А. И. Полежаев День в Москве Сатира русских поэтов первой половины XIX в.: Антология М., "Советская Россия", 1984. (Школьная б-ка). Я дома... Боже мой, насилу вижу свет! Мой милый, посмотри, в уме я или нет? Не видишь ли во мне внезапной перемены? Похож ли на себя? С какой ужасной сцены Сейчас я ускользнул!.. Где был я, о творец! Я мукой заслужил страдальческий венец!.. Нет, Сидор Карпович, покорнейшим слугою Прошу меня считать, но в дом к вам ни ногою, Хотя б вы умерли, не буду никогда. "Что сделалось с тобой?" - "Беда, беда, беда!" "Положим, что беда; но объяснись как должно". "Нет сил пересказать, наказан я безбожно. Послушай и суди: сегодня поутру Сам черт меня занес к mademoiselle Тру-тру, Известной жрице мод, торгующей духами, Ликером, шляпками и многими вещами, О коих я судить нимало не привык По правилу: держи на привязи язык; Взял дюжину платков, материй для жилетов И, осмотрев мильон Шнуровок и корсетов, Заказанных у ней почетным щегольством, Хотел благодарить за ласки кошельком,- Как вдруг - преддверие блистательного храма Звенит и хлопает... Вуаль отброся, дама С девицей в локонах вступает в магазейн, И милости прошу: баронша Крепсенштейн! Взошла, и началась ужасная тревога: "Bonjour, ma chere! {*} Ба, ба, скажите, ради бога. {* Здравствуй, моя дорогая! (фр.).} Ужели это вы, почтенный наш Сократ?" Они, как сговорясь, вдруг обе мне пищат: "Ах, боже мой! вот смех, вот чудеса, вот странно! Серьезный господин, который беспрестанно Поносит женский пол и моды и весь свет, Заехал к mademoiselle купить себе лорнет, Колечко, медальон иль что-нибудь такое. И что же? На софе посиживают двое, Как будто о делах приличный разговор Ведут наедине". Такой нелепый вздор, Бесстыдство матери и дочери в огласку Невольно бросили меня сначала в краску, И я уже хотел почтенной Крепсенштейн Сказать и пояснить, что, если магазейн Француженки Тру-тру слывет Пале-Роялем, То ей, окутанной огромнейшим вуалем, Едва ль не совестно с девицей приезжать В такой свободный дом товары покупать. Но быстро все мои тяжелые заботы Пресекли новые парижские капоты. "Ах, прелесть! Что за цвет! Прекраснейший фасон! А эти складочки, а этот капишон!.. Ах, маменька! скорей, немедленно обновы!" - "Изволь, мой друг, изволь!" - ответ всегда готовый Был дочке радостной. Баронша - в кошелек, А кошелек, как пух, и тонок и легок. "Смотрите, да он пуст! - баронша закричала.- Ах, мой создатель! Как забывчива я стала! Без денег выезжать! А всё заторопись... Mais a propos {*},- ко мне с улыбкой обратясь, {* Но между прочим (фр.).} Сказала дружески,- я видела при входе, Что есть у вас большой бумажный курс в расходе. Прошу, отдайте ей за эти пустяки, А завтра мы сочтем и прежние долги". Что делать мне? Полез к бумажным кредиторам И, в знак почтения к уродливым узорам Парижских епанчей, три сотни заплатил. Зато мне и хвала! Сказали: как он мил! "Конечно, очень мил",- подумал я с досадой И проклял магазейн со всей его помадой, Чепцами, блондами, а более всего С гостями вечными бароншами его. Потом с покупкою и книжкою карманной, Довольно гибкою от встречи нежеланной, Я ехал отдохнуть в досужий час домой. Но вот Кремлевский сад пестреет предо мной. Нельзя не погулять: "Фома, держи левее, К воротам. Стой!" - и слез. Иду большой аллеей, Любуясь зеленью и пышностью цветов; Сажусь под арками. Тут запах пирожков, Паштетов, соусов - приманка сибарита - Невольно моего коснулись аппетита. "Толпы зевак еще и гастрономов нет,- Подумал я,- велю подать себе котлет И выпью рюмку две хорошего донского". Подумал - и взошел; велел - и всё готово. Но только сесть хотел, дверь настежь - и Ослов С отборной партией бульварных молодцов, Как водится всегда, охотников до рома, Котлет, чужой жены и до чужого дома, Ввалил прямехонько в ту комнату, где я Готовил скромное занятье для себя. "Любезнейший мой друг, старинный мой приятель! - Вскричал, обняв меня, сей новый истязатель.- Здоров ли, жив ли ты? Скажи, какой судьбой Привел меня господь увидеться с тобой? Позволь, тебя всего сто раз я поцелую! Вот друг мой, господа! Мой друг, рекомендую; Прошу его любить: он всё равно, что я. А вам представлю их, все добрые друзья: Вот князь Свистов, а вот поэт Ахтикропалов, Сверчков, Бостонников, Облизов и Пропалов. Ей-ей, сердечно рад! знакомьтесь поскорей; Мы время проведем как можно веселей!" И с этим словом все нахалы, пустомели, Вертясь и кланяясь, вокруг меня обсели. Котлеты между тем свернулися в желе И лакомили мух покойно на столе. Жестокая беда! Но вот еще мученье! Является паштет, огромное строенье, Торжественный венец искусства поваров, Со свитой водок, вин и влаги всех родов. Почтеннейший Ослов, на откуп взяв желудки, Как истинный делец, успел уже за сутки Вперед распорядить явленье пирога - И снова я в руках могучего врага! Облизов, приступя к решительному бою, Сразил чудовище искусною рукою; Огромный зев его на части разделил, И всякий с лезвием ко трупу приступил. Припомни, как терзал Демьян соседа Фоку, Как потчевал его без отдыху и сроку, И градом пот с него, несчастного, бежал; Так точно и меня знакомец угощал - Без срока, отдыха и даже без оглядки! "Да кушай, милый мой, вот ножка куропатки, Цыплята, голуби и фарш - и всё тут есть. Отведай же, мой друг, прошу тебя я в честь". Хочу сказать, что сыт,- не даст ответить слова: Лишь только я начну - и рюмка мне готова. "Пей, пей, любезнейший! Поменьше говори. Что за бордо, сотерн, шампанское, смотри! Да, кстати, добрый наш поэт Ахтикропалов, Ты так запрятался меж рюмок и бокалов, Что мудрено тебя найти и с фонарем. Отсвистнись-ка, мой друг, каким-нибудь стишком!" - "Готов!" - сказал поэт с довольною улыбкой; Перст ко лбу - и в ушах раздался голос хрипкой: Я с удовольствием сижу В кругу друзей почтенных И с чистой радостью гляжу На строй бутылок пенных, Которых слезы, как хрусталь Лазурный, белый и румяный, Кропят граненые стаканы - И, не откладывая в даль, Запью последнюю печаль. Скончал. Бутылка хлоп - в фиале зашипело, И "браво", как ядро из пушки, загремело... "Списать стихи, списать! Вот истинный поэт! Как скоро и легко! Отличнейший куплет!" И вдруг карандаши и книжки записные Посыпались на стол в хвалу и честь витии. А я... как думаешь? Скорее шляпу, трость, Да в общей кутерьме, как запоздалый гость, Забывши заплатить за грешные котлеты, Которые опять быть могут подогреты, Бежать,- да как бежать! Без памяти, без сил, Нашел свой экипаж, как бешеный вскочил. "Пошел, Фома, пошел! Скорее, ради бога!" Пусть там о беглеце идет у них тревога. Уже две улицы остались позади; Я дух переводил свободнее в груди, И только изредка, исполненный боязни, Погони ожидал, как будто смертной казни. Но все несчастия, нарочно сговорясь, Пред домом Трефиной меня толкнули в грязь, Без всякой милости, с Фомой, кабриолетом, Журналом дамских мод и, наконец, пакетом Материй и платков mademoiselle Тру-тру. Как вакхов гражданин, проснувшись поутру, Невесело встает с услужливой постели,- Вставал из грязи я без плана и без цели. Вдруг тонкий голосок воздушною струей Раздался над моей печальной головой: "Вы ль это? Боже мой! Какое приключенье! Не сделалось ли вам удара от паденья? Вот люди, соль и спирт - они вас укрепят. Прошу взойти наверх". Я бросил томный взгляд В воздушную страну, из коей, мне казалось, Истек приятный звук. И что же оказалось? Особа Трефиной, дородна и тучна, Как на море подчас девятая волна, Стояла, на балкон небрежно опираясь. Что было делать мне? Неловко извиняясь В нечаянном грехе, Фому и фаэтон Отправил я домой, а сам, без оборон От выдумок судьбы жестокой и нахальной, Повлекся к лестнице парадной машинально. Чем встретили меня - нетрудно угадать. Ни сил я не имел, ни время отвечать, Напала на меня вся дамская эскадра; Вопросы сыпались, как с Эрзерума ядра. Бог знает, до чего б их штурм меня довел; Но тем окончилось, что подали на стол. Хвала на этот раз уставам просвещенья! У Трефиной я был избавлен принужденья: Сказал, что не хочу, и дело решено. Сиди, кури табак - хозяйке всё равно. Стол начат хорошо: особы две крестились, Потом, как водится, сперва разговорились О важном,- например, что будет государь На этих днях в Москву, что будто секретарь Такого-то суда за рубль лишился места, И замуж за судью идет его невеста. Потом, на полутон понизя разговор, Коснулись ближнего. Какой-нибудь узор Подола Мотовой в прошедшее собранье Успел приобрести всеобщее вниманье. Иного с головы размерили до ног, И всякий говорил, что думал и что мог. Приезжий между тем господчик из Калуги Девице Трефиной оказывал услуги: Брался ей косточку разрезать с мозжечком И многое шептал, как кажется, о том. Но как бы ни было, стол кончился исправно. Я время проводил ни скучно, ни забавно; Десерт и кофе шли своею чередой, И я доволен был обедом и собой, Но вот что повторю: осмей мое созданье, А вера в дьяволов имеет основанье. Сызмала верить им от нянек я привык И после опытом ту истину постиг. Есть дьяволы - никто меня не переспорит - Не мы, а семя их кутит, мутит и вздорит. Они, проклятые, без тела и без лиц, Влезают и в мужчин, и в женщин, и девиц; Сидят в них, к пакостям, страстям, порокам клонят И, раз на шею сев, в открытый гроб загонят. Старинный Ариман и новый падший дух Едва ли не живут - и давят нас как мух! Мне думать хочется, что это всё пустое, А впрочем, вот тому свидетельство живое: Девица Фольгина по просьбе двух шмелей, Которые, на шаг не отходя от ней, Точили на заказ безбожно каламбуры, Разыгрывала им отрывок увертюры Из оперы "Калиф"; потом, переходя От арии в рондо, нежнее соловья, Томнее горлицы прелестным голосочком Пропела песню: "Раз весною под кусточком" И прочая... Игра и пение вокруг Сирены Фольгиной собрали знатный круг: Дивились, хлопали, хвалили, рассуждали И чудом из певиц торжественно назвали. Один из сказанных услужливых господ Приходит вне себя, как обер-франт и мот, Скользя, подходит к ней с улыбкой чичисбея. "Позвольте,- говорит,- божественная фея, Устами смертного коснуться ваших рук! Меня очаровал непостижимый звук, Произведенный их летучими перстами". С сим словом подлетел и страстными губами Хотел восторг любви руке ее принесть. Она, заторопись наезднику присесть, Нечаянно ногой за кресло зацепила И франта на парке с собою уронила. "Ах! Ах!" как водится; но дело уж не в том: Закрыв лицо и грудь, горящие стыдом, Как серна, бросилась в другую половину; А ловкий петиметр, прелестную картину Увидя и другим немножко показав, Поднялся, охая, как будто он и прав. Что было следствием - никто меня не спросит: Кто нюхает табак, кто лимонаду просит, Кто сожалеет вслух и очень рад тайком, Кто утирается батистовым платком И далее. Меж тем отец и мать певицы, Разгладя нехотя наморщенные лица, Карету - и с двора. Я тоже замышлял; Но Сидор Карпович тревогу прокричал: "Куда, куда и вы?.. Гей, люди, повеленье: Вот шляпа вам и трость - убрать на сохраненье! Ни шагу из дому, ни капли воли нет. Вы партию жене составите в пикет, Бостончик или вист. Два столика готовы - Прошу не отказать, не будьте так суровы!" Засел я нехотя, смертельно не любя Для прихоти других женировать себя. Проходит час и два - нам дела нет нимало: Сражаемся, и всё!.. Мне даже дурно стало! Виконт Де ла-Клю-Клю, парижский патриот, Оставя в Франции жену и эшафот, Чтоб быть учителем у русских самоедов, По счастью был тогда из близких мне соседов. "Vicomte, prenez ma place" {*},- сказал я, обратись. {* Виконт, займите мое место (фр.).} "Bon, bon" {*},- он отвечал. И я, перекрестясь, {* Хорошо, хорошо (фр.).} Но только, верно, уж неявно и наружно, Пошел из-за стола рассеять миг досужный. Послушай, что теперь случилося со мной, И верь, что все дела текут не сатаной! В исходе одного большого коридора Вдруг слышится мне смех и шепот разговора. "Подслушать тайну есть позорная черта,- Вдали остановясь, подумал я тогда.- Быть может, через то я много потеряю... Но черт меня возьми! - я точно различаю Девичьи голоса. Подслушаю секрет..." Подкрался и вошел в ближайший кабинет. Вот тайный разговор от слова и до слова. Девица 1-я Да знаешь ли ты, чем Анета нездорова? Девица 2-я Неужели улан?.. 1-я Уж знает вся Москва! Прошу покорнейше!.. Но только он едва Останется в глупцах. 2-я О, это вероятно!.. А впрочем, милая, какой мужчина статный! 1-я Не Сонин. 2-я Ха, ха, ха! Я думаю, наскучил! 1-я Пустою нежностью в два месяца измучил! Ах, что за фалалей! В отставку!.. Со двора!.. 2-я Налетов, камер-паж... Ma chere {*}, убей бобра. {* Моя дорогая (фр.).} 1-я Et vos affaires? {*} {* А ваши дела? (фр.).} 2-я Helas! {*} сказать тебе не смею! {* Увы! (фр.).} 1-я Забавно! до сих пор? 2-я Он слеп, а я робею! 1-я Кто этот в парике осанистый брюнет, Играет с Трефиной так счастливо в пикет? Не знаешь ты его? Он мастерски играет. Но Трефина, поверь, немного потеряет, Хотя б он на нее сто тысяч записал. 2-я Как? что? Он на ноге?.. 1-я Контракт уж подписал, Что выиграет туз, тем пользуется дама. 2-я Fi donc! {*} так нагло жить и не бояться срама!.. {* Тьфу! (фр.).} А этот пасмурный и скучный кавалер, Разбитый лошадьми, точь-в-точь как grande misere {*}, {* воплощенное несчастье (фр.).} Из двух: или влюблен, или глупец тяжелый. 1-я Тс!.. кажется, идут!.. Оправимся, пойдем!.. Каков был разговор! Что думаешь о нем? А в заключение как выражено внятно: Влюблен или глупец!.. не правда ли, приятно? А делать нечего - наука для ушей; Недаром говорят: есть кошки для мышей. Итак, оправившись, как скромные девицы, Вернулся я опять в клуб новостей столицы. Вхожу и вижу там всезнаек дорогих В кругу их маменек и тетенек седых. Они уже опять и кротко и невинно, Как куколки, сидят в беседе благочинной, И, только изредка кивая головой, Дивуются вранью рассказчицы одной. Я долго не спускал исподтишка их с глазу; Но вдруг: "от сорока и восемьдесят мазу..." Раздалося в углу. И что же? мой брюнет (Что ныне на ноге), огромнейший пакет Имея пред собой наличных ассигнаций, Оставя козырей к услугам древних граций, Как бес понтирует с каким-то толстяком. Что раз, то "attendez", то транспорт, то с углом!.. Толстяк уже пыхтит, лицо краснее рака, А все задорнее заманчивая драка. Но наконец нет сил!.. "Нельзя ль переменить? Прошу, мечите вы!.. Хоть карту бы убить!.." Ни слова вопреки. Серьезно, равнодушно Колоды обменил злодей его послушный И мечет. Первая убита толстяком; Вторая - также. Туз и дама пик с углом Убиты. Карты в тос. Толстяк свободней дышит. Другая талия - толстяк берет и пишет. "Тьфу, счастие! - ворчит с досадою брюнет И с места пересел.- Пятьсот рублей валет!" Вспотевшая рука банкёра задрожала... Ждут оба... карты нет... идет - направо пала! "Насилу!.. он опять!.. проклятое плие!.. Он и отыгрывать!.. скажите сряду две И три!.. опять идет!" Признаться, эта сцена - Игры и счастия слепая перемена - Невольно и меня влекла в среду толпы Зевак, которые, недвижны как столпы, У стульев игроков, разиня рот, стояли И с нетерпением конца задачи ждали. Понтёр не сводит глаз; торопится брюнет - И вдруг четвертый раз на правую валет. "Фальшь! - толстый закричал.- Вот скраденная карта!" Хватает за рукав и с первого азарта С размаха бац его колодою в висок... Банкёр встает но стул как раз сбивает с ног. Кровь брызжет. Деньги, стол, мел, щетки, два стакана Летят за ним вослед без цели и без плана. "Убийство! караул! спасите!" - раздалось - И всё собрание рекою разлилось. "Гей, люди, кучера! салопы и кареты!" Бегут по лестнице, едва полуодеты, Теснятся, падают, толкаются, пищат - И мигом опустел плачевный маскарад. Я... боже упаси свидетельственной роли! И что мудреного? Боясь такой же доли, Хоть сроду не бывал картежным подлецом, Схватя чужой картуз, скорей оттоль бегом. Зову извозчика, скачу, как из Содома, И вот, как видишь сам, сейчас лишь только дома!.. Петрушка, где халат? Сними скорее фрак, Оправь мою постель, дай трубку и табак; Гостей не принимать; гони их, бей коль можно И убирайся сам - я зол теперь безбожно! 1832 ПРИМЕЧАНИЯ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ПОЛЕЖАЕВ (1804 или 1805-1838) Незаконный сын пензенского помещика и поэта-дилетанта Леонтия Струйского, рожденный от дворовой, выданной потом замуж за мещанина города Саранска Ивана Полежаева. С 1816 по 1820 год учился в московских частпых пансионах, с 1820-го - студент университета. В 1826 году за сатирическую поэму "Сашка" сослан был правительством в солдаты. С этих пор началась его поистине мученическая жизнь "под ружьем" - казарменные порядки, шагистика, побои, участие в сражениях на Кавказе. Одновременно развивалось его поэтическое творчество - он писал стихи, поэмы, переводил Байрона, Ламартина и других поэтов Европы. Его стихи исполнены мрачной силы. В 1832-1833 годах ему удалось выпустить три поэтических сборника ("Стихотворения", "Кальян" и две поэмы под одной обложкой - "Эрпели" и "Чир-Юрт"). В 1836 году заболевает чахоткой. В отчаянии, не надеясь освободиться от ранца, он пил. В сентябре 1837 года в тяжелом состоянии был помещен в госпиталь. 16 января следующего года он умер. За несколько дней до смерти ему был пожалован офицерский чин, дававший право на вы"од в отставку... День в Москве. Ариман (перс. миф.) - грецизированное имя Ахурамазды, бога зла и тьмы в религии огнепоклонников (зороастрийцев). Увертюра из оперы "Калиф" - опера Буальдьё "Багдадский калиф". Чичисбей - так называемый кавалер для прогулок, род слуги в Венеции. Петиметр (фр.) - щеголь. Женироватъ (фр.) - стеснять. Аттанде (фр.) - стой, не мечи, я ставлю!- возглас при игре в карты.