Плещеев Александр Алексеевич
Через 25 лет

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Александръ Плещеевъ

Безъ ужасовъ

РАЗСКАЗЫ

Вступительная статья Петра Пильскаго

ИЗДАТЕЛЬСТВО "ЛИТЕРАТУРА"
РИГА, УЛ. СВОБОДЫ No 8 1928

   

ЧЕРЕЗЪ 25 ЛѢТЪ

   Къ подъѣзду коричневаго дома подъѣзжала публика, кто на извозчикѣ, кто въ собственномъ экипажѣ, а изрѣдка подкатывали на автомобиляхъ. Въ тотъ же широкій подъѣздъ гуськомъ пробирались пѣшеходы. Гимназистовъ было особенно много. Въ коричневомъ домѣ помѣщалась гимназія, церковь которой была переполнена собравшимися къ заутрени наканунѣ дня св. Пасхи.
   Добрая половина пріѣхавшихъ, для которыхъ не нашлось мѣста въ церкви, осталась въ сосѣдней залѣ, выглядѣвшей очень пышно, чему способствовали свѣтлые дамскіе туалеты, фраки, смокинги, офицерскіе мундиры. Среди нихъ конфузливо проталкивались гимназисты со своими родственниками, бывшіе воспитанники гимназіи, кое-кто изъ преподавателей, не попавшихъ въ церковь.
   Въ этой залѣ больше разговаривали, чѣмъ молились. Совсѣмъ какой-то раутъ.
   Ермолаевъ врѣзался въ эти толпу и остановился, почувствовавъ себя какъ-то неловко. На немъ былъ рыжеватый сюртукъ, довольно потертый, съ такими длинными рукавами, что виднѣлись только кончики пальцевъ. На шеѣ у Ермолаева повязанъ узенькій бѣлый галстукъ, слегка съѣхавшій на лѣвую сторону. Курчавая голова и безформенная борода низенькаго Ермолаева придавали его коренастой фигурѣ комическій видъ.
   -- Географію кто у васъ преподаетъ?-- спросилъ онъ тихо у гимназиста въ бѣлыхъ перчаткахъ.
   Крогъ, Сергѣй Леопольдовичъ... онъ и нашъ классный наставникъ во второмъ классѣ...
   -- А Барашкинъ не учитъ географіи больше?
   -- Такого нѣтъ... Я слышалъ фамилію, но, должно быть, умеръ.
   -- Батюшка отецъ Александръ?
   -- Какой Александръ, отецъ Николай...
   -- Я кончилъ у васъ курсъ.
   -- Когда?
   Маленькій гимназистъ оглянулъ его.
   -- Двадцать пять лѣтъ назадъ. Директоромъ былъ Каземировъ, а инспекторомъ Кулингъ, Эрнстъ Львовичъ.
   -- У насъ директоръ Пискаревъ, а инспекторъ Мурло.
   -- А старикъ французъ Сюшэ живъ?
   -- Французовъ у насъ два: Кювье -- очень сердитый, придира и крикунъ, и Девуазье... Этотъ добрѣе... Длинный такой, на американскаго чорта въ банкѣ похожъ.
   -- А математику кто преподаетъ?
   -- Гурьинъ.
   -- Антонъ Семеновичъ!-- обрадовался Ермолаевъ.
   -- Петръ Антоновичъ.
   -- Значитъ, его сынъ... Любили мы Антона Семеновича, съ душой былъ былъ человѣкъ... Предпочиталъ пятерки ставить.
   -- Этотъ любитъ колы ставить.
   Никого, никого изъ прежняго состава! О комъ ни справлялся, никого, и ни одного знакомаго лица... Хоть бы кто-нибудь попался. Только стѣны знакомыя.
   -- Вы развѣ не каждый годъ у насъ подъ Пасху бываете?
   -- Двадцать пять лѣтъ не былъ, въ провинцію попалъ... университета не кончилъ, уѣхалъ... пришлось уѣхать... вотъ первый разъ въ Петербургѣ...
   Гимназистъ проскользнулъ дальше, а Ермолаевъ поглядывалъ по сторонамъ и искалъ глазами кого-нибудь, кто бы напомнилъ ему былые гимназическіе годы.
   Взоръ его остановило круглое, сытое лицо съ подстриженными коротко усами. Полный мужчина былъ во фракѣ, со звѣздой и лентой. Рядомъ съ нимъ стояло крошечная дама, выглядѣвшая по сравненію со своимъ кавалеромъ, какъ изюмина по сравненію съ куличемъ.
   -- Костромичевъ, ей-Богу, онъ!
   Ермолаевъ просіялъ, придвинулся къ нему и вглядывался, стараясь такъ называть про себя его фамилію, чтобы тотъ слышалъ.
   -- Костромичевъ... Нѣтъ сомнѣнія! Онъ, онъ!..
   Тому, видимо, не особенно было по душѣ, что какой-то невзрачный незнакомецъ смотритъ въ упоръ, да еще фамилію называетъ.
   -- Скажите, вы сейчасъ съ кѣмъ говорили?-- спросилъ Ермолаевъ кого-то изъ сосѣдей, это Костромичевъ? Павелъ Костромичевъ?
   -- Тайный совѣтникъ Костромичевъ.
   -- Чуть не товарищъ министра, говорятъ.
   -- Не "чуть", а онъ и есть товарищъ министра.
   -- Вотъ онъ какой! Помню, вмѣстѣ въ раекъ Александринскаго театра ходили... Развезло...
   Ермолаевъ хотѣлъ подойти, но колебался, а Костромичевъ старался не взглядывать на него.
   -- Не узнаетъ!-- думалъ Ермолаевъ.
   
   Раздалось "Христосъ Воскресе", словно вся зала дрогнула, всѣхъ охватила радость свѣтлая. Ермолаевъ отъ восторга прослезился. Забылъ онъ свое петербургское одиночество, одиночество въ этой гимназіи, гдѣ онъ надѣялся встрѣтить преподавателей и товарищей, все забылъ и вздохнулъ свободно.
   Спустя нѣкоторое время, Ермолаевъ неуклюже повернулся и смѣло пошелъ къ Костромичеву.
   -- Здравствуй, Павликъ! Христосъ Воскресе!.. Не узналъ?
   -- Во истину воскресъ!-- тихо проговорилъ Костромичевъ, котораго крѣпко поцѣловалъ Ермолаевъ.
   -- Неужто не узналъ, Павликъ?
   -- Вы что же... Ваша фамилія...
   Костромичевъ чувствовалъ себя неловко.
   -- Неужто не узнаешь, Павликъ? Да вглядись хорошенько! Ермолаевъ! Аркадій Ермолаевъ. Правда, что четверть вѣка не видались, но я тебя сейчасъ узналъ.
   -- Припоминаю, но понимаешь... столько лѣтъ, не мудрено!.. Я очень, очень радъ...
   -- Вчера пріѣхалъ, дай, думаю, пойду къ заутрени къ себѣ въ гимназію... и вотъ... ни души, никого... одинъ, чужой всѣмъ...
   -- Да ты откуда? Откуда явился-то?
   -- Изъ Полтавской губерніи... Я, братъ, учительствую, вѣдь у меня жизнь вся изломана, изъ Петербурга меня, когда былъ въ университетѣ, убрали... Ну, какъ тебѣ сказать... предложили выбыть изъ столицы... Теперь все перебродило, другой я... Спокойный...
   -- А какъ же теперь?
   -- Легальный, братъ... Разрѣшено давно... Но не могъ собраться...
   -- Ага... Ну, что жъ, Ермолаевъ, я очень радъ... Ты заходи ко мнѣ какъ-нибудь...
   -- Помнишь, ты марки заграничныя собиралъ?
   -- Марки? Что-то смутно помню... Заходи какъ-нибудь, я буду очень радъ... Будь здоровъ... Пріятная встрѣча...
   Онъ протянулъ ему руку, и они разстались. Ермолаевъ ждалъ, что онъ пригласитъ къ себѣ разговѣться, познакомить съ дамой, но Костромичевъ не догадался.
   Ермолаева это придавило, омрачило въ душѣ его великій праздникъ. Искалъ онъ еще знакомыя лица и, можетъ быть, не узнавалъ ихъ, а можетъ быть, ихъ не было здѣсь.
   Заговорилъ онъ еще съ гимназистомъ старшаго класса.
   -- Колюпановъ латынь не преподаетъ у васъ?
   -- Акимъ Иванычъ?
   -- Да!.. Преподаетъ?
   -- На Охтенскомъ кладбищѣ лѣтъ семь лежитъ, я смутно его помню...
   -- Кто изъ стариковъ-то живъ?
   -- Беркутовъ...
   -- Беркутова хорошо не помню... Вѣроятно, послѣ меня вступилъ.
   -- Учителя греческаго языка Януса не помните?
   -- Онъ русскій языкъ преподавалъ... Знаю, знаю!
   -- Тутъ гдѣ-нибудь... Встрѣтитесь.
   -- Я у него не учился, но какъ же не знать!.. Интересно будетъ взглянуть... Добряга такой...
   -- Тогда былъ добряга, а теперь гроза учениковъ. Извините, мои сестры идутъ... Я васъ оставлю.
   -- Очень благодаренъ.
   Ермолаевъ почувствовалъ опять полное одиночество и не зналъ, куда дѣваться, гдѣ разговѣться. Никого нѣтъ! Некому его позвать, и не къ кому ему самому назваться въ гости.
   Ермолаевъ, растерявшійся, огорченный, пришибленный, направился потихоньку къ лѣстницѣ, запруженной публикой. Когда публика порѣдѣла, Ермолаевъ пошелъ внизъ, подалъ нумеръ отъ пальто, одѣлся и двинулся къ выходу.
   У входной двери провожалъ всѣхъ старый, старый сгорбившійся швейцаръ, популярный и любимый человѣкъ среди гимназистовъ. На его глазахъ нѣсколько поколѣній гимназистовъ прошло. Не только учащіеся, но родители ихъ отлично знали и любили старика. Это была живая хроника гимназіи. Ермолаевъ поровнялся съ нимъ и остановился. Хотѣлъ заговорить, но отъ счастья горло сжало. Онъ думалъ, что старика въ живыхъ давно нѣтъ, а онъ передъ нимъ стоитъ, въ своей ливреѣ съ пелеринкой.
   -- Захаръ Иванычъ! Это вы!-- какъ-то заикаясь, проговорилъ Ермолаевъ.
   -- Это я, а вы кто будете?
   -- А вотъ поглядите-ка, узнаете, или не узнаете?
   -- Ну-ка, подойдите сюда поближе къ свѣту, я посмотрю.
   Ермолаевъ приблизился къ нему. Швейцаръ отвелъ его къ столу.
   -- Нашъ?
   -- Вашъ, а фамилью не припомните?
   -- Ермолаевъ 2-й, Аркадій?
   -- Захаръ Иванычъ! Христосъ Воскресе.
   Ермолаевъ сжалъ его въ объятіяхъ и, не стѣсняясь никого изъ присутствующихъ, расцѣловалъ.
   -- Здравствуйте, здравствуйте! Вы гдѣ же служите?
   -- Учитель въ Полтавской губерніи, въ земской школѣ. Пріѣхалъ вчера, думалъ кого-нибудь изъ знакомыхъ у заутрени встрѣтить -- никого! Нашихъ никого...
   -- Мало, есть кой-кто, сразу не припомнишь... У васъ родня въ Петербургѣ?
   -- Ни одного человѣка... Самый близкій -- вы.
   -- Гдѣ же разговляться-то собираетесь?
   -- У себя на Пушкинской, въ меблированной комнатѣ... старая, угрюмая комната, окно въ желтоватую стѣну упирается, словно все время ненастье на улицѣ.
   -- Такъ что же... Чѣмъ Богъ послалъ, идите ко мнѣ.
   -- Захаръ Иванычъ! Такъ обрадовали, такъ обрадовали! Не знаю, какъ и благодарить васъ, что пріютили... Безъ васъ бы праздникъ не въ праздникъ.
   -- Своимъ всегда радъ... Погодите, вмѣстѣ пойдемъ, Ермолаевъ 2-й, Аркадій, а перваго звали Ермолаевъ 1-й, Никандръ... Полупансіонеръ былъ, по два года въ классѣ сидѣлъ, а теперь пѣвцомъ сдѣлался.
   -- Костромичева встрѣтилъ сегодня, рядомъ когда-то сидѣли...
   -- Этого не достанешь!..
   -- Большой человѣкъ?
   -- Очень большой, а со мной попросту... Сегодня руку протянулъ... Пойдемте...
   Утро было ясное, теплое. Ермолаевъ веселымъ возвращался домой отъ Захара Ивановича. Его провожалъ сынъ швейцара.
   -- Да вы, Семенъ Захарычъ, не утруждайтесь, я дорогу знаю...
   -- Что за утружденіе... Все-таки забыть могли... До угла провожу и объясню вамъ, какъ въ Пушкинскую попасть.
   -- Выпилъ я у васъ...
   -- Ну, что выпили-то, всего ничего.
   -- Выпилъ, вспомнили съ вашимъ родителемъ всѣхъ, и точно вотъ я изъ гимназіи гимназистомъ иду, только ранца на спинѣ нѣтъ... Иду вотъ и думаю, а вдругъ по греческому языку провалюсь... Понимаете, всколыхнулось все, прежнее, молодое въ душѣ поднялось.. А вѣдь это какъ дорого! Какъ это сердцу пріятно! На двадцать пять лѣтъ отодвинуться назадъ и увидѣть свою гимназію... родителя вашего встрѣтить.
   -- Завтра навѣстите насъ?
   -- Надоѣсть боюсь, а хочется, хочется еще разъ взглянуть и на гимназію, и на вашего старика... А память-то какая!
   -- Все помнитъ! Больше семидесяти ему.
   -- Много, очень много! А помните, говоритъ, какъ съ папироской вы учителю исторіи попались? И вѣрно, попался... Тогда испугался, а теперь съ удовольствіемъ вспоминаю... Ну, идите домой, Семенъ Захарычъ... А я вотъ кланяюсь! Вамъ кланяюсь и ей!
   -- Кому ей?
   -- Гимназіи своей кланяюсь! Выросла; была низенькая, а теперь вонъ какая! Съ перваго взгляда не узналъ ее! До свиданья...
   -- Приходите!
   -- Спасибо, всему вашему семейству спасибо!
   Онъ быстро удалялся слегка пошатываясь.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru