Пиньеро_Пинделла Бернардо
Аромат деревни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 4.

Аромат деревни

Рассказ
Бернардо Пиньеро Пинделла

   У Жоана до Эйдо, недавно овдовевшего и хорошо известного во всем приходе крестьянина, -- умер единственный ребенок, пятилетний мальчик.
   Бедный отец был без ума от горя. Малютка лежал уже в обитом зеленым сукном гробике и, казалось, глядел полуоткрытыми глазами на отца. Жоан сидел у гроба на деревянной скамье и водил грязными, мозолистыми руками -- легко и нежно, точно он боялся причинить боль -- по холодному, безжалостно искусанному мухами лицу своего ангельчика. Соседки входили с охапками полевых цветов и бросали их на маленький гробик. При виде немого отчаяния отца они сдерживали слезы и уходили, подавленные, творя крестное знамение. На улице они обменивались впечатлениями, пересыпая их отрывками из заупокойных молитв.
   -- По правде сказать -- говорила одна: -- возможно даже, что он доволен этим. Одинокому человеку такой малыш только в тягость.
   -- Ишь, вы глупые, -- проворчала одна старуха: -- я-то уж знаю его. Никто никогда еще не видел, чтобы он плакал. Это каменный человек.
   Подошедшая к ним Рита да Канселла услышала этот разговор и рассердилась.
   -- Лучше вы развели бы огонь у сеньора Жоана, а то он три дня ничего не ел.
   И она вошла в домик вдовца.
   -- Да благословит вас Господь! Сын ваш теперь на небе, на руках у матери, и молится за вас. А жизнь требует своего. Ну-ка, я разведу огонь и сварю вам щи с мясом.
   Она крикнула через дверь товарке Жоане, чтобы та принесла ей сухих листьев и сбегала к тетке Розе за кочаном капусты.
   Наклонившись перед очагом и зажав ногами юбку, она стала ворочать остывшую золу попавшеюся ей под руку палкою.
   -- Говорила ведь я: уже три дня не разводили огня в этом доме. Положи-ка здесь листья, голубушка, и дай мне щепок.
   -- Тут не найдется.
   -- Ну так сбегай и принеси.
   Когда Рита сунула под листья зажженную спичку, весь дом наполнился дымом. Жоана все не возвращалась со щепками. Рита переломила на несколько кусков палку, которую держала в руке, и положила куски накрест на почерневшие камни очага. Пламя принялось лизать их, шипя и треща. Они были зелены и свежи, и сок скоплялся на концах каплями, напоминавшими слезы.
   -- Ох, сеньора Рита, вы сожгли палку моего мальчика! -- воскликнул вдруг Жоан до Эйдо, взглянув на очаг.
   -- Подумаешь, очень нужна она ему теперь! Нечего сказать!
   И хозяйничая в комнате, точно у себя дома, она принялась варить щи. Эта Рита была прекрасная женщина.
   -- А вон и Иоаким до Портело с четырьмя парнишками! -- закричали бабы у двери. -- Они идут сюда за ангельчиком.
   Через несколько минут в дом вошел Иоаким до Портело, высокий, стройный человек лет тридцати с лишним, сильный, широкоплечий, с рыжими, коротко подстриженными усами. За ним пришли мальчики, босиком, в засученных штанах, с обнаженными головами, смущенно перебирая в руках шапки: они глядели боязливо и недоверчиво, вылупив глаза и не решаясь войти в дом. Женщины стали вталкивать их в комнату.
   -- Ну, кум, -- сказал Иоаким, вытирая тылом руки стекавшие по лицу капли пота: -- я пришел с плохою вестью. Сейчас, когда я ходил в деревню за мальчишками и зашел к сеньору аббату сказать, что мы скоро придем с нашим ангельчиком, мне сказали, что моего крестника нельзя хоронить в церкви.
   Женщины, склонившиеся над безжизненным тельцем ребенка и коловшие его булавками, чтобы он молился за них на небе, в негодовании подняли головы, и даже Рита, которая приподняла в этот момент крышку котелка, чтобы бросить в щи щепотку соли, испуганно обернулась. Все бурно вознегодовали против подобного святотатства; только отец продолжал молчать. Иоаким принял его молчание за согласие и не замедлил воспользоваться им, так как ему надоело тщетно спорить с аббатом, и он был рад кончить с этим делом.
   -- Ну, ладно, замолчите, бабы, -- промолвил он. -- Ничего уж не поделаешь. Дело в том, что в этих Европах ходит какая-то скверная болезнь, от которой сильно мрет народ. Вот, по требованию сеньора архиепископа, архиерей с нашим старостой и отдали приказ: теперь всех, кто помрет, будут хоронить во дворе при церкви, пока наш приход не устроит кладбища, как у соседей в городе. Ну-ка, ребята, берите гроб и пойдемте, поздно становится. Пусти, кум! -- И подняв гробик, он вынес его на улицу и передал мальчикам.
   Женщины пошли за ними, бормоча сквозь зубы ругательства. Рита продолжала свое дело, шепча молитвы. Бедный отец не встал со скамьи, точно был он пригвожден к ней, и только разгонял рукою мух над тем местом, где лежал несколько минут тому назад умерший ребенок. С улицы раздался веселый колокольный звон. Услышав эти радостные звуки, Жоан встал и прошел шатаясь к двери, где он остановился, прислонившись к косяку. На вершине горы белела среди густых деревьев стройная колокольня. Августовское солнце заливало склон горы ярким светом, и Жоан до Эйдо мог проследить взглядом, до ворот сада фидалго, печальное шествие, уносившее от него то, что было ему дороже всего на свете. Он простоял в дверях, не спуская глаз с ворот сада, пока не затих колокольный звон. Тогда он вернулся в дом, где ему не предстояло больше никогда в жизни увидеть своего маленького Мануэля верхом на палочке, которою тетка Рита растопила в этот день очаг. На скамейке в огромной глиняной чаше с железными разводами дымились аппетитные щи, а рядом лежал громадный ломоть хлеба.
   Жоан схватил хлеб с жадностью дикаря, размочил в щах, взял чашу обеими руками, поднес ее к губам и принялся алчно пить огромными глотками. Рита только приговаривала торжествующим тоном:
   -- Осторожнее, дядя, смотрите, не обожгитесь!

* * *

   Прошел месяц и с деревенской колокольни снова послышался похоронный звон. Это умер старик Казильо, отец старосты. Местные жители с любопытством спрашивали друг друга, похоронят ли его также во дворе, как сына Жоана до Эйдо.
   Это было в конце сентября; приближался праздник Св. Михаила. Народ был очень занят. Маис был уже снят на высоких солнечных местах, и на убранных полях пасся скот. Девушки молотили на гумнах, заливаясь звонкими песнями. Начался уже и сбор винограда. У дверей винных погребов перемывались и приводились в порядок бочки. Мужчины, женщины и дети собирали виноград, складывая его в длинные, узкия корзины. Старые каменные чаны наполнялись понемногу соком. Только в тенистых местах ярко-золотая кукуруза не была еще убрана и пользовалась последними солнечными днями. Св. Михаил обещал быть очень богатым в этом году.
   Жоан до Эйдо работал в поле. Услышав похоронный звон и узнав, кто умер, он бросил работу и торопливо направился к церкви разузнать, что будет дальше. Дойдя до перекрестка, он увидел, что аббат разговаривает из своего дома с самим старостою-сеньором Жозе до Казильо, остановившимся под его окном верхом на кобыле с обрубленным хвостом, на которой он обыкновенно ездил в город на ярмарку. Не желая быть замеченным, Жоан осторожно прокрался вдоль стены и притаился, прислушиваясь к разговору, за углом дома у ступенек, ведших на церковный двор. Опершись локтями о подоконник, аббат разговаривал со старостою, понюхивая табак.
   -- Видите ли, иного исхода я не могу и придумать. Последуйте моему совету; он, право, вовсе не плох. Поезжайте сейчас в город и поговорите с архиереем и с губернатором. С их разрешения и с согласия нашей фидалги можно будет устроить здесь все. Выборы на носу, и все знают, что приход в наших руках. В этом ни у кого не может быть сомнения.
   -- Ладно, посмотрим. Но повторите-ка хорошенько, сеньор аббат, что же именно я должен сказать в городе?
   -- А вот прежде всего, что отец ваш умер, затем, что вы заказали металлический гроб и едете к фидалге попросить разрешения похоронить отца в ее фамильном склепе. Этот склеп -- частная собственность, и народ не может предъявить к вам никаких претензий; а когда кладбище будет устроено, то прах будет перенесен туда из склепа. Затем поезжайте к фидалге, расскажите ей о металлическом гробе и объясните, что кости вашего отца не смешаются с костями ее благородных предков. Все и устроится. Ну, ступайте с Богом.
   Староста пришпорил лошадь и помчался галопом по направлению к городу, повторяя, словно ребенок, преподанный ему аббатом урок.
   Жоан до Эйдо пришел сюда в первый раз после смерти сына. Он знал со слов кума, что его ангельчик похоронен справа во дворе у дверей церкви. У него явилось желание взглянуть на могилку, но не хватало духу подняться во двор по ступенькам.
   Он влез на ближайшую каменную скамейку и заглянул во двор через ограду. Вот могила! Бугорок земли были покрыт свежею, сочною травою.
   Глядя нежным взором на это крошечное возвышение, он видел сквозь легкий изумрудный ковер своего ненаглядного мальчика с милою улыбкою на губах; ребенок выглядел так же, как в тот день, когда кум Иоаким унес его из дому навсегда. И Жоану чудилось, будто из запертой церкви слышится плачущий голос его покойной жены Игнасии, умоляющей, чтобы он перенес к ней в церковь ненаглядного малютку. Жоан соскочил со скамейки и побежал к фидалге. Она была в саду, окруженная прислугою, и наполняла свежими цветами вазы для своей часовни. Смущаясь и краснея от волнения, Жоан с трудом смог объяснить ей цель своего посещения.
   Он пришел попросить разрешения, чтобы старик Казильо, для которого был заказан металлический гроб -- Жоан особенно усиленно настаивал на этом обстоятельстве -- был похоронен в фамильном склепе фидалги.
   -- Так ты пришел ко мне по поручению старосты? -- спросила фидалга.
   Жоан сознался в том, что никто не посылал его, но объяснил, что узнал о намерении старосты приехать к ней с этою просьбою и прибежал сам просить ее о том же. И бедняк умолял старую дворянку дать согласие, возбужденно потрясая руками, -- Послушай, Жоан, -- сказала старуха, вздыхая: -- теперь закон одинаков для всех. И когда я сама умру, мне не будет никакой пользы от того, что наверху в церкви у меня есть склеп, где покоятся все славные члены моей семьи -- Царствие им небесное!
   -- Но сеньор аббат... -- и услышав во дворе лошадиный топот и лай собак, Жоан закончил: -- это, наверно, сам сеньор Жозе. Он объяснит вам дело лучше, чем я.
   -- Поди, скажи ему, что я здесь.
   Жозе до Казильо сумел так хорошо изложить свою просьбу, что добрая фидалга уступила ему. Ей невольно пришло в голову, что наступит день, когда и она умрет, и тогда может быть, несмотря на строгость закона, будет дано разрешение на то, чтобы ее холодное тело легло на вечный покой рядом с теми, которых она любила больше всего в жизни.

* * *

   Следующий день был мрачный и туманный. Солнце поднималось из-за горизонта, прячась за тяжелые тучи. Одни только желтые цветы на колючих кустах немного оживляли печальный пейзаж.
   Заупокойная обедня длилась очень долго; в церкви собрались священники всех окрестных приходов. Жоан до Эйдо тоже пришел в церковь, поставил свою лопату рядом со старым зонтиком и безучастно прослушал всю службу. Когда похороны кончились, священники пошли в ризницу разоблачаться, беседуя между собою. Они выходили оттуда один за другим, неся под мышкой узлы с облачениями в красных ситцевых платках, а в руках -- тяжелые зонтики и восковые свечи, которые каждый из них заработал своею гнусавою латынью в придачу к денежному вознаграждению. Жоан внимательно считал священников, одного за другим. Когда последний из них вышел, он направился в ризницу, где аббат сидел у стола, низко наклонившись и сдвинув очки на нос, и вписывал имя покойного Франсиско до Казильо в церковную книгу. Церковь опустела. Только служитель убирал еще старый покров из черного сукна, сильно закапанный воском. Аббат кончил писать, вытер перо о полы рясы и спросил:
   -- Ну, что нового?
   -- А вот что, сеньор аббат, -- пробормотал Жоан, бледный, как смерть. -- Я пришел просить у вашей милости, чтобы вы разрешили мне похоронить сына в церкви.
   -- Да ты с ума сошел! Он похоронен ведь уже месяц тому назад. Что ты, рехнулся, что ли?
   -- Господи, сеньор аббат, неужели же мой сын, безгрешный ангельчик, останется лежать, как собака, во дворе, а не в церкви, тогда как старик Казильо -- да простит ему Господь! -- такой же грешник, как мы все, получит больше, чем невинный ребенок?
   -- Бог с тобой, голубчик. Ты, видно, не в своем уме. Сын твой гниет теперь, и черви едят его, понимаешь ли? Если его тронуть теперь, то здесь будет настоящая чума. Он гниет, понимаешь ли?
   И поднеся платок к носу, как будто он уже чувствовал отвратительный запах, аббат вышел из ризницы. Посреди церкви он обернулся к главному алтарю и преклонил на минуту колена, затем остановился еще раз у выходной двери и велел служителю хорошенько прибрать в церкви, запереть ее и принести ему вместе с ключами церковную книгу, оставленную на столе в ризнице.
   На улице шел крупный дождь. Жоан слышал, как с шумом захлопнулась дверь. Это аббат вошел к себе в дом. Жоан направился решительными шагами к своей лопате, взял ее и сообщил служителю самым обыкновенным тоном -- как будто речь шла о чем-то вполне заурядном, -- что он похоронит сейчас сына в церкви.
   -- Да, что ты, с ума спятил, черт этакий! Думаешь, я не слыхал, что сказал тебе сеньор аббат? Погоди, я пойду сейчас доложу ему.
   Жоан отступил на шаг и угрожающе поднял лопату обеими руками; лицо его совершенно преобразилось, глаза устремились на образ, перед которым тускло горела медная, позеленевшая лампадка, и он зарычал страшным голосом, словно дикий зверь.
   -- Клянусь тебе самим Богом, если ты сделаешь один шаг, я разрублю тебя пополам!
   И сейчас же овладев собою, он наклонился над ближайшею гробницею, сорвал с нее надгробную плиту и принялся рыть могилу лопатою. Служитель дрожал, как осиновый лист, и глядел на него в смертельном ужасе. Он знал, что Жоан отличается большою решимостью. Меж тем Жоан до Эйдо, вырыв могилу, выпрямился, приставил лопату к ноге и отмерил на одну ладонь выше колена; это был рост его Мануэля.
   Нагнувшись снова, он приложил мерку к могиле. Мерка была верна. Уходя из церкви за гробиком и заметив при этом служителя, он повторил ему:
   -- Если попробуешь уйти, я уложу тебя у дверей, как щенка.
   Дождь прекратился. Солнце ярко освещало долину. На листьях деревьев блестели капли дождя. Птицы весело чирикали, порхая в зелени, а с гумна слышались, отдаваясь вдали эхом, звонкие песни деревенских девушек. Жоан до Эйдо отрывал сына с величайшею осторожностью, словно это было волшебное сокровище. Когда из-под земли показался маленький гробик, он бросился на колени и принялся отрывать руками землю с боков. Ему сильно хотелось открыть его, но на это у него не хватило духу. Он поднял развалившийся гроб, прижал его к груди и вошел в церковь, сильно согнувшись и низко склонив голову. Встав на колени у вырытой могилы, Жоан опустил в нее свое сокровище, засыпал могилу землею, осторожно и нежно накрыл ее плитою и заплакал.
   Служитель, еле подавивший крик ужаса при виде Жоана, несущего гроб, собрался теперь с духом и пошел за аббатом, отступая шаг за шагом. Аббат явился через несколько минут. Он был вне себя от гнева и возбуждения и собирался поднять целую бурю. Но увидя этого сильного человека рыдающим над могилою сына, которого он сам похоронил, священник растрогался и ему показалось даже, что образ Скорбящей Божией Матери плачет настоящими слезами, устремив взор на несчастного отца. Он подошел к Жоану, нежно опустил руку ему на плечо и спросил взволнованным тоном:
   -- Ну, что же, Жоан, в чем же дело?
   Жоан до Эйдо охватил руками его ноги, словно молил о прощении, и воскликнул:
   -- О, сеньор аббат, от него даже хорошо пахло!

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 4.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru