Радклиф Анна
Пещера смерти в дремучем лесу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Английское сочинение.
    Москва: в типографии Сената у Селивановского, 1806.
    А. Радклиф не является автором данного произведения; подлинный автор не установлен -- РГБ..

0x01 graphic

   

ПЕЩЕРА СМЕРТИ ВЪ ДРЕМУЧЕМЪ ЛѢСУ.

Сочиненіе
Г-жи Радклифъ
АНГЛІЙСКОЕ СОЧИНЕНІЕ.

Переводъ съ Французскаго

Изданіе третіе.

МОСКВА,
въ типографіи Лазаревыхъ
Института Восточныхъ лзыковъ.
1835.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ, чтобы, по отпечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Декабря 7 дня 1834 года.

Ценсоръ Л. Цвѣтаевъ.

   

РОДОЛЬФ или ПЕЩЕРА СМЕРТИ.

   "Какое внушаетъ почтеніе приближеніе ночи подъ сими мрачными тѣнями!" вскричалъ мужественный Родольфъ, проходя часть самую дикую Чернаго Лѣса.
   Солнце едва свершило половину своего пути, когда кавалеръ вошелъ въ сію ужасную пустыню, и до сей минуты, были первыя его слова, которыя у него вырвались. Его оруженосецъ, Морицъ, который составлялъ всю его свиту, не безъ удовольствія ихъ услышалъ; давно уже горѣлъ онъ желаніемъ начать разговоръ; но почтеніе до того времени заграждало ему уста. Томное молчаніе сихъ мрачныхъ уединеній было иногда прерываемо криками ночныхъ птицъ, или біеніемъ ихъ крыльевъ; унылый и печальный шумъ, который, какъ казалось, присоединялся къ страху сей ужасной пустыни, и впечатлѣвалъ въ душѣ робкаго оруженосца чрезмѣрный ужасъ, который взошелъ уже на самой верхъ, хотя причина тому не была еще видима и рѣшительна.
   "Ахъ! кавалеръ, вскричалъ онъ, непремѣнно должно имѣть мужество столь же неустрашимое, какъ ваше, дабы осмѣлиться презирать неизвѣстность сихъ путей, и впускаться столь смѣло въ самыя мрачныя мѣста сего обширнаго лѣса."
   "Я тебя видѣлъ, Морицъ, отвѣчалъ Родольфъ, оказавшаго твою храбрость въ сраженіяхъ: какую же столь великую опасность находишь ты въ семъ уединенномъ мѣстѣ? Какая же и моя неустрашимость, когда никакого непріятеля не является?"
   "Ужасное зрѣлище, насъ окружающее, возразилъ оруженосецъ, не довольно ли сильно, чтобы привести въ трепетъ душу самую твердую? Въ пустыняхъ, подобныхъ сей, царствуютъ воздушныя привидѣнія, и духи смерти владычествуютъ."
   "Совѣсть моя, перервалъ Родольфъ, не укоряетъ меня ничѣмъ, чтобы могло устрашить меня мщеніемъ адскихъ духовъ; я полагаюсь на небесное покровительство, и ангелы свѣта защитятъ меня противъ злыхъ духовъ тьмы. Что же касается до человѣковъ, я никого не страшусь, потому что имѣю ору*жіе."
   "Дай Богъ, вскричалъ оруженосецъ, чтобъ я возвратился назадъ, прежде вступленія въ сіе злосчастное мѣсто!"
   "Ахъ! какъ могъ бы ты сего избѣгнуть? сказалъ кавалеръ; не самъ ли ты вызвался служишь мнѣ проводникомъ до замка Дорнгейма?"
   "Я полагалъ въ него пріѣхать до захожденія солнца, говорилъ Морицъ; но вы столь медленно ѣхали....."
   "Это правда, перервалъ его рѣчь Родольфъ: между тѣмъ, какъ вся моя душа предавалась симъ столь пріятнымъ размышленіямъ, о коихъ ты одинъ извѣстенъ, я желалъ, проѣзжая сей лѣсъ, дать моей усталой лошади нѣсколько времени отдохнуть."
   Кавалеръ началъ опять впадать въ свою обыкновенную задумчивость, но оруженосецъ, который примѣтилъ, что звукъ человѣческаго голоса разсѣявалъ нѣсколько ужасныя привидѣнія, коими воображеніе его было одержимо, не имѣлъ желанія совсѣмъ прекратить разговора. И такъ какъ онъ вѣдалъ уже о любви своего господина, и зналъ удовольствіе, которое кавалеръ находилъ всегда распространяться въ таковой матеріи, онъ воспользовался симъ удобнымъ случаемъ.
   "Если я не ошибалось, сказалъ онъ, то мнѣ кажется, сударь, что я отъ васъ слышалъ, будто бы тому уже гари года, какъ вы не видали дѣвицы Констанціи?"
   "Гораздо болѣе, возразилъ влюбленный кавалеръ; и если я долженъ вѣрить моему сердцу, цѣлой вѣкъ протекъ уже съ тѣхъ поръ, какъ я съ нею разлученъ, -- Ахъ! чего бы я не далъ, дабы узнать, какъ она меня приметъ!"
   "Конечно не возможно, сударь, сказалъ оруженосецъ, чтобы она была нечувствительна къ достоинству столь же отличному и къ постоянству стольже рѣдкому, какъ ваше."
   "Сколько я ни жилъ въ отдаленности отъ нея, отвѣчалъ Родольфъ, я всегда себя такъ ласкалъ; собственное мое сердце само мнѣ льстило. Я знаю, это правда, что Констанція хотя не изъявляла мнѣ никогда никакого благосклоннаго чувства; но знаю также, что она и ко всѣмъ оказывала равнодушіе самое примѣтное. Я могъ бы даже вывесть лѣстное заключеніе изъ стараній, которыя она часто прилагала убѣгать меня. По истинѣ предполагая за вѣрное, что еслибъ нѣжность моя была для нея тайною, она не могла бъ имѣть никакой причины поступать со мною ласковѣе, нежели съ другими; и если она открыла чувствія, столь бережно скрытыя, какъ мои, любовь одна могла бъ обнаружить сію тайность. Какая другая побудительная причина, говорилъ я самъ въ себѣ, въ своихъ пріятныхъ, мечтаніяхъ: какая другая побудительная причина могла бы приводить ее въ столь сильную краску, когда я бросалъ на нее взоръ, можетъ быть, слишкомъ страстный, нѣжный; какая другая побудительная причина могла бы произвесть безпокойство и смятенія, которыя она оказала при отъѣздѣ нашемъ? Если бы она взирала на меня равнодушно, не простилась ли бы она по крайней мѣрѣ со мною, когда я былъ столь долгое время близъ нея? Но слова замирали на ея губахъ; и какъ она ни прилагала старанія скрыться отъ глазъ моихъ, однакожь я примѣтилъ нѣсколько слезъ, которыя вырвались изъ ея глазъ."
   Родольфъ остановился, и былъ нѣсколько времени какъ бы разсѣянъ въ своихъ нѣжныхъ размышленіяхъ; но скоро потомъ пришедши въ себя, сказалъ, "Вотъ разсужденія, кои принудили меня сносить жизнь, пока я былъ изгнанъ отъ ея глазъ, но нынѣ, какъ я приближаюсь къ мѣсту, въ которомъ она обитаетъ; теперь, какъ ожиданіе ее увидѣть, заставляетъ трепетать мое сердце съ чрезмѣрною силою, я не осмѣливаюсь болѣе льститься сими сладостными химерами. Если же я обманулся, какъ будетъ для меня жестоко выйти изъ заблужденія; и даже, хотя бы драгоцѣнная моя надежда была на чемъ нибудь основана, хотя бы моя нѣжность была награждена нѣкоторою взаимностію, смѣлъ ли бы я вѣрить, что послѣ толико долгаго отсутствія, я былъ ею еще не забытъ, другой любовникъ, достойнѣе обладать ею, не могъ ли бы истребить меня изъ ея сердца?"
   "Я часто бывалъ, сударь, приводимъ въ изумленіе, сказалъ Морицъ, что съ столь сильною страстію къ дѣвицѣ Констанціи, могли вы рѣшиться оставить городъ Прагу, въ которомъ она пребывала, не открывъ ей вашихъ чувствованій, и не приложивъ всѣхъ усилій для полученія благосклоннаго признанія,."
   "Я тебѣ сказалъ уже, Морицъ, возразилъ Родольфъ, что я соглашусь лучше умереть, нежели принудить Констанцію, которой благополучіе дороже мнѣ было моего собственнаго, раздѣлять счастіе человѣка, которой видѣлъ въ будущемъ столь мало средствъ возвесть оное въ степень, приличную ея достоинствамъ. Я и теперь даже не имѣю столь дерзкихъ намѣреній; я хочу только ее видѣть, и если мои желанія слишкомъ блуждаются, сердце мое въ томъ не участвуетъ; можетъ быть, что съ того времени, какъ мечь мой доставилъ мнѣ нѣсколько славы, и когда я получилъ Рыцарской Орденъ изъ рукъ Императора Фридерика Барберуса, и какъ сдѣлались мнѣ друзьями знатные, которые предлагали мнѣ свои услуги; можетъ быть могъ бы зрѣть въ отдаленномъ видѣ состояніе, которое... Но я тебѣ только повторяю, я не хочу останавливаться на сихъ лестныхъ идеяхъ."
   "Сколь велико разстояніе, Морицъ, отъ замка Герцвальда, въ которомъ она теперь обитаетъ, до замка Барона Дорнгейма?"
   "Съ небольшимъ миля, отвѣчалъ оруженосецъ. Въ то время, когда я жилъ въ замкѣ Дорнгейма, я часто бывалъ въ Герцвальдовомъ. Тогда владѣлъ имъ дядя дѣвицы Констанціи, а ея отцу достался въ наслѣдство, тому назадъ нѣсколько мѣсяцевъ."
   Послѣ сего разговора наступило вторичное молчаніе, но Морицъ стараясь всегда оное прервать, спросилъ у своего господина, говаривалъ ли онъ когда о любви своей Фридерику Дорнгейму.
   "Нѣтъ никогда, отвѣчалъ Родольфъ; это правда, что съ той минуты, какъ я имѣлъ счастіе спасти его жизнь во время одной баталіи, онъ всегда оказывалъ ко мнѣ живѣйшую привязанность; но жестокость и нечувствительность его характера не позволяли мнѣ въ семъ случаѣ ему открыться съ таковою же довѣренностію, съ каковою могъ бы объ другомъ предметѣ. Нѣкогда приглашая меня, какъ онъ часто то дѣлывалъ, ѣхать въ замокъ Дорнгейма, увѣдомилъ меня нечаянно, что онъ будетъ имѣть у себя въ сосѣдяхъ Констанціина отца; и я послѣ размышлялъ, что если бы онъ почувствовалъ когда страсть, подобную моей, смятеніе, причиненное его приглашеніемъ въ ту минуту, конечно обнаружило бъ тайну моего сердца."
   "Съ самаго его малолѣтства, возразилъ Морицъ, Фридерикъ оказывалъ нравъ надменный и жестокій."
   "Скажи лучше неприступной къ сожалѣнію и нѣжности; и хотя я получилъ отъ него многія доказательства дружбы, хотя я еще болѣе увѣренъ въ покровительствѣ Барона, отца его, я казался быть благополучнымъ удаляясь отъ...... Но что это за неожидаемое сіяніе, которое разливаетъ сильный свѣтъ по нашей дорогъ? Не луна ли это, которая выступила изъ облака, коимъ была покрыта?"
   "Луна теперь скрылась, отвѣчалъ оруженосецъ, чувствовавшій возобновляющійся свой страхъ.
   Родольфъ поднялъ глаза, но сплетенныя древесныя вѣтви изображали въ семъ мѣстѣ тѣнь, чрезъ которую свѣтъ не проницалъ; онъ приближается нѣсколько къ мѣсту болѣе открытому, и тогда примѣчаетъ небольшее черное облако, отдѣленное отъ остатка атмосферы, колеблющее надъ его головою, съ частыми взадъ и впередъ движеніями, и котораго полукруглые краи бросали лучъ свѣта и молніи довольно сильныя, чтобы разсѣять глубокой мракъ, покрывавшій тогда землю. Кавалеръ смотрѣлъ на то съ симъ изумленіемъ и смятеніемъ, отъ. коихъ душа не можешь защищаться при видѣ воздушнаго явленія удивительнаго и сверхъестественнаго. Морицъ, объятый ужасомъ, съ согнутою спиною, ожидалъ въ безмѣрномъ страхѣ нѣкотораго злосчастнаго произшествія.
   Тогда услышали они ужасный въ воздухѣ вопль, который, казалось, превосходилъ человѣческія силы. Въ тужъ минуту облако лопнуло; части его самыя густыя разсѣяваются и смѣшиваются съ окружающимъ его воздухомъ; всѣ лучи свѣта, которые оно бросало, соединяются въ одинъ большой огненной шаръ, который скоропостижно стремится къ землѣ. Онъ упалъ въ средину группы деревьевъ, и продолжалъ еще сверкать сквозь ихъ вѣтви. Кавалеръ понуждаетъ немедленно свою лошадь, и старается приближиться къ тому мѣсту. Тщетно отчаянный Морицъ кричалъ ему трепещущимъ голосомъ остановиться. Не взирая на его страхи, Родольфъ скакалъ во весь опоръ, прочищая дорогу себѣ сквозь хворостъ; онъ примѣтилъ висящее воздушное явленіе надъ входомъ мрачной и глубокой пещеры, которая казалась вся освѣщенною его лучами; но въ ту минуту, когда онъ приближается, огненный шаръ стремится въ пропасть и по маловременномъ его сіяніи наступаетъ мракъ темнѣе еще прежняго.
   Родольфъ колебался нѣсколько времени въ томъ, что должно было ему предпринять. Стремительная его храбрость, ввергающая всегда его въ глубину опасныхъ произшествій, побуждала сильно бросишься въ пещеру. Тайное и неизобразимое предчувствованіе соединялось съ видѣніемъ воздушнаго явленія, для обнадеживанія его, что онъ достигнетъ до того, что откроетъ въ глубинѣ сего подземелья тайну, которая была предметомъ его любопытства; но съ другой стороны темнота ночи, казалось, препятствовала ему въ таковомъ открытіи. Пещера вѣроятно могла быть логовищемъ свирѣпыхъ и ядовитыхъ звѣрей. Долженствовалъ ли онъ подвергать себя ихъ ярости, и безъ славы погибнуть въ сей ужасной пропасти, жертвою непростительной дерзости. Напослѣдокъ, онъ рѣшился отложить предпріятіе до утра, въ намѣреніи прибыть къ пещерѣ вмѣстѣ со днемъ; но смотря по времени, онъ разсудилъ лучше продолжать свой путь къ замку Дорнгейма, въ который онъ уже страшился поздно пріѣхать, чтобъ быть въ немъ приняту.
   И такъ онъ соединился съ Морицемъ, надъ коимъ страхъ произвелъ столъ сильное впечатлѣніе, что онъ лишился разума. Бѣдный оруженосецъ разсказываетъ своему господину, что онъ былъ преслѣдуемъ духомъ, что слышалъ страшный ревъ, происходимый изъ пещеры.
   Родольфъ, хотя и былъ тихаго и кроткаго нрава, потерялъ наконецъ терпѣніе, воспалился гнѣвомъ на трусость своего оруженосца, и укорялъ его за глупыя боязни съ такою силою, что постепенно возвратилъ ему разсудокъ, и привелъ въ себя.
   Лишь только двое нашихъ путешественниковъ сдѣлали нѣсколько шаговъ, какъ увидѣли сквозь деревья великій свѣтъ. Морицъ вдругъ затрепеталъ, и хотѣлъ повернуть лошадь, ибо явленіе огненнаго шара возмущало еще его воображеніе и заставляло позабыть, что онъ находился близъ замка Дорнгейма. Кавалеръ заключилъ, что сей свѣтъ происходилъ оттуда, и его мнѣніе было справедливо. Приближаясь болѣе, увидѣлъ, что вся фасада замка была иллюминована; а сквозь шумъ, слышанный въ его окружности, различилъ онъ пріятный звукъ превосходной музыки.
   Хотя сердце Родольфово было мало расположено увеселяться сими наружными празднествами, однако онъ съ удовольствіемъ примѣтилъ, что моста еще не подняли, и что привратники, стрегущіе входъ замка, еще не ушли; ибо намѣреніе его было, если бы замокъ нашелъ онъ запертымъ, лучше провести ночь въ лѣсу, нежели будить всѣхъ въ столъ неприличное время. При звукѣ рога, привѣшеннаго къ воротамъ, они тотчасъ отворились. Сенешалъ {Сенешалъ, чиновникъ у знатныхъ особъ.} приближился, и пригласилъ благосклонно Кавалера войти, сказавъ ему, что въ сей день доступъ всякому былъ свободенъ. Родольфъ спросилъ немедленно у него: какое счастливое произшествіе подало случай къ увеселенію, которое онъ находитъ въ замкѣ? Сенешалъ отвѣчалъ ему, что въ немъ праздновали будущій бракъ Барона съ дѣвицею, въ которую онъ влюбился недавно; и что онъ учредилъ въ сіе самое утро, чтобы чрезъ три дни она вступила во владѣніе замка. Потомъ Кавалеръ требовалъ позволенія говоришь съ Фридерикомъ, и его повели въ огромную залу, куда Фридерикъ не замедлилъ появиться.
   Родольфъ приподнимаетъ нѣсколько свой шлемъ и къ нему приближается; но Фридерикъ прежде, нежели совсѣмъ узнаетъ Кавалера, и не давая времени ему говорить, обнимаетъ его съ доказательствами живѣйшей нѣжности,
   "Возможно ли, вскричалъ онъ, любезный другъ, что я васъ здѣсь вижу! Вашъ приѣздъ въ таковое время былъ предметомъ живѣйшаго моего желанія; но я не осмѣливался надѣяться таковаго благополучія."
   "Сей пріятный пріемъ, дражайшій Фридерикъ, отвѣчалъ Кавалеръ, есть для меня новое доказательство ко мнѣ вашей дружбы; онъ усугубляетъ удовольствіе, которое я имѣю васъ видѣть."
   "Не приписывайте восторгъ мой единой дружбѣ, возразилъ Фридерикъ; выгода моя участвуетъ въ немъ много. Видѣть васъ, конечно есть великое удовольствіе для меня всегда; но нынѣ храбрость, подобная вашей, можетъ содѣлать благополучіе моей жизни; вашъ пріѣздъ въ сіи мѣста исторгаетъ меня изъ ужасовъ отчаянія."
   "Какой столь злосчастный случай, любезный другъ, можешь васъ привести въ отчаяніе? Какой услуги ожидаете вы отъ меня? И довольно ли я благополученъ, чтобъ рука моя могла быть для васъ полезна?"
   "Теперь не время болѣе мнѣ изъясняться. Въ срединѣ толпы, которая безъ разбора входитъ во всѣ покои замка, могутъ насъ услышать: завтра поутру мы пойдемъ вмѣстѣ въ лѣсъ. Между тѣмъ, я поведу васъ въ гостиную; послѣ путешествія толико многотруднаго, нѣсколько отдохновенія можетъ быть для васъ необходимо нужно; пойдемте, но въ срединѣ безпутствъ и глупостей подлыхъ льстецовъ отца моего, пускай воспоминаніе прежней нашей дружбы займетъ ваше сердце, и что я васъ нахожу таковымъ же, какимъ казались вы мнѣ всегда, другомъ, на коего могу положиться."
   Сіи слова Фридерика, а болѣе еще смятеніе и внутреннее безпокойство, которыя были примѣтны въ его видѣ, изумили и встревожили Родольфа; однако онъ повторялъ предложенія своей услуги, и они пошли вмѣстѣ въ большую залу замка. Фридерикъ представилъ друга своего отцу своему, окруженному въ то время великимъ множествоѵгъ гостей, прибывшихъ брать участіе въ празднествѣ. Едва Баронъ услышалъ произнесенное имя Родольфово, онъ поспѣшно оборотился къ нему; но вмѣсто того, чтобъ сдѣлать привѣтствіе при таковомъ случаѣ, онъ смотрѣлъ на него нѣсколько времени съ великимъ вниманіемъ, не говоря ему ни слова.
   Родольфъ, который неожидалъ таковаго пріема, остался въ изумленіи и смущеніи, а Фридерикъ казался чувствительно тронутъ холодностію своего отца въ разсужденіи друга, которому былъ онъ столько обязанъ.
   "Государь, сказалъ онъ Барону, я уже васъ предувѣдомилъ, что это былъ сей великодушный Кавалеръ, который подвергалъ свою жизнь опасности самой очевидной, дабы изторгнуть меня изъ непріятельскихъ рукъ въ минуту, въ которую, будучи въ усталости и слабости отъ потери крови, я не могъ защищаться."
   Послѣ сихъ словъ, Баронъ, проснувшись какъ будто отъ глубокой задумчивости, сказалъ:
   "Я буду всегда стараться, сынъ мой, всѣми удобными случаями доказать ему, такъ какъ и всѣмъ, какую цѣну полагаю я за сію жизнь, которую онъ спасъ."
   Потомъ обратясь къ Родольфу:
   Храбрый Кавалеръ, сказалъ онъ ему, прошу простить мнѣ сіе неумышленное разсѣяніе мыслей; въ ту минуту, когда вы вошли, разумъ мой погруженъ былъ столько во множество различныхъ размышленій, что имя ваше не вдругъ воспомянуло мнѣ неоцѣненное благодѣяніе, которымъ я вамъ обязанъ. Съ чистосердечною радостію объемлю избавителя моего сына, и изображаю чувствія почтенія и благодарности, которыя онъ давно уже въ меня внушалъ. Я весьма радъ видѣть васъ у себя въ замкѣ. Осмѣливаюсь себя ласкать, что вы мнѣ докажете долгимъ вашимъ пребываніемъ, сколько вы будете увѣрены въ удовольствіи, причиненномъ вашимъ присутствіемъ."
   Родольфъ сдѣлалъ на сіе привѣтствіе приличный отвѣтъ, и послѣ нѣкоторыхъ учтивостей, Баронъ предложилъ ему скинуть его оружія, Кавалеръ отказался; но будучи убѣждаемъ усильными прошеніями, онъ напослѣдокъ согласился, и удалился въ особливую комнату; онъ нашелъ въ ней своего оруженосца и одного изъ слугъ замка, который поднесъ ему, по приказанію Барона, весьма богатую одежду, дабы онъ въ оную одѣлся, когда скинетъ оружія.
   Между тѣмъ какъ Морицъ скидывалъ перевязъ, Родольфъ примѣтилъ, что рука его дрожала.
   "Какъ, сказалъ онъ, ты еще не оправился отъ ужаса, коимъ былъ ты объятъ въ лѣсу?"
   Оруженосецъ въ томъ признался.
   "Развѣ съ вами случилось какое нибудь печальное приключеніе въ семъ лѣсу?" спросилъ Бароновъ слуга.
   "Мы проходили близъ входа одной пещеры, отвѣчалъ Родольфъ..... Но никто не можетъ тебѣ пересказать обстоятельнѣе, какъ самъ Морицъ, объ ужасныхъ привидѣніяхъ, кои, онъ утверждаетъ будто бы видѣлъ."
   "Входъ пещеры! вскричалъ слуга, и близъ сего замка?"
   "Едва ли будетъ полмили разстоянія," отвѣчалъ Кавалеръ.
   "И вы въ ней ничего не видали?" сказалъ слуга.
   "Чтоже бы могъ я въ ней видѣть?" спросилъ Родольфъ съ нѣкоторымъ содроганіемъ.
   "Столько ужасныхъ предметовъ оказалось въ семъ злосчастномъ мѣстѣ, отвѣчалъ слуга, что съ давняго времени уже никто не осмѣливается къ нему приближиться. Сія пещера конечно есть жилище злыхъ духовъ; часто слыхали выходящія изъ нѣдръ ея томныя стенанія, или мучительные вопли, иногда шумъ подобный источнику, или грому, угрожающему издали въ тучахъ. Всеобщее мнѣніе есть то, что въ семъ мѣстѣ было учинено смертоубійство, и что душа умершаго приходитъ обитать въ мѣсто, гдѣ она была разлучена съ своимъ трупомъ."
   "Морицъ, сказалъ Родольфъ; сей слухъ косился ли здѣсь, когда ты жилъ въ замкѣ?"
   "Я о томъ нѣчто слышалъ, сударь:" отвѣчалъ оруженосецъ, поблѣднѣвшій больше еще прежняго.
   "А сколько тому, какъ сіи слухи и видѣнія начали дѣлать сію пещеру страшною?" спросилъ Кавалеръ.
   "Мнѣ сказывали, сударь, отвѣчалъ слуга, что первое чудо, поражающее взоры, было сіяющій свѣтъ, который окружалъ входъ пещеры тому двадцать пять лѣтъ, около того времени, какъ теперешній господинъ сего замка прибылъ получить оный въ наслѣдство. Впрочемъ, я не могу ничего сказать вамъ въ семъ случаѣ вѣроятнѣе; ибо едвали будетъ три мѣсяца, какъ я живу здѣсь, и всѣ произшествія столь давней эпохи были имъ различно разсказаны разными особами, живущими въ семъ замкѣ."
   "Но ты, Морицъ, перехватилъ Родольфъ, пріѣхавшій жить сюда съ теперешнимъ господиномъ, не можешь ли вспомнить о подробностяхъ явственнѣе оныхъ. Не имѣешь ли какого познанія вѣрнѣе о томъ, о которомъ говорятъ, что былъ убитъ? Не знаешь ли, какая бы это была особа?"
   *Вѣрояnно, какой нибудь путешественникъ, проѣзжающій сей лѣсъ, отвѣчалъ оруженосецъ. Впрочемъ сіе смертоубійство было ни что иное, какъ неосновательный слухъ; а сія пещера была уже страхомъ для всѣхъ сосѣднихъ деревень, гораздо прежде того, какъ Баронъ поселился въ семъ замкѣ."
   "Сія пещера имѣетъ ли какое особливое имя? спросилъ Кавалеръ."
   "Ее называютъ Пещерою Смерти", отвѣчалъ слуга.
   Родольфъ пересталъ болѣе вопрошать и пребывалъ въ мрачномъ молчаніи. То, что съ нимъ самимъ приключилось, чудо, которому былъ онъ свидѣтелемъ, не позволяли ему слышать безъ содроганія всего того, что ему сказывали о семъ лѣсѣ, и повѣствованіе слуги живо впечатлѣвалось въ душѣ его; желаніе, которое онъ имѣлъ, проникнуть въ самыя глубокія пропасти пещеры, возгоралось отъ часу болѣе; онъ разсудилъ, что будетъ благоразумно не открывать намѣренія, которое онъ желалъ произвесть, не зная того, беретъ ли кто участіе противиться ужаснымъ открытіямъ, которыя долженствовали быть заключеніемъ при его входѣ въ пещеру.
   Когда онъ одѣлся, то возвратился въ большую залу, въ которой Баронъ и его сынъ приняли его съ новѣйшими доказательствами радости. Великолѣпный пиръ былъ приготовленъ. Баронъ посадилъ Родольфа подлѣ себя на самомъ высшемъ мѣстѣ, обходился съ нимъ, какъ съ гостемъ самымъ отличнѣйшимъ. Meжду тѣмъ Кавалеръ примѣчалъ, что Баронъ почасту устремлялъ глаза свои на него съ весьма примѣтнымъ вниманіемъ, и ихъ отвращалъ поспѣшно, когда онъ съ его глазами встрѣчался. Что же касалось до Фридерика, его унылый и мрачный видъ показывалъ довольное смятеніе его души; онъ не принималъ никакого участія въ разговорѣ, и если иногда маловременная улыбка проникала мракъ его глубокой меланхоліи, это только тогда, когда взоры его обращались на новаго гостя.
   Когда Кавалеръ положилъ руку на столъ, сіяніе перстня, который былъ у него на рукѣ, поразило взоры Барона; онъ хвалилъ богатство онаго, и просилъ позволенія разсмотрѣть оный вблизи. Родольфъ скинулъ его не медля и ему представилъ; онъ сдѣланъ былъ изъ большаго рубина и осыпанъ бриліантами, Баронъ смотрѣлъ на него съ величайшимъ вниманіемъ и увѣрялъ, что никогда столь хорошаго онъ не видывалъ.
   "Я весьма знатокъ въ галантерейныхъ вещахъ, присовокупилъ онъ, и не сомнѣваюсь, Кавалеръ, чтобъ вы сами не имѣли весьма тонкаго и знающаго вкуса въ семъ случаѣ, я сужу о томъ по выбору, который вы сдѣлали въ столь совершенномъ камнѣ."
   "Увѣряю васъ, сударь, отвѣчалъ Родольфъ, что я весьма мало способенъ цѣнить его; а что дѣлаетъ въ глазахъ моихъ сей перстень столь драгоцѣннымъ, то не богатство, которому я очень худой судья; но потому, что онъ есть единое наслѣдство, оставшееся послѣ отца моего, коего лишеніе я всегда оплакиваю."
   Баронъ распространялся еще въ похвалахъ перстня, и вручилъ его напослѣдокъ въ руки Родольфовы. Пиръ продолжался во всю ночь, и заря начинала уже появляться, когда гости встали и разъѣхались довольными великолѣпнымъ пріемомъ. Баронъ повелъ самъ Родольфа въ комнату, которую онъ для него приготовилъ, и послѣ самыхъ ласковыхъ привѣтствій, онъ въ ней его оставилъ. Возвращаясь, онъ встрѣтился съ Морицемъ, который шелъ къ своему господину. Онъ его зналъ особенно, и изъявилъ удовольствіе, которое онъ имѣлъ увидя его въ своемъ замкѣ,
   "Я весьма сожалѣлъ, примолвилъ онъ, что ты нашелъ нѣкоторую причину неудовольствія въ службѣ моего сына, и хотя ты его оставилъ, однакожь всегда можешь положиться на мою дружбу и покровительство."
   Оруженосецъ его благодарилъ, и Баронъ сказалъ ему, что желая съ нимъ болѣе поговорить, желалъ бы, чтобъ онъ пришелъ завтра поутру въ его комнату, какъ скоро онъ встанетъ.
   Морицъ пошелъ потомъ къ своему господину, который скоро его отпустилъ, и легъ спать; но много протекло времени прежде, нежели онъ закрылъ глаза. Таинственныя слова Фридерика, меланхолія, въ которую казался онъ погруженнымь: все споспѣшествовало придать Кавалеру живѣйшее безпокойство о родѣ тайны, которую онъ долженъ былъ ему ввѣрить. Но онъ былъ еще гораздо нетерпѣливѣе войти въ пещеру, о которой разсказывали столь странныя повѣствованія. Онъ блуждался въ тщетныхъ мнѣніяхъ въ поводѣ къ шуму, которымъ утверждали, что слышали, и удивительныхъ предметахъ, которые, какъ сказывали, видали; и онъ былъ легко увѣренъ, что сія пещера была театромъ какого нибудь ужаснаго смертоубійства. Однако, если бы самъ не былъ свидѣтелемъ произшествія, которое онъ почиталъ за чудное, то счелъ бы сію молву за простонародную сказку, которая была основана нѣкоторыми суевѣрными и легковѣрными крестьянами.
   Наконецъ мысли его, которыя рѣдко отвращались столь долгое время отъ предмета нѣжной его любви, обратились опять къ нему съ обыкновенными размышленіями.. Удовольствіе видѣть себя столь близко отъ жилища Констанціи, вселилось въ его сердце и отвлекло всѣ прочія мысли. Уже воображеніе его, какъ казалось, истощило всѣ пріятныя обстоятельства, которыя могли бы провождать столь трогательное свиданіе, и онъ не переставалъ приводить себѣ на память и углубляться въ каждую изъ сихъ пріятныхъ мыслей, когда наконецъ, будучи въ усталости, онъ предался сну.
   Сновидѣнія его были весьма разнообразны отъ пріятныхъ мыслей, въ коихъ онъ заснулъ; они конечно были злосчастны, таинственны и ужасны. Ему казалось, будто онъ былъ за столомъ Барона; очаровательные звуки музыки раздавались еще въ его ушахъ, радость блистала въ глазахъ гостей, а свѣтъ великаго множества факеловъ придавалъ ночи сіяніе лучшаго дня, какъ вдругъ сія живая ясность затмилась отъ явленія густой тѣни, которая то пробѣгала по всему столу, то оставалась висящею по срединѣ. Родольфъ и всѣ гости поднимаютъ глаза; они видятъ гнусное страшилище и въ родѣ исполина, который медленнымъ полетомъ переправлялся по воздуху надъ ихъ головами. Его страшный и унылый видъ объялъ ужасомъ всѣ сердца; и между тѣмъ, какъ гости устремляли на него томные взоры, нѣкоторый голосъ, исходящій изъ подъ земли, произнесъ сіи слова:
   "Роковой часъ приближился; исполнители мщенія готовятся разить виновнаго."
   Послѣ сихъ словъ, замокъ колеблется до основанія; страшилище машетъ своими крыльями, и въ тотъ же мигъ густой туманъ поднимается и покрываетъ всю залу. Родольфъ не могъ болѣе различать предметовъ; но въ срединѣ сего густаго мрака, три раза ужасные вопли поражали его слухъ. Вдругъ быстрой лучь свѣта, происходящій съ востока, освѣщаетъ мѣсто, которое занималъ Кавалеръ; онъ подымаетъ глаза, и примѣчаетъ облако подобное тому, которое въ лѣсу показывало дорогу къ Пещерѣ Смерти. Скоро потомъ различаетъ онъ среди залы воина, покрытаго блистающими оружіями и имѣющаго на своей груди знакъ Креста. Сіяніе, его окружающее, разсѣеваетъ туманъ, и Родольфъ примѣчаетъ, что изъ всѣхъ гостей, собравшихся на пиръ, остался онъ только одинъ. Гнусное страшилище также исчезло при приближеніи сего, не столь уже ужаснаго привидѣнія, который, сходя съ облака, и смотря на Кавалера очами, исполненными небесною благостію, простеръ руки, дабы облобызать его. Родольфъ, будучи въ содроганіи, каковаго онъ еще никогда не чувствовалъ, силится приближиться къ нему; но онъ не успѣлъ еще дотронуться до привидѣнія, какъ все его вещество исчезаетъ; блистающая его броня пропадаетъ, и Кавалеръ увидѣвъ, что онъ ни что иное прижалъ къ своей груди, какъ скелетъ, трепещетъ и отступаетъ отъ ужаса назадъ, отверзая руки. Привидѣніе однакожь не поверглось на землю; но дѣлая движеніе въ воздухѣ окровавленною шпагою, которою сначала не дѣйствовало, оно произнесло сіи слова слабымъ и томнымъ голосомъ: Изъ сей оледенѣлой руки прими сію шпагу, которая должна отмстить за мою смерть, и привести тебя въ принадлежащія тебѣ права.-- И тотчасъ оно исчезло.
   Трепетъ и ужасъ разбудили Родольфа; члены его были покрыты холоднымъ потомъ; во время нѣсколькихъ минутъ едва осмѣливался онъ поднимать глаза, страшась повстрѣчаться съ какимъ нцбудь ужаснымъ предметомъ, и страхъ, который вкрался въ его сердце, былъ для него можетъ быть самое трудное безпокойство, потому что въ первый разъ почувствовалъ онъ онаго прикосновеніе. Однако постепенно онъ увидѣлъ, что все сіе было ни что иное, какъ сонъ; но какъ онъ ни прилагалъ старанія, дабы отвлечь себя отъ сихъ ужасныхъ воображеній, душа его чувствовала еще впечатлѣніе онаго; онъ приписывалъ сему сновидѣнію скрытую важность и не вѣрилъ, чтобъ это могло быть пустое мечтаніе, произведеніе разгоряченнаго воображенія, которое причиняло ему столько живое содроганіе.
   Утро уже весьма приближилось. Родольфъ встаетъ, садится къ окну и предается размышленіямъ. Слова сего привидѣнія, которое вдругъ потомъ приняло столь гнусный видъ, раздавались еще въ его ушахъ, и онъ твердо увѣрился, что скоро нѣкоторое произшествіе откроетъ ему смыслъ сего оракула. Всѣ его догадки не позволяли ему отгадать, кто бы былъ тотъ, за котораго привидѣніе, казалось, принуждало его къ мщенію, а иногда онъ принужденъ былъ думать, что это былъ тотъ, который, соображаясь съ простонародными слухами, былъ убитъ въ Пещерѣ Смерти.
   Онъ предавался еще симъ размышленіямъ, какъ увидѣлъ присланнаго отъ Барона, который приглашалъ его завтракать въ свою комнату; онъ пошелъ и засталъ Барона одного, который принялъ его весьма отлично, и осыпалъ его всѣми похвалами, какія только самая лестная учтивость можетъ произвесть. Онъ хвалилъ его характеръ, а особливо его героическія дѣянія; но всѣ сіи привѣтствія причиняли болѣе Кавалеру горести, нежели удовольствія, коему чрезмѣрная скромность содѣлывала наказаніемъ похвалы самыя истинныя. Онъ немедленно воспользовался случаемь обратить разговоръ на другіе предметы, и старался отвѣчать на всѣ вопросы, которые Баронъ дѣлалъ объ земляхъ, которыя онъ проѣзжалъ во время своего путешествія. Баронъ спросиль это наконецъ, какое было его отечество?
   "Я родился въ городъ Прагѣ, сударь," отвѣчалъ Кавалеръ.
   "По сему отецъ вашъ былъ изъ Богеміи?" спросилъ Баронъ.
   "Вамъ покажется можетъ быть странно, сударь, отвѣчалъ Родольфъ, что я истинно незнаю, какое было отечество отца моего. Изабелла Фонъ-Глацдорфъ, мать моя, была изъ самой древней Богемской фамиліи; но я потерялъ въ малолѣтствѣ родителей моихъ, и не могу ничего о нихъ помнить. Я не знаю ихъ несчастіи, какъ токмо нѣкоторую часть, и то изъ повѣствованій дяди, которому долженъ я воспитаніемъ."
   "Вы возбуждаете мое любопытство, сказалъ Баронъ. Могу ли васъ спросить, какія сіи несчастія, въ коихъ вы находились, столь молоды, и васъ окружали?"
   "Я не могу вамъ сдѣлать точнаго повѣствованія, отвѣчалъ Кавалеръ. Дядя мой въ своей молодости принялъ на себя Орденъ Мальтійскаго Кавалера, и обязался служить у Бодуина II, Короля Іерусалимскаго, притѣсняемаго тогда всѣми своими непріятелями. Въ сраженіи, на которомъ Принцъ имѣлъ несчастіе сдѣлаться плѣнникомъ Турка Эмира Балака, всеобщая молва объявила, что дядя мой былъ убитъ. Но судьба оставила его на мученія, гораздо жесточайшія. Онъ впалъ живой подъ власть невѣрныхъ, которые держали его въ жестокомъ невольничествѣ одиннадцать лѣтъ; напослѣдокъ онъ выдумалъ нѣкоторое средство для своего спасенія; но при возвращеніи въ Прагу, въ минуту, въ которую ласкалъ себя позабыть свои несчастія въ объятіяхъ своего семейства, онъ жестоко обманулся въ своемъ надѣяніи. Отецъ и мать его умерли, такъ какъ и старшій его братъ, Младшій, будучи увѣренъ, что онъ болѣе не существовалъ, отказалъ все его имѣніе въ завѣщаніи дальнимъ родственникамъ, не сдѣлавъ никакого въ его пользу изключенія, въ предположеніи его возвращенія.
   "Сестра его была одна изъ всей его фамиліи, которая еще жила; но онъ употребилъ многіе дни къ открытію убѣжища, въ которое она удалилась; когда же исканія его получили нѣкоторый успѣхъ, какое безпокойство почувствовало великодушное его сердце при воззрѣніи на сестру, лишенную разума, и оставленную на пропитаніе постороннихъ! Онъ узналъ отъ нихъ, что сія несчастная, послѣ смерти своихъ родителей, оставшись въ зависимости своего брата, заслужила немилость замужствомъ своимъ съ Албертомъ фонъ-Фаренбахъ, молодымъ чужестранцемъ, о которомъ они другаго ничего не могли сказать, кромѣ того, что онъ отличился въ ратоборствѣ съ однимъ благороднымъ Богемцемъ, его соперникомъ.
   "Спустя нѣсколько времени, взявши ее за себя, онъ принялъ крестъ, и отправился сражаться съ невѣрными, дабы совершить желаніе, которое онъ имѣлъ еще прежде, нежели думалъ жениться. Послѣ двухъ лѣтняго отсутствія, слухъ о ею смерти распространился. Супруга его не могла противиться жестокости своея горести: она занемогла горячкою съ бредомъ, которая чрезъ нѣсколько дней довела ее до крайности. Она избѣгнула однако смерти; но никогда не могла возвратить употребленія разума. Уже нѣсколько было мѣсяцовъ, какъ она въ плачевномъ положеніи находилась, когда братъ ея пріѣхалъ къ ней; онъ взялъ насъ потомъ къ себѣ въ домъ, мать:мою и меня, который родился послѣ отъѣзда моего отца. Онъ призывалъ самыхъ искуснѣйшихъ лекарей, и не жалѣлъ ничего, дабы вылечить отъ сумасшествія свою несчастную сестру; но старанія его были безполезны. Глубокая меланхолія, въ которой душа ея была безпрестанно погружена, привела ее во гробъ. Она умерла, съ годъ спустя послѣ возвращенія свосто брата, жертвою несчастной любви и отчаянія.
   "Съ того времени, вся нѣжность дяди моего, которую онъ къ ней имѣлъ, обратилась ко мнѣ. Онъ дѣлалъ всѣ усилія, дабы имѣть нѣкоторое свѣдѣніе о родственникахъ моего отца, въ намѣреніи доставить мнѣ ихъ покровительство; но онъ никогда не могъ открыть, въ которой части Германіи они обитали. Мать моя въ сумасшествіи сожгла письма, которыя получала отъ моего отца, и слѣдовательно истребила единыя доказательства, которыя бы могли дать нѣкоторое объ немъ познаніе. Она сохранила сей только перстень, оставшійся послѣ него, который вы въ прошлую ночь разсматривали съ толикимъ вниманіемъ; это былъ первый подарокъ, который она отъ него получила, до послѣдней минуты ея жизни носила его на своей рукѣ.
   "Но хотя дядя мой не имѣлъ никакого успѣха въ изысканіяхъ, которыя онъ дѣлалъ о моихъ родственникахъ, впрочемъ милости его не дали мнѣ чувствовать ихъ потерю. Доходъ его былъ весьма умѣренъ; но онъ уменьшилъ нѣкоторые свои собственные расходы, дабы доставить на издержки моего воспитанія. Коль скоро былъ я въ состояніи носить оруждія, онъ хотѣлъ самъ быть моимъ вождемъ на стезѣ славы. Будучи довольно несчастенъ, незная отца, дарованнаго мнѣ природою, я всегда имѣлъ къ сему великодушному дядѣ сыновнія чувствованія. Увы! нѣсколько тому лѣтъ смерть у меня его похитила; но почтеніе и любовь напечатлѣли въ моемъ сердцѣ его образъ неизгладимыми чертами, и до послѣдняго моего издыханія признательность будетъ представлять его благодѣянія въ моей памяти."
   Баронъ слушалъ сіе повѣствованіе съ великимъ вниманіемъ, и различныя движенія лица его казались предвѣщающими участіе, которое онъ бралъ въ несчастіяхъ злополучной Изабеллы. Кавалеръ то примѣтилъ, и былъ доволенъ его чувствительностію. Они разговаривали еще нѣсколько времени вмѣстѣ; но Родольфъ вспомнивъ желаніе, которое Фридерикъ оказалъ, особенно говорить, вознамѣрился пойти къ нему. Онъ всталъ, простился съ Барономъ, и ихъ разлука была сопровождаема выраженіями самыми лестными учтивости.
   При выходѣ изъ комнаты Барона онъ шелъ по длинной галлереи, гдѣ нашелъ Фридерика, прохаживающагося большими шагами.
   "Какой привлекательный разговоръ, сказалъ ему сей стеснительный молодой человѣкъ, могъ васъ удержать столь долгое время у отца моего? Уже около часа, какъ я васъ здѣсь ожидаю."
   "Я для того долѣе у него остался, отвѣчалъ Родольфъ, будучи въ надеждѣ, что вы не замедлите притти за мною; но видя, что вы не приходите, я подумалъ, что васъ удержали въ другомъ мѣстѣ. И такъ я пошелъ къ вамъ совсѣмъ не воображая, чтобъ вы меня здѣсь ожидали."
   "Мнѣ не возможно было предстать предъ моего отца; душа моя находилась въ сильномъ волненіи, и я не могъ себя къ тому принудить. Но сіе мѣсто не удобно для тайнаго разговора; пойдемъ въ другое, гдѣ бъ мы могли избѣгнуть опасности, быть услышанными."
   Послѣ сихъ словъ, онъ беретъ Родольфа за руку, а выводитъ его изъ галлереи.
   Пришедши къ воротамъ замка, они нашли ихъ отворенными и вошли въ лѣсъ. Родольфъ слѣдовалъ за Фридерикомъ, и оба пребывали въ глубокомъ молчаніи. Напослѣдокъ, когда прибыли они къ мѣсту, изъ коего замокъ былъ невидимъ, Фридерикъ оставляетъ руку Родольяфову, и смотря на него пристально, сказалъ:
   "Могу ли я васъ всегда называть моимъ другомъ?"
   Можете ли вы въ томъ сомнѣваться, отвѣчалъ Рододьфъ, и хотите ли вы меня обидѣть, думая, что мое поведеніе въ разсужденіи друга, къ которому я всегда оказывалъ привязанность, могло подать поводъ къ такому вопросу? Нѣтъ, никогда не забуду ласковостей, коими вы меня осыпали; и я еще въ состояніи произвесть другія доказательства кромѣ словъ признательности чувствованій, которыя вы въ меня внушили."
   "Это правда, дражайшій Родольфъ! вскричалъ Фридерикъ; я не забылъ, что нашей дружбѣ обязанъ я жизнію, между тѣмъ какъ моя не сыскала еще случая оказать себя иначе, какъ токмо въ тщетныхъ увѣреніяхъ. Правда, я могу быть въ состояніи изъявить вамъ наконецъ гораздо болѣе основательныхъ доказательствъ моей признательности; но прежде и долженъ еще прибѣгнуть къ сей храбрости, которой я уже столь одолженъ, и услуга, которую я отъ васъ ожидаю, есть такова, что если вы мнѣ оную откажите, то лучше бы для меня было, чтобъ рука ваша не вооружалась для моей защиты; ибо безъ счастія что уже значитъ жизнь?"
   "Ахъ! какое же это, дражайшій Фридерикъ! сказалъ съ живостію Родольфъ, -- какое же несчастіе возмущаетъ спокойствіе дней вашихъ? Ваши смущенные глаза, нѣкоторыя выраженія, отъ васъ вырвавшіяся, все заставляетъ меня страшиться самаго злополучнаго несчастія."
   "Такъ! сказалъ Фридерикъ. Если вы меня оставите, величайшее изъ всѣхъ несчастій готовится поразить меня. Я вижу любовницу, которую обожаю, впадающею въ руки другаго."
   "Какъ! любезный Фридерикъ, сказалъ Родольфъ. Вы уже почувствовали силу любви? Кто такая -- сія столь прелестная любовница, и какимъ способомъ могу я для васъ ее сберечь? "
   "Прежде нежели я вамъ далѣе откроюсь, сказалъ сей молодый человѣкъ, должно, Родольфъ, чтобъ я васъ обязалъ формальною клятвою, дабы вспомоществовать моимъ намѣреніямъ."
   "Совсѣмъ не надлежитъ мнѣ, возразилъ Кавалеръ, принуждать себя оббщаніями, поелику и безъ сего обряда я готовъ исполнять какъ въ семъ обстоятельствѣ, такъ и на всѣхъ прочихъ, которыя могутъ встрѣтиться, то, что дружба и честь требуютъ отъ меня."
   "Фридерикъ неотступно требовалъ съ живостію и чрезмѣрною ревностію, но Родольфъ былъ неумолимъ. Связь его съ симъ молодымъ человѣкомъ не была основана на сходствѣ права и мыслей: они находились вмѣстѣ на войнѣ, и сіе нечаянное соединеніе похитило имя дружбы. Когда Родольфъ спасъ Фридерика отъ опасности, угрожающей днямъ его, сей, почитая своего избавителя, какъ храбрѣйшаго изъ человѣковъ, съ великимъ стараніемъ искалъ его дружбы, и при всѣхъ случаяхъ оказывалъ къ нему величайшее почтеніе: но хотя безпрестанныя ласки и учтивости Фридерика содѣлали живѣйшее впечатлѣніе въ чувствительномъ сердцѣ Кавалера; впрочемъ онъ не былъ ни довольно слѣпъ, ни довольно безразсуденъ, чтобъ кинуться безъ размышленія, не изслѣдовавъ намѣреній молодаго человѣка, коего неумѣренность и стремленіе зналъ онъ, и который, безъ его разумныхъ совѣтовъ, былъ бы своими страстями увлеченъ въ великія замѣшательства.
   Когда Фридерикъ прмѣтилъ, что другъ его упорствовалъ въ своемъ отказѣ, и не хотѣлъ обязываться никакою присягою, тогда онъ пересталъ безпокоить его своими требованіями, и сказалъ, что онъ хочетъ сдѣлать ему новое доказательство довѣренности, которую онъ имѣетъ къ его дружбѣ. Итакъ приступилъ онъ къ подробному описанію обстоятельствъ, которыя принудили его просить у него помощи.
   "Вы должны себѣ припомнить, сказалъ онъ, что, когда отецъ мой повелѣлъ мнѣ оставить армію и прибыть къ нему, это было для того, чтобы меня увѣрить, что онъ имѣлъ самую величайшую нужду въ мремъ возвращеніи. И такъ я не медля поѣхалъ, и спѣшилъ прибыть сюда. Я услышалъ по пріѣздѣ моемъ о бракѣ, который отецъ мой имѣлъ въ намѣреніи. Онъ старался о семъ меня самъ увѣдомить, опасаясь, что если бы я получилъ сіе увѣдомленіе чрезъ другаго, то не былъ бы я увѣренъ, что интересъ мой не будетъ оскорбленъ: -- и чтобъ я не воспрепятствовалъ въ его намѣреніяхъ. Я былъ тѣмъ менѣе приведенъ въ удивленіе, что сію сторону онъ принялъ; ибо я уже зналъ, что послѣ смерти другаго его сына, онъ видѣлъ во мнѣ съ огорченіемъ послѣдняго изъ своихъ отраслей; притомъ онъ былъ встревоженъ какимъ-то суетнымъ пророчествомъ, или сновидѣніемъ, которое содѣлало впечатлѣніе надъ его разумомъ. Я слыхалъ только, что онъ почиталъ все семейство, какъ угрожающимъ великимъ несчастіемъ, до тѣхъ поръ, пока оно будетъ состоять въ одномъ наслѣдникѣ мужескаго пола. Онъ никогда не хотѣлъ откровенно мнѣ изъясниться въ семъ пунктѣ; и и не понималъ, на чемъ безпокойство его было основано; а то, что знаю, онъ понуждалъ часто меня къ женидьбѣ съ жаромъ, который мнѣ весьма опротвѣлъ; и всегда казался онъ весьма недовольнымъ противностію, которую я оказывалъ къ такому обязательству.
   "Когда же онъ изъявилъ мнѣ, что желаніе его было представить меня супругѣ, которую онъ избралъ, -- и ожидалъ видѣть меня воздающимъ ему почтеніе и повиновеніе сыновнее, я послѣдовалъ за нимъ къ мѣсту, въ которомъ она обитаетъ, будучи весьма доволенъ тѣмъ, что онъ возимѣлъ больше желанія взять ее себѣ въ супружество, нежели меня къ оному принуждать. Но какъ вамъ изобразить, дражайшій Кавалеръ! внезапную перемѣну, которую видъ сей несравненной красоты произвелъ въ моемъ сердцѣ! Сіе сердце, до тѣхъ поръ нечувствительное, почувствовало въ минуту необоримую силу ея прелестей.
   Я былъ столько равнодушенъ къ сей женидьбѣ, что не освѣдомился о той, которая была оной предметомъ; я не думалъ даже спрашивать, пригожа ли она была. Посудите вы сами, любезный другъ, если когда душа ваша, которая нѣжнѣе моей чувствовала вліяніе красоты, -- посудитежъ, какое было мое смятеніе, когда въ особѣ, коей готовился я воздавать почтеніе, какъ мачихѣ, я увидѣлъ самое плѣнительнѣйшее и любезнѣйшее созданіе, какое только есть въ свѣтѣ! Я себѣ воображалъ, что супруга отца моего долженствовала бъ имѣть лѣта, соразмѣрныя лѣтамъ его; но первые цвѣты юности блистали на ея лицѣ.... въ ея чертахъ.... глазахъ... Ахъ! Кавалеръ, я тщетно буду вамъ ее описывать! Если вы не обманываете мою надежду, то въ скоромъ времени ее увидте и повѣрите мнѣ. Не желая унизить вашей услуги, осмѣливаюсь васъ увѣрять, что образъ столь рѣдкой красоты была бъ единая достойная награда вашихъ велакодушныхъ стараніи.
   "Когда я былъ ей представленъ, она была украшена всѣми убранствами, какія только искусство можетъ выдумать, дабы придать новое блистаніе природнымъ ея пріятностямъ. Ей приказали почитать меня сыномъ, того, коему рука ея была обѣщана; но при воззрѣніи на меня, она смутилась и щеки ея, прежде довольно блѣдныя, покрылись вдругъ краскою. Какъ скоро она позволила мнѣ взять ея руку, я оную прижалъ къ моимъ, съ такою горячностію, которая заставила совсѣмъ позабыть, подъ какимъ видомъ долженъ былъ я дѣлать ей привѣтствіе. Сіе дѣйствій слишкомъ усугубило ея смятеніе; она старалась отнять руку; глаза ея наполнились слезами, и потомъ она скрылась.
   Не для того, чтобъ мнѣ себя льстить, здѣсь присоединяю я сіи знаки печали къ дѣйствію, произведенному надъ нею моимъ присутствіемъ. Она конечно сожалѣла, что моему отцу, а не мнѣ обѣщали ея руку, и опасаясь, чтобы ея смятеніе не обнаружилось предъ глазами тѣхъ, которые могли бы ее въ томъ винить, она старалась оставить положеніе, въ которомъ, какъ я сужу о семъ по собственнымъ моимъ чувствованіямъ, было ей весьма трудно успокоиться. Это было конечно для меня счастіе, что ея скромность, или, можетъ быть, застѣнчивость превышала мою. Безъ сего, я измѣнилъ бы себя безъ сомнѣнія предъ глазами ея отца и моего, въ семъ родѣ восхищенія, въ которое первый взоръ ея прелестей ввергнулъ меня; и я еще не пришелъ въ себя, какъ разсудилъ, что самыя сильныя побудительныя причины поставляли мнѣ долгомъ, содержать мою новую страсть тщательно скрытою.
   "Впрочемъ, это было больше глупое ослѣпленіе съ ихъ стороны, нежели мое притворство, которое препятствовало имъ открыть сокровенныя мысли. Я имѣю различныя доказательства думать, что онѣ совсѣмъ были сокрыты отъ ихъ проницанія. Правда, что глубокая задумчивость, въ которую мои отецъ видѣлъ меня погружающагося, моглабъ обнаружитъ тому причину; но онъ присоединялъ ее къ страху, чтобъ мой интересъ не претерпѣлъ слишкомъ отъ союза, который онъ имѣлъ въ намѣреніи, и я признаюсь, что въ разсужденіи сего, душа моя не была освобождена отъ всѣхъ безпокойствъ. Поистинѣ полагая намѣреніе отца моего не весьма для меня полезнымъ, еслибъ случилось, что онъ имѣлъ другихъ дѣтей, не вѣроятно ли бъ было, что женщина столь молодая и прекрасная овладѣла бы его сердцемъ, дабы склонить его сдѣлать въ ихъ пользу разпоряженія, которыя весьма уменьшили бы состояніе, котораго съ давняго уже времени имѣлъ я право ожидать.
   "Но таковыя причины весьма слабы, дабы привлечь теперь мое вниманіе. Богатства, почести, -- я отказался бы отъ всего съ радостію, чтобы имѣть счастіе обладать сею несравненною красотою. Когда я думаю, что она достается въ руки другаго, когда вижу ее пожертвованною старику, которому сѣдые волосы запрещаютъ желать руки столь прелестной женщины: бѣшенство приводитъ меня въ ярость; сердце мое готово предаться въ гнѣвъ и отчаяніе. Если вы не имѣете обо мнѣ сожалѣнія..... ахъ! Кавалеръ, можете ли еще колебаться, можете ли вы отказаться мнѣ въ помощи!"
   "Я чувствительно тронутъ вашимъ состояніемъ, дражайшій Фридерикъ, отвѣчалъ Родольфъ. Но меня наипаче сокрушаетъ то, что вы предали свое сердце страсти, противъ которой возстаютъ толикія препятствія.
   "Ничѣмъ инымъ; сказалъ съ живостію Фридерикъ, какъ вашею помощію могу я ихъ преодолѣть."
   "Развѣ для похищенія вашей любовницы просите вы моей помощи? сказалъ Родольфъ. Дайте мнѣ нѣсколько времени въ обстоятельствахъ таковаго предпріятія подумать.!
   "Всѣ разсмотрѣно, прервалъ его рѣчь Фридерикъ, и я знаю, что однимъ токмо способомъ можно удовлетворишь мою любовь, не разрушая своего состоянія.-- Барону Дорнгейму рука ея обѣщана честолюбивымъ видомъ.-- Когдабъ мнѣ было возможно обмануть бдительность и похитить ее изъ его замка, -- я весьма увѣренъ, что буду лишенъ наслѣдства отцомъ въ ярости.-- И такъ должно, чтобъ титулъ Барона Дорнгейма принадлежалъ мнѣ, чтобъ имѣніе его было мое...-- Ахъ! Родольфъ, можете ли вы не отгадать, другъ мой, и не видѣть какая та услуга, которую я отъ васъ ожидаю!"
   "Родольфъ затрепеталъ и смотрѣлъ на сего разъяреннаго молодаго человѣка съ удивленіемъ и ужасомъ, какъ будто бы искалъ на лицѣ его подтвержденія страха, который слова его въ него внушили.
   "Я желалъ бы быть самъ Барономъ Дорнгеймомъ, сказалъ Фридерикъ, нѣсколько помолча. Слышите ли вы меня?"
   "Я не смѣю думать, что васъ слышу, отвѣчалъ Кавалеръ, отворогаясь отъ него съ презрѣніемъ.
   "Любили ли вы когда, Родольфъ, сказалъ Фридерикъ, и чувствовали ли, что, когда человѣкъ есть нашъ соперникъ, всѣ чувствія, которыя къ нему до тѣхъ поръ имѣли, исчезаютъ изъ нашей души? Вы меня слышали, я это вижу; вы знаете, что я хочу отдалить соперника; единая мысль священныхъ узъ, которыя меня съ нимъ соединяютъ, ужасаетъ ваше воображеніе.-- Но онъ вамъ не отецъ.-- Я не думаю вознесть на него виновной руки.-- Но вы,-- вы который есть мой другъ, -- вы который не привязаны къ нему ни узами крови, ни даже узами благодарности, -- когда вы разберете, что для обнадеживанія въ счастіи цѣлой моей жизни, надлежитъ только ускорить роковый часъ, который въ его лѣтахъ не можетъ быть весьма отдаленъ.."
   "Чтоже такое примѣтили въ моемъ характерѣ, государь мой, чтобы могло подать вамъ поводъ такъ меня обижать? сказалъ Родольфъ, устремляя глаза свои на него съ суровоcтію: развѣ я убійца?"
   "Ахъ! любезный другъ, вскричалъ Фридерикъ, можете ли вы думать, чтобъ я былъ въ состояніи васъ обижать? -- Я знаю чрезвычайную вашу чувствительность къ чести. Вы можетъ быть думаете, что я хотѣлъ употребить вашу храбрость въ предпріятіи недостойномъ васъ? Еслибъ можно было сдѣлать нечаянное нападеніе на Барона, я никогда не прибѣгалъ бы къ вашей рукѣ, и между людыми моими я легко нашелъ бы нѣкотораго, расположеннаго исполнить мои намѣренія. Но это было бъ не возможно! Баронъ ни на минуту не бываетъ одинъ. Я совершенно не знаю причины сей предосторожности; я не слыхалъ, чтобъ онъ имѣлъ непріятелей, коихъ нападенія могъ бы страшиться; но его поведеніе весьма для меня подозрительно. Во время дня съ нимъ безпрерывно бываютъ нѣкоторые изъ его офиціантовъ; ночью священникъ и двое слугъ ночуютъ всегда въ его комнатѣ. Вы видите при сихъ обстоятельствахъ, что онъ совершенно подъ кровомъ отъ всѣхъ нечаянныхъ нападеній, и если онъ имѣетъ свободу защищаться, ваша храбрость одна можетъ преодолѣть его сопротивленіе. Вы, я чаю, слыхали, что онъ былъ въ своей молодости одинъ изъ знатнѣйшихъ воиновъ Германіи, и лѣта не ослабили еще его руки. Я знаю, что вы будете презирать равнять себя съ столь слабымъ непріятелемъ, но будьте увѣрены, любезный другъ...."
   "Не называйте меня болѣе симъ именемъ, вскричалъ Родольфъ; я отказываюсь отъ дружбы отцеубійцы."
   "Сіе слово слишкомъ обидѣло Фридерика; но послѣ приведенія себя до такого пункта въ повѣренность Родольфа, онъ не осмѣливался являть ему своего презрѣнія, и старался лучше привести его къ своему намѣренію новыми просьбами.
   ъ Если бы любовь моя была не столь горяча, сказалъ онъ, мои предпріятія были бы не такъ безнадежны; но будучи мучимъ сильною страстію, я желаю воспользоваться однимъ случаемъ, который представляется къ полученію счастія, которое чрезъ нѣсколько дней должно быть навсегда въ отдаленіи отъ моего достиженія. Если бы я любилъ обыкновенную красавицу; можнобъ было отъ нея отказаться, но тотъ, который хотя разъ обожалъ Констанцію...."
   "Констанцію! вскричалъ Родольфъ, съ чрезмѣрнымъ смятеніемъ; какъ! это Констанція!
   "Такъ, Констанція Герцвальдъ имя той, коея рука обѣщана отцу моему, отвѣчалъ Фридерикъ; если изъ сожалѣнія къ ней и вашему другу, вы не освободите сію молодую красавицу отъ столь жестокаго жертвованія, дабы вручить ее любовнику, гораздо достойнѣе ею обладать...."
   "А Костанція отвѣчаетъ ли на вашу любовь?" спросилъ Родольфъ слабымъ и трепещущимъ голосомъ.
   "Я въ томъ не могу сомнѣваться, отвѣчалъ Фридерикъ. Я никогда не получалъ изъ ея устъ сего сладостнаго увѣренія, поелику не могъ иначе съ нею говорить, какъ въ присутствіи моего отца; но если я долженъ въ томъ вѣрить одной изъ ея женщинъ, которая есть единая моя повѣренная, она имѣетъ отвращеніе къ замужству, которое ей предлагаютъ, и многія обстоятельства ясно доказываютъ, что сердце ея питаетъ тайную любовь. Нѣсколько времени я не осмѣливался думать, чтобъ я былъ предметомъ ея нѣжности; но послѣднее посѣщеніе, которое я ей сдѣлалъ въ замкѣ отца ея, разсѣяло всѣ мои сомнѣнія. Ея взоры, ея видъ, все измѣняло ея сердцу; и если кто примѣчалъ вниманіе, съ которымъ она на меня. смотрѣла, смущалась, краснѣла, и часто вырывались отъ нея взоры, которые означали еще живѣе нѣжныя чувствованія, коими душа ея была поражена."
   "Въ то время, когда Фридерикъ такимъ образомъ говорилъ, Родольфъ былъ порабощенъ тысячьми страстей, которыя взаимно сражались. Два раза онъ подносилъ руку свою къ шпагѣ, и два раза, не смотря на ярость своего ревниваго гнѣва, онъ помышлялъ, что это противъ своего гостепріимца вынимаетъ онъ шпагу, и -- что онъ имѣлъ оружіе, а соперникъ его не имѣлъ. Сія мысль укротила его ярость.
   "Фридерикъ, сказалъ онъ ему, мы можемъ еще повстрѣчаться; если же это случится, помните, что мы болѣе не друзья."
   Послѣ сихъ словъ онъ поспѣшно удаляется, и стремится къ мѣсту самаго густаго лѣса.
   Фридерикъ пришелъ въ странное изумленіе отъ таковаго поступка, коего истинной причины не могъ онъ отгадать. Онъ не зналъ, что Кавалеръ видалъ ли когда Констанцію. И такъ онъ остался нѣсколько времени безгласенъ отъ удивленія; ему хотѣлось его кликнуть, но Родольфъ, который шелъ скорыми шагами, былъ уже весьма далеко. Будучи воспаленъ яростію, укоряетъ себя, для чего за нимъ неслѣдовалъ, дабы истребовать изъясненія словъ его, а особливо грознаго вида, съ которымъ онъ ихъ произнесъ; но Кавалеръ тогда скрылся въ самой срединѣ лѣса, и Фридерикъ тщетно его искалъ.
   Родольфъ шелъ нѣсколько времени не заботясь о томъ, въ какую сторону направлялъ онъ свои шаги. Онъ представлялъ себѣ, что любилъ безъ надежды; но когда услышалъ, что Констанщя любила другаго кромѣ его, онъ весьма примѣтилъ, что до тѣхъ поръ онъ внутренно ласкался обладать ея сердцемъ, Когда прибылъ къ мѣсту лѣса, чрезмѣрно отдаленному отъ того, въ которомъ онъ оставилъ Фридерика, бросился небрежно на траву, и далъ волю душѣ своей къ безнадежнымъ размышленіямъ, которыя довѣренность его соперника въ него внушила.
   "И такъ Фридерикъ любимъ Констанціею! говорилъ онъ самъ въ себѣ. Сія застѣнчивая и скромная красавица, коея глаза всегда потуплялисъ, когда мои обращались къ ней съ чрезмѣрною горячностію, бросала на него самые нѣжнѣйшіе взоры! Ахъ непостоянная.... вѣроломная Констанція!... Но для чего ее обвинять?... Какое имѣлъ я право на ея нѣжность? Подала ли она мнѣ когда надежду, и какую взаимность могъ бы я отъ нея ожидать въ любви, о которой я никогда не изъяснялся? Ахъ! для чего я уѣхалъ, не изъявивъ ей моихъ чувствованій! Какую идею могла бы она представить себѣ изъ силы моей страсти, потому что и въ самомъ ея присутствіи былъ я довольно силенъ, дабы привести ее въ совершенное молчаніе! Многіе годы протекли уже, какъ я съ нею разлученъ, Можетъ быть въ продолженіи столь долгаго времени не слыхала она произнесеннаго моего имени ни одного раза, а если она содержитъ меня въ своей памяти, можетъ быть почитаетъ за человѣка, надъ которымъ прелести ея сдѣлали только маловременное впечатлѣніе; можеть быть думаетъ она положиться болѣе на любовь перваго обожателя, который ей сказалъ, что она прелестна, нежели ли чувствованія истиннаго любовника, который ею дорожитъ болѣе своея жизни.-- Ахъ! для чего уѣхалъ я, не изъявивъ ей своей страсти!"
   Родольфъ продолжалъ питаться сими мыслями, наполненными тоскою и горестію. Онъ съ удовольствіемъ бы промѣнялъ за всѣ годы, которые оставались ему, жить, возвращеніе нѣкоторыхъ изъ сихъ драгоцѣнныхъ минутъ, которыя онъ провелъ съ нею, -- счастливыхъ дней, въ которыхъ извѣстенъ былъ въ ея ко всѣмъ другимъ равнодушіи. Влюбленный Кавалеръ могъ бы ласкать себя, что она имѣла къ нему нѣкоторое тайное предпочтеніе. Тогда можешь быть, тогда если бы ея великодушная нѣжность позволяла ему воспользоваться симъ благосклоннымъ расположеніемъ, могъ бы получить сердце, котораго онъ былъ болѣе достоинъ, нежели гнусный злодѣй, который думалъ оное пріобрѣесть.
   Родольфъ, размышляя о роковой довѣренности Фридерика, почувствовалъ слабую надежду, постепенно возвышающуюся въ его душѣ. Надменность и тщеславіе сего гордаго молодаго человѣка, содѣлывали для него мечтаніемъ истинныя чувствія Констанцій; но удовольствіе, производимое сими мыслями, исчезало вдругъ, когда вспоминалъ, что Констанція, какія бы ни были расположенія ея сердца, долженствовала чрезъ три дни дать руку Барону Дорнгейму.
   Онъ затрепеталъ при сей ужасной мысли, и въ движеніи отчаянія вставая съ стремленіемъ, остается нѣсколько времени въ безмолвствіи окаменѣлымъ отъ горести. Скоро потомъ послѣ сего унынія наступило живѣйшее желаніе, видѣть еще разъ предметъ его нѣжности прежде, нежели сей ужасный бракъ отъиметъ отъ него навсегда всю надежду. Не въ его власти было отказаться отъ сего наслажденія. Немедленно предпринимаетъ онъ намѣреніе предстать предъ нее, дабы сказать ей, что послѣднее издыханіе несчастнаго Родольфа будетъ желаніемъ благополучія Констанціи, -- рѣшившись наконецъ проститься навсегда съ своимъ отечествомъ, и ѣхать въ армію Крижаковъ, гдѣ надѣялся найти, въ срединѣ баталіоновъ невѣрныхъ, кончину жизни, которая для него ничто иное была, какъ наказаніе.
   Въ восхищеніи, которое сія мысль ему производитъ, онъ идетъ скорыми шагами; но не зналъ совершенно дороги, ведущей къ замку Герцвальда, и въ семъ дикомъ лѣсу онъ мало надѣялся повстрѣчаться съ кѣмъ нибудь, кто бы могъ показывать путь неизвѣстнымъ его стопамъ; но что его приводило въ отчаяніе, думая, что онъ шелъ по тропинкѣ, которая отдалитъ, можетъ быть, его отъ желаемой цѣли. Однако онъ не переставалъ итти. Напослѣдокъ сквозь деревья увидѣлъ онъ нѣкоторыя башенки; но какая была его досада, когда, болѣе приближаясь, онъ узналъ замокъ Дорнгеймовъ! Съ презрѣніемъ удаляется отъ гнуснаго жилища, въ которомъ соперникъ его обитаетъ, и бросается на другую дорогу.
   По счастію онъ не такъ далеко ушелъ; но увидя крестьянина, который шелъ впереди его, онъ старается его догнать, и спрашиваетъ у него дорогу, ведущую къ замку Герцвальда. Сей человѣкъ, который долженъ былъ итти мимо, предложилъ Кавалеру быть его проводникомъ. Шедши вмѣстѣ, крестьянинъ дѣлалъ многіе вопросы Родольфу; отвѣты были коротки, и часто несообразны съ предметами вопросовъ. Между тѣмъ, какъ вождь его спросилъ, гдѣ онъ думаетъ ночевать въ слѣдующую ночь, -- ему приходитъ въ голову, что еслибъ случилось, что онъ не имѣлъ благополучія получить въ сей день свиданія съ Констанціею, ему надлежало бъ оставаться въ лѣсу до утра. Въ слѣдствіе чего онъ спросилъ крестьянина, близко ли онъ живетъ, и не можетъ ли дать ему пристанища въ своей хижинѣ? Крестьянинъ отвѣчалъ, что жилище его недалеко отстояло отъ мѣста, гдѣ онъ лишь только съ нимъ повстрѣчался; онъ ему предложилъ въ своемъ низмѣнномъ убѣжищѣ всѣ вспомоществованія, которыя будутъ отъ него зависѣть. Когда замокъ Герцвальдовъ сталъ у нихъ въ виду, Кавалеръ разлучился съ своимъ провожатымъ, и приближился къ мѣсту, которое заключало въ себѣ то, что было для него на свѣтѣ драгоцѣннѣйшаго.
   Онъ мало былъ знаемъ отцемъ Констанціи, который, во время пребыванія Кавалера съ нею, предпринялъ дальнія путешествія. Мать ея, съ которою она тогда жила въ Прагѣ, недавно умерла. Родольфъ совсѣмъ не зналъ, какимъ бы способомъ могъ онъ ее посѣтить, какъ примѣтилъ слугу у воротъ. Онъ его спрашиваетъ, и узнаетъ изъ его отвѣтовъ, что Баронь Дорнгеймъ былъ тогда въ замкѣ, и что долженъ въ немъ обѣдать. Сіе увѣдомленіе рѣшило Кавалера не являться прежде, какъ уже послѣ его отъѣзда; ибо онъ никогда не былъ властенъ удерживать свою ярость, при воззрѣніи на соперника. И такъ онъ удаляется отъ воротъ, въ намѣреніи дожидаться вблизи замка. Идучи онъ часто взглядывалъ съ ревностію на окна, и весьма желалъ знать, которыя были комнаты Констанціи. Хотя онъ имѣлъ предосторожность быть въ нѣкоторомъ разстояніи отъ стѣны, однако тѣнь одного окна принимала иногда въ его разгоряченномъ воображеніи человѣческой видъ. Онъ тогда съ скоростію приближался, лаская себя всегда найти въ семъ химерическомъ предметѣ его дражайшую Констанцію; но наконецъ разсудилъ, что можетъ быть увидимъ слугами, дастъ имъ нѣкоторое подозрѣніе, что его и принудило отдалишься отъ фасады, и принять тропинку, ведущую позади замка.
   Что касается до положенія и крѣпости, замокъ Герцвальда былъ весьма отличенъ отъ Дорнгеймова. Строившіе его имѣли не столько попеченія къ защищенію, сколько вниманія къ виду и пріятности. Позади замка простирались великолѣпные сады, загражденные отъ лѣса весьма высокою стѣною, окруженною зубцами. Родольфъ прогуливался вдоль сей стѣны, для препровожденія времени, ожидая отъѣзда Баронова. Благополучіе, которое имѣлъ сей гнусный соперникъ наслаждаться зрѣніемъ и разговорами Констанціи, заставляло Кавалера чувствовать все безпокойства ревности.
   На одной изъ угловъ стѣны построена была четвероугольная башня, коея окны ударялись въ лѣсъ. Родольфъ проходилъ мимо, какъ нѣкоторый голосъ поражаетъ его слухъ. Онъ смотритъ, и въ одномъ отворенномъ окнѣ различаетъ двухъ женщинъ, которыя были въ комнатѣ, но сидѣли къ нему спинами. Влекомый любопытствомъ, отъ котораго не могъ отказаться, онъ приближается, и можетъ уже слышать, что та, которая говорила, старалась утѣшать другую, которая была вся въ слезахъ; а чтобы обязать ее прекратить теченіе слезъ ея, она говорила ей всѣ сіи разсужденія, столь слабыя противъ истинной печали.
   "Позволь мнѣ плакать, отвѣчалъ наконецъ прелестный голосъ: это былъ Константинъ; сердце Кавалера узнало вдругъ плѣнительный звукъ.
   "Для того только, продолжала она, чтобъ плакать свободно, просила я съ такимъ усиліемъ позволенія удалиться сюда...
   "Но, сударыня, я никогда не видала васъ еще предававшеюся въ печаль столь сильную, какъ ту, которая теперь васъ обременитъ."
   "Можеть быть это послѣднія минуты, въ кои позволено мнѣ будетъ въ нее предаваться, отвѣчала Констанція. Грудь моя до сего дня была весьма успокоена надеждою, что я могла бы наконецъ преклонить сердце отца моего, и получить по крайней мѣрѣ болѣе отсрочки, дабы отдалить эпоху брака, коего страшусь болѣе самой смерти; но теперь вся надежда исчезла."
   "Но если сіе соединеніе ужасно для васъ, на что же ему подвергаться?"
   "Ахъ! Леонора, вскричала Констанція, можешь ли ты дѣлать мнѣ столь жестокой вопросъ? Не дѣлала ли я уже, дабы избѣгнуть сего ужаснаго союза, все, что скромность моего пола могла позволишь? Есть ли какой способъ, который печаль моя не употребила бъ въ дѣло, чтобы отвратитъ отца моего отъ сего злосчастнаго намѣренія? Не приводили ли мои неутомимыя просьбы часто его въ гнѣвъ? Какой другой плодъ получила я кромѣ того, что поступали со мною, нѣсколько тому мѣсяцовъ, съ суровостію, которую не воображала я, чтобъ могла пережить. Ты знаешь сколь отецъ мой мало тронутъ моими слезами. Если теперь получила я малое снисхожденіе, дабы избѣгнуть глазъ Барона, то въ томъ не должна я сожалѣнію, которое мученія мои внушили, но боязни, чтобъ мое необоримое отвращеніе къ сему браку не оказывалось чрезмѣрно предъ глазами Барона. Впрочемъ онъ не можетъ того не знать; ибо я помню, что, собравъ нѣкогда всю мою смѣлость и силу, я ему сдѣлала точное признаніе, надѣясь, что въ разсужденіи его малой чувствительности, онъ первый отказался бъ отъ руки, за которой сердце не могло слѣдовать, но я примѣтила изъ его характера весьма снисходительное мнѣніе. Первое дѣйствіе, которое произвело мое простодушіе, было то, чтобъ обязать его къ скорѣйшему понужденію заключенія брака, въ страхѣ, чтобъ время не подало мнѣ какого либо случая отъ него избѣгнуть."
   "Я утверждаюсь въ мысли, сударыня, возразила Леонора, что вы можете еще найти къ тому способы. Вы не въ глазахъ.-- Для чего не возмете намѣренія уйти изъ замка?"
   "Ахъ! куда уйти? отвѣчала Констанція. Ежелибь какое нибудь убѣжище отверсто было для меня; будь увѣрена, что всѣ шаги мои былибы подсматриваны. Но я не имѣю друга, который могъ бы меня защищать, и которому я могла бъ себя ввѣрить. Если бы я сыскала убѣжище-въ какомъ нибудь монастырѣ, Баронъ Дорнгеймъ не замедлилъ бы оный открыть, и изъ него меня исторгнуть.-- Ты знаешь всю обширность его власти.-- Коликимъ бы опасностямъ, еще ужаснѣе, нежели самая смерть, побѣгъ меня подвергнулъ! Слабая и безъ защиты дѣвица, можетъ ли подумать безъ трепета ввергнуться въ глубокую мрачность сего пространнаго лѣса?"
   "Прошу васъ, сударыня, простить вольность, которую предпринимаю вопросить ваше сердце. Живѣйшее участіе беру я въ вашихъ несчастіяхъ, которое одно внушаетъ въ меня подобные вопросы, и моя привязанность вамъ столько извѣстна, что вы не можете ихъ приписать къ дерзкому любопытству."
   "Баронъ Дорнгеймъ, это правда, не такой человѣкъ, который могъ бы привесть васъ въ чувствительность: однако простите, ежели я осмѣливаюсь думать, что будучи подвластны такъ, какъ вы всегда таковой были, приказаніямъ вашего батюшки, -- вы не моглибъ никогда рѣшиться изъявлятъ ему съ толикою твердостію вашей противности въ послушанія ему, еслибъ ваше отвращеніе къ замужству, которое вамъ предлагаютъ, не имѣло сильнѣйшихъ побудительныхъ причинъ, кромѣ вашего омерзѣнія къ Барону. Хотя онъ гораздо старѣе васъ,-- особа его не имѣетъ однакожь ничего непріятнаго, видъ его благороденъ, -- я слыхала отъ васъ, что разговоръ его привлекателенъ..Что же касается до его характера, вы судите конечно справедливо, въ разсужденіи поступка не столь бла" городнаго, который онъ вамъ ока" залъ; но вы имѣли равное отвращеніе къ сему браку, когда знали токмо Барона по преимуществу, отдаваемому въ разговорахъ вашимъ батюшкою, который старался преклонить васъ на его сторону."
   "И такъ, государыня, позвольте мнѣ, чтобъ я открыла вамъ здѣсь сокровенныя мои мысли. Я давно уже догадываюсь, что еслибъ любовь ваша не обѣщана была кому другому, Баронъ Дорнгеймъ легче могъ бы получить вашу руку. По сему осмѣливаюсь васъ просить, удостоить меня вашею довѣренностію; вѣрность моя вамъ докажетъ, что я была не недостойна сей благосклонности. Открывъ ваше сердце мнѣ, вы почувствуете облегченіе и весьма усладительное утѣшеніе; а можетъ быть подадите мнѣ случай оказать вамъ важную услугу.
   Леонора перестала говорить, а Констанція, пребывая нѣсколько минутъ въ молчаніи, наконецъ начала говорить:
   "Ежели я, сказала она, сокрывала до сего времени въ моемъ сердцѣ такую тайну, -- вотъ минута къ ея открытію."
   "Такъ сударыня, отвѣчала Леонора, вотъ единая минута; другой можетъ быть вамъ не позволятъ."
   "Твоя правда, сказала Констанція, заливаясь слезами. Послѣзавтра...-- Небо! какая ужасная мысль! Послѣ завтра будетъ уже преступленіемъ думать, что когда либо я его видала."
   "И такъ я весьма предъузнавала, вскричала Леонора; но поелику, сударыня, вы благоволили дать мнѣ сію первую довѣренность, не могу ли же васъ спросить, кто таковъ тотъ счастливый смертный, который содѣлалъ въ вашемъ сердцѣ столь глубокое впечатлѣніе?"
   "А какая тебѣ нужда его знать? отвѣчала Констанція.-- Я не могу...-- Уста мои не осмѣливаются произнесть его имени."
   "Позвольте мнѣ самой, сударыня! сказала служанка, его наименовать."
   "Этого совсѣмъ тебѣ не возможно, возразила Констанція."
   "Была однакожь такая минута, въ которую, думаю, я его открыла."
   "О небо! вскричала Констанція.-- не измѣнила ли я сама себѣ? Развѣ вырвалось отъ меня какое неразумное слово?"
   "Нѣтъ, сударыня, отвѣчала Леонора, ваши уста вамъ не измѣнили, но глаза ваши не были вамъ вѣрны. Послѣдній разъ, какъ Фридерикъ былъ здѣсь, вы смотрѣли на него съ живостію.... съ участіемъ..."
   "Возможно ли, чтобъ меня примѣтили? возопила Констанцгя. Ахъ! Леонора! осмѣливалась ли я когда говоришь съ Фридерикоѵіъ? Моглали я когда сдѣлать ему вопросъ?-- Нѣкогда собралась я со всѣми своими силами, -- но повстрѣчалась съ глазами отца моего, и я осталась въ безмолвіи, въ страхѣ, чтобъ не подать ему нѣкотораго подозрѣнія. Мнѣ казалось, что, еслибъ я могла особливо говорить съ Фридерикомъ....."
   Родольфъ затрепеталъ, и блѣдность отчаянія покрыла лице его.
   "Не трудно сыскать случая съ нимъ говорить, отвѣчала Леонора; онъ часто будетъ являться."
   "Такъ, въ Дорнгеймовъ замокъ, сказала Констанція съ движеніемъ нетерпѣливости, -- но тогда будетъ уже весьма поздно. Я не могу, это правда, дать руки моей Барону; но если бы когда я и могла рѣшиться на сіе, то было бъ не тогда, когда душа моя занята мыслями о другомъ человѣкѣ.-- Ахъ если бы могла я узнать только, живъ ли онъ еще!"
   "Кто, сударыня? сказала Леонора, о комъ вы говорите?"
   "Примѣтила ли ты шлемъ, который былъ сего дня на Фридерикѣ?" сказала Констанція.
   "Такъ, сударыня, не тотъ ли шлемъ, на которомъ вмѣсто кисти, драконъ съ распростертыми крыльями?" спросила Леонора.
   "Я желала бъ... мнѣ нужно знать, откуда достался ему сей шлемъ," присовокупила Констанція.
   "Почему же, сударыня! можетъ это васъ столько занимать?" сказала служанка.
   Родольфъ затрепеталъ гораздо еще сильнѣе прежняго.
   "Если я не обманываюсь, сказала Констанція, сей шлемъ принаддежалъ другому."
   "Кому же онъ принадлежалъ, сударыня?" сказала Леонора.
   "Человѣку, котораго ты никогда не видѣла, отвѣчала Констанція; -- человѣку, коего не должна я болѣе опять видѣть."
   "Любовникъ ли это былъ, который могъ содѣлать васъ чувствительною?" спросила служанка.
   "Онъ прежде меня любилъ, отвѣчала Констанція; но не зналъ никогда чувствованій, которыя онъ въ меня внушилъ, Я была увѣрена, что батюшка мой не согласится на наше соединеніе, то приняла намѣреніе удалить его отъ себя для того, чтобы изторгнуть изъ его сердца страсть, которая моглабъ содѣлать его еще несчастнѣе. Тому уже нѣсколько лѣтъ, какъ я его не видала, и послѣ того времени онъ конечно меня забылъ.-- Такъ... я надѣюсь, что онъ меня забылъ! -- Роковой бракъ, который мнѣ назначаютъ, былъ бы вдвое для меня жесточае, когда бы думала, что сія печальная новость могла сокрушить его сердце; -- но... не возможно, чтобъ онъ меня не забылъ;-- я однакожь его не забыла."
   "Ахъ! какъ могли вы думать, чтобъ мнѣ было можно васъ забыть? вскричалъ Родольфъ, въ восхищеніи своей радости и явясь самъ передъ окномъ.-- Ахъ! любви достойная Констанція! вы весьма мало знаете силу вашихъ прелестей, если думаете, что сердце, которое единожды ее почувствовало, можетъ когда либо быть отверсто къ другимъ чувствованіямъ."
   При звукѣ сего голоса, который она столь совершенно знала, Констанція летитъ къ окну; но при воззрѣніи на своего любовника, она трепещетъ, силы ее оставляютъ, тщетно намѣревается ему говорить, -- имя его единое токмо слово, которое уста ея способны произнесть.-- Родольфъ смотрѣлъ на нее съ восхищеніемъ, которое не позволяло думать о препятствіяхъ, противившихся еще его благополучію.
   "Достойвая обожанія Констанція! вскричалъ онъ, -- какъ сія усладительная минута платитъ мнѣ за всѣ безпокойствія, которыя ваше отсугаствіе мнѣ причиняло! Въ отдаленіи отъ васъ, душа моя не знала никакого увеселенія. Я не зналъ вашей благосклонности ко мнѣ, и не думалъ быть ихъ достойнымъ; однако никогда никакое обидное подозрѣніе, никогда никакая боязливая ревность не вмѣщалась въ мое сердце."
   "Но какимъ случаемъ прибыли вы сюда? сказала она трепещущимъ и прерывающимся голосомъ.-- Увы! въ сей уединенный лѣсъ я васъ не ожидала! -- Я думала, что вы весьма далеко отсюда.-- Какимъ случаемъ заведены вы въ сіи мѣста?"
   "Желаніе васъ увидѣть, отвѣчалъ онъ, было единственною побудительною причиною моего путешествія. Я не могъ сносить болѣе горести, быть въ разлукѣ съ вами.-- И въ какую же минуту счастливая моя планета завела меня сюда! Въ минуту, въ которую любезная Констанція изъясняетъ своими собственными устами, что, сколько я ни недостоинъ занимать мѣсто въ ея памяти, она однакожь меня не забыла."
   "Небо! вскричала Констанція, -- вы слышали слова, которыя я имѣла неразуміе говорить?"
   "Простите, о дражайшая Констанція! Я чаялъ слышать признаніе вашего предпочтенія къ моему сопернику. Сей страхъ не столь былъ маловаженъ, чтобъ я могъ болѣе его сносить. Могъ ли я рѣшиться удалиться отъ мѣста, въ которомъ вашъ голосъ поразилъ мой слухъ, прежде нежели избавился я еще отъ безпокойствъ столь жестокой неизвѣстности? -- Теперь судьба моя рѣшена, и ужасъ видѣть васъ прогнѣванною дерзостію подслушиванія есть единая забота, которая безпокоитъ еще мое сердце.-- Дражайшая Констанція, благоволите простить!"
   "Если бы мнѣ причинили нѣкоторое неудовольствіе, отвѣчала она, это подозрѣніемъ, которое побуждало васъ меня подслушивать. Мнѣ кажется, что я не желала бы, чтобъ вы слышали, какія имѣю я къ вамъ чувствованія.... если не для того можетъ быть, чтобъ привести въ стыдъ несправедливость, которая заставляла васъ почитать меня способною имѣть равныя чувствованія къ другому."
   Родольфъ, будучи приведенъ въ восхищеніе сею непредвидимою встрѣчею, думалъ токмо о свободномъ изъясненіи, предъ глазами Констанціи, любви, сокрытой въ его сердцѣ столь многіе годы; а Констанція, избавясь наконецъ отъ сей суровой скрытности, которая отвергала до того времени почтенія самыя невинныя, чистосердечно изъявила всю нѣжность, которую Родольфъ давно уже умѣлъ въ нее внушить. Она однакожь первая пробудилась отъ столь восхитительнаго сна -- и подумавъ о своемъ состояніи, залилась слезами.
   Родольфъ старался узнать тому причины.
   "Увы! вскричала она, -- мы увидѣлись не для чего иного, какъ для чувствованія еще жесточайшей печали о вѣчной разлукѣ."
   "Никогда, перервалъ онъ съ живостію, -- нѣтъ, никогда дражайшая моя Констанція не будешь разлучена со мною!"
   "Но какимъ случаемъ избѣгнуть, сказала она, отъ жестокаго жребія, который меня преслѣдуетъ?"
   "Укройтесь отъ вашихъ мучителей, отвѣчалъ Родольфъ; сія рука можеть защитить васъ отъ ихъ преслѣдованія. Не польза моя, присовокупилъ онъ, заставляешь предлагать вамъ такой поступокъ.-- Когда видѣлъ я васъ окруженною почестьми и благополучіемъ, я соглашался лучше умереть, нежели васъ побуждать раздѣлять малое счастіе; и если бы вы подали мнѣ причину думать, что вы моглибъ бытъ счастливою съ моимъ соперникомъ, -- повѣрьте мнѣ, Констанція! отчаяніе, въ которое бы ввергнула меня сія столь ужасная мысль, никогда не внушила бы въ меня намѣренія возмущать вашего блаженства.-- Но состояніе, въ которомъ вы теперь находитесь! И такъ для вашего избавленія изъ величайшаго несчастія, а не для обнадеживанія себя самымъ совершеннымъ благополучіемъ, котораго я могъ бы искать, -- приглашаю я васъ сего дня спасаться со мною далеко отъ того, который хочетъ употребить во зло отеческую власть, дабы принудить васъ содѣлать ужасныя узы. Я знаю нѣжность вашихъ чувствованій; вѣдаю также, сколь блистаніе достоинства, на которое Баронъ можешь васъ возвесть, для вашего благополучія маловажно. Я не могу вамъ предложить богатствъ, -- даже и въ сію минуту онаго не желалъ бы; но, о божественная Констанція! я требую вашей руки, ибо сіе токмо право чести позволяетъ мнѣ быть вашимъ защитникомъ." Послѣ сей рѣчи Констанція познала великодушіе Кавалеровыхъ чувствъ, и поведеніе его, въ разсужденіи ея, не подавало ей никакого сомнѣнія въ ихъ искренности; однако она не могла рѣшиться слѣдовать его желаніямъ. До сей минуты она никогда не была въ непослушаніи у своего отца. Противъ воли своей, такъ сказать, и скрытно отъ него, питала она любовь въ своемъ сердцѣ самую нѣжнѣйшую къ человѣку, который по истинѣ былъ того достоинъ, но коего состояніе не подавало ей никакой надежды получить когда либо соизволеніе ея отца; а нынѣ, какъ надлежитъ явно преступить его приказанія, освободясь отъ супруга, коего онъ избралъ, дабы дать другому ея руку противъ воли его, -- сія мысль ее страшила, и внутреннее чувствованіе ея долго противилось дражайшимъ ея желаніямъ.
   Но Леонора, которая не мѣшалась еще въ ихъ разговоръ, начала тогда говорить, и самыми сильными выраженіями настояла въ предложеніи Родольфа. Она умѣла одобрить всѣ доказательства, которыя внушало въ нее особое состояніе Констанціи, дабы привести ее къ своей цѣли. Она ей представляла, что въ столь малое время не возможно было избѣгнуть, чтобъ не попасться въ руки Барона, и изобразила ей самыми ужасными красками всѣ обстоятельства соединенія, о которомъ она знала, что единая токмо мысль заставляла трепетать ее отъ ужаса. Она объявила даже, что могутъ ее обвинять въ невѣрности и вѣроломствѣ, еслибъ она приняла такимъ образомъ руку человѣка, между тѣмъ, какъ внутренно не знала, сколь было для нея трудно исторгнуть изъ ея сердца первый предметъ ея любви.
   Противъ сихъ доказательствъ, противъ усильныхъ просьбъ Родольфа, а наипаче противъ собственнаго ея сердца, которое клонилось въ пользу Кавалера, -- Констанція могла ли сама собою защищаться? Она была принуждена преклониться, и согласилась быть подъ защищеніемъ своего любовника.-- Родольфъ сверхъ своихъ желаній, хотѣлъ бы въ восхищеніи своей радости, чтобъ Констанція немедленно бросилась въ его объятія. Окно, которое не весьма было высоко, казалось, позволило ей отважиться безъ опасности на таковой поступокъ. Онъ былъ въ нетерпѣливости воспользоваться минутою, опасаясь, чтобъ Констанція не перемѣнила намѣренія, и не случилось бы какого либо произшествія, которое содѣлалобъ побѣгъ ея труднымъ; но Леонора сильно тому противилась. Она говоритъ, что въ сіе время многіе изъ слугъ Барона прохаживаются въ лѣсу, въ ожиданіи отъѣзда своего господина; она изъявила нѣкоторыя другія препятствія, и Родольфъ самъ вспомнилъ обстоятельство, которое принудило его принять сей совѣтъ. Онъ оставилъ лошадей своихъ въ замкѣ Дорнгейма, и вѣроятно, что Констанція не могла предпринять столь дальный путь пѣшкомъ до перваго города, гдѣ можнобъ было достать лошадей. И такъ должно было оставаться на распоряженіи, Леонорою предположенномъ. Намѣреніе ея было, когда всѣ въ домѣ уснутъ, ввести Кавалера въ садъ, въ которой комната Коцстанціи выдавалась; коль же скоро увидитъ своего любовника, она сойдетъ въ окно, и онъ поведетъ ее къ мѣсту, гдѣ оставитъ лошадей своихъ. Леонора просила у него позволеніе слѣдовать ей въ побѣгѣ, и Констанція съ удовольствіемъ на то согласилась.
   Хотя все казалось расположеннымъ, однако служанка, спустя нѣсколько времени, вздумала, что гораздо лучше было бы, еслибъ Родольфъ имѣлъ у себя ключь отъ сада, и чтобъ онъ самъ въ него вошелъ; ибо она оставитъ свою госпожу въ минуту, въ которую присутствіе ея могло бы быть ей столь полезно, дабы подкрѣпить ея смѣлость и утвердить въ ея предпріятіи. Она не могла скоро достать ключа, потому что оставила его въ комнате, которую занималъ тогда Баронъ. Но она ихъ обнадежила, что, когда Баронъ уѣдетъ, она легко можетъ имъ овладѣть, и что принесетъ его Родольфу къ мѣсту, которое онъ ей назначитъ. Кавалеръ далъ ей нужныя примѣты, дабы найти хижину крестьянина, который предложилъ ему убѣжище -- и сія женщина обѣщалась притти къ нему прежде захожденія солнца.
   Двое любовниковъ занимались еще нѣсколько времени вмѣстѣ, и ихъ разговоръ кончился взаимными обѣщаніями и величайшими обнадеживаніями въ нѣжности и вѣчной вѣрности. Наконецъ нужда поспѣшить взять своихъ лошадей, или достать другихъ, побудила Родольфа разлучиться съ Констанціею. При его отходѣ, она сняла бѣлое перо съ своей головы и бросила къ нему въ окно.
   "Вложите его въ вашъ шлемъ, сказала ему она, я узнаю его при свѣтѣ луны, и предамся, не страшась никакой ошибки, въ руки единаго защитника, которому хочу я себя ввѣрить."
   Родольфъ взялъ перо, и воткнулъ его въ свой шлемъ.
   "Дражайшая Констанція! вскричалъ онъ, -- мои поступки могутъ вамъ безпрерывно являть новыя доказательства моей вѣрности; такъ, и въ томъ свидѣтельствуюсь честію, сей залогъ вашей любви будетъ для меня драгоцѣннѣе моей жизни. Пусть небесные Ангелы пекутся объ васъ до той минуты, въ которую мы соединимся -- до минуты, въ которую мы соединимся, о, восхитительная мысль!-- чтобъ болѣе не разлучаться."
   Красота сей мысли не могла однакожь утишить горесть, которую Родольфъ чувствовалъ, удаляясь отъ окна; но Леонора не переставала доказывать, сколь нужно не терять ему времени. Онъ предался наконецъ повторяемымъ усильнымъ ея прошеніямъ, и простился съ Констанціею. Намѣреніе его было итти къ хижинѣ крестьянина, и достать въ ней какого нибудь вѣстника, который бы ускорилъ въ замокъ Дорнгеима, въ который онъ рѣшился никогда не вступать ногою, дабы приказать отъ себя своему оруженосцу привести немедленно его лошадей.
   Впрочемъ онъ думалъ, что не весьма нужно дѣлать извиненія Барону о своемъ скоропостижномъ отъѣздѣ. Фридерикъ, коего онъ особенно почиталъ своимъ гостепріимцемъ, могъ бы легко заключить, что сей отъѣздъ былъ слѣдствіемъ разговора, который былъ между ими въ лѣсу, и онъ оставлялъ ему попеченіе описывать Барону сей поступокъ цвѣтами, какими ему заблагоразсудится.
   Но Морицевъ пріѣздъ предупредилъ исполненіе сего намѣренія. Онъ еще не потерялъ изъ виду замка Герцвальда, какъ повстрѣчался съ своимъ оруженосцемъ, который оказалъ величайшую радость при воззрѣніи на своего господина, Онъ ему разсказалъ, что не видя его возвращающагося изъ лѣса съ Фридерикомъ, онъ былъ) въ величайшемъ безпокойствіи; и что ожидая его нѣсколько времени, не получая никакого извѣстія, догадывался напослѣдокъ, что онъ поѣхалъ къ дѣвицѣ Констанціи, зная живую нетерпѣливость видѣть ее, и въ слѣдствіе чего принялъ онъ сію дорогу, дабы его искать.
   Родольфъ хвалилъ его усердіе, и увѣдомилъ о счастливомъ успѣхѣ разговора, который онъ лишь только имѣлъ съ Констанціею, которая обѣщала ему оставить въ сію ночь замокъ и съ нимъ скрыться. Онъ примолвилъ, что намѣреніе его было привесть ее въ Вѣну, и коль скоро неразрывный союзъ, совершенный передъ олтаремъ, соединитъ его участь съ участью Констанціи, просить покровительства Императора, отъ коего онъ получилъ уже многіе знаки милости; не сомнѣвался, чтобъ сей Принцъ не согласился употребить свою власть въ его пользу, дабы воспретить преслѣдованія, которыхъ Баронъ не приминетъ сдѣлать, чтобъ исторгнуть свою невѣсту изъ его рукъ, и ласкалъ себя, что столь могущественный посредникъ расположитъ отца Констанціи къ примиренію гораздо скорѣе, нежели можнобъ было надѣяться достигнуть этого инымъ способомъ.
   Между тѣмъ, какъ онъ занимался такимъ образомъ съ своимъ оруженосцемъ, услышалъ топотъ лошадей. Онъ скрылся позади нѣкоторыхъ деревьевъ. То былъ Баронъ съ своею свитою, который возвращался въ свой замокъ. Родольфъ почувствовалъ нѣкоторое удовольствіе отъ того, что Баронъ оставилъ замокъ Герцвальда, не имѣя времени видѣть Констанцію. Когда они проѣхали, онъ продолжалъ путь съ своимъ оруженосцемъ, и когда у него спросилъ, гдѣ были его лошади, оруженосецъ отвѣчалъ ему, что онъ оставилъ ихъ въ замкѣ Дорнгейма, не зная намѣренія, которое онъ предпринялъ болѣе въ него не возвращаться. Родольфъ приказалъ ему немедленно пойти за ними, и привести ихъ къ хижинѣ крестьянина, куда и самъ спѣшилъ притти, думая, что послѣ отъѣзда Барона, Леонора не замѣшкается принесть ему ключь, долженствовавшій отворить входъ Герцвальдова сада.
   Великодушное его сердцѣ всегда будучи сокрыто отъ недовѣрчивости, не позволяло ему сомнѣваться, чтобъ сія служанка не брала участія въ напастяхъ своей госпожи. Въ восхищеніи своей радости онъ не вспомнилъ, что Фридерикъ самъ ему объявилъ, что онъ имѣлъ преклонившуюся къ себѣ одну изъ женщинъ Констанціи, и когда онъ о томъ вспомнилъ, то никогда не думалъ, чтобъ это была Леонора. Но была точная правда, что Леонора, развращенная прдарками Фридерика, увѣдомляла его обо всѣхъ довѣренностяхъ, которыя дѣлала ей ея госпожа. Она была увѣрена до тѣхъ поръ, что Констанція для того имѣла отвращеніе къ отцу, что была склонна къ сыну, и для того-то подъ видомъ, чтобъ исторгнуть отъ нея сіе признаніе, завела она разговоръ, коего заключеніе не соотвѣтствовало ея надеждѣ; ибо она открыла въ немъ любовь Констанціи къ Родольфу. Сія превратность, а особливо незапное явленіе Кавалера, заставили ее съ прилежаніемъ слушать разговоръ сихъ двухъ любовниковъ, въ намѣреніи сообщить ихъ предпріятія Фридерику.
   Сдѣлавши сей планъ измѣны, долженствующій устроить ея благополучіе, она взяла ключь, и вышла, чтобы итти не къ хижинъ крестьянина, въ которой Родольфъ ее ожидалъ, но въ Дорнгеимовъ замокъ. Она искусно прикрылась, опасаясь, чтобь нѣкоторые изъ слугъ Барона не признали ее за служанку Констанціи. Прибывши, она адресовалась, какъ то дѣлывала въ прочихъ своихъ посольствахъ, къ одному офиціанту, о которомъ знала, что онъ былъ особенно привязанъ къ Фридерику, и тотчасъ была имъ отведена въ покой его господина.
   Тщетно искавши Родольфа, Фридерикъ возвратясь изъ лѣса, нашелъ, что отецъ его уѣхалъ въ замокъ Герцвальда, куда самъ онъ не былъ приглашенъ. И такъ онъ провелъ день, предаваясь единственно безпорядку своихъ мыслей и занимаясь злыми предпріятіями. При воззрѣніи на Леонору, лучь надежды разправилъ нахмуренное его чело, и онъ спѣшилъ спросить ее, какую новость она ему скажетъ.
   "Она такова, отвѣчала Леонора, что по выслушаніи ея, я ласкаю себя, вы будете мнѣ одолжены благодарностію. Однако признаюсь, что первая вещь, о которой хочу васъ увѣдомить, не имѣетъ ничего такого, чтобы могло вамъ нравиться.-- Вы имѣете соперника, о которомъ до сей минуты вы не помышляли."
   "Кто такой? Какой это соперникъ?" вскричалъ онъ.
   "Позвольте мнѣ напередъ, сударь, спросить васъ, откуда у васъ тотъ шлемъ, который вы носили, бывши въ послѣдній разъ въ замкѣ?"
   "Это шлемъ одного Кавалера, который въ службѣ Императора, отвѣчалъ Фридерикъ. Будучи принужденъ ѣхать для отправленія непредвидимыхъ дѣлъ, я взялъ у него оный, ибо онъ легче былъ моего; и желая имѣть его у себя, я съ нимъ другимъ помѣнялся. Но какая тебѣ нужда до сего шлема?"
   "Сей Кавалерь не называется ли Родольфомъ?" спросила Леонора.
   "Такъ, это его имя, отвѣчалъ Фридерикъ."
   "И такъ знайте, сказала она, что сей Родольфъ есть дражайшій любовникъ Констанціи."
   Фридерикъ послѣ сихъ словъ встаетъ съ ярости, приводитъ себѣ на память конецъ разговора, который онъ имѣлъ сего утра съ Родольфомъ, и удивляется, что не отгадалъ прежде того, что теперь досадно ему слушать. Ярость его испускаетъ ужасныя проклятія, и Леонора имѣла много труда воспрепятствовать ему бѣжать немедленно къ ненавистному сопернику, надъ коимъ хотѣлъ онъ произвесть лютое мщеніе.
   "Если бы вы были спокойнѣе, сударь, сказала она ему, я могла бъ предложить вамъ мщеніе гораздо вѣрнѣе того, котораго вы можете ожидать отъ вашей шпаги."
   "Какое мщеніе? вскричалъ Фридерикъ: говори мнѣ о мщеніи, если хочешь, чтобъ я тебя слушалъ""
   "Въ сію ночь, сказала Леонора, Годольфъ долженъ похитить дѣвицу Констанцію. Она бы можетъ быть на то и не согласилась, если бы я не истребила ея недоуменій. Я ей обѣщалась ввести Родольфа въ садъ, гдѣ способно будетъ ему ее принять."
   "Развѣ въ этомъ то состоитъ, Леонора! отвѣчалъ Фридерикъ, доказательство приверженности, которую ты мнѣ обѣщала?"
   "Вы такъ думаете, отвѣчала Леонора. Но вотъ ключь отъ воротъ сада, и вотъ бѣлое перо, которое вложите въ вашъ шлемъ: когда Констанція его увидитъ, она приметъ васъ за Родольфа, и вы можете ее везтт, куда вамъ угодно."
   "Ахъ! дражайшая Леонора! вскричалъ онъ, какая благоразумная уловка! Теперь я познаю твой превосходный талантъ; вотъ прекрасный способъ къ отмщенію имъ обоимъ."
   "Это еще не все, сударь, подхватила служанка. Помните ли вы, что нѣкогда, не подозрѣвая сердца Констанціи въ чувствительности къ другому, я совѣтовала вамъ предложить ей бѣгство съ нами, чтобь освободишься отъ замужства, къ которому я довольно знала ея отвращеніе. Вы мнѣ тогда отвѣчали, что подвержены будете лишенію имѣнія таковымъ поступкомъ, который воспалитъ противъ васъ нею ярость вашего отца."
   "Ахъ! теперь я болѣе о томъ не безпокоюсь, вскричалъ стремительный юноша; я лучше готовъ жертвовать моимъ благополучіемъ и даже, жизнію, если то будетъ должно, нежели лишишься столь драгоцѣннаго случая."
   "Вы не имѣете нужды, отвѣчала служанка, подвергать опасности ни того мы другаго. Я предложила Констанціи слѣдовать мнѣ въ ея побѣгѣ. Вамъ надлежитъ только возвратить меня въ замокъ завтра поутру, я обращу сіе приключеніе на счетъ Родольфа, и подкрѣплю мое повѣствованіе обстоятельствами, которыя отвлекутъ васъ отъ всѣхъ подозрѣній, и принудятъ вашего и ея отца обратить на Кавалера всю ярость, которую должно имъ внушить таковое поношеніе. Я въ сію минуту пойду къ вашему сопернику увѣдомить его, какъ будто бы со стороны его любовницы, что она иначе не можешь бѣжать съ нимъ, какъ въ предслѣдующую ночь. И такъ завтра же онъ самъ предастся въ руки своихъ непріятелей, и представьте же себѣ, сударь, когда Баронъ Дорнгеймъ увидитъ въ немъ соперника, похитившаго у него его любовницу, не будетъ ли онъ самъ ревностнымъ къ оказанію услуги вашему праведному гнѣву, и къ произведенію надъ Кавалеромъ самаго ужаснѣйшаго мщенія?"
   Хотя Леонора была весьма свѣрена, что таковый умыселъ, сдѣланный съ толикимъ вѣроломствомъ, произведетъ великое неудовольствіе въ Фридерикѣ; однако восхищеніе, которое онъ изъявилъ, превзошло ея чаяніе. Онъ дѣлалъ ей знатныя обѣщанія, и снявъ съ руки весьма богатой бриліантовой перстень, подалъ ей въ знакъ его благодарности. Леонора приняла его съ великимъ удовольствіемъ, и дѣлала Фридерику нѣкоторыя другія наставленія, чтобы лучше обмануть Констанцію. Потомъ она его оставила и спѣшила къ хижинѣ, въ которой Родольфъ давно уже ее ожидалъ съ чрезмѣрною нетерпѣливостію. Коль же скоро онъ ее примѣтилъ, то немедленно приближился къ ней, и спросилъ, принесла ли она ключь, который обѣщала?
   Увы! нѣтъ, отвѣчала она съ притворною горестію. Констанція посылаетъ меня противъ моей воли, извѣстить васъ непріятнымъ образомъ, что причинитъ вамъ живѣйшую печаль. Она не можетъ оставить въ сію ночь замка.
   Не можетъ? вскричалъ Родольфъ. Ахъ, Леонора, какую ужасную новость принесла ты мнѣ! Не ужели Констанція пожелаетъ уничтожить свое обѣщаніе?"
   "Это сдѣлалось противъ ея воли, отвѣчала она, мужественный Кавалеръ; и вы не иначе должны взирать на сію короткую отсрочку, какъ на случай, который касается до вашего благополучія. Вы можете положиться, что ночью, которая должна слѣдовать за сею, Констанція непремѣнно будетъ вашей."
   "Ахъ! для чего не въ сію ночь?" вскричалъ онъ.
   "Выслушайте меня, сударь, отвѣчала Леонора. Тотчасъ послѣ отъѣзда Баронова, я пошла за ключемъ, и не нашла на томъ мѣстѣ; а Констанція узнала съ превеликимъ неудовольствіемъ, что отецъ ея, имѣя нужду вытти изъ замка за нѣкоторымъ нечаянно случившимся дѣломъ, и не зная точнаго часа, къ которому могъ бы онъ возвратиться, взялъ отъ сада ключь, воображая, что симь способомъ удобно можетъ опятъ войти такъ, чтобы никто въ домѣ не быль принужденъ ожидать его."
   "Но хотя онъ взялъ ключь, вскричалъ Родольфъ въ своей страстной нетерпѣливости, развѣ я не могу перелѣзть чрезъ стѣну?"
   Увы! не видите ли, сударь, что вы не можете избѣгнуть опасности быть задержану при его возвращеніи? Онъ повстрѣчается съ вами въ бѣгствѣ съ Констанціею, и слѣдствіе таковаго препятствія было бы лишеніемъ всей вашей надежды. Онъ конечно не преминетъ вырвать ее у васъ силою, и если бы вы стали ее защищать, подумайте о положеніи, въ которомъ она будетъ, когда увидитъ отца своего упадшаго подъ вашими ударами. Сія ужасная мысль, я увѣрена, произвела бы надъ ея сердцемъ столь глубокое впечатлѣніе, что всѣ резоны, которые бы вы сами ей представляли, не могли бы ея увѣрить, что можно избѣжать опасности подобной сцены.-- Но завтра вамъ не должно будетъ такъ страшиться; завтра, будьте увѣрены, она послѣдуетъ за вами въ бѣгствѣ отъ мучительства тѣхъ, кои пожелалибь принудить ее сочетаться бракомъ съ человѣкомъ, къ которому имѣетъ она отвращеніе."
   Родольфъ не весьма былъ расположенъ соглашаться на сію отсрочку въ разсужденіи своихъ нуждъ; но сія вѣроломная женщина говорила ему съ толикою хитростію, оказывала столько стараній и чувствительности къ его интересамъ, что наконецъ онъ предался, и рѣшился вооружиться терпѣніемъ до слѣдующей ночи. Леонора обѣщалась ему пртити на другой день поутру, для увѣдомленія его, если будетъ, можно, чтобъ въ теченіи того дня имѣлъ онъ вторичной разговоръ съ Констанціею, дабы рѣшительно расположить мѣры, которыя они должны предпринять въ своемъ бѣгствѣ. Потомъ она оставила его, и возвратилась въ замокъ Герцвальда. Госпожа ея давно уже ожидала ея возвращенія съ живѣйшею нетерпѣливостію. Дабы извиниться въ ея долгомъ отсутствіи, она сказала ей, что Родольфъ удержалъ ее своими многими вопросами обо всемъ, что случилось съ предметомъ его любви, ее времени ихъ жестокой разлуки. Легковѣрная Констанція была чувствительно тронута сими знаками участія, которое въ разсужденіи ея бралъ любовникъ.
   Не смотря на сіе, во время отсутствія Леоноры, намѣреніе ея начинало колебаться. Ужасъ быть виновною въ намѣренія заключить бракъ противъ воли своего отца, склонилъ ее остаться, и пожертвовать своему долгу своимъ счастіемъ. Но убѣдительная рѣчь служанки возбудила столь сильно въ душѣ ея омерзѣніе къ Барону и нѣжность къ великодушному Родольфу, что она утвердилась совершенно въ намѣреніи исполнить свое предпріятіе; и потому съ нѣкоторымъ родомъ страха, чтобъ продолжительныя разсужденія не принудили ее отъ того отказаться, ожидала она назначеннаго часа къ своему отъѣзду,
   Она удалилась въ свою комнату ранѣе обыкновеннаго; мысль, что дѣлалась непослушною своему отцу, производила въ ней въ его присутствіи всѣ смятенія преступленія. Будучи мало способна къ притворству, она воображала себѣ, что глаза ея измѣняли каждую минуту тайнѣ ея сердца. Если бы отецъ ея говорилъ съ нею съ тихостію, она никогда не былабъ въ состояніи повелѣвать своею чувствительностію. Но онъ ей упрекалъ съ большею еще жестокостію, нежели обыкновенно, за отвращеніе, которое оказывала она къ человѣку, коему онъ назначилъ ея руку, и увеличивалъ ей чрезмѣрную страсть, которую прелести ея внушили въ Барона, съ выраженіями лишь только умножившими необоримое омерзѣніе, которое она къ нему имѣла. Она слушала его, пребывая въ глубокомъ молчаніи, не осмѣливаясь ему отвѣчать; но когда она оставила его, дабы удалиться въ свою комнату, будучи поражена мыслію, что съ нимъ разлучалась не на одну ночь, но можетъ быть на всегда, она залилась слезами. Пришедши же туда, нѣсколько времени плакала безъ принужденія, между тѣмъ, какъ Леонора была занята пріуготовленіями всего, что нужно было къ дорогѣ.
   Однако, когда въ домѣ всѣ легли, то при приближеніи часа, въ который Родольфъ долженствовалъ прибыть, слезы ея унялись и сердце ея начало биться въ ожиданіи роковой минуты. Она не замедлила видѣть человѣка въ саду, и чѣмъ больше онъ приближался, тѣмъ сильнѣе оружія его блистали при свѣтѣ луны, и онъ былъ уже довольно близокъ, чтобъ она могла различить бѣлое перо, возвышающееся на его шлемѣ. Когда же приближился онъ подъ окно, Леонора страшась, чтобы госпожа ея не примѣтила, что голосъ его не былъ Родольфа, спѣшила сказать ему тихо на ухо, чтобъ не говорить, въ страхѣ, дабы онъ не былъ услышанъ ни кѣмъ изъ замка, кто еще не заснулъ. Фридерикъ понялъ ея мысль и сдѣлалъ знакъ ей, что воспользуется симъ совѣтомъ. Что же касалось до Констанціи, ее не надобно было принуждать къ молчанію. Въ первый разъ она намѣревалась учинить поступокъ, которымъ совѣсть ее упрекала, и отъ сего-то поступка зависѣло благополучіе остатка ея жизни.-- Смятеніе ея было столь сильно, что едва позволяло ей говорить. Она хотѣла даже еще отказаться отъ своего предпріятія и остаться въ замкѣ; но Леонора укоряла ее въ слабости, и представляла, что когда однажды упуститъ сей случай освободиться отъ жестокаго невольничества, то она не можетъ въ другой разъ его сыскать. Леонора имѣла благоразуміе запастись веревочною лѣстницею, помощію которой робкая Констанцтя спустилась въ садъ.
   Она не дотронулась еще доземли, какъ страстный Фридерикъ заключилъ ее въ свои объятія. Констанція казалась обиженною дерзостію, къ которой она непривыкла, и старалась освободиться немедленно изъ его рукъ, показывая ему тѣмъ свое неудовольствіе. Фридерикъ страшась заранѣе ее встревожить, укротилъ свою страсть, и съ самымъ почтительнымъ видомъ отвелъ ее къ воротамъ сада, гдѣ вѣрный слуга ожидалъ ее съ двумя лошадьми. Онъ вскочилъ на одну, посадивъ передъ собою прелестную свою любовницу, о которой тогда на вѣрно думалъ, что была уже его; слуга обременился таковымъ же образомъ Леонорою, и оба, понуждая своихъ лошадей, поскакали во весь опоръ.
   Между тѣмъ вѣрный Родольфъ, весьма отдаленный, чтобы воображать ужасное употребленіе, производимое тогда надъ его именемъ и перомъ его шлема, остался нѣсколько времени въ хижинѣ послѣ отбытія служанки, предаваясь горести, которую причиняло ему сіе печальное посольство. Морицъ еще не пріѣзжалъ, и онъ весьма желалъ его возвращенія, дабы ввѣрить кому свою жестокую печаль; но наконецъ не могши болѣе противиться своей нетерпѣливости, онъ встаетъ и идетъ прогуливаться въ лѣсъ. Онъ въ немъ бродилъ нѣсколько времени, занимаясь возмущеніемъ своего воображенія, идеями новыхъ препятствій, которыя моглибъ остановить исполненіе его желанія на другой день. Ночь распростерла уже свое покрывало по всей природѣ, и сія темнота, казалось, приносила нѣкоторое облегченіе въ скукѣ Кавалера; ибо она приводила ему на память размышленія, которыя колебали его душу, какъ на канунѣ въ одинаковой часъ онъ проходилъ лѣсъ, и когда помышлялъ, какую неоцѣненную награду имѣлъ онъ тогда въ своихъ глазахъ, извѣстность быть любиму Констанціею, которою онъ въ ту минуту наслаждался, и точное обѣщаніе, которое она ему сдѣлала слѣдовать за нимъ на другой день. Онъ укорялъ себя съ нѣкоторымъ родомъ смятенія, склонившись въ такомъ случаѣ на такую отсрочку; онъ старался отвлечь разсудокъ свой отъ печальныхъ воображеніи, которыя ему докучали, возсылалъ къ небу усердныя молитвы, и препоручалъ предметъ своей любви подъ стражу Ангеловъ, защитниковъ добродѣтели и невинности.
   Потомъ вспомнилъ, что между тѣмъ, какъ прогуливался столь поздно въ лѣсу, великодушный крестьянинъ, предложившій ему убѣжище, ожидалъ его прихода для преданія себя покою. Но онъ столь мало имѣлъ вниманія къ дорогѣ, которою шелъ, что не зналъ, которая тропинка моглабъ привести его къ хижинѣ. Онъ былъ въ сей неизвѣстности, какъ вдругъ увидѣлъ свѣтъ, блестящій сквозь деревья. Онъ старался къ нему приближиться, однако скоро узналъ, что сія ясность была сильнѣе, нежели та, которую можетъ произвесть свѣча сквозь окно крестьянина; свѣтъ, казалось, удалялся, чѣмъ ближе онъ подходилъ. Будучи приведенъ въ удивленіе и пораженъ чувствованіемъ ужаса, онъ не перестаетъ за нимъ слѣдовать, какъ вдругъ сей свѣтъ ударяется къ землѣ, и Кавалеръ нашелся при входѣ Пещеры смерти.
   Тогда приводитъ на память сонъ, который онъ видѣлъ; странныя повѣствованія, которыя слышалъ въ замкѣ Дорнгейма; намѣреніе, которое онъ предпринялъ извѣдать тайну сей ужасной пещеры, о коей дневныя произшествія заставили его позабыть; жестокая превратность, которая воспрепятствовала ему оставить въ сію ночь лѣсъ, казалась ему произведеніемъ судьбы, которая для того соблюла его, чтобъ открыть злосчастную сію тайну. И такъ онъ вознамѣрился предпринять отважность, къ которой чувствовалъ себя влекомымъ внутреннимъ и невольнымъ движеніемъ.
   Хотя ночь не такъ была темна, однако вѣтвистыя деревья, коими мѣсто то было окружено, производили тѣнь столь густую, что едва можно было различать предметы. Между тѣмъ слабый лучь свѣта былъ отражаемъ чрезъ нѣкоторое мѣсто; но быстрой ручей, взявшій начало свое изъ глубины пещеры, пробирался сквозь скалы, нѣсколько пониже одного мѣста, чрезъ которое можнобъ было проникнуть въ сіе ужасное обиталище. Сей входъ, въ который никто съ давнихъ уже лѣтъ не осмѣливался проложить дороги, былъ засоренъ великимъ множествомъ терновниковъ и весьма густыми кустами, служащими унылымъ нощнымъ птицамъ убѣжищемъ. Кавалеръ предпринялъ сперва раздѣлить сіи кустарники, но мракъ, окружавшій тогда его, былъ препятствіемъ его усилій, и подавшись нѣсколько шаговъ въ пещеру, темнота была непроницаема. И такъ онъ вознамѣрился итти къ крестьянину, взять факель; а какъ онъ зналъ уже, въ которой сторонѣ лѣса онъ находится, то сыскалъ безъ труда дорогу къ хижинѣ. У дверей онъ повстрѣчался съ Морицемъ, который пріѣхалъ съ лошадьми, и удивлялся его отсутствію, зная точно, что приближился часъ возвратиться въ замокъ Герцвальда. -- Родольфъ увѣдомилъ его о превратности, которая разрушила его предпріятія, и о намѣреніи итти немедленно въ Пещеру смерти. Moрицъ казался симъ встревоженъ, и хотѣлъ было говорить о предосторожностяхъ; но онъ его не слушалъ.
   "Будь тѣмъ доволенъ, сказалъ онъ ему, что не требую отъ тебя того, чтобъ ты слѣдовалъ за мною. Если бы ты быль не столь слабъ и робокъ, твое сотоварищество въ таковомъ случаѣ могло бъ для меня быть пособіемъ для разсѣянія злополучныхъ впечатлѣній, отъ коихъ самая твердая душа съ трудомъ можетъ защищаться; но трусъ таковой, какъ ты, будешь для меня болѣе тягостнымъ, нежели полезнымъ: останься лучше здѣсь съ моими лошадьми, и ожидай моего возвращенія. Если небо благоволить споспѣшествовать моимъ намѣреніямъ, ты увидишь меня прежде зари."
   И такъ, вошедши въ хижину, спросилъ онъ факела; но когда крестьянинъ узналъ о причинѣ, побуждавшей его просить оной, то объятъ былъ симъ ужасомъ, который производимъ былъ во всѣхъ тѣхъ, кой слышали произносимое имя Пещеры смерти.
   "Увы! мужественный Кавалеръ! какое отчаяніе побуждаетъ васъ къ такому предпріятію? Знайте, что никогда человѣкъ, зашедшій разъ въ сію пещеру, не можетъ никогда возвратиться въ обиталище живыхъ."
   Кавалеръ остался непоколебимъ въ своемъ намѣреніи, и крестьянинъ, хотя съ сожалѣніемъ, далъ ему факелъ, и Родольфъ возвратился одинъ къ пещерѣ.
   Сердце его было хотя вооружено смѣлостію, превосходящею всѣ опасности; однако вооруженіе его было приведено въ содроганіе отъ ужасныхъ обстоятельствъ; кой сопровождали предпринимаемую имъ отважность. Слухъ его былъ хотя поражаемъ легкимъ шумомъ листьевъ, или древесныя вѣтви, раздуваемыя вѣтромъ, колеблемы были при его проходѣ, онъ трепеталъ и думалъ видѣть во всѣхъ предметахъ дѣйствіе сверхъестественной силы.
   Когда онъ прибылъ къ пещерѣ, то старался опять пробраться сквозь густые кустарники, заглушившіе входъ; но найдя въ семъ великія затрудненія, вынимаетъ свою саблю, и помощію ея прочищаетъ себѣ дорогу. Птицы, привыкшія столь давнее время смирено покоиться подъ сею непроницаемою тѣнью, теперь будучи потревожены въ ихъ убѣжищѣ, спасаются въ столь великомъ множествъ, что Родольфъ счелъ за нужное отступить нѣсколько назадъ, опасаясь, чтобъ сіи птицы, стремящіяся всѣ къ огню, не потушили его факела движеніемъ ихъ крыльевъ. Видя ихъ всѣхъ разсѣянными, онъ приближается, и нашедши тогда свободный проходъ, проситъ помощи у Вышняго Существа, и входитъ въ пещеру. Нѣсколько времени шелъ онъ съ саблею въ рукахъ; но часъ отъ часу дорога становилась труднѣе, и встрѣчаясь съ большими глыбами разбитыхъ скалъ, по которымъ принужденъ былъ всходить съ трудомъ, счелъ за лучшее вложить свою саблю въ ножны, дабы имѣть свободу дѣйствовать своими руками; и въ самомъ дѣлѣ онъ не имѣлъ причины страшиться въ семъ мѣстѣ, чтобъ повстрѣчаться съ непріятелями, противъ коихъ сабля его моглабъ быть ему полезною.
   По мѣрѣ, какъ онъ впередъ подавался, ужасъ сей мрачной темницы усугублялся въ его глазахъ. Хладная влажность воздуха леденила кровь его. Молчаніе ничѣмъ другимъ прерываемо не было, какъ токмо каплями, временемъ падающими со свода, напитаннаго грубыми парами, до половины ссѣвшимися. Каждой шагъ дѣлалъ онъ съ осторожностію, и когда случалось, что нога его наступала на какой нибудь гладкой и скольской камень, звукъ, имъ производимый, заставлялъ биться сердце его съ чрезмѣрною силою. Постепенно приближается онъ къ началу сего подземнаго источника, который онъ примѣтилъ и который протекалъ близъ входа пещеры. -- Смертная тишина, царствовавшая въ семъ мѣстѣ, была возмущаема шумомъ сего источника, который сперва, въ нѣкоторомъ разстояніи, казался глухимъ журчаніемъ, но когда къ нему приближались, то были приводимы въ страхъ ужаснымъ паденіемъ его водъ, которыя съ яростію стремились сквозь разбитыя скалы, противящіяся ихъ теченію. Кавалеръ принужденъ былъ тогда ползти, а не итти; потому что сводъ былъ низокъ, и дѣлался таковымъ часъ отъ часу болѣе, по мѣрѣ, какъ онъ шелъ; но прошедши нѣкоторое пространство, опираясь руками и колѣнами, сводъ вдругъ возвысился, и онъ очутился въ обширномъ мѣстѣ, но не могъ измѣрить мысленно его длину и вышину, ибо конецъ его терялся въ непроницаемой темнотѣ. Въ воздухѣ столь густомъ свѣтъ факела его не распространялся далѣе руки, которая его несла. Но когда онъ взошель на край утеса, который видѣлъ надъ источникомъ; сѣдая пѣна водъ его дала ему примѣтить, что она падала съ одной весьма возвышенной скалы на обрушины и отломки, которые производили натуральный каскадъ. Приводящій въ ужасъ шумъ сего источника наполнялъ душу Кавалера страхомъ, какого онъ никогда еще не зналъ. Онъ съ скоростію сошелъ внизъ съ береговъ его, и отошелъ къ скалѣ, которая, какъ казалось, была съ одной стороны концемъ пещеры. Онъ остался нѣсколько времени опершись на ней, между тѣмъ, какъ воображеніе его, не бывши облегчаемо явленіемъ никакого видимаго предмета, было совсѣмъ занято привожденіемъ ему на память вчерашняго сновидѣнія, и представляло ему то гнуснаго пугалища, висящаго на черномъ облакѣ, то лишеннаго тѣла воина, укрывавшагося его объятій, и дѣлающаго движеніе роковою шпагою.
   Родольфъ не долго допускалъ себя стращать сими печальными воображеніями; но помощію размышленія онъ старался принять сію непоколебимую твердость, которая въ минуту опасности никогда его не оставляла. Онъ стыдился своей слабости, думая, что не повстрѣчалось ему еще никакой опасности, которая могла бы оную оправдать. Удаляясь же отъ скалы, на которой онъ стоялъ опершись, располагается продолжать далѣе свои поиски, какъ вдругъ чувствуетъ, что кто-то сзади его тянетъ. Сердце его трепещетъ; онъ оборачивается, объятый страхомъ, и не видитъ никого около себя, смотритъ по всѣмъ сторонамъ, и заключаетъ наконецъ, что это есть ничто иное, какъ мечта испуганнаго его воображенія. Онъ силится итти впередъ; въ другой разъ кто то сзади его тянетъ, и въ тужъ минуту онъ примѣчаетъ привидѣніе, коему даже воображеніе его не можетъ опредѣлить никакого образованія, скрывающееся въ разсѣлинѣ скалы, которую темнота препятствовала ему до тѣхъ поръ видѣть, но которая, когда онъ приближился, открыла его взорамъ длинную и узкую тропинку, идущую покато, и прекращенную сходомъ въ утесъ, при концѣ котораго примѣтилъ онъ красное пламя, подобное солнечному въ знойные дни, когда оно садится багряно въ туманистый горизонтъ
   Родольфь собирается со всѣми силами души своей и сходитъ по сей тропинкѣ. До того времени земля, по которой онъ шелъ, была тверда и камениста, но послѣ, при каждомъ шагѣ, нога его. углублялась въ кучахъ песка. Будучи водимъ пламенемъ, которое казалось обширнѣе и блистательнѣе по мѣрѣ, какъ онъ приближался, онъ прибылъ подъ небольшой сводъ почти круглый, освѣщенной токмо его лучами, и за которымъ онъ не примѣчалъ уже никакой стези. Въ семъ-то мѣстѣ, сверхъестественная сила такъ назначила, что Родольфъ возъимѣлъ надежду найти конецъ сего произшествія. Онъ становится на колѣна и проситъ покровительства святыхъ Ангеловъ. Устремляя потомъ глаза свои на сіе висящее въ воздухѣ надъ его головою пламя, онъ примѣчаетъ, что оно бросало лучи, которые падали, извиваясь, на небольшее возвышеніе, составленное изъ песка, и услышалъ около себя слабый звукъ, подобный шуму, производимому въ нѣкоторомъ разстояніи біеніемъ крыльевъ птицы. Онъ смотритъ на сіе возвышеніе, и примѣчаетъ подъ его поверхностію нѣчто блистающее; онъ наклоняется, разрываетъ нѣсколько песокъ, и видитъ клинокъ шпаги. Какое жъ было душевное его смятеніе, когда примѣтилъ, что оледенѣлая и изсохшая рука скелета оную держала!
   Слова, произнесенныя привидѣніемъ, имъ во снѣ видѣннымъ, приходятъ тогда ему на память. Онъ падаетъ на колѣна и вопіетъ:
   "О! кто бы ты ни былъ получившій обиду, неизвѣстный, коего даже и имени я не вѣдаю, но который конечно привелъ меня сюда, и который въ сію минуту невидимъ: я принимаю сію шпагу и клянусь не давать себѣ покоя, пока не будетъ исполнено мщеніе, коего орудіемъ долженъ быть я, и отъ коего, если я долженъ вѣрить твоимъ оракуламъ, собственная моя судьба зависитъ по таинственнымъ объясненіямъ, коихъ не могу еще проникнуть.
   Едва онъ произнесъ сіи слова съ смятеніемъ, которое занимало почти его голосъ, то протянулъ руку, чтобъ взять шпагу; въ тужъ минуту изсохшіе пальцы, которые ее держали, отверзлись сани, и оставили ее въ его рукѣ. Въ то время пламя исчезаетъ съ стремленіемъ молніи. Порывистый вѣтръ возстаетъ, загашаетъ факелъ, и окружаетъ Родольфа песчанымъ вихремъ.
   Душа его, взошедшая уже на самый верхъ ужаса, не могла снести сего послѣдняго удара; онъ упалъ на землю въ обморокѣ, и также почти бездушенъ какъ и ужасный скелетъ, близь него лежащій. Онъ остался нѣсколько времени безъ движенія и разума, и когда пришелъ опять въ чувство, среди сей глубокой мрачности глаза его начинали открываться. Онъ почувствовалъ, что рука его была въ скелетовой; онъ отдернулъ ее съ живѣйшимъ чувствованіемъ ужаса, и силясь еще возбудить свою смѣлость, онъ встаетъ, слышитъ шумъ источника, и ласкаетъ себя, что шедши къ сторонѣ, откуда произходитъ звукъ, найдетъ проходъ между скалами, чрезъ которыя онъ вошелъ въ ея окружность. Но вдругъ онъ его находитъ посредствомъ свѣта, который выходилъ изъ наружной части пещеры; онъ приближается и примѣчаетъ многія сіянія, кои колебались, слѣдуя различному склоненію, въ окружностяхъ перваго входа. Ему кажется, что слышитъ человѣческіе шаги и звукъ оружія. Въ ту минуту ужасный вопль, составленный изъ многихъ вмѣстѣ смѣшанныхъ голосовъ, поражаетъ его слухъ, и сквозь невнятные голоса нѣкоторыхъ, онъ ясно слышитъ вопіющихъ: "Кровъ! потокъ крови!"
   Пещера заколебалась тогда до своего основаній; голоса теряются среди страшнаго шума, который кажется произведенъ былъ цѣлымъ опроверженіемъ природы; эхи скалъ продолжаются и усугубляютъ по внутренности пещеры сей страшный шумъ, который изтребляется и утихаеть постепенно; напослѣдокъ ничего болѣе не слышно, кромѣ унылаго журчанія источника.
   Сіянія исчезли, но нѣкоторый слабый свѣтъ, который еще оставался, направлялъ стопы Кавалера. Держа непрестанно роковую шпагу, онъ пошелъ по тропинкѣ, которая завела его въ сію могилу, и когда онъ вышелъ, и былъ въ одной части пещеры, болѣе широкой и открытой, то увидѣлъ, что сей свѣтъ, примѣченный имъ, произходилъ отъ факела, который остался на землѣ запогашеннымъ. Будучи обрадованъ нашедши огонь, онъ беретъ факелъ и немедленно открываетъ, что страшный шумъ, который онъ слышалъ, былъ произведенъ паденіемь чрезмѣрной величины отломкомъ скалы, подъ коимъ, смотря вблизи, увидѣлъ окровавленные члены двухъ раздавленныхъ человѣковъ. Будучи объятъ новымъ ужасомъ при семъ страшномъ зрѣлищѣ, онъ слышитъ позади себя глухія стенанія, подобныя человѣческимъ; при послѣднемъ уже ихъ издыханіи; онъ трепещетъ.-- Нѣсколько минутъ спустя, сіи стенанія опять начинаютъ; онъ оборачивается, и смотря около себя, примѣчаетъ вооруженнаго человѣка, распростертаго на землѣ.-- При его приближеніи незнакомый испускалъ снова вздохи.
   "Кто ты таковъ? кричишъ ему Родольфъ, устремляя на него свои взоры, и какое намѣреніе завело тебя сюда?"
   При звукѣ человѣческаго голоса незнакомый поднимаетъ до половины голову и открываетъ Родольфу черты Барона Дорнгейма.-- Будучи въ удивленіи и едва могши вѣришь своимъ глазамъ, онъ останавливается на минуту, смотря на него въ молчаніи; между тѣмъ какъ Баронъ, трепеща при его видѣ, бросается лицемъ къ землѣ и поднимаетъ руку, какъ бы силясь предохранить себя отъ вида какого нибудь ужаснаго привидѣнія,
   "Куда хочешь ты меня увлещи, мстительный духъ?" сказалъ онъ слабымъ и трепещущимъ голосомъ. Родольфъ, называя его по имени, спросилъ, къ кому относятся сіи слова, и ктобъ могъ причинить ему сіе столь странное внутреннее безпокойство. Но на всѣ вопросы безпорядокъ его отвѣтовъ заставилъ думать Кавалера, что онъ лишился разума: напослѣдокъ Баронъ, въ судорожномъ движеніи, подымаетъ еще голову, и облокотясь на свою руку, неподвижнымъ и смутнымъ окомъ смотритъ на Родольфа.
   "Для чего бросаете вы на меня сіи ужасные взоры? сказалъ Кавалеръ; развѣ вы меня не знаете?"
   "Я тебя знаю, вскричалъ Баронъ; ахъ! я тебя весьма коротко знаю.-- А сію шпагу?-- Роковая минута, предсказанная привидѣніемъ, настала, и семейство мое истреблено уже съ земли."
   "Сіи слова, прервалъ Родольфъ, содержатъ въ себѣ таинственный смыслъ, и въ обстоятельствахъ, въ которыхъ я нахожусь, они меня слишкомъ трогаютъ, чтобъ я могъ позволить себѣ не принудитъ васъ дать мнѣ въ нихъ изъясненіе. Встаньтежь и готовьтесь немедленно мнѣ отвѣчать на вопросы, которые произшествія теперешняго дня даютъ мнѣ смѣлость вамъ сдѣлать."
   Баронъ встаетъ, какъ будто бы устрашенный вышнею силою, которая не позволяетъ ему противиться; но вдругъ снова пришедши въ ужасъ, онъ вскрикиваетъ:
   "Ахъ!... сей ужасный предметъ... сія кровавая рѣка... Спасите меня избавьте меня ея вида!..."
   "Таковы-то суть ужасы преступленія, отвѣчалъ Родольфъ, и вы тщетно стараетесь скрываться отъ страшилищь, произведенныхъ вашею совѣстію, которая васъ обвиняетъ."
   "Такъ! это тщетно, отвѣчалъ Баронъ; но если ты хочешь слышать пагубную тайну, которую долженъ я открыть тебѣ, выведи меня изъ сожалѣнія съ сей сцены ужаса.-- Здѣсь я не могу! -- Сего сдѣлать мнѣ не возможно! -- Они меня окружаютъ -- демоны мщенія меня осаждаютъ -- немилосердые духи смерти, висящіе надъ моею головою, въ нетерпѣливости схватить свою добычу.
   Родольфъ весьма видѣлъ, что разумъ его былъ въ величайшей разстройкѣ, и что онъ не могъ сдѣлать ему порядочнаго повѣствованія въ семъ ужасномъ мѣстѣ, которое наполняло боязнію сердце даже и невиннаго. И такъ онъ приближается ко входу пещеры, а Баронъ слѣдуетъ за нимъ колеблющими шагами.
   Они прибыли къ самому тѣсному проходу, какъ огонь отъ факела Родольфа освѣтилъ нѣкоторую броню; онъ смотритъ, и примѣчаетъ человѣка, который старается скрыться во впадинѣ скалы. Сей несчастный, видя себя открытаго, идетъ съ трепетомъ къ ногамъ Кавалера, и проситъ жизни. Родольфъ пожелалъ знать, что побуждало его скрываться. Незнакомецъ признался, что онъ одинъ изъ подданныхъ Барона Дорнгейма, и что господинъ его привелъ въ сію пещеру его для погубленія Родольфа.
   "Правда ли это?" сказалъ Кавалеръ Барону, устремляя на него глаза свои съ суровостію.
   "Весьма правда, отвѣчалъ Баронъ; это было мое намѣреніе.-- Но невидимая сила забавлялась моими предпріятіями, и я тщетно хотѣлъ противиться опредѣленію судьбы."
   Родольфъ приказалъ сему человѣку встать и слѣдовать за нимъ; они всѣ трое вышли изъ пещеры. Хотя лѣсъ былъ еще облеченъ мрачностію глубокой ночи, темнота оной для глазъ, столь долгое время бывшихъ въ семъ мрачномъ подземельѣ, имѣла почти сіяніе дня.
   Уступая усильному прошенію Барона, Кавалеръ отступилъ еще нѣсколько шаговъ, прибывши къ мѣсту, откуда шумъ источника болѣе не былъ уже слышимъ, и тамъ остановились.
   "Теперь, сказалъ Родольфъ Барону, должно вамъ открыть мнѣ таинство, сею пещерою сокрываемое, о которомъ я точно знаю, что вы совершенно извѣстны. Но для чего ужасаетесь вы столько, когда смотрите на сію шпагу, и кто таковъ сей убитый воинъ, у коего въ рукахъ нашелъ я ее?"
   "Сей убитый воинъ, отвѣчалъ Баронъ, былъ твой отецъ."
   Родольфъ трепещетъ.
   "И ты видишь во мнѣ его убійцу".
   Волосы отъ содроганія поднимаются на головѣ у Родольфа; ярость сверкаетъ въ его глазахъ.
   Отсрочь твое мщеніе, сказалъ Баронъ, и слушай меня до конца. Я чувствую, что часъ наказанія приближается, и что сверхъ-естественная сила принуждаетъ меня открыть ужасную исторію, которую желалъ бы погребсти въ вѣчномъ забвеніи.
   "Албертъ, Баронъ Дорнгеимъ, былъ твой отецъ. Онъ былъ мой братъ -- мой старшій братъ. Онъ ѣхалъ изъ Святой земли для полученія наслѣдства, которое послѣ смерти нашего отца ему по праву принадлежало; но тогда завидуя его благополучію и будучи ослѣпленъ скупостію, я ему разставилъ сѣть въ семъ лѣсу, подъ предводительствомъ шайки разбойниковъ, преданныхъ моимъ интересамъ. Онъ былъ одинъ; но съ сею героическою храбростію, которою природа его одарила, съ сею шпагою, которую часто омокалъ въ крови невѣрныхъ, онъ долго защищался противъ своихъ убійцъ. Наконецъ, угнетенный множествомъ, онъ палъ; но въ конвульсіяхъ смерти, онъ столь крѣпко сжалъ ножны своей шпаги, что одинъ изъ моимъ людей не могши у него оной вырвать, рѣшился отрубить ему руку, еслибъ я ему въ томъ не воспрепятствовалъ. Всѣ храбрые Кавалеры, бывшіе на войнѣ въ Святой землѣ, знали Албертову шпагу. Ежели бы она находилась въ моихъ рукахъ или у одного изъ моихъ подданныхъ, она моглабь подать поводъ къ открытію нашего преступленія. И такъ я имъ приказалъ оставить ихъ богатую добычу, и зарыть съ тѣломъ въ глубинѣ сей пещеры. Слухъ распространился, что Албертъ погибъ во время своего путешествія. На меня не пало никакого подозрѣнія; я наслѣдовалъ безъ малѣйшаго препятствія Баронствомъ Дорнгейма, которымъ быль я до сей минуты, по мнѣнію всѣхъ, миролюбивый владѣтель. Но не могши знать, что произходило въ моей виновной душѣ, часто въ торжественный часъ полночи, тѣнь умерщвленнаго моего брата представлялась моимъ взорамъ, иногда въ молчаніи, показывая мнѣ свои раны, и колебая окровавленною шпагою; иногда предвѣщая мнѣ мщеніе разительнымъ голосомъ, коего даже звукъ среди удовольствій и роскоши раздавался въ моихъ ушахъ. Онъ то предсказалъ мнѣ смерть пятерыхъ моихъ сыновей, коихъ я лишился; на величайшее несчастіе, послѣдній ударъ, долженствовавшій довершить мое наказаніе, дополнитъ его мщеніе и разоритъ совершенно мою фамилію. По предсказанію его долженъ я ожидать оное въ то время, когда увижу шпагу его въ рукахъ законнаго его наслѣдника.-- Не ожидалъ ли я съ трепетомъ до теперешней минуты сего роковаго часа? Сіе могутъ знать одни токмо тѣ, которые, подобно мнѣ, пролили кровь невинную. Я имѣлъ однакожь слабую надежду избѣгнуть его угрозъ, и дѣлалъ многія усилія, чтобъ овладѣть сею злополучною шпагою; но ужасъ, подвергнутъ себя видѣть мое преступленіе открытымъ, не позволялъ мнѣ употребить для исполненія моего намѣренія другихъ людей, кромѣ моихъ соумышленниковъ. Они покушались неоднократно въ семъ предпріятіи, но смѣлость ихъ не была никогда въ состояніи презирать ужасы сей пещеры. Между тѣмъ я прибѣгнулъ къ разнымъ способамъ, для открытія сего наслѣдника, коему шпага была назначена; но весь плодъ, который я получилъ изъ моихъ изслѣдованій, былъ тотъ, что я узналъ о женидьбѣ Алберта въ Прагѣ прежде еще его путешествія въ Святую землю, подъ инымъ именемъ, въ страхѣ, чтобъ отецъ мой, который назначилъ ему другую супругу, не былъ увѣдомленъ о его женидьбѣ; но я никогда не могъ узнать, что сдѣлалось съ его женою, и имѣлъ ли онъ сына. И такъ я остался въ семъ жестокомъ положеніи ужасной неизвѣстности до послѣдней ночи, въ которую думалъ видѣть въ васъ при первомъ вашемъ приходѣ мечтательный предметъ моихъ ночныхъ боязней. Сынъ мой напомнилъ мнѣ ваше имя, и я силился скрыть мое смятеніе; но по разительная ваша сходственность съ благороднымъ Албертомъ наполняла душу мою пагубными предвѣщаніями, и всѣ мои сомнѣнія кончились, при возрѣніи на вашъ перстень, который я весьма помню, что видалъ у моего брата. Сего утра повѣствованіе ваше изъяснило мнѣ различныя обстоятельства, которыя оставляли во мнѣ нѣкоторое сомнѣніе. Съ той минуты смерть ваша была опредѣлена, и я сдѣлалъ уже планъ къ вашему погубленію, какъ услышалъ съ содроганіемъ, что намѣреніе ваше было войти въ Пещеру смерти. Мнѣ не надлежало терять ни минуты, чтобъ воспрепятствовать вамъ овладѣть шпагою вашего отца. Послѣднимъ усиліемъ моего отчаянія ласкалъ я себя еще отвратить несчастія, которыя угрожали моему дому; мнѣ казалось, что таинственная сила стремила меня къ сему предпріятію, и влекла оное къ ужасу, который всегда внушалъ въ меня даже отдаленный видъ отъ театра моего преступленія. Я вооружилъ многихъ изъ моихъ подданныхъ, коимъ осмѣливался себя ввѣрить, и предводительствуя ими, вошелъ я въ пещеру, надѣясь найти васъ заблудившимися въ семъ лабиринтѣ, прежде нежели вы еще моглибъ овладѣть шпагою, отъ которой зависѣла судьба моя. Ободренные сею мыслію, ни я, ни двое соумышленниковъ въ убійствѣ вашего отца, которые одни тогда жили, не чувствовали удара ужаса преступленія, надъ коимъ до той минуты мы не были властны; но достигши сего обширнаго свода, въ которомъ вы меня нашли, страшный шумъ источника объялъ души наши и возбудилъ всѣ наши боязни. Мы всходимъ на берега, смотримъ на сію ужасную рѣку -- небо! мы увидѣли кровавую рѣку.-- Другіе изъ моей свиты, не участвовавшіе въ смертоубійствѣ Алберта, испускаютъ вопль отъ ужаса, при воззрѣніи на сіе страшное чудо, и пустились въ бѣгство; но двое моихъ соумышленниковъ, коихъ руки были, равно какъ и мой, обагрены кровію Алберта, остались, подобно мнѣ, окаменѣлыми отъ удивленія и ужаса, какъ вдругъ чрезмѣрной величины скала, отдѣлившись отъ свода, раздавила сихъ двухъ людей, изъ коихъ одинъ былъ Морицъ, вашъ оруженосецъ, а другой давній мой подданный."
   "Морицъ! вскричалъ Родолофъ. Какъ! Морицъ былъ измѣнникъ?"
   "Съ минуты, въ которую открылъ я ему ваше рожденіе, сказалъ Баронъ, собственныя его боязни, привязанность ко мнѣ, а особливо награжденіе, которое я ему обѣщалъ, принудили его вамъ измѣнить; отъ него-то я узналъ, что ваше намѣреніе было проникнуть въ пещеру."
   Баронъ хотѣлъ продолжать, какъ вдругъ былъ прерванъ топотомъ лошадей. Онъ остановился, и Родольфъ смотра около себя, увидѣлъ собраніе людей, которые, будучи привлекаемы огнемъ, бывшимъ у него въ рукахъ, спѣшили прибыть къ нему. Когда они приближились, то можно было различишь, что четверо изъ нихъ, которые были пѣшіе, несли трупъ на носилкахъ, сдѣланнымъ изъ переплетенныхъ вѣтвей. Баронъ, коего душа приведена была въ движеніе роковаго предчувствія, силился ихъ спросить, и между тѣмъ, какъ они хотѣли отвѣчать, онъ сквозь нихъ стремится, поспѣшаетъ къ трупу, и познаетъ блѣдное и обагренное кровію тѣло своего сына.
   Носильщики сложили съ себя бремя. Баронъ, не произнеся ни слова, бросается на носилки, и съ судорожнымъ всхлипываніемъ далъ свободное теченіе страстямъ, которыя терзали его душу.-- Родольфъ приближается, и смотритъ съ живѣйшимъ содроганіемъ на лице Фридерика. Вдругъ Баронъ оборачивается, и прежде нежели могли сомнѣваться о его намѣреніи, вырываетъ изъ рукъ Кавалера Албертову шпагу, поражаетъ себя въ грудь, и падаетъ умирающь на тѣло своего сына. Зрители окружаютъ его, но было уже поздно ему помогать. Баронъ показываетъ имъ на Родольфа, и слабымъ голосомъ повелѣваетъ имъ почитать его впредь своимъ законнымъ господиномъ; потомъ вынимаетъ шпагу, оставшуюся въ его тѣлѣ, и виновная душа его исходитъ съ потоками крови.
   Родольфъ падаетъ на колѣна и съ трепетомъ молится грозному правосудію Бога, мстителя преступленія.
   Тѣ, кои окружали носилку и которые всѣ были подвластны Барону, приведенные въ уныніе, при видѣ кровопролитнаго произшествія, распрашиваютъ другъ друга, что значитъ смыслъ послѣднихъ словъ ихъ господина. Родольфъ въ короткихъ словахъ, и не распрашивая о преступленіяхъ того, коего тѣло предъ ними распростерто было, увѣдомилъ ихъ о изслѣдованіяхъ, которыя дѣлалъ онъ въ сію ночь. Повѣствованіе его было удостовѣрено тѣмъ, котораго нашли кроющагося въ пещерѣ, и который былъ при признаніяхъ Барона. Тотчасъ всѣ они признали сына Албертова за законнаго господина, и просили его позволить имъ проводить его въ замокъ; онъ на то согласился и пошелъ съ ними. Тѣ, кой несли тѣло Фридерика, несли на той же носилкѣ тѣло отца его. Родольфь спрашивалъ имъ о подробностяхъ Фридериковой смерти; они признались ему, что Баронъ послалъ ихъ убить его самаго; но что обманувшись сходственностію платья и оружія, они напали на Фридерика, и не прежде узнали свою ошибку, какъ тогда уже, когда онъ палъ подъ ихъ ударами. Когда они прибыли къ замку, въ которомъ главные офиціанты и многіе слуги ожидали возвращенія своего господина, первыя извѣстія о его смерти разлили вдругъ нѣкоторую печаль. Родольфъ, собравъ всѣхъ своихъ подчиненныхъ въ большую залу, сдѣлалъ имъ краткую рѣчь, но сильную, въ которой доказалъ свои права надъ Баронствомъ Дорнгейма, и сообщилъ имъ свидѣтельства столь ясныя, что никто не могъ сомнѣваться, чтобъ сіе владѣніе не принадлежало ему, какъ законное наслѣдство его предковъ. Нѣкоторые изъ старѣйшихъ офиціантовъ не забыли еще господина Алберта, и дорожили всегда его памятью. Они испускали радостные вопли, познавая его черты въ его сынѣ, а какъ характеръ послѣдняго Барона не былъ столь силенъ, чтобъ привлечь къ нему всеобщую любовь, то и не было никого, кто бы не принялъ новаго господина съ доказательствами сердечной радости.
   Родольфъ пожелалъ тогда быть одинъ, дабы подумать хорошенько о чудныхъ произшествіяхъ сей ночи, и для успокоенія своего сердца отъ сильныхъ внутреннихъ безпокойствъ, которыя непредвидимыя открытія ему причинили; но между тѣмъ какъ шелъ онъ по коридору, который велъ его къ его комнатѣ, Сенешалъ за нимъ слѣдовалъ, и спросилъ у него, что онъ ему прикажетъ дѣлать съ двумя женщинами, коихъ привезли въ сію ночь въ замокъ по приказанію стараго Барона. Родольфъ спросилъ, гдѣ онѣ находятся, и когда Сенешалъ отворилъ двери комнаты, которая выдавалась на одну сторону коридора, то новый Баронъ увидѣлъ Констанцію. Удивительный и восхищенный, онъ къ ней стремится; но изумленіе и радость Констанціи, казалось, превосходили еще ея любовника.
   "Какія чудеса возвращаютъ васъ моимъ молитвамъ? вскричала она. Какой духъ, покровитель добродѣтели, избавилъ васъ отъ убійцъ, среди коихъ я васъ оставила, когда меня сюда привезли?"
   Родольфъ не понималъ сначала смысла ея словъ, но Леонора уже видя невозможнымъ, чтобъ измѣна ея не была открыта, бросилась сама къ ихъ ногамъ, и добровольно во всемъ призналась. Тогда Родольфъ узналъ, что Констанція, обманутая хитростію служанки, отдалась во власть Фридерика, не имѣя ни малѣйшаго подозрѣнія въ своей ошибкѣ; и что они были остановлены въ лѣсу толпою людей, посланныхъ отъ Барона, который былъ увѣдомленъ измѣною Moрица о побѣгѣ Констанціи съ Родольфомъ. Фридерикъ видѣлъ себя принужденнымъ сойти съ лошади для защищенія. Тогда двое людей изъ толпы, по приказанію, которое оба получили, схватили Констанцію съ Леонорою, и привезли въ замокъ, въ который за часъ они пріѣхали. Напослѣдокъ онъ узналъ, что между симъ временемъ Констанція не переставала предаваться чрезмѣрной печали, и оплакивать мысленную смерть Родольфа.
   Сіи обстоятельства подали набожному Кавалеру новыя причины удивляться опредѣленію провидѣнія Божія, Который обратилъ на главу жертвъ Его правосудія преступленія, о коихъ они сами умышляли. Онъ не могъ отказаться отъ нѣкотораго удовольствія, видя, что непріятели его сами были орудіями собственнаго разрушенія, и что они избавили его печали мстить смерть своего отца надъ родственникомъ, который былъ ему столъ близкимъ, какъ Баронъ, -- и спорить о своемъ наслѣдствѣ съ другомъ, столъ искреннымъ, каковъ былъ Фридерикъ до той минуты, въ которую гнусныя его предпріятія открыли ему въ лѣсу черноту его души. Констанція съ восхищеніемъ узнала, какимъ образомъ судьба содѣлала оборотъ въ благополучіи ея любовника.
   Заря едва начинала появляться, какъ Родольфъ отправилъ курьера къ отцу Констанціи. Онъ его увѣдомлялъ, что, по смерти послѣдняго Барона, онъ наслѣдовалъ въ его имѣніи отъ начальнаго владѣтеля отца его Алберта; въ то же время онъ увѣдомлялъ, что дочь его въ замкѣ, и приглашалъ его самаго пріѣхать къ нему для полученія свѣдѣнія о многихъ подробностяхъ, которыя надлежало ему знать.
   Отецъ Констанціи прибылъ по ceмy приглашенію. Годольфъ весьма надѣялся, что отецъ, который по интереснымъ причинамъ былъ уже въ намѣреніи пожертвовать единою дочерью столь недостойному человѣку обладать ею, будетъ также стараться ее отдать ему, когда увидитъ его обладающимъ имѣніемъ и почестями своего соперника. Предложенія его были приняты съ величайшими доказательствами радости, и въ ожиданіи того времени, какъ бракъ могъ быть торжествованъ съ приличнымъ великолѣпіемъ, Констанція возвратилась съ своимъ отцомъ въ замокъ Герцвальда, гдѣ Родольфъ, будучи тогда признанъ за Барона Дорнгейма, часто ее посѣщалъ.
   Онъ велѣлъ похоронить безъ церемоніи тѣло хищника владѣнія его и сына его, и будучи провождаемъ своими подданными, онъ возвратился къ Пещерѣ смерти, для вынесенія остаткомъ несчастнаго своего отца. Оплакавъ печальную его судьбину съ выраженіями, означающими нѣжность его и сыновнюю горячность, онъ велѣлъ его положить въ домовую церковь замка со всѣми обрядами, которые Церковь предписываетъ; велѣлъ торжествовать въ честь его знатные похороны, и воздвигнулъ ему великолѣпную гробницу, надъ которой роковая шпага была повѣшена.
   Нѣсколько времени спустя, Родольфъ получилъ въ супружество Констанцію, и рука той, которая была предметомъ нѣжнѣйшей его любви, довершила благополучіе, коего добродѣтели его давали ему право требовать.

КОНЕЦЪ.

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru