Lib.ru/Классика: Португалов Вениамин Осипович. Последнее слово науки

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ Ивановой.)

(Окончаніе.)

II.

Чтобы представить постепенную картину развитія человѣчества, въ связи съ теоріею Дарвина, отъ самыхъ нисшихъ, зачаточныхъ формъ общественной жизни и до высшаго проявленія ея на европейскомъ континентѣ, мы будемъ руководствоваться превосходнымъ сочиненіемъ Шерцеръ-Мюллера. Это одинъ изъ самыхъ блестящихъ представителей современной этнографіи, разъясняющій послѣдствія борьбы за существованіе въ простомъ и наглядномъ изложеніи народовъ, населяющихъ земной шаръ -- отъ дикого австралійца и до цивилизованнаго европейца. Мы начнемъ съ перваго.

Австралія занимаетъ 150,000 кв. миль. Она лежитъ среди безпредѣльнаго океана. Береговая линія ея очень мало извилиста и не имѣетъ почти ни одной глубоко врѣзавшейся бухты. Большихъ рѣкъ вовсе нѣтъ, а дрянныя ея рѣчонки питаются исключительно дождевой водой, такъ что когда долгое время нѣтъ дождя, то они совершенно высыхаютъ. Внутренность ея, мѣстами и гористая, представляетъ совершенную и безплодную пустыню безъ всякой растительности и животной жизни. Понятно, кажется, что тамъ немыслимо пребываніе человѣка. Оттого-то тамъ людское населеніе и встрѣчается лишь вдоль морского берега. Климатъ, собственно говоря, превосходный и соотвѣтствуетъ то южной Европѣ, то сѣверной Африкѣ; конечно, внутренность страны въ климатическомъ отношеніи поспоритъ развѣ съ одной Сахарой. Количество дождя очень значительно, почти такое же, какъ въ Англіи, по распредѣленіе его крайне неравномѣрно. То вся страна втеченіи цѣлаго лѣта высохнетъ до абсолютной пустыни, зимою вдругъ подвергается буквально потопу. Таковъ характеръ страны. Природа, слѣдовательно, сама отказала Австраліи въ роскошной производительности. Въ ней нѣтъ ни одного ручного животнаго, подобно нашимъ; природа отняла у нея всякую возможность скотоводства и земледѣлія. Самыя видныя млекопитающія тамъ контуру и опосумъ. Затѣмъ тамъ водится травоядный вомба, динго или дикая собака, нѣкоторыя породы кошекъ, да еще утконосъ. Морской берегъ и рѣки богаты рыбой, черепахами и разными мягкотѣлыми. Туземцы не брезгаютъ и ящерицами. Гдѣ лѣса, тамъ водится множество птицъ: сюда относятся бѣлый орелъ и черный лебедь. Эму, нѣчто подобное страусу, птица 6 футовъ величиною, содержитъ много жира и потому за нею часто охотятся.

Какъ бѣдна Австралія животными, такъ она бѣдна и полезными человѣку растеніями. Въ ней нѣтъ ничего подобнаго нашимъ злакамъ или американскому маису. Теперь намъ будутъ совершенно понятны послѣдствія борьбы дикаго австралійца за его жалкое существованіе. Нигдѣ, быть можетъ, рельефнѣе не видна зависимость культуры и соціальнаго быта отъ окружающей природы, какъ именно здѣсь, въ Австраліи. На всемъ пространствѣ ѣсть нечего. Скотоводствомъ и земледѣліемъ заняться нѣтъ никакой физической возможности, остается ограничиваться скудной охотой и рыбной ловлей. Понятно, чтобъ прокормиться здѣсь человѣку, нужно огромное пространство да и охота невсегда удается и добыча оспаривается разными дикими животными. Поэтому ростъ и его физическое развитіе чисто зависятъ отъ обилія нищи, которою онъ располагаетъ. Такимъ образомъ на морскомъ берегу и вдоль рѣкъ, гдѣ, слѣдовательно, имѣется болѣе обильный источникъ пищи, встрѣчаются рослые и крѣпкіе индивиды, между тѣмъ какъ въ сухихъ песчаныхъ мѣстностяхъ внутренней страны обитаетъ самое жалкое подобіе человѣческаго существа. Австраліецъ вынужденъ ѣсть все, что ни попадется, и ротъ у него очень большой. Единственное побужденіе, которое руководитъ всей его жизнью -- чувство голода. Удовлетворивъ этому чувству, онъ ложится спать. Всѣ его помышленія сосредоточены на ѣдѣ и вся жизнь протекаетъ въ ѣдѣ и спаньѣ, въ голодѣ и охотѣ. Забота о завтрашнемъ днѣ ему совершенно чужда. Удалась охота, онъ все сожретъ и никогда не подумаетъ о томъ, чтобъ оставить частицу на завтрашній день для себя и для своихъ. Онъ съѣдаетъ все за одинъ разъ и съ нимъ ѣдятъ всѣ, находящіеся вблизи. До чего вся жизнь его тѣсно связана съ вопросомъ о пищѣ, доказываетъ тотъ несомнѣнный фактъ, что бракосочетаніе и оплодотвореніе совершаются у него въ теплое время года, когда природа доставляетъ ему наивозможно большее количество пищи и организмъ располагается тѣмъ самымъ къ сладострастнымъ побужденіямъ. Животность его въ этомъ отношеніи до того поразительна, что эти отправленія у него ограничиваются этимъ временемъ.

Такимъ образомъ мы видимъ, что дикій австраліецъ не властелинъ природы, не господствуетъ надъ ней, а самый жалкій рабъ. Несмотря на довольно благопріятный климатъ, количество пищи, скудной и малопитательной, ограничиваетъ размноженіе австралійца. Относительно легкая добыча ея безъ труда не изощряетъ его мозговъ и не вызываетъ никакихъ потребностей высшаго ряда. Въ преслѣдованіи своей цѣли, въ борьбѣ за существованіе съ остальными животными онъ еще проявляетъ достаточную силу ума и смѣтливости и хорошо приспособился къ этому. Но онъ не имѣлъ никакой возможности подняться въ культурномъ отношеніи, а потому и соціальный его бытъ остался въ зачаточной формѣ. Онъ ничтожество въ рукахъ природы, но онъ этого не сознаетъ.-- тѣмъ хуже для него. Всякій, кто къ нему придетъ изъ другихъ племенъ, сдѣлаетъ его своимъ рабомъ и онъ этимъ не оскорбится. Онъ не заявитъ протеста и въ борьбѣ за существованіе представители высшей культуры вытѣснятъ его съ лица земли. Представьте себѣ, что дѣлаетъ и какъ поживаетъ такой субъектъ, когда нельзя охотиться и нечего ѣсть. Представьте себѣ, когда удовлетворено чувство голода и нечего болѣе дѣлать; какая скука существованія должна обуревать такихъ жалкихъ твореній. Потому-то они подчасъ собираются en masse и при лунномъ свѣтѣ предаются самымъ неистовымъ порывамъ тѣлодвиженій, называемымъ корропори. Цѣлыя ночи они проводятъ въ такомъ безсмысленномъ прыганьи и танцованьи и это единственное разумное проявленіе ихъ глупой животной жизни. Согласитесь, что это самое жалкое и недостойное послѣдствіе первобытной формы борьбы за существованіе. Трудно предполагать, чтобъ населеніе Австраліи не было бы первобытнымъ. {Хотя австралійцы и совершали безпрерывныя передвиженія.} Такими они, вѣроятно, и были съ самаго начала, когда ихъ мать природа на свѣтъ божій родила; тѣмъ болѣе, что они немногимъ, да едва ли чѣмъ и отличаются отъ неапдерталя или анжійца. По измѣреніямъ Шерцеръ-Шварцъ-Вейсбаха (капитальный трудъ, которымъ мы обязаны путешествію на фрегатѣ Novara), австраліецъ больше другихъ народовъ приближается къ обезьянѣ своимъ широкимъ носомъ, большимъ ртомъ, длинною рукою и особенно предплечіемъ въ связи съ тонкой голенью и широкою стопою. Правда, Вейсбахъ, основываясь на измѣреніяхъ Шерцеръ-Шварца, пришелъ къ тому заключенію, что ни одинъ народъ на бѣломъ свѣтѣ не свободенъ отъ этого грѣха, по тѣмъ не менѣе австраліецъ перещеголялъ въ этомъ отношеніи многихъ другихъ.

Въ силу всѣхъ этихъ условій австралійцы представляютъ положительно регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе, потому что они близки къ вымиранію, къ изчезанію съ лица земли. Еслибъ даже къ нимъ и не явились европейцы, то раньше или позже, ихъ вытѣснили бы какіе нибудь малайцы, несравненно выше ихъ стоящіе. Теперь же судьба ихъ рѣшена. Имъ суждено сойти со сцены. Георгъ Герландъ, тщательно обработавшій этотъ вопросъ, прямо говоритъ, что на югѣ Австраліи, Кинлэндѣ и на Викторіи населеніе быстро уменьшается въ числѣ, что племена, прежде имѣвшія сотни представителей, теперь едва насчитываютъ ихъ десятки. {Uber das aussterben der Naturvölker von Georg Gerland, стр. 5.} Конецъ ихъ существованія несомнѣненъ. Ихъ хватило лишь на борьбу съ окружающими ихъ животными, но когда имъ пришлось встрѣтиться лицомъ къ лицу съ народами, стоящими выше въ культурномъ, научномъ и соціальномъ отношеніи, то участь ихъ была рѣшена безвозвратно.

Безпримѣсное населеніе папуасовъ встрѣчается лишь въ Новой Гвинеи. Страна эта занимаетъ около 13,000 кв. миль; очень гориста; берега ея скалисты; рѣчки ничтожныя; нѣтъ ни одной, которая вела бы во внутренность страны. Ола окружена множествомъ маленькихъ острововъ, съ которыми обитатели поддерживаютъ сношенія. Климатъ довольно хорошій. Интересно слѣдующее обстоятельство. Малая ширина острова и обиліе густыхъ лѣсовъ поддерживаетъ на всемъ островѣ постоянное испареніе, что, по увѣренію всѣхъ путешественниковъ, не совсѣмъ пріятно, потому что островъ почти въ постоянномъ туманѣ. {Это однако не мѣшаетъ папуасу быть самаго веселаго и беззаботнаго настроеніи души и прямо противорѣчитъ тому, будто угрюмый англичанинъ обязанъ своимъ сплиномъ, преимущественно туманамъ Англіи.} Слѣдствіемъ этого бываютъ частыя грозы, сопровождаемыя обильными дождями. Но эта масса воды въ связи съ благодатной теплотой, придаетъ растительности необыкновенную роскошь, а животной жизни особенный блестящій колоритъ. Тѣмъ не менѣе и здѣсь, какъ и въ Австраліи, нѣтъ ни одного домашняго животнаго. Тѣ же кэнгуру, да еще какой-то родъ свиней. Лѣса кишатъ пернатыми. Но попугаи и райскія птицы не могутъ замѣнить нашей домашней птицы. Страна обилуетъ пресмыкающимися, разными породами змѣй и крокодилами, которые, конечно, лишь ухудшаютъ борьбу за существованіе. Особеннаго вниманія заслуживаетъ морское животное, такъ называемая голотурія, киторая доставляетъ извѣстное афродизіокумъ трепонгъ, чрезвычайно цѣнный предметъ потребленія для Китая. На минуту остановимся. Мы снова вспомнимъ здѣсь ученіе Карла Риттера о береговой линіи. Какъ въ Австраліи, такъ и въ Новой Гвинеи, она достаточно развита, но въ культурномъ отношеніи обѣ страны значительно разнятся. Изъ предыдущаго и послѣдующаго изложенія читатель убѣдится, какую громадную роль въ судьбѣ человѣка играютъ домашнія животныя. Смѣшно сказать, а это положительная истина, что гдѣ нѣтъ домашнихъ животныхъ, тамъ невозможна высшая культура, хотя бы тутъ береговая линія была бы разпрекрасная. Въ Новой Гвинеи мы видимъ такое же интересное явленіе. Она имѣетъ одно, повидимому, ничтожное преимущество предъ Австраліей, именно она доставляетъ трепонгъ, которому глупые китайцы приписываютъ дѣйствіе, возбуждающее страсти. Но этотъ трепонгъ привлекъ съ незапамятныхъ временъ малайцевъ въ Новую Гвинею и былъ причиною того, что туда были занесены нѣкоторые элементы культуры. Ничтожное обстоятельство имѣетъ подчасъ громадныя послѣдствія.

Хотя растительность Новой Гвинеи очаровательна и великолѣпна, но въ ней нѣтъ ни одного полезнаго растенія, подобно нашимъ хлѣбнымъ злакамъ, рису или маису другихъ странъ. Но все же она имѣетъ нѣкоторое преимущество предъ Австраліей, такъ какъ здѣсь ростутъ нѣсколько породъ пальмъ, изъ коихъ одна даетъ извѣстное саго. Нѣкоторыя деревья доставляютъ хорошій и прочный матеріалъ для кораблестроенія. Во всемъ остальномъ растительность Новой Гвинеи очень похожа на растительность Южной Америки; она, правда, обворожительна, услаждаетъ взоръ и веселитъ духъ, по слабый аборигенъ Новой Гвинеи, безъ всякой поддержки и не имѣя въ своемъ распоряженіи ни одного полезнаго животнаго, встрѣчаетъ непреодолимыя затрудненія въ борьбѣ за свое существованіе съ окружающей природою. Роскошная растительность подавляетъ его.

При такой обстановкѣ жизнь затруднительна и ограничивается охотой и рыбной ловлей. Пища не обильна и потому фигура папуаса средняго роста и выраженіе лица свидѣтельствуетъ о его внутренней дикости. Изобрѣтательность папуаса, какъ и австралійца, находится въ первобытномъ, зачаточномъ состояніи. Они обладаютъ клѣточкой культуры. Все ихъ оружіе, всѣ снаряды приготовляются изъ дерева и много-много что изъ камня, какъ топоръ и ножъ изъ кварца съ деревянною рукояткой. Для той же цѣли служатъ имъ заостренныя кости разныхъ животныхъ и рыбъ.

Племя папуасовъ было прежде значительно распространено на обширномъ пространствѣ. Они прежде населяли большіе острова Суматру, Борнео, Целебесъ и большіе острова Филипинской группы. Но имъ пришлось испытать всѣ невыгоды низкой степени культуры и плохого соціальнаго развитія. Малайцы, первоначальное мѣстожительство которыхъ положительно было на восточномъ берегу азіатскаго материка и на близлежащихъ островахъ, въ силу борьбы за существованіе, вытѣснили все племя папуасовъ изъ острововъ Сунда и Филипинской группы. Они положительно уничтожили все первобытное черное населеніе этихъ мѣстностей. На маленькихъ островахъ первобытное черное населеніе папуасовъ совершенно изчезло и только на немногихъ островкахъ послѣдніе остатки этого племени влачатъ свое жалкое существованіе.

Многіе изслѣдователи сдѣлали то интересное наблюденіе, что на континентахъ или въ большихъ островахъ никогда не происходитъ смѣшенія различныхъ расъ: до того велико отвращеніе, какое внушаетъ низкостоящее племя болѣе цивилизованному народу. Доказательствомъ тому служатъ, напр., кафры по отношенію къ готтентотамъ въ южной Африкѣ; негры по отношенію къ бѣлымъ на материкѣ, и наконецъ малайцы по отношенію къ папуасамъ на большихъ островахъ индѣйскаго архипелага. Но на маленькихъ островахъ это явленіе не имѣетъ мѣста; тамъ первобытная и рѣзкая противоположность скоро забывается и наступаетъ смѣшеніе. На островахъ Южнаго Океана малайцы поселились въ самой ничтожной дозѣ, а потому они и всосались папуасами, какъ большее поглощаетъ меньшее, но превосходство малайцевъ надъ папуасами въ культурномъ отношеніи и тутъ рѣзко проявилось въ томъ, что папуасы потеряли свой природный языкъ и обмѣняли свою рѣчь на языкъ болѣе развитыхъ малайцевъ. Таковы послѣдствія, и притомъ регрессивныя, борьбы папуасовъ за существованіе, съ болѣе культивированными малайцами. Малайская раса какъ въ отношеніи языка, такъ и въ культурно-историческомъ отношеніи распадается на два большихъ отдѣла, именно: на восточную и западную вѣтвь, на малайцевъ собственно и на полинезійцевъ и мелонезійцевъ. Малайцы, въ тѣсномъ смыслѣ слова, говорятъ хорошо развитымъ языкомъ, проявившимъ довольно значительную литературу; послѣдніе имѣютъ весьма бѣдныя нарѣчія, недостигшія литературнаго развитія. Первые, отчасти самостоятельно, отчасти усвоивъ чуждые элементы, доросли до довольно высокой культуры, послѣдніе не перешли за предѣлы первобытной формы существованія.

Малайцы встрѣчаются теперь осѣдлыми на всѣхъ большихъ островахъ индѣйскаго архипелага, именно Суматра, Борнео, Целебесъ, Джилоссо, Филипины -- теперешняя ихъ резиденція. Но во внутренности этихъ острововъ встрѣчается человѣческая разновидность отличная отъ малайцевъ. Эта раса черна и съ курчавыми волосами, слѣдовательно вполнѣ отличается отъ оливковой, малайской расы, имѣющей гладкіе волосы. Черная эта раса встрѣчается также во внутренности острова Формозы и въ горахъ Maлаки. Такъ. Но это не первобытная родина и не первоначальное мѣстопребываніе малайской расы. Послѣ цѣлаго ряда тщательныхъ изысканій Шерцеръ-Мюллеръ пришелъ къ тому несомнѣнному заключенію, что первобытная родина, колыбель малайской расы, была юговосточная часть азіатскаго материка и что отсюда эта раса двинулась сперва на острова индѣйскаго архипелага, вплоть до острова Бура, а потомъ пробралась на острова группы Самоа и Тонга и добрела до острововъ южнаго моря. Родина ихъ не представляла ничего такого дурного, что заставило бы ихъ бросить ее. Тутъ, конечно, были весьма важныя причины, побудившія ихъ двинуться съ мѣста. Понятно, что мы всѣ причины сведемъ на одну, на борьбу за существованіе. Стало тѣсно жить другой болѣе здоровой расѣ -- среднеазійской или монгольской; та двинулась. Не устояли они отъ натиска и сошли съ своего мѣста. По пришлось занимать не пустопорожнія мѣста. Вѣдь на всѣхъ этихъ островахъ было же населеніе, черное, курчавое. Разыгрывалась кровопролитнѣйшая борьба за существованіе. Пришлось черныхъ аборигеновъ загнать во внутрь страны, въ неприступныя горы, взять съ бою новыя мѣста, какъ нибудь усѣсться и какъ нибудь обезпечить свое существованіе отъ преслѣдованія могущественнаго врага, напиравшаго изъ средины Азіи.

Если мы теперь спросимъ, какія причины побудили малайскую расу предпринять такія отдаленныя передвиженія, то сама страна, стеченіе разныхъ обстоятельствъ и характеръ расы дадутъ намъ на это удовлетворительный отвѣтъ. Разсматривая страну, въ которой поселились малайцы, легко убѣдиться, что она вся состоитъ изъ острововъ. Нисколько поэтому не будетъ преувеличено, если мы назовемъ малайскую расу чисто островною. Они настоящіе островитяне. У нихъ до того велика привязанность къ морю, что даже и тогда, когда они покидаютъ свои острова и поселяются на континентѣ, они все-таки придерживаются исключительно морского берега.

Первобытная исторія почти всѣхъ народовъ передастъ намъ за достовѣрное тотъ фактъ, что, какъ скоро населенію при крайнемъ размноженіи становится тѣсно жить, отдѣльныя части его принуждены выселиться и искать себѣ новое отечество. Понятно, что такое предпріятіе никогда не бываетъ добровольнымъ, потому что никто охотно не разстается съ своей милой родиной и сказать послѣднее прости странѣ родной больно сердцу человѣка, хотя бы самаго дикаго. Но когда грозитъ бѣда, когда горькая нужда и кровавые раздоры выступаютъ на сцену, то хотя бы пространство земли и было достаточно вмѣстительно, все-таки цѣлый рядъ поколѣній вынужденъ переселиться. Такъ малайцы были тѣснимы и переходили съ острова на островъ, пока безпредѣльное море не остановило ихъ дальнѣйшаго шествія. Но страна, которую имъ пришлось занять, была не безъ хозяевъ; напротивъ, тамъ искони вѣковъ обитала первобытная раса. Пришлось слѣдовательно отдѣлаться отъ туземныхъ обитателей силою, очистить себѣ поле съ оружіемъ въ рукахъ и защищать отъ всякихъ нападеній незаконно захваченную мѣстность. Случалось, впрочемъ, двояко: слабѣе врагъ -- его истребляютъ, какъ дикаго звѣря, при равныхъ же силахъ -- нечего дѣлать, -- надо миръ заключить и чрезъ нѣсколько поколѣній взаимная ненависть забывается, сглаживается. Бывало и такъ, что и врагъ не одолѣвалъ; приходилось уступить перевѣсу первобытныхъ обитателей; возвратиться вспять тоже нельзя, а потому волей-неволей нужно искать новой почвы гдѣ нибудь подальше. Въ такомъ именно положеніи были тѣ малайцы, которые въ незначительномъ числѣ овладѣли островами Самоа и Тонга, гдѣ они встрѣтили дружный и сильнѣйшій отпоръ со стороны своихъ непримиримыхъ враговъ папуасовъ. Интересно слѣдующее предположеніе Мюллера, нелишенное вѣроятія. Преслѣдуемые врагами, нѣкоторые бѣглецы съ острововъ Самоа и Тонга направились къ востоку, одни -- къ острову Таити, другіе къ Маркизамъ. Послѣ нѣсколькихъ удачъ, конечно, возбудилась охота къ новымъ предпріятіямъ, но съ другой стороны возникало желаніе снова взглянуть на родину. Среди открытаго океана, въ легкихъ ладьяхъ, безъ всякихъ знаній, безъ компаса, какъ не заплутаться въ дорогѣ? Тутъ вѣтеръ принялъ другое направленіе, и экспедиція, снаряженная наскоро, вмѣсто того, чтобы попасть на родину, могла очутиться на невѣдомомъ берегу. Впрочемъ, запасъ въ съѣстныхъ припасахъ и животныхъ былъ, и -- экспедиція была застрахована отъ голодной смерти. Чего ужъ тутъ возвращаться? объ этомъ и думать забыли; пусть будетъ, какъ богъ дастъ, и остались жить на новыхъ мѣстахъ. Нѣтъ сомнѣнія, что этимъ путемъ заселились Сандвичевы острова и Ново-Зеландія.

Къ этимъ двумъ побудительнымъ причинамъ, именно, бѣгству отъ непріятеля и потерѣ дороги, въ силу господствующаго направленія вѣтра, присоединяется еще третья -- особенность самого характера малайской расы. Полинезійцы распадаются на множество клановъ, которые управляются собственными военачальниками и которые находятся въ вѣчной враждѣ между собою, если имъ не грозитъ внѣшній врагъ. Но малаецъ и особенно полинезіецъ весьма опасный врагъ; онъ фанатически слѣпо ненавидитъ и ему ни чего не стоитъ, захвативъ врага въ свои руки, не то что покончить съ нимъ, а просто сожрать его. Онъ тогда предается канибальству съ животной страстью. Нѣтъ сомнѣнія, что такая ожесточенная и хищная ненависть врага многихъ побуждала бросить страну предковъ и ввѣрить свою судьбу утлому и шаткому челноку. Когда лютый взоръ дикаго врага грозитъ вѣрной смертью, то спокойная зыбь тихаго моря все же можетъ обѣщать спасеніе близкихъ сердцу! Какъ трудно подчасъ достается возможность сохранить свое cуществованіе въ борьбѣ съ болѣе сильнымъ врагомъ и съ грозными обстоятельствами.

Острова, обитаемые малайцами, именно: Филипины, Суматра, Борнео, Ява, Целебесъ, гористы и мѣстами съ вулканами. Всѣ эти острова, кромѣ Борнео, вытянуты въ длину, такъ что внутренняя полоса не слишкомъ удалена отъ берега. Ихъ орошаютъ рѣки, береговая линія превосходно развита и богата бухтами. Почва плодородна и чрезвычайно приспособлена къ воздѣлыванью многихъ тропическихъ растеній.

Климатъ, собственно говоря, почти тропическій и въ такомъ случаѣ слѣдовало бы оградить крайне высокой температурой, но, съ одной стороны морскіе вѣтры, съ другой присутствіе высокихъ горъ значительно умѣряютъ температуру и потому климатъ самый благопріятный. Особенно Новая Зеландія, наиболѣе отдаленная отъ экватора, но своей средней температурѣ можетъ быть сравнена съ южной Европой.

Основныя черты малайскаго характера -- твердость и замкнутость. Малаецъ легко становятся фанатикомъ и тогда онъ дикъ, необузданъ, кровожаденъ. Если онъ раздраженъ, то его уже тогда ^удовлетворяетъ смерть врага; онъ долженъ его съѣсть, чтобы успокоить свою месть. Это неустрашимый морякъ; въ легкой ладьѣ, въ которую нашъ братъ сухопутный степнякъ побоялся бы стать ногой, онъ безстрашно пускается въ открытое море и часто предпринимаетъ отдаленныя путешествія. Между тѣмъ какъ австраліецъ и папуасъ ни за какія блага въ мірѣ не броситъ страны родной, малаецъ съ радостью готовъ воспользоваться всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы посмотрѣть на чужія страны и узнать другихъ людей. Онъ обладаетъ большимъ даромъ наблюдательности, легко воспринимаетъ многое, любитъ позаимствоваться. быстро схватываетъ и усвоиваетъ чужіе обычаи и привычки, проявляетъ большую наклонность къ торговлѣ и не любитъ, чтобъ его эксплуатировали.

Въ силу такого направленія характера въ малайцѣ слишкомъ слабо развиты чувства, пригодныя для семейной жизни. Семейныя узы здѣсь слишкомъ слабы; дѣтоубійство довольно часто; старые и безпомощные родители и родственники подвергаются жестокому обращенію. Власть родителей надъ дѣтьми ничтожна. Проституція въ большомъ ходу и ради наживы родители просто торгуютъ дѣтьми.

Стремленіе къ пріобрѣтенію -- самая сильная страсть, наполняющая душу малайца. Страсть эта побуждаетъ его съ самою беззастѣнчивою безсовѣстностью совершать всякія преступленія, какъ воровство, обманъ и т. д. И хотя онъ идетъ на встрѣчу врагу съ полнѣйшимъ презрѣніемъ смерти, тѣмъ не менѣе, скорѣе предпочтетъ пустить въ него ядовитую стрѣлу или угостить его заостреннымъ бамбуковымъ коломъ. Виды на добычу и страсть къ наживѣ единственная причина ихъ кровавыхъ распрей. На островахъ индейскаго архипелага морское разбойничество считается самымъ почетнымъ рыцарскимъ занятіемъ. Чрезвычайно интересно, что всѣ эти милыя черты характера нисколько не мѣшаютъ малайцу быть человѣкомъ крайне религіознымъ, что обнаруживается во множествѣ обычаевъ и разныхъ религіозныхъ сказаніяхъ.

Вообще душевныя наклонности малайцевъ немаловажны. Скученные на небольшихъ островахъ, имѣя подъ рукой лишь немногихъ домашнихъ животныхъ, какъ-то свинью, курицу и собаку, малайцы безъ всякаго побужденія извнѣ, единственно, стало быть, благодаря хорошей береговой линіи, этому незначительному числу домашнихъ животныхъ и личной энергіи и характеру, все-таки дожили до извѣстной степени культуры, которая, пожалуй, нисколько не уступитъ первобытной культурѣ нашихъ индо-германскихъ предковъ.

Маорисами называютъ туземныхъ обитателей Новой Зеландіи. Этотъ прекрасный островъ содержитъ до 5000 кв. миль. Вдоль всего острова тянется гора, которая по высотѣ не уступитъ европейскимъ Альпамъ и покрыта вѣчнымъ снѣгомъ. Съ горъ низпадаютъ прелестные ручьи съ величественными водопадами; мѣстами встрѣчаются обширныя и богатѣйшія горныя озера. Климатъ Ново-Зеландіи можно уподобить климату южной Франціи и Италіи съ тою лишь разницей, что климатъ Ново-Зеландіи еще лучше, потому что еще постояннѣе, благодаря своему островному положенію. Климатъ поэтому самый здоровый и въ этомъ отношеніи не уступитъ Мадерѣ.

Несмотря однакоже на такой благорастворенный климатъ, фауна Ново-Зеландіи очень бѣдна, даже бѣднѣе австралійской. Даже собака и та не туземца, а завезена маорисами въ Ново-Зеландію изъ ихъ прежняго мѣстожительства. За то Ново-Зеландія нѣсколько богаче птицами. Вымершая моа достигала тамъ 8 футовъ вышины, судя по находимымъ скелетамъ. Тамъ много породъ попугаевъ, куриныхъ птицъ, утокъ и много пѣвчихъ птицъ. также богата она рыбами.

Флора Ново-Зеландіи во всемъ сходна съ флорой Австраліи, тѣмъ не менѣе Ново-Зеландія заслуживаетъ, чтобъ на нее смотрѣли, какъ на совершенно обособленную ботаническую провинцію. Она особенно богата папоротниками и кустарниками, по бѣдна травами и цвѣтами. Корнями папоротника питались прежніе маорисы, а теперь они питаются плодами деревьевъ и ягодами. Прежніе маорисы завезли съ собой сюда тыкву и сладкій картофель, называемый кумира. Но наибольшее значеніе въ культурномъ отношеніи имѣетъ ново-зеландскій лѣсной ленъ (korari). Обширныя пространства Ново-Зеландія покрыты этимъ льномъ, который доставляетъ маорису матеріалъ для удовлетворенія разнообразнѣйшихъ его потребностей. Когда ленъ цвѣтетъ, туземцы извлекаютъ изъ него превосходный медъ, сохраняемый въ выдолбленныхъ тыквахъ. Маорисъ любитъ извлекать пользу изъ всего.

Типъ маориса -- вѣрный сколокъ полинезійца, но съ нѣкоторыми измѣненіями, происшедшими отъ климатическаго вліянія. Тѣло его не столько развито и не такъ упитано, какъ у другихъ островитянъ, а болѣе жилисто и угловато -- результатъ скудной и недостаточной пищи и усиленнаго труда. Впрочемъ, встрѣчаются маорисы, въ буквальномъ смыслѣ слова, атлеты. Цвѣтъ кожи маориса на нѣсколько градусовъ темнѣе, чѣмъ даже у племенъ, живущихъ еще ближе къ экватору. Глазъ у него маленькій, черный и необыкновенно подвижный. Носъ большой, почти орлиный. Все это придаетъ лицу маориса какое-то необыкновенно дикое и воинственное выраженіе, что еще болѣе усиливается особенностью татуировки. Такимъ образомъ маориса легко отличить среди другихъ полинезійцевъ и вся фигура его напоминаетъ нѣсколько сѣверо-американскаго индѣйца. Твердость и замкнутость характера, свойственныя вообще полинезійцамъ, въ маорисѣ достигаютъ высшей степени развитія. Маорисъ земледѣлецъ; онъ вынужденъ съ крайнимъ усиліемъ извлекать изъ почвы ту скудную пищу, которую ему такъ скупо предоставила не мать, а мачиха-природа. Этотъ напряженный трудъ наполняетъ его душу, подобно древнему римлянину, гордостью, сознаніемъ собственнаго достоинства и питаетъ въ немъ всѣ воинственныя наклонности. Онъ такой же храбрый волнъ, какъ и неустрашимый морякъ. Обиды и оскорбленія онъ съ трудомъ забываетъ; терпѣливо выжидаетъ онъ благопріятный моментъ, чтобы отомстить. И вотъ этотъ-то маорисъ душевными своими качествами превосходитъ всѣхъ своихъ соплеменниковъ, потому что нужда и трудъ научила его быть прилежнымъ. Онъ любитъ пѣніе и легко владѣетъ даромъ слова. Проявленія его поэтическаго таланта немаловажны какъ по внутреннему содержанію, такъ и по формѣ.

Грубая жестокость и дикость проявляются въ немъ во всей своей силѣ; нигдѣ канибализмъ не былъ такъ часто въ ходу, какъ въ Ново-Зеландіи, и нигдѣ войны не велись съ такимъ ожесточеніемъ и остервенѣніемъ. Страсть къ наживѣ со всѣми пороками очень сильна въ маорисѣ и онъ не только не стыдится воровства и грабежа, а говоритъ объ этомъ совершенно откровенно; обманъ и вымогательство здѣсь просто обыденный обычай.

Какое ничтожество папуасъ или австраліецъ сравнительно съ этимъ энергическимъ полуцивилизованнымъ дикаремъ! И что удивительнаго, что, съ появленіемъ такихъ маорисовъ на любой изъ острововъ Южнаго Океана, первобытное южное населеніе изчезало какъ дымъ отъ вѣтра. Маориси имѣютъ свою собственную своеобразную литературу. Волшебными сказками они коротаютъ длинные вечера и пересыпаютъ эти разсказы хитросплетенными бесѣдами и забористыми пословицами. Не меньше у него волшебныхъ наговоровъ и пѣсенъ легкаго содержанія. Трудъ и работа спорится подъ звуки хоровой пѣсни; молодежь напѣваетъ другъ другу въ вечерней тишинѣ любовь и взаимность, и когда онъ отправляется въ полѣ битвы, то восторженными своими пѣснями онъ возбуждаетъ въ себѣ отвагу и неустрашимую храбрость. Понятно, такой народъ выдержитъ борьбу даже съ болѣе значительнымъ соперникомъ, а слабѣйшаго онъ задавитъ, сокрушитъ, безжалостно потребивъ все, мѣшающее его напряженной борьбѣ за свое существованіе. Если въ немъ работаетъ чувство собственнаго достоинства, если въ немъ воинственность такъ же развита, какъ и стремленіе къ славѣ знаменитаго оратора, тслово и дѣло у него не станутъ расходиться; такому народу немного нужно, чтобы подвинуться впередъ. Все ниже его стоящее, разумѣется, попятится отъ него въ борьбѣ за существованіе, но тѣмъ сильнѣе долженъ быть врагъ, желающій его отодвинуть, вытѣснить.

Шерцеръ-Мюллеръ приводитъ ту мысль, что народы и племена различаются между собою опредѣленными способностями и качествами, которыми они одарены первобытно въ различной степени. Въ этомъ насъ убѣждаетъ вся исторія человѣчества, его антропологія и этнографія. Мы вполнѣ раздѣляемъ этотъ взглядъ, мы нисколько не сомнѣваемся въ томъ, что такъ оно дѣйствительно было до сихъ поръ, но мы никакъ не можемъ согласиться съ тѣмъ, что вотъ-молъ такой-то народъ можетъ дойти до такого-то предѣла и дальше -- стой, "его же не прейдеши". Слишкомъ ничтожны тѣ физіологическіе опыты, которые до сихъ!поръ производились надъ людьми, чтобъ рѣшить этотъ вопросъ такъ опредѣленно и недопускать возможности самыхъ рѣзкихъ измѣненій. Правда, макъ растетъ повсюду въ Европѣ, растетъ и въ Индіи, но европейскій макъ не даетъ опіума: правда, что чай хорошъ только въ Китаѣ; правда, что хинная корка добывается только въ Америкѣ, но правда и то, что картофель распространился по всему свѣту. Исторія намъ даетъ такіе крупные факты индивидуальныхъ особенностей и превосходства одной расы надъ другой, что съ ними ничего не подѣлаешь, но мы не видимъ, почему всякій другой народъ, поставленный въ благопріятныя условія, не можетъ достигнуть самыхъ высокихъ ступеней развитія. Яванецъ представляетъ намъ рѣзкій примѣръ того, что человѣкъ способенъ себѣ усвоить извѣстную степень и форму матеріальной культуры, можетъ даже произвести довольно богатую, хотя и своеобразную литературу, все это, конечно, въ силу могущественнаго посторонняго вліянія; но въ то же время яванецъ свидѣтельствуетъ о томъ, что онъ не одаренъ отъ природы выдающимся самобытнымъ творчествомъ и потому дальше подражанія иностранному не пошелъ. Яванецъ достигъ той точки, которой способенъ былъ достигнуть малаецъ при содѣйствіи всѣхъ благопріятныхъ внутреннихъ и внѣшнихъ обстоятельствъ. но самому подвинуться дальше онъ не съумѣлъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ. Островъ Ява имѣетъ довольно хорошій климатъ. Фауна яванская чрезвычайно разнообразна и богата всякими тварами. Кромѣ тигра, леопарда и другихъ дикихъ животныхъ лѣса яванскіе обилуютъ оленями и обезьянами и лѣсными свиньями. Рѣки кишатъ рыбою, по также и крокодилами. Изъ птицъ въ лѣсахъ водятся куры, фазаны, цапли, попугаи, а павлинъ -- постоянный спутникъ тоже. Изъ насѣкомыхъ особеннаго вниманія, конечно, заслуживаетъ пчела, доставляющая въ обиліи медъ и воскъ. Самое главное домашнее животное необходимое для обработки земли въ томъ краѣ -- буйволъ. Индѣйцы ввели его тамъ вмѣстѣ съ воздѣлываніемъ риса; тамъ есть также нѣсколько породъ рогатаго скота, тоже ввезеннаго изъ Индіи; переселенный туда изъ Европы недолговѣченъ. Тамъ водится также и лошадь, преимущественно индѣйскаго происхожденія. Коза и овца хорошо сохраняются на Явѣ, также какъ завезенная туда китайцами черная свинья. Почти въ каждомъ домѣ есть собака и кошка. Изъ домашней птицы тамъ водится гусь, утка и курица.

Яванская флора также чрезвычайно разнообразна. Преимуществуютъ разнаго рода пальмы, затѣмъ высокоствольные дубы и каштаны даютъ великолѣпную тѣнь; то, что у насъ съ такимъ трудомъ сохраняется въ роскошнѣйшихъ оранжереяхъ, тамъ прозябаетъ на открытомъ воздухѣ подъ открытымъ небомъ. Лавровое дерево, мирты, акаціи, рододендры украшаютъ этотъ островъ повсемѣстно.

Тамъ воздѣлывается мѣстами рисъ, а мѣстами маисъ. Тамъ всякая зелень, шпинатъ, дыни, огурцы. Тамъ огромныя пространства покрыты индиго, сахарнымъ тростникомъ и табакомъ.

Деревни всѣ окружены цвѣтущими садами плодовыхъ деревьевъ, между которыми фигурируютъ пизангъ, хлѣбное дерево, гранатовое яблоко, кокосовая пальма. Присоединимъ сюда еще драгоцѣнный хлопчатникъ и неизбѣжное для яванца бамбуковое дерево. Мало того, здѣсь воздѣлываютъ кофе, чай. Европа -- это щедрая распространительница благъ цивилизаціи, сама попользовавшись отъ Америки картофелемъ, надѣлила имъ и Яву, да въ придачу къ нему прибавила капусту, бобы, сельдерей, горохъ и разные другіе питательные плоды.

Казалось бы, чѣмъ же эта страна не рай земной. И почему же тутъ-то именно и не проявиться всему хорошему, великому, человѣческому? Есть на то законныя причины, глубоко коренящіяся какъ въ климатическихъ условіяхъ, такъ въ особенности въ соціальномъ строѣ. Обиліе пищи, конечно, имѣетъ свои благодѣтельныя послѣдствія; росту яванецъ средняго, тѣло его хорошо упитано, грудь хорошо развита. Молодые особы имѣютъ довольно привлекательную внѣшность; многіе изъ нихъ удовлетворили бы даже европейскимъ понятіямъ о красотѣ. Но это длится лишь до тѣхъ торъ пока формы округлены и полны; но когда организмъ съ наступленіемъ юношескаго возраста становится жилистѣе и жостче, возбуждаются страсти у обоихъ половъ и начинаютъ проявляться превратныя обыкновенія, тогда все рѣзче и рѣзче обрисовывается неотесанная фигура малайской конструкціи. Вообще мужчины превосходятъ женщинъ въ красотѣ; послѣднія подчасъ до безобразія отвратительны.

Многія черты личнаго характера яванца дадутъ намъ нѣкоторый отвѣтъ на нашъ вопросъ, почему онъ стоитъ на извѣстной точкѣ и не идетъ дальше. Все поведеніе яванца выказываетъ въ немъ человѣка, сосредоточеннаго, ушедшаго въ самого себя, который, повидимому, не принимаетъ никакого частія во всемъ внѣшнемъ мірѣ. Никогда онъ себѣ не позволитъ никакихъ увлеченій; онъ не любитъ сильныхъ проявленій радости, онъ не привыкъ обнаруживать удивленіе; онъ вѣчно жестокъ и воздерженъ.

Въ обществѣ онъ очень внимателенъ и почти боязливъ. Онъ постоянно тревожится, чтобъ никого не оскорбить, потому что онъ самъ обижается отъ малѣйшаго вздора. Обращеніе его полно собственнаго достоинства и не имѣетъ расположенности шутить и острить. Онъ почти никогда не смѣется; когда онъ одинъ, то онъ сидитъ себѣ молча, никогда не услышишь его пѣсни или чтобы онъ разговаривалъ самъ съ собою.

Яванецъ безгранично любитъ родную страну, отцовскую землю, также какъ обычаи и правы предковъ, такъ что въ этомъ отношеніи его очень трудно побудить къ какимъ нибудь нововведеніямъ. Умѣренный въ обыкновенной жизни, онъ крайнѣ легкомысленъ въ пиршествѣ и готовъ съ величайшей безпечностью поставить все свое состояніе на карту. Пока дѣло идетъ объ удовлетвореніи необходимымъ жизненнымъ потребностямъ, онъ очень дѣятеленъ, но чуть у него малѣйшій излишекъ, какъ онъ становится лѣнивымъ и апатичнымъ. Къ тому же онъ очень легковѣренъ и дѣтски простодушенъ. Онъ можетъ цѣлыя ночи провести въ игрѣ съ куклами и любой фанатикъ, съумѣвшій задѣть его за живое, возбудить въ немъ слабую струйку, можетъ имъ забавляться, какъ мячикомъ, Какъ солдатъ, онъ настолько храбръ, насколько онъ беретъ себѣ примѣръ съ другихъ; по коль скоро въ немъ разгорѣлись страсти, онъ неустрашимо глядитъ смерти прямо въ лицо.

Высшія общественныя добродѣтели, какъ-то: дружба, привязанность, благодарность, сознаніе своей полезности и самоуваженіе мало развиты у яванцевъ.

Естественная привязанность не простирается у него дальше семьи яванецъ поэтому хорошій отецъ семейства, но въ нравственномъ отношеніи самая обыденная посредственность. Къ высокопоставленнымъ лицамъ онъ относится съ крайнимъ почтеніемъ; особенно предъ тѣми, кто задаетъ тонъ своею пышностью и велелѣпіемъ онъ держитъ себя рабски, уничижается холопски; съ низшими онъ столько же высокомѣренъ, сколько и жестокъ.

Воспріимчивость и вообще мозговыя способности яванца довольно значительны, по далѣе переимчивости онѣ не идутъ и похожи въ этомъ отношеніи на неразвитыхъ дѣтей. Какъ только яванецъ усвоилъ себѣ высшее образованіе, онъ бросается въ крайности и любитъ заявлять себя внѣшностью. Его тогда радуетъ всякій внѣшній блескъ, онъ становится дерзкимъ и кончаетъ тѣмъ, что впадаетъ въ необузданность и распутство.

Это особенно замѣтно на яванскихъ принцахъ. Почти всѣ путешественники, пришедшіе съними въ прикосновеніе, рисуютъ ихъ, какъ безнравственныхъ, сладострастныхъ развратниковъ; такія, то личности стараются пустить пыль въ глаза своимъ подданнымъ своею суетностью и жестокостью.

Понятное дѣло, что съ такимъ характеромъ и съ такимъ общественнымъ настроеніемъ далеко не уйдешь. И яванцы, несмотря на свою старинную культуру, литературу и самобытное письмо и грамоту, въ отношеніи образованія остались далеко назади. Образованіе обыкновеннаго смертнаго тамъ очень ограничено и хотя они имѣютъ свою собственную грамоту, по изъ нихъ рѣдко кто умѣетъ читать и писать. Туземныя учрежденія для народнаго образованія слишкомъ неудовлетворительны. Все преподаваніе въ рукахъ мѣстнаго духовенства, которое въ большинствѣ случаевъ не имѣетъ само даже элементарныхъ познаній. На обязанности духовенства возложена работа первоначальнаго обученія дѣтей; по духовенство какъ разъ преподаетъ именно то, что меньше всего пригодно; напримѣръ, заставляютъ дѣтей читать коранъ, съ языкомъ котораго не только дѣти, но и сами учителя незнакомы. На родномъ языкѣ они ничего не узнаютъ отъ своихъ духовныхъ наставниковъ; чтенію и письму развѣ научитъ какой нибудь писецъ королевской службы. Не слишкомъ выше народныхъ школъ стоятъ духовныя семинаріи. Тутъ имъ толкуютъ о коранѣ и о разныхъ теологическихъ матеріяхъ, разумѣется, настолько, насколько учителя сами въ этомъ смыслятъ; а о болѣе важныхъ вещахъ они остаются въ блаженномъ невѣжествѣ, какъ самый простодушный дикарь.

Малайское племя вообще и яванцы представляютъ намъ весьма интересное и поучительное явленіе "въ культурно-историческомъ значеніи. Климатъ превосходный, продуктивность страны не оставляетъ ничего лучшаго желать и все-таки они дальше азбуки культуры не ушли. Несмотря на все богатство климата и страны, они не могли подняться на степень самобытнаго творчества, они не доросли до созданія пауки, они не додумались до лучшихъ формъ соціальнаго строя. Культура ихъ, правда, богатѣйшая, но все это у нихъ наплывное. И спросите-ка на милость, кто у нихъ не побывалъ? Первые пришли къ нимъ индѣйцы, которые уже тогда стояли несравненно выше малайцевъ. Они первые дали толчокъ къ развитію малайской и яванской культуры. Столкновеніе это не могло не подѣйствовать на нихъ самымъ благодѣтельнымъ образомъ потому, что большинство индѣйцевъ переженилось на малайскихъ или яванскихъ женщинахъ, такъ что по берегамъ Явы, Суматры и Малаки встрѣчается порядочная помѣсь малайской съ индѣйской кровью. Затѣмъ къ нимъ прибыли китайцы, но такъ какъ послѣдніе принадлежали рабочему и необразованному классу, то вліяніе ихъ на туземцевъ незамѣтно. Тѣмъ могущественнѣе должно было быть арабское вліяніе, арабы появились здѣсь въ 13 вѣкѣ, а въ 14 и 15 магометанство пустило здѣсь самые глубокіе корни. Мѣстные арабы даже завладѣли здѣсь престолами и подчинили своему господству часть туземцевъ. Въ концѣ концовъ явились сюда европейцы: испанцы, голандцы и англичане. Каждый изъ нихъ могъ сказать про себя "omnia mea mecum porto". Испанцы -- тѣ принесли свой католицизмъ, а голандцы и англичане больше по части торговли. Казалось бы, что тутъ-то при столікихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ малайцамъ слѣдъ бы богъ-вѣсть-куда угодить. Но во первыхъ, всѣ эти пришельцы являлись сюда съ чисто эгоистическою цѣлью, и дальнѣйшее развитіе туземцевъ было вовсе не въ ихъ интересѣ. Во вторыхъ -- и это самое главное -- сама окружающая природа этому мѣшала. Мы видѣли, что австралійцы и папуасы, несмотря на превосходство и великолѣпіе климата обитаемой ими страны, не могли подняться на степень сколько нибудь значительной культуры потому, что у нихъ не было и нѣтъ возможности завести домашнихъ животныхъ. Какая, подумаешь, бездѣлица, а какую роль играетъ эта бездѣлица въ культурѣ! Но малайцы уже на это жаловаться не могутъ. Природа ихъ надѣлила всѣмъ нужнымъ. Они поэтому и добрались до опредѣленной степени культуры и дальше идти не могли потому, что съ самаго начала ихъ появленія на всѣхъ этихъ островахъ природа, слишкомъ щедрая, давала имъ слишкомъ много при ничтожномъ трудѣ съ ихъ стороны. Гдѣ природа даетъ слишкомъ много, тамъ она не располагаетъ къ напряженному и усиленному труду; извѣстная доля нужды необходима для поощренія прогресса. Малайцы слѣдовательно скорѣе могутъ жаловаться на излишнюю щедрость и крайнюю роскошь окружающей ихъ природы, что при легкомъ удовлетвореніи всѣмъ своимъ потребностямъ располагало ихъ къ лѣни и апатіи. При томъ же они съ самаго начала явились сюда народомъ тѣснимымъ и отодвигаемымъ болѣе сильнымъ сосѣдомъ -- азіатскими племенами. Лишенные своей первобытной территоріи, они растратили свой небольшой запасъ энергіи въ борьбѣ съ окружающими обстоятельствами, и когда попали въ мѣсто, гдѣ нашли полное обезпеченіе существованія безъ особеннаго труда, они и руки сложили и предались азіатскому кейфу. Китаизмъ характера, пассивность натуры проявились тогда во всей своей силѣ. Въ этомъ положеніи застали ихъ индѣйцы, и они не задумались поддаться ихъ вліянію, затѣмъ явились могучіе и цивилизованные магометане. Понятно, что имъ не стоило никакого труда подчинить ихъ себѣ. Европейцы же обо всемъ этомъ вовсе не заботились. Были бы барыши.

Малайцы вообще и яванцы въ особенности, въ борьбѣ за существованіе съ окружающею природою, являютъ собою послѣдствіе прогрессивное, но если ихъ подвести подъ европейскую мѣрку, они -- ничтожество, рабы европеизма и въ борьбѣ всѣ нимъ всегда заявятъ себя послѣдствіемъ регрессивнымъ.

Намъ бы теперь слѣдовало перейти къ той группѣ человѣчества, которая вытѣснила малайцевъ. Это намъ слѣдовало бы сдѣлать ради послѣдовательности. Но въ такомъ случаѣ намъ пришлось бы потомъ снова возвращаться къ первобытнымъ народамъ. Мы поэтому будемъ продолжать говорить о послѣднихъ. У насъ нѣсколько пойдетъ idem per idem, да нечего дѣлать. Необходимо побольше привести доказательствъ для разъясненія и оправданія главной идеи.

Африка -- страна искони вѣковъ совершенно своебразная и изолированная. Она произвела нѣсколько породъ людей, держала ихъ всегда въ ограниченномъ количествѣ, довольствовалась малымъ, "е переполнялась никогда излишкомъ, и потому не вытѣсняла никого, не отправляла никуда никакихъ колоній; обитатели ея вертѣлись въ своей собственной сферѣ, не принимали никакого участія въ общечеловѣческомъ движеніи, а потому она осталась позади и стоитъ тутъ неподвижно, покорною послушницею Европы, пассивною до жиру костей. Читатель, конечно, не сомнѣвается, что въ костяхъ мозгу-то и не бывало. Его подчасъ и не во всякой головѣ отыщешь. Какъ мы ни хитри, а надо сознаться, что будь Африка, Австралія и всякая другая страна болѣе удобообитаема для европейца, она давнымъ давно обратилась бы въ какіе нибудь американскіе штаты. И то Европа выдѣлывала съ Африкой, что только ни вздумаетъ. Хотя въ Африкѣ есть разгуляться гдѣ на волѣ, во Европѣ вздумалось поубавить немножко ея населенія и она перетащила нѣсколько милліоновъ его въ Америку и продала тамъ въ рабство, потомъ, сконфузившись, остановила свое постыдное дѣло и, какъ бы въ возмездіе, новѣйшіе европейцы или американцы вознаграждали негровъ тѣмъ, что устроили имъ маленькую республику, лучшій плодъ всего своего историческаго развитія. И все-таки Африка пока мало подвигается. Мы обѣщаемъ читателю разобрать этотъ вопросъ въ отдѣльной статьѣ. Всего за одинъ разъ не перескажешь.

Африка -- то безплодна и пустынна, то поражаетъ богатствомъ своей производительности. И то и другое съ точки зрѣнія современной этнографіи мѣшало высшему развитію культуры, а потому не дало возможности наукѣ зародиться и задержало культуру на первобытной формѣ соціальнаго строя. Въ силу всего этого первобытное населеніе Африки сидѣло себѣ преспокойно на своемъ мѣстѣ и просидѣло бы такимъ образомъ до скончанія вѣка, еслибъ тутъ не вмѣшались сосѣди и разные непрошенные гости. Сперва борьба за существованіе была, такъ сказать, мелочная, индивидуальная, шла въ разбродъ, но потомъ она стала проявляться en masse. Такъ какъ насъ главнымъ образомъ здѣсь именно это и интересуетъ, то мы передадимъ словами шерифа разсказъ о той передрягѣ, которая выпала на долю Африки.

Африка обладаетъ самою плохою береговою линіею; она бѣдна большими рѣками, кромѣ Нила, которому поэтому и суждена была другая жизнь. Почва ея то не даетъ ничего, то даетъ слишкомъ много. Горъ большихъ нѣтъ и т. д. Все это располагало ея населеніе къ лѣни, къ бездѣятельности или много много что къ дѣятельности, удовлетворяющей первымъ потребностямъ, какъ скотоводство и слабое земледѣліе. Оттого всѣ народы ея стояли на самой низкой степени развитія матеріальной культуры. Читатель, конечно, помнитъ, что мы строго различаемъ три элемента: культуру, пауку и соціальный строй. При такомъ положенія, когда болѣе сильному сосѣду стало жить тѣсно, онъ не замедлитъ двинуться и притиснуть такихъ замѣшкавшихся тунеядцевъ.

На этотъ разъ жить стало тѣсно высокоазійской монгольской расѣ и что побудило ее двинуться съ мѣста, объясняется очень просто. Большею частью эта раса представляла собою номадовъ, которые вели жизнь кочевую и которымъ для прокормленія своихъ стадъ необходимы огромныя пространства земли. Съ увеличеніемъ народонаселенія, конечно, необходимо было расширить предѣлы своихъ пастбищъ. Въ такомъ разѣ сосѣда просто вытуриваютъ и пастухъ, паграбивъ добычу, находитъ въ этомъ свою пріятность; онъ тогда становится воиномъ и ведетъ войну ради добычи и грабежа.

Когда такимъ образомъ сдѣлалось тѣсно монголамъ, они поприжали семитовъ и оттѣснили ихъ; тѣ, въ свою очередь, заставили податься впередъ хамитовъ; послѣдніе же должны были убраться по-добру, по-здорову совсѣмъ изъ Азіи, перейти чрезъ проливъ къ сѣверу и къ сѣверовостоку Африки. Тогда-то взбаламутилось все африканское населеніе и пошло тѣснить другъ друга, произошло колоссальное передвиженіе всѣхъ первобытныхъ ея обитателей. Въ силу всего того можно положительно утверждать, что первобытныя четыре расы Африки, именно: 1) негры, 2) фула и нуба, 3) кафры и 4) готтентоты сидятъ не на своихъ мѣстахъ, что занимаемая ими теперь страна не первобытная ихъ родина и что мы ихъ застаемъ лишь на тѣхъ мѣстахъ, которыя они завоевали послѣ самаго упорнаго и довольно продолжительнаго боя за свое существованіе. Готтентоты, которые теперь прижались въ самомъ крайнемъ уголку Африки, прежде простирали свое господство далеко къ сѣверу, какъ это легко видно по остаткамъ родственныхъ съ ними племенъ и по ихъ вліянію, замѣтному на кафрахъ. Теперь они -- развалины прежней сильной расы и такое же крупное регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе въ Африкѣ, какъ австралійцы на своей территоріи. Кафры {Мюллеръ утверждаетъ, что правильнѣе писать кафръ чрезъ одно ф, что означаетъ невѣрующій.} переселились въ свое теперешнее мѣстожительство съ отдаленнаго сѣвера, гдѣ они долгое время жили въ сосѣдствѣ съ хамитами. Лучшимъ тому доказательствомъ служитъ ихъ языкъ, въ которомъ слышится множество разнообразныхъ звуковъ, напоминающихъ хамитскіе идеалы. Какъ видно, кафры первоначально двинулись вдоль восточной окраины, пока не наткнулись на готтентотовъ, преградившихъ имъ дальнѣйшее движеніе; потомъ, получивъ второй толчокъ отъ племени галла, они двинулись съ востока на западъ поперегъ материка.

Отечествомъ фула и нуба также можно считать сѣверо-востокъ Африки. Отсюда они были оттиснуты напиравшими хамитами и, такъ какъ дорога къ югу была уже занята кафрами, то имъ пришлось держаться западнаго движенія. Здѣсь они вторглись въ негритянскую массу, среди которой они и до сихъ поръ существуютъ.

Когда монголы изъ средней Азіи тронулись изъ своихъ мѣстъ и подвинули семитовъ, а эти послѣдніе хамитовъ, то семиты, какъ болѣе воинственное племя, прорвали поселенія хамитовъ въ западной Азія и заставили ихъ распасться на двѣ вѣтви, на азіятскую, которая двинулась къ востоку и заняла территорію между Тигромъ и Ефратомъ, и африканскую, которая двинулась къ Африкѣ и по Африкѣ.

Піонерами африканской вѣтви хамитовъ были ливійцы, потомъ эфіопскія племена. За ними уже послѣдовали египтяне. Такъ какъ появленіе египтянъ на сценѣ исторіи обыкновенно относятъ ко времени 7 или 8000 лѣтъ до P. X., то начало африканскаго движенія приходится отодвинуть за 10,000 лѣтъ до P. X.

Таково было передвиженіе африканскихъ обитателей и таковы безразличныя послѣдствія ихъ взаимной долговременной борьбы за существованіе. Природа ихъ страны дала имъ возможность дойти до извѣстнаго предѣла культуры, далѣе которой у нихъ не хватило ни личной энергіи, ни внѣшнихъ побужденій. Послѣдствіе это еще болѣе выяснится нѣкоторыми индивидуальными чертами особенности ихъ характера. Основная черта негритянскаго характера -- крайняя раздражительность и воспріимчивость; но за то въ немъ очень рѣдко проявляется самобытная дѣятельность духа. Онъ одаренъ отъ природы самой живой необузданной фантазіей. Но его личная энергія очень невелика. Онъ работаетъ лишь тогда, когда его побуждаетъ къ тому крайняя нужда или посторонняя сила. Онъ до того склоненъ ничего не дѣлать, что подчасъ самъ себя лишаетъ жизни, лишь бы избѣгнуть необходимости работать. При хорошемъ обращеніи онъ преданъ и привязывается, какъ дитя, при дурномъ же онъ мстителенъ.

Его умственныя способности довольно посредственны. Онъ быстро схватываетъ и легко подражаетъ, но до самобытнаго творчества ему далеко. Негритянскія дѣти дѣлаютъ поэтому самые быстрые изумительные успѣхи въ томъ возрастѣ, въ которомъ наиболѣе дѣятельна намять, но отстаютъ въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, когда на сцену выступаетъ разумъ.

Судить объ умственныхъ способностяхъ негра по его культурѣ было бы поспѣшно. Во-первыхъ, фауна и флора его страны слишкомъ щедро надѣлили его всѣмъ нужнымъ для него безъ особеннаго труда съ его стороны; во-вторыхъ, онъ втеченіи тысячелѣтій приходилъ въ посредственное и непосредственное соприкосновеніе съ болѣе развитыми народами, такъ что скорѣе всего можно приписать его культурную дѣятельность необыкновенному таланту его къ подражанію, а не собственно умственному проявленію. Ибо даже тамъ, гдѣ ему приходится заявить самоличную умственную дѣятельность, онъ теряетъ даже свою обычную способность къ подражанію. Такъ ему никогда до сихъ поръ не удалось сдѣлать слона ручнымъ, хотя онъ очень хорошо знаетъ, насколько это удалось другимъ народамъ. Необузданная чувственность ведетъ его къ жестокости, которая проявляется въ немъ даже въ религіозной формѣ въ видѣ человѣческихъ жертвоприношеній. Слѣдствіемъ этого полнѣйшее отсутствіе всякихъ общественныхъ доблестей. Негръ обыкновенно большой воръ и безстыдный лгунъ; лицемѣріе и притворство его обыденныя свойства. Его соціальный строй -- самый грубый деспотизмъ. Рабство съ его развращающими послѣдствіями процвѣтаетъ у него въ полномъ блескѣ. Изъ всѣхъ занятіи и ремеслъ негръ посвящаетъ себя развѣ ручному мастерству; землю онъ обработываетъ руками рабовъ, а скотоводство ему совсѣмъ чуждо. Фула и пуба нѣсколько болѣе одарены, чѣмъ негры, что отчасти можно приписать исламизму. Отличительной чертой ихъ характера можно назвать привязанность къ занятію скотоводствомъ. Это народъ по преимуществу пастушескій. Въ силу этого патріархальный элементъ сильнѣе выступаетъ въ проявленіяхъ ихъ жизни. Управленіе, вѣроятно, у нихъ прежде было демократически-патріархальное и потомъ перешло въ теократію. Оки занимаются не только скотоводствомъ, но и земледѣліемъ, которое у нихъ въ такомъ почетѣ, что ему посвящаютъ свой трудъ лишь свободные, между тѣмъ какъ ремесла находятся въ рукахъ рабовъ.

Кафры отличаются своею необыкновенной любовью къ скотоводству, которое до того почтенно, что имъ исключительно занимаются мужчины. Да и пища-то ихъ большею частью молочная. Кромѣ скотоводства они не брезгаютъ и земледѣліемъ, но послѣднее менѣе почтенно, а потому оно и предоставлено бабамъ. Кафры существенно отличаются отъ негровъ тѣмъ, что у нихъ нѣтъ рабства и каждый кафръ находится въ совершенно свободномъ отношеніи къ своему главѣ. Несмотря на почтеніе, которое они оказываютъ военачальнику, и несмотря на строгую дисциплину во время войны, каждый кафръ имѣетъ право въ собраніи свободно заявлять свое мнѣніе и даже подвергать анализу и критиковать дѣйствія и распоряженія начальства. Кафры отличаются необыкновенной храбростью, но они не кровожадны и потому довольствуются подчиненіемъ Оврага и завладѣніемъ его собственностью. Они всегда объявляютъ, что идутъ войной, и ихъ обращеніе съ врагомъ вполнѣ рыцарское. Какъ послѣдствіе храбрости -- ихъ энергія и умѣренность. Кафръ не любитъ такъ предаваться лѣни и кейфу, какъ негръ, и возбуждающіе напитки не въ его вкусѣ. Все это ведетъ къ тому, что у кафра развито чувство справедливости и искреннее душевное чувство честности. Воровство, столь обыкновенное у малайцевъ и негровъ, почти никогда не встрѣчается среди кафровъ, неподвергавшихся чужому вліянію.

Когда европейцы впервые появились на мысѣ Доброй Надежды, готтентоты были скотоводами и все ихъ богатство состояло въ огромныхъ стадахъ рогатаго скота. Когда же бѣлые пришельцы поприжали ихъ до того, что они стали нуждаться въ средствахъ къ существованію, они низошли на степень охотниковъ. Земледѣліемъ они, повидимому, никогда не занимались, да и теперь оно у нихъ очень рѣдко въ ходу. Готтентотъ отличается крайне слабою энергіею и чрезмѣрною лѣностью. Даже голодъ не можетъ принудить его къ труду; онъ предпочитаетъ лечь спать и проспитъ чувство голода. Рука объ руку съ лѣнью въ немъ еще сильна страсть къ горячимъ напиткамъ, потомъ они самые страстные приверженцы куренія, къ чему служитъ дикая конопля, одна или въ соединеніи съ табакомъ. Разъ отвѣдавъ спиртуозныхъ напитковъ, готтентотъ до того къ нимъ пристращается, что становится отъявленнымъ пьяницей. Интересно отношеніе готтентота къ животному міру. Онъ обожаетъ многихъ животныхъ, относится къ нимъ съ особеннымъ участіемъ и выражаетъ свою привязанность къ нимъ въ безчисленномъ множествѣ басень.

Такимъ образомъ вся Африка представляетъ первобытную страну. Плохое развитіе ея береговой линіи, крайняя пустыня съ одной стороны, съ другой, роскошная щедрость природы безъ всякаго почти труда -- все это держало населеніе въ неподвижности, и дозволяло ему подняться только на извѣстную ступень культуры, но эта обстановка помѣшала африканскимъ обитателямъ дойти до самобытной культуры, и потому у нихъ по могла возникнуть наука, и соціальный строи ихъ остался въ зачаточной формѣ. Такимъ образомъ вся Африка съ антропологической точки зрѣнія представляетъ послѣдствіе регрессивное въ борьбѣ съ азіятскими народами, натиску которыхъ они уступали сразу. Особенно готтентоты безвозвратно стремятся къ вырожденію. Негры держатся лишь многочисленностью; одни лишь кафры подаютъ надежду на то, что они могли бы заявить себя прогрессивными въ общемъ движеніи. Такимъ образомъ вся борьба за существованіе у африканскихъ народовъ уходила на борьбу съ окружающею природою, такъ что имъ некогда было и средствъ не хватало подняться надъ ней, надъ природою, почему они и остались назади въ сравненіи съ другими народами и уступили имъ при первомъ столкновеніи.

Предъ нами Америка.Мало того: предъ нами Новый Свѣтъ. Еслибъ Колумбъ въ минуту открытія Америки почувствовалъ всю цѣну своего открытія и предвидѣлъ всѣ благія его послѣдствія для всего человѣчества, то онъ не вынесъ бы восторга, онъ умеръ бы отъ радости и счастья, и человѣчество не опозорило бы себя тѣмъ, что надѣло на него цѣпи. По этими цѣпями человѣчество уже не могло снасти своего невѣжества, потому что съ этого именно момента послѣ тысячелѣтняго средневѣковаго мрака начинается великое возрожденіе человѣческой мысли, которому предѣла мы не видимъ впереди.

Америка! Въ этомъ словѣ слышится что-то такое хорошее, чего нигдѣ больше нѣтъ. Все человѣчество надѣется, что именно Америка осуществитъ всѣ лучшія мечты, всѣ завѣтныя желанія и стремленія лучшихъ друзей человѣчества. Но мы должны отличать Америку первобытную отъ другой -- покой Америки, которая есть лишь дальнѣйшее и усовершенствованное развитіе европеизма.

И въ самомъ дѣлѣ ни одна страна не представляетъ намъ такого замѣчательнаго явленія, какъ Америка. Вѣдь этотъ материкъ существовалъ же отъ вѣка; вѣдь на немъ жило же огромное множество людей довольно разнообразныхъ, хотя и не разновидныхъ; вѣдь часть этихъ людей достигла же извѣстной степени умственной культуры; почему же эта масса людская не доросла сама до тѣхъ соціальныхъ формъ и до того могущества, какого достигла на той же самой почвѣ европейская эмиграція? Этотъ вопросъ намъ блистательно разрѣшаетъ Шерцеръ-Мюллеръ съ точки зрѣнія Дарвина, силою борьбы за существованіе. Послѣ тщательнаго сравненія всѣхъ внѣшнихъ особенностей и внутреннихъ свойствъ аборигеновъ этого длиннѣйшаго материка, этнографія пришла къ тому несомнѣнному убѣжденію, что всю эту страну отъ самой южной его точки до самой сѣверной населяетъ одна раса людская, которая фактически и умственно представляетъ собою совершенно обособленный типъ, отличный отъ всѣхъ другихъ, но одинаковый, за ничтожными уклоненіями, по всему пространству этого благословеннаго материка. Говоря вообще, первобытный американецъ занимаетъ не послѣднее мѣсто въ системѣ человѣческихъ расъ, какъ это могло бы казаться съ перваго раза. Многія отрасли этой расы дожили до немаловажной культуры, а что остальныя стояли на такой низкой степени развитія при первомъ прибытіи европейцевъ, объясняется не только тѣмъ, что они дѣйствительно менѣе одарены, но и особенностью строенія самой страны и весьма ограниченною фауной и флорой этой части свѣта. Въ Америкѣ очень мало долинъ, которыя прорѣзывали бы большія рѣки и въ которыхъ можно было бы развести самыя полезныя животныя и растенія, необходимыя человѣку какъ для содѣйствія въ его трудахъ, такъ и для поддержанія существованія. Тамъ, гдѣ природа устроила такія долины, какъ въ Мексикѣ и въ Перу, тамъ дѣйствительно человѣкъ въ своей борьбѣ преодолѣлъ природу и создалъ довольно богатую культуру. Мы должны воздать полное уваженіе и не можемъ отказать даже въ удивленіи этой развитой культурѣ, потому что для достиженія ея туземному человѣку не было ни откуда помощи, потому что въ Америкѣ нѣтъ ни одного домашняго животнаго, которое можно было бы сравнить съ нашей коровой или лошадью; въ ней также нѣтъ того обилія полезныхъ злаковъ, которыми такъ богатъ старый свѣтъ, потому что одинъ маисъ, единственное американское хлѣбное растеніе,-- пигмей съ нашими хлѣбными злаками. И въ то время, какъ Европа при помощи своихъ дюжихъ домашнихъ животныхъ можетъ разнообразить и увеличивать продуктивность своей страны, слабый американецъ лишенъ возможности побороть дикую растительность и разчистить непроходимыя дебри, чтобы сколько нибудь обезопасить свое существованіе. Дурно питаемый, ограниченный въ средствахъ, какъ онъ могъ набраться мужества и энергіи, и вотъ почему вся жизнь его была посвящена на борьбу съ окружающей природой и на удовлетвореніе самыхъ первыхъ потребностей безъ дальнѣйшихъ размышленій. Трудно, слѣдовательно, отыскать страну, въ которой строеніе и свойственныя ей естественныя произведенія рѣзче проявляютъ свое вліяніе на человѣка, какъ это видно въ Америкѣ. Америка -- совершенно обособленный отъ другихъ частей свѣта материкъ, который по формѣ распадается на два продолговатыхъ треугольника. Пространство его равняется 743,819 кв. м. Сѣверная часть пространствомъ превосходитъ южную всего на одну пятую, а береговая линія первой вдвое больше второй. Сѣверная имѣетъ береговую линію въ 6,000 миль, а южная около 3,400 м. Береговая линія наиболѣе развита на восточной сторонѣ континента и наименѣе на западной. Къ восточной какъ-разъ и примыкаютъ многіе острова. Всю Америку прорѣзываетъ длинная цѣпь горъ, которая придерживается западной стороны, а мѣстами образуетъ плоскія возвышенности (plateaux), какъ въ Перу и въ Мехикѣ. Восточная полоса Америки обилуетъ водами, сливающимися въ большія рѣки и озера. За то и болотъ не мало, въ особенности тамъ, гдѣ встрѣчается помѣха стоку водъ. По климату Америка также разнообразна, какъ и старый свѣтъ. Средина ея принадлежитъ тропическому климату; сѣверъ и югъ принадлежатъ умѣренному, а крайній сѣверъ въ рукахъ холоднаго климата. Интересно еще то обстоятельство, что температура въ Америкѣ сравнительно ниже температуры мѣстностей стараго свѣта, лежащихъ подъ одинаковымъ градусомъ широты.

Разсматривая флору и фауну Америки именно съ той точки зрѣнія съ которой мы хотѣли бы опредѣлить ея значеніе на развитіе культуры, мы должны назвать ихъ бѣдными. Тамъ нѣтъ ни одного животнаго, которое можно бы сопоставить съ нашею лошадью или коровой. Самое сильное и самое большое изъ тамошнихъ животныхъ, бизонъ, нѣтъ возможности сдѣлать ручнымъ и онъ составляетъ лишь предметъ охоты на лугахъ Сѣверной Америки. Лама и альпака -- слабыя животныя, которыя сравниваются развѣ съ нашей козой и ягненкомъ. Изъ домашнихъ птицъ можно развѣ упомянуть объ индѣйскомъ пѣтухѣ. Отсюда мы видимъ, что сама природа отказала американцу въ средствахъ вести кочевую жизнь номадовъ и была слишкомъ скупа на пособія для приведенія земледѣлія въ цвѣтущее состояніе. Значеніе послѣдняго слишкомъ бросается въ глаза всякому безпристрастному наблюдателю, если онъ обратитъ вниманіе, что мѣстная флора дала лишь растеніе, маисъ, сколько нибудь соотвѣтствующее нашимъ хлѣбнымъ растеніямъ. Какъ хотите, а какой-то злой рокъ подшутилъ надъ Америкой: это просто игра судьбы, что въ тѣхъ именно мѣстахъ, въ которыхъ и положеніе, и климатъ позволяли человѣку развиться до высокаго положенія, какъ разъ недоставало самаго драгоцѣннаго металла,-- не золота конечно (Америка имъ такъ была богата, что готова была завалить имъ бездонную пропасть жадности испанца), ей недоставало желѣза.

Читатель нашъ помнитъ, что мы отрицали по ученію К. Риттера слишкомъ большое значеніе береговой линіи, и Америка какъ нельзя больше подтверждаетъ справедливость этого взгляда. Береговая линія ея была превосходна и ей она отчасти обязана теперешнимъ благосостояніемъ, но безъ домашнихъ животныхъ и безъ желѣза береговая линія не приносила тои пользы, какую она оказала Америкѣ при помощи этихъ элементовъ, внесенныхъ въ нее европейской культурой.

Послѣ всего этого читателю будетъ понятно, почему американецъ уступалъ въ культурномъ отношеніи другимъ расамъ. Природа дозволила ему лишь сдѣлаться охотникомъ и рыболовомъ и всячески затрудняла ему доступъ къ высшей культурѣ; природа къ нему относилась даже скупѣе, чѣмъ къ малайцу, негру и готтентоту и только немногимъ была къ нему милостивѣй, чѣмъ къ австралійцу и папуасу. Но тамъ, гдѣ природа не слишкомъ жестоко съ нимъ обращалась, гдѣ она ему позволяла хоть сколько нибудь преодолѣть себя, тамъ онъ вышелъ изъ первобытнаго дикаго состоянія и заявилъ себя человѣкомъ въ извѣстной мѣрѣ цивилизованнымъ. Поэтому мексиканецъ и перуанецъ въ глазахъ антропологовъ занимаютъ высшее мѣсто, чѣмъ яванецъ, или утопающій въ излишествѣ негръ, или даже кафръ, неразстающійся съ своими стадами и кочевкой. Но первобытный американецъ, несмотря на самыя благопріятныя климатическія условія, не могъ подняться выше въ культурномъ и соціальномъ отношеніи, и европеецъ, явившись туда во всеоружія своей культуры и науки и недовольный всѣмъ соціальнымъ строемъ тогдашней Европы, съумѣлъ въ короткое время достигнуть небывалаго развитія. Такимъ образомъ все первобытное населеніе Америки въ виду европеизма не выдержитъ борьбы и падетъ, какъ регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе.

Мы теперь обратимся къ совершенно другому явленію. Мы видѣли до сихъ поръ одно изъ двухъ: или природа такъ скудна, что человѣкъ изнемогалъ въ борьбѣ съ нею и не могъ выйти изъ своего первобытнаго положенія, или природа своею роскошью, своимъ излишествомъ окончательно подавляетъ его и вѣчно держитъ его въ безвыходномъ неподвижномъ положеніи. Мы теперь обратимся къ народу, который съумѣлъ подчинить природу себѣ и мастерски овладѣть ея силами; въ силу этого онъ поднялся на такую высокую степень культуры, что еслибъ она была исходною цѣлью человѣческихъ стремленій, то, быть можетъ, народъ этотъ въ правѣ былъ бы остановиться. Онъ дѣйствительно достигъ несокрушимаго первенства среди огромной массы народовъ, но за то стоитъ такъ неподвижно, что въ борьбѣ за существованіе съ другими народами, обладающими главными тремя элементами: культурой, наукой и соціальнымъ строемъ, онъ ничтоженъ до того, что несмотря на свою многочисленность и колоссальность онъ долженъ пасть отъ натиска европеизма. До того вреденъ застой! До того справедливо положеніе, что кто не идетъ впередъ, то идетъ назадъ! До того необходимо, если не двигать человѣчество, то по крайней мѣрѣ двигаться рука объ руку съ нимъ, не отставать отъ него. Не будь у васъ предъ глазами Европы съ ея идеаломъ въ будущемъ, полнѣйшее осуществленіе котораго заключается въ полной гармоніи высокаго развитія названныхъ нами трехъ элементовъ, не будь у насъ этого мѣрила, этого критеріума прогресса, можно было бы тогда согласиться, что Азія представляетъ самое прогрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе. Но въ виду этого идеала Азія -- нуль.

Вѣдь кромѣ Мексики и Перу, этихъ двухъ цивилизованныхъ странъ Америки (конечно въ китайскомъ смыслѣ слова, а не европейскомъ), всѣ народы, которые мы до сихъ поръ разсматривали, по всей справедливости могутъ быть названы первобытными. Всѣ эти народы болѣе или менѣе остались на первобытной ступени человѣческаго развитія и не доросли, не дожили до соціальнаго строя съ особенными прочными формами быта и съ высшей культурой.

Этому препятствовали въ большинствѣ случаевъ почва, климатъ и окружающая фауна и флора. Въ такомъ положеніи мы нашли австралійца, американца], обитателей Южнаго моря и отчасти африканца.

Тамъ, гдѣ почвенныя условія благопріятствовали возстановленію культуры, какъ въ Мексикѣ и въ Перу, тамъ отсутствіе самыхъ полезныхъ и необходимыхъ домашнихъ животныхъ и желѣза, какъ самаго важнаго металла для производства всякихъ, а въ особенности земледѣльческихъ, орудій не позволяли зародиться такой цивилизаціи, такой культурѣ, которая сама въ себѣ носила бы зародыши прогресса, начала дальнѣйшаго самостоятельнаго развитія.

Мы теперь намѣрены обратиться къ народамъ, которые осуществили въ себѣ многое, чего не успѣли достигнуть первобытные ихъ братья. Народы эти обладаютъ основными началами самой высокой культуры и составляютъ своею жизнью содержаніе всей натуры человѣчества. Эти народы уже тѣмъ замѣчательны, что изъ своего дому -- великаго континента вмѣщающаго въ себѣ Европу и Азію -- они мало по малу распространяютъ свое господство и значеніе по всему земному шару. Обѣ части свѣта -- Европа и Азія, строго говоря, составляютъ одно неразрывное цѣлое. Правда, какъ въ физическомъ отношеніи, такъ и въ бытовомъ житейскомъ отношеніи между обѣими частями громадная разница, ихъ дѣйствительно и раздѣляетъ длинный и высокій кряжъ горъ, въ существованіи которыхъ читателя скорѣе всего можетъ убѣдить невольный обитатель и постоянный очевидецъ, пишущій эти строки. Но взаимные переходы въ обѣ стороны, въ оба направленія до того постепенны и незамѣтны, что ихъ смѣло можно принять за одно большое цѣлое. Мы, жители Урала, тяготѣемъ болѣе къ прародительницѣ нашей -- къ Азіи и рѣзкаго перехода или стремленія къ европеизму въ себѣ не ощущаемъ.

Разсматривая внимательнѣе эту массу земель, колыбель человѣчества, исторіи, науки и культуры, мы видимъ съ одной стороны довольно богатое и разнообразное развитіе береговой линіи, съ другой стороны богатѣйшія долины, прорѣзываемыя могучими судоходными рѣками. Рѣки эти берутъ свое начало въ длинныхъ, высокихъ, покрытыхъ лѣсами, горахъ, въ нѣдрахъ которыхъ хранятся богатѣйшія сокровища всевозможныхъ металловъ -- кладъ и двигатель цивилизаціи.

Растительный и животный міръ этой половины свѣта совершенно отличенъ отъ остальныхъ частей свѣта. Въ то время какъ въ Австраліи и въ Америкѣ вовсе нѣтъ животныхъ пригодныхъ для домашняго обихода, для прирученія и для земледѣльскихъ работъ, здѣсь сгруппированы всѣ самыя полезныя животныя и растенія. Словомъ, здѣсь сосредоточены всѣ условія для развитія и процвѣтанія высшей культуры. Мы Европы и не коснемся, какъ предмета слишкомъ знакомаго намъ, а изъ азіатскихъ народовъ мы остановимся лишь на одномъ Китаѣ, какъ на высшей формѣ матеріяльной культуры, до которой достигъ человѣкъ въ этой части свѣта. Кромѣ того изъ всѣхъ народовъ монгольской расы Китай, какъ по численности народонаселенія, такъ и по вліянію своему силою культуры на все остальное населеніе Азіи, занимаетъ первое мѣсто. Ту роль, какую играла Греція въ древнемъ мирѣ и современный Западъ въ исторіи и судьбѣ теперешняго человѣчества, ту же роль играетъ Китай среди азіатскихъ народовъ. Китаецъ -- высшее развитіе своей, но только своей расы. Онъ достигъ предѣла, до котораго азіатецъ можетъ развиться. За то китаецъ въ своемъ околодкѣ играетъ уже первенствующую роль, онъ создалъ самостоятельную культуру безъ. всякаго содѣйствія или участія со стороны другихъ народовъ и распространилъ свое вліяніе и подчинилъ господству своей культуры несравненно большую массу людей, чѣмъ всякій другой народъ.

Для объясненія этого мы приведемъ нѣсколько подробностей Весь Китай состоитъ изъ трехъ большихъ долинъ, окаймленныхъ высокими горами и прорѣзанныхъ тремя большими рѣками. Пространство между Янгъ-тсе-гіанг'омъ и Гоангъ-го имѣетъ вполнѣ характеръ глубокой долины и есть собственно настоящая колыбель китайской культуры и цивилизаціи. Отъ природы плодородная и обильная водами, страна эта орошается множествомъ каналовъ и представляетъ такимъ образомъ необъятное цвѣтущее поле. Климатъ Китая очень благопріятенъ. Только благодаря своему положенію на крайнемъ востокѣ этого великаго материка, климатъ Китая нѣсколько разнится отъ европейскихъ странъ, лежащихъ съ нимъ подъ одними и тѣми же градусами широты. На югѣ господствуетъ тропическій климатъ, распадающійся на сухое и дождливое время года. Сухое время года обусловливается сѣверовосточнымъ вѣтромъ (музимъ) и длится отъ октября по апрѣль; дождливое время года длится отъ апрѣля по октябрь и обусловливается юго-западнымъ вѣтромъ (музимъ), который приноситъ съ собою постоянный дождь. Выше 35^о начинается умѣренный климатъ; тамъ атмосферическіе осадки причиняютъ измѣнчивость погоды. Такимъ образомъ въ Китаѣ четыре времени года. Изъ нихъ зима отличается сильнымъ холодомъ, а лѣто напротивъ необыкновеннымъ зноемъ. Ни одна страна на всемъ свѣтѣ не можетъ похвалиться такимъ богатствомъ полезныхъ растеній и животныхъ, какъ Китай. Примыкая, по своему положенію, къ тропическому и умѣренному климату, онъ соединяетъ въ себѣ продукты того и другого. Очень можетъ быть, что Китай единственная страна въ мірѣ, которая ни въ комъ не нуждается, можетъ сама удовлетворить всѣмъ потребностямъ своихъ обитателей, не только обыденнымъ, но даже изысканнымъ требованіямъ роскоши. Въ этой-то матеріяльной независимости Китая отъ другихъ странъ и коренится главная причина его всегдашней замкнутости; онъ всегда избѣгалъ всякія попытки ознакомиться съ другими культурами, полный сознанія своей собственной самостоятельности, что еще больше питало въ немъ духъ независимости. Въ южныхъ полосахъ Китая также, какъ на островѣ Формозѣ, преобладаетъ тропическая фауна, имѣющая здѣсь своими представителями обезьянъ и попугаевъ, потому что другихъ дикихъ животныхъ въ Китаѣ нѣтъ. Съ незапамятныхъ временъ тамъ болѣе не встрѣтишь ни льва, ни тигра: культура совершенно истребила ихъ, исключая развѣ лѣсовъ Юн-палъ, гдѣ иногда убиваютъ бенгальскаго тигра. Англичане хвастаютъ, что на ихъ крошечномъ островѣ нѣтъ волковъ и медвѣдей. Какъ ничтожно это сравнительно съ подвигами китайцевъ, истребившихъ на своей обширной территоріи почти всѣхъ дикихъ звѣрей. Слоны, встрѣчающіеся на югѣ Китая, попадаютъ туда изъ Бирмы. И только въ гористыхъ лѣсахъ отдаленнаго запада плутаетъ медвѣдь. Олень, заяцъ, антилопа, дикій кабанъ составляютъ предметъ охоты; на югѣ дикая кошка считается лакомствомъ; ее сперва хорошенько откармливаютъ, а потомъ уже ѣдятъ. Къ домашнимъ животнымъ принадлежитъ лошадь маленькаго, невзрачнаго вида; но она крѣпка и костлява. На нее очень мало обращаютъ вниманія въ Китаѣ, потому что тамъ превалируютъ водяныя сообщенія и потому еще, что китайцы чужды воинственнаго духа. За то тамъ въ большомъ употребленіи оселъ и мулъ: послѣдній цѣнится даже выше лошади. Для обработки земли служитъ буйволъ, голый безъ шерсти, чернаго цвѣта и ростомъ меньше индѣйскаго. На сѣверѣ около Пекина одногорбый.верблюдъ или дромадеръ употребляется, какъ вьючное животное., Корова и быкъ тамъ въ меньшемъ употребленіи, чѣмъ коза и овца, во самое важное домашнее животное Китая -- свинья, чрезвычайно замѣчательная по своей породистости. У нея очень короткія ножки и громадное тѣло. Этимъ, конечно, она обязана тщательному уходу за ней втеченіе цѣлаго ряда вѣковъ, что съ другой стороны указываетъ на ту громадную пользу, которую она приноситъ китайцу въ его домашнемъ быту. Собака также употребляется въ пищу, почему ее предварительно откармливаютъ рисомъ. Крысы, которыми буквально кишатъ берега рѣкъ и каналовъ, также пожираются китайцами.

Въ такой же мѣрѣ Китай изобилуетъ птицами. Пруды, озера и болота кишатъ гусями и утками. Интересенъ способъ охоты, которымъ китаецъ ухитрился ловить ихъ. Дѣло очень просто. Онъ надѣваетъ на голову тыкву, а самъ весь погружается въ воду. Лено, что плаваетъ тыква, а не китаецъ. Такъ приближается онъ къ птицамъ, для которыхъ плавающая тыква вовсе не новость. Онъ схватываетъ каждую за ножку и погружаетъ ее въ воду.

Нѣкогда былъ въ Китаѣ и крокодилъ, во китаецъ въ борьбѣ за существованіе совсѣмъ истребилъ его. Тамъ много черепахъ, которыми питается бѣдное населеніе.

Китай очень богатъ рыбами. Единственный естествоиспытатель города Екатеринбурга -- нѣмецъ портной -- и тотъ завелъ у себя акваріумъ и содержитъ золотыя рыбки, особенность Китая, которою онъ такъ гордится. Между насѣкомыми, конечно, слѣдуетъ упомянуть о шелковичномъ червѣ -- другая собственность Китая, конечно еще болѣе полезная. Культура и употребленіе шелка въ Китаѣ ведется искони вѣковъ. Потому-то шелковое платье тамъ искони любимое платье и, по своей общедоступности, въ большомъ употребленіи.

Также и настолько же богатъ Китай и флорой, какъ фауной. Тамъ и пальма, и винная ягода, и хлѣбное дерево, но объ нихъ не слишкомъ заботятся. Фрукты ихъ хуже нашихъ. Гораздо важнѣе бамбуковое дерево. Оно, во-первыхъ, даетъ превосходную тѣнь, и во-вторыхъ, въ рукахъ правительства оно играетъ роль скипетра, и имъ бьютъ всѣхъ и каждаго, кто бы въ чемъ ни провинился.

Изъ хлѣбныхъ злаковъ первое мѣсто занимаетъ рисъ, затѣмъ пшеница, ячмень, овесъ и просо, и всевозможная зелень, на перечисленіе которой понадобилось бы нѣсколько страницъ.

Но два растенія составляютъ особенный свойственный одному лишь Китаю кладъ. Одно служитъ для возбужденія нервной системы до сердцебіенія -- это чай, а другое для очищенія желудка -- это ревень. Одно возбуждаетъ, а другое слабитъ все человѣчество. Съумѣй воспользоваться этимъ китаецъ, онъ завербовалъ бы весь міръ. Полезность и распространенность этихъ двухъ растеній по всему міру достаточно извѣстно; менѣе конечно извѣстно, какую массу денегъ они собираютъ со всего свѣта и сколько серебра они доставляютъ серединной имперіи.

Всѣ извѣстные металлы разрабатываются въ Китаѣ искони вѣковъ и занимаютъ не мало рукъ. Важно въ этомъ отношеніи замѣтить, что каменный уголь тамъ встрѣчается въ огромнѣйшихъ залежахъ и давнымъ давно употребляется, какъ горючій матеріалъ, и все-таки китаизмъ не допустилъ ихъ додуматься до изобрѣтенія Уатта.

Послѣ всего этого, чегожъ нѣтъ въ этой странѣ? Чего недоставало этому народу, чтобы сдѣлаться могущественнѣйшимъ господиномъ всего міра? Что остановило его шествіе по пути цивилизаціи и прогресса? Почему застрялъ онъ на одномъ мѣстѣ и стоитъ здѣсь неподвижно, точно окаменѣлая глыба или гранитная скала подъ памятникомъ Петра Великаго? Вѣдь при такомъ разнообразномъ богатствѣ всѣхъ естественныхъ произведеній, додумайся китаецъ до пара, до желѣзныхъ дорогъ, до электричества и телеграфовъ, онъ бы тогда.... онъ бы и тогда стоялъ бы на томъ же мѣстѣ, потому что не въ нихъ сила, потому что можно имѣть десятки тысячъ верстъ телеграфовъ и желѣзныхъ дорогъ, сидѣть бокъ о бокъ съ Европой, усвоивать всѣ продукты ея культуры и простоять на одномъ мѣстѣ тысячи лѣтъ.

Отличительная черта китайца -- безусловная преданность традиціи, отсутствіе всякаго критическаго отношенія къ преданію, утвержденному вѣками. Китаецъ боится нововведеній, какъ ереси, какъ чумы, и, разъ застывъ въ своей неподвижной политической формѣ, не чувствуетъ въ себѣ ни силъ, ни желанія выйдти изъ него. Семейная жизнь его, построенная на грубомъ деспотизмѣ, обезличила женщину, убила нравственную энергію дѣтей и поглотила въ себѣ всѣ элементы соціальной жизни. Въ Китаѣ нѣтъ общества, а есть только семья; нѣтъ коллективной жизни, а только индивидуальная, разрозненная и скованная патріархальными несокрушимыми обычаями. Къ этому присоединяется у китайца рутинное самодовольство, какая-то влюбленность въ себя, основанная на отрицаній всего чужого, не китайскаго. Общество, въ которомъ онъ живетъ, покоится на тѣхъ же незыблемыхъ началахъ, на какихъ его видѣли протекшія тысячелѣтія; наука, которую онъ изучаетъ, приводить въ сущности къ однимъ и тѣмъ же ветхозавѣтнымъ результатамъ, такъ какъ она ограничивается изученіемъ и разъясненіемъ старины; открытія, вызываемыя потребностями высшей культуры, остались въ первоначальной своей формѣ, безъ всякаго улучшенія и развитія. Китаецъ все существующее считаетъ совершенствомъ; онъ далекъ отъ всякаго анализа окружающихъ его явленій, и рисовать себѣ планы на будущее, хотя бы на самое блестящее, онъ не любитъ. Изъ всѣхъ народовъ земного шара китаецъ по преимуществу практикъ, которымъ руководитъ опытъ и преданіе. Онъ прилеженъ, умѣренъ, трудолюбивъ, трезвъ, и всегда ровнаго и одинаковаго настроенія. Онъ думаетъ лишь объ обыденныхъ вещахъ; внѣ этого круга онъ ничего знать, ни понимать не хочетъ. Поэтому онъ изучаетъ лишь тѣ знанія и искуства, которыя касаются обыденной жизни. Заниматься умозрительными размышленіями, теоріями, отдаться отвлеченнымъ понятіямъ, толкованіямъ и разсужденіямъ китаецъ считаетъ величайшею глупостью.

Такое практическое направленіе, располагающее къ всестороннему обращенію съ людьми, затѣмъ примѣсь нѣкоторой доли флегматическаго темперамента и съ дѣтства тщательно направленное въ эту сторону воспитаніе,-- все это ведетъ къ тому, что въ китайцѣ изчезаетъ всякій слѣдъ грубости, и изъ него формируется человѣкъ, отличающійся самыми тонкими и пріятными манерами. Китаецъ сознаетъ свою образованность, онъ гордится ею, на европейца онъ смотритъ какъ на грубаго необразованнаго варвара и не упускаетъ случая каждый разъ дать ему почувствовать свое превосходство.

Многіе мыслители сдѣлали весьма справедливое наблюденіе, что въ тѣхъ странахъ, гдѣ народное образованіе повсемѣстно распространено, состояніе наукъ не соотвѣтствуетъ той же степени распредѣленія грамотности. Что касается общаго образованія, китайцы, можетъ быть, перещеголяютъ любое европейское государство, но о наукѣ собственно тутъ не можетъ бытьи рѣчи, и никакой параллели здѣсь проводить нельзя. Всѣ открытія и изобрѣтенія, сдѣланныя китайцами, не суть плоды научнаго подготовленія и умственнаго изслѣдованія, а скорѣе результатъ практическихъ пріемовъ и сноровки. Вся такъ-называемая философія Китая есть нечто иное, какъ безпорядочная куча опытныхъ правилъ и нравственныхъ сентенцій патріархальнаго характера. Теоретическаго знанія у китайцевъ нѣтъ. Такъ китайцы открыли зрительныя стекла безъ малѣйшаго понятія объ оптикѣ. Они приготовляются изъ горнаго хрусталя, очень грубой работы, и посредствомъ снурковъ, къ которымъ привѣшаны маленькія гирьки, прикрѣпляются къ ушамъ. Химическія открытія китайцевъ сравняются развѣ съ знаніями средневѣковыхъ алхимиковъ или дѣлъ мастеровъ среднихъ вѣковъ. Математическія и астрономическія познанія еще хуже.

Хотя они слыхали о Ппфагоровомъ ученіи, но все еще, какъ и русскіе, употребляютъ счеты. По части астрономіи какъ и по части физической географіи учителями ихъ были сперва арабы, а потомъ іезуиты. Но эти двѣ отрасли не заслуживаютъ названія науки по той мизерности, которою онѣ удовлетворяютъ китайцевъ, потому что эти знанія пріобрѣтены ими ощупью, рядомъ вѣковыхъ опытовъ. Что касается ихъ соціальнаго строя, то китаецъ вполнѣ, осуществилъ высшую форму патріархальнаго деспотизма въ строжайшемъ смыслѣ слова: какъ глава семейства, такъ и глава общиныа тѣмъ болѣе глава государства непогрѣшимы. Всѣ ихъ учрежденія патріархальны, и въ силу этихъ учрежденій все унаслѣдованное отъ отцовъ и праотцовъ пользуется чрезмѣрнымъ почитаніемъ, считается ненарушимою святостью. Все, о чемъ думали предки и все, что они сдѣлали, должно быть разумно и хорошо, потому что они были опытны. Все это знать и согласно всему этому жить -- величайшая мудрость и добродѣтель. Понятно, что такая система не допускаетъ ни малѣйшаго проявленія индивидуализма, а отсюда xi вытекаетъ самая главная причина несостоятельности китаизма и полнѣйшее отсутствіе въ немъ самостоятельности. Ему преграждены всѣ пути къ свободному движенію, къ проявленію своего я въ обществѣ. Вездѣ ему предварительно должны быть указаны пути, по которымъ онъ можетъ и вправѣ двигаться. Слѣдствіемъ этого, конечно, одинъ, лишь внѣшній формализмъ безъ всякаго внутренняго содержанія и рабскій образъ мыслей, который въ немъ воспитывается со дня рожденіи. Китаецъ такимъ образомъ отвратительнѣйшій и упорнѣйшій реакціонеръ и рутинеръ. Но за то индивидуальная обособленность интересовъ не поверхностно къ нему привита, а неразрывно срослась съ его плотью и кровью. Онъ, правда въ мелочахъ достигъ безпримѣрнаго совершенства, но его застой и консерватизмъ не позволяютъ ему ни шагу впередъ, ни іоты прогресса.

Такъ какъ китайцемъ исключительно руководитъ холодный разсчетъ, то всѣ высшія соціальныя чувства, совершенно его чужды. Холодный разсудокъ во всемъ отыскиваетъ цѣлесообразность и полезность. Вся его поэзія и вся религія крѣпко пригвождены къ землѣ. Ему противны обобщенія. Онъ уменъ, когда дѣло касается его личныхъ интересовъ, но онъ глупъ, какъ сновидѣніе, когда дѣло касается общечеловѣческаго блага, стремленій и интересовъ. Таковъ китаизмъ въ полномъ своемъ блескѣ, въ полномъ своемъ развитіи.

Отсюда мы видимъ, что Китай хотя и достигъ самой высокой культуры, но до науки онъ не доросъ, а соціальный его строй остался въ первобытной ветхозавѣтной формѣ; ему слѣдовательно недоставало двухъ главнѣйшихъ элементовъ какъ для исторической роли, такъ, конечно, и для всемірнаго владычества. Онъ остался позади другихъ. И если онъ въ борьбѣ съ окружающею его природою и со всѣми сосѣдними народами вышелъ полнѣйшимъ побѣдителемъ, то въ борьбѣ съ европеизмомъ онъ падетъ ницъ предъ нимъ и всегда останется побѣжденнымъ. Только географическое положеніе и многочисленность населенія обезпечиваютъ ему самостоятельность существованія; но въ сущности онъ рабъ Европы, ея будущій всепокорнѣйшій слуга. И таковъ исходъ всякаго китаизма въ борьбѣ съ европеизмомъ. Таковы вездѣ регрессивныя послѣдствія тамъ, гдѣ нѣтъ полнѣйшаго простора для самобытной культуры, для самостоятельнаго возникновенія и процвѣтанія науки и для полнѣйшаго развитія лучшаго соціальнаго строя, который формируетъ сильную индивидуальную личность среди высокоразвитой общественной жизни.

Намъ теперь осталось бросить безпристрастный взглядъ на Европу. Но мы здѣсь долго останавливаться не будемъ. Изъ всего предыдущаго читатель легко самъ можетъ вывести заключеніе о ея превосходствѣ и о мѣрахъ, какими она достигла этого превосходства. Нѣтъ сомнѣнія, что мы не только не первобытные обитатели Европы, но самые позднѣйшіе пришельцы ея. Кто такіе были ея первобытные обитатели -- рѣшить трудно. Если принять неандертальца и анжійца за представителей примитивнаго населенія Европы, что очень вѣроятно, то смѣло можно утверждать, что это были дикари, нисколько нестоявшіе выше теперешнихъ обитателей Австраліи; скорѣе -- они, вѣроятно, были еще ниже. Они жили сперва въ пещерахъ, одѣвались въ звѣриныя шкуры, были людоѣдами, понятія не имѣли ни о божествѣ, ни о какой либо гражданственности. Это были дикари въ худшемъ значеніи слова. Тѣ, которые жили въ свайныхъ постройкахъ или нагромоздили кухонные объѣдки, были уже, конечно, нѣсколько цивилизованнѣе и ихъ можно поставить на одну ногу съ теперешними папуасами. Этихъ-то туземныхъ аборигеновъ, едва начавшихъ отчаянную борьбу съ окружающею природою за свое жалкое существованіе, застали врасплохъ народы монгольско-финскаго происхожденія, которые, ведя кочевую пастушескую жизнь, стали вслѣдствіе сильнаго размноженія чувствовать тѣсноту въ своемъ отечествѣ, обнимавшемъ цѣлыхъ двѣ трети Азіи. А потому послѣдніе двинулись на западъ изъ Азіи и въ борьбѣ за существованіе истребили первобытныхъ обитателей Европы, такъ что теперь почти не осталось никакихъ слѣдовъ ихъ существованія. Новые пришельцы, вытѣснившіе аборигеновъ, кромѣ численности, должны были быть выше туземцевъ и въ культурномъ отношеніи, хотя и нельзя сказать, чтобы особенно превосходили ихъ. Они также были очень грязны и невѣжественны, жили въ лачугахъ, гдѣ устланный камышомъ полъ считали роскошью, питались жалкой пищей изъ бобовъ, гороха, кореньевъ и даже древесной корой; одѣвались въ шкуры животныхъ. Вся ихъ религія -- было одно лишь суевѣріе; гражданственность едва зарождалась. Таковы были не совсѣмъ привлекательные пришельцы, смѣнившіе въ борьбѣ за существованіе первобытныхъ дикарей суровой и еще негостепріимной тогда Европы. Но монгольская раса кромѣ того, что съ одной стороны пришла въ Европу и истребила ея аборигеновъ, двинулась еще и въ другую сторону и привела въ движеніе всю бѣлую или кавказскую расу. Эта раса въ первоначальной своей формѣ вовсе не имѣла еще того характера, какой выяснился въ ней теперь. Теперь эта раса высшее развитіе человѣчества какъ въ физическомъ, такъ и въ духовномъ отношеніи. Физически теперешній европеецъ изъ всѣхъ націй совершенно и вполнѣ оправдываетъ идеалъ человѣка; онъ проявляетъ наибольшее развитіе мускульныхъ и умственныхъ силъ и обладаетъ наибольшею способностью къ акклиматизаціи. Эта раса положила начало исторіи, наукѣ и соціальному прогрессу. Но этого она достигла не вдругъ, а самымъ тяжелымъ и медленнымъ путемъ и притомъ не въ полномъ своемъ составѣ, а только избранными представителями. Цѣлые отдѣлы этой расы также погибли въ неумолимой борьбѣ за существованіе. Такъ извѣстно, что первоначально эта раса распадалась на пять большихъ народныхъ массъ. Изъ нихъ -- баски, вѣроятно, прошли всю Европу, и тѣснимые послѣдующими, пришельцами, оставили лишь жалкіе слѣды своего прежняго существованія, а теперешніе обитатели Кавказа были протиснуты и отодвинуты въ сторону, чтобъ не мѣшали могучему движенію болѣе сильныхъ претендентовъ.

Основной стволъ средиземной расы далъ три большія вѣтви, а именно: хамитовъ, семитовъ и индо-германцевъ. Раздвигая свои предѣлы, средне-азіяты пошевелили съ мѣста первыхъ хамитовъ. Тѣ двинулись къ Африкѣ, и остатки ихъ мы теперь находимъ въ египтянахъ. Въ проявленіи своей жизнедѣятельности они немногимъ превзошли свой прототипъ китайцевъ. Подобно послѣднимъ, хамиты также погружены въ достиженіе матеріальныхъ благъ. Они правда, основываютъ большія государства и создаютъ колоссальны;; постройки. Но они -- утилитаристы въ узкомъ значеніи слова и въ нихъ нѣтъ творческаго духа. Индивидуальность, самый могущественный элементъ высшаго и свободнаго развитія, въ нихъ никогда не прорывалась, не возникала и ни въ чемъ не заявлялась. Оттого ихъ оттѣснили преслѣдовавшіе ихъ по пятамъ семиты. Въ послѣднихъ напротивъ того стремленіе къ индивидуальному развитію до того сильно, что они отъ этого впадали въ другую крайность и распались на множество отдѣльныхъ, независимыхъ племенъ, которыя другъ друга знать не хотѣли. Субъективность -- ихъ отличительная черта. Они слишкомъ витаютъ въ сферѣ безтѣлесныхъ видѣніи, чтобы удостоить своего вниманія мірскія житейскія дрязги. А потому они живутъ подъ открытымъ небомъ въ легкихъ палаткахъ, и не интересуются ни архитектурой, ни пластикой. Настроеніе ихъ лирическое. Они уносятся въ высшія области и создаютъ религіи. Но такъ далеко не уйдешь. Такія двѣ крайности, какъ хамитыи семиты, должны были питать другъ къ другу непримиримую ненависть, и хотя послѣдніе и играли самую видную роль въ исторіи, но должны были уступить мѣсто и первенство индо-германскому племени, которое соединило въ себѣ и уравновѣсило обѣ эти крайности. Въ народахъ индогерманскихъ сдружилась объективность хамитовъ съ субъективностью семитовъ. Они вышли послѣдними изъ Азіи, побороли всѣ финско-монгольскія племена, загнали въ трущобы басковъ и основали могущественныя историческія государства, въ которыхъ индивидуальность выступаетъ во всей своей красѣ. Вмѣсто грубыхъ колоссальныхъ работъ хамитовъ, греки и римляне преобразовываютъ эти безсмысленные продукты въ изящныя произведенія искуствъ. Субъективное міровоззрѣніе семитовъ индогерманцы превращаютъ въ объективную философію и реальную пауку.

Вѣрные своему принципу, по которому слѣдуетъ строго отличать культуру, науку и соціальный строй, полагая, что только гармоническое развитіе этихъ трехъ элементовъ ведетъ къ прогрессивнымъ послѣдствіямъ въ борьбѣ за существованіе, мы думаемъ, что исторія начинается лишь тамъ, гдѣ впервые появились эти три элемента, сперва въ зародышѣ, а потомъ развились въ стройное цѣлое. Уклоненіе и отступленіе отъ этого принципа и было причиною ранней гибели разныхъ историческихъ народовъ. Съ этой точки зрѣнія мы приходимъ къ тому заключенію, что разсмотрѣнные нами народы, начиная отъ австралійцевъ и папуасовъ и оканчивая китайцами и египтянами, представляютъ намъ лишь постепенное развитіе одного элемента, именно культуры, между тѣмъ какъ остальные два элемента-соціальный строй и наука сдѣлались удѣломъ только немногихъ народовъ, достигшихъ высшей цивилизаціи, какую мы видимъ теперь.

Такимъ образомъ, по нашему мнѣнію, исторія начинается лишь въ Греціи. Кромѣ самостоятельной культуры, здѣсь впервые возникла наука -- не та паука, которая, какъ говоритъ Берне, "бывъ взрощена посредствомъ унавоживанья и заперта въ теплицѣ, не привлекаетъ ничьихъ взоровъ, а та наука, которая растетъ подъ открытымъ небомъ и сквозь вѣтви которой вѣетъ свѣжее дыханіе общественной жизни". Здѣсь же возникъ и тотъ соціальный строй, дальнѣйшее и идеальное развитіе котораго намъ обѣщаетъ современный европеизмъ. Здѣсь именно возникли, развились и разцвѣли свобода и гражданственность. Оттого Греціи принадлежитъ пальма первенства въ исторіи; оттого вліяніе ея чувствуется и до сихъ поръ. Но эти великія блага были удѣломъ немногихъ. Въ Греціи впервые явились свободные граждане; но въ Греціи же образованіе и свобода, какъ это ни странно, основывались на рабствѣ. Рабство исказило грековъ; они смотрѣли на всѣ остальные народы, какъ на варваровъ, и обращались съ ними, какъ съ варварами, какъ съ рабами. Деспотически превозносясь надъ всѣми остальными, они требовали уничиженія и рабской покорности отъ остальныхъ.

Они любили свободу, но они любили ее лишь для себя. Они для себя лишь хотѣли воли. Они одни хотѣли быть господами и притомъ съ условіемъ, чтобъ остальные были рабы. Они любили науки и искусства, но любили ихъ для себя я требовали невѣжества отъ другихъ. И вотъ почему они пали, и пали безвозвратно. Всѣ условія для всемірнаго владычества были на ихъ сторонѣ. Лучшія береговыя линіи, превосходная почва, разнообразіе полезныхъ животныхъ и растеній, личная энергія и духъ творчества -- все это создало изъ нихъ первый народъ древняго міра, все это и сдѣлало ихъ образцомъ такого совершенства, отъ котораго не можетъ отдѣлаться и современный европеизмъ. Но соціальный ихъ строй былъ благомъ какого-то исключительнаго и привиллегированнаго меньшинства; слѣдовательно греки не владѣли въ совершенствѣ всѣми тремя элементами, необходимыми для полнаго торжества въ борьбѣ за существованіе, и пали въ состязаніи съ народами, требовавшими и себѣ тѣхъ же элементовъ, тѣхъ же благъ.

Еще больше и еще рѣзче оправдываетъ этотъ взглядъ императорскій Римъ. Мы совершенно отдѣляемъ Италію, взявшую на себя иниціативу въ дѣлѣ возрожденія наукъ и искуствъ, отъ древней римской республики, имперіи свѣтской и духовной. Во все время древняго и средняго періода Римъ въ нашихъ глазахъ нисколько не является даже продолжателемъ греческой культуры или науки, а тѣмъ менѣе соціальнаго строя. Это скорѣе было повтореніе монгольскаго китаизма, тамерлановской ордынщины; это было господство военнаго деспотизма, окончившееся такимъ же блистательнымъ паденіемъ, какимъ закончили свое существованіе восточныя монархіи.

Греки, дважды достигшіе высшаго и самаго цвѣтущаго развитія сперва въ Афинахъ, а потомъ въ Александріи, передали свѣточъ науки и истины прямо изъ рукъ въ руки арабамъ, которые продержали его во все время средне вѣкового европейскаго варварства въ скромномъ и самомъ отдаленномъ уголку Европы, откуда свѣтъ потомъ перешелъ на весь юго-западъ европейскаго материка. Но арабы въ Испаніи представляли то же самое зрѣлище, какое мы видѣли въ древней Греціи. И здѣсь наука и богатство были достояніемъ лишь отборнаго меньшинства. Ихъ соціальный строй, вѣрный отчасти народной особенности отрѣшаться отъ общечеловѣческихъ интересовъ и предаваться внутреннему созерцанію, личному благосостоянію и довольству, изолировалъ ихъ до того, что они не имѣли замѣтнаго вліянія на остальное человѣчество. Они слишкомъ были слабы въ средствахъ, чтобы претендовать на всемірное господство, и довольствовались тѣмъ, что сами наслаждались житейскими благами. Они, слѣдовательно, не владѣли въ полной силѣ всѣми тремя элементами и поневолѣ должны были уступить напору европейскаго населенія, которое жаждало позаимствоваться тѣми благами, которыми они исключительно одни владѣли.

Европа поняла эти недостатки прежняго соціальнаго строя и теперь всячески старается избѣгнуть ошибки былыхъ цивилизацій. Мы теперь видимъ Европу раздѣленною на двѣ половины: на западную и восточную. Въ западной Европѣ мы видимъ два элемента -- культуру и пауку достигшими самаго цвѣтущаго преуспѣянія, и третій элементъ, соціальный строй, готовымъ осуществить всѣ завѣтныя желанія человѣчества, такъ долго блуждавшаго во мракѣ. И когда этотъ третій элементъ будетъ соотвѣтствовать первымъ двумъ, европеизмъ достигнетъ высшей формы человѣческаго развитія, какого доселѣ еще небывало. Все къ тому идетъ. Съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе глохнутъ завоевательныя стремленія и всѣ народы обратили свое вниманіе на свое внутреннее развитіе, на распространеніе благосостоянія въ массахъ. И только при такихъ условіяхъ Европѣ нечего бояться соперничества и конкурренціи. Въ томъ широкомъ и всестороннемъ развитіи культуры и науки, какого она достигла, ее нескоро кто либо догонитъ, а тѣмъ менѣе превзойдетъ, ни даже Америка, которая въ этомъ отношеніи все-таки пока еще лишь ученица Европы; въ соціальномъ же отношеніи ее можетъ опередить Америка и, если Европа будетъ медлить соотвѣтственнымъ и необходимымъ развитіемъ соціальнаго строя, съ нею повторится прежняя исторія: ее тогда постигнетъ участь древней Греціи, Рима, и арабовъ; славянское племя, воспользовавшись удобнымъ моментомъ, когда населеніе Европы слишкомъ станетъ убывать въ силу эмиграціи недовольныхъ въ Америку, сокрушитъ европеизмъ. Но именно этого-то и не случится, потому что европеизмъ созналъ всю мощь своей силы и значенія въ стройномъ и гармоническомъ сочетаніи названныхъ вами трехъ элементовъ, широкое развитіе которыхъ приняло теперь небывалые размѣры.

Резюмируя вкратцѣ все вами вышесказанное, повторимъ словами Шерцеръ-Мюллера, что борьба за существованіе представляетъ слѣдующія фазы развитія и постепенности.

Нѣтъ сомнѣнія, что человѣкъ подчиненъ тѣмъ же законамъ развитія, какъ и родственные съ нимъ высшіе организмы, хотя исторія этого новѣйшаго плода творенія не слишкомъ отдаленна. Только новѣйшее время взяло на себя трудъ разоблачить доисторическій бытъ человѣка по ископаемымъ остаткамъ. Этимъ, правда, можно будетъ достигнуть разъясненія матеріяльной стороны культурнаго развитія, но нравственное и умственное развитіе и форма, въ которой оно проявилось, для насъ безвозвратно потеряны. Ничѣмъ инымъ такъ наглядно и рельефно не разъясняется полнѣйшее разнообразіе и относительная неизмѣняемость расовыхъ типовъ, какъ борьбой за существованіе.

Природа не довольствуется никогда полумѣрами. Она неумолимо требуетъ, чтобы каждое существо само разрѣшало дилемму, само выбирало одно изъ двухъ: погибать или совершенствоваться и идти впередъ. Только сильнѣйшій, какъ въ физическомъ, такъ особенно въ умственномъ и нравственномъ отношеніи, имѣетъ право на существованіе, торжествуетъ надъ слабѣйшимъ, который изчезаетъ или ассимилируется побѣдителемъ. Этотъ законъ одинаковъ для всѣхъ организмовъ, отъ низшихъ до высшихъ -- исключеній онъ не знаетъ.

Пламенная борьба за существованіе, которую искони вѣковъ ведутъ всѣ различнѣйшія существа нашего міра, сохранила для насъ чуть не въ первобытной формѣ расовые остатки, вѣроятно, нѣкогда большихъ народныхъ организмовъ. Эти остатки, эта низшая форма человѣческаго бытія -- австраліецъ. Существо это немногимъ превзошло животное; существо это никакихъ другихъ потребностей не имѣетъ, кромѣ животныхъ. Австраліецъ, какъ и животное, питается большею частію лишь случайно найденною пищею; жилье его самое убогое. Онъ во всемъ тупъ и его шевелятъ лишь животныя потребности -- голодъ, жажда и половой инстинктъ.

Выше нѣсколько папуасъ. Онъ уже собираетъ пищу, разводитъ животныхъ, даже касается обработки земли, но все это въ зародышѣ. Свою хижину онъ устраиваетъ обыкновенно на берегу и она очень напоминаетъ свайныя постройки, найденныя на озерахъ средней Европы. Онъ уже нѣсколько бодрѣе духомъ и любитъ находить удовольствіе и въ другихъ вещахъ, кромѣ удовлетворенія животныхъ потребностей. Суевѣріе его имѣетъ болѣе опредѣленную форму; онъ настолько ушелъ въ искуствѣ, что умѣетъ выточить себѣ идола изъ дерева и построить ему храмъ.

Еще выше малаецъ. Здѣсь уже есть намеки на удовлетвореніе какихъ-то нравственныхъ потребностей. Здѣсь есть признаки зародышной соціальной жизни. Племена управляются военоначальниками. Есть законы, увѣковѣченные обычаемъ и нравами. Строятъ суда, на которыхъ пускаются въ море. Религіозныя понятія яснѣе выражены и облечены въ легендарную форму. Радость и горе поются въ пѣсняхъ, изустно передаваемыхъ изъ рода въ родъ. Вліяніе военоначальника опирается уже не на одну лишь грубую силу, но и на даръ слова.

Еще выше негръ. Его жилища массивны и цѣлесообразнѣе; земледѣліе больше въ ходу. Прогрессъ здѣсь преимущественно проявляется въ зачаткахъ промышленности и торговли. Негръ устраиваетъ большіе города и сосредоточивается въ большихъ организованныхъ государствахъ. Онъ не только любитъ выражать свои мимолетныя душевныя настроенія въ пѣсняхъ, но высказываетъ свои умозаключенія въ пословицахъ и загадкахъ.

Американскій индѣецъ, вообще говоря, охотникъ и рыболовъ, а потому онъ въ этомъ отношеніи ниже негра и даже малайца. Но если принять во вниманіе, что таковъ американецъ лишь тамъ, гдѣ онъ отъ природы былъ обставленъ самымъ дурнымъ образомъ и лишенъ всякихъ вспомогательныхъ средствъ, а тамъ, гдѣ явилась возможность, онъ достигъ высокаго развитія культуры, какъ въ Мексикѣ и Перу, то американца приходится поставить выше негра, потому что колосальныя постройки этихъ доисторическихъ народовъ Америки превосходятъ все, что негръ создалъ въ этомъ отношеніи.

Выше американскаго индѣйца стоитъ обитатель Азіи. Хотя народы этой расы большею частью номады и составили себѣ славу тѣмъ, что неоднократно потрясали міръ страшными войнами, оставляя по себѣ груды развалинъ и человѣческихъ костей, но двумъ народамъ этой расы по справедливости принадлежитъ почетное мѣсто въ исторіи культуры. Это именно Китай и Японія. Оба они шли путемъ мирнаго развитія и въ отношеніи матеріальной культуры опередили всѣхъ своихъ ближайшихъ соперниковъ. Народонаселеніе ихъ считается сотнями милліоновъ; пролетаріатъ и бѣдность менѣе поражаютъ, чѣмъ въ Европѣ.

Но высшее развитіе своего идеала человѣчество осуществило въ европейской расѣ. Въ первое время своего выступленія на сцену исторіи въ лицѣ хамитовъ эта раса еще ничѣмъ не отличалась отъ Китая. И только съ появленіемъ сперва семитовъ, а лотомъ индо-германцевъ раса пролагаетъ пути свободному проявленію высокой культуры, ломаетъ всѣ преграды, созданныя временемъ и пространствомъ, и подчиняетъ все на пути встрѣчающееся своему могучему вліянію. Въ силу своего умственнаго преобладанія эта раса разноситъ блага своей цивилизаціи по всѣмъ частямъ свѣта и вездѣ становится во главѣ народовъ, способныхъ прогрессировать. Но путь прогресса, пройденный этой расой, еще далеко не конченъ; ему собственно и конца не предвидится. И пока общество состоитъ изъ господъ и рабовъ, ученыхъ и непросвѣщенныхъ, до тѣхъ поръ человѣкъ не можетъ разсчитывать на вѣрный успѣхъ въ-Борьбѣ за существованіе.

Всеобщее благосостояніе и повсемѣстное образованіе у народа, незнающаго рабства, а состоящаго изъ свободныхъ и одинаково довольныхъ людей, живущаго на почвѣ, которая даетъ не слишкомъ много, и въ такомъ климатѣ, который требуетъ обильной и существенной пищи -- вотъ тѣ элементы, которые вполнѣ совершенно обезпечиваютъ несомнѣнный успѣхъ и полнѣйшую побѣду въ борьбѣ за существованіе. Все слабое, отсталое и глупо-самодовольное должно рано или поздно уступить свое мѣсто на "пиру природы" народу умственно сильному, идущему впередъ въ соціальномъ развитіи. Горе тому народу, который не пойметъ во-время великаго закона борьбы и, неприготовленный, къ ней вступитъ въ состязаніе съ сильнѣйшимъ народомъ.-- Слабѣйшему непремѣнная гибель, сильному великое будущее и безпредѣльное совершенствованіе своего существованія.

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 7, 1870

Оставить комментарий Португалов Вениамин Осипович (bmn@lib.ru) Год: 1870 Обновлено: 14/03/2023. 111k. Статистика. Статья: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Португалов Вениамин Осипович Последнее слово науки

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

Португалов Вениамин Осипович
Последнее слово науки