Пшибышевский Станислав
Стезею Каина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фрагменты.
    Русский перевод 1913 г. (без указания переводчика).

Книгоизд-во "ЗАРЯ"

Москва -- 1913 г.

Сатанизмъ

М. Арцыбашевъ, Н. Абрамовичъ, Пшибышевскій, Брюсовъ, Сологубъ, д'Оревильи и др.

СТ. ПШИБЫШЕВСКІЙ,

СТЕЗЕЮ КАИНА.

ФРАГМЕНТЫ.

   Тамъ, предъ ними, въ пламени меча Архангелова, пылалъ, словно разлившееся солнце, ихъ Рай...
   Лопнули обручи, страшное пламя разлилось по небу, вскипало бурлящими валами, стекало по небу огненной лавой, взметало пучины огня,-- и глубоко, туда, за югъ, уходили кровавые языки пламени, лизавшіе черную бездну ночи.
   Словно міръ весь пылалъ!
   Опершись о камень, что одинъ среди этой пустыни былъ свидѣтелемъ допотопныхъ безумствъ, сидѣлъ человѣкъ -- и у ногъ его лежала женщина безъ чувствъ.
   И человѣкъ подперъ обѣими руками голову,-- чело его изрыли глубокія борозды, а глаза, что отъ безумнаго отчаянья и боли почти выступили изъ орбитъ, глядѣли впередъ на страшный пожаръ.
   Ихъ рай, ихъ рай!
   Громы ударили въ него, волосы дыбомъ вставали къ небу, словно пылающій лѣсъ; спину его хлестали бичи молній небесныхъ,-- а онъ, какъ гадъ, припалъ къ вратамъ утраченнаго Рая -- и глаза его пронзали ночь...
   Душой своей онъ выросъ до огромности Перваго
   Солнца, что, ослѣпши отъ свѣта и блеска, возгорѣвшись, божественной мощью, превышающей Бога (ибо Бога оно создало изъ себя), въ мощи своей разлилось потолкомъ, огня надъ мертвенной землей.
   И въ этомъ кровавомъ пожарѣ, какъ пламенные вѣстники восходящаго солнца -- волосы ея, и въ пылающемъ зарева міра словно расцвѣтшая роза лицо ея,-- такое чистое, такое тихое, такое ясное...
   Напрасно, напрасно!
   Онъ утонулъ своей душою въ безбрежности извѣчной Пустоты того Мрака и Тишины, когда еще суша не отдѣлилась отъ воды, когда кружило въ хаосѣ Первоначало -- въ отчаянныхъ безумствахъ зачатія, въ бурѣ и ураганахъ жажды: проявить себя.
   Для нея настилалъ онъ изъ небесной лазури ложе отдохновенія, ея пробужденіе привѣтствовалъ онъ пышностью разсвѣтовъ и, укладывая ее ко сну, окутывалъ чарами сумерокъ, лучезарными чудесами ночи, черными флерами безумныхъ упоеній...
   Напрасно, напрасно!
   Въ безумной мощи его была сила Бога, что воскресилъ жизнь и всѣ созданія, возсѣлъ на цѣпяхъ горъ и небо изорвалъ въ клочья, разлился силою своею по водамъ морей и впиталъ въ себя лазурь, распростерся на звѣздахъ -- и небо, миріады звѣздъ его сдѣлалъ для нея искрящейся игрушкой.
   Напрасно, напрасно!
   Лицо ея блѣднѣло, утихало, гасло...
   Ея испуганные глаза, широко открытые ужасомъ, глядѣли на страшное безуміе пылающаго Рая.
   -- Видишь его?-- шепнула она побѣлѣвшими устами.
   Глаза его покрылись пеленой, ибо блескъ, исходившій отъ меча Архангелова, подобный сверканью огненной купины, ослѣплялъ ихъ мощь.
   Голова его повисла, какая-то непостижимая сила вытянула его тѣло, руки въ крестъ -- и страшнымъ стономъ дышала грудь его:
   Архангелъ!
   Архангелъ, Ты, сильнѣйшій въ сонмѣ ратей небесныхъ,-- Ты -- мой Грѣхъ?
   Ты, стоящій на наивысшей ступени лѣстницы небесной, Ты -- только Преступленіе мое и болѣе ничто?
   -- Забудемъ!..-- рыдала женщина,-- забудемъ!..
   Ха! ха! ха! Забыть!..
   Авель! Авель! Зачѣмъ я долженъ былъ убить тебя?!
   Былъ ты тихъ и сладокъ, когда говорилъ со мной; ты словно прощенья просилъ у меня за то, что осмѣлилися прервать глухое молчанье моей души. Когда ты касался моей руки, словно боялся ты разнуздать во мнѣ невѣдомыя и скрытыя отъ тебя силы, страшныя для меня и преступныя...
   Зачѣмъ же взялъ ты въ жены ту, кого я любилъ?
   
   О, мука моихъ вспоминаній постылыхъ!
   Страданій мучительныхъ адская память!..
   
   Помню, когда я подкрадывался къ вашему шалашу, очами души прорывался я сквозь толстыя кожи кровли и видѣлъ, какъ ласкалъ онъ тебя и прижималъ къ себѣ, какъ пылающими устами раскрывалъ розу твоего тѣла!
   А твои глаза, устремленные куда-то вдаль -- а душа твоя, блуждавшая въ пространствахъ -- а тѣло твое -- чужое, словно оно тебѣ не принадлежало...
   Куда же отлетала твоя тоска? Гдѣ кружили широкія крылья желаній твоихъ? За кѣмъ гнались глаза, освобожденные отъ узъ тѣла?
   Помню, какъ огонь боли испепелялъ мою душу, какъ безуміе скрутило мозгъ мой, словно мокрую ткань!..
   Я хотѣлъ оторваться и не могъ двинуться съ мѣста; страшная тяжесть обрушилась на меня, и, какъ острый ножъ, прибило меня отчаянье къ землѣ.
   И въ душѣ моей шепталъ Сатана:
   -- Любовь, агнецъ божій, ты, что очищаешь грѣхи міра, святой Гизонъ, что омываешь душу отъ всякихъ винъ и всякихъ каръ, подай мнѣ силы!
   -- "Не пожелай жены ближняго твоего!" -- гремѣлъ гласъ Іеговы въ громахъ Синая --
   А жена сія -- жена брата твоего!
   Волосы встали дыбомъ; я дрожалъ всѣмъ тѣломъ, какъ человѣкъ, которому показываютъ орудія страшнѣйшихъ пытокъ.". Любовь, сила, возводящая Бога на тронъ и низвергающая Его въ прахъ, обращающая рай въ пустыни и творящая рай новые, стократъ прекраснѣе -- ужели Ты не сильнѣе заповѣдей Его?--

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Его сладостные глаза!
   Глаза его были -- охъ, какъ это выразить?..
   Его глаза проникали насквозь -- казалось, нѣтъ такой толстой стѣны, которой бы они не пронзили,-- нѣтъ такой затвердѣвшей души, которая не растворилась бы въ ихъ божественномъ свѣтѣ,-- нѣтъ такого сердца, которое не билось бы громкимъ эхо и не кричало:
   Я Твое, о, Господи!
   Какъ песъ, прильнулъ я къ его ногамъ, изъ глазъ его пилъ я сладчайшій медъ освобожденія, искупленіе кровавой моей вины; каждое слово его было для меня блаженною лаской и залогомъ жизни на лонѣ Того, Кто есть, былъ и будетъ",
   Магдалина! Магдалина!
   Ты видѣла меня тогда?
   О, если бы я никогда тебя не зналъ!
   Душа моя была бы спасена, сердце мое было бы умиротворено и освобождено отъ тяжести братоубійства."
   Замолкъ.
   Съ такою тяжестью не свалила съ въ долину ни одна горная вершина, съ какою глаза его упала на выпрямленные желѣзные пальцы рукъ. Они согнулись подъ ея бременемъ, и она упала на колѣни. Опустилась на землю.
   -- Іуда! Іуда!-- въ ужасѣ кричала женщина.
   -- Брата убилъ ты, Спасителя предалъ!.. Гдѣ же рай мой, гдѣ избавленіе?
   Онъ очнулся, взглянулъ вокругъ холоднымъ взоромъ. Холоднымъ удивленнымъ взоромъ, точно очнулся послѣ Тысячелѣтняго сна.
   Каинъ!? Іуда?!
   А! Помню, помню!
   Вскочилъ.
   Покажи мнѣ траву, по которой ступали ноги его, чтобы могъ цѣловать я каждую былинку, покажи мнѣ отпечатокъ ноги его на липкой глинѣ, по которой онъ шелъ, чтобы я могъ припасть къ ней губами и пить святое, покаянное наслажденіе.
   Магдалина! Магдалина!
   Не или туда, не иди!-- кричало сердце мое.
   Но я не смѣлъ сказать этого громко. Еще не видѣли тебя мои глаза, а я уже вдыхалъ ароматъ твоихъ ослѣпительныхъ объятій, видѣлъ гибкую лозу твоего тѣла, ласкалъ дрожащими руками это чудо, обнажалъ тебя,-- моя святая, прекрасная сладчайшая, возлюбленная.
   А ты хочешь теперь бросать мнѣ въ глаза проклятія, впиться руками, опьяненными отчаяньемъ, въ мое тѣло...
   Ха, ха, ха!
   О, какъ прекрасна была ты, возлюбленная моя!
   Говоритъ тебѣ объ этомъ?
   Нѣтъ, нѣтъ!
   Ты умерла вмѣстѣ съ нимъ! Я постылъ и противенъ
   Тебѣ!
   Знаю, знаю!
   Ты припала къ его могилѣ. Вмѣстѣ съ нимъ ты празднуешь праздникъ Вознесенія.
   Но теперь слушай меня, слушай!
   Онъ схватилъ ея руки, а она слушала съ широко-огкрытыми глазами.
   И онъ не говорилъ уже, а шипѣлъ, рыдалъ, билъ, словами, какъ бѣшеный конь стальными подковами.
   Тысячи словъ затерялись во мглѣ и сумракѣ.
   Когда очнулся, услышалъ, наконецъ, свои слова:
   ...и страшная была минута, когда ты стала на колѣни у его ногъ, ароматными маслами натирала ихъ и обливала потоками своихъ золотистыхъ волосъ...
   Магдалина! Магдалина!
   Онъ, устремивъ взоры въ чудеса извѣчныхъ тайнъ, говорилъ со своимъ Богомъ и не видѣлъ тебя.
   Но моя душа скорчилась въ страшныхъ судорогахъ страданія, когда увидѣлъ я, какъ золотистымъ шелкомъ своихъ волосъ ты вытирала ноги его, какъ уста твои льнули горячими поцѣлуями къ тому мѣсту, которое вскорѣ, должны были пронзить ржавые, длинные гвозди, толстые, какъ палецъ,-- какъ припала ты къ узкимъ, прекраснымъ, бѣлымъ ногамъ его!
   Магдалина! Не цѣлуй этихъ ногъ! Не цѣлуй -- кровь заливаетъ мнѣ глаза!.. Въ страшномъ, кровавомъ пожарѣ, которымъ объятъ передо много весь міръ -- торчитъ крестъ!
   Вонъ ты припала лицомъ къ его ногамъ, обвила ихъ змѣями твоихъ золотистыхъ объятій -- ты забыла, что онъ не видитъ тебя -- какъ ласковый котенокъ, ласкаешь ты ноги его, цѣлуешь и прижимаешь къ себѣ -- взяла обѣими руками его бѣлыя, прекрасныя ноги... Не дѣлай этого, Магдалина, не дѣлай -- твоя обнаженная грудь поднялась, распрямилось твое гибкое тѣло -- дрожь пробѣжала по твоей спинѣ, стянулись мускулы твоихъ бедеръ... Не дѣлай этого, Магдалина, не дѣлай!
   Развѣ не видишь ты, что взоръ его отлетѣлъ отъ земли -- развѣ не чувствуешь, что обнимаешь мертвое тѣло. Душа его говоритъ съ Богомъ и давно уже отлетѣла.
   Не ласкайся, не искушай, не искушай его!
   Ха, ха, ха!
   Нѣжными глазами ребенка взглянулъ онъ на тебя и улыбнулся Своей безконечной тихой улыбкой Божьяго Агнца, что вскорѣ закланіемъ своимъ искупилъ грѣхи міра.
   "О, сестра моя!"
   Сестра?!
   Никогда еще женщина, рожденная во грѣхѣ и развратѣ, не встрѣчала болѣе страшной пощечины, болѣе унизительнаго оскорбленія!
   И вотъ, вотъ, съ дьявольскимъ наслажденіемъ чувствовалъ я, что ты бросишься на Него; изъ глазъ твоихъ брызнутъ молніи оскорбленныхъ желаній -- дикій тріумфъ закипѣлъ въ моей душѣ -- и вдругъ, вдругъ... какъ песъ, ты припала къ Его ногамъ, уста твои побѣлѣли, тѣло твое стало корчиться, слезы брызнули изъ твоихъ глазъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Если бы ты кусала и грызла Его въ той бѣшеной страсти, съ какою стала цѣловать Его ноги --
   Если бы ты разожгла Его кровь съ самымъ хитрымъ, самымъ проницательнымъ искусствомъ твоихъ ласкъ --
   это не было бы для меня такою страшною болью, какъ крикъ твой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   И свѣтъ глазъ Его, какъ острый ножъ, пронзилъ молніей мракъ моей души -- такой страшный свѣтъ озарилъ ее, такую страшную наготу почувствовалъ я, что казалось мнѣ, будто горю я въ аду.
   Ушелъ я.
   Магдалина! Магдалина!
   Слышу, какъ Онъ спрашиваетъ меня:
   "Отчего ты избѣгаешь меня, Іуда,-- отчего глаза твои смотрятъ въ землю,-- отчего потускнѣли твои мудрые глаза и точно пеленой покрылись,-- отчего за одну ночь посѣдѣли волосы твои, а спина твоя сгорбилась, точно тебя запрягли въ ярмо?".
   Насмѣшкой, недостойной Бога, показались мнѣ эти слова -- кровь бросилась мнѣ въ голову, и языкъ мой, что, казалось, присохъ уже къ небу, вдругъ заговорилъ:
   Сердце женщины, которое было моимъ, ты притянулъ къ себѣ, Господи; душу ея опуталъ незримыми нитями твоей Божьей мощи.
   Тогда безуміе рѣчи моей прервалъ его удивленный, столь ужасающе мудрый, столь всепроникающій взглядъ.
   Съ тѣхъ поръ мы уже не говорили другъ съ другомъ.
   Какъ тѣнь, ты тащилась за мною!
   О, Магдалина, Магдалина -- не дѣлай этого!
   Сатана -- Магдалина, отойди отъ сына Божьяго!
   И вотъ пришла минута... Нѣтъ... Нѣтъ... Нѣтъ!
   Я поцѣловалъ его, Магдалина, Нѣтъ... Нѣтъ... Нѣтъ!
   Учитель возлюбленный,-- шепталъ я.-- Нѣтъ... Нѣтъ... Нѣтъ!
   Магдалина, нѣтъ...
   Охъ, охъ! была Ты у подножія креста его, а теперь со мной!
   Со мной, Магдала, со мной! Отъ ногъ Искупителя оторвалъ я тебя, я -- Каинъ, Іуда Искаріотъ -- на вѣчную муку, вѣчное осужденіе, на вѣчное вмѣстѣ и вѣчное горе, на вѣчное Единство и вѣчное горе!
   Сатана! На помощь!
   Братъ мой единый, ты -- лучезарный, великій Царь, нѣкогда сверженный съ небесныхъ высотъ за то, что хотѣлъ по мѣряться съ нимъ, съ нимъ сравняться силой своей -- ты -- прекраснѣйшій, ты -- свѣтоносный!
   -- Будь со мною!
   -- Забудемъ, забудемъ!-- рыдала женщина.
   Ха, ха, ха!-- смѣялся сатана.
   Словно сирень, едва расцвѣтшая въ тихія, весеннія ночи,-- шепталъ человѣкъ,-- одурялъ ароматъ твоего тѣла; блескъ волосъ твоихъ яснымъ потокомъ заливалъ руки твои; словно драгоцѣннѣйшій шелкъ, касались ихъ волны лица моего,-- а глаза твои, какъ двѣ звѣзды, разлились въ темномъ океанѣ моей души.
   Ха, ха, ха!-- смѣялся сатана.
   -- Мощь и благословеніе словъ моихъ слышишь?-- шепталъ человѣкъ.
   -- Авеля убилъ ты, Христа предалъ.
   -- Ради тебя,-- ради тебя,-- стоналъ человѣкъ.
   -- Я ласкалъ тебя моимъ томленіемъ, я расцвѣтилъ тебя моею любовью, я украсилъ тебя чудесной зеленью ивановскихъ ночей, я вдохнулъ въ тебя всемогущее дыханіе моихъ творческихъ силъ, я напиталъ тебя огнемъ, который укралъ у Бога, я насытилъ тебя тѣмъ дыханіемъ, которымъ Онъ, непостижимый Царь Царей, Вождь ратей архангельскихъ, вдохновилъ меня. Я кормилъ тебя своею кровью, озарилъ звѣздами черную ночь твою, мракъ твой расцвѣтилъ огнями тысячецвѣтныхъ радугъ -- создалъ новый рай для тебя.
   -- Вернемся, вернемся!-- шептала женщина.
   -- Слишкомъ поздно!
   Замолчалъ Ибо вотъ -- взглянулъ онъ въ глаза херувима.
   Великою мощью сверкалъ его огненный мечъ, взоръ его насквозь пронзалъ сердце человѣка, а незримыя молніи гнѣва его ударяли вокругъ, словно звѣзды, сорванныя въ темныя пропасти.
   А сатана присѣлъ на краю того камня, что одинъ среди этой пустыни былъ свидѣтелемъ допотопныхъ безумствъ, уставился глазами на страшный пожаръ рая и больше не смѣялся.
   Онъ увидѣлъ брата своего и смѣрилъ его удивленнымъ гордымъ взоромъ.
   -- Херувимъ, херувимъ! Спрячь въ ножны свой свѣтозарный мечъ! Блескъ его -- слѣпая мгла для очей моихъ,-- твой грозный видъ -- призракъ согбеннаго стража, достойный жалости призракъ стража, что по повелѣнію господина своего охраняетъ незрѣлые плоды сада отъ шаловливаго воровства дерзкихъ мальчишекъ!
   -- Я, Каинъ,-- я, Іуда,-- я, одѣтый мглою и тучами дыма моихъ жертвъ, что возлюбили меня больше, чѣмъ Бога,-- я, что пировалъ съ Богомъ, что въ темныхъ аллеяхъ Сада цѣловалъ блѣдное лицо Его Сына и говорилъ Ему, что возлюбилъ Его больше всего.
   Я надругаюсь сегодня надъ твоей архангельской мощью -- я самъ создалъ этотъ Рай, я самъ велѣлъ изгнать меня изъ него, чтобы измѣритъ силу любви моей огромностью страданія, умножить мощь ея превыше жизни и смерти.
   Ха, ха!
   Я не жажду Раевъ твоихъ -- мой Рай во мнѣ и отъ меня...
   И вдругъ открылась передъ глазами его, открылась страшная ясность.
   Словно внезапная тяжелая молнія разорвала плотный сжатый мракъ сорвавшихся тучъ.
   -- Сатана! Ты обманулъ меня!
   Ты соткалъ для меня тончайшую сѣть измѣны,-- и, какъ чудовищный паукъ, ты ждалъ, скоро ли несчастный комаръ попадетъ въ твою сѣть.
   Ты привилъ нашимъ душамъ зной желаній, ядъ страсти,-- ты съ коварствомъ и хитростью насадилъ блаженное древо любви, что даетъ отличать добро и зло, что открываетъ глаза на мощь твою и силу...
   Коварный сатана! Ты обманомъ не далъ мнѣ сравняться съ тобой, ты опуталъ душу мою кровавыми путами слѣпца, что тщетно силится увидѣть свѣтъ.
   Любовью, любовью ты ослѣпилъ меня! И то, что дало бы мнѣ дорости до огромности силы твоей, ты сдѣлалъ грѣхомъ и преступленіемъ!?
   -- Будь проклятъ! Будь проклятъ!
   У тебя, всемогущаго вождя неисчислимыхъ ратей ангеловъ падшихъ, не было другой силы, кромѣ коварства и измѣны?
   На помощь, сатана, на помощь! Повтори то, чѣмъ искушалъ ты отцовъ моихъ -- повтори!
   Ты -- только жалкій искуситель, подлая гадина, главу которой растоптала дочь Евы! Надъ жалкой ложью не возносятся стальныя стрѣлы твоей всемогущей силы, стрѣлы твоихъ словъ.
   Откликнись!
   Но Онъ молчалъ.
   -- Ха, ха, ха!-- засмѣялся человѣкъ.-- Сатана оставилъ меня, и вотъ я, преступникъ, осужденный, обращаюсь къ тебѣ, херувимъ, и благословляю тебя! Слѣпое орудіе сатаны, благословляю тебя!
   Слуга сатаны, прости мнѣ мое кощунство -- но я не хочу твоего Рая, ибо создалъ въ душѣ своей Рай, сто кратъ прекраснѣе --
   Замолкъ человѣкъ, и закрылись ихъ глаза. Вѣчность цѣлую боролись они въ страшной борьбѣ; но ничто не сравнится съ силой Того, Кто былъ, есть и будетъ.
   А сатана вился въ смѣхѣ мучительной боли, а женщина упала со стономъ на землю, а Архангелъ: Боль, Грѣхъ, Мука, Преступленіе -- стоялъ на стражѣ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru