Плещеев Александр Алексеевич
А.И. Южин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Князь Александр Иванович Сумбатов-Южин. Воспоминания. Статьи. Исследования
   М., 2007. -- (Библиотека Малого театра)
   

Александр Плещеев

А.И. ЮЖИН

Знаешь ли ты, что именно этой осенью 50 лет как мы познакомились и подружились1.
Письмо к А.А. Плещееву, помечено: Pension Chrisantem. Juan-Les-Pins (A.M.).

   Это строки из последнего письма ко мне незабвенного Александра Ивановича Южина (князя Сумбатова).
   В другом письме (8 марта 1927) Александр Иванович поздравлял меня с 50-летием моей литературной деятельности, обещал мне, приехав заграницу, летом напечатать воспоминания о моей молодости.
   Я пережил моего любимого друга, не успевшего привести в исполнение своего желания. Хотелось бы поэтому мне написать воспоминания и об его молодости и об его сердце и душе и об его литературной и сценической деятельности. Материала в памяти много, на целую монографию хватить.
   Но вот беда, а если я тоже не успею написать этих воспоминаний!... Ведь мы сверстники с Южиным.
   Поэтому, не расставаясь с мыслью о будущих воспоминаниях, хватаюсь, пока за то, что есть под рукой, чем могу поделиться с читателями. Пока лучше что-нибудь, чем ничего. Думаю, что за такую постановку вопроса меня не осудят.
   В лице Александра Ивановича нас оставила выпуклая, крупная и яркая фигура старой Москвы, ушел один из даровитейших и образованнейших актеров Малого театра и театра вообще и драматурга, хорошо знакомый обществу с 80-х годов прошлого века... Его лучшие современники исчезли, за малым исключением, ранее.
   Южин -- кн. Сумбатов, грузин по происхождению, но горячо-любимая родина для него была неотделимой от России. Его сердце, его душа принадлежали: Грузии и России.
   Южин после революции не мог оставить Малого театра, борясь за его самостоятельность, за независимость сцены и актера от политики. Эта борьба, эти заботы Александра Ивановича спасли театр, но окончательно подорвали здоровье Южина. В 1925 году, он получил отпуск на год и приехал в Ниццу, где мы ежедневно с ним встречались. Когда я отправился в Париж и оттуда прислал Южину мою статью о смерти Вл.Ник. Давыдова, он мне, между прочим, писал:
   "Очевидно, набирают хорошую труппу в Царство Небесное: уж очень много туда ангажементов..."
   Сам он в эту труппу не стремился и на мое замечание в Ницце, что хорошо бы нам с ним прожить еще пять лет, Александр Иванович задумался и, улыбнувшись, произнес.
   -- Хотел бы -- пятнадцать!
   Статья моя, посвященная Давыдову отвечала настолько его мыслям на ту же скорбную тему, что он откликнулся следующими строками:
   "Сразу же взялся за твою теплую, милую и сердечную с одной стороны, и как всегда яркую и талантливую с другой -- статью. Особенно я ценю, что в ней именно не чувствуется interview (не помню как пишется это слово), а блики Малого Театра проступают ярко и сочно. Целую тебя за нее крепко и горячо... 21/VII 25."
   Тронули меня, разумеется, не комплименты друга по моему адресу, а глубокий отклик Южина на пережитую уже, кончину замечательного артиста. Он снова вспомнил и Давыдова и Малый театр.
   В Ницце Южин совсем воспрянул духом и настолько окреп и по-
   чувствовал такую бодрость, что желание его, -- прожить еще 15 лет, представлялось исполнимым.
   Александр Иванович закончил на Ривьере интересную статью "Драматург и драматический театр". Эта статья должна была появиться в его новейшей книге в Париже. Почему она не вышла -- осталось невыясненным. Александр Иванович категорически говорил, что у него есть издатель г. Зелюк, с которым он заключил условие.
   Здесь же им написана характеристика исполнения Е.Н. Рощиной-Инсаровой роли Катерины в "Грозе".
   В Ницце я много беседовал с Александром Ивановичем об искусстве, об актерах и главным образом о доме Щепкина -- о Малом театре в Москве.
   -- Малый театр, -- говорил он, больше и больше меня радует. Там скопились талантливые люди. Я озабочен театром вообще и все мои силы отдаю Малому театру и поддержке русского актерства. Горюю о том, что требуется продолжительное лечение, требуется долгий отдых, разлучающие меня с Малым театром, с семьей его актеров, моих сотрудников. Работа Малого театра -- громадна, классические постановки последних лет -- "Мария Стюарт" с В. Пашенной, Яблочкиной и Остужевым, "Юлий Цезарь" с Садовским, Лениным и Остужевым. Весь Островский имеет исключительных исполнителей, как например Климов, Н. Яковлев, Васенин, Головин, Костромской, Рыжов, Нароков, Айдаров, Турчанинова, Найденова, Массалитинова, Рыжова. Наконец в прошлом году, Лешковская создала роли Торцовой в "Бедность не порок" и Гурмыжской в "Лесе". Эти последние создания скончавшейся недавно артистки были бесподобны. Пашенной очень удалась роль Евгении в пьесе "На бойком месте" и затем роль распутной девки в пьесе Горького "Старик".
   Перечисляя основные силы Малого театра, так сказать китов, на которых он держался, Южин упомянул, конечно, о славной М.Н. Ермоловой и... и только, потому что остальных уже не было. Он забыл, впрочем, по свойственной ему скромности -- А.И. Южина.
   Отмечая культурную продуктивность современного Малого театра, Южин сообщил мне, что ежегодно там ставят пять или шесть новых
   пьес, из которых две или три классического репертуара, -- русского или иностранного. Примерно в сезоне 24 и 25 г.г. -- "Отелло", "Заговор Фиеско в Генуе", Тургеневский спектакль ("Нахлебник", "Завтрак у предводителя"), "Волчьи души" Джека Лондона и др.
   -- Помимо этого, -- объяснил мне Южин -- у меня есть постоянный репертуар театра, -- двадцать почти пьес. Список их висит на стене. Их можно ставить когда угодно без репетиций.
   Я поинтересовался узнать у А.И., имеется ли в его распоряжении молодежь, подающая надежды, которой придется придти на смену уходящим.
   -- Могу назвать Гоголеву, Белевцеву, Полякову, Кашперову. Они успели уже выдвинуться и оправдать возложенные на них надежды.
   Южин указал мне еще на своих сотрудников режиссеров -- И.С. Платона и других. С сожалением А.И. говорил о том, что театр оставил, хотя бы временно, такой исключительный режиссер, как А.А. Санин.
   По мнению А.И. Южина, все роды искусства имеют право на существование, но государство, режиссеры и актеры обязаны беречь и охранять именно театр мысли, речи, образов.
   В тот день, когда мы беседовали с А.И. на Ривьере, в Ницце была назначена к представлению опера "Воскресенье" (по Толстому). Южин припомнил свою встречу в Москве со Львом Николаевичем Толстым и разговор по поводу только что поставленной тогда в Париже драмы "Воскресенье".
   -- Я не могу признать переделок, -- сказал Лев Николаевич. Если бы я видел "Воскресенье" в драматической форме, я бы написал пьесу, а не предпочел бы форму романа.
   -- Старик, -- вспоминал Южин, -- был очень хмур.
   С особенной радостью приветствовал я слова А. И. Южина об обязанности беречь и охранять театр мысли, речи и образов.
   Да и кто не подпишется под этими словами любимого и верного друга театра и литературы.
   Справедливо будет сказать, что дом Щепкина сохранил свои заветные идеалы и избег вторжения в него нежелательных, болезненных, кривляющихся нео-режиссеров, благодаря Александру Ивановичу Южину.
   Он был и остался независимым и убежденным руководителем
   Малого Театра и не менял путей, проложенных его славными предшественниками.
   Подтверждением того, что Малый Театр оставался самым любимым Москвой, может служить письмо г. Луначарского, которое было прочитано на праздновании сорокалетнего юбилея актера Рыжова. Вот несколько строк из этого письма: "Путь, но которому идет Малый Театр -- это самый верный путь. И это подтверждается тем интересом, который замечается у публики к этому театру. По последним данным о сборах известно, что больше всех театров продает билетов Малый Театр, а другие наполняются бесплатной публикой".
   Слова г. Луначарского весьма показательны и убеждают в равнодушии нынешней Москвы к новейшим бесцеремонным опытам в области драматического театра. До чего доходят эти опыты -- мы знаем, они периодически свидетельствуют, как чуток и прав был Александр Иванович Южин и как высоко котирует публика Дом Щепкина.
   Воспользовавшись беседой с А.И. Южиным, я вспомнил о скончавшейся незадолго перед тем Гликерии Николаевне Федотовой.
   Федотова представляла собой крупную часть той славы, которой по наследству владеет Малый Театр.
   О последнем своем свидании с угасавшей Федотовой, Южин вспоминал с навертывающимися слезами на глазах.
   -- Предо мной лежала в постели не прежняя Гликерия Николаевна, она как-то сжалась, совсем исхудала. Вся жизнь Гликерии Николаевны в этот момент сосредоточилась только в ее глазах. Эти глаза еще были полны жизни и блеска. Тела не было, был только дух, напоминавший о той красивой оболочке, в которую раньше была облечена эта красивая душа. Федотова болела семь лет.
   Южин припомнил рассказы Гликерии Николаевны о том, как она бывала у Щепкина, как Щепкин благословил ее на брак, когда она ехала венчаться. Последнее свидание Южина с Федотовой происходило накануне столетия Малого театра, в ее квартире на Чистых Прудах, где она и скончалась. Сам Александр Иванович тогда серьезно заболел и не мог посещать ее. Будучи у нее перед юбилеем театра, он просил знаменитую актрису принять на себя, вместе с М.Н. Ермоловой и Е.К. Лешковской, почетное
   председательство на дорогом всем празднике. Портреты их были повешены в зале Малого театра, где происходило торжественное заседание. Были прочитаны письма почетных председательниц.
   Южин перечислил все главные роли Федотовой, начиная с Катерины в "Грозе". При этом он вспомнил интереснейший рассказ Гликерии Николаевны по поводу этой роли. Федотовы, после свадьбы ездили по Волге и, когда пароход остановился в Плесе, под Костромой, они вышли погулять и посмотреть местечко.
   -- Видим семью, идущую перед нами, -- говорила Федотова... Вижу семью Кабановых ... впереди бойкая девушка, из под кокошника блестел бойкий глазок Варвары... а рядом... смотрю -- Катерина идет с опущенными глазами, поразительно статная, красивая и все время веки у нее дрожат... чувствуется нервность. Рядом муж. Увидев нас, она схватила мужа за руку. Да, Катерина живая идет со всей семьей... вот откуда, -- продолжала Г.Н. Федотова, -- зародилась моя Катерина.
   Южин вспоминал еще роли Федотовой...
   Василиса Мелентьева, Лидия ("Бешеные деньги"), Маргарита Готье... Федотова смотрела в этой роли Сару Бернар и просила перевести и поставить пьесу. "Маргарита Готье" делала огромные сборы. Далее Медея (трагедия Суворина и Буренина)... Марьица в "Каширской старине" Аверкиева...
   "Каширская старина" имела в Москве исключительный успех, благодаря, прежде всего, исполнителям. Южин говорит, что первые акты, как подтверждали все актеры, шли на первом представлении, слабо, надвигался, как будто провал пьесы. Уборная Федотовой была у лесенки, которая вела из оркестра на сцену Малого театра. Сюда вошел муж Федотовой, А.Ф. Федотов, с которым у Гликерии Николаевны начинался разлад. Он заметил ей: "Если не умеешь играть драматических ролей, не надо и браться..." Гликерия Николаевна рассердилась и, благодаря этому раздражению, удивительно сыграла драматическую сцену, когда Марьица узнает, что любимый ею Василий женат.
   Южин припоминал еще роли Гликерии Николаевны в пьесах Ник. Потехина "Нищие духом" и "Мертвая петля", в "Блуждающих
   огнях" Антропова, в пьесах самого А.И.: "Цепи" (роль Волынцевой), "Арказановы" (роль Арказановой) и др. Пьеса Сумбатова "Дочь века", где должна была выступать Федотова, по цензурным соображениям, не была одобрена литературно-театральным комитетом и увидала сцену лишь в 1882 году.
   Замечательна была Федотова в роли королевы в испанской драме "Сумасшествие от любви". В этой пьесе с ней играл А.И. Южин. Спектакль происходил в Большом театре. Александру Ивановичу принесли известие о смерти его отца в Тифлисе. При таких тяжелых условиях он заканчивал спектакль. Южин часто играл с Федотовой ("Антоний и Клеопатра", "Макбет", "Мария Стюарт", "Кориолан", "Северные богатыри" и пр.).
   Александр Иванович говорил про Г.Н. Федотову, что это величайший учитель сцены, огромный таланта, продолжательница заветов Малого театра, колоссальная актриса сценической красоты, великого мастерства и глубоких переживаний.
   Играя с Федотовой в пьесе, если не ошибаюсь, "Вторая молодость" Невежина, после сцены прощания, Южин увидел, что вся грудь его была влажной от слез.
   -- Как вы достигаете этого, Гликерия Николаевна, -- спросил молодой тогда Южин, знаменитую актрису.
   -- Друг мой, это непроизвольно... Я не думала об этом.
   И сколько раз он ни играл с ней эту сцену, ручьи слез лились из глаз Гликерии Николаевны.
   А.И. Южин уехал из Москвы в Ниццу, находясь под впечатлением исполнившегося незадолго перед тем столетия Малого театра (1824-- 1924), директором которого застало его празднование этого юбилея.
   Малый театр сто лет был кафедрой, с которой могикане нашей академической сцены бросали в толпу мысли великих чародеев слова. Москва чутко, лихорадочно прислушивалась и приглядывалась ко всему, что исходило из Малого театра и дорожила правдой, с которой актеры воспроизводили перед нею галерею всевозможных типов России, и положительных и отрицательных.
   Как бесконечна эта галерея, если мы вспомним только произведения Грибоедова, Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Островского, Толстых, Сухово-Кобылина и др. Но
   не только зеркалом русской жизни оставался Малый театр, он расширил галерею созданий, показывал Шекспира, Шиллера, Гете, Лопе де Вега и др. Теснимый придирчивой ворчливой и часто тупой драматической цензурой, Малый театр по мере возможности отстаивал свободное слово, свободные мысли.
   Можно сказать с убедительной точностью, что столетие Малого театра сослужило незабвенную службу отечественной культуре и просвещению. Реки слез были пролиты в зале этого театра и громы смеха разносились отсюда по всей России. Много радостей и печалей уносили зрители из Малого театра, искренно озарявшего русскую жизнь.
   Приветствуя руководителя и хранителя знаменитого театра А.И. Южина, я писал ему тогда: если Москва сердце России, то Малый театр -- сердце Москвы, которое билось и бьется беззаветной любовью к родине, к борьбе за счастье, радости, и за блага всего человечества.
   Когда подводишь итоги тому, что слышал о Малом театре, что читал о нем и что сам видел в нем, то приходится сказать -- славное столетие.
   С этим праздником таланта и мысли в Москве, удачно совпало тридцатилетие Государственного Театрального Музея имени А.А. Бахрушина. Сокровища музея, драгоценные реликвии театра и литературы воскрешали в памяти каждого посетителя интереснейшие моменты из жизни Малого театра, историю художественного творчества актеров, писателей, критиков, декораторов и пр.
   Все бахрушинское собрание было как бы иллюстраций к славному столетию Малого театра.
   Провожая Александра Ивановича, уезжавшего из Парижа в Москву, друзья выражали пожелания его скорого возвращения в Ниццу. На этом настаивал и пользовавший его там врач М.А. Эльсниц, которого он очень почитал и как врача и как человека.
   Театральная Москва горячо встретила своего неизменного друга: на вокзале Южина приветствовала, как сообщали из Москвы, вся труппа Московского Малого театра с музыкой. Однако дальнее путешествие не прошло даром для А.И., и он, вероятно, в силу резкой перемены климата простудился и захворал. Поправившись он выступал в Малом
   театре, встреченный грандиозной овацией. Поздней стали доходить до нас печальные новости. Сообщали, что у него воспаление легких, что сердце ослабло окончательно и что жизнь Южина на ниточке.
   К общей радости могучий организм Южина пересилил и он писал мне, что в сопровождении своего врача выезжает за границу. Я в это время был в Ройяне и не видел Александра Ивановича, который проехал из Парижа на Ривьеру, но врачи, в виду стоявшей жаркой погоды, рекомендовали ему поселиться временно около Антиб в Juan les Pins.
   Вот, что сообщал он мне в письме отсюда о своем здоровье, по приезде во Францию: "Эльсниц и Аитов и мои дорогие московские доктора единогласно утверждают, что мучившая меня зимой отдышка нервно-бронхиального происхождения, что сердце беспорочное, аорта почти нормальная и склероз 40-летнего. Давление крови совершенно нормальное (13, а по нашему от 75 до 125) и дает полную надежду на крепкую старость. Увидим. Все в воле Божьей. Но на Бога надейся, а сам не плошай (4 авг. 1927)."
   Не долго Александр Иванович ждал ангажемента в ту замечательную труппу, о которой он упоминал после смерти Давыдова.
   Вместо желаемых пятнадцати лет жизни, ему было определено два года.
   Смерть А.И. Южина -- это может быть начало агонии Малого театра. Хорошо, если это не так. Кто из уцелевших деятелей Дома Щепкина в силах оберегать его заветы и вести борьбу против всевозможных режиссерских опытов, против современного модернизированного творчества, дабы Малый театр жил своей прежней жизнью, как исторический очаг нашей культуры.
   Да и много ли уцелело соратников Южина? Крохотная горсточка.
   А.И. Южин получил не за долго пред смертью звание Почетного Директора Государственного Академического Малого театра.
   Как истинного джентльмена, Александра Ивановича очень тяготило, что он не мог служить любимому театру так, как он служил ему почти полвека, что он сделался его пенсионером, что он в долгу у него. Эта мысль тревожила чистую совесть Александра Ивановича и он не скрывал этого.
   "В Москве, -- писал он мне, -- я уговорился играть в Малом --
   май, часть июня и сентябрь, что не только окупит полученное мною от Малого театра жалованье, но даст ему минимум тысяч 20 прибыли. А мое жалованье необходимо для моей семьи в Москве и на покрытие моих расходов по части лечения здесь" (4 августа 1927 г.).
   А уж кому бы, кажется, и получать пенсию от Малого театра как не Александру Ивановичу, отдавшему ему всю жизнь и все свои дарованья.
   Пятьдесят лет я почти беспрерывно смотрел на актера Южина, и смотрел пьесы кн. Сумбатова. И актера Южина и драматурга Сумбатова помню юношей. Играл он в качестве любителя на сценах петербургских клубов. Это было началом его сценической деятельности, рассказывая о которых в своих прежних воспоминаниях, он упоминал обо мне. Без гроша в кармане, в холодной комнате на Вознесенском проспекте, в С.-Петербурге, лежал студент Сумбатов. Я пришел к нему с предложением сыграть в тот же день огромную роль Градищева в модной тогда пьесе Н. Потехина "Злоба дня". Гонорар предлагали за этот подвиг пять рублей! Сумбатов, а с этого дня -- Южин, согласился. Он видел пьесу в Александрийском театре, что облегчало его задачу. Смущало Сумбатова отсутствие гардероба, который наскоро пришлось пополнить платьем одного нашего общего товарища, подходившего к Александру Ивановичу по фигуре. Трудней всего было разрешить вопрос о фраке... Все обошлось! Играл новый актер с успехом, пользуясь опытностью суфлера. Так появился на театральном горизонте актер Южин, с которым мы играли в Гельсингфорсе, в Москве в театре Бренко (Пушкинский) и т.д.
   На заре деятельности А.И. Сумбатова, как драматурга, с ним случилась неприятность, о которой мы часто вспоминали. В то время это не была даже неприятность, а напротив была радость, но неприятность явилась результатом этой радости. Александр Иванович очень нуждался, хотя и написал две-три пьесы, которые случайно предложил популярному тогда издателю, владельцу театральной библиотеки в Москве С.Ф. Разсохину купить в собственность, т. е. с правом не только издавать, но и получать за их представления гонорар, как за свои собственные. Тогда эти пьесы еще не шли.
   Разсохин согласился и, если не ошибаюсь, рублей за триста или пятьсот приобрел пьесы в собственность. Спустя недолгое время пьесы эти вошли в репертуар частных театров и начали приносить хороший доход.
   Александр Иванович сообразил, что дал здоровый промах, на который толкнула его нужда.
   С.Ф. Разсохин, которого впоследствии просил Александр Иванович, отказался от прав на пьесы Сумбатова и от какого-нибудь вознаграждения за них... получил он с лихвой.
   Об этой сделке, Александр Иванович рассказывал всегда с добродушной улыбкой и иронией, называя ее "великодушием Сергея Феодоровича".
   Разсохин мне говорил сам:
   -- А знаете, я уступил А.И. все права на его пьесы и от всякого вознаграждения отказался. Не хочу, знаете... Безвозмездно уступил... Как вы находите мой поступок? Пускай все знают!
   -- Великодушие, -- повторил я слова Александра Ивановича.
   В Москве 30 августа 1882 года А. И. Южин дебютировал в Малом театре в "Горе от ума". Он выступал в роли Чацкого. Читал стихи с увлечением, но, вполне, понятная застенчивость, как находили москвичи, несколько связывала его. Был хороший успех. Южина, впрочем, приняли в труппу еще ранее дебюта.
   Я не касаюсь почти полувековой сценической деятельности Южина, для чего потребовалось бы очень много места, но отмечают выступление Александра Ивановича в том же Малом театре, в той же самой пьесе... но почти через пятьдесят лет. Он играл уже не Чацкого, а Фамусова.
   Играл он бесподобно. Это было лучшее, на мой взгляд, его создание, заставлявшее местами забывать даже Вл. Ник. Давыдова. Южин жил на сцене, смакуя каждое словечко, каждую фразу, наивно, с непоколебимым сознанием фамусов-ского авторитета.
   Южин еще вырос, как актер. Многие не верили, что он мог возвыситься до такого художественного создания фигуры Фамусова, когда я с восторгом рассказывал им. Те же, кто видел Фамусова-Южина, подтвердят мое мнение. Фамусов -- это был крупнейший бриллиант в короне южинских созданий.
   А.И. Южин начал в Малом театре с Грибоедова и кончил тем же Грибоедовым, а в течение почти полувековой службы переиграл русских и иностранных классиков и всех драматургов своей эпохи.
   Новая предсмертная пьеса Александра Ивановича "Рафаэль", если не ошибаюсь, не была закончена им: оставалось написать пятый акт. Четыре акта он мне читал в Париже. Ее ожидал несомненный успех и решили ставить в Малом театре.
   О Южине существует у нас довольно полная литература, но разбросанная в журналах и брошюрах. Теперь пора посвятить ему полную биографию, пока живы еще его товарищи и друзья. Они все обязаны позаботиться об этом.
   Моя страничка воспоминаний о недавно умолкшем Александре Ивановиче носит отрывочный характер. Тем не менее хочется упомянуть о Южине не на сцене, а в жизни, и особенно в тяжелой жизни последних лет, когда мой, покойный ныне, друг, являлся утешителем страдавших и голодавших, помогая каждому чем мог, делясь с каждым последним. Он был человеком необычайно доброго, благородного сердца, но замкнутым, не любившим, чтобы порывы его сердца делались публичным достоянием.
   В нынешнем году мне удалось побывать в Жуан-ле-Пен, в пансионе "Хризантемы", где скончался А.И., познакомиться с доктором Ф.Г. Винтерфельдом, которому принадлежат "Хризантемы", побеседовать с ним и вспомнить об А.И. Южине и Марии Николаевне Южиной, его жене.
   Южин занимал во втором флигеле от входа в сад две комнаты первого этажа, маленькую и относительно большую, где у окна, выходящего в густой сад, у письменного стола, он не переставал работать. Перед самым окном разрослось несколько деревьев, ветви которых образовали тенистый уголок, покрывая его словно шапкой. Здесь Южин любил играть в винт. Партнерами его были А.С. Смирнов, -- москвич, один из хозяев гостиницы "Метрополь", доктор Винтерфельд, С.А. Френкель, кинематографический деятель и др. Наезжали иногда и случайные гости, "Хризантемы" считаются отчасти литературным уголком; здесь находили отдых -- И.А. Бунин с супругой, Б.К.Зайцев, В.Ф. Зеелер, С.С. Юшкевич, М.А. Осоргин, С.Л. Поляков-Литовцев, И.О. Абельсон, пианист Боровский, артистка Лилина-Станиславская и др.
   Из иностранных писателей здесь отдыхал знаменитый поэт Латвии Райнис, доживший до независимости своей родины и вскоре умерший. Организм поэта быль подточен выпавшими на него в довоенные времена гонениями, нервы его были расшатаны, но он был счастлив, что хоть не надолго дождался тех свободных дней для своей родины, о которых мечтала его страдавшая муза.
   Александр Иванович приехал в Жуан-ле-Пен в 1927 году из Москвы в сопровождении жены Марии Николаевны и врача, если не ошибаюсь, театрального, о котором Южин писал мне, что благодаря ему, он добрался до Ривьеры.
   Доктор Ф.Г. Винтерфельд свидетельствует, что нашел приехавшего больного в очень тяжелом положении, повторялись припадки удушья, приходилось, как и раньше в Москве и в дороге, прибегать к вспрыскиваниям морфия.
   Природа юга Франции и спокойствие больного после переезда отразились быстро и благотворно на его здоровье. Он поправлялся, силы его крепли и уже сам Александр Иванович говорил доктору о постепенном уменьшении дозы морфия и скором прекращении пользования им вообще. Доктор, без ведома больного, сам уменьшал дозу, и результаты лечения отражались на здоровье Александра Ивановича заметнее и заметнее.
   Южина очень тревожил приближающийся день его рождения. За год перед тем, как вспоминал Александр Иванович, в этот день у него в Кисловодске был такой ужасный припадок, что он едва пережил его.
   -- Только бы перевалить 17 сентября, -- беспокоился Южин, -- а там все пойдет хорошо, и морфием никогда не стану пользоваться. Сегодня доктор... это последний укол... только бы пережить сегодня...
   "Московская осень и зима для меня гибельны, писал мне незабвенный Александр Иванович из Жуан-ле-Пен (4 августа 1927 г.), -- я, несмотря на все предосторожности, в 26 и 27 году зимой был на краю могилы, а здесь, за 4 недели пребывания, не узнаю себя".
   Александр Иванович, чувствовавший после укола обычное облегчение, не предполагал, что доктор давно уменьшил дозу настолько, что о морфии собственно и говорить не приходилось. Иногда же он совсем отсутствовал.
   -- Доктор, -- говорил Южин, -- верите вы в предчувствие? я верю в предчувствие! Вот Дункан... она ведь чувствовала свою смерть накануне...
   Можно было наблюдать не раз, как припадок начинался у Южина от самовнушения... Сила воли, напротив, приостанавливала припадок... Чем настойчивее Александр Иванович старался отучить себя от слабости воли, тем ему становилось лучше.
   В день своего семидесятилетия, 17 сентября, Южин был бодр, весел, в радостном настроении и просил доктора Винтерфельда, чтобы немедленно после обеда, начать играть в винт. Игра доставляла Александру Ивановичу большое удовольствие и развлечение.
   У Южина была за последние годы боязнь одиночества, он был счастлив, видя около себя Марию Николаевну и беспокоился, если она уходила. Он глядел всегда в окошечко своей комнаты и наблюдал, как все живущие в его доме направлялись по узенькой тропинке к столовой... В день своего рождения, именно перед обедом, после первого звонка, он обратился к Марии Николаевне:
   -- Маруся, мне что-то не по себе, -- жаловался он, проси Федора Григорьевича придти ко мне...
   Когда Мария Николаевна ушла к доктору, и когда Южин увидел в окно, что все соседи прошли в столовую, вероятно, его опять охватило жуткое чувство одиночества, что усилило приподнятость нервов.
   Мария Николаевна встретила доктора и совершенно спокойная, ничего решительно не предчувствовавшая серьезного, сказала ему, с присущей ей исключительной деликатностью:
   -- Знаете, Федор Григорьевич, Александр Иванович много не беспокоил вас сегодня... зайдите к нему еще для... дня рождения! Что-то жалуется на недомогание... Ни о какой трагической развязке у нее не могло быть даже мысли.
   Доктор немедленно направился к Южину и, открыв дверь, увидел Александра Ивановича, склонившегося в кресле и услышал хрипы умирающего... Около кресла было рассыпано лекарство, которое Южин носил с собой на случай припадка.
   Ф.Г. Винтерфельд вспрыснул камфару... было два вздоха...
   Доктор кликнул своего коллегу, Пасманика, жившего в "Хризантемах"...
   Пульса не было... Врачам оставалось лишь констатировать смерть.
   Паралич сердца... Последняя черта... Границу между жизнью и смертью Южин перешел!
   Александр Иванович встретил смерть со своим оружием в руке: он, очевидно, присел, чтобы что-то написать. В охладевшей руке он держал перо. Даже будучи мертвым, он не хотел расстаться с ним...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru