Владимир Пяст Стихотворения "Наше наследие", 1989, No 4 "Строгость правил гармонии..." Владимир Алексеевич Пяст (1886-1940) вошел в историю русской литературы прежде всего как человек из ближайшего окружения Александра Блока, с которым его связывали многолетние взаимоотношения (знакомство писателей состоялось в январе 1905 года, а последние их встречи датируются весной и летом 1921 года). В первые же месяцы общения Блок сказал своему собеседнику: "Про Вас наверно могу сказать, что Вы существуете для меня" (В. Пяст. Воспоминания о Блоке. - Письма Блока к Вл. Пясту. Пб., 1923, с. 25). А спустя одиннадцать лет он назвал в "Записных книжках" Пяста среди четырех своих "действительных друзей". В 1911-1913 годах Блок и Пяст одновременно занимаются изучением творчества шведского драматурга Августа Стриндберга. Причем Блок утверждал, что познакомил его в 1911 году со Стриндбергом именно Пяст. В истории взаимоотношений Блока и Пяста были периоды и горячей дружбы, и некоторого охлаждения, и даже неприязни (с 1918 до весны 1921-го). 11о он оставил след в отечественной культуре не только как друг и один из биографов великого поэта, но и как поэт, прозаик, переводчик, теоретик литературы, специалист по декламации, автор пособий по плаванию, шахматам и шашкам. В. А. Пестовский родился в 1886 году в семье чиновника (его предки по отцовской линии, по семейному преданию, вели свою родословную от известной польской фамилии Пястов; отсюда и псевдоним, избранный литератором). С 1895 по 1904 год будущий поэт учился в двенадцатой Санкт-Петербургской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1904 году он поступил на математическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета, а осенью 1906 года перешел на романо-германское отделение историко-филологического факультета, которое покинул весной 1910 года. Пяст начал выступать со стихотворными публикациями с середины 1900-х годов, а в 1909 году выпустил в издательстве "Товарищества М. О. Вольфа" первый сборник стихов "Ограда", по преимуществу ставший характерным воплощением мироощущения и эстетики "младшего символизма". К тому же времени сформировались и литературно-критические взгляды В. А. Пяста, с достаточной исчерпанностью отраженные в его "Книге о русских поэтах последнего десятилетия" (СПб., 1909). Претендуя на роль выразителя мистического осмысления искусства в духе Владимира Соловьева, писатель утверждал веру в то, что красота "спасет мир" и противопоставлял творческий, богатый, религиозный" символизм "бессилию", "стихийничеству" и "безрелигиозности" декадентства. В связи с этим не кажется парадоксальным, например, сочетание в оценке Пястом "симфоний" А. Белого иронии по поводу изображенных ужасов и похвалы за "строгость правил гармонии". "Строгость правил гармонии..." Этой классической формуле Владимир Пяст оставался неизменно верен и мировоззренчески, и жизненно - в тяжелое время испытаний, выпавшее на его долю в тридцатые годы, когда он вопреки всеобщему духовному обнищанию неуклонно популяризировал классику, занимаясь переводческой и декламаторской деятельностью. После Октября Пяст служил в Институте живого слова в Петрограде, а затем переехал в Москву. С 1930 по 1936 год находился в ссылке, а впоследствии жил в Голицыне под Москвой. Он умер в 1940 году в Москве от рака легких. * * * Предлагаем вниманию читателей подборку стихов В. А. Пяста, главы из книги воспоминаний "Встречи" (М., 1929); копию заявления Пяста 1936 года в Наркомвнудел СССР из собрания Т. Фоогд-Стояновой, ныне живущей в Нидерландах дочери жены поэта К. И. Стояновой: письмо М. А. Бекетовой к Пясту от 17 июня 1935 года и того же архива и воспоминания Т.Фоогд-Стояновой о поэте. Е. Тверской ВНОВЬ Вновь вдыхаю запах сладкий Свеже-павшего листа, И в родимые места Вновь спешу, таясь, украдкой. Те же замкнутые дали Серых туч пролили дождь. Очертанья тех же рощ Предо мной приветно встали. И по-прежнему тоска Улеглась - и безмятежно. Точно чья-то - нежно, нежно - Руку тронула рука. И опять вступаю я В эту сумрачную осень Все живым, как этих сосен Все зеленая семья. * * * Я так тебя любил, что даже ангел строгий, Над скорбною землей поникнувший челом, Благословил меня опущенным крылом Пройти по сумраку сияющей дорогой. Я так тебя любил, что Бог сказал: "Волшебным Пройди, дитя, путем в творении моем; Будь зачарован им, лобзайся с бытием, И каждый день встречай мой мир псалмом хвалебным" Но - я не знаю кто - в меня пустил стрелой. Отравленной людским кощунственным проклятьем. Но - я не знаю кто - сдавил меня объятьем, Приблизивши ко мне свой лик истомно злой. Но - я не знаю чей - запал мне в душу сев Желанья жгучего порока и паденья. Но - я не знаю чье - открылось мне виденье, Слепительным огнем обманчиво зардев. Я так тебя любил, что думал пронести Сосуд моей любви, столь хрупкий, невредимым Среди кромешной тьмы, затканной алым дымом. Я не сумел, не смог. Прости меня, прости! ДО СИХ ПОР Ночь бледнеет знакомой кудесницею Детских снов. Я прошла развалившейся лестницею Пять шагов. Коростель - без движения, всхлипывая В поле льна. Ровный отблеск на сетчатость липовую Льет луна. Я в аллее. Ботинкой измоченною Пыль слежу. Перед каждою купою всклоченною Вся дрожу. Старой жутью, тревожно волнующею, Вдруг пахнет. И к лицу кто-то влажно целующую Ветку гнет. Путь не долог. Вот тень эта матовая - Там забор. О, все так же дыханье захватывает - До сих пор! 23 июня 1905 РЕКВИЕМ ЮНОСТИ Мне тридцать лет. Мне тысяча столетий. Мой вечен дух - я это знал всегда. Тому не быть, чтоб не жил я на свете. - Так отчего так больно мне за эти Быстро прошедшие года? Часть Божества, замедлившая в Лете, Лучась путем неведомым сюда, - Таков мой мозг. - Пред кем же я в ответе За тридцать лет на схимнице-планете, За тридцать долгих лет, ушедших без следа? Часть Божества, воскресшая в поэте В часы его священного труда, - Таков я сам. - И мне что значат эти Годов ничтожных призрачные сети, Ничтожных возрастов земная череда? За то добро, что видел я на свете, За то, что мне горит Твоя звезда, Что я люблю, люблю Тебя, как дети, За тридцать лет, - за триллион столетий, - Благодарю тебя, о, Целое, всегда. 1916 * * * Весь Ваш внутренний мир я люблю, И люблю я все внешнее Ваше. Оттого и спокойно терплю Исчезание огненной чаши. Молча муку такую сношу, Как попавшие заживо в склепы. Справедливости только прошу Я, быть может, тяжелый, нелепый; Пусть тяжелый, нелепый, как ложь, В трехсосновой завязнувший чаще Приносящий несчастье, - я все ж Настоящий! Да, да! Настоящий. Настоящее знал я тогда, Знал блаженство, не бывшее в мире; Пожеланий моих провода Разнесли его всюду в эфире. Утро каждое я посылал Самой малой возникшей былинке. Чтобы пестик ее просиял, И лучистыми стали тычинки. Всем желал одного: чтоб как я. Не иначе, блаженными были, - Ибо с самых родов бытия Ослепительней не было были. Да, пожалуй, еще об одном Попрошу Вас: когда Вам не спится. Как-нибудь, у меня за окном В час ночной, пролетев, очутиться. И послушать, как сонную тишь, В расстояньи, за шторою близкой, - Под каблук угодившая мышь Разрезает пронзительным писком. То мой бред. Потому не боюсь В нем я с истиной впасть в разноречье. Потому - как мертвец, я смеюсь, Что у мыши - лицо человечье. --------------------------------------------------------------------------- Анна Ахматова. Pro et contra Антология. Том 1 Серия "Русский путь" С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001 --------------------------------------------------------------------------- Владимир ПЯСТ * * * А. А-ой ...Здравствуй, желанная дочь Славы, богини-властительницы! В каждом кивке твоем - ночь Жаждет луны победительницы, Славы любимая дочь! Ночь. И сама ты - звезда, Блеском луну затмевающая... Вот ты зажглась навсегда! Вот ты, на тверди мерцающая, Огромная звезда! Владимир Пяст (1886-1940) "...Здравствуй, желанная дочь..." Впервые: Львиная пасть. Вторая книга лирики. Берлин; Пг.; М.: Издательство З. И. Гржебина. 1922. С. 29.