Погодин Михаил Петрович
Обед, данный в честь генерала от кавалерии, генерал-адъютанта графа Остен-Сакена

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ОБЕД, ДАННЫЙ В ЧЕСТЬ ГЕНЕРАЛА ОТ КАВАЛЕРИИ, ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА ГРАФА ОСТЕН-САКЕНА,

в зале Благородного Собрания, марта 4-го дня 1856 г.

   Москвитяне, в последнее время, чествовали славных защитников Севастополя, офицеров и матросов Черноморского флота, составлявших мужественный, геройский гарнизон крепости.
   Узнав на прошедшей неделе о проезде чрез Москву графа Остен-Сакена, бывшего начальником гарнизона в продолжение почти всей осады, многие граждане, в том числе его сослуживцы и знакомые, сочли своею обязанностью выразить ему также чувства своей признательности. Генерал-адъютант Шипов, товарищ графа Остен-Сакена, по званию генерал-адъютанта и близкий к нему по давней дружбе, принял на себя распоряжение предположенного празднества. Mocковские сановники показали живое участие. В два дня записалось около двух сот человек, -- и депутация отправилась к заслуженному воину, просить, чтобы он удостоил посещения устроенный в честь его обед.
   В первое воскресенье поста, к четырём часам, собралось избранное Московское общество, из всех сословий без различия, в обширные залы Благородного Собрания.
   Стол убран был великолепно цветами, плодами и зеленью. В начале пятого часа грянула полковая музыка, и возвестила прибытие честимого гостя.
   Генерал-адъютант Шипов встретил его в первой гостинной, и ввёл в главную залу, где и представил участников.
   В средине обеда, когда наполнились шампанским бокалы, старший из участвовавших, князь Сергий Михайлович Голицын, встал и провозгласил тост за здравие Государя Императора и всего Августейшего Дома.
   Во всех концах залы раздалось громкое, живое ура, и не прерывалось до самого окончания знаменитой песни. Музыка слышалась только в кратких передышках, за которыми клики вырывались громче и громче, не только в зале, но и на хорах. Некоторые из присутствовавших заметили, что эти клики на всяком новом обеде слышатся crescendo, так что музыка скоро окажется совершенно не нужною, и достаточно будет только услышать возлюбленное имя, чтоб в ту же минуту раздался гром Русского общего сердечного чувства, во славу того, кого мы любим, на кого мы надеемся, кому мы верим...
   Второй тост предложил генерал-адъютант Шипов следующими словами: "Мы, жители Москвы, почитатели заслуг и достоинств графа Остен-Сакена, за особенную честь себе поставляем видеть сегодня между нами доблестного мужа. За здоровье вождя, сколько храброго, столько же и скромного!"
   Пишущий эти строки произнёс речь, которая имела счастье встретить самое живое сочувствие. Не придавая ей никакой цены в отношении искусства, как самому простому выражению мыслей, принадлежащих всему обществу, он, в качестве летописателя, считает своею обязанностью в исполнение общего требования, отметить, при пособии свидетелей, места, кои присутствовавшими признаны торжественно и громко за свои. Рукоплескания, следовательно, не принадлежали словам, а служили только всякому выражением его собственных мыслей. Не речь важна, а важна быль, важно дело!
   "Московские граждане сочли непременным своим долгом засвидетельствовать чувства глубокого своего почтения вам, граф, начальнику Севастопольского гарнизона, покрывшего себя блистательною славою в продолжение осады, беспримерной в летописях военного искусства.
   На прошедшей неделе мы приветствовали офицеров Черноморского Флота, славили их храбрость, неустрашимость, отвагу.
   Эти доблести для всех очевидны, но сокровенные действия военачальников остаются долго в неизвестности...
   Позвольте нам, граф, воздавая вам честь, пропустить события, которых мы не знаем ещё основательно. Позвольте нам вспомнить теперь только те подвиги из вашей долговременной службы, которые сделались уже достоянием отечественной истории, которые мы все здесь знаем.
   Мы знаем, что начав службу еще в отрочестве, вы участвовали в Аустерлицком сражении, сделались вскоре адъютантом Милорадовича и принимали, следовательно, деятельное участие во всех славных сражениях 1812, 13 и 14 годов.
   Мы знаем, что в Персидскую войну вы начальствовали всею кавалериею.
   Мы знаем, что в Турецкую войну вы были начальником Главного Штаба у Паскевича, взошли прежде всех на стены Ахалциха, и содействовали преимущественно взятию приступом Карса.
   Мы знаем, что в Польскую войну вы охранили Вильну, стянув с особенным искусством рассеянные отряды, и разбив шедшего против вас многочисленнейшего неприятеля.
   Мы знаем, что в продолжение нынешней войны вы защитили Одессу.
   Мы знаем, что Волынский, Селенгинский и Камчатский редуты были воздвигнуты и оборонены блистательно во время вашего военачальства.
   Мы знаем, наконец, что не было ни одного опасного места в Севастополе, где бы вы ни являлись в случае нужды с вашими распоряжениями. (Восклицания).
   Вот что мы знаем о ваших подвигах в военное время.
   Мы знаем, что в мирное время вы были строгим блюстителем необходимой в войске дисциплины; но наши полки, дивизии, корпуса всегда были накормлены сыто (восклицания), одеты и обуты тепло (восклицания), не изнурялись никакими излишними трудами, и все люди находили себе всегда свободный доступ и справедливое покровительство. (Восклицания).
   Мы знаем еще одно ваше достоинство, которое делает вас особенно любезным для нас, жителей Православной Москвы, достоинство, которого для Русского солдата не заменит никакая наука, никакая учёность, никакой ум, никакие способности, достоинство, которое завещал своим примером всякому Русскому военачальнику наш великий мастер "науки побеждать", Суворов. Я не смею назвать этого достоинства по имени, но будьте уверены, что у православных Московских людей, которых вы здесь видите, сердце забилось в эту минуту сильнее, и почувствовало к вам особенное влечение! (Восклицания).
   Вот что мы знаем, граф, о ваших подвигах военных и мирных! Мм. гг. Довольно ли этого, чтоб поднять высоко бокал и воскликнуть громко: "Честь, честь и благодарность соотечественников графу Остен-Сакену!" (Восклицания).
   Граф отвечал:
   "Глубоко тронутый радушным приёмом и сочувствием Москвы, сердца России, колыбели Русской народности, я могу сильно чувствовать, но не сумею высказать живейшей моей признательности. Скажу только с простодушием закалённого в боях солдата, что это внимание, это сочувствие дают мне новые силы к добросовестному продолжению моего служения. Да здравствует и благоденствует Православный, истинно Русский ЦАРЬ наш! Да здравствует и благоденствует благочестивая наша Россия, и да погибнет ложь и всё гнилое, ей приразившееся! Да здравствует и благоденствует Москва, и да сотрутся с лица земли Русской враги правды и бескорыстия!"
   Третий тост посвящен был Севастопольскому гарнизону.
   К.С. Аксаков, с особенным чувством, сказал следующую речь, возбудившую многими местами и их выражением общее сочувствие:
   "Весьма понятно, что люди, знакомые с боевыми подвигами, собрались, чтоб выразить вам, граф, свое глубокое уважение. Но между участниками этого обеда есть люди, которым никогда не случалось видеть боевого поля, которые вовсе не знакомы с военным делом, с военною наукою. Какое же право имеют они ценить военные подвиги и приветствовать боевого генерала, еще недавно испытанного, укрепленного и освеженного дымом и громом сражений? Почему присутствуют здесь люди не военные? Потому что во всяком деле человеческом, следовательно, в деле военном, есть нравственная сторона, есть внутренняя сила, которая доступна и понятна всякому человеку, которую чтоб почувствовать и оценить, достаточно быть человеком. Вот та сторона ваших подвигов, доблестный военачальник, которая доступна и не военным людям, не имеющим никакого знания собственно военного дела. И сказать ли, что сторона, столь живо ощутительная во всех ваших действиях, едва ли не существенная сторона всякого дела. Недавно удалось мне слышать выражение одного воина, закаленного в Севастопольском огне: "Мало одного ума, мало одного знания, надобно души подбавить. Как бы ни шло вперед военное искусство, какие бы новые изобретения ни совершались, но души они не заменят, ибо души ни выдумать, ни изобрести нельзя. (Восклицания).
   Среди всех усовершенствований и машин, среди новых открытых двигателей на земле, первым двигателем в человечестве всегда останется дух! (Восклицания).
   Русский народ знает, граф, что вы глубоко чтите то, что составляет основу всего бытия Русского народа. Я разумею веру: вера связует нас неразрывно союзом братской любви с отдаленными единоверцами Греками и единоплеменными Славянскими народами. (Восклицания). В вере победа, в вере неодолимая сила. Она одна дает истинное мужество; в этом мужестве уже нет кипенья крови, нет подстрекания самолюбия, а одно высокое бесстрашие, ибо страх Божий избавляет от всякого страха! (Взрыв восклицаний).
   Эти мысли и слова внушаются присутствием вашим, граф. Государство чтит заслуги человека, возводя его по степеням государственных почестей, украшая его внешними знаками отличия. Общество чтит человека добровольным выражением своего внутреннего сочувствия и уважения. Примите ж, Русский православный воевода, этот обед, как общественное выражение сочувствия и уважения к вам, как к воину и как к человеку. (Восклицания).
   Последний тост, или здравица посвящена была защитникам Одессы. С.П. Шевырев сказал:
   "При словах: "За храбрых защитннков Одессы!" по влечению собственного чувства, не уполномоченный никем, я выхожу сказать вам мое приветствие. Конечно, не мое дело ценить ваши воинские доблести: нам ли, мирным труженикам науки, судить о них?.. Не они вызывают меня теперь на слово и влекут к вам, а та добродетель, которая озаряет их и служит им источником. Я не усумнюсь назвать ее во всеуслышание, особливо в неделю православия -- это наше древнее Русское благочестие. Я не посягнул бы на вашу скромность, если б эта добродетель в вас не принадлежала уже Отечеству, и не связывалась с тем великим историческим событием, которое оживилось памяти, когда вы подняли бокал "За храбрых защитников Одессы".
   Сокрушимы все силы человеческие. На несметные полчища можно двинуть другие несметные; против адских орудий истребления изобрести другие более истребительные. Но несокрушимы силы Русские будут, пока силы небесные с нами. Вот наше верование, а источник его в нашем древнем Русском благочестии".
   По окончании речи раздались новые восклицания, долго не умолкавшие.
   Пред концом обеда А. С. Хомяков, начавший службу в кирасирском полку под начальством графа Остен-Сакена, подошёл к нему и сказал ему несколько задушевных слов, выражавших его глубокое личное сочувствие, или, говоря его словами, сочувствие гордой любви.
   Гости встали из-за стола весёлые, довольные, в приятном волнении, радуясь, что случилось им сказать вслух лежавшее на сердце, и услаждаясь единодушными верноподданническими чувствами...

М. Погодин.

   5 марта. 1856.

(Из журнала "Москвитянин" за 1856 год)

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru