѣ, по распоряженію вицероя, насъ снабдили всѣмъ нужнымъ, а лотомъ, 13 апрѣля, съ эскадрою, состоявшею изъ восьми большихъ судовъ, четырехъ фустъ и одной галеры, на которыхъ было размѣщено шестьсотъ человѣкъ, мы пришли съ попутнымъ муссономъ въ Малакку, 5 іюня 1539 года.
   

VII.

   Въ Малаккѣ былъ въ то время губернаторомъ донъ-Эстеванъ ла-Гама, которому Перо де-Фаріа пришелъ на смѣну. Пограничные туземные государи отправили къ нему пословъ для поздравленія съ губернаторствомъ и съ изъявленіями желаніи сохраненія мира и дружбы съ португальскимъ королемъ. Въ числѣ ихъ былъ также посолъ короля батаскаго, котораго злодѣнія находятся на островѣ Суматрѣ, со стороны Океана -- томъ самомъ, который считался въ Европѣ золотымъ островомъ и который король Іоаннъ III нѣсколько разъ приказывалъ открыть капитанамъ, отправлявшимся въ Индію.
   Посланникъ этотъ былъ зять батаскаго короля и назывался Акваремъ Даболай. Онъ привезъ богатые подарки, состоявшіе изъ кусковъ драгоцѣнныхъ и благовонныхъ деревьевъ, и пяти квинталовъ лучшаго бонинскаго ладана. Въ грамматѣ его, написанной на пальмовомъ листѣ, было сказано:
   "Желая больше всѣхъ смертныхъ служить вѣнчанному льву, возсѣдающему на грозномъ престолѣ водъ морскихъ, въ зачатіи вѣтровъ, могучему королю португальскому, твоему и моему повелителю, у котораго ты, Перо де-Фаріа, стальная колонна его силыfl, Анджессири, тиморраджа и царь батаскій, вновь клянусь быть вѣчнымъ и непоколебимымъ другомъ и союзникомъ великаго короля, со всею любовью и преданностью, какихъ должно ожидать отъ вѣрнаго подданнаго и добраго васалла. Пусть земля моя обогащаетъ твоихъ соотечественниковъ золотомъ, перцомъ, канфорою, алоемъ, ладаномъ и всякимъ драгоцѣннымъ и пахучимъ деревомъ, для чего я прошу отъ тебя, знаменитый Перо де-Фаріа, листа съ твоею подписью, чтобъ суда моихъ подданныхъ могли плавать въ безопасности при всѣхъ вѣтрахъ.
   "Обѣщая тебѣ вновь и навсегда дружбу и союзъ, прошу тебя снабдить меня изъ твоихъ несчетныхъ запасовъ орудіями, порохомъ и снарядами, въ которыхъ я очень нуждаюсь, для войны съ вѣроломнымъ государемъ Ачема, непримиримымъ врагомъ управляемой тобою Малакки. Клянусь, что, получивъ этотъ залогъ твоей дружбы, я не буду знать ни мира, ни отдыха, пока не отомщу кровью за смерть троихъ сыновей моихъ, умерщвленныхъ этимъ злодѣемъ въ городахъ Якурѣ и Лингамѣ, что разскажетъ тебѣ въ подробности посолъ мой, братъ злополучной ихъ матери, родившей и вскормившей ихъ свое.-о грудью. Посылаю его къ тебѣ съ увѣреніями въ моей неизмѣнной дружбѣ и чтобъ онъ переговорилъ съ тобою обо всемъ, касающемся моего святаго дѣла и блага твоего народа.
   "Подписано въ Панажу, въ пятый день восьмой луны".
   Перо де-Фаріа принялъ этого посла какъ-нельзя-лучше, со всѣми обычными у нихъ церемоніями. Граммату его, написанную по-малайски, тотчасъ же перевели на португальскій языкъ, и посолъ объяснилъ Фаріи черезъ переводчика причину вражды между его государемъ и султаномъ ачемскимъ. Дѣло состояло въ томъ, что ачемскій государь требовалъ за нѣсколько времени тому назадъ отъ батаскаго, который былъ язычникъ, чтобъ тотъ.принялъ законъ Мухаммеда и женился на его сестрѣ, разведшись напередъ съ своею женою, съ которою онъ уже прожилъ двадцать-шесть лѣтъ. Тиморраджа батаскій отказалъ ему на-отрѣзъ, и ачемскій тиранъ, подстрекаемый однимъ изъ своихъ казй, объявилъ войну. Каждый изъ враждующихъ усиливалъ свое войско, и между ними произошло сраженіе довольно-упорное, длившееся около трехъ часовъ. Ачемскій султанъ, видя, что побѣда склоняется на сторону тиморраджи, котораго воины убили у него много людей, отступилъ въ горы, гдѣ былъ въ осадѣ въ-продолженіе двадцати-трехъ дней. Такъ-какъ у него въ станѣ появились болѣзни, а у противника оказался недостатокъ въ продовольствіи, то они рѣшились примириться, съ тѣмъ, чтобъ ачемскій султанъ заплатилъ батаскому пять баронъ золота, что составитъ на нашу монету двѣнадцать тысячъ крузадовъ, въ вознагражденіе за военныя издержки. Тиморраджа, съ своей стороны, долженъ былъ женить, старшаго сына на сестрѣ Ачемца, изъ-за которой произошелъ весь раздоръ. Договоръ этотъ удовлетворилъ обѣ стороны; батаскій государь возвратился домой и тотчасъ же распустилъ свои войска.
   Миръ, однако, продолжался не болѣе двухъ съ половиною мѣсяцевъ. Въ этотъ промежутокъ времени прибыли въ Ачемъ триста Турковъ изъ Меккскаго Пролива со множествомъ ящиковъ, наполненныхъ ружьями, порохомъ и всякимъ оружіемъ, да кромѣ того они привезли нѣсколько мѣдныхъ пушекъ. Ачемскій султанъ, взявъ съ собою этихъ Турковъ и всѣхъ воиновъ, какіе у него случились подъ рукою, выступилъ подъ предлогомъ, будто хочетъ усмирить возмутившагося противъ него въ Пасемѣ намѣстника, а самъ направился къ двумъ батаскимъ городамъ Якуру и Лингану; онъ нашелъ ихъ въ совершенно-беззащитномъ состояніи, въ-слѣдствіе недавно заключеннаго мира, почему и овладѣлъ ими безъ малѣйшаго труда, убивъ трехъ сыновей тиморраджи и человѣкъ семьсотъ оуробаллоніовъ или дворянъ, которые считаются тамъ лучшими воинами.
   Тиморраджа, оскорбленный до крайности такою измѣной, поклялся надъ головою перваго идола своей языческой вѣры, который считается у нихъ богомъ правосудія, что онъ не возьметъ въ ротъ ни фруктовъ, ни соли, ни чего, чтобы то ни было, вкуснаго и пріятнаго, пока не отомститъ за смерть сыновей и пока не возьметъ обратно отнятаго у него. Если это не удастся, онъ рѣшился скорѣе умереть, чѣмъ отказаться отъ своего намѣренія.Чтобъ выполнить свой обѣтъ, тимoppaджа набралъ пятнадцать тысячь войска, какъ изъ своихъ подданныхъ, такъ и изъ чужеземцевъ, въ чемъ ему много помогли союзные съ нимъ владѣльцы; недовольствуясь этимъ, онъ обратился къ намъ, а Перо де-Фаріа видя, какую пользу такой союзъ принесетъ Португальцамъ, торгующимъ на Суматрѣ, рѣшился помочь ему.
   

VIII.

   Прочитавъ письмо батаскаго короля и переговоривъ съ посланникомъ, перо де-Фаріа приказалъ угощать и чествовать его наилучшимъ образомъ.
   Черезъ семнадцать дней послѣ прибытія въ Малакку батаскаго посла, его отправили совершенно довольнаго успѣхомъ своего посольства, ибо ему надавали пороха, ракетъ, бомбъ огненныхъ и разнаго оружія больше, чѣмъ онъ просилъ. Онъ былъ такъ счастливъ, что плакалъ отъ радости, и однажды, стоя на церковной паперти, обратился съ воздѣтыми къ небу руками къ главной двери, какъ-будто обращаясь къ Богу, и сказалъ громко-. "Обѣщаю тебѣ именемъ моего государя, могучій владыко, сѣдящій на престолѣ твоихъ сокровищъ, который составляютъ духи творенія твоей воли, что если ты поможешь намъ побѣдить ачемскаго тирана и возвратить отнятое имъ измѣною и вѣроломствомъ, то всѣ мы признаемъ съ благодарностью и благоговѣніемъ португальскій законъ твоей святой истины. Мы выстроимъ тебѣ на землѣ нашей чистые домы, наполнимъ ихъ благовоніемъ и будемъ тебѣ поклоняться съ воздѣтыми къ небу руками, такъ какъ поклоняются тебѣ всегда въ великой землѣ португальской. Обѣщаю тебѣ также торжественно и съ полною вѣрою, что государь мой никогда не признаетъ надъ собою другаго повелителя, кромѣ покровительствуемаго тобою португальскаго короля".
   Произнеся эти слова, онъ сѣлъ въ ланчару {Lanchara -- не большое парусное судно, которое ходитъ также на веслахъ.}, на которой пришелъ въ Малакку, и отвалилъ отъ берега. Десять или двѣнадцать нашихъ легкихъ галеръ проводили его до острова Упе, находящагося въ полумили отъ города, и тамъ его встрѣтилъ малаккскій беидара или главный судья Мавровъ, которому Перо де-Фаріа поручилъ принять его. Тотъ угостилъ его пиршествомъ по своему обычаю, при звукѣ трубъ, литавровъ, барабановъ и португальской музыки, нарочно туда посланной, состоявшей изъ арфъ, флейтъ и скрипокъ, такъ-что посолъ положилъ себѣ палецъ въ ротъ, что у нихъ означаетъ величайшее удивленіе.
   Дней черезъ двадцать послѣ отъѣзда посла, Перо де-Фаріа, желая воспользоваться выгодами, которыя можно было пріобрѣсть, по словамъ многихъ Мавровъ, отъ посылки въ батаское государство индійскихъ товаровъ и привоза оттуда тамошнихъ произведеніи, снарядилъ небольшое судно изъ тѣхъ, которыя Малайцы называютъ журунага -- нѣчто въ родѣ малой каравеллы. Опасаясь положить на это большой капиталъ, онъ отправилъ на первый случай товаровъ на десять тысячъ крузадовъ и поручилъ доставку и продажу ихъ одному Мавру изъ урожденцевъ малаккскихъ, Онъ потребовалъ меня къ себѣ и спросилъ, не желаю ли и я идти вмѣстѣ съ Мавромъ, чтобъ посѣтить отъ имени Фаріи батаскаго государя и сопутствовать ему противъ Ачемца, а потомъ доставить ему вѣрныя свѣдѣнія о странѣ и о томъ, дѣйствительно ли тамъ столько золота, сколько сказывали, ибо онъ намѣревался написать обо всемъ этомъ вицерою и довести до свѣдѣнія самого короля. Сказать правду, мнѣ не очень хотѣлось отправиться по этому приглашенію: мнѣ предстояло ѣхать въ страну неизвѣстную, жить между народомъ вѣроломнымъ; да кромѣ того все мое имущество не превышало ста крузадовъ, которыхъ я боялся лишиться, ибо я не очень надѣялся употребить ихъ тамъ съ выгодою; но дѣлать было нечего -- я рѣшился сопровождать Мавра на Суматру.
   Мы переправились черезъ Малаккскій-Проливъ и шли къ сѣверо-западу вдоль острова Суматры до рѣчки, называемой Гикандуре; потомъ, черезъ пять дней, вошли въ прекрасный заливъ, откуда переправились берегомъ на другую сторону острова, омываемую Океаномъ. Тамъ мы достали лодку, и, проплывъ вдоль берега еще четверо сутокъ, вошли въ рѣчку Гуатенгинъ, по которой поднялись вверхъ лигъ на семь. По обоимъ берегамъ ея растутъ удивительные лѣса, и мы ни дѣли между деревьями несчетное множество змѣй и насѣкомыхъ такихъ чудныхъ цвѣтовъ и Формъ, что если описывать все это, то люди, повидавшіе свѣта, по всегдашнему ихъ обычаю не вѣрить тѣмъ, кто видѣлъ больше ихъ, безъ сомнѣнія сочли бы такой разсказъ баснею. Въ рѣчкѣ, которая вовсе не широка, водится множество огромныхъ ящерицъ {Т. е. крокодиловъ, какъ должно полагать. Прим. перевод.}, величиною съ порядочный челнокъ; спина у нихъ покрыта толстою чешуею, ротъ преогромный, и онѣ такъ смѣлы, что, по словамъ туземцевъ, нападаютъ на челноки, если на нихъ не болѣе трехъ или четырехъ человѣкъ, опрокидываютъ ихъ сильными ударами хвоста и съѣдаютъ людей цѣликомъ. Еще мы видѣли страннаго рода животныхъ, которыхъ туземцы называютъ какессейтангами {Судя по описанію, это такъ-называемые драконы, которые водятся на Суматрѣ, Явѣ, Борнео и другихъ большихъ островахъ Восточнаго-Архипелага.}, величиною съ большую утку и совершенно-черныхъ; бока у нихъ покрыты чешуею, а на спинѣ торчатъ колючки длиною съ писчее перо; шея похожа на змѣиную, крылья какъ у летучей мыши, на головѣ рогъ, похожій на пѣтушьи шпоры, а хвостъ длинный съ черными и зелеными поперечными полосами, какъ у здѣшнихъ ящерицъ. Полетъ этихъ животныхъ походитъ на прыжки; они гоняются по вершинамъ деревьевъ за птичками и насѣкомыми, которыми питаются. Видѣли мы также множество змѣй съ капюшонами (cobra capella), претолстыхъ и пребольшихъ, которыя такъ ядовиты, что если слюна ихъ коснется какого-нибудь животнаго или если онѣ ужалятъ человѣка, то смерть неминуема и нѣтъ ни спасенія, ни противоядія. Кромѣ ихъ тутъ водятся въ большомъ изобиліи другія змѣи, безъ капюшоновъ И не столь ядовитыя, но гораздо-толще и больше тѣхъ, такъ что голова ихъ не меньше телячьей {Вѣроятно боа-констрикторы.}; онѣ держатся хвостомъ за толстые сучья деревьевъ, которыми здѣсь покрыта вся земля, а голову опускаютъ внизъ и прислушиваются при наступленіи ночи, не пройдетъ ли быкъ, или свинья, или теленокъ; тогда онѣ хватаютъ свою добычу зубами и удавливаютъ въ своихъ кольцахъ, такъ-что никакое животное не можетъ отъ нихъ урваться. На деревьяхъ здѣшнихъ видѣли мы также несмѣтное множество обезьянъ пестрыхъ и черныхъ, разныхъ величинъ: негры боятся ихъ больше другихъ животныхъ, потому-что большія обезьяны очень-смѣлы, сильны и сердиты.
   Поднявшись по этой рѣкѣ лигъ на семь или на восемь вверхъ, мы достигли небольшаго селенія, отстоящаго на четверть лиги отъ города Панажу, гдѣ тиморраджа батаскій дѣлалъ свои приготовленія и сборы для войны съ Ачемомъ. Узнавъ о письмѣ и подаркѣ, которые я привезъ ему отъ губернатора Малакки, онъ выслалъ ко мнѣ на встрѣчу своего шабандара, или главнокомандующаго флотомъ, и тотъ пріѣхалъ за мною съ пятью ланчарами и двѣнадцатью маленькими галерами; я пересѣлъ на его ланчару при оглушительномъ шумѣ барабановъ, колоколовъ и привѣтственныхъ криковъ, и пріѣхалъ на берегъ, гдѣ меня принялъ губернаторъ города, ждавшій на пристани со множествомъ оуробаллонговs и амбораджей, которые здѣсь первые вельможи. Всѣ они, однако, не взирая на свою знатность, были очень-бѣдно одѣты, изъ чего я заключилъ, что батаское государство вовсе не такъ богато, какъ воображали въ Малаккѣ.
   Прошедъ первый дворъ королевскаго дворца, я увидѣлъ у первой двери втораго двора женщину пожилыхъ лѣтъ, окруженную вельможами, еще болѣе знатными и гораздо-лучше одѣтыми, чѣмъ тѣ, которые меня сопровождали. Старуха сдѣлала мнѣ рукою знакъ, чтобъ я вошелъ, и сказала мнѣ съ видомъ важнымъ и строгимъ: "Прибытіе твое, пришелецъ, изъ Малакки, на землю моего супруга и государя для "него столько же радостно, какъ въ засуху дождь для нашихъ полей; войди, не опасаясь ничего, ибо всѣ мы, по благости Бога, сдѣлались тѣми же, что и вы, и также надѣемся на него "до послѣдняго издыханія свѣта". Вступивъ въ покой короля, я привѣтствовалъ его троекратнымъ преклоненіемъ колѣна и вручилъ ему письмо и подарокъ малаккскаго губернатора, чѣмъ онъ остался весьма-доволенъ и спросилъ меня, для какой цѣли я пріѣхалъ. Я отвѣчалъ, сообразно даннымъ мнѣ наставленіямъ, что присланъ служить его высочеству въ предстоящемъ ему походѣ и увидѣть собственными глазами городъ Ачемъ и его укрѣпленія, а также узнать, какъ глубока тамъ рѣка, для соображенія, могутъ ли входить въ нее большія суда и галліоны, ибо губернаторъ Малакки рѣшился помогать всѣми силами его высочеству тиморраджѣ противъ ачемскаго тирана.
   Бѣдный тиморраджа былъ такъ обрадованъ моею рѣчью, что всталъ на возвышенной площадкѣ, на которой сидѣлъ, преклонилъ колѣни передъ блюдомъ, гдѣ лежалъ окруженный благовонными травами коровій черепъ съ позолоченными рогами, и, протянувъ къ нему руки, сказалъ почти со слезами. Ты, которая, не будучи обязана материнскою любовью, кормишь молокомъ своимъ всѣхъ, кто его желаетъ, какъ мать своего младенца, прійми обѣщаніе мое быть вѣчнымъ другомъ этого добраго губернатора!" Всѣ присутствующіе подняли кверху руки и закричали въ голосъ три раза: "Паши, парау, тинакора!" что на ихъ языкѣ значитъ: на жизнь и на смерть. Послѣ этого настало мертвое молчаніе, и тимoppaджа, обратясь ко мнѣ и отерши слезы, принялся разспрашивать меня о разныхъ подробностяхъ на счетъ Пидіи и Малакки, послѣ чего обѣщалъ содѣйствовать выгодному сбыту товаровъ, привезенныхъ изъ Малакки Мавромъ, что для меня было всего занимательнѣе.
   Такъ-какъ воинскіе сборы тиморраджи приходили къ концу, то онъ выступилъ въ походъ черезъ девять дней послѣ моего прибытія и вошелъ въ селеніе Турбангъ, отстоящее отъ Нанажу на пять лигъ, гдѣ ожидали его войска, безъ всякаго торжества, ибо его не покидала горесть о смерти сыновей, которыхъ онъ не переставалъ оплакивать.
   

IX.

   На другой же день батаскій король выступилъ изъ Турбанга въ Ачемъ, съ пятнадцати-тысячнымъ войскомъ, изъ котораго восемь тысячь было Батасовъ, а остальные состояли изъ союзниковъ, присланныхъ ему на помощь отъ сосѣднихъ съ нимъ государей Суматры, съ Я вы и Борнео. При войскѣ было сорокъ слоновъ, два верблюда и двѣнадцать легкихъ пушекъ и фалконетовъ.
   Отъ Турбанга до Ачема разстояніе восьмнадцать лигъ. Тиморраджй шелъ переходами по пяти лигъ въ сутки и вскорѣ достигъ до рѣки, называемой Квилемъ. Тамъ онъ узналъ отъ своихъ лазутчиковъ, что ачемскій султанъ ждетъ его въ Тондакурѣ, не доходя отъ насъ на двѣ лиги до Ачема, и что въ непріятельскомъ войскѣ много иностранцевъ, въ числѣ которыхъ были также Турки, гузаратцы и Малабарцы, съ берега Индіи. Тиморраджа немедленно сообщилъ эту вѣсть своимъ полководцамъ, и они положили общимъ совѣтомъ идти тотчасъ же на непріятеля, чтобъ не дать ему времени собрать больше подкрѣпленій.
   Въ-слѣдствіе такого рѣшенія, мы пошли далѣе усиленнымъ переходомъ и часамъ къ десяти вечера расположились на отдыхъ у подошвы горнаго хребта, отстоявшаго на пол-лиги отъ ачемскаго стана. Часа черезъ три, тиморраджа поднялъ на ноги всѣхъ, раздѣлилъ войско на четыре отряда и повелъ его въ добромъ порядкѣ на непріятеля. Обогнувъ одинъ изъ холмовъ, наши очутились на обширномъ полѣ, засѣянномъ рисомъ, гдѣ непріятель былъ расположенъ въ двухъ батальйонахъ. Обѣ стороны сбѣжались при звукахъ трубъ, барабановъ, колоколовъ съ дикими криками и воплями, бросая другъ въ друга бомбы, стрѣляя изъ артиллеріи и луковъ; наконецъ они сошлись и началась такая ожесточенная, запальчивая и жаркая рукопашная свалка, что меня, смотрѣвшаго на все это со стороны, пробрала дрожь. Сѣча продолжалась около часа съ неутомимымъ бѣшенствомъ, и ни одна сторона не уступала ни шагу другой; наконецъ ачемскій султанъ, видя, что у него много раненныхъ и что его войско начинаетъ колебаться, велѣлъ отступать къ одной высотѣ, съ намѣреніемъ укрѣпиться въ стѣнахъ находившагося тамъ огорода. Онъ былъ однако предупрежденъ однимъ изъ союзниковъ тиморраджи, который заступилъ ему дорогу съ двумя тысячами воиновъ и аттаковалъ его съ такимъ бѣшенствомъ, что Ачемцы потеряли въ самое короткое время около полуторы тысячи человѣкъ убитыми и ранеными, въ числѣ которыхъ было сто-шестьдесятъ Турокъ, двѣсти малабарскихъ Мавровъ и много Абиссинцевъ, которые всѣ считались у Ачемцевъ лучшими воинами.
   Время подходило уже къ полудню и было очень-жарко, а потому батаскій король собралъ свои войска на холмахъ и оставался на мѣстѣ до ночи, приказавъ подать раненнымъ всѣ возможныя пособія и хоронить убитыхъ. Не рѣшаясь тронуться, пока онъ не увидитъ, что предприметъ непріятель, тиморраджа велѣлъ своимъ провести тутъ всю ночь, разставя вездѣ часовыхъ, которые стерегли станъ сѣвеличайшею бдительностью. Когда разсвѣло совершенно, мы увидѣли, что непріятель скрылся^ а потому тимoppaджа, заключая, что онъ значительно разстроенъ, рѣшился воспользоваться побѣдою. Отправивъ тотчасъ же домой всѣхъ раненныхъ и неспособныхъ сражаться, онъ двинулся съ остальными впередъ, прямо къ городу Ачему, къ стѣнамъ котораго подошелъ часа въ два пополудни. Прежде, чѣмъ онъ расположился лагеремъ, и чтобъ показать Ачемцамъ, что наканунѣ онъ былъ побѣдителемъ, батаскій король велѣлъ зажечь два обширныя селенія, раскинутыя въ родѣ предмѣстій за стѣнами города, и шесть большихъ, вытащенныхъ на берегъ судовъ, на которыхъ Турки пришли въ Ачемъ изъ Меккскаго-Пролива. Огонь вскорѣ охватилъ суда и домы, и никто не осмѣлился показаться изъ города, чтобъ остановить пожаръ. Тиморраджа, ободренный удачами, повелъ лично войска свои, чтобъ взять батарею изъ двѣнадцати большихъ орудій, защищавшую входъ въ рѣку; ее взяли приступомъ и всѣхъ, бывшихъ внутри -- человѣкъ около семисотъ -- умертвили безъ пощады. Нападающіе лишились при этомъ только тридцати-семи человѣкъ.
   Такимъ образомъ день этотъ ознаменовался тремя подвигами, которые до того одушевили Батасовъ, что они хотѣли тотчасъ же идти на приступъ города; но тиморраджа, видя, что уже совершенно стемнѣло и что люди его сильно утомлены, удовольствовался тѣмъ, что успѣлъ сдѣлать, благодаря Бога за его помощь.
   Батаскій король держалъ городъ въ осадѣ двадцать-три дня, въ теченіе которыхъ непріятели сдѣлали двѣ вылазки. О первой не стоитъ говорить, потому-что съ обѣихъ сторонъ осталось не больше десяти или двѣнадцати убитыхъ; но вторая примѣчательна тѣмъ, что показываетъ, до какой степени безразсудства и самонадѣянности доводятъ людей побѣды и воинскіе успѣхи. Видя, что Ачемцы отступаютъ съ урономъ, какъ побѣжденные, наши сдѣлались до того дерзки, что вообразили, будто-бы противъ нихъ уже ничто не можетъ устоять. Вотъ какъ было все дѣло. Когда непріятель сдѣлалъ вторую вылазку, наши устремились на него съ двухъ сторонъ съ большимъ мужествомъ; послѣ непродолжительной схватки, Ачемцы притворились, что уступаютъ и хотятъ укрыться за окопъ, въ которомъ батаскій тиморраджа взялъ наканунѣ двѣнадцать пушекъ. Видя это, одинъ изъ батаскихъ военачальниковъ бросился за ними съ запальчивостью и въ безпорядкѣ, какъ человѣкъ, который держитъ побѣду уже въ рукахъ; но лишь-только наши вошли въ окопъ, непріятель остановился, обратился на нихъ и съ мужествомъ далъ имъ отпоръ. Въ это время, пока одни старались прорваться, а другіе отстаивались, Ачемцы заняли большую мину, заранѣе приготовленную, на покатости, по которой взбирались нападающіе. Взрывъ былъ ужасный. Батаскій предводитель взлетѣлъ на воздухъ съ тремя стами человѣкъ, а громъ и дымъ были такіе, что можно было вообразить себя въ аду. Ачемцы испустили громкій радостный крикъ, и султанъ ихъ вышелъ изъ города, предводительствуя лично пятью тысячами Амоковъ, которые ударили на Батасовъ съ бѣшеною стремительностью. Обѣ стороны перемѣшались между собою въ дыму и въ-продолженіе четверти часа ожесточенной сѣчи легло тысячъ около четырехъ, изъ которыхъ большая часть были Батасы. Тиморраджа увидѣлъ себя въ необходимости отступить къ одной высотѣ, чтобъ подать помощь своимъ раненнымъ; а убитыхъ было столько, что не имѣя времени хоронить ихъ, ихъ бросали просто въ рѣку.
   Послѣ этой неудачной для нашихъ друзей битвы, оба противника пробыли дня четыре въ бездѣйствіи, собираясь съ силами и наблюдая другъ друга. Утромъ пятаго дня мы увидѣли идущій съ моря флотъ, состоявшій изъ восьмидесяти-шести судовъ, на которомъ развѣвались разноцвѣтные шелковые фляги и знамена, и раздавался звукъ трубъ, бубенъ и барабановъ. Такое неожиданное зрѣлище повергло Батасовъ въ совершенное уныніе, тѣмъ болѣе, что они не знали, что и думать объ этомъ подкрѣпленіи ихъ непріятеля. Лазутчики ихъ захватили нѣсколькихъ ачемскихъ рыбаковъ, которыхъ тотчасъ же подвергли пыткж: они объявили, что флотъ этотъ былъ тотъ самый, который ачемскій султанъ посылалъ въ Теннасеримъ, на войну противъ сіамскаго государя, и что на немъ было тысячъ пять отборныхъ войскъ.
   Тиморраджа батаскій передалъ это извѣстіе своему совѣту, и всѣ рѣшили единогласно, что надобно отступать во свояси не теряя ни часа времени, чтобъ не быть задавленными большинствомъ непріятеля. Въ-слѣдствіе этого тиморраджа тронулся въ ту же ночь съ своимъ войскомъ въ обратный путь, унылый и огорченный дурнымъ успѣхомъ войны и большою потерею людей. Дней черезъ пять мы пришли въ Панажу, и онъ немедленно распустилъ все свое войско, а самъ, взявъ съ собою только двухъ или трехъ человѣкъ, сѣлъ въ маленькую лангару и поѣхалъ вверхъ по рѣкѣ въ одну отдаленную пагоду, въ которой заперся на четырнадцать дней, въ капищѣ идола, называемаго Гинассербо и считаемаго у Батасовъ богомъ печали.
   Возвратясь въ Панажу, тиморраджа послалъ за много и за Мавромъ, которому Перо де-Фаріа поручилъ свои товары. Онъ разспросилъ насъ въ подробности, всѣ ли торговыя сдѣлки кончены и не остался ли кто-нибудь долженъ. Я отвѣчалъ, что купцы заплатили за все, что мы до крайности благодарны его милости за его благосклонность, и что губернаторъ Перо де-Фаріа не замедлитъ послать ему новую помощь противъ ачемскаго султана, для возвращенія ему отнятыхъ этимъ вѣроломнымъ тираномъ земель. Тиморраджа, помолчавъ немного въ глубокой задумчивости, отвѣчалъ мнѣ: "О, Португалецъ, Португалецъ! прошу тебя, не считай меня такимъ простакомъ, чтобъ я вполнѣ положился на твои обѣщанія. Если вы въ-продолженіе тридцати лѣтъ не можете отмстить Ачемцу за отнятую имъ у васъ крѣпость Пасемъ, за галеры и суда, которыя онъ у васъ отбилъ въ разныя времена, при чемъ вы потеряли человѣкъ около тысячи убитыми и богатые грузы, и за многія другія обиды, то можете ли вы помочь мнѣ? Слова ваши внушаютъ мнѣ мало надежды: я останусь по-прежнему, лишенный большей части моихъ владѣній и трехъ сыновей, а вы будете жить въ своей Малаккѣ также не въ излишней безопасности.
   Слова эти, исполненныя истины и произнесенныя съ большимъ чувствомъ, смутили меня совершенно; я не нашелся что отвѣчать и не имѣлъ духу возобновлять ему обѣщаній и обнадеженій въ нашей помощи.
   

X.

   Послѣ этого свиданія съ тиморраджею батаскимъ, мы съ Мавромъ прожили въ Панажу еще четверо сутокъ и наконецъ, получивъ въ самый день отъѣзда еще прощальную аудіенцію, разстались съ нимъ въ самомъ дружескомъ расположеніи.
   Мы держались того же пути, которымъ пришли, и, черезъ нѣсколько дней переваливъ снова черезъ Малаккскій Проливъ, бросили якорь въ рѣкѣ Парлесъ, протекающей по государству Кведахскому, которое находится на твердой землѣ, противъ сѣверной части острова Суматры. Противные вѣтры задержали насъ тутъ дней на пять, въ-теченіе которыхъ мы съ Мавромъ Ходжа-Алц, агентомъ Перо де-Фаріи, рѣшились посѣтить кведахскаго государя. Мы взяли съ собою приличные подарки и были хорошо приняты.
   Въ то время султанъ праздновалъ съ большою пышностью, при громкомъ звукѣ трубъ, барабановъ, бубенъ, при крикахъ всего народа и роскошномъ угощеніи бѣдныхъ, похороны отца своего, котораго самъ онъ закололъ кинжаломъ, чтобъ жениться на своей матери, уже отъ него беременной; а чтобъ заглушить ропотъ народа, возбужденный такимъ неслыханнымъ злодѣяніемъ, онъ объявилъ повелѣніе, чтобъ никто, подъ опасеніемъ самой мучительной смертной казни, не смѣлъ говорить о прошедшемъ. Намъ сказывали, что онъ уже успѣлъ лишить жизни многихъ изъ первыхъ раджей своего государства и богатѣйшихъ купцовъ, а все имущество ихъ присвоилъ себѣ. Такія тиранскія мѣры держали всѣхъ въ смертельномъ страхѣ и никто не осмѣливался разинуть рта.
   Мавръ Ходжа-Али, ѣздившій со мною, былъ отъ природы невоздерженъ на языкъ. Воображая, что, какъ иностранецъ и агентъ малаккскаго губернатора, онъ можетъ позволить себѣ больше свободы, и что съ нимъ не посмѣютъ сдѣлать ничего, онъ пировалъ однажды у родственника своего, также Мавра, жившаго по торговымъ дѣламъ въ Кведахѣ; случилось, какъ мнѣ послѣ разсказывали, что гости, разгулявшись черезъ-чуръ, заговорили о государѣ здѣшнемъ и его дѣяніяхъ такъ неосторожно и громко, что онъ узналъ обо всемъ черезъ шпіоновъ своихъ, разсованныхъ у него вездѣ. Султанъ разгнѣвался до крайности и тотчасъ же послалъ окружить домъ Мавра, перевязать всѣхъ кто тамъ былъ и представить ихъ къ себѣ. Потомъ, не спрашивая никого и не давъ никому заикнуться въ свое оправданіе, онъ велѣлъ всѣхъ предать ужаснѣйшей смерти:-- ихъ связали по рукамъ и по ногамъ и распилили на части.
   Опасаясь, чтобъ малаккскій губернаторъ не разсердился за казнь своего повѣреннаго, при чемъ онъ бы могъ потерпѣть убытокъ на своихъ товарахъ, посланныхъ для продажи въ Малакку, кведахскій король послалъ въ ту же ночь за мною на мою журупангу, гдѣ я преспокойно спалъ, не подозрѣвая ничего. Пришедъ въ городъ около полуночи, я удивился, увидѣвъ множество людей, вооруженныхъ копьями, щитами, саблями и кинжалами. Подозрѣвая, что тутъ кроется какая-нибудь измѣна, какія здѣсь часто бываютъ, я хотѣлъ-было тотчасъ же воротиться; но приведшіе меня люди на это не согласились, а сказали, что причина этому сборищу повелѣніе государя схватить одного разбойника. Отвѣтъ ихъ нисколько меня не успокоилъ, и я дрожалъ такъ, что едва былъ въ силахъ говорить. Я сталъ просить ихъ какъ могъ, чтобъ они позволили мнѣ воротиться на мою журупангу, чтобъ взять ключи, которые я тамъ оставилъ, и предлагалъ имъ за это сорокъ золотыхъ крузадовъ. Мнѣ отвѣчали, что желанія моего нельзя исполнить за все золото, какое только есть въ Малаккѣ, и что еслибъ они согласились, то имъ самимъ отрубили бы головы.
   Въ это время подошли ко мнѣ человѣкъ пятнадцать или двадцать вооруженныхъ людей, которые еще болѣе усилили мой страхъ. Около разсвѣта меня привели ко дворцу государя, которому тотчасъ же доложили обо мнѣ. Онъ велѣлъ привести меня къ себѣ, и одному Богу извѣстно, какъ я бѣдный вошелъ, ибо я былъ болѣе мертвъ, нежели живъ. Войдя на второй дворъ, я очутился передъ королемъ, который сидѣлъ на слонѣ, окруженный человѣками стами своихъ приближенныхъ, кромѣ стражи, которой было гораздо-больше. Увидѣвъ меня, онъ сказалъ дважды: "Жангангъ тагоръ, не бойся; приближься и узнаешь за чѣмъ я тебя позвалъ". Потомъ онъ сдѣлалъ рукою знакъ, по которому человѣкъ двѣнадцать изъ его свиты раздались въ разныя стороны; тогда представилось глазамъ моимъ множество изувѣченныхъ и истерзанныхъ труповъ, валявшихся въ кровавой лужѣ -- въ одномъ изъ нихъ я узналъ Мавра Ходжа-Али, пріѣхавшаго сюда вмѣстѣ со мною.
   Зрѣлище это поразило меня до того, что я, не помня себя отъ страха и смущенія, опустился на колѣни передъ слономъ, на которомъ сидѣлъ король, и сказалъ ему, заливаясь слезами: "Умоляю тебя, государь, вели лучше убить меня прежде, чѣмъ возьмешь въ свои невольники! Клянусь вѣрою во Христа, я передъ тобой невиненъ! Если хочешь денегъ, то скажу тебѣ, что я племянникъ малаккскаго губернатора, который дастъ за меня богатый выкупъ; а кромѣ-того, въ здѣшнемъ портѣ моя журупанга, нагруженная дорогими товарами: возьми все, но пощади меня!" Онъ отвѣчалъ мнѣ на это: "Перестань, перестань; не-уже-ли ты меня считаешь такимъ злымъ человѣкомъ? Не бойся ничего, успокойся. Я вижу, что ты испуганъ. Садись, а когда пріидешь въ себя, то узнаешь за что я велѣлъ убить этого Мавра; еслибъ онъ былъ Португалецъ или христіанинъ, клянусь моей вѣрою, я бы ничего съ нимъ не сдѣлалъ, хотя бы онъ даже убилъ моего роднаго брата".
   Послѣ этого онъ велѣлъ принести мнѣ воды, которой я выпилъ премного, и велѣлъ также обвѣвать меня опахаломъ, въ чемъ прошло болѣе паса времени. Увидя наконецъ, что я пришелъ въ себя и могу отвѣчать толкомъ, онъ обратился ко мнѣ: "Ты долженъ узнать, Португалецъ, какъ я незадолго до этого времени убилъ своего отца -- я убилъ его потому-что онъ хотѣлъ убить меня-самого, повѣривъ клеветамъ злыхъ людей, которые разсказали ему, будто бы мать моя беременна отъ меня, что совершенная ложь; чтобъ остановить пустой говоръ и ропотъ людей праздныхъ и злонамѣренныхъ, я обнародовалъ повелѣніе, чтобъ никто не смѣлъ говорить о происшедшемъ. Мавръ твой, котораго трупъ валяется передъ твоими глазами, былъ вчера пьянъ въ обществѣ другихъ подобныхъ ему собакъ; онъ осмѣлился говорить обо мнѣ громко и во всеуслышаніе столько дурнаго, называя меня свиньею, а мать мою нечистою сукою, что я долженъ былъ по справедливости вступиться за свою честь и велѣть убить его вмѣстѣ съ прочими собаками, столь же подлыми, какъ онъ самъ. Поэтому прошу тебя дружески, не считай дурнымъ моего поступка и не воображай, что я сдѣлалъ это за тѣмъ, чтобъ присвоить себѣ имущество малаккскаго губернатора, ибо клянусь тебѣ моею вѣрою, что я всегда былъ другомъ Португальцевъ и всегда желаю быть имъ".
   Пока онъ говорилъ, я нѣсколько пришелъ въ себя, хотя все еще былъ не совершенно спокоевъ. Я Отвѣчалъ ему, что онъ хорошо сдѣлалъ, приказавъ убить Мавра Ходжі-Али, и что этимъ онъ оказалъ даже услугу малаккскому губернатору, ибо Мавръ обманулъ его и хотѣлъ прибрать себѣ всѣ его товары, а меня отравить ядомъ за то, что я обѣщалъ открыть всѣ его дѣла; я присовокупилъ, что Мавръ былъ прескверная собака, вѣчно пьянствовалъ и говорилъ все, что ему приходило въ голову, какъ песъ, который лаетъ на всѣхъ прохожихъ.
   Кведахскій король остался чрезвычайно-доволенъ моимъ отвѣтомъ. Онъ подозвалъ меня къ себѣ, сказалъ, что я человѣкъ очень-добрый и справедливый, далъ мнѣ письмо къ Перо де-Фаріи, а мнѣ самому подарилъ засунутый у него за поясомъ крисъ {Крисъ -- малайскій кинжалъ.}, богато-раззолоченный. Разставшись такимъ образомъ съ нимъ, я поспѣшилъ на свою журупангу, снялся не медля ни минуты съ якоря и вышелъ въ море. Я до того былъ напуганъ всѣмъ, случившимся со мною въ-теченіе этихъ немногихъ часовъ, что мнѣ отъ страха казалось, будто вся земля гонится за мною.
   По волѣ Господа, я прибылъ въ Малакку благополучно и тотчасъ же сообщилъ Перо де-Фаріи обо всемъ, что со мною было во время путешествія: о походѣ батаскаго тиморраджи противъ Ачемцевъ и дурномъ его успѣхѣ; обо всѣхъ странахъ и народахъ, которые я видѣлъ; о торговлѣ ихъ, образѣ жизни и средствахъ къ пропитанію; о произведеніяхъ Суматры и ея золотѣ; наконецъ, о приключеніяхъ своихъ въ Кведахѣ и о безчеловѣчной казни Мавра. Я передалъ также Перо де-Фаріи письмо и подарки тиморраджи. Вообще говоря, малаккскій губернаторъ остался мною совершенно-доволенъ.
   

XI.

   Черезъ двадцать-шесть дней послѣ возвращенія моего, пріѣхалъ въ Малакку посолъ изъ Аару, которое государство на восточномъ берегу острова Суматры. Ему поручено было просить у малаккскаго губернатора помощи въ людяхъ, а также пороха и оружія разнаго рода, для обороны Аару противъ ачемскаго султана, который приготовилъ сильный флотъ, чтобъ завладѣть сначала этимъ государствомъ, а потомъ, такъ-какъ оно очень-близко отъ нашихъ владѣній, дѣйствовать противъ Малакки. Послѣ долгихъ переговоровъ, посолъ уѣхалъ; по Перо де-Фаріа, нехотѣвшій сначала по разнымъ причинамъ согласиться на его просьбу, наконецъ передумалъ. Дней черезъ пять послѣ отъѣзда посла, онъ велѣлъ нагрузить на гребную лангару три квинтала пушечнаго пороха, двѣ арробы ружейнаго, сто гранатъ, нѣсколько фальконетовъ, порядочный запасъ оружія бѣлаго и огнестрѣльнаго, наконецъ нѣкоторые подарки для самого государя, -- и доставку всего этого на мѣсто поручилъ мнѣ. Онъ обѣщалъ мнѣ по возвращеніи денежную награду, кромѣ жалованья, и разныя милости. За грѣхи мои, какъ послѣ окажется, я согласился съ большою охотою, и когда все было готово, отправился въ путь пятаго октября 1339 года, во вторникъ, а въ воскресенье вошелъ въ рѣку Нунетихавгъ, на берегу которой находится городъ Аару.
   Вышедъ на берегъ, я тотчасъ же пошелъ къ королю, который тогда выводилъ у входа въ рѣку земляное укрѣпленіе, для защиты города отъ непріятельской высадки съ этой стороны. Онъ принялъ меня со всѣми знаками большой радости и остался еще довольнѣе, когда прочиталъ письмо Перо де-Фаріи, обѣщавшаго, что если будетъ нужно, то онъ лично поведетъ къ нему на помощь Португальцевъ и никакъ не ограничится легкимъ пособіемъ, которое посылаетъ только на первый случай. Вообще, письмо было наполнено обѣщаніями и привѣтствіями, которыя ничего не стоило написать, но которымъ король повѣрилъ съ полнымъ убѣжденіемъ. Когда же онъ. увидѣлъ привезенные мною подарки, порохъ, оружіе и снаряды, то радость его была неописанна. Онъ обнялъ меня, не зналъ какъ изъявить свою благодарность и увѣрить меня въ своей преданности португальскому королю; потомъ онъ взялъ меня за руку, и мы пошли пѣшкомъ въ городъ, который отсюда на четверть лиги, въ сопровожденіи человѣкъ семи молодыхъ дворянъ его свиты; остальнымъ онъ велѣлъ продолжать работать въ укрѣпленіи, и они принялись за работу съ большимъ усердіемъ.
   Радушіе короля дошло до того, что, послѣ угощенія въ его домѣ, онъ показалъ мнѣ свою жену, чего они вовсе не имѣютъ обычая дѣлать, и сказалъ мнѣ со слезами: я Видишь ли, Португалецъ, какого горя мнѣ надѣлалъ этотъ врагъ, котораго жадность я давно знаю. У него мало своего войска, но зато много золота, и ему есть чѣмъ платить чужеземцамъ, которые за деньги идутъ къ нему на службу. А я въ крайности, но долженъ защищаться, хотя и отчаяваюсь въ успѣхѣ. Посмотри на мои средства и военные запасы". Съ этими словами, онъ повелъ меня къ покрытымъ соломою хижинамъ, служившимъ ему магазинами и арсеналомъ. То, что я тамъ увидѣлъ, было очень-скудно и совершенно ничтожно для борьбы съ такимъ воинственнымъ народомъ, какъ Ачемцы, у которыхъ флотъ состоитъ изо ста-тридцати судовъ, не говоря уже о союзникахъ ихъ, Туркахъ и Малабарцахъ. Потомъ король исчислилъ мнѣ свои войска, артиллерію и запасы, и спросилъ, какъ я думаю, можно ли ему будетъ устоять противъ враговъ. Чтобъ не огорчить его, я отвѣчалъ, что съ его средствами можно имъ дать хорошій отпоръ, но онъ покачалъ на это головою и сказалъ: "Еслибъ вашъ португальскій король зналъ, какъ ему полезна моя безопасность, то наказалъ бы своихъ губернаторовъ, которыхъ безпечность допустила Ачемца усилиться до такой степени, что имъ теперь и самимъ мудрено съ нимъ справиться." На возраженія мои-омъ отвѣчалъ такими ясными и неопровержимыми доказательствами, что я по неволѣ замолчалъ.
   Побесѣдовавъ со мною еще нѣсколько времени, король меня отпустилъ, передавъ для угощенія одному язычнику-купцу, у котораго я прожилъ пять дней въ совершенномъ довольствѣ. Этимъ временемъ въ Аару получили извѣстіе о приближеніи Ачемцевъ, которыхъ должно было ожидать не позже, какъ дней черезъ восемь. Трудно описать волненіе, которое произвели здѣсь эти новости. Король удвоилъ дѣятельность своихъ воинскихъ приготовленій и велѣлъ выбраться изъ города всѣмъ, неспособнымъ сражаться: женщины, дѣти, старики должны были укрываться въ лѣсу, лигъ на пять отъ города; Богу извѣстно, какъ больно мнѣ было смотрѣть на ихъ бѣдственное положеніе, отчаяніе и на всю суматоху, неизбѣжную въ подобныхъ случаяхъ. Королева ѣхала на слонѣ, въ сопровожденіи человѣкъ сорока или пятидесяти стариковъ, до того пораженныхъ страхомъ, что не трудно было понять, какъ мало они надѣялись на успѣшный отпоръ непріятелю. Вообще сказать, уныніе и отчаяніе изображались на всѣхъ лицахъ.
   Черезъ пять дней послѣ пріѣзда моего въ Аару, я былъ позванъ къ королю, который спросилъ меня, скоро ли я намѣренъ отправиться. Я отвѣчалъ, что готовъ ѣхать когда его милости будетъ угодно, но желалъ бы скорѣе, ибо губернаторъ хотѣлъ поручить мнѣ отвезти разные товары въ Китай. "Ты правъ" сказалъ онъ мнѣ; потомъ, вынувъ двѣ золотыя монеты, которыя вѣсили крузадовъ около восьмидесяти, подалъ ихъ мнѣ и прибавилъ: "Не оскорбляйся, что такъ мало тебѣ дарю -- я желалъ бы имѣть больше, чтобъ быть въ состояніи давать больше. А письмо это и алмазъ вручи губернатору и поблагодари его за присланное имъ пособіе: я не останусь у него въ долгу, если успѣю отразить своихъ враговъ".
   

I.

   Распростившись такимъ-образомъ съ королемъ, я отправился изъ Аару около солнечнаго заката я шелъ на греблѣ внизъ по теченію, до деревни, находящейся у самаго входа въ рѣку. Деревня эта состояла изъ пятнадцати или двадцати крытыхъ соломою лачугъ, населенныхъ людьми очень-бѣдными; главный промыселъ ихъ состоятъ въ ловлѣ ящерицъ, изъ печени которыхъ они добываютъ ядъ и напитываютъ имъ копья и стрѣлы, отсылаемыя для продажи въ Аару. Ядъ этотъ такъ силенъ, что если остріемъ имъ, напитаннымъ, сдѣлать хоть царапину, то смерть немянуема.
   На слѣдующее утро, мы вошли дальше я держались вдоль берега до вечера, когда обогнули острова Аячепизангъ, у которыхъ получили юговосточный вѣтерокъ, противный, чтобъ направить путь въ открытое море, а потому мы все-таки должны быки придерживаться береговъ. Такшнъ-образомъ, мы плыли остатокъ дня и часть ночи. Часу въ первомъ во полуночи, на насъ налетѣлъ съ сильнѣйшею грозою одинъ изъ тѣхъ ужасныхъ порывовъ отъ сѣверо-запада, которые въ здѣшнемъ морѣ часто дуютъ съ острова Суматры {Порывы эти называются "суматрами" и весьма-опасны. Они спускаются съ высокихъ горъ острова въ Малакскій-Проливъ, сопровождаются неимовѣрно-сильными грозами и длятся часовъ по пяти, шести и даже восьми съ ужасною жестокостію. Прим. перевод.} въ это время года. Въ одинъ мигъ всѣ паруса вырвало, мачта слетѣла, въ трехъ мѣстахъ открылась течь, и васъ валило совершенно, такъ-что ланчара пошла изъ-подъ насъ ко дну; изъ двадцати-восьми человѣкъ, только пятерыхъ, во милосердію Господа, выбросило волнами, израненныхъ, взбитыхъ, за мысокъ, который мы незадолго передъ тѣмъ обогнули.
   Мы провели остатокъ ночи на камняхъ, горько оплакивая наше несчастное крушеніе. Когда разсвѣло, мы незнали на что рѣшиться, въ которую сторону направиться, ибо земля была вся болотистая и покрыта такимъ непроходимымъ лѣсомъ, что въ него не было возможности проникнуть отъ множества колючекъ и терновника, которыми пространства между деревьями были наполнены. Трое сутокъ промучались мы скорчившись на камняхъ, не зная, что съ нами будетъ и питаясь только морскими травами, выбрасываемыми къ намъ волнами вмѣстѣ съ пѣною. Наконецъ, мы рѣшились идти; вдоль берега Суматры, почто до пояса въ тинѣ, и къ солнечному закату очутилсь у небольшой рѣчки, которая была не шире разстоянія полета стрѣлы, но такъ глубока, что мы, усталые и измученные, не рѣшились черезъ нее переправиться. Тутъ мы провели ночь, по горло въ водѣ и терзаемые безпощадно мускитами и слѣпнями, которые налетѣли на васъ изъ лѣса и изъязвили до того, что мы другъ друга узнать не могли.
   Когда разсвѣло, я обратился къ четыремъ товарищамъ моего бѣдствія съ вопросомъ, не знаетъ ли кто-нибудь изъ нихъ, что это за земля и нѣтъ ли во близости какого-нибудь селенія. Одинъ изъ нихъ, мавръ уже пожилой, женатый въ Малайкѣ, отвѣчалъ мнѣ за это со слезами: "Ближайшее убѣжище, сеньйоръ, которое предстоитъ мнѣ и тебѣ, если Богъ не спасетъ васъ какимъ-нибудь чудомъ -- это горькая смерть. Она у насъ передъ глазами, и вамъ остается надо времени, чтобъ приготовиться къ ней, а потому надобно торопиться; мы должны призвать съ терпѣніемъ то, что Богъ намъ теперь послалъ, иначе вамъ будетъ еще хуже послѣ". Потомъ, обнявъ меня съ большимъ чувствомъ, онъ сталъ умолять, чтобъ я сдѣлалъ его христіаниномъ -- онъ не надѣялся за то, что Мухаммедъ доставитъ ему послѣ смерти вѣчное блаженство. Произнеся эту просьбу, онъ испустилъ духъ. Бѣдный старикъ былъ слабѣе всѣхъ насъ, ибо голова его была въ нѣсколькихъ мѣстахъ пробита до мозга и раны гнили отъ недостатка врачебной помощи; да, кромѣ того, ихъ разъѣдала соленая вода и язвили мускиты и слѣпни. Мое состояніе было немногимъ лучше: я жестоко страдалъ отъ ушибовъ и разъ и такъ разслабъ отъ большой потери крови, что со мною дѣлалось безпрестанно головокруженіе, и я безпрестанно падалъ въ воду.
   Мы похоронили бѣднаго старика, какъ могли, въ вязкомъ болотѣ, а сами рѣшились переправиться за другой уберегъ рѣчки, чтобъ провести ночь за высокихъ деревьяхъ; мы надѣялись найдти на нихъ убѣжище отъ тигровъ и леопардовъ, которыми земля эта населена въ большомъ изобиліи, такъ не какъ змѣями съ капюшонами и другими змѣями, пестрыми, зелеными и черными, столь-ядовитыми, что еще дыханіе ихъ смертоносно. Я былъ такъ слабъ, что не могъ стоять за ногахъ, а потому одинъ изъ моихъ товарищей, негръ, поддерживалъ меня; двое остальныхъ бросились въ рѣку и поплыли, крича намъ, чтобъ мы не боялись и слѣдовали за ними. Не успѣли они доплыть до середины, какъ вдругъ показались двѣ большущія ящерицы {Вѣроятно крокодилы.}, которыя схватили ихъ, перекусили въ одинъ мигъ на нѣсколько частей и потащили за собою на дно, а вода сдѣлалась совершенно-красною отъ крова. Зрѣлище это совершенно сразило меня; я не могъ ни вскричать, ни пошевелиться, я не помню, что со мною сталось.
   Въ такомъ положеніи пробылъ я часа три, по словамъ негра, который меня не оставлялъ. Когда я нѣсколько пришелъ въ себя, мы увидѣли, что большая лодка ищетъ входа въ рѣку, а потому мы выбралась изъ воды на камни, стали на колѣни и со слезами и поднятыми къ верху рукава кричали бывшимъ на ней людямъ, чтобъ они насъ взяли. Тѣ увидѣли насъ и пріостановились въ недоумѣніи; потомъ, потолковавъ немного между собой, они какъ-будто успокоились, приблизились нѣсколько къ намъ и спросили, что мы за люди. Мы отвѣчали, что мы христіане изъ Малакки, и что, шедши домой изъ Аару, потерпѣли крушеніе и лишились всего, а потому умоляемъ ихъ ради имени самого Бога взять насъ и увезти туда, куда они сами ѣдутъ. Тогда одинъ изъ нихъ, казавшійся начальникомъ лодки, сказалъ: "Глядя на насъ, я вижу, что вы не можете заработать того, что у насъ съѣдите; а потому, чтобъ вамъ было хорошо, отдайте намъ деньги, которыя вы навѣрно гдѣ-нибудь спрятали, и тогда мы сжалимся надъ вашими слезами; иначе, мы съ вами возиться не намѣрены". Послѣ этого онъ отвернулся, и люди его снова взялись за весла. Мы закричали ему со слезами, чтобъ онъ взялъ насъ хоть въ свои невольники и потомъ продалъ кому хочетъ; что Португалецъ и ближайшій родственникъ малаккскаго губернатора, который заплатитъ за меня выкупъ, какого они потребуютъ. "Хорошо", сказали они, подумавъ немного: "на этомъ условіи мы васъ беремъ; но помните, что если это неправда, то мы забьемъ васъ до смерти и выбросимъ въ море".
   Тогда четверо изъ нихъ выскочили на берегъ и втащили насъ въ лодку, ибо сами мы были такъ слабы, что не имѣли силы шевелиться. Лодка отвалила, и бывшіе въ ней надумались, что, можетъ статься, вырвутъ у насъ признаніе, куда мы спрятали свои деньги, ибо они не хотѣли вѣрить, чтобъ мы не имѣли скрытыхъ сокровищъ; а потому насъ обоихъ привязали къ мачтѣ и принялись хлестать немилосердно веревками. Я опустился замертво, а бѣдному товарищу моему они дали выпить какую-то гадость, состоявшую изъ извести, разведенной въ уринѣ, отъ которой съ нимъ сдѣлалась такая рвота, что онъ вскорѣ испустилъ духъ. Видя, что его рветъ не золотомъ, какъ они, вѣроятно, ожидали, они выбросили его трупъ въ море; меня не заставляли пить этой поганой отравы, а только натерли ею мое тѣло, истерзавши ударами, отъ-чего боль была такъ ѣдка, что я не понимаю, какъ я остался живъ.
   Вышедъ изъ этой рѣки, мы пришли подъ вечеръ къ большому селенію, называвшемуся Сіака, которое находится въ государствѣ Ямбѣ-Тамъ, въ-продолженіе двадцати-семи дней, Господу угодно было излечить меня отъ моихъ ранъ и язвъ. Тѣ, которымъ я принадлежалъ, видя, что я не въ силахъ помогать имъ въ работахъ (они выѣзжали каждый день для рыбной ловли въ море) выводили меня нѣсколько разъ на рынокъ для продажи, но никто не хотѣлъ меня купить. Тогда, чтобъ не тратиться даромъ на кормъ, меня выгнали изъ дома на улицу, и я скитался тридцать-шесть дней по селенію, почти-нагой, прося милостыни, которую мнѣ очень-рѣдко давали, и ночуя на улицѣ подъ открытымъ небомъ:-- словомъ, меня пустили бродить, какъ ни къ чему негодную клячу, которой предоставляется жить гдѣ она хочетъ и кормиться, чѣмъ знаетъ.
   Случилось, что однажды, когда я валялся за взморьѣ, плача о своей горькой участи, по неизреченному милосердію Господа прошелъ мимо меня одинъ мавръ, уроженецъ острова Палембанга, который бывалъ въ Малаккѣ и имѣлъ дѣла съ Португальцами. Видя меня въ такомъ горестномъ положеніи, онъ остановился и спросилъ, не Португалецъ ли я. Я отвѣчалъ, что Португалецъ, я что родственникъ малакскаго губернатора и сынъ богатыхъ родителей, которые заплатятъ ему много денегъ, если онъ доставитъ меня въ Малакку. "Если такъ", сказалъ онъ: "то за какіе грѣхи ты здѣсь и въ такомъ положеніи?" Я разсказалъ ему въ подробности всѣ свои бѣдствія, что его сильно тронуло. Потомъ, подумавъ немного, онъ сказалъ: "Ты долженъ знать, что я купецъ бѣдный. Я слыхалъ, что въ Малаккѣ можно добыть себѣ хорошій барышъ, если только губернатора и его таможенные не надумаютъ воспользоваться случаемъ притѣснить и прибрать въ свои руки выгоды, которыя слѣдовало бы получить намъ, а на это жалуются многіе наши купцы, побывавшіе въ Малаккѣ. Если ты убѣжденъ, что за твое спасеніе я избавлюсь этихъ притѣсненій, то я готовъ выкупить тебя у рыбаковъ и возьму съ собою".
   Я возразилъ ему со слезами, что, видя меня въ такомъ жалкомъ положеніи, онъ, конечно, можетъ усомниться въ истинѣ моихъ словъ и приписать ихъ желанію избавиться изъ рукъ моихъ безчеловѣчныхъ хозяевъ, ибо я не могу ничѣмъ подтвердить ихъ; но если онъ повѣритъ моей клятвѣ -- другаго залога у меня нѣтъ, то клянусь и даю письменное обѣщаніе, что губернаторъ Малакки будетъ ему за меня очень-благодаренъ я не только не возьметъ съ его товаровъ никакой пошлины, во вознаградитъ его щедро за благодѣяніе, оказанное бѣдствующему Португальцу. Мавръ отвѣчалъ: "Я тебѣ вѣрю и выкуплю тебя. Но смотри: не говори никому ни слова о вашей встрѣчѣ; иначе, за тебя могутъ потребовать такого выкупа, какого я не въ состояніи дать". Я поклялся ему еще разъ, что свято исполню его волю, и мы разстались.
   Прошло четверо сутокъ послѣ уговора моего съ мавромъ, который поручилъ одному изъ живущихъ здѣсь земляковъ сторговаться за счетъ цѣны моей съ рыбаками. Тѣ, видя, что я имъ совершенно-безполезенъ и наскучивъ владѣть безсильнымъ и больнымъ невольникомъ, сбыли меня очень-охотно за три съ половиною крузада, которые имъ заплатили на мѣстѣ, и мавръ взялъ меня въ свой домъ. Я прожилъ у него пять дней и значительно поправился отъ хорошей пищи, заботливости и ласковаго обхожденія моего новаго господина. Послѣ этого мы зашли на его ланчарѣ въ Сурабайю, гдѣ онъ взялъ грузъ, и черезъ трое сутокъ прибыли благополучно въ Малакку.
   Мавръ тотчасъ же пошелъ со мною къ губернатору, которому разсказалъ въ подробности, въ какомъ положеніи нашелъ меня и какъ меня выручилъ. Перо де-Фаріа, глядя за мое обезображенное отъ ушибовъ и исхудалое лицо, онѣмѣлъ отъ изумленія; онъ сказалъ мнѣ со слезами на глазахъ, чтобъ я говорилъ громко, чтобъ удостовѣриться дѣйствительно ли это я, ибо наружность моя до того измѣнилась, что меня не узнала бы даже родная мать. Такъ-какъ прошло три мѣсяца съ-тѣхъ-поръ, что обо мнѣ не было ни слуху, ни духу, то всѣ считали меня погибшимъ, и теперь, узнавъ о моемъ возвращеніи, всѣ меня знавшія сбѣжались смотрѣть, на меня и разспрашивали съ самымъ трогательный участіемъ о моихъ бѣдствіяхъ, и страданіяхъ. Я разсказалъ имъ все, что мною было, и они не могли надивиться, какъ я остался живъ послѣ всего, что пришлось мнѣ перенести. Потомъ всѣ наперерывъ предложили мнѣ свои услуги и пособія и снабдили меня такъ щедро, что я сталъ богаче, чѣмъ былъ передъ своей несчастною экспедиціею.
   Мавру, который меня выручки, Перо де-Фаріа подарилъ семьдесятъ крузадовъ и два куска богатаго китайскаго атласа; кромѣ того онъ приказалъ именемъ короля, чтобъ съ товаровъ его таможня не взяла никакой пошлины, и чтобъ никто, подъ опасеніемъ строжайшаго наказанія, я смѣлъ дѣлать ему ни малѣйшаго притѣсненія.
   Такимъ-образомъ, обѣщанія мои мавру были исполнены выше его ожиданій, и онъ остался весьма-доволенъ тѣмъ, что имѣлъ случай оказать имъ благодѣяніе. Меня же самого Перо де-Фаріа приказалъ помѣстить въ загородный домъ одного изъ своихъ секретарей который пекся обо мнѣ, мы о родномъ сынѣ. Тамъ я пролежалъ въ постели болѣе мѣсяца, по прошествіи котораго Господу угодно было возвратить мнѣ прежнее мое здоровье.
   

II.

   Когда я совершенно вылечился отъ своей болѣзни, Перо де-Фаріа потрѣбовалъ меня въ крѣпость и принялся въ подробности разспрашивать обо всемъ, что я видѣлъ въ Aapу, о воинскихъ приготовленіяхъ государя этой страны противъ ачемскаго султана, и наконецъ заставилъ меня разсказать еще разъ о моемъ крушеніи, плѣнѣ и спасеніи. Все это заинтересовало и изумило его до крайности.
   Прежде, однако, чѣмъ буду продолжать повѣствованіе о своихъ собственныхъ похожденіяхъ, считаю нужнымъ разсказать конецъ этой войны между султаномъ Ачема и королемъ Аару, нашимъ несчастнымъ союзникомъ, котораго для безопасности Малакки намъ бы никакъ не слѣдовало покидать.
   Приближенные ачемскаго тирана присовѣтовали ему, что если онъ хочетъ овладѣть Малаккой и выгнать изъ нея Португальцевъ, то ему не должно нападать прямо на наши владѣнія, а за воевать напередъ Аару, которое государство, какъ извѣстно, находится на восточной сторонѣ острова Суматры, почти прямо противъ Малакки. Тогда ему можно будетъ запереть безъ труда Сингапурскій-Проливъ и захватить всѣ суда, ходящія съ товарами и пряностями въ Малакку изъ Китая, Зондскаго и Бандаскаго Проливовъ, и вообще съ острововъ Восточнаго-Архипелага. Совѣтъ жтотъ до того понравился султану Ачема, что онъ немедленно приказалъ снарядить флотъ изо ста-шестидесяти судовъ, изъ которыхъ пятнадцать были большаго ранга, а остальныя -- ланчары и гребные гальйоты, въ томъ числѣ нѣсколько яванскихъ калалузовъ {Большія гребныя суда, плавающія между островами Восточнаго-Архипелага. Прим. перев.}. На флотъ этотъ посадили пятнадцать тысячъ человѣкъ съ полнымъ запасомъ провизіи, оружія и снарядовъ; двѣнадцать тысячъ изъ нихъ были собственно воины, а остальные взяты для управленія судами и для гребли. Изъ воиновъ четыре тысячи были иностранцы: Турки, мавры, Абиссинцы, Малабарцы, Гузаратцы и Лузонги съ острова Борнео. Главнокомандующимъ флота и войска султанъ назначилъ нѣкоего Гередина-Мухаммеда, женатаго на его родной сестрѣ и губернатора одной изъ областей Ачемскаго Государства.
   Флотъ этотъ прибылъ благополучно въ рѣку Пунетикангъ, на берегу которой король Аару воздвигалъ при мнѣ еще батареи для защиты своего главнаго города; у него было подъ оружіемъ не больше шести тысячъ своихъ воиновъ, безъ всякой примѣси иностранныхъ союзниковъ, ибо самъ онъ былъ такъ бѣденъ, что не могъ платить имъ, да кромѣ того земля его не представляла достаточныхъ способовъ къ прокормленію большаго числа войскъ.
   Вошелъ въ рѣку, Ачемцы тотчасъ же открыли изо всей своей артиллеріи сильный огонь по городу и защищавшимъ его батареямъ, который не умолкалъ цѣлые шесть дней; во осажденные оборонялись храбро, такъ-что дѣло не обошлось безъ значительнаго кровопролитія. Видя это, Герединъ-Мухаммедъ высадилъ на берегъ все свое войско и двѣнадцать большихъ осадныхъ орудій, которыми вскорѣ почтя срылъ одинъ изъ бастіоновъ, прикрывающихъ входъ въ рѣку. Сдѣлавъ это, онъ отрядилъ человѣкъ шестьсотъ Турковъ, сорокъ янычаръ и нѣсколько малабарскихъ мавровъ, передалъ ихъ подъ начальство одного Абиссинца, по имени Мамелекана, и велѣлъ ему взять полуразрушенный бастіонъ приступомъ. Отрядъ этотъ двинулся, неся передъ собою тюки хлопчатой бумаги, для защиты отъ выстрѣловъ осажденныхъ, и въ нѣсколько минутъ, послѣ жаркой сѣчи, водрузилъ на укрѣплевіи своя знамена. Но аарускій король, одушевивъ своихъ примѣромъ, словами и обѣщаніями, сдѣлалъ вылазку, устремился на непріятеля, опрокинулъ его съ урономъ и убилъ самого предводителя-Абиссинца. Потомъ, чтобъ воспользоваться удачею, онъ собралъ сколько можно было своихъ, бросился изъ укрѣпленія на Ачемцевъ, положилъ на мѣстѣ множество убитыхъ и раненыхъ, и отбилъ у непріятеля восемь орудій изъ двѣнадцати осадныхъ, которыя они выдвинули противъ его окоповъ; послѣ чего, чтобъ не завлечься слишкомъ-опрометчиво впередъ, онъ воротился въ укрѣплепіе, поправилъ его сколько было возможно и втащилъ на валъ отнятыя у врага пушки.
   Видя дурной успѣхъ того дня и сожалѣя о смерти своего военачальника-Абиссинца, такъ же какъ о потерянныхъ восьми орудіяхъ, Герединъ-Мухаммедъ, по совѣту своихъ приближенныхъ, приказалъ продолжать осаду города и овладѣть во что бы ни стало укрѣпленіемъ, которое такъ недавно было уже въ его рукахъ. Они бились надъ этимъ цѣлые семнадцать дней, въ-продолженіе которыхъ сдѣлали девять неудачныхъ попытокъ взять укрѣпленіе приступомъ. Наконецъ, стрѣляя безпрестанно изъ пушекъ и бросая въ укрѣпленіе разные разрывающіеся снаряды и гранаты, они срыли до земли значительную часть окоповъ. Но, не взирая на то, осажденные защищались съ непоколебимымъ мужествомъ, такъ-что Ачемцы потеряли около двухъ-тысяча пятисотъ человѣкъ убитыми, кромѣ раненныхъ и обожженныхъ, которыхъ было еще больше, и изъ которыхъ очень-многіе вскорѣ умерли. Со стороны защитниковъ потеря не превосходила четырехъ-сотъ человѣкъ. Но какъ защитниковъ было мало, а непріятелей много, да къ-тому же непріятели были лучше вооружены, то отстоять укрѣпленіе не было возможности, тѣмъ болѣе, что на помощь осаждающимъ подоспѣла измѣна одного изъ приближенныхъ аарускаго государя.
   Онъ, по совѣту одного изъ своихъ кази, на котораго совершенно полагался, но который далъ этотъ совѣтъ потому, что Ачемцы подкупили его за боченокъ золота, стоившій сорокъ тысяча крузадовъ, сдѣлалъ вылазку съ большей частію своихъ и завязалъ съ непріятелемъ жаркую битву. Подлая собака кази, оставшись въ укрѣпленіи начальникомъ, притворился, будто-бы довѣренъ ему содѣйствовать, а самъ, съ пятью стами бывшими при немъ воинами, выступилъ изъ окопа съ другой стороны; видя это, одинъ изъ ачемскихъ военачальниковъ, палабарскій мавръ, у котораго было человѣкъ семьсотъ Малабарцевъ и Гузаратцевъ, овладѣлъ воротами, которыя подкупленный няни оставилъ нарочно безъ всякой защиты, овладѣлъ безъ малѣйшаго труда укрѣпленіемъ и умертвилъ всѣхъ остававшихся тамъ больныхъ и раненныхъ, не пощадя ни одного человѣка,-- а этихъ бѣдняковъ было тамъ до полуторы тысячи. Несчастный парускій король, видя укрѣпленіе въ рукахъ непріятеля и не подозрѣвая нисколько измѣны мерзавца кази, рѣшился отступить, чтобъ поспѣшить къ нему на выручку. Подходя къ ближайшей бреши въ валу укрѣпленія и безпрестанно отбиваясь отъ тѣснившихъ его непріятелей, онъ былъ убитъ однимъ Туркомъ, который пробилъ ему грудь на вылетъ выстрѣломъ изъ пищали. Смерть храбраго государя лишила осажденныхъ послѣдней бодрости: они побѣжали въ величайшемъ безпорядкѣ, и несчетное множество ихъ было положено на мѣстѣ.
   Ачемцы подняли трупъ аарускаго государя, вынули изъ него внутренности, посолили его, закупорили въ ящикъ и отослали къ своему султану. Тотъ приказалъ открыть ящикъ всенародно, съ большою церемоніею, распилить трупъ на части, сваритъ его въ смолѣ и маслѣ, и потомъ разослалъ по своему государству слѣдующее грозное объявленіе: "Вотъ примѣръ страшнаго правосудія, исполненнаго по повелѣнію султана Аларадина, повелителя земли и обоихъ морей, благоуханія златыхъ лампъ храма великаго пророка! Онъ желаетъ и надѣется, что душа гнуснаго мавра, измѣнника законамъ Корана, будетъ на томъ свѣтѣ также распилена на части и сварена въ смолѣ и маслѣ за то, что онъ, наперекоръ долгу, предписанному каждому доброму мусульманину въ святой книгѣ цвѣтовъ, связался съ нечестивыми христіанскими собаками, пришедшими съ края свѣта и владѣющими Малаккою за тяжкіе грѣхи наши". Услышавъ этотъ манифестъ, провозглашенный торжественно на главной площади города, весь народъ закричалъ единогласно, что за такое преступленіе наказаніе слишкомъ-умѣренно.
   Такимъ-образомъ, со смертію нашаго несчастнаго союзника, котораго мы бы могли и должны были поддержать погибло государство Аару. Не мнѣ судить, кто въ этомъ виноватъ -- пусть судятъ тѣ, кому Богъ далъ на то право.
   Когда король аарускій былъ убитъ, какъ я выше разсказалъ, и войско его разстроилось, Герединъ-Мухаммедъ овладѣлъ безъ всякаго сопротивленія городомъ, исправилъ всѣ поврежденія укрѣпленій, снабдилъ его всѣми нужными припасами и снарядами, и оставилъ тамъ восемьсотъ человѣкъ отборныхъ людей, подъ начальствомъ мавра Санету-Раджи; потомъ, приведя все въ порядокъ, онъ ушелъ со всѣмъ флотомъ въ Ачемъ, гдѣ былъ отлично принятъ и награжденъ султаномъ.
   Королева ааруская, которая во все время войны скрывалась въ лѣсу, лигахъ въ семи отъ города, узнавъ о горестной смерти своего супруга и обо всемъ происшедшемъ, хотѣла тотчасъ же сжечь себя заживо, въ чемъ она поклялась королю еще при его жизни; но приближенные съ величайшимъ трудомъ успѣли отклонить ее отъ такого намѣренія. Соглашаясь на ихъ убѣдительныя мольбы, она сказала имъ: "Клянусь вамъ закономъ святой истины, что ни убѣжденія ваши, ни доказательства вашей благородной преданности, не могли бы заставить меня отказаться отъ исполненія моего святаго обѣта: Богъ внушилъ душѣ моей надежду, что жизнь моя можетъ послужить на отмщеніе ачемскому злодѣю за жестокую смерть моего супруга. Клянусь вамъ его драгоцѣнною кровью, что пока я жива, всѣ усилія мои будутъ имѣть одну эту цѣль. Я пойду къ Португальцамъ и готова двадцать разъ сдѣлаться христіанкою, если только этой цѣною пріобрѣту ихъ содѣйствіе моему справедливому мщенію".
   Сказавъ эти слова, она сѣла на слона и, не теряя времени, окруженная четырьмя стами человѣкъ остававшихся при ней тѣлохранителей, выступила изъ лѣса и направилась прямо къ городу. По дорогѣ къ ней пристали еще свѣжія толпы, такъ-что всѣхъ людей набралось около нея человѣкъ до семисотъ. Въ городѣ она застала около четырехъ-сотъ Ачемцевъ, которые разспоались для грабежа и забирали жалкую добычу, попадавшуюся въ бѣдныхъ домахъ, оставленныхъ жителями. Королева разгорячила ярость и ненависть своихъ людей, напомнивъ имъ всѣ ихъ бѣдствія, такъ-что они съ неистовымъ бѣшенствомъ бросились за раздѣленныя толпы Ачемцевъ и не оставили въ живыхъ ни одного человѣка. Потомъ, видя, что она слишкомъ-слаба для болѣе-важнаго предпріятія, она рѣшилась возвратиться въ лѣсъ, въ свое прежнее убѣжище. Въ-продолженіе двадцати дней вела она неправильную войну съ завоевателями, не упуская ни одного удобнаго случая нанесть имъ какой-нибудь вредъ: то ночью зажигала городъ съ разныхъ сторонъ, то истребляла малые отряды Ачемцевъ, посылаемыхъ изъ города за водою или за дровами, то отбивала подвозъ съѣстныхъ припасовъ -- словомъ, не давала завоевателямъ покоя и напугала ихъ до того, что они не осмѣливались сдѣлать шага изъ крѣпости, мы запасаться самыми необходимыми вещами. Еслибъ она была въ силахъ продлить войну такого рода еще дней на двадцать, Аченцы увидѣли бы себя вынужденными покинуть свои завоеванія. Къ несчастію мужественной государыни, настала дождливая погода -- земля въ лѣсу превратилась въ болото; плоды, служившіе ей дневною пищею, сгнили до того, что ихъ не было возможности ѣсть, и большій часть ея приверженцевъ захворала. Тогда она оставила лѣсъ, переправилась черезъ рѣчку, находившуюся лигахъ въ пяти отъ ея убѣжища, и, взявъ всѣ рыбачьи и другія лодки, какія ей попались и которыхъ набралось до семнадцати, она перевалилась благополучно черезъ проливъ и прибыла въ Малакку, разсчитывая, что личное присутствіе ей у насъ будетъ дѣйствительнѣе, чѣмъ посылка пословъ.
   

III.

   Перо де-Фаріа принялъ вдову аарускаго государя со всѣми почестями, при громѣ пушекъ, колокольномъ звонѣ и многочисленномъ стеченіи народа. Ей показали арсеналъ, магазины, таможню, пороховые погреба, факторію, флотъ,-- словомъ, все, что должно было внушить ей выгодное понятіе о нашемъ могуществѣ и богатствѣ. Ее угощали какъ нельзя-лучше, но на всѣ просьбы о содѣйствіи главной цѣли ея пріѣзда она получала уклончивые отвѣты, обнадеживанія и обѣщанія, которыхъ исполненіе отлагалось на неопредѣленное время. Все это довело ее до того, что она, пробывъ въ Малаккѣ около четырехъ или пяти мѣсяцевъ и видя всѣ свои старанія безплодными, потеряла всякую мѣру въ слова Перо де-Фаріи. Въ одно воскресенье, когда онъ только-что вышелъ изъ церкви и на площади было множество народа, она остановила его и стала укорять въ томъ, что мужъ ея лишился жизни и царства за приверженность свою къ Португальцамъ и за ненарушимый союзъ съ ними, тогда-какъ теперь, когда его уже нѣтъ на свѣтѣ, Португальцы не хотятъ ступить шага, чтобъ отмстить за смерть вѣрнаго союзника, котораго гибели они сами главною причиной. Слова ея были краснорѣчивы, а главное -- исполнены истины. Перо-де-Фаріа, неожидавшій такого прянаго нападенія, смутился и не впалъ, что отвѣчать, а она, не давъ ему опомниться, повернулась къ нему спиною и ушла въ отведенный для нея донъ. На другое же утро она со всѣми своими приближенными отправилась на своихъ судахъ на островъ Бинтангъ, гдѣ въ то время былъ султанъ государства Жантаны, находящагося на Суматрѣ, южнѣе Aapя, и состоящаго изъ многихъ сосѣднихъ острововъ.
   Государь этотъ, какъ въ-послѣдствіи говорила, въ Малаккѣ, принялъ ее съ большими почестями, и она разсказала ему въ подробности о пребываніи своемъ у насъ и о томъ, какъ ее мучили пустыми обѣщаніями, которыхъ, конечно никогда не думали вымолвитъ. Онъ отвѣчалъ ей, что она сдѣлала большую ошибку, понадѣявшись ни помощь лживыхъ христіанъ, и въ подтвержденіе разсказалъ ей много случаевъ, конечно не относившихся къ нашей чести, которыхъ дурную сторону онъ преувеличилъ до того, что они показались гораздо-худшими, чѣмъ были на самомъ дѣлѣ, ибо онъ не пояснялъ, какія причины заставляли насъ поступать такъ, а не иначе, и не приводилъ обстоятельствъ, которыя могли бы служить хотя отчасти къ нашему оправданію. Въ заключеніе онъ обѣщалъ возвратить ей все, чего она лишилась, такъ-что она не потеряетъ ни одной пядени своихъ прежнихъ владѣній. А чтобъ ему имѣть основательный предлогъ вступиться ея нее и разорвать дружество съ ачемскимъ султаномъ, онъ предложилъ ей сдѣлаться его женою. Она отвѣчала, что понимаетъ, какую честь онъ ей дѣлаетъ такимъ предложеніемъ, но полагается на него не иначе, какъ если онъ дастъ клятву, что отомститъ за смерть государя, ея мужа, ибо безъ этого она отказалась бы отъ владычества надъ цѣлымъ свѣтомъ. Жантанскій король далъ ей торжественную клятву исполнить это условіе, въ подтвержденіе чего проложилъ себѣ ко лбу одну изъ священныхъ книгъ своей нечестивой вѣры.
   Давъ эту клятву въ присутствія своего главнаго кази Раджи-Муланы, въ праздникъ Рамаданъ, король оправился на островъ Кампаръ, гдѣ, послѣ празднованія свадьбы, собралъ совѣтъ, чтобъ рѣшить, какъ приступить къ исполненію даннаго имъ обѣта. Всѣ положили единогласно, что прежде начала непріязненныхъ дѣйствій, король отправитъ въ Ачемъ посла для объявленія султану правъ своихъ Аару, въ-слѣдствіе брака съ вдовствующею королевою этого государства, а потомъ поступитъ смотря по тому, каковъ будетъ отвѣтъ Ачемца. Совѣтъ этотъ показался жантанскому королю самымъ благоразумнымъ, а потому онъ немедленно приказалъ снарядить посла съ богатыми подарками н письмомъ слѣдующаго содержанія: "Сириби Яйя, наслѣдственный и законный государь Малакки, отнятой у него воинскою силою нечестивыхъ христіанъ, царь Жантаны и Бинтанга, повелитель подвластныхъ мнѣ раджей Индрагиры и Лингана, тебѣ. Сири-султану Аларадину, королю Ачема и земли обоихъ морей, моему истинному брату по древней дружбѣ нашихъ предковъ, осчастливленному золотою печатью святаго храма Мекки. Я, союзникъ твой по тѣлу и крови, извѣщаю тебя черезъ этого посла, что въ прошедшіе дни седьмой лупы нынѣшняго года пришла ко мнѣ въ великой горести благородная вдова Анчезини, королева ааруская. Съ лицомъ печальнымъ и заплаканными глазами, простершись на землѣ, она сказала мнѣ, что твои полководцы отняли у нея царство, съ обѣими рѣками Лава и Павстикангомъ; убили мужа ея Алибомкара и больше пяти тысячь амбораджей и оуробаллонговъ, и взяли въ плѣнъ около трехъ тысячь невинныхъ дѣтей, которыхъ связали и били безжалостно, какъ-будто они родились отъ матерей невѣрныхъ. Тронутый ея неучастіями и слѣдуя святымъ уставамъ нашего алкорана, я принялъ ее подъ защиту своего гостепріимства, и, заставивъ ее поклясться въ истинѣ ея словъ, сдѣлалъ ее своею женою. Почему прошу и убѣждаю тебя, какъ истинный братъ твой, чтобъ ты, какъ слѣдуетъ доброму мусульманину, велѣлъ возвратить ей все отнятое, ибо ты обязанъ сдѣлать это законами нашей истинной вѣры. Я же прошу тебя объ этомъ потому что, женившись на королевѣ ааруской, далъ торжественную клятву поддержать права ее всѣми силами.
   Когда посолъ прибылъ въ Ачемъ, султанъ приказалъ сдѣлать ему приличный пріемъ и взялъ отъ него письмо его государя. Но прочитавъ содержаніе письма, онъ разгнѣвался до того, что убилъ бы посла на мѣстѣ, еслибъ его не удержали приближенные, которые съ трудомъ доказали ему, какимъ безчестіемъ онъ себя покроетъ, сдѣлавъ подобный поступокъ. Ачинскій султанъ выслалъ отъ себя посланника жантанскаго, не взявъ даже, въ знакъ презрѣнія, подарковъ его государя. и отвѣчалъ слѣдующими словами: "Я, султанъ Аларадинъ, король Ачема, Баарроса, Педира, Пасема, владѣній дайякскихъ и батавскихъ, государь земли обоихъ морей, рудниковъ Менангкабу и новаго государства Аару, взятаго по справедливости оружіемъ, -- тебѣ , королю, празднующему сомнительное наслѣдство. Видѣлъ я письмо твое, написанное въ свадебный мѣсяцъ, а по неразумнымъ словамъ его догадался, что всѣ совѣтники твои должны быть пьяны. Я бы не удостоилъ отвѣтомъ твоего письма, еслибъ меня не упросили мои совѣтники. Знай, что я вовсе не гоняюсь за твоими похвалами; а что до королевства Аару, то не совѣтую тебѣ говорить о немъ, если ты желаешь жить на свѣтѣ -- довольно, что я приказалъ взять его, и оно мое: то же можетъ случиться и съ твоимъ теперешнимъ государствомъ. Если же ты воображаешь, что, женившись на Анчезини, имѣешь права на государство, которое ей уже не принадлежитъ, то можешь успокоиться; а съ нею ты имѣешь полное право дѣлать то же самое, что дѣлаютъ со своими женами другіе, которые добываютъ себѣ пропитаніе трудами рукъ своихъ.Возьми напередъ Малакку, которая прежде принадлежала тебѣ, а потомъ уже думай о томъ, что никогда тебѣ не принадлежало. Относительно же моего содѣйствія,-я буду къ тебѣ милостивъ, какъ къ васаллу, а вовсе не какъ къ брату, хотя ты и дерзнулъ назваться моимъ братомъ. Написано въ моемъ большомъ дворцѣ, въ богатомъ городѣ Ачемѣ, въ день прибытія твоего посла, котораго и отправилъ оть себя тотчасъ же, не желая ни видѣть, ни слушать ею больше, то онъ самъ тебѣ можетъ разсказать."
   Отвѣтъ, привезенный посланникомъ жантанскаго короли, оскорбилъ до крайности этого государя. Говорили даже, что онъ запирался въ своемъ домѣ и потихоньку плакалъ отъ обиднаго презрѣнія, которое аченскій султанъ такъ явно къ нему обнаружилъ, не принявъ подарки и отославъ посла въ тотъ же день, въ который онъ прибылъ, не говоря уже о дерзкомъ письмѣ его. Жантанскій король снова собралъ своихъ совѣтниковъ, и они рѣшили единогласно, что война съ Ачемцами неизбѣжна и что должно немедленно направятъ всѣ усилія на государство Аару и крѣпость Пунстикангъ, прежде чѣмъ непріятель успѣетъ приготовиться въ защитѣ и дождаться подкрѣпленій.
   Чтобъ выполнить такой планъ, жантанскій король тотчасъ же, съ величайшею поспѣшностью, принялся собирать флотъ и войско. Когда все было готово, онъ поручилъ начальство надъ тѣмъ и другимъ извѣстному тогда во всей Индіи воину, Лаке-Шемена. Флотъ состоялъ судовъ изъ двухъ-сотъ, въ числѣ которыхъ было пятнадцать большихъ джонокъ, а остальныя все ланчары, калалузы, проа, и т. п.; онъ былъ снабженъ провизіей и всѣми нужными воинскими припасами и снарядами, и на него помѣстили десять тысячъ войска и четыре тысячи человѣкъ для управленія судами -- тѣ и другіе были люди опытные въ своемъ ремеслѣ.
   Главнокомандующій снялся съ якоря, и, вошедъ въ рѣку Пунетикангъ, гдѣ была непріятельская крѣпость, прямо высадилъ людей своихъ на берегъ; они приставили къ стѣнамъ триста лѣстницъ и полѣзли на приступъ. Не могши, однако, овладѣть крѣпостью такимъ образомъ, Лаке-Шемена принялся стрѣлять въ нее изъ сорока орудій своей осадной артиллеріи, которыхъ огонь не умолкалъ ни днемъ, ни ночью, и бросать въ нее огненные снаряды, такъ-что черезъ семь дней большая часть укрѣпленій была срыва да земли. Потомъ онъ повелъ войско за приступъ; и оно храбро ворвалось вы крѣпость, положивъ на мѣстѣ около полуторы тысячи Ачемцевъ, прибывшихъ въ Пунетикангъ наканунѣ прихода жантанскаго флота; ими предводительствовалъ турецкій военачальникъ, племянникъ каирскаго паши, который также былъ убитъ вмѣстѣ съ двумя стами Турками, приведенными имъ на помощь Ачемцамъ. Лаке-Шемена не позволялъ давать пощады ни одному непріятелю.
   Взявъ крѣпость, онъ съ величайшею дѣятельностью завелся исправленіемъ поврежденій, только-что имъ самимъ сдѣланныхъ, такъ-что черезъ двадцать дней она пришла не только въ прежнее свое положеніе, но стала еще сильнѣе, ибо онъ воздвигъ два новые бастіона.
   Ачемскій султанъ, узнавъ о дѣяніяхъ полководца, своего противника, побоялся нешутя, что ему прійдется лишиться своихъ завоеваній, а потому немедленно послалъ въ Аару флотъ изъ ста-восьмидесяти судовъ, состоявшій изъ фустъ, ланчаръ, гальйотовъ и пятнадцати галеръ въ двадцатью-пятью банками. Онъ посадилъ за вето пятнадцать тысячъ войска, въ числѣ которыхъ было овала трехъ тысячъ гребцовъ; и назвать главнокомандующимъ того же самаго Гередина-Мухаммеда, который, какъ я выше разсказывалъ, завоевалъ это государство ачемскому султану. Прешедъ съ флотомъ своимъ къ одной деревнѣ, находящейся лигахъ въ четырехъ отъ Пунетиканга, онъ узналъ отъ рыбаковъ обо всемъ, что въ крѣпости произошло и и какъ въ ней укрѣпился Лаке-Шемена, приготовившійся встрѣтить непріятеля на водѣ и на сушѣ. Вѣсти эти не мало смутили Гередина-Мухаммеда, который никакъ не ожидалъ, чтобъ непріятель могъ сдѣлать такъ много въ такое короткое время.
   Подчиненные ему военачальники говорили единогласно, что такъ-какъ крѣпость уже взята, непріятель въ ней утвердился и не осталось въ живыхъ ни одного изъ бывшихъ тамъ Ачемцевъ, то благоразумнѣе всего уйдти, ибо нечего больше дѣлать. Но Герединъ-Мухаммедъ былъ противнаго мнѣнія. Онъ говорилъ, что скорѣе умретъ, какъ слѣдуетъ мужу, чѣмъ останется жить въ безчестіи; что если султанъ оказалъ ему довѣренность, то онъ долженъ оправдать ее во что бы ни стало, если не хочетъ лишиться мнѣнія, которое всѣ о немъ имѣютъ. А потому онъ поклялся костями пророка Мухаммеда и всѣми лампадами меккскаго храма, что велитъ казнить, какъ измѣнника, всякаго, кто только заговорятъ объ отступленіи, и что такихъ сваритъ заживо въ котлѣ съ смолою, какъ сварилъ бы самого Лаке-Шемену, еслибъ онъ попался въ его руки.
   Потомъ онъ приказалъ сняться съ якоря, и флотъ его вошелъ въ рѣку подъ всѣми парусами, при громкихъ крикахъ и страшномъ шумѣ барабановъ, музыкальныхъ инструментовъ н пушечныхъ выстрѣловъ. Флотъ Лаке-Шемены, подкрѣпленный множествомъ людей изъ Перака, Бинтанга, Сіака и другихъ сосѣднихъ мѣстъ, ждалъ непріятеля въ добромъ порядкѣ на серединѣ рѣки. Враги встрѣтились, и, послѣ нѣсколькихъ залповъ артиллеріи, свалились между собою на абордажъ съ такимъ ожесточеніемъ, что побѣда оставалась нерѣшеною въ-продолженіе болѣе полутора часа. Наконецъ, одна огненная бомба поразила Гередина-Мухаммеда прямо въ грудь и разорвала его пополамъ; смерть его совершенно разстроила Ачемцевъ, которые смѣшались и оробѣли. Желая скрыться за однимъ мысомъ, они поворотили свои суда назадъ, но теченіе разстроило ихъ совершенно, и они были разбиты и взяты по частямъ.
   Такимъ-образомъ весь флотъ ачемскаго султана достался въ руки Лаке-Шемены, кромѣ четырнадцати судовъ, которыя успѣли убѣжать, а сто-шесть-десятъ-шесть были взяты и всѣ бывшіе на нихъ люди преданы смерти. Когда спасшіяся четырнадцать судовъ прибыли въ Ачемъ и донесли султану обо всемъ происшедшемъ, онъ впалъ въ такую горесть, что заперся въ своемъ дворцѣ и цѣлые двадцать дней не хотѣлъ никого видѣть. Потомъ онъ приказалъ отрубить головы всѣмъ капитанамъ этихъ четырнадцати судовъ, а остальнымъ, которые на нихъ пришли, велѣлъ выбрить бороды, и, подъ опасеніемъ казни быть заживо распиленными, носить женское платье, обвѣваться опахаломъ и играть на цитрѣ. Воины эти, которыхъ все преступленіе состояло въ несчастіи, не могли перенести такого унизительнаго и несправедливаго наказанія: почти всѣ они сами лишили себя жизни -- одни отравились ядомъ, другіе повѣсились, третьи закололись кинжалами.
   Вотъ какъ королевство Аару освободилось изъ-подъ ига ачемскаго тирана и досталось во власть жантанскаго короля, который владѣлъ имъ до 1564 гола, когда тотъ же ачемскій тиранъ, притворившись, будто хочетъ идти войною на Патани, вмѣсто того, сдѣлалъ ночью нападеніе на Жантану, гдѣ въ то время былъ король этого государства. Ачемскій султанъ захватилъ его въ плѣнъ вмѣстѣ со всѣми его женами и дѣтьми, отвезъ ихъ въ свою столицу и тамъ подвергъ неслыханно-жестокимъ мученіемъ, не щадя даже самыхъ малолѣтныхъ дѣтей; королевство же Аару снова перешло къ нему, и онъ посадилъ туда на царство своего старшаго сына, того самого, который въ-послѣдствіи былъ убитъ подъ стѣнами Малакки. Онъ осадилъ ее тогда съ большими силами; но губернаторъ нашъ, донъ Ліонисъ-Перейра, сынъ графа да-Фейры, защищалъ нашу крѣпость съ такимъ геройскимъ мужествомъ, что спасъ ее какъ-будто чудомъ, ибо непріятелей было чуть-ли но вдесятеро больше, чѣмъ христіанъ.
   

IV.

   Теперь, разсказавъ о современныхъ происшествіяхъ съ нашими сосѣдями, по правдѣ, какъ все тамъ было, обращусь снова къ моимъ собственнымъ приключеніямъ.
   Выздоровѣвъ, какъ я выше говорилъ, отъ болѣзней, привезенныхъ мною изъ плѣна въ Сіакѣ, я былъ однажды позванъ къ губернатору Перо-де Фаріи. Онъ сказалъ мнѣ, что, желая открыть для меня какую-нибудь дорогу, по которой я бы могъ обезпечить хоть нѣсколько свою будущность, поручаетъ мнѣ доставить на лангарѣ товаровъ на десять тысячъ крузадовъ въ Пагангъ {Маленькое государство это находится на восточномъ берегу полуострова Малакки. Прим. перев.}, къ живущему тамъ повѣренному ею Томе Лобо; оттуда я долженъ былъ идти въ Патани, лигъ на сто далѣе по берегу Китайскаго-Моря, къ сѣверу, съ подарками къ тамошнему королю, для переговоровъ о выкупѣ пяти Португальцевъ, находившихся въ плѣну въ Сіамѣ, у его зятя.
   Я вышелъ изъ Малакки съ попутнымъ вѣтромъ, обогнулъ южную оконечность этого полуострова и на седьмой день пути, ночью, находясь на высотѣ острова Пуло-Тимоанга, мы всѣ были поражены раздавшимися на водѣ, недалеко отъ васъ, двумя громкими криками отчаянія. Не видя ничего въ совершенной темнотѣ, мы поворотили паруса и направились въ сторону звука на удачу, разглядывая во всѣ глаза воду, не удастся ли что-нибудь разсмотрѣть. Такимъ-образомъ, подвигаясь ощупью около часа, мы замѣтили довольно-далеко впереди что-то черное и массивное. Не могши разобрать, что это такое, мы пріостановились и стали между собою держать совѣтъ. Насъ Португальцевъ было на лангарѣ четверо, и мнѣнія были различны: -- одни говорили, что должно идти впередъ и удостовѣриться, нельзя ли подать помощь бѣдствующимъ; другіе утверждали, что намъ нечего терять время для дѣлъ, которыя насъ вовсе не касаются, и что лучше всего идти своимъ путемъ въ Пагангъ и сдать тамъ товары Перо-де-Фаріи, ибо всякая задержка можетъ быть сопряжена съ опасностью и пріидется отвѣчать въ случаѣ какого-нибудь несчастія.
   Я объявилъ имъ на это, что непремѣнно, во что бы ни стало, рѣшился узнать причину крика, который всѣ мы слышали; а если я ошибаюсь, то буду отвѣчать одному Перо де-Фаріи, которому принадлежатъ и ланчара и товары, но никакъ не имъ, ибо они не рискуютъ тутъ ничѣмъ, кромѣ своихъ особъ, которыя такъ же малоцѣнны, какъ и моя собственная. Пока споры эти длились, время подошло къ разсвѣту, и мы ясно могли разсмотрѣть нѣсколько человѣкъ, плававшихъ на волнахъ и державшихся за обломки. Мы тотчасъ же поставили всѣ паруса и принялись грести что было силъ; наконецъ, когда мы приблизились къ нимъ на столько, что они могли разглядѣть васъ, они прокричали громко разъ шесть или семь: "Господи, помилуй насъ!" Слова этихъ несчастливцевъ поразили насъ несказанно, подошедъ къ нимъ вплоть, мы тотчасъ же убрали паруса, спустили на воду шлюпку и перетащили къ себѣ двадцать-три человѣка, изъ которыхъ четырнадцать были Португальцы, а остальные невольники. Искаженныя лица ихъ приводила насъ въ ужасъ; всѣ они были такъ слабы, что не могли сначала произнести ни одного слова.
   Мы оказали имъ всѣ попеченія, какія только на ланчарѣ были возможны, и когда привели ихъ нѣсколько въ себя, стали разспрашивать о томъ, какимъ образомъ они очутились въ такомъ ужасномъ положеніи. Одинъ изъ нихъ, человѣкъ пожилой, отвѣчалъ на это съ горькимъ плачемъ: "Имя мое. сеньйоры, Фернанъ Жиль Порсальйо; а кривой глазъ мой вышибли Ачемцы, когда они осаждали Малакку во второй разъ, во время губернаторства дона Эстевана де Гамы. Онъ, желая сдѣлать мнѣ добро и видя мою бѣдность, позволилъ мнѣ ѣхать на Молуккскіе-Острова, чтобъ дать мнѣ возможность сдѣлать кой-какіе торговые обороты. О, еслибъ Господь помиловалъ меня и не внушалъ желанія быть въ тѣхъ мѣстахъ! Я пожилъ на многихъ изъ этихъ острововъ я, наконецъ, пошелъ изъ Терната, гдѣ наша крѣпость, въ Малакку, на джонкѣ, нагруженной тысячью багаровъ гвоздики, цѣною больше чѣмъ на сто тысячъ крузадовъ. Мы плыли двадцать-три дня съ благополучными вѣтрами, но вдругъ, за грѣхи наши, когда мы находились къ сѣверо-западу отъ Сурабайи, что на островѣ Явѣ, сдѣлалась жесточайшая буря, которая вскорѣ развела огромное волненье, въ носовой части нашей джонки открылась такая течь, что мы должны были облегчить ее и побросать за бортъ значительную часть груза. Такимъ-образомъ носило насъ цѣлую ночь безъ парусовъ, ибо страшные порывы не позволяли нести ни малѣйшаго клочка парусины, и наконецъ, на другой день, судно не выдержало и пошло ко дну; изъ ста-сорока-семи человѣкъ спаслось только двадцать-три на разныхъ обломкахъ и бревнахъ. Въ-продолженіе нѣсколькихъ дней, плавали мы по морю въ такомъ положеніи, въ какомъ вы нашли насъ; мучившій насъ голодъ мы утоляли мясомъ одного невольника-Кафра, который захлебнулся и умеръ. Въ эту ночь умерло изъ нашего числа еще двое Португальцевъ, но мы не хотѣли ѣсть ихъ, ибо твердо были увѣрены, что не доживемъ до утра.
   Мы съ ужасомъ слушали разсказъ бѣдныхъ страдальцевъ и благодарили Господа за то, что онъ васъ не подвергъ такой тяжкой участи. Потомъ, утѣшая ихъ по-христіански, сколько умѣли, мы подѣлились съ ними одеждою, уступили имъ свои постели, словомъ , сдѣлали для ихъ спокойствія все, это позволяли наши бѣдные способы. Потомъ, мы снова направили путь въ Пагангу, ко входу въ который прибыли въ самую полночь и бросили якорь передъ небольшимъ селеніемъ Кампаларау.
   На разсвѣтѣ мы снялись и подошли на греблѣ къ самому городу, гдѣ вскорѣ отъискали Томе-Лобо, агента Перо де-Фаріи, которому я тотчасъ же и сдалъ привезенные мною товары. Въ этотъ же день умерло трое изъ четырнадцати спасенныхъ нами Португальцевъ, въ числѣ которыхъ былъ и Фернанъ Жиль Порсальйо, и пять христіанскихъ мальчиковъ цвѣтнаго племени. Мы спустили ихъ всѣхъ ночью въ море, привязавъ каждому по камню на шею и на ноги, чтобъ погрузить ихъ на дно; ибо на берегу намъ ни за что не позволяли хоронить нашихъ покойниковъ, хотя Томе-Лобо и предлагалъ за это сорокъ крузадовъ: жители говорили, что земля ихъ останется проклятою и не будетъ производить ничего, потому-что покойники не очищены отъ множества свинины, которую они при жизни съѣли, что у нихъ считается самымъ тяжкимъ оскверненіемъ. Оставшихся въ живыхъ изъ спасенныхъ нами людей, Томе-Лобо помѣстилъ въ свои домъ и снабжалъ въ изобиліи всѣмъ нужнымъ, пока они не выздоровѣли совершенно; тогда онъ отправилъ ихъ въ Малакку.
   Кончивъ дѣла свои вь Пагангѣ, я хотѣлъ идти въ Патани, чтобъ исполнить другое порученіе Перо де-Фаріи; но Томе-Лобо усильно упрашивалъ меня остаться, увѣряя, что пребываніе его въ Пагангѣ сопряжено съ опасностью, ибо одинъ изъ здѣшнихъ вельможъ, по имени Туангъ-ІІІеррафангъ, поклялся сжечь его домъ вмѣстѣ съ нимъ-самимъ и всѣми его товарами. Дѣло въ томъ, что въ Малаккѣ одинъ изъ агентовъ губернатора взялъ у него на пять тысячъ крузадовъ ладана, шелка и алоя за гораздо-меньшую цѣну, чѣмъ все это стоило, а самъ прислалъ ему гнилыхъ и испорченныхъ товаровъ, которые онъ послѣ съ трудомъ сбылъ за семьсотъ крузадовъ, вмѣсто хорошихъ, могшихъ доставить выгодный барышъ. Томе-Лобо говорилъ, что уже два раза у его дома нарочно поднимали шумъ, чтобъ выманить его-самого за ворота и убить въ дракѣ, а потому онъ считалъ необходимымъ, чтобъ я остался съ нимъ для защиты въ случаѣ нужды его-самого и товаровъ, которые хранились въ его домѣ. Я возражалъ ему на это разными доводами, которыхъ онъ не хотѣлъ слушать, и, наконецъ, сказалъ, что если они хотятъ его убить и ограбить, то какимъ же образомъ а самъ избѣгну той же участи? А притомъ, если онъ ожидаетъ неминуемаго нападенія, то зачѣмъ отпустилъ въ Малакку тѣхъ одиннадцать Португальцевъ, которыхъ я спасъ въ морѣ?-- Онъ клялся мнѣ, что сожалѣетъ до крайности объ отправленіи этихъ людей, во ороситъ я требуетъ именемъ малаккскаго губернатора, которому сейчасъ же напишетъ обо всемъ, чтобъ я остался, ибо отъ этого зависитъ участь товаровъ Перо де-Фаріи, которыхъ у него тысячъ на тридцать крузадовъ, не считая своихъ собственныхъ, которыхъ почти на столько же.
   Положеніе мое было довольно-затруднительно: оставаться опасно, а уйдти и покинуть на произволъ судьбы Томе-Лобо съ имуществомъ Перо де-Фаріи, я также считалъ невозможнымъ. Какъ тутъ поступить? Я предложилъ Томе-Лобо уговоръ, чтобъ онъ въ-продолженіе пятнадцати дней превратилъ всѣ свои товары въ золото и драгоцѣнные камни, которыми та страна изобилуетъ, и былъ готовъ идти съ нами на моей ланчарѣ въ Питани; по прошествія же этого срока, я уйду, я онъ можетъ дѣлаться, какъ знаетъ. Онъ согласился, и такимъ образомъ я успокоился.
   Томе-Лобо, боясь бѣды, принялся продавать свои товары такъ усердно и такъ дешево, что черезъ восемь дней въ амбарахъ его ничего не осталось. Онъ не бралъ ни гвоздики, ни перца, ни другихъ пряностей, которыя могли бы загрузить мою ланчару, а принималъ только золото, привозимое сюда изъ Менангкабу, алмазы, доставляемые нажу рунангахъ изъ Лаоса и Танжангпура, и жемчугъ изъ Борнео и Солора.
   Когда все было устроено, и намъ только осталось, перебравшись на другой день на ланчару отправиться въ путь, демону пришло въ голову испортить все дѣло. Нѣкто Ходжа-Джейналь, посланникъ борнеоскаго султана, жившій года три или четыре при дворѣ пагангскаго короля, человѣкъ очень-богатый, убилъ, его за то, то засталъ съ своею женою; происшествіе это подняло въ городѣ такую тревогу и до того взволновало народъ, что, казалось, будто весь адъ сорвался съ цѣпи. Множество праздныхъ и буйныхъ людей, готовыхъ всегда напакостить чего они не смѣли дѣлать, боясь своего государя, собрались въ числѣ шести или семисотъ человѣкъ и ворвались тремя толпами въ домъ, гдѣ жилъ Томе-Лобо. Мы отбивались, какъ могли, и наконецъ, когда съ нашей стороны легло одиннадцать человѣкъ, въ томъ числѣ трое прибывшихъ со нами изъ Малакки Португальцевъ, и самъ Томе-Лобо получилъ шесть ранъ, изъ которыхъ одинъ сабельный ударъ разсѣкъ ему правую щеку до шеи, мы увидѣли себя въ необходимости отступить въ ланчару. Господь помогъ намъ спастись вмѣстѣ съ пятью Портутальцами и восемью матросами, но товары пропали всѣ, а въ кладовой Томе-Лобо было одного золота и драгоцѣнныхъ каменьевъ тысячъ на пятьдесятъ крузадовъ.
   Мы отдалились отъ берега и выждали до разсвѣта къ безпрестанной тревогѣ. Видя, что съ каждымъ часомъ дѣла идутъ хуже и хуже и что возмущеніе въ городѣ разгарается сильнѣе, мы рѣшились уйдти въ Патани, не желая подвергнуться опасности быть убитыми. Намъ послѣ сказывали, что, во время этого бунта, въ Пагангѣ около четырехъ тысячъ человѣкъ рѣшилось жизни.
   Снявшись съ якоря, мы черезъ шесть дней пришли къ Патани, гдѣ были очень-хорошо приняты жившими тамъ Португальцами и разсказывали имъ въ подробности обо всемъ, происшедшемъ въ Пагангѣ и о смутномъ положеніи города, что поразило ихъ сильно, и они, движимые усердіемъ добрыхъ христіанъ, пошли въ домъ короля: объяснивъ ему, какой убытокъ потерпѣлъ его союзникъ, малаккскій губернаторъ, они просили позволенія возвратить какъ-нибудь товары, которыхъ онъ совершенно безвинно лишился. Король, выслушавъ ихъ благосклонно, сказалъ: "Справедливость требуетъ, чтобъ вы грабили тѣхъ, кто грабитъ вашихъ, а въ особенности тѣхъ, кто ограбилъ малаккскаго губернатора, которому всѣ вы столько обязаны". Португальцы поблагодарили его за такую милость, и возвратясь домой, рѣшили захватывать все, что только попадется имъ въ руки изъ принадлежащаго жителямъ Паганга, пока не вознаградится весь убытокъ, понесенный тамъ нашими земляками во время послѣднихъ смутъ.
   Дней черезъ девять провѣдали они, что въ рѣкѣ Калантангѣ, находящейся лигахъ въ восемнадцати отъ Патани, стоятъ три китайскія джонки, весьма-богато нагруженныя, которыя принадлежатъ мавританскимъ купцамъ изъ Паганга и зашли въ эту рѣку по причинѣ противныхъ вѣтровъ. Изъ трехъ-сотъ Португальцевъ, жившихъ къ Патани, восемьдесятъ человѣкъ тотчасъ же, не теряя времени, чтобъ не дать здѣшнимъ маврамъ успѣть предувѣдомить о себѣ, отправились въ экспедицію на двухъ фустахъ и одномъ большомъ суднѣ. Начальство принялъ на себя Жоао-Фернандезъ-Дабреу, урожденецъ острова Мадеры, сынъ учителя короля дона Іоанна; онъ имѣлъ съ собою на большомъ суднѣ сорокъ солдатъ, а двумя фустами командовали Лоренсо де-Гоэсъ и Васко Сермеато, люди весьма-храбрые и опытные въ военномъ и морскомъ дѣлѣ.
   Экспедиція прибыла на другой день въ рѣку Калантангъ, и, увидѣвъ на якорѣ джонки, о которыхъ они были увѣдомлены, наши напали на нихъ съ такою стремительностью, что, не взирая на мужественную защиту мавровъ, онѣ меньше чѣмъ черезъ часъ нашлись вынужденными сдаться, лишившись семидесяти-четырехъ человѣкъ убитыми; изъ нашихъ было убитыхъ только трое, но за то много раненныхъ.
   Овладѣвъ джонками и пересадивъ на нихъ часть своихъ людей для управленія, Португальцы наши снова поставили паруса, и, вмѣстѣ съ джонками, поспѣшили выйдти изъ рѣки; оставаться долѣе было опасно, потому-что все народонаселеніе окрестныхъ деревень поднялось уже на ноги. Вышелъ такимъ-образомъ изъ рѣки, они черезъ сутки прибыли въ Патани, при громѣ артиллеріи и звукѣ трубъ и барабановъ, къ большому неудовольствію мавровъ, которымъ такое торжество было очень-непріятно.
   Мавры эти, не смотря на то, что по наружности казались нашими друзьями, употребляли всѣ усилія и всячески старались подстрекать короля черезъ его приближенныхъ, чтобъ онъ поссорился съ нами и выгналъ насъ изъ своихъ владѣній; но онъ оставался непреклоненъ и говорилъ, что ни за что не намѣренъ разорвать дружбу, которую предшественники его заключили съ Португальцами. Желая, однако, быть посредникомъ между нами и хозяевами джонокъ, онъ попросилъ насъ, чтобъ мы взяли изъ грузовъ ихъ столько товаровъ, на сколько губернаторъ Малакки потерпѣлъ убытка, а суда отпустили домой, вознаградивъ м себя нѣсколько за труды. Жоао-Фернандезъ-Дабреу и большая часть Португальцевъ, видя, какъ сильно король желаетъ этого, согласились на его просьбу, за что онъ остался ими весьма-доволенъ и премного благодарилъ ихъ.
   Вотъ какимъ-образомъ были возвращены пятьдесятъ-тысячь крузадовъ, которыхъ Перо де-Фаріа и Томе-Лобо лишились въ Пагангѣ, а Португальцы остались въ той землѣ съ честнымъ именемъ и заставили мавровъ бояться и уважать себя. Говорили, что на взятыхъ джонкахъ было одного серебра тысячъ на триста крузадовъ, не считая другихъ товаровъ, которыми онѣ была богато нагружены.
   

V.

   На двадцать-шестой день пребываніи моего въ Патана, когда я уже былъ почти готовъ отправиться въ Малакку, прибыла оттуда фуста, подъ начальствомъ капитана Антоніо де-Фаріи де-Сузы. Перо де-Фаріа прислалъ его къ здѣшнему королю съ подарками и съ изъявленіемъ благодарности за хорошіе поступки его съ Португальцами, а также для нѣкоторыхъ переговоровъ, касавшихся торговли нашей съ здѣшнимъ краемъ.
   Антоніо де Фаріа имѣлъ тысячъ на двѣнадцать крузадовъ индійскихъ товаровъ, которые взялъ въ Малаккѣ въ долгъ, но которые здѣсь были въ такомъ дурномъ ходу, что никто не хотѣлъ покупать ихъ. Не иная что съ ними дѣлать, онъ рѣшился-было перезимовать въ Патани, чтобъ выждать случая сбыть ихъ какъ-нибудь; однако, нѣкоторые изъ здѣшнихъ опытныхъ купцовъ посовѣтовали ему идти въ Лугоръ или Лигоръ, городъ въ Сіамскомъ Королевствѣ, лигъ на сто къ сѣверу отъ Патани, очень-богатый и посѣщаемый множествомъ джонокъ и проа изъ Лаоса. Танжангпура, Пассарвавга, Солора, Борнео и другихъ мѣстъ, откуда привозятъ золото и дорогіе каменья для промѣна на разные товары.
   Антоніо де-Фаріа рѣшился послушаться этого совѣта и нанялъ себѣ въ Патани судно, ибо фуста его была слишкомъ-плоха, онъ поручилъ продажу своихъ товаровъ нѣкоему Кристовао Борральйо, человѣку весьма-опытному въ торговыхъ дѣлахъ, а съ нимъ должны были отправиться человѣкъ семнадцать разночинцевъ и солдатъ, изъ которыхъ у каждаго было понемножку своего добра, и каждый надѣялся сдѣлать въ Лугорѣ такой оборотъ, чтобъ изъ одного крузада вышло семь и даже больше. Въ числѣ этихъ разсчетливыхъ былъ и я грѣшный.
   Мы снялись оъ якоря въ субботу утромъ и, держась все вдоль берега, при попутныхъ вѣтрахъ пришли въ четверкъ слѣдующей недѣли ко входу въ Лугоръ. Бросивъ якорь въ устьѣ рѣки, мы простояли тутъ весь день, собирая по возможности подробнѣйшія свѣдѣнія обо всемъ, что могло касаться нашей торговли и нашей личной безопасности.
   Свѣдѣнія эти были до того благопріятны,что мы надѣялись ушестерить свои капиталы, такъ-какъ сентябрь мѣсяцъ, по законамъ сіамскаго императора, былъ мѣсяцемъ королевскихъ сумбай или поклоновъ. Чтобъ понять значеніе этого выраженія, надобно знать, что вдоль всего восточнаго малайскаго берега и на нѣкоторое разстояніе во внутрь царствуетъ одинъ могущественный государь, который называется Пречау Салеу, императоръ всего Сорнау; царство его состоитъ изъ четырнадцати мелкихъ королевствъ, которыя извѣстны подъ общимъ именемъ Сіама. Всѣ эти четырнадцать королей, по древнему обычаю, были обязаны являться лично, разъ въ каждый годъ, въ городъ Одіа, столицу Сорнау; туда они приносили дань, которую каждый долженъ былъ платить своему верховному повелителю, и дѣлали сумбайю, то-есть цаловали въ знакъ покорности саблю, заткнутую за поясомъ императора.
   Но такъ-какъ столица находится лигъ на пятьдесятъ во внутрь земли и теченіе рѣки очень-быстро, отъ-чего королямъ часто приходилось долго проживать тамъ съ большими издержками и убытками, то императоръ, снисходя на ихъ общее прошеніе, смягчилъ требованіе этого знака покорности, назначивъ въ городъ Лугоръ намѣстника, который на ихъ языкѣ называется пойго: къ нему они должны представляться лично черезъ каждые три года, въ сентябрѣ, съ изъявленіемъ своей покорности и съ данью, которую каждый обязанъ вносить въ-продолженіе этихъ трехъ лѣтъ. Въ этотъ мѣсяцъ снимается пошлина не только съ товаровъ, привозимыхъ этими данниками-королями, но и со всѣхъ, которые привозятъ купцы, какого бы народа они ни были.*
   Время нашего прибытія случилось какъ-разъ въ этотъ мѣсяцъ, и въ здѣшній городъ стеклось столько купцовъ съ разныхъ сторонъ съ богатыми товарами, что по разсказамъ тамъ перебывало болѣе полуторы тысячи судовъ.
   Все это мы узнали пока стояли на якорѣ въ устьѣ рѣки, выжидая перемѣны вѣтра, чтобъ войдти въ нее. Но за грѣхи наши Господу не угодно было допустить осуществленія нашихъ блестящихъ надеждъ: часовъ около десяти, когда мы только-что приготовились обѣдать, имѣя якорь на панерѣ, чтобъ сняться тотчасъ же послѣ ѣды, мы увидѣли идущую изъ рѣки большую джонку, шедшую подъ однимъ фокомъ. Она бросила якорь пряно впереди насъ: потомъ, разсмотрѣвъ, что мы Португальцы и что насъ очень-мало, да и судно у насъ маленькое, она выпустила канатъ и подрейфовала на насъ. Поравнявшись съ вашимъ носомъ, съ джонки закинули къ намъ на цѣпяхъ желѣзные крючья и притянули ваше судно къ себѣ; потомъ появилось вдругъ человѣкъ семьдесятъ или восемьдесятъ мавровъ съ примѣсью нѣсколькихъ Турковъ, притаившихся подлѣ борта. Они испустили страшный крикъ и осыпали насъ такимъ градомъ камней, стрѣлъ и дротиковъ, что, меньше чѣмъ въ одинъ credo, изъ семнадцати Португальцевъ легло на мѣстѣ двѣнадцать, и кромѣ того тридцать-шесть матросовъ и невольниковъ. Мы четверо, уцѣлѣвшіе, бросились въ море, и одинъ утонулъ но доплывъ до берега, а остальные добрались туда кое-какъ, измученные и израненные; мы съ трудомъ пошли по болотистому взморью, увязая въ тинѣ чуть не до пояса, и поспѣшили скрыться какъ-можно-скорѣе въ лѣсу.
   Мавры съ джонки вошли на наше судно, и первымъ дѣломъ ихъ было добить лежавшихъ на палубѣ человѣкъ шесть или семь раненныхъ; потомъ,перетащивъ на джонку все, что сочли достойнаго изъ груза и вещей, они прорубили судно и пустили ко дну, а сами немедленно подняли якорь, поставили паруса и пошли въ море.
   Мы трое, спасшіеся отъ общей участи, израненные и безпомощные, принялись плакать и бить себя въ грудь кулаками, въ отчаяніи отъ всего, что видѣли за полчаса предъ тѣмъ, и такимъ-образомъ провели остатокъ этого горестнаго дня. Видя, что земля здѣсь болотиста и населена множествомъ змѣй и ящерицъ, мы рѣшились провести ночь на взморьѣ, въ тинѣ. На другой день, когда разсвѣло, мы потянулись вдоль берега рѣки вверхъ, до небольшаго рукава ея, черезъ который мы рѣшились переправиться, какъ по глубинѣ его, такъ и потому-что видѣли въ немъ много большихъ ящерицъ {Вѣроятно, крокодиловъ.}. Мы провели тутъ тяжкую ночь и пять слѣдующихъ дней, ибо намъ нельзя было идти ни впередъ, ни назадъ: вся земля была болотистая; поросшая высокою травою.
   Въ-продолженіе этого времени умеръ одинъ изъ насъ, по имени Бастіанъ Анрикезъ, человѣкъ весьма-почтенный и богатый, у котораго на лангарѣ пропало тысячъ восемь крузадовъ; остальные двое, Кристовао Борральйо и я, принялись оплакивать худо-погребеннаго покойника и сами были такъ слабы, что едва могли говорить: мы предчувствовали, что и намъ прійдется прожить недолго и были готовы умереть.
   На другой день, около солнечнаго восхода, увидѣли мы вверху, по теченію рѣки, большую лодку, нагруженную солью; когда она поравнялась съ нами, мы встали на колѣни и умоляли гребцовъ взять насъ. Они пріостановились, посмотрѣли на насъ пристально и показали видъ, будто хотятъ продолжать путь свой внизъ по рѣкѣ; тогда мы закричали имъ, сколько у насъ было силъ, чтобъ они сжалились надъ нами и не оставили умереть въ такомъ положеніи. При звукѣ нашего голоса поднялась въ кормѣ лодки пожилая женщина, вида важнаго и величаваго; увидя насъ въ такомъ жалкомъ состояніи и раны, которыя мы ей показали, она приказала людямъ своимъ грести къ берегу; должно быть, люди сначала противились, потому-что она взяла палку и надѣлила многихъ изъ нихъ добрыми ударами. Когда лодка пристала къ берегу, шестеро изъ гребцовъ выскочили и втащили васъ къ себѣ.
   Почтенная женщина, видя васъ израненными, а лохмотья одежды нашей въ грязи и крови, велѣла вылить на насъ нѣсколько ушатовъ воды и дала обоимъ по куску бумажной матерія для прикрытія наготы. Потомъ она посадила насъ подлѣ себя, дала намъ ѣсть изъ своихъ рукъ и сказала: -- "Подкрѣпляйте свои силы, бѣдные чужеземцы: и не унывайте. Взгляните на меня, я женщина еще не очень старая, а между-тѣмъ, шесть лѣтъ тому назадъ, была въ плѣну и ограблена больше чѣмъ на сто тысячъ крузадовъ имущества, лишилась трехъ сыновей и мужа, котораго любила больше глазъ своихъ, двухъ братьевъ и зятя -- всѣ они были растерзаны при мнѣ хоботами слоновъ сіамскаго государя; я видѣла, какъ три дочери, отецъ и мать были брошены въ раскаленныя печи и умерли въ ужасныхъ мукахъ, испуская крики и стоны, отъ которыхъ небо должно бы развалиться. Я перенесла все это и влачу жизнь горестную, но не ропщу на Бога, ибо онъ знаетъ что дѣлаетъ."
   Мы отвѣчали ей, что Господу угодно было за грѣхи наши посѣтить и насъ бѣдствіемъ неожиданнымъ, послѣ котораго она видитъ насъ въ такомъ положеніи. Она возразила со слезами на глазахъ: "Хорошо вы дѣлаете, чужеземцы, что въ несчастіяхъ своихъ принимаете съ покорностью волю Божію". Потомъ она принялась разспрашивать насъ о причинѣ нашего бѣдствія и мы разсказали, какъ все произошло, присовокупивъ, что не знаемъ, кто были эти разбойники и за что они сдѣлали намъ столько зла. Люди ея заключали изъ нашихъ слогъ, что навалившая на насъ большія джонка -- та самая, на которой разбойничаетъ гузаратскій мавръ Ходжа-Асемъ, вышедшій въ тотъ день изъ рѣки и отправившійся съ грузовъ на островъ Гаи-Нанъ.
   Почтенная женщина, ударяя себя въ грудь, воскликнула: "Пусть меня убьютъ, если это не онъ! Мавръ этотъ хвасталъ нѣсколько разъ въ присутствіи всѣхъ, кто его слушалъ, что онъ истребилъ многихъ изъ чужеземцевъ, владѣющихъ Малаккой, и что поклялся своему пророку Мухаммеду убивать всѣхъ Португальцевъ, какіе только ему попадутся." -- Мы, испуганные этимъ извѣстіемъ, спросили ее, что за человѣкъ этотъ мавръ и по какой причинѣ онъ питаетъ къ намъ такую кровожадную вражду. Она отвѣчала, что навѣрное не знаетъ, но что слышала, будто одинъ изъ вашихъ главныхъ военачальниковъ, по имени Эйгоръ-да-Сильвейра, убилъ его отца и двухъ братьевъ въ Меккскомъ-Проливѣ, и суднѣ, шедшемъ оттуда въ Дабулъ. Послѣ того она разсказала какъ еще много другихъ подробностей объ ожесточенной ненависти этого мавра къ Португальцамъ и обо всемъ, что онъ говоритъ и дѣлаетъ къ нашему вреду.
   Отваливъ отъ мѣста, гдѣ насъ взяла эта почтенная женщина, мы пошли вверхъ по рѣкѣ подъ парусами и на веслахъ. Проѣхавъ около двухъ лигъ, мы остановились у небольшой деревни, въ которой переночевали, а на разсвѣтѣ слѣдующаго два пошла къ городу Лугору, находящемуся оттуда лигъ за пять, куда прибыла около полудня.
   Покровительница наша взяла насъ къ себѣ въ домъ, гдѣ мы прожили двадцать-три дня въ полномъ изобиліи, окруженные всѣми удобствами, которыя доставляла намъ ея заботливая попечительность, такъ-что совершенно выздоровѣли и поправились.
   Женщина эта была вдова знатнаго рода. Мы въ-послѣдствіи узнали, что она была прежде женою Шабандара Древедина, котораго Лазапара, король Квайжоанга, что на островѣ Явѣ, убилъ въ городѣ Банча. Когда она насъ встрѣтила, она ѣхала съ своей большой джонки, нагруженной солью, которая сидѣла въ водѣ слишкомъ-глубоко, чтобъ войдти въ рѣку, а потому съ нея перевозила грузъ мало-по-малу на той самой лодкѣ, которая спасла насъ.
   Когда Господу угодно было возвратить намъ здоровье, она сдала насъ одному купцу, своему родственнику, отправлявшемуся въ Патани. Онъ взялъ насъ на гребную калалузу, на которой собирался ѣхать, и мы черезъ семь дней прибыли благополучно въ Патани.
   Антоніо де Фаріа, ожидавшій насъ съ нетерпѣніемъ и разсчитывавшій на большіе барыши, остолбенѣлъ, когда мы разсказали о горестной участи вашей ланчары. Большая часть бывшихъ здѣсь Португальцевъ были огорчены не менѣе его, ибо и они лишились всего своего имущества.
   Антоніо де Фаріа, видя себя въ безпомощномъ состояніи и зная, что въ Малаккѣ отъ него потребуютъ взятыхъ въ долгъ двѣнадцать тысячъ крузадовъ, собралъ нашихъ земляковъ и объявилъ имъ, что во смѣетъ показаться на глаза своимъ кредиторамъ, а потому, по его мнѣнію, всѣмъ вамъ остается одно средство: отъискать тѣхъ, кто насъ ограбилъ и возвратить себѣ силою наше потерянное добро. Потомъ онъ ваялъ святое евангеліе и поклялся надъ нимъ громогласно, что пойдетъ хоть на край свѣта искать нечестиваго мавра и заставитъ его заплатить съ лихвою за все сдѣланное имъ зло, ибо смерть шестнадцати Португальцевъ и тридцати-шести христіанскихъ моряковъ не должна пройдти разбойнику даромъ; иначе подобныя дѣла повторятся въ другой, въ десятый и въ сотый разъ.
   Всѣ присутствовавшіе похвалили рѣшимость Антоніо де Фаріи и предложили себя и все, что у нихъ осталось денегъ, для исполненія его предпріятія. Онъ поблагодарилъ своихъ друзей за ихъ готовность и немедленно, съ величайшею дѣятельностью приступилъ къ нужнымъ приготовленіямъ, такъ-что черезъ восьмнадцать дней судно было готово къ отплытію съ пятьюдесятью-пятью солдатами и нужнымъ числомъ матросовъ и невольниковъ.
   Необходимость заставила и меня идти въ эту экспедицію, ибо я остался безъ единаго винтина, не имѣлъ никого, кто бы мнѣ помогъ въ крайности и, кромѣ того, долженъ былъ въ Малаккѣ болѣе пятисотъ крузадовъ, которыми друзья меня тамъ ссудили. А по милости этой собаки-мавра у меня не осталось ровно ничего, кромѣ моего грѣшнаго, израненнаго тѣла. Товарищъ мой Кристовао Борральйо былъ еще въ худшемъ положеніи: у него было еще больше ранъ взамѣну двухъ тысячь пятисотъ крузадовъ, на которые его ограбили вмѣстѣ съ прочими.
   

I.

   Приготовившись въ походу, Антоніо де-Фаріа вышелъ изъ Патани въ субботу 9 мая 1540 года и направилъ путь къ сѣверо-востоку. На другой день плаванія увидѣли мы островъ, называемый Пуло-Кондоръ, который находится за юго-востокъ отъ мыса Камбоджи. Обойдя его кругомъ, мы нашли хорошее якорное мѣсто, гдѣ стояла джонка, отправлявшаяся въ Сіамъ съ посланникомъ Наутакима Линдау, короля острова Тоза {Тоза главный городъ на островѣ Сикокѣ, одномъ изъ составляющихъ Японскую Имперію. Прим. перевод.}. Увидя насъ, она тотчасъ вступила подъ паруса и Антоніо де-Фаріа отправилъ на нее своего китайца-лоцмана, съ привѣтствіями къ посланнику и увѣреніями въ желаніи ненарушимой дружбы между португальцами и его государемъ. Посланникъ велѣлъ лоцману выразить Антоніо де-Фаріи надежду свою, что со времененъ народъ его сойдется съ нами и оба будутъ жить въ святой дружбѣ, завѣщанной людямъ Богомъ, безконечно-милосердымъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ прислалъ въ подарокъ Фаріи богатую саблю съ золотыми ножнами и эфесомъ и двадцать-шесть крупныхъ мчужинъ въ золотой коробочкѣ, обдѣланной въ видѣ солонки.
   Антоніо де-Фаріа былъ очень огорченъ тѣмъ, что не могъ отплатить посланнику подаркомъ за подарокъ и увидѣться съ нимъ лично, ибо джонка его была уже далеко, когда возвратился нашъ Китаецъ-лоцманъ.
   Мы съѣхали на этотъ островъ Пуло-Кондоръ и простояли у него трое сутокъ, наливаясь водою и накидывая неводъ, въ который попадалось каждый день множество рыбы. Мы снаряжались въ Патана съ большою торопливостью, и не успѣли запастись всѣмъ, что намъ было нужно для экспедиціи, а потому Антоніо де-Фаріа рѣшился пополнить свои запасы частнымъ грабежемъ, гдѣ будетъ возможно, и добыть себѣ такимъ образомъ пороху, провизіи и другихъ снарядовъ. Намѣреніе его было пройдти вдоль берега королевства Чампоа, что подлѣ Камбоджи, осмотрѣть тамъ порты и якорныя мѣста, а также, если встрѣтятся случай, наложить руки на суда, съ которыхъ мы могли бы взять то, въ чемъ чувствовали недостатокъ.
   По прошествіи трехъ сутокъ мы снялись съ якоря и направились къ твердой землѣ, прійдя на видъ которой стали искать входа въ рѣку Пуло-Комбинъ, отдѣляющую владѣнія Камбоджи отъ королевства Чампоа. Мы прибыли туда въ воскресенье, въ послѣдній день мая, и лоцманъ поставилъ насъ на якорь лиги на три внутрь, противъ большаго селенія Катимпару.
   Тамъ мы простояли дружелюбно и мирно двѣнадцать дней и запаслись всѣмъ, что намъ было нужно. Антоніо де-Фаріа, человѣкъ отъ природы весьма-любознательный, усердно разспрашивалъ жителей о томъ, какіе народы обитаютъ внутри этой земля и откуда вытекаетъ большая рѣка, въ которой мы стояли. Они отвѣчала, что рѣка выходятъ изъ большаго озера, отстоящаго отъ мора лигъ на двѣсти-шестьдесятъ; что оно окружено высокими горами, у подошвы которыхъ, подлѣ воды, тридцать-восемь селеній; что и одномъ изъ этихъ селеній, Шинкалеу, богатѣйшій золотой рудникъ, изъ котораго ежедневно добываютъ полтора багара золота, что на наши деньги составитъ мильйоновъ на двадцать въ годъ. Мѣсто это принадлежитъ четыремъ владѣльцамъ, которые изъ жадности безпрестанно воюютъ между собою. По разсчету Фаріи, еслибъ тутъ послать человѣкъ триста Португальцевъ, съ сотнею пищалей, то безъ малѣйшаго сомнѣнія можно было бы безъ труда овладѣть всѣмъ, что тамъ есть. А въ другомъ изъ этихъ селеній находятъ множество алмазовъ и другихъ драгоцѣнныхъ каменьевъ, которые достоинствомъ выше добываемыхъ въ Лаосѣ и Танжангпурѣ.
   Выйдя изъ рѣки Пуло-Камбинъ, мы шли вдоль берега королевства Чампао, до большаго залива, въ которомъ однако не нашли ничего, на что можно бы до бы наложить руку, а потому мы не остались тамъ, а отправились далѣе и на другое утро подошли къ рѣкѣ Томбасой. Антоніо де-Фаріа сталъ на якорь у входа въ нее, потому-что лоцманъ не рѣшался вести насъ въ рѣку, увѣряя, что онъ никогда тамъ не бывалъ и не знаетъ, какъ она глубока.
   Пока мы разсуждали между собой идти ли въ рѣку или нѣтъ, показалось большое судно, шедшее съ моря. Мы тотчасъ же приготовились, какъ слѣдуетъ, принять его, и когда оно прошло вдоль нашего борта, привѣтствовали его по обычаю здѣшнихъ морей своимъ флагомъ; но тѣ, вмѣсто учтиваго отвѣта, разглядѣвъ, что мы Португальцы, которыхъ они, вѣроятно не любятъ, поставили на ютъ голаго Кафра, который обернулся къ намъ спиною и наклонился, а потомъ, съ непристойными словами, крикомъ, свистомъ и хохотомъ, они принялись бить и стучать въ барабаны и сковороды. Такая наглая дерзость сильно оскорбила Антоніо де-Фарію и онъ велѣлъ выстрѣлить по мимъ изъ фалконета, чтобъ научить ихъ учтивости. Это, однако, не уняло ихъ, потому-что они отвѣчали на нашъ выстрѣлъ залпомъ изъ пяти единороговъ и трехъ фалконетовъ, чѣмъ значительно насъ озадачили.
   Антоніо де-Фаріа созвалъ на совѣтъ опытнѣйшихъ, и они рѣшили, что такъ-какъ уже темнѣетъ, то лучше всего остаться на якорѣ на своемъ мѣстѣ, ибо опасно нападать на это сомнительное судно; а завтра, когда мы разсмотримъ, какъ непріятель силенъ и что это за люди, можно будетъ дѣйствовать сообразно съ обстоятельствами. Въ-слѣдствіе этого, разставивъ часовыхъ и глядя вокругъ себя съ величайшею бдительностью. мы стали дожидаться разсвѣта.
   Часа въ два послѣ полуночи, показались на горизонтѣ съ моря три черныя пятна, наравнѣ съ водою. Мы тотчасъ же показали ихъ капитану, который дремалъ на ютѣ, и онъ. всмотрѣвшись попристальнѣе, закричалъ: "Къ оружію!" Въ одинъ мигъ всѣ поднялись на ноги и приготовились къ бою. Вскорѣ обозначилось довольно-ясно, что эти предметы гребныя суда, которыя правятъ прямо на васъ. Антоніо де-Фаріа разставилъ всѣхъ по мѣстамъ, и сказалъ намъ: "Сеньйоры и братья мои, разбойникъ этотъ намѣренъ напасть на пасъ. Мнѣ кажется, что это вчерашніе неучи, потому-что съ берега, по видимому, некому пріидти. Они, вѣроятно, воображаютъ, что насъ здѣсь чедовѣкъ шесть или семь Португальцевъ, какъ обыкновенно бываетъ на купеческихъ судахъ. Намъ, при помощи Христа, предстоитъ дѣло, отъ котораго можно ожидать пользы. Слушайте же: притаитесь всѣ, чтобъ они снаружи не видѣли ни одного человѣка -- тогда мы узнаетъ чего они отъ насъ хотятъ; а между-тѣмъ, чтобъ огнестрѣльное и холодное оружіе было у насъ наготовѣ; но фитили скрыть хорошенько, иначе они увидятъ огонь -- пусть они воображаютъ , что мы спимъ и не подозрѣваемъ ихъ намѣренія."
   Благоразумное приказаніе Антоніо де-Фаріи было исполнено въ точности. Три большія лодки приблизились къ намъ на полетъ стрѣлы, обошли насъ кругомъ, потомъ, подержавшись на веслахъ и посовѣтовавшись тихонько между собою съ четверть часа, онѣ раздѣлились: двѣ, которыя были поменьше, направились къ нашей кормѣ, а большая, съ главною силою нападающихъ, пошла къ правому борту. Приставъ къ намъ, всѣ люди выскочили на нашу палубу съ величайшею поспѣшностью, и меньше чѣмъ въ одинъ credo, ихъ набралось у насъ человѣкъ сорокъ. Тогда Антоніо де-Фаріа вышелъ изъ засады изъ-подъ юта съ сорока Португальцами: призывая па помощь св Іакова, они ринулись на оторопѣвшихъ враговъ съ такой стремительноостью, что въ нѣсколько мгновеній положили почти всѣхъ на мѣстѣ; потомъ, нѣсколько огненныхъ снарядовъ, брошенныхъ на ихъ лодки, произвели тамъ паническій страхъ, отъ котораго всѣ бывшіе на нихъ побросались въ море, стараясь добраться вплавь до берега, а наши, соскочивъ на своя шлюпки , вытащили изъ воды человѣкъ пять и привезли къ борту оставленныя непріятелемъ лодки. Такимъ-образомъ, по милосердію Господа, все кончилось для насъ совершенно-благополучно.
   Въ числѣ вытащенныхъ изъ воды непріятелей былъ тотъ самый Кафръ, который показывалъ себя намъ съ такой неприличной стороны; остальные были Турокъ, два Ачемпа и самъ капитанъ джонки, по имени Симилау, страшный разбойникъ и непримиримый врагъ Португальцевъ. Антоніо де-Фаріа велѣлъ тотчасъ же подвергнуть ихъ пыткѣ, чтобъ довѣдаться что это за люди, откуда они пришли и чего имъ отъ насъ было нужно.
   Ачемпы и Турокъ давали самые безтолковые отвѣты; когда очередь пытки дошла до Кафра, онъ съ плачемъ и стономъ сталъ умолять, чтобъ его не мучили, что онъ такой же христіанинъ, какъ и мы, и что онъ скажетъ всю правду безъ пытки. Антоніо де-Фаріа тотчасъ же велѣлъ развязать его, отвелъ въ сторону и далъ съѣсть кусокъ сухаря и выпить глотокъ вина; потокъ,успокоивъ бѣдняка ласковыми словами, совѣтовалъ разсказать всю истину, по долгу христіанина.
   "Имя мое Бастіанъ", отвѣчалъ Кафръ: "я былъ невольникомъ Гаспара де-Мелло, котораго этотъ песъ,связанный здѣсь, убилъ два года тому напалъ въ Ліампу, вмѣстѣ съ бывшими съ нимъ на суднѣ двадцатью-шестью Португальцами". Антоніо Фаріа вскрикнулъ отъ изумленія: -- Та, та, та! Я больше и знать не хочу -- такъ эта собака тотъ самый Симилау, который убилъ твоего господина?-- "Тотъ самый, сеньйоръ; онъ хотѣлъ теперь сдѣлать то же самое и съ вашею милостью, воображая, что васъ, Португальцевъ, всего человѣкъ шесть или семь. Для этого онъ такъ и поторопился; онъ говорилъ, что заберетъ всѣхъ васъ руками и вышибетъ вамъ изъ головы мозгъ вострымъ коломъ, какъ онъ сдѣлалъ съ моимъ несчастнымъ господиномъ". Сообразивъ это и сдѣлавъ Кафру еще нѣсколько вопросовъ, Антоніо де-Фаріа, узнавъ, что на джонкѣ осталось только человѣкъ сорокъ китайскихъ матросовъ, ибо всѣхъ военныхъ людей Симилау забралъ съ собою на лодки для нападенія на насъ, рѣшался немедленно овладѣть ею.
   Приказавъ напередъ предать Симилау и бывшихъ съ нимъ Ачемцевъ и Турка той самой смерти, какой они предали несчастнаго Гаспара де-Мелло (т. е. велѣвъ вышибить имъ изъ головы мозгъ острымъ коломъ) Антоніо де-Фаріа собралъ на взятыя у непріятеля лодки человѣкъ тридцать солдатъ и, при помощи попутнаго вѣтра и теченія, менѣе чѣмъ въ часъ подъѣхалъ къ разбойничьей джонкѣ, стоявшей на якорѣ въ рѣкѣ, на лигу разстоянія отъ насъ. Мы пристали къ кормѣ безъ всякаго шума и крика, взобрались на ютъ и бросили въ толпу струсившихъ Китайцевъ нѣсколько гранатъ, которыми убили человѣкъ десять или двѣнадцать, а остальные бросились въ воду; но какъ джонка была большая, а у насъ не достало бы людей для управленія ею, то Автопіо де-Фаріа велѣлъ переловить ихъ. Такимъ-образомъ, Господь, по неизрѣченному правосудію своему, обратилъ кичливость этой нечистой собаки Симилау въ орудіе кары за его злодѣянія, и Португальцы отмстили ему за все зло, причиненное имъ ихъ соотечественникамъ.
   Время подходило къ разсвѣту, когда мы, окончательно овладѣвъ джонкою, разсмотрѣли на-скоро свою добычу Она состояла изъ тридцати-шести тысячь таэловъ японскаго серебра, что на нашу монету составитъ пятьдесятъ-четыре тысячи крузадовъ, кромѣ множества другихъ дорогихъ товаровъ; намъ нѣкогда было разбирать и оцѣнивать ихъ на мѣстѣ, ибо всѣ береговые жители уже поднялись на нога, вездѣ загорѣлись огни и сторожевые сигналы, и Антоніо де-Фаріа счелъ за лучшее немедленно вступить подъ паруса и убраться не теряя времена.
   

II.

   Изъ рѣки Тообасой Антоніо де-Фаріа вышелъ въ среду, наканунѣ праздника св. причастія, 1540 года. Мы направили путь вдоль берега государства Чампоа, и въ слѣдующую пятницу пришли къ рѣкѣ, которую туземцы называютъ Тинакореу, а Португальцы Варелла {Рѣка эта впадаетъ въ Китайское-Море съ восточнаго берега Кохинхины. Прим. пер.}. Антоніо де-Фаріа рѣшился войдти въ нее, чтобъ собрать свѣдѣнія какъ о предстоящемъ намъ дальнѣйшемъ пути, такъ и насчетъ разбойника Хаджи-Асеиа, ибо всѣ сіамскія джонки и суда малайскаго берега, которыя ходятъ въ Китай, посѣщаютъ это мѣсто на перепутьи и выгодно сбываютъ свои товары въ обмѣнъ на золото, пахучее дерево и слоновую кость, чѣмъ всѣмъ здѣшнее государство изобилуетъ.
   Лишь-только мы бросили якорь въ рѣкѣ, противъ одного небольшаго селенія, какъ насъ окружило множество проа или лодокъ, нагруженныхъ зеленью и разными свѣжими съѣстными припасами. Увидя людей неизвѣстнаго имъ племени, жители здѣшніе перепугались и говорили между собою: "Большую новость посылаетъ вамъ Богъ: не тѣ ли это бородатые люди, которые являются въ чужихъ странахъ подъ видомъ купцовъ, а потомъ грабятъ ихъ, какъ разбойники; не лучше ли вамъ спрятаться въ лѣсъ, пока они не расхватали вашего добра и не сожгли нашихъ домовъ?-- Нѣтъ, говорили другіе:-- если они уже пришли сюда за грѣхи наши, такъ лучше не вооружать ихъ противъ себя, а разспросимъ ихъ поласковѣе, чего имъ нужно и увѣдомимъ о нихъ Гойя-Пакира". Антоніо де-Фаріа, притворившись, что не понимаетъ ихъ словъ, хотя у насъ и было довольно переводчиковъ, принялъ этихъ лодочниковъ очень-ласково, купилъ ихъ припасы и велѣлъ имъ тотчасъ же заплатить все, чего они требовали и чѣмъ они остались очень довольны.
   На вопросы ихъ Антоніо Фаріи откуда онъ и зачѣмъ идетъ, онъ отвѣчалъ что мы изъ сіамскаго города Тапарарима, изъ квартала чужеземцевъ, а идемъ къ товарами къ Ликейскимъ Островамъ; онъ прибавилъ, что зашелъ сюда единственно узнать гдѣ одинъ его пріятель, котораго зовутъ Ходжа-Асемомъ, и который пошелъ, какъ ему сказывали, въ ту же сторону. Потомъ онъ спросилъ: не заходилъ ли этотъ пріятель на перепутьи сюда, и сказалъ, что онъ скоро намѣренъ уйдти, чтобъ не упустить попутнаго муссона и поскорѣе продать свои товары, ибо здѣсь ихъ, конечно, не гдѣ сбыть. Лодочники отвѣчали, что не знаютъ его пріятеля Ходжу Асема и разсказали Антоніо де-Фаріи множество такихъ подробностей о своемъ отечествѣ, что ясно было, какъ легко человѣкъ съ предпріимчивымъ духомъ и достаточными силами могъ бы завоевать его съ гораздо меньшимъ трудомъ и меньшею потерею человѣческой крови и капитала, чѣмъ намъ стоило завоеваніе нашихъ владѣній въ Индіи, тогда какъ выгоды были бы чуть ли не больше тѣхъ, которыя мы до-сихъ-поръ пріобрѣли.
   Въ слѣдующую среду, мы вышли изъ этой рѣки и направились къ одному необитаемому острову, Пуло-Чампейлао, находящемуся недалеко отъ берега Кохинхины. Тамъ мы простояли трое сутокъ на хорошемъ якорномъ мѣстѣ, приводя себя въ боевой порядокъ и устраивая надлежащимъ образомъ свою артиллерію; потомъ мы снялись и пошли въ острову Гаи-Нану, гдѣ, по мнѣнію Антоніо Де-Фаріи, мы должны были найдти Ходжу-Асема.
   Прійдя на видъ утесовъ Пуло-Капаса, островка, находящагося подлѣ южной оконечности Гаи-Нана, мы рѣшились въ этотъ день приблизиться по больше, какъ на столько, чтобъ разсмотрѣть рѣки и заливы берега и выбрать удобное мѣсто для входа. Наступила ночь; но какъ лорча {Lorchus, небольшія суда, употреблявшіяся Португальцами XVI столѣтія.}, на которой мы отправилась изъ Патани, имѣла порядочную течь, то намъ показалось благоразумнѣе перебраться съ главными силами на взятую у Симилау джонку, что и было немедленно сдѣлано.
   Послѣ этого Антоніо де-Фаріа рѣшился бросить якорь въ разстоянія одной лиги отъ рѣки, видѣнной нами при солнечномъ закатѣ прямо за востокѣ, потому-что джонка сидѣла глубоко въ водѣ и онъ опасался множества мелей, замѣченныхъ нами у входа. Сдѣлавъ это, онъ велѣлъ Кристовао-Борральйо взять четырнадцать человѣкъ хорошо-вооруженныхъ солдатъ и войдти на лорчѣ въ рѣку для осмотра огней, горѣвшихъ въ разныхъ мѣстахъ на берегу. Тотъ, приготовившись какъ должно, отправился не теряя времени, и, проѣхавъ по самой рѣкѣ съ лигу, наткнулся за цѣлый флотъ большихъ джонокъ, которыхъ тутъ было штукъ около сорока. Опасаясь, что это флотъ мандарина, о которомъ до васъ дошли еще прежде нѣкоторые слухи, Кристовао-Борральйо сталъ на якорь подъ самымъ берегомъ. Потомъ, когда вода пошла на прибыль, около полуночи, онъ потихоньку поднялъ якорь и пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ мы видѣли огни, изъ которыхъ большая часть уже погасла, такъ-что осталось не больше двухъ или трехъ, показывавшихся отъ времени до времени и служившихъ ему путеводителями.
   Продолжая такимъ образомъ подвигаться впередъ, Кристовао Борральйо опять встрѣтивъ множество судовъ, большихъ и малыхъ, которыхъ, по соображенію нѣкоторыхъ изъ его людей, было тысячь до двухъ. Чтобъ проскользнуть между ними незамѣтно, на лорчѣ спустили паруса и обвернули разными тряпками вальки веселъ. Миновавъ суда, лорча очутилась передъ городомъ, гдѣ должно было предполагать тысячъ около десяти жителей. Городъ былъ окруженъ каменною стѣною съ башнями, бастіонами, барбаканомъ, наподобіе нашихъ крѣпостей, и обведенъ двойнымъ рвомъ, наполненнымъ водою.
   Тутъ пятеро изъ четырнадцати бывшихъ на лорчѣ Португальцевъ вышли на берегъ, взявъ съ собою двухъ Китайцевъ, которыхъ жены остались заложницами на джонкѣ, и обошли кругомъ всего города, не встрѣтивъ ни одной живой души. На это они употребили часа три, а потомъ всѣ снова собрались на ворчу и пустились въ обратный путь подъ парусами и на веслахъ, стараясь не дѣлать ни малѣйшаго шума, ибо они хорошо понимали, что, возбудивъ противъ себя чье-нибудь подозрѣніе, они погибли бы всѣ до единаго.
   Выйдя благополучно изъ рѣки, они увидѣли на барѣ джонку, по-видимому только-что ставшую на якорь; потомъ, воротившись къ своимъ, Кристовао Борральйо, отдавая отчетъ въ своей рекогносцировкѣ, сказалъ Антоніо де-Фаріа, что, можетъ-быть, вновь-прибывшая джонка та самая, на которой разбойничаетъ проклятая джонка Ходжа-Асемъ и которую мы отыскиваемъ. Извѣстіе это до того взволновло Антоніо де-Фарію, что онъ, не дожидаясь ни минуты, выпустивъ канатъ и вступилъ подъ паруса, говоря, что сердце убѣждаетъ его въ дѣйствительной близости Ходжи-Асена, въ чемъ онъ ручается головою, и что онъ рѣшился умереть съ честью, воздавая этому нечестивому врагу зломъ за зло и думая не столько о своихъ потерянныхъ десяти тысячахъ крузадовъ, которыхъ давно уже забылъ, сколько о четырнадцати Португальцахъ, убитыхъ этимъ псомъ.
   Приблизясь въ той джонкѣ, Антоніо де-Фаріа велѣлъ лорчѣ идти по другую ея сторону, желая аттаковать ее разомъ съ двухъ сторонъ, онъ строго запретилъ дѣйствовать огнестрѣльнымъ оружіемъ, чтобъ не поднять тревоги на стоявшихъ въ рѣкѣ джонкахъ, которыя, услышавъ пушечные выстрѣлы, непремѣнно захотѣли бы узнать, что у насъ происходитъ. Лишь-только мы пристали къ непріятельской джонкѣ, двадцать солдатъ вскочили на нее овладѣли ея палубой безъ всякаго сопротивленія, люди на ней, съ просонковъ и не зная что дѣлать, бросились въ воду и поплыли въ берегу; нѣкоторые изъ нихъ, кто похрабрѣк, вздумали было дать намъ отпоръ, но Антоніо-де-Фаріа, призывая св. Іакова, устремился на нихъ съ двадцатью другими солдатами и положилъ на мѣстѣ человѣкъ около тридцати. Потомъ онъ велѣлъ лодкамъ ловить тѣхъ кто плылъ къ берегу, ибо иначе некому было бы управлять взятою джонкой.
   Желая знать кому она принадлежала, Антоніо-де-Фаріа велѣлъ подвергнуть пыткѣ четверыхъ вытащенныхъ изъ воды людей. Двое были такъ упорны, что умерли въ мукахъ, не сказавъ ничего; тогда взяли третьяго, мальчика, и хотѣли допрашивать его тѣмъ же порядкомъ, но тутъ связанный старикъ, лежавшій на палубѣ въ ожиданіи равной участи, принялся умолять со слезами, чтобъ не мучили его сына и обѣщалъ разсказать всю истину. Антоніо-де Фаріа тотчасъ остановилъ палачей и сказалъ старику, чтобъ онъ говорилъ правду, а иначе сына его бросятъ живого въ море: если же онъ выскажетъ все, то и его и сына высадятъ безвредными на берегъ и отдадутъ имъ все, что они подъ клятвеннымъ подтвержденіемъ признаютъ своею собственностью. Мавръ отвѣчалъ на это:-- Принимаю твое слово, синьйоръ, хотя теперешнія дѣла твои и не сообразны съ христіанскимъ закономъ."-- Слова эти до того смутили Фарію, что онъ не нашелся какъ отвѣчать: онъ тотчасъ же велѣлъ развязать его, и подозвавъ къ себѣ, принялся разспрашивать кротко и ласково безъ всякихъ угрозъ.
   Разсмотрѣвъ, что старикъ былъ такъ же бѣлъ, какъ и мы, Антоніо-де-Фаріа, спросилъ, не Турокъ или не Парси {Парси или Гебры -- огнепоклонники, которыхъ предки были первоначальными обитателями Ирана или Персіи, до завоеванія ея мухаммеданами. Прим. Перев.} ли онъ, на что тотъ отвѣчалъ, что онъ христіанинъ и урожденецъ Синайской-Горы, гдѣ покоится тѣло блаженной св. Катерины.-- "А если такъ", возразилъ Фаріа: "то почему ты живешь не между христіанами, а съ этими невѣрными собаками?" -- Плѣнникъ отвѣчалъ, что онъ купецъ и хорошаго происхожденія; что имя его Томе Мостанге и что онъ, стоя со своимъ судномъ на якорѣ въ портѣ Джиддѣ, въ Аравіи, въ 1538 году, былъ захваченъ съ семью другими судами Сулейманомъ-Пашою, намѣстникомъ Каира, для доставки провіанта и снарядовъ на флотъ турецкаго султана, состоявшій изъ семидесяти галеръ и посланный для возвращенія престола султану Бандуру Камбонскому, котораго низвергъ великій моголъ, и для изгнанія Португальцевъ изъ Индіи. Турки, обѣщавшіе за это нашему плѣннику плату и вознагражденіе, обманули его захватили у него жену и дочь, которыхъ обезчестили при немъ, и младшаго сына, плакавшаго и метавшагося при видѣ жестокостей ихъ съ его матерью и сестрою, бросили въ море съ камнемъ на шеѣ; самого же Томе-Мостанге заковали въ цѣпи, сѣкли безпощадно каждый день веревками, и отняли все его имущество, котораго было тысячъ на шесть крузадовъ, говоря, что одни только благочестивые и святые мусульмане, какъ они имѣютъ право пользоваться земными благами.
   Такимъ-образомъ, находясь невольникомъ на томъ самомъ суднѣ, гдѣ онъ былъ прежде хозяиномъ, и лишась жены и дочери, умершихъ въ непродолжительномъ времени, бѣдный Томе пришелъ въ Діу. Тамъ, не видя конца своимъ несчастіямъ, онъ однажды ночью бросился въ воду вмѣстѣ съ оставшимся сыномъ, и оба доплыли до берега, откуда пробрались сухимъ путемъ въ Суратъ; отсюда они пошли въ Малакку, на фустѣ, принадлежавшей Гарсіи де-Саа, а потомъ, по приказанію тогдашняго малаккскаго губернатора, дона Эстевана де-Гамы, оба отправились въ Китай, съ однимъ Кристовао Сардиньйо. У острова Сингапура судно ихъ было ночью аттаковано Квіай-Танжпнгомъ, капитаномъ взятой нами джонки, который убилъ при этомъ случаѣ двадцать-шесть Португальцевъ, а Томе Мостанге, знавшаго артиллерійское дѣло, онъ сдѣлалъ своимъ констапелемъ; сына его разбойники также пощадили.
   Выслушавъ этотъ разсказъ, Антоніо де-Фаріо схватилъ себя обѣими руками за голову и громко вскрикнулъ: "Господи помилуй, Госполи помилуй! не-уже-ли это не сонъ!" Потомъ, обратясь къ намъ, онъ передалъ все, что ему разсказалъ Томе о разбойникѣ Квіай Танжангѣ; бывшій констапель его присовокупилъ, что онъ убилъ въ разное время больше ста Португальцевъ, которые выходили въ море съ малыми силами, и награбилъ разнаго имущества больше, чѣмъ на сто тысячъ крузадовъ. Потомъ Армянинъ Томе Мостанге разсказалъ, какъ разбойникъ, убивъ нашего земляка Кристовао Сардиньйо въ Сингапурѣ, велѣлъ изъ тщеславія называть себя-самого не иначе, какъ капитаномъ Сардиньей. На вопросъ Фаріи, куда дѣвался разбойникъ и не спасся ли онъ вплавь, Армянинъ отвѣчалъ,что онъ спрятался къ носовой части джонки, въ канатномъ ящикѣ, человѣками съ шестью или семью своихъ, и что онъ тяжело раненъ. Антоніо де-Фаріа бросился съ нѣсколькими солдатами впередъ и открылъ люкъ канатнаго ящика, удостовѣриться , тамъ ли эта собака; но тотъ, вмѣстѣ со своими шестью товарищами, вылѣзъ изъ другаго отверстія, которое было ниже люка, и все они кинулись, какъ бѣшеные, съ дикимъ остервенѣніемъ, въ середину нашихъ, гдѣ, скорѣе чѣмъ въ три credo и прежде чѣмъ доканали ихъ самихъ, они успѣли убить двухь солдатъ и семерыхъ матросовъ , да переранить человѣкъ около двадцати. Самъ Антоніо де-Фаріа получилъ двѣ раны вь голову и одну препорядочную въ руку.
   Когда дѣло съ джонкою кончилось и раненымъ подали нужныя пособія, что было часовъ около десяти утра, мы снялись, опасаясь флота изъ сорока бывшихъ въ рѣкѣ джонокъ, и къ ночи бросили якорь у берега Кохинхины. Тамъ мы привели въ извѣстность грузъ разбойничьей джонки и оказалось, что на ней было пятьдесятъ багаровъ перца (каждый багарь по пятидесяти квинталовъ {Въ квинталѣ 100 фунтовъ.}, шестьдесятъ багаровъ сандала, сорокъ мушката и тасе, восемьдесятъ багаровъ олова, тридцать слоновой кости, двѣнадцать воска и пять лучшаго алоя -- словомъ, всѣхъ товаровъ было тысячъ на шестьдесятъ крузадовъ, не считая пушки, четырехъ фалконетовъ и тринадцати пищалей. Большая часть этой артиллеріи была нашего издѣлія: она досталась разбойнику съ ограбленныхъ имъ португальскихъ судовъ. Кромѣ того, мы нашли три большіе обитые кожею ящика съ португальскими одеждами, серебряными кубками, солонками, ложками и рукомойниками, шестьдесятъ карабиновъ , множество разнаго бѣлья, и девять маленькихъ дѣвочекъ, отъ шести до восьмилѣтняго возраста, нагихъ, съ колодками на рукахъ и па ногахъ, и до того отощавшихъ, что жаль было смотрѣть на нихъ -- онѣ походили на обтянутые кожею остовы.
   

III.

   Вечеромъ слѣдующаго дня, Антоніо де Фаріа велѣлъ сняться съ якоря и мы снова направились къ острову Гаи-Пану. Мы шли вдоль берега всю ночь, держась на глубинѣ отъ двадцати до тридцати саженъ, а на разсвѣтѣ очутились въ обширномъ заливѣ, гдѣ ходило нѣсколько лодокъ, занимавшихся добываніемъ жемчуга. Нѣкоторые изъ нашихъ предложили-было Антоніо де-Фаріи захватить эти лодки, но онъ не согласился, а велѣлъ держать ближе къ берегу и поднять, по китайскому обычаю, купеческій флагъ.Тотчасъ же отвалили отъ берега двѣ лантеа, въ родѣ нашихъ фустъ, съ разными свѣжими припасами; сдѣлавъ обычные привѣтствія, пріѣхавшіе на нихъ взошли на джонку Антоніо де-Фаріи, но увидя людей совершенно неизвѣстнаго имъ народа, они пришли въ большой ужасъ и спросили насъ, кто мы и чего намъ здѣсь нужно. Имъ отвѣчали, что мы купцы изъ Сіама и пришли торговать съ ними, если они позволятъ. На это одинъ старикъ, казавшійся между ними въ родѣ начальника, возразилъ, что здѣсь торговать не позволяется, а нужно идти въ другой портъ, Гвамбой, гдѣ есть такой же домъ для торговли иностранцевъ, какіе устроены въ Кантонѣ, Чинчеу, Ламау, Сумборѣ, Ліампо и другихъ приморскихъ городахъ; онъ совѣтовалъ Фаріи уйдти отсюда немедленно, потому-что мѣсто это предназначено исключительно для добыванія жемчуга въ сокровищницу Сына Солнца, а потому верховный губернаторъ всей Кохнихины повелѣлъ не пускать сюда никого и сжигать суда, которыя осмѣлятся прійдти сюда, вмѣстѣ со всѣми людьми. А какъ мы иностранцы и не знаемъ обычаевъ здѣшней страны, то старикъ совѣтовалъ вамъ убраться заблаговременно, пока не пришелъ сюда мандаринъ со своимъ флотомъ, потому-что онъ, пожалуй, вздумаетъ исполнить надъ вами повелѣніе кохинхинскаго намѣстника.
   Антоніо де-Фаріа поблагодарилъ его за добрый совѣтъ и спросилъ, много ли въ этомъ Флотѣ судовъ и людей, и за какое время онъ сюда приходитъ. Старикъ отвѣчалъ, что флотъ состоитъ изъ сорока большихъ джонокъ и двадцати-пяти гребныхъ ванконіовъ, и что людей тамъ тысячъ пять военныхъ и двѣ тысячи матросовъ, а что онъ приходитъ сюда за все время жемчужнаго промысла, продолжающагося шесть мѣсяцевъ, отъ начала марта до всхода августа. Антоніо де-Фаріа обходился со старикомъ какъ-нельзя-ласковѣе, и, желая вывѣдать отъ него больше подробностей, велѣлъ подарить ему два куска воска, мѣшокъ перца и слоновый клыкъ, чѣмъ онъ остался очень-доволенъ.
   Потомъ Фаріа спросилъ его, что это за островъ Гаи-Нанъ, о богатствахъ котораго разсказываютъ столько чудесъ? "Скажи ты намъ напередъ, кто ты самъ, куда и зачѣмъ идешь?" возразилъ ему старикъ: и тогда мы дадимъ тебѣ отвѣтъ за твои вопросы. Увѣряемъ тебя по истинѣ, что мы никогда еще не видали на купеческихъ судахъ такого множества молодцовъ, какое видимъ у тебя, ни такихъ учтивыхъ и хорошо одѣтыхъ; можетъ-быть, въ твоей землѣ китайскія шелковыя матеріи такъ дешевы, что ничего не стоютъ; или онѣ достались твоимъ товарищамъ очень-легко, потому-что мы видимъ, какъ они, бросая, для препровожденія времени, какія-то три косточки, швыряютъ пребезжалостно куски дорогой штофной матеріи, какъ люди, для которыхъ она не имѣетъ никакой цѣны. Антоніо де-Фаріа сухо улыбнулся, понявъ намекъ на то, что они полагаютъ эти вещи награбленными; онъ отвѣчалъ, что они забавляются какъ люди молодые и дѣти богатыхъ купцовъ, которые не понимаютъ настоящей цѣнности вещей. "Должно быть такъ", сказалъ старикъ, . скрывъ свои настоящія мысли.
   Антоніо де-Фаріа тотчасъ же велѣлъ игравшимъ въ кости кончить и убрать съ глазъ разбросанные по палубѣ куски матеріи, а потомъ, чтобъ совершенно разсѣять всѣ подозрѣнія Китайцевъ, онъ повезъ ихъ на джонку, принадлежавшую прежде лже-капитану Сардиньѣ, открылъ на ней люки и показалъ своимъ гостямъ лежавшіе сверху мѣшки съ перцемъ. Тогда они успокоились и говорили другъ другу, что теперь, убѣдившись, что мы купцы, а не разбойники, имъ передъ нами нечего таиться и можно отвѣчать на наши вопросы.
   Старикъ обратился къ Антоніо де-Фаріи съ слѣдующими словами: "Зная кто ты и увѣрившись, что вопросы твои не имѣютъ ничего злонамѣреннаго, я готовъ разсказать все, что слыхалъ отъ стариковъ и что знаю самъ объ островѣ Гаи-Нанъ. Въ прежніе годы, островъ этотъ былъ государствомъ отдѣльнымъ,которымъ правилъ могущественный государь. Послѣ него не осталось наслѣдниковъ, отъ-чего въ народѣ произошли такія смуты и безпорядки, такія кровопролитія, что государь кохинхинскій овладѣлъ имъ безъ всякаго труда, съ какими нибудь семью тысячами Монголовъ. Завоевавъ Гаи-Нанъ, онъ оставилъ тамъ намѣстника, который вскорѣ противъ него взбунтовался и предложилъ себя въ подданство китайскому императору, съ условіемъ платить ему ежегодно по четыреста тысячь таэловъ (что по нашему составитъ 600,000 крузадовъ), а тотъ, съ своей стороны, обязался защищать его, въ случаѣ нужды, и отъ всякихъ враговъ.
   "Уговоръ этотъ соблюдался между ними тринадцать лѣтъ, въ-теченіе которыхъ кохинхинскій государь былъ побѣжденъ пять разъ и обязался назначить въ своемъ завѣщаніи (такъ-какъ у него не было сыновей), китайскаго императора наслѣдникомъ всѣхъ своихъ владѣній. Вотъ почему островъ Гаи-Нанъ уже двѣсти-тридцать пять лѣтъ находится подъ владычествомъ китайскихъ императоровъ А что касается до его доходовъ и богатствъ, о которыхъ ты любопытствуешь знать, то скажу, что ихъ набирается всего-на все включая серебряные рудники, жемчугъ и пошлину въ приморскихъ городахъ, до двухъ съ половиною мильйновъ таэловъ.
   Видя, что Антоніо де Фаріа и всѣ Португальцы изумились, услышавъ о такомъ богатствѣ, старикъ улыбнулся и продолжалъ: "Ты удивляешься этой бездѣлицѣ; что же бы ты сказалъ, еслибъ увидѣлъ городъ Пекинъ, въ которомъ постоянно живетъ Сынъ Солнца со своимъ дворомъ? Знаешь ли ты, что туда стекаются всѣ доходы съ тридцати-двухъ королевствъ, составляющихъ Китайскую Имперію, а въ нихъ одно золото и серебро добывается изъ восьмидесяти шести рудниковъ?"
   Антоніо до-Фаріа поблагодарилъ его за всѣ сообщенныя имъ свѣдѣнія и просилъ присовокупитъ, въ какой портъ намъ идти, гдѣбъ удобнѣе и выгоднѣе сбыть свои товары. Старикъ отвѣчалъ: "Совѣтую тебѣ, какъ другъ, не входить ни въ одинъ изъ портовъ нашего острова и не довѣряться никому изъ здѣшнихъ Китайцевъ, ибо увѣряю, что ни одинъ изъ нихъ не поступитъ съ тобою честно. Мнѣ ты можешь вѣрить -- я слишкомъ-богатъ и не имѣю нужды обманывать тебя. Лучше всего проходи проливомъ, который отдѣляетъ Гаи-Нанъ отъ того берега, не выпуская изъ рукъ лота, потому-что тамъ множество опасныхъ мелей; такимъ образомъ, ты вскорѣ увидишь хорошую рѣку Танауквиръ, гдѣ найдешь безопасное якорное мѣсто, и сбудешь къ два дня всѣ свои товары, сколько бы ихъ ни было. Но совѣтую не выгружать добра своего на берегъ: видъ цѣнныхъ вещей часто порождаетъ жадность, а если отъ жадности чешутся руки у людей даже скромныхъ, то чего ждать отъ безпокойныхъ и дурныхъ, которые отъ природы скорѣе склонны прибрать себѣ чужое, чѣмъ изъ любви къ Богу удѣлить нуждающимся изъ своего?"
   Послѣ этой рѣчи, старикъ и всѣ его товарищи распростились съ капитаномъ и Португальцами, наговоривъ другъ другу множество привѣтствій, на которыя люди вообще бываютъ рѣдко скупы. Старикъ на разставаньи подарилъ Антоніо до Фаріи черепаховый ящичекъ съ двѣнадцатью жемчужинами хорошей цѣны, проси извиненія , что не могъ позволить намъ продать здѣсь свои товары, по-тому-что онъ подвергся бы за то строгой отвѣтственности но законамъ своего отечества; въ заключеніе, онъ совѣтовалъ намъ уходить не теряя времени, чтобъ насъ не захватилъ мандаринъ со своимъ флотомъ, потому-что тогда наши суда были бы навѣрно сожжены.
   Антоніо де-Фаріа рѣшился не пренебрегать совѣтомъ этого старика, понимая справедливость его словъ: омъ немедленно велѣлъ вступить подъ паруса и мы пошли вдоль южнаго берега пролива, промѣряя безпрестанно глубину. Черезъ двое сутокъ, пользуясь западными вѣтрами, мы прибыли къ рѣкѣ Танауквиру, въ которой стали на якорь противъ небольшаго селенія, называвшагося Нейгоръ.
   Мы простояли въ устьѣ этой рѣки всю ночь, намѣреваясь идти съ разсвѣтомъ къ городу, отстоявшему отсюда лигъ на пять, и попытаться сбыть тамъ свои товары, которыми суда были до того нагружены, что вода ихъ подмачивала и не проходило дня безъ просушки тюковъ съ тѣми или другими вещами. Всю мочь вы работали, завозя верпы съ кабельтовыми, чтобъ на зарѣ начать тянуться впередъ, потому-что теченіе было такъ сильно, что подъ одними парусами, при тихомъ вѣтрѣ, мы не могли одолѣть его. Только что начало разсвѣтать, мы увидѣли, что изъ рѣки несутся прямо на насъ по теченію двѣ большія джонки, у которыхъ на всѣхъ мачтахъ развѣвались разноцвѣтные шелковые флаги и вымпела; онѣ скрѣплялись между собою цѣпями, чтобъ дружнѣе и сильнѣе ударить на нашу джонку, и шли съ громкими криками и страшнымъ стукомъ въ барабаны, колокола и сковороды. Первымъ привѣтствіемъ ихъ, когда они приблизились на достаточное разстояніе, былъ залпъ изъ двадцати пушекъ и фалконетовъ. У насъ палубы были до того завалены кабельтовами и канатами, что не было возможности сняться съ якоря какъ слѣлуетъ, а потому мы выпустили канатъ и также понеслись по теченію въ море.
   Судя по всѣмъ признакамъ, ясно было, что джонки эти съ малайскаго берега, что насъ очень озадачило. Антоніо де-Фаріа, человѣкъ находчивый въ затруднительныхъ случаяхъ, тотчасъ понялъ намѣреніе непріятеля и притворился будто бѣжитъ отъ него въ открытое море: во-первыхъ, онъ хотѣлъ выиграть время и приготовить къ дѣйствію нашу артиллерію, а во-вторыхъ, показать непріятелямъ, что мы не такой народъ, какъ они думали. Они, однако, были также не новички въ своемъ ремеслѣ: видя, что мы можемъ уйдти, ибо движенія ихъ стѣснялись цѣпями, которыми они были связаны, они тотчасъ же раздѣлились и одна джонка направилась на насъ, а другая на Кристовао Борральйо, который начальствовалъ другою изъ нашихъ джонокъ. Приблизясь къ намъ, непріятельская джонка тотчасъ же насъ абордировала и осыпала цѣлою тучей стрѣлъ и дротиковъ. Антоніо де-Фаріа, скрываясь подъ ютомъ съ двадцатью-пятью солдатами и двѣнадцатью матросами и невольниками, отстрѣливался изъ пищалей и карабиновъ въ-продолженіе болѣе получаса, а они все продолжали пускать стрѣлы и дротики съ такимъ усердіемь, что вся наша палуба была ими завалена; наконецъ, человѣкъ сорокъ изъ ихъ храбрѣйшихъ удальцовъ рѣшились нанести намъ окончательный ударъ и съ крикомъ бросились на нашу джонку, въ измѣреніи овладѣть ея носовою частью. Тогда Антоніо де-Фаріа повелъ впередъ своихъ и завязалась такая жаркая свалка, что меньше чѣмъ въ три credo мы сдѣлали угодное нашему Господу Спасителю; -- изъ сорока непріятелей, невоображавшихъ найдти такой отпоръ и вооруженныхъ гораздо-хуже насъ, двадцать-шесть легло на мѣстѣ, а остальные бросились въ море. Наши, пользуясь дарованнымъ Господомъ успѣхомъ, немедленно перешли на непріятельскую джонку, гдѣ не встрѣтили большаго сопротивленія; они убивали всѣхъ, кто имъ попадался, щадя только матросовъ, ибо ихъ нужно было сберечь для управленія судами.
   Кончивъ съ однимъ непріятелемъ, Антоніо де-Фаріа поспѣшилъ на выручку Кристовао Корральйо, сражавшагося съ другой джонкой. Побѣда была сомнительна, ибо множество нашихъ было переранено; но подкрѣпленіе наше подоспѣло кстати и кончило дѣло разомъ. Такимъ-образомъ, обѣ эти джонки, хотѣвшія овладѣть нами, очутились въ нашихъ рукахъ, а уцѣлѣйшіе изъ бывшихъ на нихъ людей плыли усиливаясь добраться до берега. Побѣда стоила вамъ одного Португальца и пяти матросовъ, не считая множества раненныхъ, а у непріятеля было убито восемьдесятъ, да столько же попалось въ плѣнъ.
   Подавъ нашимъ раненымъ всѣ возможныя пособія, Антоніо де-Фаріа велѣлъ послать гребныя лодки, ловить спасавшихся вплавь непріятелей, изъ которыхъ многіе уже перетонули. Тѣхъ, кого успѣли вытащить, онъ велѣлъ представить къ себѣ на большую джонку и тотчасъ же подвергнуть пыткѣ, чтобъ добиться, какія это были суда, какъ звали ихъ начальника и живъ ли онъ или убитъ. Никто изъ нихъ не хотѣлъ сказать -- они умирали въ пыткахъ, упорно продолжая молчать. Пока съ ними возились, Кристовао Борральйо закричалъ Антоніо де-Фаріи:-- Сеньйоръ, сеньйоръ, переѣзжайте скорѣе сюда? намъ здѣсь предстоитъ такія заботы, какихъ мы и не ожидали".
   Антоніо де-Фаріа тотчасъ же взялъ съ собою человѣкъ пятнадцать солдатъ, взошелъ съ вини на другую джонку и спросилъ къ чемъ дѣло. Ему отвѣчали, что въ носовой части слышали иного голосовъ и что тамъ вѣрно скрывается куча людей. Приказавъ открыть люкъ, Антоніо де-Фаріа вдругъ услышалъ восклицаніе: "Господи, умилосердись надъ нами! сопровожденное такими раздирающими стонами и воплями, что онъ невольно отшатнулся навалъ. Нѣкоторые изъ нашихъ подошли къ люку и увидѣли множество валявшихся въ трюмѣ плѣнниковъ; они сказали объ этомъ капитану, который все еще не могъ совершенно опомниться отъ ужаса, и получили приказаніе вывести этихъ несчастныхъ на верхъ: ихъ было тамъ семнадцать христіанскихъ душъ, изъ которыхъ двое Португальцевъ, восемь молодыхъ метисовъ, двѣ дѣвушки и двое маленькихъ дѣтей.
   Сердце разрывалось, глядя на нихъ. Разумѣется, что съ нихъ тотчасъ же сняли цѣпи, кандалы и колодки, подали имъ всѣ возможныя пособія и снабдили всѣмъ нужнымъ, ибо только на немногихъ были кой-какія лохмотья одежды. Одинъ изъ Португальцевъ былъ какъ мертвый; у другаго спросили чьи это дѣти. Какъ всѣ они попали въ руки разбойника и какъ звали этого изверга? Португалецъ отвѣчалъ, что у мучителя ихъ было два имени, одно языческое, Некода Шикаулемъ, а другое христіанское, Франциско де-Cаa, ибо онъ шесть лѣтъ тому навалъ принялъ христіанскую вѣру въ Малаккѣ, гдѣ былъ тогда губернаторомъ донъ Гарсіа де-Cаa, который далъ ему это имя, бывъ его крестнымъ отцомъ; а потомъ, чтобъ больше привязать его къ христіанамъ, донъ Гарсіа женилъ его на хорошенькой метискѣ, дочери одного почтеннаго Португальца. Въ 1534 году, онъ отправился въ Китай на большой джонкѣ; съ нимъ была, жена и человѣкъ двадцать богатыхъ и всѣми уважаемыхъ Португальцевъ, ѣхавшихъ туда по торговымъ дѣламъ. Онъ остановился по пути у острова Пуло-Катанга, налиться водою и потомъ идти въ портъ Ченчеу; на другой день стоянка своей у этого острова, зная, что весь экипажъ джонки былъ ему предавъ, ибо состоялъ изъ Китайцевъ, земляковъ его, онъ безъ труда подговорить ихъ убитъ измѣннически всѣхъ Португальцевъ: они ночью потихоньку поднялись и дѣйствительно перерѣзали всѣхъ, кто только носилъ имя христіанское, не исключая и метисовъ-матросовъ. Потомъ онъ хотѣлъ принудить свою жену отказаться отъ истинной вѣры и сдѣлаться язычницей, но та не соглашалась и злодѣй разрубилъ ей голову топоромъ.
   Послѣ того онъ пошелъ къ портъ Ліампо, продалъ свои товары и вообще занимался торговлей, какъ въ томъ, такъ и въ слѣдующемъ году, въ Сіанѣ, Чинчеу и другихъ мѣстахъ, стараясь избѣгать портовъ, гдѣ бы могъ наткнуться на Португальцевъ, достаточно-сильныхъ съ нимъ справиться. Наконецъ, онъ пришелъ въ Кохинхину, гдѣ торговалъ какъ купецъ, а при случаѣ грабилъ кого могъ какъ разбойникъ. Рѣку эту онъ избралъ своимъ главнымъ притономъ и ходитъ сюда уже года три, потому-что Португальцы не имѣютъ обычая торговать въ здѣшнемъ проливѣ и на Гаи-Нанѣ. Онъ въ равныя времена нападалъ на небольшія португальскія суда, которыя попадались ему въ морѣ, и убилъ сорокъ-шесть Португальцевъ, въ числѣ которыхъ были и отцы этихъ дѣтей. Года четыре тому назадъ, находясь у входа въ одну сіамскую рѣку, онъ напалъ на джонку Жоао де-Оливейры, на которой убилъ шестнадцать Португальцевъ, пощадивъ только обоихъ освобожденныхъ нами, потому, что одинъ былъ плотникъ, а другой конопатчикъ. Онъ возилъ ихъ съ собою, обходясь съ ними съ самою ужасною жестокостью. Когда онъ напалъ на насъ, то не думалъ, что мы Португальцы, а считалъ насъ китайскими купцами, въ родѣ тѣхъ, которыхъ онъ часто грабилъ.
   Антоніо де-Фаріа спросилъ тогда, узнаетъ ли онъ между убитыми этого гнуснаго разбойника; получивъ утвердительный отвѣтъ нашего несчастнаго земляка, онъ взялъ его за руку и заставилъ разсматривать лица всѣхъ труповъ, валявшихся на палубахъ обѣихъ джонокъ; но тотъ не призналъ ни одного изъ нихъ за трупъ, котораго искали. Тогда Антоніо де-Фаріа велѣлъ спустить шлюпку и поѣхалъ съ нимъ самъ; они разглядывали нѣкоторыя изъ плававшихъ тѣлъ и, наконецъ, Португалецъ узналъ своего прежняго мучителя въ одномъ, у котораго голова была разрублена сильнымъ сабельнымъ ударомъ; а грудь пронзена копьемъ. Тѣло это тотчасъ же вытащили на палубу нашей джонки, и Антоніо де-Фаріа увѣрился еще болѣе въ томъ, что не ошибся, разсмотрѣвъ толстую золотую цѣпь, которою оно было опоясано и на которой былъ привѣшенъ идолъ въ видѣ ящерицы съ двумя головами; хвостъ и лапы его были изъ черной и зеленой эмали, а тѣло золотое. Отрѣзавъ голову, трупъ разбойника разрубила на части и бросили въ море.
   

IV.

   Подавъ возможную помощь раненымъ и распорядившись на-счетъ нашихъ плѣнныхъ, мы приступили къ осмотру добычи, доставшейся съ побѣжденныхъ двухъ джонокъ. Оказалось, что на нихъ было разнаго добра цѣною тысячъ на сорокъ таэловъ, кромѣ самихъ судовъ, которыя были совершенно-новы и крѣпки. Антоніо де-Фаріа передалъ добычу въ завѣдываніе Антоніо Боржеса, вашего призоваго агента, а одну изъ джонокъ мы сожгли по необходимости, ибо у васъ не было людей для управленія ею. Кромѣ разныхъ товаровъ, мы пріобрѣли семнадцать мѣдныхъ орудій равнаго калибра; почти за всѣхъ нихъ были королевско-португальскіе гербы, ибо они достались этой собакѣ-ренегату съ взятыхъ имъ трехъ португальскихъ судовъ.
   Антоніо де-Фаріа хотѣлъ-было войдти на слѣдующее утро въ рѣку, но рыбаки, которыхъ мы спрашивали ночью, отсовѣтовали намъ приближаться къ городу, потому-что тамъ уже узнали, какъ мы раздѣлались съ разбойникомъ. Самъ губернаторъ области покровительствовалъ этому вору, потому-что получалъ отъ него третью часть награбленной добычи, уже сдѣлалъ непріязненныя распоряженія на нашъ счетъ, такъ вамъ нечего было и думать продавать тамъ свои товары. Сообразивъ это, Антоніо де-Фаріа разсудилъ, что благоразумнѣе идти въ другой портъ, Мутипинау, отстоявшій отъ насъ на сорокъ лигъ къ востоку; тамъ, по разсказамъ рыбаковъ, жили богатые купцы,туземные и чужіе, которымъ можно было промѣнять наши товары на серебро, привозимое туда въ большомъ количествѣ изъ разныхъ странъ.
   Мы снялись съ якоря съ тремя джонками и лорчей, за которой вышли изъ Патани, и пошли вдоль берега къ востоку. Противные вѣтры и теченіе принудили насъ стать на якорь противъ одного холма, называемаго Тилаумера, гдѣ мы простояли тринадцать дней въ ожиданіи перемѣны обстоятельствъ. Частые шквалы, налетавшіе на насъ съ носа, надоѣла намъ значительно, да къ-тому же началъ обнаруживаться недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ. Подъ вечеръ тринадцатаго дня показались, за ваше счастье, четыре гребныя лантеи, что въ родѣ вашихъ фустъ, на которыхъ ввели молодую невѣсту въ одно селеніе, отстоявшее отъ васъ лигъ на девять; на всѣхъ этихъ судахъ раздавались веселые крики и оглушительный стукъ въ барабаны, сковороды и колокольчики.
   Не понимая сначала что значитъ, наши подумали, не шпіоны ли это, посланные выслѣдить насъ изъ Танауквира; а потому Антоніо де-Фарія велѣлъ немедленно подтянуть канаты, приготовиться на всякій случай и между прочимъ чтобъ не подать подозрѣнія, разцвѣтиться флагами и показывать такіе же знаки радости. Суда эти, видя насъ вмѣстѣ и такими веселыми, гребли къ намъ съ полною довѣренностью, воображая, вѣроятно, что у насъ женихъ, который выѣхалъ на встрѣчу къ своей возлюбленной; они прошли мимо нашихъ джонокъ, привѣтствуя насъ по своему обычаю, и стали на якорь подъ берегомъ.
   Мы, все еще не понимая, въ чемъ тутъ заключалось дѣло, были твердо убѣждены, что это шпіоны, добиравшіеся до нагъ. Такимъ-образомъ прошло нѣсколько часовъ и уже совершенно стемнѣло. Между-тѣмъ, невѣста, удивляясь холодности своего жениха, котораго она воображала у васъ, и желая заставить его пріѣхать, послала къ нашей джонкѣ одну изъ своихъ лантей, съ письмомъ слѣдующаго содержанія:
   "Еслибъ слабость моей женской природы позволила мнѣ ѣхать, и увидѣть лицо твое, не навлекая стыда на мое имя, то тѣло мое понеслось бы для облобызанія твоихъ медлящихъ ногъ. Я выѣхала изъ отцовскаго дома, надѣясь жить съ тобою въ любви, пока солнце и луна не перестанутъ около насъ обращаться;умоляю, пріѣзжай на посланной лодкѣ на мою лантею, гдѣ я уже не существую, ибо жизнь моя заключается только въ томъ, чтобъ тебя видѣть. Если ты не посѣтишь меня въ темнотѣ этой ночи, то, можетъ-быть, съ разсвѣтомъ бѣлаго дня уже не застанешь въ живыхъ. Дядя мой Ликорпинау передастъ тебѣ все, что таится въ моемъ сердцѣ; онъ скажетъ, какъ душа моя сиротѣетъ безъ тебя и какъ жадно она проситъ твоей любви".
   Когда приставала лантеи съ этимъ письмомъ, Антоніо де-Фаріа, чтобъ не подать повода къ подозрѣніямъ, велѣлъ спрятаться всѣмъ Португальцамъ, такъ-что наверху остаюсь только наши матросы Китайцы. Лантеа пристали съ полною увѣренностью, и человѣка три, повидимому старшихъ между ними, взошли на нашу палубу съ вопросами о женихѣ; вмѣсто отвѣта всѣ схватили и въ одно мгновеніе спустили въ люкъ, что не стоило намъ никакого труда, ибо всѣ трое были довольно пьяны. Остававшіеся въ лодкѣ не успѣли ни опомниться, ни отвалитъ, услышавъ шумъ, происходившій у насъ на палубѣ, ибо въ то же время наши закинули на ихъ мачту конецъ веревки и притянули ее къ себѣ; потомъ, нѣсколькихъ брошенныхъ отъ насъ гранатъ было достаточно, заставить струсившихъ Китайцевъ броситься за бортъ и искать спасенія вплавь. Тотчасъ же человѣкъ восемь нашихъ перескочили на покинутую лодку и овладѣли ею; видя, что многіе изъ Китайцевъ, не умѣя плавать, тонутъ и умоляютъ, чтобъ ихъ спасли, наши отвалили и вытащили ихъ изъ воды.
   Послѣ этого, Антоніо де-Фаріа тотчасъ же отправился къ остальнымъ лантеамъ, и, во-первыхъ, абордировалъ ту, на которой была невѣста. Онъ не встрѣтилъ никакого сопротивленія, ибо тамъ не было ни одного военнаго человѣка: весь экипажъ лантеи состоялъ изъ матросовъ, взятыхъ для гребли, человѣкъ семи родственниковъ невѣсты, по-видимому людей богатыхъ и значительныхъ, двухъ братьевъ ея, мальчиковъ бѣленькихъ и хорошенькихъ, да нѣсколькихъ пожилыхъ женщинъ, нанятыхъ играть на разныхъ инструментахъ, какъ въ подобныхъ случаяхъ водится въ Китаѣ.
   Когда остальныя двѣ лантеи увидѣли, какой оборотъ приняли дѣла, онѣ выпустили канаты и начали утекать на веслахъ и подъ парусами съ такою поспѣшностью, какъ-будто самъ дьяволъ ихъ погонялъ; одну изъ нихъ намъ однако удалось настичь и взять. Кончивъ съ нею, Антоніо де-Фаріа тотчасъ же велѣлъ перегрузить все, что было лантеахъ, на нашу джонку, а плѣнныхъ помѣстили подъ палубу, гдѣ ихъ продержали до разсвѣта. Тогда, видя, что это народъ жалкій, и что большая часть состояла изъ старухъ, съ которыми намъ нечего было дѣлать, Антоніо де-Фаріа сжалился надъ ними и высадилъ на берегъ всѣхъ, кромѣ невѣсты и ея двухъ братьевъ, ибо они, какъ я сказалъ, были мальчики бѣленькіе и хорошенькіе; кромѣ нихъ, мы оставили у себя еще двадцать матросовъ, потому-что нуждались въ людяхъ для работъ на джонкахъ и взятыхъ лантеахъ.
   Невѣста, какъ мы послѣ узнали,была дочь одного китайскаго чиновника, который у нихъ то же, что у насъ коррегидоръ; она должна была выйдти замужъ за молодаго человѣка, сына Чифуу, губернатора Пандуре. Женихъ писалъ къ ней, что встрѣтитъ ее въ этомъ мѣстѣ съ тремя или четырьмя джонками своего отца, также человѣка очень-богатаго, а вотъ что было причиною несчастной ошибки невѣсты, которой родственники приняли наши джонки за суда ея возлюбленнаго. Въ слѣдующій вечеръ, когда мы снимались съ якоря изъ здѣшняго залива, женихъ прошелъ мимо насъ съ пятью судами, украшенными множествомъ разноцвѣтныхъ флаговъ; онъ привѣтствовалъ насъ веселою музыкой, никакъ не воображая того, что мы дѣлали съ его невѣстою, и сталъ мы якорь у мыса Тилаумера, ожидая ея прибытія.
   Мы, между-тѣмъ, пошли своимъ путемъ къ порту Мутипинау, гдѣ Антоніо де-Фаріа располагалъ распродать товары, и черезъ три дня, по благости Господа, прибыли туда благополучно. Мы бросили якорь въ заливѣ, образуемомъ углубленіемъ берега и небольшимъ островкомъ, гдѣ рѣшились переждать мочь, чтобъ осмотрѣть входъ въ рѣку и удостовѣриться, что намъ не будетъ тамъ предстоять никакой опасности.
   Съ восходомъ луны, часовъ около одиннадцати, Антоніо де-Фаріа послалъ хорошо вооружонную лантею, подъ начальствомъ Валентина Мартинса, человѣка дѣльнаго и надежнаго, осмотрѣть входъ и промѣрять глубину. Онъ промѣрялъ до самаго якорнаго мѣста передъ городомъ и возвратился къ намъ съ отвѣтомъ, что мелей никакихъ нѣтъ, и что судовъ тамъ очень не много, почему намъ можно идти впередъ безъ малѣйшаго опасенія, и тѣмъ болѣе, что въ случаѣ, еслибъ по-чему-нибудь товары наши покупались хуже, чѣмъ мы ожидали, никто не помѣшаетъ вамъ уйдти. На обратномъ пути, посланные найти захватили двухъ рыбаковъ, спавшихъ въ своей лодкѣ, однако ихъ не подвергали пыткѣ, какъ мы обыкновенно дѣлывали въ подобныхъ случаяхъ, ибо всѣ единогласно рѣшили, что въ этомъ нѣтъ никакой надобности.
   На разсвѣтѣ слѣдующаго утра всѣ мы усердно помолились Богу, дали обѣтъ украсить храмъ Пресвятой Дѣвы въ Малаккѣ богатыми приношеніями и приготовились сняться съ якоря. Антоніо де-Фаріа подозвалъ къ себѣ захваченныхъ наканунѣ рыбаковъ, приласкалъ ихъ и принялся разспрашивать обо всемъ, что ему нужно было знать на-счетъ рѣки, города и его жителей. Оба въ голосъ отвѣчали, что плаваніе по рѣкѣ совершенно-безопасно, ибо по ней ходитъ суда гораздо-болѣе нашихъ джонокъ; что жители города и береговъ люди кроткіе, миролюбивые и вовсе не воинственные; а изъ иностранцевъ здѣсь только купцы, недавно-прибывшіе съ серебромъ, алоемъ, шелкомъ, пахучимъ деревомъ, воскомъ, ладаномъ, канжарою, лакомъ и отчасти золотомъ. На вопросъ Антоніо де-Фаріи: нѣтъ ли по сосѣдству военнаго флота, они отвѣчали, что нѣтъ, ибо императоръ ихъ ведетъ войну только на сухомъ пути. Тогда Фаріа спросить ихъ, какое понятіе они имѣютъ о днѣ и ночи, о небѣ и содицѣ. Они отвѣчали, что вѣрятъ въ существованіе единаго всемогущаго Бога, который все сотворилъ, все сохраняетъ; но что если разумъ нашъ запутывается отъ вашихъ дурныхъ помышленій, то виноватъ въ этомъ не Богъ, который совершенъ, а мы сами. На вопросъ, слыхали ли они о томъ, что Господь сошелъ на землю, они отвѣчали, что нѣтъ, и что этого быть не можетъ, ибо не для чего Ему, непричастному націямъ слабостямъ, искать земныхъ сокровищъ, ничтожныхъ передъ Его величіемъ и силою.
   Изъ этихъ словъ мы поняли, что людямъ этимъ вовсе неизвѣстны истины нашей святой вѣры, ибо они выводятъ существованіе Творца изъ красоты Его твореній и покланяются Ему говоря: "П дѣламъ твоимъ, Всемогущій, вѣруемъ твоему величію!" Антоніо де-Фаріа одарилъ этихъ рыбаковъ и высадилъ на берегъ, чѣмъ они остались весьма-довольны.
   Между-тѣмъ, задулъ попутный вѣтеръ. Мы снялись съ якоря, развѣсили на мачтахъ флаги и куски шелковыхъ матерій, и подняли торговый флагъ, чтобъ жители считали насъ купцами, а не людьми другаго разбора. Черезъ часъ мы снова бросили якорь передъ городомъ, привѣтствуя его салютомъ изъ немногихъ пушекъ; тогда выѣхали къ намъ лодки съ разными свѣжима припасами, но, видя по наружности и одежѣ вашей, что мы не Сіамцы, не Малайцы и не Яванцы, а люди какого-то совершенно-незнакомаго имъ народа, онѣ пріостановились и въ недоумѣніи держались на веслахъ. Наконецъ, одна лодка рѣшилась пристать къ вамъ и люди съ нея спросили можно ли взойдти на нашу джонку; имъ отвѣчали приглашеніемъ взойдти безъ страха, ибо всѣ мы считаемъ ихъ своими братіями. Антоніо де-Фаріа принялъ ихъ очень-привѣтливо и сказалъ, что мы купцы изъ Сіама и пришли сюда съ острова Гаи-Нана, гдѣ намъ сказали, что здѣсь мы можемъ съ удобствомъ и выгодою сбыть свои товары, такъ-какъ жители здѣшніе честнѣе Китайцевъ, живущихъ на островѣ Гаи-Нанѣ и противоположномъ ему материкѣ. Пріѣхавшіе отвѣчали на это: "Ты не ошибся: если ты купецъ, какимъ кажешься, то вѣрь, что съ тобою поступятъ честно, какъ слѣдуетъ; здѣсь ты можешь спать спокойно и не бояться ничего".
   Антоніо де-Фаріа, опасаясь, чтобъ сюда не дошли сухимъ путемъ слухи на-счетъ того, что мы сдѣлали съ разбойниками въ рѣкѣ Танауквирѣ, не хотѣлъ выгружать товаровъ своихъ въ таможню, какъ требовали здѣшніе чиновники, отъ-чего произошли споры и неудовольствія, и продажа нашего груза чуть было не разстроилась. Наконецъ, видя просьбы свои недѣйствительными, онъ сказалъ на-отрѣзъ, что уйдетъ отсюда, ибо выгрузить товаровъ своихъ въ таможню не можетъ ни подъ какимъ видомъ, а времени терять не расположенъ, потому-что муссонъ скоро перемѣнится, а ему необходимо исправить свои суда-, на-счетъ пошлины онъ объявилъ готовность свою заплатить по десяти процентовъ на сто, какъ водится вездѣ, а не по тридцати, какъ они требовали.
   Переговоры эти мы вели черезъ посредство одного изъ пришедшихъ сюда съ караванами иностранныхъ купцовъ, которому наутарель или градоначальникъ здѣшній не хотѣлъ, однако, отвѣчать, а велѣлъ подвергнуть его пыткѣ, чтобъ узнать не выдумалъ ли онъ все это для своихъ выгодъ. Прождавъ своего посланца нѣсколько времени и видя, что онъ не возвращается, Антоніо де-Фаріа велѣлъ поставить паруса, развѣсить на всѣхъ мачтахъ флаги и сниматься съ якоря. Тогда всѣ иностранные купцы, надѣявшіеся запастись отъ насъ нужными имъ для возвращенія домой товарами, собрались и пошли къ наутарелю съ просьбой объ удовлетвореніи нашихъ желаній, говоря, что иначе они будутъ жаловаться въ столицѣ на его притѣсненія. Наутарель и всѣ его таможенные мытари боясь наказанія и потери своихъ выгодныхъ мѣстъ, согласились на просьбу купцовъ съ тѣмъ однако условіемъ, что такъ какъ мы рѣшились не платить больше десяти процентовъ, то чтобъ они заплатили въ пользу его и чиновниковъ еще по пяти отъ себя, дабы соблюсти выгоды государя, не забытая своихъ собственныхъ, чѣмъ купцы эти остались довольны.
   Когда всѣ препятствія были устранены, мы приступили къ давно желанной продажѣ, которая при помощи Божіей кончилась въ трое сутокъ и доставила намъ выручки сто-тридцать тысячь таэловъ серебра. Не взирая, однако, на всю поспѣшность, съ которою Антоніо де-Фаріа старался вести эти дѣла, мы не успѣли кончить ихъ совершенно прежде, чѣмъ сюда дошли берегомъ извѣстія о побѣдѣ вашей въ рѣкѣ Танауквирѣ: подвигъ этотъ вооружилъ противъ насъ здѣшнихъ жителей до такой степени, что всѣ стали насъ бояться и никто не хотѣлъ посѣщать нашихъ судовъ, какъ бывало прежде. Опасаясь дурныхъ послѣдствій, Антоніо де-Фаріа рѣшился уйдти отсюда какъ-можно-скорѣе.
   

I.

   Выйдя изъ рѣки и порта Мутипинаy, Антоніо де-Фаріа рѣшился возвратиться къ острову Гаи-Нану и отъискать рѣку Мадель, въ которой располагалъ воспользоваться приливомъ, поставить большую джонку нашу на отмель, и потомъ, когда она очутятся на сушѣ во время отлива, проконопатить ея подводную часть, ибо джонка имѣла сильную течь. Дней черезъ двѣнадцать плаванія при тихихъ и противныхъ вѣтрахъ, мы прошли къ небольшому острову Пуло-Гиньйору, покрытому кокосовыми пальмами и находящемуся около сѣверной стороны Гаи-Нана.
   Не получивъ тамъ никакихъ свѣдѣній о врагѣ нашемъ Ходжѣ-Асемѣ, вы пошли къ югу и захватили по пути нѣсколько хорошихъ и хорошо-пріобрѣтенныхъ призовъ, ибо Антоніо де-Фаріа имѣлъ цѣлью не просто грабежъ, а наказаніе равныхъ разбойниковъ, которые убивали и грабили христіанъ, плававшихъ въ здѣшнихъ моряхъ. Разбойники эти дѣлились добычею съ мандаринами, начальствовавшими въ равныхъ портахъ острова Гаи-Нана, а потому злодѣйствоваля безнаказанно и безъ помѣхи продавали за берегу награбленное добро. Но Господь, дѣлающій великое зло источникомъ великаго добра, допустилъ Ходжу-Асема ограбить васъ въ Ангорѣ затѣмъ, чтобъ Антоніо де-Фаріа, рѣшившись отправиться изъ Патана для возвращеніе своего потеряннаго имущества, сдѣлался орудіемъ казни другихъ разбойниковъ, надѣлавшихъ столько вреда португальскому народу.
   Черезъ нѣсколько дней, въ праздникъ рождества Пресвятой Богородицы, восьмаго сентября, около новолунія, мы прибыли въ портъ Мадель. Въ это время года, новолуніе въ здѣшнихъ мѣстахъ всегда сопровождается страшными бурями, которыя по-китайски называются тифонами и которыхъ никакія суда не могутъ въ морѣ выдержать. Нѣсколько дней уже пасмурная погода предвѣщала приближавшуюся бурю, и множество джонокъ спѣшили укрыться въ здѣшнемъ безопасномъ портѣ; по волѣ Господа, въ числѣ ихъ вошла также джонка одного извѣстнаго и страшнаго разбойника, Гвиниплау, родившагося Китайцемъ, но сдѣлавшагося недавно Мавромъ, который, по наущенію кази своего мухаммеданскаго нечестія, поклялся быть вѣчнымъ и непримиримымъ врагомъ христіанскаго имени. Онъ говорилъ, что заслуживаетъ отъ Бога великихъ наградъ за истребленіе, по мѣрѣ силъ своихъ, нечистаго португальскаго племени, которое отъ волока, всасываемаго еще въ младенчествѣ изъ груди материнской, находитъ наслажденіе въ одномъ только злѣ, подобно истиннымъ обитателямъ жилища пламени и дыма.
   Разбойникъ этотъ вошелъ въ рѣку за большой джонкѣ, и люди его были заняты убираніемъ парусовъ, ибо погода была самая зловѣщая, съ сильными шквалами и дождями. Поровнявшись съ нами, они привѣтствовали насъ по китайскому обычаю, на что мы отвѣчали тѣмъ же, ибо разбойникъ не разсмотрѣлъ, что мы Португальцы, а мы сочли его Китайцемъ, какъ и множество другихъ, которые каждый часъ входили сюда искать убѣжища отъ приближавшагося тифона. Однако, человѣкъ пять христіанъ, которые были у него плѣнниками, узнали насъ и закрячали въ голосъ: "Господи Боже, помилуй насъ!" Услыша этотъ крикъ, мы все всполошились, и, разсмотрѣвъ несчастныхъ христіанъ, громко закричали на джонку, чтобъ она привела къ вѣтру; но тѣ, въ знакъ презрѣнія, принялись стучать въ барабаны и гонги, свистѣть и кричать, показывая намъ то же самое, что показывалъ голый Кафръ на джонкѣ разбойника Симилау.
   Они бросили якорь на лигу впереди насъ, и Антоніо де-Фаріа, желая узнать кто они такіе, послалъ къ ихъ джонкѣ хорошо-вооруженную лодку; но лишь-только она пристала къ борту, сверху джонки посыпался на вашихъ такой градъ каменьевъ и всякой-всячины, что многихъ переранило и они нашлись вынужденными возвратиться. Португалецъ, начальствовавшій лодкою, получилъ двѣ сильныя раны въ голову; онъ явился къ Антоніо де-Фаріи съ окровавленнымъ лицомъ и отдалъ ему отчетъ о случившемся, чѣмъ главный капитанъ нашъ былъ сильно изумленъ и озадаченъ. Подумавъ нѣсколько времени, Антоніо де-Фаріа обвелъ глазами всѣхъ насъ и сказалъ: "Сеньйоры и братья! Не считаю товарищемъ того мнѣ васъ, кто сейчасъ же не будетъ готовъ сражаться, ибо мы обязаны именемъ Христа узнать, что это значитъ: сердце говоритъ мнѣ, что тутъ долженъ быть эта собака Ходжа-Асемъ, которому сегодня суждено расплатиться съ нами".
   Произнеся эти слова, Антоніо де-Фаріа велѣлъ всѣмъ немедленно подмять якоря, поставить какъ-можно-скорѣе паруса и идти къ вновь-прибывшей китайской джонкѣ. Приблизясь на разстояніе выстрѣла изъ пищали, мы дали по ней залпъ изо всѣхъ своихъ тридцати-шести пушекъ и фальконетовъ, чѣмъ до того сбили съ толка оторопѣвшихъ непріятелей, что они принялись выпускать свои канаты, съ намѣреніемъ приткнуться къ берегу; но Антоніо де-Фаріа угадалъ это намѣреніе и рѣшился предупредить его дружнымъ абордажемъ всѣхъ нашихъ джонокъ и лантей. Лишь-только исполнили этотъ маневръ, завязалась такая жаркая рукопашная свалка, поддерживаемая выстрѣлами и гранатами сверху нашихъ судовъ,что черезъ полчаса, по волѣ Господа, побѣда осталась за вами Бездна убитыхъ и раненныхъ непріятелей валялась на палубѣ, а уцѣлѣвшіе бросились за бортъ и поплыли къ берегу. Антоніо де-Фаріа, нуждаясь въ людяхъ для своихъ лаптей, велѣлъ хватать плававшихъ и ихъ наловили человѣкъ семнадцать.
   Подавъ помощь своимъ раненнымъ, что было у насъ всегда первою и главною обязанностью иослѣ боя, Антоніо де-Фаріа велѣлъ представить къ себѣ вытащенныхъ изъ воды непріятелей. Отъискавъ въ числѣ ихъ самого разбойничьяго капитана, онъ велѣлъ перевязать его двѣ раны, а потомъ спросилъ,откуда у него взялись христіанскіе невольники? Сначала злодѣй этотъ не хотѣлъ отвѣчать, но потомъ, когда ему показали орудія пытки, онъ сказалъ, чтобъ ему напередъ дали выпить воды, ибо жажда отъ ранъ не давала ему говорить. Воду принесли и онъ выпилъ ея премного, но потребовалъ еще, говоря, что клянется вѣрою въ Мухаммеда и Кораномъ разсказать всю истину, если только утолятъ его жажду.
   Антоніо де-Фаріа велѣлъ исполнить его желаніе и онъ влилъ въ себя еще препорядочное количество воды; потомъ, на вопросъ, гдѣ христіане, разбойникъ отвѣчалъ, что мы можемъ найдти ихъ въ трюмѣ, въ носовой части его джонки. Трое изъ нашихъ солдатъ тотчасъ же бросились туда, открыли люкъ и въ ужасѣ отшатнулись назадъ, восклицая: "О, Іисусе, Іисусе! идите сюда, ваша милость, вы увидите страшныя вещи". Антоніо де-Фаріа и всѣ кто были около него, побѣжали въ носовую часть судна и увидѣли въ трюмѣ множество мертвыхъ тѣлъ; такое зрѣлище поразило ихъ неописаннымъ ужасомъ и никто не могъ удержаться отъ слезъ. "О, Господи, Іисусе Христе!" воскликнулъ Антоніо де-Фаріа, поднявъ руки къ небу: "какъ велико твое милосердіе, если ты терпишь такимъ злодѣямъ!" Когда трупы нашихъ несчастныхъ соотечественниковъ вытащили на палубу, мы увидѣли обезглавленныя тѣла матери и двухъ дѣтей, прекрасныхъ и невинныхъ, умерщвленныхъ безъ всякой жалости; пять христіанскихъ юношей, которыхъ голоса обратили на себя ваше вниманіе, когда джонка разбойника проходила мимо васъ, лежали тутъ же съ распоротыми желудками.
   Антоніо де-Фаріа обратился къ разбойнику съ вопросомъ, чѣмъ эти несчастныя и невинныя существа заслужили такую жестокую смерть? Злодѣй отвѣчалъ, что юноши ему измѣнили, подавъ голосъ и обратившись къ своему Богу передъ нами, а дѣти заслужили смерть однимъ тѣмъ, что они дѣти ненавистныхъ ему Португальцевъ; за другіе подобные вопросы онъ отвѣчалъ съ талямъ упорствомъ и ожесточеніемъ, что его можно было принять за воплощеннаго демона. Когда его спросили не христіанинъ ли онъ, онъ сказалъ, что нѣтъ, во что былъ христіаниномъ, когда въ Малаккѣ губернаторствовалъ донъ Пауло-да-Гана. "Какъ же ты могъ промѣнять законъ Христа, въ которомъ заключалось твое спасеніе, на нечестивый законъ Мухаммеда, который погубитъ душу твою за вѣки?" сказалъ Антоніо де-Фаріа.
   Разбойникъ возразилъ на это, что съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ сдѣлался христіаниномъ, Португальцы стали ставить его ни во что, тогда-какъ прежде, когда онъ былъ язычникомъ, они снимали передъ нимъ шапки и величали не иначе, какъ Квіай Некода, т. е. сеньйоромъ-капитаномъ; потомъ же, когда онъ сдѣлался Мавромъ въ Бинтангѣ {Бинтангъ, островъ недалеко отъ Сингапура. Прим. переводчика.}, то король жантанскій, бывшій тогда на этомъ островѣ, обращался съ нимъ всегда съ большимъ уваженіемъ, а знатные люди называли его своимъ собратомъ. Съ-тѣхъ-поръ, онъ поклялся надъ Книгою Цвѣтовъ быть вѣчнымъ и непримиримымъ врагомъ ненавистнаго португальскаго народа и всего, что только вѣруетъ во Христа; за это всѣ его очень хвалили, а мухаммеданскіе духовные обѣщали душѣ его вѣчное блаженство. Потомъ собака эта принялся разсказывать, какъ онъ въ-продолженіе семи лѣтъ грабилъ и убивалъ Португальцевъ при всякой возможности, и вредилъ имъ гдѣ и какъ могъ; но Антоніо де-Фаріа, выведенный изъ терпѣнія такимъ рядомъ неслыханныхъ злодѣяній, не далъ ему кончить: по приказанію его, разбойника и уцѣлѣвшихъ его товарищей убили, а тѣла ихъ бросили въ море.
   Совершивъ дѣло правосудія, мы привели въ извѣстность добычу, доставшуюся намъ съ разбойничьей джонки, и оказалось, что мы пріобрѣли на сорокъ тысячъ таэловъ атласа, серебра и разныхъ шелковыхъ матерій, не считая множества фарфора и всякой всячины, съ которою вамъ нѣчего было дѣлать и которую мы сожгли вмѣстѣ съ джонкою.
   Теперешній подвигъ нашъ до того напугалъ Китайцевъ, что они трепетали отъ одного имени Португальцевъ. Многіе неводѣ или хозяева стоявшихъ вмѣстѣ съ нами джонокъ, боясь, чтобъ съ каждымъ изъ нихъ не приключилось того же самаго, собрались для совѣта, который у нихъ называется бичара, и выбрали изъ среды своей двоихъ, наиболѣе уважаемыхъ и способныхъ, которыхъ отправили въ качествѣ пословъ къ Антоніо де-Фаріа; они просили его, какъ царя морей, принять ихъ подъ свое покровительство и позволить имъ выходить безпрепятственно изъ здѣшняго порта, пока дуетъ попутный муссонъ, за что предлагали заплатить ему, какъ владыкѣ и государю, двадцать тысячъ таэловъ серебра въ видѣ подати. Антоніо де-Фаріа принялъ ихъ очень-ласково, согласился за ихъ просьбу я поклялся, что ни одинъ разбойникъ не осмѣлится поживиться ни чѣмъ изъ ихъ товаровъ.
   Одинъ изъ двухъ выборныхъ остался у насъ заложникомъ, а другой немедленно поѣхалъ на берегъ за двадцатью тысячами таэловъ серебра, которые привезъ сполна скорѣе, чѣмъ черезъ часъ времени, и, кромѣ того, еще богатый подарокъ изъ превосходныхъ шелковыхъ матерій, посланный нашему капитану отъ злѣйшихъ купцовъ.
   Антоніо де-Фаріа, желая доставить выгоду одному молодому Португальцу, по имени Коста, сдѣлалъ его своимъ временнымъ секретаремъ для заготовленія охранительныхъ грамматъ китайскимъ капитанамъ. Цѣну за эти бумаги онъ назначилъ за каждую джонку по пяти таэловъ, а за ванконги, лантіи и барказы по два: такимъ образомъ мальчикъ этотъ пріобрѣлъ, по словамъ тѣхъ, кто ему завидовалъ, около четырехъ тысячъ таеловъ серебра въ какіе-нибудь тринадцать дней, кромѣ кусковъ разныхъ шелковыхъ матерій, которыми дарили его многіе, желавшіе получитъ эти грамматы прежде прочихъ. Форма бумагъ была слѣдующая:
   "Завѣряю истиною моего слова такого-то некода, что онъ можетъ плавать безпрепятственно вдоль всего китайскаго берега, не опасаясь обидъ ни отъ кого изъ моихъ, съ тѣмъ, чтобъ вездѣ, гдѣ бы онъ ни встрѣтилъ Португальцевъ, онъ обращался съ ними какъ съ братьями.

Антоніо де-Фаріа."

   Каждый некода свято сохранялъ у себя такую граммату. Насъ до такой степени стали бояться и уважать вдоль всего здѣшняго берега, что самъ чаэмъ или намѣстникъ острова Гаи-Нана, наслышавшись объ Антоніо де-Фаріи, послалъ къ нему своего чиновника съ письмомъ и богатымъ подаркомъ, состоявшимъ изъ крупнаго жемчуга и кусковъ золота. Онъ предлагалъ Фаріи вступить въ службу сына солнца, вѣнчаннаго льва, возсѣдающаго на престолѣ вселенной, и быть главнокомандующимъ его морскихъ силъ вдоль всего берега до Ліам-по, съ жалованьемъ по десяти тысячъ таэловъ въ годъ; если онъ прослужитъ три года такъ, какъ о немъ идетъ слава, то намѣстникъ обѣщалъ, что его возведутъ на степень одного изъ сорока чаэмовъ, управляющихъ областями имперіи, съ полною властью творить судъ о расправу. Наконецъ, онъ заключалъ, что изъ званія чаема можно сдѣлаться однимъ изъ двѣнадцати тутонговъ правительства, съ которыми сынъ солнца дѣлится столомъ и дворцомъ, намъ съ членами своего тѣла, и которымъ даетъ по сту тысяча таэловъ въ годъ.
   Антоніо де-Фаріа поблагодарилъ намѣстника за такое предложеніе, написалъ ему множество льстивыхъ привѣтствій, извинился тѣмъ, что не чувствуетъ себя способнымъ къ такимъ высокимъ должностямъ, и присовокупилъ, что готовъ безъ всякихъ денежныхъ вознагражденій служить тутонгамъ имперіи каждый разъ, когда имъ можетъ встрѣтиться надобность въ его услугахъ.
   Послѣ этого, мы вышли изъ Маделя, гдѣ простояли всего четырнадцать дней, и снова отправились вдоль береговъ острова Гаи-Нава и материка, стараясь отъискать Ходжу-Асема, котораго наказаніе было глазнымъ намѣреніемъ Антоніо де-Фарія, не дававшимъ ему покоя ни днемъ, ни ночью, въ-продолженіе шести мѣсяцемъ нашего скитальчества.
   Черезъ нѣсколько дней, мы пришли къ одному большому городу, Кванджипару, въ которомъ довольно-много богатыхъ зданій и храмовъ. Тамъ мы простояли около сутокъ, подъ видомъ купцовъ, миролюбиво покупая приводимые къ намъ на лодкахъ съѣстные припасы; мы ушли оттуда, не обративъ на себя ничьего вниманія, и ходили дней двѣнадцать вдоль береговъ, не встрѣчая ничего, на что бы стоило труда наложить руку. Селенія здѣсь незначительныя: въ каждомъ наберется не болѣе какъ отъ двухъ до пятисотъ жителей; хотя многія изъ нихъ обнесены стѣною, но ни одно не устоитъ противъ человѣкъ тридцати португальскихъ солдатъ, ибо люди здѣсь слабые и вооружены только кольями да короткими ножами, насаженными на полосатыя древки, раскрашенныя чернымъ и краснымъ. Но за то мѣстоположеніе, климатъ и плодородство здѣсь такіе, какихъ я нигдѣ не видалъ. Рогатаго скота бездна; обширныя ноля засѣяны пшеномъ, рисомъ, овсомъ, маисомъ и всѣхъ родовъ овощами; мѣстами огромнѣйшія каштановыя деревья и превосходный строевой лѣсъ, изъ котораго можно бы было соорудятъ несметное множество всякихъ судовъ; по словамъ нѣкоторыхъ купцовъ, которыхъ разспрашивалъ Антоніо де-Фаріа, тамъ тьма рудниковъ съ мѣдью, серебромъ, оловомъ, селитрой, сѣрой; наконецъ, огромныя пространства плодородной земли пропадаютъ даромъ въ рукахъ безсильныхъ жителей. Еслибъ земля эта принадлежала намъ, то нѣтъ сомнѣнія, что вамъ было бы несравненно-выгоднѣе обладать ею, чѣмъ Индіей, которая за грѣхи наши досталась вамъ въ руки.
   

II.

   Прошло семь мѣсяцевъ съ половиною съ-тѣхъ-поръ, какъ мы странствовали въ этихъ мѣстахъ, переходя изъ рѣки въ рѣку, отъ одного берега Тонкинскаго-Залива къ другому и скитаясь то по сѣверную, то по южную сторону Гаи-Пана, отъискивая и все не находя никакого слѣда этой собаки Ходжв-Асема.
   Наконецъ, всѣмъ уже надоѣли эти безплодные поиски, и мы, собравшись, стали просить Антоніо де-Фарію, чтобъ онъ выдалъ каждому слѣдующую часть добычи, по заключенному передъ нашимъ отправленіемъ уговору, ибо многимъ уже сильно хотѣлось возвратиться въ Индію. Послѣ долгихъ споровъ, положено было идти на зимовку въ Сіамъ, гдѣ продадутся товары, которыми были нагружены наши джонки, а потомъ каждый получитъ должную долю золотомъ и серебромъ.
   Согласившись такимъ образомъ и скрѣпивъ этотъ новый уговоръ клятвеннымъ обѣщаніемъ, мы стали на якорь у одного острова, называемаго Разбойничьимъ; онъ былъ дальше прочихъ отъ береговъ, и Антоніо де-Фаріа избралъ его за тѣмъ, чтобъ при первой же перемѣнѣ муссона удобнѣе было пуститься въ обратный путь.
   Мы простояли тамъ дней двѣнадцать, ожидая съ нетерпѣніемъ благопріятной перемѣны. Къ несчастію вашему, въ новолуніе октября мѣсяца, котораго мы всегда боялись, начались жесточайшія бури съ ужаснѣйшими дождями. Канатовъ у насъ было недостаточно, да и тѣ были значительно потерты и полугнилы, а потому, когда море расходилось и дунулъ юго-восточный вѣтеръ, отъ котораго мы не были закрыты, развело такое страшное волненіе, что, не смотря на всѣ ваши усилія, на то, что мы срубили мачты, разобрали надстройки носовыхъ и кормовыхъ частей, облегчили палубы, побросали за бортъ бездну товаровъ, неутомимо работали у помпъ и спустили на веревкахъ пушки въ помощь якорямъ -- не смотря на все это, вамъ не было спасенія. Единственная надежда была на милосердіе Господа, къ которому мы безпрестанно обращались съ громкими криками и слезными мольбами; но какъ за грѣхи ваши мы не заслуживали Его святаго заступничества, правосудіе Его повелѣло, чтобъ въ два часа по полуночи налетѣлъ на васъ такой порывъ, что всѣ ваши суда разомъ сорвало съ якорей и бросило на берегъ; при этомъ погибло пятьсотъ-восемьдесятъ-шесть человѣкъ, въ числѣ которыхъ двадцать-восемь Португальцевъ, а остальные были матросы и невольники.
   Уцѣлѣвшіе по милосердію Господа (которыхъ было двадцать-два Португальца и тридцать-одинъ человѣкъ матросовъ и невольниковъ) очутились за пустынномъ, болотистомъ берегу, израненные о каменья и полу нагіе. Въ такомъ горестномъ положеніи дождались мы утра. Тогда мы пошли вдоль взморья, усѣяннаго мертвыми тѣлами и обломками судокъ; печальное зрѣлище это до того поражало васъ, что многіе падали отъ отчаянія въ обморокъ и всѣ плакали, рвали на себѣ волосы и ударяли себя къ грудь кулаками.
   Такъ мы провели время до вечера. Антоніо де-Фаріа, котораго Богу угодно было сохранить къ общей нашей радости, подавивъ отчаяніе, выходящее у насъ изъ всякихъ границъ, подошелъ къ намъ въ красномъ халатѣ, снятомъ съ одного изъ валявшихся на взморьѣ покойниковъ; съ веселымъ ляпомъ и яснымъ взглядомъ обратился онъ къ намъ съ кроткою рѣчью, въ которой, сказавъ нѣсколько словъ о суетности и непостоянствѣ мірскаго счастія, убѣждалъ насъ не предаваться отчаянію, надѣяться на милость Божію и похоронить разбросанныя по берегу тѣла нашихъ несчастныхъ товарищей, ибо видъ ихъ только сильнѣе огорчалъ и подавлялъ насъ. Онъ прибавилъ, что твердо надѣется на помощь Господа нашего, который не покинетъ насъ въ этомъ пустынномъ и необитаемомъ мѣстѣ, ибо Онъ допускаетъ тяжкія бѣдствія съ тѣмъ только, чтобъ послѣ вознаградить вѣрующихъ въ Него гораздо-большими благами: если мы теперь лишились пятисотъ тысячъ крузадовъ, то въ непродолжительномъ времени пріобрѣтемъ навѣрно шестьсотъ тысячъ.
   Выслушавъ рѣчь его со слезами неутѣшнаго унынія, мы однако приступили къ исполненію его желанія, и въ два съ половиною дня похоронили какъ могли всѣхъ покойниковъ, которыхъ нашли на прибрежьѣ. Въ-продолженіе этого времени, намъ удалось спасти значительную часть провизіи, выброшенную къ намъ волнами. Хотя ея было много, но, подмоченная соленою водою, она начала гнить и дней черезъ пять сдѣлалась совершенно-негодною, такъ-что отвратительно было взять ее въ ротъ, а между-тѣмъ необходимость заставляла питаться ею и немногими кореньями и плодами, которые мы находили въ лѣсу.
   Такимъ образомъ прошло тяжкихъ пятнадцать дней. По истеченіи ихъ, Господу, который никогда не оставляетъ вѣрующихъ въ Его святую истину, угодно было спасти насъ отъ голодной смерти чудомъ своей благости, о которомъ я сейчасъ буду говорить.
   Всѣ мы, спасшіеся отъ нашего бѣдственнаго крушенія, бродили полунагіе по взморью и лѣсамъ, изнуренные холодомъ и голодомъ до такой степени, что многіе, говоря съ своими товарищами, вдругъ падали на землю и умирали отъ изнеможенія; причиною этого былъ не столько недостатокъ пищи, какъ дурное ея качество, ибо, какъ я уже говорилъ, провизія была совершенно гнилая и отвратительная для вкуса. Но какъ Господь въ существѣ своемъ безконечно благъ, то для Него нѣтъ страны достаточно удаленной, въ которой могли бы укрыться отъ глазъ Его страданія несчастныхъ грѣшниковъ: Онъ спасаетъ ихъ отъ самыхъ тяжкихъ бѣдствій такими способами, которые намъ должны казаться чудесами, а не обыкновенными слѣдствіями общаго хода природы, хотя мы и не достойны особыхъ Его попеченій.
   Говорю это вотъ по какому случаю: однажды, въ день праздника святаго архангела Михаила, когда мы горькими слезами оплакивали свое несчастіе и вполнѣ предавались отчаянію, внушенному человѣческою слабостью и маловѣріемъ, надъ головами нашими пронесся ястребъ, поднявшійся съ одного мыса, выдавшагося въ южной оконечности острова; онъ парилъ высоко надъ нами съ распростертыми крыльями и вдругъ выпустилъ изъ когтей своихъ рыбу порядочной величины, которая упала подлѣ того мѣста, гдѣ стоялъ Антоніо де Фаріа.
   Капитанъ нашъ былъ этимъ сначала нѣсколько озадаченъ; но потомъ, посмотрѣвъ на рыбу, онъ упалъ на колѣни, поднялъ руки къ небу и воскликнулъ со слезами: "О, Господи Іисусе, вѣчный сынъ единаго Бога! Прости наше малодушное отчаяніе! Вижу, что Ты сжалился надъ нами; вижу заступничество святаго архангела твоего, котораго день теперь празднуетъ наша снятая церковь: милосердіе Твое приведетъ насъ снова въ земли христіанскія, гдѣ мы неизмѣнно и неотступно будемъ служить славному имени Твоему!.." Потомъ, взявъ обѣими руками рыбу, Антоніо де-Фаріа раздѣлилъ ее тѣмъ изъ страдальцевъ, которые болѣе прочихъ нуждались въ подкрѣпленіи.
   Обратившись въ сторону мыса, съ котораго поднялся ястребъ, мы увидѣли надъ возвышеннымъ холмомъ его множество другихъ ястребовъ, которые то поднимались въ воздухѣ, то опускались, изъ чего мы заключили, что тамъ должно быть мѣсто, гдѣ эти птицы добываютъ себѣ изобильную пищу. Въ надеждѣ найдти что-нибудь для подкрѣпленія своихъ ослабѣвавшихъ силъ и спасенія отъ голодной смерти, мы рѣшились пойдти туда и напередъ усердно, съ теплыми слезами, помолились Богу. Мы составили родъ процессіи: тѣ, кто были покрѣпче, поддерживали слабыхъ и больныхъ, и мы медленно двинулись по трудной дорогѣ къ этому отдаленному холму, напѣвая со слезами хвалебные гимны святому архангелу. Взобравшись кое-какъ, черезъ долгое время, на высоту, мы увидѣли передъ собою обширную равнину, покрытую разными фруктовыми деревьями, среди которой протекала рѣчка чистой воды. Мы направились кь рѣчкѣ, радуясь такому открытію. По дорогѣ, Господу угодно было обрадовать насъ еще разъ: мы увидѣли мертваго оленя, только-что убитаго тигромъ, который начиналъ пировать надъ нимъ; закричавь во все горло всѣ вдругъ, мы удачно спугнули тигра -- онъ покинулъ свою добычу и въ нѣсколько прыжковъ скрылся отъ насъ вь чащѣ лѣса.
   Мы сочли это добрымъ знакомъ и во всю ночь веселились и пировали надъ оленемъ и рыбами, которыхъ намъ удалось наловить, или которыхъ ловили ястребы и разныя другія птицы, и выронили изъ своихъ коней и клювовъ въ воду и на берегъ, пугаясь нашихъ криковъ.
   Мы прожили у этой рѣчки отъ понедѣльника до слѣдующей субботы, питаясь рыбою и плодами. Въ субботу утромъ показался приближавшійся съ моря парусъ. Не зная, броситъ ли судно это якорь у здѣшняго острова или нѣтъ, мы пошли на взморье бухты, гдѣ претерпѣли крушеніе, и разсмотрѣли оттуда черезъ полчаса, что судно было небольшое и что оно идетъ къ намъ. Тогда, чтобъ не испугать бывшихъ на немъ, мы сочли благоразумнымъ спрятаться въ лѣсу и выждать, что они будутъ дѣлать. То была хорошенькая китайская гребная лантеа; она вошла въ заливъ и ошвартовалась вплоть у берега съ носа и съ кормы. Потомъ перебросили съ нея сходню, и всѣ люди, человѣкъ около тридцати, сошли на берегъ и разсыпались кто куда: одни принялись рубить дрова, другіе начали таскать воду, третьи занялись мытьемъ бѣлья; кто были помоложе, стали бѣгать другъ за другомъ, бороться, балагурить-никто и не подозрѣвалъ, что тутъ есть кто-нибудь кромѣ ихъ и что за ними наблюдаютъ съ непріязненными намѣреніями.
   Тогда Антоніо де-Фаріа, видя, что они беззаботны и разбрелись въ безпорядкѣ, такъ, что на самой лантеѣ было бы некому защитить ее отъ насъ, сказалъ намъ: "Вы видѣли, синьйоры и братія мои, въ какое тяжкое положеніе Господу угодно было ввергнуть насъ за грѣхи наши и въ особенности за мои, ибо я вѣрую и каюсь, что одинъ былъ причиною гнѣва Его; но вмѣстѣ съ тѣмъ, вы видите образецъ Его святаго милосердія, не допускающаго насъ погибнуть такимъ жалкимъ образомъ и ниспосылающаго намъ чудотворное спасеніе. А потому, да будетъ святое имя Господа въ сердцахъ и на устахъ нашихъ, и когда я произнесу трижды: "Іисусе!" дѣлайте то, что я буду дѣлать". Всѣ мы изъявили единодушное согласіе и свято обѣщали исполнять его приказаніе. Послѣ этого мы потихоньку приблизились лѣсомъ къ открытому взморью, и. по данному сигналу Антоніо де-Фаріи, побѣжали къ лантеѣ, помогая слабымъ и больнымъ, вскочили въ нее, овладѣли ею безо всякаго сопротивленія, отдали швартовы, которыми она была привязана къ берегу, и отдалились отъ него мигомъ на разстояніе выстрѣла изъ арбалета.
   Китайцы, не ожидавшіе вовсе такого переворота, подбѣжали къ берегу и, видя лантею въ нашихъ рукахъ, остолбенѣли до того, что совершенно растерялись, и ни одинъ не зналъ на что рѣшиться. Мы выстрѣлили по нимъ изъ маленькаго орудія, которымъ лантеа была вооружена, и они съ крикомъ и воплемъ удалились въ лѣсъ, гдѣ, вѣроятно, оплакивали свою горькую участь такъ же, какъ мы послѣ нашего горестнаго крушенія.
   

III.

   Оглядѣвшись на захваченной лантеѣ и убѣдившись, что Китайцы уже не могутъ намъ помѣшать, мы принялись .за обѣдъ, приготовленный для нихъ однимъ ихъ старикомъ, и ѣли съ большимъ вкусомъ. Обѣдъ состоялъ изъ двухъ котловъ варенаго риса, въ которыхъ было положено иѣсколько утокъ и накрошено свинаго сала.
   Наѣвшись до сыта и поблагодаривъ Господа за Его неизреченное милосердіе, мы пересмотрѣли грузъ лантеи и нашли на ней шелку, разныхъ матерій, атласа, штофа и мускуса тысячи на четыре крузадовъ, не-считая порядочнаго запаса рисовой крупы, сахарнаго песку, сѣтей, силковъ и двухъ корзинъ съ курами и цыплятами. Послѣднее показалось намъ тогда драгоцѣннѣе всего, потому-что помогло поправиться больнымъ, которыхъ было много; а изъ кусковъ матерій мы отрѣзали себѣ, сколько каждому было нужно, на платье.
   Антоніо де-Фаріа, увидя мальчика лѣтъ тринадцати, бѣленькаго и хорошенькаго, который одинъ оставался на лантеѣ, когда мы ею овладѣли, спросилъ его откуда она пришла къ острову и зачѣмъ, кому она принадлежала н куда шла? "Она принадлежала моему несчастному отцу" отвѣчалъ мальчикъ со слезами: "у котораго вы отняли меньше чѣмъ къ часъ то, что онъ пріобрѣлъ себѣ трудами въ тридцать лѣтъ; онъ шелъ изъ одного мѣста, которое называегся Буоамангъ, гдѣ купилъ весь этотъ грузъ, и хотѣлъ продать его на сіамскія джонки, въ портѣ Комгай; на пути у насъ не достало воды, и вотъ причина, почему вы лишили его всего, ни сколько не боясь небеснаго правосудія!"
   Антоніо де-Фаріа старался утѣшитъ его, сказалъ ему, чтобъ онъ не плакалъ и обѣщалъ замѣнить ему отца, но мальчикъ улыбнулся съ горькимъ упрекомъ и возразилъ "Не думай, чтобъ я былъ такъ глупъ и повѣрилъ тебѣ; прошу тебя много, много, много, именемъ твоего Бога, чтобъ ты выбросилъ меня на несчастный островъ, гдѣ остался мой родной отецъ, съ которымъ я лучше желаю умереть къ лѣсу, чѣмъ жить съ такими злыми людьми, какъ вы". Нѣкоторые изъ бывшихъ подлѣ остановили его и совѣтовали не говорить такихъ вещей, потому-что это нехорошо, но мальчикъ отвѣчалъ: "Я знаю, что говорю; я видѣлъ, какъ вы благодарили вашего Бога съ поднятыми къ верху руками, совершивъ дѣло дурное, какъ-будто довольно шевелить губами, обратясь къ небу, чтобъ не боясь его гнѣва грабить другихъ. По-вашему, Богъ, всемогущій велитъ не столько молиться и шевелить губами съ разными кривляньями, сколько запрещаетъ отнимать чужое и убивать: За эти грѣхи Онъ въ своемъ святомъ правосудіи строго наказываетъ преступниковъ послѣ смерти".
   Всѣ мы были поражены словами этого китайскаго мальчика, и Антоніо де-Фаріа спросилъ его, желаетъ ли онъ быть христіаниномъ: "Я не знаю о чемъ ты говоришь" отвѣчалъ онъ, глядя ему прямо въ глаза: "объяснись напередъ, и тогда я буду тебѣ отвѣчать". Антоніо де-Фаріа разсказалъ ему въ короткихъ словахъ и очень-разумно сущность нашей святой вѣры, во мальчикъ, выслушавъ его до конца, всплеснулъ руками и, поднявъ глаза къ небу, воскликнулъ съ плачемъ: "Безконечно терпѣніе твое, Владыко всесильный! ты дозволяешь жить на землѣ твоей злодѣямъ и слѣпцамъ, которые такъ хорошо о тебѣ говорятъ и такъ дурно поступаютъ; которые думаютъ, что ты допускаешь воровство и грабежъ, лишь бы тебѣ кланялись и молились! Какъ-будто ты похожъ на земныхъ государей!" Послѣ этого онъ не хотѣлъ отвѣчать ни на какіе вопросы, а только плакалъ и въ продолженіе цѣлыхъ трехъ сутокъ отказывался отъ всякой пищи.
   Между-тѣмъ, мы держали совѣтъ, куда намъ идти: къ сѣверу или къ югу? Мнѣнія были различны, но наконецъ положили направиться въ Ліампоа, портъ, находящійся къ сѣверу отъ Разбойничьяго-Острова, лигъ на двѣсти-шестьдесятъ Мы надѣялись добыть себѣ гдѣ-нибудь по пути другое судно, больше нашей маленькой и тѣсной лантеи, на которой опасно было плавать по Китайскому Морю во время новолуній, сопровождаемыхъ тамъ всегда жестокими бурями, погубившими много судовъ и людей.
   Рѣшившись такимъ образомъ, мы уйдти отъ острова, на которомъ разбились, оставивъ Китайцевъ, горько плававшихъ на взморьѣ. Время было уже подъ вечеръ и мы шли всю ночь на ONO (востоко-сѣверо-востокъ); къ утру мы приблизились къ острову, называющемуся Гинтоо, у котораго захватили рыбацкую лодку съ большимъ количествомъ свѣжей рыбы. Мы взяли себѣ сколько нужно было рыбы и восьмерыхъ изъ двѣнадцати бывшихъ на лодкѣ Китайцевъ, для управленія нашею лантеей и для гребли, потому-что наши люди были всѣ очень-слабы отъ претерпѣнныхъ страданій.
   У рыбаковъ тотчасъ же разспросили, какіе есть порты по этому берегу до Чин-Чеу, гдѣ мы надѣялись найти суда изъ Малакки; намъ отвѣчали, что не доходя восьмнадцати лигъ отъ него есть очень-хорошая рѣка съ удобнымъ якорнымъ мѣстомъ, которая называется Шингуау: туда постоянно ходятъ джонки, нагруженныя солью, растительными маслами, горчицей и тому подобнымъ. У входа въ рѣку есть небольшое селеніе рыбаковъ и людей бѣдныхъ, называющееся Шамой, но лиги на три вверхъ большой городъ, гдѣ много продается шелка, фapфopa, мускуса и разныхъ товаровъ, вывозимыхъ во всѣ страны.
   Съ этими свѣдѣніями мы принялись отъискивать рѣку и подошли къ ней вечеромъ другаго дня; мы бросили якорь въ морѣ, на лигу отъ входа, изъ предосторожности, чтобъ грѣхи наши не причинили намъ опять какого-нибудь бѣдствія.
   Въ ночь намъ удалось захватить вышедшую изъ рѣки рыбацкую парау, мы разспросили у Китайцевъ много ли тамъ джонокъ, какіе за нихъ люди, и о многихъ другихъ нужныхъ намъ свѣдѣніяхъ. Намъ отвѣчали, что въ рѣкѣ всего какихъ-нибудь двѣнадцать джонокъ, ибо большая часть уже ушла къ Гаи-Напу, въ Сумборъ, Ланлоо и другіе порты Кохинхины; но что мы можемъ быть спокойны въ Шамоѣ, гдѣ намъ продадутъ все, въ чемъ мы можемъ нуждаться. Мы тотчасъ же вошли въ рѣку и стали за якорь передъ селеніемъ; тогда время было около полуночи.
   Антоніо де-Фаріа, видя, что ваша лантеа слишкомъ мала и нельзя идти на ней въ Ліампоа, гдѣ мы рѣшались перезимовать, согласился съ мыслями многихъ изъ вашихъ солдатъ и моряковъ, совѣтовавшихъ завладѣть другимъ судномъ, болѣе для насъ удобнымъ. Хотя мы были такъ слабы, что едва ли могли взять съ боя что нибудь хорошее, однако необходимость заставляла удовольствоваться на первый случай тѣмъ, что намъ попадется по силамъ.
   Недалеко отъ насъ стояла на якорѣ небольшая джонка, совершенно одна, а людей за ней было мало, да и тѣ всѣ спали. Антоніо де-Фаріа, видя случай исполнить свое намѣреніе, поднялъ якорь и подошелъ къ ней безъ шума вдоль борта; потомъ, отобравъ пятнадцать солдатъ изъ двадцати-семи уцѣлѣвшихъ отъ крушенія, да восемь матросовъ, бросился съ ними на палубу джонки, гдѣ никто его не встрѣтилъ, и, найдя человѣкъ шесть или семь сонныхъ Китайцевъ, велѣлъ связать имъ руки и ноги, грозя убить перваго, кто осмѣлится подать голосъ. Всѣ они были до того испуганы, что никто и не подумалъ заговорить. У джонки тотчасъ же обрубили канаты, доставили паруса и поспѣшили выйдти изъ рѣки какъ-можно скорѣе, чтобъ не поднять тревоги. Всю ночь мы шли такимъ-образомъ вмѣстѣ съ лантеей, направляясь носомъ въ море, и на разсвѣтѣ увидѣли островъ Пуло-Квиримъ, находящійся въ девяти лигахъ отъ рѣки, изъ которой вы вышли. Господь даровалъ намъ попутные вѣтры, съ помощію которыхъ, мы черезъ трое сутокъ бросили якорь у острова Лушитай, гдѣ мы пробыли пятнадцать дней, желая дать поправиться своимъ больнымъ. Воздухъ былъ тамъ очень-здоровый, вода хорошая, а жители приносили для насъ разные свѣжіе припасы и промѣнивали ихъ на рисъ.
   Тамъ мы объискали всю джонку и не нашли въ ней ничего, кромѣ риса, которымъ она нагрузилась въ Шамоѣ и котораго значительную часть мы были принуждены выбросить за бортъ, когда шли сюда, чтобъ она была легче за водѣ. Перегрузивъ все, что было на лантеѣ, на джонку, мы вытащили ее на берегъ, намѣреваясь поправить и вымазатъ смолою, ибо она была намъ нужна для наливки водою въ портахъ, гдѣ бы вамъ пришлось останавливаться и куда джонка не могла бы подойдти къ берегу. Пока мы этимъ занимались въ-продолженіе пятнадцати дней, больные наши выздоровѣли и мы отправились въ Ліампоа, гдѣ ожидали найдти много Португальцевъ, которые обыкновенно приходятъ сюда на зимовку изъ Малакки, съ Зондскихъ острововъ, изъ Сіама и Патани.
   Мы шли двое сутокъ вдоль берега Ламау при благопріятной погодѣ. На третьи, по волѣ Господа, мы встрѣтили джонку изъ Патани, шедшую отъ Ликейскихъ-Острововъ; она принадлежала одному извѣстному китайскому корсару, Квіай-Панжангу, большому другу Португальцевъ, который очень любилъ нашу одежду и наши обычаи. Съ нимъ было человѣкъ тридцать Португальцевъ, все людей отборныхъ, которымъ онъ давалъ жалованье и разныя выгоды, такъ-что всѣ они значительно обогащались въ его службѣ.
   Джонка эта, увидя насъ издали, рѣшилась овладѣть нами, думая, что мы люди другаго народа. Для этого корсаръ, человѣкъ опытный къ своемъ ремеслѣ, приготовился абордировать насъ и привелъ къ вѣтру на пересѣченіе нашего курса; потомъ, когда мы сблизились, онъ вдругъ спустился и привѣтствовалъ насъ залпомъ изъ пятнадцати орудій разной величины, чѣмъ мы были значительно озадачены Антоніо де-Фаріа, ободряя своихъ; какъ человѣкъ храбрый и добрый христіанинъ, разставилъ насъ на главныхъ пунктахъ, на носу, кормѣ и шкафутѣ, готовясь принять абордажъ, съ которой бы стороны на насъ ни напали, съ твердымъ намѣреніемъ погибнуть не даромъ. Но, къ-счастію вашему, на джонкѣ корсара подняли огромный флагъ съ крестомъ и мы разсмотрѣли за ютѣ его множество народа въ малиновыхъ шапкахъ, какія наши военные люди любили носить въ то время: изъ этого мы заключили, что имѣемъ дѣло съ Португальцами, которые могли идти изъ Ліамоба въ Малакку, какъ дѣлали многіе при этомъ муссонѣ, а потому мы сдѣлали опознательный сигналъ, чтобъ посмотрѣть, узнаютъ ли они васъ. Они тотчасъ же испустили громкій, радостный крикъ и убрала въ отвѣтъ на вашъ сигналъ передніе паруса. Потомъ, приведя къ вѣтру, они послали къ намъ балау съ двумя Португальцами, узнать, кто мы и откуда идемъ. Подплывъ къ намъ ближе и убѣдившись, что мы земляки, они пристали къ борту и вышли на нашу палубу.
   Антоніо де-Фаріа принялъ ихъ какъ нельзя-радушнѣе; они нашли знакомыхъ между нашими, и пробыли у нихъ довольно долго. Антоніо де-Фаріа велѣлъ между-тѣмъ Кристовао, Барральйо и двумъ другимъ съѣздить на джонку Квіай-Панжанга съ письмомъ, наполненнымъ самыхъ лестныхъ привѣтствій, и съ преддоженіями своей дружбы и услугъ, чѣмъ китайскій корсаръ остался до крайности доволенъ. Подойдя къ нашей джонкѣ, онъ велѣлъ спустить у себя всѣ паруса и пріѣхалъ въ гости къ Антоніо де-Фаріа, за шампанѣ или барказѣ, въ сопровожденіи двадцати человѣкъ Португальцевъ; онъ привез нашему капитану богатый подарокъ, стоившій около двухъ тысячъ крузадовъ и состоявшій изъ жемчуга, янтаря, кусковъ золота и серебра.
   Антоніо де-Фаріа принялъ корсара и Португальцевъ его свиты со всѣмъ возможнымъ радушіемъ и обворожилъ всѣхъ ихъ своею ласковостью и умѣньемъ жить въ свѣтѣ. Потомъ всѣ сѣли, и, послѣ угощенія по нашимъ скуднымъ способамъ, Антоніо де-Фаріа разсказалъ гостямъ своимъ всѣ подробности нашего крушенія и сообщилъ имъ намѣреніе свое идти въ Ліампоа, съ цѣлію поправиться на счетъ людей и судовъ, а потомъ, пройдя вдоль берега Гаи-Пана и Кохинхинскаго-Залива {Такъ Португальцы называла Тонкинскій-Заливъ. Прим. перев.}, сдѣлать нападеніе на рудники Квангджапару, гдѣ добывается много серебра и гдѣ шесть домовъ наполнено имъ до верха, какъ намъ достовѣрно извѣстно; притомъ, мѣста эти почти беззащитны, слѣдовательно, всѣ мы можемъ обогатиться безъ малѣйшаго труда и безъ всякой опасности.
   Панжантъ отвѣчалъ на это: "Слушай, сеньйоръ капитанъ, я не такъ богатъ, какъ многіе обо мнѣ думаютъ, но нѣкогда я былъ дѣйствительно очень-богатъ. Разныя несчастія, а многія въ родѣ твоего теперешняго, лишили меня большей части моего имущества. Въ Патани у меня жена и дѣти, но я не пойду туда: тамъ король отнялъ бы у меня все, ибо я ушелъ оттуда безъ его позволенія, а онъ не упуститъ такого предлога ограбить меня, какъ дѣлалъ со многими за гораздо-меньшія вины. Вотъ почему я предлагаю себя въ товарищи на предпринимаемое тобою путешествіе, со ста человѣками, которые на моей джонкѣ, пятнадцатью орудіями и тридцатью мушкетами, не считая тѣхъ сорока, которые ты видишь на пріѣхавшихъ со мною Португальцахъ. Я буду доволенъ третьей долею добычи: если ты согласенъ на такія условія, то дай мнѣ письменное обѣщаніе и подтверди клятвою, по вашему обычаю, что ты его свято исполнишь".
   Антоніо де-Фаріа принялъ его предложеніе очень-охотно, и, поблагодаривъ его много разъ, поклялся надъ святымъ евангеліемъ, что исполнитъ все, чего онъ требуетъ. Послѣ этого составили письменный актъ, который былъ засвидѣтельствованъ человѣками десятью, достойными уваженія. Потомъ мы пошли съ вашими новыми союзниками въ рѣку, отстоявшую оттуда за пять лигъ и называвшуюся Анай, гдѣ добыли себѣ все, къ чемъ нуждались, отъ мѣстнаго мандарина или губернатора, получавшаго въ подарокъ сто крузадовъ.
   

IV.

   Выйдя изъ рѣка Анай, гдѣ, какъ я уже сказалъ, мы запаслись всѣмъ, Антоніо де-Фаріа, по совѣту Квіай-Панжанга, котораго дружбу онъ всячески старался сохранять, направился въ портъ Чин-Чеу. Получить кой-какія необходимыя свѣдѣнія отъ Португальцевъ, приходящихъ туда изъ Зунды, Малакки, Тенора и Патани. Намъ было особенно важно узнать, что дѣлается въ Ліампоа, ибо до васъ дошли слухи, будто бы китайскій государь намѣренъ послать туда большой флотъ и множество войска, съ повелѣніемъ набрать силою всѣхъ поселившихся тамъ Португальцевъ и сжечь ихъ суда: оказалось, что земляки наши вовсе не такъ спокойны и миролюбивы, какими казались, когда были слабы и нуждались въ защитѣ и покровительствѣ.
   Мы пришли благополучно въ Чин-Чеy и нашли пять португальскихъ судовъ, прибывшихъ туда уже съ мѣсяцъ изъ мѣстъ, о которыхъ я говорилъ. Земляки наши приняли насъ какъ-нельзя-радушнѣе и дружелюбнѣе. Сообщивъ валъ мѣстныя новости и разныя подробности о портѣ Чин-Чеy и его торговлѣ, они сказали, что не имѣютъ изъ Ліампоа никакихъ особенныхъ извѣстій; слыхали только отъ Китайцевъ, что тамъ зимовало много нашихъ соотечественниковъ и что пришло много португальскихъ судовъ изъ Зунды, Малакки, Сіама и другихъ мѣстъ. По ихъ словамъ, торговля идетъ въ Ліампоа очень-мирно; что же касается до флота, которымъ насъ напугали, то онъ не тамъ, а по всей вѣроятности посланъ къ островамъ Гетто {Острова Гетто находятся по юго-западную сторону Японіи, почти на одной параллели съ Нангасаки.}, на помощь сукангу понтирскому, котораго низвергъ съ престола племянникъ его! Сукангъ этотъ поступилъ недавно въ подданство китайскаго государя и обязвался платить ежегодно по сту таеловъ дани: вотъ почему пошелъ туда флотъ, который состоялъ, по разсказамъ, изъ четырехъ сотъ джонокъ, и на которомъ отправилось до ста тысячъ человѣкъ. Извѣстіе это успокоило всѣхъ насъ и мы усердно поблагодарили Господа за Его благость.
   Простоявъ девять дней въ портѣ Чин-Чеу {Чин-Чеу находятся подъ 25о сѣвер. широты. Прим. перев.}, мы вышли оттуда, увеличивъ число свое тридцатью-пятью португальскими солдатами, хорошо-вооруженными, которые оставили свои суда и присоединились къ вамъ, подъ начальство Антоніо де-Фаріа.
   Мы направили путь въ Ліаипба, во въ морѣ были встрѣчены противными вѣтрами, съ которыми боролись цѣлыхъ пять дней, лавируя и нисколько не выигрывая разстоянія. Ночью послѣднихъ сутокъ, мы встрѣтили небольшую парау, въ которой было восемь человѣкъ тяжко раненыхъ Португальцевъ; въ числѣ ихъ были Антоніо-Анрикесъ и Менъ-Таборда, оба люди богатые, уважаемые и пользовавшіеся въ тѣхъ краяхъ большою извѣстностью, почему я и упомянулъ о нихъ особенно. Всѣ эти раненные были въ такомъ горестномъ положеніи, что на нихъ нельзя было смотрѣть безъ самаго искреннаго состраданія.
   Парау эта пристала къ нашей джонкѣ, и Антоніо де-Фаріа тотчасъ же велѣлъ пересадить къ себѣ всѣхъ восьмерыхъ Португальцевъ. Поднявшись на палубу съ большимъ трудомъ и увидѣвъ его, они бросились къ его ногамъ, а онъ принялъ ихъ съ величайшею лаской и со слезами на глазахъ. Всѣ они были жестоко изранены, почти наги и покрыты своею кровью. Антоніо де-Фаріа спросилъ ихъ о причинѣ такого бѣдственнаго положенія и они разсказали ему, какъ, отправившись изъ Ліампоа въ Малакку семнадцать дней тому назадъ, съ намѣреніемъ идти потомъ въ Индію, они были встрѣчены около острова Сумбора однимъ гузаратскимъ разбойникомъ, Ходжею-Асемомъ; у него было три джонки и четыре лаптей, на которыхъ размѣщалось человѣкъ до пятисотъ: полтораста изъ нихъ были Мавры съ Лусонга {Т. е. Дюсона, главнаго изъ Филиппинскихъ-Острововъ. Прим. перев.}, Борнео, Явы, а остальные Малайцы. Земляки наши сражались съ разбойниками отъ часа до четырехъ по полудни и потеряли убитыми восемьдесятъ-два человѣка, въ числѣ которыхъ восьмнадцать Португальцевъ, да столько же плѣнными; а на джонкѣ ихъ было разнаго товара и золота тысячъ на сто крузадовъ. Послѣ этого они разсказали Антоніо де-Фаріа много другихъ подробностей, такихъ трогательныхъ, что въ глазахъ всѣхъ присутствовавшихъ можно было безъ труда прочитать жалость и участіе.
   Выслушавъ это, Антоніо де-Фаріа долго оставался въ задумчивости, размышляя обо всемъ, что ему было разсказано. Потомъ, обратясь къ раненымъ оплаканъ вашимъ, онъ сказалъ: "прошу васъ, сеньйоры, объясните мнѣ, какимъ же образомъ спаслись вы послѣ такого жаркаго и безпощаднаго боя?"
   Они отвѣчали: послѣ пальбы и бомбардированія, длившихся часа полтора, три разбойничьи джонки сваливались съ вами пять разъ на абордажъ, отъ-чего у насъ открылась въ носовой части страшная течь, что и было главной причиною нашей гибели. Чтобъ не пойдти ко дну, намъ было необходимо облегчить свою джонку, а потому мы принялись выбрасывать изъ нея въ море товары и разныя тяжелыя вещи; непріятели воспользовались этимъ временемъ и снова абордировали васъ, чѣмъ заставили бросить выгрузку и защищаться. Многіе изъ нашихъ были тяжело ранены во время этого новаго нападенія и нѣкоторые убиты, какъ вдругъ за одной изъ разбойничьихъ джонокъ обнаружился пожаръ, который тотчасъ же сообщился за другую. Онѣ немедленно приложили все стараніе освободиться одна отъ другой, ибо онѣ абордировали васъ, связавшись между собою; но тутъ непріятели засуетились, перепутали веревки и пожаръ усилился на одной изъ джонокъ до того, что его уже нельзя было остановить когда онѣ развязались и джонка сгорѣла до самой ватерлиніи, а люди съ нея побросались въ море, спасаясь вплавь, но многіе перетонули. Нашу джонку нанесло между тѣмъ на рыбачій заколъ, находящійся подлѣ каменистой отмели, въ устьѣ рѣки, гдѣ выстроена сіамская пагода.
   "Собака Ходжа-Асемъ, который все еще былъ сцѣпившись съ вами, видя, что мы приткнулись въ заколу, вдругъ выскочилъ на нашу палубу съ множествомъ Мавровъ, одѣтыхъ въ желѣзныя кольчуги и защищенныхъ желѣзными нагрудниками. Они убили у насъ въ самое короткое время человѣкъ пятьдесятъ, изъ которыхъ восемьнадцать были Португальцы, а мы, которыхъ вы теперь видите раненными и обожженными, видя, что уже все пропало, выскочили въ лодку, подвѣшенную у насъ за кормою, и Господу угодно было дозволить вамъ спастись.
   "Насъ было въ лодкѣ пятнадцать человѣкъ, изъ которыхъ двое умерли вчера. Чтобъ избѣгнуть преслѣдованія, мы держались между берегомъ и заколомъ, и безпрестанно стукались о камни. Разбойники, между-тѣмъ, послали лантеи ловить своихъ людей, плававшихъ и барахтавшихся въ водѣ, а потомъ всѣ устремились грабить нашу джонку, добивая всѣхъ, кого тамъ нашли: жадности ихъ мы обязаны тѣмъ, что они и не подумали преслѣдовать насъ. Около солнечнаго заката, они вошли въ рѣку съ музыкой, стукомъ въ барабаны и громкими криками, какъ-будто въ знакъ торжества и насмѣшки надъ нами несчастными."
   Антоніо де-Фаріа, подумавъ нѣсколько, сказалъ имъ: "судя по вашему разсказу, разбойники должны теперь быть въ той самой рѣкѣ и въ довольно разстроенномъ положеніи, если и вы убили и переранили у нихъ иного народа."
   -- О, какъ-же! мы убили у нихъ многихъ, многихъ! Да къ-тому же и суда ихъ препорядочно пострадали отъ насъ.
   Тогда Антоніо де-Фаріа снялъ шапку, сталъ на колѣни, поднялъ руки и глаза къ небу, и воскликнулъ со слезами: "Господи Іисусе Христе! Я, грѣшнѣйшій изъ грѣшниковъ, дерзаю смиренно умолять Тебя во имя рабовъ Твоихъ, которыхъ души искуплены Твоею драгоцѣнною кровью: даруй намъ сиду и побѣду надъ этимъ жестокимъ врагомъ и губителемъ Португальцевъ! Я пойду на него, во славу Твоего святаго имени, и, помощію этихъ рабовъ и воиновъ Твоихъ, заставлю его поплатиться за все зло, которое онъ сдѣлалъ намъ и другимъ!"
   Всѣ присутствующіе испустили громкій крикъ и повторили: "На него, на него, во имя Христа!"
   Послѣ этого мы поставили паруса какъ слѣдуетъ и направились къ порту Ламлоа, отстоявшему отъ насъ лигъ на восемь. Антоніо де-Фаріа велѣлъ сдѣлать всѣ нужныя приготовленія въ самому жаркому бою съ врагомъ, котораго онъ такъ давно и до-сихъ-поръ такъ безуспѣшно отъискивалъ.
   На слѣдующее утро, мы бросали якорь въ портѣ Ламлоа. Квіай Панжангъ, товарищъ Антоніо де-Фаріа и природный Китаецъ, имѣлъ здѣсь множество родственниковъ и былъ вообще всѣмъ извѣстенъ и всѣми уважаемъ. Онъ просилъ мандарина этого порта дать намъ за деньги все, въ чемъ мы нуждались, и тотъ, боясь отказать ему, а также въ уваженіе подарка Aнтоніо де-Фаріа, пославшаго ему тысячу крузадовъ, охотно согласился исполнить все, чего мы требовали.
   Двое изъ нашихъ тотчасъ же съѣхали на берегъ и закупили со всевозможною поспѣшностью селитры и сѣры для дѣланія пороха, свинца для пуль, пикъ, разной провизіи, веревокъ, смолы, масла, пеньки, бревенъ, досокъ, рванаго оружія, стрѣлъ, обожженнаго дерева, равныхъ деревьевъ для рей и стенегъ, блоковъ, якорей, бочокъ, холста и такелажа; кромѣ того они распорядились на счетъ доставки свѣжей воды и всѣхъ покупокъ прямо на суда. Потомъ Антоніо де-Фаріа озаботился набрать матросовъ, и такъ-какъ онъ платилъ всѣмъ очень-щедро, а въ здѣшнемъ портѣ было моряковъ много, то у насъ прескоро составились славные судовые экипажи. Джонки наши Антоніо де-Фаріа промѣнялъ на другія, гораздо большихъ размѣровъ, разумѣется, приплативъ хорошія деньги; кромѣ того, онъ купилъ три добрыя гребныя лантеи; словомъ, черезъ тринадцать дней мы вышли отсюда на крѣпкихъ и ходкихъ судахъ, имѣя сто-шестьдесятъ человѣкъ добрыхъ матросовъ для управленія парусами и для гребли.
   Передъ вступленіемъ подъ паруса, Антоніо де-Фаріа сдѣлалъ генеральный смотръ своей армадѣ. Оказалось, что у насъ и союзника вашего Квіай Панжанга было всего-на-все до пятисотъ человѣкъ боевыхъ и рабочихъ людей, въ числѣ которыхъ девяносто-пять Португальцевъ, все храбрецовъ, отважныхъ, готовыхъ на какой угодно отчаянный подвигъ, а остальные наши люди и тѣ, которые плавали съ Квіай Панжангомъ, были также народъ опытный въ своемъ дѣлѣ, потому-что большая часть ихъ пріобрѣла навыкъ, разбойничая на моряхъ въ разныя времена. На судахъ нашихъ было сто-шестьдесятъ мушкетовъ, сорокъ мѣдныхъ артиллерійскихъ орудій разныхъ родовъ и величинъ, и шестьдесятъ квинталовъ пороха, изъ которыхъ пятьдесятъ-четыре пушечнаго, да шесть мушкетнаго, не считая того, что было роздано на руки каждому вооруженному огнестрѣльнымъ оружіемъ, кромѣ того, девятьсотъ грЗватъ, изъ которыхъ четыреста начиненныхъ порохомъ, а остальныя негашеною известью, какія употребляли Китайцы, множество пращей, стрѣлъ, копій и огненныхъ бомбъ, которыя намъ дѣлалъ одинъ Мваръ изъ Леванта; четыре тысячи короткихъ дротиковъ, которыми во время свалки пускаютъ въ непріятеля съ-руки; нѣсколько лодочныхъ грузовъ булыжника, для осыпанія имъ лѣзущихъ на абордажъ, и двѣнадцать желѣзныхъ дреговъ {Дреги -- четырехъ и шести-рогіе якорьки, съ остроконечными лапами, для закидыванія на непріятельскій корабль, чтобъ онъ не отошелъ во время свалки на абордажъ. Прим. перев.} на здоровыхъ цѣпяхъ; ко всему этому множество разнаго рода зажигательныхъ и разрывающихъ снарядовъ, которыхъ Китайцы, искусные въ этомъ дѣлѣ заготовили намъ за хорошую плату.
   Запасшись такимъ образомъ, мы вышли изъ Ламлоа разукрасившись флагами и развѣсивъ на мачтахъ куски шелковыхъ матерій. На джонкахъ нашихъ и лорчахъ были устроены всѣ нужныя оборонительныя надѣлки на шкафутахъ, на носу и кормѣ, да кромѣ того съемныя настилки надъ бортами для абордажа.
   Черезъ трое сутокъ, по милосердію Господа, мы подошли къ рыбачьимъ заколамъ, у которыхъ собака Ходжа-Асемъ овладѣлъ джонкою Португальцевъ. Къ наступленію ночи, Антоніо де-Фаріа послалъ толковыхъ людей осмотрѣть входъ въ рѣку, въ которой, по его мнѣнію, долженъ былъ находиться разбойникъ. Люди наши вскорѣ возвратились, приведя съ собою рыбачью парау, на которой было шесть человѣкъ прибрежныхъ жителей; отъ нихъ мы узнали, что разбойникъ находится въ двухъ лигахъ отсюда, въ рѣкѣ Тинлао, гдѣ починиваетъ взятую у Португальцевъ джонку, располагаясь потомъ уйдти въ Сіамъ съ нею и двумя другими, которыя у него были прежде. По разсказамъ рыбаковъ, Ходжа-Асемъ располагалъ уйдти дней черезъ десять.
   Антоніо де-Фаріа, посовѣтовавшись съ нѣсколькими человѣками изъ опытнѣйшихъ и благоразумнѣйшихъ, рѣшилъ, что необходимо высмотрѣть положеніе непріятеля какъ-можно-вѣрнѣе и подробнѣе, ибо намъ предстояло предпріятіе слишкомъ-опасное, на которое нельзя было пускаться на-обумъ, очертя голову. Для этого онъ посадилъ на парау четырехъ человѣкъ изъ матросовъ Квіай Панжанга, людей ловкихъ и сметливыхъ, да двоихъ рыбаковъ, оставивъ у себя остальныхъ заложниками-. начальство надъ ними онъ поручилъ одному солдату Висенте Moроса, человѣку храброму и осторожному. Всѣ они, чтобъ не возбудить подозрѣній, нарядились въ китайскую одежду, и, подъѣхавъ къ тому мѣсту, гдѣ были непріятели, притворились, будто ловятъ рыбу, какъ и другія лодки, а сами высмотрѣли все, что было нужно. Возвратясь на джонку, Висенте Мороса донесъ, что непріятель вовсе не приготовленъ къ бою и что съ нимъ будетъ не много труда справиться.
   Получивъ это извѣстіе, Антоніо де-Фаріа поѣхалъ на джонку Квіай Нанжанга въ сопровожденіи нѣсколькихъ Португальцевъ, выбранныхъ для совѣта. Онъ сдѣлалъ это нарочно, чтобъ польстить своему китайскому союзнику и завѣрить себѣ его усердное содѣйствіе. На совѣтѣ рѣшили единогласно. что надобно тотчасъ же сняться съ якоря и поили къ устью рѣки, а потомъ, за нѣсколько времени до разсвѣта, напасть на враговъ во имя Христа.
   Тогда Антоніо де-Фаріа сдѣлалъ нужныя распоряженія, какъ судамъ входить въ рѣку и какъ потомъ напасть на разбойниковъ. Онъ отрядилъ тридцать человѣкъ Португальцевъ на джонку Квіай Панжанга, назначилъ по шести на каждую изъ нашихъ двухъ лантеи, да двадцатерыхь на джонку Кристовао Борральйо; у себя онъ оставилъ тридцать-три человѣка Португальцевъ, кромѣ матросовъ и разночинцевъ изъ христіанъ и невольниковъ -- все людей храбрыхъ и надежныхъ. Приведя въ должный порядокъ все, какъ слѣдовало для успѣшнаго исполненія предпріятія, въ которомъ мы надѣялись на помощь Господа нашего, Антоніо де-Фаріа велѣлъ вступить подъ паруса. Мы подошли къ рѣкѣ Тинлао около часа молитвы Ave Maria, и привели ночь со всѣми нужными предосторожностями; въ три часа по полуночи мы снова вступила подъ паруса и направилась на непріятеля, который находился въ рѣкѣ нѣсколько далѣе полулиги отъ устья.
   

V.

   Пройдя менѣе часа вверхъ по рѣкѣ, съ попутнымъ вѣтромъ и приливомъ, которые Господь намъ даровалъ, мы увидѣли непріятеля, вовсе не ожидавшаго нападенія. Но какъ они были разбойники и опасались мщенія береговыхъ жителей, которыхъ грабили и обижали каждый день, то не зѣвали и держались крѣпко на сторожѣ. Увидя насъ, они тотчасъ зазвонили въ колоколъ и подняли такую тревогу между тѣми, которые жили въ палаткахъ за берегу и которые оставались на судахъ, что сдѣлалась общая суматоха. Антоніо де-Фаріа, чтобъ не дать имъ времени поправиться, закричалъ: "Сеньйоры и братія мои! на нихъ, на нихъ, во имя Христа, пока не подоспѣли ихъ лорчи! Santiago!"
   Приблизившись вскорѣ къ непріятельской джонкѣ, мы дали по ней залпъ изъ нашей артиллеріи, выстрѣлы которой Господь направилъ такъ хорошо, что изъ множества разбойниковъ, собравшихся уже на ютѣ для стрѣльбы и отпора абордажа, большая часть попадала внизъ, районная и мертвая. Послѣ этого стрѣлки ваши, которыхъ было сто пятьдесятъ человѣкъ, По данному изъ сигналу открыли огонь изъ легкаго огнестрѣльнаго оружія, да такъ метко, что разомъ очистили настилки обѣихъ непріятельскихъ джонокъ, и никто изъ разбойниковъ не осмѣливался показаться на открытыхъ мѣстахъ.
   Тогда ваши двѣ джонки сцѣпились на абордажъ съ непріятельскими, и завязалась такая жаркая свалка, съ такими бѣшеными криками, сопровождаемыми взрывами гранатъ, ударами въ гонги, барабаны, пушечными и ружейными выстрѣлами, которыхъ эхо перекатывалось въ горахъ и долинахъ на берегу, что я не рѣшаюсь описывать подробностей, хотя самъ былъ тутъ и работалъ не хуже другихъ.
   Черезъ четверть часа этого ада, отвалили отъ берега лорчи и лантеи разбойника съ свѣжими людьми, на подкрѣпленіе своихъ. Одинъ Португалецъ, Діего Мейрелезъ, бывшій на джонкѣ Квіай-Панжанга, замѣтилъ ихъ, и видя, что его начальникъ артиллеріи, растерявшійся въ этой суматохѣ, готовится выстрѣлить изъ большой пушки на-обумъ, оттолкнулъ его такъ, что онъ полетѣлъ въ люкъ, говоря: "Убирайся къ чорту, дуракъ! не съ твоимъ умѣньемъ теперь стрѣлять!" Съ этими словами онъ навелъ орудіе, заряженное мелкими ядрами и каменьями, по всѣмъ правиламъ, и приложилъ къ запалу фитиль. Весь зарядъ влѣпился въ первую лорчу, которая шла впереди прочихъ, да такъ ловко, что онъ перебилъ за ней множество народа и пробилъ ее насквозь; словомъ, она пошла ко дну и никто съ нея не спасся. Тогда Діего зарядилъ орудіе снова и навелъ его на корму другой лорчи. Второй его выстрѣлъ убилъ капитана этой лорчи и человѣкъ шестерыхъ или семерыхъ. Видя это, двѣ остальныя лантеи струсили и вздумали воротиться, но въ торопяхъ одна навалила за другую и у нихъ перепутались между собою рейки парусовъ до того, что онѣ не звали, кѣмъ отцѣпиться одна отъ другой, а между-тѣмъ не могли двигаться ни взадъ, ни впередъ.
   Капитаны вашихъ двухъ лорчей, Гаспаръ Оливепра и Висенте Мороса, видя ихъ затруднительное положеніе, тотчасъ же за правились къ нимъ на греблѣ и бросили за непріятельскія лантеи цѣлую кучу гранатъ и зажигательныхъ снарядовъ, отъ которыхъ вскорѣ обѣ загорѣлись, и люди на нихъ, видя, что пожара имъ не унять, побросались въ воду, чтобъ спастись вплавь. Наши принялись пускать въ нихъ стрѣлы и ручныя копья, которыми перебили всѣхъ, пробовавшихъ спасаться. Однимъ словомъ, на трехъ этихъ судахъ погибло человѣкъ двѣсти, а четвертое, съ котораго былъ убитъ капитанъ, также не спаслось, потому-что его остановилъ самъ Квіай Панжангъ на своемъ шампанѣ {Шампань или сумнань, китайское гребное судно. Прим. перев.}; онъ настигъ эту лорчу подъ самымъ берегомъ, но овладѣлъ ею уже пустою, потому-что люди съ нея также побросались въ воду и почти всѣ перетонули.
   Между-тѣмъ, на джонкахъ сраженіе продолжалось съ прежнимъ остервенѣніемъ. Непріятели. которыхъ было на джонкахъ человѣкъ полтораста Мавровъ съ Лузонга и Борнео, да Явайцевъ, видя участь приближавшагося къ нимъ подкрѣпленія, стали ослабѣвать до того, что многіе уже бросались въ воду, желая доплыть до берега. Нечестивяя собака Ходжа Асемъ, котораго въ темнотѣ и жару битвы не могли отличнть отъ остальныхъ, возвысилъ тогда голосъ. Онъ былъ къ шелковомъ малиновомъ кафтанѣ, съ золотыми бахрамами, надѣтомъ сверхъ кольчуги и принадлежавшемъ прежде какому-нибудь несчастному Португальцу, и прокричалъ громко: "ля иллахъ иль Аллахъ, Мухаммедъ росуль Аллахъ! О, мусульмане, люди праведные святаго мухаммедова закона! Не уже ли вы допустите, чтобъ васъ побѣдили эти собаки, у которыхъ храбрости не больше, чѣмъ у бѣлыхъ курицъ и бородатыхъ бабъ? На нихъ, на нихъ! Въ книгѣ цвѣтовъ обѣщана вамъ награда великая, если мы выкупаемся въ крови этихъ беззаконныхъ кафировъ!"
   Проклятыя слова этого дьявола до того одушевили непріятелей, что они обратились на насъ съ новымъ жаромъ и какъ бѣшеные бросались на наши мечи. Антоніо де-Фаріа накричалъ тогда своимъ: "Христіане и сеньйоры мои! Если этихъ нечестивцевъ подкрѣпляетъ проклятая вѣра въ дьявола, то укрѣпимся мы именемъ Господа Христа нашего, распятаго за насъ! Хотя мы и грѣшники, но Омъ насъ не оставитъ, потому-что мы его люди, а эти собаки принадлежатъ дьяволу!" Съ этими словами и одушевленный святымъ усердіемъ въ вѣрѣ истинной, Антоніо де-Фаріа схватилъ свой мечъ обѣими руками, бросился прямо на Ходжу Асема и нанесъ ему въ голову такой ударъ, что разрубилъ ему подбитую желѣзомъ шапку и сшибъ его съ ногъ; потомъ онъ рубнулъ его по ногамъ такъ, что разбойникъ не могъ встать.
   Видя паденіе своего начальника, разбойники испустили дикій вопль, пятеро изъ нихъ пробились до Антоніо де-Фаріи, сквозь окружавшихъ его Португальцевъ, нанесли ему двѣ раны и положили бы на мѣстѣ, еслибь ихъ не перебили самихъ. Наши сдѣлали еще одно усиліе, и съ помощію Господа, меньше чѣмъ въ два credo, навалили на Ходжу Асема еще сорокъ труповъ его нечестивыхъ сподвижниковъ, а нашихъ тутъ легло только четырнадцать, изъ которыхъ пять Португальцевъ, остальные же были матросы и невольники, но также добрые христіане н люди добрые.
   Послѣ такихъ потерь, непріятели дрогнули и стали отступать въ безпорядкѣ на боковую настилку, съ намѣреніемъ укрѣпиться на ней; но двадцать португальскихъ солдатъ съ джонки Квіай-Панжанга предупредили ихъ, бросившись туда сами, такъ-что разбойники, сжатые съ обѣихъ сторонъ, не знали куда дѣваться, и имъ оставалось одно только спасеніе -- броситься въ воду. Они такъ и сдѣлали, но съ такою торопливостью, что одни падали на другихъ и топили другъ друга.
   Наши, одушевленные именемъ Господа Христа, котораго мы безпрестанно призывали, добивали побѣжденныхъ непріятелей на палубѣ и въ водѣ, оставивъ только пятерыхъ, которымъ связали руки и ноги, и которыхъ спустили въ трюмъ за тѣмъ, чтобъ послѣ, пыткой, отобрать отъ нихъ нѣкоторыя свѣдѣнія. Но они зубами разтерзывали своя раны и передохли прежде, чѣмъ мы успѣли начать ихъ допрашивать. Тѣла ихъ послѣ разрубили на четверо и бросили въ воду, вмѣстѣ съ трупомъ собаки Ходжи Асема, ихъ предводителя, который величалъ себя въ началѣ своихъ писемъ великимъ кази бинтантскаго государя, и кровопроливцемъ и кровопійцею португальской крови. Онъ публично увѣщевалъ всѣхъ Мавровъ слѣдовать его примѣру, и они уважали его, какъ святаго, по безумному суевѣрію своего поганаго нечестія.
   Поблагодаривъ Господа за дарованную намъ побѣду, Антоніо де-Фаріа озаботился прежде всего о поданіи всѣхъ возможныхъ пособій раненнымъ, которыхъ было девяносто-два человѣка, и въ томъ числѣ много Португальцевъ. Потомъ, когда пересчитали оставшихся, оказалось, что съ нашей стороны было убитыхъ сорокъ-два человѣка и между ними восемь Португальцевъ, о которыхъ Антоніо де-Фаріа скорбѣлъ больше всего на свѣтѣ; непріятелей же погибло триста восемьдесятъ, изъ которыхъ пало отъ меча и огнія артиллеріи не больше полутораста человѣкъ, а остальные всѣ перетонули. Хотя всѣ мы радовались и торжествовали, одолѣвъ своего жесткаго врага, однако многіе плакали явно и тайно надъ тѣлами убитыхъ товарищей, которыхъ намъ предстояло хоронить; у большей части ихъ головы были разрублены топорами, употребляемыми въ сраженіяхъ Маврами -- другаго рода ранъ было мало.
   Антоніо де-Фаріа, не взирая на свои три раны, поѣхалъ на берегъ со всѣми, кто могъ его сопровождать, распорядиться на счетъ погребенія мертвыхъ, въ чемъ прошла большая часть дня. Потомъ, онъ пошелъ разъискивать, нѣтъ ли тутъ жителей, и, проходивъ нѣсколько времени, попалъ въ прелестную долину, въ которой были сады и огороды со множествомъ всякаго рода фруктовыхъ деревьевъ и овощей; въ ней было селеніе, состоявшее изъ сорока или пятидесяти домиковъ. разграбленное собакою Ходжою Асемомъ, который убилъ почти всѣхъ его жителей, ибо не многимъ изъ нихъ удалось спастись бѣгствомъ.
   Нѣсколько дальше, на разстояніи полета стрѣлы, у чистой рѣчки, въ которой мы видѣли много разной рыбы, былъ большой домъ, казавшійся храмомъ селенія. Онъ былъ наполненъ больными и раненными, помѣщенными туда Ходжею Асемомъ для излеченія. Ихъ лежало тамъ девяносто-шесть человѣкъ, въ числѣ которыхъ было нѣсколько Мавровъ, родственниковъ этого злодѣя, и много другихъ, по-видимому почтенныхъ людей, которые служили на его судахъ.
   Всѣ они. увидя Антоніо де-Фарію, испустили громкій жалобный крикъ, какъ-будто умоляя его о милосердіи; но онъ, помня, сколько христіанъ они истребили, рѣшился не давать пощады нечестивцамъ и велѣлъ зажечь домъ; онъ былъ деревянный, высмоленный снаружи и крытый сухими пальмовыми листьями, а потому разомъ запылалъ такъ, что страшно было смотрѣть. Раздались ужасные крики и стоны бѣдняковъ, когда пламя добрилось до нихъ, такъ-что отчасти ихъ стало жаль, многіе, собравшись съ послѣдними силами, хотѣли выскочить изъ оконъ и дверей, но мы принимали ихъ на копья и мечи: словомъ, изъ нихъ не уцѣлѣлъ ни одинъ человѣкъ.
   Кончивъ это дѣло, Антоніо де-Фаріа возвратился къ прибрежью, гдѣ была вытащена на берегъ для починки джонка, отнятая Ходжею Асемомъ у Португальцевъ. Онъ велѣлъ спустить ее на воду, видя, что она готова, и возвратилъ ее Антоніо Анрикезу и Мену Таборда, ея прежнимъ хозяевамъ, какъ я уже говорилъ выше. Онъ заставилъ ихъ обоихъ положить руку на молитвенникъ и сказалъ имъ: -- "Я, именемъ моихъ братій и товарищей, живыхъ и мертвыхъ, которымъ наша джонка стоила столько крови, дарю вамъ то, что принадлежало вамъ, къ надеждѣ заслужить отъ Господа прощеніе грѣховъ нашихъ, такъ-какъ Онъ, вѣроятно, простилъ тѣмъ, которыхъ уже нѣтъ съ нами и которые пали, какъ добрые и вѣрные христіане, за Его святую католическую вѣру. Но увѣщеваю васъ присягою, которую вы теперь даете, чтобъ мы взяли изъ груза ея только вашу личную собственность, которую вы везли изъ Ліампоа. Больше этого я вамъ не могу дать, а вы не должны примять, ибо тогда я согрѣшу передъ Богомъ и товарищами, давъ вамъ лишнее, а вы согрѣшите, принявъ то, чего вамъ не слѣдуетъ."
   Мемъ Таборда и Антоніо Априкесъ, не ожидавшіе такого великодушія, упали на колѣни передъ своимъ благодѣтелемъ и не находили словъ выразить ему свою благодарность. Антоніо де-Фаріа , тронутый самъ до слезъ, отвернулся, скрывая свое волненіе. Онъ послалъ въ ихъ распоряженіе человѣкъ пятьдесятъ матросовъ и невольниковъ, и они оба отправились отъискивать свое имущество. Товары ихъ были складены въ два дома разореннаго разбойникомъ селенія, да кромѣ того подмоченныя шолковыя матеріи и шелки были развѣшены для просушки на деревьяхъ. Всѣхъ товаровъ, какъ они разсказывали въ то время, когда мы ихъ взяли къ себѣ, было дѣйствительно тысячъ на сто таэловъ; они принадлежали человѣкамъ ста купцовъ, которыхъ часть была въ Ліампоа, часть въ Малаккѣ, а наконецъ часть погибла въ сраженіи съ Ходжею Асемомъ. То, что эти два человѣка собрали, могло стоить тысячъ сто крузадовъ; но многое пропало отъ порчи и гнили, и многое было переломано и растаскано.
   Возвратясь на свою джонку. Антоніо де-Фаріа, такъ-какъ время было уже подъ вечеръ, отложилъ дальнѣйшія цѣли до завтра, а тамъ озаботился больше всего о раненыхъ и велѣлъ угощать тѣхъ, которые остались живы и цѣлы. На разсвѣтѣ слѣдующаго дня, онъ поѣхалъ на взятую у непріятеля большую джонку, которая была вся завалена мертвыми тѣлами. Онъ велѣлъ ихъ попросту выбросить за бортъ, но для собаки Ходжи Асема, какъ для лица почетнаго, нужно было больше погребальныхъ церемоній, его пріодѣли и вооружили, какъ онъ былъ во время сраженія, а потомъ, разрубивъ на четверо, бросили также въ воду, гдѣ тѣло его сдѣлалось добычею большихъ ящерицъ {Т. е. крокодиловъ. Прим. перев.}, которыхъ собралось вокругъ джонки множество, пировать надъ такими лакомыми кусками. Когда разбойника спускали за бортъ, Антоніо ле Фаріа произнесъ ему слѣдующую погребальную рѣчь: "Отправляйся въ адъ вмѣстѣ съ своими сподвижниками: Пусть ваши черные души наслаждаются тамъ погаными наградами Мухаммеда, которому ты молился вчера такъ громко, вмѣстѣ съ остальными собаками!"
   Послѣ этого, Антоніо де-Фаріа велѣлъ позвать къ себѣ всѣхъ бывшихъ у насъ невольниковъ, раненныхъ и здоровыхъ, а также тѣхъ, кому они принадлежали. Онъ обратился къ нимъ съ истинно-христіанскою рѣчью, ибо самъ быль дѣйствительно добрый христіанинъ, и убѣждалъ господъ, ради любви къ Богу, дать свободу своимъ невольникамъ, ибо онъ обѣщалъ имъ это передъ сраженіемъ. Онъ прибавилъ, что готовъ выкупить ихъ изъ своей доли добычи. Но о выкупѣ никто не хотѣлъ и слышать, а всѣ отвѣчали, что какъ его милость считаетъ это хорошимъ дѣломъ, то всѣ согласны исполнить его желаніе и объявляютъ съ той же минуты невольниковъ своихъ вполнѣ свободными. Всѣ тотчасъ подтвердили свое согласіе клятвою, а послѣ, къ Ліампоа, составили письменный актъ и вручили каждому освобожденному форменное свидѣтельство о его освобожденіи.
   Кончивъ это богоугодное дѣло, Антоніо де-Фаріа велѣлъ пересмотрѣть и оцѣнить добычу. Оказалось, что на джонкѣ разбойника было на сто-тридцать тысячъ таэловъ японскаго серебра и всякаго рода дорогихъ товаровъ. Все это было награблено нечестивымъ псомъ Ходжею Асемомъ въ-продолженіе его путешествій вдоль китайскихъ и кохинхинскихъ береговъ.
   

VI.

   Мы простояли въ рѣкѣ Тинлао двадцать-четыре дня, къ-продолженіе которыхъ выздоровѣли всѣ наши раненные. По прошествіи этого времени, Антоніо де-Фаріа отправится въ Ліампоа, гдѣ рѣшится перезимовать, чтобъ послѣ, съ ранней весною и попутнымъ муссономъ, сдѣлать нападеніе на рудники Квангжапару, какъ онъ условился съ Квіай Панжангомъ.
   Дойдя до мыса Микуй, который находится подъ двадцать-шестымъ градусомъ, мы были встрѣчены жесточайшимъ вѣтромъ отъ сѣверо-востока. Лоцмана совѣтовали бросить якоря, чтобъ переждать его и не потерять пройденнаго разстоянія. Между-тѣмъ, время подходило къ вечеру, полился страшнѣйшій дождь и развело огромное волненіе. Гребныя лантеи наши, будучи не въ силахъ выдерживать такую суровую погоду, спустились къ берегу, съ намѣреніемъ укрыться въ рѣкѣ Шилендау, отстоявшей отъ васъ на полторы мили. Антоніо де-Фаріа, опасаясь, чтобъ съ ними не приключилось какого-нибудь бѣдствія, поднялъ снова якоря и послѣдовалъ за ними подъ самыми малыми парусами, отчасти для того, чтобъ не обойдти ихъ, а отчасти и потому, что сила вѣтра врядъ ли позволила бы вести больше парусовъ.
   Ночь была совершенно-темная и волненіе ходило страшное, такъ, что вы не могли разглядѣть отмели между островкомъ и каменнымъ рифомъ, а потому, поднявшись вверхъ на волнѣ, мы опустились внизъ съ такимъ ударомъ объ мель, что у насъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ переломился малткиль и повредился самый киль. Начальникъ или коннетабль артиллеріи хотѣлъ выстрѣлить изъ фалконета, чтобъ призвать къ намъ на помощь другія джонки, но Антоніо де-Фаріа остановилъ его, говоря, что такъ-какъ Господу угодно, чтобъ мы здѣсь кончили свой вѣкъ, то не должно подвергать остальныхъ безполезной гибели; онъ уващавалъ и уговаривалъ всѣхъ приняться за работу, и вмѣстѣ съ тѣмъ въ душѣ молить Бога о прощеніи грѣховъ нашихъ и о помилованіи насъ грѣшныхъ.
   Послѣ этого онъ велѣлъ срубитъ грот-стеньгу у самаго эзельгофта и остальныя мачты на носу и кормѣ, чѣмъ удары джонки значительно облегчились, хотя это и стоило жизни тремъ матросамъ, ушибеннымъ до смерти паденіемъ этихъ деревъ. Потомъ Антоніо де-Фаріа велѣлъ срубить всѣ надѣлки на шкафутахъ, на бакѣ и ютѣ, и сравнять бортъ джонки съ первою палубой. Не взирая на поспѣшность, съ которою все это приводилось въ исполненіе, пользы было вамъ не много, потому-что вѣтеръ ревѣлъ ужасно, съ самыми бѣшеными порывами, волны ходили горами, и дождь хлесталъ немилосердо.
   Вскорѣ мы увидѣли, что остальные джонки также дѣлаютъ сигналы, что терпятъ бѣдствіе. Антоніо де-Фаріа, возведя глаза къ небу, произнесъ тогда громко, во всеуслышаніе: "Господи, Іисусе Христе! Ты дозволилъ распять себя на крестѣ для искупленія грѣшниковъ: молю Тебя, дозволь, чтобъ праведный гнѣвъ Твой палъ на одного меня за все, чѣмъ эти люди Тебя оскорбили, ибо я былъ главною причиной грозящей имъ гибели. Умоляю Тебя. Господь, съ сокрушеннымъ сердцемъ, хотя я недостоинъ того, чтобъ молитва моя была услышана, обрати на нихъ Твое святое милосердіе!"
   Всѣ присутствующіе закричали въ голосъ: "Господи, умилосердуйся надъ нами!"
   Въ случаяхъ, подобныхъ теперешнему, всѣ люди помышляютъ единственно о томъ, какъ бы спасти свою жизнь, забывая всякія постороннія побужденія. Когда оказалось необходимымъ облегчить джонку отъ лишняго груза, человѣкъ сто Португальцевъ и судовыхъ служителей бросились въ люки и принялись выбрасывать за бортъ всякіе товары, какіе только попадались подъ руки, не разбирая ихъ цѣнности и не думая насколько о корысти. Даже когда дошла очередь до двѣнадцати ящиковъ съ серебряными полосами и слитками, которые намъ достались послѣ сраженія съ Ходжею Асемомъ, не нашлось ни одного человѣка, который бы пожалѣлъ о нихъ или воспротивился тому, что ихъ отправили за бортъ тѣмъ же путемъ, какъ все остальное.
   Такимъ образомъ провели мы всю ночь къ тяжкой работѣ, полунагіе, измученные. мокрые. На разсвѣтѣ, по благости Господа, вѣтеръ нѣсколько стихъ и джонку стало бить объ мель легче. Въ ночь валилось въ нее множество воды, и люди, чтобъ не быть смытыми за бортъ волнами, которыя ходили черезъ судно, привязывались веревками въ носовой части; человѣкъ двѣнадцать погибли однако, выброшенные на камня рифа.
   Когда совершенно разсвѣло, Господу угодно было, чтобъ насъ разглядѣли съ джонки Антоніо Анрикеса и Мена Таборды, которая всю ночь держалась въ дрейфѣ, безъ парусовъ, спустивъ съ навѣтренной стороны бревна, чтобъ ослабить удары волнъ. Она приблизилась въ намъ со всевозможною поспѣшностью, и видя, что мы бѣдствуемъ и уже находимся въ послѣдней крайности, стала на якоря и пустила къ намъ на веревкахъ поплавки, чтобъ перетаскивать на нихъ къ себѣ людей. Мы незамедлили воспользоваться этимъ средствомъ спасенія, но тутъ всѣ такъ заторопились и всѣмъ такъ хотѣлось быть первыми спасенными, что двадцать-два человѣка потонули въ этой суматохѣ. Изъ числа погибшихъ при этомъ, пятеро были Португальцы, о которыхъ Антоніо де-Фаріа жалѣлъ больше, чѣмъ о потерѣ джонки и товаровъ, а туть было о чемъ пожалѣть, потому-что ни джонку нашу, которая была лучше и надежнѣе остальныхъ, нагрузили самую дорогую часть взятой у Ходжи Асема добычи, и одного серебра было слишкомъ на сто тысячь таэловъ.
   Когда, послѣ большихъ трудовъ и опасностей, мы, наконецъ, перебрались всѣ на джонку Мема Таборды, весь день прошелъ въ жалобахъ и оплакиваніи нашей горькой участи, тѣмъ больше, что мы не знали ничего о своихъ спутникахъ на другихъ судахъ.
   Къ вечеру, однако, Господь умилосердился надъ нами, и мы увидѣли вдали два судна, которыя держались подъ парусами и ходили взадъ и впередъ короткими галсами, какъ-будто ища чего-то. Поэтому мы догадались, что онѣ принадлежали къ нашей армадѣ. Такъ-какъ уже наступила ночь, мы рѣшили, что неблагоразумно спускаться къ нимъ, a подняли на мачту фонарь, на что они намъ немедленно отвѣтили. Они сблизились съ вами передъ разсвѣтомъ и спросили , гдѣ главнокомандующій и остальные наши спутники. Имъ отвѣчали, чтобъ они дождались, когда разсвѣтаетъ совершенно, ибо зыбь все еще ходила большая и въ темнотѣ было неблагоразумно держаться для переговоровъ близко другъ отъ друга.
   Когда разсвѣло, къ намъ пріѣхали два Португальца съ джонки Квіай Панжанга. Они очень удивились, увидя Антоніо де-Фарію на джонкѣ Мема Таборды; но, выслушавъ исторію нашего бѣдствія, они разсказали, какъ самимъ пришлось оттерпливаться почти не меньше нашего. На нихъ налетѣлъ между прочимъ одинъ порывъ такой сильный, что схватилъ съ падубы трехъ человѣкъ, которыхъ отбросилъ въ море далеко въ сторону. Малая джонка наша погибла въ ихъ главахъ со всѣми людьми, а ихъ было пятьдесятъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ семь Португальцевъ и капитанъ Нуно Прето, человѣкъ достойный и весьма храбрый, который заслужилъ себѣ всеобщей уваженіе въ нашихъ прошедшихъ трудахъ и бѣдствіяхъ, остальные же матросы и прислужники были почти всѣ христіане и люди очень-хорошіе.
   Вскорѣ послѣ этого подошла къ намъ одна изъ лантей, которыя мы считали погибшими, и разсказала о своихъ бѣдствіяхъ. Съ нея видѣли, какъ у другой лантеи оборвало канаты и все бросило на берегъ, гдѣ въ ихъ глазахъ разбито въ щепки, а изъ всѣхъ людей спаслись только тринадцать человѣкъ, пятеро Португальцевъ и восемь христіанскихъ матросовъ; всѣ они попались въ плѣнъ къ береговымъ жителямъ, которые увели ихъ въ одно селеніе, называемое Ноулай.
   Такимъ-образомъ, эта несчастная буря лишила насъ двухъ джонокъ и лорчи или лантеи, при чемъ погибло больше ста человѣкъ, къ числѣ которыхъ одиннадцать Португальцевъ, не считая тѣхъ, которые попались въ плѣнъ. Потеря же грузовъ, состоявшихъ изъ серебра. дорогихъ матерій, фарфора и прочаго, а также самихъ судовъ, артиллеріи, оружія, военныхъ снарядовъ и провизіи, превосходила по разсчету сумму въ двѣсти тысячъ крузадовъ. Однимъ словомъ, главнокомандующій и его солдаты лишились всего, что у нихъ было, такъ-что вся собственность наша заключалась въ мокрой полуодеждѣ, въ которой насъ спасли.
   Такія бури свирѣпствуютъ у китайскихъ береговъ больше, чѣмъ гдѣ-нибудь. Никто не можетъ проплавать тамъ цѣлый голъ безъ какого-нибудь бѣдствія, если не догадается забраться во время полнолуніи и около перемѣны муссоновъ въ какой нибудь портъ, которыхъ тамъ много и входы въ которые безопасны, кромѣ развѣ береговъ Ламау и Сумбора, гдѣ есть опасные рифы и отмели по южную сторону отъ входовъ, на разстояніи отъ нихъ около лиги или полулиги.
   

VII.

   Когда совершенно стихло, Антоніо де-Фаріа переѣхалъ на другую большую джонку, отнятую у Ходжи Асема, которою командовалъ капитанъ Перо да-Сильва де-Сува. Вся наша армада, состоявшая теперь только изъ трехъ джонокъ и лорчи, направилась въ фортъ Ноудай, узнать что-нибудь объ участи тринадцати плѣнниковъ.
   Мы пришли ко входу вечеромъ, и Антоніо де-Фаріа немедленно послалъ двѣ вооруженныя балау, узнать о портѣ, промѣрить глубину входа, осмотрѣть якорныя мѣста, узнать много ли тамъ судовъ и какія, словомъ, собрать всѣ нужныя ему свѣдѣнія; онъ велѣлъ также постараться захватить нѣсколькихъ береговыхъ жителей, отъ которыхъ надѣялся развѣдать обо всемъ обстоятельнѣй, а главное, узнать о томъ, что сдѣлали съ плѣнными Португальцами. Онъ опасался, что ихъ уже успѣли увести куда-нибудь во внутрь страны.
   Балау отправились по назначенію и около двухъ часовъ по полуночи прибыли къ небольшой деревушкѣ, расположенной на мысѣ, выдающемся подлѣ бухточки, называемой Нипафау, въ самомъ устьѣ рѣки; тамъ онѣ дѣйствовали такъ хорошо, что передъ разсвѣтомъ возвратились съ лодкою, нагруженною разной посудой и сахарнымъ тростникомъ. Господь помогъ имъ захватить ее въ серединѣ рѣки со всѣми людьми: тамъ было восемь мужчинъ, двѣ женщины и мальчикъ лѣтъ шести или семи.
   Привезенные на джонку Антоніо де-Фаріи, они совершенно растерялись отъ страха, воображая, что ихъ сейчасъ убьютъ. Когда ихъ кое-какъ успокоили и начали разспрашивать, они дрожали какъ листья и только говорили: "Сукви гамидау ніуанквао лапапоа дагатуръ". что значило: не убивай насъ понапрасну. Богъ потребуетъ отъ тебя нашей крови; кромѣ этого, отъ нихъ нельзя было добиться ни слова.
   Антоніо де-Фаріа, видя ихъ простоту и жалкое положеніе, подозвалъ въ себѣ ходившую съ нами жену лоцмана, христіанку, хотя м китайскую уроженку, и велѣлъ ей угощать и успокоивать этихъ струсившихъ бѣдняковъ, чтобъ они были въ состояніи отвѣчать на его вопросы. Она исполнила это такъ хорошо, что меньше чѣмъ черезъ часъ Китайцы сказали, что если капитанъ обѣщаетъ отпустить ихъ восвояси съ лодкою, какъ ее звали, то они теперь же разскажутъ обо всемъ видѣнномъ ими своими глазами и слышанномъ на счетъ плѣнниковъ отъ другихъ. Антоніо де-Фаріа обѣщалъ отпустить ихъ невредимыми, со всѣмъ, чѣмъ лодка ихъ было нагружена, когда попадать въ руки нашихъ, посланныхъ для рекогносцировки, и подтвердитъ это многими хорошими словами.
   Тогда одинъ изъ нихъ, старикъ, пользовавшійся, по-видимому, властью надъ прочими, сказалъ: "По могу я: вполнѣ ввѣриться твоимъ щедрымъ обѣщаніямъ, потому-что ты наговорилъ слишкомъ-много хорошаго: а прошу тебя, поклянись мнѣ въ истинѣ твоихъ словъ водою этого моря, которое тебя теперь держитъ. Если ты солжешь. то владыка съ могучею рукою разгнѣвается на тебя, и вѣтры сверху, и воля снизу погубятъ тебя: клянусь тебѣ красотою его звѣздъ, что ложь тамъ же противна Ему, какъ гордая; надменность земныхъ судей, которые презираютъ людей бѣдныхъ, вмѣсто того, чтобъ обходиться съ ними ласково и творить правосудіе по святой истинѣ".
   Антоніо де-Фаріа произнесъ клятву со всею церемоніей, какой требовалъ старикъ Китаецъ, подсказывавшій ему каждое слово. Когда это кончилось, старикъ, удовлетворенный вполнѣ, сказалъ: "Я видѣлъ, какъ людей, о которыхъ ты спрашиваешь, отвели въ тюрьму города Ноудая, заковавъ ихъ напередъ въ желѣза; о нихъ объявили, что они преступники и разбойники, которые грабятъ въ моряхъ честныхъ торговцевъ".
   Антоніо де-Фаріа, подумавъ немного. разсудилъ, что все ото можетъ быть правда, а потому, желая освободить нашихъ какъ-можно-скорѣе, и боясь, что всякое промедленіе опасно, написалъ письмо и поручилъ доставитъ его нашимъ несчастливцемъ одному изъ Китайцевъ, оставивъ у себя всѣхъ остальныхъ заложниками. Посланный отправился ранёхонько утромъ: то былъ мужъ одной изъ приведенныхъ на лодкѣ женщинъ, а потому, такъ-какъ всѣмъ имъ очень хотѣлось разстаться съ нами какъ-можно-скорѣе, онъ приложилъ всевозможное стараніе доставить письмо не теряя времени и около полудня возвратился съ отвѣтомъ, написаннымъ на оборотѣ и скрѣпленнымъ подписью всѣхъ пятерыхъ Португальцевъ.
   Они описывали жестокую тюрьму, къ которую ихъ заключили въ ожиданіи казни, и умоляли Антоніо де-Фарію, ради язвъ Господа Спасителя нашего выручить ихъ, напоминая ему свою вѣрную службу и то, что онъ быль причиною ихъ теперешняго бѣдственнаго положенія; словомъ, они писали очень-жалостливо, какъ плѣнники. которые въ полной власти такихъ жестокосердыхъ и малодушныхъ людей, какъ Китайцы.
   Антоніо де-Фаріа прочиталъ посланіе ихъ ко всеуслышаніе и спросилъ совѣта присутствующихъ, какъ тутъ поступить? Каждый сказывалъ свое мнѣніе и мнѣнія эти были такъ разнородны и противоположны одно другому. что Антоніо де-Фаріи остановилъ всѣхъ и сказалъ: "Синьйоры и братія мои! Я поклялся Господу Богу торжественно, что не уйду отсюда, не выручивъ нашихъ несчастныхъ друзей и товарищей какимъ бы то ни было образомъ, хотя бы это тысячу розъ стоило мнѣ жизни, а подавно всего имущества, которое я ставлю рѣшительно ни во что. А потому, сеньйоры, прошу васъ очень, очень, очень убѣдительно, не мѣшайте мнѣ исполнить то, чего требуетъ моя честь, ибо клянусь храмомъ Божьей Матери, что каждый, кто мнѣ захочетъ противиться, найдетъ во мнѣ личнаго и непримиримаго врага!"
   На это мы всѣ отвѣчали, что вполнѣ полагаемся на его милость, и что готовы слѣдовать за нимъ куда бы то ни было, на самыя отчаянныя дѣла, на жизнь и смерть. Онъ со слезами благодарилъ насъ и обнялъ каждаго, держа шляпу въ рукѣ, увѣряя, что онъ докажетъ на дѣлѣ то, что обѣщалъ словами.
   Антоніо де-Фаріа рѣшилъ, что сначала надобно попытаться выпросить миролюбиво у мандарина нашитъ плѣнниковъ, предложивъ ему за это хорошій выкупъ, а потомъ поступать, смотря потому, какой онъ намъ дастъ отвѣтъ. Онъ тотчасъ же велѣлъ написать къ мандарину самое учтивое и почтительное прошеніе, и отправилъ его на берегъ съ двумя изъ задержанныхъ у васъ Китайцевъ, которымъ поручилъ вручить ему подарокъ,отбывшій двѣсти крузадовъ.
   Посланные съ прошеніемъ и подаркомъ Китайцы возвратились на другой день съ отвѣтомъ, написаннымъ на оборотѣ письма, который состоялъ въ слѣдующемъ: "Когда губы твои коснутся моихъ ногъ и я тебя выслушаю, то узнаешь мое рѣшеніе".
   Антоніо де-Фаріа, видя надменность и недоброжелательность мандарина, сильно опечалился и призадумался; ибо ясно было, что выручить плѣнниковъ гораздо-труднѣе, чѣмъ онъ прежде полагалъ. Посовѣтовавшись со многими благоразумными людьми, онъ велѣлъ написать другое письмо, въ которомъ еще убѣдительнѣе упрашивалъ мандарина объ освобожденіи нашихъ земляковъ, предлагая ва нихъ выкупа двѣ тысячи таэловъ серебромъ и товарами. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ объявилъ мандарину, что рѣшился не уходить отсюда иначе, какъ взявъ съ собою нашихъ несчастныхъ товарищей: онъ надѣялся, что страхъ и корысть подѣйствуютъ, ибо письмо это было написано въ болѣе-рѣзкихъ выраженіяхъ. Антоніо де-Фаріа писалъ между-прочимъ, что онъ португальскій купецъ и отправляется съ товарами въ портъ Ліамсоа, куда ходятъ многіе изъ его соотечественниковъ, которые тамъ торгуютъ, платятъ должную пошлину, а не разбойничаютъ и не дѣлаютъ зла никому, какъ онъ обвинялъ плѣнныхъ Португальцевъ; а также, что португальскій король находится въ дружбѣ и союзѣ съ китайскимъ государемъ, котораго считаетъ своимъ братомъ, и что Португальцы ходятъ въ Китай, а Китайцы въ Малакку, гдѣ съ ними обходятся по правдѣ и чести, не притѣсняя и не обижая ихъ нисколько.
   Получивъ это второе письмо, мандаринъ разсердился до крайности за то, что Антоніо де-Фаріа называетъ португальскаго короля братомъ китайскаго государя; онъ велѣлъ пребольно отхлестать нашихъ посланцевъ и отрѣзать имъ уши. а потомъ отправилъ ихъ назадъ, съ написаннымъ на лоскуткѣ бумаги отвѣтомъ слѣдующаго содержанія:
   "Жалкое насѣкомое, родившееся отъ зараженной мухи на самой вонючей грудѣ помоевъ, какія только есть въ тюремныхъ ямахъ, которыхъ никогда не очищаютъ!
   "Какъ низость твоя имѣла дерзновеніе говоритъ о дѣлахъ Неба?
   "Когда я приказалъ прочитать себѣ твое первое письмо, въ которомъ ты умоляешь меня о жалости, какъ рабъ своего господняя, я уже почувствовалъ въ своемъ величіи нѣкоторое состраданіе и готовъ былъ снизойдти и принять бездѣлицу, которую ты мнѣ подносилъ.
   "Но какъ могъ ты осмѣлиться говорить, что твой король братъ сыну солнца, вѣнчанному льву, возсѣдающему на тронѣ вселенной, подъ ногами котораго коровы всѣхъ земныхъ государей? Знай, что всѣ они передъ нимъ ничто и только служатъ гвоздиками подошвъ его обуви, раздавленные подъ пятою его могущества, какъ свидѣтельствуютъ писатели золотыхъ книгъ?
   "За такое неслыханное богохульство я велѣлъ сжечь твое посланіе, которое въ исполненіи моего правосудія представляло твою собственную презрѣнную особу, заслуживающую мучительную казнь за твой неимовѣрный грѣхъ. Повелѣваю тебѣ уходи отсюда немедленно, не мѣшкая ни на мгновеніе, чтобъ присутствіе твое не осквернило и не сдѣлало проклятымъ моря, которое терпитъ тебя на своихъ водахъ!"
   Когда переводчикъ (который тамъ называется тансу) прочиталъ и объяснилъ намъ это письмо, всѣ мы совершенно онѣмѣли отъ изумленія и негодованія, но болѣе всѣхъ былъ обиженъ и раздраженъ Антоніо де-Фаріа. Видя ясно, что добромъ намъ никакъ не успѣть выручить своихъ товарищей, онъ предложилъ отбить ихъ силою, сдѣлавъ нападеніе за городъ, въ полной увѣренности, что Господь поможетъ вамъ исполнить такое хорошее предпріятіе.
   Всѣ согласились за это единодушно, и Антоніо де-Фаріа велѣлъ приготовить гребныя суда для высадки десанта; у насъ ихъ было тогда четыре, все большія рыбачьи лодки, которыя мы захватила въ прошлую ночь. Главный напитанъ сдѣлалъ тотчасъ же общій смотръ и оказалось, что у насъ и Квіай Панжанга набралось около трехсотъ человѣкъ, изъ которыхъ семьдесятъ Португальцевъ, а остальные матросы и невольники; въ томъ числѣ было сто-шестьдесятъ человѣкъ съ огнестрѣльнымъ оружіемъ, а прочіе вооружились копьями, стрѣлами, огненными бомбами и равными военными снарядами, потребными для нашего предпріятія.
   На разсвѣтѣ слѣдующаго утра, Антоніо де-Фаріа вступилъ подъ паруса съ тремя джонками, лорчей и четырьмя рыбачьими лодками. Мы пошли вверхъ во рѣкѣ и стали на якоря близехонько отъ берега, противъ городскихъ стѣнъ, закрѣпивъ паруса безъ салюта артиллеріи и поднявъ торговый флагъ. Потомъ мы еще разъ послали въ мандарину письмо, обѣщая ему за плѣнниковъ выкупъ гораздо-значительнѣе предложеннаго прежде, и увѣряя его въ своей дружбѣ и почтительности. Но собака эта до того взбѣсился, что велѣлъ распять посланнаго вами несчастнаго Китайца за самомъ верху городской стѣны, въ глазахъ всей нашей армады.
   Тогда Антоніо де-Фаріа убѣдился вполнѣ, что поможетъ одна только сила; всѣ солдаты требовали съ громкими криками высадки, говоря, что нечего терять время и давать непріятелямъ возможность приготовиться къ оборонѣ; а потому онъ приказалъ садиться на суда людямъ, назначеннымъ для нападенія, приказавъ остававшимся на джонкахъ стрѣлять изъ орудій по городу и непріятелямъ, если гдѣ увидятъ большія скопища народа и если не будетъ опасности бить своихъ.
   Мы отвалили и пристали къ берегу на выстрѣлъ изъ лука ниже якорнаго мѣста, не встрѣтивъ никакого сопротивленія. Потомъ, выстроившись въ боевой порядокъ, мы направились вдоль берега къ городу, за стѣнахъ котораго собралось уже много народа, размахивавшаго, чтобъ испугать васъ, большими шелковыми знаменами, съ громкими криками и стукомъ въ барабаны и гонги, какъ люди, предпочитающіе сражаться шумными словами, а не дѣйствовать оружіемъ.
   Подойдя за мушкетный выстрѣлъ ко рвамъ, окружавшимъ городскія стѣны, мы увидѣли идущихъ за васъ изъ двухъ воротъ человѣкъ тысячу или тысячу-двѣсти Китайцевъ, изъ которыхъ около сотни сидѣло за лошадяхъ, или, лучше сказать, за прежалкихъ остовахъ лошадей. Эти наѣздники принялись скакать взадъ и впередъ, въ порядочномъ разстояніи отъ насъ, да такъ неловко, что многіе сталкивались между собою и падали на землю, изъ чего мы заключили, что они идутъ на васъ по принужденію, а вовсе не чувствуютъ охоты сражаться.
   Антоніо де-Фаріа, весело ободряя своихъ, сдѣлалъ джонкамъ условленный сигналъ я велѣлъ вамъ остановиться, ожидая нападенія въ открытомъ полѣ. Но непріятели снова принялись наѣздничать и разсыпались вокругъ васъ какъ крупа изъ мѣшка, воображая, что этимъ насъ застращаютъ и заставятъ воротиться; видя, однако, что это не дѣйствуетъ, они столпились въ кучу и остановились, приблизясь нѣсколько къ намъ.
   Тогда Антоніо де-Фаріа велѣлъ дать по нимъ залпъ изъ всего огнестрѣльнаго оружія разомъ, и Господь направилъ наши выстрѣлы такъ хорошо, что больше половины наѣздниковъ, бывшихъ впереди прочихъ, попадало и лошадей. Послѣ этого мы, призывая на помощь Господа Іисуса, двинулись впередъ и непріятели побѣжали отъ насъ тамъ торопливо и въ такомъ безпорядкѣ, что одни падали на другаго, а добѣжавъ до моста, перекинутаго черезъ ровъ, они столпились и тѣснились на немъ до того, что не могли двигаться ни взадъ, ни впередъ. Въ это время мы настигли ихъ и угостили такъ хорошо, что наваляли ихъ человѣкъ триста на землю и въ ровъ; ихъ даже отчасти жаль было бить, ибо ни одинъ изъ нихъ даже не поднялъ на насъ оружія. Мы, пробившись черезъ ту толпу, разсыпавшуюся передъ нами и бѣжавшую безъ оглядки, добрались до воротъ; но тамъ насъ встрѣтилъ самъ мандаринъ, на добромъ конѣ, человѣками съ шестьюстами войска.
   Непріятель хотѣлъ остановить васъ и завязалъ съ нами довольно-жаркую свалку, такъ-что въ-продолженіе четырехъ или пяти credo, эти Китайцы оказались мужественнѣе тѣхъ воиновъ, съ которыми мы такъ легко справились у моста. Но тутъ оливъ изъ матросовъ попалъ выстрѣломъ изъ ружья прямо къ грудь самому мандарину, и Китайцы, видя паденіе съ лошади своего предводителя, оробѣли и бросились назадъ, поспѣшая запереть передъ нами ворота; но мы не допустили ихъ исполнить это намѣреніе и вытѣснили назадъ копьями, а сами ворвались въ городъ. Тогда они побѣжали отъ насъ, тѣснясь въ узкой улицѣ, и, выйдя въ противоположныя ворота, спрятались въ недальнемъ лѣсу, оставивъ насъ полными хозяевами въ городѣ.
   Антоніо де-Фаріа, собравъ всѣхъ своихъ, повелъ насъ въ порядкѣ къ чифангѣ или городской тюрьмѣ, гдѣ заключались наши. Онъ тотчасъ же велѣлъ разломать ворота и затворы, и черезъ нѣсколько мгновеній плѣнные Португальцы, считавшіе себя уже погибшими, были на свободѣ. Потомъ онъ велѣлъ солдатамъ и всѣмъ участвовавшимъ въ экспедиціи хватать, что кто можетъ, говоря, что дѣлежа добычи не будетъ, а у всякаго останется все, что онъ наберетъ самъ; вмѣстѣ съ этимъ онъ просилъ насъ поторопиться я объявилъ, что даетъ срока за грабежъ не болѣе получаса.
   Мы тотчасъ же разсыпались по домамъ, а самъ Антоніо де-Фаріа отправился ко дворцу мандарина, гдѣ нашелъ одного серебра тысячъ за восемь таэловъ, да кромѣ того пять бочекъ мускуса; все это онъ взялъ за свою долю, а остальное предоставилъ послѣдовавшимъ туда за винъ матросамъ и слугамъ, которымъ досталось множество шелка, дорогихъ матерій, парчи, отличныхъ фарфоровыхъ издѣлій нравныхъ другихъ вещей. Каждый изъ васъ набралъ себѣ столько всякаго добра, что мы отвозили за джонки добычу раза четыре на четырехъ большихъ лодкахъ и трехъ шампанахъ, и даже у каждаго матроса и слуги были цѣлые тюки и ящика со всякими вещами, не считая того, что каждый насовалъ себѣ въ карманы.
   Антоніо де-Фаріа, видя, что прошло уже болѣе полутора часа, велѣлъ всѣмъ своимъ собираться, но мы такъ занялись грабежомъ, что это легче было приказать, чѣмъ исполнить, тѣиъ болѣе, что поживы оставалось еще очень-много. Тогда, желая предупредятъ какое-нибудь несчастіе, ибо уже наступала ночь, Антоніо де-Фаріа велѣлъ поджечь городъ мѣстахъ въ десяти или двѣнадцати. Такъ-какъ большая часть строеній была деревянная, то въ четверть часа всѣ они запылали такъ ярко, что городъ казался адомъ.
   Тутъ уже намъ больше ничего не оставалось дѣлать, и мы въ добромъ порядкѣ, безъ малѣйшей помѣхи, сѣли на гребныя суда, богатые и довольные, забравъ съ собою много прехорошенькихъ дѣвушекъ, которыя были связаны между собою по четыре и по пяти и горько плакали, а мы между-тѣмъ радовались, смѣялись и припѣвали.
   

I.

   Нападеніе на городъ стоило намъ девятерыхъ человѣкъ убитыми, изъ которыхъ одинъ былъ Португалецъ, да пятьдесятъ человѣкъ было раненныхъ, и въ томъ числѣ восемь Португальцевъ. Проведя ночь со всѣми нужными предосторожностями, ибо въ рѣкѣ стояло на якорѣ много китайскихъ джонокъ, мы перешли на слѣдующее утро къ селенію, расположенному на противоположномъ берегу рѣки; но вчерашніе наши подвиги до того напугали жителей, что мы не нашли тамъ ни одной живой души. За то домы были наполнены разнымъ добромъ, а главное, провизіей всякаго рода. Антоніо де-Фаріа велѣлъ нагрузить ею всѣ наши суда, разсчитывая, что теперь врядъ-ли въ какомъ-нибудь китайскомъ городѣ захотятъ намъ продать что-нибудь.
   Антоніо де-Фаріа рѣшался переждать три мѣсяца противнаго муссона у одного необитаемаго острова, находящагося въ морѣ, въ пятнадцати лигахъ отъ Ліампоа, зная, что тамъ есть хорошія якорныя мѣста и удобно наливаться водою; а главное, онъ не хотѣлъ идти въ Ліампоа, какъ располагалъ прежде, чтобъ не повредить своимъ присутствіемъ торговымъ дѣламъ зимующихъ тамъ Португальцевъ: за такое честное намѣреніе всѣ похвалили его единогласно.
   Выйдя изъ порта Ноудай, мы держались дней пять между островами Комолемъ и твердою землею, какъ вдругъ -- это было въ субботу, въ самый полдень -- на васъ напалъ одинъ извѣстный въ здѣшнихъ моряхъ разбойникъ, по имени Премата, величайшій врагъ Португальцевъ, которымъ онъ надѣлалъ много зла въ Патани, у Зоундскахъ-Острововъ, въ Сіамѣ, и вездѣ, гдѣ могъ. Онъ принялъ васъ за Китайцевъ и атаковалъ съ двумя большими джонками, на которыхъ у него было человѣкъ двѣсти военныхъ людей, не считая множества матросовъ и невольниковъ. Одно изъ его судовъ абордировало джонку Мема Таборды и чуть-было не овладѣло ею, по несчастію подоспѣлъ за выручку Квіай Панжангъ, который съ размаха такъ сильно ударился въ непріятельскій правый бортъ, что въ обоихъ судахъ открылась страшная течь; они стали быстро наливаться водою и погружаться. Мемъ Таборда освободился этимъ отъ грозившей ему гибели; стукнувшіяся джонки пошли ко дну, а три лорчи, взятыя нами въ Ноудаѣ, поспѣшили за помощь Квіай Панжангу, гребя изо всѣхъ силъ, и вытащили большую часть его людей, а непріятелей, барахтавшихся въ водѣ, разумѣется, перетопили.
   Около этого времени самъ Премата Гундель свалился на абордажъ съ большою джонкой Антоніо де-Фаріи, за которую отъ него закинули прездоровые крючья на крѣпкихъ цѣпяхъ, и оба судна сцѣпились между собою съ носа и кормы. Между ними завязалась страшная рѣзня, длившаяся около получаса, и разбойники напирали на васъ съ такою стремительностью, что переранили у насъ множество людей, а самъ Антоніо де-Фаріа былъ два раза въ опасности попасть въ плѣнъ; но тутъ подошли наши лорчи и небольшая джонка Перо де-Сильвы, и мы съ этимъ подкрѣпленіемъ опрокинули непріятеля, положивъ за мѣстѣ восемьдесятъ-шесть мавровъ, которые уже были на джонкѣ Антоніо де-Фаріи и почти совершенно овладѣли ею, до того, что намъ оставалось одно только мѣсто, ютъ, куда они насъ вытѣснили. Послѣ этого, мы перешли на джонку разбойника, и послѣ непродолжительной скалки изрубили всѣхъ, кто вамъ попадался подъ мечи, не давая пощады никому.
   Побѣда эта обошлась намъ однако не дешево у насъ было семнадцать человѣкъ убитыхъ, въ числѣ которыхъ пять Португальцевъ изъ лучшихъ и храбрѣйшихъ людей, да сорокъ-три человѣка тяжело-раненныхъ. Санъ Антоніо де-Фаріа получилъ одну сильную рану абордажнымъ топоромъ, да двѣ сабельныхъ.
   Когда бой кончился и мертвыхъ непріятелей побросали за бортъ, мы приступили къ осмотру вашей добычи: оказалось, что грузъ взятой джонки стоилъ около восьмидесяти тысячъ таэловъ и состоялъ большею частію изъ японскаго серебра, которое досталось разбойнику съ трехъ купеческихъ джонокъ, шедшихъ изъ Фирондо {Фирондо, одинъ изъ небольшихъ японскихъ острововъ въ Корейскомъ-Проливѣ. Прим. перев.} къ Чин-Чеу. Словомъ, на одной этой джонкѣ было добра слишкомъ на сто-двадцать тысячъ крузадовъ, да на другой, какъ говорили, было около того же, такъ-что мы всѣ пожалѣли о ней.
   Съ этимъ призомъ Антоніо де-Фаріа направился къ небольшому острову Бункалоу, находящемуся отъ мѣста еашего боя лиги на три или четыре къ западу. Тамъ мы нашли хорошую якорную стоянку, хорошую воду и прожили восемьнадцать дней на берегу, въ шалашахъ, которые выстроили сами для помѣщенія раненныхъ.
   Въ-продолженіе этого времени, всѣ они, по милосердію Господа, выздоровѣли, и мы пошли дальше. какъ было предположено. Антоніо де-Фаріа шелъ на своей большой джонкѣ; Мемъ Таборда и Антоніо Анрикесъ на своей; Перо да-Сильва на малой, а Квіай Панжангъ на отнятой у разбойниковъ, въ вознагражденіе той, которой онъ лишился и на которую получилъ въ добавокъ двадцать тысячъ таэловъ.
   Идучи такимъ-образомъ, мы подошли черезъ шесть дней къ Ліанабаскимъ-Воротамъ -- такъ называются два островка, лиги на три отъ мѣста, гдѣ въ то время Португальцы складывали свои товары для торговли, въ селеніи, основанномъ ими на берегу и состоявшемъ изъ тысячи домовъ. Въ селеніи этомъ былъ устроенъ магистратъ съ судьями, аудиторомъ и алькадами, да кромѣ того нѣсколько другихъ нисшаго разряда судилищъ. Чиновники тамошніе подписывались вотъ какъ: "Я, такой-то, публичный нотаріусъ или секретарь города Ліампоа, во имя короля, нашего повелителя", такъ же смѣло и самоувѣренно, какъ-будто селеніе это или городъ, какъ наши его величали, находился между Лиссабономъ и Сантаремомъ. Тамъ были нѣкоторые домы, стоившіе до трехъ или четырехъ тысячъ крузадовъ; но всѣ они, большіе и малые, дорогіе и дешевые, были послѣ за грѣхи наши разорены и срыты до земли Китайцами, такъ-что не осталось тамъ ровно ничего, какъ я въ-послѣдствіи разскажу вамъ въ своемъ мѣстѣ. Изъ этого можно будетъ видѣть, какъ непрочны наши дѣла къ Китаѣ, хотя дома, въ отечествѣ, они обращаютъ на себя много любопытства, и многіе, обманутые лживыми разсказами, считаютъ ихъ очень-важными; но это неправда, потому-что они ежечасно подвержены большимъ опасностямъ и очень ненадежны.
   Между этими двумя островами, которые мѣстные жители и люди, плавающіе въ здѣшнихъ водахъ, называютъ Воротами Ліампоаскими, тянется проливъ, шириною на два выстрѣла изъ пищали; глубина его отъ двадцати до двадцати пяти саженъ и во многихъ мѣстахъ хорошія якорныя стоянки, куда съ горъ, между разнаго рода деревьями, стекаютъ ручьи чистой воды
   Антоніо де-Фаріа сталъ на якорь во входѣ въ проливъ, утромъ въ одну среду. Мемъ-Таборда и Антоніо Анрикесъ попросили у него позволенія идти впередъ, извѣстить въ селеніи о нашемъ приходѣ и узнать мѣстныя новости, а также развѣдать, не дошли ли туда какія-нибудь извѣстія изъ Ноудая, ибо главнокомандующій нашъ объявилъ, что въ такомъ случаѣ не хочетъ вредить своимъ присутствіемъ торговлѣ Португальцевъ, а лучше пойдетъ зимовать къ необитаемому острову Пуло-Гиньйору. Онъ согласился за ихъ просьбу и послалъ съ ними письма къ почетнѣйшимъ изъ управлявшихъ селеніемъ, извѣщая ихъ о своемъ приходѣ, о происшествіяхъ, которыя съ нимъ приключились, и прося у нихъ совѣта, какъ ему поступать; онъ обѣщалъ послѣдовать вполнѣ ихъ мудрому мнѣнію и насказалъ имъ много лестныхъ вещей, которыя ничего не стоютъ, а между-тѣмъ часто бываютъ очень-полезны.
   Антоніо-Анрикесъ и Мемъ-Таборда отправились вечеромъ того же дня, а Антоніо де Фаріа рѣшился не трогаться съ мѣста, пока не дождется ихъ отвѣта. Оба они прибыли въ селеніе часовъ около двухъ ночи. Извѣстіе о ихъ приходѣ и приключеніяхъ распространилось вскорѣ между жителями, и главные изъ нихъ собрались по звону колоколовъ въ Церковь Зачатія-Пресвятой-Дѣвы, которая здѣсь была въ родѣ соборной надъ шестью или семью другими, и принялись разсуждатьтамъ о томъ, что имъ сообщили эти два человѣка.
   Видя, съ какимъ великодушіемъ Антоніо де-Фаріа поступилъ съ Анрикесомъ и Табордой, и со всѣми, которые имѣли долю въ грузѣ джонки, взятой Ходжею Асемомъ и отбитой у него послѣ нами, они рѣшили, что долгъ ихъ требуетъ изъявить нашему главному капитану свою любовь и благодарность, сколько у нихъ станетъ силъ; на письма его къ равнымъ лицамъ, они отвѣчали однимъ общимъ, за которою подписались всѣ, какъ на актѣ государственнаго совѣта, и которое отправили въ нему съ однимъ дворяниномъ, Жеронимо де-Рего, человѣкомъ ученымъ и весьма-почтеннымъ. Онъ поѣхалъ къ намъ за двухъ лантеяхъ, нагруженныхъ всякаго рода свѣжими съѣстными припасами, фруктами и лакомствами.
   Письмо ихъ было наводнено изъявленіями глубочайшей благодарности за благодѣяніе, которое имъ сдѣлалъ Антоніо де-Фаріа, отбивъ ихъ имущество изъ рукъ разбойниковъ, и за великодушіе, съ которымъ онъ съ вини поступилъ и за которое они надѣялись, что Господь Богъ вознаградятъ его щедрѣйшими благами во славѣ своей. А касательно опасеній его виноватъ здѣсь, они успокоили его совершенно, говоря, что теперь дѣло въ Ноудаѣ не обратитъ за себя ничьего вниманія, ибо весь Китай взволнованъ смертью своего государя, за престолъ котораго имѣютъ притязаніе тринадцать наслѣдниковъ, отъ-чего вся земля въ такомъ безпорядкѣ, что еслибъ мы даже сожгли самый Кантонъ, то объ этою никто бы и не подумалъ; а въ Китаѣ Ноудай въ сравненіи съ Кантономъ то же самое, что у насъ какой-нибудь Оэйрасъ въ сравненіи съ Лиссабономъ. Письмо это заключалось просьбою, чтобъ Антоніо де-Фарія оказалъ имъ милость и простоялъ на мѣстѣ шесть дней, дабы они имѣли время приготовить домы для его помѣщенія и сдѣлать ему въ городѣ такой пріемъ, который бы выражалъ хотя слабо чувства ихъ всеобщей признательности и уваженія къ его достоинствамъ.
   Антоніо де-Фаріа отвѣчалъ имъ, что вполнѣ согласенъ на все, чего они желаютъ, и благодаритъ ихъ за такую честь. На лантеяхъ же, привезшихъ провизію, онъ отправилъ въ селеніе всѣхъ раненныхъ и больныхъ, какіе только были за нашихъ судахъ, и тамъ ихъ размѣстили по домамъ богатѣйшихъ жителей и обращались съ ними съ самою нѣжною заботливостью.
   Въ-продолженіе шести дней стоянки вашей въ этою проливѣ, не проходило ни одного, чтобъ къ Антоніо де-Фаріи не пріѣзжали въ гости почетнѣйшіе изъ жителей селенія или города, какъ они его называли; каждый привозилъ съ собою разныя кушанья, лакомства и плоды въ такомъ изобиліи и съ такими роскошными принадлежностями, что мы не могли надивиться этому богатству и пышности.
   

II.

   Послѣдній день шестидневнаго ожиданія нашего былъ суббота, а въ воскресенье передъ разсвѣтомъ, когда мы должны были идти въ портъ, нимъ дали серенаду на отличныхъ и самыхъ нѣжныхъ инструментахъ, которую мы всѣ слушали съ большимъ наслажденіемъ; но окончаніи ея раздались для разнообразія звуки трубъ, барабановъ и разныхъ шумныхъ инструментовъ, что было также не дурно.
   Часа за два до разсвѣта, при тихомъ вѣтрѣ, ясной погодѣ и чудесномъ лунномъ свѣтѣ, вся паша армада снялась съ якоря, разукрасившись флагами и развѣсивъ на мачтахъ и по бортамъ куски разноцвѣтныхъ шелковыхъ матерій, атласовъ и парчей. Насъ окружала бездна гребныхъ судовъ, на которыхъ не умолкали ни на минуту трубы, барабаны, флейты, волынки и всякіе инструменты какъ португальскіе, такъ и китайскіе.
   Когда совершенно разсвѣло, вѣтръ совсѣмъ затихъ, а мы были еще на разстояніи полулиги отъ порта, въ это время выѣхало къ намъ на встрѣчу двадцать лантей съ полнымъ числомъ гребцовъ, и, поддавъ буксиры всей армадѣ, привели ее за рейдъ меньше чѣмъ въ полчаса. Пока мы шли къ джонкѣ Антоніо де-Фаріи приставало по очереди и по нѣскольку вдругъ, больше шестидесяти лодокъ и тампоновъ, украшенныхъ шелковыми флагами и устланныхъ богатыми коврами; за нихъ пріѣзжало къ нему съ привѣтствіями человѣкъ около трехъ-сотъ, одѣтыхъ въ самые богатые наряды, съ золотыми цѣпочками и ожерельями, съ мечами, которыхъ перевязи были вышиты золотомъ, а ножны и рукояти также раззолочены: все это было устроено такъ великолѣпно и съ такимъ вкусомъ, что мы всѣ только удивлялись и любовалась.
   Такимъ-образомъ пришелъ Антоніо де-Фаріа на рейдъ, за которомъ стоили, выстроившись въ порядкѣ, двадцать-шесть большихъ кораблей и восемьдесятъ джонокъ равной величины; кромѣ-того, несчетное множество ванконговъ, бархатовъ и шампановъ, расположенныхъ въ двѣ линія и составлявшихъ изъ себя предлинную и широкую улицу. Всѣ меньшаго разряда суда были украшены вѣтвями равныхъ фруктовыхъ и другихъ деревьевъ, съ плодами и безъ нихъ, цвѣтами и всякаго рода веденью и благоуханными травами.
   Ставъ за якорь подъ городомъ, Антоніо де-Фаріа отсалютовалъ изо всей своей артиллеріи, за что ему отвѣтили пальбой изъ пушекъ съ кораблей и джонокъ, и выстрѣлами изъ ручного огнестрѣльнаго оружія съ гребныхъ судовъ. Китайцы не могли прійдти въ себя отъ изумленія, видя такія почести, и спрашивали, кто этотъ человѣкъ, братъ или родственникъ португальскаго короля, что его такъ принимаютъ? Нѣкоторые изъ нашихъ земляковъ отвѣчали за это въ шутку, что нѣтъ; но отецъ злого вельможи подковывалъ нѣкогда лошадей португальскаго короля, и этимъ возвысился надъ всѣми, которые могутъ теперь служить ему, какъ невольники господину.
   Китайцы повѣрили такой нелѣпости и удивлялась, разсуждая между собою, какимъ образокъ ихъ писатели такіе невѣжды, что не знаютъ о могущественныхъ государяхъ, которые есть за землѣ и вѣрно богаче и сильнѣе, и обладаютъ государствами большаго размѣра, чѣмъ государи Татаріи или Кохинхины; нѣкоторые замѣтили даже, что еслибъ не было грѣшно говорить такія вещи, то, чего добраго, португальскій король не многимъ ниже самого Сына-Солнца. Другіе отвѣчали на это: "Конечно, очень-возможно, что этотъ бородатый народъ богатъ и силенъ; стоитъ только посмотрѣть, какія богатства они набираютъ себѣ мечомъ и огнемъ за всей землѣ, на обиду всѣмъ другимъ народамъ".
   Когда салюты съ обѣихъ сторонъ кончились, подъѣхала къ джонкѣ Антоніо де-Фаріа, на греблѣ, украшенная самымъ необычайнымъ образомъ лантеа: вся она была покрыта какъ-будто каштановою рощей, съ зеленью и плодами; между сучьями и вѣтками были присажены розы, гвоздичные цвѣты и еще другаго рода зелень, благоуханнѣе всего этого. Каштановыя вѣтви разстилались такъ широко по сторонамъ, что совершенно скрывали гребцовъ и весла. На кормѣ лантеи, на шести шестахъ, была устроена довольно-высокая каѳедра, обтянутая парчею; на вершинѣ ея стоили серебряныя кресла, а вокругъ нихъ шесть дѣвушекъ отъ двѣнадцати до пятнадцати лѣтъ, необычайно-прелестныхъ, которыя играли на музыкальныхъ инструментахъ и пѣли очень-пріятными голосами. Такія лантеи со всѣми украшеніями и дѣвушками можно было нанимать за деньги изъ настоящаго города Ліампоа, который отсюда въ семи лигахъ, равно какъ и другія изобрѣтенія въ томъ же родѣ; тамъ есть купцы, которые этимъ промышляютъ и обогащаются, снабжая такими вещами на-прокатъ, а это дѣлаютъ тамъ часто при разныхъ торжественныхъ случаяхъ.
   Антоніо де-Фаріа поѣхалъ на этой лантеѣ къ пристани, гдѣ его ожидала цѣлая толпа Китайцевъ, Малайцевъ, Сіамцевъ, Ликейцевъ и моряковъ и купцовъ всѣхъ народовъ, зимовавшихъ здѣсь подъ защитою Португальцевъ, потому-что моря были наполнены разбойниками: всѣ эти люди играли прегромко на своихъ инструментахъ.
   На пристани Антоніо де-Фаріа сѣлъ въ богатыя кресла, употребляемыя въ китайскихъ церемоніяхъ, и его понесли восемь человѣкъ, одѣтыхъ въ тонкія полотняныя одежды; спереди пошли двѣнадцать человѣкъ съ серебряными булавами, а сзади шестьдесятъ аллебардистовъ съ раззолоченными сѣкирами; процессія предшествовали восемь всадниковъ, съ бѣлыми штофными знаменами, да столько же съ зелеными и малиновыми зонтиками -- всѣ они кричали по временамъ народу, чтобъ онъ раздавался, и были также наняты во этому случаю изъ города, со всѣми уборами и принадлежностями.
   Прежде, чѣмъ тронуться впередъ, Антоніо де-Фаріа былъ привѣтствованъ депутаціей изъ самыхъ почетныхъ и богатыхъ жителей селенія, которые поздравили его съ прибытіемъ сюда, простершись передъ нимъ изъ учтивости за землѣ. Послѣ нихъ подошли къ нему два старые дворянина, жившіе здѣсь дольше всѣхъ прочихъ и всѣми уважаемые; они назывались Тристанъ де-Гаа и Жеронимо до-Рего, и произнесли ему отъ имени всѣхъ рѣчь, исполненную многихъ похвалъ и краснорѣчивыхъ выраженій, въ которой сравнивали его по великодушію съ Александромъ-Македонскимъ, а по доблестямъ съ Аннибаломъ, Сципіономъ, Помпеемъ и Юліемъ Цесаремъ.
   Когда эта остановка кончилась, его понесли къ церкви по длинной улицѣ, усыпанной лавровыми и другими вѣтками, а домы и заборы были увѣшаны кусками разноцвѣтныхъ шелковыхъ матерій и коврами; во многихъ мѣстахъ стояли столы, за которыхъ въ серебряныхъ курильницахъ дымились дорогія благовонія. Въ концѣ улицы возвышалась деревянная башня, раскрашенная такимъ-образомъ, какъ-будто она была сложена изъ тесанаго камня; вершина ея увѣнчивалась тремя шанцами съ поволоченными флюгерами и бѣлыми шелковыми флагами съ королевскимъ гербомъ. Въ одномъ окнѣ этой башни виднѣлась пожилая женщина съ двумя малолѣтними дѣтьми, а внизу былъ человѣкъ израненный -- что было сдѣлано очень-натурально -- котораго убивали двѣнадцать Кастильцевъ въ полномъ вооруженіи, съ окровавленными сѣкирами и копьями. Это зрѣлище было очень-красиво и занимательно; вамъ говорили, что оно представляло, какъ въ старину, во время одной изъ войнъ между Португаліей и Кастиліей, предокъ фамиліи Фаріа заслужилъ себѣ дворянское достоинство.
   Но вдругъ колоколъ, привѣшенный на вершинѣ этой башни, прозвонилъ три раза; весь народъ, который шумѣлъ препорядочно, разомъ замолкъ, ожидая, что будетъ. Тогда показался извнутри башни старикъ, одѣтый въ длинную малиновую мантію, въ сопровожденіи четырехъ человѣкъ съ серебряными булавами.
   Отвѣсивъ Антоніо дс-Фаріи низкій поклонъ, онъ изъявилъ ему въ разумныхъ словахъ, какъ много всѣ ему обязаны за великодушное возвращеніе ихъ собственности; въ знакъ благодарности за это и за освобождено ихъ отъ такого страшнаго разбойника, какъ Ходжа Асемъ, и многихъ другихъ, онъ просилъ нашего главнаго капитана считать жителей города Ліампоа своими васаллами и данниками, пока они живы. Для ознаменованія перваго дня этого васальства, онъ предложилъ Антоніо де-Фаріа отъ имени всѣхъ, на покупку фитилей для нашихъ храбрыхъ солдатъ, пять ящиковъ съ серебряными полосами, цѣною въ десять тысячъ таэловъ. Антоніо де-Фаріа поблагодарилъ его за такую честь къ самыхъ отборныхъ и ласковыхъ выраженіяхъ, но рѣшительно отказался принять подарокъ, какъ его объ этомъ ни упрашивали.
   Чтобъ идти въ церковь, почетнѣйшіе изъ здѣшнихъ предложили Антоніо де-Фаріа кресла подъ богатымъ балдахиномъ, который хотѣли нести шестеро главныхъ лицъ селенія; но онъ отказался отъ такой чести, говоря, что считаетъ себя недостойнымъ ея, а пошелъ къ церкви просто, въ сопровожденіи несметной толпы какъ Португалъцевъ, такъ и людей всѣхъ народовъ, которые жили въ Ліампоа по торговымъ дѣламъ, потому-что портъ этотъ былъ самый лучшій и богатый въ тѣхъ мѣстахъ. Впереди шествія множество разноплеменнаго народа пѣло, плясало, играло на инструментахъ и дѣлало разныя забавныя штуки и продѣлки: однихъ попросили объ этомъ, другимъ пригрозили, но всѣ дѣлали по желанію и примѣру Португальцевъ.
   У воротъ церкви, Антоніо де Фаріа былъ встрѣченъ восемью духовными отцами въ богатыхъ облаченіяхъ. Они, вмѣстѣ съ хоромъ пѣвчихъ, запѣли: Те Drum laudamus, да такъ хорошо, что можно было вообразить себя въ капеллѣ какого-нибудь могущественнаго европейскаго государя. При этомъ пѣніи, Антоніо де-Фаріа медленно дошелъ до назначеннаго ему кресла, обтянутаго малиновымъ бархатомъ, съ такою же подушкой для ногъ. Усѣвшись въ креслахъ, онъ выслушалъ обѣдню, которую отслужили отлично, съ прекраснымъ пѣніемъ и игрою на разныхъ музыкальныхъ инструментахъ.
   Священнодѣйствіе производилъ нѣкто Эстевао Ногейра, викарій, человѣкъ пожилой и очень почтенный; но съ непривычки онъ былъ проповѣдникъ довольно плохой, да къ-тому же очень-мало и даже вовсе не ученый, а между-тѣмъ, тщеславный и самолюбивый не хуже любаго дворянина. Онъ, желая отличиться въ такой торжественный день и показать себя великимъ риторомъ, основалъ всю свою проповѣдь на похвалахъ доблестямъ Антоніо де-Фаріа, и говорилъ такъ бессвязно и безтолково, что многіе изъ слушателей, видя, какъ ото непріятно нашему главному капитану, подергивали старика за рясу, чтобъ онъ замолчалъ. Но онъ, но желая уступить н притворись, будто отвѣчаетъ друзьямъ своимъ, сказалъ громко: "Я говорю правду, а потому не мѣшайте мнѣ: я поклялся именемъ Господа, что готовъ разбить себѣ годову о церковныя плиты за человѣка, который спасъ мнѣ семь тысячъ крузадовъ! У меня было на эту сумму послано товаровъ на джонкѣ, которую песъ Ходжа Асемъ проглотилъ было. Да будетъ ему въ аду, гдѣ душа ею теперь сидитъ, хуже, чѣмъ всѣмъ прочимъ проклятымъ".
   Всѣ присутствующіе сказали: "аминь!" но никто не могъ удержаться отъ смѣха.
   Когда шумъ затихъ, изъ ризницы вышли шесть молодыхъ дѣвочекъ, съ раззолоченными музыкальными инструментами въ рукахъ. Старикъ-викарій преклонилъ колѣни передъ алтаремъ Пречистой Дѣвы, около котораго расположились и дѣти, и, обратясь къ образу Ея со слезами, сказалъ чувствительнымъ голосомъ: "Ты Владычица ваша! Всѣ шесть дѣвочекъ повторили за нимъ: "Ты Владычица наша!" распѣвая слова эти такими нѣжными голосами подъ музыку своихъ инструментовъ, что всѣ были растроганы до слезъ. Послѣ этого викарій взялъ віолончель и пропѣлъ нѣсколько разъ хвалы Пречистой Дѣвѣ, въ прекрасныхъ и благочестивыхъ выраженіяхъ; а предъ каждымъ разомъ дѣвочки пѣли своими голосами: "Ты Владычица наша!" Концертъ этотъ былъ удивительно хорошъ, какъ по музыкѣ, которая тогда играла, такъ и по прекрасному пѣнію. Всѣ были въ восторгѣ и очень-многіе плавали отъ умиленія.
   Наконецъ обѣдня кончилась и четверо изъ почетнѣйшихъ членовъ здѣшняго магистрата, Матеусъ, де-Брито, Лансароте Перейра, Жеронимо де-Рего и Тристао де-Tаa, подошли къ Антоніо де-Фаріи и повели его на большую площадь, бывшую передъ ихъ домами; за ними послѣдовали всѣ Португальцы, которыхъ здѣсь тогда набралось больше тысячи человѣкъ.
   Площадь была окружена воткнутыми въ землю каштановыми сучьями, съ плодами и цвѣтами, какъ ихъ вырубили въ лѣсу; кромѣ того, ее украсили множествомъ шелковыхъ флаговъ и наставили несчетную бездну розъ и всякихъ прекрасныхъ цвѣтовъ, которые у васъ были бы очень-рѣдки, а въ Китаѣ они очень-обыкновенны. На площади было накрыто три длинные стола, вдоль миртовыхъ шпалеръ, а между ними были устроены фонтаны, которые Китайцы умѣютъ дѣлать очень-искусно; но мы никакъ не могли понять ихъ секрета. Передъ каждымъ изъ этихъ трехъ столовъ стояло еще по столу, уставленному отличною фарфоровою посудой. На одномъ изъ нихъ было, между прочимъ, шесть золотыхъ вазъ для воды, добытыхъ за этотъ случай китайскими купцами изъ города Ліампоа, отъ мандарина -- извѣстно, что мандарины ѣдятъ не иначе, какъ за золотой посудѣ, а серебряную употребляютъ люди менѣе внятные. Тутъ же были золотыя блюда, солонки и кубки, на которые главамъ было пріятно смотрѣть, хотя по временамъ и становилось завидно.
   Всѣ неприглашенные на банкетъ ушли тогда съ площади, а остались только приглашенные, которыхъ набралось человѣкъ семьдесятъ или восемьдесятъ, не считая солдатъ Антоніо де-Фаріи, которыхъ было около пятидесяти. Наконецъ, всѣ мы усѣлись за столы и намъ прислуживали прехорошенькія дѣвушки въ щегольскихъ китайскихъ одеждахъ. При каждой перемѣнѣ кушанья, однѣ изъ нихъ пѣли пріятными голосами, а другія играли за инструментахъ. Антоніо де-Фаріа прислуживали одному восемь молодыхъ красавицъ -- все дочери почетныхъ Китайцевъ, которыхъ родители привезли сюда изъ города, по просьбѣ Матеуса де-Брито и Тристао да-Гаа, весьма любимыхъ и уважаемыхъ Китайцами. Всѣ онѣ были наряжены сиренами и подносили Антоніо де-Фаріа кушанья съ разными стройными движеніями, въ родѣ танцевъ, подъ звуки музыкальныхъ инструментомъ. Мы были къ восторгѣ отъ этого угощенія и только похваливали порядокъ и совершенство всего, что видѣли и вкушали; а каждый разъ, что намъ наливали вино, раздавались громкіе звуки трубъ, бубновъ и волынокъ.
   Въ такомъ порядкѣ пиръ продолжался больше двухъ часовъ, а въ промежуткахъ между перемѣнами насъ потѣшали то Португальцы, то Китайцы равными представленіями. Я не хочу распространяться о изобилія и совершенствѣ кушаньевъ, а скажу только, что врядъ ли въ какой странѣ можно было бы устроить пиръ великолѣпнѣе и лучше этого.
   Вставъ изъ-за столовъ около двухъ часовъ пополудни, мы перешли на другую площадь, окруженную родомъ амфитеатра, на скамьяхъ котораго сидѣла бездна народа. Тамъ, при наукѣ трубъ, барабановъ, фейтъ и литавровъ, затравили восемь воловъ и пять дикихъ лошадей, да кромѣ того были равныя другія потѣхи.
   Когда все кончилось, что было уже подъ-вечеръ, Антоніо де-Фаріа хотѣлъ возвратиться на свою джонку, но Тристао де-Гаа и Матеусъ де-Брито не согласились за это, а упросили его поселиться въ ихъ домахъ, которые соединялись между собою корридоромъ и была нарочно приготовлены для его помѣщенія. Тамъ онъ прожилъ всѣ пять мѣсяцевъ пребыванія нашего въ Ліампоя въ полномъ удовольствіи. Хозяева ваши устроивали безпрестанно охоты псовыя и соколиныя, потѣшныя рыбныя ловли, воловья травли, и т. п. Каждое воскресенье и каждый церковный праздникъ, а иногда и на недѣлѣ, они давали намъ великолѣпные банкеты, такъ-что для всѣхъ васъ пять мѣсяцевъ пролетѣли, какъ пять дней.
   По истеченіи этого времени, Антоніо де-Фаріа принялся ея приготовленія въ экспедиціи за Квангжепару; но тутъ умеръ Квіай Панжангъ, о которомъ онъ очень сожалѣлъ, и ему отсовѣтовали нападеніе за тамошніе серебряные рудники, потому-что въ Ліампоа получили достовѣрныя извѣстія о междоусобныхъ войнахъ, которыя въ тѣхъ краяхъ свирѣпствовали съ ужаснымъ кровопролитіемъ.
   Антоніо де-Фаріа наслышался здѣсь объ одномъ знаменитомъ корсарѣ, по имени Симилау, а потому онъ постарался сойдтись съ нимъ и бесѣдовалъ съ винъ по нѣскольку часовъ. Снимлау разсказалъ ему много чудесъ объ одномъ островѣ, называвшемся Каленплуй, за которомъ находится семьнадцать царскихъ гробницъ китайскихъ государей жь богатѣйшемъ монастырѣ, гдѣ множество золотыхъ идоловъ и другихъ драгоцѣнностей. По его словамъ, не было никакого труда наложить на это руки, а стоило только нагружать суда. Кромѣ того онъ наговорилъ такъ много чудеснаго и невѣроятнаго о тамошнихъ сокровищахъ, что я боюсь повторять его рѣчи, чтобъ меня не сочли выдумщикомъ.
   Такъ-какъ Антоніо де-Фаріа былъ отъ природы человѣкъ весьма-любопытный и предпріимчивый, да, кромѣ того, не имѣлъ недостатка въ алчности, то сблизился и сдружился съ этимъ Китайцемъ и рѣшился пуститься на предложенное имъ предпріятіе, основываясь на однихъ его разсказахъ и не спрашивая ничьего совѣта, чѣмъ друзья его были значительно огорчены, да и не безъ причины.
   

III.

   Приготовившись какъ слѣдуетъ для этого новаго путешествіе, Антоніо де-Фаріа вышелъ изъ портя Ліампоа 14 мая 1542 года, на двухъ паноурахъ {Panoura, родъ галеры. Прим. перев.}: ему отсовѣтовали идти на джонкахъ, во-первыхъ, потому-что это возбудило бы подозрѣнія, а, во-вторыхъ, джонки были бы по своей неповоротливости неудобны на сильныхъ теченіяхъ и сулояхъ Нанкинскаго-Залива, гдѣ въ это время года большія суда не могутъ съ ними справиться по причинѣ разливовъ рѣкъ, бухнущихъ отъ проливныхъ дождей, которые господствуютъ въ Татаріи въ маѣ, іюнѣ и іюлѣ.
   На судахъ нашихъ было пятьдесятъ-шесть Португальцевъ и одинъ отецъ-миссіонеръ, Діого Добато; сорокъ-восемь матросовъ для гребли и управленія парусами, все урожденцы Патани, народъ вѣрный и надежный, да кромѣ того сорокъ-два человѣка нашихъ невольниковъ -- всего сто-сорокъ-шесть человѣкъ. Большаго числа людей корсаръ Симилау, шедшій въ качествѣ лоцмана, не совѣтовалъ брать съ собою, такъ же какъ и большаго числа судовъ, потому-что тогда, прохода черезъ Нанкинскій-Заливъ и по рѣкамъ, по которымъ ходитъ того народа, намъ было бы недолго дожить до какой-нибудь бѣды.
   Въ тотъ день и въ слѣдующую ночь мы выбрались за всѣ Анжитурскіе-Острова и шли по морю, по которому еще не плавалъ ни одинъ Португалецъ. Воображеніе ваше было наполнено предстоящими опасностями и мы первые пять дней шли съ попутными вѣтрами, въ виду береговъ, до устья залива, гдѣ называются нанкинскіе рыбныя промыслы; у этого мѣста мы пустились за перевалъ черезъ заливъ, и, пройдя сорокъ лигъ, очутились въ виду высокаго хребта горъ, называвшихся Нангафау, вдоль которыхъ мы направились носомъ къ сѣверу и шли еще пять сутокъ. Тогда вѣтръ стихъ, во такъ-какъ зыбь ходила большая, то Симилау привелъ васъ въ небольшую рѣку съ хорошимъ якорнымъ мѣстомъ, гдѣ мы и простояли трое сутокъ.
   Жители селенія были хорошаго роста и бѣлолицые, съ маленькими главами, мамъ у Китайцевъ, во вообще непохожіе за нихъ мы языкомъ, вы одеждою. Во все время нашей стоянки они не хотѣли имѣть съ нами никакого сообщенія, а только подбѣгали иногда толпами къ берегу, около котораго мы были, съ сердитыми криками и свистомъ, бросали въ насъ изъ пращей камни и пускали стрѣлы, а потомъ, какъ-будто испугавшись своей храбрости, бѣгали взадъ-и-впередъ и скрывались.
   Черезъ трое сутокъ погода позволила какъ идти дальше, и Симилау, которому всѣ повиновались, направилъ путь на востоко-сѣверо-востокъ, и мы шли такимъ-образомъ семь дней все въ виду береговъ; потомъ, переваливъ черезъ другой заливъ, мы вошли съ восточной стороны въ проливъ, шириною лигъ около десяти, называющійся Силеупакимъ. Имъ мы шли еще пять дней, въ виду многолюдныхъ и богатыхъ городовъ и селеній, а въ рѣкѣ этой или проливѣ было премножество судовъ.
   Антоніо де-Фаріа, боясь, что насъ узнаютъ и видя, что намъ тогда нѣтъ никакого спасенія, вздумалъ-было воротиться отсюда, но Симилау воспротивился этому общему мнѣнію и сказалъ: "До-сихъ-поръ вы еще не могли обвинять меня ни въ чемъ; помните, что въ Ліампоа, на общемъ совѣтѣ въ церкви, въ присутствіи больше ста Португальцевъ, а говорилъ вамъ о величайшихъ опасностяхъ, съ которыми сопряжено наше предпріятіе. Я рискую тутъ больше, чѣмъ всѣ вы, потому-что васъ предадутъ одной только смерти, тогда-какъ я, Китаецъ и лоцманъ вашъ, подвергаюсь двумъ тысячамъ смертей, еслибъ ими можно было покаpать человѣка. А потому ясно, что я не могу вамъ измѣнить, но долженъ по необходимости бытъ вамъ вѣрнымъ и преданнымъ, не смотря даже на ропотъ и болтовню, которыми теперь меня оскорбляютъ. Если же вы боитесь опасности быть узнанными въ этихъ мѣстахъ, то я могу повести васъ другимъ путемъ, за которомъ мы встрѣтимъ гораздо-меньше судовъ и людей, но за то мы должны будемъ употребить больше времени. Рѣшайте же сейчасъ, идти ли дальше или воротиться -- я готовъ служить вамъ въ обоихъ случаяхъ".
   Антоніо де-Фаріа обнялъ и поблагодарилъ его того разъ, а потомъ принялся разсуждать съ нимъ о новомъ и болѣе-долгомъ пути. Симилау сообразилъ, что къ сѣверу, на сто сорокъ лигъ, есть рѣка, шириною около полулиги, которая называется Сумгепадао и населена гораздо-меньше, чѣмъ Нанкинскій-Заливъ, гдѣ мы теперь находимся, а потому тамъ гораздо-безопаснѣе идти; но за то нужно будетъ употребить на дорогу лишній мѣсяцъ, потому-что предстоитъ сдѣлать большой обходъ.
   Антоніо де-Фаріа разсудилъ, что благоразумнѣе пожертвовать мѣсяцемъ времени, чѣмъ жизнью всѣхъ васъ, и потому согласился на предложеніе Симилау и мы немедленно вышли изъ Нанкинскаго Залива и направились вдоль береговъ къ сѣверу. Черезъ пять дней, по благости Господа, мы увидѣли высокій горный хребетъ; Симилау сказалъ, что онъ называется Фанджусъ. Подойдя къ нему ближе, мы вскорѣ вышли на прекрасный рейдъ, расположенный въ видѣ полукруга, закрытый отъ всѣхъ вѣтровъ и такой просторный, что на немъ помѣстилось бы удобно тысячи двѣ судовъ.
   Антоніо де-Фаріа съѣхалъ на берегъ, взявъ съ собою человѣкъ десять солдатъ, и обошелъ кругомъ всей губы, но не встрѣтилъ ни одной живой души, у кого бы могъ разузнать о предстоявшемъ вамъ пути; это его значительно огорчило и онъ уже начиналъ раскаиваться, что пустился на такое отчаянное предпріятіе, не посовѣтовавшись ни съ кѣмъ, совершенно наобумъ. Возвратясь на судно, онъ сталъ при всѣхъ говоритъ Симилау объ этомъ путешествіи, которое мы дѣлали какъ слѣпые, не имѣя на чемъ основаться.
   Симилау отвѣчалъ ему: "Сеньйоръ капитанъ! Еслибъ я могъ оставить тебѣ подъ залогъ какую-нибудь драгоцѣнность, которая бы стоила мнѣ дороже моей бѣдной головы, то повѣрь, что я бы это сдѣлалъ. Я иду по теперешнему пути нашему съ такою увѣренностью, что не побоялся бы           оставить въ Ліампоа заложниками тысячу сыновей, еслибъ они у меня была. Если ты боишься идти впередъ, слушая наговоры, которые твои товарищи безпрестанно шепчутъ тебѣ на уши противъ меня, что я очень-хорошо вижу и понимаю, то скажи мнѣ, чего ты хочешь? Тебѣ говорятъ, что теперешній путь длиннѣе того, который я обѣщалъ въ Ліампоа, но развѣ я не объяснялъ причину этого? Успокойся лучше, не отступай отъ принятаго намѣренія и увидишь, какіе плоды вознаградятъ тебя за всѣ труды".
   Антоніо де-Фаріа дѣйствительно успокоился и сказалъ ему, что готовъ идти куда онъ его поведетъ; а что касается до ропота солдатъ, то вашего обращать вниманія на болтовню людей праздныхъ. Онъ обѣщалъ, что они будутъ впередъ скромнѣе, иначе онъ принудитъ ихъ молчать, и этимъ Симилау остался доволенъ.
   Выйдя отсюда, мы шли еще тринадцать дней вдоль берега и прибыли въ заливъ Бушиналемъ, гдѣ нашли климатъ уже прохладнѣе, чѣмъ на прежнихъ якорныхъ стоянкахъ {Пинто говоритъ, что этотъ заливъ, на высотѣ (т. е. въ широтѣ) сорока-девяти градусовъ: это явная ошибка, которую можно приписать невѣжеству человѣка безъ всякаго образованія, а также скудости тогдашнихъ астрономическихъ средствъ. Прим. перев.}. Тамъ мы видѣли множество рыбъ и имѣй такихъ удивительныхъ и разнообразныхъ, что я боюсь говорить о нихъ. Симилау разсказывалъ о нихъ Антоніо де-Фаріи много чудесъ, а также о томъ, что здѣсь происходитъ по ночамъ въ ноябрѣ, декабрѣ и январѣ, въ бурную и дождливую погоду. Нѣкоторыя изъ этихъ явленій мы видѣли своими собственными глазами, а потому можетъ-статься, что онъ выдумывалъ не все, что разсказывалъ.
   Видѣли мы тутъ большихъ рыбъ, наподобіе енотовъ, въ обхватѣ сажени на три, и другихъ, похожихъ на большихъ ящерицъ, черно-зеленаго цвѣта, съ тремя рядами колючекъ на спинѣ; колючки величиною съ стрѣлу, весьма-остроконечны, а внизу ладони въ три въ обхватѣ; остальное тѣло у нихъ также въ колючкахъ, но не такихъ длинныхъ и толстыхъ. Рыбы эти по-временамъ съёживаются, какъ ёжи, рыло у нихъ черное и острое, а зубы похожи на кабаньи клыки.-- Симилау говорилъ, что Китайцы называютъ эту рыбу пучиссукокѣ. Видѣли мы также другихъ рыбъ, черныхъ, преуродливыхъ и преогромныхъ: но я не хочу распространяться обо всемъ этомъ, потому-что завлекся бы слишкомъ-далеко; скажу только, что въ-продолженіе двухъ ночей, проведенныхъ нами здѣсь, мы не имѣли покоя отъ ящерицъ, катовъ, рыбъ и змѣй, да тюленей подъ берегомъ, которыхъ видѣла днемъ, потому-что все это плескалось, сопѣло, фыркало и шумѣло такъ, что я не могу выразятъ словами {Въ этихъ описаніяхъ Мендезъ Пинто пользуется, по-видимому, правомъ путешественниковъ, посѣщавшихъ отдаленныя и малоизвѣстныя страны: "A beau mentir qui vient de loin", т. e. "хорошо тому лгать, кто пришелъ издалека". Прим. перев.}.
   Выйдя изъ залива Бушипалемъ, который ваши назвали Змѣиною-Рѣкой, мы прошли пятнадцать лигъ, и, по совѣту Симилау, стали на якорь въ другомъ заливѣ, гораздо-прекраснѣйшемъ и болѣе-глубокомъ, называвшемся Калиндангъ; онъ по берегу тянется лигъ на шесть разстоянія, окруженъ высокими горами, поросшими густымъ лѣсомъ, и въ него впадаетъ четыре рѣки. Симилау сказалъ, что намъ прійдется идти по одной изъ нихъ, называющейся Паатебенанъ, и что, поднимаясь по ней, мы снова очутимся по близости Нанкинскаго-Залива, отъ котораго до-сихъ-поръ удалялись. Онъ убѣждалъ Антоніо де-Фарію не тревожиться предстоящими вамъ теперь трудами, обѣщая привести все къ хорошему концу. На вопросъ долго ли намъ идти этою рѣкою, Симилау отвѣчалъ, что дней четырнадцать или пятнадцать, а потомъ, когда выйдемъ изъ нея, онъ обѣщалъ, что приведетъ васъ черезъ пять дней къ острову Калемплуй, гдѣ мы щедро вознаградимъ себя на всѣ труды, на которые теперь жалуемся.
   Антоніо де-Фаріа обмялъ его, увѣрилъ въ своей дружбѣ и примирилъ съ солдатами, которые на него ворчали и роптали. Потомъ, какъ намъ могла встрѣтиться надобность въ военной силѣ, Антоніо де-Фаріа велѣлъ сдѣлать всѣ нужныя на такіе случая приготовленія, а падре Діого Лобато, священникъ нашъ, о которомъ я говорилъ выше, произнесъ краткую проповѣдь, въ которой убѣждалъ не унывать, не упадать духомъ, а спѣло, во имя Господа, идти и довершить начатое. Разумныя и краснорѣчивыя слова его подѣйствовала на насъ такъ, что мы всѣ ободрились и у всѣхъ явились новыя силы и новая твердость.
   Послѣ этого мы благочестиво преклонились передъ образокъ Пречистой Дѣвы и дали обѣтъ кончить безъ страха предпринятую экспедицію. Потомъ, поставивъ паруса какъ слѣдуетъ, мы вошли въ рѣку, по указанію Симилау, призывая со слезами помощь Господа, сѣдящаго одесную Предвѣчнаго Отца.
   

IV.

   Продолжая путь вашъ подъ парусами и на веслахъ по изворотамъ рѣки, мы прибыли на другой день въ высокому горному хребту, съ котораго стекало иного ручьевъ и рѣчекъ, и который Симиліу назвалъ намъ Ботинафау. На берегу мы видѣли множество тигровъ, львовъ, носороговъ, леопардовъ и равныхъ другихъ хищныхъ звѣрей, которые скакали и гонялись за животными менѣе-сильными, какъ-то: оленина, свиньями, обезьянами, дикими козами и т. п. Они нисколько не пугались вашихъ криковъ и выстрѣловъ, какъ животныя, незнакомыя съ преслѣдованіями охотниковъ.
   Шесть дней шли мы этими горами, по разстоянію отъ сорока до пятидесяти лигъ. Потомъ мы вошли въ другой горный хребетъ, не менѣе-дикій, называющійся Ганжитаноу. Далѣе земля была очень-гориста, безплодна и до того лѣсиста, что солнечные лучи навѣрное не могутъ ее согрѣвать. Страна эта, по словамъ Симилау, была необитаема на разстоянія девятидесяти лигъ, потому-что тутъ нѣтъ удобной для воздѣлыванія земли; только мѣстами, въ долинахъ, у подошвы горъ, живетъ дикое и безобразное племя, называемое Жигауги, которое существуетъ только охотою, да изрѣдка ѣстъ рисъ, промѣниваемый ему китайскими купцами на звѣриныя шкуры; а мѣха эти въ большомъ употребленіи въ холодныхъ частяхъ Катая.
   Антоніо де-Фаріа, удивленный подробностями, которыя разсказалъ ему Симилау объ этихъ дикихъ людяхъ и о безобразіи ихъ, попросилъ нашего путеводителя, чтобъ онъ доставилъ ему возможность хоть взглянуть на такого человѣка, увѣряя его, что желаетъ этого больше всѣхъ сокровищъ Китая. Симилау отвѣчалъ ему: "Вижу ясно, что это важно и для меня самого, потому-что тогда ты убѣдишься въ истинѣ другихъ моихъ словъ и это зажметъ ротъ воркунамъ, которые толкаютъ другъ друга локтемъ когда я о чемъ-нибудь говорю; ты увидишь ихъ сколько хочешь, прежде чѣмъ зайдетъ солнце, но совѣтую тебѣ не сходить на берегъ, какъ ты до-сихъ-поръ вездѣ дѣлалъ, чтобъ тебѣ не приключилось бѣды: люди эти сильны и кровожадны, какъ лѣсные звѣри, которыхъ мясомъ и кровью они питаются; къ-тому же, они вѣроломны и часто убивали промышленниковъ, имѣвшихъ дерзость отваживаться въ ихъ лѣса".
   Идучи все впередъ въ дикихъ мѣстахъ, на веслахъ и подъ парусами, мы увлекались разнообразіемъ безпрестанно измѣнявшихся видовъ и продѣлками дикихъ животныхъ, показывавшихся на прибережьѣ и между деревьями. Вдругъ, обогнувъ одинъ мысъ, мы увидѣли идущаго черезъ него безбородаго молодаго человѣка, который гналъ передъ собою шесть или семь коровъ. Симилау махнулъ ему платкомъ; онъ остановился и дождался подлѣ самой воды, пока мы къ нему приближались; потомъ Симилау показалъ ему кусокъ зеленой тафты, которую по словамъ его дикари эти очень любятъ, и спросилъ его знаками, желаетъ ли онъ купить ее? Дикарь отвѣчалъ хриплымъ и непріятнымъ голосомъ: китеу парао фауфау, но никто не понялъ его словъ, ибо никто у насъ не умѣлъ говорить на этомъ языкѣ.
   Антоніо де-Фаріа велѣлъ дать ему нѣсколько локтей тафты и шесть кусковъ фарфора, чѣмъ онъ остался очень доволенъ и снова заговорилъ что-то мы своемъ непонятномъ языкѣ; потомъ онъ показалъ рукою въ ту сторону, откуда вышелъ, и скрылся въ лѣсу, оставивъ своихъ коровъ.
   Дикарь этотъ былъ одѣтъ въ тигровую шнуру, шерстью вверхъ, съ голыми руками и ногами, и открытою головой. Онъ держалъ въ правой рукѣ шестъ, былъ довольно строенъ и высокъ ростомъ; жосткіе, всклоченные волосы его упадали ему за плечи. Черезъ четверть часа, онъ воротился съ живымъ оленемъ на плечахъ, въ сопровожденіи тринадцати человѣкъ восьми мужчинъ и пяти женщинъ, которые привели за собою три коровы за веревкахъ, привязавшихъ за рога, люди эти кривлялись и плясали, ударяя въ грубый тамбуринъ, хлопали въ ладоши и приговаривали: куръ, куръ, гинау фалемъ, рѣзкими и нестройными голосами.
   Всѣ они, какъ мужчины, такъ и женщины, были одѣты одинаково, только женщины имѣли за рукахъ, выше локтей, толстые оловянные браслеты; да кромѣ того волосы ихъ были длиннѣе, чѣмъ у мужчинъ и убраны разными лѣсными цвѣтами, а на шеѣ были надѣты ожерелья изъ большихъ красныхъ раковинъ, похожихъ за устрицы. Мужчины и женщины были всѣ большаго роста, дюжи, грубы въ движеніяхъ, съ толстыми губами, сплющенными носами и широкими ноздрями. Тѣлосложеніе ихъ было не очень безобразное, но вообще они не походили ни на одинъ народъ, видѣнный вашими мореплавателями и завоевателями.
   Антоніо де-Фаріа велѣлъ дать имъ кучу разной фарфоровой дряни, кусокъ зеленой тафты и небольшой мѣшокъ перцу; всѣ они бросились за землю, поднявъ къ верху руки съ сжатыми кулаками и прокричали что-то непонятное, вѣроятно, изъявленіе своей благодарности. Они отдали намъ оленя и трехъ коровъ, и долго еще говорили всѣ разомъ своими грубыми и непріятными голосами. Послѣ этого мы бесѣдовали съ ними знаками, почти вовсе не понимая другъ друга, часа три; мы удивлялись и смѣялись глядя на насъ, а они глядя на насъ, и наконецъ они скрылись въ лѣсу, припрыгивая и припѣвая.
   Оттуда мы прошли еще шесть дней вверхъ по рѣкѣ и повременамъ видали другихъ дикарей, иногда совершенно нагихъ, но уже не останавливались для нихъ и не имѣли съ ними больше сообщенія. Пройдя эту землю, мы шли за веслахъ и подъ парусами еще семнадцать дней но совершенно-безлюднымъ мѣстамъ; только два раза, ночью намъ случалось видѣть огни далеко внутри земли. Наконецъ, черезъ этотъ промежутокъ времени, достигли мы по благости Господа Нанкинской-Рѣки {Судя по предъидушему описанію, то должна быть Желтая-Рѣка или Гоангъ-то, а не Янгъ-се-кіангъ, при которой находится городъ Нанкинъ. Прим. перев.}, какъ вамъ обѣщалъ Симилау. Тутъ всѣ мы ободрились, въ надеждѣ добраться дней черезъ пять или шесть до пѣли вашего плаванія.
   Тогда Симилау посовѣтовалъ Антоніо де-Фаріи, чтобъ онъ остерегался больше всего за свѣтѣ показывать Португальцевъ мѣстнымъ жителямъ, зная очень-хорошо, что еслибъ Китай мы васъ увидѣли, то сейчасъ бы подняли тревогу, ибо въ этихъ мѣстахъ иностранцы еще никогда не показывались; онъ совѣтовалъ также удаляться отъ береговъ, а держаться ближе въ серединѣ, потому-что вдоль береговъ безпрестанно ходятъ взадъ и впередъ китайскія лорчи и лантеи. Всѣ вполнѣ согласились съ его мнѣніемъ. Идучи шесть дней противъ теченія, мы увидѣли большой городъ Силеупаморъ, къ которому и направились, а часовъ около двухъ по полуночи вошли за рейдъ его, очень-хорошій, лиги двѣ въ окружности, гдѣ стояло за якорѣ множество судовъ: по соображеніи нѣкоторыхъ изъ нашихъ, ихъ тутъ было тысячъ около двухъ. Это напугало насъ до того, что мы поспѣшно поворотили назадъ, перешли къ другому берегу рѣки и продолжали идти впередъ вдоль обширной равнины, съ намѣреніемъ добыть себѣ провизіи гдѣ окажется удобнымъ: мы уже терпѣли недостатокъ въ ней и цѣлыхъ тринадцать дней голодали, ибо выдавалось каждому человѣку не больше, какъ во три горсти риса, который мы варили въ водѣ и ѣли, не имѣя ничего другаго.
   Въ такомъ скудномъ положенія пришли мы къ весьма-древнимъ строеніямъ, называвшимся Танамадель, гдѣ съѣхали за берегъ до разсвѣта и вошли въ одинъ домъ недалеко отъ нихъ. Домъ этотъ, по благости Господа, былъ наполненъ большимъ изобиліемъ риса и бобовъ; кромѣ того мы найми тамъ множество горшковъ съ медомъ, соленыхъ утокъ, сахарнаго тростника, лука и чеснока. Всѣмъ этимъ мы запаслись въ волю. Домъ этотъ, какъ намъ сказали, былъ амбаромъ богадѣльни, отстоявшей оттуда лиги на двѣ и устроенной нарочно для пилигримовъ, идущихъ на поклоненіе въ царскимъ гробницамъ.
   Нагрузившись провизіей, мы возвратились за свои суда и продолжали идти еще семь дней, что все вмѣстѣ составляло два съ половиною мѣсяца съ-тѣхъ-поръ, какъ мы отправились изъ Ліампоа. Въ это время Антоніо де-Фаріа потерялъ уже довѣріе къ Симилау и очень раскаявался въ томъ, что предпринялъ такое безконечное путешествіе, въ чемъ сознался публично передъ всѣми, ибо ясно было, что намъ оставалось только возложить все упованіе на Господа и вооружиться мужествомъ, благоразуміемъ и терпѣніемъ.
   Однажды утромъ, онъ спросилъ Симилау, въ какихъ мы находимся странахъ и тотъ отвѣчалъ совершенно безтолково, какъ человѣкъ, сбившійся съ разсчета и потерявшій счисленіе; это разгнѣвало Антоніо де-Фаріа до того, что онъ выхватилъ кинжалъ и навѣрно закололъ бы нашего вожатаго на мѣстѣ, еслибъ не вступились другіе и не остановили его. Когда прошелъ этотъ первый порывъ, онъ схватилъ за бороду Симилау и поклялся, что если черезъ трое сутокъ мы не будемъ у обѣщаннаго острова, то онъ убьетъ его.
   Симилау былъ этимъ до того испуганъ, что въ слѣдующую же ночь, когда мы стояли на якорѣ подъ берегомъ, онъ потихоньку спустился за бортъ и уплылъ на берегъ, незамѣченный даже часовыми. Только передъ смѣною съ часовъ они спохватились, что онъ исчезъ. Антоніо де-Фаріа, когда ему объ этомъ сказали, совершенно вышелъ изъ себя; онъ убилъ обоихъ часовыхъ за ихъ нерадѣніе, а также и затѣмъ, чтобъ задать острастку другимъ, ибо въ это время начиналъ-было составляться заговоръ противъ него-самаго. Потомъ онъ поѣхалъ на берегъ со многими солдатами и они до самаго утра искали вездѣ Симинлау, но не нашли ни слѣда его, ни какой-либо живой души, которая могла бы сказать о немъ что-нибудь. Возвратясь на суда послѣ этихъ безполезныхъ поисковъ, они узнали, что изъ сорока-шести взятыхъ нами въ Ліампоа китайскихъ матросовъ, тридцать-два исчезло, боясь, вѣроятно, грозившихъ вамъ опасностей.
   Антоніо де-Фаріа и всѣ бывшіе съ нимъ совершенно растерялись отъ этого новаго удара; всплеснувъ руками и воздѣвъ глаза въ небу, они не были въ силахъ произвести ни одного слова, а только слезы катились изъ ихъ главъ. Опомнясь, стали держать совѣтъ, какъ поступить въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ? Сначала долго не могли рѣшить ничего, потому-что мнѣнія были весьма-различны, но наконецъ остановились на томъ, чтобъ продолжать идти впередъ и стараться всячески захватить кого-нибудь изъ жителей какъ-можно-осторожнѣе и скрытнѣе, и развѣдать, далеко ли до острова Калемплуй, и такъ ли легко имъ овладѣть, какъ увѣрялъ Симилау: тогда, судя по тому, что мы узнаемъ, можно будетъ видѣть, идти ли намъ впередъ, воротиться, пускаясь по теченію потока и держась самой середины его, до моря.
   Рѣшившись такимъ-образомъ, мы продолжали путь не безъ страха, потому-что всѣ мы отчаивались воротиться отсюда цѣлыми и невредимыми, и у всѣхъ была передъ глазами вѣрная смерть. Въ слѣдующую ночь, послѣ смѣны полуночной вахты, увидѣли мы у себя передъ носомъ, на серединѣ рѣки, стоявшую на якорѣ большую лодку. Мы пристали къ ней потихоньку, взошли за нее безъ шума и захватили бывшихъ за ней пятерыхъ спящихъ Китайцевъ. Антоніо де-Фаріа, перевезя ихъ къ себѣ, принялся разспрашивать каждаго во одиначкѣ, и всѣ отвѣчали, что мѣсто, гдѣ мы находимся, называется Танкилемъ и что отсюда только десять лигъ до острова, цѣли нашихъ стремленій; вообще, на всѣ вопросы, касавшіеся нашей безопасности, мы получали отъ всѣхъ одни и тѣ же удовлетворительные отвѣты, чѣмъ Антоніо де-Фаріа и всѣ мы остались довольны, и всѣ сожалѣли, что такъ дурно поступили съ Симилау, безъ котораго вамъ бы ничего нельзя было сдѣлать.
   Мы взяли съ собою этихъ пятерыхъ Китайцевъ и посадили ихъ въ весла, потому-что людей у васъ было мало, и прошли еще двое съ половиною сутокъ тѣмъ же путемъ. Наконецъ, по благости Господа, обогнувъ одинъ мысъ Гинайтарао, мы увидѣли островъ Калемплуй, котораго искали восемьдесятъ три дня съ трудами, опасеніями и тревогами, какія не всякому прійдется испытать.
   

V.

   Обогнувъ, какъ я сказалъ, мысъ Гинайтарао, мы увидѣли передъ собою лигахъ въ двухъ низменный островъ, находящійся по срединѣ рѣки и, повидимому, имѣвшій въ окружности не менѣе лиги. Антоніо де-Фаріа приближался къ нему со страхомъ, не зная, чѣмъ нашей экспедиціи суждено кончиться, а мы подошли туда часовъ около трехъ ночи, на разстояніи выстрѣла изъ лука.
   Когда начало разсвѣтать, мы стали совѣтоваться, какъ поступить, потому, что всѣ были увѣрены, что такое огромное зданіе, въ которомъ хранились невѣроятныя сокровища, не могло оставаться безъ сильной и бдительной стражи. Поспоривъ и потолковавъ между собою, рѣшили, наконецъ, обойдти вокругъ острова съ величайшею осторожностію и осмотрѣть его со всѣхъ сторонъ, чтобъ знать навѣрное, гдѣ можно будетъ пристать и съ какого рода препятствіями намъ прійдется бороться.
   Мы тотчасъ же, безъ шума, снялись снова съ якоря и обошли вокругъ острова, близехонько отъ берега. Весь онъ окруженъ стѣною изъ тесаной яшмы въ двадцать-шесть ладоней вышины; каждый камень отдѣланъ и положенъ такъ правильно, что вся стѣна казалась составленною изъ одного куска, чѣмъ всѣ мы были изумлены до крайности, потому-что никому изъ насъ не случалось видѣть ничего подобнаго ни въ Индіи, ни въ другихъ мѣстахъ. Стѣна эта поднималась отъ самаго дна рѣки, такъ-что подъ водою было ея навѣрно также не меньше, какъ на другихъ двадцать-шесть ладоней. Вершина ея, устроенная въ видѣ террассы, была окружена закраиною изъ того же тесанаго камня, походившею на веревку, толщиною съ боченокъ. Закраина эта служила основаніемъ крученой рѣшеткѣ изъ желтой мѣди, которая на каждыхъ шести саженяхъ разстоянія окружала четыреугольники, имѣвшіе въ серединѣ по пьедесталу изъ такой же мѣди, а на пьедесталахъ стояла истуканы-женщины, каждая съ шаромъ въ рукѣ. Мы никакъ не могли понять, что бы это означало.
   За рѣшетками, во внутрь тянулся рядъ безчисленнаго множества чугунныхъ чудовищъ, которыя подавали другъ другу руку, какъ-будто въ пляскѣ, и окружали такимъ образомъ весь островъ, а онъ, какъ я уже сказывалъ, былъ около лиги въ окружности.
   За чудовищами былъ рядъ арокъ самой богатѣйшей работы, на которыя мы смотрѣли съ восхищеніемъ; а за ними, далѣе во внутрь, была роща, состоявшая изъ однихъ только апельсинныхъ деревьевъ карликовой породы. Посреди этой рощи были расположены триста-шестьдесятъ часовенъ, посвященныхъ божествамъ года, о которыхъ эти язычники разсказываютъ удивительныя басни въ оправданіе своей слѣпоты.
   На четверть лиги отъ часовенъ, на возвышеніи, поднимавшемся съ восточной стороны, красовалось семь фасадовъ строеній, похожихъ на храмы, съ высокими башнями, раззолоченныхъ сверху до низу самымъ затѣйливымъ образомъ; по фигурѣ башенъ, ихъ должно было счесть колокольнями. Зданія были окружены двумя рядами арокъ, раззолоченныхъ какъ и все остальное, что дало вамъ идею о необычайномъ великолѣпіи итого монастыря.
   Разсмотрѣвъ снаружи сколько можно было этотъ чудный островъ, Антоніо де-Фаріа рѣшился съѣхать за берегъ, и добыть языка въ которой-нибудь изъ часовенъ. Тогда уже совершенно наступила ночь. Оставивъ на судахъ нужное для ихъ охраненія число людей и поручивъ ихъ падре Діого Лобато, человѣку разумному и осторожному, Антоніо де-Фаріа взялъ съ собою сорокъ солдатъ и двадцать матросовъ и невольниковъ, вооруженныхъ пищалями и холоднымъ оружіемъ, да захваченныхъ наканунѣ пятерыхъ Китайцевъ, знавшихъ мѣстность, и вышелъ на берегъ безъ шума, съ величайшею осторожностію. Мы пристали къ одному изъ восьми входовъ, продѣланныхъ въ каменной стѣнѣ, и направились потихоньку прямо сквозь апельсинную рощу къ первой часовнѣ, которая намъ тутъ попалась, на разстояніи выстрѣловъ двухъ изъ пищали отъ мѣста, гдѣ мы оставили свои суда.
   Мы шли, наблюдая совершенное молчаніе и не безъ нѣкотораго страха, потому-что не знали, что насъ ждетъ впереди; у всѣхъ было на устахъ и въ сердцѣ имя Господа Іисуса, къ которому мы втайнѣ возсылали теплыя мольбы. Такимъ-образомъ приблизились мы къ небольшой площадкѣ передъ часовнею, не встрѣтивъ ни одной живой души. Антоніо де-Фаріа, шедшій впереди всѣхъ съ обнаженнымъ мечонъ въ рукѣ, ощупалъ дверь, и убѣдившись, что она заперта извнутри, велѣлъ одному изъ Китайцевъ постучаться. Тотъ сдѣлалъ это два раза и мы услышали извнутри дряхлый голосъ, говорившій: "Да будетъ восхваленъ Творецъ, усыпавшій звѣздами красоту небесъ! Зайди съ другой стороны и отвори двери самъ".
   Китаецъ обошелъ часовню, и, войдя въ все боковою дверью, отворялъ ту, у которой стоялъ Антоніо де Фаріа. Мы всѣ ввалили къ часовню вслѣдъ за нашимъ начальниковъ и увидѣли въ ней старика, которому было, по-видимому, больше ста лѣтъ, одѣтаго въ длинную штофную рясу малиноваго цвѣта. Онъ казался человѣкомъ знатнымъ -- мы послѣ узнали, что не ошиблись въ своей догадкѣ -- и упалъ на колѣни, дрожа всѣмъ тѣломъ и совершенно растерявшись отъ ужаса при видѣ-вооруженной толпы людей неизвѣстнаго ему племени.
   Сначала онъ не могъ произвести ни одного слова, но потомъ, прійдя нѣсколько въ себя онъ обвелъ всѣхъ насъ спокойнымъ взглядомъ и спросилъ строгимъ голосомъ, что мы за люди? Антоніо де-Фаріа отвѣчалъ ему черезъ переводчика, что онъ изъ Сіама и капитанъ всѣхъ этихъ иностранцевъ; что, идучы съ товарищами въ портъ Ліампоа, онъ претерпѣлъ крушеніе и спасся чуднымъ образомъ со всѣми людьми, которые теперь съ нимъ, а потому онъ далъ обѣтъ прійдти къ этой святой землѣ, чтобъ благодарить Бога за свое спасеніе; что онъ исполнилъ свой обѣтъ и проситъ старца дать ему и людямъ его какое-нибудь подаяніе, которое помогло бы ихъ нищетѣ, обѣщая возвратить черезъ три года вдвое больше того, что онъ теперь получатъ.
   Гитикоу -- такъ назывался жрецъ -- выслушалъ все это и потомъ, подумавъ нѣсколько, отвѣчалъ: "Понялъ я твою рѣчь; понялъ также святотатственное намѣреніе твое, внушенное слѣпотою и корыстію, которое поведетъ тебя и твоихъ, какъ адскій кормчій, въ бездонную глубину озера ночи! Спрашиваю, чего ты надѣешься отъ небеснаго правосудія при послѣднемъ издыханіи жизни, если ты теперь, вмѣсто того, чтобъ благодаритъ Творца за оказанное тебѣ милосердіе, какъ ты самъ сейчасъ говорилъ, пришелъ грабить Его достояніе? Отступись отъ своей проклятой цѣли, изгони помышленіе о такомъ неслыханномъ грѣхѣ и тогда Богъ отвратитъ отъ тебя кару, которую ты заслуживаешь! Вѣрь словамъ моимъ, потому-что я говорю истину."
   Антоніо де-Фаріа, притворившись, будто считаетъ совѣтъ его прекраснымъ, убѣдительно просилъ старика не сердиться, увѣряя, что ему нѣтъ никакого другаго способа къ пропитанію; но старый жрецъ, поднявъ глаза и руки къ небу, воскликнулъ со слезами: "Благословенъ Ты, Владыко, что терпишь на землѣ своей людей, которые ищутъ себѣ пропитаніе въ оскорбленіи Тебя, а не въ славѣ служить Твоему имени!"
   Потомъ, помолчавъ немного и пораженный горестію отъ всего, что видѣлъ передъ глазами, онъ обратилъ вниманіе на шумъ, который мы подняли, открывая и разламывая ящики и гробы; тогда онъ снова обратился къ Антоніо де-Фаріа, стоявшему передъ нимъ, опершись обѣими руками на обнаженный мечъ, и просилъ его сѣсть подлѣ себя и выслушать его. Антоніо де-Фаріа исполнялъ его просьбу съ большою учтивостію, сдѣлавъ намъ, между-прочимъ, знакъ, чтобъ мы продолжали свое дѣло; а мы въ это время вынимали серебро и золото, которое находили въ гробахъ вмѣстѣ съ прахомъ и костями покойниковъ, чѣмъ старикъ-жрецъ былъ огорченъ до такой степени, что нѣсколько разъ падалъ въ обморокъ.
   Видя, что тутъ помочь нечѣмъ, онъ сказалъ Антоніо де-Фаріи съ неописанною горестію: "Хочу указать тебѣ, какъ человѣку разумному, какимъ ты кажешься, чѣмъ ты можешь заслужить прощеніе твоего теперешняго тяжкаго грѣха, чтобъ тебѣ не погибнуть за вѣки при послѣднемъ издыханіи. Ты сказалъ мнѣ, что одна только крайность вовлекла тебя въ преступленіе, которому нѣтъ мѣры, я что ты обѣщаешь отдать черезъ три года то, что берешь теперь. Исполни же три дѣла: первое, возврати сюда всю сегодняшнюю добычу прежде, чѣмъ умрешь, чтобъ не лишиться всякой надежды на пощаду разгнѣваннаго верховнаго Владыки небесъ; второе, моли Его со слезами о помилованіи, потому-что теперешнее дѣло твое Ему несказанно противно, и карай свою плоть днемъ и ночью; наконецъ, третье, дѣлись щедро пріобрѣтеннымъ неправдою съ бѣдными, но дѣлай это съ разборчивостію и благоразуміемъ, чтобъ рабъ вѣчной ночи не могъ обвинить тебя въ день великой расправы. Теперь же, для начала примиренія съ небесами, вели людямъ своимъ положить за мѣсто разбросанные и поруганные ими останки святыхъ, чтобъ они не валялись на землѣ". Антоніо де-Фаріа обѣщалъ со многими ласковыми словами исполнить все это и жрецъ нѣсколько успокоился; потомъ онъ началъ утѣшать его, увѣряя, что сильно раскаивается въ своемъ предпріятіи, но что не отъ него зависѣло отказаться, потому-что люди его -- и это онъ сообщилъ ему за большую тайну -- объявили, что убьютъ его, если онъ вздумаетъ возвратиться. Старикъ отвѣчалъ на это: "Молю Творца, чтобъ слова твои были неложны, потому-что тогда тебѣ будетъ легче, чѣмъ этимъ служителямъ ночи, которые роются тутъ, какъ жадные псы, и которыхъ бы не насытило все серебро, какое есть на свѣтѣ."
   Забравъ все, что стоило этого труда, мы рѣшились возвратиться, съ тѣмъ, чтобъ завтра наложить руки на другую часовню и такъ далѣе. Антоніо де-Фаріа, прощаясь съ жрецомъ, сталъ снова увѣрять его, что до крайности сожалѣетъ объ этой экспедиціи, которой беззаконіе постигъ вполнѣ, поговоривъ съ нимъ, но что онъ не могъ отказаться отъ нея, потому-что жизнь его была въ безпрестанной опасности; но что теперь онъ рѣшился, лишь-только освободится отъ своихъ сподвижниковъ, провести жизнь въ постѣ и покаяніи, чтобъ искупить свое тяжкое преступленіе.
   На это жрецъ отвѣчалъ: "Молю Владыку, царствующаго надъ красотою своихъ звѣздъ, чтобъ вина твоя не усилилась передъ Его глазами тѣмъ, что ты знаешь Его волю и понимаешь Его, какъ показываютъ твои слова; знай, что тотъ, кто понимаетъ это и дѣлаетъ дурныя дѣла, несравненно виновнѣе слѣпотствующаго и неразумнаго, которому невѣдѣніе можетъ еще нѣсколько служить извиненіемъ передъ Богомъ и свѣтомъ". Тогда вмѣшался въ разговоръ одинъ изъ нашихъ, по имени Нуно Коельйо, и сказалъ жрецу, чтобъ онъ не приходилъ въ отчаяніе отъ потери такой малости; но тотъ возразилъ ему: "Гораздо-меньше этой малости боишься ты смерти, потому что проводишь жизнь свою въ такихъ же грязныхъ дѣлахъ, какою грязною выйдетъ душа твоя изъ этой плотской одежды! Если тебѣ нужно больше серебра, чтобъ утолить твою адскую ненасытную корысть, то знай, въ каждой изъ этихъ часовенъ найдется его столько же и даже больше, чѣмъ здѣсь. Чѣмъ больше грѣха ты возьмешь на свою черную душу, тѣмъ глубже и скорѣе опустится она въ адскія пропасти!"
   Н но Коэльйо, желая его утѣшить, совѣтовалъ ему вооружиться терпѣніемъ, потому-что это повелѣваетъ Богъ въ своемъ законѣ; но жрецъ схватился обѣими руками за голову и, покачавъ ею разъ пять, отвѣчалъ: "Теперь я понимаю, что вижу и слышу такія вещи,какихъ бы я никогда не могъ себѣ вообразить -- природную злобу и притворную добродѣтель, разбой и молитву. Велика слѣпота твоя, если ты проводишь жизнь въ дурныхъ дѣлахъ, думая загладить ихъ хорошими словами!"
   Сказавъ это, онъ отвернулся отъ него, и, обратясь къ Антоніо ло-Фаріи, сталъ упрашивать его съ поднятыми вверху руками, чтобъ онъ запретилъ нашимъ людямъ плевать на алтарь, потому-что такое оскверненіе для него мучительнѣе, чѣмъ тысяча смертей. Антоніо де-Фаріа обѣщалъ исполнить его просьбу и Гинтикоу нѣсколько поуспокоился.
   Антоніо де-Фаріа рѣшился возвратиться на свои суда не теряя времени; но вспомнивъ, что ему нужно собрать нѣкоторыя важныя для насъ свѣдѣнія, пріостановился и спросилъ у жреца, какіе люди живутъ во всѣхъ этихъ часовняхъ. Тотъ отвѣчалъ, что тутъ живетъ только триста-шестьдесятъ талагреповъ, т. е. жрецовъ, въ каждой по одному; а имъ прислуживаетъ сорокъ меншреповъ, которые доставляютъ для нихъ провизію и все нужное, да, кромѣ того, ухаживаютъ за больными и слабыми На вопросъ, посѣщаютъ ли эти мѣста китайскіе государи, и въ какое время года, Гинтнкоу отвѣчалъ, что государь, какъ Сынъ Солнца, имѣетъ власть разрѣшать грѣхи всѣмъ другимъ, но что его-самого ничто осуждать не можетъ. Антоніо де-Фаріа спросилъ тогда, есть ли у этихъ жрецовъ какое-нибудь оружіе и почему къ гробахъ серебро перемѣшало съ прахомъ покойниковъ? Старикъ-жрецъ отвѣчалъ на это, что оружія нѣтъ, потому-что тѣ, которые ищутъ пути ка небо, нуждаются не въ оружіи для нанесенія ударовъ, а въ терпѣніи для перенесенія страданій; а деньги и серебро кладутся при погребеніи царей въ гробы ихъ за тѣмъ, чтобъ они послѣ, на лунномъ небѣ, употребляли ихъ на свои потребности. На вопросъ, есть ли у жрецовъ жены, старикъ отвѣчалъ, что тѣ, которые желаютъ дать жизнь душѣ, не должны дозволять себѣ наслажденіи плоти; ибо ясно, что въ медовыхъ сотахъ родится пчела, жало которой больно уязвляетъ.
   Послѣ всѣхъ этихъ разспросовъ и многихъ другихъ, Антоніо де-Фаріа обнялъ стараго жреца, наговорилъ ему много любезностей, и всѣ мы возвратились на свои суда съ твердою рѣшимостію наложить руки на завтра на другія часовни, гдѣ, по слухамъ, было множество серебра и даже стояли идолы изъ литаго золота. Но грѣхи наши была причиной, что намъ не удалось достигнуть вполнѣ цѣли, для которой мы такъ тяжко трудились къ-продолженіе двухъ съ половиною мѣсяцовъ, какъ я разскажу дальше
   

I.

   Возвратясь на суда, что было около часа молитвы Ave Maria, мы перешли на греблѣ къ другой сторонѣ острова, и стали на якорь, на фальконетный выстрѣлъ отъ него, съ намѣреніемъ дождаться разсвѣта и тогда напасть на царскія гробницы. Это удалось бы навѣрно, еслибъ мы съумѣли распорядиться, или еслибъ Антоніо-де-Фаріа послушалъ совѣта нѣкоторыхъ, утверждавшихъ, что намъ слѣдовало бы изъ предосторожности взять съ собою стараго жреца. Къ-сожалѣнію, Антоніо де-Фаріа нашелъ это лишнимъ, говоря, что намъ нечего опасаться быть открытыми, ибо жрецъ былъ, во-первыхъ, старъ, а во-вторыхъ, ноги его до того опухли отъ подагры, что онъ не могъ даже стоять на нихъ.
   Между-тѣмъ дѣло вышло напротивъ: Гитикоу, какъ мы послѣ узнали, не взирая на свое безсиліе, доползъ на рукахъ и на ногахъ до ближайшей часовни и разсказалъ жрецу ея все, что съ нимъ произошло, прося его дойдти до дома бонзовъ -- такъ Китайцы называютъ своихъ монаховъ -- и поднять тревогу, ибо самъ онъ не въ-силахъ былъ это сдѣлать; другой жрецъ исполнилъ его просьбу въ ту же минуту.
   Вотъ отъ-чего мы увидѣли со своего якорнаго мѣста, въ часъ по полуночи, на верху большой пагоды царскихъ гробницъ множество огней, зажженныхъ какъ-будто въ родѣ сигнала; на вопросъ нашимъ Китайцамъ, что бы это значило, они отвѣчали въ голосъ, что безъ всякаго сомнѣнія мы узнаны, а потому намъ надобно сейчасъ же, не теряя ни минуты, уходить отсюда: иначе насъ всѣхъ убьютъ до одного. Объ этомъ неожиданномъ обстоятельствѣ тотчасъ же дали знать Антоніо де-Фаріи, который тогда спалъ. Онъ выскочилъ на верхъ, взглянулъ на огни и велѣлъ немедленно выпускать канатъ и взяться за весла. Мы направились прямо къ острову, узнать чего именно намъ должно было бояться, и когда пристали къ берегу, услышали страшный шумъ, звонъ въ колокола и стукъ въ сковороды во всѣхъ часовняхъ, а по-временамъ и людской говоръ.
   Китайцы наши увѣряли, что надобно уходить, чтобъ насъ не убили всѣхъ, но Антоніо де-Фаріа, не слушая ихъ, выскочилъ на берегъ съ шестью Португальцами, вооруженными мечами и щитами. Взбѣжавъ по ступенямъ на террассу, которою, какъ я уже говорилъ, весь островъ былъ окруженъ, они прошли по ней въ обѣ стороны на порядочное разстояніе, не встрѣтивъ ни одной живой души. Тогда Антоніо де-Фаріа воротился на суда, сильно разгоряченными сталъ совѣтоваться, что тутъ дѣлать? Ему предлагали разныя мнѣнія, но онъ рѣшительно не хотѣлъ съ ними согласиться; а какъ большая часть солдатъ упорно настаивала на томъ, что надобно уйдти, то Антоніо де-Фаріа, опасаясь возмущенія, обѣщалъ исполнить ихъ желаніе, говоря однако, что честь обязываетъ его удостовѣриться напередъ, почему мы убѣгаемъ, и потому онъ проситъ у нихъ не больше получаса времени, ибо до разсвѣта еще далеко и онъ надѣется добыть языка немедленно.
   Нѣкоторые хотѣли-было возражать и на это, но онъ ихъ не слушалъ: взялъ съ собою шестерыхъ, которые съ нимъ были прежде, и заставя напередъ остальныхъ поклясться надъ святымъ евангеліемъ, что они безъ него не уйдутъ, онъ углубился прямо въ середину апельсинной рощи. Пройдя больше чѣмъ на четыре выстрѣла изъ пищали, онъ услышалъ впереди звонъ колокола, и, направляясь по звуку, очутился наконецъ передъ часовнею, которая была гораздо-богаче и великолѣпнѣе посѣщенной нами наканунѣ.
   Въ ней они нашли двухъ стариковъ, по-видимому однихъ лѣтъ, одѣтыхъ въ платье жрецовъ", тотчасъ же, не давъ имъ опомниться, ихъ схватили обоихъ и увели, отъ-чего одинъ растерялся до того, что долго не могъ выговорить ни одного толковаго слова. Человѣка четыре нашихъ вошли потомъ въ часовню и сняли съ алтаря литаго серебрянаго идола препорядочной величины, съ золотою митрой на головѣ и колесомъ въ рукѣ -- никто изъ насъ не могъ понять что это означало -- да кромѣ того три тяжелыя серебряныя лампы, на предлинныхъ серебряныхъ же цѣпяхъ.
   Антоніо де-Фаріа не далъ намъ времени хозяйничать тамъ дольше онъ велѣлъ немедленно тронуться въ обратный путь и мы поспѣшили къ своимъ судамъ, таща за собою захваченныхъ жрецовъ, которымъ изъ предосторожности связали руки.
   Прійдя на суда, Антоніо де-Фаріа велѣлъ немедленно сняться съ якоря и мы начали спускаться внизъ по теченію рѣки, а самъ онъ принялся разспрашивать одного изъ плѣнниковъ, грозя ему смертью, если онъ осмѣлится солгать. Тотъ отвѣчалъ: "Правда, поздно ночью пришелъ одинъ святой человѣкъ, по имени Пилао Анжироо, къ дому царскихъ гробницъ и громко застучалъ въ двери, говоря: "О, несчастные, погруженные въ сонъ плоти! Вы, которые поклялись торжественно служить въ честь богини Амиды, слушайте, слушайте, слушайте несчастнаго, подобнаго которому никогда не родится другой! Знайте, что чужеземцы съ конца свѣта, съ длинными бородами и желѣзнымъ тѣломъ, вошли въ домъ двадцати-семи столбовъ, въ которомъ сметателемъ праха съ пола одинъ святой человѣкъ, разсказавшій мнѣ объ этомъ бѣдствіи. Они разграбили сокровища священнныхъ гробницъ, разбросали по землѣ съ презрѣніемъ кости праведниковъ, оскверняя ихъ поганою и вонючею харкотиной, съ хохотомъ демоновъ, упорствующихъ въ первомъ грѣхѣ. Они поклялись воротиться сюда за разсвѣтѣ и убьютъ всѣхъ насъ, а потому или скрывайтесь, или призывайте на помощь кого можно, потому-что сами вы, служители вѣры, не умѣете проливать кровь!" По этому призыву всѣ сбѣжались къ часовнѣ и нашли у дверей ея мертвое тѣло святаго мужа, возвѣстившаго мнѣ о вашихъ вчерашнихъ дѣяніяхъ. Тогда всѣ талагрепы и менигрепы зажгли огни, которые мы сейчасъ видѣли, и тотчасъ же послали гонцевъ въ города Корпилемъ и Фумбана, чтобъ оттуда съ величайшею поспѣшностью двинулись всѣ, кого только можно собрать, а также они должны были поднять тревогу между жителями всѣхъ сосѣднихъ селеній. Весь этотъ народъ движется сюда по нашему призыву и летѣлъ бы подобно соколамъ по воздуху, еслибъ было возможно. Насъ же ты лучше не убивай, а отпусти, ибо если убьешь, то совершишь грѣхъ несравненно-большій въ сравненіи съ тѣмъ, что ты уже сдѣлалъ. Знай, что милость Божія къ намъ очень-велика за покаяніе, въ которомъ мы провели всю жизнь; а за смерть нашу возстанутъ на тебя и твоихъ земля, воздухъ, вѣтры, воды, люди, звѣри, рыбы, птицы, травы, растенія и все, созданное Творцомъ -- все это будетъ вамъ вредить и язвить васъ безпощадно! "
   Антоніо де-Фаріа выслушалъ его со вниманіемъ и ходилъ взадъ и впередъ, дергая себя за бороду и ударяя себя въ грудь кулаками съ досады, что своею опрометчивостью выпустилъ изъ рукъ такую великолѣпную добычу.
   Семь дней шли мы по серединѣ рѣки къ Нанкинскому-Заливу, по теченію, и подавались впередъ очень-быстро; но всѣ мы были недовольны и огорчены, такъ-что никто не могъ сказать умнаго слова. Такимъ-образомъ пришли мы къ одному селенію Сусокеримъ, и какъ насъ тамъ никто не зналъ и никто не могъ догадываться откуда мы, то Антоніо де-Фаріа рѣшался стать за якорь.
   Добывъ себѣ кое-какъ провизіи и разузнавъ разными хитростями о пути, которымъ намъ слѣдовало идти, мы снялись въ два часа и вошли въ одинъ рукавъ рѣки, по которому ходитъ не такъ много судовъ и лодокъ, и который называется Шалингеу. По немъ мы плыли еще девять дней, пройдя сто-сорокъ лигъ разстоянія, и снова вошли въ Нанкинскую-Рѣку, не далѣе какъ лигахъ въ десяти или двѣнадцати отъ моря.
   Тутъ мы боролись цѣлыхъ тринадцать дней съ восточными вѣтрами, лавируя съ весьма-малымъ выигрышемъ, утомленные безпрестанною работой и опасеніями, и страдая отъ недостатка въ провизіи. Когда мы вышли въ море и находились въ виду рудниковъ Коншинакоу, въ насъ ударилъ съ юга страшнѣйшій вѣтръ, которые Китайцы называютъ туфангомъ {Тай-фонги или тифоны -- ураганы Китайскаго, Желтаго и Японскаго Морей. Тай-фомъ значитъ весьма-крѣпкій вѣтръ.}, съ такими порывами, дождемъ и грозою, что онъ казался совершенно сверхъестественнымъ. Суда наши были гребныя, не велики, низки на водѣ, легкой постройки и съ малымъ числомъ матросовъ; а потому положеніе наше сдѣлалось до такой степени бѣдственнымъ, что, отчаяваясь выдержать эту бурю въ морѣ, мы направились къ берегу, предпочитая быть лучше выброшенными на камни, чѣмъ потонуть.
   Но и это не удалось: вѣтръ вдругъ перешелъ къ сѣверо-сѣверо-западу, волненіе превратилось въ страшную толчею и мы лишились послѣдней слабой надежды на спасеніе. Тогда мы принялись выбрасывать за бортъ все, что попадалось подъ руки, не жалѣя даже ни остатковъ провизіи, ни ящиковъ съ серебромъ; потомъ срубили мачты, ибо въ это время на судахъ открылась уже сильная течь, и такимъ-образомъ мы неслись, не зная куда, до полуночи, по произволу бури.
   Вдругъ раздался на паноурѣ Антоніо де-Фаріи -- я былъ тогда на другой -- ужасный, отчаянный крикъ: "Господи, умилосердись!" Мы вообразили, что они гибнутъ и, приблизясь къ нимъ, хотя мы находились очень недалеко другъ отъ друга, испустили такой же крикъ; но намъ никто не отвѣчалъ, и мы ясно поняли, что они потонули. Это поразило всѣхъ насъ до крайности и въ-продолженіе цѣлаго часа ни одинъ человѣкъ не могъ выговорить разумнаго слова.
   Такимъ-образомъ провели мы тяжкую, мучительную ночь. За часъ до разсвѣта у насъ вдругъ течь усилилась до того, что въ трюмѣ вода разомъ прибыла на восемь ладоней и мы ясно увидѣли волю Господа, повелѣвшаго настать концу нашей жизни и трудовъ.
   Когда разсвѣло совершенно, мы смотрѣли во всѣ стороны, но нигдѣ не было видно и слѣда паноуры Антоніо де-Фаріи: это погрузило насъ въ совершенное уныніе, всѣ упали духомъ и сдѣлались неспособными ни къ чему. Такое убійственное положеніе продолжалось часовъ до десяти и я не берусь выразить словами страха и тоски, которыми всѣ мы мучились. Наконецъ, паноуру нашу, до половины залитую водою, бросило огромнымъ валомъ на каменистый мысъ и съ одного удара разбило въ куски. На верхушкѣ вала мы едва успѣли крикнуть: "Господи, помилуй насъ!" а черезъ мгновеніе, изъ двадцати-пяти Португальцевъ, насъ уцѣлѣло только четырнадцать; остальные одиннадцать, вмѣстѣ съ восемнадцатью христіанскими матросами и семью Китайцами, погибли.
   Это ужасное крушеніе произошло въ понедѣльникъ 5 августа 1542 года, за что да будетъ имя Господа благословенно во вѣки вѣковъ!
   

II.

   Мы, четырнадцать Португальцевъ, спасенные неизреченнымъ милосердіемъ Господа Іисуса Христа, провели весь этотъ день и слѣдующую ночь, оплакивая свое бѣдствіе, въ самомъ горестномъ положеніи и не зная на что рѣшиться, ибо земля была гориста и безплодна, и мы не видали живой души, у которой можно было бы спросить добраго совѣта.
   Потолковавъ между собою о томъ, что намъ дѣлать, мы рѣшили наконецъ, что лучше всего углубиться во внутрь земли, ибо рано или поздно, близко или далеко, а все мы должны же были наткнуться на людей, которые взяли бы насъ хоть въ невольники, но прокормили бы по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока Господу не будетъ угодно кончить нашу жизнь и наши страданія.
   Съ такою рѣшимостью мы направились сначала вдоль одного горнаго хребта и, пройдя лигъ шесть или семь, увидѣли по другую сторону огромное пространство воды, такъ-что за нею не было замѣтно никакого слѣда берега. Это заставило насъ воротиться къ мѣсту крушенія, куда мы добрались около солнечнаго заката. На взморьѣ мы увидѣли тѣла многихъ изъ нашихъ несчастныхъ товарищей, выброшенныя на камни волнами. Мы горько поплакали надъ трупами, и на другой день похоронили ихъ въ пескѣ, чтобъ они не были съѣдены тиграми, которыхъ въ этой землѣ водится премножество.
   Въ такомъ горестномъ занятіи провели мы большую часть дня: труповъ было тридцать-шесть и запахъ отъ нихъ былъ нестерпимый, потому-что они уже значительно сгнили, да къ-тому же у насъ не было ни лопатъ, ни чего другаго, и мы должны были рыть могилы руками -- словомъ, надъ каждымъ покойникомъ мы работала по-крайней-мѣрѣ по получасу.
   Похоронивъ товарищей, мы вошла въ болото, гдѣ пробыли почти до утра, въ безпрестанномъ страхѣ набѣга тигровъ, а потомъ направились къ сѣверу, черезъ такіе густые лѣса и кустарники, что пробирались сквозь нихъ съ величайшимъ трудомъ. Такимъ-образомъ шли мы трое сутокъ, не видавъ никого, и наконецъ очутились подлѣ рѣчки, очень-быстрой и глубокой. Мы рѣшились переправиться черезъ нее вплавь, но первые, которые бросились въ воду -- три Португальца и слуга -- разслабленные голодомъ и усталостью, утонули въ нашихъ глазахъ, не доплывъ до середины рѣки. Португальцы эти были все люди храбрые и всѣми уважаемые, два брата Бельчіоръ Барбоза и Гаспаръ Барбоза, а третій былъ Франсиско Боржесъ Кайеро.
   Мы, остальные, одиннадцать Португальцевъ да три матроса, видя горькую участь погибшихъ товарищей, и чувствуя, что съ каждымъ часомъ силы наши ослабѣваютъ болѣе-и-болѣе, принялись плакать надъ тѣмъ, чему сейчасъ были свидѣтелями и надъ тѣмъ, что ожидало насъ впереди.
   Такимъ-образомъ прошла темная и тяжкая ночь съ дождями, вѣтрами, холодомъ, плачемъ и стономъ. До разсвѣта, по благости Господа, мы увидѣли въ восточной сторонѣ, довольно-далеко, большой огонь. Когда разсвѣло, мы направились туда, гдѣ по нашему соображенію должно было находиться мѣсто огня, поручая себя Господу всемогущему, на котораго возлагали свою единственную надежду.
   Идучи вдоль рѣки, въ чемъ прошелъ почти весь день, мы очутились передъ грудою дровъ, которыя пять человѣкъ пережигали въ уголь. Подойдя къ нимъ, мы бросились на колѣни и умоляли ихъ именемъ Бога указать намъ какое-нибудь селеніе, гдѣ бы мы могли найдти отраду нашимъ страданіямъ. Одинъ изъ угольщиковъ отвѣчалъ намъ: "Вижу, что вы умираете съ голода, но вижу также, что васъ столько, что мѣшковъ нашихъ не достанетъ для прикрытія вашей наготы; по Богъ наградитъ насъ, если мы отдадимъ вамъ малое количество риса, которое взяли себѣ на ужинъ. Ѣшьте его и запейте водою, а завтра пойдете въ деревню, которая тамъ, подальше, и тамъ вы найдете домъ, гдѣ обыкновенно отдыхаютъ и освѣжаются тѣ, кому приходится идти по этой дорогѣ; а если у васъ станетъ силъ, то вы сдѣлаете еще лучше, если подкрѣпившись пойдете туда теперь же".
   Мы поблагодарили ихъ преусердно за радушное подаяніе и за добрый совѣтъ, взяли предлагаемый рисъ, котораго было очень-мало, такъ-что на каждаго изъ насъ пришлось по весьма-умѣренной пригоршнѣ, распростились съ этими добрыми людьми и пошли по указанной ими дорогѣ со всею поспѣшностью, къ какой при разслабленіи своемъ были способны. Мы пришли въ деревню около часа по-полуночи и нашли въ маленькой гостинницѣ ея четырехъ человѣкъ, которымъ она принадлежала и которые накормили насъ и обошлись съ нами очень радушно.
   На другое утро они принялись насъ разспрашивать, что мы за люди и какимъ-образомъ очутились здѣсь въ такомъ положеніи.Мы отвѣчали, что мы чужеземцы, урожденцы Сіама, и что идучи изъ порта Ллампоа къ нанкинскимъ рыбнымъ промысламъ на большой лорчѣ, потерпѣли недавно крушеніе, отъ котораго уцѣлѣли только мы, которыхъ они видятъ въ такомъ горестномъ положеніи, а все имущество и большая часть товарищей погибли. На вопросы ихъ о томъ, что мы намѣрены съ собою дѣлать и куда теперь идемъ, мы отвѣчали, что думаемъ добраться напередъ до Нанкина, а потомъ, нанявшись гребцами на лантеяхъ, отправиться въ Кантонъ или въ Комгій, гдѣ соотечественники наши производятъ торговлю съ позволенія сына Солнца, вѣнчаннаго льва, возсѣдающаго на престолѣ вселенной. Потомъ мы убѣдительно умоляли ихъ, чтобъ они позволили намъ прожить въ этомъ домѣ пока мы выздоровѣемъ и укрѣпимся для дальнѣйшаго пути; а также мы упрашивали ихъ, чтобъ они дали вамъ какую-нибудь одежду для прикрытія нашей наготы.
   На это всѣ четверо сказали намъ: конечно, вамъ бы должно дать чѣмъ одѣть ваши истощенныя тѣла, за которыя вы просите съ такими слезами; но домъ нашъ теперь очень-бѣденъ и мы не въ состояніи снабдить васъ всѣмъ нужнымъ, не смотря на все наше желаніе -- что мы сможемъ сдѣлать, то сдѣлаемъ". Послѣ этого они повели насъ полунагихъ по всей деревнѣ, въ которой было человѣкъ около пятидесяти жителей, все людей бѣдныхъ, кормившихся своими трудами. Такимъ-образомъ набрали подаянія таэла два деньгами, полмѣшка риса, нѣсколько муки, луку, бобовъ, да кой-какого стараго платья; а въ самой гостинницѣ намъ дали еще два серебряныхъ таэла, но объявили, что мы не можемъ здѣсь долго жить, ибо по уставу добродѣтельныхъ людей, учредившихъ это заведеніе, бѣднымъ позволяется жить здѣсь не дольше, какъ отъ трехъ до пяти дней, за исключеніемъ только людей весьма-больныхъ или беременныхъ женщинъ, которымъ опасно оставаться безъ надзора и пособія. Они присовокупили въ утѣшеніе ваше, что въ трехъ лигахъ отсюда есть большое селеніе Силейжакау, съ богатою богадѣльней, въ которую принимаютъ всякаго рода бѣдныхъ, и что тамъ вылечатъ насъ гораздо-лучше, а для этого они дадутъ намъ письмо къ управляющему ею братству и подпишутъ его всѣ четверо...
   Мы снова поблагодарили ихъ со слезами за такое участіе, говоря, что они дѣлаютъ это изъ любви къ Богу. Одинъ изъ нихъ, старикъ очень почтенный, отвѣчалъ намъ: "Правду говорите вы, что мы дѣлаемъ это для Бога, а не для свѣта. Богъ и свѣтъ всегда и во всемъ различны одинъ отъ другаго: свѣтъ любитъ богатыхъ, а Богъ другъ бѣдныхъ и немощныхъ; свѣтъ мстителенъ, а Богъ терпѣливъ; свѣтъ очень-золъ, а Богъ очень-добръ; свѣтъ прожорливъ, а Богъ воздерженъ; свѣтъ ропщетъ и убійствуетъ, а Богъ кротокъ и милосердъ; свѣтъ коваренъ и пути его кривы, а Богъ правдивъ; свѣтъ корыстенъ, скупъ и развратенъ, а Богъ щедръ и чистъ, чище свѣта своихъ звѣздъ, которыя мы видимъ, и тѣхъ, которыя еще дальше и не видны нашимъ глазамъ; свѣтъ перемѣнчивъ и превратенъ въ лживомъ дыму своей суеты, а Богъ постояненъ въ своей истинѣ и награждаетъ чистыхъ сердцемъ и добрыхъ; свѣтъ вѣтренъ и невѣжественъ, а Богъ есть чистая мудрость всей истины. Вотъ почему, друзья мои, не смотря на ваше теперешнее бѣдствіе, надѣйтесь на него и не отчаивайтесь: Онъ не оставитъ васъ, если вы его не прогнѣваете дурными дѣлами, хотя слѣпцы свѣта и увѣряютъ въ противномъ, упорствуя въ своемъ дерзкомъ невѣріи".
   Съ этими словами онъ вручилъ намъ письмо къ завѣдывающимъ богадельнею. Мы, простившись съ нимъ и его товарищами, поблагодаривъ ихъ премного за пособіе, отправились въ путь около полдня и пришли за часъ или два до солнечнаго заката къ дому "Отдыха Бѣдныхъ", какъ Китайцы называютъ заведенія, извѣстныя у насъ подъ именемъ богаделень. Тамъ мы вручили принесенное письмо танигорамъ, которые сидѣли всѣ вмѣстѣ за столомъ и разсуждали о дѣлахъ бѣдныхъ; его приняли весьма-чинно и церемонно и передали для прочтенія писцу, который тотчасъ же всталъ и прочиталъ его во всеуслышаніе. Вотъ, что было сказано въ этомъ письмѣ:
   "Мы, бѣднѣйшіе изъ бѣдныхъ, недостойные служить Владыкѣ, котораго творенія такъ дивны, какъ свидѣтельствуютъ звѣзды небесныя въ самыя темныя ночи -- мы, избранные "наслѣдовать умершимъ предшественникамъ своимъ въ домѣ его Буатендоо, который въ деревнѣ Катигорау, просимъ съ почтеніемъ ваши смиренныя особы, допущенныя служить Великому Творцу, чтобъ вы оказали помощь и милосердіе этимъ четырнадцати чужеземцамъ, одиннадцати бѣлымъ и тремъ темнолицымъ. Нагота и крайняя бѣдность ихъ покажутъ глазамъ вашимъ, что мы просимъ о нихъ не безъ причины, они потеряли все свое имущество въ бурныхъ водахъ моря, управляемыхъ могучею рукою Творца, который часто показываетъ людямъ, въ святомъ своемъ правосудіи, какъ они должны бояться его суда, когда на нихъ направленны его разгнѣванные взоры".
   Выслушавъ чтеніе письма, танигоры велѣли отвести насъ въ чистый покой, гдѣ поставили четырнадцать опрятныхъ кроватей, столъ и множество стульевъ. Намъ принесли хорошую пищу, и мы, поужинавъ, легли спать.
   На слѣдующее утро пришелъ секретарь и спросилъ насъ отъ имени старшинъ, что мы за люди, какого народа, гдѣ потерпѣли крушеніе, и о многомъ въ томъ же родѣ, на что мы отвѣчали, какъ и въ той деревнѣ, чтобъ они не подозрѣвали насъ во лжи. Потомъ онъ спросилъ, какія у насъ намѣренія на будущее время и мы сказали, что прежде всего желаемъ выздоровѣть въ этомъ домѣ, если намъ это дозволятъ, ибо всѣ мы такъ больны и истощены, что не въ силахъ пуститься ни въ какой дальнѣйшій путь. Секретарь отвѣчалъ, что желаніе наше исполнится, ибо заведеніе это учреждено для служенія Богу, и мы со слезами благодарили его въ такихъ хорошихъ выраженіяхъ, что онъ и самъ прослезился.
   Послѣ этого онъ велѣлъ прійдти врачу, которому сказалъ, чтобъ онъ вылечилъ насъ какъ-можно-лучше, и записалъ наши имена въ книгу, которую всѣ мы подписали, чего онъ требовалъ для соблюденія порядка, заведеннаго въ ихъ домѣ, говоря, что это нужно для счета расходовъ, которые для насъ будутъ сдѣланы.
   

III.

   Проживъ восьмнадцать дней въ этой богадельнѣ, гдѣ насъ снабжали въ изобиліи всѣмъ нужнымъ и пеклись о насъ съ большою заботливостью, всѣ мы выздоровѣли по благости Господа совершенно. Собравшись съ силами, мы отправились отсюда къ одной деревнѣ, называвшейся Сузоанганеи и отдаленной на пять лигъ отъ Силейжакау; туда мы пришли около солнечнаго заката, значительно усталые, и усѣлись у фонтана, не доходя немного до! домовъ, гдѣ отдыхали довольно долго, размышляя о томъ, куда намъ идти послѣ.
   Нѣкоторые изъ жителей выходили въ это время за водою; увидя насъ, они не смѣли приблизиться къ колодцу и возвращались съ пустыми кувшинами, разсказывая въ деревнѣ неожиданную новость. Тогда вышли изъ своихъ домовъ многіе другіе, поспѣшно подбѣгали къ намъ и смотрѣли на насъ съ большимъ удивленіемъ и любопытствомъ, ибо они въ жизнь свою не видали такихъ людей, какъ мы. Потомъ, поспоривъ между собою довольно долго и громко, они выслали къ намъ одну предревнюю старуху спросить, кто мы и что дѣлаемъ у Фонтана, котораго вода служитъ имъ питьемъ?
   Мы отвѣчали, что мы бѣдные чужестранцы изъ Сіама, претерпѣвшіе крушеніе, отъ котораго Богу угодно было насъ спасти. На это она возразила". "Чего же вы отъ насъ хотите? У насъ нѣтъ дома "Отдыха Бѣдныхъ", гдѣ бы васъ кормили и держали даромъ".Тогда одинъ изъ нашихъ отвѣчалъ ей, что Богъ, на котораго мы возлагаемъ всю свою надежду, вѣрно тронетъ своею могучею рукою ихъ сердца, и они сжалятся надъ нашею бѣдностью, а что мы рѣшились добраться до города Нанкина, а оттуда, нанявшись гребцами на какую-нибудь купеческую лантею, идти въ Кантонъ или Комгай, гдѣ бываетъ много джонокъ нашего народа.
   "Такъ подождите же здѣсь", сказала она: "а я пойду къ этимъ людямъ, передамъ имъ ваши слова и возвращусь съ ихъ отвѣтомъ; тогда узнаете, чѣмъ они рѣшатъ вашу судьбу".
   Она ушла къ толпѣ своихъ, которыхъ собралось уже больше ста человѣкъ и которые все продолжали спорить и разсуждать съ большимъ жаромъ. Черезъ нѣсколько минутъ отдѣлился оттуда человѣкъ, по-видимому духовный, одѣтый въ длинный штофный кафтанъ малиноваго цвѣта, что у нихъ означаетъ важную особу. Онъ несъ въ рукѣ пукъ пшеничныхъ колосьевъ и, подойдя къ фонтану, подозвалъ насъ къ себѣ; мы поспѣшили повиноваться, съ поклонами и всѣми наружными знаками почтенія, на которые онъ не обратилъ, однако, вниманія, вѣроятно, потому-что видѣлъ, какъ мы бѣдны.
   Потомъ, бросивъ въ воду всѣ колосья, онъ приказалъ намъ опустить въ нее руки, что мы тотчасъ же сдѣлали, считая это необходимымъ для сохраненія дружбы и согласія, въ которыхъ хотѣли жить съ этими людьми. Тогда онъ сказалъ: "Святою клятвой, которую вы теперь мнѣ даете надъ этими двумя веществами, хлѣбомъ и водою, созданными верховнымъ Творцомъ всего для жизни рожденныхъ на свѣтъ, убѣждаю васъ! Говорите, правда ли то, что вы сейчасъ разсказали этой старой женщинѣ? Если правда, мы пріймемъ васъ къ себѣ, сообразно закону милосердія, данному намъ Богомъ, который повелѣваетъ помогать бѣднымъ и страждущимъ; если нѣтъ, то именемъ Его приказываю вамъ: уходите отсюда немедленно, подъ опасеніемъ быть изъязвленными и измолотыми на зубахъ всепожирающаго змѣя, который обитаетъ въ глубинѣ бездоннаго жилища дыма!"
   Мы отвѣчали въ голосъ, что сказали совершенную истину, чѣмъ онъ остался доволенъ и велѣлъ намъ слѣдовать за собою, уговаривая не робѣть и не бояться ничего, ибо теперь мы подъ его покровительствомъ. Подойдя къ своимъ, онъ объявилъ имъ, что даетъ имъ позволеніе дать намъ милостыню. Насъ тотчасъ же повели въ деревню и накормили подъ навѣсомъ пагбды, послѣ чего принесли двѣ цыновки, на которыхъ мы проспали эту ночь. На другое утро мы пошли по всему селенію, отъ дома къ дому, просить подаянія, котораго собрали такимъ образомъ таэла на четыре серебра, чѣмъ купили себѣ то, въ чемъ больше всего нуждались.
   Отсюда мы пошли въ другое селеніе, Шіангуулеи, отстоявшее на двѣ лиги отъ того. Мы надѣялись дойдти такимъ-образомъ мало-по малу до города Нанкина, до котораго оставалось еще сто-сорокъ лигъ, разсчитывая, что оттуда нетрудно будетъ попасть въ Кантонъ, гдѣ жило много нашихъ по торговымъ дѣламъ.
   Къ селенію мы пришли подъ вечеръ и расположились отдохнуть подъ однимъ деревомъ. Тамъ мы увидѣли трехъ мальчиковъ, пасшихъ стадо, которые, лишь только насъ разсмотрѣли, побѣжали со всѣхъ ногъ, крича, что было силы: воры, воры! Тотчасъ же прибѣжали жители, вооруженные пищалями и копьями, и принялись кричать въ свою очередь: науакарангуе, науакаратуе! т. е. ловите, ловите воровъ!
   Съ этими криками они погнались за нами, ибо мы тогда побѣжали отъ нихъ", они бросали въ насъ каменьями и ушибли и переранили всѣхъ насъ, да убили одного изъ нашихъ матросовъ до смерти; наконецъ, они перехватали насъ, связали намъ руки за спину и повели плѣнниками въ селеніе, Удѣ послѣ многихъ побоевъ и толчковъ насъ втолкнули въ какой-то прудъ съ заплесневѣлою водою, которая доходила намъ до пояса. Въ прудѣ было несметное множество піявокъ, которыя не давали намъ ни минуты покоя, но насъ продержали тамъ двое сутокъ, безъ пищи, не переставая осыпать побоями и оскорбленіями.
   Наконецъ, къ-счастію нашему, пришелъ туда человѣкъ изъ Сузоанганби, откуда мы сами вышли, и услышавъ о томъ, что съ нами сдѣлали, увѣрилъ здѣшнихъ жителей съ величайшимъ трудомъ и подъ клятвою, что мы вовсе не воры, а несчастные чужеземцы, пострадавшіе отъ кораблекрушенія, и что они совершили большой грѣхъ, поступивъ съ нами такъ жестоко. Убѣжденія его были причиной, что насъ по благости Господа вывели изъ пруда, грязныхъ и замаранныхъ кровью, ибо піявки сосали насъ такъ усердно, что мы бы вѣрно всѣ перемерли, еслибъ насъ продержали тамъ еще сутки. Мы отправились оттуда около заката солнца, огорченные, измученные и всѣ горько плакали о своихъ страданіяхъ.
   Вскорѣ пришли мы къ хижинамъ очень бѣднымъ, гдѣ три человѣка выколачивали ленъ. Увидя насъ, они опрометью побѣжали въ лѣсокъ, покрывавшій вершину ближняго пригорка и оттуда кричали всѣмъ прохожимъ, чтобъ они насъ остерегались, потому-что мы воры. Мы, боясь приключенія, подобнаго тому, какое уже случилось съ нами, воротились, хотя наступила ночь, и пошли, сами не зная куда. Между-тѣмъ стемнѣло совершенно, и мы, блуждая наудачу подъ проливнымъ дождемъ, очутились наконецъ передъ загонами скота, гдѣ провели ночь на грудѣ навоза.
   На разсвѣтѣ мы принялись отъискивать дорогу, съ которой совершенно сбились. Когда солнце взошло, мы разсмотрѣли съ одного холма равнину, покрытую прекрасными деревьями, изъ среды которыхъ, подлѣ рѣчки, возвышались богатые домы, со множествомъ башенокъ, украшенныхъ позолоченными флюгерами. Мы направились туда, съ именемъ Господа Іисуса на устахъ, и усѣлись на краю бассейна фонтана, находившагося среди площадки передъ домами, въ ожиданіи не покажется ли кто-нибудь, ибо до-сихъ-поръ мы еще не видали ни одной живой души.
   Такимъ-образомъ просидѣли мы довольно долго, не зная, что дѣлать. Наконецъ показался, на доброй лошади, молодой человѣкъ лѣтъ семнадцати или восьмнадцати, въ сопровожденіи четырехъ пѣшихъ слугъ, изъ которыхъ одинъ несъ двухъ зайцевъ, другой пять ниватаровъ, похожихъ на фазановъ, третій кречета, а четвертый велъ на сворѣ шесть или семь собакъ.
   Молодой человѣкъ пріостановился, подъѣхавъ къ намъ, и спросилъ, кто мы и чего намъ нужно? Мы разсказали подробно всю исторію нашего бѣдствія и онъ, судя по выраженію его лица, когда онъ насъ слушалъ, сжалился надъ нами. Потомъ, поворотивъ лошадь, онъ поѣхалъ во дворъ, сказавъ намъ напередъ: "Подождите, я сейчасъ пришлю все, что вамъ нужно и сдѣлаю это изъ любви къ тому, кто царствуетъ со славою и въ вѣчномъ великолѣпіи на высочайшемъ изъ всѣхъ небесъ."
   Черезъ нѣсколько минутъ онъ выслалъ къ намъ старуху, въ длинномъ платьѣ и съ четками на шеѣ, которая велѣла намъ слѣдовать за собою. Мы вошли на обширный дворъ, окруженный двумя этажами галерей или верандъ, наподобіе нашихъ монастырскихъ; стѣны галерей были расписаны изображеніями охоты и во многихъ мѣстахъ тутъ красовались женщины на лошадяхъ, съ соколомъ или кречетомъ на рукѣ. Прямо передъ нами, надъ крыльцомъ, была арка, вся изъ рѣзваго дерева отличной работы; а изъ середины ея висѣлъ на серебряной цѣпи родъ гербоваго щита, на которомъ въ серединѣ круга былъ нарисованъ человѣкъ, походившій скорѣе на черепаху головою внизъ, а ногами вверхъ, съ надписью, которая значила, какъ мы послѣ узнали: "все, что во мнѣ, таково".
   Чудовище это олицетворяло свѣтъ и было нарисовано къ верху ногами за тѣмъ, чтобъ выразить, какъ свѣтъ лживъ и превратенъ; смыслъ надписи долженъ былъ также предостерегать тѣхъ, которые обращаютъ слишкомъ-много вниманія на судъ и толки свѣта.
   Мы поднялись по широкимъ и спокойнымъ ступенямъ крыльца и вошли въ большой домъ, гдѣ увидѣли женщину, по-видимому лѣтъ пятидесяти, сидѣвшую на возвышенной площадкѣ, съ двумя прехорошенькими дѣвушками по бокамъ, богато одѣтыми и съ нитками крупнаго жемчуга на шеѣ; подлѣ нихъ, на кровати, лежалъ пожилой человѣкъ, котораго обвѣвала одна изъ дѣвушекъ, и тутъ же былъ юноша, приказавшій позвать насъ. Подлѣ площадки сидѣли за вышиваньемъ девять другихъ дѣвушекъ, одѣтыхъ въ бѣлыя и малиновыя штофныя платья.
   Подойдя къ площадкѣ, мы стали на колѣни и начали разсказывать со слезами на глазахъ исторію своихъ страданій; но старушка прервала насъ, говоря: "Довольно, довольно! мнѣ больно видѣть ваши слезы: знаю, что вамъ нужно подаяніе." Тогда старикъ, лежавшій на кровати, подозвалъ насъ къ себѣ и спросилъ, нѣтъ ли между нами кого-нибудь, кто бы умѣлъ лечить отъ лихорадокъ? Обвѣвавшая его дѣвушка -- то была дочь его -- улыбнулась при этомъ вопросѣ и сказала: "Я думаю, что лучше напередъ подумать о томъ, какъ бы ихъ вылечить отъ голода, чѣмъ спрашивать о вещахъ, которымъ, вѣроятно, никто изъ нихъ не учился." Но мать остановила ее: "Ты всегда вмѣшиваешься тамъ, гдѣ тебя не спрашиваютъ, скоро ли я отучу тебя отъ этой привычки?" -- "Отучите сперва отъ голода этихъ бѣдняковъ," отвѣчала дочь со смѣхомъ.
   Тогда больной отецъ ея снова обратился къ намъ съ вопросами, кто мы, изъ какой земли и куда идемъ, на что мы отвѣчали какъ слѣдовало и разсказали о нашемъ крушеніи, о томъ, сколько погибло нашихъ товарищей и какъ мы не знаемъ на что рѣшиться.
   Старикъ подумалъ немного и сказалъ, обратясь къ своему сыну: "Какъ ты думаешь о томъ, что сейчасъ слышалъ отъ этихъ чужестранцевъ? Помни же ихъ слова и благодари Бога за то, что ты родился отъ отца, который избавляетъ тебя отъ подобныхъ трудовъ и опасностей: это будетъ лучше, чѣмъ убивать свое время гоняясь за зайцами."
   Потомъ онъ велѣлъ накормить насъ тутъ же, при себѣ, и когда кушанье было принесено, сказалъ, чтобъ мы ѣли, что мы исполнили очень-охотно, а онъ, истощенный болѣзнію и постившійся отъ внутренняго разстройства, любовался нашимъ аппетитомъ. Но больше всего восхищались его дочери, которыя часто смѣялись со своимъ братомъ и шутили, видя, какъ мы беремъ пищу руками, потому-что во всемъ Китаѣ ѣдятъ не иначе, какъ двумя палочками въ родѣ вилокъ.
   Наѣвшись досыта, мы помолились Богу, что старикъ замѣтилъ и что ему очень понравилось. Потомъ онъ велѣлъ намъ дать три куска льняной ткани и четыре таэла денегъ, и сказалъ, чтобъ мы переночевали здѣсь, потому-что поздно идти дальше. Мы поблагодарили его за все добро, какое онъ намъ сдѣлалъ, въ хорошихъ словахъ, и онъ, по-видимому, остался нами доволенъ, такъ же какъ его жена и дѣти.
   

IV.

   На слѣдующее утро мы простились со своими ласковыми хозяевами и отправились къ селенію Финджиналоу, отстоявшему отсюда на четыре лиги. Тамъ мы пробыли трое сутокъ и потомъ продолжали идти отъ деревни до деревни, отъ селенія къ селенію, удаляясь отъ городовъ, чтобъ тамъ не попасть снова въ руки правосудія.
   Такимъ-образомъ скитались мы два мѣсяца въ трудѣ и бѣдности, и вѣрно успѣли бы давнымъ-давно добраться до Нанкина, еслибъ имѣли проводника, но какъ мы не знали дороги, то заблуждались часто и перенесли много тяжкихъ испытаній. Наконецъ, мы пришли къ небольшой деревнѣ, называвшейся Шаутиръ. Тамъ отправлялись въ то время великолѣпныя похороны, съ пышными погребальными церемоніями, одной весьма-богатой вдовы, которая лишила наслѣдства всѣхъ своихъ родственниковъ и оставила все имѣніе пагодѣ или храму, гдѣ ее похоронили. Насъ, какъ людей бѣдныхъ, пригласили, по китайскому обычаю, ѣсть въ ея склепѣ, гдѣ мы были угощаемы трое сутокъ, пока длились поминки. Послѣ этого намъ дали шесть таэловъ милостыни, съ просьбою, чтобъ мы въ своихъ молитвахъ не забывали о душѣ усопшей.
   Отсюда мы пошли въ другое селеніе, Гинапалиръ, и потомъ продолжали скитаться еще два мѣсяца изъ мѣста въ мѣсто, пока не прибыли въ городокъ Тайпоръ. Тамъ, за грѣхи наши, находился въ то время чумбимъ, что у Китайцевъ въ родѣ нашего президента судебной палаты, эти чиновники ѣздятъ каждые три года по областямъ для освидѣтельствованія, хорошо ли дѣлаютъ свое дѣло коррехидоры и мѣстные судьи.
   Увидя насъ, просящихъ подаянія, онъ подозвалъ насъ къ себѣ и спросилъ въ присутствіи трехъ секретарей и множества народа, кто мы, какого народа и куда идемъ такимъ-образомъ? Мы отвѣчали ему то же самое, что и въ другихъ мѣстахъ, и онъ, выслушавъ, велѣлъ-было отпустить насъ; но тутъ подвернулся одинъ изъ его писцовъ и сказалъ, что насъ отпустить нельзя, потому-что мы бродяги и праздношатающіеся, и ему за это достанется въ столицѣ: въ-слѣдствіе чего онъ, какъ вѣрный слуга, совѣтуетъ лучше запереть насъ въ надежное мѣсто, откуда мы бы не могли убѣжать.
   Чумбимъ послушался этого проклятаго совѣта и послѣдовалъ ему со всею жестокостію, какой только можно было ожидать отъ невѣрнаго язычника. Тотчасъ же секретари составили судебный актъ, въ которомъ обвинили насъ въ небывалыхъ преступленіяхъ, подкрѣпивъ его ложными свидѣтельствами, и насъ заперли въ тѣсную тюрьму, съ колодками на ногахъ, кандалами на рукахъ и въ тяжелыхъ желѣзныхъ ошейникахъ. Въ тюрьмѣ съ нами обходились очень-безчеловѣчно, мучили голодомъ и побоями, и продержали тяжкихъ двадцать-шесть дней, по истеченіи которыхъ рѣшено было отослать насъ для окончательнаго приговора къ чаэму или верховному судьѣ Нанкина, потому-что чумбимъ ее имѣлъ права произносить смертные приговоры.
   Двадцать-шесть дней, проведенныхъ въ этой грязной и душной тюрьмѣ, показались намъ двадцатью-шестью тысячами годовъ, потому-что мы не видѣли конца своимъ страданіямъ и не знали чѣмъ рѣшится наша горькая участь. Одинъ изъ Португальцевъ, по имени Жоао Родригезъ Браво, умеръ изъѣденный вшами, и я не знаю, какимъ чудомъ мы спаслись отъ этой язвы.
   Насъ вывели изъ тюрьмы утромъ, въ оковахъ, разслабленныхъ и больныхъ до того, что мы съ трудомъ могли говорить, и посадили на большую лодку человѣками съ тридцатью или сорока другихъ узниковъ, сужденныхъ за важныя преступленія и ожидавшихъ себѣ, такъ же какъ и мы, окончательнаго приговора въ Нанкинѣ.
   Нанкинъ считается вторымъ городомъ въ Китаѣ и тамъ постоянно живетъ чаэмъ правосудія, то-есть, верховный сановникъ, въ родѣ намѣстника или вице-короля. Онъ начальникъ палаты ста-двадцати жероземовъ и ферукуовъ, то-есть, совѣтниковъ уголовнаго суда и ревизоровъ всѣхъ гражданскихъ и криминальныхъ судовъ; на него нѣтъ аппеляціи и онъ не отвѣчаетъ ни передъ кѣмъ, кромѣ одного только судилища, которое имѣетъ власть надъ самимъ государемъ, почему обращающійся къ нему обращается какъ-будто къ самому небу. Это судилище называется Столомъ Творца всѣхъ вещей и состоитъ изъ двадцатичетырехъ менигреповъ, то-есть, духовныхъ, которые ведутъ самую строгую жизнь, умерщвляютъ свою плоть больше капуциновъ и подвергаютъ себя такому покаянію, что будь они христіане, то отъ нихъ можно было бы ожидать многаго. Ихъ избираютъ въ это судилище когда они старѣе семидесяти лѣтъ, и съ разрѣшенія верховныхъ духовныхъ особъ. Они такъ справедливы въ своихъ сужденіяхъ, что ни самые могущественные вельможи и сановники, ни даже самъ Сынъ Солнца не могутъ заставить ихъ уклониться на волосъ отъ того, что они считаютъ правымъ или неправымъ.
   Отправясь въ лодкѣ, какъ я уже сказалъ, мы прибыли передъ наступленіемъ ночи къ большому селенію Потимлёу, въ тюрьмѣ котораго насъ продержали девять дней по причинѣ дождливой погоды, мѣшавшей идти далѣе. По истеченіи ихъ, насъ снова погрузили на лодку, и мы, поднимаясь цѣлыхъ семь дней вверхъ по теченію одной преширокой рѣки, прибыли, наконецъ, въ городъ Ванкинъ, гдѣ насъ снова заперли въ тюрьму.
   Тамъ мы пробыли цѣлыхъ полтора мѣсяца въ самомъ горестномъ положеніи, умирая отъ истощенія и только плача и возводя глаза къ небу. На первую же ночь съ насъ сняли всю одежду, не оставивъ намъ даже рубашки. Тюрьма эта была очень-велика -- въ ней, какъ сказывали, заключалось больше четырехъ тысячъ человѣкъ -- и отъ тѣсноты, грязи и сырости не было мѣста, гдѣ бы можно было сѣсть, и не попасть на жертву несчетному множеству вшей и разныхъ насѣкомыхъ.
   По прошествіи полуторыхъ мѣсяцевъ, анчаси дѣлъ, то-есть, одинъ изъ двухъ судей, рѣшающихъ этого рода дѣла, прочиталъ донесеніе чумбина изъ Танаора, который сообщилъ о насъ самыя дурныя свѣдѣнія, и, не вѣря нашему оправданію, не подкрѣпленному ничьимъ свидѣтельствомъ, приговорилъ: отхлестать насъ публично по задницѣ и отрѣзать большіе пальцы на рукахъ, чтобъ мы исправились впередъ въ своемъ поведеніи. Рѣшеніе это намъ прочитали въ тюрьмѣ и тутъ же насъ отхлестали такъ безчеловѣчно, что всѣ мы были облиты кровью и два Португальца да одинъ слуга умерли черезъ три дня, а насъ осталось всего-на-всё девять человѣкъ.
   Послѣ истязанія насъ перенесли полумертвыхъ въ одинъ домъ, который принадлежалъ къ тюремному зданію и служилъ больницей, гдѣ въ то время лежало на кроватяхъ и на полу множество больныхъ и раненныхъ. Тамъ къ нашимъ язвамъ приложили разныя примочки и лекарства, чѣмъ нѣсколько облегчилась боль нашихъ истерзанныхъ ударами тѣлъ. За нами ухаживали все люди почтенные, которые у Китайцевъ составляютъ общество въ родѣ нашихъ братій милосердія, а служатъ въ больницѣ по очереди, помѣсячно, изъ любви къ Богу, они озабочиваются, чтобъ больные были снабжены всѣмъ нужнымъ и содержались въ изобиліи и опрятности.
   Черезъ одиннадцать дней пребыванія въ больницѣ мы уже чувствовали себя гораздо-лучше, но не могли подумать безъ слезъ, что намъ по судебному приговору отрубятъ еще пальцы. Тогда Господу угодно было, чтобъ вошли въ больницу два человѣка въ длинныхъ красныхъ атласныхъ одеждахъ и съ бѣлыми жезлами, на подобіе скиптровъ, въ рукахъ. При видѣ ихъ всѣ больные закричали въ голосъ:
   "Вотъ идутъ съ Богомъ исполнители. Его дѣлъ!" А они отвѣчали, слегка помахавъ своими жезлами: "Да ниспошлетъ Онъ вамъ терпѣніе въ вашихъ страданіяхъ".
   Потомъ оба начали раздавать деньги и одежду тѣмъ, кто былъ къ нимъ поближе и, наконецъ, подошли къ намъ. Они привѣтствовали насъ, обнаружили жалость къ нашимъ слезамъ и спросили, кто мы такіе, изъ какой земли и за что были посажены въ тюрьму?
   Мы отвѣчали, плача, что мы чужеземцы изъ Сіама, изъ страны, которая называется Малаккой; что мы были купцами, пользовались въ изобиліи благами земными, но идучи въ портъ Ліампоа съ товарами, потерпѣли крушеніе противъ острововъ Даміу, гдѣ лишились всего и спасли только свои жалкія тѣла; что потомъ, прійдя въ селеніе Тайпоръ и прося тамъ милостыни, мы встрѣтили чумбима правосудія, который велѣлъ насъ заковать безъ всякой причины, говоря, что мы воры и бродяги, и просимъ подаянія затѣмъ, чтобъ не работать; что послѣ того насъ перевезли въ оковахъ въ здѣшнюю тюрьму, гдѣ мы страдали отъ голода и всякихъ гадостей полтора мѣсяца, и были приговорены къ ударамъ и отсѣченію пальцевъ, какъ воры; что первая половина приговора была уже исполнена, о чемъ они могутъ судить по состоянію, въ которомъ мы теперь находимся, но другая половина вѣроятно но заставитъ себя ждать. Мы умоляли ихъ, какъ людей, обрекшихъ себя на служеніе Богу, чтобъ они насъ не оставили и вступились за несчастныхъ, за которыхъ некому вступиться.
   Они выслушали насъ съ большимъ вниманіемъ и потомъ, поднявъ глаза къ небу и преклонивъ колѣно, сказали: "О, могучій и терпѣливый Владыко всего! Ты дозволяешь голосу слабыхъ достигать до Твоей высоты, чтобъ не остались безъ наказанія вины тѣхъ, кому ввѣрено земное правосудіе." Послѣ этого они тотчасъ же потребовали къ себѣ писца и разспросили его обо всемъ, что до насъ касалось, и онъ разсказалъ о донесеніи чумбйма и о томъ, какъ въ-слѣдствіе его съ нами было поступлено.
   Видя, что противъ полученныхъ нами ударовъ уже нѣтъ средствъ, они написали прошеніе на имя самого чаэма, чтобъ онъ отмѣнилъ отсѣченіе вашихъ пальцевъ; но тотъ отвѣчалъ изъ своей судебной палаты грамматою, за подписью своею и восьми кончасисовъ, то-есть, уголовныхъ судей, въ которой было сказано: "Милосердіе не должно мѣшать правосудію: иначе правосудіе не должно называться этимъ именемъ."
   Защитники несчастныхъ во славу Бога -- таковъ былъ оффиціальный титулъ этихъ двухъ добродѣтельныхъ стариковъ -- не отчаивались спасти насъ, не смотря на неудачу своей первой попытки. Они написали другое прошеніе и отправили его въ судилище, называющееся Шинфау-никоръ-numаy, что по-китайски значитъ: дыханіе Творца всѣхъ вещей. Верховный судъ этотъ, объ обширной власти котораго я уже говорилъ, включаетъ въ число своихъ обязанностей заботу наблюдать, чтобъ не обижали людей беззащитныхъ; а потому онъ всегда принимаетъ и разсматриваетъ со вниманіемъ аппеляціи слабыхъ, и въ особенности если онѣ подкрѣплены свидѣтельствомъ защитниковъ несчастныхъ во славу Бога, которые, какъ я уже сказалъ, пользуются величайшимъ уваженіемъ свои добродѣтели.
   Черезъ нѣсколько времени благодѣтели наши узнали, что чаэмъ получилъ повелѣніе отослать немедленно въ Пекинъ девятерыхъ чужеземцевъ, чтобъ тамъ дѣло ихъ было разсмотрѣно судилищемъ главнаго айтау, для смягченія произнесеннаго надъ ними приговора.
   Когда защитники несчастныхъ объявили намъ эту вѣсть, мы не знали, какъ выразить свою благодарность за такое участіе и со слезами говорили имъ, что Богъ вознаградитъ ихъ ,3а это въ святомъ своемъ правосудіи; на что они отвѣчали: "А вы идите всегда путемъ, который Онъ указываетъ, и тогда насладитесь плодами всѣхъ вашихъ трудовъ и испытаній".
   

V.

   Насъ посадили въ большую лантею вмѣстѣ съ тридцатью или сорока другими узниками, которыхъ также отправляли въ Пекинъ. Мы были скованы по трое, длинными цѣпями, прикрѣпленными къ надѣтымъ на ноги каждому желѣзными кольцами.
   За день до отплытія, пришли на лантею наши благодѣтели и, снабдивъ наиболѣе нуждавшихся пищею и одеждой, спросили насъ, не имѣемъ ли и мы въ чемъ-нибудь надобности для предстоящаго путешествія. Мы отвѣчали, что просимъ ихъ объ одномъ: чтобъ они дали намъ письмо къ танигорамъ святаго и могущественнаго братства, и просили ихъ пощадить насъ, потому-что мы здѣсь такъ одиноки и беззащитны, что никто въ этой землѣ не знаетъ даже народа, отъ котораго мы происходимъ.
   Они ободрили насъ добрыми словами, обѣщали исполнить нашу просьбу, дали на дорогу мѣшокъ риса, четыре таэла серебра и по одѣялу на каждаго, и потомъ особенно просили приставленнаго къ намъ чифуу, то-есть, чиновника въ родѣ алькада, чтобъ онъ о насъ заботился и обходился съ нами хорошо. Послѣ этого они простились съ нами очень-ласково и возвратились въ тюремную больницу, а на слѣдующее утро прислали обѣщанное письмо, запечатанное тремя зелеными печатями.
   Вскорѣ мы отправились въ путь, но подвигались весьма-медленно, по причинѣ сильнаго теченія, противъ котораго намъ приходилось подниматься. Около солнечнаго заката мы бросили якорь противъ небольшой деревни Миньякутёмъ, откуда былъ нашъ чифуу и гдѣ жили его жена и дѣти. Тамъ мы пробыли три дня, послѣ которыхъ чифуу посадилъ на лантею все свое семейство и мы тронулись далѣе, со множествомъ другихъ лодокъ, шедшихъ въ разные области и города обширнаго китайскаго государства.
   Хотя мы были прикованы къ скамьямъ лантеи, на которой гребли, но глаза оставались свободными и смотрѣли съ удивленіемъ на чудные города, виллы, селенія и пагоды, расположенные вдоль береговъ великолѣпной рѣки. Не смотря на то, что намъ удалось видѣть не очень-много, я поговорю обо всемъ этомъ въ короткихъ словахъ и начну съ города Нанкина, изъ котораго мы отправились.
   Огромный городъ этотъ, расположенный по берегамъ рѣки Батампина, что на нашемъ языкѣ значитъ цвѣтъ рыбъ, находится на порядочномъ возвышеніи, по скату котораго разстилаются окружающія его поля. Климатъ въ немъ отъ-того нѣсколько прохладенъ, но очень здоровъ. Городъ имѣетъ въ окружности восемь лигъ, т. е. три въ длину и одну въ ширину. Большая часть домовъ въ одинъ или два этажа; но домы мандариновъ одноэтажные, окружены оградами и канавами,-черезъ которыя перекинуты красивые мосты, ведущіе къ воротамъ, устроеннымъ въ видѣ арокъ и украшеннымъ весьма-затѣйливо и съ большими издержками. Крыши ихъ также отдѣланы очень разнообразно и щеголевато, съ башенками и шпицами, такъ-что все зданіе представляется глазамъ въ превеличественномъ видѣ.
   Домы чаэловъ, анчасіевъ, айтаовъ, тутонговъ и чумбимовъ, людей знатныхъ, управляющихъ областями и королевствами, отличаются превысокими башнями въ шесть и семь этажей, съ раззолоченными верхушками и тамъ ихъ оружейныя, гардеробы, сокровища, кладовыя съ дорогими матеріалами и фарфорами, которые цѣнятся очень-высоко и которыхъ не вывозятъ за границу, ибо это запрещено подъ смертною казнью.
   Китайцы говорили намъ, что въ Нанкинѣ живетъ до восьмисотъ тысячъ человѣкъ, что тамъ двадцать-четыре-тысячи однихъ мандаринскихъ домовъ, шестьдесятъ-двѣ обширныя площади и сто-тридцать бойней, изъ которыхъ при каждой по восьмидесяти мясныхъ лавокъ; что въ городѣ считается восемь-тысячь улицъ, а изъ нихъ шестьсотъ лучшихъ украшены отъ одного конца до другаго богатѣйшими кручеными мѣдными рѣшетками. Они же увѣряли насъ, что въ Нанкинѣ двѣ тысячи триста пагодъ, изъ которыхъ тысяча въ родѣ нашихъ монастырей; что всѣ онѣ очень богаты и съ башнями, въ которыхъ по шестидесяти и семидесяти литыхъ и кованыхъ колоколовъ, звонящихъ такъ, что страшно слушать. Въ этомъ же городѣ, по ихъ разсказамъ, тридцать преобширныхъ тюремъ, изъ которыхъ въ каждой сидятъ тысячи по двѣ и по три преступниковъ, а при каждой тюрьмѣ есть по дому милосердія, гдѣ принимаютъ бѣдныхъ и лечатъ больныхъ; домы эти получаютъ большія добровольныя приношенія, имѣютъ каждый своихъ защитниковъ несчастныхъ и свои гражданскіе и уголовные суды.
   Всѣ улицы, гдѣ живутъ люди важные, имѣютъ арки у входовъ, съ воротами, которыя запираются на ночь, и въ большей части ихъ устроены фонтаны, снабженные отличною водою. Въ каждое новолуніе и полнолуніе здѣсь рыночные дни, и тогда стекается отвсюду несметное множество народа и привозится неимовѣрное количество всякой провизіи. Рыбы въ этой рѣкѣ ловится также невообразимое множество, а кромѣ живой и свѣжей здѣсь продается еще столько соленой и сушеной, что трудно составить себѣ понятіе. Китайцы говорили намъ, что въ здѣшнемъ городѣ считается десять тысячъ мастерскихъ, гдѣ работаютъ шелковыя издѣлія, которыя расходятся отсюда во всѣ концы государства.
   Весь городъ окруженъ высокою и крѣпкою стѣною изъ тесанаго камня; въ ней продѣлано сто-тридцать воротъ для прохожихъ, а въ каждыя ворота ведетъ мостъ черезъ ровъ. У воротъ вездѣ по два часовыхъ, съ сѣкирами, наблюдаютъ, кто входитъ въ городъ и кто выходитъ оттуда. Нанкинъ защищенъ двѣнадцатью крѣпостями, воздвигнутыми на подобіе нашихъ, на возвышенностяхъ, съ башнями, бастіонами и рвами, но безъ артиллеріи.
   Насъ увѣряли также, что городъ этотъ даетъ своему государю по двѣ тысячи таэловъ серебра ежедневнаго дохода. О дворцахъ я не скажу покуда ни слова, потому-что мы видѣли ихъ только издали и знали о нихъ только но разсказамъ Китайцевъ, конечно, не бывавшихъ внутри ихъ и наговорившихъ намъ столько чудеснаго, что мы не рѣшались положиться на ихъ слова; но въ-послѣдствіи намъ удалось видѣть въ Пекинѣ образцы ихъ великолѣпія, которое таково, что я боюсь разсказывать, ибо люди, не видавшіе ничего, кромѣ своего отечества, могутъ мнѣ не повѣрить.
   Продолжая путь свой вверхъ по рѣкѣ, мы въ первые два дня не видали ни одного замѣчательнаго города, селенія и зданія, а только встрѣчали множество расположенныхъ по берегу небольшихъ деревень, съ двумя и тремя стами жителей. Судя по наружности ихъ домовъ, должно было заключить, что тамъ живутъ большей частію рыбаки и люди бѣдные, которые кормятся трудами рукъ своихъ.
   Далѣе внутрь земли, сколько глаза наши могли разсмотрѣть, виднѣлись обширные строевые лѣса, каштановыя и апельсинныя рощи, поля, засѣянныя рисомъ, маисомъ, рожью, овсомъ, ячменемъ, льномъ, хлопчатою бумагой; огороды со всякими овощами и сады, обведенные оградами, съ богатыми домами, вѣроятно, загородныя жилища мандариновъ и людей важныхъ. На лугахъ вдоль рѣки мы видѣли несметное множество рогатаго скота. На высотахъ холмовъ красовались храмы ихъ языческой секты, съ башенками, украшенными раззолоченною рѣзьбою, и такіе богатые и величественные, что даже издали поражали насъ удивленіемъ.
   На четвертый день мы пришли къ большому городу Покассеру, который вдвое обширнѣе Кантона и окруженъ крѣпкою стѣной изъ тесанаго камня, съ башнями и бастіонами, почти по нашему. Передъ городомъ, на рѣку, устроена пристань, длиною выстрѣла на два изъ Фалконета, окруженная ступенями и желѣзными рѣшетками, съ входами для людей и мѣстами для нагрузки и выгрузки джонокъ и разныхъ судовъ, которыя постоянно занимаются отвозомъ отсюда разныхъ издѣлій и товаровъ во всѣ концы Китая. На большой площадкѣ, надъ всѣмъ городомъ, возвышался укрѣпленный замокъ съ тремя бастіонами и пятью башнями, изъ которыхъ въ одной, по разсказамъ Китайцевъ, государь ихъ держалъ въ заточеніи татарскаго короля цѣлыхъ девять лѣтъ, пока его не отравили ядомъ собственные его подданные, сдѣлавшіе это для того, чтобъ не платить за него выкупа, котораго требовалъ отъ нихъ китайскій государь.
   Въ этомъ городѣ чифуу позволилъ троимъ изъ нашихъ идти просить милостыни, въ сопровожденіи четырехъ человѣкъ стражей, вооруженныхъ сѣкирами и исполняющихъ здѣсь обязанности полицейскихъ. Они повели насъ закованныхъ въ цѣпи, какъ мы были на лантеѣ, по шести или семи улицамъ, гдѣ намъ дали подаянія больше чѣмъ на двадцать крузадовъ, деньгами, платьемъ, мясомъ, крупою, мукою и фруктами; мы подѣлились всѣмъ этимъ съ нашими провожатыми, ибо такъ заведено въ Китаѣ.
   Послѣ того они повели насъ къ одной пагодѣ, гдѣ собралось очень-много народа, ибо въ тотъ день былъ по ихъ языческому обряду ея храмовой праздникъ. Намъ сказали, что пагода эта была прежде дворцомъ, въ которомъ родился дѣдъ теперешняго китайскаго государя; а какъ мать его умерла во время родовъ, то онъ велѣлъ похоронить и себя въ томъ самомъ покоѣ, гдѣ она скончалась, и завѣщалъ, чтобъ дворецъ былъ обращенъ въ храмъ языческой секты Таугинарель, къ которой принадлежатъ главныя лица Китая, о чемъ я разскажу послѣ, когда буду говорить о тридцати-двухъ разныхъ вѣрахъ здѣшняго государства.
   Все зданіе, со службами, садами, огородами, и всѣмъ, что запирается воротами, воздвигнуто какъ-будто на воздухѣ, на трехъ-стахъ-шестидесяти столбахъ изъ цѣльнаго камня, толщиною съ бочку и вышиною въ двадцать-семь ладоней. Каждый столбъ имѣетъ въ храмѣ соотвѣтствующаго себѣ идола, котораго день празднуется разными жертвоприношеніями, раздачею милостыни, музыкой, звономъ въ колокола, плясками и другими знаками торжества; а каждый идолъ стоитъ подъ богатымъ балдахиномъ и имѣетъ по тяжелой серебряной лампадѣ.
   Внизу, проходы между столбами составляютъ восемь улицъ, вдоль которыхъ тянутся мѣдныя рѣшетки, съ воротами для поклонниковъ, стекающихся сюда на эти торжества. Мѣсто, гдѣ погребена государыня, устроено въ видѣ часовни, выложенной серебромъ сверху до низу, и отдѣланной такъ вычурно, что работа стоитъ вѣрно дороже матеріала. Въ серединѣ ея стоитъ круглое подножіе, окруженное шестью серебряными ступенями съ позолочеными гвоздями, а на немъ большое яблоко, на которомъ серебряный левъ, держащій на головѣ золотой ящикъ въ три ладони по всѣмъ размѣреніямъ: говорятъ, что въ этомъ ящикѣ хранятся кости покойницы, которымъ эти невѣдущіе слѣпцы покланяются какъ святымъ мощамъ. Вокругъ этого монумента, на серебряныхъ подставкахъ, утвержденъ серебряный же прутъ, съ котораго висятъ сорокъ-три серебряныя лампады да семь золотыхъ: число первыхъ соотвѣтствуетъ лѣтамъ государыни, а вторыхъ числу ея сыновей, ибо говорятъ, что она родила ихъ семерыхъ.
   Отъ свода, которымъ входятъ въ эту часовню, и до главнаго ея жертвенника, на восьми прутьяхъ, повѣшено двѣсти-пятьдесятъ-три серебряныхъ лампады, пребольшія и пребогатой работы, которыя поднесены въ память царицы женами знатнѣйшихъ въ государствѣ людей, т. е. чаэмовъ, айтаовъ, тутонговъ и анчасіевъ. Отъ наружныхъ воротъ всего зданія, которое не меньше церкви Сен-Доминго въ Лиссабонѣ, тянется вокругъ него шесть рядовъ истукановъ, вылитыхъ изъ мѣди, вышиною ладоней {Palmo -- португальская мѣра длины, восемь дюймовъ, распростертая ладонь, равняется почти нашей четверти и отмѣривается въ простонародьѣ большимъ пальцемъ и мизинцемъ.} въ пятнадцать; всѣ они сдѣланы очень-пропорціонально и каждый держитъ или сѣкиру или палицу, а у нѣкоторыхъ привѣшены къ бедру топорики. Всѣ эти истуканы, которыхъ по словамъ Китайцевъ тысяча-двѣсти, поражали насъ удивленіемъ.
   Между рядами статуй поставлено двадцать-четыре огромныхъ змѣя, также изъ литой мѣди, а на каждомъ было посажено по женской фигурѣ съ мечомъ въ рукѣ и серебряною короной на головѣ. По наружную сторону всей этой тьмы истукановъ были ряды арокъ, раззолоченныхъ превеликолѣпно, съ безчисленнымъ множествомъ серебряныхъ колокольчиковъ, подвѣшенныхъ на цѣпочкахъ.-- всѣ они звонили тогда, качаемые вѣтромъ, и производили страшный шумъ.
   За арками, вокругъ всего зданія снаружи, была мѣдная рѣшетка, утвержденная на такихъ же столбахъ; а на каждомъ столбѣ стояло по льву на шарѣ -- это гербъ китайскихъ государей. На четырехъ углахъ площади, на которой возвышалось это удивительное зданіе, были мѣдныя чудовища огромныхъ размѣровъ и самаго дьявольскаго безобразія, какое только человѣкъ можетъ себѣ вообразить. Одинъ изъ этихъ уродовъ стоялъ по правую сторону отъ входа и Китайцы говорили, что онъ изображаетъ пожирающаго змѣя, живущаго въ бездонной глубинѣ обиталища вѣчнаго дыма, т. е. самого Люцифера: то былъ змѣй съ семью страшными головами, весь покрытый колючками, какія у дикобразовъ; въ пасти каждой головы было по женской Фигурѣ, съ растрепанными волосами, какъ-будто перекушенной пополамъ, а во рту самой большой головы, походившемъ на ворота, была у него преогромная ящерица. Въ лапахъ своихъ онъ держалъ слона, котораго стиснулъ такъ, что у него кишки выходили изо рта. Все это было изображено хорошо и такъ натурально, что всѣ мы невольно трепетали.
   За хвостомъ его, тянувшимся сажень на двадцать, стояло на колѣняхъ другое чудовище, такое же ужасное и уродливое; оно имѣло видъ человѣческій, ладоней ста въ вышину -- Китайцы говорили, что оно изображаетъ сына перваго и называется Туркампароо. У него обѣ руки были всунуты въ ротъ необъятной величины, въ которомъ виднѣлись ряды остроконечныхъ зубовъ, а языкъ, длиною сажени въ двѣ, болтался снаружи.
   Третье чудовище была женская фигура, по имени Надельгау, ростомъ сажень въ семнадцать, да въ обхватѣ сажень въ шесть. Лицо ея, выходившее изъ пояса, имѣло сажени двѣ въ ширину; изъ ноздрей ея безпрестанно выходилъ дымъ, а изо рта сыпались искры: все это было натурально, ибо но разсказамъ Китайцевъ внутри головы безпрестанно поддерживаютъ огонь. Фигура эта изображала царицу огненнаго царства, которая современенъ сожжетъ всю землю.
   Четвертое чудовище имѣло видъ человѣка на корточкахъ, съ раздутыми страшнѣйшимъ образомъ щеками, такъ-что каждая походила на парусъ, наполненный крѣпкимъ вѣтромъ; оно было также необычайной величины и также самаго ужаснаго вида. Китайцы называли его Узэнгуенабоо, что означаетъ существо, которое въ морѣ производитъ бури, а на землѣ разрушаетъ домы. Народъ старается умилостивить его богатыми приношеніями, чтобъ оно только не дѣлало зла, и всѣ хлопочутъ о томъ, какъ-бы записаться въ его собраты, съ платою ежегодной подати, надѣясь черезъ это спасти отъ крушенія свои суда и отъ смерти тѣхъ, кто плаваетъ по морямъ. Вообще, въ несчастной и безумной слѣпотѣ своей, люди эти дѣлаютъ столько разныхъ нелѣпостей, что жалко подумать, и въ каждую изъ басень своихъ жрецовъ они вѣруютъ съ такимъ упорствомъ, что готовы претерпѣть тысячу смертей скорѣе, чѣмъ отказаться отъ своего ложнаго убѣжденія.
   

VI.

   Мы вышли на слѣдующее утро изъ города Покассера и прибыли въ другой, по имени Шпилигау, также очень-обширный, богатый и съ важными зданіями. Продолжая идти далѣе, мы прибыли на другой день, около вечерни, къ обширнымъ лугамъ, на которыхъ паслось несметное множество рогатаго скота и лошадей. Миновавъ ихъ, мы очутились передъ мѣстечкомъ Жункилеу, окруженнымъ сложенною изъ кирпича оградой, съ контрфорсами, но безъ зубцовъ, бастіоновъ и башень, какъ у другихъ, мимо которыхъ мы проходили. На концѣ предмѣстія его, на самой рѣкѣ, мы увидѣли выстроенные на толстыхъ деревянныхъ сваяхъ домы, уже очень-ветхіе и поврежденные, въ родѣ магазиновъ; а передъ воротами, на небольшой площадкѣ, возвышался монументъ, окруженный желѣзною рѣшеткой, раскрашенною зеленымъ и малиновымъ. Вершина монумента состояла изъ башенки со шпицомъ, выложеннымъ бѣлыми и черными фарфоровыми квадратиками, утвержденной на четырехъ столбикахъ изъ полированнаго камня, отлично отдѣланныхъ. Тутъ же были поставлены пять мѣдныхъ пушченокъ да двѣ чугунныя, а спереди виднѣлась надпись золотыми буквами; "Здѣсь покоится Транносемъ Муделіаръ, дядя государя малаккскаго, котораго смерть взяла прежде, чѣмъ Богъ отомстилъ за него военачальнику Альбукерку, льву морскихъ разбоевъ."
   Мы испугались этой надписи и спросили, что бы это значило? Тогда одинъ изъ Китайцевъ, по-видимому человѣкъ очень-почтенный, отвѣчалъ: "Похороненный здѣсь покойникъ пришелъ сюда сорокъ лѣтъ тому назадъ, посланникомъ отъ одного государя, котораго онъ назвалъ малаккскимъ, просить у Сына Солнца защиты противъ людей безъименной земли, пришедшихъ съ конца свѣта по морю и завоевавшихъ Малакку. Онъ разсказывалъ о нихъ много страшныхъ подробностей, которыя всѣ записаны въ книгу, составленную нарочно для этого. Пробывъ три года при дворѣ Сына Солнца, котораго онъ умолялъ о защитѣ и пособіи, уже обѣщанныхъ ему чаэмами правительства, онъ вдругъ заболѣлъ простудою и умеръ черезъ девять дней. Опасаясь вѣроятно, что послѣ его смерти забудутъ о немъ и о цѣли его посольства, онъ просилъ, чтобъ надъ его могилою была эта надпись, дабы люди звали до конца свѣта кто онъ былъ и зачѣмъ сюда пріѣзжалъ."
   Отсюда мы отправились далѣе и все продолжали подниматься по рѣкѣ, которая здѣсь не такъ широка, какъ у города Нанкина, но за то страна была усѣяна гораздо-большимъ числомъ деревень и загородныхъ домовъ, ибо намъ безпрестанно попадались то домы, то селенія, то пагоды, то земледѣльцы или работники.
   Пройдя еще лиги двѣ, мы очутились у обширной площади, окруженной толстою желѣзною рѣшеткой, посреди которой стояли на ногахъ двѣ огромныя статуи изъ литой мѣди: одна мужская фигура, а другая женская, прислоненныя къ чугуннымъ столбамъ толщиною съ бочку и вышиною сажень въ семь. Оба эти чудовища были ростомъ въ семдесятъ-четыре ладони, съ обѣими руками во рту, съ раздутыми щеками, какъ-будто онѣ готовились треснуть, и съ выпученными страшнѣйшимъ образомъ глазами.
   Китайцы объяснили намъ, что имя мужской фигуры Квіай Шингалаторъ, а женской Ананкапатуръ, что мужская изображала раздувателя адскаго пламени, въ которомъ терзаются души, не дававшія имъ въ этой жизни никакихъ приношеній; а женская была привратницею ада и позволяла душамъ усердныхъ и тароватыхъ своихъ поклонниковъ спасаться по рѣкѣ очень-холодной воды, называемой Очилеудай, и прятаться въ такое мѣсто, гдѣ черти не могли сдѣлать имъ никакого зла.
   Одинъ изъ нашихъ не могъ удержаться отъ смѣха, слушая такія необычайныя нелѣпости, обнаруживавшія самую дьявольскую слѣпоту, чѣмъ трое изъ присутствовавшихъ тутъ бонзовъ или жрецовъ были взбѣшены до крайности. Они внушили чифуу мысль, что если онъ не накажетъ насъ за такое святотатство такъ, чтобъ божества ихъ остались довольны, то собственная душа его будетъ вѣчно терзаться въ аду въ самыхъ нестерпимыхъ мукахъ. Эта чиновная собака до того струсила отъ ихъ угрозъ, что велѣла сейчасъ же связать всѣмъ намъ руки и ноги, и отсыпать каждому болѣе ста ударовъ сложенными вдвое веревками, отъ чего бѣдныя наши тѣла были залиты кровью, и мы на будущее время потеряли всякую охоту смѣяться надъ тѣмъ, что намъ казалось глупымъ и нелѣпымъ.
   Когда мы туда пришли, двѣнадцать жрецовъ жгли въ серебряныхъ кадилахъ разныя куренія передъ этими чудовищными истуканами, и кричали имъ громкими, нескладными голосами:
   "Помогите намъ, какъ мы вамъ теперь служимъ!" А на эти слова отвѣчала другая толпа жрецовъ, такими же громкими криками: "Обѣщаемъ, какъ добрые владыки!" Такимъ-образомъ они ходили въ родѣ процессіи около часа съ дикими восклицаніями, при страшномъ звонѣ въ колокола, подвѣшенные въ колокольняхъ тутъ же на площади, и при безпрестанныхъ ударахъ въ сковороды и барабаны, которые производили самый оглушительный шумъ.
   Отсюда мы продолжали подниматься по рѣкѣ еще одиннадцать дней. Въ этихъ мѣстахъ мы видѣли такое множество городовъ, селеній, деревень, домовъ, крѣпостей и замковъ, что очень-часто они были не дальше, какъ на выстрѣлъ изъ лука одинъ отъ другаго. По всей землѣ, сколько глаза наши могли видѣть, были разсыпаны въ большомъ изобиліи великолѣпные загородные домы, жилья и пагоды, съ раззолоченными башенками и разными богатыми украшеніями.
   Такимъ-образомъ прибыли мы въ городъ Сампитай, гдѣ болѣзнь жены чифуу продержала насъ пять дней. Тамъ, съ его позволенія, мы пошли подъ конвоемъ просить милостыни по улицамъ города и вездѣ получали отъ жителей богатое подаяніе. Они не могли надивиться, видя людей, какихъ прежде никогда не встрѣчали, окружали насъ цѣлыми толпами и спрашивали кто мы такіе, изъ какого царства и какъ называется наша земля? на что мы отвѣчали какъ и во всѣхъ другихъ мѣстахъ, гдѣ намъ приходилось отвѣчать на вопросы этого рода.
   Одна женщина, слушавшая насъ въ числѣ прочихъ, сказала". "Ничего удивляться, что люди, которые плаваютъ по морю, терпятъ на немъ бѣдствія и гибнутъ въ его предательскихъ водахъ; а потому, друзья мои, лучше всего жить на землѣ и работать на ней для своего пропитанія". Послѣ этого, подавъ намъ милостыню, она премного убѣждала насъ, чтобъ мы отказались отъ длинныхъ и опасныхъ странствій, гдѣ Богъ сокращаетъ жизнь людей; наконецъ, засучивъ рукавъ своего краснаго шелковаго платья, она обнажила руку и показала очень-хорошо изображенный крестъ, вытравленный на ней въ родѣ знаковъ, какіе мавры рисуютъ на своихъ тѣлахъ.
   Сдѣлавъ это, она сказала намъ: "Не извѣстенъ ли вамъ по какому-нибудь случаю такой знакъ, который люди истинной вѣры называютъ крестомъ?" Мы всѣ, тронутые до слезъ, разомъ преклонили колѣни и отвѣчали, что да. Она вскрикнула и, поднявъ руки къ небу, произнесла громко на португальскомъ языкѣ начало молитвы "Отче нашъ", а потомъ снова заговорила по-китайски, какъ-будто не зная на нашемъ языкѣ ничего, кромѣ этихъ словъ молитвы, и упрашивала насъ убѣдительно сказать ей не христіане ли мы? Всѣ мы отвѣчали утвердительно, поцаловали изображенный на рукѣ ея крестъ и договорили начатую ею молитву.
   Убѣдившись тогда вполнѣ, что мы христіане, она заплакала и хотѣла вести насъ къ себѣ въ домъ, но этому воспротивились наши конвойные, говоря, что чифуу позволилъ намъ только просить милостыни въ городѣ, и что если мы не намѣрены продолжать, то они отведутъ насъ назадъ на лантею: они дѣлали это изъ корысти, ибо брали себѣ половину того подаянія, которое мы собирали, какъ я уже говорилъ выше. Женщина поняла ихъ "мысль какъ-нельзя-лучше, дала имъ два таэла серебра, и потомъ, съ позволенія чифуу, котораго женѣ она послала хорошій подарокъ, взяла насъ къ себѣ и мы прожили въ ея домѣ всѣ пять дней пребыванія нашего здѣсь, и были угощаемы съ величайшимъ радушіемъ и самою нѣжною заботливостью.
   Она показала намъ въ домѣ своемъ молельную, гдѣ стоялъ деревянный позолоченый крестъ, передъ которымъ теплилась серебряная лампада и стояли серебряные подсвѣчники, и разсказала намъ свою исторію. Имя ея было Инесъ де-Лейріа, а отца ея звали Томе Пересаме де-Леиріа. Онъ былъ отправленъ изъ нашего королевства къ китайскому государю, но по случаю сдѣланнаго въ то время Португальцами нападенія на Кантонъ, его схватили вмѣстѣ съ двѣнадцатью сопровождавшими человѣками, вообразивъ, что онъ шпіонъ, а не посланникъ. Всѣхъ ихъ отхлестали по судебному приговору плетьми такъ немилосердо, что пятеро умерли на мѣстѣ, а остальныхъ разсажали въ тюрьмы по разнымъ городамъ, гдѣ перемерли всѣ, кромѣ ея отца и какого-то Васко Кальво.
   Отцу ея было суждено жениться въ Китаѣ на ея матери, которую онъ обратилъ въ христіанство и съ которою прожилъ двадцать-семь лѣтъ въ добромъ согласіи. Они обратили къ вѣрѣ Христовой множество язычниковъ, такъ-что въ одномъ этомъ городѣ считалось около трехъ-сотъ христіанъ, которые собирались по воскресеньямъ въ ея домъ для слушанія ученія вѣры.
   На вопросъ насъ, что они говорили или читали, она отвѣчала, что они, собравшись, становились на колѣни передъ ея крестомъ и произносили всѣ вмѣстѣ, воздѣвъ руки и взоры КЪ небу: "Господи Іисусе Христе, истинный сынъ Бога, родившійся Святымъ Духомъ во чревѣ святой Маріи для спасенія грѣшниковъ! прости намъ грѣхи наши, дабы мы удостоились узрѣть лицо твое, во славѣ твоего царства, когда Ты будешь возсѣдать по правую руку Отца Всевышняго. Отче нашъ на небесахъ, да святится имя Твое. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь!" Послѣ этого всѣ они прикладывались ко кресту, обнимали другъ друга и расходились по домамъ. По словамъ Инесы де-Лейріа, между здѣшними христіанами никогда не бываетъ ни ссоръ, ни раздоровъ и всѣ они живутъ въ тѣсной дружбѣ между собою.
   Инесъ де-Лейріа сказала намъ между прочимъ, что у нея были другія писанныя молитвы, но что ихъ украли Китайцы, почему Кристовао Борральйо продиктовалъ здѣшнимъ христіанамъ: Pater Nosier весь, Ave Maria, Credo, Salva Regina, Десять Заповѣдей и разныя хорошія молитвы, которыхъ смыслъ объяснилъ имъ, а они написали ихъ для себя китайскими буквами. Живя здѣсь, мы читали имъ семь разъ христіанскія поученія и, наконецъ, распростились съ ними и съ Инесою де-Лейріа, которая жила истинною христіанкой, сколько мы могли видѣть.
   Отъ здѣшнихъ христіанъ мы получили пятьдесятъ таэловъ подаянія, да кромѣ того Инесъ де-Лейріа дала намъ отъ себя столько же, втайнѣ отъ всѣхъ, и деньги эти пригодились намъ въ-послѣдствіи какъ-нельзя-больше. Разлучаясь съ нами, она просила, чтобъ мы не забывали ея въ своихъ молитвахъ и мы разстались со слезами на глазахъ.

"Отечественныя Записки", NoNo 4--9, 1847

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru