Пяст Владимир Алексеевич
Переводы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Переводы из: Рубена Дарио, Альфреда Вольфенштейна, Геррита Энгельке, Эрнста Толлера




    Владимир Пяст

    Переводы

    Оригинал здесь - http://www.vekperevoda.com/1855/piast.htm

    РУБЕН ДАРИО (1867-1916)

    МЕТЕМПСИХОЗА

    Я солдатом был и спал на царском ложе
    Рядом с Клеопатрой. Белизна царицы,
    Взор ее астральный, взор ее всевластный -
                  Были всем, что было.

    Этот взор! и тело! Это ложе страсти,
    Где блестела эта белизна нагая!
    Мраморная роза, властная!.. Не это ль
                  Было всем, что было?

    Под моей рукою гнулся позвоночник;
    Ради ласк атлета был забыт Антоний...
    Этот взгляд - и эта белизна - и ложе
                  Были всем, что было.

    Руфус Галл, недавний раб, я был солдатом,
    Родиной была мне Галлия... Мгновенье
    Смелого каприза королевской телки -
                  Было всем, что было.

    В судороге страсти почему клещами
    Бронзовыми пальцев я не сжал для шутки
    Белой королевы мраморное горло?
                  Всё, что было, было!

    Сослан был в Египет я, и цепь на шее
    Там носил, - и съеден сворой псов голодных
    Был однажды... Звался Руфус Галл я. Это
                  Было всё, что было.


    КОЛУМБУ

    Адмирал несчастных, знай: твоя Америка,
    Дева-индианка с кровию клокочущей,
    Жемчуг снов и грез твоих - только лишь истерика
    В судороге женщины, бледной и хохочущей.

    Реет дух погибели над твоей страною...
    Где народ с дубинами прятался в пампасы,
    Ныне там бессменною братскою войною
    Вновь уничтожаются племена и расы.

    Идола из камня ныне замещает
    Идол же из плоти, как владыка адский;
    И рассвет, белея, утром освещает
    Только кровь и пепел на могиле братской.

    Королей презревши, мы себе законы
    Издали под звуки труб и гром орудий;
    Короли же черные заняли все троны,
    Побрататься с Каином, попустив Иуде.

    Мы полуиспанскими туземными устами
    Тянем все французскую влагу огневую,
    Масельезу целыми распеваем днями,
    Чтобы Карманьолой их кончать, танцуя.

    Нет у нас преград для зависти великой,
    Звонкие свободы мы давно попрали, -
    Так не поступали древние касики,
    С гор они пернатые стрелы, стрелы брали.

    Были они гордыми, благородно-смелыми,
    Вкруг голов их перья, а у бедер скальпы...
    Ах, когда бы люди были снежно-белыми,
    Вот как Моктесумы и Атауальпы!

    С дней, когда Америке в чрево пало семя
    Расы той железной из Кастильи пламенной,
    Мощь седой Испании сочетало время
    С силою индейца, с горной цепью каменной.

    Было б в воле Господа, чтобы воды сонные
    Ввек не отражали парусов тех белых;
    Чтоб не увидали звезды удивленные
    Смуглых моряков твоих, плывших в каравеллах!

    Как орлы, свободные, по кустам на склоны
    Лезли вверх туземцы, раздвигая ветки;
    И от них испуганно пумы и бизоны
    Прятались, познавшие, как их копья метки...

    Ибо много доблестней вождь крутой и резкий,
    Чем солдат, что походя честь в грязи заложит
    И стонать заставить под своей тележкой
    Инков древних мумии ледяные может.

    Крест, что нам припас ты, в униженьи ныне,
    Революций волны смыли след законов;
    Пишущая сволочь пачкает святыни
    Языка Сервантесов, речи Кальдеронов.

    Бледен и болезнен бредет Христос, и шибче
    Бьет рабов Варрава в красных аксельбантах;
    Видят земли Куско, Паленке и Чибчи
    Дикие пантеры - в кружевах и бантах.

    Войны, лихорадка, бедствий сонм ужасный
    На пути поставлены нашем злой судьбою,
    Христофор Колумб, - о, адмирал несчастный,
    Помолись за мир ты, что открыт тобою.


    АЛЬФРЕД ВОЛЬФЕНШТЕЙН (1888-1945)

    ПРОКЛЯТАЯ ЮНОСТЬ

    Из дома прочь, по площадям,
    Неведом никому, ни вам,
    Как небо я высок и быстр,
    Без слов лечу сквозь шум и гам.

    Всё прочь! Прекрасно - одному.
    И никого здесь нет, к кому
    В соседстве тесном и тупом
    Лицо с испугом подниму.

    Отвергнуты любовь, уют...
    Здесь бьются - или продают,
    И улицы одни к другим
    Гигантскою волной плывут,

    Галопом мчатся без коней.
    Людская каша всё черней,
    Как будто мечутся дома
    От крика, свиста и огней.

    Стук быстрых ног по мостовой
    Разрушит каменный покой,
    И ламп калильных свет так тускл
    Над этой тусклою толпой.

    Здесь лица зверские странны,
    Глаза как в лед погружены,
    Глаза - и видят лишь себя,
    Здесь лица пустотой страшны.

    Мою ты кожу размети
    И сердце в прах мне преврати,
    Безбожная, - слепи, глуши,
    О улица, мне нет пути!


    ГЕРРИТ ЭНГЕЛЬКЕ (1890-1918)

    БЕТХОВЕН

    До уха мощных труб госнулся гуд, -
    Воспрял я к тем звукам, что дрожали.
    В них ледниковые олени ржали
    Навстречу грозно дальнему врагу.

    Там он стоял! На высочайшем пике
    Трубил он, гневный, - мощный, он трубил,
    Распространяя гул и свет великий,
    И чудом звуков мозг мой подавил.
           Я в бездне был на самом дне,
           И рот открыл я в полусне.
    А звук все бух, и пух, и пух;
    Мутился в зыби шаткий взор,
    И был разрушен громом слух,
    И задрожали скаты гор.
    Впились друг в друга облака,
           И буря потрясла скалу,
           Она смывала старика
           С гигантской кафедры во мглу,
           И к свету тьма была близка.

    И грозно грохот грома грянул,
    Но тверд властитель звуков мировой,
    Воронку скал он проникал трубой,
    И звук страшней оттуда эхом прянул.

           А великан трубил...
    Но молния пронзила мглу,
    И в первый раз ударил гром в скалу,
                  И сбил
           С вершины человека.
                  О, трубный треск!
                  Небесный блеск!
    О, звуков звук, о, плесков плеск...
           Где было все? Где сам я был?


    МИРОВОЙ ДУХ

                  Дни текут за днями;
    Глубоко под землей, куда не проскользает луч живой,
           Где шахты пробуравили и штольни водрузили,
           Где с лампами блуждают, со звонками и кирками,
           Живет там сила, - благодаря той силе
           Молоты и мины, и локомобили
    Ритм единый складывают беспокойно свой;
           Эта сила - дух мировой.

    ***

    Наверху, где в гаванях шум и торг бушует,
    Где наживы бог швыряется богатством и толпой,
    Где в эллингах и доках строящиеся суда сжаты,
    Где пароходы гигантские грузы фрахтуют;
    Наверху, где тысячи труб дымовых над городом подъяты,
    Где чадящих поездов далеко слышатся раскаты,
    Там неистовствует сила, в работе вихревой:
                  Эта сила - дух мировой.

    Где в ангарах самолеты, готовые подняться на воздух,
    Вот натянуты канаты, пропеллер ход свой круговой
    Все ускоряет, и внезапно с треском вверх несутся
    Наклонно птицы шумные, - и вот потонули в звездах;
    Где воздушные корабли и торпеды гремят и трясутся,
    Где в сплошное жужжанье все небесные шумы сольются, -
    Там летит, побеждающий тягу земли, беспокойно-живой,
    Дух, пути указующий новые самой орбите земной,
                  Мировой.


    КНИГА ВОЙНЫ

           Мой друг, ты раздавленным глазом глядишь,
           Похожим на око подбитого зайца, -
           Таким и холодный предатель глядит,
           Когда он расстрелян.
    Двенадцать мы лет против ветра боролись вдвоем,
    Делили без спора и книги и хлеб,
    И в школе сидели за тем же столом;
    Стучалась к двоим одновременно в дом
    Нужда; и отраду в ученьи одном

           Мы черпали, друг, - и взор твой ослеп.
           Поэтому в трауре идет твоя мать,
           Скользит она в сутолоке, с унылым рыданьем;
           Поэтому младшие братья и сестры твои
    Так рано знакомиться стали с невзгодами чадными жизни,
           И с властною смерти косою.

           И ложе пустует в каморке твоей,
           Пустует и место твое за обедом;
           Поэтому, так как никто тебя больше не ждет,
           Седая, печальная мать твоя тихо бредет.
           Ты мог бы и корнем, и семенем быть,
           Упорным ростком в бороздах новой жизни,
           Отцом бородатым прелестных детей,
    Но поле, что болью распахано было, тебя погубило;
    Но поле, что кровью удобрено было, тебя поглотило;
           И сеятель мудрый и вечный тебя растоптал.
           Кто смеет тебе говорить о чьей-то вине?
    Ты семенем был бы, и мог бы родителем быть.

    ***

           Ты семенем был бы, а сделался жертвой.
           Один милиграмм окровавленной плоти,
           Ты лег на горе обескровленных трупов,
           Но смерть твоя - вовсе не больше, чем чья бы то ни было смерть.
    Ритмическим шагом их тысячи тысяч шагали в ничто,
                  В мучительно-черную ночь,
           Полки, и бригады, и армия армий,
           В кровавое, славное царство солдат убиенных, -
                  Ты сделался жертвой.

    ***

    Голо на вершине Бримона, и вырублен лес,
    Ни одной не осталось сосны, чтоб срубить из нее тебе крест,
    И тупо лежишь ты в разрытой снарядами почве,
           Задавленный сном без видений,
    Не вождь, не герой, а безвестный солдат.
           Разрушатся кости от ветра.
    Но блеск легионов бессчетных блаженного Мира,
    Когда они с медными звонами поле, где спишь ты, пройдут,
           Увидишь, и шаг их услышишь!
                  Так слушай! И жди!


    ЭРНСТ ТОЛЛЕР (1893-1939)

    ХРОМЫЕ СОНЕТЫ

    I

    ТРОПА К МИРУ

    Мы чужды шуму городскому,
    Его горячки мы не знаем;
    Мы любим тишь и странствуем по дому,
    И милому и скрытому внимаем.

    Последние любы нам капли дождевые,
    Цветные пятна милы изразцов блестящих,
    И в добродушном взгляде сторожа - живые
    Приливы братских чувств мы ловим настоящих.

    Весь космос в стебельке, вся полнота земная,
    Цветок больной для нас - что хворое дитя,
    И пестрый птиц полет - лишь сторона иная

    Великого всего, что, тайно нас сплетая,
    Из дали манит нас улыбкой ветровою
    И музыкою звезд пьянит нас мировою.


    II

    ЛЕСА

    Леса на горизонте отдаленном,
    Молчите вы в вечернем ветерке,
    Подвержены как бы моей тоске,
    Моей тюрьмы минутам уязвленным.

    Чело к столбам железным прижимаю,
    Руками неподвижность их потряс,
    Беднее я, чем жалкий странный пес,
    Как в клетке зверь, я жалобно взвываю.

    Вы, рощи буков, храмы угнетенных;
    Как песнь родная, сосны, голос ваш!
    Мне, отроку, в долинах потаенных,

    Бывало, ткали дивный вы мираж...
    Всё жду, когда ж под шелест ваш глубокий
    Внемлю псалмам лесной души высокой...


    III

    СУМЕРКИ

    Ромэн Роллану

    Так рано гаснул свет в твоей вечерней келье
    И с серых стен ее толпа теней слетала,
    Ты яростно кричал, потом мечтал устало,
    Коричневая тишь качала колыбелью.

    И в блеск опаловый - покой твой погружался,
    Вставали образы далеких лет веселья,
    В плаще безмолвия плясало дня похмелье,
    Но долгий сложный звон во тьме образовался.

    То был твой тихий вздох, единственный твой зов...
    По коридору - подозрительные гости -
    Шуршали сторожа. Ты пригласил их в гости,

    Товарищ-вечер ужин дать готов.
    Но те, ворча, к глазку висок свой продвигали...
    Нет зовов, что в сердца б их проникали.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru