Победоносцев Сергей Петрович
Путевые записки русского по Европе в 1847-м году

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПУТЕВЫЯ ЗАПИСКИ РУССКАГО ПО ЕВРОПѢ ВЪ 1847-МЪ ГОДУ.

I.
Дорога въ Парижъ.-- Плаваніе по Рейну.-- Кобленцъ и Эренбренштейнъ.-- Кёльнъ.-- Кёльнскій соборъ.-- Аахенъ.-- Бельгія и Брюссель.-- Франція.-- Въѣздъ въ Парижъ.

   Отъ Рейна, между Майнцемъ и Кобленцомъ, гдѣ провелъ я лучшую часть лѣта, ведутъ три дороги въ Парижъ. Первая, кратчайшая по разстоянію, идетъ на Триръ (Trèves) и Метцъ; вторая, по горному пути (Bergstrasse) на Дармштадтъ, Гейдельсбергъ, Карльсру и Страсбургъ; третья на Кёльнъ, Аахенъ и Брюссель, по сѣверной желѣзной дорогѣ. Я выбралъ первый путь. Отъ Кобленца по Мозелли можно было доѣхать на пароходѣ до самаго Метца, а оттуда, не болѣе какъ въ сутки, почтою до Парижа. Хотѣлось мнѣ полюбоваться живописными берегами Мозелли и взглянуть на древній Триръ съ остатками его римскихъ памятниковъ. Дурная, дождливая погода заставила меня перемѣнить намѣреніе и выбрать болѣе-спокойный путь -- по желѣзной дорогѣ на Брюссель.
   Въ Бингенѣ сѣлъ я на одинъ изъ рейнскихъ пароходовъ дюссельдорфской компаніи. Омываемый съ одной стороны зеленымъ Рейцомъ, съ другой серебристою Наге, Бингенъ принадлежитъ къ живописнѣйшимъ пунктамъ лѣваго берега Рейна. Кругомъ его высятся покрытыя виноградниками горы; передъ нимъ, за Рейномъ, поднимается хребетъ Рейнгау съ его живописными развалинами, съ его оживленными многолюдными городами и селеніями, съ его садами и виноградниками. Глазъ устаетъ любоваться чуднымъ разнообразіемъ этой роскошной природы. Передъ вами, какъ на ладони, богатыя селенія: Рюдесгеймъ съ остатками двухъ римскихъ башень, Ассмангаузеръ, славный своимъ краснымъ виномъ, и между ними, какъ прилѣпленное къ скалѣ ласточье гнѣздо, развалины замка Эренфельсъ. Отъ Бингена Рейнъ, стѣсненный горами, круто поворачиваетъ къ сѣверу. На самомъ поворотѣ, изъ средины рѣки одиноко встаетъ маленькій островокъ съ Мышачьею-Башнею (Mäusethurm), въ которой, по преданію, мыши загрызли епископа Гатто. Невольно вспомнилъ я тутъ балладу нашего Жуковскаго, въ которой звучнымъ стихомъ своимъ передалъ онъ эту легенду.
   Пароходъ, не взирая на непогоду, былъ полнёхонекъ. Большинство пассажировъ, по обыкновенію, составляли Англичане -- чума рейнскихъ береговъ. Надобно, впрочемъ, отдать имъ справедливость: туристы ex professo, одни они умѣютъ путешествовать какъ слѣдуетъ. Все, отъ пассибельной равнодушной физіономіи до костюма, обличаетъ въ нихъ туристовъ. Съ любопытствомъ наблюдалъ я за ними вездѣ, гдѣ ни встрѣчалъ ихъ -- а встрѣчаешь ихъ чуть ли не на каждомъ шагу. По Рейну они обыкновенно путешествуютъ à pétites journées, часто пѣшкомъ, и останавливаются вездѣ, гдѣ только есть трактирная вывѣска -- а по всему Рейну, въ каждомъ самомъ маленькомъ селеніи, превосходные трактиры. Соломенная шляпа съ широкими полями, мериносовый или желтый нанковый жилетъ, коротенькое куцое пальто, кожаные штиблеты на пробочныхъ непромокаемыхъ сапогахъ, кусокъ шотландскаго тартана вмѣсто плаща, кожаный футляръ для зрительной трубки, крошечный чемоданъ въ родѣ солдатскаго ранца, который можно надѣть на плеча, зонтикъ или палка въ рукѣ и неизбѣжный дорожникъ подъ мышкою -- вотъ самый полный костюмъ и вооруженіе странствующаго Бритта. Бингенъ пользуется особенною благосклонностью этого путешествующаго народа. Въ превосходномъ отелѣ Викторія, едва-ли не лучшемъ по всему Рейну, содержимомъ исключительно на ихъ счетъ, они поселяются цѣлыми семействами.
   На пароходѣ вниманіе мое обратила на себя одна Англичанка уже пожилыхъ лѣтъ, одѣтая вся въ черномъ. Обвернутая хвостами, съ панорамою Рейна и зонтикомъ въ рукахъ, она бѣгала по палубѣ взадъ и впередъ какъ угорѣлая. Физіономія ея, оживленная маленькими черными глазами, устроена была самымъ страннымъ образомъ и казалась постоянно-смѣющеюся. Тутъ же расхаживалъ и супругъ ея -- длинная, худая фигура, овернутая кускомъ тартана. Встрѣчаясь съ нимъ, дама улыбалась еще выразительнѣе и обмѣнивалась короткими фразами, изъ которыхъ въ каждую вставляла нѣжное ту dear, на что милордъ отвѣчалъ процѣженными сквозь зубы лаконическими по или yes.
   Не буду описывать вамъ подробно рейнскихъ береговъ между Бингеномъ и Кобленцомъ, лучшею, живописнѣйшею частью Рейна. Это -- рядъ безпрестанно-измѣняющихся прелестныхъ видовъ, отъ которыхъ наконецъ устаетъ глазъ: такъ ихъ много и такъ они разнообразны. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, берега Рейна принимаютъ грозный, дикій характеръ. Рѣка тутъ течетъ между почти-отвѣсными голыми скалами, на которыхъ кое-гдѣ пробивается зеленоватый мохъ. Дикія ущелія Лорха поражаютъ своей живописностью. При проѣздѣ парохода слышится эхо, повторяемое нѣсколько разъ окрестными скалами. Изъ нарочно-устроенной для того сторожки выходитъ сторожевой для того, чтобъ протрубить въ рогъ и сдѣлать нѣсколько выстрѣловъ изъ мушкетовъ. Руины вѣнчаютъ то тамъ, то сямъ голыя скалы Лорха. Два Рейнщтейна, старый и новый, Клеменсъ -- капелла, Фалькенбургъ, Соннекъ, Фюрстенбергъ, Шталекъ -- развалины старинныхъ рыцарскихъ замковъ, оспоривающія однѣ у другихъ живописность своего положенія. За Бахерахомъ, живописнымъ, оживленнымъ городкомъ, посреди Рейна, встаетъ замокъ-островъ Пфальцъ, за которымъ виднѣется Каубъ, гдѣ въ 1814 году прусская армія перешла Рейнъ. Развалины замка Шёнберга, города Обервеэель и Сен-Гоаръ, замокъ Рейнфельсъ и старинныя стѣны Гоарсгаузеда, развалины двухъ замковъ Кошка и Мышь (Katze und Maus), Бибернгеймъ, Верлау, Вельмихъ, Нидеръ и Оберъ-Кёстеръ, Кацверъ, Зальцигъ -- проходятъ одинъ за другимъ передъ вашими глазами какъ въ панорамѣ. У Зальцига берега Рейна снова принимаютъ цвѣтущій видъ; на нихъ снова показываются сады и виноградники. Близь монастыря Борнгофенъ видны развалины замковъ Либенштенна и Штернберга, которые старинное преданіе назвало "братьями", die Brüder. За Боппартомъ Рейнъ снова круто поворачиваетъ къ востоку, проходитъ мимо Браубаха, Марксбурга, Репса, вблизи котораго видны развалины Кёнигсштуль (королевскаго стула), гдѣ, говорятъ, въ старину совѣщались курфирсты.
   Принявъ въ себя Ланъ (въ трехъ миляхъ отъ устья его лежитъ Эмсъ, знаменитый своими цѣлебными водами), подъ Нидерланштейномъ, гдѣ въ 1814 году переходили черезъ Рейнъ Русскіе, Рейнъ снова измѣняетъ свое теченіе, круто поворачивая къ сѣверу. Правый берегъ его становится отложе и богаче растительностью. За островомъ Обервертомъ и Паффендорфомъ открывается Кобленцъ съ крѣпостью Эренбренштейномъ, выстроенною на противоположномъ, правомъ берегу, почти за отвѣсной скалѣ. Было уже шесть часовъ вечера, когда нашъ пароходъ, проѣхавъ черезъ разведенный кобленцскій мостъ, остановился у пристани.
   Путешественникъ, вступившій на кобленцскую пристань, повсюду встрѣчаетъ солдатъ, которымъ здѣсь, кажется, нѣтъ конца и счета. Площади и улицы Кобленца, по которымъ я проѣзжалъ, наполнены были одними солдатами, между которыми кое-гдѣ замѣшивался мирный горожанинъ. Городъ чисто и красиво выстроенъ. Пруссія содержитъ большой гарнизонъ въ Кобленцѣ и въ Эренбренштейнѣ, гдѣ выстроено множество казармъ. Эренбренштейнъ, соединяющійся съ городомъ пловучимъ мостомъ, составляетъ родъ тет-де-пона, сильно укрѣпленнаго природой и искусствомъ. Каменная стѣна съ бойницами и барбетами для орудій, фланкированная баттареями, окружаетъ Кобленцъ со стороны Рейна и Мозелли. Съ прочихъ сторонъ онъ обнесенъ крѣпкими казематированными валами. Форты императоровъ Александра I и Франца I составляютъ отдѣльныя передовыя укрѣпленія.
   Кобленцъ, основанный Римлянами, что доказываетъ и самое названіе его (Coblentz, confluentes, confluentia, соединеніе двухъ рѣкъ, Рейна и Мозелли), однакожь почти вовсе не сохранилъ памятниковъ, которые обличали бы его происхожденіе. Во времена Друза, на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Эренбренштеннъ, существовали уже римскія укрѣпленія. Собственно-городъ, населенный Римлянами, занималъ мѣсто, называемое нынѣ Альт-Гофомъ. Во время владычества Франковъ, Кобленцъ былъ резиденціею императоровъ. Въ 806 году въ кобленцской коллегіальной церкви происходилъ соборъ, на которомъ присутствовали три короля и одиннадцать епископовъ. Въ XI вѣкѣ, Кобленцъ еще составлялъ часть имперіи; но въ концѣ этого столѣтія императоръ Генрихъ II отдалъ его архіепископу трирскому Панно, и съ-тѣхъ-поръ Кобленцъ сталъ вольнымъ епископскимъ городомъ. Позже, въ смутныя эпохи имперіи, владѣтельные епископы находили для себя убѣжище въ замкѣ Филипсбургъ, близь Эренбренштейна. Въ 1280 году, Генрихъ де-Виттингенъ выстроилъ замокъ подлѣ Мозельскаго-Моста, гдѣ и была съ-тѣхъ-поръ резиденція епископовъ. Въ XIII вѣкѣ Кобленцъ былъ обнесенъ каменною стѣною. Въ-продолженіе тридцати лѣтней войны, его поперемѣнно занимали Испанцы, Шведы, Французы, имперцы и нѣмецкіе протестанты. Въ 1688 году, онъ много потерпѣлъ отъ осады и бомбардированія войсками Лудовика XIV. Въ началѣ первой Французской революціи Кобленцъ служилъ главнымъ пристанищемъ эмиграціи, а въ 1794 году взятъ былъ послѣ кратковременной осады генераломъ Маріо. Во времена имперіи, онъ былъ главнымъ городомъ департамента Рейна и Мозелли, а вѣнскимъ конгрессомъ возвращенъ Пруссіи.
   Въ настоящее время, Кобленцъ съ Эренбренштейномъ составляетъ одну изъ важнѣйшихъ прусскихъ крѣпостей. Укрѣпленія послѣдняго могутъ назваться неприступными и послѣ Гибральтара и Мальты занимаютъ первое мѣсто въ средѣ европейскихъ крѣдостей. Къ-сожалѣнію, я не имѣлъ времени осмотрѣть Эренбренштейнъ въ подробности и долженъ былъ ограничиться однимъ наружнымъ его обозрѣніемъ.
   Въ городѣ я видѣлъ нѣсколько замѣчательныхъ церквей и зданій. Между первыми обращаетъ на себя особенное вниманіе церковь св. Кастора -- величественный памятникъ готической архитектуры. Почти всѣ старинныя церкви по Рейну, Майну, Лану и Мозелли принадлежатъ къ двумъ различнымъ родамъ готической архитектуры -- къ округленному (rundbogenstyl, aux cintres arrondis) и къ стрѣльчатому (spizbogenstyl, cintres terminés en pointe). Почти во всей дредней Германіи и по Рейну преобладаетъ первый родъ, бывшій въ постоянномъ употребленіи до половины XIII вѣка. Въ кёльнскихъ церквахъ начинается уже смѣшеніе обоихъ стилей, переходящее наконецъ, на западѣ, въ чисто-стрѣльчатый.
   Церковь св. Кастора выстроена въ формѣ латинскаго креста, съ боковыми притворами, полукруглымъ хоромъ и четырьмя башнями. Постройка главныхъ частей зданія относится къ XI вѣку. Внутренность церкви не отличается богатствомъ, но поражаетъ огромностью размѣровъ. Вниманіе посѣтителя останавливаютъ на себѣ прежде всего превосходныя гробницы двухъ трирскихъ архіепископовъ, Куно и Вернера Фон-Фалькенштейна. Въ 860 году, въ церкви св. Кастора имѣли свиданіе Лудовикъ-Германскій, король восточныхъ Франковъ, и Карлъ-Лысый, король западныхъ Франковъ. При посредствѣ племянника ихъ, короля Лотаря, они заключили между собою мирный и союзный трактатъ, въ которомъ приняли также участіе Лудовикъ, императоръ Италіи, и Карлъ, король провансскій. Трактатомъ этимъ надолго были обезпечены миръ и спокойствіе тогдашней Европы.
   На площади, передъ церковью обращаетъ на себя вниманіе монументальный фонтанъ, съ которымъ связаны интересныя для насъ, Русскихъ, воспоминанія. Въ 1813 году, корпусъ нашихъ войскъ, подъ командою графа Сент-При, или Сен-Пріэста, какъ его называли тогда у насъ, перешелъ Рейнъ и занялъ Кобленцъ, защищаемый Французскими войсками. Непріятель отступилъ безъ боя, оставивъ городъ во власть Русскихъ, радостно встрѣченныхъ жителями. Полковникъ Магденко назначенъ былъ комендантомъ Кобленца. За нѣсколько мѣсяцевъ до вступленія Русскихъ, префектъ Кобленца приказалъ воздвигнуть, въ память взятія Наполеономъ Москвы, монументальный фонтанъ съ надписью: "Au grand Napoléon, en mémoire de la campagne de 1812". Магденко подъ этою надписью приказалъ вырѣзать слѣдующую: "Vu et approuvé par le commandant russe de Coblentz en 1813".
   Кобленцъ выстроенъ правильно и красиво. Старинныхъ домовъ встрѣчалъ я весьма-мало. Множество магазиновъ и лавокъ, которыми заняты нижніе этажи почти всѣхъ домовъ на главныхъ улицахъ, даетъ выгодное мнѣніе о внутренней торговлѣ города. Между казенными и публичными зданіями замѣчательны королевскій замокъ (Schloss) съ обширною площадью, усаженною каштановыми аллеями, неизбѣжный въ каждомъ прусскомъ городѣ connuaudantur, домъ коменданта или главнаго военнаго начальника, ратгаузъ, цейхгаузъ, или арсеналъ и много другихъ. Церквей въ Кобленцѣ немного, и кромѣ главной, св. Кастора, я осмотрѣлъ Liebfranenkirche.
   Переночевавъ въ прекрасномъ, комфортабельномъ отелѣ великановъ (Hôtel des Géants), я на другой день пустился въ дальнѣйшій путь къ Кёльну. Прелестное осеннее утро стояло въ этотъ день надъ Кобленцомъ. До десяти часовъ, т. е., до времени прихода парохода, я просидѣлъ у окна, любуясь превосходнѣйшимъ видомъ великолѣпнаго Рейна и грозно-живописнаго Эренбренштейна. Въ десять часовъ перебрался я на пароходъ.
   Викторъ Гюго, въ сочиненіи своемъ "Le Rhin", справедливо негодуетъ на безконечные тринкгельды, "на-водка", на которые осужденъ здѣсь путешественникъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, путешествіе на рейнскихъ пароходахъ и на желѣзныхъ дорогахъ Германіи становится несноснымъ отъ обыкновенія расплачиваться чуть-ли не на каждомъ шагу. Бѣда вамъ, если съ вами много вещей! васъ разорятъ тринкгельды! Останавливается у пристани пароходъ, вамъ надобно выйдти на берегъ -- и вотъ голодная стая носильщиковъ овладѣваетъ вашими чемоданами, вашими саками, узелками. Заранѣе запасайтесь мелкой монетой; иначе, въ попыхахъ съ васъ возьмутъ и талеръ. Вамъ надобно перенести вашъ багажъ въ трактиръ, гдѣ вы намѣрены остановиться, надобно уложить его въ фіакръ -- новый тринкгельдъ. При отправленіи -- то же самое. Еще несноснѣе эти тринкгельды на желѣзныхъ дорогахъ, гдѣ вы должны расплачиваться среди общей суматохи. Избавиться отъ всѣхъ этихъ хлопотъ одно средство -- имѣть съ собой какъ-можно-менѣе багажа.
   Едва успѣлъ перебраться я на пароходъ, какъ пошелъ дождь. Сильный, холодный вѣтеръ проникалъ насквозь. Обманутый хорошимъ утромъ, я взялъ третье мѣсто на палубѣ и долженъ былъ оставаться на ней противъ воли, укрываясь по-временамъ отъ дождя въ общей столовой каютѣ. Небо то прочищалось, то снова сильный вѣтеръ сгонялъ на немъ тучи, разражавшіяся сильнымъ, но непродолжительнымъ дождемъ. Яркое солнце тотчасъ же осушало палубу, вызывая на нее пассажировъ.
   Отъ Кобленца до Кёльна берега Рейна, все еще прелестны. Горы становятся отложе, открывая за собою безконечную даль береговъ, или роскошныя растительностью и оживленныя населеніемъ долины. Рѣка становится шире, и снова появляются на ней покрытые зеленью острова. Развалины замковъ начинаютъ замѣняться прелестными виллами. Виноградники становятся рѣже и рѣже и замѣняются садами. Изъ городовъ и селеній, которыми усѣяны берега, останавливаютъ на себѣ вниманіе Венссентурмъ, прелестный Неивидъ, бывшая резиденція князей нейвадскихъ, старинный Андернахъ, окруженный базальтовыми скалами, съ развалинами средневѣковыхъ замковъ и римскими гробницами; Зинцигъ, основанный Римлянами, свидѣтель битвы Константина съ Максенціемъ,-- замки Оккенфельсъ, Рейнекъ и Гаммерштейнъ,-- Линцъ и Ремагенъ, красивые городки, -- Упкель съ базальтовою скалою Упкельштейнъ, поднимающеюся изъ лона Рейна,-- Нонненвертъ и Графенвертъ -- островъ посрединѣ Рейна съ древнимъ женскимъ монастыремъ, обращеннымъ теперь въ трактиръ,-- руины замка Роландсэкъ,-- наконецъ, Боннъ, славный своимъ университетомъ.
   Не доѣзжая до Бонна, путешественникъ съ восхищеніемъ останавливаетъ свои взоры на долинѣ Семигорья (Siebengebirge) -- одномъ изъ прелестнѣйшихъ пейзажей рейнскихъ береговъ. Представьте себѣ семь горъ, семь конусообразныхъ вершинъ, отдѣляемыхъ одна отъ другой прелестными долинами, похожими на цвѣтущіе сады. Самыя высокія изъ этихъ горъ живописно увѣнчаны руинами замка Драхенфельсъ -- послѣдними руинами Рейна. На другомъ берегу рѣки, противъ Семигорья, возвышается крутой Годесбергъ, также увѣнчанный руинами. Кругомъ очаровательнѣйшіе виды. Семигорье, Лурлеи и Бингенъ -- три живописнѣйшіе пункта на всемъ Рейнѣ, отличающіеся каждый особеннымъ характеромъ.
   Между Бонномъ и Кёльномъ, Рейнъ совершенно измѣняется. Это все еще величавый, но уже не живописный Рейнъ. Русло его расширяется, берега становятся низменными. Тутъ Реннъ какъ-будто уже предчувствуетъ болотистую Голландію, которую скоро оросятъ его зеленыя воды. Начинаютъ показываться болота. Съ грустію смотришь на этотъ Рейнъ, котораго красотами такъ долго пресыщались взоры!
   Подъ Нидер-Весселингомъ, Рейнъ поворачиваетъ къ востоку, но скоро снова принимаетъ прежнее свое направленіе, открывая передъ зрителемъ панораму стариннаго Кёльна -- послѣднее и едвали не лучшее его украшеніе.
   Невольное восклицаніе вырвалось у меня, когда за поворотомъ рѣки увидѣлъ я вдали Кёльнъ,-- не Кёльнъ, нѣтъ -- его гигантскій соборъ, или, точнѣе сказать, одну недоконченную и до половины башню его. "Вы увидите диво" сказалъ мнѣ старичокъ-нѣмецъ, котораго разспрашивалъ я о Кёльнѣ. Чѣмъ ближе подъѣзжали мы къ городу, тѣмъ рѣзче и яснѣе обозначался громадный соборъ, приковывавшій къ себѣ всѣ взоры.
   Кёльнъ (Colonia Agrippina),-- одна изъ первыхъ римскихъ колоній въ Галліи. При Агриппинѣ, матери Нерона, Кёльнъ былъ уже цвѣтущимъ городомъ. Любовь Клавдія къ этой знаменитой женщинѣ побудила его избрать Кельнъ своей резиденціей. Въ-послѣдствіи, Кёльнъ игралъ важную роль въ лѣтописяхъ имперіи. Вителлій провозглашенъ былъ въ немъ императоромъ. Траянъ, до вступленія своего на престолъ, былъ въ немъ намѣстникомъ Цезаря. До самаго нашествія Франковъ, Кёльнъ имѣлъ своихъ патриціевъ, консульскую тогу и ликторовъ. Въ 508 году, Кловисъ, какъ король Франковъ, уже владѣлъ Кёльномъ. Пепинъ, сынъ Карла Мартелла, до вступленія своего на Французскій престолъ, носилъ титулъ герцога кёльнскаго. Первымъ епископомъ Кёльна былъ святый Матернъ, а первымъ архіепископомъ -- Ажидольфъ (747 г.). Норманны разграбили и опустошили Кельнъ въ концѣ VII вѣка. Въ X вѣкѣ, императоръ Оттонъ-Великій присоединилъ городъ къ имперіи, даровавъ ему многія преимущества. Въ XII вѣкѣ, управляемый архіепископомъ Филиппомъ Фон-Гейнсбергомъ, Кёльнъ пришелъ снова въ цвѣтущее состояніе. Въ XIII вѣкѣ, онъ обнесенъ былъ каменною стѣною съ тринадцатью башнями. Въ древніе вѣка, Кёльнъ былъ могущественнымъ городомъ и игралъ важную роль. 6 октября 1791 года, его покорили республиканскія войска. Въ 1815 году поступилъ онъ во власть Пруссіи и сталъ главнымъ городомъ герцогствъ Клеве, Бергъ и Юлихъ. Вотъ вкратцѣ исторія Кёльна.
   Нынѣ Кёльнъ принадлежитъ къ значительнѣйшимъ и замѣчательнѣйшимъ городамъ Пруссіи и считается столицею ея рейнскихъ провинцій. Въ религіозномъ отношеніи -- это германскій Римъ. Тридцать церквей и каплицъ, принадлежащихъ къ замѣчательнѣйшимъ памятникамъ средневѣковой архитектуры, составляютъ лучшее его украшеніе. Въ этомъ отношеніи, Кёльнъ городъ католическій. Странно видѣть это проявленіе католицизма въ скептической, протестантской Пруссіи. Впрочемъ, католики составляютъ самую малую часть городскаго населенія. Въ лѣтнее время, Кёльнъ наполняется богомольцами со всѣхъ концовъ Германіи.
   Первымъ моимъ дѣломъ по пріѣздѣ въ Кёльнъ было -- осмотрѣть строющійся въ немъ гигантскій соборъ. Главныя улицы, черезъ которыя надобно мнѣ было проѣзжать, довольно-широки, прямы и хорошо обстроены. Многочисленностью, обширностью и богатствомъ своихъ магазиновъ, Кёльнъ можетъ смѣло соперничать съ Берлиномъ. Торговля знаменитымъ Фариновскимъ одеколономъ -- исключительная принадлежность Кёльна, и я на рѣдкой улицѣ не встрѣчалъ огромныхъ магазиновъ этой воды. Всѣ члены многочисленной фамиліи Фарина занимаются этой торговлею и выручаютъ, какъ меня увѣряли, до полу-мильйона франковъ чистаго ежегоднаго дохода. Главный магазинъ, подъ вывѣскою à liuventeur, находится на лучшей городской площади, неподалеку отъ собора. Кёльнъ славится также своими шерстяными издѣліями и фабрикаціей перчатокъ и кружевъ. Книжныхъ лавокъ множество.
   Съ нѣмымъ изумленіемъ останавливаешься передъ громаднымъ соборомъ, далеко недоведеннымъ и до половины. Работы начались въ немъ нѣсколько лѣтъ назадъ. Король прусскій, а вслѣдъ за нимъ и вся Германія, приняли дѣятельное участіе въ этомъ истинно-національномъ дѣлѣ. Огромныя суммы собраны были подпискою. Если когда-нибудь достроится это необъятное зданіе, то Германія можетъ гордиться первымъ и совершеннѣйшимъ готическимъ храмомъ въ мірѣ. Знаменитый страсбургскій соборъ далеко уступаетъ ему въ размѣрахъ. Разнообразіе и роскошь архитектурныхъ украшеніи изумительны. Съ перваго взгляда поражаетъ васъ необъятное количество колоннъ, арабесокъ, фризовъ, и все это тянется къ небу на недосягаемую глазу высоту, и пропадаетъ тамъ въ дедалѣ новыхъ арабесокъ, орнаментовъ, деталей. Внутренность церкви, судя по оконченному хору, будетъ вполнѣ соотвѣтствовать наружности. Хоръ и часть праваго нефа почти окончены. Къ-coжалѣнію, я не могъ осмотрѣть главнаго алтаря, закрытаго для публики. Служба отправляется въ боковыхъ капищахъ праваго нефа. Огромныя стрѣльчатыя окна достаточно освѣщаютъ внутренность храма. Живопись на стеклѣ, которою украшены окна, можетъ поспорить съ лучшими старинными произведеніями въ этомъ родѣ.
   Начало постройки Кёльнскаго Собора (dôme) относится къ половинѣ XI вѣка. Можно составить идею о могуществѣ и огромныхъ средствахъ кёльнскихъ архіепископовъ, предпринимавшихъ подобныя сооруженія. Архіепископъ Конрадъ Гохштаденъ, послѣ пожара, совершенно истребившаго старый соборъ, возъимѣлъ мысль соорудить храмъ, который бы затмилъ собою всѣ лучшіе храмы христіанскаго міра. Тогда же приступлено было къ постройкѣ этого собора, которому суждено быть доконченнымъ только въ наше время. Храмъ этотъ, въ настоящемъ его видѣ, не взирая на недоконченность и на разрушеніе, произведенныя временемъ, можетъ почесться однимъ изъ огромнѣйшихъ и монументальнѣйшихъ зданій въ свѣтѣ.
   Судя по первоначальному плану архитектора Жерара, главный порталъ, помѣщенный между двумя сквозными стрѣльчатыми башнями, долженъ былъ служить входомъ въ продолговатый главный корпусъ зданія, къ которому прилегали нефы съ семью каплицами. Длина всего зданія, по наружной сторонѣ, предполагалась въ 466 футовъ, широта въ 274 фута, а высота до кровли 195, до шпицовъ же обѣихъ башень въ 500 футовъ. По внутренней сторонѣ, наибольшая длина предполагалась въ 432 фута, ширина въ 240, а пространство между колоннами нефовъ въ 41 футъ. Колонны хора должны были имѣть 150, а нефовъ 60 футовъ высоты. Планъ этотъ выполненъ былъ только въ-отношеніи къ хору; всё остальное осталось болѣе или менѣе недоконченнымъ. Первый камень въ основаніе зданія положенъ былъ 14 августа 1248 года, а освященіе хора послѣдовало 27 сентября 1322 года.
   Съ наружной стороны хора, зданіе кажется цѣльнымъ и совершенно-доконченнымъ. Оно раздѣляется на три части: верхняя образована кровлею главнаго хора, средняя -- продолженіемъ хора, и нижняя боковыми нефами съ ихъ семью каплицами; каждая каплица освѣщена тремя огромными стрѣльчатыми окнами; промежутки же между каплицами снаружи зданія заняты устоями или контрфорсами въ водѣ башенъ, до 160 футовъ высотою. Отъ этихъ контрфорсовъ идутъ на двухъ различныхъ высотахъ капитальныя сводообразныя стѣны, соединяющіяся съ пилястрами главнаго центральнаго зданія.
   Я говорилъ уже, что каждая изъ башень должна была имѣть 500 футовъ высоты. Въ настоящемъ видѣ собора, сѣверная или лѣвая башня выведена только на 20 футовъ отъ фундамента, а южная или правая на 200 футовъ, т. е, менѣе чѣмъ на половину предполагаемой высоты. Два этажа занимаютъ это пространство. Теперь уже начали выводить третій, также четвероугольный этажъ, отъ котораго уже пойдетъ восьмигранная стрѣльчатая шпицеобразная башня, съ рѣзною стрѣлкою. Можно имѣть совершенное понятіе о громадности размѣровъ цѣлаго зданія, имѣя въ виду только то, что все пространство между этой недоконченной башней и хоромъ, который самъ-по-себѣ составляетъ уже огромное зданіе, должно быть занято главнымъ корпусомъ. Въ цѣломъ и въ томъ видѣ, въ какомъ онъ теперь, Кельнскій Соборъ есть древнѣйшій и совершеннѣйшій памятникъ чистаго готическаго стиля.
   Подобно Франкфурту (на Майнѣ) и нѣкоторымъ немногимъ городамъ Германіи, Кёльнъ, не смотря на всѣ измѣненія, сохранялъ на себѣ отпечатокъ средневѣковой старины. Не говоря о нѣкоторыхъ -- къ-сожалѣнію, немногихъ -- остаткахъ римскихъ построекъ, въ Кёльнѣ сохранилось много домовъ стараго готическаго стиля; какъ рѣдкость, ихъ щадятъ корыстолюбіе и промышленость. Ратуша, домъ тампльеровъ, домъ Герценихъ, домъ "am Hof" -- самыя замѣчательныя зданія въ этомъ родѣ. Зданіе ратуши, составленное изъ отдѣльныхъ, нисколько между собою несходныхъ построекъ, выстроенныхъ въ разное время, чрезвычайно-оригинально. Массивная башня, изукрашенная арабесками, примыкаетъ къ одной сторонѣ зданія. Въ многочисленныхъ нишахъ ея стояли прежде статуи. Статуи эти, говорятъ, были поставлены такимъ образомъ, что представлялись зрителю въ совершенно одинакихъ размѣрахъ.
   Вслѣдъ за ратушею, я осмотрѣлъ Церковь св. Апостоловъ. Наружность ея отличается избыткомъ архитектоническихъ украшеній. Цѣлая группа ротондъ, фронтоновъ и башенокъ оригинально и не безъ симметріи окружаютъ огромнаго размѣра куполъ. Основателемъ этой церкви былъ Пеллегринъ, архіепископъ кёльнскій, умершій въ 1036 году.-- Въ Церкви св. Петра, которую также удалось мнѣ посмотрѣть, между многими замѣчательными картинами старой нѣмецкой школы, находится и одно изъ лучшихъ произведеній Рубенса -- распятіе. Заглянулъ я также и въ самую старинную изъ кёльнскихъ церквей -- Церковь св. Маріи-Капитолійской, возобновленную нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Въ ней указали мнѣ на запрестольный образъ Альбрехта Дюрера, хвалили рѣдкій по тону органъ и живопись на стеклѣ. Къ-сожалѣнію, время не позволило мнѣ осмотрѣть другія не менѣе замѣчательныя церкви св. Гереоца, св. Андрея, Миноритокъ, св. Северина и св. Урсулы. Мимоѣздомъ взглянулъ я на указанный мнѣ домъ, въ которомъ умерла Марія Медичи, и другой, въ Улицѣ Звѣзды (Sterngasse), гдѣ родился Рубенсъ.
   Кёльнъ, обнесенный валами и стѣнами, принадлежитъ къ второстепеннымъ укрѣпленнымъ городамъ Пруссіи. Старинная каменная стѣна, защищающая его со стороны Рейна, флапкирована 83 башнями. Въ важнѣйшихъ пунктахъ городъ обороняютъ отдѣльныя казематированныя башни новой системы.
   Ровно въ 6 часовъ отходилъ паровозъ въ Аахенъ. Пассажировъ было множество. Прусскіе ваггоны втораго класса устроены превосходно. Послѣдній разъ взглянулъ я на Кёльнъ и его соборъ изъ окна кареты, прощаясь съ нимъ, можетъ-быть, навсегда. Вообще, нѣмцы любятъ Кёльнъ. "Köln eün Kroun, boven allen Städtchen schoyn" гласитъ старинная нѣмецкая поговорка.
   Переѣздъ отъ Кёльна до Аахена совершается въ два съ половиной часа, съ остановками на восьми станціяхъ. Ночная темнота не позволила мнѣ видѣть страну, по которой проходила дорога, ни огромный тоннель, принадлежащій къ замѣчательнѣйшимъ сооруженіямъ европейскихъ желѣзныхъ дорогъ. Тоннель этотъ (Кёнигсдорфъ) имѣетъ 5160 футовъ длины. Подъ самымъ Аахеномъ выстроенъ огромный віадукъ Вурмталь, по которому проходитъ дорога.
   Аахенъ (Aix-la-Chapelle) древнѣйшій изъ вольныхъ и имперскихъ городовъ, въ настоящее время, съ его 45,000 населеніемъ, принадлежитъ къ первостепеннымъ городамъ Пруссіи. Горячіе сѣрные ключи, самые сильные въ Европѣ, привлекаютъ въ него ежегодно тысячи больныхъ. Аахенъ славенъ своими историческими воспоминаніями. Въ немъ вѣнчались на царство германскіе императоры; въ немъ родился, умеръ и погребенъ Карлъ-Великій. Въ 1185 году, въ Аахенѣ происходилъ большой императорскій совѣтъ; въ 1668 и 1748 годахъ заключены въ немъ были мирные договоры: въ 1818 году въ немъ собирался конгрессъ. Къ замѣчательнѣйшимъ зданіямъ и вмѣстѣ остаткамъ старины принадлежитъ соборная церковь (dôme) и ратуша. Въ ратушѣ сохранилась зала, въ которой короновались императоры. Ее предположено возобновить. Стѣны будутъ украшены фресками, изображающими главнѣйшія эпохи исторіи города; великолѣпный фонтанъ съ бронзовою статуею Карла-Великаго украшаетъ площадь передъ ратушею. Въ Церкви Богородицы находится знаменитая картина Рубенса, "снятіе со креста". Изъ новѣйшихъ зданій обращаютъ на себя вниманіе: домъ присутственныхъ мѣстъ, театръ, домъ собранія, зданіе минеральныхъ водъ, Trinkbrunn, институтъ императора Іосифа и елизаветинскій госпиталь.
   Аахенскій каѳедральный соборъ, начатый въ 796 году, огромное, оригинальное зданіе смѣшаннаго стиля. Великолѣпный куполъ поднимается надъ хоромъ. Простой саркофагъ съ лаконическою надписью "Garolo magno" приковываетъ къ себѣ прежде всего вниманіе посѣтителя. Это -- гробница величайшаго изъ императоровъ. Надъ гробницею виситъ огромное серебряное паникадило, въ формѣ короны, съ 48 подсвѣчниками. Подъ куполомъ поставлено каменное кресло, на которомъ садились императоры во время коронованія, и на которомъ, при открытіи склепа, найденъ былъ скелетъ Карла-Великаго. Тутъ же, подлѣ кресла, лежатъ черепъ и мечъ императора.
   Я обошелъ кругомъ хоръ. Въ боковыхъ каплицахъ видѣлъ нѣсколько замѣчательныхъ картинъ, нѣсколько гробницъ, исписанныхъ латинскими панегериками. Въ церкви шла тихая обѣдня, которую набожно слушали нѣсколько нищихъ стариковъ и старухъ. Огромнаго роста швейцаръ, съ шляпой на головѣ и съ алебардой въ рукахъ, возвышался между ними, какъ дорожный столбъ между частоколомъ. Потомъ я обошелъ часть собора снаружи, любуясь остатками превосходной скульптурной работы.
   Trinkbrunn или Elisenbrunn -- большое зданіе изящной архитектуры. По обѣимъ сторонамъ главнаго корпуса тянутся крытыя галереи, назначенныя для прогулки пользующихся водами. Чугунная лѣстница ведетъ внизъ, къ сѣрному источнику, надъ которымъ поставленъ бюстъ прусской королевы, работы Тини. Внизу я нашелъ множество больныхъ. Желтый паръ выходилъ изъ ключа. Я попросилъ себѣ полстакана минеральной воды и выпилъ ее безъ отвращенія, не смотря на теплоту и на дурной запахъ сѣрной печенки.
   Паровозъ въ Брюссель отходилъ въ 9 часовъ. Пассажирская комната въ прекрасномъ зданіи станціи желѣзной дороги набита была биткомъ. Я нашелъ тутъ нѣсколько петербургскихъ и московскихъ моихъ знакомыхъ. Къ-сожалѣнію, звонокъ заставилъ меня скоро разстаться съ ними. Толпа увлекла меня вслѣдъ за собою на внѣшнюю галерею, гдѣ стояла безконечная цѣпь ваггоновъ и нетерпѣливо пыхтѣлъ, пуская черныя облака дыма, бельгійскій локомотивъ Рембрандъ. Я сѣлъ въ ближайшій ваггонъ. Компаньйонами моими были самые скучные люди: два нѣмца, дымившіе во всю дорогу сквернымъ табакомъ, не смотря на строгое запрещеніе курить въ ваггонахъ, отвратительная старуха, принадлежавшая, сколько я могъ судить по ея физіономіи и выговору, къ жидовскому племени, какая-то невзрачная служанка, коммиссіонеръ желѣзной дороги и трое Пруссаковъ съ "Аахенскими Вѣдомостями", отъ которыхъ ничто не могло оторвать ихъ во всю дорогу до Вервье. Ни одна дорога не прошла для меня такъ скучно, какъ дорога до Брюсселя. Въ-продолженіе восьми часовъ пути, я почти не вымолвилъ ни слова.
   Впрочемъ, разговаривать было бы и некогда: надобно было смотрѣть и смотрѣть. Нигдѣ, можетъ-быть, за исключеніемъ нѣсколькихъ пунктовъ на Рейнѣ, я не встрѣчалъ такихъ живописныхъ мѣстъ, какъ между Аахеномъ и Люттихомъ (Liège). Вся эта страна гористая. Силы и умъ человѣка на каждомъ шагу должны были преодолѣвать природу. Желѣзная дорога на всемъ этомъ пространствѣ просто tour de force. Сооруженія ея -- самыя замѣчательныя сооруженія въ наше время. Чтобъ проложить дорогу, надобно было срывать цѣлыя горы, взрывать допотопныя скалы, или пробивать въ нихъ тоннели, изумляющіе своими размѣрами. Передъ самой бельгійской границей проѣзжаешь двумя тоннелями и віадукомъ Гёльталь въ 120 футовъ высоты при 659 футовой длинѣ, утвержденнымъ на 34 гигантскихъ аркахъ. Послѣдняя прусская станція Гербесталь лежитъ на самой границѣ. На первой бельгійской станціи Dolhain, ваггоны были осмотрѣны бельгійскими таможенными.
   На бельгійскихъ желѣзныхъ дорогахъ ѣздятъ скорѣе, чѣмъ на прусскихъ. Я не успѣлъ оглянуться, какъ уже паровозъ перенесъ насъ въ Вервье, первый пограничный бельгійскій городъ. Пространство между Dolbain и Вервье заключаетъ въ себѣ самую живописную часть Бельгіи. Дорога идетъ прелестною долиною Вездры -- настоящимъ садомъ. Встрѣчаются дико-прекрасныя мѣста, на которыя нельзя смотрѣть безъ восхищенія. Дорога, перерѣзанная скалами, идетъ то тоннелями, то віадуками. Не доѣзжая до Вервье, виденъ Лимбургъ, прилѣпленный къ скаламъ.
   Въ Вервье таможенный осмотръ задержалъ поѣздъ почти на цѣлый часъ времени. Нѣтъ ничего несноснѣе этихъ таможень при путешествіи по желѣзнымъ дорогамъ. Бельгійскіе чиновники были весьма-вѣжливы и снисходительны, и даже не перерывали клади, довольствуясь только наружнымъ досмотромъ. Во все время осмотра, въ залѣ происходила страшная суматоха. Говоръ, крикъ, брянчанье ключей, стукъ колесъ у тачекъ, на которыхъ перевозятъ изъ ваггоновъ поклажу, и въ-заключеніе свистъ паровой машины, кажется, раздѣляющій нетерпѣніе пассажировъ -- все это мѣшается въ одинъ нестройный гулъ. Тѣснота въ залѣ страшная. Каждый отъискиваетъ свои разбросанныя на прилавкѣ вещи, васъ безпрестанно толкаютъ, вы толкаете другихъ, извиненіямъ тутъ уже нѣтъ мѣста. Наконецъ, раздается отрадный звонокъ -- и всѣ бросаются къ выходу...
   Поѣздъ тронулся. На станціи Пепинстеръ, гдѣ ваггоны останавливались минутъ на пять, мы были аттакованы продавцами газетъ, неотвязчиво предлагавшихъ свои летучій товаръ. Бельгійцы, или, лучше сказать, Фламандцы, составляющіе массу націи, говорятъ самымъ испорченнымъ Французскимъ языкомъ. Я едва могъ понимать крики и возгласы продавцовъ газетъ.-- Moniteur! quinze centimes!-- 'Indépendant -- quinze centimes!-- Gazette de soir -- dix centimes! слышалось со всѣхъ сторонъ. Для большей приманки, нѣкоторые продавцы вычисляли любопытныя статьи, заключавшіяся въ газетахъ.-- Affaire de Ferrare! кричалъ одинъ,-- Lettres de madame de Praslin! отзывался другой.-- Détails de l'assassinat de la rue des Minimes! оралъ третій. Въ неотвязчивости соперничали съ ними торговки плодами, отъ которыхъ еще труднѣе было отдѣлаться, тѣмъ болѣе, что крупный виноградъ и огромные груши и персики, кажется, сами напрашивались на покупку.
   Въ двухъ миляхъ отъ Пенинстера {Французская миля заключаетъ въ себѣ около четырехъ вашихъ верстъ.} лежитъ Спа, славный своими водами. Шофонтэнъ (Chaudfontaine), слѣдующая за Пенинстеромъ станція, также славится своими теплыми источниками. Прелестный городокъ живописно раскинутъ по обѣимъ сторонамъ Вездры. Цѣлебные ключи бьютъ на островѣ. Въ Шофонтэнъ, къ компаньйонамь моимъ, весьма-неинтереснымъ, какъ вы знаете, присоединилось новое лицо, наружность котораго возбуждала вмѣстѣ и состраданіе и отвращеніе. Это былъ Французъ лѣтъ двадцати-пяти, пораженный какою-то проказою. Изъ глазъ его текъ гной, изо рта слюна. Онъ стоналъ и охалъ во всю дорогу. Всѣ отворачивались отъ него и отодвигались, какъ отъ зачумленнаго.
   Во Франціи и въ Бельгіи только два класса ваггоновъ. Мѣста въ экипажахъ перваго класса почти-вдвое дороже мѣстъ экипажей втораго класса. Поневолѣ приходится иногда попасть въ самое незавидное общество. Я уже упрекалъ себя за лишнюю въ подобныхъ случаяхъ разсчетливость, пытался перемѣнить билетъ -- но уже было поздно: всѣ мѣста въ экипажахъ перваго класса были заняты.
   Говоря о Бельгіи вообще, нельзя не назвать ея богатѣйшимъ краемъ Европы. Промышленость и трудъ человѣка сдѣлали изъ этой, и безъ того прекрасной, страны чудо. Вся Бельгія -- цвѣтущій садъ. Не встрѣтите клочка земли, который бы не былъ превосходно обработанъ. Поля -- въ полномъ смыслѣ сады. Муравьиное населеніе Бельгіи становится ей въ тягость. Несчетныя фабрики, замѣнивъ работу рукъ машинами, лишили средствъ къ пропитанію цѣлый классъ народа. Отъ-этого, переселенія въ Америку умножаются съ каждымъ годомъ. Бельгійскій крестьянинъ трудолюбивъ, воздерженъ и честенъ. Взгляните на бельгійскую деревню -- это прелесть! Бельгійскія селенія стоютъ нѣмецкихъ городовъ, а посмотрѣли бы вы на города! Мимоѣздомъ мнѣ удалось взглянуть мелькомъ на Люттихъ, Тирлемонъ, Лувено и Мехельнъ (Malines), стоющіе самаго подробнаго обозрѣнія.
   Погода стояла прекрасная. Солнце не сходило съ неба и съ полудня пекло будто въ серединѣ лѣта. Въ четыре часа по полудни мы были подъ Брюсселемъ. Еще издали увидѣлъ я готическую колокольню брюссельскаго собора и шпицы нѣкоторыхъ церквей. Со стороны Мехельна, Брюссель лежитъ на ровномъ, плоскомъ мѣстѣ. Какъ ни хотѣлось мнѣ познакомиться покороче съ столицей богатой, промышленной Бельгіи, но я долженъ былъ отказать себѣ въ этомъ желаніи, дорожа временемъ. Предположивъ ѣхать далѣе съ вечернимъ поѣздомъ, я отправилъ свой багажъ на станцію парижской желѣзной дороги и отправился туда же вслѣдъ за нимъ самъ, въ омнибусѣ. Брюссельская станція желѣзной дороги со стороны Мехельна -- великолѣпнѣйшее въ своемъ родѣ сооруженіе. Поѣздъ останавливается подъ огромнымъ стекляннымъ навѣсомъ, утвержденнымъ на чугунныхъ колоннахъ и связяхъ.
   Брюссель -- уголокъ Парижа. Улицы, по-большой-части прямыя, широки и превосходно обстроены. Богатые магазины съ вычурными живописными вывѣсками, наполняютъ нижніе этажи. Разсматривая изъ окна омнибуса эти вывѣски, я не могъ надивиться изобрѣтательности Бельгійцевъ въ девизахъ. Мелькомъ удалось взглянуть на историческую ратушную площадь и на оригинальное зданіе ратуши, на прекрасный театръ и монетный дворъ, которыми украшена театральная площадь. Отъ этой площади длинная улица, longue rue neuve, ведетъ къ станціи парижской желѣзной дороги, пересѣкая по пути бульваръ ботаническаго сада.
   Вечерній поѣздъ въ Парижъ отходилъ въ шесть часовъ. Судьба на этотъ разъ была ко мнѣ благосклоннѣе, и я не имѣлъ причины сѣтовать на моихъ новыхъ компаньйоновъ. Въ ваггонѣ не было уже ни жидовокъ, ни прокаженныхъ. Подлѣ меня сидѣлъ гаврскій негоціантъ, а напротивъ, братъ съ сестрой, ѣхавшіе въ Валансьеннъ. Видно было, что они давно не видались другъ съ другомъ и должны были скоро разстаться. Братъ, кажется, провожалъ сестру, пріѣхавшую для свиданія съ нимъ въ Брюссель. Съ дамой была цѣлая корзинка дешевыхъ брюссельскихъ книгъ, которыя тайкомъ надобно было перевезти черезъ французскую границу. Остальные компаньйоны мои (всѣхъ насъ сидѣло въ ваггонѣ шесть человѣкъ), были очень-спокойные люди, дремавшіе во всю дорогу, кромѣ, впрочемъ, одного Француза, возвращавшагося изъ Константинополя съ большимъ запасомъ турецкаго табаку и черешневыхъ чубуковъ -- страшной контрабанды, которую такъ или иначе, а надобно было провезти во Францію. Къ этому собранію контрабандистовъ можно было причислить и вашего покорнаго слугу, съ набитымъ сигарами карманомъ. Ровно въ восемь часовъ вечера переѣхали мы французскую границу въ Кіэвренъ (Quievrain) и чрезъ четверть часа были уже въ пограничномъ французскомъ городѣ и крѣпости Валансьеннъ (Valenciennes), гдѣ ожидалъ насъ таможенный искусъ. Мѣры предосторожности были приняты всѣми нами заранѣе. Братъ и сестра начиняли свои карманы книгами, я сортировалъ свои сигары, а оріенталистъ возился съ своими черешневыми чубуками. На опросъ таможенныхъ спутники мои отвѣчали отрицательно, а я предъявилъ ящикъ сигаръ, за который и пришлось потомъ заплатить довольно-значительную пошлину. Осмотръ въ Валансьеннѣ происходилъ въ такомъ же порядкѣ, какъ и на бельгійской таможнѣ, только съ большею строгостью. Поклажи пассажировъ, ѣхавшихъ въ Парижъ, не осматривали. Дамскіе пожитки перерывала и перекапывала женщина -- опаснѣйшій таможенный чиновникъ. Надобно было видѣть, съ какимъ искусствомъ и ловкостью перебирала она женскія тряпки и дрязги!
   Было девять часовъ, когда тронулся изъ Валансьенна поѣздъ. Напрасно высовывался я изъ окошка ваггона, чтобъ привѣтствовать "прекрасную Францію", la belle France: не видно было ни эти. Оставалось дремать или предаться мечтамъ, потому-что завести разговора съ моими компаньйонамы не предстояло никакой возможности. Хотѣлось мнѣ покурить сигары, и я изъ вѣжливости попросилъ на то позволенія у дамы въ синихъ очкахъ, сидѣвшей въ углу кареты, но получилъ очень-сухой лаконическій отвѣтъ: "я не могу вынести табачнаго дыма". Нечего было дѣлать, поневолѣ предался мечтамъ и дремотѣ, не оставлявшими меня во всю ночь. Компаньйоны и компаньйонки мои были прекрасные люди, невымолвившіе и полслова во всю дорогу; какой-то толстый господинъ, сидѣвшій напротивъ меня и страшно храпѣвшій во всю дорогу,-- еще двое другихъ пожилыхъ лѣтъ, скромно одѣтыхъ мужчинъ, какъ мнѣ казалось, деревенскихъ священниковъ,-- двѣ дамы пожилыхъ лѣтъ, одна, которая не можетъ вынести табачнаго дыма, другая, бредившая сквозь сонъ -- общество, какъ видите, незавидное. Все это еще можно было снести; но чего уже, казалось, вынести не было возможности, и что, однакожъ, я вынесъ съ истинно-геройскимъ самоотверженіемъ,-- такъ это сосѣдство кормилицы съ груднымъ ребенкомъ, которую злая судьба послала въ нашъ ваггонъ на одной изъ станцій,-- да еще двухъ блузниковъ-крестьянъ, принесшихъ съ собой, подобно гоголеву Селифану, свой собственный запахъ. Къ-счастію, блузники оставили насъ на слѣдующей станціи. Съ кормилицею обошлось не такъ счастливо. Ребенокъ, больной, блѣдный и хилый, кашлялъ и ревѣлъ во всю дорогу. Передъ разсвѣтомъ уже, какая-то счастливая станція освободила насъ отъ этой напасти, и мы, или, по-крайней-мѣрѣ, я съ болѣе-спокойнымъ расположеніемъ духа подвигались къ Парижу. Ночью проѣхали мы города Дуэ (Douai), Аррасъ, Амьенъ, Бреттёйль, Клермонъ, Кремль, и поутру уже Понтуазъ. Въ Аррасѣ, гдѣ поѣздъ останавливался минутъ на десять, мнѣ удалось проглотить чашку дурнаго кофе съ молокомъ. Жалѣлъ я о томъ, что мнѣ некогда было хоть мелькомъ взглянуть на амьенскій каѳедральный соборъ, едва-ли не замѣчательнѣйшее, послѣ страсбургскаго собора, готическое зданіе во Франціи.
   Въ дорогѣ, утренній сонъ -- самый крѣпкій сонъ, если только назвать сномъ дремотное состояніе въ сильномъ градусѣ. Было уже совершенно-свѣтло, когда я очнулся и протеръ заспанные глаза. Мы стояли въ Бомонъ -- восьмой станціи отъ Парижа. Тутъ увидѣлъ я плодоносныя поля Франціи и привѣтствовалъ ихъ какъ что-то знакомое. Долина рѣки Энъ (Aisne), по которой шла дорога, не представляла живописныхъ положеній. Страна плоская, кое-гдѣ перерѣзанная небольшими возвышенностями. Поля носили на себѣ слѣды тщательнаго ухода. Попадались безпрестанно на встрѣчу красивыя селенія и мызы, окруженныя садами. На станціи Иль-Аданъ (Isle-Adam) къ намъ въ карету сѣли два крестьянина, чисто и опрятно одѣтые, безъ всякаго запаха.
   По мѣрѣ приближенія къ Парижу, селенія становились чаще, мѣстоположенія разнообразнѣе и живописнѣе. Показались давно уже мною невиданные виноградники. Мы пронеслись мимо селеній и городовъ Оверъ, Понтуазъ, Франконвилль, Эрмонъ, Эшьенъ, замѣчательнаго своими купальнями и загородными балами, которыя усердно посѣщаются праздными Парижанами. Красивый городокъ лежитъ въ живописной ложбинѣ на берегу озера. За Эшьеномъ открылся Сен-Дени, послѣдняя станція къ Парижу. Сен-Дени лежитъ при самомъ входѣ въ плодоносную долину Монморанси, Въ ряду парижскихъ укрѣпленій, онъ составляетъ отдѣльный фортъ и превосходно укрѣпленъ по новѣйшей системѣ. Издали любовался я превосходнымъ готическимъ соборомъ, въ которомъ погребены Французскіе короли отъ Клодовига до Лудовика XVIII. Городъ красивъ и обширенъ. Жителей въ немъ до шести тысячь.
   Съ приближеніемъ къ Парижу возрастало мое нетерпѣніе. Я то-и-дѣло высовывался въ окно кареты, желая полюбоваться панорамой столицы, но не видалъ ничего, кромѣ темной полосы, охватывавшей пол-горизонта: то были безчисленныя трубы печей и каминовъ. Вправо, городъ заслонялся монмартрскимъ холмомъ съ его безчисленными вѣтреными мельницами. Вдали, къ сѣверу, виднѣлась колоссальная арка Звѣзды. Вотъ все, что представилъ мнѣ Парижъ издалека. Скоро пронеслись мы черезъ укрѣпленный валъ, и тутъ только замелькали въ глазахъ огромные домы предмѣстья. Наконецъ, вотъ и станція желѣзной дороги,-- вотъ и я въ Парижѣ!
   Покуда перевозили изъ ваггоновъ багажи, я успѣлъ осмотрѣть прекрасное зданіе станціи сѣверной желѣзной дороги (Chemin de fer du Nord). И здѣсь, какъ въ Брюсселѣ, огромная галерея, гдѣ останавливается и откуда отходить поѣздъ, покрыта стеклянною крышею. Возвращаясь въ таможенную залу, я вдругъ услышалъ позади себя родные звуки: "Сюда, сюда, папенька!" Оглядываюсь: за мной цѣлая семья, очевидно русская. Мужчина пожилыхъ лѣтъ, небольшаго роста, угадалъ во мнѣ соотечественника и прямо заговорилъ по-русски. "Вы издалека?" спросилъ я его.-- Изъ Москвы. А вы?-- "Оттуда же".-- Такъ мы земляки?-- "Кажется. Позвольте узнать, съ кѣмъ я имѣю удовольствіе говорить?" -- Хомяковъ.-- "Не родственникъ ли вы московскому поэту?" -- Онъ самъ, къ вашимъ услугамъ. А ваша фамилія?-- Я назвалъ себя.-- Не Сѣргѣемъ ли васъ зовутъ? "Вы угадали". Поговоривъ нѣсколько минутъ, мы разстались, потому-что осмотръ вещей уже начался.
   Багажа моего даже не перебирали. "У васъ нѣтъ ничего запрещеннаго къ ввозу?" спросилъ меня весьма-вѣжливый таможенный чиновникъ.-- Нѣтъ.-- "Такъ извольте ѣхать". Вообще, французскіе таможенные чиновники чрезвычайно-вѣжливы, и если обязанности службы и заставляютъ ихъ иногда казаться суровыми, то они смягчаютъ эту суровость вѣжливостью обращенія. То же должно сказать о прислужникахъ, кондукторахъ, коммиссіонерахъ на желѣзныхъ дорогахъ. Обращаясь къ нимъ съ вопросомъ, вы можете быть увѣрены въ самомъ вѣжливомъ отвѣтѣ. И что за славный народъ, кондукторы! Молодецъ на молодцѣ! Одѣты о ни всѣ съ какою-то щеголеватостью.
   -- Гдѣ вамъ угодно остановиться? спросилъ меня кондукторъ дилижанса, въ которомъ я взялъ мѣсто. "Въ отель де-Ромъ, въ улицѣ Гренелль-Сент-Оноре" отвѣчалъ я, припомнивъ адресъ отеля-гарни, рекомендованнаго мнѣ однимъ изъ моихъ крейцнахскихъ знакомыхъ.-- Такого отеля нѣтъ въ рю Гренелль, увѣряю васъ; я знаю эту улицу какъ свои пять пальцевъ. Тамъ есть отель де-Ронъ; не ошиблись ли вы въ названіи?-- "Можетъ-быть; въ такомъ случаѣ, везите меня въ первый хорошій отель-гарни, какой намъ встрѣтится въ центрѣ города".-- Рекомендую вамъ отель д'Аллеманъ, сударь, въ улицѣ дю-Булоа, въ двухъ шагахъ отъ Тюильри и отъ Лувра, отъ Палеруайяля, отъ почты и отъ мессажери Лафитта.-- "Ладно".
   Пожитки мои взвалили на огромный дилижансъ, въ которомъ и самъ я помѣстился, какъ могъ. Сидѣло насъ всѣхъ, пассажировъ, человѣкъ до двадцати. Тѣснота была страшная. Пара крѣпкихъ рослыхъ лошадей потащила эту громаду. Было около девяти часовъ; погода стояла прекрасная. Дорогой я весь превратился въ созерцаніе. Смотрѣлъ вправо, влѣво, впередъ и назадъ. Мы пустились въ цѣлый дедалъ улицъ, которыхъ названія не припомню теперь. Помню только длинную улицу дю-Фобуръ-Пуассоньеръ, по которой долго ѣхали. Потомъ мы переѣхали поперегъ бульвары и снова пустились въ лабиринтъ улицъ стараго города. Дилижансъ безпрестанно останавливался, выпуская пассажировъ. Я уже начиналъ терять терпѣніе. "Скоро ли мы пріѣдемъ?" спрашивалъ я неоднократно у кондуктора и каждый разъ получалъ утвердительные отвѣты, которые, однакожъ, плохо подвигали къ цѣли. Наконецъ, проѣхавъ круглую площадь Побѣды (Place de la Victoire), съ конною статуею Лудовика XIV, и двѣ-три небольшія улицы, дилижансъ въѣхалъ въ улицу дю-Булоа (du Bouloi) и остановился близь огромнаго семи-этажнаго дома, въ которомъ, какъ показала мнѣ вывѣска, помѣщались почтовыя конторы дилижансовъ Лафитта, Кальяра и компаніи. Другая вывѣска указала мнѣ на вождѣленный отель-гарни.-- "Hôtel d'Allemagne et de Navarrais, 15". Я былъ у пристани.
   

II.
Первое впечатлѣніе, производимое Парижемъ.-- Улицы.-- Карусельная Площадь и тріумфальныя ворота.-- Площадь Согласія.-- Елисейскія-Поля.-- Церковь св. Магдалины.-- Бульвары.-- Тріумфальная арка Звѣзды.-- Вечеръ въ саду Maбилль.

   Вы спросите меня, какое впечатлѣніе произвелъ на меня первый взглядъ на Парижъ? Отвѣчу вамъ по крайнему моему разумѣнію. Я въѣзжалъ въ Парижъ съ полной дозой того равнодушія, какое даетъ намъ увѣренность, что мы встрѣтимъ и увидимъ то, что уже намъ такъ знакомо изъ разсказовъ нашихъ знакомыхъ, или по книгамъ. Я представлялъ себѣ Парижъ огромнымъ городомъ съ монументальными зданіями, съ многочисленными памятниками художествъ. То, что увидѣлъ я съ перваго взгляда изъ оконъ дилижанса и моей квартиры въ отель-гарни, еще болѣе убѣдило меня въ этомъ предположеніи. Я видѣлъ улицы, сплошь застроенныя семи-восьми-этажными домами, видѣлъ безчисленные магазины и лавки съ ихъ богатымъ, разнообразнымъ товаромъ,-- но тоже самое встрѣчалъ я въ всѣхъ большихъ городахъ Германіи, какъ и у насъ въ Петербургѣ и въ Москвѣ. "Гдѣ же Парижъ?" готовъ я былъ спрашивать самъ себя въ досадѣ разочарованія: "что же въ немъ такого, чего я не знаю, что бы могло занять, увлечь, поразить меня?" Отвѣта на подобный вопросъ я не могъ себѣ дать въ первыя минуты, хотя онъ былъ и не труденъ, этотъ отвѣтъ. Я не зналъ еще тогда, что для многихъ все очарованіе Парижа заключается не въ домахъ и улицахъ его, но въ мильйонномъ его населеніи, въ нравѣ, въ характерѣ его обитателей, для которыхъ выше всего -- удовольствіе и забавы, для которыхъ наслажденіе -- цѣль жизни, -- наконецъ, въ движеніи и дѣятельности этого муравьинаго населенія.
   Парижанки я еще не видалъ. При проѣздѣ моемъ въ дилижансѣ, на улицахъ встрѣчались мнѣ однѣ торговки, женщины, принадлежавшія къ нисшему классу, въ которыхъ не было ничего привлекательнаго. Напрасно искалъ я глазами прославленной парижской гризетки съ ея плутовскою улыбкою, стройной таліею, легкой походкой: гризетки не было. Изъ оконъ своей комнаты я видѣлъ под кровельныя мансарды, этотъ Парнассъ гризетокъ; въ окнахъ этихъ мансардъ видѣлъ горшки съ цвѣтами, клѣтки съ канарейками и чистенькія занавѣски, обличавшія присутствіе женщины и, по всей вѣроятности, женщины молодой, хорошенькой, свѣженькой свѣжестью своей двадцатой весны; но я былъ такъ несчастливъ въ это утро, переполненное разочарованіями всякаго рода!-- Въ окнѣ одной изъ мансардъ, вмѣсто хорошенькой гризетки, показалась отвратительная старуха, заспанная, въ ночномъ чепцѣ. Въ другомъ окошкѣ, увы! послѣдней моей надеждѣ -- я видѣлъ волновавшуюся кисейную занавѣску, которую утренній вѣтерокъ то втягивалъ въ комнату, то вытягивалъ изъ нея на улицу, открывая все тѣ же неизбѣжные горшки съ цвѣтами. Вотъ-вотъ, думалъ я, бѣленькая ручка отдернетъ занавѣску и удовлетворитъ наконецъ моё ожиданіе, осуществитъ мой идеалъ гризетки улицы Булоа. Въ-самомъ-дѣлѣ, занавѣска скоро зашевелилась, поднялась, и выпустила -- кота, который флегматически опустился съ подоконника на карнизъ, взглянувъ мимоходомъ на улицу, на крышу сосѣдняго дома -- вѣроятно, цѣль его путешествія. Оставаться долѣе у окошка не было никакой возможности, тѣмъ болѣе, что меня уже ждалъ горячій кофе, о которомъ я теперь и поведу съ вами рѣчь.
   Конечно, нигдѣ въ мірѣ не пьютъ такого сквернаго кофе, какъ въ Парижѣ. Избалованному польскимъ кофе и скоро привыкшему къ кофе нѣмецкому, французскій кофе вамъ покажется чѣмъ-то въ родѣ помоевъ. Спросите Француза, и онъ навѣрное скажетъ вамъ, что нигдѣ въ мірѣ не приготовляютъ кофе такъ хорошо, какъ въ Парижѣ -- таково уже во Французѣ чувство національной гордости и собственнаго достоинства. Представьте себѣ жидкій кофе, который вы разбавляете на половину теплымъ молокомъ, разбавленнымъ съ своей стороны на половицу водою. Бурду эту вливаютъ вамъ въ огромную чашку безъ ручки, похожую на суповую миску, въ чашку кладутъ несоразмѣрное количество сахара, отъ чего кофе превращается въ какой-то приторный сиропный декоктъ, который вы мѣшаете огромной столовой ложкой. Въ заключеніе, передъ вами ставятъ масло, солонку и полубѣлый хлѣбъ, такъ жостко выпеченный, что вы рискуете обломать о него зубы. Кушайте на здоровье, и приготовьте за это гастрономическое наслажденіе франкъ съ добавкой двухъ-трехъ су на водку гарсону. Употребленіе сливокъ едва-ли извѣстно въ цѣломъ Парижѣ. Мнѣ стоило большихъ трудовъ добывать что-то похожее на сливки, когда, отказавшись отъ парижскаго кофе, я замѣнилъ его своимъ чаемъ. Молоко, какое подаютъ къ кофе въ Германіи, имѣло бы больше права на названіе сливокъ, чѣмъ эти такъ-называемыя парижскія сливки, въ которыхъ нѣтъ ни вида, ни вкуса сливокъ.
   Оглушительный шумъ, доходившій до меня съ улицы, шумъ, какого я давно не слыхалъ, долго не давалъ мнѣ заснуть, не смотря на утомленіе мое и безъ сна проведенную ночь. Съ шумомъ этимъ нестройно сливался крикъ бродячаго торгующаго люда, передъ которымъ, надо признаться, ничтожнымъ показался маѣ крикъ нашихъ московскихъ и петербургскихъ разнощиковъ. Что они кричали, что продавали -- я никакъ не могъ разобрать; но въ крикахъ этихъ можно было различить всѣ ноты, отъ самой высокой до низкой, всѣ звуки, отъ звука, издаваемаго кошкою, которой наступили на хвостъ, до неменѣе-пріятнаго звука, издаваемаго колесомъ русской немазаной телеги. Были и звуки трагическіе, отъ которыхъ дыбомъ становятся волосы и которые могли бы напомнить развѣ только голосъ моцартовскаго мраморнаго командора. Вся часть этихъ страшныхъ звуковъ принадлежала, какъ я увѣрился въ томъ послѣ, продавцамъ стараго платья, знаменитымъ Парижскимъ chifonniers.
   Наслушавшись этой музыки, я наконецъ кое-какъ заснулъ. Нечего и говорить, что мерещилась мнѣ всякая дрянь: локомотивы, коты, блузники, носившіе съ собою собственный запахъ, вандомская колонна, таможенная дама въ Валансьеннъ, café au la il, ножка гризетки, обутая въ прюнелевую ботинку, чьи-то черныя глазки, и много подобной дряни.
   Проснулся я часа въ два. Погода стояла чудесная. Солнце, какъ извѣстно, никогда не проникаетъ въ парижскія улицы, но по ясному небу я могъ несомнѣнно заключить объ его присутствіи. Надобно было начать знакомство съ Парижемъ. Я послалъ за фіакромъ и въ ожиданіи принялся разсматривать планъ Парижа, составляя по немъ свой маршрутъ. Рѣшившись осмотрѣть лучшую часть Парижа отъ Тюильрніскаго Дворца до тріумфальной арки Звѣзды, я велѣлъ везти себя прямо на Площадь-Согласія. Бичь хлопнулъ, и бодрая, хотя и не породистая извощичья лошадка повезла меня легкой рысцой.
   Надобно вамъ сказать, что время отъ двухъ до шести часовъ есть время самой кипучей дѣятельности, какую обнаруживаетъ Парижъ. Въ это время, особенно, если погода стоитъ хорошая, можно сказать смѣло, весь Парижъ выходитъ на улицы. Это страшное движеніе его столь разнообразнаго населенія такъ поразило меня, что я готовъ былъ просить прощенія у Парижа за то, что рѣшился сравнивать его съ другими европейскими столицами. На послѣдней улицѣ здѣсь столько же движенія, сколько у насъ на Невскомъ-Проспектѣ въ извѣстную пору дня. О Берлинѣ нечего и вспоминать. То же должно сказать и о торговой и промышленой дѣятельности Парижа, которая изумляетъ иностранца съ перваго шага. Въ среднихъ частяхъ города не съищете дома, котораго нижній, а часто и первый этажъ не занятъ бы былъ лавками и магазинами изъ которыхъ одни другихъ великолѣпнѣе. Не постигаешь, откуда съищется такая тма покупателей на весь этотъ необозримый товаръ! Домы рѣшительно залѣплены вывѣсками, одна другой причудливѣе и разнообразнѣе. Отъ этихъ вывѣсокъ, по-большой-части картинныхъ и живописныхъ, Парижъ представляется какимъ-то иллюстрированнымъ городомъ. Прибавьте, что во всемъ этомъ къ французской изобрѣтательности примѣшивается изящный вкусъ -- и вы будете имѣть хотя слабое понятіе объ истинно-чарующемъ наружномъ видѣ парижскихъ улицъ.
   Изъ улицы дю-Булоа я повернулъ на лѣво въ улицу Круа-де-Птишапъ (Croix des petits Champs), упирающуюся съ одной стороны въ одну изъ промышленнѣйшихъ, оживленнѣйшихъ и многолюднѣйшихъ улицъ, улицу Сент-Оноре. Переѣхавъ ее поперегъ, мы выѣхали въ небольшую, узенькую улицу Фруаманто (Froidmenteau), которая и привела насъ прямо на Карусельную-Площадь.
   Карусельная-Площадь (Place du carrousel) занимаетъ огромное пространство между Тюильрійскимъ и Луврскимъ Дворцами. Со стороны Сены, она замыкается галереею Луврскаго Музея, служащею соединеніемъ обоихъ дворцовъ. Такую же галерею предположено возвести и съ другой стороны, обстроенной теперь частными домами. Задній фасадъ Лувра также закрытъ частными домами, которые понемногу скупаетъ правительство. Площадь начали очищать еще при Наполеонѣ, возъимѣвшемъ первую мысль соединенія Тюильри съ Лувромъ. Съ того времени начали скупать домы, которыхъ владѣтели не упускаютъ случая требовать за нихъ непомѣрныя цѣны. Можно представить, какихъ огромныхъ суммъ будетъ стоить правительству уничтоженіе цѣлаго квартала для очищенія площади. Отъ обширнаго Тюильрійскаго-Дворца Карусельная-Площадь отдѣляется чугунною рѣшеткою, по срединѣ которой возвышаются воздвигнутыя Наполеономъ тріумфальныя ворота.
   Постройка этихъ монументальныхъ воротъ начата въ 1806 году, по рисункамъ архитекторовъ Персье и Фонтена и по образцу тріумфальной арки Септима-Севера въ Римѣ. Высота воротъ 15, длина 7, а широта 10 метровъ. Три аркады прорѣзываютъ ихъ по длинѣ и одна въ ширину. Передній и задній фасады украшены восемью колоннами изъ краснаго лангедокскаго мрамора, съ бронзовыми базами и капителями. На аттикѣ, надъ колоннами поставлено восемь колоссальныхъ статуй, изображающихъ солдатъ различнаго рода войскъ. Самъ аттикъ увѣнчанъ квадригой античной формы, вылитой изъ свинца Лено. Прежде стояли тутъ знаменитые бронзовые венеціанскіе кони, замѣненные только въ 1836 году бронзовыми конями, вылитыми художникомъ Бозіо. На колесницѣ предположено было поставить статую Наполеона, но въ-послѣдствіи намѣреніе это оставлено, и статуя императора замѣнена Славою. Шесть мраморныхъ барельефовъ, сюжеты которыхъ взяты изъ компаніи 1805 года, украшаютъ передній и задній фасады воротъ. Съ особеннымъ любопытствомъ разсматривалъ я барельефы, изображающіе аустерлицскую битву и свиданіе императоровъ на Нѣманѣ, работы художниковъ Эсперсье и Рамея.
   Осмотрѣвъ со всѣхъ сторонъ ворота и грандіозный задній фасадъ Тюильрійскаго-Дворца и полюбовавшись живописною группою домовъ, замыкающихъ площадь къ сторонѣ Лувра и испещренныхъ разноцвѣтными гигантскими аффишами и объявленіями, я выѣхалъ боковыми воротами на луврскую набережную, гдѣ открылась передо мной панорама Сены, опоясанной красивыми мостами, оживленной не менѣе парижскихъ улицъ пароходами, барками, дровяными плотами и мелкими судами всякаго рода. Съ этого пункта снята знакомая вамъ заглавная виньетка французскаго журнала Illustration. Передо мной, какъ на виньеткѣ, тянулся королевскій мостъ (Pont Royal), а за нимъ виднѣлись мосты Искусствъ (Pont des Arts) и Новый (Pont-Neuf). Рядъ зданій, одно другаго великолѣпнѣе, украшалъ противоположный берегъ. Французскій институтъ съ его куполомъ, далѣе, почернѣвшія башни церкви парижской Богородицы, башенки Palais de Justice, еще дальше, Ратуша, башня Сен-Жан-де-ла-Бушери -- все это потонувшее въ необозримомъ множествѣ закоптѣлыхъ домовъ стараго Парижа (la Cité) и освѣщенное яркими лучами осенняго солнца.
   Извощику моему, которому я то-и-дѣло приказывалъ останавливаться, очень не нравилось мое созерцаніе парижскихъ красотъ. Онъ замѣтно терялъ терпѣніе и нѣсколько разъ пытался просить меня ѣхать далѣе, увѣряя, что тамъ я увижу совершенныя чудеса. "Vous verrez les Champs Élisées, vous verrez les boulevarts; c'est plus beau que èa", говорилъ онъ мнѣ, бросая презрительный взглядъ на мутную Сену.
   Сена не шире нашей Москвы, но кажется гораздо-шире отъ просторныхъ набережень, до которыхъ рѣка доходитъ только весною въ полноводье. Набережныя выстроены превосходно, съ широкими спусками, съ удобными пристанями. Проѣхавъ тюильрійскую набережную по всей длинѣ ея, мимо лѣваго крыла дворца и каменной ограды Тюильрійскаго-Сада, я очутился на Площади-Согласія.
   Эта площадь (Place de la Concorde), по выбору мѣста, обширности, красотѣ и изяществу расположенія и рѣдкой гармоніи всѣхъ частей, принадлежитъ, безспорно, къ первымъ площадямъ въ мірѣ. Трудно вообразить себѣ что-нибудь болѣе совершенное и изящное. Съ двухъ главныхъ сторонъ, со стороны Елисейскихъ-Полей, вслѣдъ за которыми она начинается, и со стороны Тюильрійскаго-Сада, у котораго оканчивается, рѣзче отбиваетъ ее густая зелень этихъ обоихъ роскошныхъ гульбищъ; съ правой стороны замыкаютъ ее два изящныя зданія Garde-Meuble и отель Грильйонъ, раздѣленныя Королевскою-Улицею, въ глубинѣ которой виднѣется античный портикъ св. Магдалины; съ лѣвой стороны окаймляетъ площадь Сена съ Мостомъ-Согласія и портикомъ палаты депутатовъ. Дополните эту роскошную площадь спереди перспективою Елисейскихъ-Полей, съ громадною аркою Звѣзды, и сзади перспективою широкой средней аллеи Тюильрійскаго-Сада, съ его монументальнымъ дворцомъ -- и вы убѣдитесь, что, за исключеніемъ Площади-св.-Петра-въ-Римѣ, едва-ли какая-нибудь другая площадь европейскихъ столицъ можетъ соперничать красотою съ парижской Площадью-Согласія.
   Главнѣйшимъ украшеніемъ ея служатъ люкзорскій обелискъ и два монументальные фонтана. Къ сторонѣ Елисейскихъ-Полей, на огромныхъ пьедесталахъ, поставлены перевезенные изъ Марли мраморные кони. Четыре угла площади заняты четырьмя огороженными каменнымъ балюстрадомъ цвѣтниками, съ колоссальными аллегорическими статуями, представляющими восемь главнѣйшихъ городовъ Франціи (Ліонъ, Марсель, Бордо, Руанъ, Нантъ, Лилль, Страсбургъ и Брестъ). Вся площадь великолѣпно освѣщена множествомъ газовыхъ фонарей и ростральными колоннами съ бронзовыми рожками для газа. Площадь превосходно вымощена асфальтомъ, и тамъ, гдѣ проходятъ дороги, обыкновенною мостовой.
   Для полноты описанія Площади-Согласія, мнѣ остается сказать о цензорскомъ обелискѣ и фонтанахъ.
   Въ 1829 году, Французское правительство принялось за приведеніе въ исполненіе съ давняго времени задуманнаго предпріятія: оно рѣшилось перевезти въ Парижъ одинъ изъ люкзорскихъ обелисковъ, подаренныхъ египетскимъ пашою Карлу X. Составленная по этому предмету коммиссія поручила морскому инженеру Леба привезть обелискъ изъ Египта и поставить на одной изъ парижскихъ площадей.
   Въ августѣ 1831 года, нарочно построенное для того транспортное судно прибыло въ Люкзоръ. Прежде всего надобно было очистить обелискъ отъ песка и мусора и открыть его цоколь, глубоко вросшій въ землю. Леба выбралъ изъ двухъ обелисковъ меньшій, какъ лучше-сохранившійся и болѣе-удобный для перевозки. Вѣса онъ заключалъ въ себѣ 250,000 килограммовъ. Чтобъ провести покатую дорогу отъ обелиска къ транспортному судну, надобно было срыть два холма и разрушить деревню. 800 человѣкъ заняты были постоянно этою работою въ-продолженіе трехъ мѣсяцевъ. Потомъ приступили къ перевозки обелиска. Искусство инженера должно было тутъ безпрестанно бороться со множествомъ новыхъ препятствій, пока наконецъ не побѣдило ихъ.
   Въ декабрѣ 1833 года, обелискъ привезенъ былъ въ Парижъ и 25 октября 1836 года поставленъ на гранитномъ пьедесталѣ на Площади-Согласія. Леба управлялъ работами. Его искусство и опытность и тутъ преодолѣли всѣ трудности: для поднятія обелиска употребленъ былъ чрезвычайно-простой механизмъ. Четыре стороны обелиска покрыты іероглифами. По объясненію ученыхъ членовъ института, іероглифы эти означаютъ то, что обелискъ этотъ былъ сооруженъ Рамзесомъ-Великимъ или Сезострисомъ. Перевозка и постановка памятника стоили правительству до двухъ мильйоновъ франковъ. Длина обелиска 22 метра 50 центиметровъ, широта въ основаніи 2 метра 30 центиметровъ, а при вершинѣ 1 метръ 70 центиметровъ.
   Монументальные фонтаны, украшающіе Площадь-Согласія, сооружены въ 1840 году. Они состоятъ изъ тройныхъ бассейновъ, изъ которыхъ нижніе имѣютъ шестнадцать съ половиною метровъ въ діаметрѣ. Аллегорическія колоссальныя бронзовыя группы изображаютъ на одномъ изъ фонтановъ морскую, а на другомъ рѣчную ловли. Вокругъ пьедестала, поддерживающаго средній бассейнъ, видны сидячія фигуры (въ девять футовъ высоты), представляющія на рѣчномъ бассейнѣ Рейнъ и Рону (работы скульптора Тетчера) и между ними четыре нимфы земледѣлія (работы Ланпо и Гюссона), а на морскомъ -- Атлантическій-Океанъ и Средиземное-Море (Дебая-старшаго) и четыре морскія нимфы съ аллегорическими аттрибутами рыбной, жемчужной, коралловой и раковинной ловель (работы Дебёфа и Валоа). Фигуры морей и рѣкъ представлены сидящими на корабельныхъ кормахъ, фигуры отдѣлены одна отъ другой дельфинами, тритонами и нереидами, извергающими въ бассейнъ струи воды (всѣ эти фигуры работы Дебёфа и Моана). Верхніе малые бассейны поддерживаются аллегорическими фигурами, представляющими на морскомъ фонтанѣ астрономію, коммерцію и навигацію (работы Бріана), а на рѣчномъ -- земледѣліе, мануфактурную промышленость и рѣчное судоходство (работы Фёшера). Группы купидоновъ, играющихъ съ лебедями, дополняютъ украшенія этихъ великолѣпныхъ фонтановъ. Нижніе бассейны сдѣланы изъ полированнаго гранита; все остальное вылито изъ бронзы съ позолоченными украшеніями. Вода проведена въ фонтаны изъ Уркскаго Канала.
   Площадь-Согласія носила прежде названіе Площади-Лудовика XV, отъ конной статуи этого государя, которая стояла на ней. Въ 1763 году, парижское купечество воздвигло этотъ монументъ въ честь короля, отъ имени жителей города. Статую вылилъ изъ бронзы Эдмъ Бушардонъ. Пьедесталъ поддерживали четыре колоссальныя каріатиды, представлявшія четыре добродѣтели...
   Ни одна столица не имѣетъ такого великолѣпнаго въѣзда, какъ Парижъ со стороны Нёильи. Одна арка-Звѣзды служитъ какъ-бы задаткомъ пышности и великолѣпія монументальной столицы Франціи. Хорошъ въѣздъ въ Вѣну со стороны Пратера, не менѣе хорошъ въѣздъ въ Берлинъ со стороны Тиргартена, Бранденбургскими-Воротами и густою тополевою аллеею улицы Unter den Linden; но все это должно уступить великолѣпному въѣзду въ Парижъ черезъ тріумфальную арку Звѣзды, аллеею Елисейскихъ-Полей. Чѣмъ болѣе приближаетесь вы къ центру Парижа -- Тюильри, тѣмъ сильнѣе становится ваше уже заинтересованное любопытство. Любуясь Площадью-Согласія, вы въ то же время припоминаете происходившія на ней событія.
   "Дивною была судьба этой площади!" говоритъ одинъ изъ современныхъ публицистовъ. "Сначала вы видите ее застроенною бѣдными хижинами, окруженными полями и лугами, которые перерѣзывала рѣшетка du Cours de la Reine {Длинная аллея, отдѣляющая Елисейскія Поля отъ Севы. До-сихъ-поръ она удержала названіе Cours de la Reine.}, гдѣ Марія Медичи любила разсѣевать свою ревнивую меланхолію; потомъ вы видите эту площадь уединенною и опустѣлою, предоставленною влюбленнымъ и мечтателямъ. Ничто не соединяетъ ея съ тюильрійскимъ дворцомъ, къ которому ведутъ ворота Сент-Оноре и Конференціи (de la Conférante). Площадь предана забвенію, какъ запущенный садъ, какъ наслѣдіе нищеты: изрѣдко и случайно проходилъ до ней пѣшеходъ, спѣшившій къ королевскому мосту, откуда, если вѣрить словамъ маршала Катина, можно было наслаждаться великолѣпнымъ зрѣлищемъ кипучей парижской жизни. Тутъ, въ окрестностяхъ моста -- роскошная плантація; тамъ, на площади -- опустѣлое, заросшее травой и крапивой поле. Парижъ долго не зналъ, какое употребленіе сдѣлать ему изъ этой площади. Наконецъ, въ 1748 году, одному изъ купеческихъ головъ (prévôt des marchands), пришло на мысль -- заказать искусному скульптору Бушардону статую Лудовика XVI. Потомъ, когда она была отлита, стали искать удобнаго мѣста, откуда бы видѣлъ ее народъ. Узнавъ объ этомъ, король отдалъ въ распоряженіе купечества огромные пустыри, прилегавшіе къ Тюильрійскому-Саду, и тутъ-то положили поставить статую, отъ которой получила свое названіе и новая площадь. Статую короля поддерживали четыре добродѣтели. Лудовикъ XVI приказалъ обнести монументъ богатымъ балюстрадомъ изъ бѣлаго мрамора, а дурную, окружавшую его мостовую, замѣнить мозаичною. Настала революція. Уничтоживъ портретъ, она оставила однъ рамки его -- площадь... На огромномъ пьедесталѣ возсѣла аллегорическая статуя Свободы -- богини деспотически управлявшей тогда Франціею... Остальное вы знаете..."
   Съ Площади-Согласія я выѣхалъ въ Елисейскія-Поля, отдѣленныя отъ нея Улицею-Елисейскихъ-Полей, Rue des Champs Êlisées. Елисейскія-Поля -- прелестный паркъ, разрѣзанный по срединѣ широкою макадамизированною дорогою, Avenue des Champs Élisêes, съ двумя бульварами по бокамъ для пѣшеходовъ. Дорога эта ведетъ къ тріумфальной аркѣ Звѣзды, близь заставы того же имени. Елисейскія-Поля занимаютъ почти полторы версты въ длину" отъ улицы де-Шанзелизе до круглой, украшенной фонтаномъ площади Звѣзды, и почти версту по наибольшей широтѣ. Отъ заставы Звѣзды вы въѣзжаете черезъ гигантскія тріумфальныя ворота въ широкую аллею Avenue des Champs Éiisées, откуда любуетесь перспективою лучшей части Парижа до самаго Тюильрійскаго-Дворца. На концѣ длинной аллеи Тюильрійскаго-Сада, оттѣненной темной зеленью вѣковыхъ каштановъ, встаетъ передъ вами грандіозный средній павильйонъ дворца (Pavillon de l'Ilorloge) съ его огромнымъ чернымъ куполомъ, увѣнчаннымъ національнымъ флагомъ. Дополните красоту этой картины голубымъ небомъ, яркимъ солнцемъ, пестрыми толпами гуляющихъ, безчисленными экипажами, которые катятся по паркету шоссе... Чтобъ плѣниться видомъ Парижа вполнѣ и съ перваго въ немъ шага, надобно въѣхать въ него черезъ заставу Звѣзды.
   Елисейскія Поля -- любимое мѣсто прогулки Парижанъ средняго сословія. Въ Тюильрійскій-Садъ пускаютъ только порядочно-одѣтыхъ людей, тогда-какъ Елисейскія-Поля открыты для всѣхъ. Это вполнѣ народное гулянье. Блуза ремесленника мѣшается тутъ съ моднымъ пальто, фуляръ мелкой торговки съ модною шляпкой щеголихи. По воскресеньямъ и праздникамъ сюда собираются цѣлыя семейства купцовъ и ремесленниковъ. Великолѣпный циркъ Франкони, національная панорама, діорамы, косморамы, навалорамы, карусели, фокусники и сальнтембанки, показывающіе свое искусство подъ открытымъ небомъ, кукольныя комедіи, ученые звѣри, бродячіе пѣвцы и музыканты, шарманки -- всѣ эти многочисленныя развлеченія едва удовлетворяютъ страстную къ зрѣлищамъ и забавамъ публику. Нѣсколько превосходныхъ ресторановъ и кофеень, и въ головѣ ихъ Café des ambassadeurs и Café Drouhain, привлекаютъ подъ свои крытыя галереи любителей лакомаго кусочка (la bonne chère); блузникъ удовлетворяетъ свой аппетитъ или жажду въ генгеттахъ, въ подвижныхъ лавочкахъ, которыя вы встрѣтите на каждомъ перекресткѣ. Хорошенькія, мило-одѣтыя дѣти играютъ и рѣзвятся въ тѣнистыхъ боскетахъ и аллеяхъ, или тѣснятся около кукольнаго театра. Сколько тутъ шума, сколько непритворнаго смѣха! У входа въ Елисейскія-Поля я почти всегда встрѣчалъ маленькую модную колясочку на низкихъ лежачихъ рессорахъ, запряженную четверней козъ. На козлахъ этого лиллипутскаго экипажа преважно возсѣдалъ карликъ. Это -- наемный экипажъ для дѣтей, достойный знаменитаго генерала Томъ-Пуса, на котораго въ прошломъ году долго любовался Парижъ. Нѣсколько прекрасныхъ фонтановъ, устроенныхъ въ разныхъ мѣстахъ парка, даютъ въ избыткѣ свѣжую воду. На правой сторонѣ Елисейскихъ-Полей широкая аллея ведетъ къ дворцу Elisée Bourbon, смежнаго съ площадью (carré) Мариньи и аллеей (avenue) того же имени.
   На большой площади (grand carré) Елисейскихъ-Полей, къ сторонѣ Сены, поставлена временно статуя графа д'Эрлона. По отдѣлкѣ пьедестала монументъ перевезутъ къ нимъ. Если припомните, изображеніе этой статуи было помѣщено съ одномъ изъ нумеровъ Illustration. На площади происходило ученье. Любопытствуя видѣть французскую пѣхоту въ строю, я вышелъ изъ кабріолета и вмѣшался въ густую толпу зрителей.
   Знакомство съ прусскимъ и австрійскимъ солдатомъ отучило меня мѣрять иностранныя войска по нашему, русскому взгляду. Съ вида французскій солдатъ не казистъ: народъ все маленькій, худой, поджарый. Въ кавалеріи солдатъ рослѣе. Батальйоны французскіе едва-ли не вдвое меньше нашихъ. Взводы въ нихъ рядовъ по двѣнадцати. При мнѣ дѣлали построеніе: изъ вытянутаго фронта зашли направо, по взводно, и потомъ сомкнулись въ колонну. Шевеленье во фронтѣ страшное; солдаты только-что не сморкаются. Замѣчу, что я былъ свидѣтелемъ не простаго, домашняго ученья, а инспекторскаго смотра. Инспектировалъ, какъ мнѣ сказали, дивизіонный генералъ, въ шитомъ золотомъ мундирѣ, съ лентою черезъ плечо. Его окружала большая свита; два адъютанта въ штаб-офицерскихъ эполетахъ то и дѣло записывали что-то въ записныя книжки. Четверо бородатыхъ саперовъ въ бѣлыхъ кожаныхъ фартукахъ и въ огромныхъ медвѣжьихъ шапкахъ удерживали въ почтительномъ отдаленіи толпы зрителей и толкали безъ церемоніи тѣхъ, кто слишкомъ высовывался впередъ. Въ французской арміи тамбур-мажоры и саперы принадлежатъ къ рѣдкимъ остаткамъ времени имперіи, и, кажется, такъ же безполезны, какъ дорого обходятся правительству. Трудно предположить, чтобъ полдюжина саперъ могла слишкомъ пригодиться пѣхотному батальйону. Во фронтѣ они еще приносятъ ту пользу, что замѣняютъ жалонеровъ, да развѣ еще разгоняютъ праздныхъ зѣвакъ, которые, если только завидятъ штыкъ и мундиръ, или услышатъ барабанъ, то лѣзутъ со всѣхъ сторонъ, какъ на пожаръ.
   Было около пяти часовъ по полудни, когда я оставилъ Елисейскія-Поля. Черезъ великолѣпную Королевскую-Улицу (Rue Royale), которая, какъ я уже говорилъ вамъ, ведетъ отъ Площади-Согласія къ Церкви Св. Магдалины, я проѣхалъ на обширную площадь, украшенную великолѣпнѣйшимъ изъ парижскихъ храмовъ.
   Наружный видъ Церкви св. Магдалины поражаетъ огромностью размѣровъ и чистотою греческаго античнаго стиля, который такъ мало согласуется съ идеею христіанскаго храма. Зданіе имѣетъ форму огромнаго паралеллограма (100 метровъ длины и 42 ширины). Фронтоны и крышу поддерживаютъ пятьдесятъ-двѣ колонны коринѳскаго ордена, 15 метровъ высоты и 5 метровъ по окружности. Двойной рядъ такихъ колоннъ образуетъ пересталъ. Тридцать ступеней съ широкою платформою на срединѣ ведутъ къ главному входу. Огромный фронтонъ украшенъ барельефомъ Лемера, изображающимъ страшный судъ. Признаюсь, барельефъ этотъ, считающійся образцовымъ произведеніемъ новѣйшей французской скульптуры, не произвелъ на меня особеннаго впечатлѣнія. Посрединѣ видна колоссальная фигура Христа. Съ лѣвой стороны св. Магдалина, на колѣняхъ, умоляетъ Его о помилованіи грѣшниковъ, олицетворенныхъ въ видѣ семи смертныхъ грѣховъ. Ангелъ, вооруженный мечомъ, на которомъ начертаны слова Voe implis! (горе беззаконнымъ) отталкиваютъ ихъ. По правой сторонѣ Христа виденъ трубящій ангелъ, а позади его теологическія добродѣтели. Тутъ же другой ангелъ помогаетъ праведному выйдти изъ отверстаго гроба, на которомъ видна надпись: Ессе dies salutis (се день спасенія). Подъ фронтономъ вырѣзаны слова: D. О. М. sub invocatione sanctæ Magdalinæ. Чугунная рѣшетка окружаетъ церковь.
   Оставивъ внутреннее обозрѣніе церкви до другаго раза, я велѣлъ везти себя на бульвары. Первый бульваръ, начинающійся отъ Площади-Св.-Магдалины, называется Бульваромъ-Магдалины (Boulevart de la Madelaine). Парижскіе бульвары -- это главная артерія Парижа, средоточіе парижскаго движенія и парижской жизни, вмѣстилище богатства, роскоши, вкуса. Бульвары опоясываютъ главную часть Парижа, отдѣляя ее отъ не менѣе-многолюдныхъ и оживленныхъ предмѣстій. Въ началѣ царствованія Лудовика XIV, бульвары служили городскою чертою; на мѣстѣ ихъ тянулись городскіе валы и стѣны, защищаемыя башнями. Теперь бульвары отдѣляютъ почти одну половину города отъ другой, и одно уже это можетъ дать понятіе о необыкновенномъ расширеніи Парижа въ-теченіе двухъ съ половиною столѣтій. Главные бульвары лежатъ по сю сторону Сены и называются сѣверными, въ противоположность южнымъ (boulevart du nord et du midi) бульварамъ, опоясывающимъ южную, зарѣчную часть города. Главные бульвары, начинаясь отъ Площади-Св.-Магдалины, описываютъ дугу, оканчивающуюся у Площади-Бастиліи и Сен-Мартенскаго-Канала. Южные бульвары, начинаясь отъ Аустерлицскаго-Моста, идутъ также кривою, хотя менѣе-правильною линіею, до отеля инвалидовъ. Вотъ названія всѣхъ частей главныхъ бульваровъ, въ томъ порядкѣ, въ какомъ они идутъ отъ Площади-Св.-Магдалины къ Площади Бастиліи: бульваръ Магдалины, Капуциновъ (des Capucines), Итальянцевъ (des Italiens), Монмартрскій, Пуассоньеръ (Poissonnière), Доброй-Вѣсти (Bonne-Nouvelle), Сен-Денискій (Saint-Dénis), Сен-Мартенскій (Saint-Marlin), Тамильскій (du Temple), Дѣвъ-Кальваріи (des filles du Calvaire), Бомарше (Beaumarchais), и наконецъ, Бульваръ-Бурдонъ (Bourdon), идущій отъ Площади-Бастиліи къ набережной Сены (quai Morland) по берегу Арсенальнаго-Бассейна. Пространство, занимаемое этими бульварами въ длину, доходитъ до пяти тысячь метровъ. Южные бульвары раздѣляются на семь частей: Гошпитальный-Бульваръ, Гобеленовъ, de la Glacière, Сенжака, Адскій (de l`Enfer), Мон-Парнасскій и Инвалидовъ. Бульвары эти обсажены четырьмя рядами деревьевъ, съ широкою аллеею по срединѣ для экипажей и двумя контр-аллеями по бокамъ для пѣшеходовъ.
   Внѣшніе бульвары (boulevarts extérieurs) образуютъ собою вторую линію бульваровъ и служатъ городскою границею и чертой акцизнаго сбора. Они идутъ въ параллель внутреннимъ бульварамъ и усажены четырьмя рядами деревьевъ. Тутъ, въ безчисленныхъ шинкахъ (guinguettes) собирается по праздникамъ простой народъ -- пропить свой недѣльный заработокъ и посмѣяться надъ фарсами барьерныхъ театраловъ. Приманиваетъ его сюда дешевое вино и водка, не переступившія черты акциза, и, слѣдственно, не подверженныя большой акцизной платѣ.
   Бульвары носятъ на себѣ характеръ той части города или того квартала, черезъ который проходятъ. Главные бульвары имѣютъ троякій характеръ: аристократическій или фешёнебльный, промышленый и народный. Бульвары Магдалины, Капуциновъ и Итальянцевъ -- аристократическіе бульвары; слѣдующіе за ними бульвары -- промышленые и торговые, а остальные -- народные.
   Парижане любятъ свои бульвары и неохотно покидаютъ ихъ для Елисейскихъ-Полей и загородныхъ прогулокъ. Парижскіе фланёры не сходятъ съ бульваровъ. Пріютовъ для нихъ тутъ множество: безчисленные кафё и рестораны, Rocher de Сапсаіе, Café,de Paris, Café Cardinal, Tortoni, Maison dorée, Café Turc, клубы, или серкли, кабинеты для чтенія. Пообѣдавъ, какъ слѣдуетъ, Парижанинъ съ сигарою въ зубахъ, разваливается на стулѣ, подъ развѣсистымъ каштаномъ, предаваясь нѣмому эстетическому созерцанію безпрерывно-измѣняющейся передъ его глазами пестрой, оживленной, веселой толпы. Множество торговокъ стульями предлагаютъ вамъ свой шаткій товаръ, и за два су вы покупаете право сидѣть на плетеномъ соломенномъ стулѣ хоть цѣлый день. Чего-чего не найдете вы на бульварахъ! Не найдете на нихъ развѣ только птичьяго молока. Бульвары и Палеруйаль сходны между собою въ томъ, что въ нихъ сосредоточено все, что служитъ къ развлеченію и наслажденію празднаго человѣка.
   Ни одна столица не представляетъ для глазъ такого разнообразія, какъ Парижъ. Взгляните на любую улицу: подлѣ стариннаго, почернѣлаго отъ времени дома, вы видите домъ архитектуры новѣйшей; подлѣ комфортабельнаго отеля знатнаго богача видите восьми-этажную громаду, сооруженную жаждой барыша или промышленостью. Однѣ только новыя улицы отличаются изящнымъ однообразіемъ своихъ зданій. Таковы улицы: Риволи, Королевская (royale), Кастильйоне и Улица-Мира (de la Paix). Улицы стараго Парижа имѣютъ совершенно-иной характеръ. Все въ нихъ сжато, стѣснено; вездѣ въ нихъ темно и душно, тогда-какъ въ улицахъ позднѣйшаго города, въ новыхъ кварталахъ, все просторно, широко и удобно, нигдѣ нѣтъ недостатка въ свѣтѣ и въ свѣжемъ воздухѣ.
   Особенно бульвары отличаются красотою, роскошью и удобствомъ своихъ домовъ. Цѣнность мѣстъ не позволяетъ домамъ раздвигаться въ широту, заставляя ихъ рости въ вышину. Вы встрѣтите нерѣдко восьми-этажные домы, которые выходятъ на улицу тремя, четырьмя окнами. Балконы составляютъ необходимую принадлежность удобно-выстроеннаго дома, и ими опоясываются цѣлые этажи, какъ карнизами. Дворы при домахъ -- рѣдкость, а если и есть, то крошечные. Наружные дворы встрѣчаете только въ Сен-Жерменскомъ-Предмѣстьи, въ палатахъ знати. Улицы Университетская (de Université), Лилльская (de Lille) и набережная д'Орсе (d'Orsay) изобилуютъ домами такого рода.
   Желудокъ мой уже начиналъ бить тревогу и надобно, было подумать объ удовлетвореніи законнаго его требованія. Я вошелъ въ первый бросившійся мнѣ въ глаза ресторанъ, на Итальянскомъ-Бульварѣ, на углу Улицы-Комартенъ. Въ дверяхъ встрѣтилъ меня ловкій гарсонъ и послѣ вѣжливаго поклона подалъ мнѣ карту рестораціи, толстую книгу въ восьмушку, въ богатомъ сафьянномъ переплетѣ. Насилу могъ я выбрать себѣ menu изъ безконечнаго множества самыхъ оригинальныхъ названій блюдъ. Въ ожиданіи обѣда я успѣлъ пробѣжать газеты и подъ прикрытіемъ ихъ поглядѣть на хорошенькую конторщицу (dame du comptoir), одѣтую какъ кукла и погруженную въ чтеніе жорж-зандова "Пиччинино", какъ показала мнѣ обертка книги. Напротивъ меня двое мужчинъ съ окладистыми бородами, вѣроятно habitués, играли въ шахматы. Къ обѣду мнѣ подали цѣлую бутылку вина, бордо нисшаго сорта, который здѣсь называютъ обыкновеннымъ виномъ, vin ordinaire. За бутылку такого вина берутъ сорокъ сантимовъ. Въ парижскихъ рестораціяхъ и кофейняхъ принято правиломъ давать гарсону pourboire въ два или три су. Для этого конторщица, размѣнивая вамъ деньги, сдаетъ всегда нѣсколько су мѣдью. Я не зналъ этого обычая, и потому не мало удивлёнъ былъ, когда конторщица, при выходѣ, напомнила мнѣ о немъ: "N'oùbliez pas le garèon, s'il vous plaît". Гарсоны въ здѣшнихъ трактирахъ не получаютъ жалованья, но доходы ихъ pourboire'омъ, какъ мнѣ говорили, такъ значительны, что въ нѣсколько лѣтъ они сколачиваютъ себѣ капиталы. Меня увѣряли, что въ лучшихъ рестораціяхъ, каковы Rocher de Cancale, Véry, Véfour и Trois frères Provenceaux, мѣста гарсоновъ обложены довольно-значительною платою.
   Французская монетная система (десятичная, système décimal) очень-проста и удобна. Единица монетной системы -- франкъ, заключающій въ себѣ сто сантимовъ. Жаль, что до-сихъ-поръ еще не вывелся старый счетъ на су, употребляемый преимущественно простымъ народомъ. Единицею этого счета служитъ монета въ пять франковъ, заключая въ себѣ сто су. Пять сантимовъ новой монетной системы составляетъ одинъ су, десять сантимовъ -- два су, и т. д. Мелкихъ ассигнацій во Франціи не существуетъ, и въ обращеніи одно серебро и золото. Есть ассигнаціи французскаго банка въ 1000, 500 и 200 франковъ. Серебряная монета пяти сортовъ: монета въ пять, въ два франка, въ одинъ франкъ, въ пятьдесятъ (пол--франка) и въ двадцать-пять (четверть франка) сантимовъ.
   Мѣдная монета чрезвычайно-неудобна. Въ обращеніи ея два сорта: монета въ пять (одинъ су) и въ десять (два су) сантимовъ. Первая величиною съ наши двѣ копейки (грошъ), а вторая -- съ нашъ прежній пятакъ. Можете представить, какъ удобна подобная монета для кошелька дли кармана! Отъ этого почти по неволѣ становится она достояніемъ трактирныхъ гарсоновъ. Между французскими мѣдными су мнѣ часто попадались наши русскіе гроши, разъигрывающіе здѣсь роль одного су. Откуда явилось ихъ въ Парижѣ такое множество? Слѣды ли это кампаній тринадцатаго и четырнадцатаго годовъ, или слѣдствіе какой-нибудь жидовской спекуляціи? Никто не могъ мнѣ разрѣшить столь любопытнаго вопроса.
   Гораздо-труднѣе иностранцу съ французскими новыми мѣрами. Метръ (единица мѣры линейной), литръ (вмѣстимости) и граммъ (вѣса) съ ихъ деци, цента, милли (меньшими единицы) и дека, гекто, кило и миріа -- мальными (большими единицы) подраздѣленіями какъ-то странно звучатъ для непривычнаго къ нимъ уха, хотя въ сущности всѣ эти мѣры чрезвычайно-удобны и -- главное -- отличаются математическою вѣрностью. Въ народѣ еще до-сихъ-поръ сохранились названія старыхъ мѣръ, и въ парижскихъ мелочныхъ лавочкахъ (épiceries) до-сихъ-поръ вѣшаютъ товаръ на ливры, фунты. Метръ, вошедшій въ полное употребленіе, какъ линейная мѣра, значительно-болѣе нашего аршина (въ немъ слишкомъ 22 нашихъ вершка), отъ-чего съ перваго раза цѣны на матеріи и на сукна кажутся для русскаго покупщика дорогими.
   Отдохнувъ послѣ вкуснаго обѣда, я взялъ фіакръ и велѣлъ везти себя въ Булоньскій-Лѣсъ, гдѣ могъ увидѣть модное парижское общество. Большая аллея Елисейскихъ-Полей представляла какой-то праздничный видъ. По ней неслись сотни щегольскихъ экипажей, запряженныхъ статными конями. Сколько роскоши, сколько вкуса, сколько хорошенькихъ женскихъ лицъ! По срединѣ аллеи, между двумя рядами экипажей, проносились кавалькады. Мужчины, казалось, соперничали въ ловкости, дамы въ изящной красотѣ туалета и граціозности.
   Булоньскій-Лѣсъ, съ селеніемъ того же имени, занимаетъ довольно обширное пространство между Сеной и заставой Звѣзды. Извѣстно изъ хроникъ, что селеніе Булонь существовало еще въ 1319 году, когда оно получило позволеніе короля Филиппа-Длиннаго (Philippe le Long) выстроить на свой счетъ приходскую церковь. Роща и паркъ содержатся превосходно.
   Возвращаясь изъ Булоньскаго-Лѣса, я осмотрѣлъ монументальныя тріумфальныя ворота Звѣзды, достойный памятникъ славнаго для Франціи владычества Наполеона.
   Арка Звѣзды, Вандомская Колонна и тріумфальныя ворота на Карусельской-Площади -- три памятника военной славы Наполеона. Декретомъ его 18 февраля 1806 года, назначено было сооруженіе тріумфальныхъ воротъ. Колоссальные размѣры памятника приняты были непремѣннымъ условіемъ. Первоначальный планъ воротъ, составленный архитекторомъ Шальгреномъ, былъ утвержденъ императоромъ. 15 августа 1806 года, въ день рожденія Наполеона, происходила торжественная закладка монумента. Для утвержденія фундамента надобно было на глубинѣ 24 футовъ устроить искусственный грунтъ изъ нѣсколькихъ рядовъ тесанаго камня. По поводу торжественнаго въѣзда въ Парижъ обрученной Наполеону эрц-герцогини австрійской Маріи-Луизы, тріумфальнымъ воротамъ, едва доведеннымъ до поверхности земли, посредствомъ лѣсовъ и натянутаго на нихъ расписаннаго холста, данъ былъ настоящій ихъ видъ. Происшествія 1814 года прекратили работы. Экспедиція герцога ангулемскаго въ Испанію въ 1823 году подала Лудовику XVIII намѣреніе увѣковѣчить этотъ походъ сооруженіемъ тріумфальныхъ воротъ Звѣзды, и тогда же приступлено было къ продолженію работъ по измѣненному, сообразно новому назначенію, плану. Революція 1830 года возвратила воротамъ прежнее ихъ назначеніе. 20 іюля 1836 года монументъ былъ торжественно открытъ.
   Ворота эти, величайшія изъ всѣхъ извѣстныхъ въ мірѣ тріумфальныхъ воротъ, имѣютъ почти пятьдесятъ метровъ высоты, при 45 метрахъ въ длину и 22 1/2 въ ширину. Главная арка имѣетъ 20 метровъ 429 миллиметровъ высоты, при 14 метрахъ 620 миллиметрахъ ширины. Искусственный фундаментъ, о которомъ я уже говорилъ, заключаетъ въ себѣ 8 метровъ 375 миллим. глубины 54 метра 506 миллим. длины и 27 метровъ 280 миллиметровъ широты.
   По смерти Шальгерена въ 1811 году, работы были продолжаемы его помощникомъ и ученикомъ Гутомъ (Gousl). Въ 1824 году надзоръ за работами порученъ былъ Фоатену, Дебрё, Жизору и Лабарру. Въ 1828 году работы доведены были до архитрава антаблемента, когда главнымъ архитекторомъ назначенъ былъ Гюйо, которымъ и были окончены большой антаблементъ и главный сводъ съ его скульптурными украшеніями. Въ такомъ положеніи застала воздвигаемыя ворота іюльская революція. Однимъ изъ первыхъ актовъ новаго правительства было -- возвратить монументу прежнее его назначеніе и поспѣшить его достройкою. Архитекторъ Блуэ, назначенный въ 1832 году, докончилъ зданіе въ четыре года. Ворота эти, стоившія государству до десяти мильйоновъ франковъ, были торжественно открыты въ 1836 году.
   Два главные фасада ихъ обращены, одинъ къ Тюильрійскому Дворцу, другой къ Нейльи, а малые боковые фасы -- одинъ къ деревнѣ Клиши, другой къ деревнѣ Пасси. На каждомъ изъ главныхъ фасадовъ, по обѣимъ сторонамъ арки, въ нижней ихъ части, поставлены колоссальныя скульптурныя группы. Правая группа, на фасадѣ, обращенномъ къ Тюильри, изображающая выступленіе въ походъ въ 1792 году, прожектирована и выполнена художникомъ Рюдомъ. Надъ группою представленъ геній войны, обнажающій мечъ и призывающій къ брани. Посрединѣ группы виденъ военачальникъ, сбирающій вокругъ себя дружину согражданъ; далѣе, юноша, съ выраженіемъ энтузіазма въ лицѣ, и мужъ, хладнокровно обнажающій мечъ. Позади ихъ виденъ старикъ, напутствующій отходящихъ мудрыми совѣтами. Влѣвѣ, сидящій на землѣ воинъ натягиваетъ лукъ; сзади его, другой воинъ, въ кольчугѣ, трубитъ въ бранную трубу; за ними виденъ всадникъ, укрощающій рьянаго коня. Надъ всею группою развивается національное знамя. Лѣвая группа того же фасада, изобрѣтенія и работы скульптора Курто, представляетъ тріумфъ 1810 года. Побѣда увѣнчеваетъ лаврами Наполеона. Слава провозглашаетъ міру объ его великихъ подвигахъ, а исторія записываетъ ихъ на своихъ скрижаляхъ. Побѣжденные города покоряются побѣдителю; трофеи его висятъ тутъ же на пальмовомъ деревѣ; вдали виденъ обремененный цѣпями плѣнникъ {Высота каждой изъ этихъ группъ 11 метровъ 70 центимеровъ; высота фигуръ -- 5 метровъ 85 центиметровъ.}.
   Правая группа задняго фасада, къ сторонъ Нёйльи, выполненная Этексомъ, изображаетъ сопротивленіе 1814 года. Молодой воинъ защищаетъ свое отечество отъ вторгнувшихся въ него непріятелей. Раненный отецъ обнимаетъ его колѣни; молодая женщина съ ребенкомъ на рукахъ старается удержать его. Сзади виденъ падающій съ лошади раненый всадникъ. Геній будущности паритъ надъ группою и ободряетъ взоромъ молодаго воина. Лѣвая группа, того же художника, изображаетъ миръ 1815 года. Посрединѣ виденъ воинъ, вкладывающій въ ножны свой мечъ. По лѣвую сторону его, женщина ласкаетъ лежащаго на ея колѣняхъ ребенка; другой ребенокъ стоитъ подлѣ нея съ развернутой книгою. По правую сторону представленъ земледѣлецъ съ плугомъ, укрощающій вола. Надъ группою увѣнчанная лаврами фигура Минервы.
   По обѣимъ сторонамъ главнаго свода арки видны барельефы. Правый барельефъ на фасадѣ, обращенномъ къ Тюильри, работы Лемера, и представляетъ погребеніе генерала Марсо, убитаго подъ Гохштейнгаллемъ 19 сентября 1796 года; лѣвый -- Серра-младшаго, представляетъ абукирскую битву (24 іюля 1799). Лѣвый барельефъ на фасадѣ, обращенномъ къ Нёйльи, работы Фёшера, представляетъ переходъ черезъ Аркольскій-Мостъ 5 ноября 1796 года; правый барельефъ Шапоньера -- взятіе Александріи 2 іюля 1798 г. Боковые фасады арки также украшены барельефами. На правомъ боковомъ фасѣ изображено аустерлицское сраженіе, 4 декабря 1805 года, работы скульптора Тетчера; на лѣвомъ боковомъ фасѣ -- жемманская битва (6 ноября 1792 г.), работы Маронетти. Колоссальныя славы по сторонамъ арки -- работы Прадьё. Отдѣлка барельефовъ главнаго фриза, окружающаго карнизъ, изображающихъ выступленіе въ походъ армій (къ сторонѣ города) и возвращеніе изъ похода (къ сторонѣ Нейльи) -- поручена была художникамъ Ерюну, Летье, Жано, Кайльюэтту, Сёрру-старшему и Рюду.
   Тридцать щитовъ, помѣщенныхъ вокругъ аттика, носятъ названія тридцати замѣчательнѣйшихъ битвъ: Вальми, Жемаппъ, Флёрюсъ, Монтеноттъ, Лоди, Кастильйоне, Арколе, Риволи, Пирамиды, Абукиръ, Алькмаеръ, Цюрихъ, Геліополисъ, Маренго, Гогенлинденъ, Ульмъ, Аустерлицъ, Іена, Фридландъ, Сомосьерра, Ваграмъ, Москва, Лютценъ, Бауценъ, Дрезденъ, Ганау, Монмирайль, Монтеро и Линьи.
   На внутреннихъ сводахъ арки вырѣзаны названія всѣхъ битвъ, въ которыхъ принимала участіе французская армія, и имена знаменитыхъ генераловъ. Тимпаны малыхъ арокъ, подъ сводомъ, покрыты арабесками, изображающими аттрибуты разныхъ родовъ войска, работы художниковъ Бая (Вау) и Сёрра-младшаго. Надписи вырѣзаны въ хронологическомъ порядкѣ и раздѣлены на четыре отдѣла. Имена 584 генераловъ занимаютъ четыре стѣны, по шести столбцовъ въ каждой. Имена павшихъ на полѣ битвы подчеркнуты.
   Съ арки Звѣзды превосходный видъ на Парижъ и его окрестности. Иностранцы, посѣщающіе Парижъ, поставляютъ себѣ непремѣннымъ долгомъ взбираться на вершины арки Звѣзды, вандомской и іюльской колоннъ и на башни Собора Парижской Богородицы. Чтобъ съ разныхъ пунктовъ полюбоваться прелестною панорамою Парижа. Какъ ни хотѣлось мнѣ послѣдовать ихъ примѣру, но я долженъ былъ отказать себѣ въ этомъ удовольствіи, боясь натрудить свою больную ногу. Къ-тому же уже начинало смеркаться.
   Предположивъ провести вечеръ въ саду Мабилль, я отправился туда по главной аллеѣ Елисейскихъ-Полей. Садъ Мабилль помѣщается въ большой боковой аллеѣ, называемой "Аллеею Вдовъ" (Allée des veuves), идущей отъ средней круглой площади Елисейскихъ-Полей къ Сенѣ. Изукрашенныя ворота, освѣщенныя множествомъ газовыхъ фонарей, и вывѣска тотчасъ же указали мнѣ на этотъ веселый пріютъ уличной Терпсихоры. Идти въ садъ было еще рано. Я рѣшился отдохнуть и выпить чаю въ ближайшей кофейнѣ. Кофейня какъ-разъ случилась напротивъ. На вывѣскѣ было написано: "Au pauvre Jean. Glaces napolitaines".
   Я вошелъ въ небольшую, скромно, по чисто-убранную комнату и спросилъ у гарсона чаю.-- У насъ, сударь, не подаютъ чаю, отвѣчалъ мнѣ гарсонъ, хорошенькій мальчишка лѣтъ двѣнадцати. "Такъ дайте кофе".-- И кофе нѣтъ. Мальчика перебила сидѣвшая за прилавкомъ дама, которую я и не замѣтилъ въ полу сумеркахъ.-- Извините, сударь, сказала она: -- на несчастье, у насъ сегодня перекладывали печь, и мы не могли варить кофе. Не прикажете ли подать неаполитанскаго мороженаго? Я согласился, прибавивъ, что мнѣ еще не случалось лакомиться настоящимъ неаполитанскомъ мороженымъ. Въ кофейнѣ, кромѣ меня, никого не было и отъ нечего дѣлать, я завелъ съ дамою разговоръ. Оказалось, что она Итальянка (это можно было легко угадать по ея нечистому французскому произношенію), супруга хозяина заведенія, синьйора Чюффи. На мой вопросъ, что побудило ихъ выбрать девизомъ своей лавки "Бѣднаго Жана", любезная и словоохотливая Итальянка отвѣчала мнѣ цѣлой исторіей ея жизни.
   То была исторія честныхъ и трудолюбивыхъ людей. Два года назадъ, мужъ ея, Джіованни, служилъ гарсономъ въ одной изъ второстепенныхъ неаполитанскихъ кофеень, которую держалъ ея отецъ. Джіованни влюбился въ нее; она полюбила Джіованни. Долго скрывали они отъ отца свою страсть; наконецъ рѣшились открыться. Противъ всякаго ожиданія, отецъ согласился отдать свою любимую единственную дочь за честнаго, расторопнаго Джіованни. "Слѣдуйте моему примѣру" сказалъ онъ, благословляя ихъ: "я началъ ни съ чемъ, но, благодаря Бога, заработалъ на хлѣбъ. Вотъ вамъ тысяча ливровъ: начинайте съ ними, какъ можете".
   "Съ этими-то деньгами и съ надеждой на помощь Божію пріѣхали мы искать счастія въ Парижъ. Въ Парижѣ, вы знаете, нужна для всего приманка. Мы долго думали, какъ и чѣмъ приманить публику въ скромную нашу кофейню. Вы кушали наше мороженое, и, конечно, повѣрите, если скажу вамъ, что оно не въ примѣръ лучше знаменитаго мороженаго Тортони и Вефуровъ. На бульварахъ вы встрѣтите не одну кофейню съ вывѣскою: glaces napolitaines, но въ ихъ мороженомъ нѣтъ и тѣни неаполитанскаго. Все это мы знали, такъ же точно, какъ знали и то, что для парижской публики нужна приманка -- великолѣпное помѣщеніе, пышная мебель, богатый сервизъ, вычурная живописная вывѣска, а о приманкахъ такого рода мы и не могли думать при нашихъ средствахъ. Между-тѣмъ, мужу моему вдругъ пришла счастливая мысль. Онъ вспомнилъ исторію одного разбогатѣвшаго магазинщика на Тамильскомъ Бульварѣ -- разбогатѣвшаго по милости счастливо-изобрѣтенной вывѣски. Девизомъ своего оставленнаго покупщиками магазина онъ выбралъ бѣднаго Жака, пьесу, надѣлавшую тогда въ Парижѣ столько шуму -- одну изъ лучшихъ ролей несравненнаго Буффе. На вывѣскѣ, надъ которой написано было "au pauvre Jacques", изображенъ былъ Буффе въ знаменитой сценѣ втораго акта. Едва увидѣли вывѣску, какъ отъ покупщиковъ отбоя не было. Фортуна купца была сдѣлана. "Не взять ли и намъ", сказалъ мнѣ мужъ -- "девизомъ бѣднаго Жака"?-- Не бѣднаго Жака, а бѣднаго Жана, отвѣчала я. Пришли къ бѣдному Жаку -- пріидутъ и къ бѣдному Жану, il povere Giovanni.-- Попробуемъ.
   "Мы не ошиблись въ разсчетѣ. Богъ помогъ намъ, прошлогоднее лѣто было жаркое, и мы едва успѣвали приготовлять мороженое. Мороженое наше понравилось, вошло въ славу, и мы не разъ дѣлали его на заказъ въ Тюильри и въ Нёйльи. Дорогонько, правду сказать, обходился намъ ледъ, да дѣлать было нечего. Мы даже не возвысили цѣны на наше мороженое, какъ дѣлали другіе и остались не въ накладѣ. Теперь, благодаря Бога, насъ знаютъ, и мы не останемся безъ работы. Къ веснѣ, Богъ дастъ, переберемся куда-нибудь повиднѣе, въ Елисейскія-Поля, а можетъ-быть, и на бульвары. Вотъ, сударь, исторія нашей вывѣски."
   Мороженое въ-самомъ-дѣлѣ было прекрасное, и я не нахвалился имъ передъ доброю четою Чюффи. Провожая меня, они взяли съ меня слово зайдти къ нимъ въ другой разъ на кофе.
   Садъ Мабилль былъ уже освѣщенъ. Съ любопытствомъ вступалъ я въ любимое убѣжище гризетокъ, въ это царство канкана и эксцентрической польки, о которой слабое понятіе давала намъ петербургская французская сцена въ лицѣ мамзель Эстеръ.
   Начну съ сада. Не считайте преувеличеніемъ, если скажу вамъ, что небольшой садъ этотъ -- совершенство въ своемъ родѣ. Братья Мабилль употребили на отдѣлку его 200 тысячъ франковъ, а изъ такихъ денегъ можно сдѣлать много хорошаго. Архитекторы Фюжеръ, Плантаръ и Буйлье истощили весь свой вкусъ, все свое умѣнье, чтобъ сдѣлать изъ этого маленькаго кусочка земли настоящій уголокъ армидина сада.
   Средина сада занята площадкою, убитою такъ ровно и такъ гладко, что ее можно сравнить съ паркетнымъ поломъ. Это арена, на которой состязаются любители и любительницы эксцентрическихъ танцевъ. На площадку выходитъ фасадъ великолѣпной залы, служащей вокзаломъ; по срединѣ ея возвышается китайскій павильонъ, предназначенный для оркестра. Площадку окружаетъ аллея, отъ которой расходятся въ глубину сада дорожки, теряющіяся въ боскетахъ, въ бесѣдкахъ, гдѣ перевитая съ плющомъ виноградная лоза ложится непроницаемымъ для лучей солнечныхъ сводомъ. Вокругъ площадки идутъ великолѣпныя бронзовыя жирандоли, соединяющіяся одна съ другою гирляндами изъ бронзовыхъ ярко-вызолоченныхъ виноградныхъ лозъ. Въ боскетахъ, бесѣдкахъ, аллеяхъ цвѣтные китайскіе фонари разливаютъ таинственный полусвѣтъ, такъ заманчивый для влюбленныхъ, которыхъ -- увы! не отъищете во всемъ населеніи Мабилль. Представьте себѣ, что пять тысячъ газовыхъ рожковъ размѣщены на пространствѣ нѣсколькихъ квадратныхъ сажень, -- и вы будете имѣть понятіе о волшебномъ освѣщеніи сада... Я забылъ сказать вамъ о прелестномъ фонтанѣ, бассейнъ котораго окаймленъ живою гирляндою рѣдкихъ и благовонныхъ цвѣтовъ.
   Огромная зала воксала поражаетъ изящностью постройки и роскошью великолѣпнаго убранства. Стѣны ея, обитыя пунцовымъ драдедамомъ съ золотыми карнизами, покрыты огромными зеркалами въ бронзовыхъ рамахъ рококо. Точеная мебель -- совершенство комфорта и вкуса -- покрыта малиновымъ бархатомъ. Къ одной сторонѣ этой залы, предназначенной охранять редову и польку отъ непостоянства парижской атмосферы, примыкаетъ галерея съ террасою на верху, въ мавританскомъ вкусѣ. Она ведетъ къ кофейнѣ, café-divan и отдѣльнымъ комнаткамъ -- привилегированномъ убѣжищѣ нѣжныхъ паръ, утомленныхъ танцами. Изящный павильйонъ къ сторонѣ Аллеи-Вдовъ занятъ рестораномъ. Китайскіе бильярды, цѣли для стрѣльбы, динамометры, карусели, столбы съ кольцами, лотереи разбросаны въ разныхъ мѣстахъ сада. И на всемъ этомъ ослѣпительный блескъ газа и переливы шумной музыки, и среди всего этого шумъ, и говоръ, и скачущая полька, и вертящаяся редова, и мимическія арлекинады кадриля, и водоворотъ адскаго вальса, и буря всесокрушающаго галопа! Крикъ, шумъ, говоръ, смѣхъ и шутки, дымъ площадныхъ комплиментовъ и дымъ сигаръ, бѣглый огонь жгучихъ взоровъ и аванпостная перестрѣлка поцалуевъ въ полу-темныхъ аллеяхъ, подъ залпы фраппированнаго льдомъ шампанскаго...
   

III.
Парижанки.-- Уличная парижская жизнь.-- Улица Ришльё и фонтаны Мольера и Ришльё.-- Парижскіе театры.-- "Фенелла" на сценѣ Большой-Оперы.-- Войско и полиція.-- Улицы Сен-Никэзъ и Риволи.-- Церковь русскаго посольства.

   Постояннымъ и любимымъ развлеченіемъ моимъ, во все время пребыванія въ Парижѣ, если непогода или нездоровье удерживали меня дома, было -- слѣдить за неустаннымъ движеніемъ и жизнью Парижанъ. Сядешь къ окошку съ сигарою и газетою -- и не увидишь, какъ промелькнетъ длинное утро. Отъ пестрой, оживленной, безпрерывно измѣняющейся толпы, которая снуетъ взадъ и впередъ по улицамъ, переходишь къ осьміэтажнымъ каменнымъ громадамъ, гдѣ также кишитъ и движется парижская жизнь. Большой парижскій домъ:-- это цѣлый городъ въ маломъ видѣ, со всѣмъ его разнообразнымъ населеніемъ. Каждый этажъ имѣетъ свой отличительный характеръ. Роскошь и нищета, трудолюбіе и лѣность, добродѣтель и порокъ сошлись тутъ подъ одною крышею. И вездѣ женщины. Въ рѣдкомъ окнѣ не увидите вы женской головки, какъ-будто весь домъ наполненъ только ими.
   Чѣмъ болѣе смотришь на Парижанокъ, тѣмъ короче знакомишься съ ними. Каждая Парижанка -- кокетка отъ рожденія. Кокетство составляетъ ихъ лучшую добродѣтель и худшій порокъ, и надобно свыкнуться съ ними, чтобъ не увлечься этимъ прелестнымъ недостаткомъ. Парижанка -- кокетка по натурѣ, не по убѣжденію; кокетство -- шестое чувство ея, цѣль ея жизни. Она всегда хочетъ нравиться. Она кокетка вездѣ и со всѣми -- съ мужемъ, съ каждымъ мужчиной, съ своей служанкой, съ кухаркой, даже съ ангорской кошкой, необходимой принадлежностію каждаго парижскаго менажа. О томъ, какъ умѣютъ одѣваться Парижанки -- извѣстно всему свѣту; о любезности ихъ, если онѣ захотятъ быть любезными, я уже и не говорю. Отъ этого, на Парижѣ вы не найдете того отпечатка семейственности, какимъ отличаются въ-особенности нѣмецкіе города. Здѣсь все дышетъ безбрачной жизнью, все пользуется настоящей минутой, не думая о будущемъ, не принимая въ разсчетъ послѣдствій. Неловко и дико покажется въ Парижѣ всякому домовитому семьянину, привыкшему къ своему домашнему уголку. Домашній уголъ Парижанъ -- улица. Глядя на нихъ на улицѣ, веселыхъ, беззаботныхъ, невольно думаешь, что они счастливы, а между-тѣмъ, сколькихъ изъ нихъ грызетъ несчастіе, сколькихъ изъ нихъ ожидаетъ дома горе и нищета! На улицѣ вы не узнаете въ нихъ ни счастливыхъ мужей, ни чадолюбивыхъ отцовъ: на улицѣ они ни больше, ни меньше, какъ Парижане -- пчелы огромнаго улья, который зовутъ Парижемъ.
   Жизнь Парижанина -- жизнь фланёра по преимуществу. Онъ только спитъ дома, а все остальное время проводитъ на улицѣ. Тутъ онъ завтракаетъ, работаетъ, отдыхаетъ, обѣдаетъ, читаетъ, учатся, влюбляется и ухаживаетъ за предметомъ своей любви. Дождь, гроза и буря не сгонятъ его съ улицы. Въ холодную пору онъ выходитъ на улицу согрѣваться. Тутъ на каждомъ шагу готовъ для него теплый пріютъ и убѣжище. Крытыя галереи, занятыя великолѣпными магазинами (пассажи), кдфе, рестораны, серкли (клубы), кабинеты для чтенія -- все это отворяетъ передъ нимъ свои двери. Вечеромъ парижскія улицы еще обольстительнѣе. Облитыя огнемъ газа, онѣ принимаютъ какой-то праздничный видъ, придавая всему обманчивую прелесть. При яркомъ свѣтѣ безчисленныхъ фонарей, превращающихъ темную ночь въ свѣтлый день, всѣ женщины кажутся хорошенькими, всѣ мужчины красавцами. L'habit râpé уходитъ тутъ за модное платье, румяна и бѣлилы иныхъ женщинъ за свѣжесть молоденькаго и красивенькаго личика... Парижанинъ знаетъ все это и не поддается обольщенію, на которое, какъ на уду, попадаетъ довѣрчивый иностранецъ, ослѣпленный невиданнымъ имъ блескомъ. Съ улицъ, съ еще-болѣе великолѣпныхъ бульваровъ, Парижанинъ идетъ въ театръ -- это существенное, необходимѣйшее его развлеченіе. Болѣе двадцати-пяти театровъ, большихъ и малыхъ, отворяютъ передъ нимъ, или, лучше-сказать, передъ кошелькомъ его свои двери, представляя одну трудность выбора, embarras du choix. Если онъ любитъ трагедію, благородную драму, высокую комедію, онъ идетъ въ Первый-Французскій-Театръ, или въ Одеонъ. Если онъ музыкантъ или просто любитель музыки, аматёръ, если любитъ лирическія сцены и серьёзную, эффектную музыку, онъ идетъ въ Большую-Оперу (Academie royale de musique). Предпочитаетъ онъ музыку игривую, веселую, легкую -- передъ нимъ Комическая-Опера (Opéra comique). Любитъ онъ веселые куплеты, легкую шутку -- ему остается выборъ между театромъ Водевиля и театромъ Gymnase. Въ театрѣ Variétés его ждутъ остроумные каламбуры; въ театрахъ Сен-Мартенскихъ Воротъ, Амбигю и Веселости (Gaîté) онъ можетъ посмотрѣть слезливую мелодраму; въ театрахъ Драматическихъ-Шалостей (Folies dramatiques), Бомарше и Конта (Comte) онъ вдоволь насмѣется надъ фарсами. Поздняя ночь застаетъ его на бульварахъ, еще шумныхъ приливомъ и отливомъ возвращающаго изъ театровъ народа, гдѣ, ждутъ его или гастрономическій ужинъ, или свиданіе, или, наконецъ, шумная оргія.
   Я сказалъ, что Парижъ не носитъ на себѣ никакого отпечатка семейственности, тихой, домашней жизни. Примѣръ тому у меня передъ глазами, въ моихъ сосѣдяхъ, которыхъ нравы и обычаи я исподволь наблюдаю. Мосьё и мадамъ N принадлежатъ, по-видимому, къ среднему кругу парижскаго общества. Онъ, какъ сказывалъ мнѣ гарсонъ отеля, музыкантъ, или что-то въ этомъ родѣ, имѣетъ практику въ Тюильри и въ Палеруайллѣ и пользуется, какъ кажется, достаткомъ. Квартиру они занимаютъ весьма-порядочную, шесть оконъ на улицу, въ четвертомъ этажѣ. Комнаты меблированы не роскошно, но прилично и удобно. По стѣнамъ весьма-хорошія и, можетъ-быть, оригиналы -- масляныя картины. Въ гостиной ройяль очень-хорошаго тона, на которомъ мадамъ изрѣдка наигрываетъ вальсы, кадрили и польки. Ему лѣтъ подъ сорокъ, ей 25--26, если не болѣе. Она недурна собою, чрезвычайно-стройна, большая кокетка, и когда пріодѣнется, то можетъ завоевать глазъ и сердце мужчины съ перваго взгляда. Въ ней есть все, чѣмъ отличаются передъ другими женщинами Парижанки -- этотъ chic, эта особенность въ одеждѣ, въ манерѣ, во всѣхъ движеніяхъ. Чета эта кажется весьма-счастливою. У нихъ есть сынъ, хорошенькій мальчикъ лѣтъ шести, котораго я часто вижу съ дѣтьми моей хозяйки, внизу. Я до-сихъ-поръ, однакожь, не могу постигнуть, въ чемъ заключается счастіе этого менажа. Супруги не видятся почти цѣлый день. Встаютъ они часовъ въ девять (окно ихъ спальни прямо противъ моего окна), въ десять отдергивается ревнивая занавѣска, отворяется окно -- и въ немъ является мадамъ во всей свѣжести своего утренняго туалета. Потомъ наступаетъ другой туалетъ, очевидно, предназначенный для выѣзда, или, лучше сказать, выхода, потому-что лошадей и экипажа они не держатъ. Не смотря на погоду, дама непремѣнно выходитъ со двора, одна; но если погода хороша, то ея навѣрно цѣлый день нѣтъ дома. Часовъ въ девять или въ одиннадцать она возвращается домой и тотчасъ же ложится спать. За работою я ея никогда не вижу. Не знаю, что они ѣдятъ, когда и чѣмъ завтракаютъ и обѣдаютъ. Такой образъ жизни не могъ не возбудить во мнѣ подозрѣнія, но хозяйка моя, которая очень-хорошо знаетъ эту чету, увѣряла меня, что la dame est une personne rangée.
   Говоря о привлекательныхъ сторонахъ Парижанки, я забылъ сказать объ ея походкѣ... Свободнѣе, граціознѣе, изящнѣе нельзя ходить. Парижской походкѣ можно учиться, какъ танцамъ. Изящно-пластическая сторона этой походки видна особенно въ ненастную, дождливую погоду, когда прекрасно-гантированная ручка, подобравъ платье, позволяетъ видѣть всѣ движенія маленькой, превосходно-очерченной ножки.
   Парижскія улицы отличаются необыкновеннымъ движеніемъ, прекращающимся позднею ночью. Улица дю-Булоа, гдѣ я живу, принадлежитъ къ второстепеннымъ улицамъ, но близость Палеруайяля, почты и находящіяся въ ней мессажри Лафитта и Кальяра, поддерживаютъ въ ней неустанный приливъ и отливъ народа. Насилу свыкнешься съ этимъ страшнымъ уличнымъ шумомъ. Подъ окнами съ громомъ и трескомъ то-и-дѣло проносятся огромные омнибусы и дилижансы всѣхъ цвѣтовъ и именованій, извощичьи кареты, коляски, кабріолеты, на троттуарахъ снуетъ взадъ и впередъ пестрая, разнообразная толпа. Синяя блуза ремесленника, чепчикъ гризетки, изящный покрой платья женщины comme il faut, или пышный туалетъ актриссы, киверъ солдата, шляпа фланёра, мѣховая шапка національнаго гвардейца, треуголка инвалида -- все это смѣняется одно другимъ, опережаетъ одно другое. Глазу некогда отдохнуть, и если остановится онъ иногда на свѣженькомъ личикѣ, на стройной таліи, на крошечной ножкѣ, то его оторветъ тотчасъ же и прикуетъ къ себѣ другое, еще-болѣе миловидное лицо, еще-болѣе стройная талія, еще-болѣе крошечная ножка.
   Сегодня я осмотрѣлъ улицу Ришльё. Длинная, прямая, довольно-широкая улица эта считается одною изъ лучшихъ въ Парижѣ и ведетъ отъ улицы Сент-Оноре къ бульварамъ. Магазины улицы Ришльё соперничаютъ съ магазинами улицъ Вивьеннъ, Риволи, Кастильйонё и Мира. Зданіе Французскаго-Театра и Королевской-Библіотеки и фонтаны Мольера и Ришльё служатъ лучшимъ ей украшеніемъ.
   Фонтанъ Мольера воздвигнутъ назадъ тому года три въ честь великаго писателя, по подпискѣ, на углу улицъ Ришльё и Траверсьеръ, которая, въ-слѣдствіе того, и носитъ теперь названіе Улицы Фонтана-Мольера (Rue fontaine-Molière). Въ домѣ, къ угловому фасаду котораго прислоненъ памятникъ, жилъ послѣдніе годы своей жизни и умеръ Мольеръ. Поэтъ представленъ сидящимъ, съ свиткомъ въ рукѣ, въ положеніи человѣка, обдумывающаго предначертанный планъ новаго произведенія. Статуя вылита изъ бронзы, по рисунку Висконти. По сторонамъ пьедестала изъ бѣлаго мрамора, утвержденнаго на гранитномъ фундаментѣ, изъ котораго вытекаетъ въ бассейнъ тремя ручьями фонтанъ, поставлены двѣ аллегорическія статуи изъ бѣлаго же мрамора, изображающія музъ комедіи и драмы. Обѣ фигуры работы Прадье. Въ рукахъ держатъ онѣ свитки, на которыхъ вырѣзаны названія лучшихъ произведеній поэта; полные ожиданія взоры обѣихъ музъ устремлены на него, безмолвнаго и задумчиваго. Весь монументъ десяти метровъ вышины. На пьедесталѣ вырѣзана слѣдующая надпись: "Molière né le 15 janvier 1622, mort le 17 février 1673; souscription nationale". Надъ монументомъ возвышается полукруглый фронтонъ, поддерживаемый съ каждой стороны двумя колоннами коринѳскаго ордена съ антаблементами. Барельефъ на фронтонѣ изображаетъ генія, увѣнчивающаго имя Мольера. Вся высота фонтана шестнадцать метровъ.
   Немного подалѣе фонтана Мольера, на площади Лувуа, напротивъ зданія королевской библіотеки, осѣненной густыми тополями, возвышается фонтанъ Ришльё, или фонтанъ площади Лувуа.
   На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ ныньче воздвигнутъ фонтанъ, былъ Театръ Французской-Комедіи, выстроенный въ 1793 году дѣвицею Монтансьё, директриссою королевской труппы актёровъ. Театръ этотъ, занимаемый съ 1795 года оперною труппою, былъ разрушенъ и срытъ до основанія въ 1820 году, въ-слѣдствіе гнуснаго убійства. Тутъ, подъ перистилемъ этого театра, 13 февраля, злодѣйски умерщвленъ былъ герцогъ беррійскій Лувелемъ, бывшимъ конюхомъ Наполеона.
   По срытіи театра, площадь Лувуа предназначена была для монумента павшему герцогу. Революція 1830 года измѣнила это назначеніе. Въ 1835 году городской муниципалитетъ получилъ позволеніе короля Лудовика-Филиппа воздвигнуть на мѣстѣ начатой уже часовни монументальный фонтанъ, а площадь обсадить деревьями. Работы поручены были архитектору Висконти.
   Фонтанъ состоитъ изъ гранитнаго бассейна съ такимъ же постументомъ, украшеннымъ бронзовыми барельефами. Постументъ этотъ поддерживаетъ верхній бронзовый бассейнъ, верхъ котораго увѣнчанъ бронзовыми аллегорическими статуями Сены, Луары, Саоны и Гаронны, поддерживающими на головахъ чашу, изъ которой каскадами стекаетъ вода въ верхній и потомъ въ нижній бассейны. Фигуры нимфъ превосходно компонированы художникомъ Клагманномъ.
   Улица Ришльё, какъ вы уже знаете, упирается въ бульвары; между бульваромъ Итальянцевъ и Монмартскимъ. Проложеніемъ ей до ту сторону бульвара служитъ узкая улица ла-Гранжъ-Бательеръ (la Grange Batellière), на которую выходитъ задній фасадъ Большой Оперы, или королевской академіи музыки. Въ угловомъ домѣ улицы Ришльё и бульвара Итальянцевъ, внизу помѣщается великолѣпный Café-Cardinal, соперничествующій съ знаменитыми Café de Paris и Café de la Begence на Пале-Руаяльской-Площади. Другой угловой домъ, выходящій на Монмартскій-Бульваръ, называется Maison Frascati и по изящной архитектурѣ своей можетъ считаться однимъ изъ лучшихъ строеній на бульварахъ.
   Было шесть часовъ по полудни, и около театровъ начиналъ уже толпиться народъ, образуя у подъѣздовъ длинные хвосты (queux). Вообще въ Парижанахъ удивительная страсть къ зрѣлищамъ. Самый бѣдный ремесленникъ скорѣе откажетъ себѣ въ необходимомъ, чѣмъ лишитъ себя удовольствія побывать въ театрѣ. Для Парижанина театръ -- сущая необходимость. Въ маленькихъ театрахъ цѣны вообще чрезвычайно-умѣренны, и отъ-того они всегда биткомъ набиты народомъ. Огромнаго количества ныньче существующихъ театровъ недостаточно для Парижа. Будь ихъ еще столько же, всѣ они были бы полнёхоньки народомъ каждый вечеръ. Въ Парижѣ театръ -- одна изъ самыхъ выгодныхъ спекуляцій, одна изъ тѣхъ спекуляцій, въ которыхъ нѣтъ риска. Въ послѣднее время, открыто два новые театра, Театръ Историческій Дюма и коми, и Театръ Національный Оперы. Первый едва-ли уже не возвратилъ свой капиталъ; а до втораго почти нѣтъ доступа: записываются на мѣста за мѣсяцъ, платятъ вдвое и втрое, лишь бы попасть въ число избранныхъ. Едва-ли Римляне были такъ страстны къ зрѣлищамъ, какъ нынѣшніе Парижане! Въ пріѣздъ мой въ Парижъ, на Историческомъ-Театрѣ давали въ 75-й разъ кряду драму "Шевалье де-Мезонъ-Ружъ", и я долженъ былъ заплатить двойную цѣну, чтобъ добыть билетъ. Та же исторія повторилась въ театрѣ Сен-Мартенскихъ Воротъ, гдѣ въ 60-й разъ шла "Златовласая Красавица" (La Belle aux cheveux d'or), великолѣпно обставленная чепуха. Пять разъ посылалъ за билетомъ, и пять разъ получалъ одинъ и тотъ же отвѣтъ: "билетовъ нѣтъ; всѣ разобраны". Пришлось купить билетъ при входѣ у аффериста-перекупщика и заплатить за него чуть-ли не втрое противъ настоящей цѣны. Не меньшихъ хлопотъ и издержекъ стоило мнѣ посмотрѣть драму Феваля "Сынъ Тайны", выкроенную имъ изъ своего послѣдняго романа. Всѣ эти три пьесы были eu vogue и обогатили директоровъ трехъ театровъ.
   Обращусь къ оставленнымъ мною "хвостамъ". Въ Парижѣ театральныя кассы открываются обыкновенно за полчаса до начатія спектакля. Билеты на лучшія мѣста можно получать поутру, въ день представленія, съ платою небольшаго наддатка противъ указныхъ цѣнъ. Кто не успѣлъ запастись билетомъ поутру, тотъ можетъ получить его и при входѣ, отъ афферистовъ, промышляющихъ перекупкою билетовъ, натурально, за большую противъ обыкновенной цѣну, измѣняющуюся смотря по новизнѣ или успѣху пьесы. Мнѣ говорили, что промышляющіе этимъ ремесломъ афферисты въ нѣсколько лѣтъ сдѣлали себѣ состояніе. Не смотря на всѣ полицейскія мѣры, прекратить эти злоупотребленія нѣтъ никакой возможности. Простой народъ и люди средняго сословія предпочитаютъ, натурально, брать билеты въ кассахъ, при входѣ, и для этого собираются у подъѣздовъ театровъ задолго до ихъ открытія, наполняя собою длинный, огороженный съ обѣихъ сторонъ проходъ и образуя "хвостъ". Буря, дождь, холодъ, ничто не останавливаетъ этихъ любителей драматическаго искусства, по цѣлымъ часамъ ожидающихъ открытія кассы и своей очереди. Дѣло иногда не обходится безъ спора и драки, и тутъ права сильнаго ограничиваетъ муниципальная стража. Наблюдатели нравовъ простаго сословія нарочно вмѣшиваются въ эти хвосты, чтобъ подслушать разговоръ, шутки и иногда остроумныя выходки. Щадя свои бока и ноги, я не рѣшился, однакожь, на этотъ подвигъ, не взирая на все желаніе познакомиться покороче съ нравами и обычаями Французовъ, такъ точно, какъ не рѣшился брать дешевыя мѣста въ маленькихъ бульварныхъ театрахъ, исключительно наполняемыхъ семействами ремесленниковъ, гризетками и рыночными торговками. Едва ли такая игра стоила свѣчъ!
   Почти всѣ парижскіе театры находятся на бульварахъ, По правой сторонѣ, отъ Церкви Магдалины къ Площади-Бастиліи, встрѣчаются вамъ три театра: Театръ Комической Оперы или зала Фаваръ (Théâtre de l'opéra Comique, ancienne salle Favart), между улицами Мариво и Фаворъ, почти напротивъ Опернаго Пассажа (Passage du Grand-Opera), по ту сторону бульвара; потомъ Театръ Разнообразія (des Variétés), между улицами Вивьеннь и Монмартръ, и наконецъ, маленькій народный театръ Бомарше, почти подлѣ самой Площади-Бастиліи. Театры лѣвой стороны бульваровъ начинаются театромъ Большой-Оперы или королевской академіи музыки (Grand Opéra, ou Academie royale de la musique), между улицами Лепелльтье и Гранжъ-Бательеръ; за нимъ идутъ Жимназъ (du Gymnase), на бульварѣ Бон-Нувелль, зала и базаръ Бон-Нувелль, гдѣ ежедневно даются концерты, арлекинады и показывается превосходная діорама, между улицами Бон-Нувелль и Мазагранъ; театръ Воротъ Сен-Мартенскихъ (de la Porte Saint Martin), пройдя Сен-Мартенскія Ворота, на бульварѣ того же имени; театръ де-Амбигю-Комикъ (de l'Ambigu comique), на томъ же бульварѣ, близь улицы де-Лянкри; театръ Національной Оперы или четвертый лирическій театръ (de l'Opéra National), передѣланный нынѣшнимъ лѣтомъ изъ національнаго цирка Франкони и еще неоткрытый для публики {Открытіе его послѣдовало въ концѣ ноября, послѣ отъѣзда моего изъ Парижа. Въ 248 нумеръ Illustration вы можете прочитать объ его открытіи и видѣть изображеніе внутренности залы.}. Слѣдомъ за нимъ, почти рядомъ одинъ подлѣ другаго, театры: Драматическихъ Шалостей (des Folies-dramatiques), Веселости (de la Gaité), Фюнамбюль (des Funambules) и Комическихъ Отдохновеній (des Délassemens comiques). Всѣ эти пять театровъ на Тампльскомъ-Бульварѣ, въ центрѣ самой населенной, народной части города. Наконецъ, послѣдній театръ, достойно замыкающій собою весь длинный рядъ театровъ лѣвой стороны бульваровъ -- Театръ Историческій (Théâtre Historique), принадлежность и собственность знаменитаго автора "Монте-Кристо", "Записокъ Доктора" и иныхъ многотомныхъ произведеній плодовитаго и досужаго воображенія. Театральное кафе этого театра носитъ знаменательное названіе Café Monte-Christo и украшено живописными вывѣсками, изображающими главнѣйшія сцены романа.
   Вычислю вамъ здѣсь, кстати, и остальные парижскіе театры, разбросанные по разнымъ частямъ города. Итальянская Опера (theatre royal Italien) занимаетъ всю Площадь-Вантадуръ, къ которой ведетъ Улица-де-Пти-Шапъ (des Petits Champs), -- Театръ Французскій (Théâtre Franèais), или первый Французскій театръ, также Театръ Французской Комедіи (Théâtre de la Comédie Franèaise), вы уже знаете, лежитъ при входѣ въ улицу Ришльё и соединяется съ Пале-Руайялемъ; -- Одеонъ, или второй Французскій театръ (Théâtre royal de l'Odéon, ou Second Théâtre Franèais) -- за Сеною, въ Латинскомъ Кварталѣ, на площади Одеонъ;-- театръ Волейли -- на площади Биржи, въ улицѣ Вивьеннъ: Пале-руайяльскій театръ -- въ Пале-Руайялѣ, на концѣ галереи Монпансье,-- Люксанбурскій Театръ, -- за Сеною, близь Люксанбургскаго-Дворца, въ улицѣ Мадамъ;-- театръ Конта, въ пассажѣ Шуазёль, соединяющемъ Улицу Нёв-де-Пти-Шанъ съ Улицею Августинцевъ, -- театръ Серафима, въ Пале-руайялѣ, въ галереѣ Валуа; -- театръ Сен-Марсель въ предмѣстьи того же имени, въ Улицѣ Паскаля; -- театръ Пти-Лазари (Petit-Lazari), близь Тамильскаго-Бульвара; наконецъ, Магическій Театръ Робера Гудена (Houdin), и театръ Китайскихъ Тѣней въ Пале-Руанялѣ, и театръ восковыхъ фигуръ на Тамильскомъ-Бульварѣ. Есть еще театръ Шантрень (Chantereine), на которомъ даются представленія въ неопредѣленное время и по какому-нибудь случаю.
   Изъ всѣхъ вычисленныхъ мною театровъ, только пять главныхъ имѣютъ титулъ королевскихъ (Большая, Комическая и Итальянская оперы и два Французскіе Театра). Театры эти, кромѣ Итальянскаго, получаютъ отъ правительства ежегодныя субсидіи. Королевскія ложи находятся только въ этихъ пяти театрахъ. Всѣ остальные театры -- собственность частныхъ лицъ, или компаній, и держатся своими средствами.
   Говоря о зрѣлищахъ, нельзя не упомянуть о Гипподромѣ за Заставой-Звѣзды, и Циркѣ Олимпійскихъ-Полей, на площади Мариньи (carré Marigny). Наконецъ, сюда же должно отнести Панораму (Panorama national) Ланглуа, Жеораму и Новалораму, въ Елисейскихъ-Поляхъ, Діораму въ залѣ Бон-Нувелль, о которой я упоминалъ выше, и Новую Діораму въ Улицѣ Нёв-Сансонъ (Neuve-Sanson).
   Это еще не все. Парижанину мало многочисленныхъ городскихъ развлеченій: онъ ищетъ ихъ за городомъ, за заставами. Отъ полугородскихъ развлеченій и зрѣлищъ Елисейскихъ-Полей, отъ фокусниковъ, эквилибристовъ и маріонетокъ, онъ переходитъ къ баррьернымь театрамъ, которые плодятся и размножаются съ каждымъ годомъ. Белльвилль, Монмартръ, Батиньйолль, Гро-Кайлью, или Мон-Парнассъ привлекаютъ его къ себѣ поперемѣнно. Между этими театрами только весьма-немногіе заслуживаютъ вниманія; объ остальныхъ не стоитъ и говорить. Надобно, однакожъ, имѣть въ виду то, что всѣ эти театры служатъ разсадниками и школою талантовъ, и что всѣ лучшіе актёры парижской сцены начинали на нихъ трудное, мозольное свое поприще. Вотъ лучшіе изъ загородныхъ театровъ: театръ у Мон-Парнасской-Заставы, театръ Воспитанниковъ (d'élèves) между заставою Мучениковъ (des Martyrs) и Рош-Шуаръ; -- Бельвилльскій; Театръ въ Тернахъ (des Thernes), у Рулльской-Заставы; Гренелльскій театръ между селеніями Гренеллъ и Вожираромъ; Батиньйолльскій, въ улицѣ Лемерсье, Ранле (Ranelagh) въ Булонскомъ-Лѣсу, близь рѣшетки Пасса;-- Сен-Денисскій, въ большой улицѣ Сен-Дени, и Сен-Клускій театръ, въ Сен-Клу.
   Представьте себѣ, что каждый вечеръ болѣе пятидесяти театровъ и разныхъ зрѣлищъ готовы къ услугамъ жадной до развлеченій парижской публики -- настоящаго протея, успѣвающаго быть вездѣ, все видѣть. Изъ одного исчисленія, изъ сухихъ цифръ, если хотите привести его въ цифпы, вы можете имѣть ясное понятіе о страсти Парижанъ всѣхъ сословій къ зрѣлищамъ. Новѣвшій Вавилонъ, Парижъ, едва-ли не опередилъ въ этомъ древній, едвали не затмилъ его. Столицы древняго цивилизованнаго міра, сколько намъ извѣстно, не представляли такого разнообразія въ зрѣлищахъ и едва-ли и самый Римъ съ его необозримымъ Колизеемъ не уступитъ въ этой страсти Парижу. Въ Парнасѣ, чего хочешь, того просишь. Аффиши парижскихъ театровъ можно сравнить развѣ только съ картами парижскихъ ресторановъ; не знаешь, что выбрать въ этомъ безчисленномъ множествѣ самыхъ затѣйливыхъ названій, которыхъ "не хитрому уму не выдумать и ввѣкъ". Многочисленные театры эти, обезпечивая существованіе цѣлаго класса артистовъ, кладутъ ежегодно богатую лепту въ скудную сокровищницу страждущаго человѣчества. Въ 1845 году, на-примѣръ, больницы и богоугодныя городскія заведенія получили въ однихъ процентахъ съ театральныхъ сборовъ мильйонъ сорокъ шесть тысячь пять-сотъ двадцать-пять франковъ.
   Побродивъ по бульварамъ, въ 7 часовъ я отправился въ Большую-Оперу, гдѣ въ тотъ вечеръ шла "Нѣмая изъ Портичи" Обера, -- наша "Фенелла".
   И вотъ, я увидѣлъ, наконецъ, здѣсь эту знаменитую оперу, до-сихъ-поръ приводящую въ восхищеніе Французовъ -- оперу, которою въ молодости восхищалось и мое юношеское воображеніе -- идеальную Фенеллу, олицетворенную для Петербурга въ особѣ когда-то красавицы Новицкой, и потомъ многихъ другихъ...
   На аффишѣ объявленъ былъ Пультьё (Poultier) въ роли Мазаніелло -- одной изъ лучшихъ ролей его. Судя по восклицаніямъ и похваламъ всѣхъ здѣшнихъ газетъ, я думалъ найдти въ Пультье чудо, и далеко не нашелъ, чего ожидалъ. Нашъ Голландъ, назадъ тому лѣтъ тринадцать, былъ далеко совершеннѣе Пультье, да могъ бы состязаться съ нимъ еще и теперь, еслибъ возвратить ему голосъ.
   Блестящая увертюра была съиграна въ совершенствѣ, въ такомъ совершенствѣ, что я едва узнавалъ ее. Дружныя рукоплесканія всего театра служили лучшимъ доказательствомъ музыкальнаго вкуса публики, которая имѣетъ полное право гордиться своимъ оркестромъ, какъ лучшимъ въ свѣтѣ. Согласіе и точность оркестра, въ-самомъ-дѣлѣ, удивительны. Сотни скрипокъ дѣйствовали, какъ одна. Соло валторны передъ Финаломъ возбудило рукоплесканія.
   У насъ въ Петербургѣ, сколько мнѣ помнится, первый актъ открывается маршемъ почетной стражи. Здѣсь актъ открылся длиннымъ речитативомъ Альфонса и его наперсника, что произвело очень-дурной эффекть. Бѣдному Альфонсу, кажется, нигдѣ нѣтъ счастья: вездѣ представляютъ его люди безъ голоса, или съ самымъ дурнымъ голосомъ. Парижскій Альфонсъ показался мнѣ несчастнѣе всѣхъ Альфонсовъ, какихъ видалъ я. Поленъ (Paulin), представлявшій его на этотъ разъ -- толстый, неловкій, неуклюжій, какъ обрубокъ, актёръ, съ круглымъ, какъ луна, лицомъ, лишеннымъ всякой выразительности. Пѣть онъ не пѣлъ, а скорѣе хрипѣлъ подъ едва-удерживаемый смѣхъ и подъ ничѣмъ-неудерживаемую улыбку публики. Наперсникъ его, Лоренцо, какой-то г-нъ Кёнигъ, для комическаго контраста, высокій и тонкій, какъ спичка, съ миньятюрнымъ лицомъ, на которомъ прилѣплены были страшныя усищи, раздѣлялъ съ Альфонсомъ, какъ и слѣдовало наперснику, трофеи улыбокъ публики во все продолженіе длиннаго речитатива. Декорація перваго акта особенно не бросалась въ глаза и показалась мнѣ попроще нашей петербургской.
   Но вотъ раздаются звуки торжественнаго марша свадебной процессіи -- и сцена наполняется придворными дамами и кавалерами, солдатами, сбирами, крестьянами и крестьянками, рыбаками и рыбачками. Входитъ невѣста Эльвира, мадмуазель Но, или Нау (Nau), не знаю, какъ назвать ее правильнѣе -- одна изъ примадоннъ Большой-Оперы, замѣняющая теперь мадамъ Штольцъ. Ее встрѣтили рукоплесканія -- знакъ любви публики, довольно-скупой на апплодисманы. Мадмуазель Но уже подъ тридцать. Это -- блѣдная, худая, но стройная брюнетка съ весьма-выразительными черными глазами. Костюмъ ея (атласное бѣлое платье съ шлейфомъ) былъ богатъ и изященъ. Вообще о костюмахъ здѣшнихъ актриссъ можно сказать однажды навсегда, что они прекрасны. Послѣдняя статистка одѣвается со вкусомъ, достойнымъ Парижанки.
   Арія Эльвиры въ первомъ актѣ одна изъ значительныхъ въ цѣлой партіи, и по ней можно было судить о пѣвицѣ. У Но небольшой, но обработанный голосъ, который идётъ къ ея совершенно французской манерѣ пѣнія. Манеры пѣвицы благородны. Все это вмѣстѣ взятое давало ей право на нѣсколько апплодисмановъ, которыми прервана была ея арія. Непріятно поражала глазъ зрителя вольность танцовщицъ, крысъ (les rats de l'Opera), которыя во все продолженіе аріи Эльвиры расхаживали въ глубинѣ сцены, смѣялись, разговаривали, тогда-какъ по смыслу сцены и какъ крестьянки онѣ должны бы были вести себя тише воды, ниже травы. Видно, что съ этой арміей необузданныхъ вакханокъ трудно справиться директорамъ оперы. За всѣ ошибки, упущенія и вольности положенъ танцовщицамъ денежный штрафъ; но что значитъ ничтожный штрафъ для крысы, которую осыпаетъ гинеями какой-нибудь заморскій англійскій милордъ? Что остается дѣлать бѣднымъ директорамъ? Всѣ танцовщицы, начиная съ знаменитостей и оканчивая послѣднимъ сюжетомъ въ заднихъ рядахъ корде-балета, имѣютъ каждая своего милорда, а другія и разомъ по нѣскольку. Ваканціи искателей постоянно заняты и никогда не остаются свободными. Во время танцевъ въ первые ряды партера, исключительно наполненные такими искателями, посылаются самыя страстныя улыбки, сопровождаемыя не менѣе выразительными тѣлодвиженіями и позами.
   Но вотъ раздался звукъ бубенъ, тамбуриновъ, кастаньетъ... начался балетъ. Балетъ -- одно изъ совершенствъ Большой-Оперы, и слѣдовательно, первый въ мірѣ. Карлотта Гризи и Фанни Черрито -- перлы труппы; Адель Дюмилятръ, Плюнкеттъ, Марія, Флёри, Жозефа, Франекъ, Зели, Каролинь, Фужо и Эмаро -- самоцвѣтные камни. Кор-де-балетъ -- цѣлая армія, выполняющая самыя трудныя фигуры и на съ рѣдкимъ согласіемъ. Танцы тянулись чрезвычайно долго. Соло танцевали Типа (первый танцовщикъ) съ Дюмилятръ, Флёри и Жозефа -- манолу, этотъ полный жизни, огня и сладострастія испанскій народный танецъ, а Плюнкеттъ -- тарантеллу. Послѣднюю заставили два раза повторить этотъ танецъ. Что за чудной вакханкой являлась тутъ Плюнкеттъ, брюнетка, съ черными, какъ смоль, волосами, съ огненнымъ взглядомъ, съ бѣлыми жемчужными зубами! Парижане приходили въ изступленіе отъ манолы и тарантеллы и кричали и хлопали безъ границъ и мѣры. Въ финальныхъ танцахъ балета приняли участіе придворные дамы и кавалеры. Жаль было смотрѣть на блѣдную Эльвиру, сидѣвшую въ скучномъ сообществѣ какого-то неуклюжаго кавалера.
   Фенеллу играла Марія -- одна изъ первыхъ солистокъ балета, небольшаго роста, молодая, стройная, съ чрезвычайно-выразительными черными глазами брюнетка; по моему мнѣнію, она составляла лучшее украшеніе оперы. Трудно было бы передать вамъ словами игру выразительной, одушевленной ея физіономіи, граціозность позъ, совершенство мимики. Съ большимъ чувствомъ и съ большимъ умомъ нельзя было сѣиграть трудную роль нѣмой. Марія, кромѣ достоинстъ ея, какъ танцовщицы -- умная и талантливая актрисса. Я видѣлъ ее въ первый разъ въ роли графини, въ балетѣ "Le diable à quatre", гдѣ игрой, мимикой и танцами она соперничала съ Гризи, и, увидѣвъ теперь въ роли Фенеллы, могу назвать ее смѣло превосходною артисткою. Я постоянно слѣдилъ за ея полной ума и одушевленія игрой. Какъ умѣла она передавать взглядомъ и жестами музыкальную мысль, какъ глубоко проникала она въ смыслъ роли! Будь Марія красавица -- и парижская опера имѣла бы въ ней идеалъ Фенеллы, какъ нѣкогда имѣла его въ Новицкой петербургская нѣмецкая опера.
   Балетъ кончался. Въ послѣдній разъ брякнули тамбурины и разсыпалась вся пестрая стая танцовщицъ, уступивъ мѣсто забытой невѣстѣ. Лоренцо напоминаетъ ей, что пора идти къ вѣнцу, гдѣ давно уже ждетъ ее Альфонсъ, предлагаетъ ей руку -- и вотъ длинная процессія, въ головѣ которой задумчивая, печальная невѣста, какъ другая Лучіа, проходитъ черезъ всю сцену въ капеллу, подъ звуки знакомаго намъ марша. За придворными шумной толпой хлынулъ въ капеллу народъ, но Зельва уже успѣлъ поставить у дверей стражу. Рыбаки и крестьяне преклоняютъ колѣни. Начинается молитва -- прекрасная молитва, звуки которой вы, конечно, помните. Надобно было видѣть въ эту минуту Марію, забытую, брошенную; надобно было видѣть ея глухое, безвыходное отчаяніе при звукахъ этой молитвы. Сердце ея уже сказало ей, что обольститель ея тутъ, вблизи ея, что, можетъ-быть, онъ въ эту минуту произноситъ новый обѣтъ, забывъ свою жертву... Нѣсколько разъ прорывается она черезъ густую толпу крестьянъ къ дверямъ капеллы, которыя бдительно сторожитъ Зельва. Ея не пускаютъ, ее грубо отталкиваютъ. Напрасно ищетъ она взоромъ защитника,-- его тутъ нѣтъ, единственнаго ея защитника и покровителя, ея любимаго брата. Вѣнчальный обрядъ конченъ, и процессія прежнимъ порядкомъ возвращается на площадь. Сцена, въ которой Фенелла узнаетъ въ Альфонсѣ своего обольстителя -- выполнена была Маріею въ совершенствѣ.
   Антракты въ парижскихъ театрахъ, особенно въ оперныхъ, довольно-длинны. Мѣста въ партерѣ чрезвычайно-тѣсны. Сидѣть еще сносно, но за то ужь выйдти нѣтъ никакой возможности. Отъ этого въ антрактахъ и при выходѣ страшный безпорядокъ. Шагаютъ черезъ спинки скамеекъ, ходятъ чуть не по головамъ. Только и слышишь, что pardon, да pardon. Къ довершенію безпорядка, капельдинеры, продавцы газетъ, оперныхъ либретто и разной разности, шагаютъ тутъ же черезъ мѣста, громко возвѣщая о своемъ товарѣ:-- Programme du spectacle! quinze centimes! Analyse {Анализомъ называется программа балета или оперы.}, cinq sous!-- L'Entracte, journal du soir, quinze centimes!-- La pièce qu'on joue, vingt sous! Партеромъ здѣсь называются наши мѣста за креслами. Кресла называются здѣсь сталлями оркестра (stalles d'orchésire) и стоютъ десять франковъ въ Большой-Оперѣ и двѣнадцать въ Итальянской. Партерныя мѣста въ большихъ оперныхъ театрахъ стоютъ пять франковъ. Мѣста устроены на длинныхъ скамьяхъ со спинками, обитыхъ малиновымъ бархатомъ. Каждое мѣсто отдѣлено одно отъ другаго ручками и нумеровано (кромѣ итальянскаго театра, гдѣ кто пришелъ прежде, тотъ и занимаетъ лучшее мѣсто). Въ сталляхъ оркестра проходы между рядами нѣсколько-шире, что и избавляетъ отъ непріятности ходить по чужимъ головамъ.
   Публика въ театрѣ была воскресная, праздничная. Лучшее общество по воскресеньямъ не ѣздитъ въ театръ, или ѣздитъ только къ Итальянцамъ, которые играютъ черезъ воскресенье. Въ ложахъ, въ галереяхъ и на балконахъ видишь мирныхъ гражданъ Парижа, съ ихъ семействами, дочками и супругами, въ милыхъ, но не затѣйливыхъ туалетахъ. Въ партерѣ публика почти всегда одинаковая, т. е. состоитъ изъ любителей. По воскресеньямъ, правда, примѣшивается тутъ иногда нѣкотораго рода сволочь, одѣтая по послѣдней модѣ и не совсѣмъ-разборчивая на апплодисманы. По большей части франты эти -- комми и подмастерья, жуирующіе по воскресеньямъ изо всѣхъ силъ. Они повязываютъ себѣ разные эксцентрическіе галстухи, вставляютъ въ глазъ лорнетъ и стараются разъигрывать роли свѣтскихъ вивёровъ. Впрочемъ, здѣсь этотъ народъ составляетъ исключеніе, и, какъ птица, виденъ по полету.
   Публика начинала уже обнаруживать свое нетерпѣніе оглушительнымъ топаньемъ, какъ раздался звонокъ, и оркестръ грянулъ арію пробужденія, которою начинается второй актъ. Все смолкло. Взвился занавѣсъ, и передъ зрителемъ открылась безподобная панорама Неаполя. Я долго не могъ оторвать глазъ отъ прелестной декораціи, которую скорѣе слѣдовало бы назвать картиною. Голубыя волны залива только-что не шумѣли. На переднемъ планѣ представлена была пристань, заваленная товарами. Желтая тропинка спускалась съ нависшей надъ моремъ скалы. Рыбачьи сѣти, растянутыя по берегу, рыбачьи лодки, суда разнаго рода -- дополняли картину. Авансцена занята была живописными группами рыбаковъ и рыбачекъ. Жаль только, что при поднятіи занавѣса, сцена была совершенно освѣщена, тогда-какъ ее слѣдовало бы освѣщать постепенно, какъ это и дѣлается у насъ въ Петербургѣ. Молитва рыбаковъ была выполнена превосходно. Вообще хоры въ Большой-Оперѣ прекрасные и далеко превосходятъ хоры Итальянской-Оперы, которые и недостаточны и плохо обучены. Наши итальянскіе хоры гораздо-лучше здѣшнихъ.
   Но вотъ является Мазаньелло, привѣтствуемый громкими рукоплесканіями партера. Пультье, красивый бѣлокурый мужчина въ цвѣтѣ лѣтъ, ростомъ съ нашего Голланда, но стройнѣе его. Костюмъ его былъ свѣжъ и натураленъ. На ногахъ его, обтянутыхъ трико, не было сандалій, и пальцы ногъ обрисовывались какъ въ натурѣ. Пультье показался мнѣ хорошимъ актёромъ, но остатки небольшого слабаго голоса никакъ не давали ему права на титло хорошаго пѣвца. Прекрасная баркаролла "Amis, la mâtinée est belle!", которую такъ мастерски выполнялъ у насъ нашъ Голландъ, прошла незамѣченною. О Пьетро почти нечего я сказать тому, кто видалъ въ этой роли Ферзинга. Порто (Portlieaut), игравшій эту роль, посредственный пѣвецъ и плохой актёръ. Небольшого роста, худой, тщедушный, онъ отличался неустанной жестикуляціей. Руки и ноги его не оставались на минуту спокойными, какъ-будто въ немъ сидѣлъ бѣсъ. Быть-можетъ, онъ хотѣлъ приблизиться къ жестикуляціи неаполитанскаго простаго народа, забывая, что роль его была слишкомъ серьёзна для подобныхъ подражаній. Прекрасный дуэтъ Пьетро и Пазаньелло, производившій у насъ въ Петербургѣ большой эффектъ, здѣсь прошелъ также незамѣченнымъ.
   Третій актъ былъ удачнѣе, благодаря прекраснымъ танцамъ, хорамъ и оживленной сценѣ. Мамзель Плюнкеттъ снова электризовала публику тарантеллою; Каролина, Зели и Франекъ вмѣстѣ съ корде-балетомъ, превосходно протанцовали матлотъ. Рукоплесканіямъ конца не было. Эффекту послѣдней сцены, когда народъ сбирается на площади, много мѣшало полное освѣщеніе сцены. Странно было видѣть такіе промахи въ театрѣ, на которомъ пьесы ставятся съ необыкновенною тщательностью. Не могу умолчать о декораціи, представлявшей одну изъ неаполитанскихъ площадей. Декорація эта списана была съ натуры. Глубину сцены занимала церковь съ перспективами двухъ улицъ по обѣимъ сторонамъ ея.
   Арія четвертаго акта составляетъ торжество Пультье. Многіе пріѣзжаютъ въ театръ для одной этой аріи. Пультье спѣлъ ее хорошо, даже очень-хорошо, съ чувствомъ, съ толкомъ, хоть и оборвался одинъ разъ на взятой не подъ силу нотѣ. Такъ пѣвалъ эту арію нѣкогда и нашъ Голландъ. Удивляюсь восторгу Парижанъ и восторженнымъ похваламъ ихъ журналовъ. Хвалить безъ мѣры пѣвца за одну удачно-спѣтую арію, арію, которая сама-по-себѣ не представляетъ никакихъ музыкальныхъ трудностей, не значитъ ли это портить его, давать ему самоувѣренность, которая никогда не приведетъ къ усовершенствованію. Пультье, говорятъ они, хорошій актёръ. Пусть такъ, но въ оперѣ онъ долженъ быть прежде хорошимъ пѣвцомъ и музыкантомъ, а потомъ уже актеромъ. Мамзель Но спѣла свою арію весьма-хорошо, не взирая на всю неловкость своего супруга, который кутался въ широкомъ плащѣ и насилу-насилу выдернулъ изъ ноженъ, при появленіи Мазаньелло и рыбаковъ, свою шпагу.
   Сцена помѣшательства въ послѣднемъ актѣ была съиграна Пультье прекрасно. О Фенеллѣ-Маріи я уже не говорю: она была выше всѣхъ, и какъ настоящая артистка выдержала свою роль до конца. Декорація, изображавшая изверженіе Везувія, дѣлаетъ честь декоратору и машинисту. Передъ зрителемъ вставалъ конусообразный кратеръ, изрытый потоками огненной лавы. Не было никакихъ пиротехническихъ штукъ, колесъ и фонтановъ, которые иногда представляютъ изверженіе Везувія.
   Вотъ вамъ "Фенелла" Большой-Парижской-Оперы. Оставляя театръ, я не выносилъ изъ него никакого пріятнаго впечатлѣнія, какъ человѣкъ, обманутый въ своихъ надеждахъ. Заключу тѣмъ, что наша петербургская нѣмецкая оперная сцена могла гордиться передъ парижскою своими Фіорелло-Голландомъ и Пьетро-Фервингомъ. Парижъ, какъ и Петербургъ, помнитъ также блестящую эпоху этой оперы, когда Дюпрё, Баруалле, мадамъ Дорю-Гра и Фанни Эльснеръ занимали въ ней главныя роли. Время это давно прошло, и -- увы! не воротится, какъ все прошедшее.
   Скажу нѣсколько словъ объ исторіи большаго опернаго театра и о нынѣшнемъ его видѣ.
   Большая Опера, или Королевская Академія Музыки основана была въ 1645 году. Кардиналъ Мазарини, льстя вкусу и привычкамъ Анны Австрійской, страстно любившей зрѣлища, выписалъ изъ Италіи сначала труппу музыкантовъ, потомъ труппу пѣвцовъ и актёровъ. Они представляли трагедію "Андромеду", и во время свадебныхъ празднествъ Лудовика XIV, оперу "Влюбленный Геркулесъ", l`Ercole amante. Любовь королевы къ зрѣлищамъ доходила до того, что даже во время траура по мужѣ она посѣщала театры, скрываясь отъ публики за своими придворными дамами. Выписанная изъ Италіи труппа давала первыя свои представленія на театрѣ дю-Пти-Бурбонъ.
   Смятенія Фронды прервали эти представленія. Итальянская труппа разсѣялась. Ламберъ и Камберъ, учители музыки королевы, возъимѣли намѣреніе основать Французскую оперу. Поставленная ими на сцену въ 1659 году, сначала въ Пири, потомъ въ Венсеннѣ, пастушеская опера понравилась двору и имѣла въ публикѣ большой успѣхъ. Въ 1669 году аббатъ Перронъ получилъ привилегію на учрежденіе оперы въ Парижѣ и въ другихъ городахъ Франціи. Въ 1671 году представлена была въ Жё-де-Помдё-Бель-Эръ, въ улицѣ Мазарини, сочиненная имъ и сообщниками его пьеса "Помона". Несогласіе, начавшееся между тремя основателями, и корыстолюбіе маркиза де-Сюржака, принятаго имъ въ сообщество въ качествѣ машиниста, побудили короля передать привилегію придворному капельмейстеру Жану Батисту Люлли. Королевскимъ рескриптомъ въ мартѣ 1672 года дозволено было Люлли "d'établir une Academie royale de musique dans notre bonne ville de Paris... pour у faire des représentations devant nous, quand il nous plaira, des pièces de musique, qui seront composés tant en vers franèais qu'autres langues étrangères... pour en jouir sa vie durante... et pour le dédommager des grands frais, qu'il conviendra faire pour lesdites representations, tant à cause des théâtres, machines, décorations, babils, qu'autres choses nécessaires, nous lui permettons de donner au public toutes les pièces, qu'il aura composées, même celles qui auront été réprésentées devant nous... faisant très expresses inhibitions et défenses à toutes personnes, de quelque qualité et condition qu'elles soient, même aux officiers de notre maison d'у entrer sans payer, comme aussi de faire chanter aucune pièce entière en musique, soit en vers franèais, ou autres langues, sans la permission par écrit du sieur Lulli, à peine de dix mille livres d'amende et confiscation des théâtres, machines, décorations, habits et autres choses... et d'autant que nous l'érigeons sur le pied de celles des Academies d'Italie, où les gentilshommes chantent publiquement en musique, sans déroger, voulons et nous plaist que tout gentil hommes et demoiselles puissent chanter auxdites pièces et réprésenlations de notre dite Academie royale, sans que, pour ce, ils soient sensés déroger audit titre de noblesse et à leurs privilèges..."
   Представленія опернаго театра, помѣщавшагося въ Жё-де-Пом-де-Бель-Эръ, подлѣ улицы Генего (Guénégaud), открыты были въ томъ же году пьесою "Празднества Амура и Бахуса" (les Fêtes de l`Amour et de Bacchus), въ которой въ первый разъ приняли участіе придворные.
   По смерти Мольера, въ 1673 году, король отдалъ оперной труппѣ Пале-Руаяльскій Театръ, въ которомъ она и оставалась долгое время. Въ 1681 году показались въ первый разъ на сценѣ женщины, пѣвицы и актриссы. Въ 1716 году, во время регентства, въ театральной залѣ данъ былъ первый маскарадный балъ. 6 апрѣля 1763 года, въ восемь часовъ утра, зала загорѣлась. Двѣ тысячи человѣкъ тушили огонь въ-теченіе цѣлыхъ сутокъ, но всѣ усилія ихъ были безплодны: зала, крыло главнаго двора и всѣ машины были истреблены совершенно. Королевскимъ повелѣніемъ 11 февраля 1764 года утверждено было возстановленіе опернаго театра. Тогда же начаты были работы, по плану архитектора Моро, на томъ же мѣстѣ, но въ большихъ противъ прежняго размѣрахъ. Во время перестройки, оперная труппа давала представленія на тюильрійскомъ театрѣ. 2 января 1770 года послѣдовало открытіе новой залы. Нѣсколько весьма-замѣчательныхъ талантовъ украшали въ то время оперную труппу -- Доберваль, ле Гро и Софи Арну. Въ этомъ же году театральная зала начала освѣщаться, вмѣсто сальныхъ свѣчь, восковыми.
   Новый пожаръ, истребившій въ 1781 году оперную залу, принудилъ труппу переселиться на время въ театръ Сен-Мартенскихъ-Воротъ, откуда въ 1794 году, она перешла въ новую залу, въ улицѣ Ришльё, напротивъ зданія королевской библіотеки. Зала эта, выстроенная въ 1793 году по рисункамъ архитектора Луи, дѣвицею Монтансье, директриссою одной изъ парижскихъ театральныхъ труппъ, носила названіе "Національнаго Театра" и въ-послѣдствіи, "Театра Искуствъ". Успѣхъ пьесъ, игранныхъ труппою Монтансье, возбудилъ зависть директоровъ прочихъ театровъ. Монтансье обвинили въ намѣреніи сжечь національную библіотеку, противъ которой выстроенъ былъ ея театръ. Во время этого процесса театръ былъ занятъ оперною труппою. Декретомъ 1795 года онъ поступилъ въ собственность націи; оперная труппа занимала его постояно до 1820 года -- трагической кончины герцога беррійскаго, о которой я упомянулъ выше.
   Изъ разрушеннаго театра улицы Ришльё оперная труппа переведена была сначала въ театръ Лувуа, а потомъ въ залу Фаваръ. Тогда же приступили къ постройкѣ новаго опернаго зданія, на мѣстѣ, занимаемомъ садомъ отеля Шуазёль, между улицами Гранжъ-Вательеръ и Лепелльтье, Работы, начатыя въ августѣ мѣсяцъ 1820 года, по планамъ архитектора Дебре, были окончены 15 августа слѣдующаго года.
   Главный фасадъ большой оперы выходитъ въ улицу Лепелльтье, и состоитъ изъ ряда аркадъ, образующихъ въ нижнемъ этажѣ двойныя сѣни. Два крыла выступаютъ съ обоихъ концовъ, оставляя между собою, по всей длинѣ главнаго фасада, широкій крытый проѣздъ для экипажей. Девять аркадъ тянутся во всю длину бель-этажа, образуя залу Фойе, одну изъ обширнѣйшихъ въ Парижѣ. Длина ея 62 метра, ширина во всю шприцу зданія. Съ другихъ сторонъ къ театру прилегаетъ улица Пинонъ (Pinon), гдѣ останавливаются фіакры, и улица Гранжъ-Бательеръ для пѣшеходовъ. Два великолѣпные пассажа, наполненные магазинами, соединяютъ театръ съ бульваромъ.
   Внутренняя отдѣлка опернаго театра великолѣпна. Нынѣшнимъ лѣтомъ зала была подновлена. Я назвалъ бы ее совершенною въ своемъ родѣ, еслибъ не слишкомъ бросался въ глаза избытокъ живописныхъ орнаментовъ. Рампы вторыхъ и особенно первыхъ ложъ слишкомъ пестрятъ яркостью колорита рисунковъ. Одна только рампа балкона, состоящая изъ вызолоченнаго балюстрада, идетъ къ цѣлому. Ложи и мѣста въ партерѣ обиты малиновымъ бархатомъ. Ложи авансцены (въ числѣ ихъ королевская), и ложи, отдѣляющія среднія мѣста отъ боковыхъ, убраны богато и со вкусомъ. Огромная бронзовая газовая лампа и такія же жирандоли въ ложахъ аван-сцены и среднихъ, достаточно освѣщаютъ залу. Партеръ раздѣленъ почти на три ровныя части: оркестръ, сталли оркестра и мѣста за креслами. Только бенуары тѣсны и темны. На плафонѣ изображенъ Олимпѣ, или, лучше сказать, большой выходъ у Аполлона. Меркурій представляетъ богу поэзіи музыкальныя знаменитости нашей планеты: Люлли, Моцарта, Бетховена, Беллини и другихъ. На большомъ занавѣсѣ изображенъ Лудовикъ XIV, въ присутствіи двора, вручающій Люлли lettres patentes на учрежденіе королевской академіи музыки. Сцена эта годилась бы для картины, но не для занавѣса, который отъ того кажется слишкомъ-пестрымъ. Обширностью театръ этотъ уступитъ вашему большому петербургскому театру. Сцена его имѣетъ 27 метровъ длины, при 14 ширины; зала между боками -- 22 метра. Каменный брантмауеръ и желѣзный занавѣсъ предохраняютъ театръ отъ пожара.
   Сверхъ собственныхъ доходовъ. Большая Опера получаетъ отъ правительства ежегодную субсидію въ 760,000 франковъ, изъ которыхъ 180,000 идетъ на пансіоны заслуженнымъ артистамъ. Сюжеты большой оперы пополняются учениками и ученицами консерваторіи.
   Едва-ли въ какомъ-нибудь городѣ найдете вы на улицахъ столько солдатъ, какъ въ Парижѣ. Гауптвахтъ здѣсь безчисленное множество: онѣ здѣсь также часты, какъ въ нашихъ столицахъ будки. У каждаго казеннаго или общественнаго зданія, на площадяхъ, на перекресткахъ улицъ, вы увидите гауптвахту съ ея неизбѣжнымъ трехцвѣтнымъ флагомъ и извѣстною надписью: "ordre publique". Кромѣ карауловъ, по главнымъ улицамъ, площадямъ и бульварамъ безпрестанно разъѣзжаютъ патрули конной муниципальной гвардіи. На улицахъ Парижа вы встрѣчаете также множество полицейскихъ чиновниковъ, sergents de ville, наблюдающихъ надъ тишиною и публичною безопасностью, -- а также переодѣтыхъ полицейскихъ агентовъ. Полицейскаго коммисара нигдѣ не видно, но тамъ, гдѣ необходимо его присутствіе, вы увидите его непремѣнно. Каждый коммисаръ имѣетъ въ своемъ вѣдѣніи городской кварталъ (всѣхъ кварталовъ въ Парижѣ сорокъ-восемь) и подчиненъ префекту по да ши.
   Имѣя желаніе побывать въ нашей посольской церкви, я сегодня воспользовался воскреснымъ днемъ чтобъ исполнить это намѣреніе. Церковь наша находится ne въ домѣ посольства на Вандомской-Площади, а помѣщена въ частномъ домѣ тихаго, отдаленнаго квартала Елисенскихъ-Подей, недалеко отъ заставы въ Улицѣ-Нёв-де-Берри. На Площадь-Согласія я въѣхалъ черезъ улицы Сен-Никэзъ и Риволи. Крошечная, узенькая улица Сен-Никозъ, соединяющая улицу Сент-Оноре съ Риволи, была свидѣтелемъ ужаснаго происшествія, 24 декабря 1802 года: въ то время, какъ первый консулъ, будущій императоръ Франціи, ѣхалъ въ оперу, произошелъ взрывъ устроенной въ этой улицѣ адской машины. Судьба чудеснымъ образомъ спасла тутъ Наполеона. Карета его успѣла проѣхать. Окна въ ней выбиты. Многія изъ особъ его свиты были убиты и тяжело ранены. Всѣ сосѣдніе домы были такъ потрясены и попорчены, что жители принуждены были оставить ихъ. Наполеонъ приказалъ срыть эти домы, и эта часть улицы отошла подъ Карусельяую-Площадь и новую улицу Риволи.
   Улица-Риволи -- безспорно, великолѣпнѣйшая изъ парижскихъ улицъ. Съ одной стороны обозначаетъ ее правый боковой фасадъ Тюильрійскаго-Дворца и потомъ рѣшетка Тюильрійскаго-Сада, а съ другой, рядъ великолѣпнѣйшихъ домовъ, выведенныхъ подъ одинъ фасадъ и подъ одну крышу, съ арками въ нижнемъ этажѣ, занятомъ великолѣпными магазинами. Среднюю часть линіи этихъ домовъ, часть, заключающуюся между улицами Кастильйоне (ведущей къ Вандомской-Площади), и де-Люксанбуръ, занята министерствомъ финансовъ. Трехцвѣтный флагъ развѣвается надъ входомъ.
   Десять поперечныхъ улицъ соединяютъ улицу Риволи съ параллельною ей улицею Сент-Оноре, Сен-Никэзъ, де-Лешелль (de l'Echelle), Пирамидъ, Дофина, 29 іюля, Алжирскою, Кастильйоне, дю-Люксанбуръ, де-Мондови, и наконецъ, св.-Флорентина, отъ которой начинаются два великолѣпные дома, раздѣленные Королевской Улицей. Одинъ изъ этихъ домовъ занятъ министерствомъ морскимъ и колоній, другой носитъ названіе Пале-дю-гард-мёбль. За этимъ домомъ начинаются Елисейскія-Поля.
   Улица-Риволи -- пріютъ Англичанъ. Въ цѣломъ Парижѣ не найдешь столько англійскихъ вывѣсокъ, сколько встрѣчаешь ихъ подъ арками улицы Риволи. Тутъ же привилегированные англійскіе отели-гарни (Hôtlels Meurice, Windsor, Wagram, Grillon), англійскіе рестораны, кофейни, englisch coffee-house, пирожныя лавки, englisch pastry cook. Проходя мимо этихъ лавокъ, навѣрное увидишь въ нихъ нѣсколько рыжихъ физіокомій, флегматически истребляющихъ свои pastry cook.
   Улица Нёв-де-Берри соединяетъ авеню Елисейскихъ-Полей съ улицею Сент-Оноре, которая въ этомъ мѣстѣ носитъ названіе Улицы Рулльскаго-Предмѣстья (Rue du faubourg du Roule). Надобно вамъ сказать, что въ, Парижѣ всѣ улицы, выходящія за черту главныхъ бульваровъ, называются улицами предмѣстій, по именамъ тѣхъ предмѣстій, чрезъ которыя проходятъ. Такъ и улица Сент-Оноре, перейдя за Королевскую (royale), отъ которой начинаются бульвары, называется Улицею Предмѣстъя-Сент-Оноре, а не доходя до Рулльской-Заставы -- Улицею Рулльскаго-Предмѣстья. Улица Сент-Оноре, такъ же, какъ и улицы Сент-Антуанъ, Сен-Мартенская и Сен-Денисская -- самыя длинныя и многолюдныя улицы Парижа.
   Рядъ экипажей передъ домомъ скромной наружности указалъ мнѣ на цѣль моего путешествія. Вѣжливый швейцаръ проводилъ меня въ церковь, помѣщающуюся въ довольно-обширной залѣ отдѣльнаго флигеля. Единственнымъ и весьма-скромнымъ украшеніемъ этой залы служитъ иконостасъ, похожій на иконостасы нашихъ военныхъ походныхъ церквей. Небольшая люстра съ стеклянными подвѣсами -- произведеніе русской фабрикаціи, освѣщаетъ церковь. Передъ иконостасомъ два клироса съ простыми хоругвями. Полъ обитъ мягкимъ ковромъ, и церковь отопляется двумя большими тафельными печами. Въ церкви тепло и нѣтъ сквознаго вѣтра.
   Церковь была полнёхонька -- Русскими. Дамъ нашихъ едва можно было узнать: нарядныя -- какъ Парижанки, онѣ и разговаривали между собой по-французски. Удивительно, что дѣлаетъ сила привычки! Казалось бы, что въ Парижѣ-то и можно научиться любить свой родной языкъ, какъ любятъ Французы свой. Спросите послѣ этого у всѣхъ этихъ господъ и госпожъ, что они вывезутъ изъ Парижа въ свое отечество? Тряпки, свѣдѣнія о парижскихъ театрахъ и гульбищахъ, да нѣсколько мѣстныхъ парижскихъ фразъ, которыя они пустятъ въ ходъ лома. Французы удивляются и понять не могутъ, отъ-чего Русскіе говорятъ между собою по-французски. Увѣряйте ихъ послѣ этого, что у насъ есть свой прекрасный языкъ и хотя молодая, но свѣжая и полная силъ литература!
   Не смотря на эти грустныя истины, которыя пришли мнѣ тутъ въ голову, я невольно перенесся мыслію въ болѣе, чѣмъ когда-нибудь дорогое мнѣ отечество. Съ особеннымъ вниманіемъ прислушивался я къ роднымъ мнѣ звукамъ, съ которыми связано было такъ много воспоминаній. Торжественное величіе нашей литургіи, стройное пѣніе небольшаго хора, тишина и благоговѣніе -- и все это среди судорожной, кипучей, скептической жизни Парижа!..
   Послѣ многолѣтія и цалованія креста, все задвигалось, заговорило. Только и слышалось, что "ахъ! и вы здѣсь? давно ли? откуда?" и тому подобныя французскія и русскія восклицанія. Черезъ четверть часа церковь опустѣла -- и залетныя птицы разлетѣлись по всѣмъ угламъ необозримаго Парижа.

С. ПОБѢДОНОСЦЕВЪ.

"Отечественныя Записки", No 5, 1848

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru